После того как детектив Вагнер удалился, оставив ее в парке одну, Сара задумалась, стоит ли ей вернуться в офис и попросить Берни съездить с ней в клинику «Белльвиста Лодж» в Беркли-Хиллз. Поразмыслив, она решила, что поедет к отцу одна.

Получив у грозного охранника пропуск, Сара въехала на территорию частной клиники. Колеся по извилистым аллеям парка, она испытывала странное чувство отрешенности. Кругом были разбиты живописные сады с фигурно подстриженными деревьями и кустарниками, их рассекали аккуратные пешеходные тропы, очерченные стройными рядами эвкалиптов и кипарисов. Само здание клиники, раскинувшееся на склоне холма, внешне очень напоминало английское загородное поместье — величественное и строгое одновременно. Внутри располагались тридцать роскошных апартаментов с индивидуально подобранной античной мебелью. В их интерьере присутствовали также и предметы, которые были дороги гостям как память о собственном доме.

В «Белльвиста» гостей — прикованных к постели, дряхлых, склеротичных или выживших из ума стариков, многие из которых совершенно не представляли, где находятся, и даже забыли, как их зовут, — никогда не называли пациентами. И даже формой одежды медперсонала были не привычные белые халаты, а, к примеру, белые теннисные шорты.

Сару всегда коробило от этого маскарада, Можно было, конечно, притворяться вместе со всеми, закрывая глаза на то, что все гости «Белльвиста» в той или иной мере страдали болезнью Альцгеймера и большинство из них, если не все, были обречены умереть в этих стенах. С тех пор как ее отец поселился в санатории, некоторые уже «ушли» — так завуалированно комментировал медперсонал смерть своих подопечных. Как-то в разговоре с Сарой Мелани с гордостью заметила, что эти «уходы» тщательно скрывали от гостей. Что за фарс.

«Бедная Мелани», — подумала Сара. Кто бы мог подумать, что ее смерть будет так широко разрекламирована. И соблюсти таинство никак не удастся.

Подрулив к автостоянке для посетителей, что находилась по правую сторону здания, Сара почувствовала, что ее хваленая выдержка, словно изношенная тряпка, превратилась в труху. Она выключила зажигание, но не спешила выходить из машины, надеясь, что вскоре к ней вернется самообладание и она сможет предстать перед отцом с печальной вестью.

Может, было бы лучше, если бы сегодня он оказался в одном из своих настроений и не смог бы осознать случившееся? А если вдруг он будет в ясном уме — как отреагирует? Сара невольно вернулась мыслями к событию двадцатилетней давности, надолго омрачившему их жизни. Во всяком случае, ее жизнь. Смерть матери. Она многое изменила и в настоящем, и в будущем дочери, вторглась в ее сознание, поселилась в снах, повлияла на личную жизнь — или, вернее, на ее отсутствие, что одно и то же.

Нет, Фельдман. Я не осуждаю ее. Ну, может, за то лишь, что умерла.

Солнечный луч пробился сквозь кроны деревьев и ударил в боковое стекло автомобиля. Сара почувствовала тепло на щеке, но кровь оно не согрело. Она вдруг устыдилась того, что вспомнила о матери, в то время как должна бы думать о Мелани и об отце.

И еще о Ромео. Не забывай о Ромео. Теперь и он невольно стал частью ее жизни. Непрошеный, незваный, нежеланный.

Это твоя вина, Мелани. Ты создала этого монстра. Теперь я повязана с Ромео на всю жизнь. А ты ведь знаешь, я слаба и всегда пасую перед монстрами.

Она ощутила неприятное жжение. И, лишь когда поднесла руку к лицу, поняла, что это горячие слезы струятся по щекам. Она плакала впервые за долгие годы.

В ее слезах выплескивалось не только горе. Что-то еще. Вина? Стыд? Страх?

Сара с силой распахнула дверцу, выбралась из машины и побрела по гравиевой дорожке. Она чувствовала себя обмякшей, опустошенной. Поднимаясь на крыльцо, она даже схватилась за резные деревянные перила, боясь оступиться.

