Рубен отправился добывать сведения о Хосе Антонио Трухильо, а через десять минут сотрудница принесла желтый конверт, запечатанный сургучом, и вручила его Осорио. Когда девушка. ушла, Осорио сломал печать и достал из конверта бумаги.

Рамон Абель Трухильо, уроженец Гуантанамо, житель Гаваны и Сантьяго-де-Куба, сын Хосе Мануэля Трухильо и Марты Переда Лопес, уроженцев Сантьяго и Гуантанамо, последняя постоянно проживает в Сантьяго, Вегита де Гало. Четыре года – с 1955 по 1959 – служил в полиции Батисты, отличался жестокостью и дослужился до звания сержанта. Подлежит уголовной ответственности за три убийства (№ дел 2486-2715 и 3255), совершенных в 1957 и 1958 гг. В 1958 г. переехал в Сантьяго-де-Куба. и здесь совершил убийство трех молодых революционеров в квартале Чичарронес (дело № 1372). До этого привлекался к ответственности за вооруженный грабеж и нападение.

С 1959 года разыскивается кубинскими властями, поскольку должен предстать перед Революционным трибуналом.

Согласно устному сообщению, полученному от единственного уцелевшего после происшествия свидетеля, в мае 1960 года пытался тайно бежать из страны вместе с еще тринадцатью людьми. Недалеко от Ямайки либо какого-то другого острова – свидетель не знал точно, куда они направляются, – на море начался шторм, и судно затонуло. Мариано Конте, так зовут этого человека, утверждает, что среди его знакомых на судне был Рамон Абель Трухильо. Он считает, хотя утверждать с уверенностью не может, что вышеупомянутый гражданин погиб.

Приметы: рост – 5 футов, 10 дюймов, вес – 165 фунтов, цвет кожи – белый, цвет глаз – темно-карий, цвет волос – черный.

Особая примета: на правой руке нет указательного пальца.

К бумагам была приложена фотография, с которой, нагло улыбаясь, смотрел молодой человек. У него были густые, пышные усы.

В дверь постучали.

– Разрешите, лейтенант, – в комнату заглянуло безусое лицо юного помощника. Войдя, он браво вытянулся у стола Осорио. – Пришла молодая женщина, говорит, что мы ее вызывали.

– Пусть войдет.

Помощник вышел, а Осорио, спрятав конверт с документами в ящик стола, поднялся навстречу худенькой женщине, которая уже появилась в дверях.

– Доброе утро…

– Садитесь, пожалуйста. – Осорио пододвинул ей стул.

Женщина была одета в голубое платье молодежного покроя. Ткань, правда, не была дорогой, но сшито платье было прекрасно. Ее печальные глаза казались испуганными. Когда женщина села, Осорио спросил:

– Вы Мария Элена Канто Родригес, не так ли?

Женщина попыталась было ответить, но голос ее пресекся, она лишь кивнула.

– Имейте в виду, Мария Элена, мы нуждаемся в вашей помощи, – с улыбкой произнес Осорио.

Он закурил, и женщина с облегчением вздохнула, дрожащей рукой взяв сигарету из пачки, протянутой ей офицером. Ее лицо, увядшее до времени, немного просветлело. Она с наслаждением затянулась.

– Я очень сожалею, но вынужден коснуться вашей прежней жизни, надеюсь, вы понимаете, что это совершенно необходимо. Мы знаем, что вы окончили курсы кройки и шитья, работаете, и работаете хорошо. Все это очень отрадно, и я поздравляю вас. – (Мария Элена едва заметно улыбнулась.) – Судя по всему, вы решили стать полноценным членом общества, и это в известной мере облегчит мою задачу. – Осорио подошел к окну и вновь распахнул створки, захлопнутые ветром. – Мои вопросы не будут касаться непосредственно вас. Нам просто надо кое-что выяснить, и мы на вас очень рассчитываем.

Женщина снова робко кивнула.

– Я имею в виду прежде всего Хосе Мануэля Трухильо. – Осорио опустился в кресло. – Могли бы вы нам рассказать все, что вам известно о вечеринках, которые происходили в Сьюдамаре?

– Все?

– Если это возможно.

Мария Элена поправила сумку, лежавшую у нее на коленях, и судорожно глотнула.

– Хорошо, наверное, будет лучше, если я начну с самого начала. – Лицо женщины стало серьезным. – Как вы знаете, я работала в Сьюдамаре в доме Трухильо. Мне платили как служанке, мне и Фатиме – где она сейчас, я не знаю. На самом деле мы должны были развлекать Трухильо и его гостей. – Она легонько потыкала сигаретой в дно пепельницы, потом решительно погасила ее. – Трухильо сам и нашел меня. До него я работала в заведении у Лолы. Однажды он пришел туда, я ему приглянулась, и он предложил забрать меня от Лолы. Я будто бы стану следить за его домом, убирать в нем, поддерживать порядок и чистоту в ожидании, когда он приедет. Это мне понравилось, все лучше, чем… Я уже давно мечтала вырваться из заведения, но подходящей работы не находила, а может, и не искала как следует. Когда у тебя на руках маленький ребенок, которого надо кормить, работаешь там, где больше платят. Так я думала. И еще я хотела избавиться от Карлоса, он мне проходу не давал. Одна приятельница заботилась о моем малыше, пока я работала в Сьюдамаре. Я приезжала туда во вторник, убирала дом, закупала еду и напитки, Фатима помогала мне. К субботе и воскресенью все должно было быть готово. В эти дни обычно устраивались вечеринки, но иногда Трухильо веселился и среди недели. И на это время я поселялась у него в доме.

Мария Элена нерешительно скользнула взглядом по столу, за которым сидел Осорио, потом подняла глаза, посмотрела прямо на офицера.

– Я думала, что начинаю новую жизнь, а оказалось совсем не так. И Трухильо прямо мне об этом сказал. Он мне хорошо платил, но я должна была заниматься своим прежним ремеслом, хотя и не со всяким, а только с самим Трухильо или с тем, на кого он укажет. Иначе говоря, он меня купил. Но это я теперь так думаю, а тогда я считала, что улучшила свою жизнь. По крайней мере ребенок всегда был сыт, теперь это не зависело от того, хорошая у меня была ночь или клиентов было мало.

Осорио снова протянул ей сигареты и спички, но она мягко отстранила его руку.

– Мне вредно курить, я должна бросить, – сказала женщина с улыбкой, но тут же стала серьезной. – Я видела в Трухильо благородного сеньора, который спас меня от проституции, от Карлоса, от всех этих людей, так похожих на меня, но в то время казавшихся мне совсем другими. И ошиблась. Время шло, а Трухильо становился все требовательнее. Вечеринки, как я уже говорила, обычно бывали по воскресеньям. Трухильо приезжал с одним или несколькими приятелями, а иногда и с приятельницами, молодыми женщинами. Если же их не было, гостей развлекали мы с Фатимой. Вечеринки начинались с музыки и выпивки. А потом он предлагал гостям искать купюру в сто песо, которую он запрятал где-то в доме.

