Мы продолжили свой путь из Капернаума в Вифсаиду с двухдневным опозданием. Вифсаида – маленький городок на северном берегу Галилейского моря, по ту сторону границы. Он уже относится к владениям Ирода Филиппа. Не так уж много времени прошло, с тех пор как Филипп задумал построить на месте еврейской деревни маленький эллинистический город. В честь Юлии, дочери императора Августа, новый город получил имя Юлиада Вифсаида. Но по сути это по-прежнему была всего лишь большая деревня.

На пути в Вифсаиду нам предстояло миновать таможню. Здешнего мытаря мы знали хорошо: жизнерадостный человек, поторговавшись, как заведено, о таможенной плате и положенной взятке, неизменно соглашался присесть с нами и выпить глоток вина.

Но на этот раз нас ждала неожиданность. Вместо мытаря Левия навстречу нам вышел совсем незнакомый человек. Он представился:

– Меня зовут Костабар! По договору с властями, я – новый сборщик податей на этом пункте. Какие товары везете?

Этот сразу перешел к делу, отметил я про себя. И в свою очередь спросил:

– А что с Левием?

– Левий больше не взимает податей. Отныне вам предстоит иметь дело со мной.

– С ним что-то стряслось?

Костабар пожал плечами.

– Можно сказать и так. Он не захотел больше быть мытарем. Он пропал.

Еще один пропал ни с того ни с сего! Я снова закинул удочку:

– Он что, сбежал к разбойникам?

– Не знаю. Больше я ничего не слышал. Теперь таможню передали мне. Итак, спрашиваю еще раз: какие товары вам следует предъявить?

Мы показали ему все, что у нас было с собой. Костабар спросил меня:

– И это все?

Да, товаров было мало. Для торгового человека вроде меня – неправдоподобно мало. Я объяснил:

– На товар неожиданно нашлись покупатели в Галилее. То, что ты видишь, – это остатки.

Нашими «покупателями» были зелоты, конфисковавшие большую часть товаров в счет годичной платы. Костабар не поверил:

– А куда вы спрятали остальное?

Я усмехнулся. Подошла очередь моего давнего трюка, к которому я всегда прибегал, договариваясь с мытарями:

– Возможно, я что-то забыл.

Костабар начал рыться в нашей поклаже. Через некоторое время он нашел его. Это был мех средней величины, наполненный вином. Костабар вынул мех из прочих вещей:

– А это что такое?

– Вино, но я везу его не для продажи!

– Неважно. Заплатить все равно придется!

– Я не стану платить.

– Еще как станешь. В противном случае товар подлежит конфискации.

– Пошлиной облагаются товары, ввозимые в страну. За это вино я не буду платить.

– Тебя больше устраивает вылить его на землю?

– Почему же на землю?

Во взгляде Костабара, обращенном на меня, сквозило недоумение. Тогда я со смехом сказал:

– Это вино – для того, чтобы мы с тобой распили его прямо тут, без всяких пошлин. Фрукты и хлеб тоже найдутся.

Костабар затряс головой:

– Никаких пьянок в помещении таможни!

Я возразил:

– Стаканчик вина – еще не пьянка!

– Но с этого все начинается!

– Что начинается?

– Безобразие, которое я здесь застал.

Ничего не понимая, я тряхнул головой:

– Ты – первый мытарь, от которого я слышу, что глоток вина в его домике – безобразие. Твой предшественник относился к этому совсем иначе.

– В том-то все и дело!

Костабар упрямился. Я подумал, что лучше не упоминать при нем имени предшественника. Что-то у них явно произошло. У меня никак не получалось уговорить этого мытаря выпить. Костабар упорно стоял на своем, проявляя желание остаться трезвым. Конечно, он не хуже меня понимал, что подвыпившего мытаря легче, чем трезвого, обвести вокруг пальца. Мы снова заговорили о делах. Костабар потребовал десять процентов.

Я возмутился:

– Раньше здесь всегда брали шесть.

– В том-то все и дело!

– Я тебя не понимаю.

– А как ты думаешь, почему мой предшественник бросил свою работу? Да потому, что не смог прожить на эти нищенские шесть процентов. Шесть процентов – это слишком мало.

– Но есть устойчивые тарифы.

– Есть. Ну и что? Предположим, тариф – шесть процентов. Мытарь мог бы на них существовать, если бы все кругом не занимались контрабандой. Я должен учитывать, что мои четыре процента уходят с контрабандистами. Что же мне другого остается, как не прибавить эти четыре к тарифу в качестве компенсации за упущенную выгоду?

