Гудермес

2 июля 200… года, 14.33

«Разыскиваются правоохранительными органами за…»

И дальше длинный список всяких ужасов, на какие только способен род человеческий.

— А это вообще хоть как-то помогает?

У Пастухова был усталый голос. Уже часа три подряд он ломал себе голову, как выйти на нужного им типа. Фоном для невеселых раздумий служило созерцание бандитских рож. Ксерокопии фотографий были неясными, с серыми разводами, что делало рожи совсем уж мрачными.

Счастливая случайность — лицо в толпе. Повезло, это уж точно. Потом — это же самое лицо в списках. Это лучше, чем ничего. Они подняли все, что можно. Итак…

Фамилия: Адгериев.

Имя: Асланбек.

Отчество: Мансурович.

Дата рождения: 1983.

Место рождения: Гудермес.

Особые приметы: родинка под левым глазом.

Дальше следовала отдельная графа, посвященная родственникам. Семья скотоводов, ничего особенного. Судя по датам, мать умерла во время первой чеченской, будем считать, что своей смертью. Две сестры затерялись где-то среди потоков беженцев, хлынувших в соседнюю Ингушетию, но это и не важно. В живых остался отец…

Это зацепка. Но как найти отца, а уж тем более самого Асланбека с этой чертовой родинкой?! Да мало ли что у кого на лице! Не примета, а ерунда какая-то. Нет смысла в розыск объявлять.

Люди! Граждане ведь в последнюю очередь будут реагировать на тусклый фоторобот на замызганной стенке районного отделения милиции. Так что даже рыпаться не стоит. К тому же опасно: вдруг какой ушлый телевизионщик пронюхает, что да как, и тогда начнется то, чего они больше всего опасаются. Страх. Его нужно избежать любой ценой.

Так. Асланбек. Отец жив. Уже хорошо — на Кавказе семейные узы крепкие. Нужно двигаться дальше.

На стол перед Пастуховым легло еще одно досье. Теперь Мансур Адгериев — отец Асланбека. Работа проделана — лучше не бывает, а главное, что быстро. Из всех дат рождений и смертей, встреч, беспорядочных перемещений и потерь вырисовывалась пока еще смутная, но уже картинка.

Была у людей своя, пусть неприхотливая, если не сказать примитивная, жизнь в горах. Три брата. Место рождения — Гудермес — указано не совсем точно, просто название маленького селения неизвестно, поэтому ничтоже сумняшеся указали областной центр. Потом все кончилось. А законы там простые, первобытные — уж Пастухову-то это отлично известно. Око за око, зуб за зуб. Ну и конечно, нужно прибавить молодой запал.

Младший, Ахмет, стал ваххабитом. Средний — Салман, — как следует из досье, был человеком относительно мирным, насколько это вообще возможно в кровавой мясорубке. Практически мыслящий Пастухов в очередной раз согласился с тезисом «бытие определяет сознание». Никакие мирные наклонности не спасут, когда вокруг такое творится. Хочешь жить — убивай, не всегда в буквальном смысле, естественно.

Статья у Мансура была не очень тяжелая, но лет на восемь потянет. И брат — ваххабит. Еще одна важная деталь — религиозным фанатиком сам Мансур никогда не был.

Что ж, кажется, ключик найден.

Возвращаться на «места боевой славы» никому не хотелось, но вопрос даже не обсуждался, тем более что сроки сильно поджимали.

Голубков перед отъездом собрал всех и как обухом по голове: на питерский канал кто-то подбросил кассету из Глазова. Значит, террористы уже в Питере! Значит, маленьким городом дело не кончится. Значит, времени у них совсем нет. Это время отмеряет какой-то бородатый мститель, и совсем не обязательно здесь, в России, а может, где-нибудь в Иране, Афганистане, Арабских Эмиратах…

Черт! Напрягитесь, ребята, надо все сделать тихо и незаметно. Любимый город должен спать спокойно. А тем более — страна. А сколько ей осталось спать?

На все про все, включая изучение досье, составление примерного плана действий и перелет до Гудермеса ушло полтора дня. На руках все необходимые документы, которые позволят им найти кого надо и убедить его сделать то, что нужно.

Маршрут короткий: сначала — в часть, потом — в местную тюрьму.

— А он вообще на контакт идет? — поинтересовался Пастухов у начальника следственного изолятора.

— Да кто его знает, они все одинаковые, на людей похожи становятся, только когда прикладом вломишь.

Тяжелая железная дверь протяжно скрипела. Душно и холодно — сочетание довольно странное. Стены коридора покрыты застарелой плесенью, вонь непереносимая. С другой стороны, этому типу еще повезло, яма — гораздо хуже. А потом он стопроцентно будет лить горючие слезы перед борцами за права человека из какой-нибудь западной газетенки. И будет шум, очередной скандал, который, естественно, затеряется среди сотен подобных. Будет, наверное» говорить об ужасах заключения, все вспомнит: и запах, который, кажется, впитывается даже в поры, и камеры на двадцать человек, и побои точно приплетет. И будет прав. Так оно и есть, только почему-то борцы за права человека не берут интервью у русских солдат, вырвавшихся из чеченского плена. Да, так и будет, если он вообще отсюда выйдет. Пока у него шансов практически нет.

Еще раз скрипнула дверь.

Пастух умел разговаривать с самыми разными людьми. И с такими тоже. Пяти минут оказалось достаточно, чтобы объяснить, что, если он не хочет провести оставшиеся годы в такой вот камере, а то и похуже, он должен заговорить. Собственно, его личная свобода не главный стимул. Есть приманка получше.

— Марш вахыл, Мансур.

