Гастону казалось, что его сердце стучало в унисон с сердцем Селины. Он это ощущал так же ясно, как полоску ткани ее платья на своем предплечье. Но он не позволял себе взглянуть на жену. Не решался, боялся, что связавшие их чувства что-то в нем изменят. Сделают слабым.

Но стоило ему ощутить на боку привычную тяжесть меча, как им овладело полное спокойствие.

Время остановилось. Земное пространство ограничилось несколькими ярдами, отделявшими его от Туреля. Весь мир сфокусировался в одной точке, словно оружие и броня создали вокруг него непроницаемую завесу, скрывающую усталость, страх, колебания.

Слишком долго Гастон ждал этого мгновения. С того самого черного дня, когда до него дошла весть, что отец и брат убиты, он мечтал скрестить свой меч с мечом Туреля. И сражаться до конца — никаких переговоров, никаких перемирий, никакого посредничества. Простая, непререкаемая справедливость боя. Только собственные мускулы и сталь.

В лучах восходящего солнца он сам будто стал разящим лезвием меча, тяжелой прочностью щита, острым копьем. Он больше не был человеком. Он был воином.

Сегодня он либо убьет, либо погибнет.

Его сердце могучими ударами гнало горячую кровь по жилам. Взглянув на Туреля, он вонзил шпоры в бока Фараона и галопом пустился к дальнему краю поля.

Гастон больше не видел ни толпы, ни шатров, ни тумана, окутавшего землю. Он прижал к телу деревянное древко пики, направив несущий смерть стальной наконечник вперед и влево от себя. Жеребец в возбуждении бил копытами землю. И всадник в таком же возбуждении ждал сигнала к началу боя.

Из толпы вышел король. Сегодня никто не ждал красочных ритуалов, обычно предваряющих рыцарский поединок, — ни герольдов, громко объявлявших результаты только что прошедшей схватки, ни трубачей, звуками фанфар оповещавших о начале очередного раунда, ни украшенного флажками барьера, не дающего лошадям столкнуться друг с другом. Только самое необходимое: сила и отвага, мускулы и сталь.

— Вы хотели крови, господа, — вы ее получите, — не тратя лишних слов, объявил Филипп. — Дуэль закончится, когда один из соперников будет мертв.

Король вернулся на свое место, и тут же негромкий шум толпы смолк. Стояла такая жуткая тишина, что Гастону показалось, будто он слышит, как клубы тумана шелестят в траве. Его рука крепче сжала пику.

— Пошли! — Громкий возглас короля прорезал утренний воздух.

Легким движением поводьев Гастон пустил Фараона вскачь — чуткому животному не нужны были шпоры. Приближаясь на полном скаку к гнедой лошади Туреля, Гастон издал воинственный клич.

Он приподнялся в стременах и чуть наклонился вперед, чтобы в ударе пики сложить свои усилия с бешеным скоком лошади. Стук копыт походил на раскаты грома, возвещавшего приближении бури.

Подняв щиты, соперники налетели друг на друга. Металлический грохот доспехов дополнился громкой бранью и ржанием коней. Гастон направил острие пики в центр щита Туреля и сам принял удар, немного сместившись в сторону в последний момент, чтобы не вылететь из седла. Мгновение — и пики превратились в щепки.

По инерции всадники летели дальше, удаляясь друг от друга. Грудь и плечо Гастона ломило от удара. Бросив на землю обломки оружия, соперники возвратились на исходные позиции. К ним уже бежали оруженосцы с запасными пиками.

Не останавливаясь, оба подхватили новые пики и понеслись навстречу друг другу.

Еще одно столкновение — металла с металлом, силы на силу. Наконечник пики Туреля на этот раз прошел чуть в стороне, зато удар Гастона точно попал в цель. Противник качнулся и с большим трудом удержался на коне. Удача опьянила Гастона, и, скача к своему оруженосцу, он нетерпеливо показывал знаком, чтобы тот подал ему новую пику.

Только подхватив оружие, он почувствовал, как горячая липкая влага заструилась по его боку.

