«- Ныне ты сам равен королям Арты. Вот твой трон, Хурин, сын Галдора. Будешь ныне ты всеведущ и всевидящ как бог. Моими глазами тебе отныне смотреть, мой слух - твой слух. Вся боль Арты будет ведома тебе, как и мне. Смотри на деяния всех. Смотри и суди, Человек, и да не будет ничто скрыто от тебя…»
«На чёрный скальный трон на вершине горы усадил Саурон нуменорца и сказал глухо:
- Моими глазами будешь видеть ты, моими ушами слышать, и ничто не будет скрыто от тебя. Смотри и слушай.
И содрогнулся Хелкар: в эльфийских хрониках читал он историю Хурина и хорошо помнил, кто произнёс эти слова тогда.
Помнил это и Саурон, и страдание исказило черты его. И он ушёл, оставив Хелкара одного.
И Хелкар смотрел и слушал. Видел он людей Востока и Юга; и были они мудрее, чем Избранники Валар. Видел он деяния нуменорцев в Средиземьи: там, где проходили они, оставались пожарища вместо городов, пустыни вместо пашен и пастбищ, рабы вместо свободных. Так шли они, по колено в крови, не щадя никого: что за дело высшим до низших людишек! И гордые женщины становились игрушками победителей, и кровь их детей лилась на алтарях во славу Валар, и мужья их сгорали на кострах, посылая проклятья высшим…»
Эти слова из «Чёрных Хроник Арты» впечатывались в память, и, раз прочтя, более их не забыть… Вот и теперь вспомнились они Тиму. Интересно, что же привидится на том самом троне простому севастопольскому школьнику? Мальчишке, который никогда не верил валарам, потому что не верил он и в валар. Мальчишке, на чьих руках нету крови народов. Не Хурину и не Хелкару, а простому школьнику Тиму с Земли… Пусть даже и умеющему читать по-эльфийски.
Скалы по-прежнему громоздились вокруг, а Тим всё шагал и шагал. Он шёл босиком, как того требовал Ритуал. И совершенно не боялся израниться. Артагорт сказал перед самым Испытанием:
- Вообще-то раньше считался важным сам факт восхождения… Чего это они выдумали с босыми ногами - ума не приложу! Впрочем, нанароботы в организме никому не дадут пораниться об эти вот самые скалы. Так что - давай свои лапы!
И с этими словами литератор намазал ступни Тима густой массой, напоминающей ту, в городских чанах.
- Теперь это тебя защитит. И вместе с тем это не обувь, ты идёшь босиком… так что - давай!
И перед самым закатом поднялся мальчишка к вершине, и на чёрный скальный трон на вершине горы уселся, как до этого не раз в папино кресло - с ногами, скрестив их по-турецки. Камень был тёплым, приятным наощупь, кажется - даже немного мягким. Одна беда - осмотреться вокруг Тим так и не успел: мгновенно накативший сон сковал его и не отпускал до утра.
Утром же, перед дальней дорогою вниз, Тим огляделся вокруг. Камни, теснины, вдали - города. Каменная пустошь на юге, утыканная столбами-призраками, которых давно уже нет. Материк по ту сторону мира, и поныне недобрый, чуждый всему, что войдёт в эти земли. Города, потерявшие в беге за свободой свою самобытность… Было бы чему удивляться! Тоже мне - откровения! Это же можно и не взбираясь сюда по телевизору посмотреть! Звезда в небе - и то интереснее будет!
Словно повинуясь, она приблизилась скачком, и стало видно, что не звезда это, а астероид, на котором стоит мальчишка, сжимающий в руках здоровенный стальной факел. И вокруг астероида уже услужливо мерцали координаты. Астрономическая навигационная цифирь с точностью до долей секунды и до микронов пути. И - снова только звезда вдалеке.
Видение запомнилось, вытеснив кусок сна, а первые лучи солнца напомнили Тиму, что пора б и в обратный путь… Дорога-то долгая, длиною в день…
Когда на закате сошёл он в долину, к нему подошёл лишь Артагорт. Взглянул и спросил тихо:
- Ты что увидал?
- Я спал… Просто спал, и мне снился сон… Ты хочешь услышать его?
- Ну, если кроме сна ничего не увидел ты с Трона - тогда расскажи мне свой сон. Если желаешь, конечно.
- А чего мне скрывать? - Тим присел прямо на землю и начал.
«Начало я помню плохо… Но затем - затем мы выбрались к Вокзалу. Собственно - странному Вокзалу, заброшенному и с единственной колеёй…
… И вот из прошлого прибывает по тонкой ниточке сверкающих в тумане и зыбком лунном свете рельсов кораблик. То ли ладья, то ли бригантина, то ли плот - каждый воспринимает посланца по своему. Экипаж - мальчишки и девчонки из минулого столетия. Среди них - неимоверно конопатый худенький парнишка с медно-рыжими встрёпанными волосами. О чём говорили новоприбывшие - не помню, за всем не уследишь… Но - одна странность: по мере приближения… Нет, это уже во время разговора они становились всё прозрачнее и прозрачнее, а когда их спросили, что случилось, то конопатый ответил, что будущее их прошлого осталось нереализованным, и потому они как бы не совсем существуют, они - лишь память о том, как это всё могло бы быть… И тогда я схватил его за руку, и он мгновенно стал настоящим, таким же, как и мои друзья. И тогда мы с ним влезли в пустующий корабль и помчались далее в будущее, и мне лично наш корабль в тот момент казался плотом, идущим под яхтным парусом, и кильватерной струёй убегали из-под него рельсы.