Просторный, отделанный дубовыми панелями вестибюль клиники ассоциировался в сознании Сары с помпезным интерьером эксклюзивного мужского клуба — разве что сигарного дыма не хватало. Таблички «не курить» были развешаны повсюду.

Одна гостья — на вид лет шестидесяти с небольшим, в строгом сером габардиновом платье с кружевным воротником, сидела в инвалидной коляске возле холодного камина и вязала шерстяной шарф в голубую и желтую полоску. Завидев Сару, старушка подхватила свое вязанье и заботливо спрятала его в корзинку.

Престарелый джентльмен, устроившийся у окна, был занят оживленной беседой с самим собой. Через каждые несколько слов он делал паузу, словно выслушивая ответ, затем возобновлял прерванный разговор. На появление Сары он никак не отреагировал.

В дальнем конце вестибюля за античным письменным столом сидела миловидная пожилая женщина. Ее темные волосы были коротко и стильно подстрижены, одета она была в твидовый костюм и голубую шелковую блузку. С виду она очень напоминала гостиничного портье. На самом деле Шарлотта Харрис числилась старшей медсестрой «Белльвиста».

Она приветливо улыбнулась, узнав Сару, но в улыбке ее промелькнуло и сочувствие. Вскочив из-за стола, она поспешила ей навстречу.

— Я так огорчена, — полушепотом произнесла Шарлотта Харрис, взяв Сару под руку.

Сара встревожилась. Огорчена? Неужели что-то случилось и с отцом? Все то немногое, что оставалось от ее семьи, рухнуло в одночасье?..

— Мой отец…

— Он еще не знает, — поспешила заверить ее медсестра. — Доктор Фельдман сказал, что будет лучше, если…

Сара изумленно уставилась на нее.

— Фельдман?

— Он приехал десять минут назад. Ждет вас в Жасминной комнате.

Сара неохотно подчинилась медсестре, когда та повела ее, как поводырь слепого, через вестибюль и далее по узкому, устланному розовой ковровой дорожкой, коридору. Вскоре они подошли к обитой дубовыми панелями двери, на которой висела латунная табличка с надписью «Жасминная комната». Столь поэтичное название было присвоено комнате отдыха врачей клиники «Белльвиста».

Доктор Стэнли Фельдман был в комнате один. Как только ввели Сару, он поднялся с виндзорского кресла, пересек богато убранную комнату и, подойдя к ней, собственническим жестом схватил ее свободную руку. Передав Сару доктору, Шарлотта Харрис вышла из комнаты.

Некоторое время они молчали. Сара вдыхала знакомый сладковатый запах табака, которым был пропитан Фельдман. Хотя он и был на целых два дюйма ниже ее ростом, у Сары — впрочем, как и всегда, — возникло странное ощущение, будто маститый психиатр смотрит на нее сверху вниз. В этом смысле Фельдман очень напоминал ей отца.

Собственно, этим их сходство и исчерпывалось. Фельдман, полная противоположность отцу Сары — высокому, рафинированному, классическому красавцу, — был невзрачным, костлявым коротышкой со спутанными седыми волосенками. Лицо его было изрыто оспинами — наследие прыщавой юности. Одевался он в высшей степени безвкусно. В тот день на нем был мешковатый коричневый пиджак с потертыми кожаными заплатами на локтях. Но, даже несмотря на свою внешнюю непривлекательность, в кругу весьма взыскательных коллег-психоаналитиков Фельдман слыл личностью легендарно харизматической. В свои шестьдесят он нисколько не утратил обаяния и жизненной энергии.

Сара вгляделась в рябое лицо Фельдмана, пытаясь прочитать в нем отклик на трагедию, но так и не смогла пробиться сквозь плотную завесу бесстрастности. Впрочем, ей это никогда не удавалось. Она подумала о том, что из психиатров, должно быть, получаются неплохие игроки в покер. Фельдман-то уж наверняка был настоящей карточной акулой.

— Как ты узнал? — хрипло прозвучал ее голос. В горле у нее пересохло.

— Мне позвонил Билл Деннисон, — вкрадчиво произнес он, увлекая ее к одному из кресел, стоявших возле широкого окна, из которого открывался яркий вид на помпезные садовые скульптуры.

