«За века существования Сотерис явился причиной многих несчастных случаев. Обычным следствием незащищенного контакта с ним было устойчивое нарушение нервной проводимости пораженной конечности. А в пик его максимальной активности, приходящейся на сентябрь-октябрь, нередким результатом являлась смерть от генерализованного паралича...»

«Новый Свет. История создания», 25-е издание,

Анастасийская Центральная Библиотека

Филь открыл глаза с ощущением, что проспал очень долго, и подумал: «Какой удивительный я видел сон! Еще секунда, от моей руки остались бы одни угольки…»

Он уловил слабые отголоски адской боли, которую испытал, и передернулся. Такое никому не должно сниться, потому что это могло убить даже во сне. Мальчика отвлекли звонкие голоса за открытым окном, где шумел листвой ветер и чирикали пичужки.

— Сделай ты, как я говорила, сейчас мы бы уже купались! А теперь нам придется просить разрешения у матушки. На дворе май месяц, вы с ума сошли! — знакомо передразнили кого-то. Последняя фраза без сомнения принадлежала Лентоле, только произнесла ее Эша.

— Эша, миленькая, прости! — пролепетала Габриэль в ответ. — Я забыла, что Руфина теперь тоже совершеннолетняя.

Удивленный, что они здесь делают, Филь приподнялся на локтях. Его правая рука заныла и, припомнив свой сон, мальчик вытащил ее из-под лоскутного одеяла.

В лучах утреннего солнца ладонь выглядела бледной, почти белой. Пальцы сжались в кулак, но столь слабо, что удержать в них что-нибудь кроме пустого стакана было бы трудно. Филь подскочил в постели, уставившись на руку, уже понимая, что он в самом деле жестоко пострадал.

Обе руки его выглядели иссохшими палками, а правая еще и ощущалась как чужая. Ноги смотрелись не лучше, да и сам Филь чувствовал себя как изношенная тряпка. Дрожащие от слабости колени не удержали его, и мальчик плюхнулся обратно в постель. Вытаращив глаза, он потерянно огляделся.

Кровать оказалась не шире той, что в Хальмстеме, хотя комната была просторней. Дощатый потолок тоже был повыше, выбеленный, как и стены, известкой. На подоконнике небольшого окна вытянулась кошка, уткнувшись носом в согнутую лапу. За окном виднелись кусты сирени в полном цвету.

Бледный, обессиленный и жалкий Филь выкарабкался из постели, не веря своим глазам. Покачнувшись, он оперся о столик у кровати. Сбив с него на пол какие-то горшки, он застыл на месте, ухватившись за кровать. По комнате разлился запах травяных настоев.

На шум к нему заглянула девушка в режущем глаза разноцветном сарафане. Ее соломенного цвета волосы были заплетены в косы и уложены, как тележное колесо, вокруг головы. Усыпанное веснушками лицо расцвело, когда она заметила Филя.

— Ой! — сказала она. — Что же это вы, господин, пришли, наконец, в себя? Ну, теперь не пройдет и двух дней, как вы побежите. Давайте-ка я вам помогу!

Она засуетилась вокруг, помогая Филю взгромоздиться обратно в постель, не переставая тараторить:

— А мы уже испереживались, такое горе, такое горе! Но продолжали надеяться, ведь вы не умерли, а мало кто остается в живых, коснувшись осеннего Сотериса. Вам повезло, что вас отшвырнуло, а не затянуло внутрь, хальмстемский эмпарот нам всё рассказал. Он просидел у вашей постели неделю, пытаясь понять, как вас так угораздило. Вас пытались даже поить из кубка Локи, который был у хозяйки, а вы всё не приходили в себя. Ах, господин, как нам тогда стало страшно! Потом приехал сам императорский секретарь, злой, будто демон, долго глядел на вас, забрал кубок и уехал. Он оставил хозяйке приказ сообщить ему сразу, как вы встанете. Вы там тоже что-то натворили, не правда ли?