Он взглянул вниз и понял, что Турель специально не попал по щиту: удар острого наконечника пришелся в стык между передней и задней пластинами металлических лат, и, распоров кольчугу, пика вонзилась в тело.

Гастон ощущал сильную боль, но трусливая тактика Туреля вызывала еще большую ярость. Но он не позволил ни боли, ни ярости завладеть собой. Не обращая внимания на кровь, он крепче схватил третью, и последнюю, пику и приготовился к новой схватке.

Теперь, низко пригнувшись к шее Фараона, Гастон целил в низ щита, в самый центр равновесия соперника. И опять в последний момент наконечник пики Туреля скользнул вверх: еще одна трусливая уловка — удар пришелся в металлический воротник, защищавший горло. Гастон неуклюже дернулся в седле и едва не потерял шлем. Толпа испустила громкий вопль.

От удара в голове у Гастона зазвенело, рана на боку горела огнем, но он соскочил на землю и выхватил меч одновременно со спешившимся Турелем. Слишком поздно Гастон сообразил, что сбитый набок шлем частично закрывает ему видимость, но поправить его уже не было времени — Турель занес над ним свой меч. Щитом Гастон отбил атаку и, в свою очередь, бросился на соперника, даже не дожидаясь, пока с поля уведут лошадей.

От ударов мечей грохот стоял, как в кузнице. Бойцы рубили, кололи, нападали и отбивали атаки, используя щиты не только для обороны, но и в попытках сбить друг друга с ног. Они не старались обыграть друг друга в стратегии, в искусстве боя не пытались разозлить и вывести из себя противника взаимными насмешками — каждый поставил перед собой цель не победить, а убить.

Собрав все силы, изрыгая ругательства, они бились, не сходя с места. Никто не собирался уступать, но никто и не мог взять верх. Скользящим ударом Гастон достал плечо Туреля. Турель совершил ложный выпад, Гастон поддался на него, и его бедро обагрилось кровью. Но он не почувствовал боли. Сердце стучало быстро и ровно. Солнце поднималось выше, опаляя их жаром, и хотя они дышали шумно и тяжело, битва продолжалась с прежним упорством. Лицо Гастона заливало потом, во всем теле чувствовалась усталость, и руки двигались все медленнее.

Собрав все свои силы, Турель нанес серию сокрушительных ударов, вдребезги разбив щит Гастона. Гастон отбросил обломки, но, прежде чем оруженосец успел подать другой, Турель подскочил вплотную. Первый удар Гастон отбил мечом, но, используя свое преимущество, Турель нанес боковой удар, отбить который без щита было невозможно.

Последним усилием Гастон отпрыгнул назад и лишь этим не позволил противнику разрубить себя пополам. Однако тяжелые доспехи не дали ему сохранить равновесие и удержаться на ногах.

Он упал навзничь и услышал из толпы одинокий женский вопль. В это мгновение острие меча Туреля готово было пронзить его открывшееся горло, а времени увернуться не оставалось.

— Умри же как собака! — прорычал Турель.

Гастон все же успел повернуть голову, и смертоносный удар пришелся на шлем. Лезвие оставило на металле глубокую вмятину, но пробить его не смогло и соскользнуло в сторону.

Турель снова замахнулся, но Гастон согнул ноги и резко выбросил их вверх, одной попав сопернику в живот, а другой выбив из его руки меч.

Турель оступился и упал, а Гастон, мгновенно оказавшись на ногах, бросился на противника. Подняв меч, готовый вложить все силы в решающий удар, он вдруг заметил блеснувшее в руке Туреля лезвие небольшого кинжала.

Вот она, коварная ловушка, вероломный трюк! Гастон летел на врага, не в силах увернуться, и в это мгновение Турель метнул кинжал. Нечеловеческим усилием Гастону удалось чуть развернуть тело, и клинок, миновав торло, по самую рукоятку вонзился ему в плечо. Гастон тяжело упал на бок, голову охватила гудящая боль.

