На следующее утро Филь встал с первыми лучами солнца, предвкушая славный денек, свободный от занудливых лекций по морали и праву. Они проведут его в лаборатории естествознания, и даже Роланд не сумеет это отменить. Профессор Лонерган срочно уезжал в столицу по делам и был вынужден перенести свой экзамен на месяц раньше.

Экзамен не беспокоил Филя. Отгадывать изощренные загадки вроде прошлогодних им не придется, а остальное они с Яном знали лучше всех. С Нового года не вылезая из Первой лаборатории, они полностью осилили то, что требовалось, а еще умудрились найти удобную замену огниву для императора Флава. И всё благодаря новой субстанции, которую профессор Лонерган выложил на стол в первый день занятий после зимних каникул.

— Тяжело пришлось? — участливо поинтересовался он у Филя, который сунулся рассмотреть два фиала темного стекла с плотно притертой пробкой.

Вместе с ним к фиалам склонился весь класс. За прошедший год группа естествознания значительно поредела. Многие, не найдя общий язык с профессором, покинули её после первого года, а с уходом Фристла Бристо и Ральфа Фэйрмона их осталось восемь человек. В лаборатории больше не было тесно и никто не толкался плечами.

Филь догадался, что профессор спрашивает о прошедших каникулах, которые обернулись каторгой для Хозеков и Фе. После завершения работы каждый из них ходил теперь по библиотеке на цыпочках.

— Тяжело, — признал он и, припомнив бодрые речи Лонергана, что это под силу одному, буркнул: — А вы-то откуда знаете?

— Потому что я не обнаружил следов твоего пребывания в моей лаборатории, — с усмешкой ответил профессор и отвесил подзатыльник Лофтусу-Ляпсусу, который потянулся рукой к фиалам. — Не трогай, если не желаешь отравиться или сгореть! Я еще не рассказал, что это такое!

Сконфуженный Ляпсус в испуге отшатнулся от стола. Остальные уважительно уставились на фиалы. Профессор пояснил:

— Это полученное из костей вещество самовоспламеняется на воздухе и светится в темноте. Его открыл некий Алхид Бехиль в Старом Свете около ста лет назад, перегоняя мочу с глиной и известью. Он назвал его «эскарбукль». Это дорогое вещество, а также ядовитое. Нам придется найти способ связать его в нечто не столь разрушительное, чтобы потом уже работать с его производной, ибо я не желаю, чтобы ваши светящиеся скелеты посещали меня во сне. Итак, кто из вас не боится этим заняться?

Большинство, судя по их потрясенному виду, считало, что это как раз очень страшно. Николас Дафти обратил на профессора взор, полный неприкрытого ужаса, а Ляпсус не отрывал подозрительного взгляда от фиалов.

Профессор оглядел сидящих у стола и довернулся носом к прошлогодним создателям огненного шнура. Филю, Яну и Тому осталось лишь согласно кивнуть.

— Что ж, значит, как всегда, Хозек, Фе и Рафтер, — не удивляясь, сказал профессор. — Я предлагаю подойти к решению задачи систематически. Вы накидаете мне с полста способов получения различных солей эскарбукля. Хозек опишет их на бумаге, я вычеркну лишнее. Получив от меня требуемое оборудование, вы, следуя списку, проведете эксперименты и отразите их результаты в рапорте, который я жду от вас не позднее конца апреля. Остальные станут играться в обычные куклы.

— В какие именно? — заинтересовался Ляпсус.

— Вы будете изготавливать оборудование. Нам понадобится около десятка безвоздушных шаров Герике и хотя бы два атмосферных насоса, чтобы безопасно работать с этим веществом.

— Это же адова работа! — перебил его возмущенный Николас.

— Добро пожаловать в мой мир, — сухо парировал профессор Лонерган. — Но не волнуйтесь, Дафти: изготовите мне работающие насосы, и можете считать, что экзамен вы сдали. А сегодня, если еще что-то помните, я предлагаю вам рассказать, как вы это станете делать.

