Днем Влад с Риммой решили заехать в магазин купить кое-что из продуктов. Сделав закупку, Влад напомнил об обещании Риммы остаться у него на ночь.

— Я таки забыла взять свое белье, — вздохнула она.

— Не вопрос. Пойдем купим, что ты хочешь, — предложил он.

— Нет, спасибо. Я сама.

— Тогда возьми оттуда деньги, — он указал на бардачок. Римма достала стопку зеленых купюр, полистала их, как страницы блокнота.

— Наш календарь, — улыбнулась она. — Первый день встречи трогать не будем… Возьмем сегодняшний день!

Они зашли в обменный пункт, затем — в магазин женского белья. К Римме сразу же подошла девушка-консультант, спросила, чем может помочь. Римма, узнав цену пижамы, кивнула Владу.

— Идем отсюда! — шепнула она ему.

Они вышли из бутика, и Влад спросил, в чем дело.

— Я не собираюсь платить такие деньги за какую-то ночную пижаму! Идем в нормальный магазин!

Влад засмеялся и сказал, что любая женщина была бы рада приобрести дорогое и красивое нижнее белье.

— Я — не любая, — сказала она, посмотрев прямо ему в глаза. — Я — единственная.

— Извини, — перестав смеяться, сказал он. — Ты действительно не такая, как все.

— Вот именно, — невинно улыбнулась Римма.

Она выбрала недорогую пижаму с желтыми солнышками на ней. Влад подумал, что такая подошла бы девочке-подростку, но промолчал и лишь незаметно улыбнулся, увидев выбор Риммы.

Целый день был в их распоряжении. На ужин Влад открыл бутылку шотландского виски, наполнил бокалы. Римма услышала его богатый аромат с нотками сухих фруктов, специй и шоколада и сделала маленький глоток.

— Ты так мало пьешь, — заметил он.

— Хочешь, чтобы я напилась? Не выйдет, — улыбнулась она, и на щеках у нее появился легкий румянец.

После ужина Римма приняла душ и появилась в своей новой пижаме. Она выглядела так притягательно и в то же время смешно в этой пижамке с солнышками, с укороченными штанишками, что Влад невольно улыбнулся. Она подошла к окну, по привычке приложила ладони к стеклу. За окном снова бушевала непогода, буйствовал ветер, раскачивая ветви сонных деревьев.

— Я читала, что деревья каждую осень думают, что они умирают, — произнесла Римма задумчиво.

— Умирают? Я думал, что они засыпают на зиму.

— Раньше я тоже так думала… Представь себе, как им страшно знать, что они умирают. Приходит осень, срывает с них листья, и они чувствуют, как день за днем с каждым оторванным листиком уходит их жизнь… Наверное, им очень страшно это осознавать. И так каждый год.

— Но они же весной оживают снова!

— Да. Но они-то этого не знают. Приходит осень, они умирают, не зная, что с весной к ним вернется жизнь.

— Да-а-а, — протянул Влад. — Не так, как у людей.

Он стоял сзади Риммы и смотрел в окно. Он любил стоять вот так рядом с ней, чтобы слышать ее голос, дыхание и видеть отражение в стекле. Она видела его лицо, даже стоя к нему спиной.

— Почему ты затронула эту тему? — спросил он.

— Когда думаешь о смерти, — сказала Римма и удивилась, что ее уже не так пугало это слово, — начинаешь думать о жизни, ее ценностях и масштабах. Не думать о ней — заниматься самообманом, жить в мире иллюзий и считать, что смерть нас не коснется, а у нее на счету все жизни, и ни о ком из нас она не забудет, не пройдет мимо.

— Но стоит ли об этом постоянно помнить?

— Мы всегда знаем, что жизнь — это путь к смерти, но все равно живем в вечном самообмане, не думаем о ней, словно пытаемся отстрочить свой роковой день. В моем представлении это выглядит так: человек идет по дороге, по обе стороны от него — дома, люди, леса, реки. Он идет своей дорогой, пересекается с множеством людей, гонит от себя мысль о том, что эта дорога когда-то закончится, а как и когда — не знает… И где конец этой дороги? Какой длины она у кого — тоже неизвестно. Никто не знает, где конец ее, но все знают, что в один миг она закончится и человек полетит в пропасть. Что там дальше? Это наибольшая тайна человечества, а людей всегда страшит неизвестность.

