Из раннего детства я хорошо помню свою детскую кроватку, стоящую в спальне мамы и папы. Она мне казалась такой уютной, теплой и удобной. Особенно запомнилась подушка, на которой были маленькие желтые солнышки. Я любила их рассматривать перед сном. Мама, укладывая меня спать, заботливо укрывала одеялом, подтыкала его со всех сторон, гладила меня по волосам и целовала на ночь.

– Спи, мое солнышко! – говорила она, и я помню, как приятно звучал ее ласковый голос, успокаивал меня и убаюкивал.

– Это солнышко? – Я показывала пальчиком на рисунок на подушке.

– Нет, ты солнышко, причем самое лучшее.

– Почему?

– Потому что ты – мое солнышко, – улыбалась мама.

Я клала «ручки под щечку», как учили в садике, и зажмуривала глаза. Иногда мне ночью становилось страшно, но я не кричала, не звала на помощь, а просто выползала из-под одеяла и, сделав несколько шагов, попадала прямо в теплые и надежные мамины объятья. Нырнув к маме под одеяло, я прижималась к ней, и все мои детские страхи мгновенно улетучивались. Я всегда делала это молча и тихо, боясь разбудить спящего рядом папу. Сколько я себя помню, он все время ругался и кричал, поэтому я боялась его всегда. Этот страх жил во мне чуть ли не с самого рождения.

Утром папа всегда кричал на маму, упрекал в том, что она долго возится, что завтрак невкусный, что чай холодный – и так без конца. Мама сама меня одевала, вела в садик, целовала и просила вести себя хорошо. Вечером она забирала меня домой. Мы с мамой по дороге покупали мороженое, ели его, мама была веселой, играла со мной, а потом мы приходили домой и становились тихими мышками, боясь гнева папы. Я забивалась в угол и там на коврике раскладывала свои куклы и играла, шепотом с ними разговаривая. Когда я немножко подросла, меня стали отпускать поиграть к соседской девочке Вале, которая была чуть старше меня. Нам разрешали играть у них в саду. Летом там было хорошо, и мы строили шалаш в кустах сирени, стаскивали туда своих кукол и могли играть целыми днями. А вот когда наступали холода, папа запрещал мне ходить к соседям. Я была ребенком тихим и послушным и быстро усвоила, что к Вале можно ходить, только когда папы нет дома. Иногда Валя приходила ко мне, но сразу же прибегала ее мама и почему-то забирала мою подружку домой. Я тогда сделала вывод: тетя Валя тоже боится моего папу.

Меня всегда купала в ванне мама. Она напускала воду, мы делали много пенки и бросали туда игрушки. Мама меня раздевала, сажала в ванну и была рядом со мной, при этом всегда запирала дверь. Я купала свои игрушки, бросала в маму пенку, и нам было очень весело.

– Ты зачем закрываешь дверь?! – иногда раздавался папин голос. Он стучал в дверь, и от его громкого, грозного голоса мы обе притихали.

– Я купаю ребенка, здесь тепло, а там – холодно, – отвечала мама.

– Мне не холодно, – говорила я. – Мне тепленько.

– Открой дверь! – гремел голос папы.

Мама приоткрывала дверь, и папа стоял у двери, наблюдая за мной. Но при нем я уже не шалила и начинала пенкой тщательно мыть руки и волосы.

– Иди приготовь ужин, я ее буду купать, – сказал однажды папа.

– Не надо, я сама, – не согласилась мама и начала намыливать мне голову шампунем.

– Я сказал – иди! – закричал папа так, что я вздрогнула, а потом замерла.

– Нет, – спокойно, но твердо произнесла мама, продолжая мыть мне голову.

Я испугалась и, чтобы папа на нее не кричал, сказала:

– Я хочу купаться с папой.

– Вот видишь, Паша хочет купаться с папой, – сказал, улыбаясь, папа и начал раздеваться.

– Нет! – Мама встала между ванной и ним.

– Тварь! – крикнул папа так, что я испугалась и заплакала. – Уходи!

– Нет! Выйди отсюда. – Мама расставила руки в стороны, словно пытаясь меня от него защитить.

А я прижала к себе пластмассового утенка и заревела. Тогда отец с размаху ударил маму по лицу, и она, вскрикнув, упала в ванну и затихла. Я помню, как папа вытащил из воды обмякшую маму и отнес ее на диван, как я, вся в пене, вылезла из ванны и пошла за ними. Я плакала и, все так же прижимая к себе утенка, стояла возле мамы до тех пор, пока не пришла незнакомая тетя в белом халате. Она кинулась к маме, приподняла ее голову, и я увидела на подушке кровь.

– Мама! – закричала я, обмирая от страха, но мама не шевелилась.

– Убери ребенка, что ты смотришь! – крикнула незнакомая тетя папе.

– Я хочу к своей маме! – выкрикивала я сквозь плач, впервые потеряв страх перед отцом, и била его кулаками.

Папа кое-как одел меня и почти силой уложил в кроватку.

– Лежи тихо, а то убью! – наклонившись ко мне, сказал он так, что я сразу перестала реветь и натянула на голову одеяло.

