Тени не было. На школьном дворе, видная четко, словно в телевизоре, порхала бабочка с белым узором. Некоторое время девочка размышляла, как считать бабочек — по головам или по крыльям, и решила, что у бабочек-кавалеров главное — головы, а у белоузорных — крылья. С чего бы ей летать в одиночестве на спортплощадке — бабочкам полагается Стайками виться над цветущими грядками. Маюми закрывает глаза и уносится в мыслях вместе с бабочками. Лет пять-то ей тогда сравнялось?

Трепещет крыльями, словно в мучительной агонии, бабочка с белым узором. Девочка швыряет в нее камешком, едва не попадает, но та и не пытается упорхнуть.

Прицеливается еще раз. И тут раздается крик:

— Пойди-ка сюда! Разве можно кидаться в бабочку?!

Это мама.

Так хотелось объяснить, что она, Маюми, просто хочет, чтобы бабочка перелетела туда, где ей лучше будет, на цветник, но не может связать и двух слов — знай твердит: «ну, и вот» да «ну, там». Об этом и вспоминать тошно.

Аэростат приближался к земле. Маюми аж подскочила за партой и уставилась в окно класса: в небе, голубом, точно вода в бассейне, ни облачка. Так бы и брякнула что-нибудь, как между детьми заведено: «ребята, НЛО!» или: «глядите, глядите, аэростат вздумал передохнуть и вот садится прямо на шкальный двор!», а это ведь самое подходящее для отдыха место, будь она пилотом, уж точно здесь приземлилась бы… И Маюми, словно ее вдруг предали, хлопает со всего маху обеими руками по парте — хрясь!

— Что?! Кто?! — это заполошная Каори с передней парты. Чего, спрашивается, так орать, прямо дура какая-то, с души воротит. Маюми вытягивает ноги и со всей силы толкает стул Каори.

— Перестань, Ма-тян, больно же!

Маюми опускает ноги и хохочет. Ей и самой непонятно, что она нашла тут смешного. Словно кто-то схватил ее за плечи и трясет изо всех сил. Она даже хочет воскликнуть с возмущением: «Кто посмел? Перестаньте!» — но смех иссякает сам собой. Кажется, продлись эта тряска подольше, она раздулась бы до необъятных размеров и с треском лопнула.

Тени не было. Летнее солнце заливало двор, словно растекшееся растительное масло, но — странно все-таки! — ни фонтанчик с питьевой водой, ни деревья, ни турник на спортплощадке — ничто не отбрасывало тени. Забытые кем-то кроссовки, казалась, медленно плавали в воздухе. Следуя директорскому наставлению проявить доброту и воспитанность, мигом подружиться и разойтись по кабинетам для занятий, Рина в сопровождении учителя Танака двинулась во вторую группу шестого класса. Даже в галерее, соединяющей школьные здания, солнце слепило глаза. Рина присмотрелась. Похоже, ей уже случалось видеть когда-то вот такой же, лишенный тени пейзаж.

— Что с тобой, Ясуда? — Танака приостанавливается и заглядывает Рине в лицо. То ли он сердится, то ли его беспокоит, как бы не стало плохо явно страдающей малокровием новенькой. Она и сама не знает — может, в следующую минуту и взаправду грохнется на пол. Хотела сказать: «Ничего, все в порядке», — но вдруг пропал голос.

«Новенькая!» — пронеслось в голове Маюми, едва она увидала девочку, которая следом за учителем Танака, державшим под мышкой журнал успеваемости, вошла в класс. Короткая стрижка, но над ушами две короткие косички прихвачены кружевными бантами.

Новенькая — хорошая замена аэростату. Казавшийся безнадежным день, похоже, обещает кое-что интересное. Поднимаясь по команде «встать!» она замечает, что у девочки, замершей возле доски, подрагивают плечи. Помнится, в четвертом классе одна новенькая такие номера откалывала, что Маюми дико разозлилась и решила на нее вовсе не обращать внимания… Эта, пожалуй, Маюми нравится. Стоит у стола учителя и трясется как заяц. Познакомиться с ней, что ли? Может, и неплохо было бы.

Танака, сложив руки на груди, оглядывает класс:

— Ну, теперь все в сборе. У нас новенькая. Перешла из начальной школы Ояма в районе Ота.

Взял мел и написал на доске имя.

Ясуда Рина.

«Рина — не так ли зовут героиню комиксов?» — безуспешно попыталась вспомнить Маюми.

— Запомнили? Итак, у нас во второй группе новая ученица. Если у нее возникнут вопросы, постарайтесь на них любезно ответить.

Маюми собралась было поднять руку, чтобы попросить посадить новенькую с ней рядом, но Танака произнес:

— Садись на последнюю парту, пожалуйста!

Сосед Маюми, Дзюнъити, сегодня отсутствует, если бы новенькую к ней посадили, уж она бы на все вопросы ответила, все бы разобъяснила. Маюми даже языком прищелкнула от досады.

С отсутствующим видом Рина уселась на последнюю парту ближе к проходу. Хинако, обернувшись к ней, что-то быстро-быстро залопотала. Захотелось ее ущипнуть, очень уж та любит чуть что в любезностях рассыпаться. Маюми растерла рукою грудь, занывшую, словно от проглоченной ледышки, а когда Каори, подольщаясь, поддакнула: «Какая милая!» — засомневалась, взаправду ли новенькая так хороша собой.

На первом уроке по обществоведению Маюми несколько раз украдкой бросала на нее взгляды. Теперь та уже не казалась ей привлекательной, никакого сравнения с Ёсикава Хинано и Томо Сакариэ. Мелкие черты вытянутого лица, узкие глазки с опущенными углами, тонкие губы, зато большущий нос; бледная, аж смотреть жутко. Маюми попробовала изобразить новенькую на полях тетради, но вышла такая страшила, что пришлось ластиком стирать.

