Глава 2
Единственный факел отбрасывал красные отблески на черные железные прутья камеры.
Броган со стоном закрыл глаза и перевернулся на бок, чтобы холодный каменный пол немного успокоил саднящую боль в щеке. Ему хотелось снова забыться, но боль билась в висках, в челюсти, в животе — повсюду. Он узнал резкий металлический привкус во рту — это была кровь. Его кровь.
Со всех сторон доносились звуки человеческих мучений — жалобные всхлипывания и стопы, не оставлявшие сомнения в том, где он находится.
Первоклассная работа, Броган. И дня не прошло, как ты в Англии, а уже угодил в тюрьму. За что-то, чего не делал.
Он чуть было не засмеялся, но грудь пронзила такая острая боль, что перехватило дыхание. Стиснув зубы, Николас ощупал себя. Ребра, кажется, целы. Левый глаз заплыл и почти не открывался. Глубокий порез вдоль правой скулы все еще кровоточил, но челюсть, к счастью, была не сломана. Итак, серьезных повреждений нет, а все остальное со временем заживет.
Если он сам доживет до этого момента.
Броган тихо лежал с закрытыми глазами, бормоча себе под нос проклятия, каждое из которых причиняло боль изуродованным губам. Он проклинал себя. Проклинал безмозглых полицейских, принявших его по ошибке за местного вора, за которым они, как выяснилось, охотились несколько недель. Но больше всего он проклинал Бога — за то, что тот покинул его. И не в первый раз.
Осторожно перекатившись на спину, Броган открыл глаза — вернее, правый глаз — и взглянул на металлические прутья над головой. Глаза постепенно привыкли к тусклому мерцающему свету. Его камера была расположена в середине целого ряда таких же клеток, сделанных из металлических прутьев. Потолок на высоте не более шести футов тоже был из металлических прутьев. Стало быть, пришел к выводу Броган, здесь нельзя встать в полный рост. Собачья конура, а не место для содержания людей.
Он почувствовал холодок внутри. Местных, блюстителей порядка профессионалами не назовешь — даже не смогли опознать подозреваемого! — зато тюрьма у них, кажется, прочная. До жути прочная.
Броган постарался побороть нарастающее чувство тревоги. У него бывали ситуации и похуже, чем эта, значительно хуже, успокаивал он себя, но тревога не проходила.
Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь унять волнение. Они не знают, кто он такой на самом деле, говорил он себе, и у них пет причин подозревать его.
Хуже то, что в глухих уголках вроде этого даже преступникам, вина которых доказана, приходилось дожидаться выездной сессии суда. А выездные сессии назначались обычно только два раза в год — летом и зимой.
Следовательно, выездной судья прибудет сюда только через несколько месяцев.
Через много, много дней после Михайлова дня.
Броган уперся ладонями в пол и сел, изо всех сил сжав зубы, чтобы не застонать. Тело болело, заплывший глаз пульсировал, голова кружилась. Ему, черт возьми, надо придумать способ выбраться отсюда!
С трудом повернув голову, Броган увидел, что задняя стенка его клетки была не из металлических прутьев, а деревянная. Он дотянулся до нее ногой, пробуя, крепка ли. Прочное дерево. Толщиной добрых десять дюймов. Здесь не проскочишь.
Броган прислонился спиной к металлическим прутьям и, вытирая с лица кровь, внимательно огляделся вокруг. Тюрьма была наполовину пуста, его ближайший сосед сидел через две камеры от него; пьяно всхлипывая, он бессвязно рассказывал историю своей печальной жизни, хотя слушателей не было.
Броган отвернулся. Спертый тюремный воздух был так же отвратителен, как вонючие испарения из сточной канавы. Среди кислых запахов пота и человеческого страха он уловил слабый запах лошадей. Наверное, здесь когда то была конюшня. Жара усиливала невыносимую вонь.
Броган напрягся. В памяти неожиданно всплыла картина далекого прошлого.
Спертый воздух. Невозможно дышать. Тьма. Сцепившиеся тела. Отец! Почему ты убил моего отца? Лейтенант с раскаленным железным прутом в руке. Кто-то плачет. Осиротевший мальчик. Плачет. Умоляет. Пожалуйста, не надо! Нет! Пожалуйста, не надо… Крик. Агония. Запах горелого мяса…
Броган тряхнул головой, словно пытаясь прогнать непрошеные воспоминания, провел рукой по лицу, отирая пот, и вздрогнул от боли: заныла потревоженная рана на щеке. Картинка из далекого детства пропала.
