Теряю голову. Вчера вечером отправилась в Мишн-дистрикт. Себе сказала, что хочу повидать Сару. Но это был лишь предлог. На самом деле оказалась в ночном клубе, что неподалеку от Шестнадцатой улицы. Раньше там не бывала, но кое-что слышала. Это одно из тайных преимуществ моей профессии.

Заведение провоняло пивом, потом, алкоголем. У темноокрашенных стен жмутся парочки. У стойки бара — любители выпить. Обнаженные танцовщицы с пустыми взглядами устало дергаются на сцене в некоем подобии рока.

Вот-вот должно начаться шоу. Танцовщицы покидают сцену, свет гаснет и вновь зажигается с появлением на сцене первой пары. Женщина в купальнике из дешевой золотистой парчи, с собачьим ошейником, инкрустированным искусственными камнями. Передвигается она на четвереньках; на поводке ее ведет голубоглазый блондин в черных плавках-бикини. В руке он держит толстый черный хлыст. На лице его — дьявольская улыбка. Он нежно поглаживает конец плети, предвкушая тот момент, когда запустит ее в дело.

Потом я увидела его, сидящего за отдельным столиком в дальней кабинке. Он не смотрел на сцену. Он откровенно разглядывал меня. Темные, пустые глаза. Взгляд искоса. Скользкий тип.

Его жилище. Мрачная каморка в нескольких кварталах от клуба. Вонючий матрац на грязном полу. Все это не имело бы значения. Если бы только он мог дать то, что мне нужно. Но он оплошал. Ему не хватило ума и такта. Он все повторял: «Я так и думал, что это именно то, что тебе нужно, детка». И продолжал истязать меня. Он ничего не понял. Абсолютно ничего не понял. Никто из них не смог меня понять.

Только ты.

Трудно было догадаться, какие чувства испытывал Аллегро, читая выдержки из дневника Мелани. На мгновение Саре показалось, что он близок к тому, чтобы разрыдаться. Но уже в следующую минуту лицо его стало суровым и жестоким.

На отдельном листке письма шел постскриптум от Ромео. Аллегро еще не добрался до него. Пока он читал откровения Мелани.

Что он чувствовал? О чем думал? Сара сгорала от любопытства, но спрашивать боялась.

Вместо вопроса прозвучал ее собственный ответ. В нем сквозили упрек, злость и нескрываемое отвращение.

— Это не моя сестра. Я никогда не знала эту… эту женщину. Дикую, необузданную, непредсказуемую.

Новое послание от Ромео было похлеще предыдущего. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Мелани не просто предавалась мрачным фантазиям. Они были своеобразным мотивом ее поступков.

— У меня в голове не укладывается, как может женщина жаждать унижения, пытки. И уж никак не ожидала я этого от Мелани.

— Может, она вовсе и не жаждала этого, — сдавленным голосом произнес Аллегро.

— Что вы хотите этим сказать? — Что он знал о ее сестре такого, чего не знала она? Насколько откровенна была с ним Мелани? И насколько близки они были? Ужасно. Она-то думала, что утаивает от Аллегро секреты своей сестры, а, возможно, все было совсем наоборот.

И ты хотела довериться ему. Глупая, легковерная идиотка. Вечно ты оказываешься в дураках. Тебя так просто обвести вокруг пальца.

— Только то, что я и сам не знаю ответа, — сказал Аллегро, и в голосе его прозвучали обида и раздражение. — Я же не психиатр. Спросите своего приятеля Фельдмана.

Сара поморщилась. Спросить Фельдмана. Верно. Этот вездесущий сукин сын наверняка найдется с ответом. У него они припасены в избытке.

Вновь перед глазами возникла сцена в кабинете Фельдмана, случайным очевидцем которой она оказалась четырнадцать лет тому назад. Все это время она старательно гнала прочь эти воспоминания. Сейчас они вновь ожили. Не столько мучительно было возвращаться к ощущениям, которые она испытала, застав Фельдмана и Мелани в объятиях друг друга, сколько думать о том, что же происходило в кабинете психиатра после ее позорного бегства. Неужели Мелани делилась с Фельдманом своими мазохистскими фантазиями — как, возможно, делилась с Аллегро и всеми остальными своими поклонниками? Возбудили ли Фельдмана ее откровения? Неужели в те минуты, когда ее терзала рвота, сестра и доктор предавались пороку?