Турель бросился к своему мечу. Но мысль о воровски спрятанном кинжале что-то перевернула в Гастоне. Так вот каким бесчестным образом были убиты его отец и брат! Уже ничего не сознавая, он вскочил на ноги и со звериным рыком бросился на врага. Тот, не успев добраться до меча, вынужден был отступать, прикрываясь щитом.

Гастон преследовал его, нанося удар за ударом.

— Сдаюсь! — закричал он. — Сдаюсь!

— Ты дрался как последний трус, — хрипел Гастон. — И умрешь как трус!

Следующим ударом он выбил из рук врага щит.

— Я согласен на любые условия! Чего ты хочешь? — Турель поднял руки.

— Ты же не предлагал никаких условий моим отцу и брату, когда убивал их. — Гастон не поморщившись схватился за рукоятку кинжала и выдернул его из своего тела. Он ни на шаг не отставал от отступающего Туреля, размахивая и мечом, и кинжалом.

— Я признаю, я все признаю! — вопил Турель.

— Да, теперь ты все признаешь, — крикнул Гастон, поднимая меч, пока его острие не оказалось в дюйме от лица Туреля.

Тот замер, словно собираясь что-то сказать, но вдруг метнулся к руке Гастона, державшей кинжал.

На этот раз ему не удалось опередить Гастона, который тут же сделал шаг назад и вбок. Меч описал дугу, и Турель со всего размаху налетел животом на острие.

Он пошатнулся и широко раскрыл рот, не в силах поверить в случившееся. Потом схватился рукой за сверкающую сталь, желая вытащить ее из своей плоти. Но сил не осталось. Издав отчаянный вопль, он опрокинулся на спину и с кровавой пеной на губах испустил дух.

Гастон тяжело дышал, колени подкашивались от усталости, огнем жгло раны в боку, в плече и на бедре. Дело сделано. Не нужно больше искать мести и справедливости. Не надо добиваться победы мускулами и сталью.

Бившая его дрожь постепенно проходила, как утренний туман под лучами солнца.

Все закончилось. Он снял с головы помятый шлем и бросил его на землю. Туда же полетел кольчужный подшлемник. Лицо и все тело были мокры от пота. От пота и крови. Только огромным усилием воли он не дал себе упасть на колени.

Он поднял взгляд, чтобы отыскать в толпе Селину, но его окружали одни мужские лица. К нему приблизился король и взял кинжал, который Гастон так и не выпустил из дрожащих пальцев. Повертев его в руках с гримасой отвращения, Филипп процедил:

— Вероломный мерзавец! — Посмотрев на Гастона, он продолжил: — Я попал в неловкое положение, ибо должен признать, что был не прав.

Гастон еще не успел ничего сказать, даже не перевел дыхания, как в разговор вмешался один из людей Туреля.

— Сир, теперь нашим господином… будет сэр Гастон? — тревожно спросил он.

— Да, как и я говорил, все достается победителю, — подтвердил Филипп и, обращаясь к окружающим, суровым тоном произнес: — Все вы должны принести присягу на верность де Варенну.

Человек, обратившийся к королю, перевел глаза на Гастона.

— Тогда нет смысла дальше хранить ужасную тайну. Ваше величество, то, что говорил герцог перед смертью, было… правдой.

— Да, — подтвердил другой человек из толпы. — Несчастье с сэром Сореном и сэром Жераром было коварным убийством, а не несчастным случаем. Герцог вызвал наемников с юга, чтобы те выполнили черную работу. Мы не знали деталей, но слухи до нас доходили.

— Но почему вы так долго молчали и поставили в неловкое положение своего короля? — грозно спросил рассерженный Филипп.

— Герцог пригрозил, что, если мы хотя бы словом обмолвимся, наших жен и детей тоже будет ждать такой же «несчастный случай».

— Мы хотим сказать еще об одном, — добавил третий вассал. — Засаду на дороге устроил наш господин, а не сэр Гастон. И герцог в самом деле рассказывал леди Кристиане о своих злодейских планах. Он собирался убить их обоих.