Мальчику сделалось тоскливо, и он зажмурился. Не было сомнений, что император получил счет на восемнадцать золотых и собирается предъявить его Филю. Хотя тут можно поспорить, ведь в результате тот получил, что хотел. Хуже было, что Филь невольно выдал эмпароту, кто изготовил подделку, а отсюда и у кого может находиться настоящий кубок. Ведь не зря эта крупная башка провела целую неделю у его постели! Оставалось непонятным, зачем Флаву понадобилась подделка, которую он, как пить дать, вскоре унес обратно.

— А где я? — сипло спросил Филь, услышав, что хозяйка потратила целое состояние на его лечение, и узнав, что девушку зовут Брендой.

— В Катаоке, а то где же! — удивилась Бренда. — Куда вас еще было девать? Мастер Флав отправил вас сюда со своим эмпаротом утром самого того дня, когда вас обнаружили в Хранилище!

За окном в кустах сирени послышался треск. Румяная Эша с пышными волосами до плеч порывисто шагнула к подоконнику.

— О! — сказала она, увидев Филя, сидящего в постели. — А я думаю, что за необычное оживление в юдоли скорби? Наш беглец бросил витать в эмпиреях и спустился на бренную землю!

Разглядывая мальчика с прищуром, она согнала кошку с подоконника и, подтянувшись на руках, уселась на него сама.

— Ну, здравствуй, братец… Ты знаешь, что выглядишь как восставший из ада?

Русые волосы Эши были растрепаны, на щеке краснела свежая царапина. Выглядела девочка живее, чем в Хальмстеме. Филь заметил, что она заметно подросла. Он скованно кивнул, уставившись на свои руки-палки.

— Не вешай нос, — сказала Эша, — Руфина тебя откормит. Может, хоть от меня отвяжется!

По доскам пола простучали голые пятки, и Руфина влетела в комнату, глянув на мальчика так, словно вокруг него бушевал пожар. Следом за ней вбежала Габриэль. Заметив их, Эша тихо соскользнула с подоконника и привидением скрылась в кустах.

Оттеснив Бренду, Руфина кинулась к Филю и прижала его к себе, осыпая поцелуями и слезами, стеная и приговаривая:

— Что ж ты, бессердечный, с нами делаешь, как ты мог! Что за демоны потащили тебя в Хранилище? Ночью, по хальмстемской дороге, солгав почтовым! Эти изверги в конвое не подарок, но своей багажной кибиткой они покалечат кого угодно! Что приспичило тебе искать в Хальмстеме на деньги казны, неужели кубок Локи? Так он здесь был, у нас! Матушка договорилась с Флавионой на подмену, пока Эша не выздоровеет, а потом Флавиону убили. А если бы ты сорвался с купола?!

Желая ничего более, только чтобы его перестали обливать слезами, Филь сказал:

— Я хотел сделать Открывающий Путь.

Руфина притихла.

— Из чего?! — потрясенно спросила она, отпустив мальчика и опускаясь перед ним на кровать.

Стоя за ней, Габриэль растерянно хлопнула длиннющими ресницами. Как и Эша, она здорово похорошела за прошедшее время.

— Ой, Филь, ты что, добыл раковину из озера Максат? — воскликнула она.

Пришла очередь Филя растеряться. Заметив это, Руфина сказала:

— Ты упал туда, когда бежал в тумане… Только там у берега их никогда не находили. Где ты взял нужную раковину?

— Нашел в Сенном озере, — пробормотал Филь.

Руфина охнула, поцеловала его в макушку и сказала: «Бедный ребенок!». Габриэль вытаращила на него черные глазищи.

— Ой, Филь, какой ты глупый! — рассмеялась она. — Раковина нужна именно из озера Максат, и то не всякая. А еще потом ее нужно ини… иници…

— Инициализировать, — пришла Руфина ей на помощь. — Бренда! — обратилась она к девушке, уважительно внимавшей им у стены. — Принеси сердарский настой, который доставили матушке на прошлой неделе. Ты вновь поступаешь в ее распоряжение, твоя работа здесь закончена. Теперь, — сказала она Филю, — когда тебя вытащили из небытия, осталось поставить тебя на ноги. И пусть Сотерис повернет вспять, а я это сделаю!

