Воскресенье, 1 час 30 мин. ночи.

Карибе, насторожив уши, втянул в себя воздух, потом опустил морду и стал обнюхивать кустарник и высокую сорную траву. Шерсть на загривке пса встала дыбом. Его проводник Фико отпустил поводок как можно длинней, предоставив тем самым Карибе полную свободу. Однако пес казался растерянным: он метался из стороны в сторону, нюхал землю, возвращался. И только проводник знал, что он выбирает направление. Вот он рванулся к берегу, в сторону Лас-Мукарас, что за морским клубом в Ла-Сокапс, поводок натянулся, и Фико, а за ним и все остальные были вынуждены ускорить шаг.

Ночной воздух слегка пах йодом и гнилыми водорослями. Осорио впился взглядом в серую массу скалы Морро, которая едва вырисовывалась на фоне морской глади. Круто спускаясь к воде, у самого входа в бухту она скрывалась в мрачной глубине вод, где, если верить рассказам Марино, жил в пещере Дядя Сэм. Затем взгляд офицера скользнул к какой-то красной точке на ночном небосклоне, там, где должна была проходить линия горизонта. Она двигалась, будто летел светлячок.

Все прикрепили оружие к поясу, чтобы было легче идти. Шли, спотыкаясь, в кромешной тьме, поскольку офицер приказал ни фонарей, ни спичек не зажигать. Когда луна ненадолго появлялась из-за туч, можно было увидеть, что язык у Карибе, беспокойно и трудно дышавшего, вывалился из пасти.

– Ищи, Карибе, ищи!

Теперь Фико подобрал поводок, чтобы не запутаться – они продирались через заросли. К тому же берег в этом месте был сильно изрезан, что очень мешало Карибе. Пенистые волны с каким-то сдавленным стоном упрямо бились о скалу, а липкая тьма, казалось, тяжело обрушивалась на землю. Мелкие капли воды оседали на лицах, и становилось немного легче, но лишь на минуту; приходилось ускорять шаг, потому что впереди уже можно было различить три темных силуэта, петлявших среди зарослей и пытавшихся сбить со следа Карибе, пронзительный лай которого, словно ножом, вспарывал монотонные звуки ночи.

Они продвигались полукругом, Карибе впереди. В темноте его глаза, косо разрезанные, блестели, будто маленькие полумесяцы. Три тени вдруг исчезли, преследователи замедлили шаг: надо было соблюдать осторожность – у беглецов могло оказаться оружие.

Карибе остановился на открытом месте, сделал несколько кругов, бежал вперед, возвращался. Вдруг отступил назад и кинулся по боковой дорожке.

– Они разделились, – сказал Фико.

Пес с трудом переводил дыхание, его бока то раздувались, то опадали, но, выполняя команду проводника, он изо всех сил напрягал зрение, чтобы видеть еще лучше в этой непроглядной ночи. Вдруг он замер, глубоко уйдя в песок всеми своими лапами.

На земле что-то шевелилось. Донесся слабый стон. Фико пришлось совсем укоротить поводок, чтоб Карибе не впился зубами в человека, которого уже поднимали на ноги. Кровь бежала из уголка его полных губ. Он медленно поднял веки, по которым размазалась голубая краска. С плеча свешивалась сумка.

– Фрэнк ударил меня… Предатель!

Еще немного, и они окажутся на побережье, у Map-Верде. Фрэнк хорошо знает это место, именно эти заросли, тянущиеся с востока на запад. Бесшумно и ловко они выкапывают из земли автомобильную шину, насос и фонарь с красным стеклом. Уже некоторое время они не слышат за собой шагов преследователей, шороха песка и сухих листьев. Насос работает отлично. На шине они повезут жестянку с деньгами.

Спутник Фрэнка показывает ему на красный огонек, который то поднимается, то опускается где-то у горизонта. Фрэнк берет фонарь и посылает в ту сторону семь сигналов, ему отвечают тем же. Фрэнк сдвигает брови: камера готова, остается только броситься с нею в море и доплыть до яхты, которая ждет их. Всего лишь несколько минут – и они вне опасности. Красный огонек яхты кажется маяком среди ночного моря.