Да, конечно, так оно и было. Она явственно представила себе весь пошлый сценарий. И уже не могла избавиться от назойливого видения. На ее глазах разыгрывалось отвратительное зрелище.

Они не разжимают объятий. Их лица блестят от пота. Дыхание громкое, хриплое. Они уже не властны над собой.

— Хочешь его? Хочешь? — Он поддразнивает ее хрипловатым шепотом, кивая на свой возбужденный пенис. О, он такой огромный, твердый.

Мольба Мелани:

— Я хочу его. Хочу.

Грубый смех Фельдмана. Теперь она в его власти. Теперь он может делать с ней все, что захочет. Она послушно исполнит его волю.

Она это знает. Она этого хочет.

Он грубо опрокидывает ее на кушетку. Она обмякшая, как плюшевая кукла. Тяжело дышит.

О да, она его хочет. Она в его ловушке. Она готова отдаться ему.

Посмотри, как светятся желанием ее глаза. И эта похотливая улыбка на губах.

Он опускается на нее. Варварски срывает с нее блузку, юбку, кружевной лифчик…

— Нет, подожди, подожди. Нет…

В глазах Мелани ужас.

Сара видит его, чувствует его, он словно проникает в глотку. Оставляя после себя прогорклый, отвратительный привкус. Но она, как зачарованная, продолжает наблюдать.

Он обрушивается на нее с кулаками, месит ее, словно тесто. Заламывает ей руки за спину, связывает их галстуком, вновь опрокидывает.

— Ты этого хотела, малышка? — грубо шепчет он, не прекращая побоев.

А она все плачет. Только теперь обреченно приговаривая:

— Да, да, да…

Зачем она так истязает себя? Неужели недостаточно тех мучений, которые приносит ей память, вызывая к жизни воспоминания о реальных событиях? К чему еще эти мрачные фантазии? Зачем воображать чудовищную сцену близости Мелани и Фельдмана? Может, в ней подсознательно зреет мысль о том, что Фельдман как никто другой годится на роль Ромео? Почему бы тогда не ввести его в список подозреваемых? В самом деле, почему?

— Есть еще что-нибудь? — Голос Аллегро прозвучал глухо, словно донесся из дальнего конца длинного туннеля.

— Еще?

— Раз уж вы решились на откровенность, Сара…

Нет смысла скрывать эти зловещие послания. Она достала из сумки еще одно письмо и послушно протянула Аллегро.

Тот молча прочитал, потом поднял на нее взгляд.

— Я знаю, насколько это для вас болезненно.

Она никак не могла сфокусировать на нем взгляд. Перед глазами мелькали грязные искаженные тени. Но его присутствие она ощущала отчетливо. Чувствовала его пропитанное алкогольными парами дыхание. Смешанное с запахом ментола. Освежающие пастилки?

А по ту сторону двери, как ей казалось, притаился Ромео. Он, словно тигр, распластался на холодном полу и злобно урчал, облизывая лапы, — прислушиваясь, наблюдая, выжидая, когда настанет подходящий момент и он сможет броситься на свою добычу.

— Очевидно, Мелани была увлечена тем мужчиной, о котором писала. Это постоянное обращение «ты». Несомненно, он дал ей то, чего не могли дать другие… — тихо прошептала она. — Должно быть, речь шла о Ромео.

— Вполне возможно, — безучастно произнес Аллегро, запихивая в карман брюк листики из дневника Мелани.

Сара поморщилась. Аллегро забирал с собой то немногое, что оставалось у нее от сестры. Еще одно предательство. Не такой ли приговор вынес бы ты, Фельдман? Но как тогда быть с твоим предательством? Я же видела вас вместе… видела тебя.

— Скажите, о чем вы думаете, Сара. — Аллегро пришлось дважды повторить свою просьбу.

— Вы решите, что я… сумасшедшая.

Он улыбнулся.

— Я люблю сумасшедших. Так что не смущайтесь.

— Я думала о Фельдмане. Что, если это он? Что, если он и есть Ромео?

— Что вам дает основание так думать?

Только потому, что тон его был бесстрастным, Сара решилась на откровенность.

— Фельдман и Мелани вполне могли быть любовниками.

— Этого обстоятельства недостаточно для того, чтобы подозревать Фельдмана, — возразил Аллегро.

Она отвернулась. Насколько легко ей было представить Мелани и Фельдман в роли любовников, настолько же абсурдной казалась мысль о том, что психиатр мог быть тем маньяком-убийцей, который зверски насиловал женщин и крал их сердца.

