И с Малль, насчет ее жалованья и с Антсом, насчет аренды, обошлось, – но не так, как предполагал Юрка. Вернее, Юрке нечего было и предполагать, потому что, несмотря на Антсовы разъяснения, он не мог себе представить, что происходит в действительности. Антс говорил про суд, но Юрка был в суде давным-давно и помнил лишь, что ничего особенного там не случилось. Правда, было какое-то решение, но как его выполняли, Юрка до сих пор не видал. Если и исполняли вообще, то таким образом, что Юрке не было ни жарко ни холодно. Захотели снова идти жаловаться в суд – жалуйтесь, что ему с того? Время само разберет, – зачем торопиться.

Так Юрка и жил в Самом Пекле день за днем, не зная по-настоящему, как и для чего. Когда он отлучался, дом оставался на попечении одной восьмилетней Рийи; ее единственным товарищем была черная кошка. Когда же девочка уходила на пастбище присмотреть за коровами, усадьба пустовала, и лишь петух с двумя курами прогуливался по двору.

Но вот в Самом Пекле стало твориться нечто непонятное. Как-то, вернувшись домой, Юрка обнаружил на огороде свежевыполотую траву.

– Кто это сделал? – спросил Юрка у Рийи.

– Я сама, отец. Я прополола капусту, – ответила девочка.

Юрке хотелось что-либо сказать, но слова не шли с языка. Впрочем, он был доволен, что ребенок становился его помощником. В следующий раз Юрка нашел дома вымытую кадушку из-под молока, которую он как будто не мыл, а может быть, и вымыл, да позабыл. Нет, этого он, хоть убей, не помнил! Затем однажды ему бросилось в глаза, что у Рийи причесаны волосы. Снова спросил он у ребенка:

– Кто это сделал?

– Я сама, – ответила девочка. – Нашла старый гребень и…

Юрка не нашелся, что ответить. Он лишь раза два провел своей большой ладонью по волосам ребенка.

– Из тебя выйдет хозяйка Самого Пекла, – сказал он, наконец.

В один прекрасный день Юрка заметил, что на девочке надета чистая рубашка. Он остолбенел, глядя на дочь широко раскрытыми глазами, и лишь погодя спросил:

– Кто тебе выстирал рубашку?

– Я сама, – прозвучал обычный ответ. – Сперва намылила и побила вальком, а потом просушила на солнышке и надела.

Через несколько дней Юрка увидел, что была выстирана и его рубаха. На этот раз он некоторое время сидел молча, а когда Рийя подошла к нему, сказал:

– Ты уже умеешь лгать, дуреха?

– Да, отец, – прозвучал ответ.

– Кто тебя научил?

– Соседская тетя.

– Какая тетя?

– А та, у которой ребенок малый.

Теперь Юрка понял: речь шла о той самой соседке, что должна была шить для Малль красивую узорчатую рубашку в обмен на кусок сала и моток ниток на погремушке.

– Что ей тут надо?

– Ничего. Пришла поглядеть – сыта ли я.

– Гм.

– Я вынула из кармана краюшку и показала ей. Она спросила, есть ли у меня молоко, чтобы запить.

– Гм.

– Я ей показала кадушку в кладовой.

– Почему же ты мне сначала солгала?

– Мне велела соседская тетя.

– Зачем?

– А вдруг ты рассердишься, что она ходит смотреть, как я играю в хозяйку. Она сказала, что уходит из дому тайком, и здесь – тоже тайком, и тебе ничего знать не надо.

И так как Юрка помедлил с ответом, Рийя продолжала:

– Тетя оставила ребенка на дворе, и я играла с ним, пока тетя хлопотала по хозяйству. И знаешь, отец, что она мне сказала: «Послушай, маленькая хозяйка, ты живешь тут прямо как поросенок!..» И после этого…

Рийя рассказала, как соседка обучила ее разным делам: одеваться, причесываться, мыть лицо и руки, полоть траву для свиньи на капустных грядах и для коров в картофеле, подметать комнату и двор. Юрка слушал, но слова дочки, казалось, не доходили до него. Юрка размышлял, но, казалось, не мог собраться с мыслями. Он был похож на голодного пса, которому дали кусок хлеба и погладили по голове. Так что, когда девочка в конце концов спросила у отца, можно ли соседской тете снова приходить с малышкой, – ведь он теперь все знает, – Юрка сказал:

– Ты лгать умеешь?

– Умею, отец. Тетя меня хорошо научила.

– Ну и скажи тете, что я не знаю, что ты мне ничего не говорила.