– И это… это часто повторялось? – перебил ее Осорио.

– Да на каждой вечеринке. А чтобы эту купюру кто-нибудь не спрятал на себе, он велел всем раздеваться донага. Наводил нас на след, и мы отправлялись на поиски. В каждой комнате стояла кровать, так что вы можете себе представить, чем кончалась эта игра…

– Вы знали сына Трухильо, Рамона Абеля?

– Да, он был такой же растленный, как его отец, но между собой они не ладили. Я думаю, Рамон Абель обкрадывал отца. Однажды они поссорились, переругались насмерть. Рамон Абель и прогнал меня оттуда…

– Последний вопрос, Мария Элена, вернее, предпоследний. Брат Трухильо, Хосе Антонио, посещал эти вечеринки?

– Нет, никогда. Я знала, что у хозяина есть брат, с его слов, но брата этого не видела.

– А знаете ли вы что-нибудь о гномах?

– О гномах?

– Да, это куклы такие, тряпичные.

– Нет, лейтенант, в Сьюдамаре о гномах никакого разговора не было.

Осорио проводил Марию Элену до двери и, поблагодарив, распрощался с ней. Но сначала спросил о ребенке, женщина рассказала, что мальчик уже совсем взрослый, скоро поступит в школу имени 26 Июля. Она же, окончив курсы, работает на швейной фабрике. Опустив голову, Мария Элена тихо добавила, что собирается замуж за Мариано, он тоже работает на фабрике, славный парень.

Проводив Марию Элену, Осорио подошел к окну и стал смотреть в ясное утреннее небо. В дверь снова постучали.

– Разрешите, лейтенант?

– В чем дело, Арриаса?

Осорио протянул руку начинающему седеть мужчине.

– У меня новости из зоопарка.

– Какие же?

– Попугай действительно сдох, но был отравлен.

Доктор Мирамар запер дверь библиотеки, ведущую в приемную, и обернулся к ожидающим его двоим пациентам. Легкими шагами подойдя к женщине, он с несколько подчеркнутой галантностью протянул ей руку.

– Хулия… Как поживаешь?

Она пожала протянутую руку и улыбнулась. Хулия была ослепительна в свои двадцать семь лет. Да еще в лиловом платье, которое так нравилось доктору и так шло к ее белокурым волосам! Глаза Мирамара вспыхнули страстью, но он тут же пригасил этот блеск, вспомнив, что они с Хулией не одни. Со стула поднялся мужчина.

– Сын моего большого приятеля Хосе Мануэля Трухильо, как я догадываюсь. – Мужчины обменялись сдержанным рукопожатием. Едва войдя, Мирамар заметил немой вопрос в глазах гостя и не дал Хулии представить их друг другу. Не ожидавшие этого Хулия и Фрэнк немного растерялись.

– Мы пришли, чтобы… – начал торжественно Фрэнк, но доктор перебил его, направляясь к своему столу.

– Знаю: чтобы предложить мне часть денег, оставленных Трухильо. О, не бойтесь, нас никто не слышит, мы можем говорить начистоту.

Скрипнув креслом, он уселся. Фрэнк и Хулия переглянулись, как бы согласовывая свои действия. Фрэнк оперся О стол и произнес с совершенно естественным удивлением:

– О каких деньгах вы говорите?

Доктор Мирамар наклонился вперед и прикрыл глаза тяжелыми веками.

– Так у нас дело не пойдет. Будем рассудительны, дружище Фрэнк. Вы можете мне не верить, но вот уже несколько лет я поджидаю вас. – Он снял очки, протер их. – Скажем, года четыре. И теперь, я надеюсь, мое терпение будет вознаграждено. Однако вы почему-то притворяетесь, будто ничего не знаете о деньгах, оставленных вашим отцом. А из этого следует, что вы не собираетесь делить их со мной. Плохо, плохо – ведь без меня вы до них не доберетесь. Разве не так?

Фрэнк смешался. Едва ли не в отчаянии он плюхнулся на сиденье стула. Он пришел сюда, чтобы взыскать с врача за его предательство, а оказался в руках у Мирамара. Не ожидая ответа на свой вопрос, тот продолжал:

– Я удовлетворился бы, скажем, пятьюдесятью тысячами…

– Невозможно, это невозможно. – Фрэнк так и подпрыгнул.

– Почему?

– Потому что старик оставил сто пятьдесят тысяч, а делить надо на четверых.

– Значит, сто пятьдесят тысяч. Неплохо, неплохо, – с удовлетворением проговорил Мирамар. – Не в моих правилах спорить о мелочах, которые все равно погоды не делают. Полагаю, часть, что мне причитается, вполне соответствует моим ожиданиям. И не затрудняйтесь, прошу вас, сообщать мне, кто четвертый, я и так знаю.

– Вы прекрасно обо всем осведомлены, – насмешливо произнесла Хулия, прикрывая нос надушенным платком. Она ненавидела запах формалина – он напоминал ей больницу.

– Только о том, что мне необходимо знать, дорогая. – Мирамар скромно склонил голову с видом человека, воздающего собеседнику должное. – Весьма сожалею, что так разочаровал своего друга Франсиско. Воображаю, как он был удивлен, найдя в гробу кусочек металла вместо…

– Он у вас?

– Вопрос поставлен прямо. Разумеется, у меня, дружище! Хотя я и претерпел определенные муки совести. Меня буквально раздирали противоречия, когда ваш отец обратился ко мне с просьбой сделать ему эту операцию. Речь шла о том, чтобы в ступню правой ноги ввести кусочек серебра, расположить его под кожей и зашить разрез. Вот и все. Серебро – один из тех металлов, которые не вызывают почти никаких реакций при введении их в живой организм.

– И вы обманули отца.

– Да, но лишь до какого-то предела. Любопытство, которое пробудил во мне этот ключ, оказалось сильнее нашей дружбы. Вы видите, я совершенно откровенен, ничего от вас не скрываю.

В дверь постучали. Доктор открыл, вошла его жена с подносом, на котором стояли три бокала и бутылка «Филиппа II». Она поставила поднос на стол, слегка поклонилась, ни на кого не глядя, будто в комнате никого и не было, и направилась к выходу с видом хорошо вышколенной служанки, которую не смущают нескромные взгляды.

– Спасибо, Нильса, – сказал ласково доктор.

