На следующий день Виктория пришла раньше остальных. Мы поздоровались, она по-детски свела вместе пальчики рук и сказала:

– Я хочу послушать на свежую голову, что у нас получилось вчера.

– Да сегодня, а не вчера, – улыбнулся я и впустил Вику в свою священную комнату звукорежиссера.

Девушка села рядом со мной, и я уловил слабый аромат ее нежных духов. Пощелкав нужные папки и подкрутив пару регуляторов на микшере, я включил завершенное мною сегодня в плане сведения и мастеринга произведение. Мониторы играли нам в уши, Вика смотрела через стекло на место, где она вчера записывалась, а я созерцал ее восторженные глаза.

– Ты волшебник, – с неким придыханием сказала девушка, – как тебе это удалось?

– Просто мы все очень хорошо поняли друг друга, – скромно ответил я.

Через несколько минут в комнату постучались, я встал, открыл дверь и впустил внутрь подъехавший остальной состав коллектива. Мы еще раз послушали вчерашнюю работу, и я был безумно рад тому, что произведение произвело на всех не меньший эффект, чем на Вику.

– Это невероятно воодушевляет, Наполеон, – сказал мне лидер группы, ты готов продолжать сегодня?

– Конечно, только давайте разбавим тяжелую атмосферу и побалуемся легким фолком.

В общей сложности я провел с коллективом больше двух недель потрясающей работы, и почти всякий раз Вика находила причины задержаться или приехать пораньше. Ребятам она говорила, что я лучше чувствую ее, когда мы вдвоем, хотя я уверен, что они уже шептались о чем-то у нас за спиной, но надо отдать им должное – лишних вопросов никто не задавал и все делали вид, что ничего не происходит. Мне же все происходящее невероятно льстило, не более. Видимо, я слишком очерствел за последнее время.

Уходы со студии вместе с Викой стали нормальной практикой. Я по-прежнему приходил в восторг от виртуозности ее игры, да и всего процесса: как девушка держала скрипку, стояла, водила смычком. Я и не мог припомнить, когда чья-либо живая игра вызывала во мне столько эмоций. Виктория определенно нравилась мне. Всегда веселая и смеющаяся над моими шутками, что непременно упрощало общение и повышало мою самооценку, не самую высокую после прекращения всех сношений с Элизабет. Грациозная, худенькая, со всегда немного небрежно, но аккуратно раскиданными по голове и плечам отдельными локонами, разделенными скорее пальцами, чем расческой. Когда, в очередной раз привозя ее домой, я понял, что она воспринимает любой юмор и совсем не обидчива, то позволил себе уколоть ее пальцем в бок под реплику: «Ты постареешь намного быстрее, чем я, Викуля, со своим солярием. Смотри, у тебя же морщины под глазами собираются!» Она отнюдь не ответила агрессивно, а смеялась вместе со мной. Мне это нравилось. Да мне вообще нравилось все происходящее!

Все чаще я думал о том, то мне делать с ней дальше. Я не чувствовал той невыносимой тяги, которая возникала у меня к девушкам в молодые годы, но и некая спокойная, нежная симпатия прочно засела во мне. Вика же всеми возможными способами показывала, что я ей нравлюсь. Мне оставалось только действовать или нет, в зависимости от того, пойму ли я, что готов приблизить к себе ту, которая не свела меня с ума, как это бывало до сих пор, и не вызвала даже привычного вожделения. Просто симпатия.

И влюбленность в ее игру.

Вскоре настал тот день, когда я традиционно отдал группе завершенный диск. Они передали мне солидную сумму денег за проделанную работу – значительно больше, чем я озвучивал. После чего мы все пожали друг другу руки, и я подумал, что на том наше общение и закончится, но…

– Наполеон, на следующей неделе состоится презентация. Мы бы все хотели, чтобы ты там присутствовал.

– А когда? – спросил я, глядя на висящий на двери график записей коллективов.

