— Святая Мария! — в ужасе произнесла Кьяра, глядя на развалины замка далеко внизу, в то время как легкий весенний ветерок играл ее волосами. — Ройс, это ваше жилище? Шеррано?

Девушка не знала, как догадалась об этом — ведь рыцарь ничего не говорил ей, — но еще раньше она почувствовала, что он становился все мрачнее и молчаливее по мере их продвижения на юг.

Прошлой ночью, когда им все же удалось выбраться из Гавены, Ройс сказал, что увезет ее туда, где она будет по-настоящему в полной безопасности. Они истратили почти все оставшиеся деньги на покупку хорошего коня; Кьяра помогла ему вытащить наконечник стрелы из раны, обработала и перевязала ее, и еще в темноте путники покинули город верхом на крепком сером в яблоках коне, поменьше, чем Антерос, но выносливом и привыкшем к горным дорогам. Весь день без роздыху он нес их на своей широкой спине.

А сейчас они остановились на горной вершине. Кьяра осталась в седле, но Ройс спешился и взял коня под уздцы. Лучи заходящего солнца, прорываясь сквозь тучи, окрашивали лежавшую внизу брошенную крепость в огненно-красные и золотистые тона.

— Да, — откликнулся Ройс звенящим от напряжения голосом, — вы угадали. Когда-то это был мой дом.

Ведя коня в поводу, он стал спускаться с пологого склона на широкую плоскую равнину.

Замок занимал немалое пространство между двумя горными вершинами, и его назначением было затруднить для вражеских сил проход в королевство Шалон с востока. Кьяра уже различала огромные башни и целый лабиринт из оград, ворот и мостов. Все это было окружено внешними стенами, крепостными рвами.

Чем ближе они подъезжали, тем ужаснее казались эти следы разрушения — обугленные развалины былого благополучия: казармы для стражи, конюшни, часовня, мельница, помещение, где содержались соколы для охоты. По внушительности все это вполне могло соперничать с их королевским замком.

Девушка почувствовала холод и плотнее завернулась в плащ, хотя погода сегодня была на удивление теплой, обещавшей уже не снег, а дождь — весенний дождь и ласковый ветер, который вдохнет новую жизнь в горы и долины.

Она вспомнила, что рассказывал Ройс о внезапном нападении семь лет назад войск Дамона на эту цветущую землю, на замок, который ей трудно было представить целым и невредимым, и снова содрогнулась при мысли о том, что стало со всей его семьей, с воинами и слугами.

Кьяра не видела выражения его лица, но чувствовала, как он напряжен, как дрожит его рука, сжимавшая поводья. Ройс молчал во время всего спуска. Молчал, и когда они подошли к уложенной из камней насыпи перед крепостным рвом.

Остановившись у подъемного моста, он оглядел четыре сторожевые башни по углам. Кьяра слышала его тяжелое дыхание — ему словно не хватало воздуха, а каждый удар сердца причинял боль.

Она спешилась, подошла к нему и прикоснулась к рукаву.

— Ройс…

— Мы любили бегать по этому мосту наперегонки, — тихо сказал он. — Туда-сюда, туда-сюда, пока не падали от изнеможения. А каждой весной сестры забирались вон на ту башню и сплетали там венки из ранних цветов. Себе и нашей матери.

Глаза Кьяры наполнились слезами. Она взяла его левую здоровую руку и крепко сжала. «Говори, говори, милый. Облегчи свою душу воспоминаниями. Пускай и тяжкими».

— Они даже на собак напяливали венки. — Слабая улыбка тронула его губы. — Дескать, весною у нас в Феррано все должны быть красивыми.

Кьяра переплела свои пальцы с его, закрыла глаза, из которых катились слезы.

— Как-то летом мы поссорились с младшим братом, и он столкнул меня сюда, в ров. Я вылез оттуда весь покрытый грязью и поклялся, что никогда не прощу его.

Она положила голову ему на плечо и еще крепче сжала пальцы, потому что словами не могла выразить своих чувств. Да и к чему тут слова?

Глубоко вздохнув, он почти неслышно произнес:

— Я здесь в первый раз после войны и вот… вижу это… Понимаю, что у меня никого и ничего больше нет.