Она благодарно взглянула на него, будто получила плату за услугу. И все же доктор знал, что сердце ее в эту минуту бьется тревожно от ревности, от ненависти к Хулии. Мирамар снова закрыл дверь и стал наполнять бокалы.

– История с ключом, которую я вам рассказал, весьма примечательна. Ведь мы живем в эпоху, когда подобные случаи представляются поистине невероятными. Чего, например, стоит просьба зашить ключ в правую ногу?! В старину такое бывало, и, поскольку ваш отец очень увлекался романами ужасов, я сначала решил, что он немного тронулся, как, скажем, Дон-Кихот. Но нет, хотя у Трухильо были свои странности, я скоро понял, что человек он очень трезвый, и решил, что за всей этой историей с ключом что-то кроется. И действительно, не обратился же он к первому попавшемуся хирургу! Нет, об операции никто не должен был знать, и поэтому ему нужен был врач, которому он доверял…

– Тут он и просчитался, обратившись к вам, – повысив голос, сказал Фрэнк. – Но со мной этого не случится.

– Не заноситесь, мой милый. Это уже случилось в уже обратились ко мне, хотя я – стоит об этом напомнить – не являюсь вашим домашним врачом.

Фрэнк сделал большой глоток, пытаясь коньяком заглушить свою ненависть к этому человеку, к его высокомерию. Ему показалось, что обезьяна, держащая пепельницу, ехидно улыбается.

– Поговорим откровенно, – начал Фрэнк, ставя бокал на поднос.

– А чем же мы занимались до сих пор?

– Фрэнк, ради бога, – умоляюще протянула Хулия.

Тот, казалось, внял ее просьбе, однако фразу доктора оставил без ответа.

– Надеюсь, всем ясно, что я проделал столь долгий путь и подвергся риску не для того, чтобы вернуться с пустыми руками. К тому же это деньги моего отца, мои деньги, они мне положены по наследству, и я намерен увезти их прежде, чем ими завладеют коммунисты.

– Согласен, согласен с вами, дружище. Однако хотел бы вам напомнить, что не вы один рискуете. Мы все подвергаемся опасности и должны действовать не горячась. Если б я догадался, когда делал операцию, что тут пахнет деньгами, я предпринял бы более решительные шаги: постарался бы разнюхать, что знает Хулия, есть ли в доме сейф, который можно было бы отпереть этим ключом. Но ничего этого я не сделал… Та же участь постигла и… Потом я сказал себе, что Хосе Мануэль наверняка открыл секрет своему обожаемому сыну, и решил ждать. Я думал, вы объявитесь раньше. Четыре года содержат достаточно большое количество дней, но я не отчаивался. Я был уверен, что рано или поздно вы придете ко мне. Так оно и случилось. И, поскольку коммунисты действительно могут завладеть деньгами, нам надо прийти к согласию. Как вы видите, у меня частная клиника. В один прекрасный день они могут явиться сюда и закрыть ее. На что я тогда буду жить? Я, как и Хулия, не желаю на них работать. А бесплатные консультации в какой-нибудь больнице противоречат моим принципам. Я рассчитываю на нечто большее, нежели зарплата в системе здравоохранения. Итак, что вы скажете…

– Мы должны объединиться, чтобы добраться до этих денег. У вас ключ от сейфа, Хулия знает шифр, а я знаю, где деньги закопаны. Объединиться и действовать безошибочно, чтобы избежать провала.

– Надо быть очень осторожными, – сказала Хулия, – теперь эти люди во все свой нос суют. Они в этих комитетах воображают себя сыщиками почище полицейских.

– Да, мы должны быть осторожны, особенно после смерти Хайме Сабаса.

Фрэнк и Хулия снова обменялись удивленными взглядамиl.

– Откуда вы знаете об этом? – спросила женщина, подняв свои выщипанные брови.

– Я был в зоопарке во время убийства, и для полицейских я один из подозреваемых. Ко мне уже приходил лейтенант. Он расспрашивал меня об этом деле и среди прочего о гномах…

– Значит, что-то чуют. – В голосе Хулии звучал страх.

– Напали на след, – с яростью прошипел Фрэнк.

– Да, за ниточку они ухватились, но вот не знают, куда она приведет. Сегодня вечером я должен явиться в следственный отдел, подписать протокол моего допроса. Как видите, дружище Франсиско, мы все тут подвергаемся риску.

– Но ведь вы не виновны, не так ли? – удивилась Хулия.

– Нет, не так, если иметь в виду некоторые внешние обстоятельства. А ты сама как считаешь?

– Не знаю.

Врач улыбнулся.

– Убийство Хайме Сабаса было ошибкой, но останавливаться тем не менее мы не должны.

– Вы думаете, вам удастся доказать свою непричастность к этому убийству? – спросила Хулия.

– Это будет трудно, но не менее трудно доказать и обратное. Я мог оказаться там совершенно случайно – скажем, хотел приобрести какое-нибудь умершее животное… Однако главная удача в том, что ты все же заполучила гномов, я не ошибаюсь, дорогая?

Хулии прекрасно удалось скрыть впечатление, которое произвели на нее последние слова доктора, однако глаза ее все же зажглись каким-то странным блеском.

– Нет, не ошибаетесь, и вместе с гномами возможность откопать доллары.

– Цель оправдывает средство.

– Итак, я думаю, пора подвести некоторые итоги, – вмешался Фрэнк. – В наших руках все составные части головоломки, а значит, на мой взгляд, мы должны перейти к действиям.

– Что вы предлагаете?

– Встретиться всем сегодня вечером – скажем, в девять часов.

– Где?

– Здесь опасно, – заметила Хулия. – Если доктор Мирамар под подозрением, за домом могут наблюдать. Я предлагаю встретиться в Виста-Алегре.

– Согласен.

Врач поднялся, Хулия и Фрэнк последовали его примеру. И уже в дверях Фрэнк обернулся.

– Не забудьте принести с собой ключ. Может быть, уже сегодня деньги будут в наших руках. – Впервые за всю встречу на его губах появилась улыбка.

Доктор Мирамар отдал вежливое приказание жене проводить гостей, потом вернулся к письменному столу, сел в свое кресло и задумался. Через какое-то время он подошел к одному из стеллажей, достал с полки книгу в красном переплете и снова сел за стол. Открыл книгу. Серебряный ключ был там. Доктор задумчиво его осмотрел и положил в бумажник, в отделение для мелкой монеты.

Потом выдвинул один из верхних ящиков стола. Вороненая сталь пистолета показалась еще темнее в его белой руке. Вынув барабан, Мирамар убедился, что все девять пуль на месте, и снова вогнал его. Губы врача растянулись в улыбке, а глаза совсем исчезли за толстыми складками век.

