1
Ночная Италия встретила их теплом и умопомрачительным ароматом, будто в воздухе распылили флакон самых роскошных духов. Конечно, в аэропорту пахло еще и авиационным топливом, и нагретым металлом, и асфальтом, и невкусной человеческой едой, и самими людьми, но все это было лишь фоном к восхитительному ароматическому хоралу, в котором отчетливо можно было различить розы и лавр. Остальные цветочные ароматы Нина не узнавала, потому что никогда ни с чем подобным не сталкивалась. Одно из достоинств вампирского существования — обостренное обоняние! Люди вряд ли способны прямо в аэропорту наслаждаться ароматами садов, которые расположены отнюдь не близко… А она — может.
И вообще: если бы Модест Андреевич не обратил ее, Нина вряд ли попала бы в Италию. Давайте посмотрим правде в глаза: она была бы совсем старенькой к тому времени, когда поднялся «железный занавес», и у обычных людей появилась возможность ездить за границу. Да и немного тех, у кого есть средства на такие путешествия.
— Знаешь, что Гоголь писал об Италии? — задумчиво сказала Нина. — О Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето — не лето, весна — не весна, но лучше весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью — не напьюсь, гляжу — не нагляжусь. В душе небо и рай. У меня теперь в Риме мало знакомых, или, лучше, почти никого. Но никогда я не был так весел, так…
Тут она заметила, что Мишель смотрит на нее подозрительно, и запнулась.
— А Гоголь — это писатель? — спросил Мишель.
— Шутишь, да? Ты не можешь не знать Гоголя!
— Шучу. Знаю, кто такой. Но признаюсь тебе по секрету: никогда не читал его. Теперь обязательно прочту. Выберешь для меня что-нибудь попроще?
— Хорошо, — упавшим голосом ответила Нина.
Мишель подбадривающе ей улыбнулся:
— Не грусти. Я правда прочту. Вот как раз этот роман мне и можешь дать, из которого сейчас шпарила как по писаному.
— Это цитата из письма.
— Надо же. Ты письма на память помнишь… Нет, мне лучше что-нибудь поинтереснее. Не люблю чужие письма.
— Наверное, это правильно… А я люблю. Читать дневники и письма — как будто подглядывать в прошлое.
— Я тебе уже говорил, что ты умная?
— Я не умная. Совсем. Я просто люблю книги… — тихонько сказала Нина. И постаралась побыстрее сменить тему: — Надо же, мы в Риме и не можем выйти за пределы аэропорта. А я бы хотела посмотреть собор святого Петра, музеи Ватикана, Форум, Замок святого Ангела…
— … и Колизей.
— Нет уж. Слишком много смертей. Наверное, там невыносимо находиться.
— В Риме везде было слишком много смертей. Земля здесь реально пропитана кровью… Не, на Колизей обязательно надо было бы посмотреть. Говорят, потрясное зрелище.
— Что ж, остается только пожалеть, что Принц Рима такой подозрительный. В Колизей нас не пустят.
— Ну, учитывая, кто у нас Принц… Я его понимаю. Врагов у него должно быть немерено. Прям хобби такое было у него, еще при жизни — врагами обзаводиться. А уж после смерти…
Принцем Рима был Чезаре Борджиа — незаконнорожденный сын Папы Римского Александра VI Борджиа. При жизни этот брутальный красавец прославился, как хитрый правитель и храбрый полководец, а еще — как садист, психопат, убийца, насильник и кровосмеситель. Чезаре щедро подливал недругам яд и, чуть что, пускал в ход кинжал. Был влюблен в собственную сестру Лукрецию и из ревности к ней убил родного брата, а потом еще и ее мужа. Впрочем, некоторые историки утверждают, будто бы Чезаре убивал не из ревности, а исходя сугубо из политических интересов… Так или иначе, убивал он много и, став вампиром, совсем ненамного поумерил пыл. Ему хватило рассудительности сдерживать страсть к убийству после принятия Закона Великой Тайны, и все же мало у кого из Правителей было столько врагов, сколько у Чезаре. Принц Борджиа искренне старался приноровиться к современным международным отношениям, но все равно ко всем желающим погостить в его городе относился как к потенциальным захватчикам или наемным убийцам. Хорошо еще, это отношение распространялось только на вампиров, не затрагивая толпы туристов, заполняющих улицы Вечного Города.
