Глава 52

После того как ушел Назар, Вероника приходила в себя постепенно. Странно, но у нее не было чувства опустошения, которое обычно наступает после разлуки с близким человеком. Если исчезает из жизни кто-то ценный, значимый, то возникает ощущение недостатка и пустоты. Сейчас все было наоборот. Она словно жила все эти годы в клетке, и это заключение было добровольным. Клетка, называемая семьей, в один момент развалилась, и Вероника оказалась на свободе. Перед глазами не было прутьев, к которым она так привыкла, смирилась с ними и спокойно жила изо дня в день, считая свою жизнь благополучной. Исчезновение клетки открыло ей путь к свободе, которая с непривычки пугала. Иногда ей хотелось спрятаться за решетку клетки-семьи и снова жить спокойной, размеренной жизнью. И в то же время чувствовалось свежее дыхание свободы, которая влекла к себе. Нужно было время, чтобы привыкнуть смотреть на мир по-новому, не сквозь решетку. Наверное, так смотрит на небо только что освободившийся заключенный. Много лет он созерцал зарешеченное небо, мечтая увидеть его чистым. Вышел на волю, небо все его, надо бы радоваться, а в душе – холодок страха. Как жить дальше без привычной клетки?

Вероника была растеряна и даже напугана. Одиночество ее страшило, но с ней оставался Никита, и это немного успокаивало. Чтобы рассеять сомнения и страхи, она проанализировала свою семейную «идиллию» и сделала неутешительный для себя вывод: потеряв рядом с Назаром свое «я», она жила не своей жизнью. Она стала его второй половинкой, добросовестно выполняя по графику супружеский долг, подавив в себе страстную женщину. Она готовила блюда, которые любил Назар, напрочь забыв, что нравилось ей самой. Она смирилась с тем, что не имела ни права голоса, ни собственного мнения. Ей приходилось вести тетрадь, записывая высказывания мудрецов о существовании и человеческих отношениях, а в результате оказалось, что никто не может написать индивидуальный трактат жизни. Вероника поняла, что жила, запутавшись в паутине обманчивых иллюзий. Она любила говорить знакомым, что у нее нормальная семья, квартира, машина, сын, муж, а этот муж мог больно ранить, но не умел исцелять. Она безропотно жила с незаживающей раной в душе. Некому было приложить к ней бальзам, и только время постепенно затягивало раны, оставляя навеки шрамы в ее тонкой, ранимой душе.

 

Глава 53

– Здравствуй, Вероника, – сказал Захарий, позвонив ей под вечер.

– Привет, – спокойно ответила Вероника, уже не дрожа от страха.

– Я соскучился по тебе и хочу тебя видеть.

– А я, представь себе, не хочу тебя видеть! – весело ответила она. Наступила пауза. Захарий явно не ожидал такого дерзкого и смелого ответа.

– Допустим, что я ничего не слышал, – недовольно произнес он.

– А я могу повторить: я не желаю ни слышать, ни видеть тебя!

– Вероника, ты забываешь о диске, – осторожно напомнил он.

– Я о нем помню, – сказала она. – И даже жалею, что уничтожила свой экземпляр.

– У меня еще есть, могу вручить твоему мужу лично в руки.

– Очень даже хорошо! Только потрудись узнать его новый адрес.

– Ты… Вы развелись?

– Ты всегда отличался смекалкой.

– Вероника, – голос Захария изменился, стал мягче, – теперь ты свободна и мы можем быть вместе.

– Это ты так решил? А меня спросить забыл?

– Приезжай ко мне, мы обо всем поговорим без эмоций.

– Нам не о чем говорить, – спокойно произнесла Вероника, – я начинаю новую жизнь, в которой тебе нет места.

– Вероника, прошу тебя, – заговорил он быстро и взволнованно, – я могу дать тебе в этой жизни все, что ты хочешь. Ты не будешь работать, мы купим тебе дорогую шубу из натурального меха. Какой тебе больше нравится? Впрочем, что я говорю? У тебя же никогда не было дорогой шубы. Вероника, ты будешь хорошо и модно одеваться, ходить в спа-салоны, на массажи, в парикмахерские. Мы поедем с тобой на курорт. Куда бы ты хотела? Что ты хочешь? Скажи, и я все сделаю!

– Я хочу, – сказала она, чеканя каждое слово, – чтобы наши пути-дорожки никогда больше не пересекались.

Вероника нажала красную кнопочку телефона и с облегчением вздохнула. Впервые ей дышалось так свободно. Все-таки у разведенных женщин есть свои преимущества. Не нужно стирать вонючие мужские носки, отстирывать трусы после близости с другими женщинами, можно не готовить ужин, а утро выходного дня валяться в постели. Главное – некого бояться. Захотела – отослала Захария подальше, а теперь пусть делает все, что ему хочется. Главное – она теперь свободна и может жить по своему усмотрению.

Телефон опять отозвался звонком. «Никак Захарий не успокоится», – подумала Вероника, но ошиблась. Звонил ее друг детства Дэн. Назар запретил ей с ним общаться, а теперь она может спокойно, не таясь, поговорить с Дэном.

– Привет! – сказала она – Рада тебя слышать!

– Здравствуй, Вероника. Как ты?

– Нормально. Вот развелась с мужем, обрела свободу, а что с ней делать, не знаю, – сообщила она.

– Ты только не волнуйся, – осторожно сказал Дэн. – Я тут приехал на вызов… Одним словом, задержали твоего сына.

– Никиту?! Где?! За что? Как задержали? – разволновалась Вероника, не совсем понимая, что ей сказал Дэн.

– Да не волнуйся ты так, – поспешил он успокоить ее, – нахулиганил он здесь немножко. Я постараюсь тебе помочь, но ты должна срочно сюда подъехать. Сможешь?

– Диктуй адрес.

Такси остановилось около ночного клуба «Венера». Вероника сунула деньги в руку таксисту и, не ожидая сдачи, выбежала из салона автомобиля. Она увидела милицейскую машину с мигалками. Рядом стоял другой автомобиль, из которого вышел Дэн и двинулся навстречу Веронике.

– Где он? – спросила она, тяжело дыша.

Дэн пригласил Веронику в свою машину.

– Никита украл у одного посетителя клуба мобильный телефон, – объяснил Дэн. – А когда тот заметил свой телефон у Никиты и потребовал вернуть, тот устроил драку. Сначала избил владельца телефона, потом схватил стул и запустил его в барную стенку. Работники клуба вызвали наряд милиции, а те сообщили мне. Прибыв сюда, я выяснил, что это твой сын.

– Господи! Что же мне делать? – Вероника в отчаянии схватилась за голову.

– У меня есть с собой деньги, чтобы оплатить убыток, нанесенный заведению, – сказал Дэн.

– Я верну тебе деньги! Сегодня же верну! – взволнованно произнесла Вероника. – А заявление они писать не будут?

– Я уже разговаривал с заместителем директора, он не против того, чтобы инцидент был мирно урегулирован. Так что здесь проблем не будет.

– А что с телефоном?

– Телефон вернули владельцу.

– Слава богу! – выдохнула Вероника. – А тот мужчина, которого он побил, сильно пострадал? – обеспокоенно спросила она.

– Не очень. Подрались ребята, как это обычно бывает. Сейчас потерпевший рвется написать заявление, но я постараюсь все уладить.

– Может, надо ему заплатить?

– Думаю, придется. Я дам ему деньги от твоего имени, чтобы он не писал заявление. Молодой парень, деньги ему нужны, а от заявления какая выгода? Мне кажется, он пойдет на это, а относительно вызова наряда я сам разберусь, – пообещал Дэн.

– Я обязательно тебе верну все деньги, сегодня же все верну! – повторила Вероника. – Его сейчас отпустят?

– Есть еще один неприятный момент… – Дэн замялся. – Не знаю даже, как тебе сказать.

– Еще что-то? – Вероника затаила дыхание.

– Ты ничего необычного за сыном не замечала? – Дэн внимательно посмотрел на нее.

– Нет. А что?

– В его кармане лежал пакетик с наркотиками.

– Что-о-о?!

– Наркотики.

– А ты не ошибся?

– Ошибка исключена. Скажу тебе больше… По-моему, Никита их употребляет, к тому же не первый месяц, – сказал он.

Ему трудно было говорить такое Веронике, но и скрывать правду он не хотел. Дэн видел, как на ее лице отразились одновременно страх и отчаяние. Губы женщины мелко задрожали, на глаза навернулись слезы, и она несколько минут молчала, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Нет, не может быть, – прошептала она. – Ты ошибаешься.

– Вероника, я не хотел причинять тебе боль, – продолжал Дэн, – но я сразу могу определить наркомана… даже в толпе на улице. Не впадай в отчаяние, поговори с ним. Поверь мне, наркотики – это очень серьезно. От этой гадости погибает очень много молодежи. Мой совет: не упусти сына, останови его, пока не поздно.

– Нет, я не верю, – повторила Вероника, – не может он… Он же будущий медик. Как же так?

– Возьми себя в руки и успокойся, – посоветовал Дэн. – Это же хорошо, что именно я приехал сюда, а не кто-то другой. Только представь себе, что было бы, если бы его задержали с наркотой в кармане! Я сделаю все, что смогу, а ты сейчас поезжай домой и успокойся.

– А Никита?

– Я привезу его домой сам. Мне надо с ним поговорить и уладить дела с потерпевшим. Да не волнуйся ты так! Все будет хорошо!

– А деньги?

– Я же сказал, что завезу Никиту домой. Приготовь нам по чашечке чая. Лады? – Дэн ободряюще подмигнул Веронике.

Она видела Никиту на заднем сиденье милицейской машины. Намеренно прошла мимо, словно не замечая перепуганных глаз сына за стеклом. Он проводил взглядом мать, которая села в такси и куда-то уехала.

Никита не мог видеть, что за ним наблюдает из окна клуба еще один человек. Тимур довольно улыбнулся. Он сделал все, чтобы на пакетике с порошком не остались отпечатки его пальцев. Теперь можно вздохнуть спокойно, Никита не потревожит его сестру…

Едва закрыв за Дэном дверь, Вероника без стука ворвалась в комнату сына.

– Это правда? – накинулась она на Никиту.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он спокойно, будто ничего не случилось.

– Ты употребляешь наркотики? Ты наркоман? Смотри мне в глаза и отвечай, – потребовала она, – и не вздумай лгать! Ложью я уже сыта по горло!

– Мне подбросили пакетик с порошком.

– Кто и зачем?

– Откуда я знаю?! – раздраженно ответил Никита. – Может, это сделал тот парень.

– У которого ты украл телефон… – сказала Вероника. – Зачем ты взял чужое? У тебя есть свой. Мой сын вор и наркоман?

– Я не вор! И я не крал тот телефон! Мой разрядился, я забыл вовремя поставить его на зарядку, попросил у него телефон, чтобы позвонить, он не дал. Тогда я сам взял у него из кармана телефон, чтобы позвонить, а он полез в драку. Что я должен был делать? Ожидать, пока он мне морду набьет?!

– И витрина в баре сама разбилась?

– Это вышло случайно, в драке.

– Ты не ответил на основной вопрос: ты принимаешь наркотики? Ты их нюхаешь, глотаешь или колешь в вену? – не отступала Вероника.

– Я не наркоман! – вдруг закричал Никита. – Не наркоман! Не наркоман! Не наркоман! Все ясно?!

– Не кричи на мать! – вспыхнула Вероника. – Я тебя вытянула из милиции за немалые деньги! Тебя могли упрятать за решетку!

– Ну и пусть бы упрятали! Кто тебя просил вмешиваться?! Я просил? Нет, не просил. Тогда зачем ты меня вытянула? Чтобы потом всю жизнь упрекать?

– Никита, – сказала Вероника, – давай оба успокоимся. Я понимаю, что мы пережили стресс. Но я – твоя мать, и я хочу знать правду. Покажи мне свои вены, чтобы я не волновалась, – попросила Вероника. Она подошла к сыну, взяла его за руку и попробовала закатать рукав рубашки. Никита так резко отдернул руку, что Вероника чуть не упала.

– Не смей меня контролировать! – закричал он в ярости. – Я не маленький мальчик, чтобы подтирать мне задницу! Оставь меня в покое! Выйди из моей комнаты!

Вероника от неожиданности сделала несколько шагов назад. Таким Никита никогда не был. Она хотела что-то сказать в ответ, но не смогла. Женщина с плачем выбежала из комнаты.

 

Глава 54

Аркадий собрал группу моделей в полном составе. Он обвел всех девушек взглядом, довольно потер руки.

– Та-а-к! Дела наши идут неплохо, – сказал он, обращаясь к подопечным, – а вы, как я вижу, немного устали.

Девушки зашумели, дружно закивали.

– Я тоже не гуляю, – продолжил Аркадий, – занимаюсь документацией, оформлением виз и другими формальностями. И вот что я решил. Я дам вам две недели отпуска.

Его последние слова заглушили аплодисменты и одобрительные возгласы.

– Подождите! – Аркадий поднял руки вверх, и все притихли. – Я еще не все сказал. Отпуск – это значит полноценный отдых, но не время для обжорства. Я вывесил список тех, кто может забыть об этом и умудриться набрать вес за эти дни. «Списочники» должны будут являться сюда каждые три дня – для контроля веса.

Девушки недовольно зашумели.

– И еще. Сходите в поликлинику и принесите справки о том, что вы не ВИЧ-инфицированные. У меня все, – закончил Аркадий и пошел, чтобы не слышать возмущенных возгласов моделей по поводу того, что они и так уже проходили медосмотр.

Никто не заметил, как от услышанной новости побледнела Диана. Слова Аркадия были для нее неожиданностью и произвели эффект бомбы, внезапно разорвавшейся прямо под ногами. «Конец! Это мой конец!» – мелькнула у нее мысль перед тем, как все вокруг закружилось и девушке стало плохо. Аркадий принес нашатырный спирт, поводил открытым флакончиком у Дианы под носом.

– Не шути так больше, – сказал он Диане. – Вот как раз тебе не надо читать список. Иди домой, отдыхай и ешь все, что заблагорассудится. Тебе точно не угрожает лишний вес.

В поликлинику Диана ехала со смутной надеждой. Она нашла кабинет, где анализы на ВИЧ-инфекцию можно было сдать анонимно. Покидая кабинет, она немного успокоилась: бывают же случаи, когда в лаборатории перепутывают анализы или фамилии. Когда-то она читала в прессе, как ошибочно сделали неверные анализы и полностью здоровому человеку поставили страшный диагноз…

Диана несколько минут находилась в странном оцепенении, когда узнала результаты анализов. Оказывается, у нее СПИД. Это короткое слово перечеркивало все ее будущее.

– Девушка, девушка, – женщина в белом халате потрясла Диану за плечи, пытаясь вывести из оцепенения, – не надо так переживать. Любой диагноз – это еще не приговор. Вы до этого знали, что инфицированы?

– Да, – тихо ответила Диана.

– Когда вы об этом узнали?

Диана отвечала на вопрос, все еще плохо понимая, что с ней происходит. И вдруг к ней пришла спасительная мысль.

– Мне нужна справка о том, что я здорова, – как будто проснувшись, заговорила Диана. – Я – модель, и эта справка – чистая формальность для поездки за границу. Дайте мне такую справку, прошу вас! Через несколько месяцев я вернусь и пойду лечиться. Разве имеет значение для моей работы какая-то бумажка? Я вам заплачу! У меня есть деньги!

Диана открыла сумочку, достала кошелек, но рука женщины мягко остановила ее.

– Об этом не может быть и речи, – сказала она Диане, – вам надо хорошенько обследоваться и пролечиться.

– Я не могу. Я не могу допустить, чтобы об этом узнали у меня на работе и дома.

– Я могу позвонить в одну из частных клиник, – предложила женщина, – там работает моя знакомая. Она хороший специалист, вы у нее подлечитесь, и тогда…

– Я могу договориться с ней о справке? – с надеждой спросила Диана.

– Не буду ничего обещать, но скажу сразу: клиника частная, поэтому лечение придется оплачивать.

– Я согласна, – ответила Диана, решив, что еще не все потеряно.

Девушка собрала дома необходимые вещи, взяла деньги из общей кассы. «Ничего страшного, – утешала она себя, – вернусь из Франции и возмещу все расходы».

Она позвонила Тимуру и Никите и сказала, что срочно должна выехать на две недели в другой город для отработки техники поворотов на подиуме. Тимур был удивлен, но Диана объяснила, что им только что сообщили о том, что при показе подиум будет покрыт каким-то новым материалом.

– Ты думаешь, легко ходить по скользкому покрытию на высоких каблуках, когда ноги путаются в длинном платье, а тебя ослепляют вспышки фотоаппаратов и бьет в глаза прожектор? – говорила она Тимуру. – Ты же не хочешь, чтобы я на подиуме растянулась во весь рост?

– Неужели нельзя провести репетицию в городе? – спросил он.

– Я же тебе сказала, что там покрытие изготовлено по новейшим технологиям, в нашем городе такого материала нет.

– А как называется покрытие?

– Спросил у больного здоровья! – весело произнесла Диана. – Думаю, что и Аркадий точно не знает. Я буду звонить тебе каждый вечер, – пообещала сестра.

…В клинике пахло свежей краской, шпаклевкой и древесиной. По коридору ходили строители в рабочей одежде, они делали ремонт в палатах. У них девушка узнала, где находится кабинет Ирины Владимировны.

– Можно? – спросила Диана, открыв дверь.