— Почему ты говоришь об этом?

— Потому что… Просто нашло. Я устала и хочу прилечь. Римма повернулась к Владу лицом. Он смотрел на нее ласковым, нежным взглядом. Римма испытала легкое смущение, опустила глаза и прошла к дивану напротив камина. Влад сел, положил на колени подушку. Римма легла, положив голову ему на колени, поправила волосы.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросил Влад, невольно залюбовавшись красотой женщины.

— О своей жизни. О том, как я потеряла столько времени впустую, а его ведь не вернешь, не найдешь, как потерянную вещь. Когда-то время для меня тянулось очень медленно и я его торопила. Сначала все ждала, когда дети будут сами сидеть, когда пойдут в садик, школу, когда ее закончат. Оно тянулось, когда я оставалась дома одна, слонялась бесцельно из комнаты в комнату… Казалось, что жила нормальной жизнью, а сейчас поняла, что я проживала отведенное мне время. Я молчаливо проводила время, не думая о том, что нужно было жить, а не проживать и использовать время иначе.

— Как именно?

— Пусть даже побродить по улицам города, поехать в горы или посидеть у костра… Текучесть времени воспринимается нами по-разному, оно измеряется не часами на стене или календарем, а нашим восприятием. Иногда несколько дней могут заменить целые годы. Мне казалось, что я убивала время, а выходит, что оно — меня, а я стояла, склонив голову под его бременем, безучастно наблюдая, как один день сменяется другим, похожим на вчерашний.

— Как ты думаешь, есть сила, неподвластная времени?

— Да.

— И что это?

— Любовь, — ответила она уверенным голосом.

Римма незаметно уснула. Она подтянула под себя колени, приняв позу эмбриона. Влад дотянулся рукой до клетчатого пледа, укрыл женщину. Он сидел не шевелясь, боясь потревожить сон женщины, которая совсем неожиданно появилась в его жизни, чтобы изменить ее навсегда.

***

Вьюга устала бушевать после трех дней безумства. Успокоившись, она уступила место тихому солнечному морозному утру. Снег заискрился от солнечных лучей до боли в глазах. Римма стояла у окна, любуясь белоснежным покрывалом земли, которое поблескивало тысячами мириад.

— Тебе нравится слушать, как скрипит снег под ногами? — спросила она Влада.

— Как скрипит снег? Я никогда над этим не задумывался.

— Тогда идем во двор, — предложила Римма. Ее глаза заблестели так, словно она предложила сделать что-то озорное и веселое. — Я тебе гарантирую, что понравится!

— Слушать скрип под ногами? — удивленно спросил он.

— Да, да! Именно это! Одевайся!

Они вышли во двор, от солнца, отраженного в каждой снежинке, зажмурились, но глаза быстро привыкли к яркому свету, и Римма потянула Влада за руку на волнистую нетронутую поверхность зимнего покрывала земли.

— Будем первопроходцами! — задорно, по-детски, сказала она, ступая в снежный перемет.

Снег обозвался легким приятным поскрипыванием под ногами.

— Слышишь? — Она взглянула на Влада. — Скрипит! Они ходили по снегу, вслушиваясь в музыку зимы, написанную недавней вьюгой. Влад думал о том, что никогда бы ему в голову не пришло слушать поскрипывание снега как мелодию. Римма напевала какую-то незатейливую песенку, и они в такт ступали по снегу под это музыкальное сопровождение. Они веселились, будто вернулись в детство, обсыпали друг друга снегом, который попадал за ворот, запорашивал лицо, одежду, а потом падали в сугроб и лежали, словно на огромной мягкой перине, устремив взгляд в синеву неба.

— Скажи мне, что теперь ты любишь музыку зимы, — сказала Римма.

— Спасибо, что научила меня слышать ее, — отозвался Влад.

— В жизни много прекрасного, которого мы не замечаем.

— Ты меня учишь быть внимательным, — полушутя произнес Влад.