Под ним я долго всхлипывала. Мне хотелось нырнуть под одеяло к маме, чтобы оказаться в безопасности, но ее не было.

На следующий день папа впервые повел меня в садик. Я показала ему, где находится моя группа.

– Где моя мама? – спросила я его.

– Мама в больнице.

– Почему?

– Она заболела.

– Папа, ты ее убил? – задала я ему недетский вопрос.

– Паша, мама сама упала в ванной, когда тебя купала, – присев на корточки, объяснил он.

– Папа, мама не сама упала, ты ее убил, – упрямо повторила я, решив, что папа забыл, как все было.

– Запомни, Паша, – папа больно тряхнул меня, – мама сама упала. Поняла?

– Да, – испугавшись, ответила я.

– Вот и умница. Повтори, что ты запомнила! – потребовал папа.

– Мама упала, – сказала я, и из моих глаз закапали слезы.

– Сама упала, – диктовал мне отец.

– Сама упала, – повторила я дрожащим от страха голосом.

– Что ты деткам скажешь?

– Мама сама упала, – тихо повторила я.

– Вот и умница, – похвалил меня отец и завел в группу.

Переодевшись, я выглянула в окно и, не увидев отца, сказала няне:

– Меня папа привел.

– Мы это видели. А где же мама? – спросила она.

– Мама в больнице, – сообщила я громко, чтобы все дети услышали.

– Мама заболела? – спросила воспитательница.

– Мама сама упала, – повторила я заученную фразу и добавила: – Ее папа ударил, и мама сама упала. У нее на головке была кровь!

Мой рассказ заинтересовал детей, и я вмиг оказалась в центре внимания.

– Вот зверь! Когда-нибудь он убьет эту несчастную женщину, – сказала воспитательница няне.

– А кто ей виноват? – отозвалась та. – Пусть бросает его и бежит подальше, куда глаза глядят!

– Куда ей идти-то? – Воспитательница вздохнула. – Некуда ей податься.

Из их разговора я тогда поняла одно: папа – зверь. А потом Алена протянула мне свою домашнюю куклу, и я забыла о подслушанном разговоре. Вечером меня никто не забрал, и воспитательница отвела меня в ночную группу.

– Побудешь какое-то время здесь, – объяснила она мне. – А мама выздоровеет и заберет тебя. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась я, поняв своим детским умом, что здесь мне будет лучше, чем дома без мамы.

Забирать меня на выходные пришел папа.

– Мама болеет? – спросила я его.

– Да. Мама еще болеет. Одевайся, пойдем домой, – сказал папа.

Говорят, что дети быстро забывают плохое, в отличие от взрослых. Наверное, так оно и есть. На этот раз папа не ругался, и вечером я уже носилась по комнатам со своими куклами, забыв на некоторое время о маме. Отец накормил меня ужином и спросил:

– Паша, ты любишь своего папу?

– Люблю! – весело ответила я.

– Иди ко мне, – ласково сказал он и посадил меня на колени.

– Папа, ты колючий, – отметила я, трогая пальчиком его щеку. Было и страшно, и в то же время приятно от такого внимания папы.

– Покажи, как ты папу любишь, – попросил он.

Я крепко обняла его за шею и прижалась к колючей щеке. Я всегда так обнимала маму, когда мы бывали с ней одни.

– А теперь скажи, доченька: «Папочка, я тебя люблю», – попросил он, прижимая меня к себе.

– Папочка, я тебя люблю. – Я опять обхватила его за шею крепко-крепко, как только могла. – Ты будешь со мной играть?

– Буду. Во что ты хочешь поиграть?

– В лошадки! – обрадовалась я предоставленному мне выбору.

Папа стал на четвереньки, и я забралась на него. Он фыркал и брыкался, стараясь меня рассмешить.

– А теперь надо искупаться и ложиться спать, – закончив игру, объявил отец.

До этого меня всегда купала мама, и теперь я вспомнила о ней, потом о том, как папа ее ударил и она упала.

– Я хочу с мамой, – захныкала я, потому что мне вдруг стало страшно.

– Паша, мама сейчас в больнице, а ты грязная и потому нехорошая девочка. Папа напустит теплой водички, искупает тебя и уложит в кроватку. Хорошо? – Он обнял меня.

– Хорошо, – согласилась я. – Я хочу быть чистой девочкой.

Отец включил воду и набросал в ванну игрушек.

– Давай я тебя раздену, – и он принялся расстегивать на мне кофточку.

– Я сама умею, – запротестовала я. – Мы в садике сами раздеваемся.

– Я тебе помогу, – сказал он, продолжая снимать с меня одежду.

Он посадил меня в ванну, где было все, как при маме, – много пены и любимые игрушки.

– Паша! – позвал он меня. – Улыбнись, папа снимет тебя на камеру.

Я повернулась и, улыбнувшись, подбросила пенку вверх.

– Вот умница! – похвалил меня отец, и я начала шалить.

– Теперь поднимайся, вот так, хорошо. Аккуратненько выходи, бери полотенце, обмотайся, – говорил мне отец, продолжая снимать.