Ему сейчас тридцать восемь лет, а не десять. И находится он в камере предварительного заключения в сельском полицейском участке, а не в тюрьме Королевских военно-морских сил.
Господи! Он то думал, что эти воспоминания давным-давно стерлись из памяти. На чисто стерлись. Кровью и местью.
Он машинально прикоснулся к груди, проверив, застегнута ли рубаха. Она была всегда застегнута, чтобы скрыть отметину.
Тяжело дыша, Броган заставил себя забыть о камере, нестерпимой вони, боли во всем теле. Ему нужно выйти отсюда — это главное. Он сжал металлический прут с такой силой, что холодный металл врезался в ладонь. Надо бежать!
Не парадоксально ли закончить спой кровавый путь таким нелепым образом? На эту страшную дорогу — дорогу мести — он вступил двадцать восемь лет тому назад. В тот день, когда отвернулся от Бога.
Броган закрыл глаза. Может быть, это и есть та самая кара Господня, которой с тех пор он постоянно ждал? Сама судьба позаботилась о том, чтобы он оказался здесь, ошибочно принятый за обычного вора, — безымянный заключенный в деревушке… О, Пропади все пропадом, он даже не знает, как называется эта деревушка! Безымянный узник в безымянной деревушке, которого ждет петля за преступление, которого он не совершал. Позорный конец нечестивой жизни. Судьба.
Впрочем, нет, в судьбу он не верил. Уж если кто и виноват в том, что он попал в эту переделку, так это он сам. Костяшки правой руки саднило до сих пор. Он успел нанести несколько сокрушительных ударов и кого-то изувечить ножом, прежде чем четверо здоровенных полицейских повалили его.
Если бы он не сопротивлялся, а вежливо ответил на все вопросы, ему бы, возможно, удалось от них отвязаться. Но от старых привычек трудно избавиться, с горечью подумал Броган. Когда Николаса Брогана загоняли в угол, он боролся ожесточенно.
Бездушное животное снова вырвалось на свободу.
Неужели он надеялся, что сможет держать его в узде? Надеялся, что сможет измениться? Слишком поздно. Годы крови и насилия сделали его таким, каков он сейчас и каким будет всегда.
Слишком поздно. В этих двух словах — итог всей его жизни.
В конце длинного темного коридора послышался лязг засовов, потом заскрипели дверные петли и на каменный пол упал луч света. Вошел мужчина с масляным фонарем в руке, позвякивая связкой ключей.
Не обращая внимания на мольбы, проклятия, руки, цепляющиеся за его одежду, он медленно шел вдоль ряда камер, направляясь прямиком к Николасу.
Тот собрался было подняться на ноги, но решил, что лучше будет притвориться совершенно беспомощным. Он остался на месте, прислонившись спиной к прутьям камеры, готовый в любую минуту воспользоваться возможностью, если она вдруг появится.
Еще до того, как мужчина подошел ближе, Броган понял, что его не было среди полицейских, устроивших засаду. Казалось, ему было тяжело нести свое тучное тело: он не шел, а тащился, шаркая ногами и отдуваясь. Наверное, это либо тюремный надзиратель, либо судья графства, который пришел допросить его, решил Броган.
Последнее предположение вызывало сомнения: судьями — магистратами графств обычно бывали щеголеватые аристократы, ценившие в своей должности только положение, которое она давала, а настоящей работой эти белоручки пренебрегали. Не желая мараться общением с преступниками, они обычно нанимали тюремного надзирателя — чтобы наблюдать за работой местной тюрьмы, полицейских — чтобы собирать улики и опрашивать свидетелей, а также производить аресты и допрашивать подозреваемых.
Некоторые из тех, кого нанимали, были людьми честными. Но были и настоящие бандиты, ничуть не лучше тех, кого они арестовывали. Их интересовало только вознаграждение, обещанное за поимку человека, а не правда и справедливость. Похоже, сегодня ночью Броган столкнулся именно с такими блюстителями закона.
— Рад видеть, что ты, наконец, очухался, приятель, — прохрипел человек, останавливаясь возле камеры Брогана. — Принес тебе ужин. — Он с грохотом поставил на пол металлическую миску. Очевидно, это был все-таки тюремный надзиратель.