— Ждать время, когда придет радость, не надо, ее нужно создавать самим, и тогда каждый прожитый день будет в радость. К примеру, сегодняшний день. Ты мог бы просто пройти и не заметить, как снег украшен блестками, не услышать, какую мелодию приготовила нам природа.

— Ты права. Я бы никогда не стал прислушиваться к скрипу снега под ногами.

— Иногда самые обыденные вещи могут приносить радость. Согласен?

— Полностью! Идем в дом, а то замерзнешь, — предложил Влад.

— И будем пить чай на травах, вспоминая лето?

— Как скажешь!

Влад поднялся, подал руку Римме. Вскоре они позавтракали, согрелись горячим напитком с медом, разожгли камин.

— В этом доме у меня есть любимые места, — сказала Римма, удобно усаживаясь на полу у камина. — Угадаешь какие?

— Первое и любимое — это то, где ты сейчас сидишь.

— Правильно. Здесь очень мягкий коврик и тепло очага. Второе?

— На этом диванчике.

— Похоже, что мои вопросы очень легкие. Третье?

— У большого окна, выходящего в сад. Четвертое — возле аквариума. Правильные ответы?

— Конечно! Ты теперь знаешь все мои тайны! — игриво-обиженно ответила Римма.

Ее глаза погрустнели. Влад не знал главного — она неизлечимо больна. Римма уже не раз порывалась сказать ему об этом, но что-то ее останавливало. В итоге она решила не говорить Владу о болезни — ему это было ни к чему. К тому же скоро все само собой закончится. Она не хотела об этом думать и просто жила сегодняшним днем, наслаждаясь каждой минутой, проведенной рядом с ним. Они так увлеклись общением, что Влад часто забывал отпереть входную дверь во двор, и тогда тетя Валя с мужем не могли попасть в дом. Им хотелось уединения, которое не тяготило, напротив, обогащало каждого из них день ото дня. И только по ночам Римма с ужасом вспоминала, что ее дни истекают с молниеносной скоростью.

***

За окном шел дождь, холодный, унылый, скучный. Римма стояла у окна, скрестив руки на предплечье.

— Какая была красота… Теперь дождь все смоет, — сказала она задумчиво.

— Тебе не холодно? — спросил Влад.

— Немножко зябко.

Он принес ее любимый мягкий клетчатый плед, бережно накинул на плечи, завернув тело, как кокон. Он обнял женщину, придерживая покрывало. Влад смотрел на ее тонкую нежную шею, чувствовал успокаивающее тепло ее тела. Что-то было в ней опьяняюще женское, оно притягивало, манило к себе, и он не сдержался — коснулся губами нежной кожи шеи. Он почувствовал, как на миг замерло ее дыхание, и в отражении стекла увидел, как Римма блаженно прикрыла глаза. Влад повернул ее лицом к себе, помотрел на нее, и женщина открыла глаза цвета шоколада. Римма видела, как он смотрит на нее нежным, трепетным взглядом, и от этого кругом шла голова. Она была нежна и привлекательна, и Влад уже был не в силах себя сдерживать. Их губы слились в поцелуе, нежном, как лепестки цветов. Римма не сопротивлялась, когда его сильные руки подхватили ее, оторвав от пола, понесли в спальню. Она обвила его шею руками и не заметила, как очутилась на большой кровати. Римма сбросила с себя плед и отдалась необузданной власти его рук и губ. От Влада исходил тонкий запах хорошего одеколона, и это пьянило ее еще с большей силой. Его пальцы словно изучали все изгибы ее тела, и в его руках Римма чувствовала себя бесценной, самой хрупкой вещью в мире. Его пальцы нежно поглаживали шелковую ткань трусиков, касались каждого миллиметра ее тела, словно пальцы музыканта дорогого инструмента. Он ласкал ее теплыми, влажными губами, заставляя тепло разливаться по всему телу, и Римма растворилась без остатка в его объятиях. Она слабела в его нежных и в то же время сильных руках, обвила его шею руками и отдалась с чувственностью и нежностью. Легкий стон вырвался из ее уст от нахлынувшего желания, и они помчались навстречу новому, неизведанному чувству, которое объединило их двоих…

