— Как вы оказались в моей спальне? — потребовал ответа Гастон, крепко сжимая запястье девушки. Глаза его сверкали ярче, чем луна за окном. — Каков план Туреля? Почему он решил заставить меня переспать с вами, хотя прежде ему это нравилось не больше, чем мне?

Широко открытыми глазами, вся дрожа, Селина смотрела на него, не в силах выдавить из себя ни слова. Она, наверное, сползла бы на пол, но он крепко держал ее. Желание, которое она разбудила в нем, не отпускало ни на миг. Будь она проклята!

Странно, но, кроме рыжих волос, навязанная ему невеста не имела ничего общего с тем, что он ожидал увидеть. Она не походила на невинную девушку, воспитанную в монастыре. Скорее уж на падшего ангела, посланного на землю, чтобы досыта удовлетворить мужчину, чтобы разжечь в нем адское пламя и подарить райское наслаждение. Она появилась из мрака ночи как живое воплощение его снов.

Гастон был в отчаянии: он мечтал привести в порядок свои мятущиеся мысли, однако не мог оторваться от ее вызывающе непристойного наряда, который мерцал в неярком свете, подчеркивая каждый изгиб ее тела, скрывая, открывая и дразня. Ее высокая, стройная фигура как будто создана для него, ее поцелуи еще не остыли у него на губах и не выветрились из памяти.

Хорошо бы бросить ее на постель и окунуться в тепло ее тела! Он едва не забыл о своей клятве не дотрагиваться до девушки: ведь, случись такое, их помолвка стала бы реальностью и о разводе нечего было бы и думать. А тогда конец всем его планам добиться мести и справедливости.

— Отвечайте мне, — приказал он тихим, напряженным голосом, борясь с желанием, которое мешало ему управлять собой. — Как вы пробрались мимо охраны?

— Я… я… — Селина пыталась поймать ртом воздух, потом разразилась рыданиями. — О Боже! Я сошла с ума. Этого не может быть!

Гастон не понимал ее, тем более что речь девушки все время прерывалась всхлипами. До него дошло только, что она не вполне верит в его существование.

— Уверяю вас, миледи Кристиана, я настолько же реален, как наша с вами помолвка. — Он сильнее сжал ее руку.

— Но ведь вас не существует! И я… Крис… Как вы сказали?

— Не пытайтесь играть со мной, — жестко предупредил он, прижимая ее к каменной стене. — Вы уже признались, что вы Фонтен. А теперь не можете вспомнить своего имени?

— Но я не миледи Кристиана. Я вообще никакая не миледи. Меня зовут Селина. Селина Фонтен. Я из Америки. Из Чикаго. Произошла какая-то ошиб…

— Ложь вам не поможет! — оборвал он ее. — Вы Кристиана де ла Фонтен, подопечная герцога де ла Туреля. Вы должны были прибыть еще на той неделе из Арагона на нашу свадьбу. Мы решили, что вас задержал снегопад.

Она в изумлении смотрела на него, как будто он говорил на иностранном языке. Потом затрясла головой:

— Я не знаю, о чем вы толкуете. Я не знакома ни с одним герцогом и никогда не бывала в монастыре. Я даже не знаю, где находится Арагон. Я не Кристиана…

— А ваша прическа? — Его рука коснулась шелковистых рыжих прядей, и, не в силах остановиться, он погрузил в густые волосы ладонь, ненавидя себя за то, что ему хочется трогать их, ненавидя ее за то, что ему хочется ощутить все ее тело до последнего дюйма. — Кто, кроме монашенки, так стрижет волосы? А ваш выговор? Если вы не из Арагона, откуда у вас этот странный акцент? И как вы попали в мою спальню? В мою постель? В таком наряде! — Он дотронулся до шелка, бесстыдно выпячивавшего все, что должен скрывать.

Селина вздохнула и крепко зажмурилась.

Гастон сжал зубы. У Туреля было достаточно времени все обдумать и составить план. Наверняка он решил, что лучшего способа прибрать к рукам земли Вареннов, чем этот брак, не найти. Теперь его права по материнской линии становятся законными. Девушка может до последнего вздоха твердить о своей невинности. Но ее наряд! Для чего он служит, если не для соблазнения мужчин? Пусть даже у нее в последний момент сдали нервы и она решила бежать.

— Итак, я жду объяснений, — насмешливо произнес он, приподнимая пальцами тонкие бретельки тедди. Ему ничего не стоило разорвать их одним движением пальцев.

Ее длинные ресницы в испуге взлетели, и по всему телу пробежала судорога — то ли от страха оказаться совсем раздетой, то ли в ответ на его прикосновение. Девушка облизнула пересохшие губы, и острое лезвие желания снова полоснуло его. Она застыла, и он понял, что девушка чувствует, как ему хочется ее, и еще больше разозлился на себя за слабость.

— Я… я не могу объяснить, как попала сюда. Я вообще не могу объяснить, что случилось, — прошептала она, потупясь под его хмурым взглядом. — Вам придется поверить мне, хотя это звучит чистым безумием. Я, видно, сошла с ума… но когда я вошла в эту комнату, чтобы лечь спать, был одна тысяча девятьсот девяносто третий год.

Гастон шумно вздохнул, стараясь не замечать ее гибкого, стройного тела и мягкого голоса.

— Не надо считать меня дураком. — Он смерил ее взглядом, от которого трепетали его самые заклятые враги. — Я верю только в то, что вы, красавица, столь же хитры и коварны, как и ваш господин.

— У меня нет никакого господина! — испуганно и искренне воскликнула она. — Я не та, за кого вы меня принимаете! Не могу понять, что я здесь делаю и как сюда попала… — Она опять закрыла глаза. — О Боже, этого не может быть, мне все это снится! Это всего лишь сон!

Из глаз брызнули слезы, сверкая как бриллианты в лунном свете. Гастон выпустил ее, едва справившись с охватившим его безумным желанием поднять ее на руки и тихо баюкать… Он выругался сквозь зубы и отвернулся, отгоняя дурацкую нежность и неодолимую страсть, которую ему внушала эта женщина. Он прошел в другой конец комнаты, собирая по пути предметы своего туалета и одеваясь на ощупь в полной темноте.

Он не позволит этой монашке очаровать его. Нет, он слишком хорошо себя знает. Он предавался чувственным усладам так же легко, как выпивке или игре. Женщины влекли его, заставляя терять рассудок. Тем хуже было увидеть в воспитаннице Туреля не глупое и наивное дитя, а чувственное и прелестное создание.

Натягивая шерстяное трико, он придумал хороший план. Его никто не заставит жениться на этой рыжеволосой бестии. Притвориться сумасшедшей наверняка было частью их с Турелем заговора против него.

А если она и в самом деле не в себе? Он надел через голову подбитый мехом колет, взял пояс и со звоном защелкнул пряжку. Во имя всех святых, она ведет себя как помешанная. Возможно, именно поэтому семья отправила девушку в дальний монастырь — просто избавились от нее.

Впрочем, не важно, в своем уме Фонтен или нет: он не возьмет ее в жены, особенно сейчас, когда открылось вероломство Туреля. Он натянул сапоги и взял длинную рубаху.

Девушка, опустившись на колени у окна, плакала. Одной рукой она закрывала глаза, а другой держалась за каменный выступ.

Гастона будто кулаком ударили: у него перехватило дыхание от жалости при виде бедняжки, маленькой и бледной в луче яркого лунного света, хрупкой, как снежинка, которая исчезнет, если только дунуть на нее. Она будила в нем противоположные чувства: ему одновременно хотелось и грубо овладеть ею, и защитить от любой напасти…

Наконец ему удалось подавить бушевавшие в нем чувства.

Он больше не поддастся слабости.

Гастон бросил к ее ногам рубаху:

— Одевайтесь!

Селина вздрогнула и подняла голову. Их взгляды встретились и огнем прожгли пространство, разделявшее их. Секундой позже она подобрала одежду и накинула ее на себя, словно только сейчас сообразив, сколь бесстыдно она выглядела в его глазах, сколь откровенной была ее нагота.

