Албания и Греция, лето 2001 года

1

Вошедший задержался у порога, словно остерегаясь войти в дом.

— Здравствуй, Арбен.

— Приветствую тебя, — ответил вальяжно развалившийся в кресле хозяин — очень толстый, густо заросший бородой едва ли не до самых глаз человек. — Я-то здравствую. А вот у тебя, я слышал, возникли большие проблемы. И если ты их не решишь, то может так статься, что ты будешь здравствовать не очень уж долго. Да не морщись, не морщись. Арбен Гусеница видит тебя насквозь.

Говоря это, полуголый — в одних трусах — хозяин пошевелил своими сосисочными пальцами, за которые и получил прозвище, леденящее кровь самым разным людям по всей Европе и даже в далекой Америке: эти пальцы, поросшие черным волосом и непрестанно шевелящиеся, были схожи с тошнотворным клубком живых гусениц. Хотя поговаривали, что еще лет пять назад Арбен Гусеница был совершенно иным: подтянутым, молодым и красивым. Но сытая и расслабленная жизнь порой портит людей даже внешне…

— Ну говори давай, зачем пришел, иначе я просто потеряю терпение, — поторопил он гостя. — Мое время нынче дорого. Кстати, давно хотел спросить — отчего у тебя такое дурацкое прозвище?..

— Дурацкое?

— Ну а то! Конечно, дурацкое. Вот у меня сразу понятно: Арбен Густери по прозвищу Гусеница. — И, словно иллюстрируя справедливость клички, Арбен опять пошевелил мохнатыми пальцами, вызвав у посетителя новый спазм отвращения. — А у тебя — непонятно что за прозвище — Мантикора!.. Это вообще что такое? Жратва такая, да? Итальянская, а?

«У тебя, жирная скотина, если не о деньгах и наркоте речь, так о жратве, — проскочило в голове его собеседника, — придурок!.. Сколько человек поставят мне памятник при жизни, стоит мне схватить вон тот ножичек и вогнать в твое волосатое сальное брюхо, набитое жратвой! А — нельзя… — Посетитель вздохнул про себя. К несчастью, эта тварь является, как это ни печально, ключевой фигурой в нашем деле, и сейчас убирать его не ко времени… Раньше он уберет меня… если что».

Вслух же были сказаны совершенно иные слова:

— Мантикора, уважаемый Арбен, — это такое мифическое существо, у которого тело льва, человеческая голова, крылья летучей мыши и хвост скорпиона, которым мантикора способна жалить. Мне его дали за… гибкость, что ли. За способность работать, скажем так, сразу в нескольких сферах.

Арбен Гусеница растянул свои толстые губы в длинной липкой улыбке, не открывающей зубов.

— Да ну? — протянул он. — Ишь ты! Тело льва, хвост скорпиона, крылья совы…

— Летучей мыши, — поправил посетитель.

— Ну да, летучей мыши. Ну и тварь! Надо же такое придумать — хвост скорпиона, тело льва!.. Да еще башка человеческая! — Арбен оскалил желтые лошадиные зубы и сплюнул прямо на ковер, поражающий дорогой красотой и тонкостью выделки. — Ну ладно! Это все как бы предисловие. А чего все же надо-то?

Человек по прозвищу Мантикора поднял на Арбена темные глаза, и смутное сомнение промелькнуло в его взгляде…

2

То же время, Москва

Сергей Пастухов, бывший капитан спецназа

— Арбен Густери по прозвищу Арбен Гусеница, — выговорил я, косясь на одного из лучших бойцов своей команды Ивана Перегудова, именуемого среди своих Доком, — наркобарон, руководитель картеля «Кукеш»…

— Как? — переспросил Док.

— «Кукеш». Это не от русского «кукиша», понятно, хотя тот неприличный знак Гусеница и его бойцы вот уже несколько лет показывают полиции чуть ли не всех стран Евросоюза. Кукеш — это такой городок на месте, где сливаются реки Белый Дрин и Черный Дрин, в Албании.

— Да, слышал. И что же?

— На границе Албании и Македонии образовался настоящий Золотой треугольник — по аналогии с Азией. Он контролируется наркомафией, одним из отцов которой и является этот Гусеница. Тропоя, Байрам Курри, Кукеш — вот основные географические координаты замечательного места, этого пресловутого треугольника. На границе Албании и Косово. Ты совсем не в теме, Док?

