Прошло полгода, а мы с Дианой так и оставались желающими друг друга друзьями. Наше либидо перехлестывало через край, временами было видно, как один из нас готов сорваться, но мы продолжали играть в эту игру. У нас не было отношений, поэтому мы ничем и никому не были обязаны. У нас даже не имелось номеров телефона друг друга, потому что, если нам что-то было нужно, мы встречались либо в кафе, либо у Дианы дома. Да и что нам могло требоваться? Увидеться да поболтать.

Мы часто пропадали из виду друг друга, но непременно скучали и были невероятно рады каждой встрече. Что ж, это вполне можно назвать платонической любовью своего рода. Я понятия не имел о круге общения этой женщины и о том, каким способом она зарабатывает такие огромные деньги. Сам я получил еще одно повышение и обрел чуть больше власти и свободного времени, так как теперь много работы проводилось удаленно, по телефону. Я накопил достаточно средств для того, чтобы начать их тратить. Постепенно мною совершались закупки для будущей студии звукозаписи. Правда, оборудование было далеко не уровня квартиры, что меня безмерно радовало, так как это открывало перспективы для будущего.

Я никогда не был музыкантом, в том плане, что создать что-то совершенно новое я, может, был и в силах, но у меня не лежала к этому душа. Однако я чувствовал музыку всем своим нутром, слышал фальшь или же идеальное сочетание нот, мог исправить чужие ошибки. Именно поэтому я обучался на звукорежиссера, а не на композитора или просто музыканта. Большинство моих одногруппников не понимали, как можно так успешно обучаться на дневном отделении и работать, при том, что на момент второго курса я имел уже достаточно хорошие деньги. Эти суммы позволили бы мне обучиться вождению и купить машину, но у меня все равно не было на это времени, поэтому я и вкладывался в то, чему собирался посвятить жизнь.

Однажды зимой мы решили сходить с Дианой в галерею. По мере прохождения осмотра мы постоянно натыкались на портреты женщин, и я заметил, что девушка часто останавливается возле них и уделяет им особое внимание. Я не придавал сначала этому значения, но потом мне показалось, будто она что-то ищет.

– Когда-нибудь и твое творение будет занимать свое место здесь, – словно заклинание, себе под нос пробормотала Диана, – сколько я ни пересмотрела сегодня великих картин, нигде нет такого живого и волшебного образа, готового сойти с полотна, чтобы улыбнуться тебе.

Я видел, что Диана говорила искренне, эмоции переполняли ее.

– Даже на иконах? – спросил я.

– Не мешай религию с искусством. Икону может оживить одна лишь фанатичная вера, которая понастроит ложных образов перед глазами созерцателя. Твоя же картина создана так, что любой увидит то же самое, что умалишенный.

Диана схватила меня под руку и произнесла.

– Пойдем в буфет.

Мы взяли себе сладкое и горячий чай. Когда я уже доедал свою булочку за столиком, Диана еще не притронулась ни к чему, лишь перебирая ногтями по пластиковому стаканчику.

– Наполеон, я стара, и кто знает, сколько мне осталось на этой земле…

Я замахнулся рукой до отказа назад, чтобы нанести удар. Диана виновато опустила глаза. Она знала, что я терпеть не мог, когда она заикалась о своей смерти, так же, как и известно ей было то, что я ее не ударю.

– Увековечь меня! Нарисуй меня так же, как ее, или лучше! Я могу дать тебе все, а она не оставила ничего, кроме боли в твоем сердце и проклятого жертвенника в квартире!

Внутри меня все забурлило. Я схватил кипяченый чай Дианы и плеснул ей в лицо. Оно мгновенно покраснело, а девушка, не зная, как избавить себя от боли, беспорядочно замахала руками, не то крича, не то плача. Неудержимый гнев наполнил меня. Я сожалел о том, что в стакане был всего лишь горячий чай, а не молоко, что мне не удалось изуродовать это самонадеянное лицо, посчитавшее, что оно достойно занять место на подобном холсте. Диана рухнула на колени и навзрыд зарыдала. А я отстранился от нее шага на три назад и с ужасом в сердце осознал, что влияние Кристины на меня до сих пор столь велико, и как страшен был бы мой поступок, если бы я на самом деле плеснул Диане кипяток в лицо.