И работа завертелась. Не прошло трех месяцев, как эскарбукль сдался под массивной атакой: требуемая соль была получена. Она воспламенялась от трения, но не разлагалась на воздухе и была не ядовита. Последнее доказал профессор Лонерган, подмешав её в сыр и скормив его мышке, которую, в свою очередь, скормил конюшенной кошке. Второй фиал он уже лично превратил в соль по тому же рецепту, прокалив четыре части эскарбукля с тремя частями серы без доступа воздуха. Затем переслал соль императору для дальнейших исследований.

Из оставшихся без дела стеклянных трубок и шаров Николас Дафти наделал маленьких фонтанчиков. Он стал приторговывать ими, но дела у него шли плохо, пока Филь не посоветовал ему назвать изделие «Родник Страсти» и переключиться на покупательниц, благо, что весна стояла на пороге. После чего дела у Николаса наладились, а Филь стал получать от него десять процентов с проданных фонтанчиков, хотя Николас крайне неохотно делился добычей.

С приходом весны на Филя навалилась лихорадка, но в этот раз он был настороже. Едва его взгляд стал задерживаться на всех без разбору девицах Алексы, а на лекциях участились приступы глухоты, когда он против воли улетал в эмпиреи, он отказался поднимать глаза на кого бы то ни было и передвигался теперь как бирюк, уткнувшись взглядом в землю. Он решил, что пусть сойдет за сумасшедшего, чем потеряет голову как в прошлом году.

После занятий он прятался теперь в Первую лабораторию, куда эскарбуклевой троице был всегда открыт доступ, на пару с Яном, которого это очень забавляло. Ян наградил Филя прозвищем «монах-кладоискатель» и временами подначивал его, но, восхищаясь его упрямством, верно следовал за ним.

С Габриэль тоже, казалось, что-то случилось. Филь стал натыкаться на неё в самых неожиданных уголках Алексы. Один раз она пристала к нему прямо под дверями лаборатории естествознания, как лучше закончить письмо к юноше, в которого она давно влюблена. Торопясь на занятия, Филь предложил ей вариант: «С вечным поцелуем Габриэль Фе, подруга суровых времён». Она на него жестоко обиделась за это.

К маю ему полегчало. Его кровь больше не вскипала от мимолетно брошенного на него девичьего взгляда, да и глухота уже не настигала его в самое неподходящее время. А когда к Алексе подступило лето, они с Яном сделались обладателями значительной суммы денег.

Занятия в тишине Первой лаборатории забирали меньше времени, чем в дормитории, и его избыток друзья посвящали забаве: смешиванию всего подряд, что могло гореть или взрываться, а потом проверять, что получилось. В ход шли уцелевшие остатки веществ от прошлогодних экспериментов плюс новые, которые не уставал придумывать Филь.

Так была найдена сатанинская смесь с углем, полученным из скорлупы грецких орехов, вместо древесного угля. Подожжённая с помощью огненного шнура, она разнесла в клочки стол в лаборатории, вынесла окно на улицу и сорвала дверь с петель. Удивленные невероятной силой, заключенной в малом количестве смеси, невредимые, но сильно испуганные друзья толкались на улице, приходя в себя и в тревоге поджидая профессора, который не мог пропустить такой взрыв мимо ушей.

Выслушав их, профессор Лонерган сухо поинтересовался:

— Я так понимаю, что у вас хватило ума ждать снаружи, пока догорит шнур? Пальцы, уши, глаза целы? Весовой состав смеси записали перед тем, как поджигать?

Друзья утвердительно ответили на все вопросы и отдали клочок обугленной бумаги. На этом разговор был исчерпан. А ночью Алексу потряс оглушительный грохот.

Вылетев на улицу, полуодетые ученики с оторопелой профессурой обнаружили на месте старой кузни дымящиеся развалины, от которых, сияя как новенький империал, широким шагом вышагивал профессор Лонерган.

Подойдя к ученикам, он поцеловал в лоб Филя с Яном, затем обернулся к растерянному профессору Илуги.

— Ректор, мне нужен ваш сокол!