— Просветишь — буду в теме. Что же ты — только-только призвал на подмогу, а уже хочешь всего сразу!

— Да, тут с разбегу, пожалуй, не выйдет. Словом, Док, на сегодня запланирован захват этого самого Гусеницы. Его местонахождение известно. Более того, удалось установить, что сегодня у него назначена встреча с человеком, которого именуют «Мантикора».

— Мантикора? Это что-то из мифологии?..

— Вот именно. И эта самая Мантикора не менее мифологична, чем существо, давшее ей свое имя.

— Это которое с телом льва, с хвостом скорпиона… — принялся припоминать Док.

— Ну да. Скорпион, лев, крылья… Мы даже не знаем, мужчина это или женщина. Для начала…

— О как! Хорошенькое такое начало! И зачем же нам понадобился человек, о котором мы даже не знаем, какого он пола?

— Твоя правда, о самом этом человеке мы знаем мало, — ответил я. — Но дело в том, что под грифом «Мантикора» проходит около четверти всех объемов наркотрафика Ближняя и Средняя Азия — Албания, транзитом через турецкие порты, а иногда и в обход их. Собственно, не тебе объяснять, что албанские наркокартели сейчас контролируют ВЕСЬ товарооборот наркотиков в Европе. Благодаря добрым дяденькам из НАТО, которые заступались за бедных и несчастных албанских косоваров, которых якобы зазря угнетали злобные сербы.

— Да, — сказал Док, — эти албанские страдальцы оказались вовсе не такими уж беззащитными, как об этом говорилось на Западе. Вообще-то я, конечно, слышал об албанских картелях, Пастух. А вот соприкасаться ни с ними, ни с этими самыми косоварами, как ты понимаешь, пока не приходилось…

— Сегодня соприкоснемся, — уверенно сказал я. — Гусеница созрел, его нужно брать. Он находится на острове Керкира, в одноименном городке. Это греческая территория, но она, что называется, в зоне действия картеля Гусеницы. У него там своя вилла на море, которая оформлена на третьих лиц. Надо сказать, этот Арбен Гусеница или Арбен Густери — хитрый албанский страдалец. Очень хитрый. Кстати, говорит по-русски, так как в свое время учился в Москве по обмену. Мы ведь в советское время, где-то до начала шестидесятых годов, Албанию поддерживали, растили, так сказать, борцов с мировым империализмом.

— Ага, — подхватил Док, — а потом мировой империализм сам взялся за Албанию, да еще и Косово прихватил, а теперь ума не приложат, как расхлебать всю эту косовско-албанскую кашу. Недаром албанцев именуют европейскими чеченцами.

— Кстати, у этого Арбена Гусеницы в подручных и чеченцы ходят… В консультантах, так сказать. Они же тоже борются за независимость. Борьба за свободу — вообще самое хорошее прикрытие для разного рода темных дел, как мы с тобой давно уже успели заметить. И вся эта зона на севере Албании, включая Байрам Курри, одновременно является как оплотом мафии, так и базой Армии освобождения Косово. Там очень ловко срастили «бойцов свободы» и откровенных мафиози, которые еще и сицилийскую «коза ностру» за пояс заткнут. Арбен Гусеница вообще интернационалист, — продолжал я, — у него картель комплектуется не по твердо этническому принципу, как другие албанские банды того же толка. У него работают и албанцы, и греки, и боснийцы, и чеченцы, и узбеки с таджиками, и турки. Вот такой институт дружбы народов.

— Его вообще-то кто-нибудь отслеживает?

— Обижаешь! За виллой в Керкире установлено круглосуточное наблюдение. Я туда, чтоб ты знал, послал поработать самого Боцмана. Арбен Гусеница — это такой тип, которого ни на секунду нельзя из-под колпака выпускать, так что Боцман там будет очень кстати. Так вот, план наш, по мысли генерала Голубкова, строится на том, что Гусеница в последнее время начал строить из себя эстета.

— В смысле?

— Ну возомнил себя коллекционером, ценителем древностей. Хотя всю жизнь если в чем и разбирался, то только в наркоте и оружии.

— А что? Для коллекционера и этого уже немало.