– А если тетя, как и ты, не поверит?

– Стало быть, ты еще не умеешь лгать как следует.

– А мне нужно учиться лгать?

– Да, и как следует.

Но уменье Рийи лгать по-настоящему потеряло вскоре всякий смысл, потому что в Самом Пекле произошли новые события: Юрке принесли повестку из суда – вернее, две повестки, ибо заодно с требованием Малль о выплате ей жалованья предъявил свой иск насчет арендной платы и Антс. В общем, все шло точь-в-точь, как толковал Антс. Юрке оставалось только удивляться, насколько хорошо его друг Антс разбирается в житейских делах, – умеет предсказывать ничуть не хуже священного писания. Серьезно же интересовал Юрку лишь один вопрос: день суда, и потому он велел несколько раз прочитать повестку вслух, чтобы не забыть срока. Напрасный труд, ведь он мог бы расспросить и Антса, который навестил Юрку на другой день после того, как в Самое Пекло пришла судебная повестка.

– Я получил вызов из суда, – сказал Акте с озабоченным видом.

– И я, – молвил Юрка.

– Что же ты об этом думаешь?

– Чего ж там думать?

– Ну, а если присудят выплатить? Ведь скотину твою продадут!

– Почему?

– Малль, как я слышал, требует жалованья за весь год. А я уже говорил, что если она будет требовать, то потребую и я. Ведь иначе что у нас за дружба, если Малль получит жалованье, а я останусь без своей аренды? В интересах нашей дружбы и мне надо предъявить требование. Поэтому еще раз обращаюсь к твоей совести: поладь с Малль до суда, потому что…

– С воровкой я не полажу, – прозвучал ответ.

Как ни пытался Антс растолковать Юрке про суд и прочее, того ничем нельзя было пронять. По правде же говоря, на пути Юркиных размышлений высилась одна неодолимая преграда: куда бы ни гнул Антс, все выходило так, что Юрке выгоднее бросить Самое Пекло и переселиться к Антсу. Если бы, примирившись с Малль, он мог избежать этого переезда, Юрка пошел бы на мировую без всяких рассуждений, но сейчас мириться не имело никакого смысла, и поэтому он совершенно безразлично относился к тому, что доказывал Антс.

Все произошло как полагалось: Малль и Антс подтвердили в суде свои требования, Юрка же ничего не смог привести в свою защиту. Малль прямо сказала, что захоти она даже что-либо украсть, так в Пекле и взять-то нечего: там, мол, мыши и крысы и те подохли с голоду. Тайком ей приходилось приберегать для ребенка последние крохи, иначе клопы да блохи заели бы голодное дитя. Сначала она, Малль, намеревалась подарить хозяину свое жалованье, да Юрка захотел опорочить ее как воровку, и поэтому она требует платы за целый год вперед. Малль была очень зла – ведь пытались запятнать ее доброе имя!

Когда Юрку попросили высказаться по этому поводу, он объяснил, что ему никак не взять в толк, почему Малль так злится. Он-де, Юрка, не говорил ничего дурного, а заметил лишь одно: о каком жалованье может идти речь, если Малль сама его наворовала? К тому же воровство дело неплохое, если только воровать как следует и в нужной мере. Это, мол, может подтвердить и его друг Антс. Даже грабеж и тот, по-Юркиному, был правым делом, если, к примеру, собирать в лесу грибы и ягоды, доить корову или снимать с нее шкуру.

В ответ на столь мудрые речи судьи только головой покачали и сказали:

– Нечистый он, Нечистым и останется.

Разумеется, Малль присудили ее жалованье и дали право взыскать его в законном порядке в течение определенного срока. Такое же решение вынесли и по Антсову иску насчет арендной платы. Все произошло весьма просто и легко, потому что Юрка не возражал против этих требований. Он только говорил: «Ну что ж, если суд этак думает», или: «Вроде бы так». Суд и решил дело в пользу Малль и Антса. Юрка воспринял судебное решение весьма спокойно, словно он со всем согласен или не понял толком, что случилось. После суда к нему подошел Антс и сказал:

– Малль и сейчас согласна получить с тебя одно лишь отработанное жалованье, только она хочет его сразу.

– Мне сразу нечем платить, – ответил Юрка.

– Я могу одолжить тебе эти деньги.

– Золотой ты человек, Антс.

– Только с одним условием.

– Каким?

– Уезжай из Пекла, чтобы можно было сдать усадьбу в аренду кому-нибудь другому, кто вдвое больше заплатит. Перебирайся ко мне.