***

Они не говорили о любви — там, где она живет, слова лишние. Римма жила Владом, его нежностью и объятиями. Она ценила каждый миг, проведенный рядом с ним. То ими овладевала всепоглощающая страсть, то их охватывало ощущение неимоверной нежности. Слова исчезали, уступая место нежности и страсти, когда они вдвоем оказывались в постели. Тела сами знали, чего они хотят, и никакие уроки обольщения не шли в сравнение, когда ими управляли чувства. Римма уже не думала о том, что ей отпущено совсем немного. Сила любви, внезапно вспыхнувшая ярким пламенем, помогла ей выбросить из жизни свои тревоги, страхи, сомнения и разрушить свой собственный мир, который она строила годами. В ее душе из спящих бутонов распускались сказочные цветы, а жизнь превратилась в прекрасную сказку, в которой были только она и он. Порой ей хотелось быть рядом с Владом веселой, легкомысленной и даже безответственной. Иной раз она становилась серьезной и говорила о жизни глубоко и веско. Римма готова была улететь в космическое пространство или упасть на самое дно океана, лишь бы рядом был Влад. Она нашла душу, которая ее согревала и делала это без фальши, и все это происходило с ней наяву, а не в ее фантазиях.

— Если бы мы не встретились, я бы замерзла во льдах безразличия, — сказала она как-то Владу, — жила бы жизнью хамелеона, меняя окраску под настроение домашних, подстраиваясь под всезнающих и всевидящих бабулек у подъезда.

Он обласкал Римму неотразимой улыбкой. Владу нравилось слушать ее голос, когда она говорила. В этой женщине были сосредоточены мудрость и нежность, страсть и рассудительность. С ней никогда не было скучно и не возникало желания уединиться.

Они полюбили сидеть вечерами на широком подоконнике друг против друга. Римма подгибала колени, он садился напротив, прислонясь спиной к стене. Иногда она молча подолгу смотрела в окно, и он любовался ею. Она начинала говорить, и Влад, наблюдая за изящными движениями рук, вслушивался в нотки ее голоса. Ему безумно нравилось, как она растягивает слова, делает между ними паузы, словно пытаясь выделить каждую фразу. Влад поймал себя на том, что у него появилась непреодолимая жажда слышать ее голос, подолгу наблюдать за каждым незначительным движением ее рук, и он не мог совладать с таким притяжением к женщине, с которой недавно познакомился.

Они жили друг другом и были счастливы от простого созерцания и наполненности друг другом.

***

Римма почти не бывала дома. Она приходила туда, чтобы поговорить с детьми и мужем. Она с горечью осознала, что мужа совершенно не интересует ее жизнь.

«Он бы мне звонил еще реже, если бы не желание узнать, как дела у дочери и сына», — с грустью думала она среди немых стен — свидетелей ее тусклой жизни.

В такие вечера, когда она приходила домой для общения с детьми, ее навещала подруга. Люба всегда что-то приносила с собой поесть, считая, что Римма голодает, а ей надо хорошо питаться. В один из таких вечеров после разговора по скайпу подруги сидели за столом на кухне, чаевничали и разговаривали.

— Ты все еще с ним? — спросила Люба. — Можешь не отвечать — по тебе и так видно.

— Что по мне видно? — улыбнулась Римма.

— Светишься счастьем.

— Да, это так! Представь себе, я счаст-ли-ва! Как никогда!

— У вас что? Любовь-морковь?

Римма загадочно улыбнулась и пожала плечами.

— Если честно, то я тебя не понимаю, — сказала Люба.

— Мы… Мы как две души, настроенные на одну струну, — произнесла Римма.

— Да, но…

— Что «но», Любонька? Разве было бы лучше, если бы я оставшиеся дни провела в этих стенах, жалея себя и заранее оплакивая? Нужно жить сегодня, а не завтра и послезавтра! Не зацикливаться на своих бедах, болезнях и неудачах, помня, что они тянут назад и тормозят движение вперед. Понимаешь?