— Это точно. Только для Гусеницы его «коллекционирование» — лишь повод для расширения, что называется, сферы контактов. У него теперь в друзьях числятся респектабельные особы. Разного рода скоты, набитые бабками по самое «не могу». Изысканные французы, стильные итальянцы, чопорные англичане, самодовольные американцы. Вся эта публика хочет иметь дело не абы с кем, а с солидным поставщиком. Как раритетов, так и наркоты. Так что теперь этот Арбен Гусеница налаживает свои наркотрафики чуть ли не в открытую. Бьет и по нашим. Вот почему управление и предложило нам срочно кое-что предпринять. Помнишь, как перед началом акции против Югославии натовские союзнички делили, кому какой кусок пожирнее достанется, а наши просто-напросто взяли да предприняли марш-бросок и заняли пуп Косовского края — аэропорт в Приштине?..

— Ну еще бы. У нас с тобой у обоих ребята знакомые из той команды есть.

— Так вот, Ваня. Нам сейчас предстоит сделать что-то наподобие. Схавать Гусеницу и испортить настроение многим толстым дяденькам на Западе. Ведь этот Густери отчего такой наглый и особо о конспирации не печется? А очень просто, — усмехнулся я. — Потому что ему и ему подобным дали карт-бланш на освоение новых европейских рынков сбыта наркоты. Это о-о-очень выгодно, и кое-кто из западных «миротворцев», я уверен, имеет здесь свою долю. Так что устранение Арбена Гусеницы волей-неволей заставит их корректировать планы.

Док посмотрел на меня с прищуром.

— Устранение? — переспросил он. — Пастух, но до того ты говорил о захвате?..

— Не будь ребенком, Док, — быстро ответил я.

3

Остров Керкира (Греция), лето 2001 года

— Вот такова проблема, — завершил тот, кто назвал себя Мантикорой.

Хозяин виллы откинул массивный торс на спинку кресла и вытянул перед собой короткие волосатые ноги, искривленные так, будто это было сделано в насмешку над анатомией всего рода человеческого.

— Хм, — сказал он. — Интересно. Я должен подумать, конечно. Но вот что… почему, собственно, я должен тебе верить, а? Ведь ты вполне можешь подсунуть мне туфту, так? Не-е-ет! Пока что иди отсюда, да? А я, значит, пораскину мозгами! Иди, иди!

Человек по прозвищу Мантикора взглянул на хозяина и, не прощаясь, исчез из комнаты. Широкое, покрытое Густой щетиной лицо толстяка приняло озабоченное, напряженное выражение. Он даже губу закусил. Снял телефонную трубку, набрал номер и произнес в нее всего лишь одно слово:

— Поговорили.

— Очень хорошо, — прозвучал в трубке Густой голос, очень похожий на голос самого толстяка. — Он ничего не заподозрил?

— Нет.

— Отлично. А теперь, клянусь бородой, если ты не доиграешь этот спектакль до конца, я отрежу тебе яйца и пошлю их в Москву, в подарок нашим друзьям! Не будь я Арбен Гусеница!..

Человек, только что закончивший разговор с Мантикорой и оказавшийся всего-навсего подставным лицом, двойником настоящего Арбена Густери, заморгал ресницами. Если бы не смуглая кожа и Густейшая щетина, то можно было бы сказать, что он смертельно побледнел. Обязательно должен был бы. Потому что лже-Арбен, так величаво выпроводивший сейчас посетителя, совершенно больше не походил на того самодовольного и вальяжного типа, каким он выглядел пять минут назад. По его лбу каплями катился пот. Он выговорил:

— Но, босс…

— Все!!! — отрезали в трубке, и полились короткие Гудки. Лже-Арбен тяжело вздохнул и, хлопнув в ладоши, крикнул:

— Халат мне и двух девок в бассейн. Купаться буду! Да! И вина притащите, лентяи!..

«Если уж довелось исполнять роль Арбена Гусеницы, так хоть испробовать все удовольствия, которые предоставляются к услугам этого скота, — подумал двойник, — не все же мне быть чьей-то мишенью!..»

В то же самое время на посту охраны виллы Густери в Керкире, где нежился лже-Арбен, шел следующий занимательный разговор. Беседовали двое охранников.

