Вот уже несколько месяцев Айра размышлял о людской расточительности. Люди проматывают свои жизни впустую, так ему казалось. Расходуют силы на мелкую зависть, тщетные амбиции или застарелую, горькую неприязнь. Мысль об этом возникала, куда ни повернись, словно жизнь пыталась сообщить ему что-то. Ну так ему и намекать даже не нужно. Разве сам он не пустил по ветру столь многое?

Ему пятьдесят, а совершил ли он хоть что-нибудь значительное? Когда-то он собирался найти лекарство от серьезной болезни, но разменялся на мелочи.

Его сын, которому медведь наступил на ухо, бросил школу в надежде стать рок-звездой. Дочь – одна из тех, кто попусту растрачивает время на никчемные тревоги; она до мяса сгрызает ногти, перед экзаменами у нее мигрени, от которых она чуть не слепнет, и так мучительно переживает из-за оценок, что доктор предупредил их: дело пахнет язвой.

А жена! Он любит Мэгги, но не может мириться с ее нежеланием принимать собственную жизнь всерьез. Похоже, она верит, что это своего рода практические занятия, на которых можно пошалить, получив затем вторую, а то и третью возможность все поправить. Всегдашние неуклюжие, бурные порывы невесть к чему – уклонения от прямого пути на окольные, авось куда-нибудь да вывезет.

Взять хоть сегодняшний день: историю с Фионой. Она им больше не родственница, не невестка и даже, по мнению Айры, не знакомая. Однако Мэгги, молчавшая, пока они мчались домой по Первому шоссе, – о чем она снова заговорила (Айра-то думал, что она успела забыть об этом), как не о своей прихоти – заехать к Фионе. Мало того, что они потратили субботу на похороны Макса Гилла, – тоже, между прочим, уклонение от прямого пути, – так теперь ей явилась блажь броситься в совершенно новом направлении. Заскочить в Картуил, штат Пенсильвания, – и только затем, чтобы предложить посидеть с ребенком, когда Фиона отправится в медовый месяц. Идея совершенно бессмысленная, поскольку у Фионы есть мать, ведь так? Она ухаживает за Лерой, и, конечно, на нее можно рассчитывать и в дальнейшем. Айра указал на это Мэгги:

– А чем нехороша, как ее? Миссис Стакки?

– Ха, миссис Стакки, – сказала Мэгги так, точно это было вполне достаточным ответом. Потом убрала руку из окна и подняла стекло. Лицо Мэгги горело в солнечном свете, круглое, хорошенькое, напряженное. Ветерок взъерошил волосы, и пряди встали по всей голове торчком. Горячий, пропахший бензином ветерок, Айра был рад обойтись без него. Но постоянное открывание-закрывание окна действовали ему на нервы. Мэгги, думал он, делает то, что приходит ей в голову сейчас – в эту секунду, в следующую, а дальше не заглядывает. Судорога раздражения щекотнула виски.

Вот женщина, которая как-то позволила неверно набранному номеру отнять у нее целый вечер. «Алло?» – сказала она в трубку, и какой-то мужчина ответил: «Лаверна, сиди дома, там безопаснее. Я только что поговорил с Деннисом, он уже едет за тобой». И отсоединился. Она крикнула: «Постойте!» – в намертво молчащую трубку, типично для Мэгги. Кто бы это ни был, сказал ей Айра, он получил по заслугам. Если встретиться Деннису и Лаверне не удастся, ладно, это их проблема, не твоя. Но Мэгги ни о чем другом и говорить не могла. «„Безопаснее“, – стонала она. – Он сказал: „В доме безопаснее“. Одному лишь Богу известно, что сейчас переживает бедная Лаверна». И провела весь вечер, набирая в надежде найти Лаверну все возможные комбинации цифр их номера, все перестановки. Не нашла, конечно.

Послушать ее, Картуил так близко, что можно высунуть руку в окно и схватить его.

– Съезд с шоссе сразу за границей штата. Забыла, как он называется, – говорила Мэгги. – Только на карте, которую ты купил, его нет.

Неудивительно, что как от штурмана толку от нее мало – она занята поисками Картуила.

Движение было на редкость свободным для субботы. Все больше грузовики – маленькие, перевозящие бревна или старые покрышки, не глянцевые чудища, какие встречаются на I-95. Вокруг раскинулись фермерские земли, и каждый проносящийся мимо грузовик оставлял новую пленку пыли на блеклых, выжженных солнцем желтоватых полях.

– Мы вот как поступим, – говорила Мэгги. – Заглянем к Фионе всего на секунду. На маленькую-маленькую секунду. От ледяного чая откажемся. Скажем ей о нашем предложении и уедем.

– Ты можешь сказать о нем и по телефону, – заметил Айра.

– Нет, не могу!

– Раз тебе так охота сидеть с ребенком, позвони ей, когда мы вернемся, из Балтимора.

– Девочке всего семь лет, – сказала Мэгги. – Она почти наверняка нас не помнит. Мы не можем просто забрать ее на неделю! Сначала нужно заново познакомиться с ней.

– Почему ты думаешь, что на неделю? – спросил Айра.

Она уже искала что-то в сумочке. И ответила:

– Ммм?

– Почему ты решила, Мэгги, что медовый месяц продлится неделю?

– Ну, не знаю. Может, две. Может, месяц. Не знаю.

Он сразу подумал: не миф ли замужество Фионы, просто-напросто выдуманный Мэгги по каким-то непонятным причинам? С нее станется.

– И кроме того, мы не можем отлучиться из дома на такой срок. У нас же работа.

– Зачем отлучаться? Мы заберем ее в Балтимор.

– Тогда она школу пропустит, – сказал Айра.

– Ничего страшного. Будет ходить в школу, которая рядом с нами, – ответила Мэгги. – В конце концов, второй класс – это всего-навсего второй класс, он везде одинаков.

На этот счет у Айры имелось столько возражений, что он даже дара речи лишился.

Мэгги перевернула сумочку, вытряхнула содержимое себе на колени.

– О господи, – сказала она, глядя на свой бумажник, губную помаду, расческу, пакетик «клинексов». – И как я эту карту дома забыла?

Еще один вид расточительности, подумал Айра, – искать что-то в сумочке, содержимое которой ты знаешь наизусть. Его даже Айра наизусть знал. И продолжать заботиться о Фионе – тоже пустая трата времени, Фиона определенно не питает к ним никаких чувств и ясно дала понять, что хочет сама распоряжаться своей жизнью. Разве она этого не говорила? «Я всего лишь хочу сама распоряжаться моей жизнью» – что-то такое он от нее точно слышал. То ли когда она кричала, уходя от Джесси, то ли во время их жалких визитов к ней после развода, – Лерой выглядела тогда смущенной и чужой, а миссис Стакки смотрела на них из-за двери гостиной обвиняющим глазом. Айра поморщился. Траты, траты и новые траты, и все впустую. Долгая поездка, натянутый разговор, долгое возвращение домой – и совершенно зазря.

А разве не пустая трата – отдавать жизнь людям, которые забывают тебя, едва ты отходишь от их коек? Айра всегда так и говорил. Да, в этом есть также прекрасная самоотверженность, полагал он. И все же не мог понять, как Мэгги выносит эту неустойчивость, это отсутствие результатов – немощных, дряхлых пациентов, которые путают ее с давно умершей матерью или сестрой, оскорбившей их в одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году.

И так беспокоиться за детей тоже дело пустое. (Они к тому же давно уж не дети – даже Дэйзи.) Взять хотя бы историю с папиросной бумагой, которую Мэгги обнаружила прошлой весной в столе Дэйзи. Она тогда вытирала пыль, увидела эту бумагу и сразу помчалась к Айре. «Что нам делать? Как быть? – вопила Мэгги. – Наша дочь курит марихуану, это же первый признак, о котором говорится в раздаваемых школой брошюрах!» Она и Айру разволновала и растревожила, впрочем, это случалось гораздо чаще, чем он готов был признать. Они просидели до поздней ночи, обсуждая свои возможные действия. «В чем же мы ошиблись?» Мэгги плакала, Айра обнимал ее и говорил: «Ну будет, милая. Обещаю, мы во всем разберемся». Как потом выяснилось, и эти волнения были пустыми. Папиросная бумага предназначалась для флейты Дэйзи. Ее подкладывают под клапаны, когда те начинают залипать, небрежно пояснила Дэйзи. Она даже обидеться не потрудилась.

Айра тогда почувствовал себя нелепым человеком. Словно он растратил нечто редкостное и значительное – твердую валюту.

Тут ему вспомнилось, как вор однажды украл сумочку Мэгги, – просто вперся на кухню, где она раскладывала по полкам покупки, и наглым образом сдернул сумочку со стола, – и Мэгги побежала за ним. Ее же убить могли! (Самым правильным и разумным было пожать плечами и решить, что она и без сумочки обойдется, – Мэгги никогда ею особо не дорожила, а несколько мятых долларов и бумажник не такая уж и потеря.) Был февраль, тротуары покрылись сверкающим льдом, по которому особо не разбежишься, и возвращающийся домой Айра изумился, увидев молодого человека, который, шаркая ногами, приближался к нему со скоростью улитки, а за ним медленно трусила Мэгги, так усердно стараясь сохранить равновесие, что даже кончик языка между губ выставила. Они напоминали двух мимов, которые изображают быструю ходьбу, не сдвигаясь при этом с места. Как вспомнил теперь Айра, выглядело все довольно комично. Губы его дрогнули. Он улыбнулся.

– Что? – требовательно спросила Мэгги.

– Все-таки бежать тогда за вором было чистой воды безумием, – ответил он.

– Нет, ей-богу, Айра, и как у тебя мозги устроены?

В точности тот вопрос, какой мог бы задать ей и он.

– Как бы там ни было, сумочку я вернула, – сказала она.

– Случай помог. А если бы он был вооружен? Или оказался покрепче? Или не испугался, увидев меня?

– Знаешь, по-моему, этот мальчишка приснился мне пару дней назад, – сказала Мэгги. – Сидел на кухне, которая и походила на нашу, и не походила, если ты понимаешь, о чем я…

Айре не нравилось, что она то и дело пересказывает ему свои сны. У него от этого нервы разыгрывались.

Может быть, если бы он не женился. Или хотя бы обошелся без детей. Но нет, цена получилась бы слишком высокой, это он понимал даже в самом мрачном своем настроении. Ладно, если бы он отправил сестру, Дорри, в лечебницу – государственную, не слишком дорогую. И сказал отцу: «Больше я тебя содержать не буду. Слабое у тебя сердце или не слабое, забирай свою чертову мастерскую, а я вернусь к моему начальному плану, если сумею вспомнить, в чем он состоял». И заставил бы другую сестру выйти наконец из дома и найти себе работу. «Думаешь, кто-нибудь из нас не боится? – спросил бы он у нее. – Но мы же выходим и зарабатываем себе на хлеб, вот и ты давай».

Да только она умерла бы от ужаса.

Мальчиком он нередко играл, лежа в постели, в прием больных. Приподнятые колени были его письменным столом, он смотрел поверх них и добрым голосом спрашивал: «Что вас беспокоит, миссис Браун?» А однажды ему пришло в голову, что он может стать ортопедом, ведь, вправляя кость, ты сразу получаешь результат. Это вроде починки мебели, думал он. И воображал, как кость, щелкнув, встает на свое место, а пациент в тот же миг избавляется от боли.

– Лосиный лес, – сказала Мэгги.

– Как ты сказала?!

Мэгги сгребла с колен свои вещи, ссыпала их в сумочку и поставила ее на пол у своих ног.

– Съезд к Картуилу, – пояснила она. – Он ведь как-то так называется, верно?

– Понятия не имею. Ни малейшего.

– Гусиный лук. Гусиный плёс.

– Как бы он ни назывался, я в Картуил ехать не собираюсь.

– Осиный луг.

– Хотел бы напомнить тебе о других наших визитах, – сказал он. – Помнишь, во что они выливались? Особенно второй день рождения Лерой, когда ты позвонила заранее, договорилась с Фионой, а она все равно забыла, что ты приезжаешь. Они укатили в Херши-парк, а нам пришлось целую вечность прождать на их крыльце и в конце концов уехать домой.

И увезти купленный для Лерой подарок, едва не сказал он, – огромную, глупо улыбавшуюся «Тряпичную Энн», при каждом взгляде на которую у него сердце кровью обливалось.