– Нет, Антс, из Пекла я не уеду.

– Ну, тогда делать нечего.

– Вроде бы нет.

Юрка отправился домой и принялся спокойно работать, словно ничего особенного не случилось. Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день в Самое Пекло не явился судебный пристав, пришедший посмотреть, что можно здесь описать в покрытие присужденных сумм. Побродив по дому и амбару, он пришел к заключению, что из описи мертвого инвентаря проку будет мало. Тогда приступили к живому инвентарю. Прежде всего записали лошадь, затем двух коров и, наконец, трех овец. Подумали было о петухе и двух курах, по в конце концов махнули рукой – кто их, пернатых, ловить станет!

– А меня, ребенка и кошку не запишете? – спросил Юрка.

Чиновник, вытаращив глаза, поглядел поверх очков на Юрку и сказал.

– У меня нет времени для шуток. Обращаю ваше внимание на то, что описанную скотину – лошадь, двух коров и трех овец – нельзя продавать, забивать и закладывать.

– А если которая утонет? – спросил Юрка.

– Где утонет? – осведомился чиновник.

– Почем я знаю где? Скотина иной раз тонет, иной раз, бывает, на кол напорется.

– За это отвечаете вы.

– Мне отвечать нечего. Я за свою скотину никогда не отвечал.

– Еще раз напоминаю вам, что описанных животных нельзя ни забивать, ни продавать.

Прикрепив к столбу у ворот извещение об аукционе, чиновник собрался уходить. Юрка поглядел на его возню и спросил:

– Что это?

– Извещение об аукционе.

– Можете его забирать, у нас читать не умеют.

– Другие прочтут, – сказал чиновник.

– Кто это – другие?

– А почем я знаю.

Пристав ушел, и в Пекле зажили по-прежнему. Юрка даже чащобу вырубил под новое поле, как делал он это издавна. Но такая мирная жизнь продолжалась недолго. Снова явился описавший скотину пристав, с ним пришли Антс, соседний хуторянин и несколько человек, совершенно чужих. Сначала Юрка никак не мог понять, что нужно пришедшим в Пекле, но затем он вспомнил суд, опись скотины, клочок бумаги на воротах и понял, что все это, наверно, как-то связано между собой. Так оно и вышло. Вскоре начался аукцион, но из-за того, что народу было мало, а покупателей и того меньше, скотину продали – иную, прямо сказать, чуть ли не даром, а иную за полцены. Лошадь и одну корову заполучил Антс в покрытие аренды, другую корову купил сосед, и эти деньги пошли в счет жалованья Малль. Но расходы по делопроизводству чиновник смог покрыть, лишь продав самую большую овцу. От цены, предложенной за нее, оставались кое-какие гроши, и они достались Юрке, чтобы и ему был доход от продажи животных. С двух оставшихся овец сняли опись и сказали, что Юрка снова может их продавать, бить и закладывать. «Вроде бы так», – молвил он в подтверждение слов чиновника.

Но когда люди, купившие животных, отправились было восвояси, к Юрке подбежала Рийя и спросила плачущим голосом:

– Отец, почему они уводят нашу скотину?

Однако напрасно ребенок ждал ответа: отец не услышал ее вопроса. Тогда Рийя схватила отца за рукав, затрясла изо всех сил и повторила:

– Почему они уводят нашу скотину?

– Потому что Малль, когда ходила, держала руки под передником, – ответил, наконец, Юрка.

Рийя недоуменно посмотрела на отца и снова спросила:

– Куда же ведут скотину?

– Кто их знает!

– А когда приведут обратно?

– Когда сами сходим за нею.

– А когда мы пойдем?

– Успеется.

Юрка охотно промолчал бы, но так как ребенок спрашивал, приходилось что-нибудь отвечать. Когда Юрка молчал, в нем возникало нечто, представлявшее собой смесь размышлений и воспоминаний. Он словно в них искал утешения или объяснения происшедшему. В конце концов дело обстояло не так уж плохо. Когда он пришел в Самое Пекло, у него, кроме старухи, ничего не было. Но все-таки старуха-то была, а это как-никак уже кое-что. Тогда же они раздобыли первую тварь – кошку, и ту задаром да обманом. А как после обзаводились. добром? С помощью Антса. Но он и посейчас жив, и нечего поэтому особенно и горевать. К тому же положение у Юрки сейчас лучше, чем вначале у него есть подсвинок, две овцы, две курицы, петух, кошка, Рийя и немало всякого домашнего скарба, что за годы скопился словно сам собой. Сена у него больше, чем съедят за зиму две овцы, и поэтому можно сразу обзавестись конягой и телкой. Если же это не выйдет, лишнее сено можно будет продать и перезимовать безбедно – картофеля и хлеба хватит. Лошадь, конечно, нужна – возить то, другое. Но можно обернуться и без нее, как вначале, потому что дрова для печи – дома, а сено для овец он стащит и на себе. Но все эти полные надежд виды на будущее опрокинул Антс, лучший друг Юрки, от которого он ждал помощи советом и делом, чтобы начать жить по-новому. Началось с того, что Антс снова пришел в Самое Пекло, и не один, как раньше, а вместе с двумя свидетелями, в присутствии которых он сообщил, что арендный договор у него с Юркой сроком на год, а так как возобновлять договора он не намерен, то Юрке предстоит будущей весной убраться из Пекла.