Князь Москвы договорился с Борджиа о том, что двое российских вампиров в сопровождении одного из посвященных смертных пересядут в аэропорту Фьюмичино на частный самолет, который ночью отвезет их во Флоренцию — и не более того. Гости не выйдут из аэропорта. Гости не будут ни с кем общаться в аэропорту. Гости не будут ничего оставлять в камерах храпения аэропорта и ничего не станут покупать в многочисленных сувенирных лавках аэропорта. Таково было условие Борджиа. Прибытие в Рим — отбытие во Флоренцию, всё. Нине очень хотелось хотя бы одну ночь погулять по Риму, но это требовало сложных дипломатических переговоров. Так что ей оставалось только с сожалением вдыхать ароматный воздух и недоумевать: покупать-то почему ничего нельзя?! Бред…
Сопровождающий смертный как раз заполнял документы и следил за срочным перемещением двух пустых гробов из грузового отсека одного самолета в другой.
Путешествовать по свету в гробах Нина считала жутким анахронизмом. Ну в самом-то деле: на дворе двадцать первый век, высокие технологии, развитие наук, полеты в космос, наконец, — а одни из самых древних обитателей планеты до сих пор в дневное время перемещаются исключительно в этих скорбных деревянных ящиках. Ведь можно арендовать наглухо закрытый отсек, можно построить самолет или целый океанский лайнер вообще без иллюминаторов, можно еще что-то придумать… Есть, в конце концов, герметичные контейнеры с установками микроклимата — путешествуй с комфортом! Но нет, консервативные вампиры и слушать ничего не хотели о техническом прогрессе и предпочитали прадедовский способ всем прочим. Традиция, понимаешь. Вековые устои. Память предков. Тем более что днем в организме обычного вампира прекращается всякая жизнедеятельность, поэтому труп в гробу вызовет у таможенников меньше вопросов, нежели труп в ультрасовременном контейнере с подсветкой, музыкой и встроенным баром…
Сопровождающего звали Аркадий, ему было двадцать девять лет, он говорил на четырех европейских языках, включая итальянский, был достаточно предприимчив, чтобы разрешить практически любую сложную ситуацию… К тому же, он неплохо стрелял.
Десять лет назад, еще в институте, Аркадий увлекся темой вампиров в мифологии, нашел подтверждение их существования и привлек к себе внимание темного сообщества. Таких смертных — излишне заинтересованных потусторонним и верящих в реальность того, что считается легендами, — всегда замечают… Вопрос лишь в том, кто раньше заметит: Охотники или вампиры. Охотники предлагают таким людям присоединиться к ним, а вампиры… Все зависит от точки зрения смертного. Если он считает вампиров порождениями зла, его убивают. Если же поклоняется, как многие, то его берут на службу, для начала — донором. А там уж как повезет. Может быть, кто-то из вампиров решит соединить с ним свое бессмертие и сделать слугой крови. А может быть, его сочтут достойным обращения; об этом мечтают почти все доноры. В сущности, работа Аркадия по сопровождению вампиров в поездке была очень близка к тому, что делают слуги: он не только давал кровь, но и заботился о благополучии и безопасности бессмертных. Он был ловок, опытен, умел договариваться с чиновниками, так что вряд ли Князь позволит сгинуть такому таланту. Но пока Аркадий был молод и здоров, вампиры с удовольствием пользовались теми преимуществами, которые имелись у него, как у смертного. Например, способностью переносить солнце.
С пересадкой Аркадий справился даже не два счета, а гораздо быстрее.
В самолете Нина устроилась у иллюминатора и жадно смотрела на раскинувшийся внизу город, пытаясь разглядеть сквозь ночную мглу соборы и площади, о которых столько читала.
— Когда мы разрулим вопрос с убийством твоего Мастера и жертвоприношениями, я сам напишу Принцу Рима насчет нашего визита. А что, каждый имеет право, просто это будет чуть дольше и чуть дороже… Но я тебя стопудово привезу сюда. Отвечаю, — сказал Мишель.
Мишель улыбался. За его улыбку Нина готова была на все. Вернее, не за улыбку, конечно… Может быть — за то, чтобы эта улыбка никогда не погасла?