Хулию пришлось оставить с одним из сотрудников чтобы он отвел ее туда, где ей можно будет оказать помощь. Теперь Осорио отдает команду двигаться, соблюдая дистанцию, развернутым строем, но в любую минуту, если потребуется, сомкнуть кольцо, сжать клещи. Карибе' бежит, опустив морду, определяя след по уже знакомым ему запахам, а за ним, вцепившись в поводок, едва переставляя ноги, тащится Фико. Они тоже видели семь сигналов – мигание красного глаза в темноте.

Карибе вдруг снова закружил на месте, забегал из стороны в сторону, в недоумении обнюхивая кусты и землю. Пес никак не может решиться: два запаха привлекают его с одинаковой силой. Наконец выбор сделан, он устремляется вперед, люди следуют за ним. Но Карибе пошел не к морю, а в глубь суши, на север.

Судно вновь прошло мимо восточного входа в бухту Мар-Верде. Сигналы фонарем не оставляли никакого сомнения: яхту ждали именно здесь. Судно прошло еще раз, еще ближе к берегу.

– Сюда! Сюда!

Голос доносился до них по правому борту. Зажгли фонарь, и все увидели человека, который держался за автомобильную шину, а на ней стояла жестяная банка, блеснувшая в электрическом свете. Человек устало взмахивал рукой.

– Сюда, друзья, сюда! – кричал он, выплевывая воду, которая заливалась ему в рот.

Ему бросили веревку, но он схватил ее лишь со второго раза, и тогда мощным рывком его подняли к борту. Человек протянул руку, встретился с мозолистой ладонью Марино и только теперь увидел рядом с красным огнем на корме, которая то погружалась, то поднималась над водой, название «Амалия», выведенное крупными буквами. Но тут Марино заметил подозрительные пенные следы неподалеку и в последнем усилий перебросил человека через борт. Рубен поднял автомобильную камеру с банкой.

– Дядя Сэм все еще не прочь полакомиться человеческим мясом, – сказал Марино, нахмурившись.

– Это он? – с интересом откликнулся Рубен.

– А кто ж еще? Неужели ты не заметил ножа у него в боку, когда он поворачивался? Это нож Жеронимо. А этот, – он показал на человека, которого только что втащил на борт, – спасся.

В глазах Хосе Антонио Трухильо отразились изумление и страх.

Они остановились у входа в пещеру. Фико едва сдерживал Карибе, который рвался внутрь. Сложив ладони рупором, Осорио крикнул:

– Мы знаем, что вы здесь! Для вас будет лучше, если вы сдадитесь.

Молчание.

Осорио сделал знак, и один из солдат направил дуло автомата на вход.

– Одна очередь, и все будет, кончено.

Пули, высекая искры, ударились о камень, но в пещере по-прежнему молчали.

– Если вы сейчас же не выйдете, мы бросаем гранату. Даем вам две минуты на размышление.

В ответ ни звука. Осорио смотрит на часы, и когда остается десять секунд до указанного им срока, из пещеры появляется человек с револьвером в поднятых руках.

Все собрались в кабинете Гарольда Эскалоны, офицера войск береговой охраны. Эскалона угощает Осорио сигарой, тот закуривает, и ветерок, дующий с моря, рассеивает кольца дыма.

Рубен только что разложил по папкам протоколы допросов, принесенные после перепечатки.

– Случаи вроде этого нечасто встретишь, – говорит Осорио с улыбкой. – Хранить шифр сейфа внутри гномов, разрезать ногу, чтобы спрятать туда ключ! А сын, который является, когда отец уже превратился в скелет?! Все это так напоминает романы ужасов… Но реальность, как известно, сложнее всяких выдумок.

– Разумеется.

– Конечно, сказалась его страсть к таинственному, да и легкое помешательство, но на этот раз он не шутил.

– Он боялся, что деньги попадут к нам в руки. И мы построим на них детский сад.

– Да, но еще не хотел, чтоб они оказались у Хулии или Хосе Антонио. Поэтому и не оставил им ключа. Он не доверял им и придумал спрятать ключ у себя в ноге.

– Я не присутствовал на допросах Хулии и Франси-ско, – говорит Рубен, – и кое-что мне неясно. Например, какое отношение имеет сказка о Белоснежке ко всей этой истории?

