Глава 1

Незаконнорожденный

257 лет назад

«Безотцовщина. Бастард. Выродок. Ублюдок».

Эти слова я просто ненавижу, потому что постоянно их слышу. Слышу их шепот на улице, вижу эти слова в глазах, чувствую запах в кислом дыхании городских детей, которым нравится меня толкать. Костяшки сбиты и все в корках от бесчисленных драк за честь. Но хуже всего, когда люди используют эти слова просто так.

— Этот мальчик Флинн снова напал на моего сына.

— Кто?

— Ну, знаешь, тот тощий ублюдок.

— А, он. Да.

Эти слова на одну или две ступеньки выше рабства. И я должен носить этот титул, как знак позора. Я направляюсь в Пещеры Арестиса, пролезая сквозь тоннели, и мерцающая свеча в руке единственный источник света. Не то, чтобы это имело какое-то значение. Я хорошо вижу в темноте, со светом или без. Мое настроение мрачнеет, когда я прохожу через кованую дверь в наш дом. Бастард, который живет в самом худшем районе беднейшего плавучего острова в царстве. Мать еще не вернулась домой с работы городским писарем, поэтому я захожу в дом и заменяю все свечи в подсвечниках свежими, которые купил и все это время негодую.

Каждая капля воды, стекающая с потолка пещеры, каждый сквозняк холодного ветра, который скользит по бесконечному числу тоннелей — все насмехается надо мной.

«Выродок. Бастард. Ублюдок».

Я беру свеклу, лежащую на столе, и кидаю в котелок, затем наливаю воду, и зажигаю огонь под котелком. Вот тогда я действительно расслабляюсь и тру разбитые костяшки. Пятна засохшей крови покрывают кожу, и я не уверен, моя она или кого-то еще.

«Безотцовщина».

Я так и слышу это прозвище, произнесенное словно насмешка, когда возвращался домой из города. Под свежими порезами старые. Мне часто приходится отвечать за «титул». Да, иногда меня выводит не «бастард» или «ублюдок», а другие оскорбления, приведшие к этим.

— Тебе ничего не достичь, как и твоей матери-потаскушке, — уличный парень сказал мне это сегодня, и его голос еще звенит у меня в ушах.

Неправильно было это говорить.

— Предупреждаю, еще раз скажешь такое, у тебя будет на несколько зубов меньше.

Он не поверил мне. Я опускаю руку в карман брюк и сжимаю в кулаке маленькие окровавленные резцы. Теперь верит.

За мной открывается входная дверь и входит мама. Я знаю, что она пахнет старым пергаментом и ее пальцы испачканы черными чернилами.

«Писарь плачет словами и истекает чернилами», — говорила она мне, когда я был маленьким и не знал ничего лучше. Я думал, что это правда, что это часть ее магии. Это было до того, как я действительно понял, что является магией, а что нет.

— Десмонд, — зовет она, измученно улыбаясь. — Я скучала по тебе. — Я киваю, не доверяя себе говорить. — Ты читал? — спрашивает мама.

Мы могли бы быть самыми бедными фейри, которые только существуют в этом безбожном мире, но Лариса Флинн тратит все, с таким трудом заработанные деньги, на книги. Книги о королевствах, которых я никогда не увижу и людях, которых я никогда не встречу. Книги о языках, на которых никогда не буду говорить. Книги о жизнях, которыми никогда не буду жить. И под ее крышей я должен узнать все на этих самых страницах.

— Какой в этом смысл? — спрашиваю я, не признавая факта, что действительно читал, потому что не мог не возвращаться к этим проклятым книгам день за днем, решив изменить свою жизнь. Нашу жизнь.

Моя мать смотрит на свечи.

— Десмонд, — ее голос становиться ниже, когда она ласково зовет меня, — кого ты обманул на этот раз? — Она смотрит на меня с укоризной, однако глаза сверкают озорством. Как бы она не притворялась, что не одобряет сделки, которые я заключаю, искусно их поощряет. И в любой другой день, я могу сказать ей что-нибудь, чтобы подмазаться еще больше. Потому что мне нравится ей помогать.

— А это важно? — спрашиваю я, делаю паузу и помешиваю еду в маленьком котелке. Я пахну свеклой и моя одежда в красно-фиолетовых каплях. Я отказался от приличной еды, чтобы выменять ее на свечи. Значит, свекла будет на ужин. Я должен быть благодарен. Всегда может быть еще хуже. Бывают ночи, когда я ложусь спать с полной головой, но пустым желудком. И утром я просыпаюсь с песком в глазах и между пальцев ног, будто я любимый проклятый для Песочного Человека, и весь этот кошмар начинается заново. Я ненавижу нищету. Ненавижу чувствовать, будто мы имеем право лишь на худшее, что может дать этот мир. Но больше всего на свете я ненавижу делать трудный выбор. Книги или еда? Учиться или есть? — Не так уж страшно, позволь ты мне использовать немного магии, — заканчиваю я.

Я могу почувствовать, как сила горит под кожей и на кончиках пальцев, ожидая, когда я призову ее.

— Никакой магии.

— Мам, все думают, что мы слабые. — Сильные фейри владеют магией, слабые — самой минимальной. И все, кто меня знают, верят, что у меня ее практически нет. Без отца, бессильный фейри. Что, кроме рабства, может быть худшей судьбой для человека, живущего в этом мире. Однако дело в том, что магии у меня очень много, и теперь, во время полового созревания, я чувствую бурю в венах. Требуется все больше усилий, чтобы удержать магию.

— Никакой магии, — повторяет она, ставя сумку рядом с покосившимся столом, прежде чем начать помешивать еду вместо меня.

— Значит, у меня есть силы, но я никогда не использую их? — злясь, говорю я, вновь начиная прежний, затертый спор. — И должен читать, но никогда не говорить о своих знаниях?

Мать тянется к моей руке и проводит пальцем по костяшкам.　

— У тебя есть сила, но ты ею не злоупотребляешь, — поправляет она. — Да, мой сын. Будь покорным. Говори, но слушай больше. Сдерживай магию и разум.

Что оставляет мне только мускулы. Даже это она заставила бы меня спрятать от мира.

— Они называют меня бастардом, — проговорился я. — Ты знала? — Ее глаза практически незаметно расширяются. — Они зовут меня бастардом, а тебя шлюхой. Вот почему у меня вечно сбиты костяшки. Я дерусь за твою честь, — гнев начинает брать верх, что становится проблемой. И под крышей у матери мне приходится жить по двум жестким правилам: первое — я никогда не должен использовать магию; и второе — я должен контролировать нрав. Я неплох в первом, но во втором хреновый.

Она отворачивается к многострадальному котелку со свеклой.

— Ты не бастард, — говорит мама так тихо, что я едва слышу ее за клокотанием бурлящей воды. Но все же слышу. Мое сердце пропускает удар. Не… бастард? Не безотцовщина? Вся моя вселенная меняет ось в одно мгновение.

— Нет?

Она очень медленно переводит взгляд от котелка на меня. Клянусь, я вижу вспышку сожаления. Она не собиралась мне это говорить.

— Нет, — наконец, отвечает она с решительным выражением на лице.

У меня начинает колотиться сердце, и возникает странное желание не верить матери. Такое ведают в разговорах, когда усаживают сына перед собой, а не бросают фразу в случайном споре.

Я смотрю на нее, ожидая продолжения, но мать молчит.

— Правда? — дожимаю я.

У нее сбивается дыхание.

— Да, Десмонд.

Какие-то чувства, очень похожие на надежду, проносятся сквозь меня. Бастарды живут трагедиями. Сыновья живут сагами. Все книги моей матери предельно ясны. Я сын какого-то мужчины. Его сын. Мужская гордость проносится через меня, хотя она очень быстро разбивается о реальность. Меня все так же воспитывает мать без отца. Возможно, я не бастард, но мир все еще видит меня таковым, и, зная любовь матери к секретам, мир будет продолжать видеть во мне одиночку, даже после сегодняшнего дня.

— Неужели он умер?

Как? Как наша жизнь докатилась до такой?

Она качает головой, отказываясь смотреть на меня.

— Он бросил нас?

— Нет, сын мой.

Какой еще ответ остался? Единственное, что приходит в голову — изучить мать, мою трудолюбивую мать, которая хранит очень много секретов и которая научила меня делать то же самое.

— Ты ушла от него, — заявляю я. Конечно. Это единственный логичный ответ. Она сморщивается, все так же отказываясь смотреть на меня и на мой ответ. — Ты бросила его и забрала меня с собой. — Такое ощущение, будто мне в желудок напихали камней. Чувство потери практически невыносимо, в основном потому, что я не знал, что мне есть, что терять. — Кто мой отец?

Мать качает головой. Это своего рода откровение, которое я не должен быть вытягивать.

— Скажи мне. Ты должна сказать, — я чувствую, как магия пульсирует под кожей, убеждая освободить ее. Все что мне нужно — имя.

Мать вновь качает головой, хмурясь.

— Если ты любишь меня, то скажешь, кто он. — Тогда я смогу найти его, и он объявит, что я его сын и все дети, что зовут меня ублюдком, поймут, что у меня есть отец…

Моя магия нарастает. Я чувствую, как она ползет по спине, прижимаясь к позвоночнику.

— Я люблю тебя и не скажу его имени, — говорит она голосом на октаву выше из-за волнения. Это означает, что я должен закрыть эту тему. Но мы говорим о моем отце, о целой половине моей личности, пропавшей на всю жизнь. А мама относится к этому разговору так, будто это не имеет значения.

— Что это за ответ такой? — спрашиваю я, злясь, и мое раздражение превращается в гнев. Сила, предвкушая накал страстей, бесится, зудит, елозя по спине.

— Десмонд, — резко говорит она, — если бы ты знал правду, мог бы быть мертв.

Мое сердце бьется быстрее. Резкое давление на спину. Кто мой отец? Мне нужно знать!

— Это ты постоянно бубнишь о самообразовании, — бросаю я ей. — Это твое «знание — самое острое лезвие», — цитирую я. — И ты все еще не хочешь раскрыть мне личность моего отца. — Мои слова хлещут, и я чувствую, как горит кожа под лопатками. Из меня вырывается стон и поток магии. Я склоняюсь от их силы, опираясь рукой на ближайшее что-нибудь. В голове всплывает мысль: у меня растут крылья. Затылок покалывает от магии, не больно, но и не приятно. Моя сила поглощает, перед глазами все меркнет и заставляет тело дрожать. Не знал, что это будет вот так.

Я скорее чувствую, чем вижу, как мать поворачивается от котелка ко мне, скорее всего, планируя словесную порку. А затем застывает при виде меня. Я тяжело дышу между волнами магами. Почему именно сейчас? Крылья тянут назад, и они, должно быть, тяжелые, но магия удерживает их, словно я стою в воде, а крылья на поверхности. Я моргаю, пытаясь сфокусироваться. Мое зрение мгновенно обостряется, и я четко вижу свою мать, как она, круглыми глазами, таращится на крылья и делает слабый шаг назад, едва не задевая котелок.

— У тебя его крылья, — говорит она испуганно.

Мама становится размытой, и я сосредотачиваюсь на себе, сопротивляясь магии, потому что решил закончить разговор.

— Чьи крылья? — спрашиваю я, но такое ощущение, что голос звучит откуда-то издалека, словно я нахожусь в другой комнате. Магия пульсирует внутри. Я не слышу маминого ответа и не совсем уверен, потому ли это, что она не говорила, или из-за того, что сила оглушила. — Скажи, и я клянусь Бессмертными богами никогда не говорить об этом.

Сила начинает стихать, зрение проясняется. Я смотрю на мать, которая одаривает меня жалостливым, как и прочие горожане, взглядом.

— Сын мой, эту клятву ты не сможешь сдержать, — тихо произносит она надломленным голосом. Ее ужас и жалость уступают место более безнадежному выражению, чему-то очень похожему на опустошение. Она не расскажет… не сегодня, и судя по выражению ее лица, не в ближайшее время. Она заставит меня еще много лет терпеть насмешки и оскорбления! Все для того, чтобы спрятать меня. Будто я беззащитный ребенок!

Гнев усиливается, отчего и магия растет.

…Ты теперь мужчина…

Да. Крылья явное тому доказательство. Крылья и магия, которая вновь поднимается и не дает ничего видеть. Крылья раскрываются, но я не могу расправить их на полную ширину в узких комнатах дома.

Слишком много магии. Меня шатает. Гнев подпитывает силу, а она питает ярость, выстраиваясь в какое-то неуловимое крещендо. Я не могу контролировать это. Я понимаю, что в секунду, когда потеряю контроль, магия — слишком огромная для моего тела и сильнее воли — вырвется на свободу. И шторм, бушующий в венах, больше не будет в ловушке.

— Скажи, — у меня грохочет голос, а сила пульсирует по всей комнате. Наш обеденный стол скользит по полу, стулья опрокидываются. Кухонная утварь, висящая над котлом, летает по комнате, и наши сырые керамические плиты разбиваются о дальнюю стену.

Это доказательство силы моей матери, а моя сила лишь заставляет ее отступить на пару шагов. Моя тьма вращается вокруг нее, словно черные завитки пульсируют рядом с мамой. Как только я выпускаю магию в комнату, она ослабляет свое действие на меня. Теперь я могу мыслить ясно. Ужас заменят гнев. Я никогда так не разговаривал со своей матерью. Никогда еще моя сила не срывалась с поводка, хотя никогда моя сила не казалось такой всемогущей. Я вижу магию перед собой. Она обхватывает горло моей матери и проникает под ее кожу. От вида действия магии меня тошнит.

Что я творю?

…Разве ты не знаешь?..

…Разве не чувствуешь?..

…Ты заставил ее ответить…

Боги помогите. Теперь я чувствую, что магия, словно фантомная часть тела. Моя магия пробивается через мамину систему, выведывая ее секрет. Что-то мерцает в глазах мамы, что-то тревожное, похожее на страх. Она боится меня.

Она сглатывает, пытаясь сдержать ответ, но проигрывает.

— Твой отец — Галлеагар Никс.

 

Глава 2

Король Теней

254 года назад

— Они приближаются, — моя мать врывается в дом, захлопывая пещерную дверь.

— Кто? — я закрываю книгу и убираю ноги с края стола. Вообще я не должен класть ноги на стол и обычно мать ругает меня за это, но сегодня этого даже не замечает

— Люди твоего отца.

Я с тревогой таращусь на мать, которая хватает меня за руку и тащит к задним нишам дома, где находятся наши комнаты. В каждой комнате есть дверь или искусственная стена, чтобы отделить наши пещеры от тех, которые находятся дальше. Все сердце Арестиса пронизано лабиринтом пещер. Я не знаю всех пещер наизусть, хотя и прожил всю жизнь внутри них.

— Почему сюда идут люди короля? — спрашиваю я с тревогой.

Контролируй эмоции, говорю я себе голосом матери. Для фейри сила и эмоции идут рука об руку. Теряя контроль над одним, теряешь и над другим. А если придут люди короля, я не могу потерять контроль. С момента, как три года назад мать призналась, что мой отец — Галлеагар Никс король-тиран Ночи, я стер все мечты о воссоединении с ним. Уж лучше быть бастардом, чем его сыном. Галлеагар Никс — жестокий и могущественный. Внимание такого человека стараешься избегать.

— Кто-то увидел твои крылья, — говорит она.

Я сглатываю. Мои проклятые крылья. У фейри, как правило, нет крыльев драконов с когтями. На самом деле, лишь у одной линии фейри свойственна эта черта — королевская родословная. Мне посчастливилось унаследовать крылья отца.

— Должно быть, ему донесли о них, — продолжает мать.

У меня сводит низ живота. Три года я, в основном, прятал крылья, но иногда практиковался в полете.

— Извини, — говорю я, приглаживая рукой белые волосы. Слова звучат неубедительно. Ты извиняешься за ошибку, но это намного серьезнее, простой ошибки. Я слишком много дрался и на слишком многих красивых женщин засматривался. Я все больше провоцировал себя тем, что пробуждали во мне крылья. И на той неделе та деревенская девушка… она видела их… и побежала рассказывать старейшинам деревни. Я смог остановить ее только заключив сделку — ее молчание за браслет, сделанный из лунных лучей и сердец астероидов. Я не могу пользоваться магией, но заключать сделки хорошо получается. Так что я нашептывал сладкой луне истории о солнце, пока она не поделилась кусочком своего света, и я позволил космосу попробовать мою сущность в обмен на сердца. На это ушло четыре дня, но взамен я получил небесный браслет для деревенской девушки. Видимо, все было напрасно. Должно быть, она сказала кому-то за эти четыре дня, прежде чем я смог выполнить часть сделки. В конце концов, не каждый день натыкаешься на наследника Царства ночи.

— Не извиняйся за то, кто ты, — говорит мать, отказываясь дать мне возможность взять вину на себя за, безусловно, только мою ошибку. Она тащит меня в свою комнату, закрывая за собой дверь. — Твоя сила все еще пробуждается? — спрашивает она, меняя тему.

Я киваю. До появления крыльев я был силен, и хотя в ту ночь я получил львиную долю силы, она продолжала расти.

Взгляд, которым награждает меня мать, полон гордости и беспокойства.

— Сын мой, ты уже очень силен. Не достаточно, чтобы вырваться из хватки твоего отца… но однажды и он будет тебя бояться.

Я не знаю, как мне реагировать на ее слова. В любое другое время возгордился бы на похвалу, но прямо сейчас… у меня появляется ощущение съеденного тухлого мяса.

Мать отпускает мою руку и подходит к покосившейся кровати. Затем отталкивает ее в сторону, пристально смотря на пол под ней. Я следую за ее взглядом, но не вижу ничего, кроме пыльных пятен. Мать вытягивает руку и бормочет несколько слов. У меня покалывает пальцы от магии мамы. Земля переливается, словно мираж, и исчезает, открывая на своем месте огромную яму. И внутри этой ямы…

— Мам?..

Я потрясенно смотрю на яму, до краев наполненную медными, серебряными, но, в основном, золотыми монетами. Между ними разбросаны камни с грубой огранкой, которые пульсируют словно сердцебиение. Живой лазурит. Алхимические камни.

— Что… что это такое? — спрашиваю я.

Тут гораздо больше денег, чем мог бы заработать писец. Моя мать явно не ограничивалась перепиской истории пещер Арестиса. Мама смотрит на сокровища.

— Это твое, — говорит она и смотрит на меня.

Ее слова, словно удар в грудь. Она копила все эти деньги… для меня? Я просто качаю головой. Фейри не дарят такие подарки, не без ловушек. Даже детям. Это похоже на проклятую магию.

— Я не возьму их.

— Возьмешь, сын мой, — говорит мать, — вместе с остальным наследством.

Я вопросительно выгибаю брови, глядя на нее. Есть что-то еще?

Она внимательно смотрит на меня.　

— Мои секреты.

У меня начинает колотиться сердце, и что бы она ни собиралась сказать, я не хочу этого слышать, потому что секреты предназначены только для одной души. Я жмурюсь и снова качаю головой. Я отказываюсь думать о том, что означает нарушение ею одного из своих же сокровенных правил. Что она отдает мне наследство. И это зловещее слово.

— Десмонд, — говорит она, касаясь моего плеча и слегка встряхивая, — где человек, которого я вырастила? Сейчас, ты нужен мне сильным.

После ее слов я открываю глаза и молча умоляю не идти по этому пути, однако, она игнорирует мой взгляд.

— Король Дня задолжал мне. Возьми эти деньги, купи убежище. — Убежище? В Царстве Дня? И быть вынужденным никогда не видеть ночи? — Если он не возьмет деньги, скажи, что ты сын Ларисы Флинн и Галлеагара Никса. Покажи крылья, если придется. Тогда он не откажет тебе.

— Только если ты пойдешь со мной, — говорю я. Потому что обрести безопасность, но отказаться при этом от матери, походит на ловушку. И я не стану выбирать. Мать прижимает ладонь к моей щеке.

— Я не могу, сын мой. Уже давно, я выбрала свою судьбу. — Я щурюсь, не понимая. — Слушай внимательно, — говорит она, — потому что времени повторять не будет. Я никогда не любила твоего отца — никогда.

Как только слова слетаю с ее губ, я замираю. Столько времени я представлял, что спрашиваю ее о том, как она попала в лапы моего отца, не мог понять, как моя умная, принципиальная мать, могла заботиться о Короле Теней, человеке, который коллекционировал жен и убивал своих детей.

— Когда-то меня звали Юриелл Д’Астерия и я была одной из шпионов короля. — Моя мать? Шпион? И жила под другим именем? «Секреты принадлежат только одной душе» — подходящий слоган для шпиона. — Я отчитывалась не непосредственно ему, — продолжает она, — поэтому многие десятилетия мы никогда не встречались лицом к лицу. Пока я не сорвала покушение на короля, он не обращал на меня внимания.

Моя мать спасла жизнь королю. От этого откровения во рту появляется горький привкус. Беспризорники достойнее спасения, чем существо, правящее нашей землей.

— Галлеагар пригласил меня во дворец, чтобы лично вручить медаль, — она отводит глаза и качает головой. — Следовало дважды подумать, прежде чем идти. В тот день я пришла шпионом, но к концу встречи меня лишили всех званий и обязанностей и отправили в гарем.

Я выгибаю брови.　

— Почему? — спрашиваю я, сбитый с толку. Судя по прочитанному, фейри никогда не выбирают пары за день. Некоторые несколько веков кружат друг с другом, прежде чем осесть. Моя мать пожимает плечами.　

— Он никогда не говорил мне.

Он вырвал ее из жизни и сделал своей. От этой мысли мурашки по коже. А я продукт этого союза.

— Я была с ним много лет, много долгих, одиноких лет. Пока однажды все не изменилось. Галлеагар не дает много свободы своим наложницам, но в один редкий случай я оказалась за стенами дворца, наслаждаясь путешествием, когда провидица рассказал мне часть моего будущего. — Мама переводит дух. — Она сказала: «В час отчаяния ты будешь знать, что нужно сделать, и мир будет благодарен тебе за это». Я забыла слова провидицы, пока не узнала, что беременна. Только тогда они вернулись ко мне. И она была права, я знала, что нужно делать. Я продала столетия жизни ради спасения, и, в итоге, сбежала из королевского дворца прямо у него под носом. Я приехала сюда и с тех пор жила здесь.

Моя мать продала столетия жизни?

Она обхватывает мое лицо.　

— Так что, сын мой, моя судьба была решена задолго до сегодняшнего дня. — У меня сжимается сердце. Я представляю, как себя чувствует звезда, когда умирает, как и умирает все, что она и любит, сжимается внутрь и разрушается изнутри. У меня дрожат руки, я трясу головой, глаза жжет. Я просто шокирован признанием матери. Она притягивает меня ближе.　- Прячь крылья, контролируй темперамент и узнай о мире все, что можешь, начиная со своих врагов, — выдыхает она. — Никому не доверяй и, прежде всего, не делись своими секретами.　

254 года назад

Моя мать все еще продолжает сжимать мое лицо, когда мы слышим стук шагов, разносящихся эхом в пещерах. У нас обоих дикий взгляд.　Люди моего отца здесь.　

— Среди твоего наследства есть сумка, в которую вместится это все. Собери все, что сможешь, пока я задержу солдат, а затем уходи, — она кивает на дверь в задней части комнаты, которая ведет в лабиринты туннелей позади дома. Я качаю головой.

— Только если ты пойдешь со мной, — настаиваю я.　

— Десмонд, — спокойно говорит мать, — ты сын короля. Законный наследник королевства тирана. Ты должен выжить не только ради меня или себя, но и ради королевства. Понимаешь?

— Хватит, — хрипло говорю я, потому что понимаю, но не хочу этого.　

Она отпускает меня, разворачиваясь к двери, которая ведет из ее спальни в нашу гостиную.

— Я люблю тебя, сын мой. Пока тьма не сгинет, буду любить.　

У меня громыхает сердце. До сих пор это была моя жизнь. Эти гладкие, промозглые стены пещер, эта скромная обитель, эта загадочная мать. Я обижался на эту жизнь годами, но сейчас, когда могу потерять все, не могу вынести эту мысль. В голове не укладывается ни жертва моей матери, ни моя проклятая ситуация, ни вероятность того, что все это может быстро закончиться, потому что эта моя жизнь, даже такая мрачная, как-то слишком хороша для таких, как мы.　 Я смотрю на яму с монетами. Годы богатства, ради которых работала мать, все это было для того, чтобы однажды она смогла спасти меня и только меня одного.

Она почти подошла к двери, когда я понимаю, что не могу согласиться на это. На любой из этих вариантов. Нужно напасть на солдат. Я призываю магию, и она поднимается изнутри, будто я использовал ее постоянно все это время. В течение многих лет я отвергал ее, но она не оставила меня. Я понятия не имею, как взаимодействовать с моей силой, но это, кажется, не имеет значения. Нужно лишь остановить мать, и моя магия ответит.

В один момент у меня есть тело, а в следующий — кожа, кости, мышцы и кровь превратились в осознанную мысль. В мгновение ока я становлюсь единым целым с тьмой.　 Я пересекаю комнату, и у меня даже нет времени чувствовать удивление или страх по поводу того, что могу сделать это… что могу стать ночью, прежде чем я снова появлюсь между мамой и дверью, мое тело снова становится материальным. Глаза матери расширяются, когда она замечает меня.

— Прости меня, — говорю я, и моя рука тянется к дверной ручке. Вдалеке я слышу топот солдатских сапог, — но ты же не труса воспитала.

Прежде, чем она успевает отреагировать, я открываю дверь и выскальзываю. Нужно закрыть дверь. Вновь сила поднимается, приспосабливаясь ко мне и дверь хлопает. Я почти смеюсь над тем, как легко использую магию. Гораздо проще, чем сдерживать ее.　

— Десмонд! — в приглушенном голосе матери сквозит паника. Сила матери сражается с моей, пока она бросает заклинания в дверь, но все бесполезно, так как я в магии сильнее ее. Гораздо сильнее. Дверь не сдвинется с места в ближайшее время. Теперь уже моя мать будет вынуждена бежать из задней части комнаты, а я буду противостоять людям моего отца.

Вот и отлично. Он все равно преследует меня.

254 года назад

Дверь в комнату матери громыхает.

— Десмонд! — снова кричит мать.

Я игнорирую ее, пересекая гостиную, и направляюсь к входной двери. Я все еще слышу топот солдат и, судя по звукам, они еще не добрались до нашего дома. Я открываю входную дверь и в конце темного туннеля вижу эскадру, идущую по сырому проходу. Именно тогда и только тогда я понимаю, что у меня нет плана. Как только меня замечают, мужчины, и женщины в форме начинают бежать по туннелю к дому, положив руки на рукояти мечей. Это не светский визит. В это мгновение я действительно понимаю, что королевская кровь, текущая во мне, смертный приговор. Но она же делает меня сильным. Очень сильным.

Я расправляю плечи и встаю тверже. Моя мать не пожертвует собой сегодня. Не ради меня.

«Останови их».

Магия вырывается из меня, пульсируя по пещере и искривляя свет прежде, чем врезаться в солдат. Они, все, как один, падают на спину, словно срубленные деревья. Никто не встает.

Стоит оглушительная тишина.

Я их… убил?

Но когда я вглядываюсь, один из них шевелит рукой, а другой вздыхает. Мои мышцы расслабляются. Без сознания, не мертвые. Я отступаю, проходя через дом, силой, а не рукой закрываю входную дверь. Пора уходить.

Я возвращаюсь через гостиную в спальню матери. Только положив руку на дверную ручку, понимаю, что там тихо. Слишком тихо.

Я начиню нервничать, открывая дверь.

Комната матери выглядит прежней, за исключением того, что мое наследство снова скрыто, задняя дверь распахнута, и моя мать пропала.

Она сбежала, уверяю я себя. Но волосы на затылке встают дыбом и этот привкус в воздухе…

Враждебная магия.

На этот раз я становлюсь единым с тьмой, раньше, чем успеваю подумать о приказе, исчезая из комнаты и появляясь прямо за задней дверью. На небольшом расстоянии я слышу голоса, и один из них принадлежит моей матери.

Холодный, липкий страх тянется, как виноградная лоза от живота вверх. Осторожно я снова становлюсь единым целым с тьмой, исчезая в одно мгновение и материализуясь за скользкой, минерализованной колонной в другое.

Я вижу мать со спины, и напротив нее…

У меня кровь стынет в жилах.

Я вижу свои волосы, глаза и линию подбородка, но только у другого человека, про которого так много читал, что мне кажется, будто я его знаю. Но презираю.

Мой отец, Галлеагар Никс, Король Ночи.

254 года назад

Я смотрю на короля-тирана нашего царства.

Белые волосы обрамляют его лицо, словно он много раз проводил по ним пальцами. На черном наряде перебор золота, а сапоги настолько отполированы, что сияют, будто зеркала. На его, бесспорно, красивом лице читается жестокость, и, исходя из внушительно телосложения очевидно, что он не только одарен магией, но и превосходит физически.

…Чудовищный человек…

…Детоубийца…

…Пытающий невинных…

…Охотится за смертными…

…Заставляет рыдать даже тьму…

Тени сплетничают, даже у них нет чувства преданности к своему королю.

Волшебные огни фей висят в воздухе вокруг Галлеагара, хотя у меня складывается впечатление, что ему не нужен свет, чтобы видеть в темноте.

— Юриелл Д’Астерия, — говорит он, — моя падшая звезда. — От этих слов — или от его голоса — у меня холодеет кровь. — Шестнадцать лет ты ускользала от меня, — его глаза впились в мою мать. Защитный инстинкт пробуждается с силой, неведомой прежде, когда я вижу, как он смотрит на нее. Будто хочет овладеть ею. — Я искал везде. Допрашивал каждого. Шел по каждой зацепке. Но все вели в тупик, — он начинает двигаться, не открывая глаз от моей матери. — Моя любимая жена исчезла из моего дворца, через несколько часов после того, как я посетил ее, и все выглядело так, будто ее никогда и не существовало, — он щелкает пальцами и открывает ладони, как бы демонстрируя исчезновение. Моя мать ничего не отвечает, наблюдая за королем. — На самом деле, когда я пытался выследить твою семью, твоих друзей… любого, кто был до меня, — я обнаружил, что они все вообще никогда не существовали. Фальшивые имена, фальшивые люди. Представь мое удивление, когда я обнаружил, что у шпиона, работающего в королевском дворце, резюме, выстроенное на лжи. У шпиона, который стал моей женой.

— Ты выбрал меня, Галлеагар, — тихо говорит она, наконец, нарушая тишину.

Он смеется, и от смеха его слова дрожат:　

— Да? — И тут же перестает улыбаться. — Мне нравятся умные существа… а насколько умна ты. Тебе понадобилась одна ночь, чтобы обмануть меня, — он поднимает указательный палец вверх, — всего одна. — Он приближается к ней, и звук его шагов эхом разносится по пещере. Я могу сказать по тому, как темнеет воздух у него за спиной, прямо там, где должны быть его крылья, что он злится и взволнован одновременно. — Стоило догадаться, — продолжает он. — Ты предупреждала, как сильно любишь хранить секреты, — он прищуривается. — Есть один секрет, который мне особенно интересен. Видите ли, когда несколько дней назад мне передали сообщение о твоем местонахождении, — он встает к ней вплотную и понижает голос до угрожающего тона, — в нем так же говорилось, что у меня есть сын.

Я не шевелюсь, страх течет по венам, пока магия пульсирует прямо под кожей, требуя выхода. Мне нужно действовать, нужно спасти маму, но Король Ночи, по слухам, один из самых могущественных фейри в мире. Я никак не могу подчинить его. Но каждый момент сомнения — прожитый впустую момент. Как я могу вытащить нас с мамой отсюда?

— Итак, — подталкивает он, — это правда?

Даже из того немногого, что я вижу от своей матери, могу с уверенностью сказать, что она вздернула подбородок.　

— Какой прок от моих слов, Галлеагар? Ведь я лгунья.

Король Ночи бегло осматривает ее и собирается что-то сделать, я чувствую это. В его глазах столько сдерживаемой агрессии, он хочет выпустить ее. Нужно развязать ему руки. Я только собираюсь раскрыть себя, как он перемещает взгляд от моей матери и смотрит на пещеры, которые нас окружают. Я прячусь за колонной как раз перед тем, как его взгляд падает на ту часть пещеры, в которой нахожусь я. Насколько бы сильны не были его злые намерения, у него получается их обуздать.

— Значит, все это время ты жила здесь? В пещерах Арестиса? Неудивительно, что я так и не нашел тебя. Даже самый жалкий раб не стал бы добровольно оставаться в этой дыре.

— Как, должно быть, ранит тебя, — живо говорит моя мать, — знать, что я выбрала все это вместо тебя.

Он вновь смотрит на нее… и через мгновение щелкает пальцами. В маму врезается поток магии, жестко опрокидывая на пол пещеры. Я клянусь, мое сердце остановилось на мгновение, и вместе с этим, утопив страх, поднялась ярость. Она течет по венам, сгущает кровь. Никто не смеет поднимать руку на мою мать. Я выхожу из-за колонны, моя магия заставляет тени собраться вокруг.

— Я пришел с планом убить тебя, — продолжает король. Все его внимание настолько приковано к моей матери, что он не замечает меня. Он смотрит только на нее. Король хватает маму за волосы и задирает ее голову. — Но, возможно, оставлю тебя в живых. А еще, возможно, ты сама будешь каждую ночь выбирать того, кто будет насиловать тебя.

Сила, подпитываемая гневом, нарастает. Я делаю шаг вперед, а затем еще один, но родители меня не замечают. Они смотрят только друг на друга. Моя мать смеется королю в лицо, высмеивая его угрозу.　

— До тех пор, пока ты не придешь ко мне, я буду наслаждаться наказанием.

У меня на руках волосы встают дыбом. Мама говорит совсем не привычным тоном. Я всегда думал, что она нежная, но это не так. Боги, теперь мне как никогда ясно, что это не так. Она может быть, кем захочет: любящей матерью, королевским шпионом, наложницей поневоле, неуклюжим писцом. И под всеми этими ее масками таится женщина, которая может заставить мужчин дрожать.

Король пятится, так же, как и я, потрясенный ее словами.

Я вижу момент, когда шок рассеивается, и жестокие линии лица короля становятся отчетливее. Его гнев так похож на мой. Он пенится прямо под поверхностью, набирая силу. Неудивительно, что моя мать так испуганно смотрела на меня все те, минувшие с потери контроля над гневом и силой, годы. Неудивительно, что она подтолкнула меня к необходимости самоконтроля. Она видела то, что я вижу только сейчас: я сын своего отца.

— Значит, кто угодно, кроме меня? — спрашивает он. — То есть ты привыкла обслуживать рабов и воров? — Его гнев растет. — Что ж, если я так плох, просто обязан восстановить честь. — Он тянется к поясу брюк, и я больше не выдерживаю. Прежде чем осознаю, что делаю, я пробираюсь сквозь тьму, материализуюсь перед отцом, летя по инерции вперед, с занесенным назад кулаком. Секунду спустя я с рыком наношу удар в челюсть, вкладывая в него всю ярость, страх и здоровенную дозу силы. Он отлетает на колонну, которая разлетается на куски.

Я хочу схватить маму и убежать, но это же мой отец. Отец, который унизил ее, ударил. И по этому отцу я когда-то тосковал. Человек, от которого защищала меня мать. Человек, чья проклятая кровь течет по моим венам. Я чувствую эту сильную, гнилую кровь, которая подталкивает на злость, закончить то, что начал. И у меня все еще слишком мало контроля над собственным гневом, чтобы противостоять магии. Я расправляю плечи, раскрывая за спиной крылья.

— Десмонд, — кричит мама позади меня, — не надо.

Игнорируя ее, я шагаю к отцу, тьма сгущается вокруг. Я подхожу к нему, когда он садится и стирает каплю крови из уголка рта. Король смотрит на меня, переводя взгляд на крылья.　