Он снял трубку, набрал чей-то номер:

– Говорит Мирамар. Это ты?

– А кто ж еще? – отозвался на том конце провода чей-то скрипучий голос.

– У меня были Франсиско и Хулия. Мы договорились делить деньги на четверых.

– Когда?

– Сегодня в девять вечера, в Виста-Алегре. Придешь?

– Не беспокойся, приду.

– Хосе Антонио Трухильо, брат Хосе Мануэля Трухильо, сорока пяти лет, ветеринар. Работает неподалеку от Сантьяго. – Рубен сел, не отрывая глаз от бумаги. – Рабочая и политическая характеристики положительные. В течение месяца участвовал в сафре{Сафра – на Кубе уборка сахарного тростника.}. Отношения с товарищами по работе хорошие, хотя и несколько сдержанные. Женат не был, и соседи утверждают, что женщины к нему не ходят. Сотрудничает с Комитетом защиты революции, хотя и не очень активен. Среди соседей слывет человеком замкнутым и молчаливым. У его дома иногда видят голубой «Меркурий», номер пока неизвестен.

– Уже известен. – Осорио полистал свой блокнот. – Это машина доктора Мирамара. Номер семьсот пятнадцать – четыреста шестнадцать.

Сделав у себя пометку, Рубен продолжал:

– Начальник Хосе Антонио утверждает, что в четверг Хосе Антонио с утра не вышел на работу, позвонил по телефону, сказал, что плохо себя чувствует и хочет сходить к врачу.

– Известно, к какому?

– Да, он говорит, что был у доктора Мирамара.

– Обидно! Если б я знал об этом, когда смотрел его записи!

– Какие записи?

– Пациентов, которых принял доктор Мирамар в четверг утром. Я держал эту тетрадь в руках! Что у тебя еще?

– Человек, который ждет в коридоре.

– Веди его.

Рубен вышел и вернулся с высоким мужниной крепкого телосложения. Светло-карие глаза на его гладко выбритом лице смотрели гордо и вызывающе, но мягкий женственный рот странно не вязался с волевым квадратным подбородком. Черные, начинающие седеть волосы уже поредели на лбу и на висках, что придавало лицу мужчины еще более серьезное и значительное выражение. После обычных приветствий ему предложили сесть.

– Вы давно работаете ветеринаром, Хосе Антонио?

– Уже пять лет.

– Иначе говоря, диплом вы получили, когда вам было сорок.

– Мои занятия не были регулярными. Лишь ценой больших усилий мне удалось получить профессию. Можно сказать, я сам всего добился.

– А брат вам не помогал?

– Хосе Мануэль? Да он никому не помогал. Сидел на своих деньгах. Даже мне, своему брату, руки не протянул. Всего один раз я попросил его о помощи, так он мне ответил, что деньги надо зарабатывать, à не выпрашивать.

– Вы с ним не ладили?

– А кто с ним мог ладить! Я ж вам говорю, это был редкий эгоист, но ему везло. В один прекрасный день разбогател и с тех пор в каждом видел угрозу своему богатству.

– Зато, как я слышал, не жалел денег на вечеринки.

– И на женщин. Они выманивали у него что хотели. Еще бы! В его возрасте надо быть щедрым. И он мог себе это позволить. Он развлекался, пряча по дому купюры в сто песо, чтобы гости искали их, а я в это время… – Хосе Антонио стиснул зубы.

– Это происходило в Сьюдамаре?

– Да, именно там.

– Хосе Антонио, приходится вам в вашей работе пользоваться хирургическими перчатками?

– Иногда приходится, это зависит от того, какую помощь я оказываю животному Но я хотел бы знать почему меня привели сюда? Почему мне задают столько вопросов? Что происходит?

– Мы ведем расследование… одной кражи.

– Кражи? А что украдено?

– Мы еще не знаем и нуждаемся в вашей помощи.

– Я вас слушаю.

Осорио откинулся на спинку стула.

– Рамон Абель был вашим племянником?

– Да, хотя я не уверен, правильно ли говорить о нем в прошедшем времени.

– Вы думаете, он жив?

– Я ничего не думаю, лейтенант Я не знаю, жив ли он, но и о его смерти мне тоже ничего не известно. Я его не видел с тех пор, как он уплыл на лодке и, говорят, утонул. Но я не видел также и его трупа.

– Один человек спасся после катастрофы и утверждает, что Рамон Абель был в лодке.

– Иному дай тысячу песо или чуть больше, и он станет говорить, что в лодке была его родная мать.

– Итак…

– Итак, я ничего не знаю, и у меня нет никаких доказательств, но… неужели он как-то связан с этой кражей?

– Возможно.

Осорио выдержал паузу, чтобы как следует изучить лицо Хосе Антонио, но ничего необычного в нем не заметил.

– У вас хорошие отношения с Хулией?

– А по-моему, это дело семейное.

– И все же прошу вас ответить.

Хосе Антонио глубоко вздохнул.

– Да, хорошие. Она моя невестка…

– Где вы были в четверг с восьми до десяти часов утра? – стремительно прервал его Осорио.

Хосе Антонио казался удивленным.

– В четверг, то есть вчера? Вчера утром я почувствовал себя плохо и пошел к врачу.

– У какого врача вы лечитесь?

– У доктора Мирамара, это наш семейный врач.

– А на работе у себя предупредили?

– Я считал это необходимым. А вдруг возникнет какая-нибудь сложность, какое-нибудь срочное дело?

– И вы действительно были у врача?

– Разумеется. Я записался, на прием около восьми и стал ждать доктора Мирамара. Его жена сказала, что он куда-то пошел. Так ведь и прием начинался с десяти. Украли что-то у доктора?

Тон у Хосе Антонио был располагающий.

– Нет, – поспешил внести ясность Осорио. – Обокрали одного служащего из зоопарка.

– Охотно верю, здесь еще хватает бандитов. Окружат кого-нибудь и отнимут деньги.

– У этого человека отняли не деньги.

Ожидая, когда офицер продолжит, Хосе Антонио застыл с выражением несколько глуповатого любопытства на лице.

– У него отняли гномов.

– Гномов?

– Да, похоже, они представляют какую-то ценность. А потом его бросили в ров со львами. Его пытались убить.

– Пытались… убить?

– Совершенно верно, но не удалось. Вам плохо?

Осорио подошел к Хосе Антонио и положил ему руку на плечо. Хосе Антонио был очень бледен.

– Это почки. Иногда у меня бывают колики. Будьте добры, дайте мне, пожалуйста…

Рубен принес ему стакан воды. Выпив воду, Хосе Антонио поблагодарил его.

– Проклятые камни. Спускаются в мочевой пузырь, и кажется, внутренности тебе кто-то кромсает кинжалом.