«Проходи свободно». У Пастухова хорошая память, особенно на такие вещи. Еще тогда, на войне, его поразило, что люди, с которыми они дерутся не на жизнь, а на смерть, так красиво здороваются. В этом приветствии — уважение к жизни, и к чужой, кстати, тоже.

Из-под зарослей темных волос на него вскинулись неожиданно светлые глаза. Серые.

Пастухов про него знал если не все, то очень много. Почти все, что может представлять интерес в их ситуации. И все же полной уверенности в благополучном исходе у него не было.

Он не сразу стал выдавать главный козырь: решил сначала прощупать почву. Наплел с три короба, что они сотрудничают с каким-то правительственным информационным агентством, будто это плановая проверка и дела их скоро должны сдвинуться с мертвой точки.

Стена недоверия — в ней нет ничего необычного. К этому надо быть готовым с самого начала. И потихонечку, помаленечку подбираться к главному, но осторожно, чтобы ни в коем случае не спугнуть, не стать в одночасье таким же врагом, как и тюремные охранники.

— Ты про сына своего когда последний раз слышал?

— А что тебе до моего сына?

— Я буду с тобой откровенно говорить — мы его ищем.

Человек в наручниках криво усмехнулся. Последнее утверждение не очень хорошо вязалось с легендой про «информационное агентство».

— И ты думаешь, я тебе в этом помогу?

— Да, думаю, поможешь.

— Смешной человек. Для чего — чтобы его арестовали?

— Даже если и так… Все равно лучше, чем мертвый.

— Зачем сразу — мертвый?

— Давай совсем начистоту: мы накрыли одно из звеньев цепи, связанной с терактами в Москве…

— И что, я должен в ладоши хлопать или слезами от умиления обливаться? — Нет, просто твой сын в списке смертников.

А то он сам этого не знал… Хотя уверен до конца не был. Пастух сделал правильную ставку: исходя из досье, становилось ясно, что здравого смысла Мансуру было не занимать. Одно дело — быть за «независимую Ичкерию», другое — умирать за ласки гурий в райском саду правоверных. Он сыну своему этого не желал. Хотя не очень сильно беспокоился, смертники — редкость, чаще — смертницы, так просто разумнее, зачем зря мужчин разбазаривать?

— Мужчины не бывают смертниками.

— Видимо, готовится что-то важное.

— Умрет за Аллаха.

— Ну, значит, пусть умрет. Не мой сын, твой.

Пастухов встал. Подошел к двери, чтобы вызвать охрану. Это тоже был просчитанный ход. Не он просить должен.

— А почему я должен тебе верить? — тихо сказал Мансур, когда Пастухов уже поднял руку, чтобы постучать в дверь. — И вообще, кто ты такой?

Вопрос сложный, из разряда риторических. Пастух сам для себя не мог на него ответить, и уж тем более — для кого-то другого.

— Tы мне верить не должен. А так — спасу. И тебе срок скостят. Хуже уже не будет — сам ведь понимаешь.

Ну тут Пастухов немного преувеличивал. Хуже всегда могло быть. Это прекрасно понимал и Мансур. Он ведь оптимальный «подельник» для любого более или менее крупного персонажа — никому не известный, темный, ему можно что угодно пришить, и ему ведь и так не отвязаться от букета статей, тянущих на пожизненное заключение. И сынишка, кстати, со своими подвигами в довесок.

— Ну ладно — я. А как ты Асланбека отмажешь, если ты его, предположим, найдешь? Сам ведь говоришь — смертник, вам это уже известно, а при таком раскладе он должен сидеть всю оставшуюся жизнь.

— Придумаем чего-нибудь.

— А на кой тебе надо что-то для него придумывать?

— Хочешь — верь, хочешь — нет.

Надо было найти компромиссный вариант, чтобы ничья честь не пострадала и появилась ну хотя бы одна зацепка ну хоть малюсенькая! Ведь он просит отца выдать собственного сына.

— Я ведь знаю — ты никакого отношения к своим статьям не имеешь.

Мансур, видимо, был не лишен чувства юмора. Внезапно он искренне рассмеялся.

— Я думаю, следователи это тоже прекрасно знают.

— Ты ведь мирным человеком был! И сына ты любишь.

— Дошло, кажется, ты мой адвокат! — Веселье приобретало зловещий характер.

Пастухов не ответил, он понял, что это тупик.

— Не нужна мне твоя, — Мансур запнулся, — поганая свобода. А то, что брат мой небольшого ума, я и без тебя знал.

— Брат? — спросил Пастухов. Мансур оторопело вскинул глаза. — При чем здесь брат? — не отпускал Пастухов. Хотя и сам уже понимал. Мансур проговорился. Боевиком был брат Мансура — Ахмет. Ага, он-то, видимо, и втащил молодого Асланбека во всю эту поганую историю.

— Я ничего не скажу, — сцепил зубы Мансур.

— А ты и не говори ничего, так, намекни.

— Нет, я сказал.

— Ну нет так нет. Адекюэль.

Прощание у них тоже красивое. И Пастухов вышел.

Дело свое он сделал. Теперь надо ждать ответного хода Мансура.

Затем Пастух зашел в комнату радиоперехватов.

— Ничего, — помотал головой Док.

— Будем ждать.

Все уже было готово. В камеру, где сидел Мансур, «случайно» попал мобильник. И вот теперь от Мансура ждали одного — позвони сыну! Или брату, теперь это было одно и то же.

Это случилось только ночью. Разговор сразу же засекли.

Мансур кричал кому-то по- чеченски, чтобы его сына оставили в покое. Человек, которому он все это говорил, не проронил ни слова.

Номер тут же определили.

Мансур звонил в Афганистан.

Значит, поход по «местам боевой славы» продолжается.