И приплыли мы к стене, вдоль которой ехали, как обычно поезд дефилирует вдоль вокзала. А на стене висели портреты с рыжими мальчишками. И лица у мальчишек были злыми или свирепыми. И под каждым значилось одно и то же имя, а под именем - пояснение, кем он стал и каким вырос. Тот - убийца, тот - гопник, тот - подонок, иной - предатель. И вдруг в самом нижнем правом углу стены мелькнуло человеческое лицо. Доброе, с открытым, честным взглядом. И под портретом значилось: «Неудачник, который так ничего за всю жизнь и не добьётся в своём мире.»
- Ну и что, что неудачник! - горячо возразил конопатый, споря с надписью. - Зато - единственный честный и добрый человек среди всех!
И он, протянув руку, коснулся портрета, как я ещё недавно коснулся его самого. И все остальные портреты стали просто высохшими полуобсыпавшимися фресками, а этот вдруг ожил, и рыжий мальчишка с добрым лицом шагнул со стены прямо к нам на плот…
Конопатый взъерошил волосы новичка и сказал:
- Ну что же, можем познакомиться. Я - твой дед, когда был таким же, как ты сейчас… А это, - парнишка кивнул на меня, - Твой отец. Папа… Когда был мальчишкой.
Я пожал руку своему будущему сыну. И наш плот устремился вдаль, но краем глаза я успел заметить, как добавилась строчка под опустевшей портретной рамкой: «Но он был добрым и порядочным, несмотря на зло и жестокость его эпохи, и он писал книги, и их…» Дальше я разобрать не успел. Гудели-постукивали под днищем парусника рельсовые стыки. Выбор есть всегда, даже когда колея без стрелок…
…Возвращались мы нескоро, и наш парусник казался мне теперь яхтой. И, не доезжая до стены, сошёл с палубы в траву рыжий мальчишка с добрым лицом:
- К стене не надо, ведь я уже родился… Мне надо остаться тут… Я очень хотел бы быть с вами, но кто-то же должен прожить здесь, чтобы будущее не захлебнулось войной. Я просто хочу, чтобы мой Город остался жить… Мы ещё встретимся, хотя вы и будете тогда повзрослей…
Мы уходили в туман, и вскоре его фигурка растаяла в мареве грядущего.
А затем сошёл с палубы я, и у штурвала стал один из полупрозрачных мальчишек из прошлого. Такой же полупрозрачный, как и его парусник, на этот раз - бригантина с наполненными попутным ветром парусами.
- Кто-то же должен сделать наше прошлое настоящим… - сказал мне на прощание конопатый… Мой папа…
Наши родители уплывали в туман, и по мере отдаления их силуэты становились всё чётче и чётче, возвращая свою материальность. Они шли делать реальным своё время. Своё время. Наше прошлое. Чтобы мы могли родиться и дать будущее своим детям…
И только с тревогой вспоминался какой-то отрывок из далёкого-далёкого полустанка впереди, который посетили только мы. Смотритель Полустанка возил пальчиком по рассыпанной на столе вате, постепенно складывая из неё портрет Первого Хранителя, и приговаривал:
- Червячки… Их память не чета людской. И когда отгремят снаряды - инженеры червячков восстановят, воссоздадут планы Города, и пришедшие следом возродят мирный лик нашего Города. А когда что-то не упомнят - расспросят у червячков. Червячки много помнят, почти всё… Они ведь со многими гениальными людьми успели пообщаться у последней черты. И они хранят эту память лучше, чем люди… Расспроси червячков, когда придёт час, и они поведают Время…
Он говорил, а палец его складывал из ошмётков ваты рукав. Левый рукав на мундире Хранителя…»
- Вот на этом я и проснулся… Начала сна не помню совершенно. Просто был Город, был Писатель в нём, и было что-то, прочно забытое… А вот потом мы вышли к заброшеной станции с одной единственной колеёй - и вот тогда-то из стелющегося тумана и появилась Яхта Времени с моим отцом и его друзьями… - Тим вздохнул. - Жаль, что я не видел его таким, каким он был в детстве, на самом деле. Хотя и читал о нём в книге, написанной тем самым Писателем…
- Ты знаешь, Тим, я боялся других снов для тебя… не стану даже пытаться разгадать этот сон, одно лишь скажу - перед Артой ты чист, а значит - Первое Испытание ты прошёл более чем успешно. Сон же свой запиши, может - когда пригодится…