– Вам лучше?

Хосе Антонио кивнул.

– Как я уже сказал, – снова заговорил, сев на свое место, Осорио, – Хайме Сабас остался жив. – Офицер внимательно посмотрел на Хосе Антонио. – Вас что-то удивляет?

– Дело в том, что я знаю Хайме Сабаса, он служил у моего брата, садовником был. Я очень удивлен случившимся и хотел бы видеть его – он так хорошо относился ко мне.

– Сейчас это невозможно. Он в госпитале.

Хосе Антонио улыбнулся, в его светлых глазах блеснула насмешливая искорка.

– Я был бы рад поговорить с ним. Уже несколько лет я его не видел…

– Хосе Антонио, – снова прервал его Осорио, – вас никак не заинтересовала кража гномов?

– Нет.

– Разве вы не знаете, что они принадлежали вашему брату?

– Ах, эти! Да, я знал, что Хосе Мануэль купил как-то семь гномов из сказки про Белоснежку, но не знал, что это те самые. Так вот как, оказывается, наша семья причастна к краже?

Осорио кивнул, вынул из ящика стола чистый лист бумаги и протянул его Хосе Антонио вместе с шариковой ручкой.

– Напишите, пожалуйста, здесь свое полное имя и домашний адрес.

Хосе Антонио с улыбкой повиновался, поставив внизу энергичную подпись. Уже в сотый раз Осорио смотрел на его правую руку: все пальцы на ней были целы.

– Никуда не уезжайте, – сказал Осорио, провожая его до дверей, – следствие продолжается, и вы нам еще можете понадобиться.

– К вашим услугам, лейтенант.

После его ухода Осорио подошел к окну.

– Надо проверить, Рубен, действительно ли Хосе Антонио Трухильо был на консультации у доктора Анхеля Мирамара в четверг с восьми до десяти утра.

– Слушаюсь. Я уже записал себе.

– Итак, продолжим – мы не можем терять время.

Уже в машине сержант задал вопрос, который давно вертелся у него на языке.

– Почему ты ему сказал, что Сабас жив?

– Сам не знаю, какое-то внезапное озарение, еще неясная мысль.

– Думаешь, он убийца?

– А ты?

– Против него нет улик.

– Согласен, однако отсутствие доказательств и улик еще не говорит о невиновности.

– Если он действительно был у врача между восемью и десятью часами утра, он не мог совершить преступление.

– Логично. Но где доказательства, что он там был?

– Они нам неизвестны.

– Как неизвестно, действительно ли у него были почечные колики или это была его реакция на мои слова, когда я сказал, что Сабас жив.

– Потом он успокоился.

– Нет, он понял, что я солгал. Мне показалось даже, что он угадал ход моей мысли. Во всяком случае, пока очевидно одно: его ненависть и презрение к брату.

– Кстати, – воскликнул Рубен, щелкнув пальцами, – я забыл тебе сказать, что дом в Сьюдамаре, который принадлежал Хосе Мануэлю, после победы революции превращен в детские ясли. Называются они «Исмаэлильо» и расположены рядом с домом для престарелых. Старые по соседству с малыми. – Рубен улыбнулся. – Дом был национализирован в пятьдесят девятом году, и никто в нем тогда не жил.

Остановив машину у дома доктора Мирамара, Осорио и Рубен вышли и были удивлены, не увидев в приемной ни одного пациента. Однако жена врача рассеяла их недоумение.

– По пятницам Анхель не принимает.

– Мы хотели бы видеть его, сеньора.

– Он мне сказал, что обедать дома не будет и что собирается идти к вам давать… как это… он назвал…

– Письменные показания.

– Да-да, правильно.

– Мы не можем ждать доктора и очень просили бы вас нам помочь.

– Но Анхеля нет и… Я не знаю, как он к этому отнесется…

– Это совершенный пустяк. Нам нужно лишь посмотреть список больных, которые были на приеме у вашего мужа в четверг.

После некоторого колебания женщина пригласила их в библиотеку. На письменном столе, на том же самом месте, что и в прошлый раз, лежала тетрадь, куда заносились имена пациентов. Женщина протянула ее Осорио, Осорио просмотрел запись четверга, и Рубен тоже – из-за плеча своего начальника.

– Здесь нет имени Хосе Антонио, – сказал он, – а это значит…

– Кто вам нужен, скажите, пожалуйста. Я помогу…

– Мы ищем пациента по имени Хосе Антонио Трухильо.

– Ах, Пепе! Но его полного имени вы здесь не найдете. – Женщина взяла тетрадь, и ее указательный палец скользнул по странице. – Вот, пожалуйста: Пепе Тр. – Она вернула тетрадь Осорио. – Поскольку он наш старый пациент и к тому же знакомый, я записываю его как Пепе и добавляю Тр., чтобы не спутать с другим Пепе, тоже нашим знакомым. Здесь записаны те, кто получили консультацию. Видите, Пепе был принят в десять двадцать пять.

– А где предварительная запись?

– Вот она. – Женщина приподняла чучело обезьяны, державшей коробок со спичками. – Кажется, если только я не ошибаюсь, Пепе записался рано и ждал Анхеля. Я помню это потому, что поила его кофе и просила посмотреть Клотильду. – Она улыбнулась. – Клотильда это моя кошка, уже несколько дней она не ест и гуляет по крышам.

Во второй тетради имя Хосе Антонио, на этот раз полное, было тотчас обнаружено.

– Согласно этой записи, Хосе Антонио Трухильо пришел на прием в восемь часов пять минут утра. У вас хорошая память.

– А что я вам говорила?!

– Хорошо, но почему здесь его имя написано полностью?

– Это объясняется очень просто. При предварительной регистрации Анхель не разрешает мне записывать имена моим способом. Он должен знать полное имя пациента. Иногда приходится делать запросы, наводить справки в архиве, понимаете? А уж потом, когда я регистрирую тех, кто получил консультацию, я могу писать имя пациента, как мне нравится. Так распорядился Анхель, а он человек очень аккуратный.

Пятница, после обеда

Феликсу Арриасе было велено дождаться доктора Анхеля Мирамара, взять у него письменные показания, приложить их к показаниям Хосе Антонио Трухильо и отправить вместе на графическую экспертизу для сравнения с почерком, которым была написана записка, найденная в кармане рубашки Хайме Сабаса.

Осорио же с Рубеном отправились к Хулии Пардо, вдове Хосе Мануэля Трухильо. Времени у них было в обрез. Затормозив прямо у дома, они почти побежали к воротам.