Через неделю два поджигателя получили с почтой из столицы кошель с двадцатью свежеотчеканенными империалами. Заглянув в него, Ян восторженно воскликнул:

— Яри-яро, Филь, если твои приступы весеннего гона приносят такие деньги, тебе стоит переселиться туда, где вечная весна!

Однако его другу было не до шуток. Известность, которую они с Яном получили после изобретения сатанинской смеси, названной профессором Лонерганом «эксплоз», приковала к ним внимание девиц не хуже, чем прошлогодняя осада мельницы, как только Алекса узнала о награде. В любое другое время Филь обрадовался бы тому, что сделал что-то полезное, заработал кучу денег и в придачу получил признание, но только не весной. Он ужасно не хотел опять превращаться в барана на веревочке.

А дело к этому двигалось. Изящные лодыжки Меты, попавшиеся ему на глаза у развалин кузни, завладели его сердцем и воображением. И совсем не помогало то, что он жил в одной комнате с её братом, который, казалось, тихо развлекается при виде друга, сражавшегося со свалившейся на него бедой.

Как в прошлый раз, Ян не мучил Филя вопросами и только однажды поинтересовался:

— Кто на этот раз?

Проворочавшись ночь, невыспавшийся Филь без труда проигнорировал вопрос.

Новость о расщедрившемся императоре достигла в это утро ушей учеников, и друзей встретил в трапезной одобрительный гул. Многие повскакали с мест. Особенно старались девицы, которые восторженно ели глазами героев дня. Яну это было как с гуся вода, он лишь благосклонно принимал поздравления.

— Чего они вдруг так оживились? — пробормотал Филь, направляясь к своему месту. — Прямо как лошади, которых я напоил Успокоителем!

Он мельком глянул на Мету за соседним столом. Он думал, что это будет безопасно, потому что измученная учебой девушка в конце года напоминала ему бледную моль. Но именно сегодня она выглядела необычно оживленной, румяная и свежая, как утренняя заря.

Она улыбнулась ему так, что он споткнулся и чуть не упал, удержавшись на ногах благодаря Яну, который схватил его за воротник.

Сев за стол, Филь сжал ладонями лицо, которое горело огнем. «Яри-яро, всё пропало!» — чуть не завыл он от отчаяния.

Всё его существо стремилось к Мете, сердце бешено стучало в груди. Заглотив то, что лежало перед ним на тарелке, он вылетел из трапезной освежиться. Он не мог понять, как это возможно быть не в состоянии думать ни о чем, кроме прелестного образа. Будто ему отрубили голову, а вместо неё приставили… что именно, он не успел додумать.

— Дорогой друг, я больше не в силах на это смотреть, — озабоченно проговорил Ян, появляясь за его спиной на пороге.

Филь затравленно оглянулся. «Тебя мне только не хватало!» — чуть не рыкнул он и, сбежав с крыльца, молча зашагал в дормиторий. В его душе царил мрак, и яркий солнечный день был не в силах его разогнать.

— Правильно, давай пройдемся, — сказал Ян как ни в чем не бывало. — Должен признать, наблюдение за тобой поначалу доставляло мне удовольствие, но сейчас твои переживания начинают меня тяготить.

Не останавливаясь, Филь огрызнулся:

— Какие переживания? Ничего я не переживаю!

— Те, которые написаны у тебя на лбу крупным почерком, — не смутился Ян. — Твои мучения пробудили во мне спящее до сих пор милосердие.

Филь резко остановился у Сигнальной башни, словно налетел на стену.

— Что написано? — поворачиваясь к другу, спросил он встревоженно. — Что, и это всем видно?

— Можешь не сомневаться, — ответил тот, ухмыляясь.

Кровь бросилась Филю в лицо, стыд и паника охватили его с головы до пят. Он припустил было бежать, но осознал, что бежать нужно из Алексы. Тогда, набравшись духу, он отважно взглянул на Яна, который сразу посерьезнел. Филь решил, что побьет его, если тот позволит себе улыбнуться, и заранее сжал кулаки.