Девушка словно прочитала развернувшуюся у меня в голове сцену через мои глаза. Не знаю, насколько дьявольским был мой взгляд, но Диана внезапно отпрянула вместе со мной.

– Господи, да ты бесноватый! – в страхе зашипела девушка. – Ты вложил всю свою душу в этот портрет? Или продал ее за то, чтобы дама оттуда сошла к тебе в один прекрасный день?

– Я не более одержим, чем вы, женщины, когда видите этот холст. Он уже начинает напоминать мне Кольцо Всевластия бедного Фродо, который никак не мог уберечь его от остальных.

Диана отвернулась так, как будто осталась непонятой. Она несколько раз порывалась сказать мне что-то, я видел, как ее губы дрожали, приоткрывались, но с них так ничего и не сорвалось. В ее глазах стояли слезы, скупые, как у мужчин, но я хотя бы увидел, что этой женщине еще не чужды какие-то чувства, основу которых, правда, я понять пока не мог.

Доведение людей до слез всегда было одним из моих самых животрепещущих переживаний. В этом случае я эгоистично осознавал свою значимость, или власть, или силу. В такие моменты меня переполняла гордыня, и причина слез человека уже отходила для меня на второй план. Диана была права, чернота, рвущаяся наружу, кишела во мне, подавляемая только силой воли и рамками морали.

Я подошел к Диане и обнял ее.

– Ты перенесла много эмоций сегодня. Пойдем скорее отсюда домой.

Девушка послушно, шмыгнув носом, пошла прочь из буфета в сторону гардероба. Я помог ей надеть ее шубку, хотя обычно как-то обходил этот момент этикета стороной. Мы вполне могли дойти до дома пешком минут за сорок, но желания гулять по морозу, после случившегося, у меня не было никакого. Я предложил поехать на метро. Это был холодный день. Промозглый ветер задувал до самых костей, и если Диану спасала ее шуба, то меня в моем полупальто явно нет, да и лица наши были не защищены совершенно.

Диана с легкостью попала в дверной замок, но повернуть ключ обмороженными пальцами не смогла. Мне это удалось, но с невероятным трудом. Мы зашли в дом, и я быстро разделся первым. Диана мучилась над заклепками на шубе, но расстегнуть их была не в состоянии. Я, прикладывая все усилия, помог девушке снять с нее верхнюю одежду, затем стащил ее сапоги, так как расстегнуть молнию на них она тоже не могла. Закончив раздевать Диану, я выпрямился перед ней во весь рост. Она осталась в рубашке, кардигане и короткой юбке, я же был в толстовке и джинсах.

Недолго думая, я схватил ладони Дианы и запустил их себе через низ кофты прямо под мышки – в ближайшее теплое место.

– Так греют спасатели, когда нужно срочно спасать человека – теплом своего тела.

Диана приблизилась ко мне вплотную и заглянула мне прямо в глаза. В ее очах замерзшие слезы растапливались свежими, новыми. Она смотрела на меня преданно, как никогда, ее взгляд был чист и искренен, как у младенца. Диана созерцала меня, словно спасителя.

А что в это время происходило со мной? Меня словно разомкнуло. Почти год я боролся с самоуверенностью и напыщенностью этой леди, и вот только сейчас она стоит передо мной, открытая, беззащитная, как на ладони. Только в тот момент я понял, что больше не могу терпеть.

Диана, по всей видимости, либо ощутила нечто подобное, либо прочла в моих глазах всю необходимую информацию. Она почти прислонилась ко мне своими губами, приоткрыла рот и начала глубоко вдыхать, горячо и прерывисто выдыхая мне прямо в лицо. Своих глаз Диана не отрывала от меня. Я прижал девушку к себе изо всех сил, она схватила мою ладонь и положила ее себе на бедро с внутренней стороны, около паха. Моя рука мгновенно намокла даже через белье и колготки Дианы, обдаваемая жаром. Ноги девушки бились в судорогах.

Я сам был не в лучшем состоянии. Почти год спустя мы довели друг друга до волевого изнеможения. И вот этих подсказок с рукой под юбкой мне уже не было нужно. Я схватил Диану за ягодицы, она обвила мое тело ногами, и я понес ее в комнату с круглой кроватью и шелковым бельем. Мы долго и томно раздевались, продлевая на минуты и секунды тот миг, который оттягивали месяцы. И, в конечном итоге, он настал. Я не думал о том, что произошло в этой постели, о том, что белье шелковое, как и в рассказанной Дианой истории, я только изо всех сил прижимал ее плечи своими руками, обхватившими шею девушки, и шептал на ухо, как я долго этого ждал. Диана же вообще находилась где-то в астрале, ее заплаканные глаза закатывались от удовольствия.