— Я не голоден, — тихо сказал Брогам, изображая возмущенного, по ошибке арестованного гражданина. — Я хотел бы поговорить с судьей магистратом.
— Права качаешь, а? — Мужчина неприязненно взглянул на него. — Будь доволен тем, что мы тебя сразу не повесили, после того как ты чуть не выпустил кишки Тиббсу. — Он поставил фонарь на пол.
Броган напрягся. Миска с едой была слишком велика и не проходила между металлическими прутьями. Надзирателю придется отпереть дверь камеры.
— Откуда мне было знать, что эти ребята — представители закона? — Броган пошевелился, демонстративно поморщившись от боли. — Я просто шел к постоялому двору, чтобы нанять лошадь…
— Чтобы украсть лошадь, так будет вернее.
— Нанять лошадь. Не успел я опомниться, как на меня налетели четыре здоровяка. Стояла глухая ночь. Я подумал, что это грабители. Я всего лишь защищался.
— Они шли за тобой целых полчаса, приятель. Если ты ни в чем не виновен, то почему шляешься по дорогам глухой ночью?
— Я им все сказал. Я просто шел…
— Знаю, знаю, по делам, Да а, плантатор из колоний проходил по делам через нашу деревню. — Надзиратель недоверчиво покачал головой, и под подбородком обозначилась жирная складка. — Не похоже, чтобы плантаторы умели так драться, приятель.
Броган чуть было не выругался, но вовремя прикусил язык, мысленно проклиная себя за то, что стал сопротивляться. Законопослушный гражданин должен был подчиниться, но, к сожалению, старые пираты, как и старые собаки, не поддаются перевоспитанию.
— Судье магистрату незачем встречаться с тобой, — продолжал тюремщик. — И без него ясно, что ты подходишь под описание. Оно уже целый месяц печатается во всех газетах по всему графству. И за твою поимку обещана кругленькая сумма: пятьдесят фунтов!
— Неужели? — переспросил Николас, удивленно вздернув бровь, но иронии в его голосе надзиратель даже не заметил. — Целых пятьдесят фунтов?
— Вот именно. Больше, чем любой из нас зарабатывает за два года, даже если эту сумму разделить на четверых. — Он наклонился и вытащил несколько кусков из миски. Похоже, он не собирался отпирать камеру. — А теперь у нас есть свидетель, который готов подтвердить под присягой, что видел, как ты месяц назад удирал из дома лорда Олсона с мешком награбленного добра.
— Свидетели? — с недоверием переспросил Николас. — Что за свидетель?
— Сам Тиббс.
Броган выругался. Раненый полицейский поклянется о чем угодно, лиши бы увидеть своего обидчика на виселице.
Надзиратель просунул еду сквозь прутья — куски жареной баранины, большой ломоть хлеба и кувшин воды. Броган понял, что дверь так и не откроется, и его охватило отчаяние.
Эта проклятая банда мерзавцев не упустит шанса получить обещанные пятьдесят фунтов, а подкупить их он не мог: кошелек у него отобрали при аресте. Шансы попасть в Йорк до Михайлова дня таяли с каждой минутой.
— Вы арестовали не того человека, — настойчиво повторил Броган, — Выездной судья не даст вам за меня ни шиллинга, потому что у вас пет никаких доказательств.
— Не беспокойся, мы докажем твою вину, приятель. — По топу тюремного надзирателя было ясно: они докажут все, что пожелают, и, судя по всему, им уже не раз приходилось проделывать подобные штучки. — И выездной сессии мы не станем дожидаться. Броган вздрогнул:
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что все остальные, — надзиратель обвел жестом заключенных, запертых в камерах слева и справа от него, — могут подождать до января, когда сюда приедет судья магистрат. Но только не ты, приятель. За тебя обещана слишком большая сумма. Мы тебя передадим в руки правосудия немедленно, чтобы сразу получить денежки.
У Брогана гулко заколотилось сердце.
— В руки правосудия — где?
— В Лондоне. — Тюремщик удовлетворенно улыбнулся в предвкушении денег.
Броган молча смотрел на него, потрясенный этой новостью. Его отправят в Лондон. Не просто в Лондон, а в Олд Бейли, центральный уголовный суд, оплот правосудия и правопорядка, где полным полно людей, охотившихся за ним в течение многих лет…
Его, конечно, опознают и передадут в адмиралтейский трибунал. А там вздернут и оставят висеть на виселице, чтобы отбить охоту у других заниматься морским разбоем. Возможен и другой вариант: за него выплатят пятьдесят фунтов и казнят как обычного вора. В любом случае ему уже не придется больше беспокоиться о Михайловой дне.