Окончился второй урок. На перемене Маюми бросилось в глаза, как суетятся мальчишки, стараясь привлечь Ринино внимание, заговорить с ней — выслуживаются, одним словом. Маюми нахмурилась. Неужто в этой новенькой и впрямь есть что-то необыкновенное? Вот перевелась бы она к нам откуда-нибудь издалека — с Хоккайдо, а то и с Окинавы! Или была бы американкой, английскому меня научила бы, приходила бы ко мне играть, и мама была бы довольна. Все удивлялись бы, глядя, как мы прогуливаемся, держась за руки. Шептали бы нам вслед: «Смотри-ка, с американкой подружилась, болтает по-английски, какая чудесная девочка, с иностранкой знакома!» Может, в самом деле стать ее близкой подругой? Каори и Томоэ, конечно, играют со мной, но разве это настоящие друзья?

Рина, закусив губу, перелистывала учебник.

Начался урок естествознания. Маюми испытывала жуткую слабость. Надоело думать о Рине. Неужто ее неразговорчивость — просто уловка? Небось хочет внимание к себе привлечь. А как бы я на ее месте себя повела? Болтала бы со всеми направо-налево? Или только с классными вожаками, вроде меня, подружилась бы?

Тени облаков медленно наплывали с севера на школьный двор, укрывая спортплощадку.

— Гляди-ка, НЛО! — шепотом воскликнула Маю-ми, но не стала тыкать Каори в руку карандашом, чтобы та не закудахтала: «Где? Где?».

Все из рук валится, настроение паршивое. Может, в окно сигануть — разогнать тоску? С самого утра, едва глаза раскрыла, ее попеременно охватывало то беспокойство, то раздражение. А какой жуткой выдалась позавчерашняя ночь! Она принялась терзать зажатый в руке ластик. В висках, причиняя острую боль, продолжает биться голос матери: «Что ты делаешь с Маюми? Неужели тебе не жаль Маюми?!» Она твердит мое имя, вовсе не интересуясь, нравится ли мне это, А мне не нравится! Понять невозможно, почему родители до сих пор не расстались — они давно уже не выносят друг друга. Сил нет смотреть, как день ото дня они становятся все отвратительнее, все грязнее. Почти месяц она и не глядит в их сторону. Некогда горячо любимый отец похож на занюханного старикашку, которого клещи поедом едят. Ближе чем на два метра не подходи — заразу подцепишь. Вчера после душа столкнулась с ним в прихожей, он ее задел рукой пониже спины, так зад от одного воспоминания зудит нестерпимо; она даже на стуле заерзала. Мысль ее перескочила на отсутствующею сегодня Дзюнъити, соседа по парте — неужто у него взаправду желудочный вирус О-157? Сегодня до уроков она советовалась с Каори и другими девочками — не попросить ли учителя Танаку отсадить ее от Дзюнъити? Тинами тотчас возразила, а вдруг, мол, у него ничего нет? Значит, решать придется самой, — подумала Маюми, облизывая губы. Всегда можно сказать, что никто не поручится насчет этого вируса — есть он или нет?

Заговорить, что ли, с Риной на следующей перемене, немного отвлечься? Как-то разобраться в ней, другим объяснить. Впрочем, почему это я первая? Она должна ко мне подойти!

Задумавшись, Маюми клонит голову. Тут Рина с улыбкой кивает Тору с соседней парты — мальчик решился с ней заговорить; от волнения у Маюми буквально перехватывает дыхание, так хочется оказаться на его месте. Да и новенькая на диво переменилась, откуда что взялось — прямо-таки милашка и красотка! Впору отвернуться и на доску пялиться. Но возбуждение не проходит. Понять бы, откуда взялась эта неприязнь? Уж не завидует ли она? Как бы то ни было, своим появлением Рина внесла сумятицу в ее жизнь, что-то неприятное теребит душу. Все мысли — только о ней, мальчишки вокруг нее увиваются. Оттого что новенькая? Не только. Она внимание привлекает, от нее глаз не отведешь. Такой красотке прямая дорога в фотомодели, она знает это и пыжится. То-то учитель Танака, на нее заглядевшись, руки потирал — эдакая красавица! Небось размечтался, как будет ее всю оглаживать! Эта мысль вконец доконала Маюми, а когда представила, что учитель ее за грудь трогает, кровь бросилась в голову, и она едва в обморок не повалилась.

Со своего места у окна Маюми оглядела класс. Враз все показалось ей безрадостным и тусклым; так бывает на море: только что оно ласково голубело, но грянул отлив, и взору открылось серое каменистое дно. С чего бы это во втором полугодии школу менять? До выпуска всего ничего. Небось из старой за плохое поведение погнали…

Кончился третий урок. На перемене Маюми подошла к Рине:

— Ты где живешь?

Но Рина, похоже, и не собиралась отвечать, только кланялась да улыбалась. «Вот бы она со мной пооткровенничала, меня бы точно все в классе зауважали! Шутка ли — подружиться с будущей фотомоделью!»

Рина мельком глянула на Маюми и потупилась. Похоже, на ее лице даже улыбка появилась. У Маюми буквально сердце зашлось. Еле сдерживаясь, она повторила:

— Так где ты живешь?

Маюми решила считать про себя до десяти: «…пять, шесть, семь…» — Та молчала. — «…десять».

— Ребята, новенькая-то, видать, с нами и разговаривать не хочет! С чего бы это, а?

Захотелось зажать уши, чтобы не слышать собственного пронзительного крика.

— По-твоему мы все дураки, да? Одна ты умница-красавица, а на нас, значит, плевать!

— Она же новенькая… — робко возразил Тацуя.

— Ну и что с того? Думаешь, новенькая может в молчанку играть?

— Да я что… Я так… Мне-то что… — проблеял заикаясь Тацуя и выскочил из класса.

— Явилась из другой школы, так общайся с нами! Да еще эти бантики — у нас во второй такие никто не носит! Нечего из себя пай-девочку корчить! Да и ленты какие-то мерзкие. Ну-ка, снимай их, живо!

Маюми почудилось, что Рина нарочно медлит, но ее не слушались руки, пальцы словно окоченели.

