Поход на кухню среди ночи оказался не таким простым, как думал Гарет. Визитная карточка Хогвартса, его знаменитые движущиеся лестницы, по ночам висели неподвижно, а когда Гарет начал разбегаться, чтобы перепрыгнуть на ту сторону, Страж у него в голове завопил не своим голосом.
Пришлось искать обходной путь. Отойдя от шока и перестав заикаться, Магнус взял руководство на себя. В результате очень скоро Гарет перестал понимать, где он находится.
«Направо, налево, направо… прямо… сюда, в проход…»
«Магнус, ты сдурел? Я с голоду помру, пока ты меня выведешь…»
«Ничего с тобой не сделается… Давай сюда, на маленькую лесенку…»
«Это не школа, это лабиринт!»
«Ничего, уже почти пришли…»
«Ма-а-агнус! Я жрать хочу, а ты меня в библиотеку приволок!»
«Все правильно, котенок. Остался последний переход… Зараза!!!»
«Это Филч?! А вдруг его кошка учует меня под мантией?!»
«Непременно учует! Давай проверь, эта… да тише ты! Ага, не заперто… отлично!»
Спасаясь от надвигающегося завхоза, Гарет торопливо нырнул в приоткрытую дверь возле темной ниши с доспехами. Тяжелая створка закрылась за ним неожиданно легко и без малейшего скрипа. Это было хорошо. Плохо было то, что зловредный завхоз ковырялся в коридоре и не уходил.
Гарет перевел дух и огляделся. Комната, похоже, давно уже служила складом. У стен громоздились одна на другую старые парты, облезлые и поломанные. Прямо у ног Гарета лежала перевернутая мусорная корзина с торчащими поломанными прутьями. Из нее высыпались какие-то пыльные клочки. А вот к противоположной стене был прислонен предмет, выглядевший чужеродным среди этих грязных обломков. Казалось, его пристроили здесь временно, чтобы он не мешался в другом месте.
Это была высокая, почти до потолка, массивная золотая рама, украшенная старинным орнаментом. Рама стояла на подставках в виде двух когтистых лап. Что в нее было вставлено, зеркало или холст, Гарет не мог разобрать в полумраке и решился осторожно подойти поближе.
В животе заурчало. Испуганному мальчику этот звук показался громом небесным. Гарет прижал ладонь к животу, другой рукой придерживая подол мантии-невидимки, чтобы не наступить на него и не упасть. Тогда Филч точно услышит, ворвется в комнату и… Об этом лучше не думать.
Подойдя к раме вплотную, Гарет с некоторым разочарованием понял, что это не зеркало, а портрет. Портрет мальчика — пацана примерно его лет — который совершенно терялся на огромном холсте.
«Наверное, у него были очень любящие родители», — подумал Гарет, вспомнив почему-то Дурслей.
Тем временем выяснилось, что этот портрет, как и многие другие в Хогвартсе — живой. Мальчик достал откуда-то большой бутерброд с салом и зеленым луком и принялся неторопливо и очень картинно его поедать. Гарета затошнило, рот наполнился горькой слюной. Он поспешно отвернулся и прислушался, надеясь, что Филч уже ушел. Но нет — завхоз возился в коридоре, кошка скреблась… Он со вздохом вновь повернулся к портрету. Мальчишка откусывал хлеб большими кусками, пальцами заправлял в рот луковые перья, жевал, беззвучно чавкая, и смотрел Гарету в глаза, ехидно и свысока.
«До чего же противный!» — с чувством подумал Гарет, которому опять вспомнились Дурсли. Дадли так делал иногда — становился перед голодным кузеном и пожирал у него на глазах какую-нибудь вкуснятину — кусок торта там, или горячий бутерброд… Только Дадли при этот громко чавкал и ронял крошки изо рта, а этот мерзкий портрет ест беззвучно — и на том спасибо.
Чтобы не смотреть на жующего мальчишку, Гарет принялся изучать потемневшую от времени массивную золотую раму. На ней были выгравированы буквы, которые складывались в слова — абсолютно непонятные слова:
«Еиналеж еечяр огеома сеш авон оциле шавеню авыза копя»
«Это, наверное, староанглийский, — рассуждал про себя Гарет. — Или старофранцузский… Или еще какой-нибудь язык…»
Придя к этому потрясающему выводу, мальчик снова прислушался. Кажется, Филч ушел!