— Плохие новости циркулируют быстрее.

— С ним связался один из полицейских, дежуривших на месте преступления. Просил его известить пациентов Мелани. Билл позвонил мне в офис. Я обещал ему поговорить с тобой. — Фельдман выдержал паузу, явно выжидая, пока она сядет.

Она послушно села, хотя ей этого и не хотелось. Слишком велико было нервное возбуждение, и уже подкрадывался приступ клаустрофобии. Впрочем, для Фельдмана ее реакция не была неожиданностью. Как лечащий врач, он слишком хорошо знал особенности ее неустойчивой психики. И это была не единственная проблема их взаимоотношений.

— Давно мы с тобой не общались, Сара.

У нее вырвался резкий смешок.

— А я так привыкла к тому, что ты всегда находишь подходящие моменту слова.

Он сел напротив, подался вперед, оперевшись локтями об узловатые колени.

— Ты ведь не на меня хочешь излить свой гнев, Сара.

— Так-то лучше. Вот такого Фельдмана я знаю и люблю.

— Думаешь, это поможет?

— Хватит молоть чушь, Фельдман. Моя сестра убита. Зверски убита. И ничем здесь уже не поможешь.

— Действительно, реальность не изменишь, но облегчить ее восприятие можно.

— Негодяй! — выпалила она в порыве гнева. Она чувствовала, как вибрируют в голове волны, даже слышала их злобное шипение. Потеряв самообладание, она взбрыкнула, и пробковая подошва ее сандалии задела правую голень Фельдмана.

Психиатр поморщился — но, скорее, от удивления, а не от боли. Его молчаливая реакция раззадорила ее еще больше. Сара резко подалась вперед и, вцепившись обеими руками в лацканы его пиджака, встряхнула психиатра.

— Ну хоть бы изобразил убитого горем любовника!

Он крепко сжал ее запястья.

Она еще сильнее тряхнула его и, соскользнув с кресла, упала на колени.

— Признайся же, черт возьми. Хотя бы признайся, что любил ее.

— Прекрати, Сара, — резко сказал он.

Но ее уже было не унять. В нее словно вселился дьявол. Она исступленно колотила Фельдмана по лицу, по груди. Она закрыла глаза, но все затянуло красной пеленой, которая предательски засасывала ее. Она заставила себя открыть глаза.

Тщетно пытаясь уклониться от ее ударов, Фельдман поначалу смотрел на нее как на сумасшедшую, но внезапно рот его искривился, как будто впился в кислый лимон.

Она все еще хлестала его по лицу, когда вдруг с изумлением обнаружила, что он беззвучно плачет и по щекам его катятся крупные слезы. Занесенные для очередного удара руки так и застыли в воздухе.

Он медленно притянул ее к себе.

— Сара, — прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы.

Сдавленный крик сорвался с ее губ. Она увернулась от его объятий, резко отпрянула назад и, ударившись о подлокотник кресла, приземлилась на пол.

С трудом поднявшись, она плюхнулась в кресло. Вскоре она уже изумленно разглядывала Фельдмана. Психиатр был, как ни странно, сдержан и спокоен. Даже слезы, словно по волшебству, высохли на его щеках. Гнев ее сменился завистью. И потом — смущением.

Неужели все это было наяву — ее истерика, его объятия? Неужели он действительно прошептал «Сара» столь же нежно и мелодично, как однажды шепнул имя Мелани? Фельдман оставался бесстрастным, как будто вовсе не было этой вспышки эмоций. Впрочем, он всегда был скрытен.

— Подождем несколько дней, Сара, а уж потом расскажешь отцу о случившемся, — с твердым венгерским акцентом произнес он. — Сейчас он неважно себя чувствует. И потом, тебе самой нужно время, чтобы смириться с утратой. Иначе не хватит сил поддержать отца.

— А как же похороны? Ему ведь нужно присутствовать на похоронах?

— Не знаю, нужно ли. Это мероприятие может оказаться слишком тягостным для него. — Фельдман устремил на нее пристальный, оценивающий, высокомерный взгляд, который ей до сих пор не удалось вычеркнуть из своей памяти. — Впрочем, и для тебя тоже.