— Э-э, так не пойдет, дай-ка я, — Маюми с такой силой дернула бант, что скрипнули волосы. Дернула еще сильнее, послышался хруст выдираемой пряди, узел только туже затянулся. В руке остался клок волос.

— Ну-ка, давай сама, да побыстрей! — Маюми отстранилась, и Рина снова потянулась к бантам. Обеим казалось, что время остановилось.

— Ты же переехала, так где ты живешь?

— Не знаю…

На секунду Маюми решила, что ослышалась. Она расхохоталась. Совсем, видно, дуреха. Как это, не знать, где живешь? Так не бывает. Как же она дорогу домой находит? Связалась на свою голову с полной дурой, но отступать нельзя, весь класс смотрит, нужна только победа.

— Значит, ты бомж? — шутка вроде удачная, но никто почему-то не засмеялся. — Хоть телефон-то у тебя есть?

Рина склонила голову набок. Это, по всему видать, ее привычная поза. Маюми аж гусиной кожей покрылась. Ну как ей втолковать, чтобы побыстрей поворачивалась?!

— А дорогу домой сумеешь нарисовать?

Маюми раскрыла Ринину тетрадь и достала из пенала карандаш. Ладно, номера дома не помнит, но план-то начертить можно!

Рина, стиснув в пальцах карандаш, уставилась в тетрадь. Взялась было вспоминать дорогу к дому, в который всего три дня как переселилась, но рисовать не хотелось, да в тетради и не поместится. Да что в тетради! Вели ей на школьном дворе этот план начертить, и там места бы не хватило. Впрочем, дорогу домой она без всякого плана отыщет. Вчера они с мамой специально весь путь до школы и обратно проделали.

Уроки давно кончились, ворота ограды были заперты. Мама заглянула на школьный двор. «Похоже, хорошая школа. Почему-то мне так кажется, — неуверенно проговорила она. — И дорогу ты с легкостью отыщешь. На всякий случай завтра я тебя провожу». Дорогу и в самом деле отыскать несложно, только разве в этом дело? Захочу ли я вообще ходить в эту школу — вот главное.

Рина изо всех сил налегала на карандаш, пытаясь что-то изобразить, но голос Маюми так звенел в ушах, что казалось, ее дубасят по голове.

— Даже план не можешь нарисовать, как же ты домой вернешься?

Вот и звонок. Если кто ему и обрадовался, так это Маюми. Она выхватила карандаш из Рининых рук и буквально вонзила его с размаху в тетрадь, так что он встал торчком и сломался.

— Не стоит сердить Маюми, она и убить может, — пошутил Коити, но никто не засмеялся. Он любил рассказывать, что собирается поступать в эстрадную труппу Ёсимото, чтобы публику веселить, и то и дело пытался острить.

— Надумаешь кончать с собой, маня, хоть, в предсмертной записке не называй!

На большой перемене Хинако, едва закончив приборку после того, как все позавтракали, крикнула:

— Тацу, а давай е бейсбол ракетками!

— Лучше в полицейских и воров! — и Тацу вылетел из класса.

Маюми схватила Хинако за руку и тоже выскочила в коридор, не забывая краем глаза наблюдать за Риной. На большой перемене всем полагалось играть во дворе. Кто позовет Рину? Обычно Маюми первой мчалась к шкафчикам для обуви, но сейчас она под руку с Хинако чинно шествовала по коридору.

Хинако мучили подозрения: с чего это Маюми, подружка Каори и Томоэ, вдруг подхватила ее под руку? Только она собралась позвать новенькую поиграть, как оказалась с Маюми в коридоре, впрочем, оно, может, и к лучшему, прикинула Хинако: компания Маюми — дело верное, а с новенькой можно и на бобах остаться.

— В бейсбол будем?

— Неохота! А ты, Хина, хочешь?

— Не очень. Во что тогда?

Маюми ничего не ответила, переобулась и оглядела коридор. Рины не было видно. Пока они шли к карусели, их нагнали Каори с Томоэ. Эти две всегда на переменах и после уроков липли к Маюми, стараясь подольститься. Половина учеников затеяла игру в полицейских и воров. Рюта и Коити посчитались, кому за кого играть. Коити махнул рукой: «Начали!», но Маюми, точно это ее не касалось, повисла на карусели, и тогда троица вместе с Хина ко тоже торопливо уцепилась за железный поручень. Каори попыталась, оттолкнувшись, раскрутить карусель, но не тут-то было: Маюми уперлась обеими ногами в землю и вертела головой, ища глазами Рину.

— Ну что, принимаем эту новенькую, Ясуда Рину? — равнодушно спросила она. Все догадались, о чем спрашивает Маюми, — дружить им с Риной или нет. Это был страшно важный момент, почти ритуал, признания себя неким единым сообществом. Отпустив поручень карусели, они впятером сдвинулись в тесный круг, ощущая возникшее напряжение. Звеневшие в утреннем воздухе голоса играющих враз уплыли куда-то далеко. Маюми обожала такое тревожное ожидание, но спроси ее кто-нибудь почему, не сумела бы ответить. Это ощущение было даже сладостнее того, что она испытывала в электричке, когда с переднего сиденья на нее принимался пялиться какой-нибудь старшеклассник. И тогда, и сейчас ее тело дрожало от удовольствия. Маюми обернулась, стараясь проникнуть в мысли приятелей.

— Ты, Каори?

— Не знаю… — промямлила та. Она и в самом деле не знала, как лучше ответить, но боялась быть изгнанной из компании за нерешительность, а потому поспешила добавить: — То есть я хочу сказать, что мы ее совсем не знаем, вдруг она плохая, чего же тогда с ней играть.

Она говорила, а сама следила за выражением лица Маюми, но та только пристально смотрела на нее. Потом перевела взгляд на Томоэ.

