У некоего Тюрпена, прокурора в Шатле, была дочь — одна из самых красивых девушек в Париже. Она была белокура, белолица и чудесно сложена; шел ей, должно быть, шестнадцатый год. Молодой стряпчий, по имени Патрю (это тот самый, что нынче стал членом Академии и пишет отличные сочинения в прозе), увидел ее на процессии по случаю Великого Юбилея (1625). Ее красота поразила Патрю, да и не только его одного; все, кто участвовал в процессии, останавливались, чтобы поглядеть на нее. Ежели девица была хороша, то и молодой человек был очень красив, и казалось, что это самая прекрасная пара, какую только можно найти. Хотя она представлялась ему восхитительной и он не на шутку пленился ею, ему не хотелось ходить к ней в дом, ибо, при всей своей молодости, он отлично понимал, что ему неразумно увлекаться девушками. В церкви Кармелиток — они оба жили в этом квартале — Патрю встретил ее на мессе и был ею ослеплен, сказав себе, что в жизни не видел подобной красоты. Она кивнула ему самым благосклонным образом. Он довольствовался тем, что иногда проходил мимо ее дома, в дверях которого она часто стояла; и коли он смотрел на нее влюбленно, она, со своей стороны, награждала его отнюдь не равнодушным взглядом. Он страстно желая, чтобы она вышла замуж, и один из стряпчих Парламента, по имени л'Эвек, вскорости женился на ней, Это был низенький, нескладный и довольно смешной человек, И вот наш влюбленный в восторге: он начинает ходить в Шатле — муж избрал этот путь из-за тестя — под тем предлогом, что молодому человеку следует начинать именно с этого. Патрю держится от л'Эвека подальше и долгое время старается с ним не общаться. Вскоре он снискал себе хорошую репутацию. Однажды утром собралось несколько стряпчих, среди которых был и л'Эвек, и кто-то предложил устроить пирушку, дабы посмотреть, на что способен этот малый, недавно приехавший из Италии: Патрю только что оттуда возвратился. Л'Эвек заявил, что хочет собрать всех в тот же день и у себя дома. Все к нему пришли и пировали до одиннадцати часов вечера; жена его все время сидела с гостями и ни разу не отлучалась.

Получив доступ в дом красавицы, наш влюбленный пришел в восхищение, однако он не осмеливался заходить туда без какого-либо видимого повода, поскольку эту женщину окружало множество глупцов, по большей части начинающих стряпчих, которые стали болтать разный вздор, как только увидели, что Патрю вхож туда: он внушал им зависть. Меж тем ему передавали, что она отзывается о нем с большой похвалою. Наконец он встретился с нею с глазу на глаз под сводами обители Матюренов и был вынужден сказать ей, что он до сей поры не отважился навещать ее наедине; она перебила его, сказав, что он может приходить к ней, когда ему вздумается. Он стал наведываться к ней, притом частенько; но молодые стряпчие вскоре забили тревогу; муж заявил, что посещения эти ему не нравятся; красавица предупредила Патрю, ибо за короткое время он достиг немалых успехов. Патрю, дабы ответить контрударом, начинает усиленно ухаживать за матерью молодой женщины, которая живет тут же по соседству. Эта матушка, столь же беспечная, как и все другие, так привязалась к нашему юноше, что имя его не сходило у нее с уст. Тем временем завистники подняли такой шум, что отец г-жи л'Эвек всполошился и дал понять своей жене, что она просто дура. Наш любовник узнает и об этой неудаче. Он старается теперь завязать более тесное знакомство с мужем, чего прежде всеми силами избегал, потому что тот был весьма наглым человечком. Л'Эвек строил из себя знатока изящной словесности и отлично знал лестные отзывы о нашем стряпчем; он вскоре попадается на удочку до такой степени, что становится помехой, и уже жить не может без Патрю. Тот, дабы в какой-то мере избавиться от него и получить большую свободу для своей любовной интрижки, упросил д'Абланкура, своего лучшего друга, сжалиться над ним и хоть изредка отвлекать этого назойливого муженька. Они заключили меж собою уговор.

Три раза в неделю они вместе обедали то у д'Абланкура, то в каком-нибудь трактире. В ту пору аббат ле-Норман, тот самый плут, что одно время давал уроки катехизиса за Новым Мостом, а затем служил шпионом у кардинала Мазарини, будучи родственником красавицы, стал ее домогаться и, используя свою духовную власть, хотел овладеть ею силой; она же над ним посмеялась. Разозлившись из-за этого на Патрю, ле-Норман ввел в дом молодого аббата, которого звали аббатом де ла-Терьер, и тот немедленно влюбился в молодую женщину, однако же преуспел не более, чем ле-Норман. Тогда оба они, желая узнать, каково истинное положение дел, решают подкупить одного из священников, которые по определенным дням на святой неделе у подножья органа церкви «Трехсот слепых» дают отпущение тех грехов, разрешать кои может только епископ. Наш любовник привык там исповедоваться. Подкупленный священник оказался в этом месте один. Стряпчий кается ему, что спал с замужней женщиной. Выслушав его, священник говорит довольно громко: «Я ухожу, здесь мне больше делать нечего; все, что мне требовалось, я узнал». Патрю услышал эти слова. Через некоторое время к нему является какой-то бретер; Патрю видел его несколько раз в церкви Кармелиток. «Сударь, — говорит ему бретер, — ко мне обратился некий аббат, он просил плеснуть в вас азотной кислотой и попортить ваше лицо; но я и не подумал это сделать. Как видите, я вас предостерегаю, притворитесь, будто вы ничего не знаете, пусть думает, что мы попались; у него еще остались кое-какие деньжата от той бенефиции, которую он продал аббату ле-Норману». Этот аббат впоследствии стал Минимом и просил принести Патрю свои извинения.