— Я справляюсь. — Усилием воли она заставила себя выдержать его взгляд, иначе опытный психиатр мог без труда уловить ее минутную слабость. Но и это не помогло. На Фельдмана ее показная храбрость впечатления не произвела.

— Я бы хотел, чтобы ты пару месяцев посидела на лекарствах.

— Нет, — решительно отвергла она его предложение, как будто речь шла о дозе яда, а не о транквилизаторах, которые она принимала в недавнем прошлом.

— Сара, в этом нет ничего…

Она вскочила с кресла.

— Пошел ты!..

Он устало махнул рукой. Окинул ее участливым взглядом.

— Ну, хотя бы зайди в институт, — умоляюще произнес он. — Нужно же снять стресс. Тебе даже не придется видеться со мной. Я устрою так, что…

— Не надо ничего устраивать. Мне психиатр не нужен, — категорично заявила она и направилась к двери.

— Куда ты, Сара?

— Иду к отцу.

— Подожди.

— Мелани хотела, чтобы я его навестила, я намерена выполнить ее просьбу, только и всего. Я не буду ему ничего говорить до тех пор, пока ты не разрешишь мне это сделать. Просто побуду с ним немного. Потом поеду домой и…

Фельдман встал и подошел к ней. На нее опять пахнуло фруктовым ароматом табака.

— И что потом, Сара?

— Вскрою себе вены. Разве не этого ты от меня ждешь? Успокойся, Фельдман. Я постараюсь не повторяться, — лукаво улыбнулась она.

Психиатр не поддержал ее шутливого тона.

— Что ты собираешься делать, Сара?

— Я действительно не знаю. — В горле у нее пересохло, першило.

Он легко коснулся ее плеча.

— Я подумала о том, что когда-нибудь мы с Мелани встретимся, — сказала она, поморщившись от собственного признания. — Спасибо, Фельдман. Я прекрасно справлялась с собой, пока не вмешался ты.

Она широко распахнула дверь.

— Я позвоню тебе, Сара. Если ты передумаешь насчет медикаментов или курса терапии…

Она обернулась и устремила на него холодный осуждающий взгляд.

— Но ведь у тебя была связь с Мелани, Фельдман?

Отец устроился в шезлонге в солярии, что находился в южном крыле клиники. Отсюда открывался живописный вид на зеленые холмы, усыпанные сказочными домиками. На нем была бледно-голубая рубашка с расстегнутым воротом, светло-серые шерстяные брюки и темно-серый кашемировый жакет. Рассеянный солнечный свет бликами ложился на его лицо, и Саре отец вдруг предстал таким, каким она помнила его по далекому детству — красивым, строгим, божественно-величественным.

Когда дверь за ней закрылась, Симон Розен обернулся и улыбкой встретил появление дочери.

Увидев довольное выражение его лица — редкий случай, — Сара с облегчением подумала о том, что сегодня отец в форме.

Однако, уже приблизившись к нему, она заметила, что улыбка на его губах меркнет и взгляд хмурится. Как хорошо знаком был ей этот взгляд. Как ее коробило от него, и она начинала ненавидеть себя в эти минуты. Но, как ни странно, сейчас она была ему рада. Во всяком случае, взгляд этот был привычен. Встречи с отцом редко протекали в иной атмосфере.

Она подошла совсем близко, и отец еще больше помрачнел. Теперь он уже смотрел на нее с нескрываемым отвращением.

— Что, скажи на милость, ты сотворила со своими волосами? — раздраженно спросил он. Этот мерзкий тон отец, казалось, приберегал исключительно для нее.

— Я… ничего, — пробормотала она, застыв в изумлении. Вот уже несколько лет она не меняла прическу. Он не помнит. Он опять в другом измерении.

— Не мельтеши перед глазами, Черил.

Черил? У Сары перехватило дыхание. Он принимал ее за мать. Он был в прошлом и увлекал ее за собой. Напоминая, что не только ей адресован этот раздраженный, мрачный тон. Долгие годы они с матерью по очереди становились мишенями отцовского гнева и недовольства.

Он чуть запрокинул назад голову — как делал всегда, когда злился.