Ведь они подошли к краю, за которым начиналась близость между мужчиной и женщиной, теснее которой уже не бывает.

— Вы верите мне? — спросила она с надеждой. — Вы мне поможете?

Гастон замешкался с ответом, с трудом отводя взгляд от ее полураскрытых губ.

— Я. верю в одно, красавица, — грубо бросил он. — Сейчас, когда вы разоблачены, то готовы на все, лишь бы спастись. Но ваши мольбы немного опоздали. Вы дали мне доказательство, которого мне не хватало, чтобы уличить Туре-ля во лжи: он не хочет мира между нами, а нашу женитьбу хочет использовать в своих вероломных целях. — Он пересек комнату и остановился, глядя на нее с высоты своего огромного роста. — Сейчас мы отправимся к королю, и пусть он положит конец этой комедии. Идемте и разбудим его.

Сердце Селины билось так сильно, что его стук отдавался в ушах и она едва слышала, что говорил ей Гастон. Не успела она напялить на себя его рубаху, как он потащил ее из комнаты. Выйдя за дверь, он выхватил из канделябра факел, другой рукой схватил ее повыше локтя и потащил по коридору в темноту.

Она бежала за ним, ощущая босыми ногами холод каменных плит. Ее волосы спутались и падали на залитое слезами лицо. Он шел быстро, не обращая внимания на ее хромоту.

Тело отказывалось подчиняться ей, охваченной смятением и страхом. Все же какая-то частица ее сознания оставалась светлой, и Селина могла ориентироваться: чувствовала леденящий воздух, струйку тепла от факела в руке Гастона, грубую ткань его рубахи на своем теле.

Значит, это не сон? Но если это не сон, то, во имя Господа, что же это?

Она определенно была в замке Лафонтен, и все же место было ей незнакомо. Многие вещи исчезли из коридора, по которому они сейчас двигались. Вещи, находившиеся тут всего несколько часов назад — а может, несколько мгновений назад? — когда она направлялась в свою комнату. Великолепные гобелены. Картины и зеркала в затейливых рамах. Монограммы из букв «Г» и «Р» на дверях, столики старинной работы, телефон. Все исчезло!

В конце коридора Гастон толчком открыл дверь и повел ее вниз по винтовой лестнице, которой прежде не было в замке.

Селина снова почувствовала замешательство и головокружение. Она в растерянности остановилась на каменной ступеньке, но ее спутник не позволил ей задерживаться, продолжая спуск. Она вдруг поняла, почему никогда не пользовалась лестницей: замок в 1942 году подвергался бомбежке, и эта его часть была разрушена.

От этой мысли все поплыло у нее перед глазами. От волнения перехватило горло, стало нечем дышать. Если бы Гастон не держал ее, она бы наверняка споткнулась и покатилась бы по лестнице вниз.

Когда они добрались до основания лестницы, Гастон резко повернулся и толкнул еще одну дверь. Они оказались в полутемном помещении, освещенном несколькими факелами на стенах. Наконец они остановились. Селина не верила своим глазам.

Комната была похожа на пещеру. Это… это же… их главный зал! Как в кино. Камелот. Робин Гуд.

Послышался громкий лай собак, вокруг поднимались со сна люди. В необъятных размеров очаге в конце зала загорелся огонь. По стенам развешаны большие мечи и боевые топоры. Пол застлан соломой. Середина зала занята длинным деревянным столом. Возле него стояли скамьи, некоторые были опрокинуты и валялись на полу. Здесь же, расстелив прямо на полу тюфяки, расположились люди. Они лежали также на скамьях, а некоторые на столе. Все были одеты как Гастон. На столе и полу стояли металлические кубки, деревянные тарелки, виднелись остатки пищи и обглоданные кости. Вместе с людьми спали собаки. Было сыро и холодно. Пахло дымом, пивом, жареным мясом, и все это, несомненно, было… реальностью.

Ноги у Селины подогнулись, и серый туман застлал глаза. Гастон удержал ее, обхватив рукой за талию.

— Не воображайте, будто ваши женские слабости подействуют на меня, — сказал он холодно. — Вы предстанете перед королем и все объясните ему.

Селина не ответила. Последние силы уходили на то, чтобы… сделать… еще один… глоток воздуха. Она ощущала на талии твердую, сильную руку Гастона и не могла отказаться от того, что видела, слышала, чувствовала. Она стояла здесь… не во сне, не в помешательстве…

В 1300 году…

Гастон убрал руку, и она покачнулась. Он двинулся, перешагивая через распростертые тела. Многие с его появлением стали подниматься на ноги. Другие, очнувшись от звука его голоса, еще не окончательно пришли в себя. Он тряс их за плечи.

— Просыпайтесь! — Его слова эхом отражались от высокого потолка. — Наконец-то прибыла из Арагона наша гостья.

Селину окружили мужчины и женщины. Протирая со сна глаза, они рассматривали ее с явной враждебностью.

— Мэтью, Ройс, — обратился Гастон к двум мужчинам, пробираясь с ней через плотный круг людей. — Разбудите стражу и осмотрите все вокруг. Похоже, наш друг Турель что-то задумал, раз решился прислать сюда свою любимую Кристиану в полном одиночестве. Этот трус, видимо, прячется где-то поблизости, желая узнать, как сработал его трюк. Найдите его.

Мужчины быстро удалились, за ними последовали остальные. Селина с ужасом видела, что лица окружающих людей становились все недоверчивее. Она пыталась удержать под контролем слабеющий разум и бешено стучащее сердце. Нужно собраться… Нужно убедить этих людей в своей правоте.

— Подождите м-минуту. Я не та, кого…

— Приберегите свои выдумки для короля, — прервал ее Гастон, снова беря за руку. — Возможно, они его позабавят. Посмотрим, что он думает о вашем неожиданном прибытии, моя невинная Кристиана.

Ведя ее за собой, он прошел мимо расступившихся слуг и направился к дальнему углу комнаты. Высокий светловолосый юноша бросился вперед, чтобы открыть им дверь, находящуюся рядом с очагом. Страх, терзавший Селину, сменился настоящей паникой, когда до нее дошли слова, сказанные Гастоном.

Король?

Как в фильме «Король Франции»?

Через открытую дверь они вошли в боковое помещение. В нем тоже был очаг, но поменьше, и забранное стеклом окно. Помещение заканчивалось еще одной дверью, возле которой сидели двое вооруженных мужчин. Их наряд отличался от одежды остальных — на них были бело-голубые короткие бархатные плащи. При появлении Гастона они дружно встали.

— Милорд? — Стражи мигая уставились на Селину, оглядев ее всю — от коротко стриженных волос до босых ног.

— Моя невеста прибыла, — сухо ответил Гастон. — А если вы обратите внимание на ее наряд, то поймете, что тут не все ладно. Мне надо поговорить с королем.

— Ну пожалуйста, выслушайте меня! — Голос Селины был такой же слабый, как и пульс. Она попыталась вырваться из его рук. — Я не ваша невеста!

Мужчины, казалось, не замечали ее. По требованию Гастона один из стражников открыл дверь и исчез за ней. Другой шепотом отогнал людей, скопившихся у двери, ведущей в большой зал.

Когда комната опустела и дверь закрылась, Гастон наконец отпустил руку девушки и облокотился на стоящий тут же небольшой стол. У него на губах играла зловещая ухмылка, более жуткая, чем откровенно неприязненные взгляды его людей.

— Не смотрите на меня так. Пожалуйста! Вы не понимаете. Я не…

В это мгновение дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и Селина, повернувшись, увидела высокого светловолосого человека, чуть старше по возрасту, чем Гастон. Лишь бархатный костюм выделял его среди прочего сброда, наполнявшего главный зал.

— Леди Кристиана? — Он прищурил голубые глаза.

— Сир, я прошу прощения, что вынужден побеспокоить вас в такой час. — Гастон сделал шаг вперед и встал на одно колено. Поскольку Селина не шелохнулась, он дернул ее за руку, вынудив опуститься рядом. — По-видимому, мой повелитель, — продолжал он, раздраженно взглянув на нее, — эту невинную девицу плохо воспитали: она не знает, как вести себя перед королем.