Сквозь решетку ограды виднелся внутренний дворик, довольно обширный, с еще сохранившимися растениями, за которыми, судя по всему, когда-то тщательно ухаживал хороший садовник. Скамейки едва можно было различить среди высокой травы; клумбы, от которых расходились выложенные камнями дорожки, были запущены. Ворота открылись только после второго звонка. Они вошли.

У дверей дома их ждала Хулия Пардо и после того, как они ей представились, провела их в гостиную. Мужчин не покидало тяжелое чувство при виде запустения, царившего повсюду. Даже мебель в гостиной будто бы съежилась, стала маленькой и жалкой. На стенах остались светлые пятна – следы когда-то висевших здесь картин и ковров.

Однако у хозяйки дома был совсем иной вид. Оба мужчины сразу заметили, что она очень хороша собой.

Допрос пошел по уже проторенному пути. Хулия не отрицала разгульного образа жизни своего супруга и призналась, что вечеринки в Сьюдамаре всегда были ей отвратительны, хотя она молчала об этом. Когда она выходила замуж за Хосе Мануэля, она никак не предполагала, что он окажется таким.

Хулия не отрицала также своего знакомства с доктором Мирамаром, другом дома и лечащим врачом. Однако категорически возражала против того, что ее будто бы навещал какой-то иностранец. Она признала, что между Районом Абелем и ее мужем всегда были какие-то трения, и нисколько не сомневалась, даже, пожалуй, была уверена, что Рамон Абель погиб во время своего тайного бегства из страны в мае 1960 года.

– Я слыхала, он просил Марино Альмиру, рыбака из Кайо, чтобы тот вывез его с Кубы.

– Марино Альмиру?

– Да. Он иногда возил Хосе Мануэля порыбачить в открытое море. Кажется, он родственник Петронилы, бывшей нашей служанки.

Осорио и Рубен уже слышали о Марино от самой Петронилы, но не обратили на это имя должного внимания, и вот оно снова всплывает в ходе следствия. А ведь оно начинается с «А» – с буквы, которой была подписана записка Сабасу. Итак: Альмира, Абель, Антонио, Анхель.

Они сделали пометки в своих блокнотах и уже в который раз скользнули взглядом по запертым дверям: их не оставляло ощущение, что за ними кто-то наблюдает.

– А о гномах что вы нам можете сказать?

– А что бы вы хотели услышать?

Осорио был удивлен столь смелым ответом.

– Кое-что я могу сказать, если вы имеете в виду гномов из сказки про Белоснежку, тех, что были у моего мужа.

– Да, именно их.

– Я их продала. Троих какой-то паре, только имени их не помню, а оставшихся четверых нашему бывшему садовнику, зовут его Хайме Сабас.

– Почему вы хотели получить их обратно после того, как продали?

– Обратно? Уверяю вас, вы ошибаетесь. Никогда меня не интересовали, да и сейчас не интересуют эта тряпичные куклы. Может быть, они имели какую-то цену для моего мужа, но не для меня.

– И то, что было у них внутри, тоже вас не интересует?

Она как будто бы смешалась, но только на мгновение, потом ее брови высокомерно вздернулись.

– Вы, лейтенант, говорите о вещах, которые мне не известны. Почему бы вам не взять одного из этих гномов и не посмотреть самому, что у него внутри?

– Потому что кто-то нас опередил. Этот кто-то уже вынул то, что было внутри у гномов. К тому же и самих гномов у нас нет. Этот человек украл их, украл у Хайме Сабаса.

– Очень сожалею, но ничем помочь не могу.

– Благодарим за все и приносим свои извинения за беспокойство, которое мы вам причинили и, очевидно, еще причиним. Должно быть, скоро мы опять навестим вас, чтобы уточнить некоторые детали.

– Как вам будет угодно, лейтенант, – ослепительные зубы Хулии блеснули в кокетливой улыбке.

– Ну, что скажешь? – спросил Рубен, включая зажигание.

– Ничего, Рубен, ничего. Пока ничего конкретного, но у меня создалось впечатление, что каждый, кого мы допрашивали, что-то скрывает, каждый лжет так или иначе.

– Кого ты имеешь в виду?

– Хулию, Хосе Антонио, доктора Мирамара, его жену. Каждый из них говорил неправду, я это знаю, а сделать ничего не могу, потому что нет доказательств.

– Куда мы теперь?

– На Кайо-Гранма, поговорим с Марино Альмирой.

– Обычно рыбаки отплывают подальше от берега, туда, где море уже не синее, а черное, глушат мотор и бросают в воду удилище с крючками. Вы никогда не ловили осьминогов, ронко и магуэло?

Марино сматывал канат, конец которого высовывался из трюма на корме. Суденышко тихонько покачивалось, натягивая трос, которым было пришвартовано к молу Кайо.

– Течение несет тебя, так что ты и не замечаешь, «Амалия» очень послушна, не может противиться. И течение понемногу толкает ее, удилище натягивается, рыба уже на крючке, и, если Дядя Сэм не плавает поблизости, улов будет отличный.

Марино откусил конец самокрутки и выпустил дым. Лицо его сморщилось, будто он смотрел прямо на солнце, и морщины казались еще глубже на этой дубленой коже. Он обратил взгляд на Осорио и Рубена.

– Я, лейтенант, всегда ловлю рыбу между Морро и Галетон-Бланко. Там и живет этот Дядя Сэм, акула среди затонувших испанских кораблей, там он и сожрал Тоньина и Жеронимо. Первым Жеронимо. И это меня не удивляет. Жеронимо был красавцем и не боялся морских чудовищ. Он полагался на свой нож, которым убил нескольких акул. Мне кажется, Дядя Сэм его ненавидел либо решил отомстить за всех убитых собратьев. Жеронимо не думал, что он такой большой, пока тот не вцепился в руль лодки. А оказался он огромным. И Жеронимо не рассчитал свои силы, когда схватился с ним.

Он снова сделал паузу, вынул погасшую самокрутку изо рта. Осорио протянул ему спички.

– Правда, имя у него появилось позже. Я дал ему это имя потому, что тварь он коварная и злая. В тот день с утра уже было как-то тревожно, да и вино, известно, плохой советчик. Хосе Мануэль со своими друзьями приехали половить рыбу и сидели, где вы сейчас сидите. Хосе Мануэль вдруг сказал, что Жеронимо дерется с морскими зверями потому, что знает их всех. Женщины удивились, а какой-то толстяк рассмеялся и сказал, что этого не может быть. Тут они все заспорили, одни соглашались с Хосе Мануэлем, другие с толстяком. А Жеронимо только головой кивает, он был из тех, кто в словах не нуждается. Все эти приезжие хотели поразвлечься, а Жеронимо слушал одного толстяка, который все твердил, что для того, чтоб сражаться с морскими чудищами, нужна храбрость. А у Жеронимо ее было в избытке, но и выпил он уже с избытком. И будто бы кто нарочно подстроил, появляется вдруг в море эта акула, тогда у нее еще не было имени, и Жеронимо бросается в воду, чтоб уже не вернуться. Все видели, как он всадил в нее нож по самую рукоятку. Но акула даже не почувствовала, а от Жеронимо лишь кровавое пятно осталось. Толстяк глупо хихикнул, а у меня в мозгу эта страшная картина так навсегда и отпечаталась.