Вагнер позвонил Эмме Марголис в начале второго ночи. Несмотря на столь поздний час, она тут же сняла трубку.

— Похоже, я вас не разбудил.

— Кто может спать сейчас?

— Я звоню от Сары. Кто-то пытался пробраться к ней в квартиру. Мы с Джоном хотим, чтобы она на какое-то время переехала отсюда. Она говорит, что переселится в отель, но я…

— Сейчас же везите ее ко мне, — взволнованно произнесла Эмма. — Она может жить у меня, сколько ей захочется.

— Хорошо, — сказал Вагнер и кивнул своему партнеру, который стоял рядом. — Она сейчас укладывает вещи. Через двадцать минут мы будем у вас.

— Я пока приготовлю чего-нибудь успокоительного. Да и мне пара таблеток валиума тоже не помешает.

— Вы не будете жалеть о том, что суетесь в это дело?

— Может, если бы я сунулась раньше… — Эмма не договорила. — Нет, Вагнер, жалеть я не буду.

Часа в два ночи Аллегро и Вагнер сидели в кафе на первом этаже Дворца правосудия. Доставив Сару к Эмме, Вагнер вернулся в офис и застал там своего коллегу, который сидел за рабочим столом, уткнувшись в досье Ромео. Вагнер вытащил Аллегро на чашку кофе — пауза была просто необходима, ведь впереди был напряженный рабочий день.

В кафе витали запахи китайской кухни. Ничего удивительного. Днем повара-китайцы потчевали посетителей кафе разнообразными национальными блюдами — начиная от яичных рулетов и жареного риса и кончая креветками по-сычуаньски и «ло-мейн».

Вагнер заметил, что Аллегро внимательно следит за тем, как он уплетает огромный кусок яблочного пирога. Он улыбнулся.

— За обедом мне не удалось поесть всласть.

Аллегро вспомнил, что вечером Вагнер навещал своего отчима в Леди.

— Ну, как поживает старый говнюк? — спросил Аллегро, добавив сахара в кофе. Старым говнюком окрестил отчима сам Вагнер.

— Говнюк он и есть говнюк, — ответил Вагнер закуривая. — Начал жаловаться на то, что полетела передача у «короллы», которую я купил ему на нашем аукционе в прошлом году. Даже не удосужился открыть мой подарок ко дню рождения. А уж когда узнал, что это не бутылка, скорчил такую физиономию… Можно подумать, будто не пил целую вечность. А сам уже еле на ногах стоял, когда я приехал.

Аллегро нахмурился. В памяти всплыли воспоминания о запойных деньках, которых в его жизни было предостаточно. Может, поэтому он и сидел сейчас с Вагнером именно за чашкой кофе. Втайне мечтая о заветной бутылке «Джим Бим», которая, словно возлюбленная, ждала его дома.

— Зачем ты вообще тогда поехал к нему, зная, что он опять напьется?

Вагнер пожал плечами.

— Мать моя обожала дни рождения. И Джо тоже. Одному Богу известно, за что. Наверное, я делаю это для нее. Она была бы рада узнать, что я навещаю Джо в дни его рождения. Глупо, да?

Аллегро что-то буркнул себе под нос.

Ему было одинаково противно хлебать сейчас этот кофейный суррогат и обсуждать пьяницу-отчима Вагнера.

— Что ты думаешь насчет происшедшего? — спросил Вагнер.

Аллегро нахмурился.

— Возможно, в этом есть свои плюсы. Парень явно начинает рисковать. И, чем активнее мы будем выманивать его из норы, тем больше у нас шансов поймать его.

— Не мы же его выманиваем. Сара. Ведь не станешь же ты отрицать, что он отважился на эту вылазку только после ее выступления по телевидению.

Аллегро взглянул на коллегу.

— Сара говорила что-нибудь, пока вы ехали к Эмме?

— Она расстроена тем, что мы не поймали мерзавца. Я сказал ей, что тоже расстроен.

— Выходит, нас трое таких расстроенных.

— Завтра пощиплем Перри?

Аллегро кивнул головой.

— Да, и Деннисона с Фельдманом тоже.

— Деннисона уж непременно. Помнишь, что он плел насчет свадебного ужина? Так вот, перед отъездом в Леди я побеседовал с менеджером в «Коста». Деннисон переговорил с ним об этом, пока доктор пудрила нос. Когда же менеджер подошел к столику и поздравил ее, она, как ему показалось, была очень удивлена и вела себя так, будто не понимает, о чем идет речь. Я бы сказал, Деннисон бежит впереди паровоза. — Вагнер сделал паузу. — Или стряпает себе алиби.