— Оставьте нас. — Король жестом отправил стражников и продолжал внимательно смотреть на Селину, пока Га-стон поднимался с колен. Она дрожала и не могла встать самостоятельно. Тогда король протянул руку и помог ей. — Миледи, что это за обноски на вас? — Он перевел взгляд на Гастона: — И где Турель?

— Именно это я хотел бы знать, сир, — зловеще сказал Гастон, не давая Селине раскрыть рот. — Я послал моих людей на поиски. Проснувшись около часа назад, я обнаружил мою невесту в постели рядом с собой в столь соблазнительно-бесстыдном наряде, что не решился представить ее вам в таком виде. Турель, очевидно, хотел заставить меня скомпрометировать ее. — Он злобно покосился на Селину, и внутри у нее все оборвалось.

— Это правда, леди Кристиана? — потребовал ответа король.

— Я… я не Кристиана, — пробормотала она, собрав все свое мужество. — Меня зовут Селина, и я…

— Она строит из себя сумасшедшую, сир. Заявила, что приехала из места под названием Чикаго. Но признала, что она девица Фонтен. Кроме того, она не может объяснить, как оказалась в моей постели. Достаточно хотя бы мельком взглянуть на нее, чтобы без труда ее узнать.

— Да, она полностью соответствует описанию, которое я получил, — кивнул король, соглашаясь с Гастоном. — Но зачем Турелю нужно, чтобы ты переспал с ней? Он ведь не меньше твоего возражал против этого брака?

Селина хотела вмешаться, но они продолжали разговор, не обращая на нее внимания.

— Вы правы, сир. Однако пока он добирался сюда из Арагона, у него было достаточно времени, чтобы разработать план. Он захотел, чтобы я нарушил свою клятву не спать с ней, и тогда мой развод стал бы невозможен. — Гастон сложил на груди руки. — Тогда — случись что-нибудь со мной — моя жена наследовала бы все мое состояние. Без сомнения, Турель выждал бы момент и представил мою гибель как несчастный случай и избежал бы вашего гнева. Возможно, он даже обещал этой женщине награду, если она хорошо исполнит свою роль.

Селина в изумлении слушала, как он развивает свою теорию. Теперь ей хотя бы стало понятно, почему он пришел в ярость, обнаружив ее в своей постели. Ведь он поклялся не притрагиваться к ней, то есть, конечно, не к ней — к Кристиане. Он подумал, что она участвует в заговоре его врагов.

Мужчины в ожидании смотрели на нее.

— Ну же? — обратился к ней Гастон, поскольку она продолжала молчать. — Продолжаете настаивать на своем? Утверждаете, что прибыли из места, которого не существует?

Она недоуменно переводила взгляд с одного на другого. Ей наконец дали возможность сказать слово в свое оправдание, но как им что-то объяснить?

Откуда она знает, как попала в постель Гастона? Она подозревала, что дело в лунном затмении. Яркий луч вырвал ее из того мира и бросил в этот.

Но разве есть слова, чтобы заставить их поверить, будто она перенеслась сюда из будущего, которого надо ждать почти семьсот лет? Нет таких слов. Никто не отнесется серьезно к ее фантастической истории.

Она опустила глаза и увидела свои босые ноги на устланном соломой полу.

— Нет… я… я… понимаете… — Ее голос упал до шепота, когда она попыталась донести до них невероятную правду своего появления. — Я из страны, которую люди откроют только через двести лет.

Эта мысль окончательно добила ее. Она же не знает, как вернуться обратно домой, как связаться с родными! Ей неоткуда ждать помощи. Она оказалась во времени, когда еще не было телефонов, электричества, самолетов и автомобилей. Не было холодильников, водопровода и канализации, не было техники и медицины…

Селина задохнулась. Не было врачей! И разумеется, не было нейрохирургов.

А если она не попадет домой в ближайшее время, то окажется в ситуации, гораздо худшей, чем сейчас.

Сколько времени у нее в запасе? Месяцы? Недели? Как долго этот осколок пули будет путешествовать по телу, пока не убьет ее? Если она не вернется в свое время и не ляжет на операционный стол… то погибнет!

— Видите, сир? — В голосе Гастона явно слышалось злорадство, когда она, запнувшись, замолчала. — Ее поймали за руку, но она этого не признает. Турель не хочет мира, жаждет моей крови. Вы помешали ему сделать это на войне, но он с не меньшим успехом достигнет своей цели, вероломно используя эту девицу как оружие.

— Я в этом не уверен, Гастон, — ответил король. — Миледи Кристиана! Как вы попали в замок? Где другие ваши спутники?

— Я… я не знаю. Не знаю, как попала сюда. Я вообще ничего не знаю, кроме того, что вы меня принимаете за другую. — Она посмотрела на них. По щекам текли слезы. — Я не Кристиана. Меня зовут Селина Фонтен. Пожалуйста, вы должны мне поверить. Я попала сюда из… из места, которое очень далеко отсюда, и мне необходимо возвратиться домой.

— Хм-м… — Король в раздумье поднял бровь. — Гастон, ты не подумал еще об одной возможности. А если их задержал не снег? Если с ними по пути произошло несчастье? Девушка ведет себя так, будто потеряла память в результате сильного потрясения.

Даже без слов, лишь по выражению лица Гастона было видно, как он относится к предположению короля.

— Если было так, как вы говорите, сир, — скептически заметил он, — как же она одна сумела добраться сюда? Нет, кто-то подучил ее.

— Не важно, — тяжело вздохнул король. — Невеста здесь, и бракосочетание состоится.

— Нет! Я не могу… — Селина чуть не задохнулась.

— Мой повелитель! — запротестовал Гастон. — Не просите сейчас меня об этом. Зная о моих подозрениях…

— Да, ее появление загадочно, — признал король. — Но я не вижу причин откладывать свадьбу. Ты здесь, твоя нареченная тоже. Так не все ли равно, как вы оказались вместе?

Селина вспыхнула, а на лице Гастона появилась недовольная гримаса.

— Но мы должны дождаться Туреля, чтобы он рассказал нам правду.

— Правда о том, как она попала сюда, не изменит того, чему я приказал быть! — резко возразил король. — Все подготовлено к свадьбе, и я сегодня же возвращаюсь в Париж. До отъезда я должен убедиться, что мир восстановлен. Церемония состоится, как и было назначено, сегодня утром. — Он повернулся, чтобы уйти в спальню.

— Мой повелитель! — произнес Гастон хриплым от напряжения голосом. — Я не осмелюсь ослушаться вас и женюсь на этой девице. Но повторяю свою клятву: я не разделю с ней постель. Я выведу Туреля на чистую воду, разоблачу его предательские замыслы и затем потребую развода. Я не успокоюсь, пока не добьюсь отмщения и справедливости. Чего бы мне это ни стоило.

Король повернулся на каблуках. Его глаза горели яростью.

— Ты испытываешь мое терпение, Варенн? Еще одно слово, и я обвиню тебя в государственной измене! Ценой твоего отмщения может стать все, что тебе дорого.

— Простите меня. — Селине наконец удалось прервать перебранку мужчин. — Вы оба, кажется, не учли одной вещи. Я ни за кого не собираюсь выходить замуж.

Они повернулись к ней с выражением величайшего удивления, как будто эти слова произнес стул или стол.

— Миледи, в этом деле у вас нет права голоса, — спокойно, словно разговаривая с ребенком, заключил король. — Решение принято вашим господином.

— Мо… моим господином? — возмутилась Селина, чье феминистское самолюбие оказалось сильнее всех остальных чувств, включая страх. — У меня нет никакого господина! Я не Кристиана и не желаю выходить за него замуж!

— Я бы не стал игнорировать желание дамы, — произнес Гастон с преувеличенной галантностью.

— Вы поступите так, как желает ваш король! С этой минуты я не желаю выслушивать чьи-либо глупости. Идите оба и наденьте приличествующие случаю наряды.

У нее не было шанса исчезнуть, не было шанса бежать.