– В пятницу вечером, – продолжил лидер группы, называя время и точное место.

– Так-так, – забормотал я, водя пальцем по листку, – у меня запись.

– А ты никак не перенесешь? – спросил меня уже барабанщик.

– Постараюсь, – спокойно ответил я, – но не обещаю.

И все они ушли. Включая Вику. Я выдохнул, вошел в свою комнату, закрыл дверь и завалился на диванчик. Странное чувство. Такое же, как, когда заканчиваешь читать безумно интересную книгу. Словно что-то оборвалось. И вот тогда я понял, чего мне не хватает еще, кроме работы. Вики нет здесь.

Я взял телефон и позвонил той рок-команде, которая была назначена у меня на пятницу. Мы уже выпустили с ними один альбом. Сославшись на личные дела, я попросил вычеркнуть пятницу из дней записи. Естественно, мне никто не отказал. Я улыбнулся. Мы увидимся с Викой вне работы над проектом. Это хорошо.

За два дня до презентации Вика нашла меня в социальной сети и написала:

– Ну что, тебя ждать к нам в гости?

– Пока не знаю…

– Ты же всемогущий! Отмени одну запись. Тебе все простят.

– Я сделаю все возможное.

– Я знаю, что сделаешь. Или уже сделал.

– Почему ты так уверена в этом?

– Потому что там буду я.

Ничего умнее, чем просто отправить смайл, в голову мне не пришло. Я и на самом деле довольно улыбался перед монитором.

Место, в котором проводилась презентация, оказалось намного приличнее, чем я полагал. Не то бар, не то ресторан – видимо, заведение было универсальным в зависимости от времени суток и дня недели. Сейчас оно являло собой традиционную круглую сцену, как для джаз-бенда, с большим числом столиков в темноте вокруг нее. Я сел на галерке, дабы несколько отстраниться и не привлекать внимания. Ха, моя тяга к одиночеству так никуда и не делась с годами. Я даже вспомнил, как постоянно располагался в аудитории на последнем ряду еще в институте.

Все большие инструменты уже стояли на сцене. Музыканты начали выходить по одному – таков был сценарий. Первым нашему взору явился барабанщик, уселся за установку, затем вышел контрабасист, гитарист, и вот, в чудесном вечернем платье со скрипкой в руках на сцене появилась Виктория. Зал начал аплодировать, призывая группу к началу концерта.

И все-таки они гениальны. От этих песен, над которыми мы работали вместе, у меня бегали мурашки по коже, а эта проклятая скрипка так и выворачивала все внутри меня, как будто Вика водила смычком мне прямо по аорте. Божественно. Со всеми паузами, шутками, благодарностями все это затянулось больше, чем на час.

– Мы хотим сказать слова благодарности, – заговорил вокалист в перерыве между песнями, – одному невероятно талантливому человеку, который всего за пару недель раскрыл в нас то, чего мы не смогли сделать сами. Это наш звукорежиссер, без которого не было бы альбома, выходящего сегодня в продажи, Наполеон Мрия!

Зал начал рукоплескать.

– Я хотел бы узнать, есть ли он сегодня в зале?

Деваться было некуда. Из самого конца зала я приподнял руку и тут же попал в освещение прожектора.

– Он, как всегда, скромен, – с улыбкой сказал вокалист, чем вызвал умиленный, возможно, наигранный гул аудитории.

– Наполеон, тебе мы посвящаем завершающую наш концерт композицию.

Барабанщик начал настукивать сбивчивый ритм, потом по одному стали подключаться остальные музыканты, играя рывками, экспрессивно, но крайне душевно. Я был тронут до глубины души. Мне никогда в жизни ничего не посвящали, а этот instrumental они, видимо, написали за прошедшую неделю.

– Спасибо! – сказал вокалист после последней ноты.

Поклон, сотни рукопожатий, и все начали медленно разбредаться. Участники группы поочередно подошли ко мне со словами благодарности, Вика же держалась в стороне.