– Но это нечестно по отношению к тем, кто, как положено, предъявляет на таможне свои товары!

– Если говорить о честности, то нечестно сначала обманывать нас, мытарей, а потом еще упрекать, когда мы можем трезво подсчитать и включить в цену наши убытки.

Я пошел на попятный:

– Как насчет двух процентов сверх положенного? Специальная цена для честных торговцев вроде меня. А потом – глоточек вина в утешение за те товары, которые от мытаря Костабара спрячут другие.

С Костабаром, кажется, удалось найти общий язык. Мы ударили по рукам. Договорившись о делах, мы уселись в тени перед домиком мытаря и принялись есть хлеб с фруктами, запивая их вином, которое обнаружил Костабар. Мы сидели там, как вдруг я увидел странную процессию, направлявшуюся к таможне. Первым шел парень, который – это было заметно издалека – явно находился на грани помешательства. За ним ковылял беззубый старик, опираясь на костыли. Следом по дороге тащилась некая личность в страшных лохмотьях. Судя по его виду, это был слепой Несколько детишек, тоже одетых в лохмотья, дополняли трио.

– Нет, во имя всего святого! – застонал Костабар. – Они снова пришли. Вот что бывает, когда на таможне пьют вино.

– Почему? – не понял я. – Мне часто случалось пить вино с мытарями.

– Эти люди хотят есть и пить с нами, – в отчаянии объяснил Костабар, – Они всегда появляются, стоит им унюхать, что кто-то пришел. Они как репьи. Мне теперь от них не отделаться.

– Давно они начали приходить?

– С тех пор как я живу тут. Точнее, с тех пор как Левий ввел здесь новые порядки.

Между тем издалека до нас стали доноситься голоса. Один из приближавшихся крикнул:

– Иисус опять пришел?

– Какое отношение имеют эти люди к Иисусу? – спросил я у Костабара.

– Мой предшественник, Левий, был поклонником Иисуса. Он свел дружбу с Иисусом, потому что тот часто бывает здесь. Пересекать границу для Иисуса – обычное дело. Он все время ходит туда-сюда.

– Зачем?

– Наверное, пока в Галилее он не чувствует себя в безопасности. Антипа скорее всего охотится за ним. Поэтому он то и дело скрывается за границу. И нередко – в те земли, которыми управляет Ирод Филипп. Он или проходит здесь, или плывет в лодке по озеру. Бывает, что и ночью, чтобы никто не увидел. Иногда забирается и дальше, в пограничные области: доходит до Тира, Сидона, к Гиппу и Гадаяре. Не в сами города – в их окрестности, там живет много евреев.

– Я родом из Сепфориса. Никто у нас не помнит, чтобы Иисус хоть раз побывал у нас, а ведь его деревушка совсем рядом.

– Это похоже на него, он избегает городов. Его путь лежит по деревням, среди простых людей.

– Но причем здесь эта компания сумасшедших?

Я кивнул в сторону группы, медленно приближавшейся к дому мытаря.

– Левий, как я уже сказал, познакомился с Иисусом и проникся его учением. Под влиянием Иисуса он полностью изменил свою жизнь. Началось с того, что он стал регулярно подкармливать нищих. Скоро об этом узнали все. Они собирались к нему отовсюду. Но это было только начало. В очередной раз, когда Иисус проходил здесь, Левий решил уйти с ним. Но перед тем захотел устроить большой прощальный пир. Тут, наверное, было на что посмотреть. Нищие до сих пор вспоминают тот день. С тех пор Иисуса у нас иначе не зовут как «обжорой и пьяницей, другом мытарей и грешников». Да, компания и правда собралась подходящая! И эти три человека-обломка, которых ты видишь, они тоже были там. Этот пир стал главным событием в их жизни. Теперь они ждут, что Иисус снова придет. Они знают, что он часто пересекает границу в этом месте. И каждый раз они надеются, что снова будет такой же праздник – здесь, в помещении таможни. Каждый раз они спрашивают меня, когда же я устрою свой великий пир. Как будто я – это Левий!

Тем временем группа подошла ближе. Теперь их голоса звучали яснее. Они крикнули мне:

– Ты – Иисус?

Я ответил:

– Нет, я не Иисус.

– Ты дашь нам поесть и выпить?

– Повторяю: я – не Иисус.

– Любой, кто даст нам поесть и выпить – Иисус!

Я понял, что с ними невозможно говорить. Они обступили нас с трех сторон и выжидательно смотрели на нашу еду. Оборванные детишки бегали между ними. Я сказал:

– Вы можете оставить нас в покое?