– А третий, когда ты без спроса привезла туда котенка, хоть я и просил тебя поговорить сначала с Фионой, и Лерой расчихалась, а Фиона сказала, что не может его оставить. И Лерой прорыдала до вечера, помнишь? Когда мы уезжали, она еще плакала.

– Они могли бы ей уколы делать, – сказала Мэгги, упорно не желающая понимать, о чем он говорит. – Куча детей получает уколы от аллергии и держит дома каких угодно зверушек.

– Да, но Фиона не хотела ее колоть. Не хотела, чтобы мы к ней лезли, да и чтобы мы приезжали – тоже, потому я и сказал, что больше нам туда ездить не следует.

Мэгги бросила на него быстрый, подозрительный взгляд. Гадает, наверное, известно ли ему о других поездках, которые она предпринимала в одиночку. Ну, если ей хотелось держать их в секрете, могла бы, наверное, возвращаясь, бензин в бак доливать.

– Я хочу сказать… – начал он.

– Я знаю, что ты хочешь сказать! – воскликнула она. – Вовсе не обязательно талдычить одно и то же!

Некоторое время он вел машину в молчании. Шоссе перед ним рассекали пунктирные линии. Десятки маленьких птичек поднялись над рощей, словно припорошив синее небо пеплом, Айра следил за ними, пока они не исчезли.

– У моей бабушки Дейли висела в гостиной картинка, – снова заговорила Мэгги. – Маленькая сцена, вырезанная на чем-то желтоватом вроде слоновой кости, хотя скорее всего на целлулоиде. Пара стариков сидит в креслах-качалках у камина, внизу на рамке вырезано название: «Старики у себя дома». Женщина вяжет, а мужчина читает огромную книгу, сразу понятно, что Библию. И понятно было, что где-то у них есть взрослые дети, ну, в общем, идея была такая, что старики остаются дома, а дети разъезжаются. Но они были такие старые! Лица как засохшие яблоки, тела как мешки с картошкой. Можно было мгновенно понять, что это за люди, и отмахнуться от них. Я никогда и представить себе не могла, что стану «старухой у себя дома».

– Ты задумала переселить девочку к нам, – сказал Айра. Мысль эта словно сама влетела с глухим ударом ему в голову, такая ясная, точно Мэгги уже высказала ее. – Вот на что ты нацелилась. Дэйзи ты теряешь и хочешь, чтобы ее место заняла Лерой.

– Ни на что я не нацелилась! – ответила Мэгги как-то уж слишком, показалось ему, быстро.

– Да я же тебя насквозь вижу, – сказал он. – Я все время подозревал, что в твоих разговорах насчет «посидеть с ребенком» есть что-то сомнительное. Ты рассчитываешь, что Фиона согласится на это, потому как у нее появляется новый муж.

– Ну, в таком случае это показывает, как мало ты понимаешь, потому что я вовсе не собиралась брать к нам Лерой навсегда. Я хочу только одного – заглянуть к ним сегодня и сделать Фионе предложение, которое может заставить ее передумать насчет Джесси.

– Джесси?

– Джесси – это наш сын, Айра.

– Да, Мэгги, я знаю, Джесси наш сын, но и вообразить не могу, о чем, по-твоему, она может передумать. С их браком покончено. Фиона ушла от него. Ее адвокат прислал Джесси документы на подпись, и тот подписал их все до единого и отослал обратно.

– И с тех пор никогда, никогда не был таким, как прежде, – сказала Мэгги. – Да и Фиона тоже. Всякий раз, как он делает шаг к примирению, она отказывается разговаривать с ним, а когда она делает такой шаг, Джесси укатывает куда-то в расстроенных чувствах и даже не узнает о ее попытках. Это какой-то ужасный танец, они исполняют его вразнобой, и каждое их движение неправильно.

– Ладно. И что? – спросил Айра. – По-моему, ты могла бы сделать отсюда определенный вывод.

– Какой?

– Да такой, что эта парочка безнадежна, Мэгги.

– Ах, Айра, ты просто недостаточно веришь в удачу, – ответила она. – Как и в неудачу. Поосторожнее с машиной, которая идет перед нами.

Она говорила о красном «шевроле» – устаревшей модели, большом, как баржа, краска его потускнела до цвета красного резинового ластика. Айра и так уж следил за ним. Не нравилось Айре, как тот вихляется из стороны в сторону и все время меняет скорость.

– Погуди, – сказала Мэгги.

Айра ответил:

– Да я просто…

Он собирался сказать, что просто обгонит эту машину. «Шеви» управляет какой-то безрукий идиот, таких лучше оставлять позади. Айра нажал на акселератор, взглянул в зеркальце заднего вида, и в этот миг Мэгги протянула руку к рулю и нажала на гудок. Клаксон заревел, испугав Айру. Он схватил руку Мэгги и решительно вернул ее назад, на колени. И только тут сообразил, что водитель «шеви», тоже несомненно испуганный, резко сбросил скорость, оказавшись всего в футе перед ними. Мэгги вцепилась в приборную доску. Выбора у Айры не было, он круто свернул направо и вылетел на обочину.

Пыль поднялась вокруг них, точно дым. «Шеви» набрал скорость и скрылся за поворотом.

– Господи Иисусе, – сказал Айра.

Машина каким-то образом остановилась, хоть Айра и не помнил, как нажал на тормоз. Собственно, он и двигатель успел выключить. Айра по-прежнему стискивал руль, в замке зажигания покачивались, тихо звякая друг о друга, ключи.

– Ты просто не можешь не встрять куда не надо, правда, Мэгги? – спросил он.

– Я? Снова я виновата? Да что я сделала?

– О, ничего. Всего лишь загудела, хотя машину вел я. Всего лишь напугала этого малого до того, что он последние остатки разумения потерял. Хоть раз в жизни, Мэгги, постарайся не совать нос в то, что тебя не касается.

– Если бы я не гуднула, то кто бы гуднул? – спросила она. – И как ты можешь говорить, что меня это не касается, если я сижу на месте, которое все называют «сиденьем смертника»? Да и произошло все не из-за моего гудка, а потому что этот полоумный без всякой причины сбавил скорость.

Айра вздохнул.

– Ну ладно, – сказал он. – Ты цела?

– Прямо задушила бы его! – сказала Мэгги.

По-видимому, это означало, что цела.

Он включил двигатель. Тот пару раз кашлянул, но заработал. Айра глянул назад – что там с движением? – и выехал на шоссе. После гравия обочины дорожное покрытие казалось почти лишенным трения, слишком гладким. Айра заметил, что его руки подрагивают на руле.

– Маньяк какой-то, – сказала Мэгги.

– Хорошо, что мы пристегнуты были.

– Надо полиции о нем сообщить.

– Да ладно. Никто же не пострадал.

– Поезжай быстрее, Айра, ладно?

Он посмотрел на нее.

– Я хочу его номер узнать, – сказала она. Спутавшиеся волосы Мэгги придавали ей сходство с дикаркой.

– Знаешь, Мэгги, – сказал Айра, – если вдуматься, мы виноваты не меньше него.

– Как ты можешь это говорить. Он вел машину рывками, болтался туда-сюда, ты забыл?

И откуда в ней столько энергии? – подивился Айра. Тратит ее без зазрения совести. Ему было жарко, левое плечо, в которое впился ремень, побаливало. Он немного сдвинулся – ремень слишком давил на грудь.

– Ты же не хочешь, чтобы он устроил серьезную аварию, верно? – спросила Мэгги.

– Нет, не хочу.

– Он наверняка пьяный. Помнишь, по телевизору обращение передавали? Наш гражданский долг – сообщить о нем. Прибавь скорость, Айра.

Он подчинился, главным образом от усталости.

Они обогнали фургон электрической компании, который и сам обогнал их недавно, и, поднявшись на холм, увидели впереди «шеви», который катил себе как ни в чем не бывало. Айра ощутил прилив гнева и сам ему удивился. Чертов дурак этот водитель. Хотя откуда следует, что там мужчина? Куда вероятнее женщина, бездумно сеющая хаос, где бы она ни появилась. Он посильнее нажал на акселератор. Мэгги сказала: «Хорошо» – и опустила стекло.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Езжай быстрее.

– Зачем ты опустила стекло?

– Быстрее, Айра! Мы его упустим.

– Вот будет весело, если нас за это оштрафуют, – сказал Айра.

Однако увеличил показание спидометра до шестидесяти пяти, потом до шестидесяти восьми. «Шеви» был уже близко. Его заднее окно покрывала такая пыль, что разглядеть сквозь него что-либо Айре не удалось. Все, что он мог сказать, – на голове водителя сидит какая-то шляпа и росту он маленького. Пассажиров в «шеви» вроде бы не было. Номерной знак тоже зарос пылью – пенсильванский, синий с желтым, желтый цвет посерел, словно от плесени.

– Игрек, два, восемь… – прочитал Айра.

– Да, да, я вижу, – сказала Мэгги. (Она была из тех, кто еще способен назвать телефонный номер, который был у них в детстве.) – Теперь обгони его.

– Ладно…

– Ты же видишь, что это за водитель. По-моему, его лучше обогнать.

Да, это имеет смысл. Айра взял влево.

А когда они поравнялись с «шеви», Мэгги высунулась в окно и ткнула указательным пальцем вниз.

– Ваше колесо! – крикнула она. – Ваше колесо! Переднее, оно отваливается!

– Боже мой, – сказал Айра.

Он посмотрел в зеркальце. Все правильно, «шеви» сбавил ход и сдал к обочине.

– Ну вот, он тебе поверил, – сказал Айра.

Нельзя не признать, что некоторое удовлетворение Айра испытал.

Мэгги оглянулась, посмотрела в заднее окно. А потом повернулась к Айре, и лицо у нее было, непонятно почему, потрясенное.

– Ох, Айра, – сказала она.

– Теперь-то что?

– Он такой старенький, Айра.

Айра ответил:

– Я бы этим престарелым водителям…

– Мало того что старенький, – сказала Мэгги. – Он черный.

– И что?

– Я еще не разглядела его, когда сказала про колесо, – пояснила она. – Он вовсе не собирался сбросить нас с шоссе! Наверняка даже не понял, что произошло. У него такое морщинистое, достойное лицо, а когда я крикнула про колесо, у него челюсть отвисла, и все же он не забыл прикоснуться к полям шляпы. А шляпа! Из серого фетра, такую мой дедушка носил!

Айра застонал.

– Теперь он думает, что мы над ним посмеялись. Что мы расисты или еще кто и наврали насчет колеса из подлости.

– Ничего он такого не думает, – сказал Айра. – На самом деле он не может выяснить, отваливается у него колесо или нет. Как это проверишь? Тут надо посмотреть на него в движении.

– Ты хочешь сказать, он там так и стоит?

– Нет-нет, – торопливо ответил Айра. – Скорее всего, опять едет по шоссе, но немного помедленнее, хочет убедиться, что все в порядке.

– Я бы так не сделала, – сказала Мэгги.

– Ну, ты – не он.

– И он бы тоже не сделал. Он старый, он сбит с толку и совсем один, сидит сейчас в машине, слишком испуганный, чтобы проехать еще хоть дюйм.

– О господи, – сказал Айра.

– Мы должны вернуться и сказать ему.

Айра уже успел понять, что к этому дело и идет.

– Мы не станем говорить, что соврали нарочно, – продолжала Мэгги. – Скажем, что были не уверены. Попросим его проехаться на пробу, чтобы мы могли посмотреть, а потом скажем: «Опа! Наша ошибка. С колесом у вас полный порядок, мы что-то напутали».

– Откуда взялось это «мы»? – поинтересовался Айра. – Начнем с того, что я ему ни слова про разболтавшееся колесо не сказал.

– Айра, на коленях тебя умоляю, разверни машину, этого старика нужно спасать.

– Сейчас половина второго, – сказал Айра. – Если повезет, мы сумеем попасть домой к трем. Может, даже к половине третьего, и я смогу на пару часов открыть мастерскую. Не бог весть что, но лучше чем ничего.

– Несчастный старик сидит в машине, смотрит перед собой и не знает, как ему быть, – сказала Мэгги. – Сидит, все еще вцепившись в руль. Я его просто вижу, яснее ясного.

Как, строго говоря, видел и Айра.

Показалась большая, на вид процветающая ферма, и Айра сбавил скорость. Травянистая дорожка вела к амбару, Айра свернул на нее, даже не посигналив, чтобы произвести внезапный, негодующий разворот. Солнечные очки Мэгги проехались по всей приборной доске. Айра сдал назад, пропустил неизвестно откуда взявшийся поток машин и снова выехал на Первое шоссе, направляясь теперь уже на север.