— Извини, не совсем, — растерянно произнесла Люба. — В любом другом случае можно было бы понять, но сейчас…

— Люба, моя ты хорошая! Иногда нужно пользоваться правилом воздушного шара — выбросить все лишнее, чтобы взлететь. Вот я и отбросила все: тревоги, разочарования, диагноз… И знаешь, стало намного легче. Если ты считаешь, что я забыла о болезни, то ошибаешься. — Римма посмотрела на подругу и улыбнулась уголками губ. — Я все помню, но не зацикливаюсь на ней… Я поняла много чего только сейчас и пришла к выводу, что жизнь должна быть наполнена не прозябанием, как было у меня, а эмоциями и чувствами.

— Ты хочешь сказать, что живешь сегодняшним днем?

— Да, именно так. А как мне жить по-другому, когда неумолимо идет обратный отсчет?

Люба молчала. Она думала о том, что плохо знала подругу. Она и не предполагала, что тихая и спокойная Римма, готовая идти всем на уступки, всегда соглашаться с мнением мужа, может быть такой рассудительной и, главное, сильной. Люба подумала, что она никогда бы так не смогла, окажись на месте Риммы, она бы сразу впала в отчаяние и опустила руки. Люба обняла подругу за плечи, уткнулась лицом ей в шею.

— Римма, ты… Ты — настоящая… Ты сильная, умная и красивая. Я счастлива, что ты у меня есть, — сказала она, подавляя внутреннее волнение. — И я тебя люблю.

— И я тебя, Любонька, — ответила Римма.

***

Римма сидела на подоконнике напротив Влада. Она была в своей любимой пижаме с желтыми солнышками и говорила о том, что с годами красота тела увядает, а души — никогда. Влад слушал ее невнимательно, что случалось с ним крайне редко. Он смотрел в ее лучистые глаза и удивлялся новому чувству. Ее взгляд как звезды на ночном небе, и не было защиты от его обаяния. Римма после душа, с мокрыми волосами, в этой пижамке, без грима, ему очень нравилась. Она была настолько домашней, спокойной и нежной, что он боялся дышать, чтобы она не встала и не ушла. У нее было такое открытое и беззащитное лицо, что Владу все время хотелось сделать для нее что-то приятное. Римма говорила о чем-то так увлеченно, что на щеках появился легкий румянец. Влад вслушивался в каждую нотку ее голоса, чистого и нежного. Она растягивала слова, и ему казалось, будто он наполняется нежной музыкой.

— Ты меня не слушал? — Римма посмотрела ему прямо в глаза.

— Слушал, — улыбнулся он, — и даже очень внимательно.

Римме безумно нравилась его улыбка, широкая, искренняя, лучезарная. Она была ужасно обаятельная, от нее замирало сердце. От прикосновения его взгляда у нее все млело внутри, и казалось, что он читает ее мысли, угадывает малейшее желание. Влад смотрел на нее ласково, чуть насмешливо, и она рассмеялась.

— Похоже, что я говорила сама с собой.

— Нет, со мной! — сказал Влад.

Он подошел к ней, стал на колени, поцеловал кончики каждого пальца с прозрачным, чуть-чуть розовым ногтем. Римма наклонилась к нему, почувствовала знакомый волнующий запах. Он поднялся, взял ее на руки, понес к камину. На пушистом коврике он коснулся губами ее шеи, прильнул к мягким губам. От его жаркого от страсти дыхания по телу прокатились волны желания, нахлынули на истосковавшееся по ласкам тело, неудержимо понесли в мир страсти. Последние ее мысли растворились в ласках, жар двоих тел смешался в одно целое и понес их в прекрасный мир…

Римма вновь заняла удобное место на подоконнике, Влад — напротив. Она сказала, что погода снова будет меняться.

— Такая непостоянная зима, — задумчиво произнесла она. — Мы с тобой познакомились полтора месяца назад, и за это время много раз была метель, наступали морозы, снег падал и таял… Так было, есть и будет потом.

— Что ты имела в виду под словом «потом»?

— Потом? — повторила Римма. Она часто так делала: повторяла вопрос, выдерживала паузу, затем отвечала. — Было до нас в этом мире, так будет и после нас.

— Откуда такой пессимизм? А?