— Так значит, слухи верны, — его взгляд перемещается на мою фигуру, которая, я знаю, худая и жилистая, затем, на мое лицо. — Жаль, что у тебя не на что смотреть. — Я ничего не говорю, а стискиваю зубы. Мы смотрим друг на друга, и под кожей каждого течет гнев, словно горная река. В этот момент, отец жестоко улыбается. — Да, ты действительно мой сын. Такая сила — ужасное бремя, правда?

Не уверен, что смогу ответить ему, даже если захочу. Нужно выпустить магию, пока она не поглотила меня. Мама опускает руку мне на плечо, разрушая чары.

— Оставь его, Десмонд, — тихо говорит она.

Но недостаточно тихо. Король устремляет взгляд на мать.

— Оставить меня? — вторит он, прищурившись и улыбаясь. — Думаешь, я позволю вам сбежать от меня дважды?

И через секунду отец исчезает. Я поражен. Та же сила, что и у меня.

Это все, о чем я успеваю подумать, прежде чем ощущаю отсутствие руки матери на плече. Я разворачиваюсь и вижу, как Король стоит сзади нее и прижимает к ее горлу нож.

Он не сомневается. Быстрее, чем я могу отреагировать, он проводит лезвием по тонкой шее, перерезая горло единственному дорогому мне человеку.

Кажется, время останавливается. Кажется, все замирает. Вся моя жизнь сжимается в одно мгновение, в одно ужасное мгновение. Это нереально. Просто не может оказаться реальностью. Ни кровь, которая вытекает из горла мамы, украшая кожу страшнейшим из ожерелий. Ни удивленное лицо мамы, ни ее попытки сделать вдох, хотя весь воздух выходит через рану на горле, надувая пузыри крови, ни довольное лицо отца, ни его гневный взгляд. Это все… невозможно.

И в одно мгновение все оживает, и я понимаю, что это реально. Вот как выглядит смерть. Вот что такое настоящая, бесконечная потеря. Я та умирающая звезда. Магия, печаль, ярость и страх давят изнутри все сильнее, пока давление становится невыносимым. Пещера заполняется тьмой.

Я смотрю на маму и едва чувствую, как горячие слезы текут по моему лицу. А затем перевожу взгляд на отца. Все смолкает — боль, сила, умирающее сердце. Я слышу только свое рваное дыхание.

И моя магия взрывается.

254 года назад

Сила взрывается, ударная волна пульсирует вокруг. Моему отцу нужна секунда, чтобы поймать мой безумный взгляд, подмигнуть и исчезнуть из пещер. Моя магия разрушает все на своем пути. Скала, обломки, дом, в котором я вырос, наследство, скопленное мамой, солдаты, все еще лежащие без сознания за входной дверью, туннели, которые я называл домом в течение последних шестнадцати лет — все это распадается в мгновение прикосновения с магией и исчезает, будто никогда и не существовало.

Мои волосы и одежда трепещутся в вихре силы, которая продолжает выливаться из меня. Я ничего не слышу из-за оглушительного рева в ушах, голове, сердце. Сила растет быстрее, чем мой гнев и тоска, режет глубже, чем гордость. Она словно море, и я тону в нем, все глубже и глубже погружаясь в эту темную, темную бездну.

Как только я чувствую, что магия поглотит и меня, она замирает.

Пару секунд я могу лишь дышать. Воздух со свистом заполняет легкие, и этот звук оглушает в звенящей тишине. Осмотревшись, я едва могу устоять на ногах.

Исчезло. Все… исчезло. Пещеры, солдаты, король.

Я смотрю на ночное небо, на вид, которого жаждал все эти годы, живя в доме без окон.

А затем смотрю на маму. Единственное, что не тронула магия. Но мамы больше нет

Я падаю на колени, поднимаю и прижимаю ее тело к себе. Ее красивые, фиолетовые глаза смотрят невидящим взглядом мимо меня, а на шее зияет открытая рана.

— Нет, мама… — у меня срывается голос

В считанные секунды руки и одежда окрашиваются в красный цвет от крови мамы. Это не может быть реальным. Я смотрю на рану и прижимаю к ней дрожащую руку, желая пробудить магию. Но ничего не происходит. Я пытаюсь вновь, и опять ничего. Может, я ее всю израсходовал? А может я просто не целитель? Или, может быть, уже слишком поздно.

По горлу поднимается странный, беззвучный стон. Уже слишком поздно. Ни пульса, ни дыхания, ни жизни. Она ушла. Умерла.

Надо мной мерцают звезды.

Она ушла, а звезды все еще мерцают.

Я издаю мучительный крик, а потом еще один и еще. Затем крики перерастают в рыдания. Я склоняю голову над телом мамы, прижимая ее теснее к себе. Если бы мог, я бы вырвал себе сердце. Чертовски больно. Я зарываюсь лицом в шею матери и чувствую, как холодеет кровь на моей щеке и в моих волосах. Я не знаю, как долго прижимаю ее к себе. Могли пройти часы или минуты. Из-за горя я потерял счет времени. В какой-то момент я перестаю плакать, и наступает тяжелый момент болезненного онемения.

А затем мою кожу покалывает. Я напрягаюсь, ощущая взгляды на себе. Даже не глядя, я знаю, что горожане пришли посмотреть. Я сижу над телом матери с расправленными крыльями.

Но плевать на это хочу. У меня нет ни матери, ни дома, ни счастья, ни будущего.

Люди начинают шептаться, и я практически ощущаю их любопытство и страх. Всю жизнь они думали, что я ублюдок, нищий, лишенный магии бастард. А сейчас видят мою истинную родословную и силу. Всего день назад это было бы оправданием. Теперь же их взгляды кажутся назойливыми.

Кто-то из них донес Королю. Рассказал о моем существовании. Все произошедшее дело рук одного из этих. Была ли это та деревенская девушка, или ее отец, или кто-то другой, кто видел то, чего не должен был. Они сказали Королю, что я жив. Конечно, они знали, что он придет за мной, наверняка знали, что их слова обрекут нас.

Я медленно встаю, держа маму на руках, и поворачиваюсь к ним лицом.

— Кто это сделал? — медленно спрашиваю я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Кто донес королю обо мне и моей матери? — Все молчат, а некоторые начинают тревожно переминаться, переводя взгляд с меня на близстоящих фейри. — Кто это сделал? — уже криком повторяю я, выплескивая поток силы. Фейри кричат, когда их отбрасывает на землю.

Я расправляю крылья на всю ширину. Первый раз в жизни я сознательно размахиваю ими так. Те, кто еще не видел их, теперь пристально смотрят. Я вижу, как от страха у них округляются глаза. Никто не выходит вперед. Я смотрю на каждого и в тот момент все мы понимаем, что мальчик, которым они меня знали, был миражом. Что все это время они были полевыми мышами, а я — гадюкой, лежащей в траве.

— Клянусь могилой моей матери, — говорю я, и мой голос звенит в ночи, — я найду повинного среди вас и заставлю заплатить, — земля трясется от моих слов, и люди ахают, с ужасом на лицах.

Я смотрю на звезды. Есть еще один фейри, который должен заплатить. Но он заслуживает наибольшей части моего гнева. Не задумываясь, я сгибаю колени и поднимаюсь в небо, все еще прижимая к себе мать. Я машу крыльями и впервые в жизни нормально лечу. Я стискиваю зубы, когда поначалу держусь в воздухе на чистой силе воли и капли магии. Но затем инстинкт берет верх, и крылья начинают двигаться, будто я летал не одну сотню раз. Я направляюсь к звездам и не оглядываюсь на маленький городок с его маленькими людьми, полными маленьких мечтаний.

Ошибки должны быть исправлены. Король должен заплатить. И миры падут ради моей мести.

 

Глава 3

Ангелы Тихой Смерти

254 года назад

Мне понадобился день, чтобы похоронить мать и еще один, чтобы покинуть ее. Она покоится среди руин Лиры, одного из старейших храмов богини новой жизни, ее тело покоится среди бессмертных цветов Лиры. История древней богини всегда была одной из ее любимых. Я смотрю на свежую землю и стискиваю зубы. Она не должна была быть похоронена здесь, в безымянной могиле на земле Флоры. Но я не могу вернуться на Арестис — единственный дом для нас с мамой. Поэтому я оставил почивать ее в стране, о которой только читал. Когда я улетаю от могилы матери и расстояние между нами становиться все больше, гнев и боль продолжают тлеть в груди. Меня словно рвет на части. Душа и сердце превращаются в холодную твердыню, в них больше нет места мягкости. У меня лишь одна причина для существования: убить короля.

Мама хотела, чтобы я искал убежища в Царстве Дня, но все это было раньше, когда она копила богатства для того, чтобы отдать их Королю Дня. Каковы шансы, что он примет меня сейчас, когда я снова без гроша? Я уже знаю ответ.

Не требуйся мне деньги, она бы их не копила. А значит, что последние четырнадцать лет экономии, когда мы питались тушеной свеклой и спали в пещерах Арестиса, были напрасными.

Все. Ради. Ничего.

Несправедливость этого прожигает меня.

Я в розыске и мне некуда идти.

Мои крылья почти замирают в середине взмаха, когда осознание врезается в меня.

Конечно.

Есть место, где можно встретить, фейри и без гроша, и всего в крови. Место, где рождаются насилие и месть.

Город воров. Барбос.

254 года назад

Я сижу в каком-то сомнительном пабе на Барбосе, заливаясь последним элем, который могу себе позволить. У меня в кармане не хватает денег на что-то еще, даже на еду. Сегодня мне придется спать на крыше и надеяться, что никто не узнает меня до утра.

Я осматриваю разноцветные волшебные огоньки, которые натянуты вдоль стен заведения, затем переполненный зал. Друзья, всевидящие и с чересчур лукавыми улыбками, собираются за столиками. Сидеть среди воров.

Как же я когда-то мечтал попасть в такое место. Так хотел, увидеть мир и жить жизнью, о который долго читал. Теперь же, кажется, что я расплачиваюсь за проклятое желание Мемноса, которое дает все, что пожелаешь, но развращает его так, чтобы оно стало бременем, а не благом.

Я чуть не давлюсь следующим глотком эля, когда женщина-фея в полупрозрачном топе входит в паб. Она плывет, а не идет, и ее глаза сияют ярче, чем звезды на небе. Я не могу оторваться от нее, хотя знаю, что должен. Она проходит между столами, скользя пальцами по липким поверхностям. Женщина, должно быть, чувствует мой взгляд, потому переводит взгляд на меня и улыбается. Я настолько шокирован ее внешностью, что пялюсь еще пару секунд.

На Арестисе, несмотря на внешность и склонность давать людям то, чего они хотят, женщины меня не выбирали в качестве любовников. Никто не хотел открыто проявлять интерес к самому слабому фейри на острове. Я всегда был ошибкой «храбрых» деревенских девушек.

Прежде чем женщина доходит до моего стола, лощеный фейри с двумя кружками эля, падает на стул напротив, выдергивая меня из задумчивости.

— Поверь, ты не хочешь такой компании, — говорит он, кивая в сторону женщины. Через плечо он говорит ей: — Вали, Кайли. Этот парень не станет покупать то, что ты можешь ему предложить.

Покупать?..

Улыбка женщины меркнет.

— Черт возьми, Вейл, должен будешь.

Другие посетители паба игнорируют нас. Полагаю, такая ссора не достойна внимания в Барбосе. Вейл поворачивается на стуле к ней.

— Отвали, — говорит он. — У него нет денег и он моложе твоих сыновей. Или ты ослепла и не замечаешь этого?

Одарив Вейла взглядом, который может убить самого Короля Ночи, она ускользает от нас, кружа по таверне, пока мускулистый фейри не хватает ее за талию и не усаживает себе на колени.

Вейл поворачивается ко мне лицом, делая глоток эля и устраиваясь удобнее. Я вопросительно поднимаю брови. Он смотрит на меня.

— Ты никогда не видел проститутку?

Нет, но дело не в этом.

— Зачем ты сел рядом? — спрашиваю я.

Он подталкивает ко мне вторую кружку.

— Ты выглядишь одиноким, брат.

Я хмурюсь. Я не его брат. Мои братья и сестры лежат в неглубоких могилах по всему Царству Ночи, и я похоронил последнего члена семьи день назад.

Я смотрю на стакан, который Вейл дает мне.

— Давай, бери, — говорит он, уговаривая.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я.

Вейл откидывается на спинку, отчего дерево скрипит.

— Компании.

Я допиваю свой эль.　

— Если тебе нужна компания, следовало согласиться на вечер с Кайли.

Он грубо смеется.

— Да если бы я принял предложение Кайли, неделями чесал бы яйца и молился старым богам об исцелении, — он немого подталкивает кружку ко мне. — Пей.

Я смотрю на кружку, затем на Вейла. Я не ребенок и достаточно знаю о торге, чтобы понимать: как только я сделаю глоток, буду в долгу у этого человека. Я толкаю кружку обратно к нему.

Наклоняясь вперед, он подталкивает ее назад со словами:　

— У меня есть предложение.

— Теперь ты ко мне пристаешь? — выгибая брови, спрашиваю я.

— У тебя отлично подвешен язык, — говорит Вейл. — Это хорошо, очень хорошо. Слушай, я видел таких, как ты и знаю, что домой — где бы тот не находился — ты вернуться не можешь. — Я немного напрягаюсь, проигрывая в голове последние моменты жизни моей матери, а затем смотрю на Вейла; я расстроен тем фактом, что он так хорошо сумел меня прочитать — Знаю, тебе нужны деньги, — добавляет он, — я хочу помочь.

Я катаю по столу кружку из одной руки в другую.

— Никто не захочет помогать мне, — говорю я. — Если бы ты лучше знал меня, понял бы это.

Вейл прочищает горло и оглядывается.　

— Хорошо, умник, скажу прямо, — говорит он тише, — я могу дать тебе работу — абсолютно незаконную — перевозка товаров. Тебе хорошо заплатят. — Наконец-то, хоть немного правды. — Тебя заинтересовало? — спрашивает он.

Я замираю и кружка — теперь уже пустая — останавливается. Я просчитываю варианты, но у меня их просто нет. И если это нарушает законы Короля Теней, я полностью за.

Я смотрю на Вейла.　

— Возможно.

254 года назад

Два часа спустя Вейл ведет меня в особняк дальше по улице. Дом расположен вдоль края острова, в задней его части, обращенной к пустому ночному небу.

— Мы известны, как Ангелы Тихой Смерти… или Братство, — объясняет он. — Наша банда может достать определенные удобства для хороших людей Царства Ночи, которые они, скорее всего, не смогли бы достать. А это наша штаб-квартира, — он жестом показывает на дом перед нами. Я смотрю на гигантское здание, стены которого заросли виноградными лозами, на то, как тихий ночной ветерок шевелит воду в небольших бассейнах и лапы пальм, ведущих к дому.

Вейл дает мне время насладиться впечатляющими богатствами вокруг. Я с беспристрастным выражением лица смотрю на Вейла. То, что вдалбливала в меня мать, сейчас пригодилось, потому что впечатлен до глубины души. Я просто бедный мальчишка из Арестиса, который знакомился с Потусторонним миром через книги матери. И еще несколько дней назад я был никем.

Вейл ведет меня в дом, где каждая комната шикарна. Все затейливо высеченные конструкции были из перламутрово-белого камня. Под потолком мерцают крошечные лучики света, между которых плывут миниатюрные облака, то закрывая, то открывая маленькую, почти полную луну. Очевидно, верхняя часть комнаты была заколдована выглядеть фантастическим пейзажем. И одно это заклинание стоило целое состояние.

Проходя по дому, я вижу несколько, праздно откинувшихся на спинку дивана, женщин, одетых в золотые одежды и цепочки. Я останавливаюсь, когда замечаю их уши.

Вейл делает еще несколько шагов, прежде чем понимает, что я не иду за ним. Я все еще смотрю на женщин. Они переводят томные взгляды на меня, но сами не двигаются.

— Они…

— Люди, — заканчивает Вейл, подходя ко мне. Я чувствую его жалость во взгляде, направленном на меня. — Ты когда-нибудь вкушал человеческую плоть? — спрашивает он.

Конечно же, нет. Я никогда не видел людей, только слышал о них. В Арестисе все слишком бедны, чтобы заводить рабов. Но не на Барбосе.

Мне говорили, что люди грубые и уродливые, но эти женщины не так уж отличаются от женщин фей. Хотя на шеях, запястьях и лодыжках надеты манжеты, соединенные между собой плетеными золотыми цепями. Я посчитал, что цепи — модные украшения, но теперь понимаю, что на самом деле это кандалы. Женщины выглядят так, как я чувствовал себя всю жизнь. Но дело не в кандалах, а в печальных взглядах, которые взывают к скорби во мне. Я понимаю их выражение, они будто потеряли что-то ценное.

Вейл хлопает меня по спине.

— Идем.

У меня все нутро сводит. Я не хочу оставлять этих женщин, хотя знаю, что не могу их спасти. Как не смог спасти маму, и чертовски уверен, что и себя спасти не смогу.

Неохотно я следую за Вейлом.

Через минуту мы входим в большую комнату, в основном оформленную темным камнем с прожилками золота. От настенных бра исходит тусклый свет. Перед нами несколько бассейнов, полных светящейся воды, блики которой танцуют на стенах. Воздух насыщен паром и магией. Он тянется туманными лентами по всей комнате и заполняет легкие.

— Ее доставили из Лефиса, — говорит Вейл.

— Кого ее?

— Воду, — он кивает на светящуюся жидкость.

Я следую за его взглядом. Несколько обнаженных тел, парами, сплетены в воде, некоторые из фей с распростертыми крыльями. Я отворачиваюсь прежде, чем успеваю сдержаться.

— Никогда не видел оргии фейри? — спрашивает Вейл, внимательно смотря на мое содрогание.

Я заставляю себя натянуть беспечное выражение на лицо. На Арестисе я был изобретательным, и вот оказываюсь необразованным лодырем Арестиса, не имеющим контакта с внешним миром. Противно. Я потратил годы, изучая Потусторонний мир, чтобы избежать подобных ситуаций. Но все впустую.

Вейл ухмыляется

— Мы всегда можем это поправить, мой брат. Ты выяснишь, что у тебя не будет недостатка в партнерах… хотят они того или нет.

Или нет? У меня мурашки бегут по коже. Они заложники.

Ухмылка Вейла исчезает, и он ведет меня по мраморной дорожке, разделяющей два бассейна.

В дальнем конце комнаты находится самый большой бассейн, в котором плавают один мужчина и десяток-другой женщин. Длинные черные волосы мужчины заплетены в косу, украшенную самоцветами и драгоценностями.

…Пират…

Он лениво опирается спиной на край бассейна, а женщины вьются вокруг него. Я перевожу взгляд от одной женщины к другой. У некоторых оголенные шеи и заостренные уши, а у других округлые уши и их горло скрыто воротником. Еще рабыни.

Взгляд мужчины лениво скользит от женщин к нам.

— В чем дело? — спрашивает он, изучая меня.

— Хермио, — говорит Вейл, склонив голову, — я нашел тебе нового рекрута.

Я раздраженно прищуриваюсь на Вейла.

— Я ни на что не соглашался, — говорю я, переводя внимание на мужчину в бассейне.

Хермио выгибает бровь.

— Где ты его нашел? — спрашивает он Вейла.

— В таверне «Мертвый Дракон». Мальчик жил на последние медяки.

Мое внимание снова приковано к Вейлу. Как долго он следил за мной?

— М-м-м… — Хермио поджимает губы, глядя на меня. — Снарядите его и правильно сломайте. Хочу, чтобы он был готов к следующему делу.

Правильно сломайте? Они говорят так, будто меня тут вообще нет!

…Здесь происходит много плохого…

Вейл хватает меня за предплечье и тянет прочь. Прикосновение чувствуется, как собственническое, словно я уже подчиненный. Я не буду чьим-то планом, и хрена с два встану в строй.

Я освобождаюсь из захвата фейри.

— Мне это не интересно, — говорю я.

Человеческая женщина скользит к Хермио и начинает гладить его волосы. Он запрокидывает голову и закрывает глаза.

— Разве Вейл не разъяснил условия твоего прихода сюда? — уточняет он.

Я смотрю на безэмоциональное лицо Вейла и ничего не говорю.

Смертная женщина в воде смотрит на меня пустым взглядом. В ее глазах нет ни страха, ни любви, ни ненависти. Пустой сосуд, лишенный мечтаний и желаний. Зрелище настолько тревожное, что я отпускаю слабую линию магии, накормив ею тьму, и задал теням вопросы.

…Украдены с земли…

…Продаются как рабы…

…Его состояние построено на жизнях подменышей…

От ответов мне становится тошно. Конечно, я знал, что смертных продают, но знать и видеть — разные вещи. Теперь же, после смерти матери, вид этих порабощенных, лишенных магии женщин, напоминает мне детство.

Магия, вызванная возмущением, прокатывается по телу. Мою жизнь разрушил человек, похожий на Хермио, который использует свою силу сокрушать слабейших. Почему сильные всегда обижают слабых?

Вейл не сводит с меня глаз, наблюдая за реакцией. Мне нужно подавить эмоции.

— Те, кого приглашают сюда, — говорит Хермио, — либо покидают наши двери братьями, либо вообще не уходят.

Воздух комнаты становится пронизанным магией. Я внезапно ощущаю на себе взгляды десятков фей и прикосновение враждебной магии. Мне угрожают в покоях, заполненных фейри-бандитами.

Во мне просыпаются гнев и боль. Никогда больше не буду слабым.

В последний раз, бросив беглый взгляд на Хермио и его женщин, я разворачиваюсь на пятках и направляюсь на выход. Фейри по бокам беззаботно на меня смотрят. Дверь перед моим носом захлопывается, и перед ними опускаются толстые деревянные решетки.

Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо на Хермио.　

— Открой дверь.

Он приподнимает уголок рта.

— Мальчик без гроша из, дай угадаю, — он осматривает меня, — Арестиса, судя по жалкому виду одежды, думает, что может противостоять мне?

Многие фейри выскальзывают из бассейнов, их крылья возбужденно подрагивают. Гнев и тревога растут во мне, а сила начинает проявляться. В, и без того тускло освещенной, комнате становится темно.

…Да-а-а-а…

Хермио склоняет голову.　

— И что это? У бедного нищего мальчика есть немного магии? — Он цокает языком. — Какое расточительство убивать тебя.

Магия достигает одного из искрящихся фонарей фейри над нами. Свет моргает один раз, затем тускнеет, когда тени поглощают его.

…Больше…

Еще один фонарик моргает, прежде чем погаснуть.

Хермио взмахивает рукой и его люди воспринимают это как сигнал. Они движутся ко мне, их магия рябит на коже.

— Не убивайте его сразу, — говорит Хермио, вновь приподнимая уголок рта, — потому что он молод и глуп, и я готов позволить ему пересмотреть мое предложение… после того, как он усвоит урок, конечно же.

По мере приближения фейри, у меня сильнее начинают дрожать руки. Некоторые феи замечают это и зловеще ухмыляются. Они думают, что я боюсь их. Дураки. Я боюсь собственных возможностей. Мама научила меня контролировать магию, а не пользоваться ею. Я понимаю, что магия может или подвести меня, или снести квартал Барбоса. Дело случая.

Первый из людей Хермио подходит и хватает меня за руку.

Теперь уже поздно беспокоиться.

Я закрываю глаза, запрокидываю голову и высвобождаю магию. Это самая простая и самая сложная вещи на свете. Магия действует, когда ты позволяешь. Я едва не ахаю, когда она вырывается из меня.

Сладкое облегчение.

Фейри, схвативший меня за руку, первым попадает под удар. У него не хватает времени даже закричать. Магия отрывает его от меня и швыряет на землю, прежде чем поглотить. А затем продолжает двигаться, словно волна, и опускаться на фейри, некоторые даже успевают закричать. Какая-то часть меня слышит хруст костей фейри и распадение органов. И магия фейри подпитывает мою. Пара фейри набираются храбрости и кидают в меня заклинания. Но этой силой он отдают мне все, что у них есть. Она бесполезно растворяется в моей тьме. Мужчины и женщины, которые все еще находятся в воде — по всей видимости, эти люди, здесь в качестве развлечения — теперь бегут из бассейна, двигаясь в заднюю часть комнаты, где находится Хермио, их обнаженные тела блестят светящимися каплями воды.

«Рабов не трогай», — прошу я магию.

Поразительно, но она делает, как я прошу, обходя сметных, и продолжает окутывать все остальное. Тьма гасит волшебные огни и поглощает освещение, исходящее от бассейнов. У Вейла есть только мгновение на испуг, и вот больше нет Вейла, просто волшебная пыль и волшебный мусор.

Наконец, тени находят Хермио. Лидер Братства не выглядит таким уж царственным, вылезая из бассейна и оборачиваясь, чтобы поставить свою силу против моей. Я впечатлен, его удар останавливает тьму на секунду. Но этого недостаточно, чтобы одолеть мою магию, но хватает подзадорить Хермио. Он швыряет в меня волну за волной силы, и каждый удар слабее предыдущего.

Скрывшись тенями, я шагаю к нему.

Голый Хермио оседает у стены.

— Прошу, не надо, — умоляет он.

Тьма хочет его, она практически слюнки пускает на его плоть. Под его кожей сокрыта магия, и моя хочет прикоснуться к ней, вкусить и поглотить ее. Тени сходятся к Хермио со всех сторон, пряча его. Он начинает кричать — пронзительный, почти женский писк — а потом внезапно замолкает. За секунды тьма алчно рвет фейри на куски. Но ей не хватает, чтобы утолить аппетит. Тени, не готовые остановиться, ищут выхода. Они просачиваются в найденные щели.

Сила льется из меня, мой контроль над темной магией испаряется, но я не могу отпустить ее так, как сделал на Арестисе.

…Еще, еще, еще…

…Позволь нам жить…

— Нет! — шепчу я, покрываясь потом, когда начинаю возвращать силу. Тьма сносит запертые двери с петель. Вдалеке я слышу удивленные вскрики. — Нет, — повторяю я, дрожа от напряжения, — хватит. — Тени выбивают другую, спрятанную в задней части комнаты, дверь. У меня по щеке стекает капля пота. — Хватит.

Тьма выплывает в окружающие комнаты, и теперь крики звучат громче. Если я не остановлюсь сейчас, стану не фейри, владеющим магией, а магией, владеющей фейри.

«Держи себя в руках, Десмонд!»

— Остановись! — рычу я.

Вздымающаяся тьма замирает, а затем резко бросается обратно в мое тело, сворачиваясь внутри, словно левиафан. Я, задыхаясь, падаю на колени. Когда удалось отдышаться, тьма рассеялась. От посетителей бани остались лишь сверкающие груды пепла. Медленно, рабы поднимают головы, глядя на меня, и содрогаются. Из соседних комнат влетают несколько фейри и останавливаются, осматривая меня и обстановку. И я не уверен, что смогу их остановить, пожелай они меня убить. Но они не пытаются напасть, а один за другим, становятся на одно колено и опускаю головы.

Я смотрю на них без малейшего удивления и страха.

…Они уважают силу…

И вдруг, бессильный мальчик с Арестиса больше не бессилен.

 

Глава 4

Смертная пара

252 года назад

Я таращусь на свою первую татуировку под яркими, красочными огнями одного из захудалых пабов Барбоса. Ангел смотрит на мою руку с выражением, застывшим между скорбью и безмятежностью. Прямо сейчас мое настроение перекликается с ангелом. Я тру глаза.

— Так, ты теперь официально брат? — Гладия, барменша, которая здесь работает, подсовывает мне пиво, вглядываясь в рисунок. Официально уже два года, но татуировка — что-то вроде женитьбы на организации. Теперь моя кожа — свидетель преданности, хорошо это или плохо. И я не уверен, как к этому отношусь.

Как никогда далек от мести…

— Где твои братья? — спрашивает барменша.

«Трясут одного из королевских чиновников».

Я подаюсь вперед:

— Могу сказать, — опускаю взгляд на ее губы, — но это тебе кое-чего будет стоить.

В ее глазах появляется блеск.

— Я готова заплатить…

Спустя час я натягиваю штаны, снизу из бара доносятся приглушенные звуки.

Гладия отрывает голову от подушек.

— Уже уходишь, Юрион?

Уже два года я хожу с фальшивым именем, чтобы скрываться от отца, но все равно иногда забываю, что я Юрион Нова, а не Десмонд Флинн.

Гладия тянется ко мне и мне приходится напрячься, чтобы не вздрогнуть от прикосновения.

— Мне нужно идти.

«Нужно» не то слово, но женщины, с которыми я сплю, не часто желают слышать правильные слова. Как и то, что Гладия — лишь теплое тело. Или что я не буду думать о ней до следующей встречи. Меня, может, больше и не зовут ублюдком, но поступаю я, как он самый.

— От тебя разит элем и сексом, — замечает Малаки, когда я вхожу в особняк позже вечером.

Он видит мой рукав и присвистывает.　

— Ты набил тату. — Не совсем обвинение, но очень похоже. Мы планировали набить татуировки вместе. Но, как и все остальное в своей жизни, я должен был сделать это в одиночку.

Федрон проносится по комнате ко мне, смотря прямо на меня.

— Где, во имя всех Царств, ты был? — спрашивает он. — Час назад ты был нужен. — Затем морщит нос. — От тебя разит женщиной, — рычит он. — Вот чем ты был занят, пока тебя ждали твои братья? Ублажал похоть?

— Мне нужно было подумать.

— Думал с членом в чьей-то бабе? — отрезает Федрон. — Если вновь кувыркался с женой какого-нибудь лорда, клянусь Богами, не стану больше тебя прикрывать. Пусть оторвут тебе башку. — Я не уверен, что буду возражать. Когда его слова не вызывают никакой реакции, он вздыхает.　- Вы с Малаки тащите задницы в Мемнос. За следующие десять часов нужно перевезти проклятую воду или сделка отменяется.

Пятнадцать минут спустя, после того как я помылся, покидаю особняк вместе с Малаки.

— Не нужно было ждать меня, — резко говорю я.

— Ну, и что я должен делать? Позволить тебе в одиночку попасть в неприятности?

Я выдавливаю из себя улыбку. Мы оба молчим минуту. Затем он спрашивает:　

— Почему ты миришься с федроновским дерьмом?

— Он босс, — просто говорю я.

— Только потому, что ты не захотел занять место Хермио той ночью, — осторожно замечает Малаки.

Та ночь. Тени, крики, волшебная пыль, оставшаяся от фейри.

Я перестаю вспоминать и смотрю на друга, смотрю по-настоящему. Спустя два года Малаки, наконец-то, решил затронуть эту тему.

— Считаешь, стоило? — заявляю я.

Мой друг смотрит на меня с недоверием.　

— Конечно. Не обижайся, Юрион, но зачем еще ты здесь? Ты убил предыдущего лидера братства. Фейри делают это только тогда, когда хотят возглавить круг лиц или покончить с ним. Ты не сделал ни того, ни другого. А просто отдал пост Федрону и стал очередным мальчиком на побегушках. Почему?

Потому что всю жизнь я был ниже других фейри и вдруг должен стать выше, когда мне просто хотелось быть своим среди них.

— Почему нет? — отвечаю.

Малаки качает головой.

— Будь у меня шанс стать лидером, я бы воспользовался им.

— Я получил то, чего хотел, — говорю я.

— Прекратив торговлю кожей с Барбосом? Ты мог сделать это в качестве лидера, и понимаешь, что просто подарил бизнес нашим конкурентам, — отвечает он. — Помни, что я могу влезать в их головы, когда они спят.

Я мрачно смотрю вперед.　

— Ты заглядывал в мою?

Если да, то знал все мои чертовы секреты. Во снах обычно я вижу все свои тайны. Малаки поворачивает голову.　

— Ты же знаешь, что нет. — Кажется, его задел такой вопрос.

Я качаю головой.

— Если бы так сделал, все понял. — Чтобы выжить в королевстве отца, я должен скрываться. Так что никаких руководящих должностей, ни великих жестов власти, ни рыцарских поступков. Мне нужно просто держаться в тени и планировать месть.

— Что с тобой? — спрашивает Малаки, вглядываясь в мое лицо.

Я смотрю на него. Любой, знающий меня, понимает, что я не буду делиться чем-либо просто так. Я отвожу взгляд и смотрю вдаль.

— Сегодня годовщина смерти матери.

Удар сердца, затем Малаки говорит:

— Черт. Извини. Я не знал.

Я продолжаю смотреть вдаль.　

— Не за что извиняться.

И с этим я поднимаюсь в небо, мои крылья зачарованы и похожи на крылья тусклой серой моли. И только многим позже, когда мы переместили несколько ящиков проклятых вод Мемноса на землю и вернулись на Землю Кошмаров, у нас с Малаки появляется очередной шанс поговорить наедине. Мы ветром проносимся по улицам Мемноса, дикая природа острова сжимает со всех сторон. Темная жидкость скользит по дороге, выложенной булыжником. Я чувствую взгляды десятков существ, которые скрываются во тьме.

— Не хочешь задержаться? — спрашивает Малаки. Для него это — родные места. Он жил на Филлии, сестре острова Мемнос, но, судя по рассказам, большую часть жизни провел здесь, болтаясь с монстрами. — Мы можем отправиться в Филлию, — продолжает он, — где женщины меняют лица, а эль никогда не прекращает литься. У меня нет желания задерживаться, и я не заинтересован ни в женщинах, ни в эле, несмотря на предыдущие события дня. Малаки толкает меня в бок локтем. — Да ладно, Юрион. Тебе сейчас нельзя быть одному.

Он прав. Будь, по-моему, я бы сидел в темноте и думал обо всех способах, которыми мог убить отца.

Низкий смешок доносится из густой листвы слева.　

— Малаки Фантазия, — из темноты выходит существо, — прошло много времени.

Я смотрю на хобгоблина, на заостренные нос, подбородок и ряды острых зубов во рту.

— Дружище, — говорит Малаки, подходя к нему и улыбаясь. Они жмут друг другу руки. — Я думал, ты переехал на землю.

— Было дело, — хобгоблин смотрит на меня. — Ведьма прогнала меня сюда, после того как я съел ее приятельницу. — Он ковыряется в зубах.

Малаки качает головой.　

— Хуже не придумаешь… — пока эти двое разговаривают, я схожу с мощеной дороги в кусты, которые растут вдоль тропы. Того, что скрывается в этих дебрях, боятся даже фейри. Меня это не особо волнует.

Я продвигаюсь вглубь леса. Темные пикси светятся темно-малиновым и фиолетовым; они сидят на ветках, следя за мной. Я слышу, как скользит чешуя по опавшим листьям, и вой зверей, которых лучше оставить в покое. Я слышал так много предостерегающих историй о том, чтобы держаться подальше от этого леса, но сейчас не боюсь. Звезды заслоняет густая листва, которая жадно кормится тьмой.

Я почти могу притвориться, что надо мной нависает сводчатый потолок пещерного дома. И вопли привидений, банши и рейфов — это утомленные вздохи матери.

— Она храбро прятала тебя. — Я резко поворачиваю голову. Среди витиеватых деревьев стоит красивая женщина с серебряными волосами до талии. — Твоя мать, — добавляет она.

Я выгибаю брови, немного отклоняясь назад. Нельзя доверять тем, кто живет в лесах Мемноса. Особенно красивым, грозным созданиям. Она ухмыляется, пробираясь ко мне через кустарник.

— Кто ты? — спрашиваю я, осматривая женщину.

Она цокает языком.　

— Десмонд Флинн, тебе лучше всех знать, если хочешь получить ответы — заплати.

Откуда она знает мое настоящее имя?

…Она знает многое…

Женщина кладет руку мне на щеку. Я гляжу в глаза женщины, не уверенный, стоит ли мне повернуться и уйти или задержаться и послушать, что она скажет. Она не оставляет мне выбора. Я чувствую легкий укус боли, когда она острым ногтем прорезает кожу над моей челюстью. Я отталкиваю руку в тот момент, когда она прижимает большой палец к порезу и смеется. Ее смех похож на перезвон колокольчиков. Женщина отходит, пару капель моей крови растекается по ее коже. Она растирает их между пальцами, а затем слизывает.