— Что, Мелани еще не вернулась из школы? Скажи ей, что я хочу ее видеть немедленно, как только появится. До четырех я свободен.

Сара почувствовала, как закипают в ней давние обида и ревность. Ей стало так горько, что захотелось тут же выплеснуть страшную правду. Она не придет домой, черт бы тебя побрал. Она уже никогда не придет домой. Твою любимицу Мелани убили. Она мертва. Ты потерял ее навсегда. Кроме меня у тебя никого больше нет, самодовольный ты дурень. Ну, что скажешь?

Он огляделся по сторонам, потом опять сурово уставился на нее.

— Где моя книга назначений, Черил? Вечно ты все перекладываешь. Сколько раз я тебе говорил?.. — Он запнулся, став вдруг жалким и потерянным. Поморгав, он устремил на нее остекленевший взгляд. — Кажется, я тебя знаю. — Лукавая улыбка тронула его губы, мгновенно преобразив лицо, придав ему озорной, мальчишеский вид. — Ты ведь моя массажистка, верно? Девушка с удивительными руками. Мне раздеться, милочка?

Сара содрогнулась.

За ее спиной хлопнула дверь. Отец обернулся и, увидев молоденькую медсестру, жестом приказал Саре уйти.

— Мелани, это ты? Иди ко мне, малышка…

Уже сгущались сумерки, когда Сара подъехала к автостоянке на Валенсии возле своего дома. Она припарковалась прямо позади фургона передвижной телестанции Седьмого канала. Выйдя из машины, Сара заметила с десяток репортеров и фотокорреспондентов, толпившихся у ее подъезда.

Проклятье. Слетелись, стервятники.

— Мисс Розен?

Она обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной, который был одного с ней роста. Его темные волосы явно нуждались в стрижке и укладке, осунувшуюся физиономию не мешало бы побрить, а одежду — выгладить. Взгляд его серых глаз был исполнен печали и меланхолии. Именно это и тронуло Сару, задело за живое. Может, потому она и задержалась возле незнакомца.

Он протянул ей руку.

— Не пугайтесь, я не репортер.

— Откуда вы меня знаете?

— Мне вас описал мой коллега. Я — Джон Аллегро.

— Аллегро? — Пары секунд хватило ей на то, чтобы вспомнить, откуда ей знакомо это имя. И лицо. — Что ж, великолепно. Еще один охотник за Ромео.

— Послушайте, я не ругаться с вами пришел. Я знал, что здесь устроят цирк. — И он показал на репортеров, которые, к счастью, их еще не заметили.

Сара обернулась и посмотрела на толпу газетчиков.

— Я отсюда слышу, как они вожделенно причмокивают в предвкушении сенсации.

— Вы желаете сделать заявление для прессы?

— Шутите?

Он улыбнулся.

— Я так и думал. Пойдемте. Я проведу вас через их кордон.

Аллегро с помощью двоих полицейских в штатском делал все возможное, чтобы сдержать натиск репортеров, но те, словно обезумев, ринулись на них с микрофонами, видеокамерами и прочей аппаратурой. Сара зажмурилась от ярких всполохов вспышек и прожекторов.

— Ну, все, хватит, ребятки! — прокричал Аллегро. — Отдохните пока. Она сегодня не дает комментариев.

Одному упрямцу — коренастому пепельному блондину в очках, джинсах, белой рубахе и ярко-голубом кардигане — удалось-таки пробиться сквозь толпу своих коллег. Он яростно размахивал ручкой и блокнотом.

— Вы ведь сестра доктора Розен? Как насчет автографа, Сара?

Аллегро отпихнул его.

— Исчезни, гаденыш.

Очкарик не унимался.

— В чем секрет Ромео? Сестра не говорила вам, Сара? Она что, тоже помешалась на сексуальной почве? Потому он ее и искромсал?

— О, Боже, — задыхаясь, вымолвила Сара.

— Ты, дерьмо собачье… — Аллегро нырнул за искателем автографа, но тот уже успел раствориться в толпе. Приветственные возгласы коллег поощряли его смелость.

Дрожащими руками Сара пыталась открыть дверь в подъезд. Аллегро оттеснил ее в сторону и сам занялся дверью, а двое других полицейских сдерживали напор газетчиков.