Марино бросил канат под одну из скамеек, взял нож, схватил за хвост большую рыбину и принялся чистить ее. Чешуя полетела во все стороны, будто блестками посыпая все вокруг.

– Вот он какой был, Хосе Мануэль. Когда хотел половить рыбки, нанимал у меня «Амалию», сажал туда полно народу, набивал ящики бутылками и велел мне пускать мотор на всю мощь. Не знаю, было ли ему знакомо хоть какое-нибудь чувство, думаю, нет. Ведь, когда все это случилось с Жеронимо, он и глазом не моргнул, будто ничего и не было. – Марино перевернул рыбину, стал чистить ее с другого бока. – Сколько себя помню, ловлю рыбу и живу на море, можно сказать. Либо я тут, либо вон в том домишке на склоне холма, с женой своей Титой. В четверг утром я, как всегда, ловил рыбу Вся эта рыба, что вялится, – вчерашний улов. Теперь я не хожу в море один, нет. После случая с Тоньином всегда беру с собой кого-нибудь. В четверг со мной ходил Гилье. Это солдат, он здесь служит в береговой охране. Ему нравится ловить рыбу, и он похож на Тоньина.

Рубен что-то пометил у себя в блокноте.

– Ночью ловить рыбу лучше, чем днем. С моря видны огни Кайо и Ла-Сокапы. Лишь иногда веет легкий ветерок, будто чей-то зов доходит до твоих ушей. А когда и он стихает, слышно, как под ударами волн скрипят доски на боках «Амалии», как плывет под водой акула, виден след пикуа, охотящейся за сардинами. Там, где сардины, всегда пикуа и акулы. А потом уже не видно огней Сантьяго, ночь становится все темней, и путь надо узнавать по звездам, чтобы течение не унесло тебя в Никарагуа. – Тонким острым ножом Марино вспорол рыбе живот, внутренности вывалились на скамейку. – Дядя Сэм спит, если акулы вообще спят, в пещере Морро. Эта пещера в скале и уходит глубоко под воду, туда испанцы сбрасывали восставших кубинцев. А вверх она подымается приблизительно на одну четверть своей высоты, но никого туда не пускают. Дядя Сэм по ночам заплывает в нее, я видел. И в ту ночь, когда ко мне приходил Рамон Абель, тоже заплывал. Рамон Абель предложил мне кучу денег, чтоб я его вывез с острова. Но что мне с этими деньгами делать? Кроме моря, где я свой хлеб добываю, моей «Амалии», моего домишка там, на холме, и жены Титы, мне ничего не надо. Но он не знал этого и предложил мне еще, а я сказал, что в таких делах после революции не участвую. Он мне угрожал, но я все равно не согласился. Потом я узнал, что он отправился на другой лодке и утонул. Все это уже давно было. А теперь приходите вы, лейтенант, и спрашиваете, знаю ли я Хайме Сабаса, и я вам отвечаю, что да, знаю, хотя и не близко – он женат на сестре моей жены Титы. А когда вы спрашиваете про записку, я отвечаю, что нет, писал не я, потому что я писать не умею, еще только учусь.

Он смахнул рыбьи потроха за борт, и к ним сразу ринулись ронко и исабелиты поживиться пищей без коварных крючков. Глаза Марино устремились к входу в пещеру Морро, и Осорир почудилась печаль в этом взгляде.

– Тоньина он сожрал днем. Море было таким же спокойным, как сегодня, будто зеркало. Тоньин тоже не умел ни читать, ни писать, но рыбак был что надо. Против каждой рыбины знал секрет, ни одна от него не ушла. Куберу он чуял по колебанию лески – нет, не волна ее колебала, он чуял, как кубера начинала вздрагивать там внизу, завидев наживку, и замирал. Замирал вместе с куберой, которая выжидала несколько мгновений. И стоило кубере схватить наживку – все, она была обречена. Тоньин ее обязательно подцеплял, хоть за губу. Вот так оно и было, но я ему всегда говорил, чтоб не наматывал леску на руку, когда рыба очень крупная. И вот однажды судно вдруг резко встряхнуло, так что корма задралась. Я в это время был в трюме, и Тоньин забыл о моих предостережениях. «Похоже, уходит», – сказал он. «Будь осторожен, она может вернуться», – ответил я. Так оно и было. Леска натянулась, шла с трудом, и, чтобы проверить, Тоньин четырежды обмотал ею руку и уже хотел тянуть, но акула будто бы знала, что он делает там, наверху. Едва Тоньин обмотал руку леской, она дернула и потащила за собой Тоньина. Я успел заметить акулий плавник и сейчас же бросился с ножом в воду. Вынырнул через какое-то время, набрав в нос и рот полно мелких водорослей, и вдруг увидел перед собой его глаза, которые смотрели на меня с удивлением, как бы призывая к благоразумию. Вы уж извините, что я вам все это рассказываю, вам это, наверное, неинтересно, ведь к вашему делу все это никакого отношения не имеет. Но Тоньину было всего десять лет. Это был мой сын.

Рубен закрыл дверь и сел против Осорио.

– Арриаса получил письменные показания от доктора Мирамара и послал их на графическую экспертизу вместе с показаниями Хосе Антонио. Но из Виста-Алегре никто не звонил. Очевидно, иностранец больше туда не являлся.

– А что с матерью Рамона Абеля?

– Соседи мне сказали, что она вернулась в Гуантанамо. Будто бы какое-то время жила надеждой, что сын вернется, но не дождалась… Я уже запросил сведения о ней у товарищей в Гуантанамо.

– Видел парня из береговой охраны?

– Да. В четверг они с Марино Альмирой действительно ловили рыбу. Парень производит хорошее впечатление член Союза молодежи.

– Это снимает с Марино всякое подозрение.

– Одним подозреваемым меньше, но дело остается таким же темным, как и в первый день. Есть идеи?

Осорио откинулся на спинку стула.

– Только догадки, Рубен.

– У меня тоже. Может, обменяемся своими соображениями?

– Согласен. Начинай.

– Хорошо. Во-первых, кого мы вправе подозревать? Кто физически мог совершить убийство и кражу, а кто не мог? Подозреваемых у нас четверо, но у троих из них алиби. Хосе Антонио Трухильо в то утро ходил на прием к доктору Мирамару, в чем мы и убедились.