Аллегро слабо улыбнулся.

— Готов спорить на что угодно: она не вернулась бы к нему.

— А Фельдман? Этот старикан — и вдруг Ромео? Что-то я не представляю его в такой роли.

— Он был ее наставником или — как хочешь его называй. Сара первая упомянула о нем как о наиболее вероятном кандидате в убийцы.

Вагнер закатил глаза.

— Фельдман и Мелани — любовники? Но он явно не предел мечтаний для женщины. Я бы даже сказал, что он просто отвратителен.

— Ты же не женщина.

Вагнер ухмыльнулся.

— Верно подмечено.

— Мелани консультировалась с ним по поводу некоторых своих пациентов. Может, рассказывала ему и о Перри. Или еще о каком-нибудь шизике, который тоже подходит на роль подозреваемого. — Аллегро провел рукой по лицу. Жесткая щетина царапнула ладонь. — Похоже, денек у нас сегодня будет жарким.

В общем-то, и до сих пор они не сидели без дела. После убийства Мелани группа по поимке Ромео была увеличена вдвое. Полицейские работали день и ночь, проверяя алиби всех подозреваемых, опрашивая их подчиненных, знакомых, родственников на предмет обнаружения улик. Они прочесывали секс-клубы, предъявляя там фотографии жертв Ромео. Если случалось, что кто-то узнавал женщин по фотографиям, тут же следователь предлагал взглянуть на фотоснимки подозреваемых. Не был ли замечен кто-то из них рядом с убитыми? А может, они посещали клуб отдельно?

Минут двадцать назад Аллегро поднял с постели одного из своих сотрудников, приказав ему отыскать того негодяя, о котором писала в своем дневнике Мелани. Парня, которого она подцепила в баре на Шестнадцатой улице.

У Аллегро пересохло во рту. Он представил Мелани в убогой конуре с этим ублюдком. И тут же подумал о припрятанной дома бутылке виски.

Эмма Марголис расправила плюшевый цветастый плед.

— Этот диван очень удобный. Я покупала его для родителей Дугласа, — сказала она Саре.

— Дугласа?

— Да, это мой бывший муж. Его родители так радовались нашему разводу, что даже устроили вечеринку по этому поводу.

Сара с трудом сдерживала зевоту.

Эмма виновато улыбнулась.

— Как бы то ни было, если уж вечно всем недовольные родители Дугласа спали на этом диване и не жаловались, значит, он должен быть чертовски удобным.

Сара выдавила из себя слабую улыбку в ответ.

— Я уверена, что так оно и есть.

Эмма нахмурилась.

— Что-то я заболталась. Вообще-то я не болтлива. Ненавижу болтунов.

— Вы очень расстроены, — тихо произнесла Сара.

— Да, но все равно это не сравнимо с тем, что переживаете сейчас вы. — Она теребил шнурок на своем бледно-голубом фланелевом халате. — У вас есть в чем спать? Я могу одолжить вам ночную сорочку. Или пижаму. Что хотите. — Она засунула руки в глубокие карманы халата. — Я вас, наверное, утомила своей опекой?

— Нет. — По правде говоря, Сара была тронута вниманием Эммы. Давно уже не чувствовала она заботу…

— Завтра спите сколько угодно. Я почти весь день буду дома.

— Разве завтра вы не готовитесь к вечернему эфиру?

— Я отъеду в час на студию, но к четырем вернусь домой, если только не произойдет ничего сверхъестественного. Да, кстати, чтобы вы знали: мой номер телефона не значится в справочниках, так что вам не стоит волноваться насчет нежелательных звонков… ну, от репортеров или… мало ли от кого.

— Он никогда не звонит по телефону. Не думаю, что он будет звонить сюда.

— Откуда такая уверенность? — спросила Эмма.

— Он наверняка боится, что я узнаю его голос.

Эмма насторожилась.

— Вы говорите так, словно не сомневаетесь в том, что это кто-то из числа ваших знакомых. Есть идеи на этот счет?

— Это что, домашняя заготовка для завтрашнего вечернего эфира? — устало произнесла Сара.