– По сути, никакого. – Осорио уселся неподалеку от магнитофона. – Просто Хосе Мануэль Трухильо прятал в гномах шифр от сейфа – ведь он состоял из семи цифр, а гномов тоже семь. Он мог бы точно так же воспользоваться Золушкой, ее сестрами и принцем, если б шифр состоял из четырех цифр. И первым, кто заподозрил какую-то связь между деньгами, оставленными старым Трухильо, и гномами, был Хайме Сабас. Книжка, найденная у него в кармане, сначала натолкнула нас на мысль, что эта детская сказка как-то связана с происходящим, но время шло, и мы поняли, что ошиблись. Когда Хосе Антонио стал преследовать Сабиту, едва ли не требуя, чтобы он продал гномов, Сабита понял, что тут кроется какая-то тайна. Четыреста песо, которые предлагал Хосе Антонио, казались ему непомерно большой суммой в сравнении с двадцатью, которые он заплатил Хулии. Вместо того чтобы обратиться в полицию, он пытался сам разрешить эту загадку и купил книжку, думая, что она поможет ему, даст в руки ключ. И, лишь получив записку Хосе Антонио, в которой тот угрожал его жене, Сабас, должно быть, собрался в полицию, но поздно – Хосе Антонио уже готовился его убить.

– И убил. До сих пор все совершенно ясно. Но потом начинается неразбериха со шприцем, иглой, хирургическими перчатками, следами руки с недостающим указательным пальцем и мертвым попугаем.

– Жаль, что ты не присутствовал на допросах, Рубен. Вот и получается, что я сейчас вроде Шерлока Холмса, который все знает. И если говорить серьезно, на этих допросах нам многое открылось.

Рубен и Эскалона смеются.

– Не беспокойся, нам отлично известно, что Шерлоков Холмсов в наш век не существует. Со своими чудачествами он умер бы с голоду. Разреши мне убедиться, правильны ли мои догадки. – Рубен помолчал, задумчиво уставившись в потолок, потом продолжил: – Хосе Антонио не дурак. Он отлично знал, что времена, когда из-за несовершенства техники преступления оставались нераскрытыми, давно ушли в прошлое. Поэтому он натянул хирургические перчатки: своих отпечатков он не оставлял, зато оставлял отпечатки другого, а именно Рамона Абеля, без одного указательного пальца. И их нетрудно было идентифицировать, поскольку они хранятся в деле об одном давнишнем, еще при Батисте совершенном убийстве, да и в других еще более ранних делах. Затем он оставляет на месте преступления шприц, который, пользуясь хорошими отношениями с доктором Анхелем Мирамаром, украл у него заблаговременно. Он знал, что подозрение может пасть и на него, и все же рисковал. Так или иначе, а алиби у него, созданное с помощью врача и его жены, было надежное. Обстоятельства складывались так, что хирургические перчатки и шприц не могли быть использованы как улики против него, даже если б дело и приняло нежелательный для него оборот. А отпечаток руки без указательного пальца должен был поставить под подозрение его племянника, Рамона Абеля. – иначе говоря, внести в расследование новые сложности.

– Но если он хотел поставить под подозрение врача, зачем он оставлял следы, которые вели к другому человеку? Как это объяснить?

– Действительно, тут есть противоречие.

– Дело в том, что мысль насчет указательного пальца пришла Хосе Антонио после того, как у него были готовы все улики против доктора Мирамара… И тогда он пытается смешать их, но не оставляет ни одной улики против себя.

– Пусть так. До сих пор все гладко. А попугай? Кто его отравил? Доктор Мирамар?

– Конечно, – говорит Осорио. – Он так поступал всякий раз, когда хотел заполучить животное для своей коллекции. Сабас, который лишь поставлял ему мертвых животных, об этом не знал. Но служащие зоопарка уже начинали догадываться об истинной причине гибели некоторых зверей. В тот день в зоопарке доктора ждала неожиданность: Хосе Антонио убил Сабаса, и все же Мирамар бросил отравленные шарики в клетку с попугаем. Мы задавались вопросом: откуда врач мог знать, что в то утро ему понадобится яд? Это наше сомнение разрешил Хосе Антонио. Мирамар на какое-то время оставлял его в консультации и возвращался в зоопарк. Поэтому прием больных он начал в тот день не в десять, как обычно, а в пять минут одиннадцатого. К тому же в алиби врача появилась трещина – он не мог знать о смерти попугая утром, потому что тот умер в полдень, когда съел отравленные шарики.