Мне понравилась такая игра, и я все делала так, как он хотел.

– Теперь иди в спальню. Нет, нет, не в свою кроватку! Ложись на место мамы.

Я с удовольствием забралась на их большую кровать, а отец положил на тумбочку камеру и подошел ко мне.

– Надо тебя вытереть, а то замерзнешь, – сказал он, разматывая полотенце.

Он начал меня вытирать, а я засмеялась и сказала:

– Щекотно, папа.

– Раздвинь ножки, посмотрим, все ли у нас там в порядке? Ай-ай-ай, непорядок! Надо смазать кремом, – сказал он.

Так мне говорила и мама, и я позволила ему сделать это. Больше всего я боялась гнева папы, понимая, что должна делать все, что он скажет.

Отец надел на меня футболочку и укрыл одеялом.

– Давай спать, – сказал он, гася свет.

– А трусики? – спросила я.

– Не надо трусики, спи так. Обними своего папочку и покажи, как ты его любишь, – попросил он.

Я обняла его за шею и прижалась к нему.

– Я люблю тебя, папочка. Спокойной ночи.

Я почувствовала, что папа весь дрожит, и спросила:

– Ты замерз?

– Да, – ответил он. – Погрей меня.

Я прижалась к нему еще крепче и утонула в его объятиях. После купания мне захотелось спать. Но тут папа просунул свою руку между моих ножек. Мне было неприятно и страшно, но страх взял верх, и я лежала молча, прислушиваясь к движениям его пальцев у себя между ног. Когда все закончилось, я успокоилась и уснула.

До сих пор прекрасно помню тот день, когда вернулась из больницы мама. Увидев ее на пороге, я обрадовалась, подбежала к ней, и мама подхватила меня на руки.

– Солнышко мое, как ты? – спросила она, покрывая меня поцелуями.

– Мамочка, я люблю тебя! – сказала я и обняла ее крепко за шею, а затем чмокнула ее не в щеку, как обычно, а в губы. Мама удивилась и нахмурилась:

– Почему ты поцеловала маму в губки?

– Я люблю свою мамочку, – объяснила я.

– Кто тебя так научил делать?

– Папа. Я папочку тоже люблю, – весело лепетала я.

– Ты… часто так целовала папу? – дрожащим голосом спросила мама.

Я не умела лгать, и мне было непонятно, почему мама так расстроилась из-за того, что я целовала папу.

– Я каждый день целовала папу в губки! – радостно сообщила я, а из маминых глаз сразу же закапали слезы. Чтобы показать, как я ее сильно люблю, я крепко прижалась губками к ее губам и поцеловала так, как меня научил папа. – Не плачь, – сказала я. – Хочешь, я тебя еще так поцелую? Я люблю свою мамочку.

– Нельзя так делать, – сказала мама.

– Но почему?!

– Давай с тобой займемся уборкой! – предложила мама.

Детство тем и прекрасно, что все быстро забывается. Вскоре я уже носилась с веником по комнатам, помогая маме.

Вечером мы были с мамой одни, и она расспрашивала меня, как мы жили с папой. Я ей все подробно рассказывала, а мама гладила меня по волосам и говорила:

– Солнышко ты мое, доченька моя…

Утром, когда я проснулась, мама сказала, что мы уезжаем. Я не понимала, что это означает, но мне понравилось запихивать своих кукол в сумки, а потом ехать в машине. Когда мы вышли из автомобиля, я впервые увидела поезд не по телевизору, а наяву. Мне он показался огромным и шумным, и я, испугавшись, прижалась к маминой ноге.

– Паша, не бойся, детка. Это просто поезд, и мы на нем сейчас поедем, – объяснила мама.

– Куда?

– Далеко-далеко.

Громыхающий поезд остановился, перестал гудеть, открылись двери вагонов, и я увидела, как из них выходят люди.

– Домик на колесах, – показала я пальцем на вагон.

Мы взяли сумки и уже направлялись к домику на колесах, когда появился папа. Он начал ругать маму и пытался забрать у нее сумки. Мама не отдавала ему сумки, что-то кричала, а я, словно зачарованная, смотрела, как в домик зашли люди, за ними закрылась дверь, и поезд тронулся. Я поняла, что нам не суждено уехать далеко-далеко, как хотела мама.

– Мама! – Я подергала ее за пальто, готовая расплакаться от досады. – Он уехал!

– Знаю, солнышко, знаю, – ответила мама, вытирая слезы.

– Мама, не плачь, – сказала я, решив, что мама расстроилась из-за того, что поезд уехал без нас. – Пойдем домой. Завтра еще приедет домик на колесах. Правда, мама?

– Паша, скажи, ты же любишь своего папу? – спросил отец, взяв меня на руки.

– Я люблю своего папочку, – ответила я и чмокнула его в губы.

Мама начала плакать.

– И тебя, мамочка, я люблю, – сказала я, протягивая к ней руки.

Дома мама с папой еще долго ругались, а вечером перенесли мою кроватку в отдельную комнату. На ночь мама закрыла меня на ключ, оставив включенным светильник.