Я ехала на каникулы в свое село одна, попросив Юру даже не провожать меня. У меня была цель: забрать, вырвать из лап отчима маму. Мы с Юрой уже нашли квартиру, и он оплатил ее на год вперед. А еще я хотела отомстить отчиму и везла с собой купленные в аптеке таблетки. Я слышала, как девчонки из нашей группы рассказывали о том, что этот препарат тайком подсыпали в еду своим пьющим отцам и за лето отваживали их от зеленого змия. Они также говорили, что эти таблетки нельзя давать во время запоя, иначе человек может впасть в шоковое состояние, и даже бывают смертельные исходы. Мне предстояло провести дома около двух месяцев, и я решила подсыпа́ть этот препарат отчиму в еду во время его пьянок. Я купила пару пачек таблеток еще весной, когда было прохладно и я носила перчатки. Воображая себя профессиональным киллером, в аптеке я получила коробочки с лекарством, не снимая перчаток, чтобы не оставить отпечатков пальцев. До сих пор я к ним не прикасалась голой рукой и в сумке для их использования везла несколько пар медицинских резиновых перчаток.

Я смотрела в окно поезда и вспоминала, как год назад ехала в неизвестность одетая в мешковатый сарафан почти до пят и в больших очках. Вспомнилась мама на перроне, одинокая и несчастная. Для меня этот год был насыщен событиями и новыми впечатлениями. А для мамы он был полон одиночества, болезней и издевательств отчима. От одного воспоминания о нем меня начинала бить нервная дрожь. Сегодня, в день моего приезда, его дома не будет, но он появится завтра, и я не знала, чего мне ждать от встречи с ним…

Я шла знакомыми улицами родного села, и односельчане меня не узнавали. Я здоровалась со встречными людьми, они вежливо меня приветствовали и рассматривали с нескрываемым любопытством, явно размышляя о том, к кому могла приехать эта незнакомка. И такая их реакция меня ничуть не смущала и не раздражала. Так было, так есть и так будет до тех пор, пока существуют села.

С замиранием сердца я повернула на родную улицу и увидела шиферную крышу дома, в котором выросла. Возле соседнего дома, где жил Сережка, стоял «жигуленок», и кто-то рылся в его багажнике. Поравнявшись с автомобилем, я поздоровалась с мужчиной, достававшим ящик с инструментом, и… узнала в нем Сергея.

– Здравствуйте, – ответил он, подняв голову, и с интересом посмотрел на меня.

Я прошествовала мимо него, гордо вскинув голову и четко цокая каблучками босоножек. По выражению лица Сергея я поняла, что он меня не узнал. Он смотрел мне вслед, явно разглядывая мои стройные ноги. Конечно, я мечтала о таком моменте и долго ждала его, но, когда он наступил, не испытала ни чувства гордости, ни сердечного волнения. Мне теперь были смешны мои детские мечты.

Чем ближе я подходила к родительскому дому, тем больше меня охватывало радостное волнение от предстоящей встречи с мамой. Я ускорила шаг и почти побежала к калитке. Нетерпеливо открыв ее, я увидела во дворе маму. При моем появлении она застыла на месте с веником в руке. То ли я ее долго не видела, то ли она так сильно сдала, а значит, этот год был для нее очень тяжелым, я не знаю, но мое сердце обливалось кровью и терзалось жалостью и угрызениями совести. Передо мной была рано состарившаяся женщина с восково-желтым исхудавшим лицом. Глаза ее потеряли живой блеск и смотрели на меня грустно и отрешенно. Правая рука была загипсована и из-под бинтов выглядывали тоненькие, какие-то безжизненные пальчики. Старенький ситцевый халат болтался на ее худенькой фигурке и казался на пять размеров больше, чем было нужно.

– Пашенька! – Мама первой рванулась мне навстречу, забыв бросить веник.

– Мамочка, моя дорогая, хорошая, самая любимая мамочка! – Я прижала ее к себе и вырвала из руки веник.

– Господи, какая же ты стала! Я тебя не сразу и узнала – ты такая красивая! – восхищалась мама, любуясь мною. – Ты без очков выглядишь просто непревзойденно. Моя красавица!

Я расцеловала маму в щеки, уловив стойкий запах лекарств. В доме мама рассматривала меня так, как дети изучают новую красивую куклу. Она заглядывала мне в глаза, любуясь их цветом и высматривая контактные линзы, трогала мои красиво завитые ресницы пальцем и смотрела на них сбоку, на лице пыталась отыскать следы веснушек, осмотрела каждый пальчик с маникюром и погладила ткань платья. Она оживилась, в ее глазах светились радость, гордость и восхищение. Даже ее лицо перестало быть безжизненным, и на щеках появился едва заметный румянец.