— Философы говорят: что у нас внутри, то и снаружи, — словно пропустив его вопрос мимо ушей, произнесла женщина. — Если ты радуешься этому миру, переменам погоды, этому вечеру, снегу, дождю, даже вьюге, то и душа наполняется позитивом, а люди вокруг тебя тоже начинают светиться.

— Рядом с тобой невозможно быть тусклым. Ты — необыкновенная женщина! — без нотки фальши в голосе сказал Влад.

— Моя душа много лет жила в заточении какого-то пространства, в узком и тесном мирке, где не было места счастью, любви, а истинное лицо было спрятано под маской.

— Маской чего?

— Маской той жизни, которую я сама себе выбрала.

— Ты можешь ее снять и быть собой, жить жизнью, которой тебе хочется, а не придуманной — впереди еще столько времени!

— В том-то и проблема! Не в моей власти распоряжаться временем, а его, к сожалению, у меня осталось совсем немного.

В голосе Риммы прозвучали грустные нотки. Влад не сразу понял смысл ее слов, а когда осознал, посмотрел удивленно. Она поняла его немой вопрос, встала лицом к окну.

— Мы все уйдем в то время, которое нам предназначено. Я жила во лжи, в придуманном мире, а теперь, перед уходом, хочу остаться самой собой, чтобы хотя бы перед Всевышним предстать без маски на лице.

Влад задержал дыхание и с тревогой посмотрел на Римму. Похоже, она говорила о серьезных вещах, и он подошел к ней сзади, обнял за плечи, оперся подбородком о ее плечо. Влад услышал, как по ее телу пробежала мелкая дрожь.

— О чем ты, Римма? — спросил он тихо.

— У меня онкология.

Он повернул ее к себе, пристально посмотрел в глаза.

— Что-о-о? — произнес он упавшим голосом.

— Ты не ослышался, и это правда… Рак. Последняя стадия.

Его глаза расширились, горло до боли сжало тисками.

— Я… не верю, — выдавил он из себя.

— Правда, Влад.

— Но ведь… можно вылечиться.

— Поздно. Я опоздала. Опоздала во всем: жить, любить, лечиться.

— Никогда не поздно! Мы сделаем все, чтобы тебя вылечить… Я сделаю… Я найду тебе лучших врачей… Сейчас медицина сильна в этом… — взволнованно и сбивчиво заговорил он, глядя в грустные и теплые глаза.

— Влад, вернись в реальность — поздно что-то делать.

Он схватил ее за плечи, встряхнул, его глаза стали влажными.

— Скажи, что это не так! Скажи мне, что это неправда! Ты врешь?! — вскрикнул он.

Римма молча отрицательно покачала головой. Влад обхватил ее руками, крепко, до боли обнял, прижал к себе.

— Нет, этого не может быть! Я тебя никому не отдам! — сумел он сказать до того, как спазмы сжали горло, подавив своей силой все слова.

Римма не могла видеть, как по щекам Влада побежали соленые ручейки, как он уткнулся лицом в ее пышную шевелюру, чтобы спрятать их, как его лицо перекосилось от неимоверной душевной боли и отчаяния…

В тот вечер они снова сидели у камина. Свет не включали, и блики от огня играли по их лицам, стенам и мебели.

— За короткий промежуток времени я прошла тропой воспоминаний о своей прожитой жизни и сделала выводы, — тихо говорила Римма, прильнув к Владу. — Я поняла, что жила неправильно… Нужно было не обращать внимания на то, что обо мне скажут другие, что думают они, а делать то, что самой хочется, что считала правильным, и быть собой. До этого я вообще не задумывалась о смерти… Всегда отталкивала эту мысль от себя, словно она меня никогда не коснется и я буду жить вечно. Казалось, что все еще впереди и когда-то я стану счастливой… А ведь мы счастливы настолько, насколько сами хотим этого… Счастье… Оно в самом малом… Например, можно просто сидеть и греться у костра, а можно быть счастливой от его созерцания рядом с человеком, который тебя обнимает.