– Да, пожалуйста, – ответила ей стройная женщина в синем брючном костюме.

– Вам сегодня звонили, – сказала Диана, подав врачу бланк анализов.

Врач предложила Диане сесть за стол напротив нее. Справа от Ирины Владимировны сидела молоденькая медсестра, которая вклеивала в больничные карточки бланки анализов. Врач подала ей бланк Дианы. Девушка вскинула глаза и внимательно посмотрела на Диану, отчего та почувствовала такую неловкость, как будто стояла обнаженной перед толпой людей.

– Давно у вас обнаружили ВИЧ? – спросила врач.

– Скоро будет два года, – ответила Диана.

– Где и чем вы лечились?

– Я не лечилась.

– Не принимали ретровирусную терапию? – удивилась Ирина Владимировна.

– Нет.

– Лапочка, дай мне чистую карточку, – обратилась врач к медсестре.

Врач заполнила титульную страницу карточки.

– Я могу взять вас на лечение, – сказала врач, – но у нас ремонт. Это ненадолго, но тем не менее в нескольких палатах полный погром. Есть одно место в хосписной палате, там зрелище не для людей со слабыми нервами, но…

– Я согласна, – сказала Диана.

– Побудете неделю, а там закончится ремонт… Так вы действительно профессиональная модель? – Врач оценивающе посмотрела на Диану. – Правду говорят, что на ночном небе так: сначала оно темнеет, а потом на нем загораются звезды, а в шоу-бизнесе – сначала постель, а потом загорается звездочка? – спросила Ирина Владимировна, и на ее лице появилась презрительная гримаса.

Диана вспыхнула от стыда. Ей захотелось послать врача подальше, стукнуть дверью и убежать куда глаза глядят, но она вспомнила о Тимуре. Что она скажет брату? Повторить слова врача, которая была бестактна, не соблюдала обычной врачебной этики, но была права? Диана сдержала себя и почти спокойно произнесла:

– Да, это так. Но меня изнасиловали и заразили этой болезнью.

Доктор сказала, что для начала ей надо хорошенько обследоваться, и написала назначение. Медсестра объяснила, где находится палата № 13. «Очень хороший номер», – подумала Диана, выходя из кабинета.

Она не слышала, как за дверью медсестра спросила:

– Ирина Владимировна, а зачем вы девушку направили в хосписную палату? У нас же есть два свободных места в четвертой палате.

– Чтобы посмотрела, к чему приводят беспорядочные половые связи.

– Но она сказала, что ее изнасиловали.

– Ты думаешь, я ей поверила? Дураков нет! Все эти модели прыгают к мужикам в постель за деньги. Пусть посмотрит и сделает выводы!

– Но это жестоко!

– Жестоко, лапочка, это когда матери умирают от СПИДа, оставляя маленьких детей, или, хуже того, такие больные рожают детей, уже обреченных при рождении, – сказала Ирина Владимировна и швырнула жалостливой медсестре карточку.

 

Глава 55

Никита отпросился с занятий и пошел домой. С самого утра его мучила тошнота. В институтской столовой он купил чай и булочку со сгущенкой, но после первого глотка его так затошнило, что он едва добежал до туалета. На лекции разболелась голова, и он зашел в медпункт, чтобы взять справку.

Никита ехал домой, когда ему позвонила Диана и сообщила, что уезжает на пару недель.

– Я хочу увидеть тебя перед отъездом, – сказал Никита. – Не можешь же ты уехать, не попрощавшись?

– Прости, но так получилось, – ответила Диана и объяснила причину поспешного отъезда. – Ой, прости, уже пришел водитель автобуса, мы сейчас отправляемся. Я тебе вечером позвоню. – И девушка выключила телефон.

Никита решил отлежаться дома в спокойной обстановке, выспаться и о своем недомогании ничего не говорить матери. Он лег в постель, с головой укрылся. Наверное, все в детстве так прятались от своих страхов, одеяло было спасением и от грозы с молнией, и от привидений, и от жуткой темноты. Если бы сейчас можно было вот так спрятаться под одеяло и забыть о том, что ты наркоман, живущий одним днем и имеющий всегда одну цель – заполучить заветный шприц с чудодейственной жидкостью! А слово какое обидное – «наркоман»! Звучит как ругательство, хуже любого отборного мата. Этим словом пугают детей: «Не ходи туда, там наркоманы!» Бабушки шагают в ногу со временем, выбирая страшилки не о Бабе-яге или трехглавом змее, а о наркомане. Жильцы в подъезде, увидев использованный шприц на окне, возмущаются: «Развелось наркоманов!» Под окнами дворник в перчатках собирает шприцы и, бросив недобрый взгляд на окна, обязательно скажет: «Чтоб вы сдохли, чертовы наркоманы!» И все они правы. Разве может нормальный человек украсть дома украшения, деньги, продать за дозу ноутбук, книги, посуду, свою одежду? Нормальный не сможет, а наркоман – легко. Нормальному человеку никогда не понять наркомана, который воспринимает музыку, цвета`, время, ощущения по-другому, не в черно-белых тонах, а радужно, в экстазе и с эйфорией. Нормальный человек думает о разных вещах: как заработать себе на новый холодильник, на нормальный отдых, в конце концов, на новые сапоги. И живет он тускло и незаметно, зато придерживаясь всех принципов морали и правил жизни, которые сам для себя придумал. У наркомана совсем другая жизнь. Да, есть осознание, что ты – отброс общества, что у тебя нет моральных правил, нет ни принципов, ни совести. Нормальный человек считает: наркоман болен, он не понимает, что стал на скользкий путь, по которому катится вниз, совершая аморальные поступки, и конечная цель его падения – смерть в молодом возрасте. И тогда нормальный человек пытается доказать, что наркомания – это плохо, словно у наркомана нет своих мозгов. А все не так! Разве он, Никита, не осознает, что он наркоман? В отличие от алкоголика, у него мозги всегда работают. Больно, грустно и досадно знать, что ты ненормален, ты – наркоман, но что делать, если все мысли и желания сводятся к одному – принять дозу. Первая мысль после пробуждения – доза, завтракаешь и думаешь о ней, на занятиях в голову ничего не лезет, кроме желания испытать кайф. И даже когда рядом Диана, этот светлый ангел, в подсознании сидит мысль о желанной дозе. Алкоголик и тот может спокойно отработать день, а вечером наклюкаться водки до потери сознания, а наркоман думает о дозе постоянно. Нет силы, которая могла бы отвлечь от этой навязчивой идеи. Одинокий путник, странствующий в пустыне без воды, может отвлекаться, думая, например, о своей прошлой жизни, и идти дальше. А наркоман не сделает и шага вперед, не вспомнив о наркотиках, словно эту мысль, как зернышко, посеяли в его мозгах, оно проросло и уже никуда не может исчезнуть. Эта мысль отодвигала в необозримое будущее мечту о дипломе врача и собственной частной клинике. Было горько и обидно, но мечта о дозе – сильнее всех остальных. Она затмевала будущее, если оно, конечно, наступит. О нем не хотелось думать. У всех наркоманов одно будущее – преждевременная смерть, и, как сказал Ян, вопрос только в том, когда и как. С этим можно было бы смириться, если бы не Диана. Она словно весенняя свежесть, словно ангел, сошедший с небес, рядом с ней хотелось быть лучше и чище. Когда Никита видел Диану, его охватывала непреодолимая жажда чувствовать ее руки, смотреть в необычные глаза, слышать голос. Только ради нее можно изменить весь уклад своей жизни, отказаться от дозы, избавиться даже от мысли о ней и начать все с нуля…

– Привет, братец! – прокричал Ян в телефонную трубку. Никита недовольно поморщился. Что за привычка кричать так, будто вокруг него только глухие?

– Здорово, – ответил Никита.

– Я звоню по поводу долга, – без предисловий сказал Ян.

– У меня пока нет денег, но я что-нибудь придумаю.

– У отца просил?

– Созванивался с ним, говорит, что у него новая семья и он не имеет возможности мне помочь.

– А ты ездил к нему?

– Нет. А зачем?

– Может, там не бедствуют, а нормально живут. Поехал бы, присмотрелся, что, где и как лежит, – посоветовал Ян.

– Нет особого желания его видеть, – признался Никита. – Впрочем, меня никто туда не звал.

– Надо шевелиться, – сказал Ян. – Я мог бы подождать еще немного, но здесь такое дело… Васёк ласты откинул.

– Когда?

– Сегодня ночью. Мы с ребятами хотим проводить его как подобает, купить огромную корзину белых роз. Принято у нас прощаться с товарищами. Понял?

– Ясно, – вздохнул Никита и почесал затылок. – Ян, приезжай ко мне, заберешь телевизор из моей комнаты.

– Опять? – взвыл Ян.

– Тебе же надо срочно? – спросил Никита и, не дождавшись ответа, добавил: – Только давай быстрее, пока матери нет дома. Да, и прихвати мне один «чек».

Никита быстро выключил телефон, чтобы Ян не передумал. Он не закончит так, как Васёк. У него есть Диана, и надо сделать все, чтобы быть рядом с ней, тем более что она будет отсутствовать две недели. Это будут дни перемен в его жизни. Когда вернется Диана, он станет уже другим, а о прошлом будет вспоминать как о кошмарном сне. Будет больно и тяжело, но ради этой светлой девушки можно выдержать любые испытания, не только ломку.

 

Глава 56

В палате с несчастливым номером одна кровать была свободна, а две другие занимали лежачие больные. Диана поздоровалась, ей ответила худенькая женщина, представившись Верой. Трудно было определить, сколько ей лет. Женщина была в платке, а худое, серого цвета лицо с бесцветными губами и дряблой кожей ничего не говорило о ее возрасте. Было заметно, что болезнь отобрала свежесть молодости и прибавила годы, поэтому ей можно было дать и двадцать пять, и все сорок. Диана разложила свои вещи на свободных полках шкафа, пытаясь делать это тихо, – рядом на кровати, отвернувшись лицом к стенке, спала женщина. Диана открыла тумбочку, чтобы положить туда массажную расческу, но нечаянно ее уронила. От звука упавшего на пол предмета женщина зашевелилась.

– Люда, просыпайся, – окликнула ее Вера, – нашего полку прибыло.

Женщина обернулась и увидела Диану, которую охватил неподдельный ужас. Распухший нос женщины, весь покрытый ранками, был черного цвета, а все лицо усыпано большими волдырями, будто тело лягушки, только эти красные вздутия местами потрескались и образовали язвы, из которых сочился гной. Наросты были даже на веках, отчего женщине пришлось чуть откинуть голову, чтобы рассмотреть Диану.

– Не бойся, – хрипло сказала больная, – моя рожа – это еще не самое страшное.

– Зачем ты так, Люда? – упрекнула ее Вера. – Человек только лег в больницу, а ты ее пугаешь.

– Лежи уже, жалостливая ты наша, – отозвалась Люда. Она приподнялась, подложила под спину подушку и прислонилась к стене. – Меня зовут Люда, – сказала она, обратившись к Диане.

– Диана, – ответила девушка, не в силах оторвать взгляд от изуродованного лица женщины.

– Красивое имя, – сказала Люда. – И сама красавица, не то что я, чудовище из фильмов ужасов. И как ты попала в эту палату?

– Временно, – сказала Диана, усевшись на кровать. – Пока там делают ремонт.

– А с каким диагнозом?

– Ну чего ты прицепилась к девушке? – возмутилась Вера. – Посчитает нужным, сама все расскажет. Диана, подойди к моей тумбочке, там есть фотография. Хочешь посмотреть, какой я была несколько месяцев назад?

– Хочу, – ответила Диана, бросив взгляд на женщину в платке.

Диана достала небольшого формата фотографию. Обычно такие делают на паспорт. На нее смотрела совсем другая женщина: молоденькая блондинка с приятным открытым взглядом, большими живыми глазами, полными губами и тонким ровным носом. Диана перевела взгляд на Веру. Искривленный набок нос, припухшие глаза, бесцветные губы…

– Не похожа? – спросила Вера.

– Нет, – честно ответила Диана.

– Конечно, химиотерапия изменила меня, забрала волосы. У меня были красивые волосы…

– Не химия у тебя отобрала здоровье, а твой Андрюша, – вставила Люда. – Ты лучше расскажи Диане о своем «любимом», – хихикнула Люда.

– И расскажу, – согласилась Вера. Она попросила положить фотографию на место, заметив, что это у нее единственное оставшееся фото. – Моя история начинается с того дня, когда я оставила маму одну в деревне и поехала искать красивую жизнь в большом городе. Мне всегда казалось, что в городе люди лучше, чем в деревне, и что одеваются они лучше, и живут в свое удовольствие. Захотел пойти в кино или театр – пожалуйста! Хочешь ходить на плавание в бассейн – на здоровье, а в выходные вообще делать нечего, лежи себе у телевизора и плюй в потолок.

– Размечталась! – хмыкнула Люда.

– Приехала, а у меня здесь знакомых – ни одной живой души. Остановиться негде, диплома нет, но руки рабочие пригодились. Устроилась я на вокзале пирожками торговать. Платили копейки, на еду хоть как-то могла заработать, а чтобы жилье снять, никак не получалось.

– Где же вы жили? – спросила Диана.

– Можно на «ты». Это только кажется, что я старая, а мне лишь двадцать два, – сказала Вера и продолжила: – Жила на вокзале: ни помыться, ни поспать. Но я же упрямая, все равно, думаю, добьюсь хорошей жизни. И тут встречаю землячку. Она меня забрала к себе на квартиру, отмыла, напоила, накормила и спрашивает, хочу ли я жить так, как она. Я посмотрела: квартира хоть и однокомнатная, но все в ней по-современному, холодильник полон продуктов, на полу – дорогой ковер, сама она вся в золоте. Кто же не хочет такой жизни?

– Ты лучше не о ней, а о своем Андрюше расскажи, – вставила Люда.

– И расскажу, – ответила Вера. – Словом, стала я проституткой. Думала, насобираю денег, сниму жилье, пойду на работу или учиться, а оказалось, что попала в капкан, из которого не выбраться. Конечно, я не голодала, нам сняли квартиру, одели. Жизнь не была сладкой, но я все равно мечтала о любви, о своем парне. И знаешь, Диана, чудеса бывают на земле!

– Одно из чудес света – твой Андрюша! – снова перебила ее Люда.

– Он был одним из моих клиентов, – продолжала Вера, не обращая внимания на колкости соседки. – Это было как вспышка света на темном небе! Я влюбилась в Андрея с первого взгляда. Ты не думай, что проститутки без чувств, без эмоций, без желаний. Все у меня было: и свидания под луной, и страстные ночи, и признания в любви. Он знал, кто я, и тем не менее сделал мне предложение. Ты можешь представить мое состояние, когда я впервые вошла в его огромный дом и Андрей мне сказал, что я теперь здесь хозяйка?!

– Из грязи да в князи! – хихикнула Люда.

– Мы поженились, и в качестве подарка Андрей вручил мне колечко и сережки из белого золота с бриллиантами. Я думала, что живу в сказке, которая никогда не кончится! – Вера улыбнулась, и Диана заметила, что у нее нет многих зубов. – Мое счастье было полным, но очень коротким. Однажды я почувствовала себя плохо, и муж отвез меня к своему знакомому врачу для обследования. Я сдала все анализы и в тот же день тайно поехала к гинекологу. Доктор сказал мне, что я беременна. Я не спешила признаваться Андрею, что у нас будет ребенок, а ждала удобного случая. В тот фатальный день мы собирались идти в театр. Я никогда не была в театре, потому начала готовиться заранее. Сшила вечернее платье – длинное синее, с белым шлейфом, купила кожаные синие туфли на очень высоких каблуках, а утром побежала в парикмахерскую. Под вечер я уже похаживала перед зеркалом в обновках и украшениях, подаренных мужем, а в маленькой сумочке лежала справка от гинеколога. После спектакля я планировала в качестве подарка поднести Андрею справку от врача.

– Если бы сказала вовремя, все могло быть иначе, – выдохнула Люда. Наверное, она знала эту историю наизусть, и ей не терпелось что-то вставить.

– Возможно, – вздохнула Вера. – Но мне кажется, что от судьбы не уйдешь. Пришел муж, я бегу ему навстречу такая счастливая, сияющая, красивая. Смотрю, а он весь кипит от гнева, а в руках держит какие-то бумаги. «Ты, – кричит он, – заразила меня СПИДом!» Я думала, что ослышалась. Оказалось, что врач сделал мои анализы, а потом обследовался Андрей.

– Ты успела сказать ему о ребенке? – спросила Диана.

– Держи карман шире, – с иронией в голосе произнесла Люда.

– Он ударил меня по лицу, – тихо сказала Вера. – А потом схватил стул, который стоял в прихожей, массивный такой, с гнутыми металлическими ножками… Я только помню дикую боль в спине… и ничего больше.

– Он тебя побил? – осторожно спросила Диана.

– Если бы! – вмешалась Люда. – Он хотел убить ее! Представляешь, он сломал ей позвоночник, а потом стулом бил по голове. Решив, что забил до смерти, этот зверь ночью вывез ее и выбросил в кусты за городом.

– Ужас! – вырвалось у Дианы.

– Меня заметил водитель, остановившийся, чтобы сходить по малой нужде. Он вызвал «скорую», и меня привезли в больницу. Медсестра из «скорой» оказалась честным и добрым человеком. Она сняла с меня украшения и держала у себя, пока я не пришла в сознание, – сказала Вера.