– Мама, что у тебя с рукой? – потрогала я твердый гипс.

– А! – отмахнулась мама. – Рука сломана.

– Ты мне не говорила об этом по телефону. Давно это случилось?

– Второй месяц уже пошел.

– Это, случайно, не он тебя?

– Он не хотел… Так получилось, – смущенно сказала мама с видом набедокурившего ребенка.

– Как – так? Случайно руку не сломаешь. Он тебя ударил? Чем?

– Обухом. Обухом топора. – Мама так виновато захлопала глазами, словно не отчим ее ударил, а она его.

– Что?! Он ударил тебя топором?! Как?! – Я буквально вскипела от гнева.

– Он хотел меня ударить, а я упала и подставила руку.

– А если бы не прикрылась рукой, то он ударил бы тебя по голове?!

– Наверное.

Я подумала, что сделала большую глупость, уехав одна. Но уже ничего не изменишь. Надо благодарить Бога за то, что отчим не убил ее. Мне не хотелось омрачать нашу встречу, и я заговорила с мамой о другом. Мы с ней пообедали, а потом завалились на кровать и долго-долго беседовали. Ей хотелось знать до мелочей, что произошло со мной за этот год, какие у меня преподаватели, друзья, а особенно ее интересовал Юра. Я ей рассказывала обо всем в шутливой форме, и наша беседа часто прерывалась взрывами хохота. На улице уже забрезжил рассвет, когда мы начали зевать и сонно хлопать глазами. В моей душе все еще жил страх перед отчимом, и, отправившись спать в свою комнату, я заперлась изнутри. А утром я вышла из комнаты в другом виде. Волосы мои опять были скручены в узел на затылке и спрятаны под белым ситцевым платочком. На мне были все те же блуза и широченный сарафан. На носу сидели огромные очки, за которыми спрятались мои зеленые глаза лисенка. Я не нашла в себе сил победить страх.

Вскоре вернулся отчим. Я отметила, что беспутная жизнь и частые пьянки наложили отпечаток на его лицо – оно обрюзгло, опухло, приобрело безжизненный цвет, глаза были красные.

– А, Паша, здравствуй, – сказал он, увидев меня. – С приездом!

– Здравствуй, – ответила я холодно.

– Ну, как студенческая жизнь? Трудно учиться? – спросил он.

Так обычно отцы спрашивают своих детей, но его взгляд при этом скользил по моей фигуре.

– Да нет, нетрудно, если вовремя все учить, – ответила я, и мне на миг показалось, что не было никаких домогательств и похотливых взглядов, не было страха и унижения.

Затем отчим достал из машины сумку с продуктами и извлек из нее две бутылки водки. Он торжественно, словно какую-то ценность, поднял их и сказал:

– Ну что, Паша, выпьем за твой приезд?

Я брезгливо поморщилась. И тут я снова увидела его ощупывающий меня взгляд. Мне он хорошо был знаком.

– Ты уже взрослая, Паша, и наверняка спишь с мальчиками из общаги. Много их у тебя уже было, а? Может, все-таки выпьешь со своим папочкой? – Он сощурился, в его глазах появился нездоровый блеск.

Мне чуть не стало дурно, когда он сказал «папочка». Мгновенно ожили воспоминания из далекого детства, когда он меня купал и клал с собой в постель, а потом требовал целовать в губы «своего любимого папочку». Мне стало страшно и противно так, словно мне в руки сунули лягушку. Я бросила на него презрительный взгляд и, резко развернувшись, пошла в свою комнату.

– Ты смотри, какая она стала! – услышала я за спиной. – Строит из себя невинность! А саму перетр. хали все прыщавые студенты! Гнида! Аля, чего застыла?! Муж приехал, а она стоит, глазами хлопает, как жаба! Дай пожрать!

«Я тебя накормлю, гадина», – думала я, закрывшись в комнате и проглотив комок обиды.

Отчим пил в одиночестве, время от времени требуя от мамы подать ему поесть чего-нибудь горяченького. Мама грела, подавала, а он не притрагивался к пище. Было уже поздно, но отчим все никак не мог угомониться. Полетела на кафельный пол тарелка и разбилась вдребезги. Мама бросилась подбирать осколки, отчим толкнул ее ногой. Она упала, и осколок разрезал ей руку.