— Если ты сможешь доказать свою невиновность, тогда тебе нечего беспокоиться, судья тебя сразу отпустит. — Тюремщик наклонился и строго посмотрел на него. — Но я, например, не думаю, что ты невиновен. И не думаю, что судья тебя отпустит.
«Да, это маловероятно, — подумал Броган. — Нечего на это надеяться, Пропади все пропадом».
Сквозь сжатые зубы он процедил всего лишь одно слово:
— Когда?
— Парни придут за тобой завтра на рассвете. — Надзиратель поднял с пола миску и фонарь. — Поешь, приятель. Кто знает, может, это в последний раз. — И, произнеся это приятное пророчество, он заковылял прочь. Дверь со зловещим скрипом закрылась за ним, снова загремели засовы.
Некоторое время Николас Броган сидел, не двигаясь. Уставясь в темноту, он обдумывал ситуацию… и тут ему вспомнилась картина из детского учебника, изображающая ад.
Он, Николас Броган, давно ни во что, не верил, за исключением одного — он верил в существование ада. Николас не сомневался, что непременно попадет в преисподнюю, и не хотел пи на день ускорять свое прибытие туда.
Где-то глубоко внутри шевельнулась и ожила старая, почти забытая звериная изворотливость, заставила его думать, просчитывать все возможные варианты спасения. Он не позволит себе попасть в руки королевских судей. Не позволит им сделать с собой то же, что они сделали с его отцом. Ну, уж нет! Он сбежит. Будь он проклят, если не сбежит где-нибудь по дороге в Лондон.
Полчаса спустя заключенные угомонились и мало помалу заснули. Факел почти догорел. Прислонившись спиной к прутьям, Броган занялся ужином. Он ел медленно, осторожно, стараясь не потревожить распухшую губу. Ему необходимо поддержать силы, а пища здесь оказалась вполне съедобной: баранина не пережарена, хлеб достаточно свежий, а в кувшине — холодная колодезная вода. Да, надо признать, у арестантов в сельской местности есть свои преимущества.
Откусив изрядный кусок баранины, Броган медленно прожевывал, прикидывая, как лучше поступить. Итак, в Лондон отправляют его одного; полицейские либо повезут его верхом, либо погонят пешком. Это давало маленькую искорку надежды: по дороге больше шансов сбежать. Броган приложил холодный кувшин к разбитому лицу. У него есть шанс выжить. Не ахти какой, но все же шанс. Может быть, Господь не совсем его оставил?
У входной двери послышался шум, Броган насторожился. Не может быть, чтобы уже наступило утро.
Дверь распахнулась, и он понял, что полицейские явились не за ним. По проходу между камерами двое дюжих полицейских тащили отчаянно сопротивлявшегося арестанта.
— Отпустите меня, мерзавцы! — раздался женский голос, и вновь прибывшая сопроводила требование набором таких замысловатых, отборных ругательств, которые и привычного к соленым выражениям матроса могли бы привести в некоторое замешательство.
Ругательства тем более впечатляли, что выкрикивались они женщиной.
Разбуженные обитатели тюрьмы немедленно отреагировали свистом и мяуканьем.
— Тащите ее сюда, приятели!
— Покажи им, почем фунт лиха, девушка! — Отдайте ее мне, я о ней позабочусь!
Полицейские с проклятиями волокли девицу по проходу, а надзиратель тюрьмы колыхался сзади, на ходу выбирая из связки нужный ключ.
— Ой! — взвыл вдруг один из охранников. — Она меня укусила! Бикфорд!
— Держи ее, Суинтон, держи, — бормотал Бикфорд. — Здесь темно, камеры не пронумерованы… А мне надо найти свободную…
— Уберите руки! — орала женщина, — Недоумки, подонки, отпустите меня!
Второй охранник громко охнул от боли, когда девушка с силой наступила ему на ногу.
— Выбирай поскорее, Бикфорд! Любую!
— Эй, в моей камере хватит места на двоих, — предложил один из заключенных.
Броган молчал. При свете фонаря он увидел лишь разметавшиеся белокурые волосы, светло желтую юбку да блеснувшие белые зубы.
Первый полицейский, Суинтон, громко вскрикнул, почувствовав, как жемчужные зубки снова вонзились в его тело.