– Ладно, если дело обстояло именно так, следует прийти к заключению, что высокий мужчина с усами, которого видели, когда они с Сабасом шли ко рву со львами, был. Хосе Антонио. Какое-то время я думал, что это был Рамой Абель, да и служащий его опознал. Но если представить себе Хосе Антонио с усами, он и вправду очень похож на своего племянника…

– Он сбрил усы после убийства Сабаса. Поэтому председательница Комитета в Виста-Алегре и заметила в нем что-то странное, вроде помолодел он. А ведь так всегда бывает, когда сбривают усы.

– Согласен. – Рубен провел рукой по своим непокорным кудрям. – Попробую продолжить. Хулия не знала, что внутри у гномов, иначе никогда бы их не продала.

– Правильно.

– Но она их продает. А потом вдруг является сын старого Трухильо с письмом, полученным им четыре года назад. Оказывается, есть деньги, которые они поделят меж собой. Она распарывает трех гномов и находит у них внутри металлические пластинки с шифром. Когда она говорила нам, что продала их всех какой-то супружеской паре, она лгала. Фрэнк сообщил ей все подробности дела: деньги зарыты в одном месте, а гномы нужны, чтобы достать их. Тогда Хулия понимает, что совершила ошибку, и пытается вернуть гномов, но вскоре становится ясно, что одной ей это не удастся. На Фрэнка тоже не приходится рассчитывать: он приехал нелегально, не может свободно передвигаться, и она прячет его у себя в доме. Вот когда она обращается за помощью к Хосе Антонио, вводит его в курс дела, обещает часть денег, взывает к родственным чувствам.

– Здесь надо внести ясность, – прерывает его Осорио. – Хулия, как и Хосе Антонио, знала, что Трухильо где-то спрятал деньги или драгоценности. Доктор Мирамар насторожил их, когда, заполучив ключ, попытался разведать, что им известно. Однако очень скоро он понял, что ни Хулия, ни Хосе Антонио ничего конкретного не знают, и решил ждать. Этим и объясняется тот факт, что они были заодно. Узнав кое-что от Хулии, Хосе Антонио рассказал это доктору. Не надо забывать, что у Мирамара был ключ, и хотя он не знал, что этот ключ открывает, однако догадывался, что без него не обойтись. Вот они и стакнулись, чтоб избавиться от Хулии и Франсиско, когда наконец клад Трухильо будет найден. Может показаться, что Хосе Антонио держал сторону Хулии, на самом же деле он вел двойную игру.

– Итак, Хосе Антонио пытается заполучить гномов и убивает Сабаса.

– Почему он это сделал? Убивать Сабаса было совсем необязательно.

– Разумеется. Однако надо иметь в виду те изменения, которые произошли в Хосе Антонио, превратив его, по сути дела, в другого человека. Тебе известно, Рубен, что он всю свою жизнь влачил жалкое, ничтожное существование? Даже родной брат не помогал ему, когда он нуждался. Не знал он и настоящей любви. Словом, был черствым, ожесточившимся холостяком. Когда его брат Хосе Мануэль не дал ему денег, чтоб закончить учебу, он принес клятву: получить образование во что бы то ни стало, стать человеком, во всем превзойти своего брата, доказать ему свое превосходство.

– Они терпеть не могли друг друга, постоянно ссорились.

– Хосе Антонио завидовал брату, не мог ему простить везенья, удачи, которая сделала его богачом, я бы даже сказал, выигрыша в лотерее жизни. Он не мог смириться с тем, что брат занимает такое положение в обществе поносил его и сражался с ним только по одной причине: потому что сам не разбогател. И когда Хулия сообщила ему, что из Штатов приехал его племянник и что деньги старшего Трухильо будут разделены поровну, перед ним наконец открылась возможность стать видным человеком приобрести вес. Он решил, что эту возможность, может быть единственную в его жизни, упускать нельзя. И уже видел себя в Соединенных Штатах, проживающим доставшееся ему состояние. Поэтому он и не останавливался ни перед чем, поэтому и убил Сабаса, когда тот отказался отдать ему гномов, – для его цели все средства были хороши.