– Га-га-га!!! – раздался его ликующий пьяный хохот, который я так ненавидела.

Мама, словно рабыня, не подала виду, что ей больно, и, стоя на коленях, продолжала собирать осколки, а из ее раны на пол падали капельки крови. У меня внутри заклокотал вулкан, и я побежала в свою комнату. Повернув ключ в дверном замке, я натянула резиновые перчатки и достала таблетки. Трясясь от гнева, я доставала таблетку за таблеткой и раздавливала их в порошок. Ссыпав его в бумажный пакетик, я сняла перчатки и спрятала их в сумочку. После этого я устало и отрешенно села на диван, вдруг осознав, что не смогу подсыпать ему этот порошок. И это была не слабость. Я поняла, что мне не стоит опускаться до такой низости. К тому же я, хоть еще и не давала клятву Гиппократа, была не вправе лишать человека жизни, пусть даже такой презренной и ничтожной. Мое предназначение – спасать людей, а не убивать. Я пошла в туалет и, высыпав порошок в унитаз, смыла его водой. Довольно улыбаясь, я наблюдала за тем, как белый порошок растворился и умчался с потоком воды. «Не пускай в свое сердце жестокость, Паша», – повторила я слова мамы и решила действовать по-другому, ведь у меня был в запасе план «Б»…

На следующий день приехала в родительский дом моя бывшая соседка Валя, и я побежала к ней, горя желанием увидеть подругу детства.

Это была моя Валя и в то же время совсем другая. Она стала цветущей женщиной. Валя пополнела, но это лишь добавляло ей привлекательности.

– Пашка! – обрадовалась она. – Как я рада!

Мы обнялись, и Валя потащила меня в дом.

– Идем, я познакомлю тебя со своим мужем и сыном! – сказала она, и ее круглое, как у тети Даши, лицо осветилось материнской нежностью.

– Надо же! То, что ты вышла замуж, я знала, – сказала я, – но что у тебя есть ребенок, мама мне не говорила.

– А она и не знала. Моему сынуле только месяц!

Ее муж Николай оказался мужчиной приятной внешности, правда, с небольшим животиком. Он сидел с довольным видом, покачивая коляску с младенцем.

– Вот, смотри, какие мы! – Валя подвела меня к коляске и отвернула уголок одеяльца, показывая маленькое розовое личико. – Нас зовут Саша.

– Боже мой, он такой крохотный! – тихо сказала я. – И такой хорошенький!

– Ну, давай, рассказывай, как ты? – Валя увлекла меня в свою комнату, и мы долго с ней болтали.

Я рассказала вкратце о знакомстве с Юрой и о том, что хочу забрать маму.

– Правильно сделаешь, если увезешь ее отсюда. Маму твою надо лечить. Моя мать говорила, что у вашего дома постоянно стоит скорая, словно приписана к нему. Да еще этот дурак совсем сошел с ума. Бухает беспробудно… Да что я тебе рассказываю? Ты сама все знаешь.

Мы все никак не могли наговориться. Валя задала мне вопрос, который явно мучил ее:

– Паш, а ты вот так, – она кивнула на мой сарафан, – до сих пор одеваешься?

– Нет, – рассмеялась я. – Это все домашний маскарад.

– А-а-а, – понимающе протянула Валя. – Ты умница, Паша.

– Сама знаю, – улыбнулась я ей.

…Вскоре я поняла, что не выдержу целое лето в таком аду, и решила поговорить с мамой, когда мы остались дома одни.

– Мамуль, ты застраховала дом, как я тебя попросила? – спросила я.

– Ну да, застраховала. Но зачем, я так и не поняла.

– Отчим курит везде, даже в постели. Если бы, не дай бог, случился пожар, где бы ты тогда жила, а?

– И то верно, – легко согласилась мама, не заподозрив никакого тайного умысла.

– А так мне было спокойнее. Хорошо, что этого не произошло. Кстати, я никак не пойму, он работает или нет?

– А! – Мама махнула рукой. – Какой он теперь работник? Куда и подевалась его предприимчивость! То деньги из воздуха делал, а теперь так, зарабатывает от случая к случаю. Даже то, что под ногами лежит, не поднимет.

– И на что же вы жили? И как?

– Как придется. Все пьянство проклятое. От него наши беды.