— Черт тебя побери, Бикфорд! Шевелись! Наконец надзиратель с торжествующим видом поднял вверх найденный ключ.
— Вот он! — Он отпер дверь пустой камеры, находившейся по правую сторону от камеры Брогана.
— Эй, постойте, — запротестовал тот. — Нельзя ли ее поместить в другую?
— Извини, приятель, — прохрипел Бикфорд, распахивая дверь камеры. — Она до тебя не доберется, тут прочная металлическая решетка. Не бойся!
Суинтон снова застонал от боли: белокурая девица ударила его локтем в живот.
— Остерегайся зубов, — предупредил другой полицейский, опасливо пытаясь перехватить обтянутую шелком неугомонную руку, явно нацелившуюся выцарапать ему глаза.
Полицейские попытались втолкнуть девушку в камеру, но отчаяние придало ей силы. Она лягалась, кусалась, попутно осыпая своих стражей бранью.
Суинтон наконец потерял терпение.
— Послушай, девушка, я сыт по горло твоими штучками! — Он изо всех сил швырнул ее на решетку, и на какое-то время она перестала сопротивляться.
Не дав ей опомниться, Суинтон схватил ее за волосы и, накрутив на руку белокурые пряди, грубо рванул вверх. Его лицо налилось кровью от гнева, глаза, словно буравчики, впились в ее лицо. Другой рукой он сжал ее подбородок, и Броган увидел красные отпечатки пальцев на нежной коже. Кажется, девица испугалась.
— Советую быть поприветливее, ваша светлость, — процедил Суинтон. — Мы могли бы поладить, если бы ты… проявила дружелюбие.
Ярко красные пятна, оставленные безжалостными пальцами, резко выделялись на побледневшем лице девушки. Грубая рука полицейского поползла вверх, к ее груди. Заключенные подбадривали его криками.
— Правильно! Так и нужно обращаться с бабами, пусть знают свое место! Дай-ка ее разглядеть хорошенько.
— Оставь и мне немножко, приятель!
Броган смотрел в сторону. Никому не помогай, никому не верь, никого не люби! Он жил по этим правилам, и поэтому ему удалось остаться в живых.
Девушка приглушенно вскрикнула от страха. Или от боли.
Броган упорно смотрел в темный угол камеры. Его не интересовало, что проделывает с ней Суинтон. Ему это безразлично. Без-раз-лич-но.
— Ну же, дорогуша, — бормотал полицейский. — Поцелуй меня. Я мог бы замолвить за тебя словечко перед…
Суинтону не удалось закончить фразу.
Броган краем глаза увидел, как девица ударила его коленом в низ живота. Суинтон взвыл, а Броган поморщился. Последовал еще один быстрый и резкий пинок в то же самое уязвимое место.
Суинтон с каким то булькающим звуком повалился на спину под хохот своих товарищей и насмешливые выкрики заключенных.
Глаза девушки сверкали гневом.
— Передай это своему судье, вонючий подонок!
Не успели два других полицейских опомниться и втолкнуть белокурую хулиганку в пустую камеру, как Суинтон вскочил на ноги.
— Ах ты, маленькая сучка! — И он с силой ударил ее по лицу.
Девушка вскрикнула, голова ее безжизненно склонилась к плечу, и она начала медленно оседать на пол. Суинтон подхватил се, но Бикфорд его оттолкнул, опасаясь, как бы тот ее не изувечил.
— Ну, ну, Суинтон. На сегодня с тебя достаточно любимых развлечений. — Он затащил девушку в камеру и торопливо запер дверь.
— Ее светлость просто не оцепила твоей красивой физиономии, — заметил другой полицейский, все еще посмеиваясь.
Суинтона трясло от ярости.
— Идем, парень. — Бикфорд подхватил фонарь и направился к выходу. — Тебе завтра рано вставать.
Выругавшись и кинув напоследок злобный взгляд в сторону девицы, Суинтон медленно двинулся вслед за остальными к выходу. Дверь с грохотом закрылась, и Николас услышал, как лязгнул засов. Заключенные, поняв, что короткое представление закончилось, постепенно успокоились. Один тихо шептал молитвы, другой, прежде чем заснуть, долго стонал — то ли от боли, то ли от тоски.
Девушка лежала без движения, дыхание ее было ровным, хотя и неглубоким. Судя по силе полученного удара, ей, наверное, здорово досталось. Но сейчас она притворялась — это Броган знал точно.