— Кстати, Энвер, — спросил один, — монтера-то вызвали? У нас же заказной фонарь на входе к чертовой матери полетел. И распределительный щиток надо посмотреть. Да и прожектор подох. Все сразу, как снег на голову. А еще говорят, что в Греции все есть!..

Энвер, толстогубый здоровяк с массивным черепом борца-тяжеловеса и смехотворно маленькими ушами, покосился на своего напарника и буркнул:

— Сам бы пошел да починил. Тут все-таки секретный объект.

— «Секретный объект, секретный объект», — передразнил его тот. — Это дача-то — секретный объект? Никак от своего гэбэшного базара отойти не можешь? Так вызвал ты монтера или нет?

— Вызвал. Успокойся.

В этот момент в дверь позвонили. Энвер поморщился и, подойдя к массивной металлической двери, глянул в видоискатель камеры наружного наблюдения, потом перевел взгляд на монитор, на котором виднелся фрагмент наружной ограды виллы.

— Энвер, открывай! — послышался веселый голос.

— Гвидо, ты?

— Нет, папа римский! — отозвался веселый Гвидо. У этого Гвидо вообще была масса поводов для веселья: он был личным шофером Арбена Густери и в связи с этим приобрел замечательную привычку баловаться кокаином, торговля которым занимала не последнее место в товарообороте картеля Арбена Гусеницы. — Я тут спеца привел! — продолжал Гвидо, перемежая свою речь непрестанными смешками.

— Какого еще спеца?

— Инженера человеческих душ, е-мое! — хохотнули за дверью (Гвидо был образованным человеком, так как в свое время держал в заложниках, а потом убил профессора славянской филологии, от которого и нахватался всяких дурацких выражений). — Ну как какого… освещение чинить. Ведь, кажется, босс сказал тебе, что уволит и пошлет… сам понимаешь, в каком направлении.

Энвер щелкнул замком и толкнул дверь. Та бесшумно раскрылась, и в проеме возникли два силуэта: один огромный, от которого и исходило непрестанное хихиканье, фырканье и смешки; второй силуэт принадлежал человеку поменьше, аккуратному, подтянутому.

Здоровяк Гвидо втолкнул этого второго внутрь террасы и сказал:

— Получайте в полное ваше распоряжение. А я пошел. В карты играем в машине. У меня там сто баксов на кону стоит.

— Знал бы Арбен, что его шофер коксом балуется, в два счета бы уволил! — пробормотал второй охранник, а Энвер подозрительно посмотрел на специалиста по электромонтажным работам и спросил:

— А что это Ирби не приехал?

— Что? — недоуменно переспросил тот и глянул на охранника из-под козырька черной «рибоковской» кепки сощуренными темными глазами. — А, Ирби? В Кукеше. Так у него ж жена рожает. Не слыхали?

— Нет, — сказал второй охранник, — слыхали. А что это от тебя, братец, спиртным несет? У вас, монтеров, принято так, что ли, — пить перед выполнением работы? Ты, случаем, не серб, нет? А то они горазды. На грека ты как-то не очень машешь…

«Спец» буркнул что-то нечленораздельное.

— Да она ж у него вроде на шестом месяце, — сказал Энвер, с опозданием отреагировав на фразу о жене электромастера Ирби, но его напарник рассмеялся, допивая свой кофе, и проговорил:

— А у нее модернизация, как у компьютеров. Сменила медленную беременность на быструю. И графическую память нарастила, чтоб было что мужу показать.

Энвер не разбирался в компьютерах, поэтому с совершенно невозмутимым видом пропустил эту сомнительную ремарку напарника мимо ушей и сказал:

— Ну если ты не Ирби, так мы тебя просветим. Мало ли что. А ну-ка, Имер, перекинь сюда металлоискатель.

— Да вы что, парни? — недоуменно произнес монтер, прикрывая рот, чтобы его снова не обвинили в пристрастии к алкоголю. — Конечно, ваш металлоискатель будет пищать. У меня тут инструменты, все такое.

— Ничего, — сказал Энвер, бесцеремонно разворачивая специалиста к себе спиной и толкая к стене. — Не парься, парень, не в бане. Расчет получишь хороший, так что не болтай и делай, что говорят. Ну-ка посмотрим, что у тебя там такое.