А если бы и появилась возможность бежать, она не знала куда. В лес? Чтобы заблудиться и замерзнуть в снегах? Она понятия не имела, сколько миль до ближайшего города. Как она выживет? Она всегда любила комфорт. В семье смеялись: максимумом близости к природе для нее являлся отель без кабельного телевидения.

Кроме того, она не знала, кто попадется ей на пути и как поступит встречный с одинокой женщиной.

Такие мысли одолевали Селину, когда она, дрожа, стояла в одиночестве перед входом в маленькую часовню замка, глядя на ряды окружавших ее недружелюбных лиц.

Оживленный гул голосов, говорящих на напыщенном, архаичном французском, тут же стих, когда она вошла в часовню.

Поношенное желтое бархатное платье, с неохотой одолженное ей одной из служанок, которая и помогла его надеть, было тесным и коротким, но Селине сказали, что другого не нашли. Теперь не одна пара глаз с неудовольствием оглядывала ее кричаще-глубокое декольте, фигуру, выступающие из-под юбки щиколотки и красные шелковые башмачки.

Селина подозревала, что такое неудобное платье для нее выбрали специально, чтобы показать, как она нежеланна здесь.

Она стояла с непокрытой головой и пустыми руками. Никто не удосужился предложить ей даже такую мелочь, как засохший цветок, и у нее не было возможности скрыть дрожь в руках. Биение сердца отдавалось болью в висках. Она стояла вперив неподвижный взгляд в человека, который ожидал ее в конце нефа.

На непредсказуемого гиганта, который всего несколько часов назад касался ее, целовал, ласкал так, что даже теперь воспоминания об этом заставили Селину трепетать, а потом поклялся, что никогда больше этого не сделает. На темноволосого красавца, который презирает ее. На мужчину, за которого она должна выйти замуж…

Луч утреннего солнца, проникший сквозь цветные стекла, освещал его сзади, как бы украшая внушительную фигуру разноцветными драгоценными камнями. Но от этого он выглядел еще более мрачным и неприступным.

Она сделала маленький шаг по направлению к рыцарю с волосами цвета воронова крыла, в черном плаще, с черным львом, вышитым на его одеянии, с черным настроением, которое без труда читалось на суровом лице. Его глаза, притягивающие к себе как магнит, словно хотели насквозь пробить землю до самой преисподней и сбросить ее туда. Как ни странно, в этом их желания совпадали.

Она сделала еще один шаг, не переставая думать о способах вырваться отсюда. Несколько минут разговора с прислуживавшими ей женщинами убедили Селину, что ее принимают за лунатика. Она не может доказать, что явилась из будущего, а с другой стороны, кто знает, как здесь поступают с душевнобольными? Она представила себе, как ее, связанную, везут на повозке в приют для умалишенных или ведут на костер как еретичку, и ей сразу расхотелось говорить.

Все — от короля до мальчиков-пажей — думали, что она Кристиана. Она решила не переубеждать их и даже подыграть. У нее появится шанс, только когда она выяснит, как лунное затмение перенесло ее сюда. Что-то подсказывало ей: выбраться отсюда она сможет тем же путем, что и прибыла сюда, — через окно спальни Гастона.

Ее утешало то, что ей не придется спать с ним, и за это она была ему признательна. Причина его поведения не только в том, что он не любил ее — пусть даже под личиной Кристианы, — но и в верности своим клятвам.

Ей нужно лишь потерпеть несколько дней, говорила она себе, медленно идя к жениху.

Ей нужно выдержать, пока не появится настоящая Кристиана — а это, как она поняла, может случиться с минуты на минуту, — и тогда они увидят, какую чудовищную ошибку совершают сейчас. Она постарается найти способ убедить их в истинных причинах ее появления здесь. Они вместе найдут способ отправить ее обратно. А до тех пор…

А до тех пор она останется наедине с собой и будет рассчитывать только на себя.

В первый раз в жизни.

Делая так шаг за шагом, Селина достигла конца нефа и встала на колени рядом с Гастоном. Она почувствовала исходящие от него тепло и… злость. Церемония была долгой и велась на латыни. Ее плавное течение нарушалось только выражением нетерпения на лицах гостей, когда священник вынужден был каждый раз подсказывать ей полагающиеся слова.

Она почти не помнила латынь, которую когда-то изучала в частной школе, но одно из слов священника, сказанных в ее адрес, она узнала — «повиновение».

Ее покоробило, но она приказала себе не обращать внимания, поскольку она все же не Кристиана и эта церемония по-настоящему к ней не относится.

Гастон, взяв ее левую руку, надел на палец тяжелое кольцо. Даже от этого мимолетного прикосновения она покрылась мурашками.

А служба все тянулась и тянулась. Ее тело ломило от долгого неподвижного стояния на коленях, которые, казалось, уже протерли дырки в полу. Все присутствующие объединились в ответной молитве, и в этот момент она услышала горячий шепот Гастона:

— Вы еще не победили!

— Что?

Не поворачивая головы, он бросил на нее косой взгляд.

— Турель и вы еще не победили. Обещаю, вы горько пожалеете, если не станете сотрудничать со мной. Я покончу с вами и женюсь на леди Розалинде.

Имя молнией вспыхнуло в мозгу Селины. Леди Розалинда!..

Женщина, первую букву имени которой он однажды прикажет вырезать на дверях замка.

— Которую вы любите, — не заметив, что говорит вслух, произнесла Селина.

— Любовь? — насмешливо ответил он. — Любовь — это слабость. Ей поддаются только дураки, которые не знают ничего лучшего. К Розалинде я питаю то же чувство, что и к вам, — презрение.

То ли что-то послышалось в его голосе, то ли дело было в ней самой, но Селину охватило неожиданное чувство. Ревность.

— Если вы так совершенны, — прошептала она в ответ, — если вы так рыцарски преданны, как понять ваше вчерашнее поведение, когда вы хотели соблазнить совершенно незнакомую женщину?

— Я получаю удовольствие когда и где хочу. Это просто привычка, которую я не собираюсь менять. Никогда!

— Отлично. Меня это совершенно не трогает и поможет держаться от вас подальше.

— На этот счет мы уже договорились. Я в ближайшее время собираюсь получить развод. И вы, моя маленькая лживая женушка, поможете мне в этом. В противном случае, клянусь, вы на собственной шкуре узнаете, почему меня зовут Черное Сердце.

Прежде чем она успела ответить, священник прочистил горло. Только тут она заметила, что молитва закончилась и все слышали конец их диалога. Она вспыхнула от смущения.

— Милорд, миледи Кристиана, — повторил священник, переходя на французский. — Вы нарекаетесь мужем и женой. Для скрепления клятвы поцелуйтесь.

Гастон повернул ее лицо к себе. Его глаза сверкали, а пальцы будто прожигали насквозь бархат платья. Когда их губы встретились, сердце Селины затрепетало, ее охватил жар, а в голове вертелся вопрос: «Какую же из клятв он выполнит?»

Это не совсем напоминало средневековый пир, который она представляла себе по книгам.

Селина почувствовала тошноту, взглянув на то, что подали к столу: большой ломоть черствого хлеба, пропитавшегося соком наполовину обуглившегося мяса, называемый здесь подкладкой, чашку с каким-то жидким варевом и деревянную тарелку с двумя куропатками, зажаренными целиком.

Во всяком случае, она считала их куропатками: ей не хотелось даже гадать, что это были за птички.

От запаха жира у нее свело желудок. Не улучшала самочувствия и гнетущая тишина, повисшая в зале.

Помещение, где проходил свадебный ужин, было заполнено людьми, и тишина нарушалась лишь случайным звоном лезвия ножа о металлическое блюдо, плеском наливаемого в кубки вина или тихими просьбами передать соль. Самым громким звуком было потрескивание дров в очаге за ее спиной — тепло шло только оттуда.

Селина и ее муж — она даже мысленно не хотела произносить это слово — сидели рядом на возвышении. Уже несколько часов они молчали. Гастон расположился в большом резном кресле и, наклонясь над столом, жадно поглощал приносимую слугами еду. Лишь изредка он поглядывал на жену поверх края массивного серебряного кубка.