— Ммм, — говорит она, прикрывая глаза на мгновение. — Как необычно.

Я вдыхаю ее магию. В некотором роде прорицательница.

Она открывает глаза.

— Пожалуй, я должна называть тебя Десмонд Никс, наследник трона Ночи, сын, который должен был умереть.　

Инстинктивно я тянусь к кинжалу, висящему на поясе.

Она кривит губы.

— Надо было бы догадаться, да? — она прижимает палец ко рту, дважды постукивая по нему. — Ладно, Юрион Нова, сын шлюхи, рожденный бастардом. Ты никто из ниоткуда, тот, кто ничего не сделает со своей жизнью и рабыней, которая станет нареченной. Это хочешь услышать?

Нареченная… рабыня?

Нет. Боже, нет.

— Ты лжешь, — говорю я.

Женщина фейри склоняет на бок голову.

— О чем? О том, что твоя мать была шлюхой? Или о том, что ты бастард?

— У меня нет нареченной. — Ни фейри, ни какого-то другого вида.

— Ах, — женщина смотрит на меня и улыбается. — Я думала, ты обрадуешься услышать, что у тебя есть нареченная. Знаешь ли, не все фейри получают ее. — Сердце сжимается. Может ли у фейри быть пара человек? Должно быть, эта женщина лжет. Фейри изучает меня с возрастающим удовольствием. — Значит, для могущественного Десмонда Флинна в порядке вещей освобождать рабов, но не жениться на рабыне? — спрашивает она. — Ужасно лицемерно для мужчины, которого вырастила бессильная и бедная женщина.

Во рту появляется вкус желчи.

— Ты лжешь, — повторяю я с хрипотцой в голосе.

Она бросает на меня жалостливый взгляд.　

— О, мой повелитель, кем бы я тогда была.

Эта женщина говорит сумасшедшие вещи.

— Я не повелитель, — отвечаю я, сглатывая.

Я даже никогда не спал с рабынями, а взять одну в роли своей жены?..

— Верно, — дерзко бросает женщина, — ты бастард. Я забыла, что мы притворяемся.

Она начинает обходить меня по кругу, а я не свожу с нее взгляда. Черт, может она говорит правду? Она много знает обо мне. Если ее слова верны, я обречен на страдания. Даже если закрою глаза на то, какими грубыми и мелочными могут быть люди, все равно останется краткость их жизни. Смертная жизнь может начаться и закончиться в мгновение ока.

— Юрион? — голос Малаки разрывает ночной воздух

Я закрываю глаза. А я еще предполагал, что хуже стать не может. Оказывается, может. Я оглядываюсь через плечо. Малаки стоит в нескольких футах сзади и переводит взгляд с женщины на меня и обратно.

Женщина выгибает брови.　

— У моего господина есть друзья? О-о-о, ты далеко ушел от своего скромного начала. Плохо, что он даже не знает твоего настоящего имени. Трудно сохранить дружбу, если она построена на лжи.

Малаки делает шаг вперед.

— Уходи, прошмандовка.

Она не двигается с места и слизывает последнюю каплю моей крови с пальца, после чего трепетно прикрывает глаза.

— Ох, какое будущее тебя ждет! — тянет она, а ее глаза двигаются туда-сюда под веками. Внезапно они распахиваются. — Я бы рассказала остальное, но какое же будет веселье, если ты уже знаешь, чем все закончится? — Она начинает отступать в листву. — Сын Галлеагара Никса, ярости не хватит, чтобы уничтожить отца. Вступай в королевскую гвардию. Найди свою доблесть. То, что ты ищешь, кроется в другом. Возможно, тогда другой король будет править Царством Ночи. О, и будь добр к своей человеческой нареченной. Ты действительно не заслуживаешь ее. — Прорицательница исчезает между деревьями, оставив меня разгребать бардак, который сотворила.

Несколько секунд проходят в тишине.

— Галлеагар Никс… твой отец? — наконец, выдавливает Малаки.

Может исчезнуть? Или убить моего самого близкого друга… моего брата? Как только эта мысль приходит в голову, я ее стыжусь. Я не мой отец, который убивает всех подряд, едва почуяв угрозу. Ложь всегда срабатывает.

Я сочиняю оправдание, а ложь уже горчит, хотя и не высказана вслух. Я смотрю Малаки в глаза и… просто не могу. Не сегодня, не в годовщину смерти матери. У меня больше нет сил. Мне нет и двух десятилетий, а я чувствую себя древним. Поэтому вместо ответа стряхиваю чары с крыльев. И растягиваю когтистые кончики на всю ширину, мускулистая плоть пригибает близлежащие деревья.

Малаки отшатывается назад, впиваясь взглядом в мои крылья, которые наследуют только члены королевской семьи.

— Ты избежал зачистки? — спрашивает он, переведя взгляд на мои глаза.

Пока, да.

— Мы с мамой скрывались, — объясняю я. — Чуть более двух лет назад, отец узнал о моем существовании и нашел нас. А через несколько дней я присоединился к Братству.

В глазах Малаки сверкнуло понимание. Появляется Галлеагар, мать умирает, сын сбегает. Довольно легко собрать все воедино.

— Ты пережил встречу с Королем Теней? — изумленно спрашивает он.

Я облизываю пересохшие губы и киваю. Малаки матерится.

— Эта информация может привести тебя к гибели… да и меня. — Или это может его озолотить. И не только его, любого другого брата… кроме своих собратьев, они все любят только деньги. Малаки трет лицо загорелой рукой.　- Боги. — Он тянется за кинжалом.

Моя сила шевелится, когда я смотрю на лезвие. Вот почему мать научила меня держать чертовы секреты при себе.

Но вместо того, чтобы напасть, Малаки прижимает другую руку к кинжалу и проводит лезвием по ладони. Запах крови немедленно наполняет воздух. Дебри Мемноса замирают. Сжав кровоточащую руку, Малаки позволяет багровой жидкости капать на землю и пристально смотрит на меня.

— Клянусь бессмертными богами, что твой секрет не покинет моего рта, пока ты не попросишь обратного.

Воздух переливается магией, а затем взрывается, втягиваясь в открытую рану Малаки, и связывает его с клятвой.

Чтобы вернуть способность говорить у меня уходит пара секунд.

— Почему? — потрясенно, спрашиваю я.

Он вытаскивает из кармана платок и прижимает к ране.

— Кроме того, что ты мой друг? — интересуется он, как если этого достаточно и смотрит на меня. — Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ты, возможно, не единственный человек, желающий смерти Королю Ночи? — он запихивает платок в карман. — Король-тиран испоганил жизнь не только тебе. — Я смотрю в лицо Малаки, гадая, чем отец заслужил гнев моего друга. — Юрион, или как там тебя зовут, я не собираюсь сдавать тебя королю, — говорит он. — И хочу, чтобы ты исполнил слова этой женщины и убил Короля Ночи, а я помогу.

 

Глава 5

Воюйте, а не любите

239 лет назад

— Пока что это твоя самая глупая идея, — говорит Малаки, когда мы приземляемся в Сомнии. Я складываю замаскированные крылья и оглядываю столицу Царства Ночи. Малаки гримасничает, когда солдат ночи проходит мимо. — Мы шмонаем этих парней, а не присоединяемся к ним.

Это правда. С годами королевская гвардия стала мишенью для Ангелов Тихой Смерти. Если мы не покончим с ними полностью, нам придется либо покупать информацию у перебежчиков, либо добывать ее у верноподданных.

— Я не планирую охранять королевский мир, — я произношу последние слова с издевкой.

Прямо сейчас король ищет не солдат, готовых сжигать деревни, в которых живут предатели, а хочет, чтобы фейри охотно отдавали жизни, дабы Царство Ночи могло занять еще больше территорий.

— Как насчет твоего лица? — интересуется Малаки.

Он имеет в виду мое поразительное сходство с королем.

— Ты никогда не замечал сходства, пока не узнал, кто я, — возражаю, глядя на улицу. Фейри суетливо носятся, пытаясь казаться кем-то значимым.

— Да, но я не наблюдательный, — говорит Малаки. — Эти люди не такие.

Действительно, здесь есть те, кто чаще видел короля, чем себя, но дело в том, что никто не подозревает о моем существовании. По общему убеждения Галлеагар Никс последний в своем роду. И хотя отец все же знает о моем существовании, не сделал это достоянием общественности.

— А татуировки? продолжает настаивать Малаки.

Я взвожу глаза к небу.

— Теперь ты беспокоишься о чернилах? — Фактически Ангелы Тихой Смерти одурачили короля пару раз, но рукав татуировок вряд ли как-то свяжет их с ними.

Малаки издает гортанный звук.

— Порядочные фейри не пачкают кожу татуировками.

Я поднимаю брови.　

— Ты встречал порядочного фейри?

Он фыркает.　

— Да, ты достиг в этом успеха.

Мы идем вверх по склону к центру острова. Дворец возвышается над торговыми лавками. Я хмурюсь на здание, а моя магия начинает гудеть. Галлеагар, ответственный за убийство, может прямо сейчас находиться там. С каждым днем, который я позволяю ему прожить, умирает все больше фейри. Некоторые погибают на поле боя, ведя бессмысленную войну. Другие — потому что налоги короля высасывают из них жизнь. И еще есть такие, как моя мать, как я, чье существование оскорбление для Галлеагара.

— Уверен? — спрашивает Малаки, вырывая меня из мыслей. Я киваю, все еще хмурясь. Сегодня лишь в этом я уверен. Он вздыхает.

— Ты не обязан идти со мной, — говорю я.

Малаки говорит тише:

— Ага, и позволить тебе самому разобраться с королем.

Я смотрю на друга. Его преданность нельзя купить, но каким-то образом она у меня есть.

Мое внимание переходит от Малаки на аукционера, выкрикивающего цифры. Впереди собралась толпа. За ними на помосте стоит почти дюжина закованных в цепи людей. Я застываю при виде их. Обычно, я как-то это исправляю: в хорошие дни просто позволяю своей тьме разорвать цепи рабов; в плохие — рабовладельцы платят жизнями.

— Юрион, — предупреждает Малаки, зовя меня фальшивым именем, — если ты сделаешь что-нибудь сейчас, нам придется уйти.

Освобождение рабов привлечет внимание…

Я стискиваю зубы и, скрепя сердцем, продолжаю идти по улице. Внутри все горит.

Я не могу спасти всех.

— Можем не делать это сегодня, — говорит Малаки. — Ты мог бы освободить тех рабов, бежать отсюда и путешествовать по царствам в поисках ее. — Не нужно уточнять, о ком он говорит. Моя смертная пара.

— Я не хочу влюбляться, — говорю я.

По крайней мере, не в нее. Не в человека. И это мой позор. Я ненавижу то, как фейри относятся к людям, но не хочу для себя человека.

Малаки награждает меня скептическим взглядом.　

— Она ждет тебя. Если не будешь искать, то никогда не встретишь ее. — Что к лучшему.

— Когда ты успел стать отпетым романтиком? — спрашиваю я, глядя на группу женщин фейри и притворяясь, что этот разговор мне вообще по барабану.

Малаки качает головой.　

— Ты гребаный идиот. У тебя есть пара…

— Смертная.

Вот. Я сказал это. На душе становится еще тяжелее. Малаки отступает.　

— Я думал, что тебя это вообще не будет волновать.

— Ты ошибся. — Освобождение рабов и любовь к ним — две совершенно разные вещи.

Он осуждающе смотрит на меня.

— Знаешь, это не так важно, — говорит он. — Раньше, многие фейри брали людей в мужья и жены. — Но не теперь.

— Легко говорить, когда не ты должен.

И он замолкает.

Когда-то и я был важным и сильным, спасая рабов от хозяев, и был вполне довольный усилиями. Я был освободителем, спасителем. А потом услышал это проклятое пророчество, и все стало личным. Пока ты спасаешь рабов и обособляешься от них все прекрасно, но спать с рабыней и быть связанным с ней…

— Если дело в смертности, — добивает Малаки, — всегда есть сиреневое вино…

Я натягиваю маску суровости.

— Дело не только в этом.

Я потратил всю жизнь, пытаясь доказать, что не просто бедный, бессильный кусок пыли, но, похоже, не могу вылезти из той грязи, в которой родился. Связав себя с человеком, я снова буду казаться слабым и уязвимым.

Впереди показывается военный вербовочный центр, где фейри могут подать прошение на вступление в ряды, если их не призвали сразу. Не каждую ночь фейри призывают к активной службе, и те, кого все же вербуют, чаще всего или слишком бедны, или слишком слабы, чтобы позволить себе заклинания, которые удалят их имя из списка призывников. Фейри редко завербовываются добровольно, но это именно то, что мы с Малаки собираемся сделать.

«Вступай в королевскую гвардию. Найди свою доблесть. То, что ты ищешь, кроется в другом». Слова провидицы все звенят в ушах.

— Я не ради пары оставил ангелов, — говорю я и окончательно закрываю тему. Я ушел, чтобы отомстить и, боги, сделаю это.

 

Глава 6

У всех пророчеств есть цена

220 лет назад

Быть солдатом — неблагодарная работа. Царства Дня и Ночи вечно сражаются за Пограничье, территории, которые разделяют эти королевства. И пока эти территории спорны, всегда будет война. Это означает больше кровопролития, больше смертей, больше уступок моей темной природе.

С тех пор, как мы с Малаки вступили в войска почти два десятилетия назад, почти непрерывно находились на Пограничье, вначале сражаясь на территории Сумерек, а теперь здесь, на территории Рассвета.

Наш лагерь расположен на сверкающем метеорите, который королевство Ночи держит на орбите. Этот бесплодный клочок земли делает Арестис похожим на оазис.

Только самые важные здания здесь построены прочно. Остальная часть форпоста не что иное, как небольшой палаточный городок, с выцветшей от длительного использования тканью.

Война шла даже дольше, чем Король Теней сидел на троне. Моя бабушка, мать короля, начала ее почти четыре века назад.

В конце сегодняшней вахты я возвращаюсь в палатку, и вход закрывается за мной. Я сажусь на кровать и разминаю шею, прежде чем начать снимать доспехи. Сейчас ношение защитного снаряжения — простая формальность. Активных боев не было почти две недели после того, как мы полностью разгромили солдат Дня, и им пришлось отступить. Со временем они вернутся. Они никогда не уходят надолго.

Я расшнуровываю наголенники и отбрасываю их в сторону. Затем снимаю вываренную кожаную броню, закрывающую предплечья и грудь. Я лишь мимолетом смотрю на кровь под ногтями и в складках костяшек. Если бы мне было не все равно, я бы убрал все чарами. Но нет. Это место ломает волю.

Я смотрю в потолок, который зачарован и теперь полупрозрачный. Через него я едва могу разглядеть самые слабые намеки на звезды в предрассветном небе. Не важно, как долго я здесь живу, никогда не привыкну к виду неба, пойманного где-то между днем и ночью.

…Кто-то идет к тебе…

Тени вечно преследуют меня, надеясь попробовать немного силы в обмен на их секреты.

Пусть идут. Сегодня я не в настроении совершать пустые сделки с тенями.

Полог палатки отброшен в сторону и входит Малаки.

— Это наша последняя ночь на этой гребаной пустоши. Давай напьемся и отпразднуем.

Пока последняя ночь Я не питаю иллюзий, что кто-то из нас надолго — так, чтобы вспомнить, как хорошо, что не надо драться из-за дурацкого повода — вернется на Барбос. И тогда нас вызовут, точно так же, как и десяток раз до этого. Война всегда бушует. Я смотрю на бронзовый браслет на бицепсе и хмурюсь. Как же я был взволнован, принимая его и веря, что это станет возможностью снова встретиться с королем. Но это ни к чему не привело. Малаки рассматривает меня, ничего не упуская.　

— Ты единственный, кто дуется из-за военного браслета, — говорит он.

Я встаю.

— Я не дуюсь.

— Дуешься, потому что, оставив эту проклятую скалу, ты будешь как никогда далек от своей вендетты.

— Где проходят гуляния? — спрашиваю я, игнорируя его слова. Вино и женщины здорово помогают, а здесь всегда присутствует немного и того, и другого.

— В столовой.

Ясно. Обычно там и проходят все празднества… За исключением тех, которые отмечают на воздухе. Прежде чем уйти, я беру бутылку масла, грязную тряпку и меч в ножнах, плотно обернутый кожаным ремнем. Мы выходим из палатки, и я щурюсь на рассвет. Край солнца вечно сидит на горизонте.

Мы с Малаки идем через лагерь, среди палаток. Вокруг слышны баллады солдат, один даже играет на лире. Когда мы проигрываем, песни превращаются в погребальные, но недавно мы победили, и сейчас мелодии веселые и задорные.

Мы входим в столовую — здоровенная палатка, заполненная грубо оттесанной мебелью и солдатами. Раскрасневшиеся фейри сидят за столами и разговаривают. Еще немного и мы выберемся наружу. Хорошо набравшись, мы танцуем и дурачимся под открытым небом.

Несколько солдат еще дежурят и раздают еду в задней части палатки. Рядом с ними поставили две бочки — одна с дистиллированным спиртом, другая с элем. Моча огра на вкус лучше, чем эта дрянь, но когда вы так надолго оторваны от цивилизации она кажется практически амброзией.

Мы с Малаки побираемся к группе солдат, сидящих за круглым столом, пьющих и смеющихся. Так и проходят мои дни. Пробуждение, завтрак, вахта, возвращение, снова еда и выпивка с товарищами, возможно, перепихон, а затем сон. На следующий день все начинается сначала. Через час после того, как мы вошли в столовую, она заполнилась до предела шумными солдатами. Я достаю меч и открываю пузырек с маслом. Налив немного на тряпку, я начинаю чистить клинок, закинув ноги на стол. Настроение мрачнее некуда. Я ни на шаг не приблизился к убийству короля. Может, прорицательница не имела в виду такую долгую службу. Возможно, я давным-давно нашел доблесть, но не осознал этого, и впустую потратил остальное время, убивая врагов. Мой меч едва начинает блестеть, когда створки столовой открываются. Два десятка бедно одетых мужчин и женщин заходят в комнату, многие здесь явно для того, чтобы продать тело на вечер. Я застываю, когда вижу смертных вперемешку с фейри. Это что-то новое. Фейри постоянно приходят на эти заставы, чтобы избавить солдат от самых первобытных нужд, но не люди.

Малаки смотрит на меня и наклоняется:

— Должно быть смертные — подарок короля за нашу последнюю победу.

Подарок? Жениться на человеке — вне закона. Даже спать с ним — табу. Они считаются нечистыми и доморощенными. Отправить их в награду — больше похоже на оскорбление.

Группа мужчин и женщин просачиваются в комнату, быстро образовывая пары с заинтересованными солдатами. Малаки и другие вокруг меня встают, позволяя фейри и людям вывести себя наружу, где будут танцевать вокруг костров, прежде чем переберутся в тень для краткого мгновения уединения.

— Ты не идешь? — спрашивает Малаки, замечая, что я продолжаю сидеть.

Я качаю головой, сосредоточившись на мече. Я уже трижды отмахнулся от попыток вытащить меня. Девушка Малаки, повисшая на его руке, хихикает. Он отходит на несколько шагов, желая что-то сказать, но передумывает, разворачивается и уходит с остальными солдатами. В считанные минуты большая часть комнаты становится свободной.

И стоит только мне подумать, что появилось чуть больше времени наедине с собой, как слышу мягкий шелест женских юбок.

…Рабыня…

Женщина останавливается позади меня.

— Я не сплю с людьми, — говорю я, не отрываясь от дела, прежде чем она успевает коснуться меня. Небольшая пауза, а затем ее волосы касаются меня, когда она склоняется.

— Могу пообещать, что сделаю то, чего не делают фейри, — ее дыхание овевает щеку.

Я убираю меч в ножны и делаю глоток эля.

— Ничего личного. Мне просто нравятся женщины, которые делают это по своей воле.

Она проводит рукой по моей груди.

— С чего ты взял, что я не такая?

Я ловлю ее запястье и провожу большим пальцем по королевской эмблеме, выжженной на коже. Полумесяц выглядит гротескно, когда сделан из плоти.

— Скажи-ка, — спрашиваю я, изучая герб, — ты бы предложила мне себя, если бы не принадлежала короне?

Она склоняется.

— Скажи-ка, ты сидел бы здесь в ожидании битвы, если бы не принадлежал короне?

Я отпускаю ее руку и смотрю на женщину. У нее язык острее, чем у некоторых знакомых мне фейри, а вот лицо едва ли сочетается с языком. Широко поставленные глаза, лицо в форме сердечка и гладкая, цвета слоновой кости, кожа в обрамлении диких рыжих волос. Очень красивое лицо, очень красивое и невинное лицо.

— Справедливо, — признаю и смотрю на нее чуть дольше. Она разбудила во мне любопытство. Хотя я потратил годы на спасение смертных, никогда не разговаривал ни с одним. И теперь удивлен, что эта человеческая женщина может действительно привлечь мое внимание. Принимая решение, я киваю на пустой стол, за которым сижу.　- Не хочешь присоединиться? — В ответ смертная усаживается мне на колени. — Нет.

Я, может, и хочу поговорить с этой человеческой женщиной, но не желаю, чтобы она прикасалась ко мне. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались человеческие женщины. Никто, кроме…

Циничная улыбка едва не появляется на губах от недодуманной мысли; по-видимому, я храню себя для своей смертной невесты. Как странно.

Женщина садится напротив и хватает стакан с элем, оставленный одним из солдат. Опрокидывая кружку, она смотрит на меня.

— Откуда ты? — спрашиваю я, сверля ее взглядом.

Она ставит кружку.

— Ты серьезно хочешь поговорить? — она выглядит удивленной.

— Если не хочешь… — я жестом обвожу комнату, где сидят еще несколько солдат. Уверен, кто-нибудь возьмет то, что она предлагает.

Ее взгляд облетает комнату и возвращается ко мне.　

— О чем хочешь поговорить?

— Ты здесь ради развлечения, так что, говори.

Я веду себя как придурок, но плевать. Я не так представлял себе последнюю ночь здесь.

— Как ни странно, мне платят не за разговоры, — говорит она.

— Тебе вообще не платят, — еще один дерьмовый комментарий, но правдивый.

Она прищуривается.

— Как прошел твой д?..

— Скучно, — перебиваю я ее. Кажется, ее это оскорбило. Глупое человеческое эго.

— Как ты стала рабыней? — спрашиваю я.

— Меня похитили ребенком, — значит, она подменыш.

— А потом?

— Меня воспитали, чтобы уметь угождать фейри.

…Ложь…

Я прищуриваюсь.

— Нет.

Женщина колеблется.　

— Нет, — соглашается она. — Хозяин научил меня всему, чему нельзя учить рабов.

— И как же ты здесь оказалась? — спрашиваю я.

— Хозяин умер, не дав мне свободы. Когда его поместье выставили на аукцион, меня продали короне, и вот я здесь.

Она приподнимает бровь, глядя на военный браслет.

— Солдат с медалью. Чем ты его заслужил?

«Оказался далеко на вражеской территории, был ослеплен солнечным светом. Из ран хлестала кровь. Меня окружили. Но магия текла из меня, пожирая врагов и превращая в ночь то, что еще мгновение назад было днем».

Я отпиваю эля.

— Убил нужных людей.

Она понимает мое выражение.

— Значит, ты познакомился с королем? — спрашивает женщина.

Я смотрю на кружку.

— Он не присутствовал на награждении. — По крайней мере, так сказал его правая рука, когда он, а не король, подарил мне бронзовый браслет. И это не походило на правду. Галлеагар либо спал в своем гареме, либо убивал невинных. Любой догадается, что ему нравится больше. От воспоминаний я сильнее стискиваю кружку. Я был готов покончить с ним. Как часто простой солдат получает такой шанс?

Женщина откидывается на спинку стула.

— Да, — она смотрит на свою заклейменную кожу, — я видела его однажды. — И смотрит на меня. — На самом деле он очень похож на тебя.

Не стоит верить суждениям человека. Я изо всех сил стараюсь оставить тело расслабленным.　

— Тогда, должно быть, он дьявольски красив.

С отсутствующим видом, она медленно кивает.

— Да, но с ноткой жестокости, читающейся в разрезе глаз и изгибе губ, — женщина подносит руку к лицу, рассеяно проводя пальцами по линии подбородка. — Можно сказать, ему нравится убивать, — она моргает, возвращаясь к настоящему. — Но не тебе.

Я выгибаю бровь.　

— И что это значит?

Ее взгляд слишком проницателен.　

— Я встречала много солдат, и понимаю, какие любят бойню, а какие просто терпят ее… или я ошибаюсь в тебе?

Нет, и тот факт, что смертный может прочесть меня так хорошо, потрясает. Либо мне надо гораздо больше работать над контролем характера, либо она даже более сообразительна, чем я думал.

За пределами столовой музыка и негромкий смех. Я отворачиваюсь от человеческой женщины, встряхнув головой, чтобы лучше расслышать. До начала криков остается всего несколько секунд. Мой стул царапает пол, когда я встаю, обнажая меч.

— Что происходит? — спрашивает человеческая женщина.

Вокруг меня в столовой оглядываются другие солдаты, чувствуя что-то в воздухе. Я скармливаю немного своей магии тьме.

…Враг…

…Среди вас…

Дерьмо.

— Засада! — кричит кто-то снаружи спустя секунду.

Не оборачиваясь, я выбегаю из столовой. Солдаты Ночи выхватывают оружие и дерутся. Среди них словно волна движутся фейри в золотых мундирах.

Солдаты Дня.

Времени надевать доспехи нет, есть только меч. Я взлетаю и вступаю в схватку, рука с мечом ритмично движется, когда я начинаю врезаться во врага. Они повсюду, вокруг нас и над нами, поджигают палатки и вырезают ничего не подозревающих солдат Ночи.

— Десмонд! — голос Малаки доносится откуда-то сверху и слева от меня.

Именно мое настоящее имя привлекает внимание к нему. Я поворачиваюсь к Малаки как раз вовремя, чтобы увидеть солнце. Оно тускнеет, и я замечаю отблеск золотой солдатской формы армии Дня. Солдат летит сверху, нацелив орудие на меня. Нет времени блокировать атаку. Если ничего не сделать, я покойник. Не будет никакой мести, никакой пары, никакого завтра. Останется лишь то, что наступает после смерти фейри.

Я практически растворяюсь во тьме, когда тень неожиданно откидывает меня в сторону. От удивления, у меня складываются крылья, и я, кувыркаясь в воздухе, падаю. Через несколько секунд я прихожу в себя, ловлю равновесие и смотрю туда, где был несколько мгновений назад. От увиденного кровь стынет в жилах. На моем месте находится Малаки. Он поднял руку, блокируя удар предплечьем, но клинок противника все равно рассек ему лицо так глубоко, что должно быть затронуло что-то важное.

На долю секунды мир смолкает.

Мой друг, мой дорогой друг скрывал мой секрет от мира, а теперь принял удар на себя.

Я реву, разбивая тишину. Тьма вырывается на волю, пожирая врагов и наводняя рассвет тенями. С усилием я возвращаю силу в себя, прежде чем ближайшие солдаты успевают озадаченно оглядеться. Никто не должен знать о моей силе.

Малаки складывает крылья и падает. Магия пульсирует в жилах, когда я лечу к нему, хотя едва могу дышать от боли в груди. Я сокращаю расстояние между нами и ловлю его.

— Я держу тебя, друг, — говорю я.

Его лицо — месиво крови и плоти. Одного глаза нет, другой расфокусирован. Я смотрю в небо за тем, чтобы увидеть яркого солдата Дня, смотрящего на меня с каменным выражением лица. Я крепче обнимаю Малаки.

Осознанно солдат поворачивается ко мне спиной и возобновляет бой в воздухе.

Он не считает меня угрозой. Его ошибка.

Я опускаюсь с Малаки на землю. Моему другу нужен целитель, но сейчас даже целители сражаются за свою жизнь. И я могу лишь избавить друга от боли. Я провожу рукой по его лицу, чувствуя ладонью агонию, прежде чем магия съедает ее. Боль ушла всего на час или около того. Надеюсь, этого хватит.

Я оглядываю горящую заставу. Его негде спрятать. Половина палаток горит, и остальные скоро вспыхнут. Я решаюсь положить Малаки на ворох заброшенных вещей, валяющийся на окраине нашего лагеря, укладывая так, будто он умер. Это лучшая маскировка. И отхожу от него. Я должен верить, что с ним все будет в порядке.

— Я вернусь, мой друг, — обещаю я.

Вначале месть.

Я поднимаюсь ввысь, прочесывая взглядом небеса. Ярость воет в венах. У вражеских солдат нет времени добраться до меня, тьма вырывается, пожирая одного за другим. Я проклинаю себя, за то, что позволил силе сочиться из меня так опрометчиво, но никогда не был так близок к потере друга.

«Он был готов умереть за тебя».

Лишь один человек так заботился обо мне, поэтому и умерла.

Земля внизу в огне. У Малаки мало времени. Нужно положить конец сражению, и я так или иначе это сделаю. Вдалеке я замечаю блестящего фейри Дня, который быстро расправляется с солдатами Ночи, и те падают с неба один за другим. Я двигаюсь к нему, бешено взмахивая крыльями. Доспехи солдата пульсируют слепящим светом. Должно быть, он королевского рода, поэтому сила практически льется из него.

Я добираюсь до него в момент, когда он вырывает меч из живота еще одного солдата Ночи. Меня почти трясет от желания вызвать солдата на дуэль. Но вместо этого замираю в одном взмахе крыльев от солдата.

«Контроль, Десмонд».

С его лезвия капает кровь, но на самом клинке она пузырится и шипит, исчезая. Зачарован всегда оставаться чистым.

Я всматриваюсь в остальное. Загорелая кожа, которая блестит, словно лучи солнца, волосы цвета золота и глаза голубее топаза. Я слышал только истории о близнецах Солейл, но полагаю — это один из них. Монарший солдат Дня крутит кистью, его меч свистит, вырисовывая восьмерку в воздухе.　

— Снова вернулся, подстилка теней?

Я крепче хватаюсь за меч.

Этот ублюдок чуть не убил моего дорого друга и должен умереть. Сила с удвоенной силой стремится вырваться на свободу, но я не хочу убивать этого фейри магией. Его голову я хочу заполучить старомодным способом. Так что жду.

Когда я не атакую, он вздыхает, глядя на горизонт, и расслабляет плечи, явно показывая, что утомительно иметь дело с такими, как я. Неохотно он переводит внимание на меня и летит вперед, а я просто парю в воздухе и жду. Он взмахивает по дуге мечом, рассекая воздух. Я вскидываю руку и встречаю его меч своим. Солдат изумленно таращится. Он всерьез думал, что меня будет легко убить во второй раз?

Он отдергивает клинок. Я отпускаю его, так и не проявляя агрессии. Он ослепил Малаки. На его месте должен быть я.

Последняя мысль сильнее всего подпитывает гнев.

Другой солдат Дня приближается ко мне. Все еще глядя на принца Дня, я вонзаю клинок в грудь солдата, разрезая плоть. С криком боец падает вниз.

— Меня это должно впечатлить? — спрашивает монарх Царства Дня. Я не отвечаю. — Ты вообще можешь говорить?

Когда я не отвечаю, на долю секунды он отводит от меня взгляд.

Его ошибка.

Тогда я начинаю действовать. Вкинув меч, я наношу удар по плечу солдата. Принц Дня кричит, а по золотым доспехам растекается пятно крови.

— Первое правило боя — не недооценивай врага.

С криком монарший солдат Дня поднимает меч и атакует, и теперь мы оба активно работаем. Левый, правый, верхний разрез, удар вниз. Мы — буря движений. Лезвия клинков поют, встречаясь, искры танцуют от силы каждого удара. Принц впечатляюще хорош, но считает себя лучше обычного солдата вроде меня. А чтобы тебя быстро убили на поле боя, нет ничего лучше самонадеянности. Смерть не волнует, родился ты королем или нищим.

Я встречаю каждый удар его клинка. Принц, должно быть, лучший фехтовальщик. Он точно старше меня на десятилетия и учился у лучших инструкторов, которых можно купить за деньги. Но у меня есть шепчущие тени, злость и жажда мщения. Это и неустанная война почти двадцать лет подряд — удивительно полезное сочетание факторов, и я целеустремленно использовал их, чтобы научиться сражаться. Ведь я знаю, что моей магии и хитрости не хватит, чтобы победить Короля Теней.

Как только монарший солдат начинает тяжело дышать, я перехожу к серьезному бою. На мгновение принц округляет глаза, понимая, что я сдерживался. Теперь именно я наступаю, а он отбивается. Моя холодная, расчетливая ярость взяла верх, проявляя себя в каждом движении. Я не смог бы остановиться, даже если бы попытался.

Я высоко поднимаю меч и опускаю. Солдат отбивает выпад, но в процессе открывает живот, давая мне шанс. Отведя клинок назад, я пронзаю живот врага. Лезвие входит в одном боку и выходит из другого.

Принц Царства Дня округляет глаза. Он думал, что невосприимчив к ранам? К смерти? Судя по тому, как он на меня смотрит, должно быть. Опуская руку с мечом, он начинает кашлять. Со скользким, хлюпающим звуком я вытаскиваю оружие. Опустив руку к ране, солдат открывает и закрывает рот. Затем у него закатываются глаза, крылья складываются, и он начинает падать. Я смотрю, как кувыркается его тело. Стоило прикончить его, а я всего лишь нанес серьезную рану. Но человеческая женщина права — я не похож на своего отца и ненавижу искусство убийства. Поэтому отпустил принца.

Вскоре все заканчивается. Монарший солдат на самом деле был одним из близнецов-наследников Короля Дня и организатором засады. После того, как он пал, войска потеряли самообладание и отступили, увозя его и других раненых. Я даже не слежу за их отступлением, а устремляюсь в лагерь. Малаки все еще там, где я его положил, его оставшийся глаз закрыт, пульс слабый. Я подхватываю его на руки и бегу к остаткам от палатки целителя.

Большинство коек уже заняты раненными солдатами, и всего несколько целителей возвращаются из боя, чтобы помочь раненным. Но толкучки, которая обязательно будет через час, еще нет.

Вскоре после того, как я кладу Малаки, к нам подходит целитель и начинает работать над ним.

— Он выживет? — спрашиваю я через десять минут. Малаки почти не двигается.

Целитель кивает, не отрываясь от работы.　

— Да. Рана плохая, но довольно чистая. Он потеряет глаз и у него останется шрам на всю жизнь, но мозг не поврежден. — Я расслабляюсь от облегчения и расстройства. У него будут шрамы и слепота на один глаз. Фейри любят красоту, наличие такого уродства означает, что Малаки, любящий женщин, так же как и я, будет считаться нежеланным. — Тебе следует уйти. Ему нужно отдохнуть, — вежливо говорит целитель, но это скорее приказ. Раненные солдаты прибывают и никому не нужны мешающиеся под ногами товарищи.

Я нехотя встаю, и, кажется, что на моих плечах лежит весь мир. Мышцы, кости, сердце и разум кажутся невыносимо тяжелыми

— Скажешь мне, если ему станет хуже? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает целитель. Это ложь, и мы оба знаем об этом. Тут слишком много пациентов, чтобы следить за каждым. — Приходи утром, — добавляет он. — Ему уже станет лучше.

Я делаю судорожный вдох и выхожу из палатки.

— Нова!

Задумавшись, я почти не реагирую на фальшивую фамилию. Я смотрю на одного из генералов Ночи, стремительно идущую ко мне, и вытягиваюсь по стойке смирно, касаясь пальцами лба в знак уважения.

Фейри отмахивается.