Цветущая весна, розы на руинах Терм Диоклетиана, азалии на Испанской лестнице, сияющие фонтаны площади Навои, веселая толпа, — и они с Мишелем вдвоем, как влюбленные…
С той же сияющей улыбкой Мишель продолжал, ничтоже сумняшеся:
— Потому что Софи, к счастью, уже прискучили путешествия. Пришлось бы мне торчать в Москве, лишь бы ее, бедняжку, не соблазнять на поездки. А с ней путешествовать рискованно. Особенно в Рим. Чезаре Борджиа охоч до красавиц. А я ему не соперник: перед его славой редко какая тетка устоит. Софи не устоит точно… Но если представить, что она полюбит меня настолько, чтобы не отвлечься даже на Принца Борджиа, все равно — он убьет каждого, кто встанет у него на пути. Привычки у Чезаре такие, — Мишель говорил о Чезаре Борджиа с нескрываемым восхищением.
Неужели он сам хотел бы быть таким? Иногда мужчин очень трудно понять. Как можно восхищаться мерзавцем и отморозком?
А как можно любить Софи?! Мишель ведь понимает, чего она стоит! Понимает, что она не стала бы хранить ему верность! Но ему все равно. Он любит ее. Потому что она — красавица, и он долго добивался ее взаимности. Почему, почему физическая красота так важна для мужчин?..
Нина сжалась в кресле, глядя в темноту за иллюминатором. В толстом стекле отражалось ее лицо: бледное, чуть светящееся, но совершенно неинтересное. Нина резко опустила шторку, отгородившись от своего отражения.
Дура! Что ты нашла в этом бандите? Мишель ведь ничего особенного собой не представляет. Нет в нем ничего, за что можно уважать или чем восхищаться. И потом, ты же знала его с тех пор, как приехала в Москву. Не близко, но знала. Видела его среди других Стражей. И он для тебя ничем не выделялся среди других… Так как же тогда ты умудрилась в него втрескаться? Почему именно в него?
С ее обращения минуло почти семьдесят лет, и все эти годы Нина жила книгами, в совершеннейшей безмятежности, и была уверена, что эмоциональные бури, которые охватывают «взрослых», не коснутся ее, вечного ребенка. Как избавиться от этого наваждения?!
Ей следовало готовиться к предстоящей беседе с Антонио Мальябекки. Но Нина не могла думать ни о чем, кроме своих чувств. Ни о ком, кроме Мишеля. И она презирала себя за это.
2
Флоренция, продуваемая свежим ветерком с реки Арно, сияла как выставка драгоценностей: все соборы, базилики и дворцы были слегка подсвечены. Ажурные сплетения решеток, окон и балконов окутывали город черным ночным кружевом. И, конечно, весенняя Флоренция благоухала: из всех садов веяло цветущими апельсинами и влажной землей.
Нину, Мишеля и Аркадия встретили со всем возможным почтением, усадили в длинный белый лимузин и на хорошей скорости прокатили от аэропорта до пешеходной зоны в центре города. Там им пришлось выйти. Принц Флоренции приставил к ним своего переводчика и двух охранников. Переводчик беспрерывно болтал, исполняя еще и обязанности гида, и Аркадий был мрачен: ему казалось, что тот выполняет его работу. Мишель откровенно наслаждался итальянским гостеприимством, а Нина была несколько шокирована, когда переводчик сообщил, что в одном из палаццо, принадлежащих Принцу, для них подготовлены не только комнаты, но еще и доноры на любой вкус.
— Принц надеется, что вы сможете погостить в нашем прекрасном городе и после окончания ваших дел. Вы ведь ранее не посещали Флоренцию? О, тогда вы просто обязаны задержаться хотя бы на одну ночь… Хотя за одну ночь невозможно осмотреть все сокровища Флоренции!
Интересно, почему столько внимания? Потому что Князь лично договаривался об их визите? Флоренция, конечно, не слишком значительный город на карте мира смертных, но община вампиров здесь весьма могущественная — как, впрочем, и в Венеции: много древних, много сильных… Может, у Принца Флоренции есть политические интересы в России? Или экономические? А может, он просто любезно принимает всех гостей, окружая их заботой… и охраной. Изящный способ следить за чужаками. Очень по-флорентийски.
Великий библиотекарь Антонио Мальябекки не выглядел старым.