Она же почти не отрывала глаз от своей необычной тарелки, обдумывая слова короля, сказанные им перед отъездом. Его величество отправился в Париж, лишь слегка перекусив. На прощание он в последний раз предупредил новобрачных: если один из них нанесет вред другому, «все владения виновного будут отняты».

Селина не совсем поняла смысл, но предупреждение звучало очень грозно. Не наносить вреда?

Она украдкой бросила взгляд на Гастона.

Ловко орудуя ножом и руками, он расправлялся с куропаткой, разрывая ее на куски.

Она содрогнулась. Ведь он действительно может сделать с ней что угодно. Еще недавно Селина даже не задумывалась над этим, но теперь уверенные движения Гастона, отблески огня на лезвии клинка, вонзавшегося в тушку птицы, приводили ее в трепет и заставляли сомневаться: в здравом ли уме дала она согласие на этот брак?

Но теперь уже поздно жалеть.

Cs трудом проглотив кусок, Селина украдкой оглядела людей, сидевших за длинными столами. Для еды они пользовались только ножами, время от времени вытирая руки о скатерть: вилки, видимо, еще не изобрели. Между столами бегали огромные, похожие на волков собаки, рыча над кусками мяса, костями и прочими объедками, брошенными на покрытый соломой пол.

Рычание собак, слюна, капавшая с клыков, окончательно отбили у Селины аппетит. Она отломила кусочек хлеба, служившего блюдом, и большим и указательным пальцами вылепила из него маленький кубик. Сидя за столом и почти не прикасаясь к еде, она ловила украдкой бросаемые на нее взгляды и произносимые шепотом фразы. Казалось, она была в центре внимания одетых в бархат гостей.

Присутствующие обсуждали ее необычно высокий рост, странный выговор, запинки в произнесении брачных обетов во время церемонии, ее поведение, совсем не подобающее, по их мнению, монашке. Другие участники ужина оправдывали ее, многозначительно кивая и повторяя всего одно слово: «Арагон».

Где бы ни находился этот загадочный Арагон, для этих людей он был далек и незнаком, как, скажем, для нее остров Борнео.

Она не могла избавиться от впечатления, что жуткая еда, которой ее потчевали, как и неудобное ветхое платье, в которое она была одета, тоже была знаком недружелюбия.

Селина почувствовала, как в уголках глаз скапливается горячая влага. Что, если она застрянет здесь надолго? Если не сможет вовремя попасть домой?

А если вообще не вернется?

Боже, она готова была отдать все, только чтобы снова услышать обращенное к ней мамино «дорогая, дорогая», чтобы Джекки снова дразнила ее, а родители читали нотации по поводу ее легкомыслия! Увидит ли она их когда-нибудь? Они, должно быть, страшно обеспокоены ее внезапным исчезновением. Сейчас, наверное, в ее поисках принимают участие ЦРУ, ФБР, Интерпол и французская Сюрте.

Но ни одному, даже самому лучшему в мире, сыщику не найти ее. Кроме как от себя самой, ей неоткуда ждать помощи.

Несколько раз моргнув, Селина загнала слезы внутрь. Нельзя позволять себе расстраиваться. Необходимо сосредоточиться на одном — на поисках способа вырваться отсюда. Это будет соревнование со временем. А она понятия не имела, сколько его у нее остается. Через сколько дней или недель злополучный осколок пули проткнет артерию, лишив ее жизни?.. Но она знала, что часы пущены.

— Наш праздничный ужин не доставляет вам удовольствия, моя дражайшая супруга?

Вздрогнув от неожиданности, Селина выронила кусочек хлеба, который вертела в руках, и настороженно взглянула на Гастона.

— Я не привыкла к такой… к такой пище, — пролепетала она.

Он еще раз вонзил нож в маленькую куропатку, и, подцепив кончиком кусок мяса, отправил его в рот.

— А в Арагонском монастыре вам доводилось вкушать более изысканные блюда? — спросил он, скептически подняв бровь и не переставая жевать.

Она медлила с ответом, подозревая, что вряд ли монастырское меню отличается от этого в лучшую сторону, и стараясь угадать, какой ответ устроил бы Гастона.

— О нет, — наконец произнесла она. — Я не это имела в виду. — Хотя Селина играла свою роль всего несколько часов, она уже устала притворяться Кристианой, все время находиться настороже, постоянно думать, что сказала и как поступила бы женщина, оказавшаяся ее двойником. — Просто нас кормили… другими вещами, не такими, как здесь.

Гастон наполнил свой кубок из стоявшего рядом кувшина.

— Так вы уже успели соскучиться по дому? Мне казалось, что такая прожженная девица была бы рада сменить суровую обстановку нищей обители на жизнь в замке?

— Я бы хотела просить вас воздержаться от подобных выражений в мой адрес. Я действительно скучаю по дому, — не без колкости ответила Селина. Переведя дыхание, она добавила: — Что касается моей бедности, то смею вас уверить, что мой отец — один из самых известных и богатых кардиохирургов в мире, и он летает…

— Ваш отец летает?! — Гастон расхохотался так громко, что едва не поперхнулся вином. — Миледи, ваш отец умер несколько лет назад, не имея за душой даже жалкого су. И я никогда не слышал, чтобы у него были крылья.

Селина закусила губу. Следует быть осторожнее и не давать волю своей гордости: если ей не удастся сохранить полное самообладание и держать язык за зубами, то не успеет она оглянуться, как окажется в ближайшем приюте для душевнобольных. Она постарается перевоплотиться, постарается стать настоящей Кристианой — скромной, невинной девушкой, проведшей всю жизнь за стенами монастыря.

— Я не… Я хотела сказать…

— Если вы унаследовали его дар летать, — сухо сказал Гастон, откидываясь в кресле, — то я мечтал бы, чтобы вы улетели из моей жизни навсегда.

Селина почувствовала себя неловко под пристальными взглядами гостей, которые ловили каждое слово их разговора.

— Поверьте, месье, я тоже этого желаю. Я ничего не хочу так, как вернуться домой. К сожалению, мы оказались привязаны друг к другу.

Гастон наклонился вперед, поставил на стол кубок и удивленно посмотрел на нее блестящими глазами:

— Если вы говорите серьезно, то нам нет нужды оставаться «привязанными» один к другому. Вам достаточно предстать перед королем и разоблачить истинные планы Туреля. Менее чем через месяц вы уже будете дома.

— Мне нечего сказать королю, — вздохнула Селина. — И совсем не по той причине, о которой вы думаете. Поверьте, если бы у меня была хоть малейшая возможность, я, не медля ни секунды, освободила бы вас от себя. И это правда. Я не участвую ни в каких заговорах против вас.

— Нет? Возможно, я был к вам несправедлив, миледи. Вы оказались замешаны в нем против вашего желания?

Селина посмотрела ему прямо в лицо, которое сейчас находилось всего в нескольких дюймах. Его взгляд смягчился и был полон надежды. Она невольно затрепетала, хотя прекрасно знала, как мало можно доверять этому человеку.

— В некотором роде — да.

— Тогда, если вам не хочется здесь оставаться, — улыбнулся он, — не поможете ли мне получить развод?

Селина уже открыла рот, чтобы ответить согласием, но вовремя спохватилась. Ведь он выкинет ее отсюда, и она останется одна-одинешенька в этом совершенно неведомом мире. Пока ее единственной защитой был Гастон.

— Я не… Я не уверена, что должна…

— Ну же, красавица! — уговаривал он. — Пусть ваша верность Турелю не останавливает вас. Он ее недостоин. Неужели вы так быстро забыли, чему вас учили в монастыре? Искушение мешает различить истинное добро, но вы знаете верный выбор: вы должны сказать правду королю.

Сердце Селины билось неровно. Ее разозлило, когда он употребил слово «искушение», — в устах человека, который выглядел более опасным, чем сам дьявол, оно звучало насмешкой.

— Я… я не могу…

Он придвинулся еще ближе, его голос звучал завораживающе, как прошлой ночью в его спальне.