Но в ответ дети смеялись и кричали:

– Ты принес нам чего-нибудь?

Костабар прошептал мне на ухо:

– Ради Бога! Не давай им ничего! Иначе они будут приходить снова и снова. Тебе это, может быть, все равно. Ты поедешь дальше. А они зато повиснут на моей шее. Я больше не смогу от них избавиться.

– Может быть, нам пойти в дом? – предложил я. – Тогда они, наверное, тоже уйдут.

Мы сделали вид, что закончили есть, и ушли внутрь хижины. Тимону и Малху пришлось остаться снаружи, чтобы следить за ослами и товаром. В доме мы опустились на циновки. Там царила приятная прохлада. Костабар сказал:

– Не подумай, что эти люди голодают. У нас в Вифсаиде собирают деньги для нищих. Я тоже плачу свою часть, хотя и через посредника. Из этой кассы мы кормим их. Но они не перестают мечтать, что этот Иисус снова придет и задаст им пир горой. Они приходят сюда почти каждую неделю и осаждают меня.

Мы снова принялись за еду и вино. Я чувствовал себя не овеем удобно. Но мне нужно было заслужить расположение Костабара. Не раз и не два предстояло мне предъявлять ему свой товар. Я задумался. Но тут нам снова помешали. Беззубый старик подобрался к самому окну. Он просунул голову в хижину и закаркал:

После, прокаркав свое послание внутрь тесного помещения, он снова убрал голову, а Костабар пояснил:

– Это одно из речений Иисуса, которыми они меня регулярно потчуют. Слушай: сейчас последует продолжение!

И правда. Теперь послышался целый хор голосов. Как лозунг на демонстрации, они выкрикивали один и тот же стих:

Снова и снова повторяли они эти слова. Выдержать было невозможно. В конце концов Костабар встал и вышел наружу. Он потерял терпение. Я слышал, как он заорал:

– А теперь я хочу, чтобы вы успокоились! Немедленно вон! Проваливайте! Мы хотим спокойно посидеть!

Хор умолк. Только детский голос спросил:

– А сейчас ты пригласишь нас за стол?

И снова раздался похожий на карканье голос старика:

– Костабар, разве ты не слышал притчу Иисуса:

Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: «Идите, ибо уже все готово». И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: «Я купил землю, и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня». Другой сказал: «Я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня». Третий сказал: «Я женился и потому не могу прийти».

И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: «Пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых». И сказал раб: «Господин! Исполнено, как приказал ты, и еще есть место». Господин сказал рабу: «Пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных».

Я заметил, с каким вниманием все слушали старика. Даже Костабар, казалось, заслушался. Когда он закончил, Костабар неожиданно сказал:

– Ты рассказал притчу не до конца! Там есть продолжение:

«Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: «Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?». Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: «Связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов»; [153] ибо много званых, а мало избранных.

Один из детей возразил:

– У Иисуса не было такого конца. Ты сам его придумал. Он фальшивый! Это вранье!

Костабар начал выходить из себя:

– Конец настоящий. И вы сейчас узнаете это на своей шкуре. Прочь, грязный сброд! Убирайтесь к черту!

Я сидел, словно на раскаленных углях. Выбежать наружу и успокоить их? Притча мне понравилась. Ребенок прав: конец, рассказанный Костабаром, противоречил всему остальному. Но я понимал и Костабара: когда тебя все время допекают такие люди – это настоящее наказание!

Наконец, у Костабара что-то получилось. Я слышал, как нищие пошли прочь. Он вернулся в дом:

– Уходят! Эти люди – настоящая чума. Раньше они радовались каждому куску хлеба, который им давали. Они брали хлеб и уходили. Но с тех пор как Иисус, Левий и им подобные поселили в них надежду, они стали настырными: они ждут великих перемен, прихода Царства Божия. Тогда они воссядут за богато накрытые столы вместе с Иисусом – они, хромые и калеки, чахоточные и уроды. Тогда настанет их черед получить свой кусочек счастья, который Бог приготовил для них, а люди в нем отказали. И вот с тех пор они лелеют свои бредовые надежды. Они хотят того, что ни одна деревня, ни одно государство и ни один человек не в силах дать им. Таким требованиям место в каком-то другом мире, а не в нашей стране!

– Детей жалко, – сказал я, – что они могут поделать, родившись в бедности.