— Я видела, что ты там сделал, — говорит она. — На секунду я думаю, что она имеет в виду кратковременную потерю контроля, когда тьма просочилась из меня, и напрягаюсь. Если бы кто-то правильный заметил, скажем, проницательный генерал, точно знал бы, что только фейри Ночи из королевского рода может обладать такой значительной магией. — Я видела конец твоей дуэли с солдатом Дня, — говорит она, и я немного расслабляюсь. — Ты знаешь, что это был не просто обычный фейри. Это был Ялиус Солейл, один из сыновей короля. — Я выгибаю брови. Предположение оказалось верным. — Из-за тебя они отступили, — она ободряюще смотрит на меня. — Я прослежу, чтобы король услышал о твоей доблести. Твоя жертва не останется без награды.

Я таращусь на генерала, а сердце начинает биться все громче и громче, пока не становится похожим на барабанный бой.

Она хочет рассказать королю. Сразить одного из сыновей врага большая заслуга. Такая большая, что тебе полагается награда. Настолько большая, что позволит тебе встретиться с королем. Я чувствую, как вращаются колеса судьбы. Спустя столько лет я, наконец, встречусь с отцом. Но победа кажется пустой. Если бы я не был так зациклен на мести, Малаки и меня тут бы не было, и он бы никогда не пострадал.

— Благодарю, — говорю я хрипло

Генерал кивает мне, а затем уходит в палатку к целителям.

С тяжелым сердцем я иду к своей палатке и прохожу мимо столовой, удивляюсь, увидев ее целой. Я останавливаюсь, затем захожу внутрь, и направляюсь прямиком к бочкам со спиртным. Пять шагов, и я снова останавливаюсь. Несколько тел разбросаны по полу — солдат Дня и три фейри Ночи. Но не от их вида у меня перехватывает дыхание.

Всего в нескольких шагах от меня лежит выпотрошенное тело человеческой женщины, с которой я выпивал. Сейчас ее пронзительные глаза невидяще таращатся в потолок, а рот открыт. Пошатываясь, я иду к ближайшему столу и падаю на стул, не сводя взгляда с женщины. Не знаю, почему именно ее смерть ломает меня. Она всего лишь человек, которому суждено умереть через несколько десятилетий. Я не знал ее имени, и день назад не подумал бы, что стоит знать. Но я ошибался. Мы все ошибались. Люди — не просто рабы свободы. Они не скотоподобные, медлительные существа, как меня научили думать.

Я закрываю глаза рукой и плачу. Из-за Малаки, из-за этой женщины, из-за жизни полной заблуждений. Я был так занят, пытаясь заполнить мир своей ненавистью, что не оставил места ни для чего другого.

Сегодня все изменится.

Клянусь бессмертными богами, что как только смогу, перерою землю, и найду свою нареченную. Я оставлю прошлое и сосредоточусь на будущем. А когда… если я найду свою пару, не буду тратить время, опасаясь того, что подумают другие. Я буду лелеять ее, уважать и любить. На все дни ее земной жизни я заклеймлю ее своей.

 

Глава 7

Убить Короля

220 лет назад

День расплаты настал.

Не могу сказать, сколько ночей я представлял себе встречу с отцом, но сейчас уверен, что в каждой был кровожаднее, чем сейчас. Сегодня я просто полон решимости.

Королевские гвардейцы забирают меня из приемной, где я просидел последние несколько часов и теперь, с ничего не выражающими лицами, ведут по территории дворца. Мы поднимаемся по ступеням замка, мои черные кожаные доспехи тускло поблескивают под звездами, и я прохожу через двойные бронзовые двери.

Ровное биение сердца похоже на барабанную дробь. Либо я уйду отсюда с головой отца, либо вообще не уйду.

Впереди вырисовываются закрытые двери тронного зала. Солдаты и я останавливаемся перед ними, ожидая, пока нас позовут. Проходит почти двадцать минут, когда я слышу приглушённый голос чиновника, объявляющего о моем присутствии. Через мгновение двери распахиваются и меня провожают дальше. Я вздергиваю подбородок, потому что хочу, чтобы он увидел мое лицо. Узнал меня после стольких лет.

Король сидит на своем троне, его внимание обращено к помощнику, стоящему рядом. За его спиной вдоль стены стоит стража. По обе стороны пьедестала находятся несколько наложниц, узнаваемых по неописуемой красоте и прозрачным нарядам, их кожа покрыта паутиной и сияет на свету.

Я иду по проходу, и вдруг окружающая меня стража останавливается. Король все еще не удосуживается посмотреть на меня. Я опускаюсь на колено и склоняю голову. Жду еще минуту, прежде чем ко мне обращаются.

— А, наш победоносный солдат, — наконец говорит король, и теперь его внимание, безусловно, приковано ко мне, — который ранил одного из наследников королевства Дня и спас своих сослуживцев. Два браслета за один раз. Впечатляюще.

И хотя даже сейчас он не узнает меня, могу сказать, что не нравлюсь ему. Досада и даже язвительность звучат в его голосе. Вероятно, нет ничего более раздражающего для тирана, чем по-настоящему благородные солдаты. Не то, чтобы я такой, но наслаждаюсь его недовольством, несмотря ни на что.

— Вижу, что это не первый твой военный браслет, — продолжает он.

Я чувствую вес первого браслета, который олицетворяет годы интриг, борьбы и надежды, как и горькое разочарование и упущенную возможность, ту, что исправлю сегодня.

— Встань.

Спокойствие омывает меня. Я встаю, в самую последнюю очередь поднимая голову. Впервые за тридцать лет, я смотрю отцу в глаза. На мгновение его лицо ничего не выражает, но затем узнавание, словно вспышка молнии, освещает черты.

— Ты, — выплевывает он и переводит взгляд на расставленных в комнате людей. — Стра… — Он не успевает договорить, как я освобождаю свою магию. Тени вырываются из меня, затемняя комнату. Солдаты Галлеагара выбегают вперед, расправив крылья, пока остальные бросаются к выходам, вопя от страха. Я запираю огромные двери в тронный зал, сложные замки щелкают один за другим, затем наглухо закрываю боковые выходы.

Мы с Королем ночи сверлим друг друга взглядами, пока тени гасят свет, а солдаты приближаются. Я приподнимаю уголки губ в улыбке.

«Пируйте», — приказываю я своим теням. В одно мгновение они пожирают солдат, попавших в их сети. Остальные фейри в комнате в полнейшей панике, они карабкаются друг на друга, расправляя крылья и пытаясь открыть дверь. Я жду, чтобы Галлеагар в ответ ударил меня магией, и готов к этому, черт возьми, я буду наслаждаться болью. Но атаки нет. В одно мгновение Король Ночи смотрит на меня, а в следующее — исчезает, убегая, также как и в нашу последнюю встречу. Я растворяюсь во тьме, преследуя отца. Сначала его практически невозможно почувствовать — ночь почти бесконечна и наполнена тысячами существ. Если бы Галлеагар был обычным фейри, было бы сложно его найти. Но я ищу короля, а он — тьма, как и я.

Я чувствую пульсацию в ночи, огромную и ужасающую силу, очень похожую на мою.

Попался.

Я сосредотачиваюсь на Короле Ночи, находящемся впереди и правее меня, и преследую его, проносясь через ночь. Мы оба не более чем тени. Как я должен поймать отца? В таком виде Король Теней так же нематериален, как и я. Не за что ухватиться, нечего свернуть.

Внезапно его сила вырывается наружу, проникая сквозь тьму. Я думаю, что она пройдет через всё тело, но она врезается мне в грудь. Я задыхаюсь, пока сила углубляется, заставляя тело материализоваться. Видимо именно так происходит превращение дыма в нечто прочное. Я проявляюсь в воздухе, мое тело становится плотным среди мерцающих звезд. На мгновение я чувствую себя одной из них — крохотная точка света в бесконечной Вселенной. Но потом вспоминаю, что я не свет, а тьма. А в данный момент, когда обездвижен, всего лишь мужчина. Я начинаю падать с неба, заклинание Галлеагара не дает пошевелиться. Я пытаюсь рассеяться в ночи, но не могу.

— Глупый мальчишка, — шепчет ночной воздух вокруг, — думал, что сможешь победить меня в моей же игре? Я был ночью задолго до твоего появления.

Его магия заморозила почти каждую частичку меня. Я чувствую, как заклинание ползет по коже и скользит по венам, пробираясь в самую сущность. И с каждой секундой, я все ближе к земле. Магия движется к сердцу, и, если я не остановлю темные чары сейчас, мне не придется беспокоиться о том, что расплющусь о землю. Заклинание остановит сердце прежде, чем это произойдёт.

Долей разума, я хочу сдаться, ведь вся жизнь — череда препятствий, так что намного проще уступить неизбежному и умереть. Но беда в том, что, когда ничего не даётся легко, ты привыкаешь бороться. Иногда ты даже жаждешь этого…

Я призываю магию, но и она действует вяло. Я смотрю на землю — ещё несколько секунд до столкновения.

Стиснув зубы, я выталкиваю силу наружу. Одно драгоценное мгновение ничего не происходит. Затем, все сразу, чары Галлеагара разрушаются, растворяясь в крови. Оставшаяся энергия вырывается и сотрясает ночной воздух. Я расправляю крылья и быстро взмахиваю ими, поднимаясь обратно в воздух. Когти блестят в лунном свете.

Галлеагар парит среди неба и смотрит на мои крылья, его собственные расправляются сзади

— Моя гибель… — он говорит так тихо, что я почти упускаю слова.

Через долю секунды его тело рассеивается, и вновь я растворяюсь в ночи и гонюсь за ним, готовясь к очередному удару магии.

Казалось, прошла вечность, но Галлеагар, наконец, появляется в одном из королевских дворов, за секунду приобретая плотное тело. Я присоединяюсь к нему через мгновение, и мы встречаемся лицом к лицу. После инцидента в тронном зале стража готова. Как только она видит нас с королем во дворе, начинает приближаться со всех сторон, бросая связывающие заклинания и заставляя воздух пульсировать. Моя тьма рассеивает их прежде, чем у кого-то появляется шанс попасть в цель. Тени вздымаются и плещутся, жадно поедая заклинания стражников, словно еду, а спустя мгновение сметают самих солдат. У них даже нет возможности закричать: ночь опускается на них, поглощая за считанные секунды. Только кости и оружие переживают атаку, со звоном падая на землю.

Я направляю тени на Галлеагара, но они растекаются вокруг него, словно ручей вокруг скалы. Отец лениво смотрит, как я убиваю солдат, и сужает глаза.　

— Если бы ты лучше понимал свою силу, знал бы, что ночь не пирует сама на себе.

Галлеагар обнажает меч, держа его свободно с боку. Его клинок — темный металл. Железный. Храбрый король, раз носит такое оружие. Один порез на своей коже ослабит тебя, а когда дело дойдет до битвы, есть вероятность порезаться собственным клинком раз или два.

— Хочешь мое королевство? — спрашивает он. — Никогда его не получишь.

Я заливаюсь смехом.　

— Думаешь, я здесь из-за этого?

Он не отвечает, только хмурится.

Я делаю шаг вперед, моя рука чувствуется пустой без меча, ведь оружие забрали перед входом во дворец.

— Я здесь, потому что ты убил ее. Юриелл.

Мою мать. Странно называть ее именем, которое она взяла в самом начале, будучи шпионкой, а затем став наложницей. Так она становится в некотором роде значимей и более чуждой мне. И она… была много кем, прежде чем стать моей матерью — шпионкой, любовницей, бойцом. Но я узнал обо всем лишь перед ее смертью.

Я двигаюсь к внешнему краю двора и хватаю один из мечей павших солдат. Думая, что я отвлекся, Галлеагар бросает волшебную стрелу в мою сторону. Я поднимаю руку и ухмыляюсь, когда стрела ломается о наручи. Военные доспехи на мне, заколдованы, чтобы защитить от таких атак. Я выпрямляюсь, стряхивая тусклый осколок с руки, а другой стискиваю рукоять меча.

— Ты должен был знать, что это не сработает.

— Много фейри пало от этого, — говорит Галлеагар.

Я двигаюсь к нему, расслабляя кисть.　

— И все они были детьми? Или лишь некоторые?

На его щеке дергается нерв. Король Ночи — отвратительное создание, но не любит, когда ему тыкают этим в лицо. Дракон, желающий быть рыцарем. Как странно.

Мы с отцом начинаем обходить друг друга по кругу. Я слышу крики и смутно осознаю, что все больше стражи бежит к нам. Моя тьма быстро расправляется со всеми.

— Ты умрешь за это, — говорит Галлеагар. — Медленно, и как только решишь, что все закончилось, вернешься к жизни. Я сломаю тебя столько раз перед смертью, что и имени своего не вспомнишь. — Я ухмыляюсь, не удосуживаясь ответить. — Посмотри, как ты уверен, — говорит он, осматривая меня. — Я знаю, что его беспокоит моя уверенность. Как необычно для него встретить кого-то, кто не боится. Король смотрит на меня и усмехается.　- Можно подумать, что уже коронован, но ведь ты не король. Рожденный от шлюхи, выросший бастардом, которому суждено жениться на рабыне.

Я чуть не споткнулся. Откуда он знает о моей паре?

Он жестоко улыбается.　

— О, я знаю все о слабом Десмонде Флинне.

Как?

Тени шепчут ему так же, как и мне?

Я подпитываю тьму каплей волшебства.

«Он вас слышит?» — спрашиваю я.

…Не может понять нас…

…Не так, как можешь ты…

Так что он узнал это не от моих теней.

— Скажи-ка, — продолжает король, — просто любопытно… ты знал, что тебе суждено спариться с одной из этих глупых свиней?

Я крепче стискиваю меч, тёплая ярость течёт по венам. Я давлю её. Галлеагар пытается разозлить, чтобы я действовал опрометчиво и горел ярко, словно солнце, от своей ярости. Но я — самая далекая, заледеневшая зона ночи, непроницаемая, холодная, отстраненная тьма. Этот мужчина не будет моей погибелью, я стану его.

— Я почти не поверил, — продолжает он. — Не моя кровь, но учитывая твое воспитание, — он кривит верхнюю губу, — думаю, у тебя больше черт твоей матери, чем моих.

Эта мать спасла меня и не возненавидела, потому что я его сын, а полюбила, потому что я — ее ребенок.

— Молюсь богам, чтобы ты оказался прав, — говорю я. Но боюсь, что это не так. Смотрясь в зеркало, я вижу его, а не мать.

Галлеагар продолжает передвигаться по двору, переступая через кости павших солдат.

— Значит, все это время ты скрывался в моей армии, — говорит он. — Как горько, наверно, было сражаться за меня.

Да, какое-то время, но больше нет.

— Благодаря этому я встретился с тобой, — отвечаю я.

Он смеется таким пустым звуком, что кажется ложным.　

— Ну, убьешь меня, а что потом? Захватишь мое королевство? Люди никогда не будут уважать тебя, приживальщик.

Даже после всего его волнует лишь украденное королевство?

Минутку.

Я останавливаюсь, когда меня поражает мысль, которая сотрясает всю жизнь. Галлеагар кое о чем проговорился. Он знает о моей паре, и теперь продолжает упоминать о моем интересе к его трону…

Он предвидит будущее.

Тени сгущаются, наступая на нас со всех сторон.　

— Ты говорил с провидцем и узнал правду, — говорю я, и осознание этого врезается в меня. — Он видел твоею смерть, видел, как я убил тебя.

«Моя погибель». — Это он сказал в небе.

— Не сегодня, мой недостойный сын, — без предупреждения Галлеагар бросает в меня порыв магии. Я стискиваю зубы, когда он отскакивает от доспехов и выстреливает в небо. Следующий удар следует за первым. Этот я отбиваю мечом и кидаю в отца свой порыв магии. Грубая сила противостоит грубой силе. Наши удары сотрясают землю, вырывая нежные растения на границе внутреннего двора, и выбивая бледные булыжники из земли. Даже звезды, кажется, дрожат и уже не так ярко сияют.

Галлеагар отворачивается, нанося очередной удар, и я уклоняюсь. Мы заперты в смертельном танце. Я бросаю в него удары, словно из рога изобилия, уклоняясь, при этом, от его. Я начинаю улыбаться, даже пока пот стекает по моему лицу. Наконец, достойный соперник. Я могу полностью раскрыть потенциал. Если бы мне с такой силой не хотелось убить отца, я бы сказал, что мне нравится.

Я поднимаюсь в небо, бросая еще один взрыв магии в его сторону и уворачиваясь от его. Но я недооценил размах крыльев. Его сила задевает край одного, пробивая пленчатую кожу. Крыло складывается, и я с шипением начинаю оседать на землю, когда его магия обжигает. Моя магия грохочет, и Галлеагар не уклоняется вовремя. Вся сила врезается ему в грудь, отбрасывая в ближайшую преграду. В следующее мгновение я сам лежу на земле, и от сильного удара камень подо мной трескается. Я заставляю себя подняться, хотя тело протестует. Складывая крылья, я выпрямляюсь. Галлеагар стонет там, где лежит и хочет подняться, и я использую этот момент, чтобы нанести один, второй, третий, четвёртый удар силы. С каждым ударом, его тело подскакивает и цепляется за кустарник. Король Ночи лежит неподвижно, и как только я начинаю думать, что, наконец-то, его одолел, тело растворяется в ночи.

Мне хочется рычать от досады. Любого другого эти последовательные удары должны были ослабить. Впрочем, и Галлеагара тоже, но у него хватило энергии перенестись прочь. Я использовал все, что у меня было, но не уверен, что этого достаточно. Наша сила слишком похожа. Нельзя высушивать воду водой или тушить огонь огнем. Если хочу покончить с ним, я вообще не должен использовать магию.

Я поднимаю меч и оглядываюсь вокруг. Галлеагар сменил облик, но я знаю, что он где-то здесь, ждет, чтобы застать меня врасплох. Он появляется в воздухе над головой, замахиваясь оружием. Я успеваю вскинуть меч и сдерживаю силу и вес Галлеагара, стискивая зубы. Король, должно быть, понял то же, что и я: мы не можем убить друг друга магией. Для этого нужно что-то проще — например, клинок.

Хрипя, я отбрасываю Галлеагара. Он перекатывается и мгновенно поднимается с мечом наизготове. Я всегда представлял своего отца слабаком, который любил прятаться за угрозами, насилием и престижем, но неохотно признаю — он впечатляющий враг и не только из-за необузданной силы. Несмотря на то, что давно не был на поле боя, он опытный боец.

Галлеагар смотрит на меня, а затем исчезает.

Я двигаю мечом, пока Король не появляется, опять же весьма удачно. Мой клинок встречается с его в тот момент, когда кончик его меча царапает мне горло.

Мы очень близко, и я вижу каждую черту, что унаследовал от него: ледяные серые глаза, надменный изгиб бровей и губы. Я идиот, раз думал, что все эти годы мог прятаться на виду. Я почти его близнец. Чертовски повезло, что меня так и не узнали.

Наши лезвия лязгают, когда я заставляю Короля отойти. Прежде чем я могу подняться вперед, Галлеагар снова исчезает. Я только осознаю, что он появился позади меня, когда чувствую, как его клинок упирается в мою спину, железо разъедает мою плоть и магию. Я сжимаю челюсть от боли и поворачиваюсь к нему лицом. Но он уже исчез во тьме и вновь появляется лишь на мгновение, чтобы нанести удар по мне. С каждым порезом я слабею. Вскоре мой наряд превращается в окровавленные лоскуты, а я двигаюсь все медленнее.

«Уступаю», — скользит в голове коварная мысль. У меня, может, и есть боевой опыт, но отец веками развивал силу и совершенствовал навыки. А ещё у него железный меч.

Я ему не ровня.

Галлеагар, должно быть, почувствовал момент моей слабости, потому что удваивает усилия, его лезвие режет влево, вправо, вверх, вниз, свистит в воздухе с каждым движением.

Последним ударом он пинает меня под колено.

Я превращаюсь в кровавое месиво. Алая жидкость течёт из сотен ран на теле, и магия не может заживить даже крошечную царапину.

Галлеагар со злорадным выражением лица ходит вокруг меня.

— И это лучшее, что могла дать мне судьба? Сына-приживальщика от шлюхи?

Я устал сильнее, чем за всю прожитую жизнь.

«Мама, прости, я так и не добился справедливости».

Галлеагар вращает мечом, приподнимая уголки губ в коварной улыбке.

«Ему нравится убивать, но не тебе», — слова смертной женщины звучат в голове.

Если я не убью Короля, больше женщин, как она, будут куплены, проданы, использованы и убиты; больше солдат погибнут в напрасной войне; больше фейри уведут и казнят, потому что те ему не нравятся.

Я собираю остатки упорства. Не позволю ему убить меня.

Я опираюсь на одну ногу. Если я не смогу победить Галлеагара, никто не сможет.

Я начинаю подниматься, тело все в поту, пытаясь очиститься от токсинов, которые попали в кровь.

Король выгибает бровь.　

— То есть, мы ещё не закончили?

Он притащил мою мать в гарем, унижал её и убил.

Магия оживает с новой силой.

Галлеагар — отрава сильнее железа, скверна, которую нужно стереть с лица земли.

С криком и вскинув меч, я бросаюсь на него, и больше не холоден и бесстрастен. Я не темная, неприкасаемая ночь, а умирающая звезда внутри нее. Я жар и страсть, раскаленный гнев, и чувства переполняют меня. Мной управляют каждый проступок короля, каждая мелочь, каждая оборванная им жизнь. Каждое разрушение. Я становлюсь быстрее, ловчее и сильнее.

Злорадная ухмылка исчезает с лица Галлеагара, пока он парирует удары. Он пытается исчезнуть, но теперь я — тень Короля Теней и предугадываю каждое его движение. Мы оба заходим и выходим из ночи, материализуясь лишь на мгновение, чтобы ударить друг друга и исчезнуть во тьме.

Мы появляемся над костями одного из стражников. Галлеагар, готовый убить меня, вскинул меч над головой, но в своем рвении оставляет грудь открытой. Я, словно ветер, кидаюсь на него, сжимаю одной рукой горло Галлеагара, а другой, с хлюпающим, тошнотворным звуком, вонзаю меч в его сердце.

Галлеагар дёргается и слабыми руками обхватывает мой клинок.

Никто не предупредил его о смерти слишком… личного характера. Сколько энергии нужно вложить в удар, чтобы всунуть клинок между ребер, когда чувствуешь, как лезвие царапает кости и аккуратно разрезает плоть. Очень интимно смотреть в глаза тому, у кого забираешь жизнь. Так же интимно, как смотреть в глаза любовнику в мгновение страсти… вот только к смерти ведут иные желания.

Десятилетия я ждал этого момента, и планировал каждый его шаг. Наконец, этот момент настал.

Король Ночи начинает смеяться. Я в ужасе смотрю на него. В его сердце торчит меч и последнее, что Галлеагар мог бы сделать — засмеяться.

— Я знал, что этот день придёт, — выговаривает он, затем спотыкается, и вдруг его ноги подкашиваются. Он падает на колени, убирая руки с клинка. — Я пытался предотвратить это, но ты не можешь перехитрить судьбу.

Галлеагар падает на спину, скрючившись так, как изгибаются только умирающие. Он снова смеется, на этот раз слабее, потому что изо рта брызжет кровь.

— Думаешь, ты лучше меня — я вижу это в тебе — но это не так. У нас в крови необходимость побеждать и убивать.

С каменным выражением лица, я смотрю на него и чувствую, как слова проникают под кожу, понимая, что они ещё долго будут снедать меня. Слабо хохотнув, Галлеагар запрокидывает голову.

— Посмотрим… какими еще могут быть души.

Хватит.

Я проворачиваю меч. Галлеагар задыхается, издавая булькающие звуки, и хватает меня за руку, когда я выдергиваю клинок, и из раны хлещет поток крови. С широко распахнутыми глазами, Король ночи словно бы не верит в происходящее. Он стискивает мои доспехи, сверля меня ледяными глазами, но, в конце концов, тьма покидает их, и Галлеагар Никс прекращает свое существование, оставляя после себя пустую оболочку.

После четырех столетий тирании Король Теней мертв.

 

Глава 8

Проклятое тело

220 лет назад

Я смотрю на тело отца в королевском склепе под моим дворцом. Он лежит на белокаменной плите, его тело омыли и одели. Здесь слабый свет и арочные проемы в стенах тускло поблескивают. Даже после смерти в его лице есть что-то надменное, жестокое, непобедимое. Один взгляд на него, и вы бы подумали, что именно он стал победителем в нашей дуэли.

Касаюсь лба, где находится мой грубый бронзовый обруч. Я отказываюсь носить корону Галлеагара или любую другую, кроме этой. Это солдатская корона — простая, непритязательная и, самое главное, не будет мешать, если начнется битва.

Я слишком долго жил в дерьме, чтобы развить вкус к модным вещам.

Я опускаю руку. В ту ночь, когда я убил Галлеагара, он знал, что я заберу у него королевство. Даже я не понимал этого. Просто предполагал, что приду, прикончу его и исчезну. В мои замыслы никогда не входило править Царством, но даже не будь я сыном Галлеагара, завоеватели приходят к власти, убив короля. Поэтому я, нежелающий руководить, но еще больше нежелающий отречься от престола и позволить одному из коварных подхалимов Галлеагара занять трон, и стал Королем.

Я обхожу склеп и потираю нижнюю губу большим пальцем. Мне ненавистно, что Галлеагар здесь, в замке, и не хотел позволять этого, но пока его просто некуда деть. Прошло несколько недель с момента, когда я пронзил мечом своего отца, и тело так и не начало разлагаться. Ни одно создание — ни собаки, ни птицы, ни рыбы, ни даже монстры, живущие в дебрях Мемноса — не стали его есть. Такими были мои первые попытки избавиться от тела, к ужасу и изумлению всех напыщенных дворян, которые боятся меня и моих варварских способов больше, чем отца.

Когда монстры побрезговали телом Галлеагара, я попытался похоронить его, только вот земля выплюнула его обратно. Я пытался отправить тело в море, но вода тоже отказалась его принять. Даже огонь не тронул плоть: костер сгорел дотла, но Галлеагар лежал сверху истлевших углей, и ни один его волосок не тронул огонь.

Я прищуриваюсь на тело в склепе. Существует четыре причины, почему тело не разлагается: первая — фейри не мертв; вторая — фейри слишком сильный, чтобы его убить; третья — фейри слишком чист сердцем, чтобы вернуться на землю; и четвертая — фейри настолько развращен, что природа отказывается от него.

Именно последняя причина самая подходящая.

Я сжимаю губы в линию, смотря на нетленное тело Галлеагара Никса. Наверху последние женщины из его гарема упаковывают вещи и уходят. Из сотен его наложниц — а к концу их были сотни — десятки десятков оплакивали его потерю. Некоторые даже осмелились открыто враждовать со мной. Он убил их детей, но они оплакивали его… в голове не укладывается. Их жилые помещения будут переделаны в оружейную, библиотеку и комнаты для гостей. Все следы предыдущего использования будут стерты. Это меньшее, что я могу сделать, чтобы почтить память матери.

Вот к чему все сводится: я убил Галлеагара, потому что он забрал у меня единственного человека, которого я любил. Я бы назвал это правосудием, но не похоже на это — моя мать все равно мертва, я все равно один, и эта пустота внутри все еще на месте.

Я последний раз смотрю на Короля Теней. У меня еще так много есть что ему сказать. И еще не раз сделать больно. У меня никогда не будет шанса.

Я хватаю его тело и перекидываю через плечо. Неважно. Король мертв и сегодня последняя ночь, когда Галлеагар Никс будет наводить страх на эти залы.

220 лет назад

Поездка в Изгнанные земли занимает несколько часов. Это бесплодная, скалистая пустошь — единственная область Потустороннего мира, которой не правит ни одно из королевств. Если вы страшно согрешили и сумели избежать смертного приговора, скорее всего, вы будете изгнаны сюда, что для большинства фейри равно смертному приговору. Вокруг простирается отрытая равнина выгоревшей, лишенной жизни земли. Плоский, засушливый пейзаж разбавлен только крутыми скалистыми склонами по обе стороны. Дело не только в том, что это место лишено жизни. Сама магия здесь стерта с лица земли.

Большая часть Потустороннего мира пропитана силой. Она в воздухе, воде, растениях и животных… в самой земле. И именно это сила дает нам жизнь. История Изгнанных земель начинается с того, что давным-давно, когда пантеон богов пришел править Потусторонним миром, Оберон и Титания, Мать и Отец, первые открыли для себя магию. Она была в диких полях и сияющем море. Она широко раскидывалась с приходом ночи и зацветала с рассветом каждого дня.

Они поняли, что могут стать мощнее, черпая силу из земных глубин, что в итоге и сделали. Мать и Отец, понимая, чего жаждали сердца всех фейри, стремились умерить аппетиты своих собратьев. Поэтому дали каждому богу власть над одним определенным аспектом потустороннего мира — ночью, днем, землей, морем, растениями, животными, любовью, войной и смертью. Силу вновь и вновь делили и передавали, пока всем не досталось понемногу. Каждый бог мог черпать силу из того, чем управлял сам и только из этого. Черпать магию из всего могли только Оберон и Титания.

Но фейри — голодные создания, а божественные в особенности, и вскоре после того, как получили магический дар, многие из младших богов восстали против Оберона и Титании. Великая битва между этими титанами произошла здесь, в этой части Потустороннего мира. Боги забрали магию из воздуха, из земли, из растений и животных, которые бродили по земле. Они вытянули ее из ручьев и смотали из звезд и теней. Все для того, чтобы подпитать чудовищную силу.

В конечном итоге Мать и Отец победили всех врагов и убили их прямо на месте. Но ущерб уже был причинен. Земля была настолько истощена, что стала магически бесплодной. Ни время, ни несметное количество восстанавливающей магии не смогли исправить нанесенный урон. Так появились Изгнанные земли.

Даже мир смертных обладает большей магией. Это место — кошмар каждого фейри. Быть отрезанным от того, что поддерживает существование… это может свести фейри с ума.

Передо мной скопление камней отмечает место моего назначения. Я шагаю к нему с телом отца на плече. Магией я откатываю самый большой валун. Под ним в земле зияет дыра. Я спускаюсь туда, освещая пещеру слабым порывом силы. Огни фейри, которые я разбрасываю, тускло светятся, потому что земля выжимает и высушивает магию. Все здесь требует большей силы с меньшим результатом.

Подземное пространство, в которое я вхожу, не что иное, как яма, выкопанная в земле, а саркофаг великого короля простой валун, грубо вырезанный под гроб с крышкой. Силой я поднимаю крышку, а затем бросаю тело отца в каменный гроб. Я не могу сжечь его, похоронить или скормить падальщикам, но могу изгнать. Могу оставить его лежать там, где умирает магия.

Я щелкаю пальцами, крышка поднимается в воздух и плавно ложится на гроб.

Последнее, что я вижу — лицо Галлеагара, затем каменная крышка с глухим стуком захлопывается. Один за другим волшебные огни гаснут. Я стою, а по телу пробегает волна смятения.

Почему потусторонний мир не забирает его тело?

Меня это раздражает. Магия не поддается логике, но даже она придерживается определенных шаблонов. Я в последний раз смотрю на могилу отца. Затем, стряхнув предчувствие, исчезаю в ночи.

 

Глава 9

В любви все средства хороши

208 лет назад

Прошло почти тридцать лет, и я вернулся в дебри Мемноса, разыскивая пророчицу, имя которой я не знаю.

— Какая глупая идея, — комментирует Малаки, когда я говорю ему, куда направляюсь. — Там есть создания, которым по хрену, что ты король. Они все равно сожрут тебя.

Я сунул кинжалы за пояс.　

— Тогда я заставлю их бояться меня. — Малаки нахмурился. — Мне нужно поговорить с этой женщиной, — пояснил я. — У нее есть нужные мне ответы.

— По крайней мере, разреши пойти с тобой, — умолял он.

Но я не позволил. Малаки единственный, кому я доверяю править вместо меня. Так что теперь я блуждаю по темному лесу в одиночестве. Место зловещее и тихое, и лишь время от времени слышатся неестественные крики. Складывается четкое впечатление, что меня преследуют, но я понятия не имею кто. Пусть преследуют, мне не помешает драка.

— Где она? — спрашиваю я у теней.

…Кто?..

— Пророчица, — отвечаю я и бросаю ее образ в ночь. Тьма сгущается, изучая черты.

— Меня ищешь? — раздается голос за спиной.

Я поворачиваюсь лицом к женщине, выглядящей так же, какой я помню — серебряные волосы ниспадают до талии, а взгляд слегка сумасшедший. Эти безумные глаза смотрят на меня.　

— Десмонд Флинн, давно не виделись. Скажи-ка, зачем мой король пришел в гости?

В отличие от нашей последней встречи, я не вздрагиваю при звуках настоящего имени. Теперь, когда я больше не прячусь — когда я король — меня все знают под этим именем. Я думал, что захочу избавиться от всего, касающегося печального детства, но оказался сентиментален к имени. Оно служит напоминанием о скромных начинаниях и о матери, которая дала мне его.

— Думаю, ты уже знаешь, — говорю я, хотя, на самом деле, не уверен, что это так. Я не знаю, насколько она всеведущая. Но лучше предполагать худшее.

Она выгибает брови.

— О, знаю?

Я молчу.

Ее взгляд останавливается на военных браслетах.

— Вижу, ты следовал моим указаниям. — И вновь смотрит мне в глаза. — Любопытно, тебе понравилось его убивать? — улыбаясь, спрашивает она, после чего начинает ходить вокруг, шурша юбками. — Думаю, да, — она касается моей руки, легко пройдясь по ней пальцами. — В последний раз, когда мы говорили, в твоей крови было так много гнева. Интересно, он так горячо и пылает?..

Я насмешливо поднимаю бровь.

— Теперь ты способна лишь на это? — Определенно, это не так впечатлительно.

— Ах, наконец, могучий король показывает себя. Я постараюсь оправдать твои ожидания, — она улыбается, будто может видеть сквозь мою браваду.

Пророчица останавливается передо мной.　

— Значит, ты здесь не для того, чтобы покончить с отцом и у тебя уже есть корона… — она загибает пальцы. — Посмотрим: месть, власть, и остается любовь, — пророчица довольна. — Ты пришел из-за человеческой девушки. — Она запрокидывает голову и хохочет. Могучий Десмонд Флинн сражен любовью.

Это совсем не забавно.

Она обхватывает мое лицо руками, удивляя.

— Скажи это.

— Сказать что?

— Скажи, что пришел ради человеческой девушки. Скажи: я влюблен в рабыню, которую никогда не видел.

Что за хрень?

— Я влюблен в рабыню, которую никогда не видел.

Она снова смеется.

— Скажи: у меня встает при мыслях о ней.

Она абсолютно ненормальная. Я начинаю отходить.

— А, а, а, — говорит она и выпускает поток магии, разрезая мне шею.

Несмотря на струйку крови, текущую по коже, я хватаю провидицу за горло и впечатываю спиной в ближайшее дерево.

— Ты понимаешь, что ранить короля — государственная измена? — тихо спрашиваю я.

Возможно, все же сегодня я подерусь. Она протягивает руку и гладит меня по щеке.　

— Ну же, Десмонд, умей проигрывать. Пророчества не приходят добровольно, — пока она говорит, моя кровь на коже начинает шипеть. Прорицательница собирает плату.

Неохотно я отпускаю женщину. Она потирает шею, смотря куда-то вдаль.　

— Твоя пара почти сведет тебя с ума еще до вашей встречи, и даже больше, когда найдешь ее.

Взгляд пророчицы снова становится ясным. Она отступает, и я думаю, что это от беспокойства, пока не понимаю, что она уходит.

Я шагаю за ней.　

— Подожди, и это все?

Я касаюсь заживающей раны на шее. На этот раз я дал ей гораздо больше крови, так что она должна дать пророчество больше, чем из одной фразы. Особенно не то, что я и сам мог бы сказать.

Она озадаченно смотрит на меня.　

— Неужели я разочаровала тебя, мой король? — она едва заметно приподнимает уголок губ.

Мне хочется встряхнуть пророчицу.

— Это не пророчество, — рычу я.