Оно и понятно: Нина давно уже уяснила, что старых вампиров не существует. При обращении организм регенерирует до своего идеального состояния. То есть — до периода цветущей зрелости. Молодой вампир уже не повзрослеет. Зато старый омолодится самым чудесным образом. Исчезают все физические недостатки: шрамы, хромота. Исцеляются любые болезни. Обращенные толстяки худеют стремительно — за то время, какое нужно для преображения человеческого организма в вампирский, то есть за трое суток. У облысевших отрастают волосы. И разумеется, прорезаются новые зубы. А ведь в старину к тридцати годам большинство людей было без половины зубов…
И все же Нина представляла себе Антонио Мальябекки сухоньким старичком. И была удивлена, увидев пусть невысокого и худощавого, но вполне молодого, бодрого мужчину. В отличие от большинства вампиров, старающихся хотя бы в прическе придерживаться той моды, к которой они привыкли при жизни, — принц Филипп и шевалье де Лоррен так холили свои длинные локоны! — Антонио Мальябекки был коротко острижен. Одет в джинсы и спортивную куртку. Практично и невзрачно. Он, конечно, и при жизни был безразличен к одежде, ходил в рванье… Хорошо хоть, джинсы и куртка целые. Хоть и поношены основательно.
— Сеньор Мальябекки, для меня огромная честь быть представленной вам. Я — библиотекарь и архивариус, а вы — истинная легенда в нашей профессии, — сказала Нина, когда они расселись на террасе, и переводчик-флорентиец защебетал на своем соловьином итальянском.
— Вы из Москвы? — спросил Мальябекки. — Ко мне двадцать два года назад приезжал архивариус из Москвы. Граф Корф.
— Это мой Мастер. Он убит. И убийца похитил книги…
— А, так это он был убит! Жаль, жаль. Он подавал большие надежды. Какие книги?
— «Сумерки магии» Франсуа де Грийона, «Тайная магия вампиров» Альбера де Прэ, «Черная магия: запретные факты» Иоганна Вольфганга Рихтера.
— Хм. Ничего особенного. По большей части сборники домыслов и сплетен.
— Я знаю, — смиренно кивнула Нина. — Но по какой-то причине они заинтересовали убийцу. У нас много ценных книг, настоящих, магических, а забрал он именно эти. Эти книги — и корень мандрагоры, выросшей под виселицей.
— Мандрагора оплодотворенная? — заинтересовался Мальябекки.
— Полагаю, что да…
— Ценная вещь! В наше время не сыщешь. Сильный колдун может поместить в такую мандрагору душу, покуда тело восстанавливается от тяжелых ран. Женская или мужская?
— Женская.
— Значит, спасти пытаются женщину. У вас там никакая дама не пострадала?
— Среди вампиров исчезновений не было. Про Ковен информации у меня нет. Так что насчет этих книг, сеньор Мальябекки? Вы их читали? Есть в них что-то… особенное? Что-то, что их объединяет?
— Особенное? Пожалуй, нет. Объединяют их сплетни о магии среди вампиров. Сплетни, то есть непроверенные факты. Не запретные, как утверждает автор одной из них, а просто непроверенные. Дайте-ка подумать… А нет ли у вас списка остальных книг вашей библиотеки, относящихся к той же тематике?
— Есть. Я сделала список всех магических книг и всех книг о магии.
— Славная сеньорина. Дайте-ка!
Антонио Мальябекки выхватил у Нины оба списка, пробежал их взглядом с фантастической скоростью, потом запрокинул голову и зажмурился. Некоторое время просидел так. А открыв глаза, радостно воскликнув:
— Я знаю, что в них есть такого, чего нет в других книгах! Во всех трех довольно подробно пересказывается история Иоганна Шварцвальдского!
— А… кто это?
— О! Милая сеньорина! Иоганн, он же Гензель Шварцвальдский — это легенда нашего мира. Мира вампиров. Да и для колдунов он тоже легенда — может быть, даже в большей степени, чем для нас. Великий колдун. И вампир по совместительству. Устраивайтесь поудобнее, сеньорина, рассказ будет долгим… Итак, начну с главного: никто не знает точно, существовал ли Гензель Шварцвальдский, или же это — наполовину вымышленный, наполовину собирательный образ, которому приписываются деяния разных вампиров-колдунов. Лично я убежден, что он существовал. По крайней мере, у меня есть доказательства, что реально существовала его сестра-близнец Маргарита. Гретель по-немецки. Она была весьма тщеславна и не раз позировала разным художникам… Многие портреты сохранились. А если была Гретель — значит, был и Гензель.
— Гензель и Гретель?! Это… как в сказке?
— Да, как в сказке. Знаете, на самом деле все сказки основаны на реальных историях, которые некогда произвели огромное впечатление на людей, передавались из уст в уста, обрастали новыми подробностями… И превращались в сказку. Вам какая версия этой истории знакома?