— А чего это она к нам перешла, лучше бы в прежней школе второе полугодие доучилась, — высказалась Томоэ. Каори обрадовалась новому повороту разговора и принялась живо рассуждать о причинах перехода новенькой в их школу. У Маюми испортилось настроение. Они явно уклонялись от ответа. Хотя в переводе из другой школы, похоже, что-то есть. И тут она увидела Рину. Та с книгой в руках шла к спортивному залу. Белое платье, стянутое под грудью кружевной лентой; на солнце она казалось шатенкой — не может быть, чтобы красилась.

— А вот и она! — Маюми указала на девочку.

На ярком солнце сквозь белое платье отчетливо просвечивали полоска тела и трусы.

— Эй, смотрите все! — Маюми призывно задрала голову.

— Да у нее же трусы видны! — взвизгнула Томоэ, пытаясь стряхнуть заливавший лицо пот.

— Да она небось мальчишек соблазняет! — закатила глаза Каори.

Когда Маюми крикнула: «Ясуда, малышка!», Рина оглядела школьный двор, пытаясь сообразить, кто ее окликает. Маюми помакала рукой Коити и другим, игравшим в полицейских и воров: «Эй, все сюда!», и те — человек шесть-семь — тотчас примчались на зов.

— Что? Что случилось?

Еще раз прокричав «Ясуда, малышка!», Маюми зашептала на ухо Коити:

— Гляди, просвечивает! Все видно!

Компания громко расхохоталась, и только тогда Рина заметила, что на нее пялится почти вся вторая группа. Подойти бы к ним и запросто включится в игру, но она словно окаменела, не в силах пошевелиться.

Предводительствуемые Маюми школьники окружили Рину.

— Просвечи-ваю-ют… — нарочито затянула Каори, а остальные хором подхватили:

— …трусы! Просвечивают трусы!

Рина в растерянности оглядела себя. Ничего вроде не просвечивает. Ей почудился далекий вскрик, потупив взгляд, она прислушалась. «Тр-рр-ах!» — в голове точно взрыв прогремел. Рина сделала глубокий вдох. Сейчас ее захлестнет волною прилива, и она утонет, обязательно утонет.

Кто-то сказал:

— В нашей группе не полагается, чтобы просвечивало.

— Наказать ее!

— Как?

— Трусы спустить!

Все принялись скандировать, ритмично хлопая в ладоши:

— Тру-сы спу-стить! Тру-сы спу-стить!

За прошедшие годы подобный призыв прозвучал всего однажды, вскоре после того, как сформировали их шестой класс. К раздеванию приговорили Томоэ, но до дела не дошло: та разрыдалась, и все с облегчением отпустили ее юбку — никто особенно не рвался совершить недостойный поступок. А теперь Томоэ старается, громче других орет: «Спустить! Спустить!». Маюми даже захотелось выйти из круга. Впрочем, Рина ее еще сильнее раздражает — стоит себе с отсутствующим видом и явно издевается над ними. Разорвать бы ей платье в клочья! Маюми едва сдерживалась и оттого еще яростнее, до боли, била в ладоши. Какие же надо иметь нервы, чтобы с таким спокойствием слушать обращенный к тебе всеобщий вопль «раздеть!»…

Маюми вспомнила, как прошлой весной, в каникулы, ездила с родителями на горячие источники. Тамошний повар прямо в их гостиничном номере принялся готовить лангуста, и тот, уже почти расчлененный, все пытался, подергиваясь, ускользнуть от ножа, а потрясенная Маюми рыдала на крик. Отец и повар захохотали, и тогда она горстью зачерпнула с блюда-лодки, на котором подавались дары моря, икру морского ежа и швырнула в лицо повару. Мать тотчас протянула ему влажную салфетку, и он, вытираясь, заметил: «Зрелище, правду сказать, жестокое, хотя, случается, некоторые дети и смотрят с интересом. Но у вашей девочки, видать, нежное сердце». Впрочем, брат, старше ее на два года, смеялся над ней и дразнил трусихой.

Клич «Раздеть!» успел всем надоесть, ждали только, кто первым ухватит за юбку. Коити принялся скандировать: «Ма-ю-ми! Маю-ю-ми!», дети дружно его поддержали. Маюми с Риной как-то незаметно оказалась в центре тесного круга. Но Маюми внезапно расхотелось спускать с новенькой трусы. Она вспомнила, как в третьем классе упала одетая в бассейн и как ей было стыдно — три дня не решалась потом в школе появиться. Тут-то она и крикнула:

— В бассейн ее! Пусть поплавает!

— А если учитель увидит? — Тацуя надул губы.

— Тогда сам и стягивай с нее трусы! — отрезала Маюми.

Тацуя, стушевавшись, мигом спрятался за чью-то спину.

— Мерзкий извращенец, мечтает небось посмотреть. как будут Рину раздевать! — пробормотала она и тут же сладчайшим голосом проворковала Рине на ухо: — Тебе, милочка, придется искупаться, — взяла ее за руку и повела к бассейну. Остальные двинулись следом. В течение учебного года купаться в бассейне было строжайше запрещено, его держали полным исключительно в противопожарных целях. Только в начале июня, предварительно слив воду и вычистив его, бассейн снова наполняли водой и открывали для купания.

Сейчас в нем среди опавших листьев плавал розовый пенал.

— Давай ныряй! — Маюми надвигалась на Рину, и та, не спуская с нее глаз, неловко опрокинулась в воду, обдав Маюми с ног до головы тучей брызг. Маюми отпрянула. Ринина голова то появлялась на поверхности, то скрывалась под водой, но девочка не пыталась плыть и не звала на помощь. Дети в молчании наблюдали за ней. Прозвенел звонок с большой перемены. Коити опустился на колени, схватил Рину за руку, несколько человек последовали его примеру. Они вытащили ее и со всех ног припустили в класс. У бассейна остались только Рина и Маюми.

«Если Танака спросит, придется как-то объяснять, почему мы обе мокрые с головы до ног», — Маюми аж языком прищелкнула от досады.

— Я же только спросила, хочешь ли ты нырнуть, а ты вдруг повалилась в бассейн. Поскользнулась, что ли?