– Куда? – спросил Юрка.

– Должен сам знать, – ответил Антс.

– Я останусь в Пекле.

– Не уйдешь добром – заставим силком. Велю, чтобы полиция выселила тебя и прогнала.

– Да ведь ты мне друг.

– Ясно – друг, но коли ты не желаешь послушать дружеского совета, то…

– Что же ты советуешь?

– Переходи ко мне в домик, знаешь…

– Ты советуешь не по-дружески.

– Именно как друг, потому что…

– Я хочу остаться в Пекле.

– Из этого ничего не выйдет, тебе не уплатить аренды.

– Уплачу, если ты мне поможешь, как вначале.

– Ты был тогда молод и…

– Молодость не в счет.

– А что же в счет?

– Я Нечистый, вот что…

– В Самом Пекле ты человек, Юрка, ибо хочешь обрести блаженство.

– Как же я обрету, если ты гонишь меня отсюда?

– Блаженство сыщешь не только здесь.

– Нет, для меня оно только в Самом Пекле. Здесь я возделывал землю.

– Но земля-то эта моя?

– Лес, чащоба – твои; поле – мое, моими руками взрыто.

– Юрка, старый мой друг, слушай, что я тебе скажу: у меня есть новый арендатор, и аренды он будет платить вдвое больше, чем ты. Поэтому мне и невыгодно оставлять тебя здесь.

– А новой земли он добавит?

– В этом больше нет нужды. Лес, что стоит сейчас, так и останется лесом.

– Значит, на возделанной мною земле будет жить другой?

– Другой…

– Слушай, Антс, ты мне враг.

– Враг ли, друг ли – неважно, главное чтобы выгодней было.

– Таких, как ты, нужно убивать.

– Эго бесполезно, дорогой Нечистый, – пошутил Антс, – те люди, чго останутся, не лучше, – они такие же.

– Так же дерут с того, кто трудится, и…

– И самая лучшая еда у того, кто ничего не делает, – договорил Антс. – Ты на своем веку работал за десятерых, а нынче, когда я зову тебя пожить у меня повольготней, ты ни за что…

– Я не верю тебе, Антс.

– Зачем же мне врать тебе?

– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе клочок земли, возделанный моими руками.

– Я его так или иначе отберу и передам другому, который…

– Кто этот другой?

– А вот он тут же стоит. Будет платить мне вдвое больше, – при этом Антс показал на соседа, который стоял рядом, и спросил его: – Не правда ли, Петер?

– Да, я заплачу вдвое, – ответил тот.

– А чего этому третьему надо? – спросил Юрка.

– Он свидетель, что мы говорим правду, – ответил Антс.

– И что ты гонишь меня отсюда? – снова задал вопрос Юрка.

– Хочешь не хочешь, а придется тебе отсюда уйти. Хватит с меня Нечистого, я хочу человека, который вместе со мной вознесется в рай.

– Всем вам дорога в ад, – убежденно сказал Юрка.

– Отделаемся от Нечистого – будем в царствии небесном.

– И ты, Петер, попадешь в рай? Хоть ты и отнимаешь у меня землю, которую я возделал?

– Не я, так другой отберет, сделка выгодная, – пояснил Петер.

– Охотников до земли много, – подтвердил Антс.

– И ты, Антс, не хочешь больше дружить со мною?

– Нынче невыгодно, – усмехнулся тот, а двое других расхохотались во все горло.

– Ну хорошо, – сказал Юрка и встал с таким спокойным видом, словно все было в полном порядке. – Наши отношения ясны: я – Нечистый, вы – люди. Я хочу обрести блаженство, вы – попасть в ад. Поэтому вы и обираете меня. Антс говорит о дружбе, но он враг.