– Не верю я в ее благие намерения, – произнесла Верина соседка. – Думала, что ты сразу умрешь, а драгоценности достанутся ей.

– Может, и так, – согласилась Вера и продолжила: – Никто же не думал, что я выживу после таких побоев, а я вот благодаря той сестричке выкарабкалась, вернулась с того света. Она, Диана, сдала в ломбард кольцо и сережки, а меня поместила в эту клинику. Здесь меня прооперировали, но на ноги поставить так и не смогли.

– Вы хотите сказать…

– Да, Дианочка, я никогда не смогу ходить.

– Его посадили в тюрьму?

– Что ты! Не желая того, я наказала его страшной болезнью, – сказала Вера. – Приходили из милиции, но я сказала, что на меня напали хулиганы. О какой тюрьме может идти речь?! Я безумно любила Андрея. И даже сейчас не хотела бы, чтобы он умер от СПИДа за решеткой. У него есть деньжата, пусть лечится и живет столько, сколько ему осталось.

– А ребенок? – спросила Диана.

– Я потеряла ребенка. Сначала мне было очень жаль, что его не стало. Думала, что рожают детей и инвалиды, а потом решила: это даже хорошо, что малыш не родится, ведь он был бы ВИЧ-инфицированным. Как бы он жил и сколько? Такие детки не доживают до совершеннолетия.

– Я не знала, – смутилась Диана.

– А потом у меня обнаружили рак, я прошла курс химиотерапии.

– Вы больше не видели своего мужа?

– Мужа? – Вера слабо улыбнулась. – Он уже оформил развод. Андрей приходил ко мне один раз. Дал мне денег на лечение, я даже не успела его поблагодарить – он поспешил сказать, что это откупные за мое молчание и что я его больше не увижу. На этом моя история не закончилась, – сказала Вера. – Я позвонила матери, она приехала ко мне, узнала, что у меня СПИД, у нее случился сердечный приступ, и она умерла. Представляешь, Диана, каково матери – царство ей небесное! – перенести это зрелище, когда она увидела меня лысой, с выбитыми зубами, парализованной! Но она не смогла пережить, услышав о СПИДе. Такое ощущение, что я больна проказой или чумой.

– Значит, я тоже прокаженная, – сказала Диана, тронутая рассказом Веры.

– У тебя тоже…

– Да, – вздохнула Диана.

Разговор прервал приход медсестры. Она вкатила инвалидную коляску и помогла сесть Люде.

– На перевязку! – сказала женщина.

И только сейчас Диана заметила, что у Люды на одной опухшей ноге покраснение и наложена повязка. Вскоре Диану пригласили на обследование.

 

Глава 57

Вероника приготовила завтрак, поставила на стол две тарелки – себе и сыну. Был выходной день, но как назло спать не хотелось, и она поднялась рано. Вероника не стала наполнять тарелки, а пошла в комнату сына, чтобы посмотреть, проснулся ли он. Собралась постучать в дверь, но она оказалась незапертой. Никита спал в футболке и брюках. Вероника вошла в комнату, и ее взгляд застыл на обнаженной руке сына. На венах были следы от уколов, а около предплечья лежал кусок бельевой веревки, которая служила жгутом. Вероника с ужасом подняла с пола использованный шприц. Она так и стояла в оцепенении со шприцем в руках, не в состоянии оторвать глаз от исколотой руки сына. Никита, почувствовав на себе взгляд, открыл глаза.

– Это ты, ма? – сонно спросил он.

– Что это? – Голос матери был глухим, каким-то чужим.

– Это? – Никита поднял голову, оглянулся вокруг и все понял: он забыл ночью запереть дверь. – Теперь ты все знаешь…

– Ты… Ты употребляешь наркотики? – Вероника едва ворочала языком. Во рту мгновенно пересохло, а горло сжали спазмы.

– Как видишь. – Никита потянулся, сел на кровати. – Твой сын не оправдал твоих надежд. И называй вещи своими именами. Я – наркоман! Не больной, не наркозависимый, а обычный наркоман, отброс общества и вообще дерьмо!

– Я… Я не могу поверить…

– Что твой сын – наркоман? Придется!

– И… Давно?

– Какая теперь разница?! – раздраженно сказал Никита. – Давай без допросов. Хорошо?

– Хорошо, – немного овладев собой, отозвалась Вероника. – Но тебе надо пройти курс лечения. Я договорюсь с врачами…

– Я принял решение: никаких врачей. С сегодняшнего дня я не буду принимать наркотики. Устраивает?

Вероника села рядом с сыном, обняла его, прижала к себе.

– Сынок, все люди делают ошибки, ты тоже не исключение. Главное признать это и вовремя остановиться. Я твоя мать, я родила тебя и дала себе слово стать самой лучшей матерью. К сожалению, я не стала такой, и в этом моя ошибка. Мы наделали глупостей, а теперь вместе постараемся исправить их. Не отталкивай меня, и я буду рядом с тобой. Вместе мы справимся. Ты мне веришь?

– Да, – ответил Никита.

– Что ты думаешь делать дальше?

– Я готов пережить ломку дома.

– Может быть, ее не будет?

– Будет. Мне говорили, что ломка при героиновой зависимости самая страшная, но я готов все выдержать, – заявил Никита, подумав о Диане.

– Я буду рядом с тобой. Сейчас я позвоню по телефону заведующей и попрошу отпуск на десять дней, – рассуждала Вероника. – Думаю, что надо проконсультироваться у нарколога.

– Я же сказал: никаких врачей! Я сам справлюсь! – нервно воскликнул Никита. – Если ты позвонишь наркологу, то я вообще уйду из дома!

– Хорошо, я просто буду рядом с тобой в тяжелую минуту. А теперь пойдем завтракать.

– Не хочу, меня тошнит, и нет аппетита.

– Тогда и я не буду, – сказала Вероника. – Принесу тебе минералки.

Вероника дала сыну воды. Она заметила, что исчез телевизор, не появился на своем месте ноутбук, но решила не нагнетать обстановку. Это все пустяки по сравнению с тем, что случилось с ее сыном. Сейчас надо набраться спокойствия, чтобы вместе пережить его боль.

– Ты еще пишешь книгу? – спросила она.

– Да.

– Ты обещал мне дать почитать, – напомнила она.

– На столе лежит лист с последними записями, – сказал Никита. – Прочитай мне, а то я уже забыл, о чем писал.

– Сам написал и забыл?

– Мама, ни о чем не спрашивай. Просто читай вслух.

Вероника села удобнее в кресло напротив сына и начала читать.

«Черный тополь.

Я помню, как возводился этот дом. Я был совсем ребенком, маленького росточка, когда строители начали рыть котлован под фундамент. Я был маленьким и беззащитным, всегда дрожал листочками, когда около меня крутился мощный бульдозер, рычали машины и бегали строители. Но люди заметили меня и пожалели. Я выжил после возведения дома, а потом напротив него начали строить ряд гаражей. Хозяин гаража, около которого я рос, тоже пожалел меня, хотя я находился почти у ворот и мешал проезду. Хозяину нужно было изловчиться, чтобы попасть к своему гаражу на мотоцикле с коляской, но он любил меня. В знойное лето он приносил из дома ведро воды и давал мне напиться. С каждым годом я рос, становился более могучим и сильным. Я любил своего хозяина. Когда палило солнце, я закрывал его своей тенью. Ему нравилось сидеть в моей тени на табурете. Он сидел даже тогда, когда лил дождь, – я прятал его от дождя. Я прожил много лет и многое увидел на своем веку. Я видел, как одни жильцы выезжали из дома, другие – заселялись. Я видел беременных женщин, а потом наблюдал, как растут их дети. Я видел смерть жильцов дома. Покойников в гробу часто ставили для прощания под моими ветками, и я затихал вместе с людьми в их скорби. В один из дней я затрепетал каждым листком, увидев в гробу своего друга. Плачут ли деревья? Никто этого не видел, но они умеют плакать. Я – живое существо. И пусть я не наделен языком, но и не лишен чувств боли, скорби, печали и счастья. У меня нет вен и артерий, но по моим клеткам тоже течет целебная жидкость».

– Я поражена, – сказала Вероника. – У меня просто нет слов! Как можно смотреть на мир взглядом черного тополя?

– Ты читай, читай дальше, – подгонял Никита.

– «Через какое-то время около гаража появился новый хозяин. Я сразу почувствовал его черную душу. Мужчина часто ходил вокруг меня, оглядывая со всех сторон. Мне становилось страшно, и мои листочки мелко дрожали. Однажды он принес топор и срубил часть коры возле моих корней. С каждым ударом топора я вздрагивал. Мне хотелось кричать от боли, но у меня нет голоса. Мне было так больно, как больно было бы человеку, у которого заживо сдирают кожу. Но он не мог слышать мою боль, этот бессердечный человек. Ветер дул на мои раны, и боль немного утихала. Я знал, что вскоре умру. Скажете, деревья не умирают, они засыхают. А если бы вам не давали воды? Вы бы тоже медленно и болезненно умирали от жажды. Лучше бы уже он сразу зарубил меня топором! Шли дожди, мои могучие корни жадно впитывали из земли влагу, а я не мог пить! Можете представить: перед вами стоит сосуд с прохладной водой, а вам не дают напиться? Перед тем как засохнуть и упасть на землю, плакал каждый мой листочек, а жестокий человек ходил вокруг, довольно посматривая на мои ветки. Однажды начался ураган, и я умолял ветер, чтобы он помог мне быстрее отмучиться, вырвав меня из земли с корнем. Ветер выл, трепал мои ветки, но у него не хватило сил – слишком крепко я врос корнями в жизнь. Я умираю. Медленно. Каждый день понемногу. Мне уже не страшно умереть, но я люблю жизнь! Я люблю вас, люди!» – дочитала Вероника и вытерла слезы.

– Не могу, – сказала она. – Никита, я не думала, что ты способен так тонко чувствовать. Никогда бы и в голову не пришло, что я могу плакать от жалости к дереву. Ты уже придумал название своей книги?

– Я назову ее «Власть жизни и смерти», – ответил он. – Возможно и такое название – «Я подарю тебе жизнь», – прибавил он.

Никита потерял счет времени. День сменялся ночью, но он был вне времени. Он подолгу чихал, икал, у него текло из носа и глаз. Он блевал даже тогда, когда не было чем. Дико болел от спазмов желудок, но он не мог ни пить, ни есть. Его мучила нестерпимая боль во всем теле, какая-то невидимая сила выкручивала суставы. Он кричал, когда мышцы рук и ног сводило от судорог. Сплошная дикая боль! Он стонал, когда тело переставало его слушаться и корчилось в спазмах. Он пытался двигаться, потому что не мог лежать на месте, но руки и ноги не подчинялись ему, они выворачивались в суставах, и он натыкался на мебель, больно бился и опять кричал от боли. Никита не хотел, чтобы кто-то смотрел на его муки, и попросил мать не заходить к нему в комнату.

– Я не брошу тебя, – плача, говорила Вероника.

– Прошу тебя, – умолял он, – выйди и запри меня в комнате, иначе я сорвусь, убегу и уже больше не выдержу.

Вероника принесла ему два ведра. Одно поставила на балконе.

– Это будет твой туалет, – сказала она.

Второе пустое ведро она оставила около кровати. На столе, где когда-то стоял ноутбук, Вероника поставила вазу с яблоками и печеньем и несколько пластиковых бутылок с минеральной водой.

– Я буду просить выпустить меня, – сказал Никита, тяжело дыша, – не открывай ни при каких моих мольбах.

Вероника молча кивнула.

– Не выпускай меня, даже если я буду стучать в дверь, – добавил он. – Если буду что-то обещать – не верь мне, все равно обману, ведь я наркоман.

– Я все поняла, – прошептала она, – я знаю, ты сильный, ты справишься.

– Мама, – остановил ее Никита, – если ты меня пожалеешь… жалостью ты можешь меня угробить.

– Я тоже выдержу, – пообещала Вероника и улыбнулась.

Она вышла и повернула ключ в замке.

…Океан боли и абсолютная невозможность расслабиться. Ему хотелось заснуть, но он не мог отключиться. Вместо привычного расслабляющего кайфа – нечеловеческая боль. Раздражало все: мебель, гул за окном, ведро около кровати, и даже сам он был раздражителем. Боль. Стул, брошенный со злостью в дверь. Ночь или день? День или ночь? Вода. Рвоты. Забвение или потеря сознания? Нет ощущения реальности. Реальность – это сплошная боль.

– Открой! – Никита начал бить в дверь непослушными ногами. – Мама! Открой, не то я выброшусь из окна!

– Нет! – твердое за дверью.

– Я не могу быть здесь один! Иди сюда!

– Нет!

– Мне больно! Я не могу! Не могу больше!

Никита упал на пол, начал биться головой. Боль стала сплошной, не оставив ни клеточки, свободной от нее…

Из чего состоит тело? Говорят, из воды… Не осталось сил, нет никаких желаний. Жить не хочется. Зачем жить? Покончить с собой? Тоже нет желания. Полное безразличие. Надо сходить в туалет, но не хочется вставать. Во рту пересохло, но к воде надо еще дойти на ватных ногах. Лучше не пить. За дверью плачет мать. Ее жалко. Надо бы пожалеть, но и на это нет ни сил, ни желания. «Белый» не выходит из головы, а она, голова, тоже стала вялой, как и его тело. Доносящиеся с улицы звуки кажутся приглушенными, как будто он под водой. О чем-то спорят мужчины под окном, слышны их слова, но содержание не доходит до сознания. На потолке ползает сонная муха. Ей не нужен порошок, а ему, если бы кто принес, пригодился бы. Кажется, он погружен в свои мысли, хотя в действительности их нет, как нет желаний и чувств.

Звонит Диана, он ей механически отвечает – плохо работает сознание.

– Люблю тебя, – говорит на прощание.

Никита знает, что только ее звонки могут дать ему силы все это вынести. Когда же она еще позвонит? Как узнать, если нет ощущения времени?

 

Глава 58

Диане жалко было расставаться с Верой, которую переводили в онкологическое отделение. Женщине сказали, что ей необходимо пройти еще один курс химиотерапии. Вера не плакала, хотя прекрасно понимала, что с ней. Диана сложила ее вещи в чемодан.

– Дианочка, – сказала Вера на прощание, – ты не падай духом. Из любой ситуации есть выход, нужно только найти его. Тебя подлечат, и все у тебя наладится. Говорят, что только в абсолютной темноте можно понять, что такое свет. Я поняла это, но, жаль, поздно, а у тебя все впереди. Не впадай в отчаяние, ты еще найдешь свою половинку. И детишки у вас будут…

– …Больные СПИДом, – вставила, кашлянув, Люда. – Родятся, света божьего толком не увидят, а уже умирать пора.

– Люда, – сказала Вера, – знаешь, в чем твоя беда? Ты – злая. Не слушай ее, Диана, это она от отчаяния стала такой.

Веру отвезли, а Диана спросила у Люды:

– У тебя есть родные?

– Есть. Трое деток, которые скоро останутся сиротами.

– Зачем ты так? Говорят, здесь работают очень хорошие специалисты.

– Ты посмотри на меня! Что на мне осталось от человека? А это ты видела? – Люда размотала бинт на ноге. – Подойди и посмотри. Иди, не бойся!

Диана подошла ближе и невольно вскрикнула, увидев огромную незаживающую гнойную рану на ноге. Она была настолько глубокой, что виднелась белая кость.

– Что это? – спросила испуганно.

– Саркома Капоши, – сказала Люда. – А все началось с обычной ВИЧ-инфекции.

– И давно… началось?

– СПИД обнаружили у меня в роддоме, когда я рожала последнего мальчика. До этого и не знала, что инфицирована. То, что часто болеть начала, замечала, но в больницу не ходила. Я мать-одиночка, когда мне по врачам ходить? Надо было работать, чтобы детей прокормить и одеть. У меня была двухкомнатная квартира, доставшаяся мне после смерти родителей, хорошая работа, но не везло в личной жизни. Думала, что дети – это мое счастье, а оказалось, что родила их и оставлю на муки, – вздохнула Люда. – Кому они теперь нужны?

– А с кем они сейчас?

– В детском доме, – ответила Люда. – Когда у меня обнаружили саркому, я продала квартиру и купила небольшую комнатку в общежитии. Думала, на вырученные деньги смогу вылечиться. Глупая! Лучше бы детям оставила эту квартиру! Куда они пойдут после детдома?

– Вы еще выздоровеете, – сказала ей Диана, чтобы хоть немного утешить.

– Девочка моя, ты еще не знаешь, что такое СПИД. Это страшная болезнь, от которой невозможно избавиться, – я точно знаю, насмотрелась на таких больных. Они живут, зная, что даже насморк может их убить.

– А лечение?

– Лечение продлевает их муки, – хмыкнула Люда. – А ты знаешь, где его подхватила?

Диана, не зная почему, рассказала Люде всю правду.

– О-о-о! Да у тебя тоже положение никудышнее, – покачала головой Люда.

– Почему?

– Рано или поздно эти богатые дядюшки тебя найдут и отомстят за то, что ты их заразила.

– Но не я же их, а они меня инфицировали, – испуганно сказала Диана.

– Ты сможешь им это доказать? Или ты думаешь, что они будут проводить расследование? Для таких человеческая жизнь стоит копейку. Найдут и сделают с тобой хуже, чем муж с Верой!

– Я… Я об этом не думала, – растерянно произнесла Диана.