Мэгги сказала:

– Я знала, ты не можешь быть таким бессердечным.

– Ты только представь, – ответил Айра. – По всему этому шоссе катят другие супружеские пары, собравшиеся вместе провести уик-энд. Едут из пункта А в пункт Б. И ведут цивилизованные разговоры о… не знаю… о текущих событиях. О разоружении. Об апартеиде.

– Он, наверное, думает, что мы из Ку-клукс-клана, – сказала Мэгги и начала покусывать нижнюю губу. Она всегда так делала, разволновавшись.

– Ни остановок, ни изменений маршрута, – продолжал Айра. – А если они и останавливаются, то ради завтрака в каком-нибудь классном старом ресторанчике. Который выбрали заранее, а может, и места в нем заказали.

Вообще-то он проголодался. Ни кусочка у Серины не съел.

– Где-то здесь, – сказала, вытягивая шею, Мэгги. – Я помню эти силосные ямы с заборами из сетки. Как раз перед ними все и было. Да, вот он.

Да, это был он – в машине, правда, не сидел, а описывал вокруг нее неровные круги. Сутулый мужчина с кожей цвета темной древесины, одетый в стариковский костюм из тех, что спереди кажутся длиннее, чем сзади. Он разглядывал покрышки «шеви», которые следовало снять и выбросить не один год назад, – одна немного осела и выглядела смирившейся со своей участью. Айра посигналил, развернулся, аккуратно остановил машину за «шеви» – так, что их бамперы почти соприкоснулись. Открыл дверцу, вышел и спросил:

– Вам помочь?

Мэгги вышла тоже, но, судя по ее лицу, предпочитала, в кои-то веки, чтобы разговор вел Айра.

– Мое колесо, – объяснил старик. – Одна леди на шоссе, неподалеку отсюда, сказала, что у меня колесо отваливается.

– Это были мы, – сказал ему Айра. – Вернее, моя жена. Но знаете, я думаю, она могла ошибиться. Мне это колесо кажется вполне исправным.

Теперь старик смотрел прямо на Айру. Покрытое глубокими морщинами лицо походило на череп, белки глаз были желтыми, такими желтыми, что почти уж и карими.

– О, ну да, верно, кажется, – сказал он. – Когда машина стоит неподвижно, вот как сейчас.

– Нет, я хотел сказать – и раньше казалось, – пояснил Айра. – Когда вы еще ехали по шоссе.

Старика это, судя по всему, не убедило. Он пнул носком башмака покрышку и сказал:

– Ну, все едино. Очень мило, что вы, люди, остановились.

Мэгги ответила:

– Мило! Это самое малое, что мы могли сделать. – Она подступила к старику: – Я Мэгги Моран. А это мой муж Айра.

– А я прозываюсь мистер Даниил Отис, – сказал старик и прикоснулся к полям своей шляпы.

– Мистер Отис, послушайте, когда мы проезжали мимо вашей машины, я увидела, ну, вроде как мираж, – начала Мэгги. – Подумала, что ваше колесо вихляется. Но в следующий миг сказала себе: «Нет, мне это наверняка почудилось». Правда, Айра? Вы вот у Айры спросите. «По-моему, я заставила этого водителя остановиться без всякой надобности» – так я ему сказала.

– Добрых объяснений, почему вы увидели, что оно вихляется, многое множество, – сказал мистер Отис.

– Ну конечно! – воскликнула Мэгги. – Может быть, тепловые волны рябили над шоссе. Или… не знаю…

– Но это могло быть и знамением, – сказал мистер Отис.

– Знамением?

– Возможно, Господь старался предупредить меня.

– О чем предупредить?

– Предупредить, что мое левое колесо надумало отвалиться.

– Да, но… – начала Мэгги.

– Мистер Отис, – сказал Айра, – я думаю, куда вероятнее, что моя жена ошиблась.

– Ну так знать-то вы того не можете.

– Ошибка понятная, – продолжал Айра, – но тем не менее ошибка. Давайте сделаем так: вы сядете в машину и проедете по обочине несколько ярдов. А мы с Мэгги посмотрим. Если колесо не разболталось, вы сможете спокойно ехать дальше. Если разболталось, мы отвезем вас на автостанцию.

– О, ну что же, премного благодарен, – сказал мистер Отис. – Может быть, в Бафорд, если вас это не очень затруднит.

– Пардон?

– На бафордскую «Тексако». Она впереди, недалеко, там мой племянник работает.

– Да, конечно, куда угодно, – сказал Айра, – но я готов поспорить…

– Собственно говоря, если вас это не затруднит, вы могли бы отвезти меня туда и сейчас, – сказал мистер Отис.

– Сейчас?

– Я не склонен вести машину, у которой того и гляди колесо отвалится.

– Мистер Отис, – сказал Айра, – колесо мы проверим. Я же вам об этом и говорил.

– Я проверю, – вызвалась Мэгги.

– Да, Мэгги его проверит. Мэгги? Милая, может, лучше я?

– Черт возьми, да; слишком рискованно для леди, – сказал ей мистер Отис.

Айра полагал, что рискованно это скорее для «шеви», но сказал лишь:

– Ладно. Вы с мистером Отисом посмотрите, а я поведу.

– Нет, сэр, я не могу это допустить, – сказал мистер Отис. – Премного благодарен, но допустить не могу. Слишком опасно. Вы, люди добрые, просто подбросьте меня до «Тексако», прошу вас, а мой племянник приедет сюда на тягаче и заберет машину.

Айра посмотрел на Мэгги. Она ответила ему беспомощным взглядом. Шум проносившихся мимо машин напомнил ему о телевизионных триллерах, в которых шпионы назначали друг другу свидания на современных пустырях, на обочинах сверхскоростных шоссе или посреди ревущих промышленных комплексов.

– Послушайте, – сказал Айра. – Я бы просто попробовал…

– О, не подвозите меня! – вскричал мистер Отис. – Не надо. Я и так доставил вам много хлопот, я понимаю.

– Дело в том, что мы чувствуем себя ответственными за случившееся, – попытался объяснить ему Айра. – Сказанное нами о колесе было не столько ошибкой, сколько простым, э-э, преувеличением.

– Мы это выдумали, – сказала Мэгги.

– О нет, – покачал головой мистер Отис, – вы просто пытаетесь успокоить меня.

– Незадолго до того вы… вроде как… ну, более или менее внезапно затормозили прямо перед нами, – сказала Мэгги, – заставили нас слететь с дороги. Не намеренно, я понимаю, но…

– Неужели я так поступил?

– Не намеренно, – заверила его Мэгги.

– А кроме того, – сказал Айра, – затормозили вы, скорее всего, потому, что мы случайно гуднули. Так что это не…

– Ну доложу я вам. Флоренс, это племянница моя, все пристает ко мне, чтобы я сдал права, но я, конечно, никак уж не ожидал…

– Во всяком случае, я поступила очень неумно, – продолжала Мэгги. – Сказала, что у вас отваливается колесо, хотя на самом деле оно было исправным.

– Да что вы, я бы назвал это самым что ни на есть христианским поступком, – возразил мистер Отис. – Я же вас чуть с дороги не сбросил! Вы, люди, вели себя ужасно по-доброму.

– Но послушайте, колесо же было…

– Многие так и оставили бы меня ехать на встречу со смертью, – сказал мистер Отис.

– Колесо было исправным! – воскликнула Мэгги. – Ни капельки оно не болталось.

Мистер Отис откинул голову назад, чтобы вглядеться в нее. Набрякшие веки придавали его лицу выражение столь надменное и замкнутое, что казалось – он вот-вот поймет смысл сказанного Мэгги. Однако он стоял на своем:

– Нет, не может оно быть исправным. Куда там. Я вам так скажу: теперь-то я вспомнил, эта машина все утро вела себя странно. Я знал это и все же как будто не знал, понимаете? И сдается мне, вы это заметили – точно как я, – углядели краешком глаза и по доброте вашей сказали мне, хоть и не поняли почему. Ну хорошо, это мы обсудили; пора браться за дело.

– Ладно, – сказал Айра. – Осталось только проверить его. Ключи в машине?

Он торопливо подошел к «шеви», открыл дверцу и сел за руль.

– Ой, погодите! – вскричал мистер Отис. – Вы ради меня шеей рискуете, мистер!

– С ним ничего не случится, – сказала ему Мэгги.

Айра успокоительно помахал мистеру Отису.

Хоть окошко «шеви» и было открыто, внутри пульсировала жара. Светлое пластиковое покрытие сидений казалось наполовину расплавившимся, кроме того, сильно пахло перезрелым бананом. И неудивительно: на пассажирском сиденье лежали остатки завтрака – смятый кулек, шкурка банана, целлофановый пакетик.

Айра повернул ключ зажигания. А когда мотор заработал, высунулся в окошко и сказал Мэгги и мистеру Отису:

– Смотрите внимательно.

Они не ответили. Лица их стали странно схожими для двух столь разных людей: опасливыми и настороженными, как если бы оба приготовились к худшему.

Айра включил сцепление и поехал по обочине. Ему казалось, что он ведет нечто чрезмерно раздавшееся во все стороны – двуспальную кровать, что ли. И в выхлопной системе что-то бренчало.

Проехав несколько ярдов, он затормозил и снова высунулся в окно. Парочка не сдвинулась с места, только лица к нему повернули.

– Ну что? – спросил он.

Пауза. Затем мистер Отис сказал:

– Да, сэр, похоже, я видел, как оно малость вихляется.

– Видели? – переспросил Айра. И, насмешливо приподняв брови, посмотрел на Мэгги: – А ты не видела.

– Ну, я не уверена, – ответила Мэгги.

– Прошу прощения?

– Может, мне просто показалось, – пояснила она, – но, по-моему, было небольшое, ну, вроде, не знаю…

Айра переключил передачу и резко сдал машину назад. А снова оказавшись рядом с ними, сказал:

– Хорошо, теперь смотрите очень, очень внимательно.

На этот раз он проехал большее расстояние, около десяти ярдов. Им пришлось пойти следом. Взглянув в зеркальце заднего обзора, он увидел Мэгги, поспешавшую за машиной, сложив руки под грудью. Айра остановился, вылез и направился к ним.

– Ну теперь колесо точно вихлялось, – сказал, когда он подошел, мистер Отис.

Айра спросил:

– Мэгги?

– Похоже на волчок, перед тем как он перестает крутиться и падает, – сказала она.

– Послушай меня, Мэгги…

– Я знаю! Знаю! – ответила она. – Но что я могу поделать, я вправду видела, как колесо болтается. И по-моему, оно обмякло.

– Ладно, это совсем другая история, – сказал Айра. – Может быть, недокачана шина. Но колесо держится крепко, клянусь. Я это почувствовал. Поверить не могу, что ты себя так ведешь, Мэгги.

– Ну извини, – упрямо ответила Мэгги. – Не могу же я сказать, что ничего не видела, когда видела собственными глазами. По-моему, нам придется отвезти его на эту «Тексако».

Айра перевел взгляд на мистера Отиса и спросил:

– Найдется у вас балонный ключ?

– Э-э… сэр?

– Если у вас есть балонный ключ, я смогу сам подтянуть колесо.

– О, ну да… А балонный ключ сильно отличается от обычного?

– Скорее всего, он лежит в багажнике, – сказал Айра. – Там же, где домкрат.

– О! Хотел бы я знать, где у меня домкрат, – сказал мистер Отис.

– В багажнике, – упорствовал Айра. Он сунул руку в машину, вынул ключи, передал хозяину. Айра очень старался, чтобы лицо его оставалось бесстрастным, но испытывал то же чувство, какое овладевало им каждый раз, как он останавливался около Мэггиного дома престарелых, – полное отчаяние. Ему не по силам было понять, как этот тип, мистер Отис, ухитряется проживать день за днем, портя любое дело, за какое берется.

– Балонный ключ, балонный, – бормотал между тем мистер Отис. Он отпер багажник, поднял крышку. – А ну-ка посмотрим…

На первый взгляд, внутренность багажника представлялась монолитным блоком тряпья. Одеяла, одежда, подушки – все это было утрамбовано так плотно, что едва ли не окаменело.

– Ой-ой, – сказал мистер Отис и потянул за край посеревшего лоскутного одеяла. Край даже с места не сдвинулся.