— О, но это оно и было, — возражает она, — просто не его ты хотел. — Она награждает меня насмешливым взглядом. — Думал, что ее будет легко найти? Что каким-то образом судьба должна легко свести вас, потому что ее жизненная нить намного короче нашей? — Она касается моей груди, прямо там, где под плотью и тканью бьется сердце. — Любовь стоит даже больше, чем власть, даже больше, чем месть или ненависть. — Пророчица опускает руку и отходит.　- Надеюсь, ты найдешь ее. Удачи, мой король, — говорит она, и я думаю, что именно это она имеет в виду. Она исчезает в лесу. И я остаюсь ни с чем.

 

Глава 10

На Земле

174 года назад

Я поправляю странную одежду, глядя на свое отражение в одном из зеркал, стоящих в дворцовом зале. Мой наряд намного грубее тех, к каким я привык. Я практические чувствую мозолистые руки и часы труда, которые уходили на прядение, затем на ткачество, покраску, крой и шитье.

Одежда напоминает о времени, когда я едва сам не рвался по швам от переполняющей меня силы.

Я слышу тихий звук шагов по коридору.

— Десмонд! — окликает меня женщина фейри.

Я оглядываюсь на Харроуин, дворянку с розовыми щеками и блестящими губами, направляющуюся ко мне. Я тру рукой рот. Не надо было спать с дочерью генерала. Но в свою защиту могу сказать, что она должна была понять — все они должны понять — что я могу лишь поразвлечься одну-две ночи. Вот только каждая женщина верит, что именно она другая. Что она — фейри, которая избавит подлого Короля Ночи от дурных привычек. Что она наденет корону и будет вынашивать его детей.

Этого никогда не случится.

Я провожу рукой по грубой ткани. Нужно перестать откладывать. Нет времени на то, чтобы остудить пыл Харроуин, нужно сейчас же убираться, или я вообще не уйду, а я очень близко. Ближе, чем все пошедшие десятилетия. Успокоившись, я разворачиваюсь на пятках и направляюсь к задней части дворца. Харроуин снова зовет меня, но замолкает, понимая, что я не собираюсь с ней разговаривать

Ублюдок однажды, ублюдок всегда.

Я оставляю женщину и замок позади, прохожу по королевской территории к круглому портальному дому, и бросаю магию в него. Огромные двери распахиваются, внутри воздух мерцает, словно мираж. Я смотрю на портал.

Я действительно это делаю.

Впервые за много лет у меня начинает колотиться сердце.

«Твоя пара могла уже прожить свою жизнь и умереть. Возможно, ты никогда ее не найдешь».

Я мешкаю, моя давно похороненная неуверенность гонится за мною по пятам. Та первобытная часть меня, которая глубоко скрыта, сокрушает неуверенность одним простым заявлением.

Я должен попытаться.

Необходимость найти пару практически стала навязчивой идеей.

Глубоко вдохнув, я делаю шаг в мерцающий портал. Мимо мелькают земли, вращаются миры, и я смотрю за ними, следуя по лей-линии. Потом протягиваю руку, и водоворот вокруг рябит. Мимо проносятся заснеженные горы и раскаленные пустыни. И я изумленно на все таращусь, пока не нахожу нужного выхода. Затем отхожу от лей-линии, и мир приобретает фокус. Я отряхиваю подол пальто и, как следует, осматриваюсь.

Земля.

Я был здесь несколько раз — недолго, но успевал сделать необходимое. Земля окрашена в грустные, мрачные оттенки серого, на горизонте виден Лондон. Я стараюсь не морщиться, потому что уже практически вижу уставшие, отчаявшиеся лица его жителей, чувствую висящий над грязными улицами запах навоза и человеческих экскрементов и слышу хриплый кашель людей, живущих слишком близко друг к другу.

Какое жалкое место. И я готов присоединиться к нему. Потому что где-то, когда-то, моя нареченная будет среди них.

 

Глава 11

Как появился Торговец

155 лет назад

Каблуком ботинка я сжимаю шею перевертыша. Из всех сверхъестественных существ Земли перевертыши, вероятно, самые мерзкие ублюдки. Этот прикинулся уличным псом, чтобы спрятаться от меня.

— Эй, — говорю я, качая головой, — думал, я тебя не найду?

Вокруг нас слышатся звуки Калькутты. К несчастью для человека, которого я прижимаю к земле, никто не заглянет в этот переулок.

— Прошу…

— Знаешь, в чем твоя проблема? — спрашиваю я небрежно, не убирая ноги. — Ваш вид думает, будто может меня перехитрить. — Тени этого мира весьма вероломны, и разговорить их легко. Я наклоняюсь и завожу руку Эдгара Уортингтона назад. Одна грубая черная линия нарисована на предплечье перевертыша.

— Ты должен вернуть долг. — Вот что я получаю, давая преступникам больше свободы.

— Я собирался! — говорит он, повышая голос от вранья.

— Ты все равно заплатишь, — говорю я. — Только теперь есть дополнительная мотивация. — На предплечье рядом с первой начинает проявляться вторая черная линия.

Перевертыш начинает кричать, когда знак прожигает кожу.

— Нет, нет!

— Теперь ты не просто дашь мне имена всех нареченных, зарегистрированных в Америке, но раздобудешь и список из Европы. — Это никоим образом не гарантия, что я найду пару, но начинать с чего-то надо.

— Я не соглашался на это, — отвечает он, брызжа слюной.

Я выкручиваю ему руку.　

— Нет? Забавно, мне помнится, как ты рвался исполнять мои приказы, когда хотел денег, — я наклоняюсь к его уху. — На этот раз я предлагаю тебе выполнить свою часть сделки, иначе узнаешь, как я заработал свою репутацию.

Быстрый рывок и немного магии, и я ломаю его левую руку. На долю секунды на лице Эдгара появляется удивление, а когда приходит боль, перевертыш кричит.

— Ты сломал мне гребаную руку!

— У тебя есть три недели, — говорю я, не обращая внимания на его вопли.

Он потеет и задыхается, глядя на свою руку, тогда-то мои слова доходят до него.

— Три недели? — Он смотрит на меня. — Это невозможно. Понадобятся месяцы, чтобы только доплыть до Европы.

— Хорошо, что ты перевертыш. — Он может по желанию превращаться в любое существо, и лететь или плыть куда нужно.

Я выпрямляюсь, отпуская его, разглаживаю рубашку и разворачиваюсь.

— Но у меня рука сломана! — кричит он вслед.

— Не мои проблемы, — бросаю я через плечо.

В Потустороннем мире я жесток, но справедлив. Здесь же я презренный и вне закона. Здесь я Торговец.

 

Глава 12

Противоречие надежды

37 лет назад

Прошло столько времени. Столетие назад я думал, что прийти на Землю — хорошая идея, но, возможно, я попусту потратил все эти годы.

«Твоя нареченная уже прожила свою жизнь и умерла. Ты не нашел ее вовремя».

Я чувствую закрадывающееся отчаяние, направляясь по лей-линии обратно во дворец, хотя знаю, что снова вернусь на Землю. Как не вернуться?

Меня снедает стремление найти пару. Ложась спать, я закрываю глаза с мыслями о ней. Занимаясь сексом с другой женщиной, представляю, что касаюсь и вкушаю свою пару. Сидя на троне или смотря на кровать, вижу пустое место, которое хочу заполнить.

Охота за ней превратилась в зависимость.

Ночь за ночью я возвращаюсь на Землю ради нее, мое сердце измучено и устало. За долгие годы я стал циничным, но никогда не терял решимости.

Как только я найду нареченную — нужно верить, что найду — я не отпущу ее. Буду лелеять, любить, и, точно, напою ее сиреневым вином. Я сделаю ее своей целиком и полностью, и сам стану ее. Пока тьма не сгинет.

 

Глава 13

Начало

Май, 8 лет назад

— Торговец, я хочу заключить сделку.

В момент, когда слышу женский голос, плывущий по эфиру, осознаю, что он иной — походит на амброзию, скользящую по горлу и освещающую изнутри. Гонимый любопытством, я появляюсь внутри шикарного дома в Лос-Анджелесе. Кровь повсюду — на стенах, на столе, на стульях, на полу. Похоже, кто-то пытался выкрасить ей свою кухню. И прямо в эпицентре этого, в бассейне алой жидкости лежало то, что раньше было человеком.

Спустя мгновение я присвистнул над безжизненным телом.

— О, мертвый мужик.

Неторопливо, подхожу к трупу. Я вижу такое гораздо чаще, чем люди хотели бы верить. Друг или любовник злится на другого и убивает в порыве страсти. И все это безобразие можно исправить не так уж многими способами. К счастью для моих клиентов, я один из этих способов.

Я пнул носком тело.

— Хм, — говорю я. Мой клиент счастливчик, — поправочка, почти мертвый мужик.

— Что? — этот голос снова проносится по телу лаской, пробуждая магию.

— Это конечно будет стоить тебе больше, чем ты в состоянии мне предложить, — тяну я, — но я всё ещё могу его спасти.

— Я не хочу, чтобы он жил, — говорит женщина в ужасе.

Я оборачиваюсь, ведомый созданием с этим голосом, и вижу ее.

Меня словно снес товарный поезд, поэтому приходиться прилагать много усилий, чтобы лицо осталось безучастным. Она неестественно красива, но я не верю, что красота имеет какое-то отношение к магии, которая мчится вверх-вниз по моей коже.

Ту-дум, ту-дум-ту-дум… ту-дум. Сердце замедляется, пока практически не останавливается. Словно удар молнии я ощущаю движение в груди и крыльях, которые начинают проявляться.

Милостивые боги, может ли это быть на самом деле?..

Я вновь осматриваю ее, не женщина, а девушка. Подросток.

— Нет, — говорю я.

Конечно, нет.

— Нет, что? — спрашивает она.

— Я не веду дела с несовершеннолетними. — Я не знаю, как у меня хватает сил на логичный ответ. Бог свидетель, моя реакция не имеет ничего общего с заключением сделки. Милостивые Судьба и ангелы, спустя всё это время…

Но разве я не должен чувствовать нечто большее? Связь родственных душ должна установиться сразу при встрече.

Ужасное возбуждение, пробегающее по мне, немного остывает. Я должен не только чувствовать связь, но и саму нареченную через нее. А я ощущаю лишь покалывание в груди и…

«Возьми ее, возьми то, что твое».

И все.

Черт.

Я наслышан о собственническом инстинкте фейри и ожидал такой реакции. И все же, что-то здесь не так… не так со мной.

«Это западня. Кто-то узнал твой секрет, и решил подставить тебя».

Я начинаю исчезать.

— Подожди… подожди! — девушка тянется ко мне с паникой в голосе, и тогда-то её кожа на несколько секунд начинает ярко светиться. В мгновение, когда по ней протекает магия, я чувствую, хоть и длится это всего долю секунды, но сердце буквально сжалось.

Связь.

«Нет», — думаю я, безумно глядя на нее.

Пророчица сказала, что она будет человеком, а эта девушка не совсем человек. А еще сказала, что она станет моей парой, но эта встреча не похожа на мгновенную связь, которую я так ждал.

Странная подстава, вот что это такое.

Кто-то, должно быть, проклял меня: наверняка то, что я чувствую — какая-то темная магия, брошенная в меня врагом. Спустя мгновение сияющая кожа девушки вернулась в нормальное состояние.

— Что ты такое? — спросил я, прищурившись.

…Сирена…

Сирена? Конечно. Красота, неудача — в этом есть смысл.

— Прошу, — умоляет девушка, чья кожа больше не светится. — Мне действительно нужно заключить эту сделку.

— Слушай, — рассеянно бросаю я, — я не заключаю сделки с несовершеннолетними. Иди в полицию. — Обычно, именно это я говорю несовершеннолетним смертным, которые обращаются ко мне. Только на этот раз заставляю себя произнести слова и сыграть роль, борясь с желанием помочь.

— Не могу, — говорит она, и теперь я замечаю, как сильно дрожит ее рука. — Прошу, помоги.

Твою мать, почему все так сложно?

…Ты знаешь почему…

«И вы тоже, да?»

Я перемещаю взгляд на лицо девушки, и в этот момент понимаю, что уже собираюсь согласиться на любую идиотскую сделку, которую она хочет, даже если встречу организовал мой враг. И все из-за глаз. Я не могу перестать в них смотреть. Старая поговорка смертных гласит, что глаза — зеркало души… абсолютная правда. В ее глазах столько муки.

Возможно, это не умная уловка, а девушка именно такая, какой кажется, и странное притяжение, которое я ощущаю, не имеет ничего общего с темными чарами.

Девушка, чья нижняя губа дрожит, вся в крови — она на ее лице, груди, в волосах.

«Что с тобой случилось и кого я должен убить, чтобы все исправить?»

Тьма шипит, кричит вокруг меня, раскрывая все возможные секреты.

…Слишком поздно…

…Она уже опередила тебя…

…Издевался над ней…

…Много лет…

…Много ужаса…

…Получил то, чего заслуживал…

Ярость омывает меня, когда тени рассказывают секреты. Я смотрю на мертвеца и сопротивляюсь сильному желанию ударить его ботинком. Затем вновь смотрю на девушку.

…Пару…

«Заткнитесь!»

— Кто он? — спрашиваю я, борясь с желанием убивать.

Она сглатывает.

— Кто он? — я почти вибрирую от гнева, которого не чувствовал с момента встречи с отцом, и, кажется, даже тогда гнев не был настолько обжигающим, сильным и неумолимым.

— Мой отчим, — хрипло произносит она.

Сила в венах становится гуще.

— Он это заслужил? — я уже знаю ответ, но не могу его принять. Ведь если эта девушка та, кем я ее считаю…

«Ты не знаешь, что она твоя вторая половинка. Все идет не так, как ты слышал о связи пар. Это может быть уловка».

По ее щеке катится слеза, смывая размазанную кровь. Это зрелище рвет всю ярость и скептицизм, пробуждая имеющуюся во мне крохотную долю сочувствия. За всю жизнь, я видел много уязвимых созданий, но именно её боль я чувствую, как свою. Я провожу рукой по рту.

«Она чертов подросток, Десмонд».

Подросток в прискорбном положении.

Может меня подставили, а может, и нет. Но она молода и напугана, на ее руках смерть, и её вид поражает меня.

Я не могу ей помочь.

— Хорошо, — резко говорю я. — Я помогу тебе… — не могу поверить, что делаю это, — бесплатно. Но только в этот раз. — Я обещаю себе, что она не простая девушка. — Считай это моя бесплатная помощь за век.

Нарушаю все проклятые правила.

Она открывает рот, чтобы поблагодарить меня. Но я поднимаю руку и закрываю глаза.

— Не стоит.

Просто покончи с этим и проваливай, пока не пообещал что-нибудь еще.

Я освобождаю магию, позволяя ей пронестись по комнате. Вначале она сжигает кровь, вычищая каждый миллиметр кухни. Если полиция будет обследовать это место, кухня будет кристально чистой. Даже Полития — сверхъестественные полицейские силы — не смогут обнаружить ни капли крови, хотя могли бы подхватить слабый остаток моей магии. Затем избавляюсь от разбитой бутылки. Обычно в таких делах я прячу улики. Уже не раз за многие годы «работы» клиенты отказывались от обязательств, поэтому время от времени я демонстрирую им напоминания об их деяниях, чтобы преступники оставались честными. Но в данном случае, понимаю, что не могу крыть улику против этой девушки.

Жалостливый простак. Даже если она та, за кого я ее принимаю, иметь рычаги давления разумно. Но я сжигаю все дотла. Как только заканчиваю убирать улики, сосредотачиваю внимание на теле. На этом куске дерьма. Я с легкостью могу восстановить вечер этой девушки, судя по учебнику и тетради на кухонном столе. Домашняя работа. Где-то между домашкой и ужином жизнь этой девочки покатилась к чертям. Судя по разбитой бутылке и ране на шее мертвеца, девчонка, должно быть, «розочкой» хотела отпугнуть мудака. Но придурок бросился на нее, и она замахнулась, перерезав шею и артерию. И после этого игра закончилась.

Эта девушка убила человека, и вместо того, чтобы позвонить в полицию или Политию, вызвала меня. У меня волосы на руках встали дыбом. Это не случайность — либо она моя погибель… либо наша судьба.

Я переключил внимание на мужчину у ног.

Его черты выглядят знакомо… Я замираю.

— Это тот, кто я думаю?

Ей не нужно отвечать. Я слышу это в темных уголках дома.

…Хью Андерс…

Я разразился потоком проклятий. Недавно умерший был уважаемым провидцем в одних кругах и печально известным в других. Не удивительно, что я узнал его — он своего рода коллега. Мы оба жили за счет успехов преступников. Эта девушка только что сделала мое бесплатное дело в десять раз сложнее.

— Чёртовы, проклятые сирены, — бормочу я. — Твоя неудача передастся мне.

Как только сверхъестественный мир поймет, что Хью умер, начнет совать свой нос и задавать неприятные вопросы. Десятки, если не сотни клиентов Хью, придут сюда с командой уборщиков, готовые стереть любые улики, которые могут связать их с мертвецом. Сезон будет открыт для всех, кто хоть отдаленно связан с Хью. И я сейчас смотрю на самого близкого к нему человека.

Мне придется за это заплатить. Придется стереть жизни людей или их воспоминания ради этой девушки с затравленным видом… которая может быть или не быть моей парой.

Мое сердце пропускает удар.

— Есть какие-нибудь родственники? — спрашиваю я, что вряд ли. Она качает головой, обнимая себя, и я притворяюсь, будто не переживаю всяких странных побуждений защитить и успокоить ее.

Я снова чертыхаюсь. Осиротевший подросток, убитый отец… Как знакомо.

— Сколько тебе лет? — снова спрашиваю я.

— Через две недели будет шестнадцать.

Я успокаиваюсь от ее слов, с шестнадцатилетними могу иметь дела.

— Наконец, — вздыхаю я, — хоть какие-то хорошие новости. Собирай вещи. Завтра ты переезжаешь на остров Мэн. — Где я смогу наблюдать за тобой издалека.

Она выглядит так, словно я ударил ее по голове:

— Что? Подожди… завтра?

— Через пару недель в Академии Пил начинается летняя сессия, — спокойно отвечаю я. Мне уже удалось потянуть за пару ниточек, чтобы смесь, наполовину демон, наполовину человек, был зачислен. Академия Пил не особенно любит существ тьмы в своих уважаемых залах; для регистрации нежелательных магических созданий всегда требуется несколько сделок и много шантажа. Но по сравнению с этой девушкой, это ерунда. — Ты будешь там учиться, и никому не будешь рассказывать о том, что убила грёбаного Хью Андерса. — Эта работа станет проклятием моего существования. Хью Андерс. Повезло. — Если, конечно, — добавляю я, — не хочешь, чтобы я оставил тебя с этим беспорядком. — Маловероятно, но ей не обязательно об этом знать.

— Нет… прошу, останься!

Ее отчаяние ударило по сердцу. Я не знаю, что делать с чувством, которое связывает меня. Так странно. И я все еще не могу решить, ловушка она или настоящая.

— Я разберусь с телом и органами власти. Если кто-нибудь спросит, у него случился сердечный приступ.

Я осматриваю девушку и понимаю, что не хочу ее оставлять. Она вся в крови и дрожит, а я жажду стереть страх в ее глазах. Но гоню мысли прочь. Щелкаю пальцами, и тело Хью Андерса парит в воздухе.

— Ты должна кое-что знать.

— А? — Она смотрит на парящее тело того, кого убила, и я вижу, как ее храбрость ускользает. Меньше всего мне нужно, чтобы она запаниковала.

— Посмотри на меня, — командую я. Она подчиняется, и прямо на глазах собирается с силами. — Есть вероятность, что моя магия со временем сотрётся. Я может и силен, но миленькое проклятье, висящее над всеми сиренами, может перечеркнуть мою магию.

Не секрет, что сиренам сопутствуют неудачи. Значит, моя сила, скорее всего, разрушится, то есть время и силы потрачены впустую. Вот, что значит не прорабатывать детали.

— И что произойдет, если это случиться? — спрашивает она.

Я ухмыляюсь. Сирена, которая совершенно не знает, как играть с людьми — это в новинку.

— Тогда тебе лучше начать использовать свои женские хитрости, ангелочек, — говорю я, осматривая её с головы до ног. — Они тебе понадобятся.

Май, 8 лет назад

Я появляюсь в пустом месте в миле от дома девушки. Теперь, когда я действительно один, перестаю бороться с инстинктами. Крылья расправлены за спиной. Я практически задыхаюсь от шока.

Эта девушка… она моя пара.

Нет. По многим причинам, нет.

Но ее голос, лицо, прикосновение, и реакция крыльев и тела…

Нет.

Моя магия пульсирует как никогда прежде. Я сдавливаю виски и закрываю глаза, обдумывая. Но, черт побери, я не могу думать, когда перед глазами стоит ее лицо, а темные глаза преследуют меня. Она убила своего отца. Мурашки по коже. Ее настоящее повторяет мое прошлое, и, это зажигает все эмоций, с которыми, мать его, я не хочу иметь дело. Это, похоже, как если бы кто-то держал перед моим лицом зеркало и показывал отблеск моих подростковых лет.

И все же…

Она восхитительна. Идеальна.

Но не может быть моей. Она сирена, ради всего святого, и должна очаровывать таких ублюдков, как я. И не исключаю возможность того, что ее кто-то использует ради того, чтобы добраться до меня.

Я потираю грудь, где бьется сердце.

«Но она ведь может быть твоей». И это делает возможным все.

Я пытаюсь стереть лицо девушки из памяти, но оно не исчезает. У нее такие же иссиня-черные волосы, как у моей матери, и такой же, как у меня измученный взгляд.

Я смотрю через плечо, примерно туда, где я оставил эту девушку. Независимо от того, где она и что, слишком молода, чтобы спрятаться от меня. Я закончу эту сделку, и на этом все закончится… пока закончится. Теперь я знаю, где она и где будет на протяжении ближайших двух лет, а я стану наблюдать за ней издалека. Когда она станет старше, я вернусь к ней. Но до тех пор, буду держаться на расстоянии.

Я приглаживаю рукой волосы. Такое ощущение, что я наэлектризовался весь, а сердце, мое надежное стабильное сердце, чувствует все будто в первый раз.

Спустя несколько секунд я уверен, что эта девушка не может быть ловушкой. Может она не просто какая-то девушка, а девушка.

Спустя столько времени, я, возможно, наконец, нашел свою пару.

 

Глава 14

Серьезные последствия

Май, 8 лет назад

Я направляюсь к Джорджу Мэйхью, моему старому клиенту и одному из самых лучших некромантов. Этот человек пристрастился к пыльце пикси, и станет тут же предлагать услуги ради очередной дозы. К несчастью для него и к выгоде мне. Я появляюсь в комнате Мэйхью, и через секунду появляется обескровленный труп Хью Андерса, который опускается на журнальный столик, сбрасывая полупустую коробку из-под пиццы и опрокидывая пиво.

— Дерьмо! — Джордж вжимается в спинку дивана, бросая игровой джойстик. — Эй, какого хрена, мужик? — говорит он, замечая меня.

— Воскреси его, — командую я, кивая головой на труп.

— Мужик, ты мой ужин уничтожил

Будто мне есть дело. Я оглядываюсь. В квартире Джорджа воняет, как в зоомагазине, потому что он разводит здесь грызунов. Некромантия, по сути, магия крови, и чтобы вернуть что-то из мертвых, нужен источник жизненной энергии. Джорджу, как и большинству некромантов, не нравится резать себя, ведь можно вредить маленьким пушистым созданиям.

— Хочешь еще один запас пыльцы? — спрашиваю я. — Воскреси его.

Он смотрит на меня в упор.

— Я тебя несколько недель зову, и ты игнорировал. Почему я должен помогать тебе сейчас?

— Ладно, — я щелкаю пальцами, и тело взмывает над столом, — найду другого некроманта.

Джордж быстро встает.

— Стой-стой-стой, — он вытирает жирные руки о рубашку. Какое благородие. — Сколько грамм? — спрашивает он с алчным блеском в глазах.

— Достаточно, — отвечаю я.

Он проводит языком по нижней губе, притворяясь, что думает над предложением. В итоге кивает.

— Я сделаю это.

Я жестом показываю на тело.

— Тогда за работу.

Джордж смотрит на труп. В одну секунду он наркоман, в другую — профессионал. Он обходит Хью Андерса вокруг, наклоняя голову и осматривая.

— Холеный мудак, — комментирует он. — Чем он тебе помешал? — Я игнорирую вопрос. Когда Джордж понимает, что я не собираюсь отвечать, поднимает руки вверх. — Хорошо, мужик, никаких вопросов. — И возвращается к поставленной задаче. — Пива? — Я гневно смотрю на него. Мы оба знаем, что он испытывает мое терпение. Некромант качает головой. — Просто пытаюсь быть вежливым. — Джордж встает на колени и берет Хью за руку. — Еще теплый, — говорит он. — Трупное окоченение еще не наступило… он свежий. Будет легко.

Он встает, выключает телевизор и игру, затем подходит к мультимедийной системе и открывает шкаф, расположенный рядом. Оттуда достает маленькие мешочки трав, несколько свечей и пакет спичек. Расставляя свечи на полу вокруг кофейного столика, он по очереди зажигает их. После этого выключает свет в гостиной и идет в свою спальню, из которой возвращается с мохнатым пауком в руке.

Я складываю руки на груди и прислоняюсь к стене, лениво наблюдая за некромантом. То, что случилось с ней… продолжалось годами. Моя пара стала жертвой, а я понятия не имел. Я стискиваю зубы, позволяя ледяному и алчному гневу омыть себя.

Продолжая сжимать паука, Джордж начинает рассыпать травы вокруг тела и читать заклинание. Затем разрезает паука. Обычно некромантам требуется, куда больший запас крови, но так как Хью Андерс умер недавно, нужна лишь искра жизни, чтобы призвать дух обратно в тело, поэтому хватает жертвы паука. Мгновение спустя я чувствую жар магии Джорджа, который носится по комнате, пока некромант преобразовывает кровь существа в силу. Свечи мерцают. Затем одновременно все тухнут. В темноте я слышу вздох, затем звуки тяжелого дыхания.

Голос Джорджа звенит в комнате:

— Согласно закону Семи Некромантских соглашений, я должен сообщить что…

Я щелкаю пальцами, чтобы заставить Джорджа молчать. Тот хватается за горло и смотрит на меня. Громко стуча по полу, я шагаю к Хью.

— Ты не знаешь меня, — говорю я. — И не знаешь, где ты, только то, что это не ад. — Я приседаю напротив. Хью не видит меня в темноте. — К несчастью для тебя, к тому времени, когда я закончу с тобой, ты будешь молить вернуть тебя в преисподнюю.

Я отвожу руку назад и бью провидца по лицу. Он запрокидывает голову и отрубается. Джордж в шоке пятится, издавая хриплый звук, который должен означать крик. Для человека, который убивает жучков и маленьких грызунов, у него нет никакого аппетита к насилию.

Я перекидываю мертвого провидца через плечо.

— Что ты делаешь? — одними губами спрашивает Джордж. В прошлом я приносил ему много тел, но почти всегда людей, за чье воскрешение мне кто-то заплатил. Некромант не видел, чтобы я выходил из себя. Я киваю головой, и десять мешков пыльцы пикси падают на кофейный столик Джорджа.　

— Приятно иметь с тобой дело.

И мы с Хью исчезаем.

Май, 8 лет назад

В мире монстров все еще существует пропасть между добром и злом. Даже у самых порочных существует Кодекс этики, свод правил, который позволяет нам выжить. Человек в моих руках легко мог сжечь этот свод правил. Правила просты: издеваешься над невинными — попадешь в черный список.

Мысль о том, что он сделал с моей парой… меня так и подмывает сжать его тело и разломать кости. Я сдерживаюсь. О, я задумал кое-что лучше.

Как только Хью просыпается, начинает сопротивляться, но это бесполезно. У него может и есть дар предвидения, но своего будущего не видит. Он, мать его, понятия не имел, что я однажды постучусь. Идиот, должно быть, узнал будущее у другого провидца, в какой-то момент, каждый так делает, но думаю, что последнее предсказание устарело. Когда кто-то узнает свое будущее, получает возможность изменить его. Хью, скорее всего, изменил будущее и эффект волны от этого решения привел его ко мне.

Я долго избиваю Хью, и он теряет сознание, затем я перекидываю его через плечо и направляюсь в Мемнос. Иду через леса, к середине острова. Монстры кричат и воют от запаха засохшей крови Хью. Глубоко в Стране Кошмаров находятся Катакомбы Мемноса, а в самом сердце катакомб находится яма. От того, что там живет, даже у меня кровь стынет в жилах.

Когда подхожу к Яме, бросаю бессознательного Хью на край и жду. Это не займет много времени. Пустоши придут первыми. Эти квёлые, гуманоидные существа — привратники этого места.

— Это человек, — говорит один, поджимая губы. Смертные долго не живут, и тем более не обладают магическим даром, как фейри, по крайней мере, большинство. Так что забава с ними коротка и не так занятна. Я ничего не могу поделать с его смертностью, но…

— Он провидец, — говорю я.　

Они переосмысливают услышанное, склоняя голову то на один бок, то на другой. Из гигантской, зияющий пасти ямы начинают выползать больше разных монстров, одни издают пронзительные крики, другие — низкие, стонущие вопли. Есть даже несколько навязчивых хихиканий. Все шумы Ямы вдоль стен до глубокой траншеи поглощает эхо.

— Айе, мы им насладимся

Не на это я рассчитывал.

Я отступаю, когда из темноты начинают выползать существа, подбираясь все ближе к Хью, который уже просыпается. Призывы нарастают, это место доводит себя до исступления. Провидец моргает и с замешательством осматривается.

— Я вернусь через день, — говорю я. — Он полностью ваш, но не убивать.

В конце концов, у этого человека должен быть сердечный приступ. Глаза Хью расширяются от испуга, при виде приближающихся десятков существ. Ему не нужно видеть будущее, чтобы понять, как облажался.

Я отворачиваюсь.

И последнее, что слышу — крики Хью, которым улыбаюсь.

 

Глава 15

Моя настоящая любовь

Ноябрь, 8 лет назад

— Торговец, я хотела бы…

Мне даже не нужно слышать полную фразу, зовущую меня, чтобы знать, кто это. Голос сирены, похожий на сладкозвучные цимбалы, мгновенно распаляет кровь и пробуждает силу.

Я нужен своей паре.

Я склоняюсь ближе к последнему клиенту, скользкому офицеру Политии, который все еще пытается храбриться, несмотря на сложившиеся обстоятельства.

— У тебя есть два дня, чтобы отдать мне файлы на Ллевелин Бейнс, как мы изначально и договаривались, — говорю я ему. — Используй время с умом.

А потом исчезаю.

Мгновение спустя я материализуюсь в комнате Калли и ненавижу себя за то, как быстро колотиться сердце. Рядом с Калли я напоминаю себе межующуюся школьницу.

Моя вторая половинка. У меня до сих пор сбивается дыхание при этой мысли.

Она свернулась на кровати, спиной ко мне, но мне видно, как она перекатывает свой браслет из бусин по запястью. При взгляде на услуги, которые она мне задолжала и из-за них же она надолго останется в моей жизни, внутри просыпается чувство вины и облегчения. Калли мне ничего не должна, но я наслаждаюсь тем, что она уже связана со мной, пусть даже и долгами.

В комнате стоит… кислый запах, и по тому малому, что вижу, Калли выглядит слишком вялой и раскрасневшейся.

— Что случилось, ангелочек? — спрашиваю я, заставляя голос звучать грубее, чем хотелось бы. Ну вот, я заквохтал, как наседка. Эта девчонка станет моей погибелью.

— Я заболела.

Болезнь? У меня чаще бьется сердце. Феи подвержены болезням, но практически всегда связанными с магией. Хрупкие люди другим болезням. Сама окружающая среда может заразить их или убить. Все очевиднее, что Калли больна. Она дрожит под одеялом, а на столе рядом стоит флакон с ибупрофеном и стакан воды — жалкое средство борьбы с тем, что она подхватила. Дождь за окном бьет по стеклам, скрывая кампус Академии Пил.

Я подхожу к кровати и склоняюсь, чтобы положить ладонь на лоб Калли. Кожа нереально горячая.

Это нормально для человека, говорю я себе. Но, несмотря на это, вспоминаю все виденные мной суровые зимы и всех людей, кого свалила такая лихорадка.

Калли смотрит на меня мучительным и уставшим взглядом.

— Я рада, что ты пришел, — выдыхает она.

Будто бы я мог поступить иначе. Гончие ада не смогли бы меня остановить. Но ей не обязательно этого знать. Калли облизывается потрескавшиеся губы. Ей нужна вода. Секунду спустя, я протягиваю ей стакан.

— Спасибо, — слабо говорит она и садится, и я по движениям сужу о тяжести болезни.

Вода кажется такой ж бесполезной, как и ибупрофен. Я могу дать ей сиреневое вино, просто притворившись, что это волшебный тоник. Калли его выпила бы и, технически, тут же поправилась… а ещё наша связь бы завершилась.

При нашей первой встрече, я не знал, что наша магия конфликтует и не позволяет чувствовать Калли, как нареченную. Наша связь не станет целой, пока сила не станет совместимой. Один глоток сиреневого вина исправит это и закрепит нашу связь…

Ты, эгоистичный ублюдок, украл бы у нее шанс на нормальную жизнь!

Самое отвратительное разочарование охватывает меня. Я должен просто наблюдать за происходящим.

Она делает небольшой глоток воды. Я хмурюсь.

— Выпей еще.

Калли легчает так, что она бросает на меня злой взгляд.

— Не утруждайся командовать, я рассчитывала на такое твое поведение.

О, ее это отношение, я бы мог жить только ради этого. После ее слов самые худшие мои тревоги утихают, а сердцебиение стабилизируется.

— Ты ела? — спрашиваю я, осматривая ее.

Она качает головой.　

— Столовая слишком далеко. — И шторм слишком силен, и она слишком больна для такого похода. Я хмурюсь. Никто не подумал принести ей что-нибудь из еды или напитков? Вспышка гнева и покровительства проносится по мне.

«Береги свою пару».

Черт возьми, сегодня стану нянькой.

— Что хочешь? — спрашиваю я, немного ожидая, что она скажет про отсутствие аппетита.

— Супа, — говорит она.

У меня сердце разрывается, она голодна, но не могла добраться до столовой и поесть. Это серьезно неправильно

Новость дня — я могу стать самой дерьмовой парой в мире. Даже не в состоянии позаботиться о своей сирене, пока она не позовет. Призывая свою лучшую сторону, я убираю волосы с лица Калли.　

— Сейчас вернусь.

Я исчезаю, направляясь в дом рамэнов на другом конце света. В ресторане готовят вполне приличный суп, если, конечно, вам нравится это жидкое дерьмо. По-видимому, больным девочкам нравится. Калли съедает лапшу за пять минут.

— Спасибо, Дес, — говорит она и ставит пустую тарелку на тумбочку, а затем ложится. — И за суп, и за то, что остался со мной.

Я киваю, стараясь не вести себя так, будто это не выбивает меня из колеи.

— Мне придется скоро уйти.

Лгун.

— Можешь остаться? — спрашивает она.

До рассвета… Она хочет, чтобы я сидел рядом с ней всю ночь. Это что-то новенькое. Я привык получать непристойные предложения от фейри, а не от больных девочек-подростков, которые даже не могут держать глаза открытыми. И боги, как же я хочу согласиться, отбросить этот фарс и быть честным с ней, но факт остается фактом — она подросток, а я нет.

Я качаю головой.

— Прошу.

«Прекрати заключать со мной сделки», — хочу сказать я ей, потому что не в состоянии устоять перед ними. И никогда не смогу. Я слишком сильно ее желаю. Она протягивает руку и сплетает наши пальцы. Я хмурюсь, глядя на наши руки.

Я не могу даже поцеловать костяшки ее пальцев, не навлекая кучу неприятностей, с которыми не готов иметь дело. Нехотя, я отодвигаю руку Калли.