— Наверное, самая распространенная. Жили-были дровосек с женой, у них было двое детей, Гензель и Гретель. В голодный год родители решили от детей избавиться. Завели их в лес и там бросили. Гензель и Гретель блуждали по лесу и набрели на избушку, сделанную из пряников и всевозможных сладостей. В избушке жила ведьма. Она взялась откармливать детей, чтобы съесть их. А когда пришла пора сажать Гензеля в печку, дети сами ее в огонь затолкали. Какой-то хитростью, я уж не помню… В общем, избавились от ведьмы и стали вдвоем жить в пряничном домике.
— Если с вариациями на тему находчивости Гензеля, то сказка подлиннее будет, однако по существу верно. На самом же деле было несколько иначе. Они родились не в семье дровосека, а в городе, и были детьми одной не слишком удачливой ведьмы. Об их отце ходили разные слухи. Смертные считали, что близнецы рождены от демона, но правды не знает никто. Их мать сожгли за преступления, которые она то ли совершила, то ли нет… и дети видели ее смерть. Это самым негативным образом повлияло на рассудок обоих. И конечно же, раз и навсегда отвратило их от религии, веры в добро, справедливость и человечность.
А в лесу, неподалеку от города, жила другая ведьма, из числа бессмертных. И жила в избушке вовсе не из пряников и сластей, а из дерева и мха. Она ушла из города в лес из-за чрезмерной активности Охотников… да и вообще в те времена города были не лучшим местом для жизни. Добычу она подстерегала на тракте, путников убивала. А в своем уютном домике хранила истинное сокровище: несколько сундуков магических книг и рукописей. Не знаю почему, но после суда и казни она решила забрать к себе детей. То ли и правда нуждалась в ученице, то ли ей было просто одиноко… А может, поддалась жалостливости, свойственной женской природе: ведь даже в эпоху, когда еще не был принят Закон Великой Тайны, и вампиры могли охотиться на любую смертную добычу, большинство женщин не трогали детей. Те же, кто пил детскую кровь, считались изуверами. Неестественно это для женщины — убивать ребенка… В общем, есть две разные версии того, как Гензель и Гретель оказались в лесу, в домике ведьмы. Согласно одной, колдунья забрала к себе Гензеля и Гретель, воспитала их и выучила магии. Согласно другой, она взяла только девочку, считая, что именно Гретель наследница колдовского дара, но впоследствии разочаровалась в ней и нашла Гензеля. Обе версии сходятся на том, что в конце концов колдунья стала учить магии только Гензеля, а из Гретель пыталась сделать помощницу по хозяйству, и самолюбивой девочке это было очень неприятно…
Дальше начинаются сплошные домыслы, основанные на догадках, разрозненных фактах, слухах и случайных обмолвках, — ведь наш Гензель мемуаров после себя не оставил… В общем, колдунья и Гензель стали любовниками. А Гретель, не знавшая других мужчин, кроме брата, влюбилась в него и ревновала. А потом колдунья обратила Гензеля, только его. Она хотела оставить его навеки юным, сделать своим партнером в бессмертии, и ей не нужна была соперница. Правда, она предложила Гензелю сделать Гретель слугой крови, ведь он любил сестру. Но колдунья не учла одного: теперь, когда они с Гензелем вместе засыпали днем в темном убежище под полом избушки, она была совершенно беззащитна и полностью находилась во власти Гретель. Ревнивица вытащила колдунью на солнце. И та сгорела. Не в печке, как в сказке, но все же сгорела, и сожгла ее Гретель. К пробуждению Гензеля от его любовницы остался только пепел. Наверное, он был опечален. Но сестру он все же любил больше всех на свете и смирился с ее поступком. Гензель обратил Гретель, чтобы никогда с ней не расставаться. И они стали жить вдвоем. Гензель сидел над книгами, экспериментировал с магией — не знаю уж, чем конкретно он занимался, я сам с магией никогда дела не имел. Гретель обучилась охотиться. Она приводила брату добычу, а потом хоронила в лесу тела. Тогда же они стали и любовниками. Противоестественности таких отношений они, видимо, не понимали. Некому было объяснить.
— Ух ты! Это в Европе мода такая, что ли, была? — воскликнул Мишель. — Только сегодня вспоминали… эээ… Принца Рима.