– Так подумай! Тебе надо брать ноги в руки и ехать в глухую деревню, затаиться там и сидеть, как мышка в норке! – посоветовала Люда.

Диана вечером собрала вещи.

– Ты куда? – спросила Люда.

– Домой.

– Там же охрана.

– Охрана следит, чтобы не заходили посторонние, а я иду на выход.

Люда собиралась ее спросить еще что-то, но Диана попрощалась и быстро ушла. Она позвонила по телефону Никите, перебросилась с ним несколькими общими фразами. Он отвечал ей неразборчиво и невпопад. Девушка решила, что он занят, и попрощалась. Она подъехала к дому на такси.

– Тимурчик, ты где? – спросила она, позвонив брату из машины.

– Уже на работе. Как ты?

Диана ответила, что очень занята и позвонит позже. Она поднялась в квартиру, открыла коробку, где лежали их сбережения, положила туда почти все оставшиеся у нее деньги. Она обвела взглядом комнату, о которой они с Тимуром так долго мечтали. Сердце заныло от боли и печали, которые накатили тяжелой волной и готовы были задушить ее в своих жестоких объятиях. На глаза навернулись слезы, в горле застрял комок обиды за несправедливость жизни, которую она так любила. Времени было маловато – внизу ожидал таксист. Диана открыла кошелек, пересчитала оставшиеся деньги и окинула прощальным взглядом свою квартиру.

– Тимурчик, прости, – прошептала она, давясь слезами. Диана погладила ладонью покрывало на кушетке брата и, не оглядываясь, выбежала из помещения. Она не любила прощание, даже когда отлучалась ненадолго…

В гостинице Диана оплатила свое проживание на неделю вперед. Она сказала, что, возможно, пробудет дольше, но конкретно пока не знает. Попросила не тревожить и никому не говорить о своем пребывании.

Номер Дианы был на третьем этаже, окна выходили во двор. Ей нужны были уединение и тишина, и этот номер ее полностью устраивал. Она положила в холодильник пакеты с обезжиренным кефиром, пакет с яблоками, поставила бутылки с минеральной водой. После того как одежда заняла свое место в шкафу-купе, Диана подошла к окну.

Отсюда был виден двор. Трехэтажные дома образовывали прямоугольник, посредине которого, словно памятник довоенному времени, притих деревянный дом. Он абсолютно не вписывался в архитектуру пусть старых, но отреставрированных кирпичных домов. Когда-то такой дом, наверное, давали генералам или госчиновникам за определенные заслуги перед Родиной. Дом был немаленьким. Высокие деревянные ступеньки, две колонны, подпиравшие крышу навеса над крыльцом, окна со ставнями, стены – все было из дерева и окрашено красным. Было заметно, что краска старая, местами облупилась, и от этого создавалось впечатление, что весь дом покрыт чешуей. Наверное, жители очень любили свое жилье и отказались от переезда в новостройку. Так и стоял он, как памятник прошлому, доживая свой век среди крепких кирпичных зданий. Дом, будто изгнанник, упрямо не хотел разваливаться, охраняя покой своих преданных жителей. Его не окружал забор, и дом был как инородное тело, притаившееся среди многоэтажных домов. Наверное, ему грустно и одиноко быть таким маленьким и незащищенным в шумном мегаполисе. Точно так же чувствовала себя Диана, принявшая, как она думала, единственно правильное решение в своей жизни.

 

Глава 59

Единственной радостью в жизни Никиты были звонки от Дианы. Каждое утро она посылала ему сообщение: «С добрым утром, любимый!» Это нехитрое коротенькое послание ложилось бальзамом на душу, вливало в него струю оптимизма. Никита оживлялся, шел на занятия, но через пару часов опять впадал в глубокую депрессию. Мир казался пустым и серым, ничто не радовало – наоборот, раздражало. Он не мог спокойно смотреть на преподавателей, его злили глупые шутки однокурсников, еда в столовой была невкусной, пресной и воняла. Он уходил с занятий и возвращался домой. Хотелось спать, но заснуть он не мог. Когда в животе начинало урчать, отправлялся на кухню, что-то жевал без аппетита, его тошнило, часто рвало, и он опять запирался в своей комнате.

Постоянно думал о наркотиках. Что бы он ни делал, желание уколоться не покидало его ни на миг. В мозг словно кто-то вбил гвоздь, напоминавший о себе каждую секунду не болью, а желанием принять дозу. Хотелось вытащить этот гвоздь, который вредил, отравлял его существование, превратив жизнь в сплошной кошмар. Он был как заноза, которая хоть и не доставляет особенной боли, но раздражает и мешает, однако избавиться от нее невозможно. Он пытался думать о чем-то другом, но от этого «гвоздь» лишь сильнее впивался в воспаленный мозг. Никита ненавидел себя, и от этого становилось еще более тоскливо. Он не писал свою книгу. Как можно что-то сочинять, если в голове сплошная пустота, заполненная одним желанием?

Вечером звонила Диана. Ее голос наполнял теплом изнывающую и страдающую душу Никиты. Ему хотелось слышать его всегда, всю жизнь, но уже через несколько минут подсознание напоминало: доза. Он разговаривал с Дианой, а этот нестерпимый назойливый «гвоздь» пульсировал желанием в мозгу. Никите казалось, что он не выдержит такого испытания. Легче выброситься в окно: несколько секунд невыносимой боли – и никакого «гвоздя» и его желания. Но он вспоминал о Диане, думал о ее тонких нежных руках, вспоминал глаза, в которых можно было утонуть, – и она, робкая, несмелая, как первый весенний теплый и легкий дождь, удерживала его в этом мире. Ему нужно было избавиться от губительного желания, но сам он не мог справиться.

Когда Никита позвонил Яну и предложил пойти на лечение в больницу, тот, на удивление, сразу согласился.

– Я иду лечиться в отделение, – сказал Никита матери, – но при одном условии.

– И какое же условие? – спросила Вероника. Она уже почти успокоилась, когда сын дома перенес ломку и перестал исчезать по ночам.

– Не мешай мне, не приходи ни ко мне, ни к врачам, я сам справлюсь.

– Хорошо, если ты так хочешь, – сказала она, – только пообещай мне звонить.

В палате были такие, как и они, наркозависимые, потому Ян и Никита не чувствовали неловкости. Они оба пришли в больницу с надеждой…

Диана почему-то перестала отвечать на звонки. Утром она, как обычно, прислала Никите эсэмэску, а вечером не позвонила. Он не мог найти себе места. Пошел к медсестре и попросил успокоительное. Никита набирал номер Дианы целый вечер, но у нее был выключен телефон. Всю ночь он не сомкнул глаз, пытаясь дозвониться ей. Утром врач застал его за этим же занятием.

– Вы знали, что у вас гепатит? – спросил врач.

– Догадывался, – безразлично ответил Никита. Скажи ему сейчас, что у него самая тяжелая и неизлечимая болезнь, он отреагировал бы так же.

– Я назначу вам лечение.

Врач говорил что-то еще, но до сознания Никиты его слова не доходили. Ему нужно было срочно узнать, где Диана, почему она молчит и что с ней случилось. У него не было номера телефона Тимура, тот никому его не давал, но только брат Дианы мог знать, где она. Когда врач ушел, Никита засуетился и начал собираться.

– Ты куда? – спросил Ян, который после перенесенной ломки почти постоянно лежал в кровати.

– Скоро вернусь, – ответил Никита. – Прикрой меня в случае чего.

Тимура в клубе не было, Сеня сказал, что он придет на работу около двух часов дня. Никита пошел погулять по городу. Срывался снег, дул резкий холодный ветер и обжигал лицо. Никита поднял воротник курточки, засунул руки в карманы, но это не спасло от холода, пронизывающего до костей. На Никите была легкая осенняя курточка. Знает ли мать, что зимней у него теперь нет? Наверное, нужно признаться, что свою теплую куртку он променял на «фен».

Между двумя киосками на автобусной остановке Никита нашел защищенное от ветра место. Он достал из кармана телефон и в который раз набрал номер Дианы, но ее телефон по-прежнему был выключен. Он снова и снова нажимал кнопку вызова, надеясь услышать ее ангельский голосок. Вскоре телефон разрядился, и Никита так громко и грязно выругался, что люди на остановке посмотрели в его сторону с опасением и отошли подальше. Никому до него не было дела, хотя вокруг были люди. У каждого из них были свои проблемы, мечты, цели, а у него одна – доза. И все-таки, куда исчезла Диана?

Никита кивком отозвал Тимура в сторону.

– Где Диана? – спросил Никита.

– А ты не знаешь?

– Знаю, что она уехала на несколько недель по работе. Вчера ее телефон перестал отвечать. Это ты накрутил сестру против меня? – прошипел Никита, наступая на Тимура.

– Нет, это ты ее где-то спрятал, – процедил сквозь зубы Тимур. – Чертов наркоман!

– Все! Хватит! – Никита, тяжело дыша, поднял руки вверх и отступил. – Давай поговорим по-мужски. Да, я сволочь, я наркоман и признаю, что не достоин даже одной волосинки с ее головы. Но я хочу измениться, стать нормальным человеком, потому сам пошел на лечение.

– Таких, как ты, надо отстреливать, а не лечить! – заявил Тимур, сверкнув глазами.

– Возможно, но сейчас речь не о том. Меня интересует, где Диана.

– Меня тоже это интересует, – ухмыльнулся Тимур. – Она уехала из города, так мне сказала. А на днях позвонил с ее работы Аркадий, поинтересовался, где она. Я подумал, что это розыгрыш, и поехал к нему в офис. Аркадий сказал, что дал всем девушкам отпуск на две недели, чтобы они отдохнули и принесли медицинские справки. Уже все принесли, а от Дианы ни слуху ни духу. Аркадий звонил ей, но она не берет трубку. В тот же вечер мне, как всегда, Диана позвонила сама. Я сразу же сообщил, что ее ищет Аркадий, и спросил, почему она меня обманула. Диана рассмеялась и сказала, что ей надо было перед поездкой отдохнуть и немного сбросить вес. Она, мол, не хотела, чтобы ей мешали, и поехала на отдых одна.

– Ты ничего странного не заметил?

– Только то, что Диана раньше без меня не только на отдых – на речку одна не ходила, – хмуро произнес Тимур.

– Интересно, – усмехнулся Никита и пожал плечами. – Может, она поехала на отдых с кем-то?

– Возможно. Вполне возможно, что она встретила порядочного человека. – В словах Тимура читался явный подтекст, отчего лицо Никиты исказилось в злой гримасе. – Но странно то, что до этого Диана от меня ничего не скрывала. У нас друг от друга не было секретов.

– Только одна-единственная тайна – что ты никакой не официант, а «барыга». – Никита ехидно хихикнул.

– Ты тоже далеко не кристально чистый человек, – заметил Тимур. – Я не удивлюсь, если узнаю, что сестра встретила хорошего парня и, чтобы ты от нее отцепился, решила с ним уединиться.

Никита вскипел.

– Ты, Хромой! – Он схватил Тимура за грудки. – Не смей!

– А то что будет? – Тимур цепкими сильными руками сжал его тонкие руки.

– Когда ты в последний раз с ней разговаривал? – спросил Никита. Его руки были зажаты так, словно попали в металлические тиски.

– Вчера утром она послала мне сообщение, – ответил Тимур.

– Прекратите немедленно! – приказал Сеня, заметив, что ребята вот-вот подерутся.

– Все нормально. – Никита опустил руки. – Я пришел по делу.

– Ну-ну, – сказал Сеня и отошел в сторону.

Никита достал все деньги, которые мать дала ему на лечение.

– Мне нужен товар на всю сумму, – сказал он и отдал Тимуру деньги.

Тимур молча их забрал и ушел. Через несколько минут он вернулся с черным полиэтиленовым пакетом и отдал его Никите.

– Братец, – сказал Никита, позвонив Яну в больницу, – не жди меня, я не вернусь.

– Ты спятил?!

– Может быть, – ответил Никита.

– А ты где сейчас?

– Был в «Венере», накупил себе «белого» и направляюсь домой.

– Принеси мне один «чек», – попросил Ян.

– Зачем?

– Я тебе такого вопроса не задавал.

– И как я пронесу его в отделение? Как ты себе это представляешь?

– Мне здесь ребята подсказывают, что у них есть веревочка. Подойдешь под окна, привяжешь несколько «скрипок» и передашь нам.

– А деньги?

– Я тебе давал в долг, и не один раз, – напомнил Ян. – Не бросишь же ты своих товарищей в беде?

– А ты хорошо подумал?

– Неси скорее, правильный ты наш! – разозлившись, крикнул Ян и выключил телефон.

Никита был на грани нервного срыва. Он понял, что жизнь прошла мимо. Диана, его любимая Диана, которая одна могла удержать от беды, обманула его. Она не захотела сказать прямо, что встретила другого. Но она же казалась такой чистой и искренней! Ее глаза не могли лгать, в них жили лучики солнца, отражались небо и морская волна, в них была сама жизнь! Теперь все это надо забыть.

Никита не обвинял Диану. Кто он? Мусор, грязь, помет. Он – наркоман. Диана достойна большего, чем жить рядом с человеком, который может воровать деньги, выносить из дома вещи, взять чужое ради одного «чека». В нем не осталось ничего святого. Но разве он виноват, что в голову воткнут «гвоздь», который не дает думать ни о чем другом? Только одно: «Доза, доза, доза»! Сколько так может продолжаться? Недолго. Его организм истощен недоеданием, недосыпанием, тошнотой и дозами, которые все время увеличивались.

Никита перестал выходить из дома. Он уже не выбрасывал использованные шприцы из окна, а выносил их из своей комнаты, когда матери не было дома, и бросал в мусорное ведро. Он пытался с ней не встречаться, поэтому не выходил, когда она возвращалась домой. Мать пыталась его образумить через дверь. Иногда она ругалась, часто уговаривала и плакала. Жалко мать, но уже ничего не изменишь. Ему нет места в этой жизни, потому что нет рядом Дианы.

Никита затягивает жгутом руку выше локтя, и долгожданное покалывание вызывает на его лице улыбку умиления. И снова мир изменяется, преображается, приобретает новые оттенки и краски, наполняется волшебными звуками райской мелодии, которые льются неизвестно откуда, и среди них слышен голос единственной и самой прекрасной девушки.

– Диана, – то ли шепчут его губы, то это ли шумят, покачивая ветками, молодые деревья. – Диана…

 

Глава 60

Этим утром Диана едва дошла до окна, чтобы посмотреть на деревянный дом. Он стал ее безмолвным другом, особенно после того, как она выключила телефон и осталась абсолютно одна в этом большом мире. Чтобы не сойти с ума, Диана часто подходила к окну и долго мысленно разговаривала с новым другом. А сегодня дом предстал перед ней в новом обличье. Ночью выпал первый снег. Он натянул толстую белую шапку на голову-крышу красного дома. На солнце снег играл и искрился мелкими блестками так, что глазам было больно.

– Какой ты сегодня важный, – прошептала Диана, едва ворочая языком. В рту пересохло, губы истрескались, на них тонкой коркой застыла и запеклась кровь. – Спрятался под шапкой? Так теплее? Мерзнешь, старенький? А я знаю, чего тебе не хватает. Дымохода! Да-да, самого обычного деревенского дымохода. А то торчат газовые вытяжки как признак цивилизации. Это как бабке обуть туфли на тонком высоком каблуке – зачем? Ведь в комнатных тапочках и удобно, и тепло.

Диана никогда не видела жильцов этого дома. Вечером в одном из окон загорался свет, но оно было плотно завешено. Возможно, там живет одинокая старушка? Кто она? Вдова генерала? Или под крышей дома доживает свой век дедушка? И почему не живет, а доживает? Это она доживает, а вокруг дома и под окнами бурлит жизнь. Мальчишки обсыпают друг друга снегом, девочка полезла в небольшой, пока нетронутый сугроб, чтобы на снегу оставить свои следы, люди спешат на работу, и только ей не надо никуда спешить.

Диана улыбнулась своему другу и отошла от окна. Она хорошо понимала, что однажды утром уже не сможет туда подойти, поэтому каждый раз мысленно прощалась с одиноким домом.

Диана открыла холодильник. Там не было ничего, кроме бутылки воды. Она жадно припала к горлышку бутылки, сделала несколько больших глотков. В голове прояснилось. Диана прислушалась к себе. Хотелось пить еще и еще. Она сделала несколько глотков и пошла в туалет. Вставила два пальца в рот, и ее вырвало. Спазмы больно сжали желудок. Потихоньку она дошла до кровати и легла. В дверь постучали.

– Кто? – спросила Диана.

– Горничная, – послышалось за дверью. – Откройте, мне нужно убрать в номере.

– Не нужно, я сама за собой уберу.

– Я должна поменять постельное белье.

– Вы не должны меня беспокоить. Я же вас просила! – раздраженно отозвалась Диана.

– Но…

– Никаких «но». Уберете, когда я покину номер. Оставьте меня в покое!

– С вами все в порядке? – осторожно осведомилась горничная.

– Более чем, – ответила Диана.

Она закуталась в одеяло. В последнее время ей почти всегда было холодно. Диана уже несколько суток спала в спортивном костюме, если ее кратковременное забытье можно было назвать сном.