— Я там тоже был, — признался еще один. — И слышал все от слова до слова.

Из толпы донеслись возгласы, подтверждающие сказанное. Король хмуро обернулся к Гастону.

— Похоже, я оказался единственным, кто не распознал истинной сущности Туреля, — сухо произнес Филипп. — Что ты решаешь, Гастон? Эти люди знали правду, но скрывали ее. Их судьба в твоих руках. Теперь ты имеешь право изгнать их из твоих владений.

Гастон, успокоив дыхание, выпрямился во весь рост и посмотрел в глаза людям Туреля. Они ведь могли и дальше скрывать свою тайну, но у них достало мужества рассказать обо всем, хотя они многим рисковали.

— Ваше величество, — торжественно начал он после долгого молчания. — Мне нужны сильные и отважные люди, чтобы защищать мои земли. Что было, то прошло. Тем, кто поклянется мне в верности и не нарушит клятвы, нечего бояться.

По рядам собравшихся прокатился удивленный ропот. Потом один за другим они опустились на одно колено, склонили голову и произнесли слова клятвы.

При виде коленопреклоненных подданных с плеч Гастона будто свалилась тяжелая ноша. Наконец он узнал, что случилось с отцом и братом. И не только он — коварство Туреля стало общеизвестно.

Гастон знал теперь и другое. С полной очевидностью перед ним открылась мрачная истина: окажись он в тот страшный день на турнире, он не смог бы спасти их. Более того: сам бы погиб.

Не надо вмешиваться в дела Господни. Видимо, самим провидением ему было указано остаться в живых, чтобы наконец добиться справедливости, чтобы исполнить Его волю. Что было, то прошло.

А что будет…

Он хотел поговорить с Селиной, но та до сих пор не появилась.

— Где моя жена? — спросил он, не на шутку встревоженный.

— Наверное, все еще без сознания, — сказал король с сочувственной улыбкой. — Когда ты упал и меч Туреля готов был пронзить твое горло, она упала в обморок, и Ройс отнес ее в шатер. Пойдем туда. — Он похлопал Гастона по здоровому плечу. — Надо обработать твои раны, и, кроме того, у меня есть к тебе разговор.

Ступив под свод шатра, Гастон едва вновь не оказался на земле.

— С тобой все в порядке? — воскликнула Селина, бросившись к нему и чуть не сбив его с ног. — Слава Богу! Слава Богу, ты жив! После того как я упала в обморок, Ройс больше не выпускал меня отсюда. Я лишь слышала шум, и это было даже хуже, потому что мне представлялось самое ужасное! О Боже, какое счастье, что все закончилось! — Ее руки сомкнулись у него на спине.

Гастон поморщился от боли, но смог сдержать стон и, невзирая на боль, прижал ее к себе.

— Прости, что напугал тебя.

— Напугал? — всхлипнула она, отступая на шаг. — Тебя же могли убить!

— Но не убили же.

— Но могли!

— Но не убили, — повторил он, ласково улыбаясь.

— Миледи, — прервал их шутливую перебранку король, откидывая полог шатра и впуская внутрь лекаря, прежде бывшего в услужении у Туреля. — Вам с Ройсом лучше обождать снаружи. Мне нужно кое-что обсудить с Варенном, да и раны его требуют перевязки.

— Раны?! — переспросила Селина, и радость исчезла с ее лица.

Гастон был благодарен своему оруженосцу, вошедшему следом, чтобы помочь ему избавиться от доспехов, за то, что тот опустил за собой полог. Теперь свет шел только от небольшой свечи, стоявшей на столе. Гастону хотелось бы избавить Селину от вида трех глубоких резаных ран.

— Не о чем беспокоиться, — бодро произнес он, снимая боевые перчатки и с абсолютно невозмутимым выражением лица бросая их на стол. — Но все же лучше выйди с Ройсом, чтобы опять не упасть в обморок.

— Я не из слабонервных, которые то и дело падают без сознания! — заявила она, гордо вздернув подбородок. — Разве что когда моему мужу грозит смертельная опасность.