– Не переоценивайте моих возможностей, – сказал я, – и жду вас снова в «Somniator»!

И вот только сейчас, когда ребята оставили меня одного, Виктория подошла ко мне.

– Ты восхитительно выглядишь сегодня, – сказал я ей, – но только сегодня!

Мы засмеялись.

– Очень оригинальная, прямо-таки новая шутка! – подколола меня Вика. – Спасибо, что пришел.

– А у меня был выбор?

– Здесь сейчас будет вечеринка, останешься?

– И ты будешь танцевать в платье, на каблуках?

– Не впервой, поверь. Я так понимаю, что и сейчас выбора у тебя нет, – довольно проговорила Виктория.

– Ну конечно!

Через полтора часа мы, уже изрядно выпившие, вовсю танцевали под музыку, очень далекую от звучавших совсем недавно акустических напевов. Устав, мы присели на кожаные диванчики там, откуда я наблюдал за концертом, подальше от толпы. В голове все кружилось, эмоции зашкаливали, алкоголь бил в мозг, в пах и по чувству страха. Я приобнял Вику и начал медленно втягивать запах ее волос. Проклятая мания обоняния! Девушка сидела с бокалом в руках и вовсе не собиралась мне мешать. Постепенно я начал целовать Вике щеку раз, второй, третий.

– А в губы слабо? – неожиданно спросила она, повернув ко мне свое личико.

В такой ситуации уже было глупо о чем-либо думать. Да и алкоголь в крови считал точно так же. И мы поцеловались.

О нет, это было вовсе не так страстно и рьяно, впопыхах, как было до сих пор, когда я добивался вожделенную женщину! Это был один из самых спокойных, аккуратных и нежных поцелуев в моей жизни. И один из самых долгих.

– Доволен? – спросила Вика, облизывая губы.

– А как ты думаешь? – радостно спросил я, изображая некое подобие лукавой ухмылки.

– Тогда снова танцевать!

Она вытащила меня в толпу людей, и теперь я позволял себе обнять эту женщину и целовать посреди танцпола. Я радовался. Нет, это не было ощущением счастья, но все же эндорфин наполнял меня.

Вскоре мы вышли на улицу. Уже было светло, дороги еще пустовали.

– Я совсем забыл, что был за рулем, – хлопнул я себя по лбу, – ну что ж, тогда на метро или на попутке.

Вика повернулась ко мне лицом и почти томным голосом произнесла:

– А ты для начала скажи куда.

– Домой.

– Я понимаю. Домой или по домам?

– Эй, – сказал я, подцепив один из Викиных локонов на палец, – больно уж ты шустрая для девушки!

– Больно уж я пьяная! А с чего ты взял, что я бы согласилась на одно из двух возможных предложений? Может, я просто хотела проверить, насколько ты наглый?

– Аккуратнее с высказываниями! – злорадно сказал я. – Меня очень легко спровоцировать.

– На что же?

– На протест.

Виктория начала громко смеяться.

– Ну и кому же ты от этого сделаешь хуже?

В самом деле… Кому я всегда делал хуже своими бараньими отказами?

– А мы узнаем. По домам.

Я взял ее за руку и мы, как подростки, пошли в сторону метро.

Говорят, Москва никогда не спит. Но есть период, когда она далеко и не бодрствует. Это короткий утренний промежуток времени после открытия метро, когда можно увидеть только уставших, похожих на овощи гуляк, а также бедняг, у которых зачем-то день начался так невыносимо рано. Мы были овощами: с пустыми головами ехали в не менее пустом метро, склонив друг к другу макушки и держась за руки. Школьники, ей-богу.

– Моя станция, – неожиданно сказал я, поцеловал Вику в щеку и вышел из поезда.

Да, я ее не провожал. И что-то мне подсказывало, что ей было все равно. Мы оба получили то, чего долго хотели.