Кьяра чувствовала, что Ройс дрожит, и не знала, то ли от неизбывной печали и гнева, то ли от слабости после ранения, ведь он потерял так много крови. Протянув руку, она коснулась его щеки.

— Ройс, вам необходим отдых. Вы должны поспать.

— Да, здесь, надеюсь, мы пока в безопасности. По существу, это теперь Тюрингия. Дамон заявил, что считает эти земли своими, хотя пальцем о палец не ударил, чтобы восстановить разрушенное.

Он потянул за повод и стал медленно спускаться к мосту. Конские копыта выбивали дробь по дощатому настилу, затем по камням на другой стороне рва.

Они прошли уже во вторые ворота замка, когда Ройс попросил Кьяру подождать немного и поднялся на одну из сторожевых башен. Спустя какое-то время послышались скрип и лязг металла, и, к ее изумлению, мост, по которому они только что прошли, поднялся и перекрыл доступ в замок.

— Отец сам придумал подъемный механизм, — сказал Ройс, когда вернулся. — С ним может легко управиться один человек. — Он усмехнулся. — Даже если у этого человека ранена правая рука. Но от тюрингов это не спасло, — закончил он упавшим голосом и вдруг с удивлением воззрился на небольшую купу деревьев, растущих во дворе. — Что это? Их раньше не было.

Он направился туда, не оглядываясь на Кьяру, которой было неуютно еще и потому, что начался дождь, холодный весенний дождь.

Она последовала за ним и догнала его уже возле невысоких вечнозеленых деревьев, посаженных полукругом.

Их было шесть, под каждым — могила. Шесть могил. Шесть мраморных плит. Место упокоения. Здесь росла трава, и в ней уже пробивались фиалки. А возле одной из сосен стояла статуя Спасителя с простертой над могильными плитами рукой.

Ройс опустился на колени, вглядываясь в имена, высеченные на светлом мраморе.

— Отец, мать, братья. Но как… когда… кто?

Кьяра решилась подать голос:

— Это мог сделать только друг. Тот, кто любил вас и вашу семью.

— Но кто же? — повторил он с надрывом. — Здесь никого не оставалось. Все шалонцы ушли или были убиты.

— Какой-нибудь друг из Тюрингии?

— У меня там нет друзей! Да и кому могло прийти в голову заниматься этим? — Он перевел взгляд на статую Христа. — Такой дорогой мрамор. И работа. Матиас! — вдруг воскликнул он. — Это дело рук принца Матиаса.

— Как? Брат Дамона?

Ройс уверенно кивнул.

— Я познакомился с ним четыре года назад, во время первых переговоров о мире. — Он все еще стоял на коленях. Кьяра опустилась рядом. — Матиас на год старше Дамона, — продолжал Ройс, — и по праву должен был управлять страной вместо заболевшего отца, короля Стефана. Но, будучи человеком очень религиозным, отказался в пользу младшего брата. Сам же решил постричься в монахи.

— Они такие разные, эти братья? — спросила Кьяра.

— Да, совершенно непохожи друг на друга. Матиас ничуть не напоминает ратника. Противник на поле боя для него в первую очередь человек. Если бы вас отдали в жены Матиасу… — Он осекся, потом тихо добавил: — Все равно это было бы ужасно для меня.

Кьяра снова положила голову ему на плечо, прижалась к нему. Слезы струились по ее лицу. Они застыли, коленопреклоненные, словно еще одно надгробие. Дождь окроплял их склоненные головы.

— Это облегчает душу, — прошептал Ройс после долгого молчания. — Когда знаешь, что твоя потеря кому-то небезразлична.

Он поднялся с колен, помог встать Кьяре. Его рука была так горяча, что она испугалась, нет ли у него жара. Но, кажется, обошлось.

Немного погодя они вошли в замок.

Опасения Кьяры, что там повсюду мертвецы — скелеты погибших несколько лет назад, — не оправдались. Видимо, принц Матиас позаботился о погребении всех павших.

Следы разрушений сейчас, спустя семь лет, казались не такими страшными; время многое сгладило: дожди и снег очистили камни стен и пола, балки перекрытий. Но крыша в некоторых местах обвалилась, окна зияли провалами, деревянные панели прогнили; гобелены — те, что не были сорваны и унесены захватчиками, висели клочьями.