– Мамуль, ты помнишь, о чем мы с тобой договаривались, когда я уезжала? – начала я издалека.

– О чем именно?

– Что я приеду через год и заберу тебя. Юра снял нам квартиру, и мы можем с тобой уехать хоть сейчас.

– Как – уехать? – Мама растерянно захлопала глазами. – Прямо сейчас?

– Да. Сейчас.

– Я… Доченька, я не могу уехать. Просто вот так взять…

– Почему?! – Я ее не понимала. – Разве не об этом мы с тобой столько мечтали?

– Он пропадет без меня, – сказала мама и отвела взгляд. – Я не могу его оставить сейчас, когда он в таком состоянии.

– В каком состоянии?! Беспробудного пьянства?!

– Доченька, ты же знаешь, что алкоголизм – это болезнь. Было бы подло с моей стороны оставить больного человека. Это несправедливо.

– Несправедливо?! – почти закричала я, вспыхнув, как сухое полено в печи. – А бить тебя топором – это справедливо?! А столько лет бояться, что он в любой момент может изнасиловать твою дочь – это справедливо?! Во что ты превратилась, мама?! Ты на себя в зеркало давно смотрела? Подойди посмотри, во что он тебя превратил! – прокричала я, сделав ударение на слове «он». – В старуху! В инвалида! Сколько тебе лет? Чуть за сорок, а выглядишь ты, мама, извини, на все шестьдесят! А завтра? Что будет с тобой завтра? Он убьет тебя в пьяном угаре, и это будет справедливо?

Я нервно металась по комнате, не зная, что еще сказать. Мама опустила глаза и теребила пальцами здоровой руки подол застиранного халата.

– Он пропадет без меня, – упрямо твердила она. – Пропадет.

– Не пропадет! Это с хорошими, нормальными людьми всегда что-нибудь случается, а такие, как он, живучие, как паразиты. Они там, – я ткнула пальцем вверх, – не нужны! Их там не хотят видеть!

– Доченька, пойми меня, мы столько лет прожили вместе…

– Прожили?! – перебила я маму. – Разве это можно назвать жизнью?! Ты просуществовала, а он годами, капелька за капелькой, как вампир, сосал из тебя жизненные соки. И что теперь? Он забрал у тебя все – красоту, молодость, радость, ничего тебе не оставив.

– Он взял меня с ребенком, с чужим ребенком, – сказала мама, и внутри меня началось извержение вулкана.

– Как ты можешь?! – задыхаясь, крикнула я. – Как?! Ты же знаешь, почему он взял тебя с ребенком! Чтобы видеть твою маленькую дочку голой и дрочить тайком!

Из глаз мамы брызнули слезы, и она, закрыв лицо ладонями, горько расплакалась.

– Прости меня, доченька, прости! Я хотела как лучше, клянусь тебе! – не отнимая рук от лица, говорила мама. – С тех пор как ты появилась на свет, ты стала смыслом моей жизни. Я не виновата, что так получилось. Прости меня за все. Я не хотела. Видит Бог, не хотела!

Мое горло сжал спазм от обиды за ее испорченную жизнь, и я была твердо уверена: мне надо во что бы то ни стало увезти маму, пока не поздно.

– Мама, – сказала я уже более спокойно. – Я тебя ни за что не имею права осуждать. Ты – моя мать, и этим все сказано. Ты заботилась обо мне, дарила свою любовь, подготовила к самостоятельной жизни. Как могла, ты меня от него защищала. Я смирилась с жизнью Гадкого утенка, но я уже взрослая, и теперь моя очередь заботиться о тебе. У меня есть хороший, надежный друг, который позаботится о нас и будет помогать во всем. Мы едем не в никуда, поэтому нам нечего бояться. Я уже договорилась о подработке санитаркой в хирургии. Я буду работать и учиться. Деньги, которые ты для меня копила, я не истратила. Мы с тобой не пропадем – это я тебе обещаю. Подумай хорошенько, что ждет тебя здесь? Он катится по наклонной уже с таким ускорением, что остановиться невозможно. Не-воз-мож-но! Ты это понимаешь?

– Я попробую его еще раз уговорить пойти лечиться от алкоголизма, – всхлипывая, сказала мама.

– Значит, ты уже пыталась его лечить?

– Да. Ничего не вышло. Но я хочу попробовать еще.

– Человек должен сам захотеть, а он не хочет.

– Надо еще побороться.