— Нет, ангелочек.

Я вижу, как в ее глазах тухнет искра надежды.

«Ублюдок, у твоей пары больше никого нет».

Почему все касающееся этой девчонки настолько выводит из равновесия? Между нами нет золотой середины — либо все, либо ничего. И чем дольше я хожу по разделительной полосе, тем хуже нам обоим.

Она отворачивается на кровати, и я могу почти ощутить, как она отдаляется от меня, за что едва на себя не рычу.

Магией я нагреваю воздух в комнате до комфортной температуры — лучшее, что могу сделать. Через минуту Калли перестает дрожать, а еще через несколько ее дыхание выравнивается. Калли уснула, значит, мне нужно уходить. Но, вместо этого, сажусь на пол у ее кровати, упершись спиной в матрас. Что бы я только не отдал, чтобы лежать рядом с ней! Я представляю, как проскальзываю под одеяло и прижимаю Калли к себе, и это определенно стоило бы того жара, что источает сейчас ее тело.

Будь прокляты все приличия, и кто бы их ни придумал. На мой взгляд, нам с Калли не пойдет это на пользу.

Магией я поднимаю цветные карандаши и лист бумаги со стола Калли и направляю к себе, а после выплескиваю все разочарование. Получается образ здоровой Калли — какой я хочу ее видеть. Уйду, как только закончу, обещаю себе.

Не случайно именно этот портрет занимает у меня больше времени, но когда он закончен, ложится на компьютерное кресло.

Осторожно я подкрадываюсь к Калли, прижимая руку ко лбу во второй раз за вечер. Ее еще лихорадит. Я не могу уйти, пока не буду уверен, что ей становится лучше, а не хуже.

Так что магией я маскируюсь, и если бы Калли сейчас проснулась, увидела бы пустую комнату. Но я еще здесь. Каждый раз, когда заканчивается вода в стакане, я наполняю его. Как только она сбрасывает покрывало, я понижаю температуру в комнате, а когда начинает дрожать — поднимаю. И слежу, чтобы рядом с кроватью всегда стояла тарелка дымящегося супа.

И глубокой ночью, через несколько часов после того, как должен был уйти, меня впервые озаряет… Я люблю Калли. Эти три слова, полностью укрепившись, всплывают в голове.

Я люблю ее.

Это не магическая связь, которую мне навязали и даже не романтика. А самая настоящая любовь до мозга костей. Любовь до гробовой доски. Не похоть, не эгоизм и не мелочь. Поэтому я остаюсь в комнате Калли, а не ухожу собирать долги или править царством, ведь не могу уйти, зная, что Калли больна и одинока. Поэтому же я убегаю каждый раз, когда Калли подбирается слишком близко к эмоции, которая больше меня — больше самой ночи — а я хочу дать ей то, чего не будет рядом со мной — быть подростком.

Любовь к сердцу и уму Калли, к ее лицу и телу.

Я уже давно знаю, что влюблен, но до этого момента не признавал чувства. И даже не понимал, что эти три слова, которые люди бросают невзначай, созданы, чтобы объяснить эту глубокую и бесконечную эмоцию.

Милостивые боги, я люблю ее.

 

Глава 16

Корона из светлячков

Декабрь, 8 лет назад

Ветра у берегов острова Мэн хлещут по нам с Калли, стоящим на краю территории кампуса. За низкой стеной рядом с нами земля обрывается, и штормовое море снова и снова бросается на скалы. Калли смотрит на лужайку, разглядывая своих сверстников, перемещающихся между общежитиями Академии Пил и замком.

— Они не видят нас, — говорю, походя ближе. Приходится скрывать свое присутствие в качестве меры предосторожности, потому что я вращаюсь в опасных кругах и не могу позволить разгневанному клиенту навредить Калли, из-за того, что увидел меня с ней. — Но, тебе ведь всё равно, да?

Я видел, как эти маленькие засранцы относятся к ней. Она слишком хорошенькая, чтобы смешаться с толпой, но студенты неплохо притворяются, что ее не существует.

Она отступает.

— Что это значит?

Я вновь приближаюсь.

— Бедная Калли. — Я надуваю губы. — Всегда на обочине, всегда смотрит со стороны. — Я прекрасно понимаю, что дразню ее. — Скажи мне, ангелочек, — продолжаю я, — как кто-то вроде тебя, в конечном счете, оказалась изгоем? — В моем случае — это очевидно. Я считался бессильным фейри, а Потусторонний мир презирает таких существ. Но Калли веселая и привлекательная. Даже не любя ее, я бы знал, что она из тех, у кого полно друзей.

— Почему мы вообще говорим обо мне? — спрашивает она, смущенно заправляя прядь волос за ухо.

— Потому что иногда ты меня поражаешь.

…Чаще, чем иногда…

Она сглатывает и бросает взгляд на лужайку.　

— Это не из-за них, а из-за меня. — Прикусив внутреннюю часть щеки, она ковыряет носком землю. — Трудно притворяться нормальной после… ну, ты в курсе. — Я хочу сказать, что глупо жалеть о смерти отчима, но, возможно, во мне говорит кровь фейри. Я не зацикливался на убийстве отца. Боги знают, что этот мир лучше без него. — Думаю, мне нужно вернуть прежнюю жизнь, прежде чем заводить друзей, — продолжает она. — Настоящих друзей.

Эта искренность успокаивает меня. Какого хрена мир так жесток к ней? Она не должна страдать из-за того, что какой-то монстр ранил ее. Не так должен быть устроен мир.

Я касаюсь ее подбородка, изучая лицо. Если бы мог, я бы избавил ее от боли. Но кое к чему не может прикоснуться даже моя магия.

— Как насчёт того, чтобы я сделал тебя королевой на ночь? — спрашиваю я.

Прежде чем у нее появляется шанс ответить, я освобождаю магию, призывая из темноты светлячков. Один за другим они пролетают над моим плечом, направляясь к растерянной Калли. Светлячки кружат рядом, прежде чем сесть ей на голову.

— У меня жуки в волосах, — говорит она.

— У тебя корона, — ухмыляюсь я и прислоняюсь к каменной стене.

Однажды ты наденешь другую корону…

Один из светлячков выскальзывает из волос, падает на шарф и заползает под него, а после под рубашку.

— О боже! — Калли округляет глаза, а я изо всех сил стараюсь не рассмеяться.

— Озорные жучки, — ругаюсь я, — держись подальше от хорошенькой груди человека.

Я достаю жука, игнорируя множество неуместных мыслей, когда костяшками пальцев касаюсь мягкой кожи Калли. Я выпускаю светлячка, и вместе мы наблюдаем, как он возвращается обратно в волосы.

Калли начинает смеяться. Она хочет сломить меня. Я влюбился в темноту этой женщины, в ее боль и уязвимость. Но когда она смеется… именно тогда я понимаю, что действительно потерян.

— Дес, ты пытаешься меня подбодрить? — спрашивает она.

Я беру руку Калли.　

— Пойдем отсюда. Ты голодна? — спрашиваю я. — Ужин за мной.

— Ужин с тебя? Как интересно…

Боги всемогущие, если бы уже не любил ее, влюбился бы прямо сейчас.

— Ангелочек, думаю, из тебя ещё может получиться фейри.

 

Глава 17

Мишень

Январь, 7 лет назад

Прежде чем появляюсь в комнате Калли, я знаю, что что-то не так. Возможно, из-за дрожи в голосе, может, из-за эфемерной связи между нами или, может, из-за тьмы, нашептывающей секреты, которые Калли не нужно раскрывать.

Но знать, что что-то не так и видеть — две совершенно разные вещи. Калли сидит среди кучи скомканных салфеток с красными и опухшими глазами.

…Мужчина держал ее…

…Прикасался против ее воли…

Я хочу проломить кому-то башку.

Я скрещиваю руки.　

— Кого я должен наказать? — Я уже могу сказать, что буду наслаждаться этим. Она качает головой и опускает взгляд. — Назови имя, ангелочек. — Пока я не могу дать ей любви, но могу отомстить за нее.

Утерев слезы, она смотрит на меня.

— Инструктор, — шепчет Калли.

«Убить его». Желание разорвать человеческую плоть сродни живому существу. Нужно подавить его, потому что делаю все неправильно — во мне много гнева и мало любви. Но инстинкт заставляет доказать паре, что она неприкосновенна, потому что моя. Я откладываю это желание. Позже, обещаю я себе. Поэтому я заставляю себя перестать фантазировать о том, как живьем свежую мужика, и сажусь рядом с Калли. Затем притягиваю ее к себе и закрываю глаза. Она здесь, в моих объятиях, говорю я себе. Из-за этого неуемный гнев слабеет.

Но затем Калли начинает выплескивать горе, сотрясаясь всем телом от плача, который разбивает мое холодное, легкомысленное сердце. Я очень и очень медленно убью ушлепка. Я крепче обнимаю ее, и с каждой пройденной секундой жажда возмездия пылает ярче. Наконец, Калли перестает плакать и отстраняется, а я очень неохотно отпускаю.

У нее заплакано все лицо, и при виде этого у меня сердце рвется на части. Хмурясь, я вытираю слезы. Чувство беспомощности навевает на меня старые воспоминания, когда я был молод, и жизнь преследовала меня так же, как и ее. Скользя по мягкой коже ее щек, я ладонями обнимаю ее лицо.

— Расскажи, что случилось. — «Я буду твоей местью, ангелочек».

Она судорожно вздыхает.　

— Его зовут мистер Уайтчепел. Он… он пытался прикоснуться ко мне…

Уайтчепел. Из всевозможных фамилий этому мудаку досталась с упоминанием святости. У этого мира есть чувство юмора.

Калли непрерывным потоком выдает всю историю, ее голос слишком спокоен, а взгляд немного расфокусирован и пуст. Это пугает, словно Калли отдаляется от меня, но как только договаривает, искра жизни возвращается в черты, и вновь текут слезы. Не хватит никакой справедливости, чтобы исправить то, что этот человек сделал с Калли — как не хватит и для того, чтобы исправить ошибки ее отчима — хотя я был очень близок к расплате.

Я напоминаю себе, что Калли использовала гламур и сбежала. Она превзошла инструктора. Хоть это и не умаляет травму, но хоть что-то. Я снова притягиваю Калли к себе, положив подбородок ей на макушку.

— Ангелочек, я горжусь, что ты использовала силу так, — говорю я. — Уже при первой встрече, когда она стояла вся в крови и в отчаянии, я знал, что она не жертва, и никогда такой не станет. Она сильнее трясется. — Хочешь, расскажу секрет? — спрашиваю я, рукой глядя ее по волосам. — Такие люди, как он, рождены бояться таких, как мы. — Я чувствую это даже сейчас, когда она на самом дне — трагедии превращают Калли во что-то сильное, свирепое, опасное.

— Это дерьмовый секрет, — говорит она.

Я шепчу ей прямо в ухо:

— Это правда. В итоге ты поймёшь и примешь это.

Да. Я уверен, и хотя сейчас, когда, кажется, что сама жизнь продолжает пинать под зад, трудно увидеть, что однажды для Калли все изменится так же, как когда-то случилось со мной.

Она продолжает тяжело всхлипывать, оставляя на моей одежде разводы.

Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем решаюсь перенести нас на кровать, все еще обнимая ее. На хрен мой моральный компас: я уничтожу любого, кто осмелится попытаться увести меня от этой девушки. Я начинаю мягко напевать колыбельную, которой меня баюкала мать, вдыхая аромат пары.

«Я здесь, я рядом», — хочу сказать я. Но не перейду эту черту. Поэтому позволяю мелодии и моим объятиям говорить за меня. Кажется, срабатывает. Сначала плач Калли затихает, а потом ее дыхание выравнивается. Калли с еще опухшими глазами и заалевшими щеками, засыпает, а я уверен, что не могу любить ее больше. Что лишь подпитывает боль и гнев, бушующий внутри.

Большим пальцем я стираю оставшуюся слезу, понимая, что должен идти. Если останусь, сделаю что-нибудь безрассудное, например, проведу здесь всю ночь.

— Придет день, когда я не уйду, — говорю я.

Осторожно выскользнув из-под одеяла, я делаю то, чего не мог предложить ни одной женщине — подтыкаю под неё края одеяла.

Любовь… не такой я себе ее представлял и никогда не ожидал таких скромных жестов доброты. В них есть что-то беспокоящее, словно я теряю сноровку. Но потом вспоминаю про инструктора, которому необходимо преподать урок и тут же сноровка возвращается.

Последний раз посмотрев на спящую Калли, я выхожу в ночь.

Пора мстить.

Январь, 7 лет назад

На поиски мистера Уайтчепела ушло не так много времени. Я прячусь в тени, наблюдая, как он выходит из местного паба.

Инструктор Калли — высокий и долговязый, с проплешиной на макушке. Он выглядит надежным — никакой угрозы. Вероятно, это как-то связано с мышиными чертами лица. Даже его магия на вкус непримечательная и покорная. Он громко топает по тротуару, спрятав руки в карманы, и понятие не имеет, что ночь следует за ним. На полпути он начинает свистеть, будто в мире забот. Этот ублюдок напугал мою пару и у него еще хватает наглости свистеть.

Это капля, переполнившая мою чашу терпения. Я появляюсь перед ним, тьма клубиться вокруг, словно дым. Он пугается, делая шаг назад. Ему понадобилась секунда, чтобы прийти в себя.

— Кто ты? — спрашивает он. — Ты напугал меня.

Я шагаю к нему, не делая никаких попыток успокоить его страхи, тьма следует за мной. Она может поглотить инструктора за секунды, но это будет слишком просто. Он округляет глаза. Да, теперь он понимает, что я не безобидный незнакомец.

Он поднимает руки.　

— Бумажник в заднем кармане. Бери, он твой.

Я не прекращаю идти на него. Если бы мне нужен был бумажник, тот давно был бы у меня. Когда Уайтчепел понимает, что не может просто отговориться, начинает пятиться, но слишком поздно. Я хватаю его за горло и прижимаю к ближайшей стене.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он с нотками страха в голосе.

«Заставить тебя истекать кровью».

— Ты веришь в то, что ты хороший человек? — спрашиваю я.

Он скорее задыхается, чем отвечает. Я сжимаю его горло сильнее, магия вытекает из меня, вынуждая ответить, хотя у него едва хватает воздуха.

— Д-да, наверное.

Я скалюсь.

— Не верно.

Я разжимаю хватку, и инструктор падает на мокрый асфальт. Он делает несколько хриплых вдохов, затем отползает назад, пытаясь встать на ноги. Ему это не удается, дрожащие ноги не слушаются.

Я иду на него, громко стуча ботинками.

— Серьезно, чего ты хочешь? — спрашивает он, высоким и тонким от страха голосом.

— Два слова: Каллипсо. Лиллис.

Январь, 7 лет назад

— В тысячный раз, я ничего ей не делал!

Мы с мистером Уайтчепелом находимся в заброшенном здании в Бельцах, Молдова. Земля усеяна старыми обертками, использованными презервативами и разбитыми пивными бутылками. Окна давно заколочены, и свет проникает только через провалившуюся часть крыши. Здесь пахнет мочой, паразитами и плесенью. О, и кровью. Начинает пахнуть кровью. Об этом заброшенном здании в бедной части города и стране, о которой большинство людей даже не знают, тут никого не бывает, кроме пары молодежных гулянок. Уайтчепел тоже может быть невидимым.

Я обхожу инструктора Калли.

— Что же дальше? Палец или сломать кость?

Мужчина начинает в открытую плакать. Несколько пальцев я уже отрезал. Я подумывал нанизать их на нитку и сделать ожерелье. Возможно, я даже отдам его Калли.

…Слишком жутко…

«Никто вас не спрашивал».

Клянусь, тени говорят только тогда, когда я не хочу их слушать.

— Прошу, — плачет Уайтчепел.

Я бы хотел сказать, что на это больно смотреть или, что во мне есть мягкость, которая шарахается от такого, но тогда я бы не был Королем Ночи.

Я приседаю перед учителем.　

— Готов сказать, почему выбрал Каллипсо Лиллис?

Он до сих пор отрицает свою вину. Инструктор делает несколько глубоких вдохов.　

— Я ей понравился, — дрожащим голосом отвечает он, — она хотела узнать меня лучше.

Во мне бурлит гнев.

«Я ей понравился».

Я вытаскиваю нож, подбрасываю его в руке и хватаю мудака за, уже окровавленную, ногу.

— Думаю, за эту ложь заберу два пальца.

— Подожди-подожди!

Он начинает громко кричать, когда я осуществляю свою угрозу. После этого он долго плачет, и я терпеливо жду.

— Правду, — требую я, как только чувствую, что он готов говорить, и в этот раз давлю магией. Несколько секунд он давится словами, которые не хочет произносить, а я спокойно за этим наблюдаю.

— Она одна, — наконец, говорит он. — А мне не везет с женщинами, и вот я… она… я не плохой парень, — умоляет он. — Ей бы понравилось. Она действительно хотела меня.

Я едва не слетаю с катушек. Лишь из-за жесточайшего контроля я не начинаю дубасить придурка, превращая его лицо в кровавое месиво.

Он оседает, когда магия отпускает его тело.

— Сколько еще? — спрашиваю я, сдерживая ярость.

Хищники не просыпаются однажды с такими призывами. Такое тлеет и развивается внутри многие годы.

Потея, он изумленно смотрит на меня. Я принуждаю его магией.

— Сколько?

Он снова начинает плакать.

— Я не знаю…

Я подношу нож к его пальцу.

— Хочешь, освежу твою память?

— Нет, нет! — Он делает несколько слабых вдохов. — С-семь. Еще семеро.

Я подумываю о том, чтобы кастрировать его здесь и сейчас. Семь жертв. Это не временное помешательство. Этот мужчина — серийный насильник. А его жертвы? У каждой эмоциональные шрамы на всю жизнь для того, чтобы этот ублюдок мог пережить моменты больного счастья. Хладнокровно я ломаю ему бедренную кость, а под его крики дроблю коленную чашечку. Его крики — самая сладкая музыка.

Я уверен, Уайтчепел изучал своих жертв, отыскивал тех, у кого не было семьи, с сомнительной репутацией и изгоев общества. Уверен, он и не думал, что у одной жертвы в защитниках может быть такой кошмар.

— Имена, — требую я.

Он перечисляет. Семь женщин с мечтами и интересами. Семь женщин, которые просто пытались пережить ад, которым может стать старшая школа смертных.

Я хожу вокруг него, собираясь забрать мудака в Потусторонний мир. Там есть создания, которые могут продолжить с ним веселиться. Но больше хочу, чтобы Калли узнала, что с ним случилось.

— Ты совершил ошибку, преследуя Каллипсо Лиллис. Совершил ошибку, преследуя других девушек, и будешь расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь, начиная с этого момента. — Он хнычет. — Ты получишь еще восемь травм, по одной на каждую девушку. Я джентльмен, поэтому позволю тебе выбирать какую конечность сломать или отрезать.

Следующий час проходит в брызгах крови и криках. Когда я заканчиваю наносить раны, дыхание Уайтчепела становится поверхностным, а веки опускаются. У каждого человека свой порог боли, и этот мудак достиг своего.

Я вытираю нож и убираю его.

— Ты понимаешь, что стоишь на распутье, — говорю я. — Два варианта: я могу продолжить твои мучения или ты сдашься… Сможешь исповедаться, покаяться и жить так, как посчитает закон, или же жить так, как считаю нужным я. И точно знаю, что для тебя лучше.

Как и Уайтчепел.

— Я сдамся, — шепчет он.

Я осматриваю его сверху вниз и обратно.

— Я магически свяжу тебя с твоим словом, и если ты нарушишь его… черт, если сделаешь что-то, что меня не устроит — я узнаю.

Необходимости подробно описывать угрозу, нет. Усилившийся аммиачный запах дает понять, что Уайтчепел думает об этом.

Я выпрямляюсь.

— Кто ты? — шепотом спрашивает он.

Я долго смотрю на него, а затем принимаю решение, материализую визитку в ладони и кладу ему на колени. С тем же успехом можно было сообщить властям, что я сделал за них всю грязную работу.

Я перешагиваю пальцы Уайтчепела, лежащие на полу, словно рис на свадьбе. А затем ухожу.

 

Глава 18

Под перуанским небом

Март, 7 лет назад

Перуанское ночное небо укрывает нас с Калли, когда мы заказываем ужин в кафе на открытом воздухе. Я должен забрать пару фунтов проклятого золота от одного из местных клиентов, а Калли должна прятаться в общежитии, как хорошая маленькая сирена, но мы не любим, делать то, что должны. У нас всего пару часов на веселье, прежде чем мне нужно вернуть ее обратно в Академию Пил. Можете звать меня чертовой феей-крестной.

— Итак, когда мы собираемся провести сделку? — спрашивает Калли.

Она хотела сказать я собираюсь.

Я откидываюсь на спинку, закинув ногу на ногу, и оцениваю Калли, которая слишком хочет быть вовлеченной в нездоровую сторону моей жизни.

— Всему свое время, ангелочек.

Калли кивает и смотрит через улицу. В ее глазах появляется блеск интереса. Я следую за ее взглядом, а затем едва не начинаю стонать. Напротив нас — магазинчик для туристов, торгующий всевозможными яркими футболками с изображениями лам и Перу. Стопки одеял из шерсти альпаки лежат на прилавке перед магазином, украшенным резными тыквами. Шаткие стенды с брелоками и открытками, словно часовые, охраняют вход. И все это для Калли.

Ее любопытство прерывает официантка, которая ставит перед нами тарелку местной курицы с картофелем и шашлык из бычьих сердец. Мгновение спустя приносят напитки, янтарная жидкость блестит под фонарями. Калли смотрит на еду и выглядит немного расстроенной. Я заказал для нас обоих

— Я когда-нибудь тебя подводил? — спрашиваю я, потому что сам предложил попробовать ей pollo a la brasa и чичу. Калли с неохотой пробует новую и необычную еду.

Она хохочет.

— Ты всерьез ждет от меня ответа?

В ответ я беру свой напиток, слабо улыбаясь. Кожа Калли начинает светиться, сирена жаждет выйти на поверхность. Но затем Калли краснеет, и все это так восхитительно. Как же мне нравится соблазнять ее темную сторону. И как нравится наблюдать за ее желанием ко мне, даже когда я не могу и не хочу действовать.

Чтобы скрыть смущение, она берет напиток и делает большой глоток. Через секунду чуть не задыхается.

— Алкоголь? — хрипит она.

— Естественно, ангелочек, ничего удивительного. — Уже не в первый раз я даю ей алкоголь. Что сказать, я не ангел.

— Что это такое? — спрашивает Калли, делая второй осторожный глоток.

— Чича.

— Что такое чича? — раздраженно спрашивает она.

Я беру шашлык с тарелки и отрываю кусочек мяса.

— Лошадиная моча.

Калли бледнеет.

Она человек! Если бы я мог вернуться назад во времени, ударил бы молодого себя за то, что сокрушался из-за судьбы. Быть с ней — самое веселое времяпрепровождение.

— Перуанское пиво, — говорю я ей примирительно, — и явно не из лошадиной мочи.

Калли гладит стакан.

— Из чего оно сделано?

— Из забродившей кукурузы.

— Хм-м-м, — Калли делает еще один глоток. Затем еще. Моя девочка. — А что насчет еды? — спрашивает она, акцентируя внимание на тарелке.

— Тоже не из лошадиной мочи.

Она закатывает глаза. Боги, я наслаждаюсь каждым моментом ее раздражения! Она должна знать, что доставляет мне особое удовольствие не отвечать на ее вопросы.

— Не об этом я спра… — Я магией поднимаю вилку, зачерпываю еды, а затем отправляю ее ко рту Калли. — Дес! — она оглядывается, боясь, что кто-то увидит вилку, успешно борющуюся с законами гравитации. Ее наивность — очередная привлекательная черта. Я бы не стал проделывать такой трюк, не защитив магию от нежелательных глаз. Зубцы вилки врезаются в ее губы, и немного курицы падает на белую футболку. Калли отталкивает вилку ото рта. — Боже, ладно, уже пробую. Хватит торопить меня.

Я закидываю ноги на стол, поедая шашлык, пока она пробует курицу.

Час спустя наши тарелки опустели, и Калли выхлебала два бокала чичи, тогда-то мы, наконец, покинули ресторан. Калли раскраснелась. Черт. Ей мало нужно.

Определено верну ее домой до встречи с клиентом. Смешивать бизнес с удовольствием плохо, особенно если учесть расслабленность на запретах Калли, ее сирену, которая заставляет кожу сиять, что стробоскоп и мое собственничество. Она спотыкается при выходе из ресторана, и хихикает, пытаясь прийти в себя.

— Упс, — говорит она, когда ее кожа оживает в двенадцати тысячный раз. И с блеском в глазах Калли смотрит на магазин для туристов.

Прибейте меня.

Она драматично вздыхает.　

— Я хочу тебе что-нибудь подарить. — Она смотрит на полку с кружками внутри магазина.

— Пожалуйста, не надо.

— Давай, Дес, — говорит она, хватая меня за руку. — Обещаю, тебе понравится.

— Ты хоть знаешь, что такое обещание? — спрашиваю я Калли через десять минут, когда она направляется к кассиру с моим «подарком». Я хмурюсь, глядя на лаймово-зеленую футболку, висящую на руке Калли. На ней нарисована лама, а внизу Куско. У пьяной Калли плохой вкус на сувениры. Спасение, однако, приходит в виде настоящей ламы. Черт возьми, я не знаю, о чем думал владелец, ведя зверя по улицам Куско, но, даже имея пару, я подумываю о том, чтобы расцеловать его.

Глаза Калли расширяются при виде животного, и футболка, забытая, падает на пол.　

— Это… лама.

Иногда я просто не могу держать эту девчонку под контролем. Она выходит на улицу, наплевав на поиски идеального сувенира. Моя обычно стеснительная пара подходит к мужчине и ламе, воркуя с созданием.

Сердце мое, успокойся.

Я следую за ней, по-испански говоря мужчине:

— Не возражаешь, если моя подруга погладит ламу?

Это бесполезный вопрос. Калли уже носом глубоко в мехе на шее зверя.

В любом случае, я просовываю несколько купюр в руку мужчине, и он счастлив, позволить красивой девушке-подростку приставать к животному.

— Дес, думаю, что ламы мои новые любимые животные, — говорит она.

— А я думал, ты любишь долгопят. — Она заявила об этом после того, как мы увидели существо в документальном фильме о природе.　

«Потому что у него большие глаза», — объяснила она, будто это все объясняло.

— Нет, определено ламы, — продолжает она, поглаживая животное и не обращая внимания, что я вижу только ее. Как волосы скользят по ее плечу. Дьявол, Калли прекрасна и сама не подозревает об этом.

Вот он я, самый отъявленны холостяк Царства Ночи, впервые в жизни пытаюсь сделать все женщины… и чтобы она не узнала о моих чувствах. Потому что она — подросток.

Я официально участвую в театре одного актера.

Я отхожу, пока Калли отвлеклась, хватаю вырезанную тыкву и покупаю ее. В тысячный раз клянусь себе, что это все. Никаких контактов с Калли, пока она не станет взрослой. И я уже знаю, что не сдержу эту клятву. В момент, когда эта маленькая сирена позовет или тогда, когда начну скучать по ней, я вернусь за очередной дозой.

В такие моменты я не уверен, что понимаю значение клятвы.

 

Глава 19

Последнее желание

Май, 7 лет назад

Сегодня магия витает в воздухе вокруг Академии пил. Ее можно даже попробовать на язык, и имей она вкус, его можно было бы назвать «волнение молодых». Нет ничего лучше, чем стоять на заре юности. У меня тот период был дерьмовым, но этот возраст я уважаю.

В коридоре визжат девчонки, и тем количеством духов, витающим в воздухе можно убить.

— Твою ж мать, — произношу я, материализуясь в комнате Калли. — У вас в коридоре все носятся, сломя голову. — Подойдя к ее окну, я выглядываю наружу и вижу, как студенты в смокингах и вечерних платьях направляют в зал Академии Пил. — Что сегодня намечается? — спрашиваю я.

Сегодня народ сияет чуть ярче под звездами. Это мой любимый вид магии — чисто органический. Заклинания не нужны. Если бы я сейчас вернулся в Царство, магия наполнило бы ночь, нарастив мою силу. Я чувствую шевеление магии внутри. Человеческая магия и магия фейри не очень совместимы, но в воздухе ее столько, что она влияет на мою.

— Майский бал, — отвечает Калли.

Что-то в ее голосе заставляет меня обернуться. Калли сидит на компьютерном кресле в шортах и поношенной футболке, волосы собраны в пучок.

— Почему ты не готовишься?

— Потому что не пойду. — Она подтягивает ноги к груди.

— Не пойдёшь?

Калли старается сохранить бесстрастное выражение лица.　

— Меня никто не приглашал.

Мне хочется смеяться. Я никогда не приглашал ее проводить со мной вечера, заключать сделки или жить в моем сердце, но она без труда все это сделала.

— С каких пор ты ждёшь дозволения? — интересуюсь я. — И, к тому же, как такое возможно?

Я имею в виду то, что парни-подростки думают членом, а Калли прекрасна, как яркое солнце. Она пылает с изысканной интенсивностью, что иногда больно смотреть.

— Как возможно что? — Она смотрит на свои колени.

— Что тебя никто не пригласил.

Она пожимает плечами.

— Мне казалось, что это по твоей части — разбираться в людских мотивах.

Я складываю руки на груди и хочу ударить себя по голове. При всем моем понимании мотивов людей, я не сразу замечаю упущенное. Несмотря на уникальность Калли, она — подросток, который хочет, чтобы ее отвели на танцы, и покорить там всех. Она хочет один раз показать всем сверстниками, что она важнее, чем они думали. Она хочет, чтобы мы были настоящими, хотя бы на один вечер. И я могу ей это подарить.

— Что? — спрашивает она, заметив мой взгляд.

Это плохая идея. Школьные танцы означают общение с кучей подростков, и быть видимым всеми. Но я хочу, чтобы Калли была счастлива. Всегда.

— Ты хочешь пойти на Майский Бал? — спрашиваю я.

— Не понимаю, какая разница?

Она так говорит, но я теперь внимательнее, и ловлю целую тонну подтекста. Она хочет пойти, даже не считая себя обычной девушкой с земными мечтами.

— Большая, — говорю я. — Ну, так что?

Она открывает рот, но не может сказать, что именно этого и хочет.

Моя милая сирена.

Я подхожу к Калли и становлюсь на колени, не обращая внимания на боль крыльев, которые рвутся наружу. С каждым днем становится все труднее их прятать, а сегодня хуже всего.

Собираюсь сбросить прикрытие.

Но сейчас это неважно. Калли округляет глаза, и мне это нравится. Я беру ее руку в свою. И начинаю улыбаться.　

— Не хотела бы ты, Каллипсо Лиллис, отвести меня на Майский бал?

Май, 7 лет назад

Я достаю платье для Калли, поскольку у нее их нет, и оставляю ее на час с небольшим собраться. Зная женщин, я понимаю, что времени на прихорашивание мало, но лишь это у нее есть, если хочет успеть на танцы вовремя. Вернувшись, я стучу в ее дверь. С этой секунды, я буду действовать так, как на обычном, самом настоящем свидании. Некоторые девушки в коридоре вздрагивают, увидев меня, стоящего с руками в карманах у комнаты Калли. Они осматривают меня, затем начинают переводить взгляды с меня на дверь и обратно. Я прекрасно знаю, что эти хихикающие идиотки не дружат с Калли.

Дверь открывается, и все мысли о соседках Калли вылетают из головы.

Твою мать.

Распущенные волосы Калли волнами ниспадают по спину, а пронзительные глаза словно светятся изнутри. Я никогда раньше не завидовал одежде, но теперь ревную, потому что платье ласкает каждый изгиб тела Калли. Я совершил ошибку, серьезную, ужасную ошибку. В этом платье Калли не похожа на подростка, а выглядит, как моя королева. Внутри нарастает желание заявить о том, что она моя.

«Она твоя. Отныне и навсегда. Дай ей вина. Переведи на свою сторону и покажи, что значит быть твоей парой».

Я сметаю эти мысли.

Этот вечер может стать моей погибелью.

Калли осматривает себя и теребит платье, выглядя одновременно довольной и смущенной тем, что надела его.

— Ты же знаешь, что не обязан делать это.

— Ангелочек, ты когда-нибудь видела, чтобы я делал то, чего не хочу?

— Моя первая сделка?

Кухня в алых пятнах, девушка с которой стекает кровь урода, лежащего мертвым у ее ног.

Я кошусь на Калли.　

— Это не считается.

— Почему? — спрашивает она, и в этом вопросе столько груза.

Потому что я не возражал.

Я склоняю голову.

— Мне кажется, или ты сегодня слишком много задаешь вопросов.

Калли шутливо пихает меня и криво улыбается, но через мгновение становится серьезной, а в глазах видно все, что на сердце. Она смотрит на меня так, будто я ее спасение. Боги всемогущие, неужели она так и не поняла — хоть и правлю небесами, я сам ад, скрытый в теле мужчины?

Я подаю ей руку, и мы выходим из комнаты, затем из общежития и идем по лужайке, отделяющей жилые помещения академии от собственно замка. Вокруг мелькают пары, парни в костюмах выглядят чопорными и несуразными, а девушки — самодовольными в ярких платьях. Среди них моя пара — особенная лига. Она эфемерна и неприкасаемая, и от одного на нее взгляда у меня подгибаются колени. И не только у меня. Несмотря на всю неуверенность, она привлекает множество взглядов.

Крылья рвутся наружу. Даже внимание этих подростков пробуждает во мне собственнический инстинкт.

Те, кто не пялится на Калли, смотря на меня. Не без причины я стараюсь замаскировать внешность, приходя к своей сирене. Полития охотится за моим задом — и всеми, кто со мной связан, и через несколько дней, как только узнают, что я тут был, сядут мне на хвост. Я годами нахожусь в списке самых разыскиваемых, и как только они пронюхают, что я ошиваюсь у Академии Пил, тут же в штаны кончат. Поймать меня значит сделать карьеру. И еще это значит, что они придут к Калли, которую я пригласил на танцы и которая до смерти боится сверхъестественных властей.

Но этого не случится. Я не позволю.

Поэтому, без ведома Калли, я магически изменяю внешность: округляю уши, черты лица фейри делаю мягче и более человечными. Для каждого, кроме моей пары, я — Дес в человеческом обличье.

Сегодня у нее будет нормальный вечер и ее парень, не разыскиваемый, преступник, а она не изгой. Сегодня мы такие, какими должны быть, два огонька во тьме, и все эти люди — мотыльки, которые летят на наш свет. Сегодня мир такой, каким и должен быть. Завтра жизнь вернется к привычной, раздолбанной шараде.

Май 7 лет назад

Танцы, конечно, хорошо, но только на пару секунд, а потом сверстники Калли накидываются на нее, словно мухи на варенье. Фальшивые друзья, фальшивый энтузиазм, фальшивые улыбки. Если бы я желал обмана, вальсировал бы в одном из дворцов фейри. И если бы Калли хотела провести вечер за разговорами с этими людьми, пришла бы с ними.

— Кларис, это Десмонд — говорит Калли, представляя меня очередной одногруппнице… пятой или шестой? Для девушки без друзей, у нее много знакомых…

Кларис смотрит на меня так же, как и предыдущие девушки, так же, как всегда смотрели на меня дворянки Сомнии. Будто хотят покорить меня и быть покоренными мной. Это раздражает в женщинах-фейри и не достойно моего внимания, когда исходит от человеческих девочек, тем более не от моей пары.

— Дес, это…

Я решаю, что светский час закончился. Без всяких предисловий, я беру Калли за руку и тащу прочь от «друзей», которые думают, что смогут как-то повлиять на наши отношения.

«Наши отношения». У меня покалывает спину у основания крыльев. Черт, пугает то, как легко я могу привыкнуть к этой фразе.

— Куда мы? — спрашивает Калли, идя за мной.