— Черт возьми, Сара. Неужели вы не понимаете? — возмутилась Эмма. — Этот маньяк отнял у меня двоих друзей. Чувство вины не оставляет меня ни днем, ни ночью. Меня гложет сознание того, что я не уберегла их от смерти, более того — даже спровоцировала ее. Мне становится не по себе при одной лишь мысли об этом. И еще — очень страшно. Я тоже хочу остановить его. Остановить, прежде чем он пополнит вами список своих жертв. — С этими словами она развернулась и направилась к двери.

— Подождите. Пожалуйста.

Эмма остановилась.

— Вам что-нибудь нужно? — сердито спросила она.

— Нет. То есть, да. Извините меня, Эмма. Я не хотела… я вообще уже не соображаю, что говорю. Да и о чем думаю тоже. — Сара никак не могла решиться довериться кому-то. Ей так не хотелось рисковать своей независимостью.

Она присела на край дивана. Провела пальцами по желтым цветкам на плюшевом пледе.

— Уступить сейчас, сдаться — проще всего. И, возможно, в конце концов я и приду к этому. Так много всего на меня навалилось. Иногда мне кажется, что он уже одержал победу, что именно я буду следующей жертвой и… а, в общем-то, какая разница…

— Сара, секунду…

— Джон Аллегро считает, что я сунулась в вашу программу лишь в подражание Мелани. Но это не так. До того как Мелани… убили, я шла по жизни своим путем — своим, понимаете? И меня вовсе не волновало, как и чем живет сестра. Собственно говоря, я и над своей жизнью не очень-то задумывалась. И вот теперь эта беспечность и безразличие оборачиваются против меня. Угрызения совести не дают мне покоя, рвут в клочья мою плоть, объедки же потом достанутся Ромео.

— Не говорите так, Сара. За вами круглосуточно наблюдают полицейские. Вы под их надежной защитой до тех пор, пока не поймают этого психопата.

— Если поймают. Я не могу сидеть здесь и ждать, Эмма. Тридцать два года я все жду, скрываюсь от проблем, покоряюсь судьбе, вместо того чтобы действовать самостоятельно и самой вершить свою судьбу. Вы вот сказали, что дружили с Мелани. Она была откровенна с вами? Я не имею в виду телеэфир.

Эмма кивнула головой.

— Она, наверное, объясняла, почему некоторые женщины так подвержены… сексуальным извращениям?

— Ну… как вам сказать… однажды мы все вместе обсуждали проблему садомазохизма.

— Все вместе?

Эмма уставилась в пол.

— Это было после записи последней телепередачи. Там, во Дворце правосудия. Мы задержались после съемки. Я, Мелани, Аллегро и Вагнер. Завели разговор о том, что, может быть, именно заниженная самооценка толкает некоторых женщин к садомазохизму. Мелани тогда сказала, что, возможно, причина кроется в обостренном чувстве вины, которое испытывают эти женщины. Отсюда — острая потребность в наказании за свои порочные сексуальные фантазии и презренные мысли…

— Продолжайте.

Эмма вздохнула.

— Кажется, Аллегро что-то говорил о том, что, по его мнению, садомазохизм для женщин — это секс без ограничений, не отягощенный муками совести. Мол, нельзя же упрекнуть женщину в том, что ей нравится процесс истязания. Помню, меня это ужасно взбесило. Я сказала, что он несет чушь. Вагнер согласился со мной. Я была уверена в том, то и Мелани нас поддержит. Но она была солидарна с Аллегро, сказав, что многие девушки в силу своего воспитания воспринимают секс как некий порок и соглашаются на него только по принуждению. Я лишь усмехнулась в ответ на это. Но что меня шокировало…

— Что?

— То, как Мелани бросилась оправдывать женщин, которых возбуждает лишь грубый секс. Она говорила о том, что они на самом деле хотят быть порочными, бесстыжими, грязными.

Сара чувствовала, как бешено бьется сердце.

— Я сказала, что за такие теории феминистки вздернули бы ее на дыбе.

Сара пристально вгляделась в ее лицо.

— Вас это огорчило.

Эмма безучастно произнесла:

— Что вы от меня хотите, Сара?

— Я хочу понять. Разве вы не видите? Я отчаянно хочу понять, Эмма. — Она поколебалась и добавила: — Ведь наряду с гнусными записками и романтическими подарками Ромео присылает мне страницы из дневника Мелани.

— О Боже.

— Вы знали о дневнике?