Однако какие-то вещи сохранились, и это походило на чудо. Печальное чудо. Особенно когда в одной из зал они увидели свисавшую с потолка люстру, в которую были вставлены новые свечи. Значит, семь лет назад в замке никто и не подозревал о нападении, а готовились к обыкновенному мирному вечеру.

И, как ни странно, над очагом в другой зале остались висеть меч и щит, почерневшие от времени, но вполне еще пригодные.

Ройс снял их со стены, протер лезвие полой намокшего под дождем плаща.

— Ройс, он точь-в-точь, как тот, что был у вас! — воскликнула Кьяра.

— Это меч моего отца. Их выковали совершенно одинаковыми. Когда-то оба висели тут, и я…

Он внезапно замолчал, и она с тревогой взглянула на него:

— Ройс, что с вами?

— Вот здесь, возле очага, я недавно вас видел, — произнес он внезапно охрипшим голосом.

— Что вы такое говорите? — Девушка содрогнулась. — Я не понимаю.

— Да, здесь… — повторил он. — Позапрошлой ночью. Я видел очень явственно… Мы были вместе… Под этим мечом и щитом…

— Ройс, — сказала она, вмиг успокоившись, — это был сон.

— Да, моя Кьяра, — грустно подтвердил он, — только сон. И он больше не повторится.

Она ласково прикоснулась к его щеке, как бы для того, чтобы стереть с нее пятно грязи.

— Вы говорили о мече, — напомнила она.

— Да. — Левой рукой он поднял блестящий клинок. — Это близнец того, что затерялся в снежной лавине и был подарен мне отцом в тот день, когда я удостоился чести стать рыцарем. Мне было тогда восемнадцать, и я отправился ко двору короля Альдрика, взяв с собой две дорогие для меня вещи: отцовский меч и кольцо моей матери.

Кьяра прижала к груди левую руку с этим кольцом.

— Значит, оно фамильное?

— Конечно. А вы что думали?

— Я… — Она, покраснев, опустила глаза. — Мне показалось, это знак любви какой-нибудь дамы, оставшейся во Франции.

Он слегка приподнял ее подбородок.

— Нет, Кьяра. У меня не осталось дамы во Франции. А кольцо преподнес матери мой отец, когда они пообещали принадлежать друг другу. Ей было тогда всего четырнадцать. После свадьбы мать носила его вместе с обручальным до моего отъезда из родного дома и при расставании дала с собой на тот случай, как она сказала, если я найду себе невесту при дворе вашего отца. — Ройс неотрывно смотрел на нее. — И я ее нашел.

Девушка не могла сдержать слез. Она отчаянно цеплялась за него и сбивчиво говорила:

— Да… да… Но все получилось не так, как должно было быть.

Ройс отложил меч и обнял рыдающую Кьяру.

— Моя мать оказалась провидицей, малышка, — прошептал он. — Я нашел при дворе вашего отца ту, кого жаждет мое сердце.

— Но она не может. О, Ройс!

— И все равно она моя избранница, — произнес он, словно не слыша ее слов. — Та единственная, кому я мог отдать и отдал уже материнское кольцо. Это про тебя на нем написано: «Ты, и никто иная…» Теперь я знаю, что означают эти слова.

Как хотелось ей, чтобы он никогда не выпускал ее из объятий, чтобы их губы слились в поцелуе, но она, сделав над собой усилие, вырвалась из его рук и сказала:

— Надо позаботиться о вашей ране. Давайте найдем воду и сменим повязку. Это необходимо.

Он подчинился. Лучше опять терпеть боль, чем думать о том, что терзает его дни и ночи напролет. Ройс понимал: их чувства друг к другу напоминают сейчас крепчайший канат, но напряжение осталось. Одно неосторожное движение — и канат может лопнуть. А что за этим последует, одному Богу известно. Как тот обвал, из которого они чудом вырвались несколько дней назад.

— Пойдем туда, где была кухня, — сказал он, подхватывая меч и стараясь говорить спокойно, хотя внутри у него все бушевало.