– Ну ладно, – сказал ему Айра. – Я возьму свой ключ.

Он вернулся к «доджу», который вдруг показался ему очень ухоженным – если забыть о том, что натворила Мэгги с левым передним крылом. Вынув ключи из замка зажигания, он открыл багажник.

Пусто.

Прежде здесь лежало аккуратно накрытое половым ковриком запасное колесо, теперь его не было. И никаких следов серой виниловой сумки, в которой он держал инструменты.

– Мэгги? – позвал он.

Она, так и стоявшая у «шеви», неторопливо повернулась к нему, наклонила голову.

– Куда подевалось запасное колесо? – спросил Айра.

– Его на машину поставили.

– Поставили?

Мэгги с силой покивала.

– Ты хочешь сказать, мы на нем ездим?

– Именно так.

– А прежнее где?

– Его латают в нашем «Эксоне».

– Это каким же образом… – Ладно, неважно. Лучше не отвлекаться. – Но где мои инструменты? – спросил он.

– Какие инструменты?

Айра захлопнул багажник, вернулся к «шеви». Кричать бессмысленно, ясно же, что своего балонного ключа он все равно не получит.

– Инструменты, с помощью которых ты меняла колесо, – сказал он Мэгги.

– О, я его не меняла. Один мужчина остановился и помог мне.

– Инструменты он из багажника брал?

– Наверное… да.

– А обратно положил?

– Ну, должен был, – сказала Мэгги. И наморщила лоб, видимо пытаясь припомнить, как было дело.

– Их там нет, Мэгги.

– Не мог же он их украсть, если ты об этом. Такой был симпатичный мужчина. Он даже деньги взять отказался, сказал, что у него тоже есть жена и…

– Я не говорю, что он их украл. Я просто спрашиваю, где они.

Мэгги ответила:

– Может быть, на… – Последовало нечто неразборчивое.

– Что-что?

– Я говорю, может быть, на углу Чарльз-стрит и Северной Парковой! – прокричала она.

Айра повернулся к мистеру Отису. Старик смотрел на него полузакрытыми глазами; походило на то, что он стоя спит.

– Боюсь, нам придется разобрать ваш багажник, – сказал ему Айра.

Мистер Отис несколько раз кивнул, однако даже не шевельнулся, чтобы приступить к этой процедуре.

– Может, мы просто разгрузим его? – спросил Айра.

– Вообще-то попробовать можно, – с сомнением в голосе ответил мистер Отис.

Пауза.

– Так что? – сказал Айра. – Начнем?

– Начать можно, ежели хотите, – согласился мистер Отис. – Да только я здорово удивлюсь, если мы найдем там балонный ключ.

– Балонный ключ есть у каждого, – сказал Айра. – Балонник. Он прилагается к автомобилю.

– Ох, Айра, – сказала Мэгги. – Почему бы нам не подвезти мистера Отиса до «Тексако» и не попросить его племянника, чтобы он починил колесо по-настоящему?

– И как, по-твоему, он это сделает, Мэгги? Возьмет ключ и подтянет зажимные гайки, хоть они в этом и не нуждаются?

Тем временем мистеру Отису удалось извлечь из багажника единственный предмет – фланелевые пижамные штаны. Он поднял их перед собой, разглядывая.

Возможно, причиной было написанное на его лице сомнение, возможно, сами штаны – мятые, поношенные, с болтающимся потертым шнурком, – так или иначе, но Айра вдруг сдался.

– Да какого черта, – сказал он. – Поехали в «Тексако».

– Спасибо, Айра, – ласково произнесла Мэгги.

А мистер Отис сказал:

– Ну, если вы уверены, что это не очень вас затруднит.

– Нет-нет. – Айра провел ладонью по лбу. – Вам, пожалуй, лучше запереть «шеви».

– Какую шеви? – спросила Мэгги.

– Так называется эта машина, Мэгги.

– Вряд ли стоит ее запирать, если у нее колесо того и гляди отвалится, – сказал мистер Отис.

На краткий миг Айра задумался, не мог ли сам мистер Отис создать всю эту ситуацию, чтобы на пассивный, дьявольски изощренный манер свести с ними счеты.

Он развернулся и пошел к своей машине. За его спиной хлопнула крышка багажника «шеви», зашуршали по гравию шаги, однако останавливаться, чтобы его нагнали, он не стал.

Теперь и в «додже» стояла такая же, как в «шеви», жара, а хромированная ручка передач обожгла Айре пальцы. Он сидел, запустив мотор на холостой ход, а Мэгги тем временем помогала мистеру Отису устроиться на заднем сиденье. По-видимому, она инстинктивно поняла, что ему потребуется помощь: мистера Отиса пришлось буквально складывать, и довольно сложным образом, в середине сиденья. Последними в машину попали его ноги, которые он переносил туда по одной, подцепляя колени руками. Затем он выпустил из груди воздух и снял шляпу. Айра увидел в зеркальце костлявый пластинчатый скальп и два торчащих над ушами пучка белых, как вата, волос.

– Премного вам благодарен за хлопоты, – сказал мистер Отис.

– Ну что вы, какие тут хлопоты! – ответила, плюхнувшись на переднее сиденье, Мэгги.

Не говори за других, кисло подумал Айра.

Он подождал, пока мимо пронесется кавалькада мотоциклистов (сплошь мужчины, все без шлемов; свободные, как птицы, они выписывали по шоссе непринужденные зигзаги), и выехал на шоссе.

– Так куда мы направляемся? – спросил он.

– О, ну что же, вам нужно проехать мимо молочной фермы и повернуть направо, – ответил мистер Отис. – Это мили три-четыре, не больше.

Мэгги, обернувшись к нему, сказала:

– Вы, должно быть, живете в этих краях.

– Ну да, если взять отсюда назад и проехать немного по дороге Мертвой Вороны, – сказал мистер Отис. – Вернее сказать, жил до прошлой недели. Сейчас-то я у сестры остановился, у Лурены.

И он завел рассказ о сестре Лурене, которая работала в супермаркете «Кмарт» – урывками, когда ее отпускал артрит, что, разумеется, привело к обсуждению собственного артрита мистера Отиса, подкравшегося к нему медленно, по-воровски незаметно, и других болезней, за которые мистер Отис свой артрит поначалу принял, и доктора, который изумился состоянию мистера Отиса и очень старался помочь, когда тот надумал все же к нему обратиться.

– Ох, видели бы вы то, что пришлось видеть мне, – сказала Мэгги. – В доме престарелых, где я работаю, люди от артрита просто шишками обрастают, мне ли этого не знать.

Она имела свойство перенимать, разговаривая с людьми, ритм их речи. Закрой глаза, подумал Айра, и почти поверишь, что она тоже черная.

– Злая, подлая болезнь, и говорить не о чем, – сказал мистер Отис. – Вот она, молочная ферма, мистер. Теперь вам потребуется направо повернуть.

Айра сбавил скорость. Они проехали мимо реденького стада коров, которые мечтательно чавкали, глядя на проезжающих, и свернули на дорогу шириной всего в две полосы. Покрытие ее было латаным-перелатаным, из травянистой обочины криво торчали самодельные щиты: ОСТОРОЖНО ВСТРЕЧАЕТСЯ НЕ ПРИВЯЗАННЫЙ СКОТ, ТИШЕ ЕДЕШЬ ДАЛЬШЕ БУДЕШЬ и ДОРОГУ ПЕРЕХОДЯТ СОБАКИ И ЛОШАДИ.

Тем временем мистер Отис рассказывал, как артрит заставил его уйти на покой. По его словам, у себя дома, в Северной Каролине, он работал кровельщиком. Скакал по коньковым балкам что твоя белка, а нынче и на нижнюю ступеньку стремянки забраться не может.

Мэгги сочувственно хмыкала.

Айру удивляло обыкновение Мэгги втягивать в круг их семейной жизни совершенно посторонних людей. Одного только мужа ей просто-напросто не хватает, подозревал он. Число два ее не устраивает. Он вспомнил всех побродяжек, которых она привечала в ходе лет, – брата Мэгги, который провел зиму на их кушетке, когда его жена влюбилась в лечившего ее дантиста, потом Серину в ту пору, когда Макс искал работу в Виргинии, и, конечно, Фиону с младенцем и грудой потребных младенцу вещей: коляской, манежем, заводными качелями. В нынешнем его настроении Айра мог причислить сюда и собственных детей – разве не были посторонними и Джесси с Дэйзи, вторгавшиеся в самые интимные мгновения родителей, норовившие вбить между ними клин? (Трудно поверить, что есть люди, которые заводят детей ради сохранения брака.) Ни один из детей не появился на свет потому, что так было задумано; вернее, задумано-то было, но на срок более поздний. До рождения Джесси Айра все еще надеялся вернуться к учебе. Предполагалось, что он сделает это, как только оплатит счета за лечение сестры и новый обогреватель отца. А Мэгги тем временем будет работать на полной ставке. Но затем обнаружилось, что она беременна, и работу ей пришлось оставить. После этого у сестры появились совсем новые симптомы, что-то вроде припадков, которые требовали ее госпитализации, а как-то раз под Рождество в мастерскую врезался мебельный фургон, повредивший весь дом. Затем Мэгги забеременела Дэйзи, новый сюрприз. (Было, пожалуй, неразумно позволять женщине, с которой вечно что-то приключается, самой заботиться о предохранении.) Но это случилось через восемь лет после рождения Джесси, а к тому времени Айра уже более-менее отказался от прежних планов.

Иногда – скажем, в дни вроде нынешнего, долгого, жаркого дня в пыльной машине, – на него нападала совершенно сокрушительная усталость. Она давила на голову неподдельной тяжестью, как будто потолок становился ниже. Впрочем, Айра полагал, что время от времени такое случается со всяким.

Мэгги рассказывала мистеру Отису о цели их поездки.

– Моя самая давняя, самая близкая подруга потеряла мужа, – говорила она, – и нам пришлось отправиться на похороны. Такой печальный случай.

– Боже милостивый! Ну что же, да, хочу принести вам мои искренние соболезнования, – сказал мистер Отис.

Айра замедлил ход: перед ним ехала округлая, скромного вида машина сороковых годов, за рулем которой сидела старушка – до того сгорбленная, что голова ее едва-едва возвышалась над рулем. Первое шоссе, среди скоростных магистралей – оно все равно что дом престарелых. Тут Айра вспомнил, что едет вовсе не по Первому шоссе, что их отнесло в сторону, а то и назад, и его охватило дремотное чувство свободного парения. Такое же возникает при смене времен года, когда на миг забываешь, какое из них сейчас стоит на дворе. Весна или осень? Самое начало лета или конец весны?

Они миновали современный двухуровневый дом с двумя гипсовыми статуями во дворе: голландские мальчик и девочка нежно склонялись друг к другу, почти соприкасаясь губами. За ним последовала стоянка трейлеров и указатели направлений к разного рода церквям и светским организациям: «Лужайка Эла», «Мебель для патио». Мистер Отис, кряхтя, выпрямился, сжал пальцами спинку сиденья.

– А вон и «Тексако» впереди, – сказал он. – Видите?

Айра видел – маленькое белое прямоугольное здание очень близко к дороге. Над заправочными колонками парили в небе надувные шарики из майлара – по три над каждой, красный, серебристый и голубой, они лениво покачивались один над другим.

Он свернул на бетонированную площадку, постаравшись не зацепить протянутый поперек нее кабель, затормозил и оглянулся на мистера Отиса. Однако тот остался сидеть, из машины вышла Мэгги. Она открыла заднюю дверцу, взяла старика под локоть, и мистер Отис начал понемногу расправляться.

– Ну так где же ваш племянник? – спросила она.

– Где-нибудь тут, – ответил мистер Отис.

– Вы уверены? А вдруг он сегодня не работает?

– Да как же, должен работать. Как же иначе?

О господи, они с этой историей никогда не покончат. Айра выключил двигатель и сидел, глядя, как Мэгги и мистер Отис пересекают площадку.

Возле площадки полного обслуживания белый юноша с собранными в толстый хвост каштановыми волосами выслушал их вопрос и покачал головой. Потом что-то сказал и махнул рукой в восточном примерно направлении. Айра застонал и обмяк на сиденье.

Мэгги направилась, цокая каблуками, к нему, и Айра воспрянул духом; однако, подойдя к машине, она всего лишь склонилась к пассажирскому окошку.

– Придется немного подождать, – сказала она.

– Чего?