— На танцпол. — Там я могу обнять Калли и притвориться на вечер, что мы именно то, в чем я себе отказывал.

Парочки расходятся, завидев нас. Даже здесь, среди подающих надежды сверхъестественных существ, мы — обособленный вид.

Калли догоняет меня.　

— Маразм какой-то с ними, — говорит она, имея в виду студентов, которые решили в последний миг по-настоящему узнать Калли. Идиотическое место.

— Скорее адские муки — говорю я, — а я привык к таким мероприятиям. — Фейри — двуличные ублюдки, в одно мгновение они заискивают перед тобой, а в следующее — пытаются разрушить твою жизнь. Эти дети с легкостью бы их перещеголяли. — Спасибо хоть на том, что я не учился в старшей школе.

Я выхожу на танцпол, где мерцающий огонь свечей причудливо обвивает нас. Пот и танцы, алкоголь и адреналин — моя стихия. Несмотря на то, что я не управляю людьми, магия в воздухе пронизывает тело, приманивая дикую сторону меня все ближе к поверхности.

— Ты никогда не учился в старшей школе? — спрашивает Калли.

Затхлый запах пещер Арестиса, лязг мечей, когда я бился с врагами, выражение лица отца, когда я убил его…

— Меня немного… необычно воспитывали, — отвечаю я.

Ревущая песня заканчивается, и начинает звучать медленная и милая, так присущая людям мелодия. Местная музыка так не похожа на ту, что звучит в Потустороннем мире. Наши песни — движущая сила, интерпретация заклинаний и инициатор магии.

За мгновение у Калли округляются глаза, когда она слышит песню о любви. Я едва сдерживаю улыбку от ее вида. Затем кладу руку ей на спину, наслаждаясь теплом кожи. Калли же стоит неподвижно, боясь шевельнуться.

— Обними меня за шею, — говорю я ей нежно.

Она почти вечность делает это, и я физически ощущаю каждую секунду. Но в момент, когда кончиками пальцев она касается моего затылка, чувствую, как теряю контроль. Желания фейри подстегивает ощущение Калли. Она неуверенно мне улыбается, и я понимаю, что сейчас стал волком, собирающимся сожрать Красную Шапочку. Моя пара созрела для принятия меня, а эта ночь создана для похищения невест.

Я перестал думать, и теперь просто вслушивался в ритм колотящегося в груди сердца.

— Расслабься, ангелочек. — Я рисую узоры пальцем на ее спине. У меня жжет грудь от ощущения, прижимающегося ко мне, тела Калли.

Любовь. Это любовь. Она в завораживающем изгибе губ Калли и в том, как свет отражается в ее глазах. Я наслаждаюсь ее уязвимостью, потому что только Калли после сотни ночей со мной все еще сомневается в моих чувствах. Любовь видна в желании купить чашку кофе и миндальное печенье, просто чтобы увидеть улыбку Калли или заставить ее домашнюю работу танцевать на столе, чтобы услышать смех. Я уходил от нее из-за страха, что она увидит меня таким, как прочих мужчин в ее жизни. Любовь — это обнимать Калли, когда она плачет, потому что ее боль — моя, и весь мир будет неправильным, пока эта боль не стихнет. И я абсолютно уверен, что так не может продолжаться еще год. Я не могу продолжать быть просто ее другом. По правде говоря, последние несколько месяцев я был не просто другом. И позволил нам стать чем-то большим, хотя не должен был. Калли заслуживает того, чтобы последние годы школьной жизни ее преследовали идиоты-подростки. Она заслуживает некоторого подобия нормальной жизни, чего никогда не получит со мной. Какими бы благородными ни были мои намерения, я не святой. Не в моем характере держать пару на расстоянии. Я фейри, и беру то, что хочу, когда хочу. Я поощряю разврат, секс и романтику, и прямо сейчас Калли — все мои худшие пороки в одном лице.

Она хмурится.

— Что-то не так?

Я смотрю на нее.

— Все, ангелочек, — говорю я. — Все не так.

Май, 7 лет назад

Остаток вечера я мечусь между удовольствием и болью. К моменту, когда мы покидаем танцпол, Калли раскраснелась, и на лбу блестят бисеринки пота. У меня очень неуместные мысли о том, отчего еще могут появиться такие бисеринки. Прихрамывая, она выходит из импровизированного бального зала Академии Пил и скидывает туфли. У нее красные и опухшие ноги, и видна пара волдырей.

Большой Торговец понятия не имел, что у нее болят ноги. Исправим.

Без малейшего колебания, я беру Калли на руки.

— Дес! — визжит она, извиваясь, пока я несу ее по коридору.

— Не делай вид, что не всю ночь не напрашивалась на это, — говорю я, подмигивая студентке, которая таращится на нас. Покраснев, та опускает голову.

— Не напрашивалась! — заявляет Калли.

Я подавляю желание прижать ближе. Мне безумно нравится, когда она так тесно прижимается ко мне. Она дергает меня за волосы.

— Можешь отпустить.

— И что тогда получу взамен?

Она многострадально вздыхает.

— Неужели для тебя все сделки?

— А ночью темно? — отвечаю я вопросом на вопрос, идя по лужайке к общежитию.

В моей крови много ночной магии, которая течет по венам и пробуждает порочные мысли. Я просто могу подлететь к ближайшей лей-линии и через секунду оказаться в Потустороннем мире. Калли могла бы жить там со мной, вдали от позерства сверстников и плохих воспоминаний. Я могу быть ее, а она — моей.

Крылья едва не вырвались, и мне пришлось подавить эти мысли.

«Возьми себя в руки, Флинн».

— Звезды такие же, как ты? — спрашивает Калли.

Я перевожу на нее взгляд и вижу, что она смотрит в ночное небо. Большую часть времени на Острове Мэн туманно, особенно вдоль побережья, где стоит Академия Пил. Сегодня, однако, небо чистое и высоко над нами мерцают звезды.

Я качаю головой.

— Нет, другие.

— Почему? — расслабленно спрашивает она.

— А почему нет?

Я улыбаюсь, а она поворачивается ко мне.

— Однажды ты дашь мне прямые ответы, — говорит она с такой уверенностью, что приходится волноваться. В словах, как и во всем остальном, живет магия. Упорно во что-то верьте и получите это. Возможность того, что однажды я поделюсь секретами со своей парой, пугает… и возбуждает.

После еще пары протестов Калли, я ставлю ее на ноги, и мы возвращаемся в ее комнату. Я исчезаю лишь на мгновение, чтобы обойти бедного олуха, охраняющего вестибюль общежития для девочек, который должен помешать кому-либо с членом пройти внутрь.

Прямо сейчас этаж, где располагается комната Калли походит на город-призрак. Абсолютно заброшенный. От обитателей осталась лишь косметика, разбросанная по столам в общей ванной, и гнилостный запах смеси множества духов. Идущей рядом, Калли очевидно вообще все равно, что люди, рядом с которыми она жила практически год, сейчас тусуются где-то без нее. Нет, она выглядит довольной просто находиться рядом со мной.

Калли вытаскивает ключ и открывает дверь в свою комнату. Я мешкаю на пороге, потому что пропитан вечерней магией. С таким же успехом я мог бы выпить галлон самого крепкого спиртного Потустороннего мира — эффект почти тот же. Эгоистичные, корыстные мысли фейри давят, и если я останусь, сделаю то, о чем потом буду сожалеть.

«Оставь ее, скажи, что нужно бежать, пока не стало слишком поздно».

Калли поворачивается ко мне, каждый дюйм ее тела лишает меня решимости. Она хватает меня за руку и тянет внутрь, не давая выбора. Как только мы оказываемся в комнате, она вновь становится застенчивой Калли. Приглаживает платье, и требуется вся сила воли, чтобы не следить за движением ее рук.

— Спасибо, — говорит она своим опухшим, запачканным травой ногам. — Сегодняшняя ночь была… чудесной.

Калли меня убивает. Я тут стараюсь не облапать ее, а она благодарит за вечер.

«Цепляйся за свою человечность, Десмонд!»

Я запускаю руки в волосы, когда импульс, который, как я думал, уже века назад преодолел, вновь мной овладевает. Моя человечность — белый кролик, и я все преследую его в норе…

— Что-то не так? — спрашивает Калли, которая кажется такой чертовски уязвимой.

«Уходи! Сейчас, пока не стало слишком поздно!»

Я опускаю руки.

— Я так больше не могу.

Нить контроля истощается, истощается…

Я смотрю прямо на Калли

Истощается.

— Дес? О чём ты?

Нить обрывается.

«Забери свою невесту. Напои ее сиреневым вином, чтобы она больше не была человеком».

— Назови мне хоть одну вескую причину, почему я не должен забрать тебя отсюда сейчас же, — говорю я. Приятно, наконец, поддаться искушению. А я так долго сдерживался.

— Забрать? — Калли смущенно смотрит на меня. — У тебя сделка сегодня ночью?

Я начинаю обходить ее по кругу, словно кот, играющий с мышкой.

— Я бы забрал тебя и никогда не отпустил. Моя маленькая сирена. — Я провожу рукой по ее обнаженной спине. Боги, я хочу прикоснуться к большему. Как ее пара, я буду касаться большего. Ничто не удовлетворит меня, пока этого не произойдет. — Тебе здесь не место, — с дозой искушения говорю я, — и моё терпение, как и человечность, уже на грани. — «Забери ее. Заклейми и сделай своей». — Я мог бы заставить тебя сделать кое-что… очень много всего, — тихо произношу я.

Перед глазами стоит картина: Калли подо мной и обнимает меня ногами за талию; я уже представляю, как вхожу в нее, а ее тело меня принимает. Одна картинка сменяется другой, каждая следующая поза креативнее предыдущей. Я буду заниматься любовью с Калли, пока она не забудет обо всем, кроме меня.

— И ты бы наслаждалась каждым мгновением, — продолжаю я, — обещаю. Наслаждалась, также как и я.

Она нужна мне. На моем троне и в моей постели. Рядом со мной навсегда. Она нужна мне больше, чем воздух, и она у меня будет. Магия, которую я собрал за вечер, теперь начинает высвобождаться. Она слишком эфемерна, чтобы превратиться в заклинание, но витает в воздухе и манит Калли. Она поглядывает на браслет, должно быть, чувствует магию. Так бывает, когда тьма выходит поиграть.

— Мы бы могли начать сегодня. Не думаю, что смогу выдержать ещё год. И не думаю, что ты сможешь.

«Забрать. Заклеймить. Сохранить».

Она ловит меня за руку.

— Дес, о чём ты?

Я держу наши переплетенные руки между нами, переводя взгляд с них на лицо сирены, которое создано для пыток мужчин. Опасное, опасное существо. Я хочу ее так сильно, что едва не дрожу. Тревожный взгляд бездонных глаз Калли встречается с моим, и во мне разгорается желание стереть затравленность из них. Я не успокоюсь, пока она не исчезнет.

Я улыбаюсь.

— Как бы ты хотела начать гасить долги?

Забрать — заклеймить — уберечь.

— Десмонд Флинн, чтобы у тебя в голове не происходило, я хочу, чтобы ты выбросил это всё.

Ее голос вытаскивает меня из темноты. Я чувствую, как у нее дрожит рука. В лучшем случае, Калли переживает, в худшем — я ее напугал.

Что я делаю? Вечер должен быть посвящен ей, а не мне.

Я подношу руку Калли к губам, закрывая глаза. Желания фейри овладевают телом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не поддаться им. В какой-то момент почти болезненная потребность в теле Калли, наконец, отступает, оставляя меня истощенным, с болью в мышцах и даже костях.

Я открываю глаза.

— Прости, ангелочек, — хрипло говорю я. — Ты не должна была этого видеть. — Века контроля в мгновение ока… сгинули. — Я… не человек, каким хочу казаться.

Калли приближается ко мне, и это последнее, чего я ожидаю. И наклоняет голову.　

— Я тебе… нравлюсь?

Дерьмо. Сейчас не самое подходящее время для этого разговора, особенно когда меня пронзает желание забрать ее отсюда и сделать своей. Я отпускаю ее руку.

— Калли, — я произношу ее имя так же, как сказал бы «стоп».

Надо уходить.

— Нравлюсь? — давит она.

«Конечно, ангелочек». Для всех остальных это очевидно, но не для Калли. Она считает, что для нее любовь — это словно красота в витрине магазина. Можно смотреть, но не примерить.

Я веду большим пальцем по ее скуле, так отчаянно желая Калли. Я так чертовски устал бороться с собой, отрицать эти чувства, отталкивать ее. Так что на этот раз, не стану и киваю.

Кожа Калли сияет от признания, они с сиреной явно взволнованы. Калли привстает на цыпочки, закрывает глаза и приоткрывает губы.

— Калли…

Прежде чем я заканчиваю протестовать, она прижимается губами к моим.

Боги! Я сдерживаюсь, и не отвечаю, но, несмотря на это, мир взрывается в калейдоскопе цвета и магии. Я машинально поднимаю руки и обхватываю ее предплечья, желая притянуть Калли ближе и вкусить ее рот. Мои губы созданы, чтобы целовать ее. Бесполезно сопротивляться… я, словно противостою урагану. Со стоном я теряю остатки самообладания и ломаюсь. Теперь я плыву по ветру этого урагана, обнимаю Калли, жадно впиваясь в ее губы.

Этот поцелуй лучше моих самых смелых фантазий!

Поцелуй — не что иное, как вкус страсти, и все же переопределяет все. За всю жизнь я наслаждался тысячами поцелуев, но именно этот разрушает меня для всех прочих женщин. А от понимания, что я не должен целовать эти губы, ещё больше погружаюсь в действие.

Калли обнимает меня. Я тысячи раз представлял этот момент, но все фантазии меркнут перед реальностью. Я запутываю руку в ее восхитительных волосах, желая, чтобы Калли была еще ближе. Калли отрывается, чтобы глотнуть воздуха.

«Идиот, что ты делаешь, во имя седьмого пекла?» Эта мысль охлаждает пыл и отрезвляет инстинкты.

Твою мать!

Я тут же ослабляю хватку и отступаю. Калли вновь накрывает мои губы, и я до безумия хочу продолжить.

Нет. Больше нет.

Тени вокруг меня бесятся, пока я сражаюсь с самим собой. Они тянутся к Калли, желая окутать ее магией.

Заявить… удержать!

Крылья пробиваются сквозь магию и раскрываются на всю ширину, заставляя меня признать пару.

Она моя.

Она округляет глаза.

— Твои крылья…

Мой маленький секрет раскрыт. Все планы — выждать время, узнать ее и быть другом еще год — исчезли в одно мгновение. Не будет ухаживаний и медленного горения… мы — зажженный фитиль, и эта ситуация взорвется в любую секунду. Мне либо придется отступить, либо надавить на свою молодую пару вступить в отношения, к которым она может быть не готова.

— Прости, — говорю я. Невозможно. Я загнал нас в тупик. — Они не должны были появиться. Надо было подождать. Я хотел подождать.

— Дес, что случилось? — Калли идет на меня.

Я провожу рукой по волосам. Надо было предвидеть, что все так закончится. Стоило понять, как близок я к уступкам своим желаниям.

— Мне пора.

— Нет, — говорит она, и кожа перестает светиться.

Я практически вижу, как у нее разбивается сердце, и в миллионный раз задаюсь вопросом, приносит ли честность больше вреда, чем пользы. Но Калли нужно увидеть, как честность выглядит со стороны мужчины. Я последний человек, который будет честен — правда — но впервые в жизни пытаюсь не быть эгоистичным ублюдком.

— Прости, — повторяю я с растущей уверенностью. — Мне стоило дать тебе больше времени. Не стоило… вообще ничего не стоило начинать.

Она мрачнеет.

Черт возьми, нужно и вправду уходить. Если останусь — сдамся.

— Но я нравлюсь тебе, — настаивает она.

Я бы все отдал за то, чтобы мир был таким простым. Если бы мог поступать, как велят эмоции уже бы несколько месяцев назад женился на Калли и короновал ее. Черт, мы бы правили Королевством из моей постели.

Только мир устроен не так. Калли нужно насладиться молодостью и познать себя. Она так отчаянно нуждалась в моей компании, а я слишком слаб, чтобы отказать, и мы не дали ей шанса выяснить, какая именно Каллипсо Лиллис находится под всей этой болью и красотой.

— Я король, Калли, — я пытаюсь урезонить ее. — А ты… — «Моя. Забрать. Моя». Я гоню эти мысли. — Невинна, — заканчиваю я.

— Я не невинна, — настаивает она.

Подойдя к ней, я кладу руку ей на щеку. Может, у Калли и остались тени в глазах, но она не потеряла жизнерадостности, не стала циничной. Не такой, как я, и не такой, как большинство людей.

— Невинна, — настаиваю я. — До боли и во многих отношениях, а я плохой, очень плохой. Ты должна держаться подальше от меня, потому что я от тебя не могу.

Я замечаю момент, когда до нее доходит смысл моих слов. Она выгибает брови.

— Держаться подальше? Но почему?

Я не планировал раскрывать сегодня все, что на сердце, но к черту.

— Я не могу быть просто твоим другом, Калли.

— Тогда не будь им, — возражает она.

Ах, опять эта юная невинность. Отбросить всякую логику и разум ради любви. Я тоже так хочу. О, как сильно хочу. Фейри во мне требует этого.

— Ты не представляешь, о чём просишь, — говорю я, глядя на нее.

— Мне плевать.

Как и мне, но я не юноша, и мной не управляют те дикие порывы, которые, как известно, присущи моему виду.

— Ну, а мне нет, — говорю я, ставя точку.

По щеке Калли скользит слеза.

Я не могу этого вынести.　

— Не плачь.

Я даже не могу не испортить ее вечер.

— Тебе не нужно уходить, — умоляет она. — Всё можно вернуть. Мы можем просто… притвориться, что ничего не произошло.

Что-то во мне ломается от этих слов и просыпается чувство никчемности.

Я наклоняюсь вперед и поцелуями стираю слезы, понимая, что даю противоречивые сигналы.

— Просто… дай мне немного времени, — говорю я и заставляю себя отступить.

— Как долго тебя не будет? — спрашивает она.

Сколько смогу выдержать.

— Достаточно долго, чтобы понять, чего хочу я, и чего заслуживаешь ты.

Она, должно быть, чувствует, что сегодня все иначе, что я пересек запретную черту. Я вижу, как отчаяние Калли нарастает.

— А как же долги?

— Они ничего не значат. — По крайней мере, не сейчас. Из-за этих услуг мы неразрывно связаны. Я не беспокоюсь о том, что Калли исчезнет. Нет, сейчас я лишь беспокоюсь о том, что демон во мне поймет насколько прекрасна мысль забрать Калли в Потусторонний мир. Я хватаю дверную ручку, пытаясь убежать.

— Последнее желание.

Я мешкаю.

«Не попадись на удочку. Не принимай это желание».

Но моя магия пробуждается, и я готов заключить очередную сделку с моей парой. Так трудно сопротивляться.

— Не надо, Калли. — Я не уверен, что смогу сказать отказать.

Она закрывает глаза и судорожно выдыхает.

— От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней нашей жизни, будь всегда моим, Десмонд Флинн.

На мгновение я испытываю непередаваемый восторг. Моя нареченная. Все это время я пытался не заявлять на нее права, а она берет и заявляет права на меня. Как восхитительно. В ответ на ее слова магия вырывается и проносится по комнате, поглощая желание Калли. Я чувствую и его и намерение; теперь они мои. И понимаю, что это значит — мы заключили сделку.

«Десмонд, ты долбаный дурак. Надо было уйти, когда была возможность».

Она открывает глаза, в которых плескается столько надежды, что причиняет мне боль.

Я не успеваю сказать, что сработало, что магия приняла ее предложение. Что до конца времен мы связаны… не только судьбой, не только бусинками на запястье Калли, но и клятвой, которую она произнесла. Меня отбрасывает в тень и уносит за многие километры, где сильно ударяюсь о землю, отчего выбивает весь воздух из легких. Спустя секунду я медленно сажусь и осматриваю бесконечные горы вокруг.

Магия предала меня. Я не принял сделку Калли и не думал о ее последних словах, это сделала моя сила. Она определила условия сделки и связала нас с собой.

Давно подобного не происходило. Я знаю, что моя сила разумна, но обычно я контролирую ее, а не наоборот. Предполагается, что я ее контролирую… Но из-за того, что сейчас лишился любого контроля, магия взяла все в свои руки и не только приняла желание Калли раньше меня, но и поставила условия погашения.

У меня сжимается сердце. Боюсь, я уже знаю эти условия.

 

Глава 20

Погашение начинается

Май, 7 лет назад

У меня бешено колотится сердце с прошлой ночи. В тысячный раз я пытаюсь материализоваться в комнате Калли. И в тысячный раз врезаюсь в волшебную стену, которая отбрасывает меня обратно в квартиру, которую я арендовал в Дублине.

Боги, что наделала моя магия?

Я пробую другой подход, появляясь на окраине Пил и двигаюсь, словно тень, по городу, все ближе и ближе подходя к академии, где живет моя пара. Академия Пил, школа Калли, стоит на самом краю города, окруженного с трех сторон отвесными скалами и морем, и к ней ведет лишь одна извилистая дорога. Я вижу Академию вдали, в тумане, скользящем между зданиями. Все ближе и ближе я подкрадываюсь, и все сильнее надеюсь. Что бы моя магия ни забрала, возможно, я смогу перехитрить ее.

Я начинаю с узкой извилистой дороги, ведущей к территории кампуса. Но в пятистах футах от Академии моя предательская магия останавливает меня. Ноги дальше не идут. Когда я пытаюсь лететь, моя магия закрывает воздушное пространство вокруг кампуса. Когда я растворяюсь в ночи, становясь с ней единым целым, тьма все равно не подпускает меня ближе. Я снова материализуюсь на земле и яростно бью кулаками о невидимый барьер, пока не стираю кожу и не ломаю кости. С таким же успехом я могу бить себя. Я бью свою же магию.

Я провожу руками по волосам.

Разгневанный и побежденный, я неохотно возвращаюсь в свою квартиру.

Твою же мать!

Только сейчас я, по-настоящему, начинаю принимать то, что осознал в момент, когда сила подалась навстречу последним словам Калли: магия оказала услугу моей паре, и теперь мы оба расплачиваемся.

Я закрываю глаза и вновь слышу последние слова.

«От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней нашей жизни, будь всегда моим, Десмонд Флинн». Ее голос, словно призрачный шепот в комнате. Я стараюсь держаться за ее слова. Это все, что мне осталось.

У меня перехватывает дыхание. Это все, что осталось.

Ту же я отчаянно хочу дотронуться до каждого нелепого сувенира, который она настояла купить мне; отчаянно хочу увидеть ее лицо в каждом своем эскизе. Я начинаю двигаться по квартире, собирая предметы, которые у меня есть от нее: рюмка из Вегаса, шелка из Бейрута, кошка, махающая лапой с острова Тасиро, лампа из Марракеша, берет из Парижа — список можно продолжать и продолжать. Я раскладываю их, каждый талисман, который может каким-то образом защитить меня от ужасной истины: моя магия натянула нас обоих.

Будет ли Калли по-прежнему любить меня, когда долг будет выплачен? Поймет ли, в конце концов, что произошло?

Нужно, чтобы она поняла. Иначе…

На горизонте маячит неопределенность.

Ты идиот, Десмонд. Если бы раньше чуть больше отдавал себя ей, рассказал бы об истинных чувствах, этого могло бы не произойти.

Но что я должен был сказать? Что ей суждено стать моей парой? Что у нее действительно не было выбора, потому что она моя?

Я не хотел оказывать давление и возлагать ожидания на девочку-подростка. Особенно на ту, которая только что избавилась от насилия отчима.

Я тяжело опускаюсь на кровать.

О чем я только думал? Я дал ей бусины, чтобы оставаться рядом долгие годы, хотя не мог держаться подальше. Если бы я только понимал точные сроки погашения долга моей магии. Но так же, как легкие гоняют кислород, а сердце бьётся, даже когда вы не осознаете этого, моя магия может действовать без моего сознательного согласия. Хотя обычно все не так… как сердце и легкие, она работает непроизвольно, когда ей нужно. И по какой-то причине, она чувствует, что эту сделку было необходимо одобрить.

Я просто думал, что у меня больше времени.

 

Глава 21

Другой мужчина

Три года назад

Каждый день я пытаюсь. И каждый день терплю неудачу.

Одну за другой я пью рюмки текилы, алкоголь обжигает горло, ведь я не заморачиваюсь с лаймом или солью. Мне просто нужно почувствовать жжение текилы и боли. Фотография оттягивает карман, и я не могу еще раз посмотреть на нее, но и выбросить не в состоянии.

С момента расставания с Калли я смаковал почти всю информацию о ней. Насколько она крута сейчас, насколько изобретательна. Как она могла использовать голос, чтобы стать певицей, или тело, чтобы стать моделью, но вместо этого Калли стала частным детективом.

Я смаковал почти всю информацию, которую я узнал… кроме этой.

Я мечтаю о ее лице с улыбающимися глазами и соблазнительными губами. Но сейчас эти глаза смотрят на другого мужчину, целуют другие губы, и доказательство этого у меня в кармане.

Меня опаляет волна ревности.

Черт возьми, я не могу выкинуть эту фотографию из головы, хотя прошло больше часа с тех пор, как последний раз смотрел на нее. Они обнимались у квартиры мужчины. К горлу подкатывает желчь. С Калли должен быть я.

Я не хотел знать остальную часть произошедшего между ними, но, тем не менее, узнал. Как они поднялись к нему, как она пробыла там до самого утра, как Калли прокралась на выход, словно воровка с места преступления, с растрепанными волосами и мятой одеждой.

Я прошу официанта налить еще рюмку, и опрокидываю ее в рот. На вкус текила точно вода

Я так долго ждал свою вторую половинку, и как быстро ее лишили.

У меня редкий момент жалости к себе.

Я стал именно тем, кого фейри называли бессильным бастардом. И пара-человек, над которой смеялся отец, а я отрицал десятилетиями, теперь получает удовольствие с другим мужчиной, пока я заливаю горе алкоголем для смертных.

В этот момент жалость сгорает под гнетом темного, обжигающего гнева. Я хочу стесать об кого-то кулаки.

Кинув на стойку пару двадцаток, я покидаю бар, просматривая список клиентов и выбирая самых подлых ублюдков, которые не планировали возвращать мне долг без боя. Когда сегодня я буду их избивать, стану представлять лицо другого мужчины. Лишь бы притупить эту боль и изгнать гнев.

Возможно, я даже оставлю визитку, как мучительную хлебную крошку, которую Полития может добавить в постоянно толстеющее досье на меня. Может, это даже привлечет внимание Калли. Никогда не знаешь. Так или иначе, пришло время напомнить людям, что Торговца стоит бояться.

 

Глава 22

Воссоединение

Меньше года назад

Я иду по дому в Каталине и выхожу на заднее крыльцо. Солнце опускается за горизонт Тихого Океана, заставляя небо пылать. За огромными морскими милями, простирающимися за пределами моей собственности, я едва различаю туманные холмы Малибу. И при виде их грудь сдавливает от боли.

Она где-то там, так близко, что, кажется, будто я могу протянуть руку и коснуться ее. Но все же практически отчаиваюсь, что мне удастся вновь ощутить мягкость этой кожи.

Я широко расправляю крылья, которые впитывают последние лучи заходящего солнца. Подогнув колени, я взмываю в воздух. Как и каждый предыдущий вечер, я лечу к Калифорнийскому берегу, целясь на дом Калли. Мои попытки увидеть, насколько близко я могу подобраться, прежде чем магия остановит меня стали чем-то вроде ритуала.

Прошло уже семь лет. Калли больше не подросток. Теперь она может легально пить, играть в азартные игры, покупать сигареты. Я пропустил целую эпоху ее жизни, и эта потеря глубока. Сколько еще мне придется пропустить? Будет ли она сутулой и слабой к тому времени, как я смогу снова обнять ее? Я чувствую, как песок ее жизни сползает по песочным часам, приближая ее к смерти. Меня лихорадит, я в панике.

Я лечу дальше, наблюдая, как облака из бледно-оранжевых становятся в сладко-розовыми и пыльно-сиреневыми. В конце концов, они сливаются с темно-синим вечерним небом.

Приближаюсь к неуловимой границе, которая знаменует край моей досягаемости, я напрягаюсь. Малибу уже близко, и я могу различать здания, и то, в чем мне отказывают.

Я лечу дальше, ожидая момента, когда сила заставит остановиться. Я чувствую приближение границы за несколько секунд до нее и, как всегда, начинаю сопротивляться силе.

Только в этот раз что-то изменилось.

Она слабее и не так сильно сопротивляется, когда я ударяю по ней кулаком. Стена содрогается, словно рябь по озеру. Такого прежде не было.

Воодушевленный, я наношу очередной удар, но ничего не происходит

Ну же.

Собрав всю силу в кулак, я ударяю вновь. И этот удар походит на взрыв бомбы. Магия взрывается, ударяя меня прямо в грудь и отбрасывая назад. Падая, я чувствую, что семилетний долг Калли наконец-то погашен. Оплачен в полном объеме.

Выпрямляясь, я едва могу вдохнуть.

Я тру грудь, чувствуя, как последние остатки магии скользят обратно внутрь

Господи, все кончено. Ожидание закончилось.

Меньше года назад

С бешено колотящимся сердцем, я пролетаю остаток пути к пляжному домику Калли. Наконец-то я смогу ее увидеть, почувствовать, вдохнуть! Больше не будет других мужчин, не будет долгих одиноких ночей.

Я бесшумно приземляюсь на ее территории и складываю крылья, чувствуя что-то в воздухе и в костях… магию, извлеченную из ядра земли.

Тысячу раз я представлял, что вернусь к Калли, и каждую секунду полета сюда, мне казалась нереальной. Конечно, после всего этого ожидания, может быть подвох.

Я провожу пальцами по старинному терракотовому горшку, стоящему в патио, и из которого уже вываливается растение. Ее дом… ее вещи… Я могу дотронуться до них! Раньше магия мне этого не позволяла. До этого момента мне перепадали лишь обрывки информации. А для меня секреты — настоящая погибель.

Я впервые вижу квартиру Калли. Сейчас там темно и пусто. Во мне закипает кровь от осознания, что до встречи с Калли придется ждать еще дольше. Теперь, когда долг оплачен, у меня нет терпения. Я мог бы найти ее, но такое рвение ставит меня в невыгодное положение, а против меня и так многое, в частности — Калли винит меня в том, что я оставил ее семь лет назад.

Скользящая стеклянная дверь щелкает, когда отпирается замок, бесшумно открывается, и я вхожу внутрь. Аромат Калли доносится до носа, и я едва не падаю. Как я продержался так долго без него?

Я шаркаю ботинками по полу, на котором полно песка, среди которого вижу узнаваемую половину следа ноги.

Калли. Моя сирена. Не может держаться подальше от океана.

Тяжелой поступью я прохожу по гостиной, поднимаю пустую бутылку вина и читаю этикетку: «Эрмитаж». Я едва не присвистываю. Недурной вкус.

Я достаточно слышал о Калли и знаю, что она травит себя не только вином, но и виски… и делает это чаще необходимого, если моя информация верна, а это практически всегда так. Я ставлю бутылку обратно и иду на кухню, скольжу пальцами по потрескавшимся кафельным столешницам, блуждая взглядом по поблекшим шкафам и пошарпанным деревянным полам. Калли потратила кучу денег, покупая дом в Малибу, но, судя по всему, ни черта в нем не изменила.

Я перехожу к пробковой доске, висящей возле холодильника. На ней прикреплено несколько заметок, в основном только номера телефонов и записка, на которой нарисован улыбающийся член и подписана «Темпер».

Выйдя из кухни, я иду по коридору с голыми стенами, которые не украшены привычными для людей фотографиями — ни семейных, что неудивительно, ни с друзьями.

Почему?

С большим разочарованием я замечаю, что нет и безделушек, которые мы собрали со всего мира и которые когда-то стояли в её комнате в общежитии. Теперь вопрос: их нет, потому что Калли злится на меня, или потому что теперь равнодушна ко мне?

«Прошу, только не равнодушие».

Я могу справиться с чем угодно, но не с этим.

На стенах висят лишь какие-то акварели кораллов в рамках и вырезанная из дерева рыба… обычное дерьмо, которое покупают в магазинах.

Я прохожу мимо гостевой ванны, потом еще одной комнаты, которая походит на комнату для гостей и кладовку одновременно. Освободив немного своей магии, я слушаю тени, которые сплетничают о доме и его владельце.

…Пьет ночью…

…Душ дальше по коридору сломан…

…Говорит во сне об утраченной любви…

…Несколько мужчин оставалось на ночь…

Меня опаляет ревность. И вот он я — мужчина, когда-то известный постельными приключениями с огромным количеством женщин Потустороннего мира, теперь страдает из-за того, как поменялась картина. Никто, кроме меня, больше не согреет постель Калли.

К слову о постели… Впереди показалась спальня Калли, и у меня тут же затрепетали крылья. Я захожу внутрь и упиваюсь видом. Везде видны отпечатки моря: от разрисованной в морском стиле стены, раковины, лежащей на столике до вазы с морским стеклом. Калли не может жить в море, поэтому принесла его в дом. Здесь даже пахнет морской солью и водорослями.

Я прохожу по комнате, скользя пальцами по корешкам романов, стоящих в побеленной книжной полке.

Лишь когда подхожу к одному из стульев в комнате, натыкаюсь на то, что этому месту не принадлежит. Я подбираю предмет одежды, перекинутый через спинку стула, и подношу его к носу. Я вдыхаю запах и морщусь, сжимая ткань в кулаке.

Собака. Точнее, оборотень.

Какая-то часть моей внутренней тьмы омрачает рвение.

Ее… любовник. Я совсем забыл.

Насколько я понял, она встречается с охотником за головами из Политии. Поначалу я в это не верил. Каллипсо Лиллис, женщина, которая до сих пор боится властей, сейчас встречается с один из представителей? Не стоит так удивляться. Сирены немного роковые и весьма часто попадают в беду благодаря проклятию, наложенному на их вид. И даже несмотря на то, что проклятие с тех пор снято, часть моей пары всегда будет привлекать неприятности.

Хотя технически, между мной и охотником за головами, я худший выбор.

Слабый поток магии, огонь и за несколько секунд рубашка превращается в пепел, а затем и этого не остается, так как магия съедает все следы.

Надеюсь, Илай наслаждался Калли, пока она была его. Теперь, когда наш долг погашен, я не собираюсь отпускать ее снова.

Меньше года назад

К появлению Калли, я чувствую себя, как дома — обыскал ее кухню, ухмыляясь, наткнувшись на тайник сладостей — от кого, черт возьми, она прячет конфеты? — и нахмурился, найдя тайник с початыми бутылками алкоголя. Алкоголь, я знаю, Калли прячет от себя и достает лишь, когда слаба или избита, чтобы сопротивляться. Набрав себе еды, я пролистал ее аккаунт на Netflix. Она до сих пор любит экранизацию книг, а еще смотрит не один комедийный сериал.

Теперь я растянулся на кровати и смотрю на Луну, которая возвышается над Тихим океаном. Ее вид пробуждает во мне старую тоску, одновременно ностальгию и притупленную боль. Может, это из-за того, что луна так близко к воде… и одновременно так далеко. Это напоминает мне о Никсосе и Файрионе, богах дня и ночи — несчастные влюбленные, которых разделили, но они вечно тянутся друг к другу. Но волнение от возвращения в жизнь Калли слишком пьянящее, чтобы грустить о луне. Я купаюсь в тенях, которые скользят в окнах, закрываю глаза и жду.

Наконец, я слышу, как скрипит входная дверь, затем звук мягких шагов. Моя пара слишком долго идет в спальню, где я лежу ее кровати. Приходится со всей силы концентрироваться, чтобы не дать крыльям раскрыться, а рвению не отнести меня к паре

Калли входит в комнату, ее тело отбрасывает тень.