Двумя часами позже Кьяра стояла перед пылающим огнем главного кухонного очага, пытаясь вытащить оттуда небольшой металлический котелок и при этом не обвариться. Осуществив задуманное, она, сморщив нос, недоверчиво заглянула в него, не будучи уверенной, что варившийся в нем бульон пригоден для еды. Это был первый в ее жизни опыт приготовления пищи. Хорошо, что Ройс не видит.

Девушка скосила глаза на Ройса, дремавшего на импровизированном ложе из скатертей, снятых со столов. Вид у него был нездоровый и по-прежнему вызывал ее беспокойство. Но чем она может помочь? Разве что снова промыть рану и перевязать чистой тряпицей. И еще накормить горячей едой, которая, как она надеялась, быстро восстановит его силы.

Решив, что супу следует повариться еще, Кьяра снова сунула котелок в огонь. Очаг был таких размеров, что туда во весь рост мог войти человек. Такой, например, как Ройс. Разумеется, когда там не горит огонь.

А сейчас Кьяра, мешая варево металлической ложкой, обожгла себе ладонь. Пробормотав одно из тех проклятий, которых вдоволь наслышалась от Ройса, она отдернула руку и уронила ложку на каменный пол.

До нее донесся смешок. Оказывается, Ройс уже проснулся и с интересом наблюдает за ней.

— Надеюсь, вы не слышали того, что я только что сказала, — невнятно произнесла девушка, зализывая обожженную руку.

— Кое-что, кажется, дошло до моего слуха, — сказал он с улыбкой. — Не совсем принятое среди дам. По-моему, я заспался… Что вы делаете?

— Разве не ясно? Готовлю ужин. А что касается некоторых слов, которые случайно сорвались у меня с языка, то, как вы уже знаете, я неплохая ученица.

Ройс приподнялся, подвинул свою постель к огню и вновь уселся на груде скатертей.

— Вы не только хорошая ученица, но и прекрасная хозяйка. А я-то имел наглость думать, что, кроме чтения стихов и вышивания, вы ничего не умеете. Примите мои извинения, миледи.

— Если я чему-то и научилась, — ответила она, покраснев, — то исключительно благодаря вам, милорд.

Ройс ничего не сказал, и она поняла: он подумал о том же, что и она. О чем ни ему, ни ей не следует думать. Особенно сейчас, когда они уже, можно сказать, в Тюрингии и вскоре должны прибыть во дворец Дамона.

Отвернувшись, она принялась искать другую ложку, чтобы без опаски размешать закипающий суп, Некоторое время в огромной кухне царило молчание, нарушаемое лишь бульканьем жидкости. Потом девушка вновь услышала голос Ройса, который не сразу узнала:

— Кьяра…

Она взглянула на него.

— Кьяра… Я лишился рассудка с той минуты, как вас увидел. И мое безумство только крепло с каждым часом. Я сказал, что привез вас сюда, в мое разрушенное жилище, потому что заботился о вашей безопасности… Это ложь.

Он уже поднялся с пола и теперь встал рядом.

— Ложь? — повторила она в недоумении.

— Да. Я думал о другом. О том, чтобы вы были со мной, только со мной. О том, чтобы увезти вас от всех. От отца, от…

— От Дамона?

— Да, я хотел, чтобы вы побыли здесь совсем недолго; перед тем как решиться…

— Исчезнуть?

Мысль об этом заставила ее задрожать. Ладоням стало горячо, словно в них упала с неба жаркая звезда.

Кьяра смотрела на него со страхом и надеждой.

— Никто не будет знать, — прошептал она. — Верно? Мы просто сгинем в горах. Растаем как снег.

Ройс мыслил более прозаично.

— Мы двинемся на юг, — сказал он.

— Во Францию или в Испанию, — подхватила девушка. — Или на какой-нибудь остров, о котором никто не знает.

— Да, в такое место, какое не найти на картах. Где люди не ведут войн.

Кьяра закрыла глаза.

— И останемся там навсегда.

— До конца жизни. Вдвоем…

Еще одна ложка упала из ее рук, когда она бросилась к нему в объятия, не открывая глаз, не расставаясь с только что вспыхнувшей мечтой. Прильнув к его широкой груди, прильнув к своей мечте.

— О, если бы можно было взять туда их всех! — воскликнула она с ликованием.

— Кого? — спросил он недовольно.