— Турель угрожал вам? Если вы боитесь его, я защищу вас, Кристиана. Я сам провожу вас в монастырь и прослежу, чтобы вы находились под надежной защитой. Когда наш брак будет расторгнут, вы можете вернуться к своим монашеским обетам и принять сан. Разве вы не этого желаете?

Селина отвела глаза, не в силах выносить его настойчивый взгляд.

— Вы не понимаете.

— Да, cherie, не понимаю. Не понимаю, почему вы упорствуете, когда нескольких ваших слов достаточно, чтобы всему положить конец. — Он протянул руку и, нежно взяв ее за подбородок, повернул к себе. — Предстаньте вместе со мной перед королем и признайтесь ему, что задумал Турель. Это поможет нам обоим. Ваш король простит вас за участие в заговоре. И я прощу. Вы будете в полной безопасности.

Безопасность! Селина едва могла дышать, чувствуя тепло его прикосновения и поражаясь ощущению, которое вызывал его грубый палец на ее нежной коже, избалованной годами воздействием самых дорогих косметических средств. Его неподвижные зрачки приковывали к себе, и Селина чувствовала, как проваливается все глубже и глубже в горячую темную бездну. Там ждут опасность и гибель, но нет сил противиться соблазну.

— Гастон, — прошептала она, — пожалуйста, не просите меня…

— Он обещал вам награду за участие? — спросил он, наклоняясь над ней так, что она ощутила на губах тепло его дыхания. — Драгоценности? Богатство? Вас это привлекает больше, чем жизнь в монастыре? Я дам вам вдвое против обещанного им. Сделайте то, что является правильным, и вы ни в чем не будете нуждаться.

Гастон говорил страстно, убедительно. Как бы она хотела выполнить его просьбу! Селина в отчаянии стиснула кулаки и прижала к вытертому бархату платья. Невозможно! Она не знает, что на уме у Туреля. Ей нечего рассказать королю. Она в глаза не видела этого своего «господина». Даже если она что-нибудь придумает, это вряд ли покажется правдоподобным.

Есть и еще причина для отказа. Если их брак с Гастоном будет расторгнут, ее тут же выгонят из замка. Она не сможет быть у окна в его спальне, которое, похоже, остается ее последним шансом вернуться в свое время.

Я не могу! — заплакала она, вырываясь из его рук. — Я не в силах сказать почему, но мне не в чем признаваться королю. И я не согласна на развод!

Черты лица Гастона мгновенно отвердели, и он резко выпрямился в кресле.

— Ваша преданность Турелю, миледи, будет означать вашу гибель.

Селина не знала, от чего сильнее расстроилась — то ли от несущего явную угрозу слова «гибель», то ли от быстроты, с которой тепло в его голосе, взгляде, словах сменилось холодным ожесточением.

— Вы же совсем не думаете обо мне! — горячо посетовала она, поняв, что напрасно поддалась его обаянию. — Моя судьба вам совершенно безразлична.

— Вы оскорбляете меня, cherie, — скептически улыбнулся он. — Я хочу сделать то, что принесет пользу нам обоим.

— Это только на словах, а на деле вы думаете только о своей пользе. Какой же вы после этого рыцарь? Как быть с вашей честью? С вашим благородством?

— Как быть? — переспросил он. — Да никак. Я обещал вам, миледи, что, отказавшись помочь мне, вы узнаете, почему я получил прозвище Черное Сердце. Ну так слушайте. — Он помрачнел. — Я был добрым христианином, одним из тех, кто убил более двухсот сарацин в Яффе в тысяча двести девяностом году. Я вернулся домой и стал наемником, только чтобы не бросать жизни воина, состоящей из грабежей и насилия. С помощью коварства я выиграл на турнире замок, в котором вы сейчас находитесь. Я часто приходил к выводу, что честь и благородство только мешают человеку, запомните это. Прошу: проявите мудрость, передумайте. Чем скорее, тем лучше. Скажите королю. И можете убираться на все четыре стороны!

Селина от изумления потеряла дар речи. Она была потрясена его жестоким прошлым, но не меньше — горьким тоном. Это не был добрый, благородный и храбрый рыцарь ее детских грез. Встреча с сэром Гастоном разочаровала ее.

Он продолжал смотреть на нее, в свою очередь, удивляясь, почему она сопротивляется. Ей недостаточно его угроз, чтобы безропотно подчиниться и выполнить все, чего он от нее требует?

— Вам не удастся преуспеть в ваших хитроумных планах! — раздраженно произнес Гастон. — Вы всю жизнь будете жалеть о зле, которое причините мне и моим людям.

— У меня нет никаких планов, и я не собираюсь никому причинять зло, — в отчаянии заявила Селина. — Я мечтаю лишь вернуться домой!

— Неужели? Давайте же выпьем за это. — Он внезапно встал, резким движением оттолкнув массивное кресло. Негромкий разговор в зале моментально стих. — Мои друзья и верные вассалы! — начал он, поднимая серебряный кубок. — Предлагаю выпить за мою супругу. — Гастон повернулся к Селине и буквально прожег ее взглядом. — За ее краткое пребывание здесь и за скорейший отъезд!

Он осушил кубок и с такой силой опустил его на стол, что стол задрожал и на его поверхности остался след от металлического донышка.

Над залом повисла неловкая тишина.

— Этой женщине нельзя доверять, — продолжал он, не снимая ладони с кубка. — Ни на мгновение не спускать с нее глаз! Этьен!

Из-за соседнего стола вышел белокурый высокий юноша, которого Селина запомнила еще с ночи.

— Да, милорд?

— Поручаю тебе присматривать за моей женой. Что бы она ни замышляла, мы не должны позволить ей добиться успеха.

— Слушаюсь, милорд!

— И пока она здесь — насколько бы благословенно кратким ни было ее пребывание, — от нее должна быть польза. Пусть поработает служанкой.

В зале поднялся ропот. Мысль о том, что жена рыцаря — даже если она из вражеского стана — должна заниматься грязной работой, всех потрясла.

Краска залила лицо Селины. Она прикусила язык, чтобы не дать волю чувствам. Пусть он унижает ее, пусть заставляет работать. Она не позволит себе выказать ни малейших проявлений слабости.

Гастон посмотрел на нее, ожидая признаков несогласия. Она ответила самым независимым взглядом, который только позволяли ее силы. Она не покажет, как ее ранили его слова. Ведь у Гастона есть все основания относиться к ней с подозрением.

— Вы будете выполнять все, что вам велит Иоланда. — Он указал на темноволосую служанку лет сорока.

Селина не проронила ни слова. Даже не кивнула.

Гастон вплотную приблизил к ней свое лицо:

— Я заставлю вас много работать, моя драгоценная супруга. Чтобы от усталости у вас и мысли не появилось искать удачи где-нибудь у моей постели. Думаю, скоро вы запросите пощады. Еще раз спрашиваю: не надоело ли вам хранить бессмысленную верность Турелю и не надумали ли вы предстать со мной перед королем и рассказать ему правду?

— Я не могу ничего сказать королю, потому что я ничего не знаю, — устало сказала Селина. — И это правда.

— Что ж, посмотрим, чья возьмет, — пожал он плечами. Наполнив кубок, он обратился к своим людям: — Обещаю вам всем, что этот брак будет признан недействительным и скоро хозяйкой этого замка станет леди Розалинда.

Присутствующие, казалось, просветлели, и некоторые с трудом удержались, чтобы не захлопать в ладоши. Что же касается взглядов, направленных на Селину, то если раньше в них читалась неприязнь, теперь появилось еще и злорадство.

Гастон залпом выпил и спустился с помоста, оставив ее одну за громадным столом.

— Прощайте, миледи. Спите спокойно, если ваша совесть позволит. — Его шаги по покрытому соломой каменному полу глухо зазвучали в направлении выхода из зала.

Селина неподвижно сидела в полной тишине, нависшей над заполненным людьми, похожим на пещеру помещением. Совесть? Он еще говорит о совести! Он, который так ужасно вел себя!