Он обыскал монтера по полной программе. Выпотрошил чемоданчик с набором инструментов, заставил даже снять ремень с железной пряжкой, действуя по тупому, но безошибочному алгоритму: добиваться, чтобы на любом допускаемом внутрь виллы Арбена Густери не было металла вообще. Монтер не сопротивлялся, но, кажется, был немного озадачен.

— Все чисто, — сказал Энвер наконец.

— Да уж, конечно, чисто, — ухмыльнулся Имер. — Что он тебе, сербский террорист, что ли? Или чеченец, из числа друзей нашего босса, а?

— Не знаю, кто он там такой, я его в первый раз вижу. Вот если бы он был чеченский террорист, какой-нибудь там Шамиль Басаев, я бы обыскивал его не так тщательно, потому что знал бы, что можно от него ожидать…

Как видим, у Энвера возникла даже претензия на юмор, но настолько неуклюжая и тяжеловесная, что лицо монтера скривилось, как будто юмор охранника, словно тяжелый железобетонный блок, придавил ему какую-то часть тела.

— Где распределительный щиток? — спросил монтер. — Я посмотрел, у вас тут серьезно с электричеством, целая система стоит, и…

— Не беги впереди паровоза, — перебил его Энвер, беря со пола «узи». — Сейчас пойдем. Тебя как зовут-то хоть, а, мужик?

— А как хочешь, так и зови, — с легкой обидой в голосе отозвался тот. — Ты уже и так меня как только не титулуешь… И принадлежность к чеченским террористам шьешь, и сербом обозвал, и вообще.

Энвер недоуменно взглянул на него и пожал широченными плечами.

— Как хочешь называть, говоришь? Ну ладно, буду называть тебя Предрагом, если такой обидчивый. У нас в тюрьме был такой вшивый серб, которого все под хвост драли. Был боцманом, а стал пидором. Идем, Предраг.

При слове «боцман» монтер чуть скривил угол рта, однако Энвер не заметил этого.

— А хозяин-то у вас где? — спросил новоиспеченный «серб».

Энвер медленно повернул голову и внимательно посмотрел на него подозрительно поблескивающими маленькими глазками.

— А тебе-то что? Меньше знаешь — дольше живешь. Пойдем.

Они прошли в дом, спустились в просторный полуподвал, где находились распределительный электрощиток, головной узел сигнализации и пульт управления механизмами, расположенными в подземном гараже на пять машин. Первым шел монтер, вторым — подозрительный охранник Энвер.

— Отвертки-то мне отдашь? — спросил «Предраг».

— Отдам, когда надо будет.

Монтер пожал плечами, открыл щиток, окинул его коротким взглядом и проговорил:

— Ничего не понимаю. Ты знаешь, Энвер, я в школе плохо учился. Ты-то хоть помнишь закон Ома?

— Закон Ома? — недоуменно переспросил Энвер. — Ты что такое несешь? Смотри давай в щиток как следует.

— Несу? Несет Красная Шапочка. Могу даже подсказать, что именно. Пирожки больной бабушке.

Вот сейчас по лицу Энвера тяжело, как асфальтоукладочный каток по свежеукатанной дороге, прокатилось недоумение. Нет, Энвер вовсе не был катастрофическим тутодумом или бритоголовым дебилом из разряда классических ублюдков — такого в службу безопасности албанского наркобарона Арбена Густери просто не взяли бы. Просто до него не сразу дошло, как мгновенно, буквально на глазах, переменился монтер. Глаза «Предрага», до того обиженно опущенные к полу, теперь смотрели из-под козырька весело, остро и холодно, движения потеряли нарочитую скованность, охраннику даже почудилось, что перед ним и вовсе другой человек. Не тот, кого он так опрометчиво поименовал пидором, не тот, кого он буквально выпотрошил на предмет наличия металлических предметов, заставив снять даже ремень с железной пряжкой.

— Ладно, не напрягайся… Давай отвертку, буду смотреть щиток, — добродушно сказал «Предраг», очевидно почуяв перемену в сопровождающем его охраннике. Однако Энвер не спешил исполнять его просьбу. Он вставил в «узи» новую обойму, очевидно сочтя, что в старой осталось не так много патронов, а потом порылся в сундучке электрических дел мастера, протянул тому отвертку.