— Как «кого»? Наших людей. Горожан, крестьян, рыцарей и воинов. Всех, кому мы нужны.

— Мне нужна только ты! — резко сказал он, — Зачем думать о других?

— Потому что они тоже страдают. О, если бы не война, были бы живы тысячи людей. И мой бедный брат, твой друг.

— Представляю, как этот друг отнесся бы к тому, что я намерен выкрасть его любимую сестру!

— Тогда не пришлось бы никого красть. Ты мог бы просто просить моей руки.

Он горько рассмеялся:

— Нет, Кьяра. Даже если бы война не начиналась и я по-прежнему назывался бы рыцарем и бароном Феррано… — Ройс отстранил ее, посмотрел в глаза, провел рукой по волосам. — Принцессы не выходят замуж за баронов. Только за принцев или за королей. Если очень повезет, — в его голосе зазвучала хорошо знакомая ей насмешка, — то за императоров. А во мне ни капли королевской крови. И потому мне не дозволено просить вашей руки, принцесса.

— О, как жаль, что я не родилась в простой благородной семье! — воскликнула она.

— А я был бы вашим лордом, — предположил он, но она не поддержала шутки:

— Или была бы обыкновенной крестьянкой.

— А я вашим соседом-крестьянином.

— Я готова быть кем угодно и где угодно, только с тобой, Ройс!

Он вмиг приник к ее губам, прошептавшим эти слова.

Переведя дыхание, Кьяра произнесла другие слова, которые, как неоднократно она клялась, никогда не сорвутся с ее уст.

— Я люблю тебя, Ройс, — шепнула девушка и почувствовала, как он, вздрогнув, отпрянул. Не унимая слез, катившихся по щекам, она продолжала: — Я пыталась, поверь, пыталась убедить себя, что это не так… Но я не могу… не могу! А может, просто не умею, не хочу сдерживать своих чувств. И в этом твоя вина.

— Моя? В том, что ты любишь меня, а я тебя?

О, какой музыкой звучали для него эти слова: люблю… любишь.

Снова поцелуи, объятия. На сей раз еще более жаркие. Прижимаясь к нему всем телом, девушка ощущала, как растет его желание, а она была готова ко всему… Над очагом в котелке выкипал суп.

Ей хотелось, чтобы они стали одним целым; хотелось изведать все-все, и чтобы Ройс тоже не чувствовал себя обделенным.

Он понимал силу ее желания, ее беззаветность, и это страшило и безмерно радовало его.

— Я люблю тебя, Ройс.

— Да-да, — ответил он со стоном. — И я… Хочу, чтобы ты так же стонала, когда я буду там, внутри. Хочу узнать сладость твоего лона… Его томление и жар…

— Сейчас, — сказала она, — сделай это сейчас! Ты так мне нужен. Я хочу… Люблю!

— И я… Больше, чем жизнь!

Эти слова сразу отрезвили ее, напомнив, какую цену может он заплатить за минуты их слияния, их полного счастья.

— Боже, — прошептала она, тряхнув головой, стараясь сбросить с себя любовный дурман. — Нельзя, не смей… Тебя убьют, если мы…

— Я не боюсь смерти, — возразил он. — Я беспокоюсь лишь о твоей судьбе, Кьяра.

— Вдали от тебя мне все равно, что со мной случится!

Он уже взял себя в руки.

— Нет, я не могу не думать об этом, — с надрывом произнес он. — Если Дамон после свадьбы узнает, что ты… О Боже! Он пойдет на все! Как я люблю тебя!

Она протестующе застонала, когда он разжал тесное кольцо своих рук.

Наступило молчание. Несмотря на пылающий очаг, в помещении было прохладно, однако оба они задыхались.

— Когда мы уедем отсюда? — Девушка первой нарушила молчание.

Ясно было: Кьяра спрашивает не о том, когда они уедут во Францию, Испанию или на один из малонаселенных островов, она говорила о Равенсбруке.

— Утром, — ответил он коротко.

Кьяра кивнула и подумала, что если просто побудет с ним здесь до утра, еще несколько часов… Если он обнимет ее, если даже ни слова не скажет о своей любви, в которой она и так не сомневается, — ей этого будет достаточно, чтобы никогда не забыть того, что произошло между ними!