– Борец ты мой! – Я обняла маму за плечи. – Посмотри на себя – лишь кожа да кости. Давай договоримся так. Мы уедем тайком, а ты оставишь ему записку. Напишешь ему: если я тебе нужна, то одумайся, пролечись и приезжай.

– Ты так считаешь? – Наивная моя мама с надеждой подняла на меня заплаканные, покрасневшие глаза.

– Так будет очень даже правильно. Но если ты откажешься, я тебя свяжу, позвоню Юре, он приедет, и мы увезем тебя силой.

– Это называется похищение, – сказала мама, немного успокоившись.

– Называй, как хочешь, но я тебя все равно заберу отсюда, – сказала я и добавила: – Сегодня же начнем готовиться к отъезду.

– Я все равно не уверена, что так будет правильно.

– Почему же, мама?! – вскрикнула я в отчаянии.

– У тебя своя жизнь. Ты скоро выскочишь замуж, и тебе будет не до меня. И не говори, что такое никогда не случится. Это закономерно, это нормально, таков закон жизни. Дети вырастают и часто забывают за каждодневными заботами о своих родителях. Это как у птиц. Сначала птенцы маленькие, они не могут прожить, не укрываясь в тепле под крылышком у мамы или папы, не умеют сами добывать пищу. А потом, когда начинают самостоятельно летать, покидают родительское гнездо и улетают, чтобы свить свое гнездо, и уже не возвращаются назад. Таков закон природы. Я боюсь остаться одна в чужом городе.

– Я с тобой согласна, когда-то у меня будет своя семья. Но это не значит, что ты перестанешь для меня существовать. Однако остаться с отчимом не лучший вариант. – Я пыталась найти еще какой-нибудь веский аргумент, чтобы убедить ее уехать со мной, и тут меня осенило. – Хорошо. Давай поступим так: ты оставишь ему записку и не будешь выписываться отсюда, и если тебе что-то не понравится или ты все-таки передумаешь, то всегда сможешь вернуться к нему. Договорились?

Мама задумалась и несколько минут сидела молча, взвешивая все за и против.

– Я могу попробовать, но только пусть отец живет здесь. Ему ведь идти некуда.

– Это твой дом, – заметила я.

– Но я хочу, чтобы он остался здесь, – упрямо сказала она, подняв на меня виноватые глаза.

– Делай, как считаешь нужным, – согласилась я и добавила: – Итак, начинаем готовиться ко второму тайному побегу.

– Давай.

Мы опять спрятали на чердаке сумки, и мама при каждом удобном случае переносила туда свои вещи. Иногда она несла их обратно, то ли сомневаясь в принятом решении, то ли для того, чтобы взять что-то другое. Я старалась не спугнуть ее и не вмешивалась в процесс подготовки к побегу.

Однажды отчим до полуночи пьянствовал со своими дружками в кухне. Они много пили, матерились и, строя из себя деловых, заплетающимися языками обсуждали варианты легкого заработка. Было неприятно смотреть, как когда-то весьма небедные люди так опустились, но не хотели признавать этого и продолжали жить прошлым, хотя на их шеях уже давно не было золотых цепей и крестов, а на пальцах – дорогих перстней. Да и одежда на них была еще та, что осталась с золотых времен. На столе уже не красовались дорогие коньяки, пили они самогон, вонь которого смешивалась с отвратительным запахом дыма дешевых безфильтровок.

Я кивнула маме, и мы с ней незаметно выскользнули во двор подышать свежим воздухом. Выйдя из душного провонявшегося помещения, мы словно попали из ада в рай. Ночь была безветренной. Дневная жара спала, было прохладно. Ярко светила огромная круглая луна, в саду было светло и спокойно. Тишину нарушало лишь стрекотание кузнечиков. Мы сели на скамейку под грушей, и я прислонилась спиной к ее толстому шероховатому стволу.

– Паша, я все хотела спросить, но не решалась, – начала мама.

– Спрашивай.

– Вы ведь с Юрой совсем недавно познакомились?

– У нас было всего пять встреч, – я подняла руку и растопырила пальцы. – Но это были необыкновенные встречи.

– Значит, ты его еще плохо знаешь?

– Мне кажется, что я его знаю целую вечность, – сказала я с воодушевлением, как в старинных фильмах.

– Я так хочу, чтобы ты не ошиблась, чтобы не пришло потом горькое разочарование.

– Я знаю, мама, знаю. Все родители хотят, чтобы дети не повторили их ошибок. Но он такой… Это выше моих сил. Я верю ему, как самой себе.