Рина молчала. Вода струйками стекала с ее платья.

В коридоре перед дверью в класс их окликнул Танака:

— Эй, Ясуда, что случилось?

— Мы… в бассейне… — Маюми не договорила. В ее голове теснились обрывки мыслей, но никакое разумное объяснение не шло на ум.

— Что «в бассейне»? Как вы там оказались? — Танака поочередно смотрел то на одну, то на другую. — Поскользнулись?

Маюми кивнула.

— Что-то не верится… — пробормотал Танака. — Ладно, тебе надо поскорее в медпункт, а ты, Мидзуно, отправляйся в класс.

Положив руку на плечо Рины, он повел ее в медпункт.

«Там он будет ее переодевать… нужно всех повести подглядывать… а ну как дознается, что ее заставили… и меня заставит признаться…» Маюми представила Рину, раздетую Танака до трусов. Во рту враз пересохло. «Так ей и надо. Но по отношению ко мне это будет страшной несправедливостью. Фу, гадость! — одернула она себя, — Словно на твоих глазах драгоценность крадут, а ты сидишь сложа руки. Танака в медпункте раздевает Рину догола!».

В классе стояла полная тишина.

— А учитель повел Рину в медпункт переодеваться, — произнесла она равнодушно. Ответа не последовало, ни до кого не дошел смысл сказанного. Маюми почувствовала разочарование, подумала — может, стоило выразиться яснее: мол, раздевать догола повел? Но она решила промолчать и только окинула одноклассников презрительным взглядом. Ей представилось, как где-то на школьных задворках сушится, пузырясь на ветру, белое Ринино платье.

Рина вернулась в класс, переодевшись в физкультурную форму. Маюми глянула на ее фигуру а облегающем спортивном трико и торопливо отвела глаза. Почудилось вдруг, что все пялятся на ноги новенькой; внизу живота неприятно засвербило. Еще бы! Все внимание — ей одной, этой девчонке.

Танака оглядел класс, хотел, видно, речь произнести, но ограничился лишь несколькими словами:

— Не следует подходить близко к бассейну! А теперь продолжим, страница шестьдесят восемь учебника.

Урок начался.

Настроение было прескверным. Все с сочувствием посматривали на Рину. «Ну конечно, они-то доплыли до берега, только она, Маюми, брошенная всеми, осталась на просторе моря. Проигравшая!». Такое с ней уже случалось не раз. «Старший брат всегда оказывался прав, и хотя издевался надо мной вволю, мать никогда не заступалась». От жалости к себе на глазах выступили слезы. Еще в начальной школе она решила не быть в числе проигравших. Брат учил, что проигрывают только слабаки. Даже если тебя поколотили, ни за что не жалуйся родителям или учителям — иначе опять поколотят. Остается только поплакать. Но и собственные слабости и недостатки следует скрывать от окружающих — так она, Маюми, велела сама себе. Откуда же это чувство беспомощности, почему вдруг сделалась такой трусихой?

— Гадость! Гадость! — Маюми вскочила и выбежала из класса.

— Что с тобой, Мидзуно? — в коридоре появился удивленный Танака.

— Мне нужно в медпункт! Что, нельзя? Я больна, да! — из глаз полились слезы.

После обеда, к началу последнего урока, она уже сидела в классе на своем месте. На перемене обеспокоенные Каори и Томоэ явились в медпункт. На душе сразу полегчало. Она мигом соскочила с кушетки и, напевая «Я здорова, я здорова!», со смехом вприпрыжку побежала обратно в класс. «Она и правда в полном порядке», — переглянулись подруги. Из головы Маюми бесследно исчезла привидевшаяся ей, когда она лежала на кушетке, сцена: Рина на спортплощадке почему-то руководит игрой в полицейских и воров. Теперь в душе Маюми водворился мир. Не осталось и тени недавно мучившего ее беспокойства. «Мне нужны друзья, их нельзя терять», — внушала она себе.

Впрочем, к концу занятий она почувствовала, как на нее опять накатывает нервозность. В летние каникулы подобные приливы случались по нескольку раз на дню. Маюми зажмурилась. Вот бы кто-нибудь крепко обнял ее. Она попыталась прикинуть, кто бы зто мог быть. Разумеется, не мать, первой пришедшая ей на ум. Танака? Каори? Коити? Рюта? Мысленно перебрав всех, она вдруг развеселилась. Ей стало так смешно, что она расхохоталась, прикрыв рот рукой.

В глубине души она решила попросту не замечать Рину. На перемене после пятого урока собрала всю компанию, но исключительно для обсуждения «проблемы Дзюнъити».

— Даже если нам скажут, что это не О-157, мы докажем Танаке свою правоту, — заявила Маюми со смехом.

— Каким же образом? — Хинако уставилась в окно.

— Медосмотр! Анализы! — дико завопила Томоэ.

Маюми с дружками хохотала, все грубо толкали друг друга.

— Мне отец рассказывал, что раньше, ну, это, для анализа, в спичечный коробок клали, а потом сдавали для проверки, — сказала Тинами.

— Врешь! В какой такой спичечный коробок?! Туда не поместится! — засмеялась Каори,

— У-у-у-а-а-а!!! — непрерывно вопя, Томоэ забарабанила ладонями по столу.

— А все-таки кто возьмется доказать Танаке нашу правоту? Ну, скажите, кто? — спросила Хинако, перестав смеяться. В ту же минуту у Маюми испортилось настроение. Не следовало бы принимать в их кружок эту Хинако. Шуток не понимает: так было весело, так нате вам — взяла и все испортила. Ущипнуть бы побольнее дуреху эдакую!

— Без тебя, Хина, уж точно обойдемся! — и Маюми огляделась, ожидая всеобщей поддержки. Но Каори только молча округлила глаза, опасаясь, что все неприятные обязанности достанутся ей.

— Думаю, О-157 у него нет, мы же вместе завтракаем в школе — обязательно заразились бы, — поспешно затараторила Хинако.

— Разве только завтраки, дуреха!