Стараниями Руфины на следующий день Филь, пусть неуверенно и шатко, вышел на улицу. Припекало майское солнышко. Легкий ветерок играл листвой высоких стройных кленов, в обилии растущих вокруг господского дома. Дорога, начинающаяся от него, утыкалась в бревенчатый мост, перекинутый через узкую быструю речку, и, петляя далее, исчезала в березовой роще.

Дом был каменный, двухэтажный, почерневший от старости. Крыша выглядела так, словно ее сто лет не перебирали. Над центральной верандой крыльца находился мезонин с тремя большими окнами. Ступени лестницы двумя крыльями огибали веранду, сбегая вниз.

Позади дома слышались удары молотка — видимо, хозяйственные постройки находились там. Не желая заходить обратно в дом, Филь направился на зады в обход. С принесенным Брендой завтраком он получил указание повидаться с госпожой Фе, однако вместо этого собирался забиться куда-нибудь, чтобы его никто не нашел. Как случалось уже с ним в Хальмстеме, в голове мальчика царил кавардак.

За домом скрывалась небольшая конюшня, рядом с ней притулился старый дощатый сарай. Он просвечивал насквозь. Под одной крышей с ним находилась крошечная кузня, дверь в нее была открыта. На пороге стояла Лентола, она строго выговаривала кому-то. За конюшней начинались возделанные поля, за которыми виднелось селение в три дюжины скромных домов. Прятаться здесь было негде. Филь пожалел, что сразу не сбежал на речку, когда Лентола обернулась и заметила его.

Меньше всего на свете он хотел говорить сейчас с этой девицей. По словам Руфины, его выздоровление стоило семье годового дохода, затраты, которые не сумели покрыть деньги из его кошелька. Таким образом, он угодил в худшую ситуацию, чем был прошлой осенью. Требовалось что-то срочно придумать, а в этом месте и спрятаться для этого негде!

Губы Лентолы были плотно сжаты, словно наглухо прибиты одна к другой. С тем же выражением лица она посетила мальчика вчера. В одной руке девушка держала исписанные листы бумаги, пальцы другой были заляпаны чернилами.

— Почему ты еще не у матери? — сказала она.

— Зачем? — хмуро ответил Филь. — Мне и здесь плохо.

— С чего бы? — ровно спросила его Лентола. — Руки-ноги у тебя на месте и даже дом есть. С твоим характером в твоем возрасте это уже немало.

Филь выпалил:

— Это не родной мне дом!

В его голосе было столько невысказанных эмоций, что лицо девушки неуловимо изменилось. Она задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Филь, — сказала Лентола, — к твоему сведению, этот дом мне также не родной. Моей родиной стал 2-й легион тайдерской когорты, чей квестор крутил любовь с нашей матерью. Младенческие годы я провела в солдатском обозе. Ты провел детство в море, я провела его среди солдат.

Она пошла на конюшню, Филь ошарашено смотрел ей вслед: Лентола впервые обратилась к нему по имени.

Когда мальчик, забыв постучаться, отворил дверь в кабинет на втором этаже мезонина, г-жа Фе стояла у окна, сжав на груди руки, и смотрела на уходящую от дома дорогу. Убранство ее кабинета было бледным подобием хальмстемскому. Знакомые вещи и книги были все здесь, но стол был старый и пошарпаный, а стулья – потертые. Да и сама госпожа выглядела измотанной. Филь приписал причину себе и ему стало так тошно, что он готов был провалиться сквозь землю.

— Рада видеть тебя снова на ногах, — повернувшись, сказала хозяйка. Она смотрела на него, словно не зная то ли плакать, то ли смеяться. — Хочу заметить, без малого год тому назад, когда мы нашли тебя, ты выглядел похоже. Прошу, не превращай это в традицию!