– Племянник отправился по вызову, но должен с минуты на минуту вернуться.

– Так почему же нам просто не уехать? – спросил Айра.

– Я не могу! Мне покоя не будет, если я не узнаю, что из этого выйдет.

– А что из этого может выйти? Колесо у него в полном порядке, ты забыла?

– Оно вихлялось, Айра. Я сама видела.

Он вздохнул.

– А вдруг его племянник по какой-то причине не появится, – сказала она, – и мистер Отис застрянет здесь? Или это денег будет стоить? Я должна быть уверена, что у него есть деньги.

– Послушай, Мэгги…

– Почему бы тебе не наполнить бак? Бензин нам не помешает.

– У нас нет кредитной карточки «Тексако», – ответил Айра.

– Заплати наличными. Заполни бак, а тем временем и Ламонт наверняка приедет.

Уже и «Ламонт». Ты ахнуть не успеешь, как она его усыновит.

Бормоча ругательства, Айра включил двигатель, подъехал к площадке самообслуживания и вылез из машины. Колонки здесь были старые, в Балтиморе таких уже не увидишь, – колесики с печатными циферками вместо светодиодного экрана, простой шарнирный механизм включения. Чтобы привести колонку в действие, Айре пришлось перестроиться, мысленно вернуться на пару лет назад. Пока бак наполнялся, он наблюдал, как Мэгги устраивает мистера Отиса на низенькой беленой стене, которая отделяла «Тексако» от чьего-то огорода. Мистер Отис вернул шляпу на голову и сидел под ней, как кошка под столом, задумчиво глядя перед собой, по-стариковски жуя пустым ртом. Совсем дряхлый, а ведь не исключено, что он не так уж и многим старше Айры. Как тут не призадуматься. Айра услышал щелчок – подача бензина закончилась – и повернулся к машине. Воздушные шарики терлись над его головой друг о друга с шуршанием, которое навело его на мысль о дождевиках.

Расплачиваясь внутри станции, он увидел торговавший разного рода закусками автомат и вернулся к своим, спросить, не хотят ли они чего-нибудь съесть. Они с головой ушли в разговор. Мистер Отис то и дело поминал кого-то по имени Дулут.

– Тут есть картофельные чипсы, Мэгги, – сказал Айра. – Тебе такие нравятся – «барбекю».

Мэгги отмахнулась от него.

– По-моему, вы совершенно правы, – сказала она мистеру Отису.

– И шкварки! – продолжал Айра. – Их теперь нигде не найдешь.

Мэгги смерила его холодным, отстраненным взглядом и спросила:

– Ты забыл о моей диете?

– Ладно, а как вы, мистер Отис?

– О, ну что же, нет, спасибо, сэр; покорнейше благодарю, сэр, – ответил мистер Отис. И, повернувшись к Мэгги, продолжал: – Ну так вот, я и спрашиваю: «Дулут, как ты можешь обвинять меня в этом, женщина?»

– Жена мистера Отиса взъелась на него за то, что он сделал в ее сне, – объяснила Айре Мэгги.

Мистер Отис сказал:

– Я знать ничего не знаю, спускаюсь как невинный младенец на кухню и говорю: «А где же завтрак?» А она говорит: «Сам себе готовь». А я говорю: «Хэ?»

– Это так несправедливо, – сказала ему Мэгги.

– Ладно, а я, пожалуй, перекушу, – сказал Айра и, сунув руки в карманы, направился к станции, чувствуя себя отодвинутым в сторону.

Вот и диета тоже, думал он, еще один пример расточительности Мэгги. Водная диета, белковая диета, грейпфрутовая диета. Отказывает себе то в одной еде, то в другой, а между тем, по мнению Айры, она и так хороша – ее даже пухлой не назовешь, – мягкие шелковистые груди, приятно в руках подержать, кремовые округлости попки. Но когда же она слушала Айру? Он мрачно спустил в автомат монеты и ткнул в кнопку под пакетом сушек.

Когда он вернулся, Мэгги говорила:

– Я хочу сказать, если бы мы все так поступали, это что же было бы! Если бы мы путали наши сны с настоящей жизнью. Возьмите меня: два-три раза в год, около того, мне снится, что я целуюсь с нашим соседом. С совершенно пресным соседом по имени мистер Симмонс, который и выглядит-то как коммивояжер или еще кто, не знаю, агент по недвижимости или страховой, в этом роде. Днем я про него и думать не думаю, а ночью мне снятся его поцелуи, и я прямо горю от желания, чтобы он расстегнул мою блузку, а утром, на автобусной остановке, так смущаюсь, что глазами с ним встретиться не могу, но уже вижу его таким, как всегда, – мужчина с пресным лицом и в деловом костюме.

– Ради бога, Мэгги, – сказал Айра. Он и попытался бы представить себе этого Симмонса, но совершенно не понимал, о ком она могла говорить.

– Я хочу сказать, что, если бы меня винили за это? – спросила Мэгги. – Какой-то тридцатилетний… мальчишка, который мне ни капельки не интересен! Выходит, я не сама этот сон придумала!

– Понятное дело, не сами, – сказал мистер Отис. – Так опять же, он ведь Дулут приснился, это ее был сон. Даже и не мой. Она заявила, что я будто забрался на ее вязальное кресло, на сиденье, где она всегда работает, и она велела мне слезть, а я тогда наступил на ее связанную крючком шаль и на расшитый халатик, загреб ногами кружева, и оборки, и ленточки. «Разве это на тебя не похоже», – говорит она мне утром, а я спрашиваю: «Да что я сделал? Покажи мне, что я сделал. Покажи хоть одну растоптанную мной вещь». А она говорит: «Просто ты такой мужчина, Даниил Отис, который все вокруг себя портит, и если бы я знала, что мне придется столько лет терпеть это, я бы крепко подумала, прежде чем выйти за тебя, и вышла бы за другого». Тогда я говорю: «Ну, раз у тебя такие мысли, так я ухожу», а она: «Смотри вещички не забудь». Я и ушел.

– Последние несколько дней мистер Отис живет в своей машине, переезжает от одного родственника к другому, – объяснила Айре Мэгги.

– Да что ты, – удивился Айра.

– Сами, стало быть, видите, до чего мне важно, чтобы колесо не отваливалось, – добавил мистер Отис.

Айра вздохнул и присел на стену рядом с Мэгги. Купленные сушки глянцево поблескивали и липли к зубам, однако он проголодался до того, что продолжал их жевать.

Юноша с хвостом направился в их сторону, каблуки его кожаных сапог постукивали набойками по бетону – решительно, целенаправленно, – и Айра встал, подумав, что предстоит какой-то серьезный разговор. Однако юноша всего лишь смотал воздушный рукав, все это время шипевший на земле, не замечаемый ими. Но Айра все-таки подошел к юноше, не желая, чтобы тот счел его малодушным слабаком.

– Итак, – сказал Айра. – Что там с этим Ламонтом?

– Уехал, – ответил юноша.

– Насколько я понимаю, вы нам помочь не сможете. Необходимо съездить на шоссе, посмотреть на колесо мистера Отиса.

– Не-а, – сказал юноша и повесил смотанный шланг на крюк.

– Понятно, – сказал Айра.

Он возвратился к стене, а юноша пошел к станции.

– По-моему, она называется Крысиный Лаз, – говорила Мэгги мистеру Отису. – Так? Дорога, которая ведет к Картуилу.

– Ну, насчет Крысиного Лаза я ничего не знаю, – ответил мистер Отис, – а про Картуил мне рассказывали. Я только не могу вам объяснить, как туда доехать. Понимаете, в этих краях так много мест вроде него, называют себя городами, а там кроме продуктового да заправки и нет ничего.

– Точно, и Картуил таков же, – сказала Мэгги. – Одна главная улица. Без светофоров. Фиона живет в жалком проулке, где и тротуаров-то нет. Фиона – это наша невестка. Вернее, бывшая невестка. Она была женой нашего сына Джесси, но они развелись.

– Да, в наши дни такое не редкость, – сказал мистер Отис. – Ламонт вон тоже развелся, и Салли, дочурка моей племянницы Флоренс. Не знаю, зачем только они семьи заводят.

Можно подумать, его семья – в полном ажуре.

– Возьмите сушку, – сказал Айра. Мистер Отис рассеянно покачал головой, зато Мэгги сунула руку в пакетик и сгребла аж полдюжины.

– Все из-за того, что они не понимали друг друга, – сказал она мистеру Отису. И надкусила сушку. – Такая была идеальная пара. Даже внешне – он смуглый, темноволосый, она светленькая. Просто Джесси – музыкант, работал по ночам, жизнь вел, ну, не знаю, не устоявшуюся. А Фиона была такая молодая, вспыльчивая. Ох, у меня за нее прямо душа болела. Она ушла от Джесси и разбила ему сердце – забрала их маленькую дочурку и вернулась в дом своей матери. И у Фионы сердце тоже разбито, не сомневайтесь, но, думаете, она в этом признается? А теперь они в разводе, да в таком, что можно подумать – никогда и женаты не были.

Пока что все правда, думал Айра, однако Мэгги многое опускает. Вернее, не столько опускает, сколько приглаживает. Взять хотя бы их сына, «музыканта», до того занятого своим делом, что ему приходится пренебрегать «женой» и «дочерью». Айра никогда не считал Джесси музыкантом; он видел в сыне недоучку, которому следует найти постоянную работу. И Фиона казалась ему не женой, а подростковой зазнобой Джесси – с завесой мерцающих светлых волос, не сочетавшейся с коротковатой футболкой и тесными джинсами. Что касается бедной маленькой Лерой, она была для них не более чем домашним зверьком, плюшевым мишкой, которого они выиграли на какой-то ярмарке.

Айра хорошо помнил, как выглядел Джесси, когда его арестовали, мальчишке было в то время шестнадцать лет, его задержали вместе с несколькими друзьями за пьянство в общественном месте. Как выяснилось потом, случилось оно в первый и единственный раз, однако Айра хотел убедиться в этом и, желая обойтись с сыном построже, настоял, чтобы Мэгги осталась дома, и отправился вносить залог в одиночку. Сидел в приемной полиции, пока не показался Джесси – его, согнувшегося в три погибели, вели под руки двое полицейских. По-видимому, руки ему сковали за спиной наручниками и в какой-то момент он попытался протиснуть сквозь их кольцо ноги, чтобы руки оказались впереди, однако в разгар этой попытки его прервали. В результате он ковылял, скособочась, как балаганный уродец, с застрявшими между ног запястьями. Айру, когда он увидел сына, обуяла сложная смесь эмоций: гнев на него и на полицейских, которые выставили напоказ унижение Джесси, неуемное желание расхохотаться и мучительный наплыв жалости. Рукава куртки Джесси были подвернуты, обнажая, по тогдашней моде, предплечья (в пору юности Айры никто такого не делал), и это придавало ему вид еще более уязвимый, как и его лицо, когда наручники сняли и он смог выпрямиться, – впрочем, лицо выражало яростное непокорство, тем более что отца он еще не заметил. Ныне, думая о Джесси, Айра всегда представляет его себе таким, как в тот вечер, одновременно и разъяренным, и жалким. Интересно, какая картина возникает в сознании Мэгги. Возможно, извлеченная из более раннего прошлого. Возможно, Мэгги видит его четырех– или шестилетним – красивым, на редкость привлекательным мальчуганом с ничуть не большим, чем у среднего ребенка, набором проблем. В любом случае Мэгги наверняка видит его не таким, каким он был на самом деле.