— Я полагаю, кровосмешение в равной степени свойственно, вернее — несвойственно представителям всех народов, — миролюбиво ответил Мальябекки. — А выдающимся людям более, чем обычным, присущи всевозможные отклонения. Гений и безумие неразделимы. К тому же о личной жизни выдающихся персон мы знаем больше, нежели о личной жизни обычных людей… И еще важный штрих: в Европе жизнь все же была более открытой, нежели в России или в Азии. Так что о грешках выдающихся европейцев все осведомлены. Это касается и великого Борджиа, и такой сомнительной во всех отношениях персоны, как Гензель Шварцвальдский. Итак, вернемся к его истории, осталось рассказать не так уж много. Гензель изучил все книги, оставшиеся от его наставницы, и решил пойти на поиски новых знаний. Близнецы покинули лесную избушку и ушли в город.
За следующие несколько сотен лет они объездили всю Европу. Гензель находился в беспрерывном поиске новых книг, новых артефактов и новых знакомств с видными магами. Он был совершенно нетщеславен и судя по тому, что я о нем читал и слышал, даже не сознавал, что уже стал вместилищем практически всех существующих знаний о магии людей и вампиров. А вот сестра его была тщеславна и властолюбива. Гретель мечтала о власти. Она хотела, чтобы Гензель стал Принцем какого-нибудь города. При его способностях он мог бы с легкостью захватить трон и уничтожить соперника… однако он не хотел этого. Если бы было возможно захватить трон и подарить сестре, он бы так и поступил. Но сами понимаете: кто захватил, тот силен, значит, тот и должен править.
В тысяча шестьсот тридцать девятом году Гензель под давлением Гретель сдался и свергнул Принца Генуи. Правил он всего два года — не выдержал и попросту сбежал, бросив трон. Ему было скучно, обязанности Принца отнимали слишком много времени и отвлекали от занятий. Он мог бесконечно отрабатывать какое-нибудь заклинание или составлять эликсир, но вот править оказалось ему не по силам. Гретель была весьма разочарована, но ей пришлось последовать за братом. Положение их после этого сделалось сложным: не все города готовы были оказать им гостеприимство, ведь теперь Принцы и Принцессы боялись, что Гензель с такой же легкостью узурпирует любой другой трон. Но так или иначе их странствия продолжались. Иногда близнецы на несколько лет исчезали, и никто не знает, где они укрывались от мира. Полагаю, они возвращались в Шварцвальд, в свою заколдованную лесную избушку. Потом появлялись снова. Гензель неоднократно брал себе любовниц, одно время даже был фаворитом Принцессы Дрездена, но почти всегда кончалось это плохо: Гретель была очень ревнива. Пожалуй, из всех любовниц брата она не убила только Принцессу Дрездена. Разумеется, в любом конфликте Гензель поддерживал Гретель. А конфликтов эта особа провоцировала немало и всячески портила брату жизнь. Скорее всего, без нее он бы стал придворным магом у какого-нибудь влиятельного Принца… как я. Мне повезло больше, чем ему. У меня не было сумасшедшей сестры-близнеца.
— А она была сумасшедшей? — спросила Нина.
— Не знаю. Но неразумной и вспыльчивой — уж точно. В тысяча шестьсот девяносто четвертом году Гензель и Гретель приехали в Сантьяго-де-Компостела, куда незадолго до этого привезли из Нового Света какой-то магический артефакт индейцев: не знаю, что это было, хотя в Испании наверняка еще помнят подробности. Гензель хотел его заполучить. Ее владелец — колдун, не последний человек в местном Ковене, — не желал расставаться с этим предметом. И тогда Гретель решила сделать брату подарок: она убила колдуна со всеми его домашними и украла артефакт. Что и стало причиной войны между колдунами и вампирами в Сантьяго-де-Компостела. Разумеется, у них там давно зрел конфликт, и артефакт был лишь поводом: вампиры не извинились и не попытались загладить вину, а колдуны поспешили с местью. Но потом, когда война закончилась, Принц вампиров Сантьяго-де-Компостела выдвинул обвинение против Гензеля и Гретель. А поскольку многие их боялись, кое-кто постарался этим воспользоваться, и близнецы были заочно приговорены. Все понимали, что поймать их будет сложно, но готовы были рискнуть. Принцы и Принцессы городов, прежде совершенно не пылавшие друг к другу любовью, поклялись оказывать посильную взаимопомощь в случае, если появится возможность схватить Гензеля Шварцвальдского и его сестру. Но Гензель и Гретель просто исчезли. Навсегда.