Влад не перебивал ее. Он вслушивался в каждое слово Риммы, пытаясь до конца осознать услышанную новость. Он тоже никогда не задумывался о смерти. В его понятии она должна прийти к нему, когда он будет стариком, немощным и уставшим от жизни. Римма перевернула все в нем, вывернула наизнанку душу, открыла глаза на жизнь и жестокую реальность. Он знал, что нельзя допустить, чтобы Римма, такая молодая, красивая и умная, ушла из жизни так рано.

— Мой уход меня уже не так страшит, как раньше, — продолжила женщина после паузы. — Моя душа стала свободной, с лица снята маска… Я поняла, что когда у тебя неудачи, какое-то жизненное испытание, то время растянуто до невозможности, а в счастье оно сжимается, как пружина.

— Ты сейчас счастлива? — глухо спросил Влад.

— Рядом с тобой — да, я счастлива! Могла ли я сказать до встречи с тобой, что я жила? Не факт. Лишь на пороге вечности я поняла, что такое жизнь и как это быть счастливой.

— Я тоже узнал, что такое счастье… Это когда рядом с тобой человек, без которого ты не можешь жить и дышать.

Влад запустил пальцы в ее волосы, нежно пропустил пряди между ними. Ему хотелось сделать что-то немыслимое, сверхъестественное для этой женщины, которая за короткое время перевернула все его сознание и должна вскоре исчезнуть не только из его жизни. Он не мог допустить этого, и мысли в его голове проносились с быстротой света, пытаясь найти выход.

— Римма, ты завтра будешь дома? — спросил он.

— Да, конечно. Мне надо увидеть детей, поговорить с ними.

— Сможешь принести свою больничную карточку со всеми обследованиями?

— Могу. Но стоит ли?

— Надо.

— Хорошо, принесу.

Римма встала, подошла к окну. Влад стоял рядом, когда она сказала:

— Как жаль, что я не дождусь весны!

— Неужели… так мало времени? — с замиранием сердца спросил Влад.

— К сожалению… Влад, тебе нравится гулять под дождем? — неожиданно спросила она.

— Как-то об этом не задумывался. В детстве нравилось бегать по лужам, разбрызгивая грязь в разные стороны. После дождя вода в лужах теплая, но от таких шалостей всегда дома доставалось. Мне казалось, что дождь — это неприятная вещь, когда вода заливает за воротник, мокнет одежда, неприятно прилипает к телу, — одни неудобства!

— Мне безумно нравится наблюдать за буйством природы, за ее первозданным миром, — задумчиво говорила Римма, глядя в окно, словно за стеклом был не унылый зимний вечер, а шел дождь. — Гром и молния — ощущение власти природы над человеком, когда небо разрывают зигзаги молний… Молния — стрела, сила энергии, от небес до самой земли… Разве это не прекрасно?

— Красиво, не спорю, — согласился Влад.

— Представь, как небо разрезает стрела молнии, все вокруг грохочет и начинается дождь! — восхищенно и в то же время задумчиво сказала Римма. — Дождь — целитель, он смывает напускную маску взрослости, и ты становишься шалуньей, как в детстве, когда не хочется слушать родителей… Или под дождем можно стать подростком, когда кажется, что весь мир кружится вокруг тебя одной. Ты не замечаешь, что мокрая, и с удовольствием подставляешь лицо каждой теплой капле. Песню дождя можно слушать бесконечно! Она то тихая, успокаивающая, убаюкивающая, то становится суровой и грозной под аккомпанемент грома… И тогда хочется нарушить все установленные правила, разуться, испачкать ноги и шлепать босиком по теплым лужам! Дождь смывает прошлые беды, обиды, неприятные воспоминания, под ним можно смеяться и плакать, не стыдясь своих слез. Все вокруг меняется под дождем, становится умытым, блестящим… Это как заново родиться с надеждой на лучшее будущее! — восхищенно сказала Римма, и ее лицо резко погрустнело. — Но, к сожалению, этого я уже не увижу и не испытаю простого земного счастья — бродить под дождем.

— У тебя есть загранпаспорт?

— Да. Надеялась в будущем попутешествовать, — печально улыбнулась Римма.

— Возьми завтра его с собой.

— Зачем?

— Поедем в гости к дождю, — ответил Влад.