Гастон положил ей руки на плечи.

— Зато ваш муж, миледи, может оказаться слабонервным, если вы не прекратите упрямиться. Лекарские дела займут совсем немного времени. — Он повернул ее и подтолкнул к выходу.

— Потом зайдешь.

Все еще пытаясь протестовать, она оглянулась, с тревогой посмотрела на него и вышла.

— Поздравляю с победой, милорд! — гордясь своим господином, торжественно произнес Ройс и последовал за Селиной.

— Благодарю за преданность, Ройс.

Как только полог шатра упал, Гастон не смог больше терпеть терзавшую его боль. Он опустился на ближайший стул, не удержавшись от стона. Оруженосец действовал быстро и ловко, отстегивая детали доспехов и снимая кольчугу. Гастон почувствовал некоторое облегчение, не только потому, что смог свободно дышать, но и потому, что с каждой пластиной металлических лат из его души словно исчезали вопросы и сомнения, вина и печаль.

Король расположился на стуле по другую сторону стола и ждал, пока лекарь разложит свои инструменты.

— Ты был прав с самого начала, Гастон. Многих бед можно было бы избежать, если бы я поверил тому, что ты говорил о Туреле. Прими мои извинения.

Гастон в замешательстве смотрел на своего повелителя: никогда еще он не слышал, чтобы король у кого-либо и за что-либо просил прощения.

— Слишком много вопросов приходится решать королю, — сказал он, пожав плечами, и тут же поморщился от боли.

— Но король должен иметь достаточно мудрости, чтобы справедливо судить людей, а я оказался вовсе не таким мудрым.

— Ваше величество, все это уже в прошлом.

Оруженосец закончил раздевать Гастона, и за дело взялся лекарь. Он наложил на раны компрессы, которые обожгли тело как огнем. Гастон заскрипел зубами.

— Простите, милорд, — стал объяснять молодой человек. — Я смочил корпию вином, чтобы промыть раны. Так можно предотвратить заражение.

Де Варенн посмотрел на лекаря и криво улыбнулся. Селина почему-то считала, что в его времени не может быть никаких достижений в науках.

— Не моя ли жена посоветовала тебе делать это?

— Ваша жена? — удивился молодой человек. — Нет, милорд.

— Гастон! — Филипп бросил нетерпеливый взгляд на лекаря, который, быстро промыв раны, взял свою сумку, достал оттуда кусок льняной ткани и теперь рвал его на полосы для повязок. — Гастон, все, что принадлежало твоей семье, я возвращаю тебе. Также я передаю в твою собственность бывшие владения де ла Туреля. — Король наклонился к раненому, и на его лице появилось сосредоточенное выражение, словно именно сейчас он собрался сказать самое главное. — Ты станешь весьма богатым человеком. Властителем огромной части Артуа. Я не могу позволить управлять столь обширными владениями простому рыцарю.

Гастон бросил на Филиппа осторожный взгляд. Неужели король отберет только что пожалованные земли? Гастон не решался спросить вслух.

— Поэтому, — продолжал король, лицо которого осветилось чуть лукавой улыбкой, — мне, видимо, придется произвести тебя в герцоги.

На некоторое время Гастон потерял дар речи.

— Святые угодники! — наконец прошептал он. — Сир! Я…

— Не благодари меня. Когда я совершаю ошибку, я признаю ее. И исправляю.

— Но сразу герцогом! — Гастон был потрясен. — Через несколько титулов — барона, виконта…

— Да, — рассмеялся Филипп. — Быть королем очень удобно.

Гастон тоже не сдержался от смеха, хотя каждый вздох отдавался болью в боку.

— Сир! — Он покачал головой, все еще не веря своей удаче. — Это слишком большая честь для меня. Я ведь не такого…

— Благородного происхождения? Сегодня во время дуэли я увидел подлинное благородство, какого не видел за всю мою проведенную в сражениях жизнь. Ты сражался честно, несмотря на высокую цену поединка, несмотря на вероломство Туреля. Теперь я понимаю, что напрасно не доверял тебе. Наверное, это и не позволило мне сразу признать твою правоту.