Тут-то и решилась судьба Хинако в компании. Раньше за всякой мелочью в школьный магазинчик гоняли Каори, теперь эта роль переходила к Хинако.

— Тетради кончились, не сбегать ли тебе, Хина, в магазин? — И не дожидаясь ответа, Маюми вынула из ранца кошелек и протянула на ладони две стоиеновые монеты. Хинако шумно задышала, вопросительно приподняв брови, и потянулась за деньгами. Маюми чуть наклонила ладонь, монеты скатились на пол и исчезли под столом. Опустившись на колени, Хинако принялась шарить по полу в поисках монет. Пробормотав: «Ну и растяпа», Каори захихикала. Хинако, взявшись исполнить унизительное поручение, освобождала ее, Каори, от прежней обязанности быть на побегушках. Маюми обменялась взглядами с Каори и подмигнула: «Теперь понимаешь, зачем ее приняли в нашу компанию?». Глядя в спину выходившей в двери Хинако, Каори буквально хлестнула ее окриком, эхом отозвавшимся в пустом классе:

— Не забудь сдачу сполна вернуть!

— Вот если Дзюнъити затолкает свои какашки в коробок, то-то смеху будет! — попробовала пошутить Маюми, но никто не улыбнулся. Все рассаживались по местам.

— Посмотри, все правильно? — Хинако положила перед Маюми тетради и сдачу. Маюми уловила враждебность в ее взгляде, враждебность, замешенную на гневе, обиде, смирении, и, идя на попятный, решила больше ее не дразнить. Изобразила улыбку и сказала «спасибо». Убедившись, что та вернулась на свое место, пробормотала себе под нос: «Уф, до чего же тяжело сколачивать компанию…».

После уроков в класс зашел Танака:

— Ясуда, ты привела себя в порядок? Отлично. Тебе лучше перебраться поближе. Внимание! Начиная с Каваками всем пересесть на одно место назад. Мацумура, займи прежнее место Ясуды. Ну, побыстрей! — И он хлопнул в ладоши.

С чего это он тратит на нее столько времени? Ишь как суетится! Хотя Маюми и решила не замечать новенькую, но уж не в ущерб же собственным интересам! Пришлось пересесть вперед. Теперь она могла одновременно видеть и Рину, и Танака. «И на уроках ни на минуту о ней не забывал, и сейчас тоже. Значит, любимицей сделалась! Да еще моего взгляда избегает, что уж вовсе непозволительно. Ощущение такое, словно кто-то с силой стиснул ей лицо. Так и до нервного тика недалеко, а там, глядишь, совсем окривею», — забеспокоилась Маюми.

Когда все расселись по-новому, учитель объявил дальнейший распорядок дня:

— Сегодня после занятий до четырех тридцати свободное время.

Староста скомандовал:

— Всем встать!

На лице Маюми была написана твердая решимость не подниматься с места. Ее окружили друзья:

— Что, настроение испортилось?

Уставившись в одну точку, она молчала, потом

резко задрала подбородок и отрезала:

— Отстаньте! Новенькую зазвать в спортивный Зал! Не дать ей уйти домой! Догнать, остановить и вернуть!

— Пошли прогуляемся, разговор есть! — сказала Хинако Рине, менявшей сменную обувь на уличные туфли.

Почти беззвучно, одними губами Рина произнесла:

— Я домой…

Стоило ей переступить порог, как притаившаяся за дверями Каори вцепилась в нее, и так, опекаемая с двух сторон бдительными стражами, Рина двинулась к спортивному залу. Краем глаза она видела залитый солнцем школьный двор, на котором, словно шкварки на раскаленной сковородке, теснились и прыгали дети. Рине они показались муравьями, кишащими на кусках сахара. Ей снова захотелось припомнить, где и когда она уже видела пейзаж без теней, похожий на этот залитый солнцем двор. Но тут Хинако так саданула ей в спину, что она пошатнулась. Чувства ее были парализованы, исчезла даже способность думать, пропал и страх. Нечто похожее ощущала она сегодня утром, когда входила в ворота школы. На дорожке, ведущей в палисадник перед спортивным залом, у нее внезапно подкосились ноги. Хинако еще раз пребольно стукнула ее по спине, и она снова пошатнулась, а когда подняла голову, го увидела прислонившихся к стене спортзала Маюми, Томоэ и Тинами.

— Попала в наш класс, так уж, будь добра, говори, почему в эту школу перешла? — Маюми странно изогнулась и почему-то заглядывала ей в лицо снизу.

Рина молчала, чуть наклонив голову.

— Ну, давай, будь паинькой, расскажи нам. — Маюми подошла еще ближе.

Она вовсе не собиралась выкладывать им причину своего перехода. В огороде на делянке второго класса зеленели вьюнки асагао, у шестого класса среди листьев на единственной плети виднелись пять или шесть баклажанов, тощих, словно огурцы.

На щеках у Маюми выступили красные пятна.

— Молчишь? Но ведь какой-то повод должен быть. Может, твоего отца перевели?.. — Она подумала, что новенькая, наверное, из провинции. Запнулась и договорила: —…или дом построили поблизости? — вспомнила, что, когда училась во втором классе, новички появлялись именно по этой причине.

Рина тряхнула головой и тихо сказала;

— Мы переехали… в новую квартиру…

— Почему переехали? Говори! Не увиливай! — выкрикнул из-за Рининой спины Томоэ.

— Я не хотела там…

— Чего не хотела? Почему ты в нашей школе оказалась? А в прежней… что ты там натворила?

Ноздри Рины щекотал аромат пудры, смешавшийся с запахом пота Маюми. Она не станет им ничего объяснять, они ее все равно домой не отпустят.

— Так… — прошептала она и наклонила голову.

— Какие-то неприятности, да? Стащила деньги? Целовалась с мальчишками, и вас учитель застукал? — взвизгнула Томоэ.

— Целовалась? Небось взасос? А ты, часом, не ведьма? Эй! Слушайте все! Ясуда Рина набрасывается на мужчин и зацеловывает их! — заорала Хинако, приложив к губам руки рупором.