Диане опять захотелось пить. Она пыталась заснуть, чтобы не думать о воде. Ей показалось или она действительно спала? Только что было утро и она разговаривала с домом, а теперь темно. Это ночь или сон? И опять хочется пить, но уже нет сил встать, чтобы дойти до холодильника. Зачем вставать и продолжать свои муки? Жизнь кончилась. Их группа сейчас уже во Франции, где девушки ходят по подиуму под щелканье фотоаппаратов. Она должна была быть там, с ними, но все разрушилось в одно мгновение. Тогда, в больнице, ее сознание парализовало страшное открытие: будущего просто нет! Со скоростью шторма в ней росло отчаяние до того момента, как пришла спасительная мысль.

Диана поняла, что СПИД поставил крест не только на ее карьере, но и на всей ее жизни. Она не выедет за границу, потому что не сможет представить нужную справку от врача. Что сказать Тимуру? Сознаться в том, что она продавала свое тело? Невозможно. Брат считал ее порядочной девушкой. Тимур жил ради нее, работал по четырнадцать часов в сутки. Когда он приходил домой, она видела на его ладонях кровавые мозоли. Он все делал для того, чтобы она стала известной моделью. Она ею стала, но каким образом? Он стал бы презирать ее, если бы узнал всю правду. Она обманула его надежды, и ему от этого было бы очень больно. Диана знала, что такое обманутые надежды, на себе испытав предательство тети Вероники. Тимур боготворил сестру, и она его очень любила, потому не могла признаться в том, что с ней произошло.

Люда была права, сказав, что ее все равно найдут и накажут богатые дяди-извращенцы. Кто она в этом мире? Воспитанница детдома, а у них и власть, и связи. Жить где-то в глубинке и всю жизнь бояться заезжих машин? Тимур не оставил бы ее одну, а она слишком любила брата, чтобы испортить ему жизнь. Ее жизнь ничего не стоит, потому что она инфицирована. До конца дней Тимуру пришлось бы работать на лекарства для ее лечения. И зачем? У нее же никогда не будет ни семьи, ни детей.

Никита… Диана думала о нем. Она успела отхватить от жизни кусочек счастья, встречаясь с Никитой. Наслаждаясь его нежностью, поцелуями, купаясь в его мягком взгляде, она понимала, что у них нет будущего. Никита возненавидел бы ее и убежал, как от прокаженной. Она бы его не осуждала, но и не хотела, чтобы так случилось. Можно было предположить, что она стала бы такой же уродливой, как и Люда.

Диана поняла, что не достигла своей цели и сошла с дистанции. Она просто упала на беговой дорожке, осознав, что это полный крах ее жизни. Сначала отчаяние росло, а потом, оказавшись в добровольном заключении, она вдруг почувствовала охвативший ее холод безразличия. Вот уже даже пить не хочется. Очень-очень холодно…

Горничная второй день стучала в номер, где жила странная девушка, но ей никто не отвечал. Она попробовала открыть дверь своим ключом, но он не входил в замочную скважину. Скорее всего, девушка изнутри закрылась, оставив ключ в замке. Горничная побежала к администратору. Они вдвоем пытались достучаться, но за дверью стояла тишина. Администратор вызвала слесаря, и тот взломал замок. Перед ними на полу лежала девушка. От увиденного горничная едва не лишилась чувств. Бледная, неимоверно истощенная девушка была похожа на скелет.

– Она… умерла? – испуганно пробормотала горничная, прячась за спину слесаря.

– Наверное, – ответила администратор.

Мужчина подошел к девушке, пощупал ее руку – холодная. Он присел на корточки и наклонился над девушкой.

– Она жива, – сказал он, заметив на шее пульсирующую жилку. – «Скорую» вызывайте! Срочно!

 

Глава 61

Вероника тихонько, как будто в квартире была Нелли Сергеевна, открыла дверь, прошла в комнату. Здесь было тихо и уныло. Вероника с грустью остановила взгляд на кровати, где умерла старушка. По щекам невольно покатились слезы, и Вероника, упав на кровать, расплакалась. Ей до боли было жалко и Нелли Сергеевну, и сына, погибавшего у нее на глазах, и себя. Она долго и безутешно плакала. Ей не с кем было поделиться своим горем, никто не мог ей что-то подсказать, помочь или хотя бы пожалеть. Если бы была жива Нелли Сергеевна, она бы поняла и посочувствовала, но ее нет, и Вероника никак не могла успокоиться. Выплакавшись, она умылась холодной водой и открыла шкаф, где лежали деньги. Боясь, что в квартиру могут проникнуть грабители, Вероника пришла, чтобы забрать их и положить на свой счет в банке. Она завернула деньги в полиэтиленовый пакетик и спрятала в сумку.

По пути домой она прошла мимо банка, но заметила это уже почти у своего дома. Возвращаться не хотелось. Нужно как-то поговорить с Никитой, а он не идет на контакт. Какой смысл разговаривать через закрытые двери? Завтра у нее выходной, она будет дома целый день, Никита выйдет из своего убежища, и они смогут поговорить.

Никита был вне себя от бешенства. Черный пакет незаметно опустел. Он отчаянно пытался придумать, чем бы себя занять, но в голове была одна мысль, которая вскоре заполнила его сознание, каждую клеточку тела, мышцы которого поневоле начали дергаться. Он хаотически двигался по комнате, чувствуя, как «гвоздь» в голове увеличивается и уже готов разорвать его черепную коробку. Никита услышал, как в квартиру вошла мать, сняла куртку, сапоги, поставила на тумбочку в прихожей свою сумочку. Никита, дрожа всем телом, вышел из своей комнаты.

– Привет, сынок, – сказала Вероника, ужаснувшись от вида сына. Он был худой, бледный, под глазами темнели мешки, а мышцы тела непроизвольно дергались. – Идем на кухню, я тебя накормлю, – предложила она, пытаясь говорить негромко и спокойно.

– Мне нужны деньги! – выпалил Никита.

– Зачем?

– Ты сама знаешь.

– У меня нет денег на наркотики. Давай вместе решим, как нам быть дальше.

Вероника хотела взять сына за руку, но он резко отскочил в сторону, сильно ударился о тумбочку, но даже не почувствовал боли.

– Сынок, остановись! Давай поговорим. – Она заговорила быстро, как будто боясь, что сын ее не выслушает. – Ты должен пойти на лечение, иначе ты погибнешь, а я не смогу жить без тебя. Хочешь, я стану перед тобой на колени? – Вероника стала на колени. – Я найду тебе частную клинику, где о тебе будут хорошо заботиться, никто не будет знать, что ты там лечился. Все пройдет и забудется. Я прошу тебя: пойдем лечиться. Я найду для этого любые деньги!

– Деньги? Мне сейчас нужны деньги! Мне плохо! Разве ты не видишь?! – закричал он диким голосом. – Ты понимаешь, что мне нужны деньги?!

– Никита, успокойся, – сказала Вероника. – Я могу дать успокаивающую таблетку, и тебе станет легче. Или дать снотворное?

– Засунь свои таблетки знаешь куда?! Мне нужны деньги!

– Я же сказала, что у меня нет денег. Я зашла в магазин, купила продукты и все растратила, – спокойно произнесла Вероника.

Никита побежал в комнату и открыл шкаф, где лежали документы. Он высыпал все бумаги на кровать, схватил один из документов.

– А это? Это что?! – закричал он, тыча прямо в лицо матери документы на квартиру Нелли Сергеевны. – Разве это не деньги? Ты получила в наследство квартиру, не так ли?!

Вероника на шаг отступила. Она еще не видела сына таким. Лицо искажено бешенством, глаза сверкают таким злым огнем, что ей стало страшно.

– Да, теперь это моя квартира, – подтвердила она.

– Так продай ее! – закричал Никита. – Ты же можешь продать ее!

– Могу, но не хочу.

– Ты продашь ее, – заявил он, дыша ей прямо в лицо.

– Возможно, но не сейчас.

– Ты продашь ее немедленно, потому что мне очень нужны деньги, – произнес он настойчиво и требовательно, чеканя каждое слово.

– Я не продам квартиру, – ответила Вероника тоном, не допускающим возражений.

Никита резко сорвался с места. Он выбежал из кухни с ножом в руках. В одно мгновение он прижал мать к стенке и приставил нож к горлу. Холодная сталь коснулась разгоряченной кожи и обожгла ей горло. От неожиданности и охватившего ее ужаса Вероника окаменела.

– Тварь! – прошипел сын ей в лицо. – Я перережу тебе горло, если ты завтра же не продашь квартиру и не отдашь мне все деньги! Ты меня поняла?!

– Да, – тихо слетело с ее побелевших губ.

Никита отбросил нож в сторону, переключив внимание на сумочку матери.

– Не смей! – крикнула она и кинулась к Никите.

Он локтем грубо толкнул ее в грудь. Вероника упала, больно ударившись затылком о дверной косяк. В глазах потемнело, все вокруг закружилось, голову пронзила резкая боль. Когда Вероника открыла глаза, Никита уже потрошил ее сумку. Он перевернул ее, и оттуда посыпались женские мелочи. Сидя на полу с разбитой головой, Вероника наблюдала, как сын разгребал ладонями и отбрасывал в сторону ее зеркальце, губную помаду, бланки рецептов. Он вытрусил содержимое кошелька, оттуда высыпались монеты и со звоном разлетелись по полу. Никита заметил пакетик с деньгами, развернул его.

– Ничего себе! – сказал он, и его глаза заблестели от радости. Он переложил все деньги себе в карман брюк. – Мама, ты прости, я погорячился. Когда-нибудь я тебе все верну.

– Не ври хоть сейчас, – сказала она.

– Я тебе клянусь!

– Положи на место, это не мои деньги. И не твои…

– Были ваши – стали наши, – довольно ухмыльнулся он.

Вероника с трудом поднялась. Никита ей не помог. Она слышала, как по спине ручейком бежит кровь, но уже не чувствовала боли – боль в душе заглушила ее.

– Запомни, – сказала она абсолютно спокойно. – Отныне и навсегда у тебя нет матери, а у меня нет сына.

Никита несколько минут стоял оцепеневший, пытаясь осмыслить услышанное.

– Мама, ты понимаешь, что ты сейчас сказала? Даешь отчет своим словам?

– Ты не расслышал, – произнесла она. – С этого дня у меня нет сына. Я не сошла с ума, не надейся. Я отвечаю за каждое сказанное мной слово.

– Что же ты скажешь знакомым, когда спросят обо мне?

– Я буду говорить всем, что мой сын умер. Тебе помочь собрать вещи или ты сам?

– Сам! Сам! Сам! – закричал Никита. – Я все сделаю сам. А ты не пожалеешь, что выставила за дверь своего единственного сына?

– Чем иметь такого сына, лучше уже никакого не иметь, – сказала она, выделив слово «такого». – И не думай, что у меня не хватит сил говорить о твоей смерти. Нет более страшных слов для любой матери, но поверь мне, я готова это сделать, потому что ты все равно умрешь. Сам прекрасно знаешь, что такие, как ты, умирают молодыми. Наркоман – это мертвец.

– Все мы когда-то умрем.

– Жить можно по-разному, а умереть надо правильно. У тебя еще некоторое время будет жить тело, но мозг разрушится. В тебе уже сейчас не осталось ничего человеческого.

– Хватит читать мне лекции! – вспыхнул Никита.

Он побежал в свою комнату, побросал в чемодан какую-то одежду, быстро оделся.

– Запомни, я никогда сюда не вернусь! – со злостью бросил он на пороге. – У меня нет матери!

Он выскочил, громко хлопнув за собой дверью. Веронике показалось, что это не дверь закрылась, а ей перекрыли кислород. Она села в коридоре на пол.

Вслушивалась в каждый шорох за дверью. Ей все казалось, что происходящее с ней не что иное, как страшный сон. Сейчас откроется дверь, войдет Никита, как раньше, веселый и жизнерадостный. «Привет, мамочка», – скажет он, чмокнув ее в щеку. И тогда она поймет, что не было ни ножа на горле, ни разбитой головы, ни наркотиков.

Вероника слышала, как люди входили в подъезд, вслушивалась в каждый шаг. Все мимо. Она просидела неподвижно день, вечер, ночь – Никита не вернулся. Утром она словно вышла из оцепенения, упала, билась головой о пол, плакала и приговаривала: «Сын мой! У меня умер сын». Затем она поднялась, достала черный траурный платок, повязала его на голову. Она набрала номер заведующей и сказала, что берет отпуск за два года. По ее голосу заведующая поняла, что случилось что-то страшное.

– Что у вас случилось? – спросила она.

– …

– Кто-то умер?

– Да, – прозвучало тихо и глухо.

– Кто?

– Сын, – сказала она и проглотила застрявший в горле ком.

– Господи! – взволнованно воскликнула заведующая. – Сейчас к вам приедет кто-то из коллег.

– Спасибо. Не нужно. Я уезжаю из города, – ответила она и выключила телефон.

 

Глава 62

Впервые в жизни Вероника проснулась с желанием, чтобы завтра не наступило никогда. Она до сих пор чувствовала на шее прикосновение холодного металла. Почему Никита не сделал то, что намеревался сделать? Оставалось провести по горлу ножом – и все муки кончились бы. Почти безболезненная смерть. Она лучше, чем жизнь с вечной болью.

Веронике не надо было вставать с кровати, крутиться на кухне, спешить на работу и думать о предстоящей стирке. Когда в доме было суматошно и тесно, Вероника жалела, что у нее не столько рук, сколько щупалец у осьминога, и мечтала о тишине и отдыхе. Вчерашний поступок Никиты изменил ее жизнь, перевернув все с ног на голову. Она терялась в догадках, мучилась сомнениями, билась о невидимую, но непробиваемую стену, пытаясь помочь сыну, вытянуть его со дна. Он сам все решил, приставив нож к ее горлу. Теперь ей в полной мере было понятно горе Нелли Сергеевны, когда та знала, что дочка может умереть, но ничего не могла изменить. Но у нее хотя бы была надежда на операцию, пусть и маленькая. У Никиты шансов не осталось. Вероника пыталась еще раз проанализировать случившееся и понять, все ли она сделала, чтобы спасти сына, но опять ощущала на горле прикосновение острого ножа.

Говорят, время лечит. Действительно ли оно приносит выздоровление или только служит анальгетиком и притупляет боль? Прошлое, в котором у нее было все, исчезло в одно мгновение. Что осталось от него? Фотографии как антураж жизни. У нее была цель, была мечта и были люди, с которыми были связаны эти мечты. Если напрячь силу воли, то можно отодвинуть прошлое и начать жить сегодняшним днем. Но как быть, если в прошлом остались люди, которые были дороги, ради которых она много работала и строила планы на будущее? От прошлого не оторваться. От него тянутся нити в сегодняшний день, где не осталось ничего, кроме сплошной душевной боли, страдания и одиночества. Ричард Бах назвал страдания даром. Они помогают понять то счастливое состояние, когда еще не было такой боли. Можно ли привыкнуть к ним и жить в них дальше? Вряд ли. Боль безжалостно рвет душу на части, но душа должна вытерпеть, хотя она даже не может закричать от страданий.

Душа не может выдержать одновременно и страдание, и боль, и одиночество. Одиночество – страшный демон, но оно помогает познать свое «я» и заглянуть себе в душу. Можно обвинять всех и вся, но только одиночество позволяет увидеть на своей душе темные пятна. Его можно как-то пережить. Шаг за шагом, постепенно, не спеша можно развести руками холодную пелену этого чувства.

Анализируя прошлое, Вероника понимала, что не раз ошибалась, но она всегда тянулась к людям, к теплу их душ. А тепло может не только согреть, но и обжечь. Дети тянут руки к огню, чтобы на личном опыте убедиться, что огонь – это не только тепло и свет, но и ожог. Дети с возрастом набираются опыта, опыт приводит к анализу, размышлениям и выводам. Человек принимает решения, но не всегда правильные. Главное – вовремя понять, где ты ошибся, чтобы остановиться и не повторить ошибку.

Вероника не могла и не хотела знать, сколько дней прошло с тех пор, как она осталась одна в пустой квартире с ее звонкой тишиной. За все время женщина ни разу не включила телевизор, чтобы не нарушить эту тишину, как будто в доме был покойник. Ела она? Вроде бы да. Когда и что? Разве это важно? Кто-то звонил по телефону, но она не хотела ни с кем общаться.

…Вероника проверила входящие звонки. Звонили коллеги, и ни разу не позвонил Никита. Возможно, она уже никогда не услышит его голос. Кто знает, жив ли он? На улице морозы, он вполне мог уколоться и замерзнуть где-то под забором. Его организм был истощен, поэтому каждая новая доза наркотиков могла стать для него последней…

Вероника подошла к зеркалу, сняла траурный платок и отшатнулась, испугавшись своего отражения. На нее смотрела незнакомая женщина с постаревшим, осунувшимся, бледным лицом и… совершенно седая! Она долго изучала свое новое лицо – с ним ей придется жить дальше. И вдруг она поняла, что сойдет с ума, если еще хоть на миг задержится в этих стенах, среди ужасающей тишины. Надо идти на улицу, туда, где люди! Там толпа, там нет одиночества!

…Вероника шагала по вечернему городу. На ней был черный платок, черная курточка, черные сапоги – все черное, как ее жизнь. Она пошла на центральную площадь, где всегда было многолюдно. Ей хотелось затеряться в толпе, сделать вид, будто она спешит туда, где ее кто-то ждет. Ей хотелось развеять одиночество, хотя она понимала, что это самообман. Точно так же, когда человек принимает обезболивающие таблетки, боль притупляется, а болезнь остается.