— Эту?

— Да подойдет, — отозвался тот. — А что, Энвер, зрение у тебя хорошее?

— Не жалуюсь, — угрюмо ответил тот.

— А не видишь ли ты в таком случае вот эту наколку?

Энвер шмыгнул носом и уже сердито рявкнул:

— Ты работать начнешь когда-нибудь или будешь нести чушь? Что за наколка? Морской якорь?..

— Депо в том, что я тоже, как и тот серб… — ничуть не смутившись грубой отповедью охранника, сказал монтер, бери из рук Энвера отвертку, — тоже боцман. Меня друзья так и любят звать — Боцман.

В Энвере внезапно поднялась волна слепого, безотчетного гнева; он и сам не понимал, на чем замешан этот дикий, слепой гнев, на чем он основан… И только взглянув в холодные глаза Боцмана, понял, что этот его, Энвера, гнев замешан на страхе. Страх, не спросив позволения, не трогая защитных барьеров, просочился в его грудную клетку, как вода в утлый челн, и затопил.

Лицо охранника перекосилось, он поднял руку с «узи», повинуясь внезапному импульсу, пронизавшему его с головы до ног… И в то же самое мгновение — нет, в долю мгновения! — Боцман выбросил вперед руку — не ту, на которую смотрел Энвер и в которой была зажата отвертка, а левую — и вонзил указательный палец в глаз сотрудника службы безопасности виллы. Это было исполнено так молниеносно, что охранник Энвер, который не без основании полагал, что у него отличная и натренированная реакция, не успел даже дернуться. А уж тем более парировать удар. Дикая боль вошла в голову вместе с этим словно железным пальцем Боцмана… Охранник разодрал рот, чтобы высвободить бешеный крик боли, но тут «Предраг» ударил правой рукой. Снизу вверх, отверткой в нижнюю челюсть, и буквально пришпилив ее к небу.

«Узи» выпал из руки Энвера на бетонный пол. Некоторое время он стоял, окаменев от чудовищной боли, которую не могло вместить даже его огромное тело, а потом, когда Боцман выдернул свой палец из изуродованного глаза Энвера, рухнул. Плашмя, всем телом, как двумя ударами перехваченное дровосеком дерево.

Боцман посмотрел на свой окровавленный палец.

— Да… чуть не забыл, — обратился он к Энверу, как будто тот еще мог его слышать, — на будущее хотел бы дать совет, на случай, если вам захотят выколоть второй глаз: когда вторые фаланги пальца противника войдут в ваши глазницы, вы можете резким движением головы сломать противнику руку…

Он снова посмотрел на свой окровавленный палец, словно приходя в себя. Убивать вот так, голыми руками, полная мерзость. А уж разговаривать с трупом, плавающим в луже крови, и вообще верх ненормальности. Поэтому Боцман поправил кепку той рукой, что не была испачкана в крови, перепачканные же пальцы вытер о рубашку мертвого Энвера и направился к лестнице, по которой три минуты назад вошел в полуподвал.

Только теперь путь его лежал выше — на второй этаж, где предположительно должен был находиться неуловимый наркобарон Арбен Гусеница Густери…

А лже-Арбен, находящийся на этом втором этаже, пребывал в смешанном настроении. Предчувствие чего-то неотвратимого смутной тенью нависло над ним, однако вино, бассейн и девушки не способствовали усугублению гнетущих чувств. «Вляпался, авось пронесет! — думал он. — И что же, что я так похож на этого ублюдка?.. Все-таки я неплохой актер, только ролей давно не дают. Это — первая после долгого перерыва… А ведь я недурно его сыграл!»

Девицы взяли его под руки и буквально поволокли в джакузи. «Гусеница» не особенно сопротивлялся, да и чего ему сопротивляться, если его не в тюрьму волокут бравые ребята из европейских спецслужб, а ведут в джакузи две полупьяненькие дивы, на которых из одежды, помимо волос на голове, больше ничего и нет. Ах да… у одной на ноге золотой браслетик. Лже-Арбен обозначил на лице широкую довольную улыбку и уже через несколько секунд бухнулся в тепловатую, словно обволакивающую воду. М-да… хорошо. А что, собственно, он так волнуется? Э-эх!.. Да и Мантикора, о которой… о котором… в общем, не так страшен черт, как его малюют!..