Гости смотрели на нее, широко раскрыв глаза, явно ожидая, что она либо разрыдается, либо бросится за мужем, моля о прощении.

Медленно она отняла руки от подола юбки, отодвинулась от стола и встала. Затем, подняв голову, начала собирать со столов грязную посуду…

Сидя в одиночестве в своей комнате, примыкавшей к главному залу, Гастон задумчиво смотрел на дно кубка, который он многократно осушил за последние несколько часов. Движением кисти он покачивал кубок, наблюдая, как в бликах огня переливаются на серебре последние золотистые капли эля.

После захода солнца он уже выпил целый кувшин вина, затем взялся за более хмельной напиток, пытаясь забыться. Ничего не помогало.

Сколько он вытерпел за долгие годы! Сражался в чужих странах, наемником у себя на земле. Сражался за обладание этим замком. Временами ему казалось, что вся его жизнь состоит из золота и крови.

Трудно поверить, но теперь он землевладелец, у него много замков и людей и его влияние распространяется до самого Парижа.

Гастон де Варенн. Черный Лев. Наемник по прозвищу Черное Сердце. Младший сын, который обманом и мечом шел к славе и приобрел больше богатства и власти, чем мог себе представить. Но и столько же обязанностей и ответственности.

Гастон вспомнил слова Туреля, сказанные королю: «Варенн не в состоянии управлять этими землями, он их не заслужил».

Возможно, его враг прав.

Однако выбора у него нет. Главную часть владений отца и брата он уже вернул, а скоро вернет и остальное. Тогда они будут отмщены.

Ради чего были эта бесконечная кровь и смерть? Теперь, когда он так близок к тому, чтобы восстановить справедливость, ему навязывают в жены девицу, которая может все разрушить. Эта хищница прикинется наивным ребенком, запустит в него когти и убьет, когда он будет меньше всего ожидать этого.

Глядя в кубок, Гастон невесело улыбнулся. Казалось, сама судьба не дает ему отложить в сторону оружие. Не сейчас. А может быть, никогда? Он обязан сражаться, но… как же он устал от битв! Как ему осточертела слава жестокого и беспощадного бойца! Он хотел бы укрепить свои земли, научиться управлять ими, родить сыновей и радоваться, глядя, как они растут сильными и красивыми. После долгой жизни, в которой было только разрушение, он мечтал наконец почувствовать, что же это такое — строить и созидать.

Никогда он не думал, что проведет первую брачную ночь вот так.

Если бы это была Розалинда, которой он когда-то подарил свое кольцо, он бы уже зачал своего наследника.

Вглядываясь в игру золота л серебра на дне бокала, он почувствовал непонятное смущение. Он понял, что не образ миниатюрной Розалинды в постели занимает его.

До дрожи ярко перед его мысленным взором возникла фигура в странном, переливающемся одеянии из шелка и кружев, которое течет, как эль, нескромном и притягивающем, способном свести с ума любого мужчину. Он не мог забыть сверкающих глаз необычного цвета: не совсем голубые и не совсем серые — как грозовые облака над морем. Блестящие короткие рыжие волосы. Маленький, независимо поднятый подбородок. Отпор! Вот что больше всего его поразило. Никто и никогда не мог так стойко выдержать его уговоров, хотя уговаривать он умел. Она ни слова не возразила, когда он нанес ей оскорбление, заставив работать служанкой, но в ее глазах сверкнуло пламя. Нечто большее, чем непослушание.

Она посмотрела на него без гнева или ненависти, как он ожидал, но с недоумением и… вызовом.

Внезапно он оттолкнул от себя кубок, и тот покатился по исцарапанной поверхности дубового стола. Будь проклята эта женщина! И ее опекун в придачу. Чем скорее с ней будет покончено, тем лучше.

В дверь негромко постучали.

— Входите! — выпрямляясь в кресле, приказал Гастон. Он ожидал, что пришла его жена, чтобы с помощью каких-нибудь уловок выпросить себе милости.

Но была не она, а Ройс Сен-Мишель, капитан его стражи.

— Милорд, я думал, вы спите.

В комнату вошел высокий темноволосый человек. Он закрыл за собой дверь и стал отряхивать снег с сапог и плаща, накрывавшего его широкие плечи. Он был так похож на Гастона, что их иногда по ошибке принимали за братьев.

Гастон махнул рукой, предлагая сесть. Он вдруг почувствовал разочарование: как жаль, что нельзя в очередной раз поспорить с Кристианой!

— Я жду результатов ваших поисков. Однако по твоему лицу видно, что мы найдем больше ответов на дне своих бокалов, чем ты нашел их в деревне. — Он подвинул через стол кувшин с элем и еще один кубок.

— Вы правы, милорд. — Ройс сел напротив и расстегнул серебряную пряжку подбитого соболем плаща, и тот упал на пол. С почтительным, хоть и усталым поклоном он взял кувшин и, прежде чем наполнить кубок, сказал: — Боюсь, здесь действительно неразрешимая загадка.

Слова капитана неприятно поразили Гастона, но он позволил своему другу прежде наполнить кубок и выпить, а лишь потом дать подробные объяснения.

Когда Ройс поднял кувшин, чтобы наполнить кубок, в пламени очага блеснул испанский клинок на поясе и засверкали драгоценные камни, украшавшие перчатки. Молодой человек слыл большим щеголем, а с оружием не расставался с четырнадцати лет. Сын крестьянина, Ройс не имел права носить оружие и украшения, но он «завоевал» много того и другого на побережье Кастилии, где провел два года, о которых никогда не рассказывал.

В смелости и искусстве фехтования ему не было равных. Как-то Сен-Мишель принял участие в турнире, к которому допускались лишь люди благородного происхождения. И когда юноша, которому едва стукнуло двадцать, легко расправился с десятком более старших и опытных бойцов, Гастон предложил ему командовать своей стражей.

— Ты нигде не нашел Туреля? — наконец спросил Гастон.

— Нигде, — ответил Ройс, сделав большой глоток. — Никто в деревне не видел ни каравана, ни одинокой монашки, ни единого человека, хотя бы отдаленно напоминавшего Туреля. За последние две недели там вообще не встречали незнакомцев. Правда, никто не знает, сколько людей проехало по дороге, но иначе как на битюге там не пробраться — слишком глубокий снег.

— Итак, — мрачно констатировал Гастон, — миледи Кристиана в одиночку пробралась сюда сквозь такую бурю, каких здесь не помнят, по дороге, которую ни одна верховая лошадь не осилит. И никто ее не видел. Это невозможно! Она не могла проникнуть в замок без посторонней помощи.

— Разумеется, милорд, не могла. Но это еще не все: на снегу вокруг замка мы не увидели ни одного следа.

— Сегодня ночью я не расположен шутить, Сен-Мишель, — сказал нахмурившись Гастон.

— Но это правда, милорд! — Молодой капитан тяжело вздохнул. — Как только прибыли гости, мост был поднят, а наши люди расставлены по крепостному валу, как и стража короля. Всем было приказано ждать прибытия отряда Туреля, но они не заметили ни единой души у стен замка… — Он замолчал и запустил руку в свои густые волосы, явно не в состоянии объяснить происходящее. — Милорд… Я сам проверил, но не обнаружил на свежем снегу отпечатков ног. Даже под окном вашей спальни. Не знаю, как она могла попасть сюда, если только не по воздуху.

Гастон почувствовал, как мурашки поползли по его спине, когда он вспомнил странные слова монашки об отце, сказанные за ужином: «…он летает».

И тут же отбросил эту мысль. Он не позволит этой девице, оказавшейся здесь явно с нечистыми намерениями, обмануть себя.

— Она наверняка знала о нашем секретном ходе в замок, — уверенно сказал Гастон.

— Нет, милорд. Я сам подумал об этом. Замок на дверях секретного хода цел. Она не могла воспользоваться этим ходом, — покачал головой Ройс, все больше мрачнея. Он был явно обескуражен. Ведь на нем лежит ответственность за безопасность замка, а он не только допустил проникновение незнакомки в спальню своего господина, но и не в состоянии объяснить, как ей это удалось. — Прошу прощения, милорд. Я не понимаю, как это произошло.