Прислонившись одним плечом к разделявшей камеры решетке, он внимательно посмотрел на нее сверху вниз.
Молоденькая, пожалуй, не старше двадцати двух — двадцати трех лет, подумал он. Лицо с безупречно чистой кожей медового оттенка обрамляла копна светло русых волос, аккуратный прямой носик чуть вздернут, густые темные ресницы подчеркивают изящество высоких скул. Внешность аристократическая. Изображение такого лица можно было представить на дорогой камее в золотом медальоне, который храпит у сердца какой-нибудь богатый молодой бездельник.
Броган нахмурился. Ему следует думать о спасении, а не пялить глаза на соседку. Он снова принялся за баранину.
— Теперь можешь встать, — сказал он с набитым ртом. — Они ушли.
Девица открыла глаза и бросила настороженный взгляд в сторону двери, потом взглянула на Брогана.
— Как ты узнал, что я притворяюсь?
— Приходилось видеть, как женщины надают в обморок, — ответил тот насмешливо. — Научился отличать настоящий обморок от женского притворства.
Она опасливо отодвинулась к противоположной стене камеры, подальше от него и, прислонившись спиной к металлическим прутьям, молча уставилась на Брогана, словно на диковинное животное в зоопарке.
Увидев страх на ее лице, он почувствовал себя именно таким, каким ей, очевидно, казался — грубым и жестоким животным. В ее взгляде было, что-то еще, пожалуй, высокомерие, которое ему и раньше доводилось видеть в глазах благородных леди. Этот взгляд неизменно вызывал у него раздражение.
В отместку он принялся разглядывать ее самым наглым образом, медленно скользя взглядом сверху вниз.
Обследовав каждый дюйм ее нежного, красивого тела, он мысленно спустил с плеч лиф лимонно-желтого платья и с восхищением принялся разглядывать соблазнительные округлости, едва удерживаемые кружевным лифом.
Затем взгляд его так же медленно заскользил вниз, задержавшись на изгибе женственных бедер. Он без труда мог представить себе мягкие округлости, идеально вписывающиеся в мужскую руку, длинные, стройные ноги.
Кожа медового оттенка, чуть рыжеватые волосы — вся она была похожа на золотой слиток, поблескивающий и гладкий, словно сокровище, похищенное с испанского галеона. Пират в душе, он никогда не мог устоять перед притягательной силой золота.
Броган почувствовал, как напряглось тело и участилось дыхание даже при одном взгляде на нее. Он представил, как эти ноги сжимают его бедра…
Словно прочитав его мысли, девица вполголоса выругалась и торопливо оправила юбку.
Он отвел взгляд. Они сидели так близко друг от друга, что Броган разглядел цвет ее глаз, настороженно поблескивающих в свете факела, — золото. Даже глаза у нее были золотистые — цвета прозрачного чистого янтаря с золотыми искорками вокруг зрачка.
«Что такое последний ужин! — ухмыльнувшись, подумал Николас Броган. — Вот если бы провести ночку с этой девицей! Это вполне могло бы удовлетворить последнее желание обреченного человека».
Вдруг он заметил, как блеснул золотом, какой-то маленький предмет, прикрепленный на ленточке к лифу ее платья. Продолговатый и округлый, словно маленький бочонок. Девушка испуганно спрятала его в кулак и прижала к груди, будто он обладал волшебной силой, способной защитить ее.
Странно, подумал Броган, как такая избалованная девчонка умудрилась попасть в тюрьму. И где она научилась так отчаянно ругаться? Николас вспомнил беднягу Суинтона и ухмыльнулся.
Одно было, несомненно: если он знает женщин — а женщин он, будьте уверены, знал, — то это самая красивая из всех, которых ему доводилось видеть.
— За что они вас арестовали, леди? Застукали за кражей печенья в гостях?
— Какое тебе дело? — Ее ледяной тон соответствовал высокомерному взгляду.
На секунду золотистые глаза задержались на еде: она была явно голодна. Броган это заметил и, расположившись поудобнее, прикончил баранью ногу, смачно обсосал кость и с удовольствием облизал пальцы.
— Да так, просто хочу поддержать дружескую беседу, — ответил он, бросив обглоданную кость в угол.