И вот, в последний миг, когда я должен был прервать процесс, Диана словно очнулась и изо всех сил прижала мои ягодицы к себе. Не успели у меня в голове родиться мысли о западне, совращении, использовании меня, как женщина, впиваясь в меня ногтями, прошептала:

– Успокойся, я не могу иметь детей.

Вся прискорбность этого факта не дошла до меня в тот момент. Мой мозг только лишь получил сигнал «можно» и следом за столь сильным напряжением он достиг рая, небывалого доселе. Диана тоже была где-то не здесь, она сумела подловить самый нужный момент. Мы лежали, обессилев, не зная, кого благодарить за это блаженство, кроме друг друга.

До чего же сложно описать естественное, не пересекая границу этики и пошлости! Какими словами мне рассказать о том, что творилось с нами дальше, чтобы не выйти за рамки приличия? Что ж, каждый сам решает, что приемлемо для его восприятия вещей неизвращенными.

Квартира ломилась от ее стонов, а я не делал практически ничего. Эта дьяволица то налетала на меня, как коршун, готовая разорвать в клочья, то ласкалась словно кошка. Я медленно сходил с ума. Только демон был способен доставить столько плотских радостей. Когда мы, несколько часов спустя, сладко засыпали, в последнюю секунду я понял, почему тот мужчина умер поутру.

А на следующий день я заболел. Диану очень расстроило это событие, возможно, потому что оно несколько напоминало давнишнюю историю. Меня сильно знобило, и девушка, как курица-наседка бегала вокруг меня, подсовывая мне чаи, смеси, лекарства, обкладывая меня компрессами и непременно целуя. Я был никакой. На работу пришлось отзвониться с просьбой о больничном. Еда в меня не лезла, сигареты тоже, если я вставал, то тут же начинала кружиться голова. Большую часть времени, если получалось, я старался спать. Диана ни на минуту не оставляла меня. Я просыпался и видел ее, лежащей рядом с собой в кровати. Каждый раз.

Невероятно, но к вечеру мне полегчало. Я уселся на кровати и слушал рассказы Дианы.

– Вы, мужчины, так беззащитны, когда болеете, – улыбалась девушка, – вроде всегда стараетесь показать себя сильными и волевыми, а как сляжете, то хуже детей: жалуетесь, стонете, показывая всем, как вы несчастны. Ухаживай за вами, обслуживай. Пацаны, ей-богу.

Мне возразить было нечего. Я считал, что она права. Один вопрос теперь не давал мне покоя, с тех пор, как я стал чувствовать себя лучше, но я понимал, что могу разрушить эту благодатную атмосферу лазарета, если задам его.

– Диан, почему? – спросил я, выдержав небольшую паузу. – Почему и как давно?

Улыбка сразу сползла с лица девушки. Нам давно не нужно было давать друг другу пояснений, мы все понимали с полуслова.

– Тебе обязательно это нужно знать?

– На твоем счету намного больше нераскрытых загадок. Да и дело вовсе не в этом. Вопрос на самом деле животрепещущий. Такое не каждый день услышишь от женщины.

– Эндометриоз, – коротко ответила Диана, наверное, рассчитывая увидеть недоумение в моих глазах и отделаться фразой «не спрашивай, что это».

Однако мой взгляд выражал полное понимание сути вопроса, что поставило девушку в затруднительное положение.

– И на какой же он стадии?

– На роковой, малыш, – сказала Диана и уставилась в одну точку, прямо как за тем разговором при свечах, – они мучили меня, раз за разом вычищали эту гадость, а она снова нарастала, пока не стала…

– Злокачественной, – закончил я, – но почему ты не вырежешь ее?

Диана наконец-то посмотрела на меня.

– Потому что я хочу оставаться женщиной! Вот ты, отрежь себе яйца – зачем тебе жить?

– Все равно рано или поздно настанет момент, когда они мне уже не понадобятся.