На площади стояла празднично украшенная елка. Значит, наступил Новый год? Или еще нет? Возможно, уже Рождество? Хотелось спросить кого-нибудь из прогуливающихся около елки, но ее посчитали бы сумасшедшей. И вообще, кому какое дело, кто она и куда бредет, едва волоча ноги? Толпа безразлична и к ней, и к ее бедам. Внезапно возникло желание пробежать сквозь толпу и исчезнуть в темном переулке.

Вероника куда-то шла и шла. Зима – время подведения итогов и подготовки к новой жизни. Если бы она могла выморозить душевную боль, чтобы на смену ей пришла весна, смыла остатки прошлого проливным дождем и дала возможность вдохнуть свежий воздух будущего!

– Вероника! – кто-то окликнул ее, вырвав из объятий грустных мыслей. Неужели в этом многотысячном городе есть человек, который обратился к ней по имени?

– Вероника, как ты здесь очутилась? – спросил Дэн, подойдя к ней.

– Не знаю, – растерянно ответила она.

– Как ты? – От него не укрылось, что она едва держится на ногах.

– Плохо, – тихо слетело с ее губ.

Дэн вовремя подхватил Веронику на руки, иначе она упала бы, посадил в свою машину, привез домой.

– А где Никита? – спросил Дэн, помогая ей раздеться. Он бросил взгляд на траурный платок Вероники, но уточнять свой вопрос не стал.

– Его нет, – ответила Вероника.

Она не сопротивлялась, когда Дэн раздел ее и понес на руках в ванну, уже наполненную теплой водой. Она отдалась во власть его рук, он ее искупал, вытер мягким полотенцем и положил на кровать, бережно завернув в одеяло. Вероника слышала, как он гремел на кухне сковородками и кастрюлями. Дэн принес ей поесть и накормил, как ребенка, из ложки.

– Ну, как ты теперь? – заботливо спросил.

– Уже лучше, – ответила Вероника, почувствовав, как каждую клеточку тела наполняет тепло то ли от горячей еды, то ли от его заботы. – Спасибо. А ты как?

– Что ты хочешь услышать?

– Как ты жил все эти годы?

– Долго не женился, потом был дважды женат, у меня двое детей. Сейчас снова один, заканчиваю строительство собственного дома. Работаю в следственном отделе. Вот и вся моя биография. – Дэн улыбнулся как-то виновато. – Нет. Еще кое-что забыл. Всю свою жизнь я любил одну женщину, а она меня – нет.

– Неужели она слепая?

– Чаще всего люди близоруки: им кажется, что они все знают, все видят, а самого главного не замечают.

– И кто же она?

– Это ты, Вероника.

У Вероники на глаза навернулись слезы. Она улыбнулась и попросила:

– Не оставляй меня сейчас одну. Уйдешь, когда я засну. Хорошо?

Дэн молча кивнул. Впервые за долгое время женщина заснула крепким сном, а Дэн всю ночь просидел у ее изголовья, боясь пошевелиться и потревожить ее сон. Он ушел, когда в окно начали пробираться предутренние серые тени.

 

Глава 63

Никита жил у друзей, если их можно было назвать друзьями. В грязной, неубранной квартире холостяка дяди Пети каждый вечер было шумно и многолюдно. Дядя Петя продавал самогон собственного производства, поэтому здесь стоял стойкий запах браги и свежего самогона, царили духота, грязь, зловоние, на кровати не было ни простыни, ни пододеяльника, зато двери никогда не закрывались. Сюда приходили любители горячительного напитка и днем, и ночью. Дядя Петя давал в долг, «под запись», он продавал «на все» тем, кто приходил с мелочью в кармане. На кухонном столе у него рядом с буханкой хлеба всегда стояла банка малосольных огурцов. Каждый желающий мог «потянуть сто грамм» и заслуженно получить в качестве закуски бесплатные кусочек хлеба и солененький огурчик. Поэтому клиентов у дяди Пети всегда было предостаточно.

Сюда Никиту привел Колян, который, как и Никита, не пил самогон, но любил «ширнуться». Колян уже несколько месяцев жил у дяди Пети, потому что ему негде было жить. Дяде Пете Колян не мешал, иногда он даже подбрасывал ему немножко денег на сахар или дрожжи. Никиту хозяин квартиры принял радушно. Здесь Никита чувствовал себя как дома. Никто не читал ему нотаций, не учил, как правильно жить, не спрашивал, почему он не на занятиях в институте, не таращился на него, когда он доставал свою «скрипку». У Никиты были деньги, и к нему потянулись друзья. Он сорил деньгами налево и направо, давал в долг на «чек» друзьям, а потом забывал, кому дал, когда и сколько. Никите нравилась такая свободная жизнь. Он уже давно забыл дорогу в институт и только иногда с грустью вспоминал о неосуществленной мечте – собственной клинике. В такие минуты на него находила тоска и он впадал в депрессию, но у него было средство от всех бед – «белый».

В один из холодных зимних дней Никита с ужасом обнаружил, что его карманы пусты. Он точно не мог сказать, украли у него деньги или все они пошли на наркотики. Его так называемые друзья сразу куда-то исчезли, а одолжить денег было не у кого. Нужно было что-то срочно употребить, ему не хотелось снова пережить ломку. Он попросил у дяди Пети денег на один «чек», тот неохотно дал. Никита заверил, что в ближайшее время обязательно вернет долг, хотя сам не знал, где возьмет деньги. Один «чек» Никиту не спас. Он знал, что дядя Петр больше денег не даст, поэтому, выбрав момент, вытянул из его стола дневную выручку, забрал свои вещи и покинул жилье. Несколько дней пожил еще у одного знакомого, но деньги закончились, и Никита опять очутился на улице с чемоданом нестиранных вещей и последним «чеком» в кармане.

Никита долго бродил по улицам города. Нужно было двигаться, чтобы не замерзнуть. Зима, поначалу не спешившая приходить, вдруг заявила о себе трескучими морозами. Вечером Никита сгреб с деревянной скамьи снег и присел. Он устал за день, к тому же не мог смотреть на людей, которые начали раздражать его своей суетой. Быстро темнело. Никита вглядывался в причудливые сплетения веток деревьев, за которые зацепилась луна. Сколько ему еще отмеряно? Год? Месяц? Или сегодня ночью он уколется и замерзнет на этой скамье? Не все ли равно? Он умрет в состоянии сладкой эйфории, а это не каждому дано.

Никита уже полез в карман, чтобы достать шприц, когда заметил двух парней. Они немного постояли у обочины, где припарковали свой черный джип. Молодые люди некоторое время явно наблюдали за ним, потом о чем-то переговорили между собой и направились к нему. Возможно, они были из милиции, но Никита не спешил убегать или выбрасывать наркотики. «Какая разница, где подыхать? – подумал он. – Если заберут в “обезьянник”, то хоть будет где переночевать. В крайнем случае я не замерзну этой ночью на скамейке».

На ребятах были дорогие одежда и обувь, выглядели они ухоженными, а лица казались довольными, как будто они только что сорвали в лотерею джекпот. Когда они подошли ближе, Никита заметил у одного на пальце обручальное кольцо, а у второго – дорогой перстень.

– Добрый вечер, – поздоровались они с Никитой.

– Добрый, – сказал Никита. – Если его можно назвать добрым.

– Я – Антон, – представился один из парней. – А это мой друг Олег.

– Никита, – хмуро произнес Никита и добавил: – Говорите сразу: вы из милиции?

– Нет, мы не оттуда.

– Тогда кто вы?

– Несколько лет назад мы были такими же, как и ты, – сказал Антон.

– Как и я?

– Да. Мы оба были наркозависимыми и уже стояли одной ногой в могиле. Теперь мы свободны от наркотиков и помогаем таким, как ты.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

– Мы не настаиваем, но…

– Послушайте, ребята, – сказал Никита, перебив Антона, – если вы из какой-то секты и думаете затянуть меня туда, то ничего не выйдет. Я не верю ни в черта, ни в Бога, он у меня один – «белый». Больше мне ничего не надо. Если вы надеетесь на то, что, затянув меня в свою секту, рассчитываете заполучить мое жилье, то советую не расточать на меня свое драгоценное время, а ехать дальше своей дорогой. У меня ничего нет, кроме пары грязных носков и трусов в чемодане.

– Мы были точно такие, как ты, – повторил Антон. – Кроме дозы, нас ничего не интересовало, но нам помогли, а теперь мы пытаемся помочь другим. Мы не входим ни в какую секту, но у нас теперь есть все: и семьи, и дети, и свой бизнес.

– И кто же вам все это дал?

– Вера. Вера в Бога. Нам никто не дал материальных благ, мы все заработали своими руками, избавившись от наркотической зависимости. Мы идем навстречу тем, кто хочет, но сам не может изменить свою жизнь.

– Направлять на лечение в отделение наркологии? – подколол Никита. – Номер не пройдет – я уже был там.

– Мы тоже пробовали и лечение в больнице, и переносили ломки дома, это не дало никаких результатов. Когда, казалось бы, мы были уже на самом дне, один человек предложил нам поехать в село, где есть реабилитационный центр.

– Доить коров, копаться в огороде? Трудотерапия? – Никита посмотрел на ребят с недоверием.

– По желанию. Можешь поработать, если захочешь. Да, там есть подсобное хозяйство. Скажем сразу: в любой момент ты сможешь покинуть реабилитационный центр, тебя там никто не будет держать. Хочешь – приезжай, не хочешь – насиловать тебя никто не будет. Там нет никаких медикаментов, туда приезжают такие, как ты.

– И многим помогло?

– Всем, кто к нам приехал. Вот наша визитка, – сказал Олег и подал Никите визитку. Никита сунул ее в карман, даже не глянув, что там написано. – В любое время дня или ночи ты можешь позвонить по нашим номерам, мы тебя туда отвезем.

– Это платно? – на всякий случай спросил Никита, хотя знал, что никуда он не поедет и никто не сможет удалить из его мозга «гвоздь», который засел там навечно. – Спасибо, но я никуда не поеду.

– Сейчас ты говоришь «нет», а потом, возможно, передумаешь. Если есть такая возможность, то почему бы ею не воспользоваться? Можно попробовать. А где ты сегодня собираешься ночевать? – поинтересовался Олег.

– Здесь, на скамейке.

– Едем с нами, – предложил Антон, – мы тебе оплатим ночь в гостинице. Ты сможешь помыться, отоспаться, а завтра подумаешь о нашем предложении.

Перспектива провести морозную ночь под открытым небом Никиту не привлекала, потому он согласился.

 

Глава 64

Никита решил наведаться в «Венеру». Возможно, там ему удастся у кого-то взять в долг денег хоть на один «чек». Был четвертый час утра, вот-вот заведение должны были покинуть последние посетители, потому Никита торопился. Едва он подошел к входным дверям, как навстречу ему, сильно хромая, выбежал взволнованный Тимур.

– На ловца и зверь бежит, – бросил на ходу Тимур.

Никита не успел открыть рта, чтобы ответить ему колкостью, как Тимур сообщил новость:

– Диана нашлась. Она в больнице.

– Что с ней?!

– Точно не знаю, но по ее голосу понял, что она чувствует себя не очень хорошо. Чего стоишь? Лови такси! Если бы сестра не попросила приехать вместе с тобой, я бы…

Никита не дослушал. Новость о том, что Диана больна и хочет его видеть, взволновала его так, что он тут же выбежал на проезжую часть и начал махать двумя руками, останавливая машины.

– Дурак! – сказал Тимур.

…Они примчались в больницу, но их не пустили, объяснив, что нужно подождать врача, который подойдет к семи утра. Тимур уточнил, действительно ли здесь находится его сестра, и, получив утвердительный ответ, вышел на крыльцо.

Когда пришел врач, Тимур и Никита сразу же подошли к нему.

– Пройдем в кабинет, – позвал доктор. – Кто из вас родственник?

Никита открыл рот, но Тимур отстранил его.

– Я единственный родственник, – сказал он. – Я – брат Дианы.

Никита остался у закрытой двери кабинета. Он тихонько приоткрыл ее, чтобы слышать разговор. Врач сказал, что у Дианы анорексия. Девушку нашли в гостинице полностью истощенную и без сознания.

– В моей практике это второй такой случай, – говорил доктор. – Часто моделям кажется, что они набирают лишний вес, который может поставить крест на их работе, и тогда они начинают голодать, сидеть на жестких диетах.

– Но сестра и так была худенькой, – заметил Тимур, – у нее не было склонности к полноте. Зачем ей потребовалось сбрасывать вес?

– Сейчас не время для выяснения причин ее поступка. Ваша сестра… Она безнадежна.

– Как?! – вырвалось с отчаянием.

– Ее нашли слишком поздно. Я сам не понимаю, как за такой короткий период девушка довела себя до такой стадии. Ее осмотрели специалисты, состоялся консилиум, мы делаем все возможное, чтобы спасти больную, но у нее уже третья стадия анорексии.

– Что это значит? – упавшим голосом спросил Тимур.

– У нее наступила дистрофия внутренних органов, нарушен водно-электролитный баланс, существенно снижен уровень калия в организме и серьезные нарушения сердечно-сосудистой системы. – Доктор помолчал, словно собирался сказать что-то важное. – Этот процесс уже необратим.

– Нет, нет! – воскликнул Тимур. – Не может быть! Если нужны какие-то лекарства, я все куплю! Доктор, сделайте, пожалуйста, все возможное и невозможное, прошу вас! Она не может… Она такая молодая. У меня никого, кроме нее, нет. Умоляю вас!

– Мы делаем все возможное, – заверил его доктор. – Я дам вам список лекарств, но говорю прямо: спасти ее может лишь чудо.

– Я хочу ее увидеть, – тихо произнес Тимур.

– Вас проводят в палату.

Тимур так быстро пошел по коридору, что Никита едва поспевал за ним.

– Ожидай здесь, – велел ему Тимур, остановившись у дверей палаты.

У Тимура сердце сжалось от боли, когда он увидел Диану. Казалось, что от его такой живой и веселой сестры остался скелет, обтянутый тонким слоем кожи. Губы девушки были бледными и бескровными, а изможденное лицо приобрело землистый оттенок. Увидев брата, Диана слабо улыбнулась. Она была похожа на нашкодившего ребенка, который теперь виновато смотрит, прося его простить.

– Привет, – сказал Тимур и поцеловал сестру в щеку. – Как ты?

– Уже лучше, – тихо ответила Диана.

– Это Аркадий заставил тебя худеть? – спросил Тимур. – Я его убью! – пообещал он, не ожидая ответа.

– Что ты?! Это я сама так решила. Мне показалось, что я начала полнеть. Не ищи виновных, – попросила Диана. – И прости меня, что не сообщила тебе о своих намерениях. Поверь, я не хотела тебя огорчать, я же тебя так люблю! Тимур, я тебя всегда боготворила. И я так благодарна, что ты был моей поддержкой и опорой, стержнем в жизни.

– Что ты говоришь, Дианочка?! Я – твой брат, и этим все сказано. Я готов сделать для тебя все, что ты захочешь. Чего ты хочешь?

– Чего я хочу? – Диана задумалась. – Есть у меня одно желание. В моем столике есть макет памятника на могилу нашей матери. Пожалуйста, закажи его и установи. Я очень жалею, что ничего о ней не узнала!

– Как только ты выздоровеешь, мы с тобой сразу поедем на нашу родину и все там узнаем, – улыбнулся Тимур. – А теперь тебе что нужно?

– Врач говорил, что нужны какие-то лекарства.

– Он мне уже дал рецепты. Сейчас я сбегаю в ближайшую аптеку и все принесу. Может быть, тебе надо принести фрукты или сок?

– Меня «кормят» внутривенно, – виновато улыбнулась Диана, указав глазами на трубку капельницы, которая тянулась к ее руке. – Скажи, что ты не держишь на меня зла, – попросила Диана.

– И не думай об этом! У нас все будет отлично. Правда?

– Тимурчик, я хотела тебя попросить привезти из дома мою теплую пижаму, – сказала Диана. – Я постоянно мерзну.

– Хорошо. Сейчас я куплю лекарства, потом быстренько сгоняю за пижамой и уже никуда от тебя не отойду, – пообещал Тимур.

– Никита здесь? – спросила девушка.

– Под дверью.

– Тогда можешь не спешить. Я хочу поговорить с ним, а ты приезжай ближе к вечеру.

– Я останусь с тобой на ночь, – сказал Тимур.

– Договорились. – Диана улыбнулась. Ее улыбка была такой грустной. – И помни, я тебя очень люблю!

– И я тебя, – Тимур послал сестре воздушный поцелуй.

Никита вошел в палату. Ему сразу бросились в глаза руки Дианы, лежавшие вдоль тела поверх одеяла. Когда-то такие изящные, руки были неподвижны, словно невидимая сила высосала из них все жизненные соки, оставив выступающие суставы под пергаментной бумагой. Глаза Дианы казались еще больше на бесцветном похудевшем лице, но той радости и жизненного блеска, которыми они всегда искрились, уже не было. Никита проглотил застрявший в горле комок и ласково произнес:

– Здравствуй, мое солнышко!

Он коснулся губами ее губ – они были прохладными.

– Я так рада тебя видеть! – сказала Диана. – А почему ты так выглядишь?

– Как?

– Как будто ты болен.

– Да, моя любимая, самая прекрасная, – Никита взял руку Дианы, – я действительно болен. Мало того, я недостоин тебя. Мне нужно тебе все рассказать.