Так же, как и дочь, подумал Айра. В Дэйзи Мэгги усматривает версию собственной матери – доведенную до совершенства, умеющую добиваться своего – и недопустимым образом трясется над ней. Тряслась уже в то время, когда Дэйзи была маленькой девочкой, которая содержала свою комнату в жутковатом порядке, а уроки делала в разноцветных тетрадках – для каждого предмета свой цвет. Однако и Дэйзи по-своему жалка. Айра ясно видел это, хоть она и была ему ближе, чем сын. Она словно лишила себя юности – у нее даже мальчика, сколько знал Айра, никогда не водилось. В детстве Дэйзи каждый раз, как Джесси случалось набедокурить, неодобрительно поджимала губы, а между тем Айре почти хотелось, чтобы она присоединилась к его проказам. Разве не предполагается, что дети должны вести себя именно так? Разве не так они и вели себя в других семьях, тех веселых, шумных семьях, за которыми Айра завистливо наблюдал маленьким мальчиком? Теперь она собиралась в колледж – сборы тянулись уже не одну неделю – и упаковала всю свою одежду, кроме совсем уж бросовой, отчего расхаживала по дому унылая и безрадостная, как монахиня, в жалких, обтрепанных блузках и выцветших юбках. А Мэгги на нее налюбоваться не могла. «Я в ее возрасте еще и думать о том, кем хочу стать, не начинала», – говорила она. Дэйзи хотела стать квантовым физиком. «Потрясающе», – твердила Мэгги, пока Айра не спросил: «Что такое квантовая физика, Мэгги? – Он честно желал узнать это. – Ты хоть отдаленное представление о ней имеешь?» Тогда Мэгги решила, что он пытается унизить ее, и заявила: «О, признаю, я ничего не понимаю в науке! Я и не говорила никогда, что понимаю! Я всего-навсего санитарка гериатрического заведения, куда уж мне!» – и Айра ответил: «Я всего лишь хотел… Господи Иисусе! Я всего лишь…» – и Дэйзи просунула в дверь голову и сказала: «Вы не могли бы обойтись без очередного скандала? Пожалуйста. Я пытаюсь читать».

– Скандала! – воскликнула Мэгги. – Я произнесла только два простых слова и…

А Айра сказал дочери:

– Послушайте, мисс, если вас отвлекают подобные пустяки, почему бы вам не пойти в библиотеку?

Дэйзи в очередной раз поджала губы и удалилась, а Мэгги схватилась руками за голову.

«Все та же свистопляска» – вот как отозвался однажды о браке Джесси. В то утро Фиона в слезах выскочила из-за накрытого для завтрака стола и Айра спросил у Джесси, что случилось. «Ты же знаешь, как это бывает, – ответил Джесси. – Все та же свистопляска, что и всегда». И Айра (задавший вопрос не из праздного любопытства, собиравшийся сказать что-то вроде: «Это не шутки, сынок, будь к ней повнимательнее») задумался, что означает это «ты же знаешь»? Не хотел ли Джесси сказать, что их браки имеют нечто общее? Потому что, если хотел, он сильно обманывался. Эти браки были совершенно различными. Его и Мэгги супружество было крепким, как дерево в полном соку, Айра даже сказать не взялся бы, насколько широко и глубоко пустило оно корни.

И все же слова Джесси застряли у Айры в памяти: все тот же дым коромыслом. Все те же споры, те же упреки. Те же шутки и любовные, понятные только двоим, словечки да неизменная верность, старания поддержать и утешить друг друга, на которые никто больше не способен, но и те же старые обиды, вспоминаемые год за годом, ничто ведь не забывается полностью. Как Айра не восхитился, услышав о беременности Мэгги; как Мэгги не пожелала оградить Айру от нападок ее матери; как Айра отказался навещать Мэгги в больнице; как Мэгги забыла пригласить родных Айры на рождественский обед…

И эта неизменность – ах, господи, кто упрекнет Джесси за то, что он против нее возроптал? Может быть, мальчик все его детские годы искоса посматривал на родителей и клялся себе, что он с такой жизнью мириться не станет, они же день за днем тянут одну и ту же лямку: Айра каждое утро отправляется в мастерскую, Мэгги – в дом престарелых. Не исключено, что послеполуденные часы, которые Джесси проводил, помогая отцу в мастерской, оказались для мальчика наглядным уроком; наверное, они внушали ему отвращение. Айра бесконечно сидит на высоком деревянном табурете, вырезая паспарту для картинки или отпиливая багет и насвистывая мелодии, которые передают по радио; приходят женщины, которые просят вставить в рамку вышитые ими крестиком изречения, их дилетантские морские пейзажики и свадебные фотографии (двое серьезных людей, в профиль, неотрывно глядят друг на друга). Приносят они и вырезанные из журналов картинки – щенячий выводок или утенок в корзине. Айра, подобно портному, снимающему мерку с полураздетой клиентки, остается уважительно незрячим, воздерживается от суждений о фотографии грустного, запутавшегося в пряже котенка. «Ему нужно какое-нибудь пастельное паспарту, верно?» – могла спросить такая женщина. Они часто прибегали к личным местоимениям, как будто картинки были одушевленными.

– Да, мэм, – отвечал Айра.

– Может быть, бледно-голубенькое, под цвет его ленточки.

– Да, это мы можем.

И он глазами Джесси тут же видел в себе обобщенного персонажа под названием Лавочник – серого, раболепного человека неопределенных лет.

Сверху в мастерскую доносился скрип, пауза, скрип отцовского кресла-качалки, а временами неуверенные шаги одной из сестер, пересекавшей гостиную. Их голоса, разумеется, слышны не были, по этой причине Айра привычно воображал, что в течение дня его родные не произносят ни слова – хранят тишину, пока не появится он. Айра был стержнем их жизни и сознавал это. Они целиком зависели от него.

Детство он провел как ненужный довесок семьи – запоздалый ребенок, на половину поколения отставший от сестер. Ребенок настолько простодушный, что звал членов семьи «детками», ведь так обращались к нему все взрослые и почти взрослые, и он считал эту форму обращения общепринятой. «Детка, мне нужно шнурки на ботинках завязать», – говорил он отцу. Впрочем, обычных привилегий ребенка он не имел, центром внимания не был. Если кто-то в семье и занимал это положение, то его сестра Дорри – умственно отсталая, хрупкая, нервная, с выступающими кроличьими зубами, неуклюжая, – хотя и Дорри вид имела какой-то запущенный и целые дни просиживала где-нибудь в углу. Мать страдала прогрессировавшей болезнью, которая прикончила ее, когда Айре было четырнадцать, после чего он стал нервничать и пугаться в присутствии любого больного; да как бы там ни было, никакими материнскими дарованиями она не отличалась. Мать посвятила себя не семье, а религии, радиопроповедникам и вдохновительным брошюркам, которые оставляли на ее пороге обходившие дом за домом миссионеры. Ее представления о еде ограничивались солеными крекерами и чаем – для всех. Сама она, в отличие от обычных смертных, голода никогда не испытывала и не понимала, как это кто-то может быть голоден, она просто принимала питание, когда часы напоминали ей о такой необходимости. За настоящей едой следовало обращаться к отцу, поскольку Дорри ни на какие сложные манипуляции способна не была, а Джуни донимала своего рода фобия, все обострявшаяся с годами, вследствие которой она и за пакетом молока выходить из дома отказывалась. Добычей молока и прочего занимался отец – после того, как закрывал мастерскую. Он устало поднимался наверх, брал список продуктов, устало спускался, уходил, возвращался с несколькими консервными банками и вяло копошился с девочками на кухне. Даже когда Айра подрос, помощи от него никто не требовал. Он был своего рода незваным гостем, грубым красочным пятном на сепиевой фотографии. Прочие члены семьи сторонились его, обращались с ним отчужденно, однако по-доброму. «Ты уже сделал уроки, детка?» – спрашивали они; спрашивали и летом, и в рождественские каникулы.

Потом Айра закончил школу – он даже успел заплатить Мэрилендскому университету задаток за обучение, мечтая о медицинском факультете, – и отец внезапно отошел от дел. Как говорится, схлопнулся, так это называл для себя Айра. Объявил, что у него слабое сердце и продолжать работать он не может. Уселся в кресло-качалку да там и остался. Семейным делом пришлось заняться Айре, что было для него нелегко, поскольку до той поры он ни малейшей роли в мастерской не играл. Он вдруг стал человеком, к которому обращалась вся семья. Распоряжался деньгами, бегал по поручениям, у него просили советов, он возил родных по врачам и приносил в дом новости внешнего мира. «Детка, это платье не отстало от моды?» или «Детка, мы можем купить новый коврик?» В определенном смысле его это радовало, особенно поначалу, когда Айра думал, что все это временно, своего рода летние каникулы. Он больше не был запасным игроком, стал центральным нападающим. Он рылся в ящиках стола Дорри, отыскивая второй ее любимый красный носок; расчесывал седеющие волосы Джуни; опускал на колени отца месячную выручку, постоянно помня, что он, Айра, единственный, к кому они могут обратиться.

Однако лето перешло в осень, университет дал ему отсрочку на семестр, потом на год, а по прошествии некоторого времени и вовсе перестал задавать вопросы.

Ну, сказать по правде, существуют занятия и похуже распиливания позолоченных реек под углом в сорок пять градусов. К тому же со временем он получил Мэгги – чудесный подарок, словно свалившийся ему в руки. У него двое нормальных, здоровых детей. Может быть, его жизнь сложилась не так, как мечталось ему в восемнадцать лет, но о ком можно сказать иное? Так уж жизнь устроена – как правило.

Впрочем, он знал, что Джесси держится иного мнения.

Джесси Моран ни на какие компромиссы идти не желает, нет, сэр. Что-либо менять в себе, довольствоваться малым – это не для Джесси. «Я отказываюсь верить, что умру в безвестности», – заявил он однажды Айре, и тот не улыбнулся терпимо, как оно и следовало, но чувствовал себя так, будто получил пощечину.

В безвестности.

Мэгги спросила:

– Айра, ты не обратил внимания, на станции есть автомат, который торгует напитками?

Он молча смотрел на нее.

– Айра?

Он встряхнулся, сказал:

– Вроде бы да.

– И диетическими тоже?

– Ммм…

– Пойду проверю, – сказала Мэгги. – На меня от твоих сушек жажда напала. Мистер Отис? Вы попить не хотите?

– О нет, мне и так хорошо, – ответил мистер Отис.

Мэгги легко и быстро пошла к зданию, юбка ее покачивалась. Айра и мистер Отис смотрели ей вслед.

– Хорошая, хорошая женщина, – сказал мистер Отис. Айра на миг закрыл глаза, потер занывший лоб. – Истинный ангел милосердия, – добавил мистер Отис.

Иногда, в магазинах, Мэгги, набрав то, что ей требовалось, относила все к кассе и поддельно грубоватым тоном, который использовали для шуток ее братья, спрашивала: «Полагаю, вы ожидаете, что я это оплачу?» Айра вечно пугался, что на сей раз она переборщила, однако кассирша лишь усмехалась и отвечала что-нибудь вроде: «Да, такая мысль приходила мне в голову». Очевидно, мир был все же не таким, каким представлялся Айре. Походило на то, что представления Мэгги были вернее. Она лучше других умела находить общий язык с этим миром, едва ли не коллекционировала одиночек, которые льнули к ней как мухи, заводила задушевные разговоры с людьми совершенно посторонними. Вот этот мистер Отис, к примеру: лицо восторженное, глаза как обтянутые крепом треугольники. Он между тем говорил Айре:

– Она напомнила мне леди с трубой. Я все думал, на кого она похожа? – а сообразить не мог.

– С трубой?

– Белую леди, с которой я прежде никогда не знался, – ответил мистер Отис. – Она сказала, что у нее дымоход прохудился, вызвала меня – посмотреть, что к чему. Я шел по крыше, да оступился и полетел вниз. Как после выяснилось, у меня только дыхание перебило, но, господи, поначалу я думал, что мне крышка, лежу на земле, ни вздохнуть ни охнуть, а эта леди, она твердит, что отвезет меня в больницу. Ну а по дороге туда дыхание мое наладилось, я и говорю: «Миссис, все же не надо нам туда ехать, они только сбережения мои прикарманят, а после скажут, что у меня все путем», она говорит – ладно, а потом купила мне в «Макдоналдсе» чашку кофе да картофельные оладьи, а там рядом магазин игрушек, и она спрашивает, не против ли я, как поем, зайти туда, ей надо красный автомобильчик купить племяннику, у которого завтра день рождения? Я говорю – не против, и она покупает две машинки, одну для сына моей племянницы Элберта, а рядом еще садовый магазин…

– Да, это Мэгги, все верно, – сказал Айра.

– Она не какая-нибудь там дуболомка.

– Это точно, – согласился Айра.

Чем имевшиеся у них темы для разговора, похоже, и исчерпались. Оба замолчали и стали смотреть на Мэгги, которая возвращалась, держа в вытянутой руке банку с напитком.

– Эта чертова штука всю меня облила, – весело сообщила она. – Айра? Хочешь глоточек?

– Нет, спасибо.

– Мистер Отис?

– О, ну что вы, нет, полагаю, что нет, но все равно премного благодарен.

Она устроилась между ними, откинула голову назад, сделала долгий, шумный глоток.

