Пятигорск, за 10 лет до событий

Он проснулся в холодном поту. Нет, ему все приснилось: и страшный вопль бабы Таси и ее безудержный плач на плече соседки, и сводящее с ума завывание на одной ноте: их не-е-т, их больше не-е-т, взорва-а-ли-и-сь… А позже, гораздо позже и чей-то горячечный шепот, опаливший ухо:

– Никогда не летай самолетами, никогда…

То был сон – убаюкивала ночь за окном, заливая его комнату волшебным лунным светом. – Всего лишь сон-ужастик. И мамочка, и папуля, как всегда вернутся с гастролей. Они не пропустят его день рождения. Уже завтра ему исполняется десять. Папа обещал подарить настоящую скрипку. А свою – детскую – он отдаст обратно классному – пусть на ней малыши пиликают.

Напуганное сердце услышало сдерживаемый всхлип за стенкой. Он прислушался – баба Тася. Плачет… Явь вновь окунула его во мглу вчерашнего. Он вдруг вспомнил. Все. И даже – взгляд соседки, который обжег его сочувствием. Теперь он – один. На всем белом свете. И еще – баба Тася. Теперь она заберет его в свой Семигорск. Навсегда.

Волна неудержимого протеста захлестнула. Он откинул одеяло и стал одеваться. Машинально. Мысли еще барахтались в полудреме, а руки уже зашнуровывали высокие ботинки. Сама вжикнула молния ветровки, утопив в воротнике подбородок. Легко повернулся ключ, без скрипа открылась дверь. Ноги сами сбежали с крыльца.

В черных лужах плескался свет фонарей. Но теперь разве лужи помеха? В отчаянии он разбивал их на брызги, мчась, куда глядели глаза: вдоль родной Теплосерной, к Цветнику, мимо театра – куда-то вверх.

Глухая ночь приняла его в объятия, когда он оказался на восточном склоне Машука. Тут он смог отдышаться. Внизу огоньками подмигивала старая часть Пятигорска – место, где он родился, где рос, где оставил уснувшую в слезах бабулю. Впереди угрожающее чернели верные стражи горы – заросли терна и боярышника. Его неумолимо тянуло вверх. Куда – он не ведал и сам.

Где-то здесь должна быть тропа. Крепко зажмурившись, он посчитал до десяти. Так учил отец. Когда он открыл глаза, мгла, действительно, отступила. На подмогу пришла и луна, спешно скидывая траурную завесу. А вот и каменистая тропа.

Почти каждое утро он гулял здесь с родителями. Папа любил повторять:

– Ты, сынок, родился в самом лучшем городе мира, живешь на самой первой улице Пятигорска и учишься, – здесь его голос переполнял ребячий восторг – в первой школе, – там, где училась и твоя бабуля, и даже – Сергей Михалков… Представьте, двести лет назад эта гора была плешивой (тут они вместе закатывались от хохота), не было еще этого чудесного леса. Но люди, узнав о целебных горячих источниках, высадили здесь ели, сосны, дубы, орешник. А первые поселения пришлись как раз на нашу Теплосерную.

– Не морочь ребенку голову, – часто одергивала отца мама. – Мир большой и в нем есть много прекрасных городов: Лондон, Париж, Рио де Жанейро… – В ее голосе пела надежда.

Но папа продолжал как ни в чем ни бывало:

– Когда и Лондон, и Париж, и тем более Рио де Жанейро сидели по ночам в кромешной темноте, улицы и дома Пятигорска утопали в электрическом свете.

– Помним-помним – перебивала его мама. – Пятигорск – колыбель первой в России и в мире энергосистемы. Там, еще на станции «Белый Уголь», поднимал работу твой дед, а ныне наша баба Тася – в электросетях трудится, – добавляла мать, глядя на сына, как на несмышленыша…

Уже год как баба Тася на пенсии. У нее в Семигорске целый сад – и черешня, и вишня, и яблони. А во дворе гуляет белая козочка…

Обрывки воспоминаний скомкал вдруг мрак. Он вздернул голову – луна вновь оделась в траур. Но вместо трепетной вуали ее накрывала тяжелая тень. О пощаде молил лишь серповидный огрызок. Напрасно. Тень неумолимо заглатывала ночное светило.

Затмение! – мелькнуло озарение. – Настоящее лунное затмение…

Согласно заухал филин; поддакивая застрекотали разбуженные сойки, недовольно зашелестели могучие ели. Меж тем тропу окончательно поглотила темень. За считанные секунды непроглядный мрак сковал все пространство. Не помог и совет отца: крепко зажмурившись, он считал и до 15, и даже до 20, но смог лишь едва различить шевеление своих пальцев. Откуда-то изнутри накатил дикий страх и намертво застрял в горле. А вокруг уже вовсю клокотала и улюлюкала ликующая симфония ужаса: взбесившейся валторной завыли вдруг бродячие псы, простуженным контрабасом заскрипел кустарник, взволнованной арфой завздыхал вдруг руладами ветер.

Он упал на четвереньки и спешно пополз в гору, бодая стволы деревьев. Ветер усилился и приглушенным пиццикато пробежался по верхушкам леса, отбраковывая сухие ветки. Его оголенные нервы рвал страх, озверевшие лесные шорохи вытряхивали всю душу и отчаянно барабанило в ребра испуганное сердце. Еще один «бумс» головой о корягу оказался последним: звездопад обрушился на него и сознание вмиг померкло.