С криком «Ты же маньячка! Ты ненормальная!» Тинами вдруг задрала Рине юбку. Маюми ощутила, как ненависть — что-то красное и с когтями — к этой новенькой, которая впала в ступор и не собирается плакать, постепенно начинает доставлять ей удовольствие. Каждый вечер, уже почти засыпая, перед тем как окончательно провалиться в сон, снедаемая печалью одиночества и леденящим страхом смерти, она вот так же внезапно чувствовала наслаждение, поднимавшееся откуда-то снизу, от ляжек и бедер. Сейчас ее словно опалил жар Рининого тела, затопила радость — это и был один из ее приливов.

— В нашей группе запрет на поцелуи! Ка-те-го-ри-чес-ки! Вот мы и против твоего перехода, мы и остальные тоже. Поняла? И мальчишки против тебя. Обещай не ходить в нашу школу! — Маюми ощутила, как наливается силой, и сделала глубокий вдох: — Дома так и скажи — в школу больше ни за что не пойду! Тебе же самой неохота. Вот в пятом классе одна наотрез отказалась в школу ходить. Или переведись куда-нибудь еще. А про нас помалкивай! Ну, чего молчишь?! Отвечай!

Рина смотрела в глаза Маюми и думала, что говорить с ней бесполезно. Ей уже приходилось глядеть в такие глаза. В какой бы школе она ни оказалась, всегда будет одно и то же. Только непонятно, почему они все так именно на нее смотрят, на нее одну?

Всякий раз по утрам она просыпалась с мыслью: как не хочется идти в школу. Но одно дело — не хотеть, совсем другое — взять и сказать: «Не пойду». Конечно, если принять твердое решение, дальше все будет просто. Разве нет? Ведь это как от еды отказаться: не ешь, и все. У нее должно получиться. «Я обязана перестать посещать школу, обязана». Она твердила эти слова, будто заклинание, она собиралась с силами и чувствовала, как утихают боль и страдание.

Рина кивнула и пошла прочь.

Пораженные столь быстрым согласием и не зная, что им теперь делать, девочки молча смотрели ей вслед. Она шла, будто собралась навсегда исчезнуть из этого мира, шла, как уходят в далекое никуда.

— А ведь она обязательно донесет, — задумчиво произнесла Тинами. Маюми вскинулась и побежала, остальные за ней. В их головах билось одно слово — «донесет!». Маюми ухватила Рину за плечо и резко дернула. «Ненавижу доносчиков… сколько можно издеваться надо мной…».

— Собралась к учителю бежать?! Зачем? Доносить?!

Продолжая дергать Рину за плечо, она одновременно подталкивала ее к стене спортзала. С лица Рины исчезло всякое выражение.

— Эй, что вы делаете? — заинтересовались Коити и Тацуя, продолжая гонять в футбол.

— Она хочет на нас учителю донести, — сообщила Каори.

— Кто вам сказал?

Каори не знала, что ответить. И тут Маюми резко толкнула Рину. У той голова мотнулась из стороны в сторону. Выкрикнув «драться нельзя!», Тацуя ударил по мячу, мяч с силой стукнулся в стену и отскочил. Почти одновременно в стену врезалась голова Рины. Потом странно расслабилась спина, и девочка стала медленно оседать.

Разом отлетели куда-то и стихли голоса на школьном дворе. Коити подошел поближе. Рина лежала, раскинув ноги, кровь из раны на голове стекала по шее и капала на землю.

— Голова разбита! — вскрикнул Коити.

— Что же делать? — Томоэ готова была разреветься.

— Срочно в больницу! Надо учителю сказать! Я сбегаю! Только помните — я ни при чем! — И Тацуя помчался к зданию школы.

Маюми ловила ртом воздух, следя за кровавым узором, который стремительно покрывал белое платье Рины. Мелькнула мысль, что и сегодня все вы шло как-то не так — она опять проиграла.

— Учитель Танака, прошу вас уточнить, наличествовал ли в данном случае факт издевательства? — Директор школы, сохраняя на лице выражение привычной мягкости, решил не торопясь во всем разобраться. Впрочем, в его мягкости таилась непреклонная решимость.

— Думаю, нет.

— Понятно. Считаем, что я получил от вас исчерпывающий рапорт: факт издевательства не установлен. Все же, учитель Танака, можете ли вы утверждать, что травма, полученная Ясудой, не связана с фактом издевательства?

Танака слушал до отвращения тусклый голос директора, лицо которого казалось причудливо огромным, а пронзительные глаза без устали моргали.

— Полагаю, именно так. Считаю, никакого издевательства не было. — Другого ответа от него и не ждали.

— Полагаете, значит… Ответ, прямо скажем, не вполне определенный… Впрочем, если вы, учитель Танака, утверждаете, согласимся, что издевательства не было. Успокойте детей, пусть идут по домам. Я суду отправьте в больницу. Нужно будет уговорить ее мать не поднимать шума. Я побуду здесь, дождусь от вас известий, учитель Танака. Пускай и другие учителя не расходятся. Значит, издевательства все-таки не было… Такие успокоительные разъяснения дал нам учитель Танака.

Танака передал указание директора Сугияме, молодому преподавателю из первой группы, и тот повез Рину на машине в больницу. Учеников, не успевших разойтись по домам, собрали в классе. Учитель Танака от страха, что все происшедшее может повлечь за собой грандиозный скандал, чувствовал мелкую Дрожь в коленях. Но ведь и эта Ясуда непростой ребенок. Сказал же завуч о причинах ее перехода к ним в школу — в старой ее подвергали постоянным издевательствам. Сейчас поздно клясть собственное легкомыслие — что говорить, пошел на поводу у завуча, рассыпавшегося в похвалах: мол, вы опытный педагог, вам и карты в руки, вы легче справитесь с ситуацией, чем молодой Сугияма. Вот и согласился на свою голову. Да еще с радостью! Самонадеянно решил, что справится с учениками, не допустит травли и издевательств. Впрочем, отказаться все равно было неудобно. Правда, уже после того, как он с охотой согласился, его насторожил ироничный рассказ завуча о визите Рининой мамы. «Я, — сказала она, — последовала совету директора школы, где раньше училась моя дочь, и согласилась перевести ее к вам. Но если и здесь будут продолжаться издевательства, я этого так не оставлю. Убедительно прошу оградить мою дочь!». Не давали Танаке покоя и слова завуча, сказанные на прощание: «Детские издевательства, случается, и до самоубийства доводят. Тогда, словно мухи на мед, слетаются телевизионщики. Вся надежда на вас, господин Танака!». Он даже голову склонил перед учителем-ветераном.