Аббат ле-Норман был сыном докладчика в Государственном совете и внуком комиссара из Шатле. Л'Эвек необычайно гордился, что сын докладчика в Государственном совете в родстве с его женой. В конце концов он убедился, что тот всего-навсего наглец. Буаробер называет аббата ле-Нормана «доном Злодеем».

Довольно долгое время наши любовники не знали помех, но вот однажды, когда они были вдвоем в спальне красавицы, входит муж и направляется в чулан, словно не замечая их. Любовник говорит своей милой: «Нам его вконец испортили, я давно уже предвижу, что мне придется поссориться с ним для того, чтобы заставить его вернуть мне свое расположение, вот тогда он, конечно, снова станет искать моего общества. Я ухожу: скажи ему, что я ушел весьма недовольный и не хочу больше сюда возвращаться; он непременно скажет, что этого-то и добивается, но пусть тебя это не пугает». Все происходит, как сказал Патрю: л'Эвек как-то выпил с молодыми людьми, которые заморочили ему голову. Через несколько дней Патрю встречает л'Эвека и недвусмысленно поворачивается к нему спиной. Л'Эвек был этим несколько удивлен, сразу же присмирел и в тот же день сказал жене: «Видно, г-н Патрю в самом деле не на шутку на меня рассердился; сегодня в церкви он повернулся ко мне спиной». — «А что я тебе говорила, — ответила жена, — он давеча ушел весьма недовольный». Возмущение, которое выказал Патрю, оказало желаемое воздействие: л'Эвек стал снова бегать за ним. Они уже готовы были помириться, как вдруг л'Эвек скоропостижно умирает, но перед этим он вернул Патрю свое прежнее расположение настолько, что, умирая, наказал жене, чтобы она во всем полагалась на Патрю, и выразил лишь сожаление, что не успел возобновить с ним прежней дружбы. Он также заявил, что должен Патрю кое-какие деньги, на которые у того нет расписки, и хотя точно не знает, как велика эта сумма, но полагаться в этом случае надобно на слова самого Патрю.

Через несколько дней вдова послала спросить у любовника, велика ли сумма долга. Он ответил ей, что она, как видно, шутит, ибо покойный муж ему ничего не должен. Она ему написала, что молва о долге дошла до ушей ее отца, что ему непременно надобно назвать сумму и она просит его прислать ей акт об описи ее имущества на весь долг. Патрю ответил, что не собирается этого делать и что, поскольку уж ей так необходимо уплатить эти деньги, сумма, мол, такая-то; пусть же она поступает, как найдет нужным, но что он никак не осмеливается послать ей акт об описи, хотя ему известно, что без этого она не сможет уплатить ему точную сумму. Узнав обо всем, отец послал ему деньги, составив опись по собственному разумению.

Смерть л'Эвека разрушила их любовную связь: Патрю находил, что связь со вдовою столь же ненадежна, как и связь с девицею. Она же настойчиво просила его о встречах; одно время он ссылался на приличия, якобы не позволявшие ему столь быстро вернуться ко вдове человека, с которым, как все знали, он находился в ссоре. Потом он стал с ней более откровенным и сказал, что не может видеться с нею, не навлекая на нее осуждения: ежели он на ней женится, то поставит ее в неловкое положение, а ежели не женится, погубит ее, не дав ей возможности выйти замуж вторично. Тут вдова пришла в отчаяние. Она решила, что, ежели на глазах у Патрю за ней начнут ухаживать другие, он вернется к ней, и стала ходить в церковь в сопровождении целого сонма поклонников. Патрю признался мне, что это его коробило и что никогда в жизни ему не было так плохо, как в ту пору, когда он видел, что одна из самых красивых женщин на свете, в которую он был влюблен по уши, страстно его желает, а он не может насладиться столь великим счастьем. Он заболел горячкой; разум его, однако, поборол болезнь, и он так ни разу и не пришел к г-же л'Эвек.

Красавица, окружившая себя столькими поклонниками, постепенно привыкла к своей роли кокетки, и почем знать, не пришли ли на смену Патрю некто Шанденье, впоследствии капитан Лейб-гвардии, покойный президент де Мэм и президент Танбонно, проведя с нею несколько ночей; пока Патрю с нею виделся, эти кавалеры, да и многие другие, ограничивались болтовней, и она ему рассказывала обо всем, что они ей говорили и что предлагали.