Никита, ничего не скрывая, рассказал Диане о себе. Он признался, что потерял самое святое в своей жизни и дошел до того, что приставил нож к горлу матери, готовый убить ее ради очередной дозы. Диана первая узнала о том, что в его сознании «вбит гвоздь», который не дает ему жить, постоянно вызывая желание уколоться.

– Моя жизнь вышла на финишную прямую, где ждет смерть, – заключил он. – Я не хочу умирать, но уже смирился с тем, что это случится очень скоро. Возможно, это к лучшему? На земле должны жить такие, как ты, а таким, как я, здесь нет места.

– Как я?

– Да, как ты! Дианочка, ты – ангел, ты – святая! – Никита поцеловал ее тонкие, почти прозрачные пальчики.

– Ты многого не знаешь, – возразила Диана. – Я хотела поговорить с тобой об этом. Дай мне слово, что о нашем разговоре не узнает ни одна живая душа ни сейчас, ни потом.

Никита пообещал, что не раскроет ее тайну, и Диана рассказала ему о себе.

– Когда я увидела Люду с изуродованным лицом, с почерневшим носом, ее тело, которое гнило на живом человеке, – печально произнесла Диана, – то поняла, что такое может случиться и со мной. Я не хочу так умереть и даже не могу представить, что мое молодое тело покроется нарывами. Решение пришло молниеносно. Я вспомнила, что модели умирают от анорексии, которая наступает в результате длительного голодания и изнурительных диет. И тогда я решила, что лучше уйти красиво. Я была моделью, я ею должна уйти. Это намного лучше, чем мучить других и самой страдать, чтобы потом все равно умереть от СПИДа. Я решила не ожидать, пока ты уйдешь от меня, узнав о болезни, или меня убьют те богатые извращенцы. У меня не было сил сознаться в том, что я ВИЧ-инфицированная, своему брату, и пережить момент, когда он отвернется от меня. Хотелось уйти так, чтобы я осталась в памяти твоей и брата чистой и светлой, чтобы газеты написали, что у меня была анорексия, но не СПИД. Я поехала в гостиницу и там в добровольном заточении перестала есть. Сначала было трудно, я вызывала у себя рвоту, потом… Потом наступило полное безразличие.

– Глупенькая, моя маленькая, – растрогался Никита. Он не мог сдержать слез, поэтому наклонился и начал покрывать поцелуями ее руку. – Зачем?! Зачем ты это сделала? Как ты могла подумать, что я брошу тебя? Ради тебя я готов на все!

– Поздно, уже поздно говорить об этом. Не знаю, возможно, я сделала ошибку, приняв такое решение, но сейчас я не жалею ни о чем. Главное, что ты теперь знаешь правду. Веришь, мне стало легче, когда я тебе обо всем рассказала…

– Дианочка, мое солнышко, ты должна выздороветь, – горячо говорил Никита, уже не пряча своих слез.

– Давай лучше поговорим о тебе.

– Что обо мне говорить? – Никита вытер ладонью набежавшие слезы. – Жизнь – это пункт А, конечная цель которой – пункт В. Я шел от пункта А к В, но внезапно остановился в точке С. Это случилось тогда, когда я стал наркозависимым. Что теперь? Из точки С вернуться в точку А уже невозможно, точка невозвращения мною пройдена, осталось совсем немного, чтобы дойти до конечной точки В.

– Твоя геометрия неправильна, – улыбнулась Диана, – и сейчас я тебе это докажу. Да, все мы живем от А до точки В. Теперь ты остановился в точке С. Эта точка – наша встреча и мой уход. Но я имею право на последнее желание.

– Все, что угодно! – воскликнул Никита, нежно погладив ее лицо.

– Я не хочу, чтобы ты так быстро оказался в точке В.

– Я делал попытки, но…

– Мой уход не должен быть напрасным. Не хочется думать, что я прожила жизнь зря и вот так бесславно ушла к точке В. Я хочу, чтобы наша точка С стала началом твоей новой жизни. Пообещай мне, что ты начнешь новую жизнь, – сказала Диана. Было заметно, что каждое следующее слово дается ей тяжело, словно девушку оставляют последние силы. – Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты просто обязан это сделать. Дай мне слово… ради меня, ради нашей любви…

– Я обещаю тебе, – уверенно ответил Никита.

– Спасибо тебе, любимый. Поцелуй меня, – попросила она.

Никита поцеловал Диану в губы. Ее лицо осветила легкая улыбка.

– Теперь я буду спокойна. – Девушка устало прикрыла глаза, но руку Никиты не отпустила. Он подумал, что Диана заснула, но она опять открыла глаза. – Я никогда об этом не говорила брату, – сказала она. – Когда мы были детьми, то все в детдоме мечтали о том, чтобы их забрали приемные родители, а я этого не хотела и даже боялась. Когда меня вызывала воспитатель, чтобы показать супружеским парам, желавшим взять ребенка, я пачкала себе лицо, отрывала пуговицы, а потом делала вид, что не помню ни одного стиха, ковыряла пальцем в носу, короче, делала что угодно, лишь бы не понравиться им. И знаешь почему?

– Не знаю.

– К нам приезжала тетя. Я до сих пор не знаю, кто она была нам, но, думаю, что какая-то дальняя родственница. Она привозила нам разную вкуснятину, но меня интересовали лишь наряды… – И Диана рассказала о том, как нетерпеливо ожидала тетю, которая обещала привезти ей на выпускной вечер красивое платье. – Она так и не приехала, – вздохнула девушка. – Нет ничего больнее, чем обманутые детские надежды. Ты не обмани мои надежды, – попросила Диана, – не обмани, прошу тебя.

– Обещаю, что я сдержу свое слово, – заверил Никита.

– Спасибо, мой дорогой, мой любимый, – слетело с ее губ.

Диана закрыла глаза и утихла. Никита держал ее руку в своей, пытаясь согреть своим теплом. Он так и сидел, боясь потревожить ее сон.

Через час Диана во сне тихо ушла в пункт В. На ее лице застыла легкая, как взмах крыльев бабочки, ангельская улыбка…

 

Глава 65

Вероника возвращалась из своей родной деревни последним рейсом. Вчера утром ей позвонила тетя Валя, Кирина мать, и сказала, что умерла тетя Тоня.

– Как там Кира? – спросила тетя Валя.

– Нормально, – ответила Вероника.

– Как нормально? Она ходит?

– Что вы имеете в виду?

– Я хотела спросить, не страшный там у нее перелом ноги?

– Нет, не переживайте, все будет нормально, – ответила Вероника. Ее передернуло от неправды, но сейчас было не время для объяснений.

– Как она теперь будет справляться? – взволнованно спросила женщина.

– Новый муж не сможет ей помочь? – Вероника не сдержалась.

– Кто его знает, сможет или нет, – ответила тетя Валя как-то грустно. – А ты приедешь на похороны? Мне понадобилась бы твоя помощь.

– Хорошо, я приеду сегодня к вечеру, – пообещала Вероника, подумав о том, что уже давно не была на могилах родителей, да и тете Вале нужна помощь.

После похорон тетя Валя попросила Веронику помочь убрать в доме тети Тони. Они занялись уборкой. Женщина рассказала, что тетя Тоня переписала на них свой дом, поскольку они за ней ухаживали и помогали.

– Теперь вот надо продать дом, – говорила тетя Валя, перебирая вещи в шкафах. – А кому он нужен? Дом старенький, да и кто сейчас в деревне остался? Разве что молодая пара не захочет жить с родителями и купит дешево, как временное жилье.

– Может, кто-то городской приобретет для летнего отдыха, – сказала Вероника, перебирая в письменном столе бумаги и документы. – Сейчас многие покупают домики в деревнях вместо обычных дачных.

Тетя Валя сетовала на здоровье, на трудности деревенской жизни, но Вероника ее уже не слышала. На самом дне ящика стола, под простеленной старой газетой, она нашла пожелтевший конверт без марки. «Веронике В.» – было написано на запечатанном конверте. Она бросила взгляд в сторону Кириной мамы – та занималась перекладыванием постельного белья. Вероника раскрыла конверт и сразу поняла, что письмо написала Уля и адресовала ей.

«Дорога моя сестричка Вероничка! – прочитала Вероника. – Ничего, что я тебя так называю? Может быть, ты меня такой не считаешь, но я тебя люблю как родную сестричку. Не знаю, когда ты найдешь и прочитаешь это письмо. Я надеюсь, что у меня все будет хорошо и я смогу его сжечь. Пишу на всякий случай, мало ли что…

Моя мать передала мне наследственную болезнь сердца, я не придавала этому большого значения, просто жила и все. После ее смерти я приехала к тете Тоне. Здесь я встретила тебя и свою первую любовь. Я безумно влюбилась в него с первого взгляда. Его невозможно было не любить, и я нырнула в это чувство с головой, даже не веря в такое счастье. Весь мой мир вмещался в нем, но я не знала, что была для него такой же, как и все остальные. Говорят, любовь слепа. Это так. Я не замечала, что мной пользуются, а не любят. Будучи беременной, я застала его с другой девушкой. Я была разбита, унижена, растоптана, но во мне жила новая жизнь. С того времени мы перестали встречаться. Впоследствии я случайно встретила его на улице и уже собиралась сообщить, что у нас будет ребенок. Он прекрасно видел мой круглый живот, но сделал вид, что не знает меня. И тогда я дала себе слово, что рожу ребенка для себя и что моему малышу не нужен такой отец. Я боялась идти к врачам, чтобы не услышать от них страшные слова о том, что из-за своей болезни я не могу рожать. Я верила в то, что смогу и родить, и познать радость материнства, и поставить ребенка на ноги. И только в последние месяцы, когда я очень плохо чувствовала себя, мне стало страшно. Я испугалась, что мой ребенок может остаться сиротой. Спросишь, почему я не сказала об этом отцу ребенка? Уверена, что он не примет его за своего.

В последнее время меня одолели страшные мысли. Поэтому я прошу тебя, Вероника, позаботиться о моем ребенке, если со мной что-то случится. Я не прошу тебя стать ему матерью, но он должен знать, что у него хоть кто-то есть в этом большом мире.

Если мне не суждено будет воспитать своего ребенка, то расскажи ему обо мне, когда он станет взрослым. Не хочу, чтобы он (или она) думал, что я непутевая и родила неизвестно от кого. Скажи ему, что я очень любила его отца. Отца ребенка ты прекрасно знаешь – это Захарий, который открыл в нашем селе швейную фабрику».

Вероника была потрясена. Она не стала дочитывать письмо, засунула его в карман.

– Тетя Валя, – сказала она, – простите, но мне надо срочно уехать.

– Что случилось? – спросила удивленная женщина.

– Я все вам объясню, но не сейчас, потом, – ответила Вероника и заспешила.

Едва успев вернуться в город, Вероника набрала номер Захария.

– Вероника?! – удивился он, услышав ее голос. – Ты?

– Я. У меня для тебя есть новость, – сказала она. – Быстро пришли за мной машину на вокзал.

Захарий был удивлен поведением женщины. Раньше она посылала его куда подальше, а тут сама позвонила, приехала, вошла в дом и села за стол напротив него.

– Ты помнишь Ульяну из моей деревни? – спросила она и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Какую Ульяну?

– Сидоренко, с которой ты встречался, когда шил свои джинсы.

– Сидоренко? Распространенная фамилия. Может, и знаю. Разве я помню всех, с кем там встречался? – насмешливо произнес Захарий.

– А ты напряги память, – настаивала Вероника. – Не так уж и много было у тебя девушек с большим животом!

– С… С каким животом? Что ты мелешь? – буркнул он.

– Ты встречался с Ульяной, моей соседкой, она была красивой худенькой зеленоглазой девушкой, – сказала Вероника. – Вспомнил?

– Кажется, да.

– Так да или нет?

– Ну, помню, помню! И что из этого?

– Бери, читай! – Вероника положила перед ним письмо Ули.

Захарий начал читать, и выражение его лица стало меняться с каждой минутой. Руки мужчины мелко дрожали, а лицо от волнения покраснело.

– Что с ней? – спросил он, все еще всматриваясь в строки письма.

– Уля умерла в тот день, когда родила, а письмо я нашла только сегодня. – Вероника вздохнула. – Кстати, она родила мальчика и девочку.

– Где они сейчас?

Вероника рассказала, как сначала ездила к детям, а потом потеряла их след и не смогла найти.

– Получается, у меня есть сын и дочка, – задумчиво произнес Захарий. – А я мучился, что у меня нет детей. Ты смотри, как бывает, то ни одного ребенка, то сразу двое. – Он улыбнулся и вытер пот со лба.

– У тебя много влиятельных знакомых, – продолжила Вероника. – Думаю, что тебе будет легче их найти.

– Как их зовут?

– Сидоренко Тимур Захарович.

– Как?! – Захарий вскрикнул и подскочил с места.

– Тимур, а девочку звать Диана. Ты… Ты знаешь, где они? – догадалась Вероника, увидев, как от волнения румянец сначала залил его лицо, потом сошел.

Захарий побледнел и схватился за голову.

– Захарий, ты знаешь, где они? – допытывалась Вероника.

– Вероника, уходи, – глухо сказал он. – Я не знаю, где они, но, когда найду, обязательно тебе сообщу.

– Ты что-то скрываешь.

– Машина ждет тебя, – напомнил он.

– Позвони мне, – попросила Вероника и ушла, не попрощавшись.

…Взволнованный Захарий Ефремович ворвался в свой клуб и с порога спросил Сеню:

– Где Тимур?

– Его нет.

– А где он?

– Вот именно о нем я и хотел с вами сегодня поговорить, – начал Сеня.

– Где он?! – закричал Захарий Ефремович так, что Сеня умолк и только глуповато мигал глазами: он никогда не видел Захария Ефремовича таким разъяренным.

– Он… – начал Сеня путано, – вы были очень заняты все эти дни…

– Где Тимур? – перебил его Захарий Ефремович. – Ты можешь четко ответить?!

– Три дня тому назад он отпросился по очень важным делам, а сегодня, буквально час назад, позвонил по телефону и сказал, что больше не будет у нас работать. Я…

– Где он живет, знаешь?

– Нет, но у меня есть ксерокопия его паспорта, там прописка.

– А ты уверен, что он проживает по месту прописки?

– Не совсем, – пробормотал Сеня. – Но я могу позвонить по телефону знакомому таксисту, Тимур иногда вызывал его машину, чтобы…

– Чего стоишь? Звони этому своему таксисту! Скорее! – дал команду Захарий Ефремович.

 

Глава 66

Захарий Ефремович припарковал свой «лексус» около цветочного павильона. На заднем сиденье был неразговорчивый Тимур. Захарий Ефремович нашел его, показал письмо Ули. Тимур прочитал, потом долго и внимательно смотрел на него. Захарий Ефремович не выдержал взгляда, отвел глаза в сторону.

– Я не ожидаю от тебя сыновних объятий, – сказал Захарий Ефремович. – Но, поверь, я не знал, что у меня есть дети. Я бы никогда не допустил того, чтобы мой сын…

– Стал «барыгой»? – с иронией в голосе спросил Тимур.

– Прости меня, – горько произнес Захарий Ефремович, – я думаю, что у нас еще будет время поговорить на эту тему, а теперь мне бы очень хотелось встретиться с дочкой.

– Тогда поехали, – сказал Тимур.

– Я хочу подарить Диане букет цветов, – объяснил свою остановку Захарий Ефремович. – Какие цветы лучше купить?

– Белые розы, – ответил Тимур.

Захарий Ефремович едва вместил в салоне автомобиля огромную корзину, полную больших белых роз.

– Здесь тридцать одна роза, – сказал он.

– А почему столько?

– Сколько поместилось в самую большую корзину. Куда ехать?

Захарий Ефремович вел машину по дороге, куда указывал Тимур. Он был очень удивлен, когда они выехали за город.

– Остановите здесь, – сказал Тимур.

Захарий Ефремович притормозил, не понимая, почему они остановились в месте, где с обеих сторон стеной стоял лес. Он не стал ни о чем спрашивать, вышел из машины, прихватив с собой корзину с цветами. Тимур подошел к нему, вытянул из букета одну розу, бросил в сугроб.

– Зачем? – спросил Захарий Ефремович.

– Нам туда, – сказал Тимур, указав пальцем на табличку «Городское кладбище».

…Впервые за всю жизнь у него на душе было так плохо, больно и грустно. Захарий обрадовался, когда увидел в своем окне свет. Значит, Алина еще не ушла домой.

Она возилась в кухне. Захарий Ефремович достал из холодильника бутылку виски, Алина молча поставила перед ним рюмку.

– Ужинать будете? – как всегда, тихо спросила она.

– Посиди со мной, – попросил он, наливая виски.

– Я уже все сделала. Мое рабочее время закончилось, и мне надо домой.

– Я заплачу тебе, только не оставляй меня одного, – повторил свою просьбу Захарий Ефремович.

– Хорошо, – безропотно согласилась она и куда-то позвонила.

– Почему ты стоишь? – спросил он. – Накрой на стол, поужинаем.

Алина поставила перед ним тарелки с едой.

– А себе?

– Спасибо, – поблагодарила она. – Я поужинаю дома.

– Алина, положи себе и сядь за стол.

Она молча выполнила требование хозяина, осторожно села на краешек стула.

– Алина, – сказал он, – мне сейчас очень плохо, так плохо, как никогда прежде. Я всегда был уверен в себе. Всегда считал, что поступаю правильно, и даже учил других. Сегодня я понял, что я такой же, как все, и ничуть не умнее других. Я наделал кучу ошибок.