— Я влюблен в Мету, — выпалил он. — И я хочу на ней жениться!

Он мысленно зажмурился. Ян поморгал, переваривая новость.

— Что ж, — сказал он, будто речь шла о чем-то обыденном, — представив на минуту, что моя сестра сошла с ума и согласилась, я спрошу: жить вы будете, конечно, в Хальмстеме в той каморке без окна, где ты обычно останавливаешься?

На его лице не было тени улыбки, голос был издевательский.

— Окно там уже прорублено, — пуще покраснел Филь, обидевшись за любимую комнату. — А будешь издеваться, я в самом деле женюсь на ней и увезу её туда!

Кашлянув, словно у него запершило в горле, Ян покладисто произнес:

— Хорошо, в той твоей каморке с единственным окном… Вставать по сигналу, как в Алексе, есть по расписанию, и покидать замок по разрешению. Так может, вам не стоит уезжать? Всё это уже имеется здесь, а в качестве каморки можно использовать Первую лабораторию, вот только вставить там окно. И заживете на капитал в десять империалов и четырнадцать аспров, который ты получил с Дафти, плюс пять, которые он зажал. Живя здесь, вы еще и сэкономите, ведь одно дело, когда до ближайшего общества можно добраться засветло, пусть по зараженным демонами местам, и совсем другое, когда на это уходит пять дней пути. Ни балов, ни приемов, и Якоб в качестве няньки.

Его невозмутимость охладила Филя. Он вспомнил, что у них через четверть часа занятия с профессором Иллуги.

— Ладно, Ян, пошли соберем тетради, а то опоздаем, — пробормотал он и заторопился к дормиторию. — А Хальмстем, что ж, может, он кому не нравится, только я знаю, что он мне по душе!

Он бросил взгляд на Яна — тот по-прежнему сохранял серьезное выражение лица.

— Дорогой друг, я знаю вкусы своей сестры, так что забудь ты о Хальмстеме. К тому же, у тебя нет ни особой красоты, ни манер. Если тебе удастся усвоить нормы поведения, принятые в приличном обществе, и победить свою привычку есть, словно это твой последний день на земле, ты ей, возможно, понравишься, но точно не сегодня!

В комнате, сунув тетради за пояс, Филь упрямо произнес:

— Научиться есть прилично, как ты говоришь, это не беда, научусь!

Ян вздохнул:

— Мой друг, ты путаешь визит с переездом. Ты думаешь, что если мои сестры не жалуются на жизнь в Алексе, то она их в целом устраивает. Ничего не может быть дальше от правды! К твоему сведению, в Меноне они спят не на матрацах из соломы, но на перинах из гусиного пуха толщиной в две ладони у Анны и две с четвертью у Меты, потому что на других они не высыпаются. Иначе им будет или слишком мягко, или очень жестко. Постельное белье, которое, уверен, ты оценил по достоинству, они заказывают у единственного в Империи мастерового, умеющего плести хлопковую нить в ткань, скользкую на ощупь и одновременно теплую и прохладную. Они также любят принимать горячие ванны с лавандой перед сном в любое время года, и никто не рискнет без нужды лишать их этого удовольствия, включая нашего отца. Твои десять империалов улетят на наряды в первый же бальный сезон, а твоего Хальмстема, даже если ты умудришься загнать его втридорога, едва хватит на пять лет. В Империи не наберется дюжины мужчин, которые в силах содержать моих сестер так, как они привыкли. А если они это не получат, они превратят любую жизнь в ад. Поверь мне, они хорошо владеют этим искусством!

Выйдя на нагретое солнцем крыльцо, Филь задумался.

— Ян, это что же, мне придется стать богаче императора? — спросил он, уцепив суть.

Он начал подсчитывать, как это провернуть, и был очень рад, что к нему вернулась способность соображать. Правда, он не имел представления о размере личного состояния Флава, но был уверен, что способен его заработать.

— Хуже! Тебе придется стать богаче нашего отца.