Айре захотелось разложить пасьянс. Это бездельничанье действовало ему на нервы. Хотя, судя по тому, как плясали воздушные шарики, карты могло сдуть, поэтому он просто сунул ладони под мышки и, сгорбившись, привалился к стене.

Такие же шарики продавали в «Харборплейсе» или где-то рядом. Одинокие, угрюмые мужчины стояли на уличных углах, а над их головами колыхались в воздухе майларовые ромбы. Он помнил, как они очаровали сестру, Джуни, когда та впервые их увидела. Бедная Джуни: в каком-то смысле с головой у нее даже хуже, чем у Дорри, – она более ограниченна, более замкнута в своем мирке. Одно время они пытались растолковать ей это. Произносили бессмысленные фразы: «Ну что может произойти в самом худшем случае?» и «Я же буду с тобой». Но понемногу перестали. Сдались – пусть сидит на одном месте.

Все, кроме Мэгги. Мэгги слишком упряма, чтобы сдаваться. И после нескольких лет неудачных попыток у Мэгги появилась мысль: Джуни можно уговорить выйти из дома, если ее переодеть до неузнаваемости. Мэгги купила ей ярко-рыжий парик, облегающее платье с рисунком из маков и лакированные туфли на застежках и с высокими каблуками. Лицо Джуни она густо покрыла косметикой. И, к общему изумлению, – это сработало. Испуганно и безрадостно хихикая, Джуни позволила Мэгги и Айре вывести ее на крыльцо дома. На следующий день – немного дальше. А там и до конца квартала. Правда, всякий раз это требовало присутствия Айры. С одной лишь Мэгги она выходить отказывалась – Мэгги не была кровной родственницей. (Собственно говоря, и отец Айры никогда Мэгги по имени не называл, только «Мадам». «Мадам тоже придет, Айра?» – титул, точно отражавший насмешливое, скептическое отношение к ней, которое отец усвоил с самого начала.)

«Ты понимаешь, что происходит? – говорила Мэгги. – Когда Джуни переодевается, из дома выходит не она, а кто-то другой. Настоящая Джуни остается дома, где ей ничто не грозит».

Очевидно, она была права. Обеими руками вцепившись в предплечье Айры, Джуни дошла до аптеки и попросила номер «Дайджеста мыльной оперы». Дошла до продуктового и потребовала куриной печени – повелительно и развязно, как будто обратилась совершенно в другую женщину – яркую, а то и шлюховатую, – женщину, которой все равно, что о ней думают. Затем она снова расхихикалась и спросила у Айры, как у нее получается. Что же, Айра был, конечно, доволен ее успехами, однако некоторое время спустя происходящее стало ему надоедать. Ей хотелось побывать и там и сям, и всякий раз это напоминало постановку пьесы: приготовления, переодевание, грим, уверения, которыми ему приходилось осыпать Джуни. Да еще эти нелепые каблуки, которые ей шагу ступить не давали. Она словно по свежевымытому полу шла. Честное слово, было бы проще, если бы она по-прежнему сидела дома, думал Айра. Но стыдил себя за эту мысль.

Затем ей приспичило посетить «Харборплейс». Джуни смотрела по телевизору, как его открывали, и почему-то пришла к заключению, что он – одно из чудес света. Поэтому естественно, что, набравшись кое-какой уверенности в себе, она надумала увидеть его своими глазами и ни о чем другом слышать не желала. Да только Айре не хотелось везти ее туда. Он не был поклонником «Харборплейса», и это еще мягко сказано. Айра считал его небалтиморским – просто-напросто торговым центром с раздутой репутацией. И за парковку там бешеные деньги дерут. Может быть, она выберет что-то другое? Нет, не выберет, сказала Джуни. А одна только Мэгги ее отвезти не может? Нет, ей нужен Айра. Он и сам это знает, зачем же предлагать кого-то другого? Потом с ними захотел поехать отец, потом и Дорри, которая возбудилась до того, что даже уложила для такого случая свой «чемодан» (одежную коробку из «Хацлерса»). Айре пришлось стиснуть зубы и согласиться.

Поездку назначили на воскресенье – единственный свободный день Айры. К сожалению, утро выдалось мглистым, прохладным, а после полудня обещали дождь. Айра предложил отсрочить ее, но никто и слышать ничего не хотел, даже Мэгги, тоже успевшая распалиться. Что же, он отвез их в центр города, где ему чудом удалось запарковаться на улице, все вылезли из машины и дальше пошли пешком. Туман висел такой, что на расстоянии в несколько ярдов ничего уже видно не было. Дойдя до угла Пратт-стрит и Лайт-стрит, они взглянули в сторону «Харборплейса» и даже павильонов не разглядели, просто серые пятна. Зазеленевший светофор был единственным цветным пятнышком. И людей не было, кроме единственного продавца воздушных шаров на противоположной стороне улицы, приобретающего, пока они подходили к нему, призрачные очертания.

Шары-то и приковали внимание Джуни. Они казались сделанными из жидкого металла – серебристые, собранные в плотную гроздь, со складочками, как у диванных подушек, по краям. Джуни воскликнула: «Ой!» И встала, приоткрыв рот, на бордюр. «Что это?» – вскричала она. «Воздушные шары, разумеется», – сказал Айра. А когда он попытался повести ее дальше, она все время оглядывалась, вытягивая шею, и Дорри, которая висела у него на другой руке, тоже.

Он понимал, в чем дело. Телевизор оповещал Джуни о происходящих в мире важных событиях, но не о мелочах наподобие майлара; вот эти-то мелочи и заставляли ее удивленно замирать на месте. Все вполне объяснимо. Однако в те мгновения Айра не испытывал желания угождать ей. Он вообще сюда приезжать не хотел и потому погнал всех вперед, а затем вокруг первого павильона. Джуни сжимала его руку точно клешней. Дорри, чья левая нога была частично парализована последним припадком, опиралась на другую его руку и нелепо ковыляла, «чемодан» при каждом шаге шлепал ее по бедру. А за их спинами Мэгги бормотала что-то ободряющее отцу, чье дыхание становилось все более громким и натужным.

– Но тут не такие воздушные шарики, к каким я привыкла! – сказала Джуни. – Из чего они? Как это называется?

Однако все уже достигли променада, что тянулся вдоль кромки воды, и Айра, не ответив, подчеркнуто обвел взглядом открывшийся с него вид.

– Разве тебе не это так не терпелось увидеть? – напомнил он сестре.

Впрочем, увидеть здесь можно было лишь непроглядные полотнища белой мглы, размытые очертания плывущего, словно на облаке, «ЮСС Констеллэйшн» да «Харборплейс», обратившийся в массивный, безмолвный сгусток тумана.

Поездка закончилась, разумеется, плачевно. Джуни заявила, что по телевизору все выглядело красивее, отец сказал, что сердце у него словно трепыхается в груди, а затем что-то расстроило Дорри, она расплакалась, и пришлось везти ее домой, не успев даже носа сунуть в павильон. Что ее расстроило, Айра припомнить уже не мог, зато вспомнил ощущение, которое придавило его, когда он стоял между своими сестрами, – вспомнил так живо, что даже ослепительная, залитая солнечным светом станция «Тексако» и та потемнела. У него сперло дыхание. Окружавший их туман как будто заключил всех в крошечную камеру, душную, затянутую паром, – вроде тех домиков, которые иногда ставят в центре бассейна. Здесь приглушался каждый звук, кроме близких, тягостно знакомых голосов его родных. Туман обволакивал их, запирал в этой камере, а между тем руки сестер тянули Айру вперед, как утопающие утягивают на дно всякого, кто пытается их спасти. О боже, я провел всю жизнь в западне, расставленной этими людьми, и никогда не получу свободу. В тот раз Айра понял, что он неудачник, да еще какой, что стал им в день, когда взял в свои руки бизнес отца.

Стоит ли дивиться, что расточительность так ранит его? Он отказался от единственной серьезной мечты, какая у него была. Большей расточительности и не придумаешь.

– Ламонт! – произнесла Мэгги.

Она смотрела на желтый фонарь, который вращался над бензоколонками, – на приземистый тягач, ничего сейчас не тягавший. Он с мучительным скрипом остановился, мотор стих. Чернокожий мужчина в джинсовой куртке выпрыгнул из кабины.

– Верно, он самый, – сказал мистер Отис, привставая на дюйм над стеной.

Ламонт прошел к задней части тягача, что-то там проверил. Пнул покрышку, направился к кабине. Вопреки ожиданиям Айры он был далеко не мальчик, а крепкого сложения, не так чтобы дружелюбный мужчина со сливово-черной кожей и грузной походкой.

– Эй, там! – позвал мистер Отис.

Ламонт остановился, посмотрел в его сторону.

– Дядя Даниил? – сказал он.

– Как ты, сынок?

– Ты что здесь делаешь? – спросил, приближаясь, Ламонт.

Когда он подошел к стене, Мэгги с Айрой встали, однако Ламонт на них и не взглянул.

– Ты все еще не вернулся к тете Дулут? – спросил он у мистера Отиса.

– Мне понадобится твой грузовик, Ламонт, – сказал мистер Отис.

– Зачем?

– У меня вроде как левое переднее колесо разболталось.

– Что? А где машина?

– Там, на Первом шоссе. Вот этот человек был настолько добр, что подвез меня.

Ламонт быстро скользнул взглядом по Айре.

– Просто мы проезжали мимо, – сказал ему Айра.

– Хмм, – недружелюбно промычал Ламонт и снова обратился к своему дядюшке: – Так, посмотрим, правильно ли я тебя понял. Твоя машина стоит где-то на шоссе…

– А вот эта миссис все и заметила, – сказал мистер Отис и повел рукой в сторону Мэгги, которая доверчиво улыбалась Ламонту. Вдоль ее верхней губы тянулась тонкая ниточка пены из банки; Айре жена показалась беззащитной.

– Руки я вам не предлагаю, – сказала она Ламонту. – Меня всю «пепси» обрызгала.

Ламонт некоторое время разглядывал ее, опустив уголки губ.

– Она высунулась в окно и крикнула: «Ваше колесо!» – сказал мистер Отис. – «У вас колесо отваливается!»

– На самом деле это была ложь, – сказала Мэгги. – Я все придумала.

Иисус милосердный.

– Как так? – спросил Ламонт.

– Я соврала, – жизнерадостно сообщила Мэгги. – Мы признались вашему дяде, однако… не знаю… его трудновато убедить.

– Вы говорите, что обманули его? – спросил Ламонт.

– Верно.

Мистер Отис застенчиво улыбался своим ботинкам.

– Ну, на самом деле… – начал Айра.

– Это было после того, как он почти остановился прямо перед нами, – сказала Мэгги. – Мы едва не слетели с дороги, и я до того разозлилась, что, как только мы его нагнали, крикнула про колесо. Я не знала, какой он старый! И какой беспомощный!

– Беспомощный? – переспросил мистер Отис, и в улыбке его несколько поубавилось самоуверенности.

– А кроме того, потом выяснилось, что колесо ведет себя немного странно, – объяснила Ламонту Мэгги. – Ну мы и привезли вашего дядюшку сюда, на «Тексако».

Айра с облегчением отметил, что лицо Ламонта более угрожающим, чем до сей поры, не стало. Ламонт даже словно бы утратил к ним обоим всякий интерес. И повернулся к дяде.

– Ты слышал? – спросил он. – Понял? Дошло уже до того, что ты людей с дороги сбрасываешь.

– Я тебе, Ламонт, всю правду скажу, – ответил мистер Отис. – Я припомнил, как все было, и сообразил, что это колесо вот уж несколько дней как барахлило.

– Разве я не говорил тебе, что с вождением пора завязывать? Разве все мы не говорили это? Разве Флоренс не умоляла тебя сдать права? В следующий раз тебе может и не повезти так сильно. В следующий раз какой-нибудь припадочный белый возьмет и прострелит тебе башку.

Мистер Отис как будто усох и стоял, прикрыв полями шляпы лицо.

– Если бы ты сидел дома с тетей Дулут, а там тебе самое место, ничего такого не случилось бы, – продолжал Ламонт. – А ты разъезжаешь по трассе! Спишь где придется, точно хиппи какой-нибудь!

– Ну, я думал, что вожу машину осторожно и аккуратно, – сказал мистер Отис.

Айра откашлялся.

– Так насчет колеса… – начал он.

– Тебе следует вернуться домой и помириться с женой, – сказал мистеру Отису Ламонт. – Хватит тянуть, извинись перед тетей Дулут и убери свою ржавую колымагу подальше от приличных людей.