— Но это еще не значит, что я достоин…

— Ты достоин этого титула больше, чем любой получивший его по рождению, — продолжал Филипп. — Ты заслужил его. И он больше подходит тебе, чем прозвище Черное Сердце. Возможно, ты и совершал в прошлом неблаговидные поступки. Но люди со временем меняются. Благородство заключено не в титулах и даже не в поступках. — Он поднялся, собираясь уходить. — Оно в сердце.

Гастон опустил взгляд, смущенный оценкой короля. А он так долго не хотел меняться: думал, что сможет выжить, только если будет хитрым и коварным. Не верил, что когда-нибудь станет по-настоящему благородным. Да и не хотел этого.

— Возможно, вы правы, ваше величество.

— Разумеется. Кому об этом лучше знать, как не королю? — Улыбаясь, король Филипп потрепал Гастона по плечу. — Оставляю тебя на милость лекаря, мой славный герцог. — Он повернулся, чтобы уйти, но у самого полога шатра остановился и обернулся: — Чуть не забыл еще об одном деле, которое собирался обсудить с тобой. А именно о твоей давнишней просьбе расторгнуть твой брак. Предвижу твой ответ, но все же спрашиваю тебя еще раз: ты по-прежнему настаиваешь на разводе?

Селина дожидалась, когда король выйдет из шатра. Она сомневалась, вправе ли обращаться напрямую к королю, но кто-то же должен задать этот вопрос, а она боялась, что после всего пережитого Гастон об этом забудет.

Впрочем, стоило ей только начать разговор о расторжении брака, как король прервал ее:

— Я уже обсудил это с Гастоном, миледи. Поговорите с ним сами.

Краткость ответа и тот взгляд, который он бросил на Селину, объяснили ей все лучше слов. Сердце ее упало. Конечно, это было неизбежно. Но мысль, что их брак больше не существует, причиняла боль, словно кто-то проткнул ее одной из тех пик, которыми недавно бились дуэлянты.

— Благодарю вас, сир! — в оцепенении пробормотала она.

Он махнул на прощание рукой и двинулся, сопровождаемый свитой. Остальные приводили в порядок поле и разбирали шатер Туреля. Его тело уже унесли, чтобы подготовить к погребению. Ройс снимал доспехи с Фараона.

Селина продолжала стоять возле шатра Гастона. Ветер трепал ей волосы. Она ждала, когда он останется один.

Ей не хотелось входить, не хотелось затевать неприятный разговор, однако откладывать его тоже не было смысла. Наконец, расправив плечи, она приподняла полог:

— Гастон?

— Входи, Селина.

Она вошла. Он сидел на стуле возле стола. Кроме полосы ткани, обернутой вокруг бедер, на нем не было никакой одежды. На ноге, вокруг груди и на плече белели свежие повязки. Кожа в свете пламени отливала золотом.

У нее внутри все сжалось.

— С тобой вправду все в порядке? — шепотом спросила она.

— Несколько царапин, не более того.

Гастон храбрился, но слова звучали чуть невнятно: ему приходилось стискивать зубы от боли.

— Я… пришла попрощаться, — негромко сказала она. — Думаю, будет лучше, если мы… Нам действительно не следует…

— Значит, пришла попрощаться? — Он явно не желал облегчить ей задачу.

— Да. Нам нужно расстаться, ты не думаешь? У тебя теперь здесь появится много забот. Я сама доберусь до твоего замка и дождусь там затмения. Мы не можем… Я хочу сказать: не должны… — Голос сорвался, и она замолчала. Гастон тоже молчал. — О Господи, Гастон! — Она зябко поежилась, чувствуя себя совсем несчастной. — Бессмысленно оттягивать то, что все равно случится. Давай спокойно расстанемся, раз король дал разрешение расторгнуть брак.

— Но, милая супруга, — сказал он твердым и спокойным голосом, — наш брак не будет расторгнут.