Филь поскучнел: эта задача была труднее. Но рассудительные речи Яна успели разогнать тучи в его душе и настроили его на деловой лад. Улыбнись ему сейчас хоть сто красавиц, они не вернули бы его в тот кошмар, в котором он пребывал десять минут назад.

Оглядев залитую весенним солнцем Башенную площадь, Филь оглушительно чихнул, и ему сделалось удивительно легко на душе.

— Что ж, посмотрим, что тут можно сделать! — подмигнул он Яну и пустился с ним бежать, догоняя остальных, давно обогнавших их школяров.

Последующие дни Николас Дафти неустанно следовал за обоими героями по пятам, умоляя их изобрести еще что-нибудь, в чем он тоже мог бы принять участие. Спасения от него не было даже в покалеченной Первой лаборатории.

Тем временем между Габриэль и Анной снова назревала вражда. Габриэль надумала, как отомстить Анне за свои косы, и на одной из тренировок в Юку сбегала в лес, нарисовала мелом на черном шаре страшную оскаленную морду, а потом запулила им в Анну, которая пришла посмотреть на игру.

Анну едва не хватила кондрашка, когда она увидела несущийся на неё череп. Придя в себя, она полезла в драку. В результате обе девицы оказались в колодце и вроде помирились, но Анна с тех пор стала регулярно ходить на тренировки, где то и дело вызывалась сбегать за юкой. Её намерения, которые она особо не скрывала, были шиты белыми нитками.

В день, когда Алексу навестил нергал, ей удалось отыскать достаточно старую юку и нарисовать на ней довольно страшную морду. Но попала она не в Габриэль, а в Николаса Дафти, от страха плюхнувшегося на задницу, а потом икавшего на весь дормиторий до поздней ночи.

Бедному Николасу не удалось выспаться, и утром дня экзамена по естествознанию он отчаянно зевал. Зато Филь чувствовал себя отлично. Ян, судя по его виду, тоже. Группа Лонергана медленно подтягивалась к Сигнальной башне, чтобы оттуда уже вместе пойти на экзамен.

— Дафти, — поморщившись, сказал Ян, — ты порядочно надоел мне своими зевками. Сейчас я тебя разбужу: ты когда отдашь Фе деньги, которые должен?

Взъерошенный, как воробей, Николас вытаращился на него посередине зевка и возмущенно воскликнул:

— Совесть надо иметь, Хозек, требовать с меня несчастные пять аспров с тем золотом в кармане, которое вы получили!

Ян нахмурился.

— То есть ты считаешь, что это прилично оставаться в долгу? Должен заметить, ты чертовски великодушен!

— Считаю, — горячо проговорил Николас. — Что вы, собственно, такого сделали, чтобы огрести кучу золота? Лабораторию взорвали, только и всего!

Филь не встревал в разговор, потому что успел понять: где на Дафти сядешь, там и слезешь. Ян, поразмыслив, тоже махнул рукой.

— Я бы не стал торопиться с выводами, имея дело с вельможами вроде императора, — проговорил он, обращаясь к Филю. — Боюсь, аукнется нам еще это золото. Вот, например, сейчас мне очень не нравится стук этих копыт!

От ворот Алексы вдоль улицы Колодников кто-то скакал к площади. Скакал не один, судя по тяжелому дробному топоту, от которого Филю стало нехорошо. Школяры, торопившиеся из трапезной на занятия, останавливались посмотреть, кого это несет сюда. Очень быстро они запрудили всю площадь.

Вдруг толпа бросилась в стороны, освобождая кому-то дорогу. Оторопевшего Филя вмяли в стену башни.

На площадь вкатилась Почтовая кибитка, запряженная шестеркой лошадей цугом. На её крыше были привязаны четыре запасных колеса, одно из них с лопнувшим ободом. Лошади, размеру которых Филь не уставал поражаться, выглядели сильно усталыми.

Одна из них громко заржала, и из конюшни ей ответил ржанием Ветер, подросший за последнее время. Позади кибитки, в уздечках, связанных попарно, стояли еще шесть лошадей. Эти выглядели посвежее.