Дело было, конечно, не в дружеской беседе. Если она мелкая преступница, то пусть хоть сгниет здесь в ожидании выездной сессии — ему нет до этого дела. Но если ее обвиняют в делах более серьезных, то могут завтра отправить в Лондон вместе с ним. А это означает, что их повезут в телеге или повозке. Короче, она могла причинить ему неприятности.
— Дружескую беседу? — Девушка презрительно подняла светло-коричневую бровь. — Я не нуждаюсь и дружбе. — Все еще сжимая в кулаке блестящую вещицу, она добавила вполголоса: — Особенно с таким, как ты.
Засунув ленточку с металлическим предметом поглубже за лиф платья, она огляделась вокруг, оценивая обстановку. Потом поднялась на ноги, стряхнула пыль с юбки и, внимательно осмотрев замок, подергала дверь камеры, затем осмотрела деревянную заднюю стену.
— Бесполезно, — заметил Броган. — Заперто крепко. Похоже, ты застряла здесь до зимней выездной сессии, если только тебя не обвиняют в каком-нибудь тяжком преступлении.
Она бросила на него раздраженный взгляд.
— Карманные кражи, — пробормотала она. Несерьезно, с облегчением подумал Николас. — Подлог, — добавила девица, помолчав. Радости у него поубавилось.
Она тяжело вздохнула.
— Квартирная кража.
Настроение Николаса ухудшалось с каждой минутой.
Девушка уселась на полу и сказала так тихо, что он едва разобрал слова:
— И покушение на убийство.
Броган взглянул на нее с удивлением и недоверием.
— И конечно, все это ужасная ошибка и вы абсолютно невиновны.
Она невесело рассмеялась.
— Невиновна? — Девушка закрыла глаза и повторила это слово так, будто говорила на непонятном ей иностранном языке. — Невиновна. — Покачав головой, она добавила вполголоса: — Ошибаешься, я виновна. — Она сказала это с горечью и сожалением. И понурила голову. — Они что-то говорили о том, чтобы не дожидаться выездной сессии. Ведь за мою голову обещано большое вознаграждение.
Николас выругался.
— Леди, — процедил он сквозь зубы, — вы выбрали не самый подходящий момент, чтобы понасться к ним в руки.
— Ну что ж, надеюсь, вы меня извините за эту оплошность, — огрызнулась она, вскинув голову. — Я не нарочно. Так что простите, если это вас, почему-то не устраивает.
— Нет, что вы, для меня в этом нет никакого неудобства. Просто нас завтра вместе с вами повезут в Лондон в надежно охраняемой повозке…
— В Лондон?
— Именно там в это время года находятся судьи. А куда бы вы думали? На ярмарку?
— В Манчестер. Или в Ноттингем, только не в Лондон. Ты, наверное, ошибся…
— Никакой ошибки. Тебя и меня завтра повезут в Лондон.
Она так побледнела, что, казалось, вот-вот упадет в обморок по настоящему.
— О Господи! Только не это.
Девушка обхватила руками колени и опустила голову.
— Такова расплата за преступления, — пробормотал Николас, а про себя подумал: интересно, почему она так боится Лондона? И сам удивился собственному любопытству.
— О расплате за преступления, я и сама все знаю. — Она не подняла лица от колен, и от этого слова ее звучали глухо: — Скажи лучше, за что тебя арестовали? — Девушка подняла голову, — Конечно, по ошибке? Ты ведь не совершал того, в чем тебя обвиняют? — насмешливо спросила она.
— Так оно и есть, — сухо ответил Броган. — Арестовали по ошибке, я невиновен.
Девушка с сомнением окинула взглядом его избитую физиономию.
— Я так и подумала. — В голосе ее звучал сарказм и раздражающее высокомерие.
— Я абсолютно невиновен. Они набросились на меня возле постоялого двора, когда я собирался нанять лошадь. Меня приняли за местного вора, за которым они охотились несколько педель.
Девушка насторожилась и внимательно на него посмотрела. Потом глаза ее округлились, и она воскликнула:
— Ага! Значит, они приняли тебя за Джаспера Норуэлла? Это его они выслеживали. Все правильно: очень высокий, черноволосый, и борода у него имеется… — Она неожиданно расхохоталась. — Так, значит, ты действительно говоришь правду: тебя схватили по ошибке, а на самом деле ты невиновен.
— Рад, что это тебя так развеселило.
Девушка продолжала смеяться.