— Я знала, что она ведет дневник. Однажды она сказала мне, что для нее это своего рода отдушина. Только дневнику она может доверить свои сокровенные мысли и чувства. И фантазии. Она и мне порекомендовала вести дневник. — Эмма слегка улыбнулась. — Иногда у нее проскальзывали менторские замашки.

— Она когда-нибудь делилась с вами своими фантазиями?

Эмма не ответила.

Сара истолковала ее молчание как утвердительный ответ.

— И у вас были подобные фантазии? Вы говорили о них Мелани?

— В этом не было необходимости. Она уже знала.

— Не понимаю.

— Около года тому назад я готовила передачу об альтернативном сексе. В Институте психоанализа в Бэй-Эриа я беседовала со многими специалистами в этой области, встречалась и с полицейскими, которые патрулируют злачные кварталы города. Так я познакомилась с Вагнером. Уговорила его взять нас с оператором в один из секс-клубов. — Эмма нерешительно добавила: — Я увидела там вашу сестру, Сара.

— Вы видели Мелани…

— Это не то, что вы думаете. Она не искала там знакомств. Майк сказал мне, что хозяйка клуба была ее пациенткой и попросила ее прийти.

— Вы с Мелани когда-нибудь говорили об этом?

— Да, уже потом. Когда подружились. Она сказала, что видела меня в клубе, и я призналась ей в том, что секс-шоу меня возбудило.

— А ее?

— Она не сказала. Если честно, мы больше говорили о своих бывших мужьях.

— Она говорила с вами о Билле Деннисоне?

— Немного. Я ей сказала, что одно время была его пациенткой.

— Вы лечились у Билла?

Эмма скорчила гримасу.

— Да всего два месяца, потом бросила. Меня раздражали его вопросы насчет моих сексуальных фантазий. А когда я призналась, что была в том секс-клубе и шоу меня возбудило, он начал буквально выпытывать у меня подробности. Мне было очень неловко. Он как будто и сам возбуждался от этих расспросов. Все это я ему и высказала прямо в глаза. Он заявил, что это мои домыслы. Я обозвала его шарлатаном, и на том мы расстались. — Взгляд ее вдруг стал задумчив. — Может, Деннисон и был прав. Может, я и впрямь поддалась эмоциям. Но я не могла быть до конца откровенной с ним. Есть одно обстоятельство…

— Что за обстоятельство?

Эмма хрустнула пальцами. Лоб ее прорезали глубокие морщины.

— Дело в том, что это был не первый мои визит… — Она избегала смотреть на Сару. — Пару раз я уже бывала в подобных клубах. Собственно, это и натолкнуло меня на мысль сделать такую передачу. С той женщиной… юристом… я познакомилась в оздоровительном клубе… за несколько месяцев до этого… — Она замолчала. Губы ее дрогнули, а в темных глазах промелькнула боль — признание давалось ей нелегко.

Сара в упор смотрела на нее. Она чувствовала, что вот-вот встанут на свои места звенья логической цепочки.

— Так это была она? Та подруга, о которой вы мне рассказывали у Фельдмана после похорон? Первая жертва Ромео? Какая-то Дайана. Колман? Корман?

— Корбетт, — бесцветным голосом произнесла Эмма. — Да. Дайана уговорила меня пойти в секс-клуб. Я не то чтобы очень сопротивлялась. С Дугом мы к тому времени уже расстались. Настроение у меня было подавленное. И потом… мне было любопытно. Дайана представила дело так, что мы только посмотрим мужской стриптиз. — Она нервно теребила кушак халата.

— Так оно и вышло?

— Нет. Все оказалось гораздо серьезнее. Увидев то, что происходит на сцене, я чуть не выбежала из зала — такая меня охватила паника. Но Дайана удержала меня, убедив в том, что все происходящее — чистая условность. Что все мы взрослые люди и никакого насилия над нами быть не может. Ничего не произойдет вопреки моему желанию.

— Она была права?

— Да.

— Где это было?

— В клубе на окраине города. Помойка, конечно, бывший дружок Дайану показал ей это местечко. В тот вечер мы с ней были всего лишь зрителями. Сначала нам показали пародию на гомосексуалистов, потом на сцену вышли двое транссексуалов, которые разыграли отчаянную рукопашную схватку. На обратном пути домой мы весело хохотали. Я согласилась еще раз сходить с Дайаной в этот клуб в следующий уик-энд.

— И во второй раз вы тоже были лишь зрителями?

Эмма отвернулась.

— Скажем так: в тот вечер мы уже не смеялись по дороге домой.