Ян тихо присвистнул и сказал Филю на ухо:

— Ты представляешь, в какие деньги обойдется кому-то эта поездка?

Из кибитки выскочили три всадника Почтовой гильдии. Следом вылез наголо стриженный военный лет пятидесяти с серой щетиной на мрачном лице. Он не сразу сумел выпрямиться.

Филь уставился на него во все глаза, не понимая, зачем кому-то приспичило посылать в Алексу сержанта Коди, который командовал хальмстемским гарнизоном.

Почтовые принялись распрягать лошадей, уводя их на конюшню. Им суетливо помогал Якоб, не веря своим глазам при виде этого богатства. Сержант Коди огляделся и, безошибочно выделив в столпотворении ректора, подошел к нему. За гулом голосов было невозможно разобрать, о чем они говорят.

Ректор вдруг посерел и на секунду смежил веки. Стоявший рядом Схизматик спрятал лицо в ладонях. Мадам Багила ахнула и прикрыла рот рукой, а профессор Лонерган поправил ворот рубахи, словно ему стало трудно дышать. Вздернув подбородок, он сделался, как никогда, похожим на обозленного грифа.

Отец Бруно сжал руки на груди и, опустив взгляд долу, забормотал молитву. Профессор Роланд поспешил уйти.

Поведение учителей оборвало разговоры школяров. На площадь опустилась тишина, нарушаемая фырканием лошадей и звяканием уздечек. Сержант протянул бумагу с красной печатью, которую ректор пробежал глазами и стал немедленно выискивать кого-то в толпе, крутя головой.

Все подались в стороны: было видно, что дело не терпит отлагательств. Наконец ректор заметил Филя.

— Не мог бы ты подойти ко мне, голубчик? — печально произнес он.

Филь выбрался из-за спин школяров и приблизился, чуя недоброе.

— Это тебе, — вручил ему ректор бумагу с печатью.

На ней было каллиграфически выписано «Срочное Императорское Требование». Ниже шел рукописный текст: «Почтовой гильдии поручается немедленно забрать из Лаборатории «Алекса» школяра по имени Филь Фе плюс один человек и доставить к Бассанской линии обороны». Внизу листа стояло вчерашнее число и знакомая закорючка господина Клемента.

Ничегошеньки не понимая, Филь захлопал глазами.

— Какой обороны? Какой второй человек? — спросил он, переводя растерянный взгляд с профессора Иллуги на сержанта.

— В Империи несчастье, — сказал ему ректор, — мы не хотели тревожить вас раньше времени… Шесть дней назад к нам вторгся враг через Внешнюю границу, а прошлой ночью пал Хальмстем. Наша армия отходит к Бассану.

По площади прокатилась волна шепота. Те, кто расслышал новость, передавали её дальше. Многие привставали на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит.

— А Кейплиг? — пораженный ужасом, воскликнул Филь.

Ему доводилось слышать в детстве, что творит чужая армия с побежденными. Шепот нарастал, напоминая жужжание рассерженных пчёл.

— Кейплиг в осаде, — ответил ректор. — Там обороной командует император. В Бассане — господин секретарь.

Толпа подалась ближе и застыла в напряженном волнении. Филь заметил в ней Габриэль, Анну, Мету и присоединившегося к ним Яна. Лица Хозеков были белее снега.

Сердце Филя сжалось от боли: «Менона!». Он подумал, что от Катаоки тоже должны были остаться рожки да ножки.

— Кого ты берешь с собой? — хмуро спросил его сержант.

— Для чего? — спросил Филь в свою очередь.

Он не понимал, кому он нужен в Бассане в гуще войны, и отчаянно не желал туда ехать. Пусть воюют те, кто получает с этого прибыль, считал он. Война всегда приносит прибыль одной из сторон, а он даже не солдат.

— У тебя в руке приказ о твоей мобилизации, — ответил ему сержант. — А я здесь для того, чтобы привести его в исполнение.