Гастон тоже не понимал, но был уверен, что ответ должен укладываться в рамки здравого смысла. Она не ангел, перелетевший через ров и крепостные стены. Он попытался вспомнить, как обнаружил ее в своей комнате. Вошла ли она сквозь двери? А может быть, сквозь окно?

Но Гастон ясно помнил: когда он ложился, ее не было… а когда проснулся, она лежала рядом.

В его мозгу снова зазвучал голос Кристиане: «Когда я вошла в эту комнату, чтобы лечь спать, был одна тысяча девятьсот девяносто третий год».

Чушь! Он затряс головой, стараясь избавиться от наваждения.

— Я должен найти ответ, Ройс. Если она знает, как тайно проникнуть в замок, держу пари, что и Турель знает это.

— Но, милорд, пусть даже она перебралась через ров, миновала стражников и умудрилась не оставить следов во дворе. Но как она могла пройти сквозь ворота? Как могла поднять их, ведь они сделаны из твердого дуба и обиты железом? — Ройс встал, прошел к очагу и вернулся. — Даже ребенок не смог бы пролезть сквозь щели в них. Тем более женщина такого роста… — Внезапно он замер на месте, глядя на свои сапоги. Его лицо медленно покрылось краской. — Я… я хотел сказать…

— Не смущайся, Ройс, — весело сказал Гастон. — Мои люди не слепы, чтобы не заметить некоторые ее привлекательные… особенности. Меня это не трогает. Она может быть моей женой, но оставаться для меня пустым местом. — Хотя Гастон и пытался говорить непринужденно, на душе у него было неспокойно. Пожалуй, он слишком много выпил. Никакая это не ревность.

Ройс кивнул, все же ощущая неловкость. Он подошел к очагу и подбросил туда дров.

— Если она не могла оказаться здесь прошлой ночью, — продолжал размышлять он, — значит, она уже находилась в замке, когда мы начали праздновать Новый год. Скорее всего изменила свою внешность и вошла с кем-нибудь из гостей, а потом спряталась и дожидалась, пока вы не отправитесь спать.

— Возможно, — согласился Гастон, хотя он плохо верил в это. Когда в замке находится сам король, стража не пропустит через ворота ни одного незнакомца. Всех гостей и их слуг проверяли при входе. А такая высокая и привлекательная особа никак не осталась бы незамеченной.

Но это было единственное рациональное объяснение.

— Отсутствие следов лишь подтверждает то, о чем я говорил раньше. — Гастон потер глаза рукой. — Она опытна, коварна и не заслуживает доверия.

— Да, милорд. Мы не спустим с нее глаз. — Ройс прислонился к каменной стенке очага и скрестил руки на груди. Его губы медленно растянулись в улыбку. — Даже когда она будет скрести полы.

— Ты уже знаешь? — ухмыльнулся Гастон.

— Да. Услышал об этом, как только вернулся, — стража у ворот судачила по этому поводу. Я даже расстроился, что пропустил такую сцену. Мне сказали, она тут же приступила к обязанностям служанки.

— Ты шутишь? — не поверил Гастон.

— Ничуть. Она собрала со стола столько тарелок, сколько могла унести, и попросила этого юнца Этьена проводить ее на кухню, где бы она могла их помыть.

— Уж не решила ли она помыть тарелки? — с натугой рассмеялся Гастон. Он не ожидал от женщины такой силы духа.

— Бедняга Этьен не знал, то ли послушаться новую госпожу, то ли указать ей на ошибку, — пожал плечами Ройс. — Вряд ли стоило приставлять к ней юношу.

— Ерунда! Он не отойдет от нее ни на шаг.

— Это так, — кивнул Ройс, — но, боюсь, при виде красивого личика мальчишка потеряет рассудок.

— Он должен научиться быть мужчиной, подчинять свои поступки разуму, а не глупой страсти. Мое задание послужит ему хорошим уроком, как обращаться с женщиной, не важно, красавица она или урод. Не думаю, что она надолго сохранит свою привлекательность после ежедневной уборки, мытья посуды, пилки дров, стирки…

— Милорд, вы можете заставить миледи чистить конюшню, но и с соломой в волосах, и распространяя вокруг запах лошадиного пота, она сохранит достаточно привлекательности, чтобы свалить мужчину одним взглядом. — Улыбка Ройса стала еще шире, и он быстро добавил: — Простите мою смелость, милорд, но вы сами сказали, что вас это не трогает.

Увы, Гастона задело упоминание Ройса о красоте Кристиане. Чтобы скрыть свое раздражение, он засмеялся:

— Смотри, Сен-Мишель, как бы ты не зашел слишком далеко.

— Не сомневайтесь, милорд. — Молодой человек опустил глаза долу, но вид у него был отнюдь не раскаивающийся. Затем он опять рассмеялся.

Комната сотрясалась от раскатов смеха, которым собеседники заглушали беспокойство от нерешенных вопросов. Когда смех стих, они несколько минут провели в молчании. Ройс подошел к столу и разлил остатки эля по кубкам.

— Милорд, я хочу предложить тост.

— За красоту новобрачной? — сухо спросил Гастон.

— Нет, милорд, — ответил Ройс, поднимая свой кубок. Его лицо стало серьезным. — За ваше наследство. Заключив сегодня брак, вы стали законным обладателем всего, за что мы боролись с Турелем. Вам снова принадлежат замки вашего отца и вашего брата. — Он еще выше поднял кубок. — Я пью за вас и за них, да упокоит Бог их души. Вы трое — самые благородные люди из всех, кого я знал в своей жизни!

Гастона тронула неожиданная патетика слов Ройса. Таков он всегда — только что ерничал, а через мгновение стал совершенно серьезен.

Никогда в жизни Гастон не мог применить к себе эпитет «благородный». И никогда он не считал себя равным отцу и брату. По правде говоря, последнее время он вообще старался о них не думать, поглощенный делами по возвращению их замков, их земель, их наследства…

И вот ему это удалось. Но отца и брата не вернешь. Что же у него остается? Полуразрушенные замки и невестка, которая даже не желает с ним разговаривать.

Он много приобрел… и потерял еще больше.

Гастон подавил охватившую его печаль и поднял кубок:

— За моего отца, сэра Сорена, и за моего брата, сэра Жерара!

Они со звоном сдвинули кубки и выпили до дна.

— Именем всех святых, — сказал Гастон, поставив кубок и вытерев рот тыльной стороной ладони, — клянусь, что заставлю Туреля заплатить полной мерой за их гибель! Нет, — он поднял руку, — тебе не в чем винить себя, Ройс.

Ройс проглотил готовые уже сорваться с языка слова, но Гастон знал, о чем тот подумал. Капитан обнаружил его родных лежащими в поле всего в нескольких ярдах друг от друга. Их лица были спокойны, как будто они спали, а в груди обоих зияло по ране. Когда не нашлось свидетелей их гибели, Турель и его люди поспешили объявить виновником Ройса — он первым нашел тела и, кроме того, не был благородного происхождения.

Ройс, как ни старался, не смог смолчать:

— На мне лежит вина, милорд. Они предупредили меня, что поскачут вдвоем. Я должен был заподозрить ловушку. Весь тот день Турель вел себя как-то странно. Я должен был предвидеть…

— Я знаю, кто убил их, и заставлю его ответить за содеянное. — Гастон смотрел, как на дне кубка блестит на серебре металла золотая капля эля. — И моя жена мне в этом поможет.

— Поможет вам, милорд? — Ройс выглядел по-настоящему обескураженным.

— Она быстро опомнится. Ручаюсь, не пройдет и недели, как она будет готова говорить правду и свидетельствовать против своего господина.

— Но как вы добьетесь этого, милорд, всего за семь дней?

— Сен-Мишель, миледи думает, будто узнала, каким жестоким я могу быть. На самом деле ей лишь предстоит это узнать. — На губах Гастона появилась зловещая улыбка. — Долго ждать не придется. Уже завтра утром ей воздастся полной мерой.