– Я не могу извиняться! Я ничегошеньки плохого не сделал, – ответил мистер Отис.

– Да какая разница, старик? Все равно извинись.

– Ты пойми, не мог я этого сделать, ей все приснилось. Дулут спала, ей привиделся сон, понимаешь…

– Ты женат на этой женщине пятьдесят с хвостиком лет, – сказал Ламонт, – и половину их вы с ней из-за чего-то грызетесь. То она с тобой не разговаривает, то ты с ней. То она от тебя уходит, то ты от нее. Черт подери, старик, в конце концов вы оба уйдете и оставите дом пустым. Многие отдали бы правую руку, чтобы получить хороший домишко вроде вашего, а что делаете вы? Оставляете его пустовать: ты мотаешься в твоем «шеви», тетя Дулут ночует на кушетке Флоренс, причиняя неудобства ее семье.

Улыбка воспоминания скользнула по лицу мистера Отиса.

– Это правда, – сказал он. – В тот раз я думал, что это я от нее ухожу, а Дулут – что она от меня.

– Ведете себя как бестолковые дети, – сказал ему Ламонт.

– Ну, по крайности, я все еще женат, заметь! – ответил мистер Отис. – По крайности, все еще женат – в отличие от некоторых других, которых мог бы назвать!

– Ладно, так или иначе… – попытался вставить Айра.

– Хуже, чем дети, – продолжал, словно не услышав его, Ламонт. – У детей хоть времени навалом, а вы старики, ваша жизнь к концу идет. В скором времени один из вас помрет, а тот, что останется, скажет: «Почему я вел себя так паршиво? Этот человек каким был, таким и был, но он жил со мной рядом, так чего ж мы разбрасывались зазря, злобились друг на друга?» – вот как вы скажете.

– Ну, первым-то, наверное, я помру, – сказал мистер Отис, – так мне на этот счет и беспокоиться нечего.

– Я говорю серьезно, дядя.

– И я говорю серьезно. А может, то, чем ты разбрасываешься, и есть самое главное, может, в нем-то самая суть и есть, возможно такое? Ну скажи! Скажи, говорю тебе! Сказать-то придется, без этого никак. И вообще, ты посмотри, какую мы жизнь прожили. Может быть, под самый конец я буду думать: «Господи, вот это было времечко. Мы были сногсшибательной, долговечной парой, душа в душу жили». Мне будет о чем поразмыслить в доме престарелых.

Ламонт закатил глаза к небу.

Айра сказал:

– Не хочу вас прерывать, но скажите, история с колесом улажена?

Двое мужчин уставились на него.

– О, – сказал, помолчав, мистер Отис. – Я так понимаю, вам с женой охота двинуться дальше.

– Только если вы уверены, что у вас все в порядке, – сказала Мэгги.

– С ним все будет хорошо, – сказал Ламонт. – Давайте, поезжайте.

– Да, обо мне можете больше не беспокоиться, – сказал мистер Отис. – Позвольте сопроводить вас до машины.

И он пошел между Айрой и Мэгги. Ламонт остался стоять, с отвращением глядя им вслед.

– И всем-то он недоволен, этот мальчик, – сказал Айре мистер Отис. – Не знаю, в кого он такой.

– Думаете, он согласится помочь вам?

– О, конечно. Просто ему охота сначала речь сказать да покуражиться.

Они подошли к «доджу», мистер Отис настоял на привилегии открыть перед Мэгги дверцу. Времени он потратил на это больше, чем ушло бы у нее, потому как ему потребовалось и место у дверцы правильно выбрать, и с силами собраться. Проделывая это, он говорил Айре:

– И ладно бы имел он право меня критиковать. Разведенный муж! А советы раздает, что твой эксперт!

Он закрыл за Мэгги дверцу, хлопок получился вялый, бестолковый, Мэгги пришлось раскрыть ее и захлопнуть как следует.

– Человек, который пасует при первой же мелкой неудаче, – продолжал мистер Отис. – Живет один, вянет, пропадает да сохнет, как старый изюм. Сидит вечерами перед телевизором, женщину себе новую не ищет, боится, что она обойдется с ним, как жена обошлась.

– Ай-ай, – сказала Мэгги, глядя на него сквозь окно. – Такое всегда грустно видеть.

– Думаете, сам-то он видит? – спросил мистер Отис. – Не-а.

И пошел вслед за Айрой к водительскому месту, объясняя:

– Он думает, что ведет нормальную жизнь.

– Ладно, послушайте, – сказал, усаживаясь за руль, Айра. – Если тягач потребует каких-то расходов, я хочу узнать о них, понимаете? – Он захлопнул дверцу и высунулся в окошко: – Давайте я вам адрес наш запишу.

– Расходов не будет, – сказал мистер Отис, – но я признателен вам за такую мысль. – Он немного сдвинул шляпу назад, почесал голову. – Знаете, у меня собака была, – сказал он. – Самая умная из всех моих собак. Бесси. Очень любила гоняться за резиновым мячиком. Я его бросал, а она гонялась. И если мячик падал на кухонное кресло, Бесси просовывала нос между прутьями его спинки и скулила, и стонала, и плакала, но чтобы обойти кресло и схватить мячик спереди, такое ей никогда в голову не приходило.

– Ммм… – промычал Айра.

– Это напоминает мне Ламонта, – пояснил мистер Отис.

– Ламонта?

– Кое-чего он просто не видит.

– О! Да, Ламонт! – сказал Айра. Уловив аналогию, он испытал облегчение.

– Ну что же, не хочу вас задерживать, – сказал мистер Отис и протянул Айре руку. Она оказалась очень легкой и хрупкой, как птичий скелет. – Будьте осторожны на дороге, слышите? – Он поклонился Мэгги. – Будьте осторожны!

– И вы, – сказал она. – Надеюсь, с Дулут у вас все уладится.

– О, уладится, уладится. Рано или поздно.

Он хмыкнул, отступил на шаг от машины, Айра включил двигатель. Мистер Отис стоял, точно провожающий гостей призрак, глядя им вслед, пока они не выехали на дорогу.

– Ну, – сказала Мэгги, подпрыгивая на сиденье, чтобы устроиться поудобнее, когда он исчез из зеркальца заднего вида, – так или иначе…

Как будто все их приключение было маленьким перебоем в длинной истории, которую она рассказывала.

Айра включил радио, однако ничего, кроме самых что ни на есть местных новостей, отыскать не смог – цены на зерно, пожар в здании «Рыцарей Колумба». И выключил. Мэгги рылась в сумочке.

– Да куда же они подевались? – сказала она.

– Ты что ищешь?

– Очки.

– На приборной доске.

– О, верно.

Она взяла очки, пристроила на кончик носа. Повертела головой, посматривая туда-сюда словно для проверки их работоспособности. И наконец спросила:

– Тебе солнце глаза не режет?

– Нет, все хорошо.

– Может, давай я поведу?

– Нет-нет…

– Я за весь день ни одного поворота не прошла, – сказала она.

– Ничего страшного. Но все равно спасибо.

– Ладно, если передумаешь, скажи, – попросила она и откинулась на спинку сиденья, любуясь пейзажем.

Айра выставил локоть в окошко и начал насвистывать.

Мэгги напряглась, посмотрела на него.

– Просто ты думаешь, что водитель из меня никудышный, – сказала она.

– Что? – спросил он.

– Сидишь и прикидываешь, каким надо быть ослом, чтобы даже подумать – не посадить ли ее за руль?

Айра поморгал. Он полагал, что эта тема закрыта.

– Господи, Мэгги, – сказал он, – почему ты все на свой счет принимаешь?

– Потому что принимаю, вот почему, – ответила она, но без горячности, как будто собственные слова были ей неинтересны, а затем вернулась к изучению пейзажа.

Выехав на Первое шоссе, Айра прибавил скорость. Машин стало больше, но шли они быстро. Фермы уступили место коммерческим участкам – горы лысых покрышек; угловатые утесы, сложенные из плит шлакобетона; поля, заставленные кабинками, которые крепят на кузовах пикапов, превращая их в домики на колесах. Айра не помнил, как они называются. Это досаждало ему, он любил знать названия всяких вещей, конкретные, точные, отвечающие их назначению.

– Еловый Лог, – сказала Мэгги.

– Не понял?

Она повернулась на сиденье, посмотрела назад. И сказала:

– Еловый Лог! Дорога, которая ведет к Фионе! Мы только что проехали поворот на нее.

– Ах да, Еловый Лог, – сказал Айра. Никаких ассоциаций.

– Айра, – сказала Мэгги.

– Ммм?

– Совсем же недалеко отсюда.

– Нет, – сказал он.

И посмотрел на нее. Ладони сжаты, лицо повернуто к нему, губы подобраны, словно она ждет от него определенных слов (как ждала правильного ответа от Джесси, когда заставляла его зубрить таблицу умножения).

– Ведь так? – спросила она.

– Нет, – ответил он.

Мэгги не поняла, набрала воздуху в грудь, чтобы заспорить. Однако Айра сказал:

– Нет. По-моему, недалеко.

– Так ты хочешь сказать, что отвезешь меня туда?

– Ну… – А следом: – Ладно, день мы и так уже, считай, потеряли, верно?

Он включил поворотник и начал искать место, где можно развернуться.

– Спасибо, Айра, – сказала Мэгги, сдвинулась по сиденью, насколько позволил ремень, и легонько чмокнула его за ухом.

– Хмф, – буркнул Айра, однако недовольство в его тоне было больше того, какое он испытывал на деле.

Развернув машину, для чего пришлось заехать на двор лесного склада, Айра поехал назад и свернул налево, на дорогу под названием «Еловый Лог». Пыльные лучи как будто пленкой затянули ветровое стекло. Мэгги сдвинула очки повыше, Айра опустил солнечный козырек.

Не затуманившееся ли ветровое стекло снова вернуло его мысли к той поездке в «Харборплейс»? Так или иначе, а по какой-то причине он вдруг вспомнил, что именно вызвало в тот день слезы Дорри.

Стоя у кромки воды, окутанная туманом Дорри надумала открыть свой «чемодан» и показать его содержимое Айре. Ничего так уж сильно отличавшего эту поклажу от других подобных она в тот раз с собой не взяла. Обычные два или три сборника комиксов, вспомнил он, что-то из ее любимого сладкого – возможно, помятый кексик с размазанной по целлофану глазурью – и, конечно, принадлежавшая когда-то их матери шляпная лента со стразами. И наконец, главное ее сокровище: музыкальный журнальчик с Элвисом Пресли на обложке. Под фотографией шла надпись: «Король рока». Дорри обожала Элвиса Пресли. Обычно Айра ей потакал и даже покупал плакаты с Элвисом, когда те ему попадались, однако на сей раз был до того угнетен, что просто не мог не выйти из себя. «Элвис», – сказала счастливая Дорри, и Айра ответил: «Ради бога, Дорри, разве ты не знаешь, что он умер?»

Улыбка сошла с ее лица, глаза наполнились слезами, и Айру пронзили угрызения совести. Все в Дорри мгновенно опечалило его: короткая стрижка, потрескавшиеся губы, тонкое лицо, такое невзрачное и милое, хоть этого никто не замечал. Он обнял сестру за плечи, прижал к себе ее костлявое тельце и взглянул поверх головы Дорри на плававший в тумане «Констеллэйшн». Верхушки его мачт истончились, канаты и цепи растаяли в дымке, и старый корабль, окутанный клубами тумана, которые можно было по ошибке принять за пелену времени, в кои-то веки выглядел на свои настоящие года. Джуни потеснее прижалась к Айре с другого боку, Мэгги и Сэм не сводили с него глаз, ожидая, когда он скажет им, что делать дальше. В те мгновения он понял, в чем состоит настоящая расточительность. Господи, да. Не в том, что ему приходится содержать этих людей, а в его неспособности уяснить, как сильно он их любит. Он любил даже своего обшарпанного неудачника-отца, даже память о своей бедной матери, такой хорошенькой, но никогда об этом не узнавшей, потому что всякий раз, как она подходила к зеркалу, у нее от застенчивости перекашивался рот.

Затем это чувство растаяло (наверное, в следующий миг, когда Джуни заканючила, что пора возвращаться), и Айра забыл то, что узнал о себе. И несомненно забудет снова, так же как Дорри забыла ко времени приезда домой, что Элвис Пресли больше не «Король рока».