— Что значит — навсегда?
— Это значит, что с тысяча шестьсот девяносто пятого года и по сей день никто о них не слышал. И многие теперь сомневаются, действительно ли существовали такие Гензель и Гретель, или же, как я говорил уже ранее, деяния, приписываемые им, на самом деле совершали разные могущественные вампиры, интересовавшиеся магией. Кстати, избушку в лесах Шварцвальда искали… но так и не нашли, настолько хорошо она была защищена от любых чужаков. От всех… Если, конечно, избушка вообще существовала.
— Но вы верите, что все так и было на самом деле?
— Да. Как я уже говорил, есть портреты Гретель. И как минимум одно их общее изображение. Но оно очень старое. Гравюра.
— Где можно на нее взглянуть?
— Идемте.
Антонио Мальябекки привел их в подземную библиотеку. В самую огромную библиотеку, которую когда-либо видела Нина. Коридоры, уставленные стеллажами с книгами, ветвясь, уходили в бесконечность. Здесь было сухо и прохладно. Идеальная атмосфера для сохранности старинных манускриптов.
— Это мое собрание. Мое личное собрание, — с гордостью сказал Мальябекки. — Все расставлено по годам. Не по алфавиту и даже не по тематикам, а по годам. И я знаю, где стоит каждая из книг! Нужная нам — в шестом зале.
Книга оказалась небольшой, в бархатном переплете. На заглавной странице Нина увидела название: «Черная магия: запретные факты» Иоганна Вольфганга Рихтера. Одна из тех, похищенных, книг…
— И этот портрет есть только в ней? Больше нигде?
— В Церне хранится оригинал. Вот, посмотрите. — Антонио Мальябекки с невероятной скоростью пролистал книгу и показал Нине гравюру, изображавшую юношу и девушку в средневековых костюмах.
У обоих были длинные, завитые кудрями волосы, оба тонколицые и длинноносые, и совершенно на одно лицо. Юношу можно было принять за переодетую девушку. А девушку — не слишком красивую — за переодетого в женское платье мальчика. В руках у юноши были книга и человеческий череп. Девушка держала букет цветов и зеркало.
— Мне его рожа знакома, — сказал Мишель, заглянув через плечо Нины.
— Мне тоже, — нахмурилась Нина. — Но художник, судя по всему, был еще тот. И эта картинка, боюсь, имеет куда меньше сходства с оригиналом, чем даже фоторобот «Их разыскивает милиция».
— Вы забываете, что существуют еще портреты Гретель! — вмешался Антонио Мальябекки. — Или, как считают некоторые скептики, портреты некоей молодой вампиреллы с белокурыми волосами, которая на протяжении двух веков неоднократно позировала художникам, и которую почему-то принимают за Гретель. Но если это все-таки она, и если ее сходство с Гензелем столь велико, как это пытался подчеркнуть средневековый художник, то ее лицо — это его лицо… А ее портреты итальянские мастера писали и в эпоху Возрождения, когда сходство с оригиналом весьма приветствовалось. Один и, пожалуй, самый удачный портрет хранится здесь, во Флоренции. В запасниках галереи Уффици. Авторство точно не установлено, хотя я думаю, что это Паоло Веронезе. Или кто-то его школы, однако лицо — точно его кисти, кисти Веронезе.
— Можно увидеть этот портрет?
— Можно. Но до рассвета всего полтора часа…
— Ничего, мы успеем, если кто-нибудь проведет нас прямо к портрету!
3
До галереи Уффици пришлось добираться «верхним путем». Флоренция — из числа тех городов, которые не спят даже ночью. По улицам бродят восторженные толпы с картами и путеводителями. Парочки целуются, прислонившись к древним стенам… Нине хотелось прогуляться там, внизу, среди них, но пришлось со всей доступной вампирам скоростью нестись, перепрыгивая с крыши на крышу. Ночь соскальзывала к рассвету, а Мишель непременно хотел взглянуть на предполагаемый портрет Гретель, чтобы решить, имеет ли история Шварцвальдских близнецов отношение к московским событиям. Если нет, то надо будет еще раз расспросить Мальябекки о содержании тех трех книг. Возможно, их объединяет что-то еще, кроме легенд о Гензеле Шварцвальдском. Что-то менее яркое, что, однако же, даст им ключ к происходящему в Москве.