– А ты уверен, что доживешь до этого дня? Да и, в принципе, с изначальной болезнью мы справились. А вот за метастазами не успели.

– Сколько тебе дают?

– Очень мало. Но вот этого ты из меня точно не выудишь.

Она встала и ушла. Вскоре я услышал, как хлопнула входная дверь. Внезапно вся квартира поплыла у меня перед глазами. Сердце бешено заколотилось, виски пульсировали. Я сидел, вжавшись в одеяло, и приходил в шок от происходящего. Мне в голову пришло озарение.

Все встало на свои места. Теперь мне стала ясна причина поведения Дианы, почему она с такой легкостью подобрала мужчину на остановке, почему проводила столько времени в кафе, рассматривая людей и предаваясь размышлениям, почему завела такую непонятную связь и настолько вульгарно вела себя с самого начала; наконец-то, отчего ей было так мучительно ждать меня целый год.

Она проживала последние месяцы своей жизни, ей хотелось ухватить от нее все. Терять Диане было уже нечего, а вот обрести она могла очень многое за оставшийся срок. К тому же, понимая, что с собой унести ей ничего не удастся, она помешалась на самоотдаче. Поэтому окружила мужчину с улицы земным раем, потому же пыталась сделать все для моего наслаждения. Скорее всего, она хотела остаться в моей памяти одной из самых ярких звезд.

Неудержимая тоска накрыла меня. Еще никогда меня так не тянуло к этой женщине, как сейчас, когда она ушла. Я не мог совладать с собой. Свернувшись калачиком и схватившись за голову, я уснул в ее теплой кровати. Когда проснулся, то почувствовал, что мой забитый нос улавливает какой-то восхитительно нежный запах, а ладоням так приятно от ощущений тепла и мягкости. Я приоткрыл глаза и увидел разбросанные по подушке черные роскошные волосы своей женщины. Она была совершенно голая. Видимо, пока я спал, Диана пришла, разделась и укуталась мною. Моя рука из всех сил сжимала ее теплую грудь. Я прижался к дорогому телу, что было мочи, так, чтобы между нами не оставалось ни одного промежутка, и положил лицо прямо в гущу волос.

– Я люблю тебя, Диана. И никуда от себя не отпущу, – сказал я, чуть не дрожа от страха потерять ее и прижимая к себе, как в последний раз.

Но женщина крепко спала и, скорее всего, не слышала моих слов.

Первое, что я увидел утром, были ее красивые распахнутые глаза, смотрящие на меня с восхищением.

– Ты самое чудесное, что могло со мной случиться на исходе дней. Я тоже теперь знаю, что люблю тебя, Наполеон.

Значит, слышала…

Мне хотелось столько ей сказать.

«Забери меня с собой», – чуть не сорвалось с моих уст, но Диана прислонила палец к моим губам и попросила:

– Только ничего не говори. Мы с тобой всегда все знали без слов.

Провалявшись на кровати около часа, просто смотря друг на друга и трепетно трогая лица, мы заставили себя встать. К моему удивлению я уже чувствовал себя здоровым. Мы провели у Дианы дома весь день, разговаривая на отвлеченные темы, попивая кофе и постоянно выходя курить на лоджию. Когда Диана задумчиво затягивалась и выпускала дым на улицу, я понимал, что завидую ей в том плане, что она может курить сколько угодно, зная, что не это убьет ее, а у меня именно курение может стать причиной смерти. Глупость данной зависти почему-то не смущала меня. Вечером я прижал Диану к себе и долго-долго целовал ее в лоб.

– Я выхожу на работу завтра. Мы оставим все, как было, правда?

– Конечно, Наполеон, – ответила девушка, смотря на меня преданными глазами, – все будет так, как хочешь ты.

«Я хочу, чтоб ты жила», – встало у меня в горле.

– Тогда, как всегда, до неопределенной и неожиданной встречи.

Я скорее выбежал из квартиры в морозную Москву, чтобы не затягивать расставание. Каждая разлука с Дианой отныне давалась мне пыткой и страхом того, что эта встреча была последней.

Счастье никогда не будет полноценным, думал я под хруст снега под ногами. Всегда найдется подвох, ломающий цельное ощущение радости. Может быть, наш мозг просто неспособен будет выдержать полное блаженство? Мужчина с автобусной остановки своей жизнью доказал верность этой теории.