– Итак, – продолжает Рубен, – Франсиско и Хосе Антонио заполучили гномов и отправились за ключом, но в могиле ключа не оказалось, и к тому же у покойного не хватало указательного пальца на правой руке.

– Это обнаружилось позже, когда мы пришли на кладбище. А сначала они были потрясены тем, что не нашли ключа, и поняли, что тут не обошлось без доктора Мирамара. Они решают идти к нему и требовать ответа, но прежде, чем закрыть гроб, Хосе Антонио извлекает оттуда три фаланги указательного пальца правой руки. Он это сделал на случай, если мы, узнав, что могилу вскрывали, захотим убедиться в этом и тогда подумаем, что перед нами Рамон Абель, а не Хосе Мануэль. Признаюсь, ему удалось ввести нас в заблуждение, хотя и ненадолго. С помощью антропометрических средств всегда можно установить, чей скелет в той или иной могиле.

Осорио подошел к окну, оперся о подоконник и выбросил в море окурок сигары. Утренний ветерок нес приятную прохладу.

– Значит, они сговорились с доктором Мирамаром, что поделят деньги на всех поровну. Так?

– Правильно, Рубен, но в то же время они готовили ему ловушку. Он был опасным партнером… и к тому же они в конце концов были родственники.

– Хосе Антонио убил его в Агуадоресе.

– Да, из старого ружья для подводной охоты, которым пользовался когда-то Рамон Абель. Оно лежало в доме в Виста-Алегре.

– Из этого следует, что Хосе Антонио сговорился с Хулией и Франсиско.

– Да. Но оба они еще замышляли отделаться от Хулии, что и осуществили. А вот планы племянника насчет дяди не удались. Франсиско ударом сбил с ног Хулию, когда они увидели, что мы преследуем их с собакой. С женщиной труднее было отступать и… Он полагал, что ударил ее достаточно сильно и она пролежит без чувств до полвторого ночи, когда за ними придет яхта. Но получилось иначе.

– Должен сознаться, я не ожидал увидеть на борту лодки Хосе Антонио. Думал, это будет Франсиско или… Рамон Абель.

– Огни «Амалии» ввели их в заблуждение, они решили, что это яхта, хотя Франсиско и колебался. На яхте тоже был бы зажжен красный фонарь, но на семь сигналов с суши она должна была ответить тремя. А ты с «Амалии» ответил семью.

– Ничего другого мне в голову не пришло.

– Франсиско говорил Хосе Антонио, что что-то ему кажется странным в твоей сигнализации, но тот не придавал словам племянника значения, считая, что Франсиско хочет его обмануть, готовит ему какую-то ловушку, чтоб самому завладеть всеми деньгами. Они схватились. Но Хосе Антонио обладает почти невероятной физической силой и, легко поборов племянника, бросил его без сознания. А затем кинулся в море. Остальное тебе известно. Франсиско очнулся, когда мы приближались к нему, спрятался в пещере, где его обнаружил Карибе.

Эксалона разлил по чашкам кофе из термоса, пододвинул каждому и сказал:

– Не очень горячий, зато вкусный. Разрешите и мне вмешаться в ваш разговор. Я не знаю подробностей этого дела, но я видел, как вы отпускали этого Марине.

– Он невиновен. – Осорио поставил на стол пустую чашку. – Больше того, это он предупредил береговую охрану. Ты не знаешь, потому что был в море. В пятницу Хосе Антонио договорился с ним о перевозке кое-какой мебели из Сьюдамара в Ла-Сокапу. Обещал заплатить восемьсот песо. Правда, Марино удивило время – девять вечера. Но он решил, что у каждого свои дела. Приплыв в условленное место, Марино увидел, что перевозить он будет одну жестяную банку в пять галлонов и трех человек, среди которых, ему показалось, он узнал Хулию. Правда, уверен он не был – парик, очки… Он высадил их в Ла-Сокане, а сам отправился в береговую охрану.