Для Филя это прозвучало: «Еще один раз, и ты лишишь нас средств к существованию». Опять испытав желание забиться куда-нибудь, чтобы придумать, как им выбраться из долгов, мальчик потупился. Это женское общежитие, по-видимому, было напрочь лишено деловой хватки, но выход был наверняка. Вздохнув, он решил выпытать у Лентолы, как тут на самом деле обстоят дела. С госпожой Фе беседовать на эту тему он боялся.

— Как ты знаешь, после несчастья с тобой нас посетил г-н Клемент, — сказала она. — Он сообщил, что ты нанялся личным вестником к императору, получив жалование. У меня вопрос к тебе… От нас ты сбежал без гроша в кармане, но, когда тебя нашли, в твоем кошельке оказалось значительно больше денег. Ты ничего не натворил на рынке? — спросила она осторожно. — Видишь ли, что ты делал, мы знаем из протокола допроса, но эмпарот редко слышит слова — он чаще видит образы и считывает эмоции. А у тебя было очень хорошее настроение, когда ты покидал рынок!

— Я там загнал втридорога Арпонис мертвого сердара, который незадолго до этого купил, — кратко объяснил Филь. — Просто повезло!

Г-жа Фе, казалось, удовлетворилась этим. Она неуловимо улыбнулась и, достав из ящика стола блеснувший золотом империал, придвинула его к Филю.

— Чтобы удача тебя не покидала… Я сохранила твой единственный золотой.

Мальчик не удержался и радостно улыбнулся: это было неплохое начало! Госпожу Фе его реакция заметно оживила.

— У меня есть кое-что еще для тебя, — сказала она. — То, за чем ты полез в Сотерис, хотя я не могу понять, зачем он тебе понадобился.

Она придвинула к мальчику кожаный кошелек, в котором оказалась маленькая коническая витая раковина. Мгновенно догадавшись, что это такое, Филь повертел ее в руках, удивляясь внешней невзрачности, ну разве что перламутровый слой внутри был необычно ярко-синий.

— Это мой Открывающий Путь, забирай его себе, он мне не нужен. Он неинициализированный, так что ты будешь его первый хозяин. Вот только… ты не мог бы открыть мне свои карты? Я потерялась в догадках.

Не видя смысла скрывать то, что успело потерять цену, Филь поведал о своей идее заработать на разнице золотого курса по обе стороны границы. Хозяйка выслушала его с большим интересом.

— Не по себе ты собирался сук рубить, — вздохнула она вроде как с сожалением, — хотя это уже в прошлом. Дело, однако, в том, что тебе придется давать ответ на это в столице. У меня лежит указание секретаря Клемента на отправку тебя в Кейплиг первым продуктовым обозом сразу, как ты встанешь. Потому вот что тебе следует знать и учитывать…

Лицо ее сделалось как в почти забытый день, когда она впервые увидела Филя за чертой Внутренней Границы, доброе и чуть настороженное. Глянув на мальчика своими красивыми карими глазами, она сказала:

— У императора сложный характер, это у них семейное. Но он разумней, чем его брат. Поэтому спорить с ним можно, если есть убедительные доводы. Что с ним делать нельзя, это ставить его в смешное положение, он этого не прощает. Пожалуйста, будь с ним вежлив! Помни, что ты носишь теперь нашу фамилию, и твои проделки отражаются на нас. Нам следует быть осторожными, влияния у нас теперь никакого и мы никогда больше не будем жить, как жили в Хальмстеме.

Давая понять, что всё понял, Филь кивнул. Однако, поворотив к выходу, он не удержался. Крепко зажав в кулаке весь наличный и оборотный капитал, он улыбнулся широченной, до ушей, улыбкой и сказал то, что вертелось у него на языке.

— Это мы еще посмотрим! — заявил он, обернувшись.