— Ты невиновен, а я виновна. Разве это не смешно? — Она перестала смеяться так же неожиданно, как начала. Лицо ее посерьезнело… и стало задумчивым. — Ты, пожалуй, прав. Это не смешно. Совсем не смешно. — Она встала и подошла к двери камеры. — Бикфорд! — крикнула она.
— Что, черт возьми, ты задумала?
— Бикфорд! — позвала она снова. — Мне нужно поговорить с кем-нибудь, произошла ужасная ошибка.
Броган не верил своим ушам, но не собирался останавливать ее. Если ей хочется заявить о его невиновности, то он мешать не будет. Пожалуйста. Эта потрясающая блондинка сможет помочь ему выбраться отсюда.
— Бикфорд! — снова крикнула девушка. Послышалось лязганье металла и ворчливая брань.
— Что за шум? — Бикфорд просунул голову в дверь.
Девушка взглянула на Брогана, потом на приближающегося надзирателя.
— Боюсь, вы совершили ужасную ошибку…
Какой благородный поступок, подумал Броган, улыбаясь. Как мило. Как…
— Вот тот вор, который держал в страхе ваш город, а не я. — Она указала пальчиком на Брогана. — Когда меня арестовали, он уже находился в камере предварительного заключения. Я невиновна, ваши люди совершили ужасную ошибку…
— Ах ты, мерзкая лгунья! — прорычал, вскакивая на ноги, Броган, но пожалел о своей горячности, больно ударившись головой о металлические прутья низкого потолка.
Девушка даже не глядела на него, обращаясь только к Бикфорду.
— Неужели я похожа на воровку? — заискивающим тоном спросила она. — А взгляните на него — он явно опасен. Только посмотрите на его глаза! У него взгляд прирожденного преступника, вот что я вам скажу…
— Леди, вам очень повезло, что нас разделяют прочные металлические прутья. — Николас сжал прут рукой так, словно сжимал ее горло.
Бикфорд разозлился.
— Тьфу! — воскликнул он. — И из-за этого ты вытащила меня из постели?
— Уверяю вас, что это он, а не я украл серебро из гостиной леди Хэммонд. Я видела своими глазами и готова поклясться в этом перед судьей…
— Я не собираюсь беспокоить судью из-за таких, как ты. А отпускать заключенных, раз уж они сюда попали, я не имею права.
— Но если у вас есть настоящий преступник, зачем же тащить меня в Лондон? Если бы мне только позволили поговорить с судьей…
— Можешь объяснить все это в Лондоне, мисс. — Недовольно покачав головой, Бикфорд повернул к выходу. — Там во всем разберутся. И предупреждаю, больше я не буду слушать твоих воплей, лучше угомонись.
— Нет, постойте! — Девица просунула руку сквозь прутья, пытаясь до него дотянуться.
Бикфорд даже не замедлил шага.
— Суинтон с людьми придет за вами утром.
— Подождите! — крикнула она. — Вы не можете так уйти. Не можете… — Бикфорд закрыл дверь и с грохотом задвинул засов.
Девушка стукнула кулачком по металлической решетке и, вся дрожа, закрыла глаза.
— Проклятие!
— Ах ты, предательница, мерзавка! — злобно процедил Броган.
— Я не могу ехать в Лондон, — словно в забытьи шептала она. — Не могу.
— Поэтому ты попыталась отправить на виселицу меня вместо себя?
Девушка посмотрела на него. В ее взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление.
— Попытка не пытка, — пробормотала она вполголоса.
Броган смотрел на нее с неприязнью. Она безжалостна. А значит, опасна. Такие качества в женщинах он не любил.
— Ангельское личико, — бесстрастно подвел он итог, — но совсем нет сердца.
Она ответила ему таким же неприязненным взглядом.
— Я что-то не заметила, чтобы ты бросился ко мне на помощь, когда этот мерзавец охранник попытался… получить от меня, что хотел.
— Я забочусь только о себе, ангелочек. А если тебе нужен рыцарь, бросающийся на помощь дамочкам, попавшим в беду, то я ничем не могу тебе помочь. Выкручивайся сама.
— Я так и делаю, — резко ответила девушка. — Так мне даже больше нравится.
— Мне тоже.
Она молча обменялись взглядами.
Глаза — как краденое сокровище, подумал Броган, ангельское личико, формы, которые могут соблазнить и святого… и безжалостное сердце.
У него по спине пробежали мурашки, он почуял опасность: эта девица должна сыграть какую то роль в возмездии, которое припас для него Господь.