– Мы убедились лишь в том, что это отражено в регистрационных тетрадях, но не в том, что он там был. Кто знает, не в сговоре ли Хосе Антонио и доктор Мирамар?! Нет ничего легче, чем написать его имя среди имен тех, кто действительно был на приеме. Бумага все стерпит. Точно так же совсем нетрудно велеть женщине, которая, судя по всему, отнюдь не обладает сильной волей, чтобы она говорила, будто бы беседовала в то утро с Хосе Антонио и даже просила его осмотреть кошечку, разгуливающую по крышам. Нет, не убеждает меня алиби Хосе Антонио.

– Если он там не был, почему он сказал на работе, чтоб звонили туда, если он понадобится? Это было рискованно.

– В таких делах всегда приходится рисковать. Во всяком случае, я попросил у сеньоры Мирамар список больных, пришедших на прием к восьми утра. Если мы поговорим с одним из них, очень может быть, у нас появятся более веские доказательства того, что Хосе Антонио действительно был там в это время и что он никуда, не уходил, ожидая врача; последнее особенно важно.

– Если все как следует взвесить, не исключено, что Хосе Антонио один совершил преступление. Он мужчина крепкий и сильный, вполне мог сбросить Сабаса в ров со львами.

– Ни в коем случае нельзя забывать о мотивах преступления, кого бы мы ни подозревали – Хосе Антонио, Рамона Абеля, доктора Мирамара или Марино Альмиру. Ничто не совершается без причины. А какие причины могли побудить Хосе Антонио украсть гномов и убить Сабаса?

– Мы их не знаем.

– А значит, в нашем расследовании серьезный пробел. Ну ладно, как ты сказал, у Хосе Антонио алиби, и обратное пока не доказано. Продолжаем.

– Вторым подозреваемым был Марино Альмира, но с этого момента он уже вне подозрений.

– Да, похоже, его невиновность сомнений не вызывает.

– Третий подозреваемый – Рамон Абель Трухильо, погибший в мае тысяча девятьсот шестидесятого года, когда пытался тайно покинуть страну. Впрочем, смерть его официально не подтверждена.

– О Рамоне Абеле и вспоминать не стоило бы, если бы не след правой руки, на которой нет указательного пальца, и не весьма туманные обстоятельства его смерти. Жив ли он? Мы не знаем. Очень может быть, что я умер, но наше расследование основывается не на предположениях, а только на фактах. Кто нам удостоверит, что он мертв? Кто нам удостоверит, что он жив?

– А по-моему, вся эта история разыграюсь из-за денег.

– Думаю, что ты прав, Рубен. Деньги или драгоценности вполне могут быть причиной преступления. Тем не менее мы должны признать, что доказательств этому у нас нет никаких.

– Ладно, пока оставим в покое Рамона Абеля, поскольку еще нет доказательств ни его вины, ни невиновности, и тогда у нас остается тот, против кого особенно много улик и у кого нет алиби: доктор Анхель Мирамар.

– Ты считаешь, у него нет алиби?

– Конечно. – Рубен склонился над столом. – Доктор признал, что был в зоопарке до начала десятого, а потом вернулся домой. До этого времени он вполне мог совершить преступление.

– После того как привлек к себе внимание в конторе, расспрашивая именно о том, кого собирался убить?

– Это как раз и может служить ему алиби за неимением другого. Никому и в голову не придет, как он сам сказал тебе, что убийца пристает ко всем с расспросами о человеке, которого собирается убить через несколько минут.

– Может, ты и прав, но не надо забывать про хирургические перчатки и про то, что Сабаса видели с высоким усатым мужчиной.

– В таком случае стоит опять вернуться к Хосе Антонио.

– Безусловно, но тут же возникает новая проблема. Убийца оставил слишком много следов: кровавый отпечаток руки, на которой не хватает указательного пальца, кусочки хирургических перчаток. Меня удивляет лишь, что мы не обнаружили орудия убийства. Почему-то мне казалось, что он должен был его оставить.

– Зачем?

– Чтобы мы стали подозревать совершенно определенных людей. У кого нет указательного пальца на правой руке? У Рамона Абеля. Кто мог воспользоваться хирургическими перчатками? Доктор Мирамар и ветеринар Хосе Антонио Трухильо.

– Думаешь, они невиновны?

– Нет, просто хочу подчеркнуть, что улики эти слишком явные. Почему они были оставлены? Если мы будем следовать логике, неизбежно придем к заключению, что они были оставлены, чтобы сбить нас со следа, а совсем не потому, что убийца слишком спешил.

– А из этого в свою очередь вытекают два вывода.

– Правильно. Первый: убийца хочет, чтобы подозрение пало на перечисленных тобою людей. Второй: один из них в есть убийца и умышленно наводит подозрение, среди прочих, и на себя.

– Может быть.

– Не надо забывать, что в этом деле еще замешан какой-то иностранец. Правда, кроме сообщения той женщины из КЗР, у нас ничего нет, но мне кажется вполне возможным, что Хулия Пардо тесно с ним связана.

– Мы запросили министерство иностранных дел, легальным ли путем въехал в страну Франсиско Трухильо, но пока ответа не получили.

– Вполне возможно, что ответ будет отрицательный. Если б он легально въехал в страну, вряд ли стал бы прятаться. Ты помнишь, Хулия отрицала его визит к себе?

– Конечно, помню. Она также отрицала, что гномы снова у нее. Неужели у них внутри драгоценности?

– Не исключено, но я склоняюсь к другой версии. Не надо забывать, что Хосе Мануэль очень любил романы ужасов, всякие там тайны, зарытые клады и сокровища.

– Да, и еще прятать купюры по сто песо.

– Как бы там ни было, я, разумеется, не собираюсь проводить параллель между детской сказкой и нашим делом. Однако должен признаться…

В дверь постучали. Молодой человек в военной форме попросил разрешения войти и вручил Осорио конверт. Едва он ушел, Осорио тотчас вскрыл этот конверт, на котором стоял штамп отдела медицинской экспертизы, и стал громко читать:

ГИСТОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

На тканевом срезе обнаруживается ранение без разрыва тканей. Это свидетельствует о том, что орудием нападения послужил какой-то колющий предмет. По всей глубине ранения ткани заметно смещены. Убийца нанес удар спереди, внезапно и без какой-либо борьбы. По данным гистологической экспертизы можно заключить, что орудием убийства явился медицинский шприц.

Рубен и Осорио мгновение смотрели друг на друга, потом почти одновременно встали.

– Отлично. По-моему, мы должны нанести визит доктору Мирамару, тебе не кажется? – сказал Осорио.