Гарет поморщился от очередного голодного спазма и осторожно приоткрыл дверь. В нос ударила вонь, но коридор был свободен.
«Вот почему Филч так долго возился! — рассмеялся Магнус. — Его кошка нагадила в коридоре, и он убирал кучку! Пойдем, котенок. Вот там, у самых створок, видишь маленькую лесенку? Правильно, нам туда!»
Дальнейший путь прошел без приключений. Гарета очень тепло приняли кухонные домовики, мгновенно состряпали ему яичницу с беконом, выдали к ней кружку горячего шоколада и два больших пирога с рисом, а также пригласили заходить в любое время дня и ночи. Мальчик наконец-то смог «заморить червячка» — который, гад, разросся уже до целой анаконды.
Обратно в башню Гарет тоже добрался без проблем. Он шел не торопясь, запоминая дорогу. Приятная тяжесть в желудке настроила его на благодушный лад, и даже мальчишка с картины уже не казался таким противным.
«Может, его нарисовали с бутербродом в руке, — сонно подумал Гарет, забираясь под одеяло. — И он, бедный, уже сколько лет все ест его да ест… и ест… и ест…»
С того знаменательного разговора на уроке ночь со среды на четверг окончательно закрепилась за вещими снами. Гарет далеко не всегда мог разобраться в том, что ему привиделось, но терпеливо и скрупулезно записывал все подробности в дневник, подаренный Блисс. Обрывки разговоров между незнакомыми людьми… сцены сражений… романтические парочки… Иногда проявлялись бытовые сценки из Карса, например, такой сон:
«Отец подсаживает замершую от счастья Фэй в седло. Толстенький мышастый пони стоит смирно, и Гарет без труда узнает его. Это Крепыш, умный пожилой мерин, с чьей помощью и сам Гарет несколько лет назад постигал основы верховой езды.
Отец отходит назад, распуская корду. Фэй напряжена, на ее личике страх мешается с восторгом. Рыжеволосый полуэльф улыбается ей так, как только он может улыбаться — и мордашка Фэй озаряется ответной улыбкой. Она больше не боится — ну, почти!..
Отец причмокивает губами, и пони неторопливо трогается с места. Он идет спокойно, чуть вразвалочку, и Фэй быстро привыкает к этому мерному покачиванию, и даже отрывает одну руку от луки седла, чтобы храбро помахать папе…
Вечером того же дня Фэй сидит за столом и старательно рисует картинку, высунув от усердия кончик языка. Колобочек с растопыренными лапками примостился на толстой гусенице — Крепышу достались в подарок от художницы две пары дополнительных ног».
Гарет даже не очень удивился, когда вместе с очередной почтой он получил именно эту, приснившуюся ему, картинку. На обороте красовалась пояснительная надпись:
«Гарит это я Фей. Папа учит миня ездеть вирхом».
А время шло. Маленькие алаки благополучно вылупились и без особых проблем миновали первую неделю младенчества. Правда, для их хозяев все было не так просто: преподаватели были вовсе не рады присутствию крошечных дракончиков на уроках. И если профессор Флитвик довольно легко поддался на уговоры, то гриффиндорского декана пришлось умолять почти час, а сурового зельевара Драко и Гарет уламывали попеременно, пока не охрипли.
Было даже маленькое происшествие: Розочка, питомица Блисс Забини, нашипела на Аргуса Филча и укусила его за палец. Блисс не наказали, потому что завхоз начал первым: он принял маленькую алаки, обвившуюся вокруг шеи хозяйки, за какой-то диковинный артефакт, и начал орать на девочку, не на шутку испугав ее. А когда он протянул руку, чтобы сдернуть «артефакт»… Все это вылилось в большой скандал, но за Блисс вступились деканы Райвенкло и Слизерина, так что в конечном счете влетело именно завхозу.
Хагрид, у которого вылупилась маленькая драконица цвета старого золота, пребывал в неистовой радости и порхал вокруг своей Пусечки, как исполинский шмель. Драко хихикал, что полувеликан похож на маленькую девочку, которой подарили долгожданную куклу. Отчасти это было правдой — помимо кучи игрушек, горки и качелей, Хагрид еще раздобыл где-то ворох кукольных одежек, в которые наряжал свою питомицу. Малышка алаки не возражала, похоже, ей это даже нравилось. Но Гарет в жизни не видел более потешного зрелища, чем крошка драконица в кружевном чепчике с кокетливыми завязочками и длинном розовом платьице, из-под которого торчал хвостик.