Наконец Аллегро впустил Сару в дом и сам зашел следом. Она подошла к двери своей квартиры и остановилась.

— Вам придется привыкнуть к ним, мисс Розен, и научиться не замечать. Они будут преследовать вас повсюду. Фанаты Ромео. Говнюки, для них ваша трагедия — хорошая кормушка. Они лишь нагнетают истерию. Тоже хотят стать участниками действа. Самое лучшее — это не обращать на них внимания.

— Меня от них тошнит.

— Не принимайте все так близко к сердцу. Не стоит, впереди ждут еще большие испытания. Извините за прямоту. — Он говорил непринужденным тоном, но в нем сквозило участие.

Сара кивнула головой. Она чувствовала себя выжатой, опустошенной и в то же время взвинченной до предела. А еще — очень одинокой.

Она взглянула на детектива, когда тот развернулся, намереваясь уйти.

— Не знаю, вправе ли я отрывать вас от дел, но, если вы не прочь зайти на чашечку кофе…

Он задумчиво потер рукой щетинистый подбородок. Сара заметила, что он колеблется.

— Может, вы предпочтете что-нибудь покрепче кофе, — сказала она.

— Это мне следовало бы выступить с подобным предложением, — ответил он, слегка подавшись вперед.

Она присмотрелась к нему повнимательнее. В лице его было немало изъянов — глубокие морщины в уголках рта, причудливо изогнутые брови, приплюснутый нос и еще эти усталые серые глаза. Аллегро на вид было далеко за сорок, хотя, если бы привел себя в порядок, мог бы выглядеть на несколько лет моложе.

— Я думаю, вам это нужно больше, чем мне, — вырвалось у нее.

Он чуть скривил рот.

— Для меня это действительно тяжелый удар. Мне нравилась ваша сестра.

— Кажется, у меня найдется бутылка виски…

— Нет, не стоит беспокоиться. Впрочем, я мог бы составить вам компанию, если у вас вдруг появится желание принять стаканчик-другой.

— Да нет. Я вообще-то не любительница выпить. — По правде говоря, алкоголь действовал на нее иначе, чем на других. Вместо того чтобы гасить вспышки негативных эмоций, он, наоборот, лишь разжигал их.

Она повернула ключ в замке и открыла дверь.

Аллегро прокашлялся.

— Послушайте, если приглашение на чашечку кофе еще актуально…

— Конечно, — с огромным облегчением выпалила она.

— А, знаете, я мог бы даже приготовить его.

— Отлично. Я варю плохой кофе, — сказала Сара, жестом приглашая неряшливого детектива войти и указывая ему на кухню. Она обрадовалась тому, что он не стал комментировать царивший в квартире беспорядок. Более того, казалось, будто он воспринимает этот хаос как нечто само собой разумеющееся. Похоже, он и сам лентяй, мелькнуло у Сары в голове.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула. Аллегро был уже в дверях кухни. Он обернулся. Их взгляды встретились. Она кивнула головой, и он снял трубку, висевшую на стене, прямо у входа на кухню.

Звонивший успел произнести лишь несколько слов, прежде чем Аллегро рявкнул:

— Она пока не делает никаких заявлений. Не звоните ей. Она свяжется с вами сама, когда будет готова говорить. — И повесил трубку. — Переключите остальных на автоответчик, — приказал он, отключив звонок.

Пока Аллегро возился на кухне, Сара устроилась на кушетке в надежде передохнуть и прийти в себя. Посидев с минуту, она вдруг заметила торчавший из-под коврика у входной двери уголок белого конверта. Она встала, подошла к двери и подняла конверт.

Он не был надписан. И не заклеен. «Наверное, опять предупреждают о повышении арендной платы, черт бы их побрал», — подумала она, извлекая из конверта сложенный втрое лист бумаги.

Но это было не уведомление о повышении арендной платы. В руках у Сары было письмо, напечатанное на обычном листе почтовой бумаги — судя по всему, лазерным принтером.

Моя дорогая Сара,

Знай: ты не одинока. Только я могу разделить с тобой твою печаль. Только я могу понять тебя…

Концовки, как и подписи, не было.