– Дай-то Бог. Я просто хотела узнать, почему ты согласилась, чтобы он снял нам квартиру, оплатил ее. Вы ведь мало знакомы.

– Сначала я была против, но он сам так захотел. Понимаешь, пришел и сказал, что это недалеко от его дома и что он уже оплатил аренду. То есть просто поставил меня перед фактом.

– Надо вернуть ему деньги.

– Мама, ты очень старомодна, – сказала я, улыбнувшись. – Что это за мужчина, если сначала дает деньги, а потом берет их обратно, да еще у дамы? К тому же ему хорошо помогает отец. Он – состоятельный человек.

– Расскажи мне о его семье, – попросила мама и положила голову мне на плечо.

Я вкратце рассказала то, что знала от Юры о его отце и матери.

– Мама, каким был мой отец? – спросила я, закончив свой рассказ.

– Хорошим. Добрым. Красивым, – мечтательно произнесла мама, подбирая нужные слова.

– Такой хороший и добрый, что до сих пор не навестил родную дочь? – с сарказмом спросила я.

– Он писал мне, но я не отвечала.

– Почему?

– Была гордой. К тому же он обманул, обидел меня, и я не могла ему это простить. И если бы даже простила, то что изменилось бы? У него ведь была семья.

– А мною он интересовался? – спросила я, и сердце замерло в ожидании положительного ответа.

– Интересовался. Он хотел приехать повидать тебя, но в то время я уже была с Андреем и ответила ему, что у тебя есть прекрасный отец и что ему не надо больше писать.

– Да-а-а, это точно: замечательный отец… И он не писал, не интересовался, – я то ли спросила, то ли продолжила ее мысль.

– А как он мог после этого писать? Я написала, что он умер для меня.

– Но я ведь не умерла! Почему он не приехал на мое совершеннолетие? Ну, пусть не приехал, но хотя бы открытку копеечную мог прислать! Неужели он забыл о грехах своей молодости? Живет спокойно со своей женой и сыном. Наверное, уже есть внуки, которых он приглашает в гости на выходные, усаживает себе на колени и угощает конфетами. А родную дочь навсегда вычеркнул из своей жизни и постарался забыть о ней. И совесть вроде бы как чиста, можно спокойно жить дальше. Так ведь? – говорила я, чувствуя, как растет в моей душе ненависть к незнакомому отцу.

– Не говори так. Мы ведь о нем ничего не знаем.

– А зачем нам знать? У нас прекрасная семья, заботливый папа, и мы все счастливы до безумия. Почему он не помогал тебе? Обеднел? Стал нищим?

– Паша, ну что ты завелась, в самом-то деле? Я же сказала, что просила его не вмешиваться в нашу жизнь – он так и сделал. Значит, он, как человек интеллигентный, просто проявил благородство.

– Благородство! – хмыкнула я. – Вот отец Юры действительно благородный человек. У него ведь тоже не сложилась семейная жизнь. И он, как и мой отец, уехал далеко, куда-то на Север, но до сих пор помогает и своей бывшей жене, и сыну.

Мама, как всегда, приняла все упреки на свой счет и только тяжело вздохнула.

– Пойди посмотри, что они там делают. Пора уже спать ложиться, – сказала мама, видимо, желая прекратить неприятный разговор.

Я поднялась, потянулась, выпрямляя затекшую спину, и вдруг увидела свет в окне моей комнаты. Сначала я подумала, что просто забыла его погасить, но в душу закралось смутное подозрение, и я пошла на свет. Подойдя тихонько к окну, я увидела, что плотные шторы не задернуты, и подняла голову. То, что я увидела, заставило меня отпрянуть и зажать рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Отчим держал мои кружевные красные трусики перед своим носом и нюхал их! Во мне бурлили негодование и злость, и хотелось сейчас же схватить маму за руку и бежать отсюда подальше, куда угодно, хоть на край земли, если такой существует. Но это было невозможно, и я, подождав, пока немного остыну, подошла к матери.

– Если бы мой отец был настоящим мужчиной, он бы настоял на встрече со своей дочерью, – сказала я. – Он не должен был допустить такого.

А еще я подумала, что он, именно он, виноват в том, что случилось с мамой. Я ненавидела отчима всеми фибрами души, но и родного отца я не любила, хотя совсем его не знала.

Я бросила взгляд на светящееся окно моей комнаты и подумала о том, что это были мои первые и последние студенческие каникулы в родительском доме. Это я знала точно.