Святые угодники

Это не по-настоящему. Эти темные волосы, волнами ниспадающие на спину, и это лицо, созданное разбивать мужские сердца и ломать волю. Я опускаю взгляд на ее тело, прикрытое лишь тоненьким бельем. Ее формы терзают меня.

На мгновение, я теряю контроль, и крылья рвутся наружу. Я подросток, а она недостижимая женщина. Какая ирония судьбы. Крылья раскрываются лишь на секунду, но движение привлекает внимание Калли. Я слышу, как она быстро вдыхает, а затем включает свет. Твою мать, ничто в мире не выглядит так прекрасно, как Калли в нижнем белье. Во тьме она казалась завораживающей, а при свете — оазис. Исчезли все следы подростка. Теперь Калли — существо с женственными изгибами и убийственно-красивым лицом.

«Пора продумывать план, Десмонд». Чтобы завоевать сердце пары, нужно нечто большее, чем просто страсть.

Калли потрясенно смотрит на меня, и в этом взгляде я замечаю проблеск неуверенной Калли-подростка.

Это моя девочка.

Я осматриваю ее.

— Вижу, с последней нашей встречи, ты сменила предпочтение в нижнем белье.

Стану позже об этом мечтать. Молчание затягивается. Кажется, Калли собирается с мыслями.

— Здравствуй, Десмонд Флинн, — наконец, говорит она, сознательно произнося мое полное имя. С тем же успехом она могла просто схватить меня за яйца. Я медленно растягиваю губы в улыбке. Дерзкая Калли.

— Я и не догадывался, что сегодня ты решила раскрыть свои грязные секреты, Каллипсо Лиллис.

Я опускаю взгляд на ее тело, просто не могу сдержаться.

«Взять. Заклеймить. Удержать».

Пройдя по спальне, она сдергивает халат с крючка на двери ванной.

— Что ты хочешь, Дес? — спрашивает она, затягивая пояс халата. В ее голосе одновременно слышится раздражение, скука и злость. Этому есть название — безразличие.

За долю секунды, мир вокруг начал рушиться.

Она изменилась.

Но потом я замечаю, как дрожат у нее руки, и становится легче.

Она тоже потрясена. Удача еще не отвернулась от меня. Как хищник, я набрасываюсь на эту уязвимость. Я материализуюсь позади нее и наклоняюсь к уху

— Требовательна, как всегда. — Я слабо улыбаюсь, когда она вскрикивает от удивления и поворачивается ко мне лицом. — Странная черта твоего характера, учитывая то, сколько ты мне должна.

Магия проникает в голос, обещая Калли все запретные вещи, которых жаждет ее ненасытная сирена.

«Я подарю тебе, сирена, каждый порок, ночь за ночью, пока ты моя».

Калли смотрит на меня бездонными глазами. Я успел позабыть чувство, которое вызывали эти глаза. Спустя семь лет их взгляд стал печальнее, с ноткой одиночества, но не потерял проницательность.

Калли верит, что я бросил ее. Я прочитал это в выражении ее лица. В это мгновение я подхожу слишком близко к втягиванию информации, и лишь столетия сдержанности не дают заговорить. Сказать Калли правду не значит купить ее любовь. Она годами обижалась на меня; пара коротких фраз не исправит этого. Мне придется снова заставить ее влюбиться

Я беру ее руку и задираю рукав халата. Браслет с рядами моих бусин, обвивает запястье Калли. И при виде него во мне просыпается первобытное удовольствие.

— Мой браслет всё так же хорошо смотрится на тебе, ангелочек.

Я могу просить ее, о чем угодно, она должна мне. Я мог бы попросить пожить со мной, выйти за меня замуж, переспать со мной, родить мне детей. Но этого недостаточно. Не совсем. Я хочу ее любви, чтобы мысли были обо мне, и страсть направлена лишь на меня… и я хочу всего этого добровольно. Без давления магии. На меньшее не согласен.

Но она этого не знает.

— Калли, ты много задолжала мне.

Ты моя, хотя, любовь моя, еще не подразумеваешь об этом.

Она встречается со мной взглядом, и я чувствую тяжесть от осознания. Часть Калли понимает, что это конец… но это только начало.

— Ты, наконец, пришел потребовать оплаты.

 

Глава 23

Пока Тьма не сгинет

Меньше года назад

Охотник за головами больше не представляет угрозы. Это очевидно в тот момент, когда он видит мои крылья и понимает, что это означает.

Калли думает обо всем этом, но уже должна догадаться. После инцидента с Илаем, она, с беспокойным выражением лица, заперлась в комнате. Меня едва не трясет от необходимости быть рядом. Прямо как в ночь танцев, я теряю контроль, и инстинкты фейри затемняют разум.

Наконец, дверь в комнату распахивается, и Калли выбегает в коридор.

— Это правда? — требует она.

Я смотрю на нее, все еще блуждая в своих мыслях.

— Что именно?

— На счёт крыльев? — заявляет она. — Правда, что ты демонстрируешь их другим, как знак не прикасаться ко мне? Что я принадлежу тебе?

Я замираю. Она подошла слишком близко к правде… и промахнулась, но боги, так близко подошла. У меня сильнее бьется сердце.

«Моя пара. Заклейми ее».

Магия выливается из меня, затемняя комнату. Столько лет самоотречения… Я почти раскрылся.

— Правда, — шокировано говорит она.

Я подхожу к Калли, от которой текут флюиды злости.

«Возьми ее».

— Сволочь, — выплёвывает она. — И когда же ты собирался сказать мне?

Если признаюсь, не дам ей снова ускользнуть. Готова ли она к этому? Одному дьяволу известно

Она тычет мне в грудь.

— Собирался?

Я смотрю на ее палец, и чувствую, как все добродушие испаряется под натиском ее вызова. Темная сторона подняла голову. Я улыбаюсь, подходя так, что касаюсь торсом ее груди.

— Уверена, что хочешь знать мои секреты, ангелочек? — спрашиваю я. — Они обойдутся тебе гораздо больше, чем бусины, опутавшие твоё запястье.

— Дес, я просто хочу услышать ответ.

Взять-заклеймить-удержать.

Я поднимаю прядь ее волос.

— Что я могу сказать? Фейри бывают очень ревнивыми и эгоистичными любовниками.

…Преуменьшение…

— Ты должен был сказать мне.

Когда именно? В Академии, когда она была слишком молода? Или когда мне, наконец, удалось вернуться к ней после семи лет разлуки? Потому что это бы отлично сняло то напряжение.

— А может, я горжусь своими крыльями, — говорю я. — И мне нравится, как ты и другие на них смотрите. Может, я испытываю то, что никогда прежде не переживал.

Я расправляю крылья, стараясь делать это медленно. Моя магия всепоглощающая, и если бы я сейчас отпустил ее, комнату затянул бы мрак, а в воздухе плескались бы все виды феромон, к которым сирена особенно восприимчива. А я хочу, чтобы Калли по собственной воле хотела быть со мной.

— Может, — продолжаю я, — не стал говорить, думая, что ты не ответишь взаимностью. Калли, я знаю, как нести смерть, как быть справедливым. Но не знаю, что делать с тобой. С нами. С этим.

Я так долго был безжалостным Торговцем и свирепым Королем Ночи, и я не знаю, как быть простым влюбленным. Боюсь, я все испорчу.

— С этим?

Она хочет, чтобы я разложил все по полочкам. У меня сердце бешено колотится. Я хочу раскрыть Калли каждый секрет, но ее реакция может меня уничтожить.

Я веду пальцем по ее ключице.

— Я был не полностью честен с тобой, — осторожно начинаю я. Не совсем шокирующее заявление. — Ты задала мне вопрос, — продолжаю я. — Почему сейчас? Меня не было семь лет, Калли. Так, почему я вернулся?

Она хмурится.

— Тебе понадобилась моя помощь, — отвечает она.

Она же может видеть сквозь это прикрытие.

— Ложь, которая стала правдой, — говорю я.

«Сложи кусочки вместе, Калли. Все они перед тобой».

Но она этого не делает, не может. Я целовал ее и ласкал между бедер, почти перевез ее в свой дом, но она не видит причину. Потому что даже спустя семь лет, чувствует себя одиночкой, недостойной любви.

Я нежно касаюсь ее щеки.

— Калли.

Неужели она не видит, что ставит меня на колени? Утром, вечером и ночью, она рядом, в каждом ударе моего сердца. Ее сладкий голос поет в венах, взывая ко мне из разных миров. Она вся моя, а я весь ее. Навеки. Я расправляю крылья, кончики которых едва не касаются стен гостиной. Боги, как хорошо, наконец, расправить их. Слишком долго сдерживался.

— Фейри не показывают крылья своим нареченным.

Я кладу руку ей на затылок, медленно лаская голову, продолжая удивляться, что я рядом с ней, что, наконец, могу к ней прикасаться. Не только она считает, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Они показывают их своим вторым половинкам.

Она замирает.

Семь лет боли, семь лет просыпаться с непроходимой болью. Может быть, сегодня я смогу, наконец, покончить с ней раз и навсегда.

— Ты лжёшь, — недоверчиво шепчет она.

Мне знакомо это чувство. Сложно поверить, потому что есть страх обмана, который может сломить. И так и будет. Калли никогда не будет прежней. Я испытал это на себе.

— Нет, ангелочек, не лгу.

Она изучает меня.

— Так, ты говоришь?..

— Что влюблён в тебя? С тех с самых пор, когда ты ещё была упрямым и невероятно храбрым подростком? Что ты моя вторая половинка, а я твоя? Боги спасите меня, да, именно это я и говорю.

Калли немного отходит с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, после чего кладет руку на сердце. Она должна почувствовать правильность. Как вода в реке бежит вниз по течению, как ночь следует за днем, а солнце встает на востоке и садится на западе — мы созданы быть вместе.

Она смотрит прямо на меня.

— Но ты ушел.

— Ушёл, — соглашаюсь я. — Но никогда не хотел держаться вдали от тебя.

— Тогда почему держался?

В ее глазах я вижу ту же затравленность, что и при первой встрече, только теперь виной тому не ее отчим, а я. Я провожу рукой по волосам, чувствуя себя худшей в мире второй половинкой.

— Ты была чертовски юной, — объясняю я. «Никогда не хотел делать тебе больно». — И над тобой издевались. А моё сердце выбрало тебя. Я почувствовал это в первую же ночь, но не хотел верить, пока чувство не выросло и его стало трудно игнорировать.

Как объяснить нашу связь? Которая противоречит логике наших миров и нашей магии. Как будто кто-то залил сущность Калли в бутылку, а я ее опорожнил. Она кипит у меня под кожей. Узнавание настолько первобытное, такое чистое, что не хватит слов описать его. Оно бросает вызов чувствам… бросает вызов даже магии.

— Я не мог держаться от тебя подальше и сопротивляться не мог, но не хотел давить, — продолжаю я. — Особенно сразу после того, как ты избавилась от человека, который брал и брал. Не хотел, заставлять тебя думать, что мужчины все такие. — Калли смотрит на меня и начинает плакать. Я чувствую, как мои секреты сами раскрываются, и ждал этого. Но вот не ожидал, что они так повлияют на Калли. Я утираю ей слезы. Давно надо было открыться. — Так что я позволил тебе играть в собственную игру, покупать одно одолжение за другим, до тех пор, пока больше не смог принимать их, — говорю я. — Нет, моя пара мне ничего не должна. — Когда долги начали казаться неправильными? Я не могу вспомнить дату, только ощущение, как стыд сжигает меня изнутри. — Но у моей магии — поясняю я, — собственный разум… как у твоей сирены, я не всегда могу её контролировать. Магия решила, чем больше ты мне должна, тем дольше я смогу гарантировать, что ты будешь в моей жизни. Конечно, эта стратегия резко оборвалась в тот момент, когда ты произнесла последнее желание. — Тогда все мои коварные планы рухнули. Моя сила саботировала меня. — Твоё последнее желание, — продолжаю я, — было не по силам для нас. Ты хотела меня, я влюбился в тебя и это неправильно. Я знал, что неправильно. Не тогда, когда тебе шестнадцать. Но я могу быть терпеливым. Ради моей маленькой сирены, ради второй половинки, я мог быть терпеливым. — Я уже столетия ждал ее. И если ей так нужно, я готов ждать еще столетия. Теоретически. Так я говорил себе каждый раз, когда подбирался слишком близко, и приходилось сбегать. Я держал дистанцию в ее интересах, и мне хватило сил выдержать эту сладкую агонию.

Все это гребаная ложь. Я не так силен. После бала, если мне удалось бы уйти до того, как Калли произнесла желание, я бы не появлялся неделю, может две. Сомневаюсь, что смог бы продержаться месяц. Моя магия, как оказалось, намного сильнее моей воли.

— Но то желание… — говорю я, вспоминая роковой вечер, — я стал узником его.

— Какое желание? — спрашивает она, выглядя потерянной.

«То, которое не давало приблизиться к тебе». Но она не знала.

— Твоё последнее желание, — произношу я. — В ночь танцев: «От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней нашей жизни, будь всегда моим, Десмонд Флинн».

Эти слова были выжжены у меня в голове. Калли, возможно, никогда не узнает, сколько одиноких ночей я бормотал их себе под нос. Или что рисовал в воображении выражение ее лица, когда она произносила их, в попытках понять, чего же от меня хотели. Все для того, чтобы удержать Калли рядом.

Она краснеет.

— Ты этого не исполнил.

Я немного склоняю голову.　

— Ты уверена?

Румянец исчезает, словно кто-то окатил Калли ледяной водой.

— Ты… ты исполнил?

— Да.

Я бы все отдал, чтобы не было этих семи лет. Как бы изменилась тогда наша жизнь. Я должен надеяться, что моя магия знала то, что не ведомо мне, что этот путь — самый верный.

Калли переводит взгляд на браслет.

— Но бусины так и не появились…

— Они бы не появились, так как ты уже расплачивалась. Мы оба. — Будь проклята моя магия за это.

Калли медленно поднимает взгляд к моим глазам.

— Что ты имеешь в виду?

— Для услуги, которую ты запросила, требуется крутая плата, — поясняю я. — Думаешь, моя магия позволила бы вот так легко купить себе пару? Такое одолжение требует хлебнуть немало страданий и долгих лет ожидания, а если быть точным — семь долгих лет. — Семь долгих лет, которые, к счастью, закончились. — Каждый день после твоего последнего желания, я отчаянно пытался приблизиться к тебе. — Абсолютная агония невозможности. — И каждый раз меня отталкивала собственная магия, которая повернулась против меня самого.

Калли начинает дрожать, и я вижу, как все горе исчезает из ее глаз, и в них появляется та невинная девушка, которой Калли была. Хотя, вероятно, «невинность» не то слово. Больше похоже на «надежду».

— Но однажды, — продолжаю я, — магия ослабла. Как и тысячу раз до этого, я попытался подойти к тебе, и магия меня не остановила. Наконец, после долгих семи лет, я смог вернуться к любимой, моей второй половинке. К милой сирене, которая полюбила мою тьму, мои сделки и мою компанию, в то время когда я был никем и ничем, просто Десмондом Флинном. Женщине, которая взяла судьбу в свои руки и произнесла тот древний обет, объявляя себя моей.

Она поняла. Все по-настоящему. Мы — реальность. Все те вечера, когда она провожала меня взглядом, были иллюзией. Потому что, правда в том, что я искал ее в разных мирах, искал веками. Я обнимал ее тысячу раз во снах и тысячу раз умирал, просыпаясь. Мое сердце, моя душа. Моя королева.

— Калли, я люблю тебя, — признаюсь я. — Полюбил с первой встречи. И буду любить до тех пор, пока не погаснет последняя звезда на небе. Буду любить тебя, пока тьма не сгинет.

— Ты любишь меня, — говорит она, пробуя слова на вкус.

— Я люблю тебя, Каллипсо Лиллис. — «Люблю, люблю, люблю тебя». Наконец-то между нами появилась эта прекрасная, жестокая правда. Я хочу окунуться в эту правду и никогда не возвращаться. Мое сладкое искупление.

Несколько секунд Калли просто смотрит на меня и просто дышит. А потом улыбается.

Боги! Кому нужно солнце, когда она так улыбается? Она может заставить грусть забыть о своем существовании.

— И ты… хочешь быть со мной?

Она так и не может поверить. Я притягиваю Калли к себе, глядя в эти огромные, полные надежды глаза.

— Калли, возможно это станет излишней откровенностью, но у меня такое чувство, что ты этого хочешь…

Ее улыбка становится шире.

— Да.

Поэтому я рассказываю ей обо всей правде, которая до болезненного очевидна. Потому что я сентиментальный ублюдок, а она моя пара.

— Я хочу просыпаться с тобой каждое утро, ангелочек, и я хочу жениться на тебе, затем завести с тобой много-много детишек. Если конечно ты согласишься.

Я так сильно хочу этого будущего, и безумно жажду, чтобы она тоже этого хотела.

«Прошу, Калли, пожелай этого. Пожалуйста, хоти меня».

Она молчит, и одна мучительная секунда сменяется другой.

— Я буду твоей, если ты будешь моим, — наконец, говорит она.

Я чувствую, что от улыбки у меня может треснуть лицо, а крылья распахиваются на всю ширину.

«Взять. Заклеймить. Удержать».

Ничто в мире не может быть лучше этого. Вот что значит быть любимым. Как Вселенная, формирующаяся из хаоса. Чувство легче воздуха и головокружительнее магии. Это все.

— Я всегда буду твоим, ангелочек. — Даже если ей не нужна моя хитрая задница. Я всегда был ее. Я кладу ладони ей на щеки. В моем мире существует древняя клятва, которую шептали друг другу возлюбленные с начала времен. Семь лет эти слова снедали меня, и я, наконец, произношу их, смотря Калли в глаза. — Горы могут вырасти и разрушиться, и солнце может увядать, и море затопит землю и поглотит небо. Но ты всегда будешь моей. И звёзды могут падать с небес, и ночь укроет землю, но пока тьма не умрёт, я всегда буду твоим.

 

Глава 24

Король Когтей и Лап

Меньше года назад

Когда я просыпаюсь следующим утром, Калли исчезает — вот только сирены не исчезают. Они очаровательны и соблазнительны, но никогда не исчезают, особенно те, кто магически обязан жить под моей крышей. После вчерашней ночи, могла ли она сбежать, как я бежал от нее? От этой мысли кошки на душе скребут.

«Она любит тебя, придурок, и не стала бы убегать».

Я прохожу по дому в Каталине, но Калли нигде нет. Я проверяю входную дверь. Та заперта изнутри. У нее есть ключ, но в данный момент он лежит на столике у входа.

Задняя дверь?

Открыта. По телу прошла волна облегчения. Конечно, Калли пришла сюда, чтобы побыть ближе к воде.

Но когда выхожу на улицу, Калли нигде не видно. Меня охватывает беспокойство. Я иду к столику, на котором стоит полная кружка кофе. Я ее поднимаю. Холодная.

Очередной пункт, вопящий, что что-то не так

Если бы Калли могла, заправилась бы утром кофеином и ни за что не оставила кофе не выпитым. Мое беспокойство усугубляется, сжимая в тиски сердце.

Я подпитываю магией тени, которые кроются здесь и должны знать, что случилось. Несколько секунд спустя тени возвращаются и… молчат, хотя очень любят поболтать. Они молчали лишь тогда…

Боги всемогущие.

Нет. Невозможно. Она смертная, и у Похитителя Душ специфический вкус. Он не пришел бы сюда и не забрал Калли. Но если… если забрал, то виноват я, ибо поручил ей это дело, не предполагая, что она привлечет внимание монстра, на которого я охотился.

«Стоило догадаться, Десмонд. Монстры всегда замечают то, что тебе дорого».

Через секунду я исчезаю в тени.

«Нужно ее отыскать». Я вновь и вновь повторяю эти слова.

Весь день и всю ночь я рыскаю по мирам, ища Калли. Земля, Потусторонний мир, она может быть где угодно. Задача была бы проще, установи мы нашу связь до конца, но поскольку мы не можем, ведь Калли — человек, а я — фейри, это невозможно. И я не могу отыскать Калли по связи. И приходится по старинке собирать долги за информацию. Я взываю к теням как моего, так и ее мира, ища хоть какую-то крупицу. Но тьма молчит, и мне хочется крушить все подряд. Хотя тени ничего не говорят, я, сосредоточившись, замечаю, что они дрожат от страха. И эту нервирующую реакцию я получал каждый раз, когда пытался что-то узнать о Похитителе Душ.

Я миллион раз задумывался, что может напугать ночь. Теперь же получил ответ, но так поглощен паникой, что не зацикливаюсь на нем.

Калли у Похитителя Душ. Тьма, вероятно, сказала бы так же.

В голове всплывают образы женщин-воинов, запертых в стеклянных гробах. До сих пор я чувствовал искру печали за них — печали и ужаса — потому что они не мои близкие, семья или друзья. Сейчас же обдумываю самые страшные теории, почему они спят… и откуда у них дети.

Ярость давит страх. Прежде чем такое произойдет с Калли, я переверну Потусторонний мир вверх тормашками.

Меньше года назад

Проходят несколько дней, но долги и шепот теней ни к чему не приводят. Я несусь по дворцу, пробираясь в подземелье, где чувствую себя как дома. Там сажусь на табурет и, сложив пальцы домиком, постукиваю ими по губам.

«Забудь о том, что ты знаешь о Похитителе Душ, Десмонд, что необычного произошло с Калли?»

Монстры любят оставлять визитки. Я должен понять.

Разорванный матрас, сон, который, очевидно, был не просто сном. А потом видения, которые показывали ей дети… видения клеток и существа с рогами. Лишь это у меня в наличии. И этого должно хватить.

Я начну с рогатого существа. В Потустороннем мире много рогатых существ, но лишь у одного есть отличия — Карнон Калифус, Повелитель зверей, Король Дикое Сердце, Король Фауны… и в последнее время, Безумный король. У него хватит сил и безумия, чтобы подойти к описанию.

Черт, я серьезно предполагаю, что за исчезновениями стоит Король Фауны?

Помешанные на луне способны на многое. Вопрос, способен ли Карнон на то, что творит Похититель Душ? Наверняка, будь Карнон виновен, кто-то из его подданных заметил бы что-то ужасное и сказал.

Нельзя игнорировать вероятность. Это лучшая зацепка, которая у меня есть. Ради безопасности Калли, придется ждать худшее от Карнона. Но если ошибаюсь… я не просто не приближусь к нахождению Калли, но и начну войну. Такое случается, когда нападаешь на королей.

«Если хочешь, воюй, но найди Калли!»

Быстро, как ночь, я покидаю подземелья Сомнии и направляюсь в Царство Фауны. Будучи Королем конкурирующего королевства, я обязан объявить о своем присутствии на территории собрата-правителя, но не удосуживаюсь. Если я прав, и Карнон стоит за всем этим, солдаты заодно с ним. Никто не в состоянии самостоятельно скрыть такую тайну.

Сплетясь воедино с ночным небом, я — бестелесным созданием, разумной тьмой — несусь над Царством Фауны. Тени здесь всегда молчат. И я впервые ощущаю старую магию. Могущественную магию. О такой силе не писали в книгах. Возможно, дело не в том, что тени не хотят делиться секретами, а в том, что не могут. Если Карнон владеет такой магией, то я его сильно недооценил.

Прежде чем направиться в Капитолий Фауны, обыскиваю все, что могу на наличие следов Калли, но ничего нет. Я так и думал.

Есть вероятность, что ее тут нет, но, быть может, она заперта в защищенной чарами части дворца, куда я войти не могу. Во всех королевствах есть карманы пространства, заколдованные против меня и других правителей и защищающие тайны королей и королев.

Я растворяюсь в темноте за пределами замка Карнона и задерживаюсь там. Все почти болезненно нормально. Стражи обходят периметр, знать Фауны приходит и уходит. Пару представителей я провожаю до домов, ожидая, что кто-то совершит ошибку, но ничего не происходит.

«Ты ошибся, Десмонд. Ее здесь нет».

Калли, поверженная насилию, о котором я не могу думать, может находиться в другом королевстве… даже в другом мире.

Я уже решаю улететь прочь, когда — настолько слабый, что я едва его не пропускаю — порыв странной магии проносится сквозь тьму. Он принуждает меня стать осязаемым. Уже физическое тело я опускаю на ветвь дерева, стоящего с подветренной стороны дворца. Я вновь ощутил этот порыв, на этот раз, сконцентрированный на сердце, потрясенно вдыхаю и прижимаю руку к груди.

Боги, я чувствую ее. Чувствую свою пару!

Сущность Калли — это песня, которую, как я думаю, сирены поют путникам. Только сейчас песня резонирует во мне, зовя к сирене.

Секунду спустя я понимаю, что не должен чувствовать Калли, потому что наши магии несовместимы. Но слабая нить между нами гудит, передавая боль и огромное страдание.

Мир вокруг темнеет.

Я с прищуром смотрю на замок, где теперь смутно чувствую Калли. Через мгновение я расправляю крылья и взмываю в небо, следуя по слабой связи. Тьма движется со мной, бросаясь по краям территории дворца и гася огни. Я двигаюсь к невидимому барьеру, который закрывает вход во дворец фауны. Хотя я не вижу его, чувствую, как чары идеальным куполом накрывают королевскую территорию.

Должен добраться до Калли.

Я бью кулаками по барьеру, не дающему войти внутрь. Бум! Бум! Бум! Эхо моих ударов пульсирует в ночи. Солдаты фауны уже скоро отреагируют на это. Сопоставив сгущающуюся тьму и эхо ударов, они поймут, что кто-то пытается прорваться в их замок. Но я скрыт самой тьмой и меня не увидят. Я продолжаю бить барьер, вкладывая в удары нарастающую силу. И с каждым ударом чувствую, как чары поддаются. Бум! Бум! Бум!

Я должен добраться до нее.

Бум! Бум!

Первобытная необходимость сводит с ума.

Я все отчетливее слышу зов Калли, и каждая его нота пропитана усиливающимся страхом. Я вкладываю в удары всю имеющуюся силу, едва сознавая, что сбил костяшки пальцев и кровь течет по барьеру на землю.

Наконец, стражи оказываются там, где я пытаюсь пройти. Они бегут ко мне, размахивая оружием, с обратной стороны барьера. Дерьмовая новость в том, что ничто не может пройти через чары с моей стороны, а вот с их — с легкостью. Солдаты натягивают тетиву и запускают одну, две, три, четыре стрелы в меня. Стрел все больше, и скоро в ночи становится слышен лишь их свист. Я скрежещу, когда одна стрела попадает в плечо, а другая в бок. Еще больше солдат целятся в меня.

Я не останавливаюсь, потому что чувствую, как купол слабеет. Я вновь и вновь бью его. Наконец, с треском волшебная рябь проходит по барьеру, и он распадается.

Я внутри! И чуть не заревел от дикого триумфа.

Я рассеиваюсь в темноте, когда шквал стрел летит в меня. Те, что были в моем теле, свободно падают на землю. В облике тени сложно сосредоточиться на связи с Калли, сейчас наша магия несовместима больше, чем прежде. Но я близко, и легко чувствую ее сущность. У дверей тронного зала я материализуюсь. Очередной барьер. Ублюдок знал, что я приду за своей парой.

Изнутри доносятся крики Калли, которые рвут меня изнутри на части. Никогда не переносил такой агонии! Это дело рук Карнона.

Тьма сгущается, стирая любой намек на свет.

Я становлюсь спокойным. Этот навык отточен веками практики. Уходит все — моя любовь, ненависть, сны, страх, оставляя меня невозмутимым.

Собрав всю магию, я швыряю ее в двойные двери.

Бум!

Они дрожат, но выдерживают.

Еще раз.

Бум!

Я слышу скрежет металла и скрип дерева, когда двери прогибаются.

Еще.

Бум!

Воздух идет рябью.

Еще.

Бум!

С пронзительным скрипом заклинание разлетается, двери распахиваются, деревянная рама ломается, металлические крепления со скрежетом отрываются от стены и с громким звуком, похожим на гром, падают на пол. Внутри тронного зала — сцена из кошмара: пожухлые лозы тянутся по стенам и потолку, обвивая трон из костей. Пол устлан засохшими листьями. Посреди всего этого упадка с безумным и остервенелым взглядом стоит Карнон, а у его ног…

Я не сразу воспринимаю вид скрюченного тела. Это вялое, кровавое существо не может быть человеком. А затем слышу нашу связь и чувствую аромат.

Моя пара.

Моя Калли.

Мне приходится командовать ногам, держать меня, но остановить мучительный рев не в состоянии.

Нет.

Моя тьма закрывает Калли в защитном коконе.

— Вот ты, наконец, и добрался до своей пары, — говорит Карнон. — Много времени же у тебя это заняло.

Через мгновение я опускаюсь на колени рядом с Калли. Ее сердцебиение слабое, нитевидное. Я задыхаюсь. Что бы Калли не пришлось вынести тут, она едва это пережила. Я протягиваю к ней дрожащую руку. Так много крови, что страшно прикасаться к Калли. Но затем я замечаю перья, сотни окровавленных, цвета ночи перьев на паре крыльев, растущих из спины моей пары. Я касаюсь их, чтобы понять, настоящие ли они. Мокрые перья слабо содрогаются от прикосновений.

Тени замка окружают меня. Я кормлю их магией.

…Мы все видели…

…Ужасное, ужасное зрелище…

…Крылья выросли у нее из спины…

…Король Фауны виноват…

В этот момент во мне начинает проспаться ярость.

— Прости меня, ангелочек, — шепчу я надломленным голосом. — Он заплатит.

— Скажи, теперь тебе нравится твоя возлюбленная? — спрашивает Король Фауны. — Она стала лучше, нет?

Я медленно убираю руки от Калли и поднимаю взгляд на безумного, рогатого короля. А затем встаю.

— Ты ведь в курсе, что нарушаешь самый священный закон гостеприимства и собираешься, напасть на короля в его собственном замке, — насмешливо заявляет Карнон, отступая. Я иду на него с темнотой по пятам. Долгие годы я жил воспоминаниями о матери, которую сломил и убил другой король, а я не смог это остановить. — Никогда бы не подумал, что придёшь за рабом, — продолжает Карнон. — Но слабость притягивает слабость…

Я не смог спасти мать, как не смог предотвратить ужас пары… Но я отлично мщу. Моя магия растет и растет…

«Разорвать, убить», — вопят инстинкты.

— Хотя я наслаждался её стонами…

«Разорвать. Уничтожить».

Карнон разочаровано рычит, а затем нетерпеливо бросает в меня магию. Его призрачные когти разорвали одежду и порезали плоть.

— Нет, — слабо стонет Калли.

Теплая кровь капает из ран, а я ничего не чувствую.

«Разорви. Убей».

Сила вибрирует в венах. Перед глазами встает образ безжизненной матери, а затем я вижу ослабленную, окровавленную Калли. В груди змеей скручивается ярость, затем через каждую пору моего тела проникает в воздух, превращая свет во тьму и наводняя тени. В глазах Карнона я замечаю вспышку страха, когда он продолжает отступать.

Да, меня даже монстры боятся. Каждая моя жертва в итоге приходит к страху. Не потому что я безразличный или наслаждаюсь кровопусканием, а потому что понимают единственную истину, стоящую за моим существованием… Меня создали убивать.

Комната темнеет, пока не остается лишь мрак и пустота, из которой появились мои предки.

— Думаешь, я не вижу в темноте? — спрашивает Король Фауны.

Я улыбаюсь, и пустота улыбается со мной.

— Я и есть тьма.

Сила вырывается на свободу, пробегая по залу и уничтожая все на своем пути. Она испаряет Короля Фауны и стены дворца, взрывает мебель, разбивает окна, срывает крыши… по всей территории дворца. Любой фей фауны, пойманный в паутину тьмы, лопается как перезрелый фрукт, а тьма их поедает. Магия натыкается на другую защиту, и стирает заклинание, позволяя теням ворваться внутрь. Тогда я и нахожу тюрьму под дворцом, и сотни, заключенных в ней, женщин. Тьма делает свое дело — разрывает одного тюремного охранника за другим.

За считанные секунды все заканчивается.

Я склоняю голову, когда сила возвращается ко мне. Выжили только Калли и пленницы, все остальные же превратились в магию и пыль. Я поднимаю голову и нахожу взглядом окровавленную пару.

— Короля Фауны больше нет.

 

Глава 25

Будущее сейчас

Наши дни

Час поздний, но здесь, в Царстве Ночи, это не имеет значения. Небо такое же темное, как и всегда, и звезды мерцают так же ярко. Я лежу в своих королевских покоях, рядом моя возлюбленная.

Я пристально смотрю на Калли, ее темные волосы разметены по подушке, глаза закрыты, а губы приоткрыты во сне. Она тихо вздыхает. Почти невыносимо, что кто-то другой так важен для тебя. Я думаю, разбудить Калли, скользнуть в ее тело и почувствовать, как она меня сжимает. Я прослеживаю пальцем раковину ее уха. Никогда еще я не был так благодарен за то, что моя наречённая в безопасности в моей постели.

…Неправда…

…Ты всегда благодаришь чертову ночь, когда она у тебя в постели…

Я кривлю губы, но потом усмешка превращается в страшный оскал.

Почти потерял ее.

Даже сейчас я могу отчетливо вспомнить ее взгляд в Священном дубовом лесу Королевы Флоры, ее сущность ускользала все дальше и дальше от меня, пока из ножевого ранения, нанесенного Похитителем Душ, хлестала кровь. Нескольких ужасных секунд я боролся с вероятностью, что моя пара умрет. Если бы я не напоил ее сиреневым вином…

Даже сейчас я слабо содрогаюсь. Невыносимо. А если подумать, сколько веков мне осталось жить. Невозможно представить, как можно провести их в одиночестве.

Я касаюсь ее нижней губы, заставляя Калли ворчать во сне.

Теперь мне не придется жить одному. Я забрал ее, заклеймил и теперь могу оставить себе. Она вкусила сиреневое вино, эликсир дал ей вечную жизнь и совместил две несовместимые магии. Нить, связывающая нас, тянет мои чувства даже сейчас, и сквозь нее я слышу темные, манящие ноты силы Калли и зов сирены.

Заслышав шум на балконе, я вскакиваю, надеваю рубашку со штанами и направляюсь к дверям, расправляя на ходу крылья, которые не так давно сломал мой отец — нежить. Они исцелились, но память — нет.

Я выхожу на балкон, который совершенно безлюден, как и должно быть, и прислоняюсь к перилам.

Галлеагар Никс, Король Теней, все еще там. Каким дураком я был тогда, раз не задумался, почему тело не подвластно ни одному элементу. Я был так переполнен ненавистью к нему, что позволил затуманить разум. И теперь только начинаю расплачиваться.

Я стою снаружи несколько минут, осматривая бледные здания окружающие замок. Неестественное молчание обрушивается на Сомнию. У меня волосы на затылке становятся дыбом.

…Он… Здесь…

Я оборачиваюсь, тени вздымаются, когда я возвращаюсь внутрь.

«Кто?»

…….

Я шагаю в спальню, и вижу его. Над Калли нависает тень и тянется рукой погладить ее волосы.

«Убить». — Возникает в голове инстинктивная мысль.

Моя тьма высвобождается, проносится по комнате, оборачиваясь тенью. Я ожидаю, что магия поглотит существо, как и все магическое, но нет. Тени… не могут.

Тень хмыкает тонко и пусто, звук доносится, словно, из ниоткуда, а затем исчезает.

Лишь мгновение у меня есть на осознание произошедшего, а затем тихая ночь перестает быть тихой. Тишину разрывают тысячи криков, исходящих из недр замка и сотрясающих землю. Прежде чем тени успевают подтвердить, я уже знаю, что слышу.

Спящие женщины проснулись.

КОНЕЦ КНИГИ!

Данная электронная книга предназначена только для личного пользования. Любое копирование, выкладка на других ресурсах или передача книги третьим лицам — запрещены. Пожалуйста, после прочтения удалите книгу с вашего носителя.