«Боже, — подумала Сара, — вот и посыпались эти фальшивые соболезнования. Очередной фанат Ромео? Может, тот самый, что пытался получить автограф?»

Поморщившись от нахлынувшего отвращения, она скомкала записку, даже не дочитав ее. Не обращай внимания на этих психов, как сказал детектив. Дельный совет.

— Кофе с молоком? — Раздавшийся из кухни голос Аллегро вывел ее из оцепенения.

— Нет! — крикнула она в ответ, с удивлением обнаружив, что собственный голос кажется ей чужим. Анонимное послание явно ее взволновало. Своей дерзостью. И сентиментальной проникновенностью одновременно.

— Сахар?

— Нет, просто черный. — Она швырнула скомканную записку на столик в прихожей в тот самый момент, когда в комнату вошел детектив с двумя чашками дымящегося кофе.

Они уселись на кушетку и в напряженном молчании принялись потягивать кофе. Заметив, что детектив уже почти осушил свою чашку, Сара опять разволновалась. Сейчас он уйдет. Оставит ее одну.

Она вздрогнула, услышав, как ударилась о столик пустая чашка Аллегро.

— Мне пора, — прозвучал его голос.

— Еще чашечку?

— Нет, спасибо. — Он посмотрел на нее и обратил внимание на усилившуюся бледность. — У вас кто-нибудь есть? Кого можно было бы позвать посидеть с вами?

Она молча кивнула головой. Можно позвонить Берни. Только, если он придет, обязательно начнет уговаривать ее «дать волю чувствам». Но она знала, что, стоит ей расслабиться, потом уже будет невозможно взять себя в руки. Вот такая дрянная натура.

Она увидела, что Аллегро встает. Направляется к двери.

— Я тут кое о чем подумала…

Он резко остановился.

— Да? Что такое?

— Мелани. Я вчера с ней разговаривала.

Он ждал, что она скажет дальше.

— Боже, неужели это было вчера? — Она вымученно улыбнулась ему. — Я так нагрубила ей. Она позвонила рано. Разбудила меня.

— Я по утрам тоже не подарок.

— Я всегда резка с Мелани. Вернее, была резка. Вечно ругалась с ней. Она этого не заслуживала.

— Ну, это, как говорится: что имеем — не храним… Только не надо убиваться из-за этого.

— Да, вы правы. Что толку горевать о непоправимом. — Она рассмеялась — невесело, едко. — Но вчера я взбрыкнула из-за того, что Мелани опять пристала со своими нравоучениями.

— А поточнее?

— Уже не помню. Зато хорошо помню, что она упомянула о предстоящем в тот вечер свидании.

Последовала напряженная пауза.

— С кем? — спросил Аллегро.

— Я не знаю. Она не сказала.

— А имя Перри вам ни о чем не говорит? Роберт Перри? Безработный инженер-программист. Лет двадцати семи, блондин, хорош собой.

— Нет. Первый раз слышу. — Она поколебалась. — Но что-то уж очень молоденький. Мелани ведь было тридцать шесть. Не думаю, чтобы она переключилась на таких сопляков. Впрочем, я не слишком хорошо знаю ее вкусы в отношении мужского пола. Могу судить только по Биллу.

— Вы имеете в виду доктора Билла Деннисона? Бывшего мужа вашей сестры.

— Да. Ему уже далеко за сорок. Они были женаты три года.

— Роберт Перри — пациент вашей сестры.

Сара изумленно уставилась на него.

— О!

Он помялся в нерешительности.

— Мисс Розен, как вы думаете, ваша сестра могла переступить границу дозволенного? Я имею в виду, как практикующий врач?

— Вы хотите спросить меня, спала ли она со своими пациентами?

— Такое ведь случается, не правда ли? Об этом много пишут. Грешат священники, адвокаты, домашние врачи, психиатры. — Он пожал плечами. — Иммунитета против искушения нет ни у кого.

Сара ответила не сразу.

— Полицейские в этом смысле тоже не исключение? Что скажете, детектив Аллегро?

— В вас сейчас говорит обида.

Она хмуро посмотрела на него.