Филю сделалось дурно. Тут он с облегчением услышал возглас возмущенной Меты:

— Сержант, ему только пятнадцать, вы не имеете права!

— Имперское требование, — кратко ответил тот, не вдаваясь в детали.

— Оно применимо к юношам старше шестнадцати, — упрямо настаивала Мета.

— Господин Клемент изменил закон с разрешения императора, — сухо ответил сержант.

Девушка спала с лица. «Проклятый Клемент добрался всё-таки до меня, — подумал Филь с горечью. — Теперь меня убьют, а он только обрадуется. Эх, влип я за десять империалов! Не напомни я ему о себе, ничего бы этого не случилось…»

Ему стало так обидно, что он чуть не заплакал от жалости к себе. Никакое золото не защитит его теперь от поездки, а там его бросят в мясорубку, и на этом его жизнь кончится. Ему даже не на кого будет там рассчитывать, ведь он будет совершенно один.

Филь с надеждой глянул на старенького сержанта.

— А кого мне можно взять с собой?

— На кого покажешь, того и мобилизую, — с недоброй ухмылкой ответил сержант.

Сгорающий от любопытства, торчавший в передних рядах Николас Дафти попятился, споткнулся и скрылся из глаз. За ним попятились остальные — никому не хотелось сложить голову по воле Филя. Вокруг учителей образовалось пустое пространство. На месте остались стоять только Хозеки и Габриэль. Судя по блуждающему взгляду, Габриэль пребывала в том же замешательстве, что Филь.

Вдруг, пожав плечами, Ян шагнул вперед. Габриэль, распахнув испуганные глазищи, пискнула и дернулась следом, но была осажена сестрами Хозек, которые схватили её за руки.

— Охолонь, — донеслось до Филя рассерженное шипение Меты. — Это его выбор!

— Сержант, делайте свое дело, — скучающе сказал Ян и подставил правое плечо, к которому старый вояка приложил свой короткий меч.

— Волей императора лишаю тебя гражданских свобод и повелеваю следовать за мной для передачи твоему командиру…

Сержант проделал то же с Филем, у которого на душе стало легче от того, что его друг едет с ним. Ректор погладил его по голове, как маленького.

— Езжай, мой мальчик, — сказал он тихо. — И веди себя там хорошо.

Сержант не дал им больше времени — друзья ощутили на себе армейскую хватку, когда он подтолкнул их в спину к кибитке.

— А теперь вперед, нам еще до ночи скакать в этом чертовом комоде!

— Прямо так? — удивился Ян, показав на свою ученическую одежду.

— А какая разница, там вас всё одно переоденут!

— Что ж, в таком случае в самом деле нет смысла время терять.

Помахав сестрам, Ян двинулся к лошадям. Филь подумал, что надо помахать Габриэль, и обернулся. В глазах сестры стояли слезы такого размера, что каждой можно было наполнить чарку для вина. Лицо её сделалось угрожающе красного цвета. В следующее мгновение Габриэль некрасиво раззявила рот и заревела. Последний раз она так плакала позапрошлой зимой.

Алекса, за малым исключением, еще не слышала настоящего плача Габриэль, и все бросились её утешать. Филь заторопился к экипажу.

— Друг мой, я сгораю от желания узнать, что за дело придумал для тебя господин секретарь, — прошептал Ян, умащиваясь на жесткой скамье в кибитке. — Ты сам как считаешь?

— Да, а ведь верно, как я об этом не подумал, — встрепенулся Филь. — Ну ничего, приедем, узнаем! А кто будет наш командир? — спросил он у сержанта, усевшегося напротив.

Место на козлах занял одинокий почтовой. Двое других, судя по всему, оставались в Алексе, чтобы облегчить повозку.

— Ирений Вайларк, — ответил сержант и закрыл дверь.

Филь не поверил ушам. От охватившей его радости у него даже навернулись слезы на глаза. «Ирений!» — прошептал он и расцвел в широченной, до ушей, улыбке.

С козел раздался отрывистый, режущий уши разбойничий свист, и кибитка покатилась по улице Стражников к воротам, набирая скорость.