– Все люди ошибаются, – заметила она. – Надо иметь силу, чтобы признать свои ошибки. Если вы поняли, что ошибались, это уже хорошо. Можно попробовать исправить то, что сделали.

– Есть непоправимые ошибки, – тяжело вздохнул Захарий Ефремович. – Сегодня я узнал, что у меня была дочка.

– Была?

– Она умерла несколько дней назад. Я опоздал! Представляешь, я опоздал всего на несколько дней! Как теперь это исправить? Я сбил машиной собственных детей, а сына заставил продавать наркотики! Разве есть мне прощение?!

Алина села рядом с ним. Захарий Ефремович плакал впервые в жизни, уткнув лицо в худенькое плечо Алины. Он ей рассказал все о своей жизни, она гладила его голову, прижав к груди, и ему становилось легче.

– Тимур никогда меня не простит, – всхлипнул он.

– Простит, но не сразу, – сказала Алина. – Время лечит. И вам надо завоевать его доверие. У него сейчас на душе большая рана, он потерял самого близкого человека. Вам нужно с ним общаться, чтобы сблизиться, но не очень настойчиво, осторожно.

Оказалось, что Алина, это бесшумное, беззвучное, незаметное существо, которое всегда было рядом и в то же время словно в шапке-невидимке, умеет говорить и слушать. Что бы он делал, если бы сейчас ее не было рядом? Захарий Ефремович понял, что у него накипело на душе столько всего, что уже невозможно удержать. Ему необходимо было кому-то излить душу. Он пытался понять, что же все-таки там, в его душе? Что кроется за внешним благополучием? Что делать дальше, чтобы потом не жалеть о содеянном?

За окном уже светало, а в кухне все еще горел свет. Захарий Ефремович впервые разглядел Алину, которая до сих пор была для него просто домохозяйкой. Оказалось, что ей чуть за тридцать, она худощава, с хорошей фигурой и выразительными карими глазами, правда, грустными и уставшими.

– С кем ты живешь, Алина? – спросил Захарий Ефремович, вспомнив, что у нее вроде бы был ребенок.

Алина рассказала, как в семнадцать лет забеременела, стала никому не нужной в чужом городе, как родила сына, а у него был ДЦП. Она случайно нашла работу в доме Захария и приступила к ней, когда ребенку было лишь три месяца. Захарий Ефремович неплохо платил, потому Алина имела возможность снять комнату в общежитии.

– Чтобы не потерять такую работу, я нашла для ребенка няню. Заработанных мною денег хватало и на жизнь, и на то, чтобы заплатить ей.

– Ты работала, доверив больного ребенка чужому человеку? – спросил Захарий Ефремович. Почему он раньше не догадался поинтересоваться ее жизнью? Ему казалось, что в жизни Алины такой же порядок, как и в его доме.

– Разве у меня был другой выход? – Алина грустно улыбнулась. – Я даже умудрилась собрать деньги на три операции для сына, и он с трудом, но все-таки может самостоятельно передвигаться.

Захарий Ефремович слушал эту молодую женщину и удивлялся ее мужеству. Сколько же испытаний выпало на ее долю! Но она все выдержала, не сломалась, не упала духом. Она работала у него, никогда не просила денег, не жаловалась на жизнь, не ныла и не плакала. А он настолько привык к ее присутствию в своем доме, что просто не замечал.

– Маленькая, глупенькая Алина, – сказал он, обняв ее за худенькие плечи. – Почему ты мне никогда не жаловалась на трудности?

– Я боялась потерять работу, – ответила она, прижимаясь к его большому и теплому телу.

– Да, глупый вопрос, – вздохнул Захарий Ефремович. – Я просто слепой эгоист.

– Согласна, – тихо произнесла Алина. – Вы действительно слепой.

– Да.

– Вы ничего не замечали.

– Что именно?

– Вы видели во мне посудомоечную машину или пылесос, но не замечали, что все эти годы я вас любила! – выпалила Алина. Она попыталась вырваться из объятий. – Пустите меня! Теперь мне остается только уйти! – Алина расплакалась у него на груди.

– Никуда ты не уйдешь, – сказал он, поглаживая ее по спине. – Теперь я тебя никуда не отпущу. Мы заберем твоего сына и вылечим его. У него есть шансы выздороветь?

– Конечно, – всхлипнула она. – Только нужно много денег.

– Я ничего не пожалею для тебя, – искренне произнес он, – и буду ежедневно вымаливать у тебя прощение. Я начну новую жизнь, совсем другую, только будь со мной всегда, прошу тебя.

– Но не в этом доме.

– Не в этом доме и не в этом городе, – сказал он. – Мы уедем отсюда.

– И никакой продажи наркотиков? – затаив дыхание, спросила Алина.

– После случая с Тимуром никаких наркотиков! – заверил он.

Постепенно ее плечи перестали вздрагивать. Захарий Ефремович сидел, держа в объятиях Алину, пока она не успокоилась. Наверное, она задремала у него на груди, и Захарий Ефремович боялся сдвинуться с места, чтобы не потревожить ее сон. Его рука занемела, но он не посмел даже пальцем пошевелить. Ему хотелось, чтобы эти минуты длились вечно. Он только сейчас, рядом с этой хрупкой и незаметной женщиной, понял, чего ему не хватало в этой жизни. До боли захотелось спешить по вечерам домой, чтобы окна не пугали пустотой черных дыр, а манили теплым светом. Хотелось слышать шлепанье женских тапочек по комнатам, чтобы на кухне гремела посуда и пахло случайно подгоревшим луком. Хотелось, чтобы по дому носились дети, под ногами валялись их игрушки, а маленькая собачка оставила лужу на ковре. Ему хотелось, чтобы в окно влетел футбольный мяч, разбив стекло, а на диване была разбросана детская одежда. И пусть будет пересоленный суп на обед, а на ужин недосоленное картофельное пюре, главное – чтобы была возможность возвращаться туда, где его ждут, чтобы знать, ради кого живешь. Именно в этих простых будничных вещах заключается простое человеческое счастье.

 

Глава 67

Грядущая ранняя весна вносила свежесть не только в природу, но и в израненную душу Вероники. Ей приходилось медленно, шаг за шагом привыкать к новой жизни. Казалось, что прошлое осталось далеко позади. С ним она похоронила в душе и предательство бывшего мужа, и жестокость сына, и бывшую Веронику. Она начинала все заново. Наверное, так учатся заново ходить и разговаривать больные, перенесшие инсульт. Рядом с ней постоянно был Дэн. Он приходил к Веронике в самый нужный момент и умел вовремя уйти. Он не был навязчив, умел и помолчать; когда надо, с ним можно было поговорить о самом сокровенном. Он сам купил и принес Веронике краску для волос и помог ей закрасить седину. Он настоял на том, чтобы Вероника вышла на работу, но уже на одну ставку. Они вместе пошли в магазин, и Дэн помог ей выбрать новую одежду, чтобы сменить имидж. Он выходил с ней на улицу прогуляться. Он стирал и готовил, пока у Вероники не было ни сил, ни желания заниматься домашними делами. Дэн всюду искал ее сына, но тот как будто в воду канул: никто его не видел после смерти Дианы и не знал, куда он исчез. Следы Никиты потерялись, его не было ни среди живых, ни среди мертвых.

Казалось, Вероника смогла оторваться от тяжелого прошлого и начать новую жизнь, но звонок Никиты в одно мгновение перевернул все в ее душе.

– Здравствуй, мама, – сказал он.

Вероника вздрогнула, будто ее коснулось холодное привидение, которое зовут «прошлое». Она уже поверила, что навсегда закрыла за собой дверь в прошлое, где были похоронены и ее семья, и муж, и надежды, и сын. Когда-то она так ждала такого звонка от Никиты, что слышала его несуществующий звук, он ей снился по ночам, мерещился каждое мгновение, звучал в тиши. Казалось, что ее обманутое, истоптанное близкими людьми уязвимое сердце не выдержит и разорвется на мелкие кусочки, но она научилась жить с болью в душе. Так живут неизлечимо больные люди, ежесекундно утоляя боль. Последние силы Вероника потратила на слова: «Мой сын умер» – самые страшные слова в жизни каждой матери. Странно, но она выжила после этого, хотя из души заживо был вырван изрядный кусок. Услышать опять голос сына было неожиданностью, как будто ей звонили по телефону с того света.

– Добрый день… – ответила Вероника. По старой привычке чуть ли не вырвалось «сынок», но она нашла силы взять себя в руки и подчинить воле каждое слово.

– Мама, прости меня, – сказал Никита, – прости за все.

Как она ждала этих слов! Вероника надеялась услышать их намного раньше, тогда, когда они могли бы растворить в себе гнев и обиду. Сын опоздал со словами раскаяния, оставив навсегда ощущение прикосновения холодного лезвия к шее.

– …

– Я знаю, что мне нет прощения, но все равно я буду просить, чтобы ты простила меня.

– Бог тебе судья, – произнесла Вероника, овладев собой. Ее голос не дрожал.

– Мама, я нуждаюсь в твоей помощи.

– Проси ее у своего отца. – Ее голос был лишен всяких эмоций.

– Он сказал, что не желает знать сына-наркомана. Мама, я изменился и стал другим.

– Я не верю тебе.

– Это правда. Мне надо срочно с тобой увидеться.

– Зачем? В тот день, когда мы виделись в последний раз, ты все сказал.

– Мамочка, прошу тебя, не вычеркивай меня навсегда из своей жизни. Да, я недостоин твоего внимания, я доставил тебе столько боли, что хватит на всю жизнь. Но сейчас мне нужна твоя помощь, только ты можешь меня спасти!

В его словах было столько боли и мольбы, но Веронике не хотелось принимать поспешное решение, она боялась совершить еще какую-нибудь ошибку. Ей нужно было все хорошенько обдумать и самой определиться, ни у кого не спрашивая совета.

– Мама, почему ты молчишь?

– …

– Пообещай, что ты не бросишь меня в беде, – попросил Никита.

– Я позвоню тебе завтра утром, – пообещала она и выключила телефон.

…У Вероники сжалось сердце, когда она увидела Никиту в больничной палате. Она пораженно остановилась у его кровати, нервно прикусила губу, но на ее лице не дрогнул ни один мускул, хотя вся она превратилась в комок нервов. Тело сына было обтянуто серой кожей, похудевшее лицо приобрело желтоватый оттенок. Впалые щеки, бледные губы… Но выражение лица было совсем другим, открытым и беззащитным. Большие глаза смотрели на Веронику с искренним раскаянием. В них, глубоко замаскированное печалью, притаилось отчаяние, однако взгляд стал совершенно иным, ясным и покорным.

– Добрый день, – сказала она сдержанно и села на стул рядом с кроватью, почувствовав, как ноги мгновенно стали ватными.

– Мама, – улыбнулся Никита, – ты покрасила волосы. Зачем?

Его голос был спокойным и уравновешенным, как у человека, который видит жизнь такой как она есть и не ожидает чуда. Веронике хотелось почувствовать движения его души, спрятанные за бескровным лицом.

– Мне так больше идет, – ответила она и спросила: – Хочешь рассказать, где ты был все это время?

И Никита коротко рассказал все, что с ним случилось с того момента, как он покинул родные стены. Он объяснил, что смерть Дианы вывернула его сознание наизнанку, но не вырвала из головы «гвоздь». Он плохо помнил, как позвонил Антону и попросил отвезти его в реабилитационный центр.

– Мне было очень тяжело, – сознался Никита, – так тяжело, что я не могу передать словами.

– И как ты справился?

– Читал Библию и молился. Я отключался от боли при ломке, и тогда за меня обращались к Богу мои товарищи. Они не оставили меня в тяжелый момент и были всегда рядом.

Никита не стал рассказывать подробности. Он не хотел говорить, как на самом деле ему было тяжело. От физической боли терял сознание, потом приходил в себя, дико кричал, бился до крови об пол, потом опять терял связь с реальным миром. Когда сознание возвращалось к нему, начинал читать Библию, иногда даже не совсем осмысленно, но читал. Читал даже тогда, когда суставы выворачивались в невидимых тисках. Читал про себя, а когда боль становилась нестерпимой, выкрикивал каждое слово, пока снова не терял сознание. Когда вспоминал Диану, не хотелось жить, и наилучший выход видел в петле на своей шее, опять молил Бога дать ему силы и опять хватался за Большую книгу самой Жизни. Книга была покрыта его потом и кровью, которая текла из разбитого тела, но он, едва находя в себе силы открыть глаза, опять хватался за нее. Однажды в отчаянии Никита неистово закричал, прижимая к груди Библию: «Боже! Прошу тебя! Прости меня и спаси мою душу грешную! Если ты подаришь мне жизнь, я ее посвящу таким, как я!» Это было последнее, что он помнил.

И опять были забвение, темнота, боль. Когда Никита наконец открыл глаза, он увидел утренний свет. Он лежал на голом деревянном полу опустошенный, вымученный, будто из него выжали все жизненные соки. Рядом с ним – Библия. Почувствовал, как потрескались от жажды пересохшие губы, как еще гудит измученное тело, но… Душа словно стала другой! Она очистилась, не болела, а мозг освободился от желания уколоться. Что такое истощенное тело по сравнению с освобожденной душой?!

Впоследствии Никита понемногу начал заново учиться жить. Ему нравилось, что никто не навязывал своего мнения, не поучал, не упрекал, не расспрашивал о прошлом. Никита начал уже осознанно читать Библию, размышляя над каждым словом. Иногда, прочитав страницу, он мог сидеть на стуле целый день, углубившись в раздумья, и ему никто не мешал. Он много передумал и проанализировал. Каждый новый день он встречал как праздник, потому что в нем не было желания принять наркотики, – и это было чудо, в которое он даже не сразу поверил. Обо всем этом он хотел бы рассказать матери, но не сейчас. Никита понимал, какую боль он ей причинил, и требовалось время, чтобы она сама поняла, что он стал совсем другим.

– Знаешь, мама, о чем я просил Бога? Чтобы он помог мне навсегда забыть о наркотиках, – сказал он.

– И как?

– Всевышний услышал мои молитвы, – улыбнулся Никита. – Я просил у него прощения, и Бог простил меня. Сможешь ли и ты когда-нибудь меня простить?

– Не знаю.

– Мама, поверь, я стал другим человеком. Я читал Библию и нашел в ней ответы на все свои вопросы. Я никогда не вернусь к наркотикам. В голове не осталось не только желания, но и мыслей о них. Теперь я верующий человек, мама.

– И какой ты веры? – спросила Вероника.

– Христианской, – сказал Никита, – мы принадлежим к протестантскому течению.

Веронике хотелось верить, что сын говорит правду, что кошмары остались позади, но в то же время ее все еще точил червь сомнения. Никита видел, что мать колеблется. И тогда он сознался:

– Знаешь, мама, в один из самых тяжелых дней я обратился к Богу и сказал: «Господи, спаси меня, помоги мне, не дай погибнуть! Когда я избавлюсь от “гвоздя” в сознании, то начну помогать другим людям». Может, потому Бог дал мне второй шанс?

– Не знаю, – сказала Вероника. – Ты сдержал свое слово?

– Да, конечно! Сейчас проходит реабилитацию мой знакомый парень, я ему помогаю, – ответил Никита. – Его зовут Ян.

– Тебе, как я понимаю, нужны деньги на лечение? Что с тобой? – спросила настороженно Вероника. От ее опытного взгляда не укрылось то, что сын тяжело болен. Возможно, даже уже стоит на пороге вечности.

– Я колол себе всякую гадость.

– Помню.

– У меня цирроз печени, вызванный гепатитом. Мне нужна пересадка печени, и я прошу тебя стать донором, – сказал Никита на одном дыхании.

Слова сына шокировали Веронику, она почувствовала, как земля закачалась под ее ногами. Ужасное осознание неизбежности ударило по сознанию, но она сумела сохранить притворное спокойствие.

– Мама, – продолжил Никита, – возможно, ты мне не веришь, ты имеешь на это право, но я навсегда порвал с прошлым. Лишь сейчас я понял, что к жизни нужно относиться бережно, чтобы ненароком не разбить, потому что склеить разрушенное невозможно. Сейчас, перед лицом смерти, я понял, в чем смысл жизни. Я не могу так просто уйти, не искупив свои грехи. Я дал слово Богу помогать другим, таким, каким был сам. И я должен жить, чтобы спасти других.

– Я сейчас приду.

Вероника быстро вышла из палаты. Когда-то сын вынул у нее душу, но сейчас он стал совсем другим. Он говорил правду – сомнений не оставалось. И как бы она ни старалась вычеркнуть Никиту из своей жизни, материнство вычеркнуть невозможно. Выходя из палаты, она знала уже, что будет делать, волновало одно – не опоздать.

Вероника должна была позвонить мужчине, жившему по соседству с Нелли Сергеевной.

– Я согласна продать вам квартиру, – сказала она мужчине, который не раз обращался к ней с такой просьбой, – только мне нужны деньги сегодня же.

– Квартира запущена, там требуется капитальный ремонт, – начал ныть сосед.

– Или сейчас же деньги, или я продам ее через агентство.

– Хорошо, я ее покупаю, – ответил мужчина.

Вероника решительно вошла в палату к сыну, открыто посмотрела ему в глаза, в которых одновременно застыли и вопрос, и надежда.

– «Я подарю тебе жизнь», – сказала она, чуть улыбнувшись. – Так, кажется, ты назвал свою книгу?