Потом являлась с визитом вежливости мать Рины. Она была немногословна, просила лишь о дочери заботиться. Имелся и еще один серьезный повод для беспокойства — недавно директор довел до сведения учителя Танаки, что семья Ясуды — корейцы, натурализовавшиеся в Японии. Если об этом да и о самом случае издевательства, пронюхают средства массовой информации — раздуют, только держись, даром что речь-то идет об обыкновенной травме.

Сделав глубокий вдох, Танака вошел в класс.

— Сегодня Ясуда получила травму — но ее никто не травил, правда? Учитель поговорил с ней перед отправкой в больницу. Она утверждает, что поскользнулась и ударилась головой о стену спортзала. Учитель не верит, будто в нашем классе могут друг над другом издеваться. Учитель ненавидит издевательства. Он всегда говорит вам: «Живите дружно!» — Его голос внезапно сорвался, и, к собственному удивлению, он почувствовал, как переполняется сладкой сентиментальностью, а к глазам подступают слезы. Ему пришло в голову, что как педагог он давно не переживал такого радостного мгновения.

— Учитель плачет! — удивленная Каори переглянулась с соседями. Некоторые, сочувствуя, тоже зарыдали. Тогда и Каори, засуетившись, решила поплакать, однако она, у которой от любой мелодраматической ерунды в телевизионных сериалах глаза моментально увлажнялись, не смогла выжать из себя ни слезинки. Ей было стыдно и весело разом: уж больна жалок оказался этот взрослый человек, учитель. И, глядя на него, Каори мучительно захотелось расхохотаться ему в лицо.

— С Ясудой произошел несчастный случай. Но если во второй группе и вправду начнут над кем-нибудь издеваться, ваш учитель уйдет из школы. Учитель перестанет учить. Прошу вас это четко усвоить! — Танака достал носовой платок и, полуотвернувшись к доске, отер слезы и высморкался.

Когда он вновь повернулся к классу, на его лице играла улыбка:

— Учитель уверен, что никакой травли не было. Если завтра нагрянут телерепортеры, не вступайте с ними в разговоры. Направляйте их ко мне. Значит, договорились: произошел несчастный случай. Те, кто с этим согласен, поднимите руки.

«Ни за что не стану плакать, — с внезапной злостью решил Коити, исподлобья озирая класс. — Что это — все поднимают руку!». Медленно поворачивая голову, он оглядел тех, кто был тогда у спортзала. Руки поднимались одна за другой. «Как же так — все „за“?!» — удивился Коити, и сам потянул вверх руку.

— Хорошо, можете опустить. Разумеется, учитель огорчен несчастным случаем, однако есть повод и для радости. Я восхищен учениками второй группы, другого я от вас и не ждал. Можете идти домой. Но давайте договоримся: выйдя из класса, вы забудете обо всем, что сегодня произошло. Никому ни слова! А теперь всем встать!

В коридоре Каори принялась размышлять, что будет, когда явятся репортеры. А они обязательно примчатся, если новенькая умрет. Жаль беднягу! Она не станет ничего скрывать от репортеров, все расскажет начистоту. Виновата Маюми. Ей, Каори, закроют лицо, изменят голос — никто и не узнает, что это она. Можно довериться маме, уж она найдет способ связаться с телевидением. Каори не заметила, как улыбка расплылась по ее лицу.

Уложенную на заднее сиденье автомобиля Рину везли в больницу. Ее сознание то растягивалось, то сжималось, как мехи немого аккордеона. Вид школьного двора, лишенного тени… Ей пять лет, она, не шелохнувшись, поджидает маму на станции в Сэндае; они путешествуют вдвоем; когда она ощутила себя брошенным ребенком, странным образом возник такой же пейзаж без теней. «Побудь здесь, никуда не уходи», — приказала мать, но ее все нет и нет, хотя девочка ждет уже целый час. Она до сих пор не знает, почему ей пришлось тогда провести в одиночестве этот бесконечно долгий час, почему отец не поехал с ними. Это единственное, что ее интересует по-настоящему, но она давно примирилась с мыслью: расспрашивать бесполезно, никто ничего не объяснит. Никто и не знает ничего. Сознание Рины помутилось.

К великому разочарованию Маюми, кровавое пятно на Ринином платье больше не представляется ей цветком розы. Гроздь винограда… листва… летучая мышь… золотая рыбка… облако в багровом закате… Она умела воображать и самые причудливые вещи, но именно это пятно крови больше, хоть убей, ни во что не превращается. Танака привел ее в библиотеку: «Подожди, пока за тобой придет мать». Прошел час, никто не появился. Настроение ужасное. «Кто бы сейчас со мной ни заговорил, все равно не смогу ответить». Беспокоило, поймет ли мама, что даже с ней она сейчас разговаривать не хочет. Может, и к лучшему: в таком состоянии не поговоришь о новенькой, ее вообще пора навеки забыть… Все равно ничего не скажу… С этой мыслью она уснула. Из окна библиотеки был виден опустевший школьный двор. Флагшток, качели, гимнастические снаряды на спортплощадке отбрасывали длинные-предлинные тени, казалось, они достигают самого края света.

Shioai by Miri Yu

Copyright © 1997 by Miri Yu

© Е. Дьяконова, перевод на русский язык, 2001