— Мы не успеем взглянуть на «Рождение Венеры» Боттичелли? — спросила Нина, когда они, с крыши перебравшись на чердак, спускались вниз по бесконечной, плохо освещенной и явно старинной лестнице.
— Не знаю. Как бы нам не пришлось искать здесь прибежище для дневного сна, — мрачно ответил ей Мишель. — Не забыла, что мы тут не на экскурсии?
— Не тревожьтесь, здесь есть все необходимое, и можно устроиться даже с удобствами, — защебетал переводчик. — Мы, конечно же, приведем вашего смертного спутника, дабы он берег ваш дневной сон, но вам незачем беспокоиться о безопасности, пока вы находитесь на флорентийской земле и под защитой нашего принца… А, вот и Алессандра! Она знает все картины в Уффици, будь то основной фонд или запасники, так же хорошо, как сеньор Мальябекки знает свою библиотеку.
Алессандра была вампиром. Маленькой и грациозной итальянкой с красиво вылепленным телом и роскошными черными волосами, скрученными в низкий узел на затылке, в ярко-красном платье с синим геометрическим узором. И только на ногах у нее были не туфельки на каблуках, как следовало бы ожидать, а войлочные тапочки — чтобы не портить старинные паркеты, по которым она скользит из ночи в ночь, из века в век.
Нина посмотрела на нее с завистью не столько к ее привлекательности, сколько к умению подать себя. Из прически красиво выбиваются несколько вьющихся прядей, и это красно-синее платье замечательно подчеркивает фигуру… Интересно, этому можно научиться — подавать себя? Ведь Алессандра, в сущности, такая же, как она, Нина. Пусть и была посимпатичнее при жизни, все же она — не ослепительная Софи, которая все свое время посвящает искусству обольщения мужчин. Она музейная затворница. Видно, что сокровища Уффици интересуют ее больше, чем мужчины.
Алессандра посмотрела на русских гостей, чуть задержав взгляд на Мишеле, затрепетала ресницами, слегка улыбнулась, изобразила смущение под его нахальным и пристальным взглядом, в общем — явила полный набор старомодного кокетства. Но едва переводчик, заговорив с ней по-итальянски, упомянул «риттрато ди Маргарите» и «Паоло Веронезе», как она стала серьезной, позабыла про кокетство с Мишелем, поманила гостей за собой и приступила к поискам. Она металась по комнате, выдвигая из огромного шкафа деревянные пластины на роликах, на которых были размещены картины — без рам, без названий, просто пронумерованные. Нина раньше никогда не видела запасников музея и даже не представляла себе, что полотна хранят вот так компактно.
Наконец Алессандра нашла нужную картину и уверенно ткнула в нее, что-то прощебетав. Кажется, переводчик перевел ее щебетание на русский, но Нина не услышала, совершенно оглушенная.
— Это он… Это же он! — пролепетала Нина.
На портрете неизвестного художника, предположительно — Паоло Веронезе, была изображена юная женщина, сидящая на фоне окна вполоборота к зрителю, тонкая и изящная, с лебединой открытой шеей и белокурыми волосами, уложенными в сложную прическу. Красавица, хотя линии лица, пожалуй, были слишком резки и остры, без женственной округлости. Ее можно было бы принять, за юношу, переодетого в женский наряд.
И этого юношу Нина хорошо знала.
Как будто он только что позировал художнику, одевшись в старинное женское платье.
— Мишель, ты узнаешь?
— Чертов ублюдок. Это он, — прошипел Мишель.
— Да. Поразительное сходство, правда?
— Я и не знал, что у него была сестра. А ведь я знаю его с тех пор, как… с тех нор, как меня обратили.
— А когда это случилось?
— Хочешь сказать, что ты не пыталась собрать в своем архиве досье и на меня? — удивился Мишель.
— Нет. Я была слишком занята, пыталась искать убийц.
— В тысяча девятисотом. На рубеже нового века. Мне было двадцать шесть лет. Про то, кем я был, я уже рассказывал… Все, я пошел звонить Князю, здесь мобильник не принимает.
Он исчез, а Нина еще несколько мгновений смотрела на портрет Гретель. Сестры Гензеля. Сестры Яна. Она думала, что все-таки это очень странно — быть знакомой с людьми, которые живут так долго. То есть, конечно, не живут, и людьми их назвать нельзя… Но ведь были же они когда-то людьми!
Да, и еще надо порадовать Антонио Мальябекки известием о том, что легенда о Гензеле Шварцвальдском правдива.