Арбен Гусеница повернул голову и крикнул застывшему у входа в бассейн охраннику:

— Эй, там, принеси-ка нам сюда шампанского пару бутылочек! Да… бр-р-р… фр-р-р… фр-ранцузского нам!..

Девушки запищали и начали восторженно тискать толстые ляжки подставного наркобарона. Вероятно, мысль Густери пришлась им по вкусу. Холодное шампанское в джакузи с миллионером — это же мечта каждой деревенской дуры, которая может хотя бы выговорить слово «джакузи» и отличить шампанское от самогона-первача.

Через минуту бородатый охранник поставил возле нежащегося между двумя прелестницами босса ведерко с двумя бутылками шампанского и три бокала. «Арбен Гусеница» сам взялся открывать: цепко ухватил бутылку, снял оплетку с пробки, потом встряхнул бутылку посильнее — и пробка с грохотом вылетела и впечаталась в потолок, а из горлышка хлынула пенящаяся струя. Девицы завизжали. Охранник, сочтя миссию выполненной, удалился.

Шампанское кончилось быстро. Фотомодельные девицы, которые и до того были не очень трезвы, теперь окончательно захмелели и потребовали еще выпить.

— Нет, — решительно сказал лже-Арбен, — хватит глотать эту французскую шипучку! Надо выпить чего-нибудь покрепче.

— Во-о-одки! — визгливым петушиным фальцетом выкрикнула одна из них (кажется, украинка) и полезла целоваться с лже-Арбеном, а вторая и вовсе залезла на «Гусеницу» с ногами, и перед его глазами угрожающе качнулся ее довольно внушительный бюст. Он потянул девушку на себя и тут увидел, что ее глаза, до того полубессмыссленные и пьяненькие, сильно щурясь, смотрят через его плечо с каким-то странным, недоуменно-недовольным выражением: дескать, какого хрена? «Густери», и сам услышав за спиной какое-то движение, хотел было повернуть голову и сказать, чтобы охранник убирался к чертовой матери и не входил сюда без предварительного вызова — а кто тут мог появиться, кроме охранника?

— Водки выпить? — вдруг прозвучал за спиной лже-Арбена тихий голос. — А может, сначала станцуешь?

Лже-Арбен вздрогнул, начал поворачивать голову, но тут черты сидящей на нем девушки исказились детским обвальным ужасом, губы ее искривились беззвучным криком — и на двойника наркобарона обрушилась тьма. Безболезненно, безвозвратно, словно в красивой голливудской съемке отсеклись все звуки, перед глазами, как в калейдоскопе в детстве, вытанцевалась пестро-багровая рябь, соткавшаяся в плотную, как театральный занавес, пелену. «Арбен Гусеница» еще успел ощутить в задней части шеи, у основания черепа, что-то холодное, а в следующую долю мгновения этот холод словно взорвался и залил сознание двойника, как волна накрывает с головой незадачливого купальщика.

Девица свалилась с Густери в джакузи, а вторая, онемев от ужаса, упала на спину, не отрывая глаз от шеи «Арбена Гусеницы», из которой торчало что-то прозрачное, продолговатое. Двойник запрокинулся на спину, и по прозрачному предмету, проникшему в его мозг, потекла маленькая струйка крови.

Это была… сосулька. Обычная, из льда. Оружие, которое не могло обнаружиться ни одним металлоискателем, но не становящееся от того менее грозным в умелых руках.

Боцман, чье лицо было скрыто маской, глянул на окаменевших от ужаса девушек и, круто развернувшись на каблуках, бросился к выходу…

4

Москва, несколько дней спустя

Пастухов

— Товарищ генерал, — закончил я доклад об операции, Арбен Густери, более известный как наркобарон Гусеница, ликвидирован.