— Да, это уж точно.

— Перри утверждает, что они были любовниками.

— И вы думаете, что именно с ним у нее было свидание накануне вечером?

— Вполне возможно.

— Так, значит, он и есть Ромео?

— У нас нет никаких улик против него. Пока. — Он сделал многозначительную паузу и, помявшись, смущенно добавил: — Я сожалею о кончине вашей сестры.

Она кивнула головой.

— Я не знаю, что следует говорить в подобных случаях, — пробормотал он.

— Я тоже, — безучастно произнесла она.

Он подошел к двери и вдруг заметил скомканную записку на столике.

— Что это?

Его наблюдательность позабавила ее, и она чуть не расхохоталась.

— О… ничего. — Отлично. Чем проще она будет относиться к такой чепухе, как эти соболезнования, тем лучше.

Он задержал на ней взгляд. Потом протянул ей свою визитную карточку.

— Здесь указан и номер моего пейджера. Если вам нужно будет связаться со мной — пожалуйста, в любое время к вашим услугам.

— Детектив?

— Да?

— Почему он… забирает их сердца?

Аллегро стоял у двери, спиной к Саре, опустив голову. Наконец он обернулся. Их взгляды встретились.

— Я не знаю, мисс Розен. Может, потому, что у этого негодяя нет своего сердца.

Она изумленно посмотрела на него.

— Да. Бессердечный. Должно быть, так и есть.

Репортеры вновь атаковали Аллегро, стоило ему выйти на улицу. Затрещали видеокамеры. Вспышки фотоаппаратов слепили глаза. Со всех сторон на него сыпались вопросы, выкрикиваемые пронзительными, надрывными голосами. Детектив без устали повторял «без комментариев». Убедившись в том, что поблизости нет того наглеца, что рвался за автографом Сары, он, упорно работая локтями, начал пробиваться к своей машине.

Выехав со стоянки, он направился в сторону Дворца правосудия на Брайант-стрит. Правда, на подъезде к нему даже не притормозил, а свернул на Восьмидесятое шоссе, следуя в хорошо знакомый квартал. Он остановился у обочины в желтой зоне паркинга напротив «Бэй Уинд Грилл» — убогой пивнушки на Поулк-стрит. Заведеньице было из тех, куда туристам наведываться не рекомендуют.

Зеке, бармен, столь же мрачный и неухоженный, как и его жалкий кабачок, едва завидев Аллегро, тут же выставил на прилавок порцию «Джим Бим» и пива.

Аллегро начал с виски, расправившись с ним одним долгим глотком, и тут же запил его холодным пивом.

— Повторить? — услужливо предложил Зеке.

Аллегро предпочел бы, чтобы тот оставил всю бутылку, но час был ранний, и нужно было возвращаться на работу. Правда, от повторной дозы отказываться не стал, решив, что на обратном пути заедет домой и приведет себя в порядок. Второй стакан он осушил быстрее, чем первый.

— Похоже, денек сегодня не из легких, — заметил Зеке.

— Да уж, — сказал Аллегро, вытирая рот рукавом. — Денек что надо.

После того как Аллегро ушел, Сара еще какое-то время сидела в кресле. Потом со вздохом поднялась и подобрала скомканное письмо.

…Ты не должна меня бояться, Сара. Я никогда не причиню тебе вреда. Мы с тобой родственные души. Ты такая сильная, Сара. Мне нужна твоя сила. Открой мне свое сердце.

Само по себе абсурдное, послание заканчивалось скупым постскриптумом, добавлявшим гротеска: «В следующий раз подробнее, любовь моя».

Сара изо всех сил влепила кулаком по листу бумаги, потом разорвала его на мелкие кусочки.

— Нет уж, кретин, черт бы тебя побрал. Со мной этот номер не пройдет. Тебе не удастся заморочить мне голову!

Она резко распахнула дверь и выскочила в коридор. Словно в погоне за мерзавцем, подсунувшим ей под дверь этот мусор. Как будто пыталась прогнать его прочь, навсегда. Тени всю жизнь преследовали ее. Довольно, хватит.

В коридоре было пусто и тихо. Тишину нарушало лишь биение ее сердца.