– Да, ты прав, – согласился Костабар. – Думаешь, мне легко прогонять их? Но что прикажешь делать? Стоит один раз начать подкармливать нищих и детей, как они ринутся ко мне со всей округи. Так поступал Левий. Он приучил людей к тому, что здесь им дают еду. Иногда мне кажется, что это и есть причина, почему он пропал. Просто не смог больше выдержать. Впрочем, может быть, он слишком много взвалил на себя. Какие его доходы, чтобы содержать долгое время всех этих людей? У него, наверное, остался только один выбор: или объявить, что деньги кончились, или бросить таможню! Как бы то ни было, но он исчез. Он ушел с Иисусом. Ты понимаешь, я не хочу кончить тем же. Я хочу, чтобы моя служба здесь кормила меня и мою семью. Я не могу вот так просто бросить все и уйти. Как Левий, разориться из-за благотворительности. Единственное, что я могу, – это вносить свою долю в кассу для бедных. Больше ни на что не хватит.

Было уже поздно. Если мы хотели вовремя попасть в Вифсаиду, нам нужно было отправляться. Верхом на ослах мы не спеша затрусили вдоль берега. Галилейское море блестело в солнечных лучах. Над ним, как бледные тени, высились горы. Близился вечер. Во всем чувствовались спокойствие и безмятежность.

Как вдруг, неизвестно откуда, на дорогу выскочили оборванные дети, с которыми мы повстречались на границе. Они взялись за руки и перегородили нам дорогу.

– Что вы делаете? – спросил я.

– Мы играем в мытарей.

– Какая же тут граница?

– Здесь начинается Царство Божие!

Я уже хотел накричать на них. Но сдержался. Почему бы не доставить радость этим малышам? Я решил подыграть им.

– Ну и что нужно сделать, чтобы войти в ваше царство?

Дети засмеялись. Самый старший сказал:

– Кто же правит этим царством?

– Мы правим. Дети. Нам принадлежит Царство Божие.

– И сколько я должен заплатить за въезд?

– Дай нам чего-нибудь из еды!

– И это – вся плата?

Нет другого царства, в которое так легко попасть. Ты должен только поделиться тем, что у тебя есть. И тогда ты принят.

Я не понял, была ли это игра, или они говорили серьезно. Я сказал:

– Договорились! Вот плата, пустите меня в свое царство.

И я дал им несколько лепешек и фрукты. Их глаза сияли. Они освободили дорогу. Теперь мы могли ехать дальше И эта граница осталась позади.

* * *

Дорогой господин Кратцингер,

остаюсь искренне Ваш,

Мне, конечно, очень приятно, что Вам понравилась последняя глава. Однако Ваш строго научный подход не может не побудить Вас задаться вопросом, а не является ли рассказ о застолье в доме мытаря (Мк 2, 15–17) отголоском проблем, имевших место в общине: во времена раннего христианства люди нуждались в предании, которое бы рисовало Иисуса пирующим вместе с мытарями и грешниками. Так можно было оправдать совместные трапезы христиан-евреев и христиан-неевреев, хотя язычники в еде не придерживались тех же правил, что евреи. В Антиохии конца 40-х годов эта проблема стояла очень остро (ср.: Гал 2:11 слл.). Не была ли вся эта история придумана только затем, чтобы помочь ее решить?

Герд Тайсен

В рассказе изображается таможня на Галилейском море (в Капернауме). Это может быть только одно место – во времена Иисуса между Капернаумом и Вифсаидой пролегала граница, которая потом, el е. н. э., исчезает. С 39 по 44 г., когда Агриппа I объединил части страны к западу и к востоку от Иордана, границы не было. Она исчезает и при его сыне Агриппе II, так что начиная с 54 г. и до конца I в. ее нет. Трудно судить лишь о десяти годах – между 44 г. и 54 г. Но скорее всего обе территории входили в состав одной римской провинции. Отсюда вывод: история о застолье в доме мытаря предполагает ту ситуацию, которая налицо во времена Иисуса, а после 39 г. меняется. Таким образом, этот рассказ возвращает нас в тридцатые годы. Мы оказываемся в том времени, когда совместные трапезы иудеев и язычников в раннехристианских общинах еще не превратились в больной вопрос. Во времена Апостольского собора (в 40-е годы) она в любом случае еще не стояла так остро.

Итак, ведь может же быть, что рассказ о застолье в доме мытаря хранит воспоминание о реальных исторических событиях? При этом никому и в голову не приходит спорить с тем, что его использовали позднее для решения проблемы совместной трапезы в общине!

С пожеланиями всего наилучшего,