— Генерал-лейтенант Нифонтов, начальник Управления по планированию специальных мероприятий (УПСМ), не отрывал взгляда от тускло отсвечивающей поверхности столa. Он молчал. Генерал-майор Голубков, координатор оперативного отдела УПСМ и наш давний куратор, прищурил глаза — мне показалось, что в них промелькнула какая-то смутная тревога. Он поглядел на сидящих за столом членов нашей команды — бывшего старлея Дмитрия Хохлова (оперативный псевдоним — Боцман), бывшего лейтенанта Олега Мухина (Муха), бывшего же капитана медицинской службы Ивана Перегудова (Док). Я, бывший капитан спецназа Сергей Пастухов (Пастух), стоял последним. Именно мне и адресовались слова Нифонтова, сказанные нарочито медленно, врастяжку, негромким, пугающе спокойным голосом:

— Сергей Сергеевич, вы, как руководитель миссии, должны были проконтролировать выполнение, не так ли?

— Совершенно верно, Александр Николаевич. — Я обратился бы к нему так, даже если состоял бы в штате управления — так было здесь принято обращаться к начальству вообще: не по-уставному, а по имени-отчеству. — Я даже был на похоронах Густери. Думаю, что у нас, на похоронах Льва Толстого, народу меньше было.

— А где похоронен Густери?

— У него двойное гражданство, албанское и греческое. Он похоронен на острове Керкира, греческой территории. Такой пышный памятник ему отгрохали, просто Парфенон Афинский отдыхает! — чуть улыбнулся я. Однако генерал Нифонтов ничуть не впечатлился моей шуткой. Он встал со своего места, порывисто прошелся по кабинету взад-вперед, бросая на нас быстрые, резкие взгляды, а потом взмахнул рукой и, подняв голос на два тона, выговорил:

— А вот теперь послушайте, что по этому поводу думает греческая полиция. Сводка, датированная вчерашним днем. Читаю: «Зафиксирован акт вандализма на кладбище города Керкира, том самом, где был похоронен Арбен Густери». Догадываетесь, что там могло произойти, нет?

Лица всех присутствующих вытянулись. Я выговорил:

— Неужели?

— Вот именно, — с ударением произнес генерал. — Вот именно! Была вскрыта могила только что похороненного наркобарона, и надо думать, что на эксгумацию никто ордера не давал. Я даже обратился в соответствующие греческие органы, где мне разъяснили, что к чему. Чуть меня за идиота не посчитали! — Голос Нифонтова зазвенел металлом. — Далее, товарищи. Вот газета считает самым интересным, что злоумышленники, вскрыв могилу, ничего оттуда не взяли.

Генерал-майор Голубков поднял брови:

— Ничего?

— Ничего.

— Включая тело погребенного?

— Включая. Вот в этом-то вся и сложность.

— Но если в могиле Густери им ничего не потребовалось, то зачем нужно было ее вскрывать?

— Тут, собственно, долго гадать не приходится. Греческие коллеги, надо отдать, им должное, быстро разобрались в мотивах инцидента. Так вот, выяснилось, что в могиле находится вовсе НЕ ГУСТЕРИ.

Молчание. Потом не выдержал Боцман:

— То есть как — не Густери? Значит, я…

— Да, значит, ты убрал не того человека. Очевидно, наркобарон получил информацию о том, что на него готовится покушение, и своевременно произвел подмену — задействовал двойника. Вот этого двойника ты, Боцман, и убрал. Личность его уже установлена: это некто Костас Гаракис, грек по национальности, актер по профессии, уроженец Афин.

— Понятно, — мрачно сказал Боцман. — Значит, какая-то сволочь слила оперативную информацию и Густери вовремя смылся. Очень хорошо.

Я бросил на него быстрый взгляд и, обращаясь к Нифонтову, сказал:

— Значит, операция полностью провалена? В таком случае необходимо разобраться, где произошла утечка информации,

Слова мои звякнули, как бутылочное стекло. Для меня они прозвучали словно бы со стороны, и, кажется, прозвучали жалко. Конечно же, и Нифонтов, и Голубков это почувствовали. Нифонтов мрачно смотрел на поверхность стола, как будто рассчитывал найти на ней отгадку мучивший его проблемы, и бросил:

— Задание не отменяется. Густери нужно найти. Поскольку действовать, скорее всего, придется на чужой территории, мы вновь обращаемся к вам, Сергей Сергеевич, к помощи вашей команды. Плата — обычная. Чем надо — поможем, без вопросов. Так что действуйте, солдаты удачи, Но — без спешки. По спешке только слоны родятся, а к этому вопросу нужно подойти обстоятельно. И даже, точнее говоря, осмотрительно…