– Как раз в это время меня вызвали в Сантьяго, – сказал Гарольд Эскалопа и сбил фуражку на затылок.

– А мы прибыли сюда и разработали план их поимки.

– Кстати, – Эскалона широко улыбнулся, обнажив зубы на своем квадратном лице, – хотел бы я, чтоб вы посмотрели, с какой скоростью рванула та яхта, когда нас обнаружила. Она словно летела.

– Иного и нельзя было ожидать.

– Итак, – воскликнул Рубен, обращаясь к Осорио, – надеюсь, теперь логика и факты приведены в соответствие.

– Без всякого сомнения. А банку открыли?

– Да. Она здесь. Хочешь взглянуть?

– И пожалуйста, пусть приведут задержанных.

Сержант отправился выполнять приказ, и через несколько минут арестованные, не поднимая глаз, расселись на предложенных им стульях; казалось, им на плечи давит непомерный груз. Осорио велел Хулии снять парик. Двое солдат охраны заняли свои места.

Осорио нажал на клавишу магнитофона.

– Я приехал на Кубу лишь за тем, что мне принадлежит по праву, за деньгами моего отца. – Голос был пронзительный, взволнованный, с легким акцентом. – Сто пятьдесят тысяч. Семь тысяч пятьсот билетов по двадцать долларов. У вас под боком президент Джексон…

Осорио нажал на другую клавишу, лента остановилась. Медленным жестом он опустил руку на железную банку.

– Хосе Мануэль был человеком предусмотрительным, но недостаточно. Он хранил деньги, как вы видите, в тщательно закрытой банке, он завернул ее в нейлон и поместил в сейф, а сейф опустил в цистерну, откуда вы эту банку и вытащили. И все же, даже если б вам удалось оказаться в тех местах, куда вы собирались удрать, содержимое банки вас разочаровало бы.

Задержанные подняли головы, словно услышали вдруг чей-то зов, словно все, что говорилось до сих пор, не имело для них никакого значения. В их глазах можно было прочесть полную растерянность.

– В ней нет денег? – едва слышно спросил Фрэнк.

– Есть! Как не быть! Сейчас сами увидите…

Осорио поднял крышку банки, и Хулия, чтобы заглушить рыдания, закрыла лицо руками. С глупым, растерянным видом озирался по сторонам Фрэнк.

– Задняя стенка сейфа была деревянная, такие сейфы обычно вмуровывают в стену, и стена их защищает.

В ушах Фрэнка и Хосе Антонио, словно печальный звон колокольчика, прозвучали слова: «А я решила, что вы из департамента по охране окружающей среды. Я звонила вчера на санэпидстанцию… станцию… станцию…» И они вновь увидели перед собой администратора «Исмаэлильо», которая улыбалась им открытой, ослепительной улыбкой, как девочка, как Белоснежка.

Хосе Антонио с трудом поднялся и, не сводя взгляда с банки, медленно приблизился к ней. Глаза его были широко открыты.

– Одна маленькая дырочка, и крысы довершили дело, – подвел итог Осорио.

Хосе Антонио как загипнотизированный смотрел на банку.

– Ради ее содержимого вы совершили два убийства.

Но он не слушал, из его горла вырывался какой-то странный, сдавленный смех, похожий на рыдание. Он сгреб обеими руками кусочки бумаги, обвел взглядом всех, кто был в комнате, будто спрашивал их о чем-то, и снова уставился на мелкие, словно конфетти, клочки. И вдруг разразился неудержимым хохотом, который становился все громче, и бумажки, которые он разбрасывал, взлетали все выше.

Съеденные крысами деньги, мгновение продержавшись в воздухе, падали ему на голову, на плечи, а оттуда на пол.

Осорио достал свой блокнот и вычеркнул последние два вопроса: «Зачем?» и «Кто?»

В открытое окно было видно, как неспешно удаляется красный огонек на корме лодки, мотор которой пофыркивал в предрассветной мгле. Осорио не видел Марино, но представлял, как он на носу готовит свои рыболовные снасти. Скоро лодка окажется в открытом море и устремится на поиски Дяди Сэма.