Если в 1929 году на территории Королевства СХС, которое с 6 января этого года стало называться Королевством Югославия, проживало от 32 000 до 34 000 эмигрантов из России, то к 1934 году их численность сократилась до 27 500 человек. Примерно такой же она была и в 1936–1937 годах (27 400—27 150 человек).

Как видим, общее число русских эмигрантов в стране в 30-е годы стабилизировалось. Объясняется это тем, что в начале 30-х годов в условиях мирового экономического кризиса практически прекратилось организованное переселение беженцев в Западную Европу и Америку. Конечно, отдельные перемещения в поисках хорошей работы и лучшей жизни продолжались, но они уже не носили столь массового характера, как в 20-е годы. Некоторое же уменьшение числа русских в гораздо большей степени связано с отрицательным естественным приростом, то есть с превышением смертности над рождаемостью.

По словам профессора Мирослава Йовановича, «тенденция стабилизации числа русских беженцев на Балканах, начавшаяся в начале 1930-х годов, продолжилась до конца этого десятилетия».

 

СОСТАВ РОССИЙСКИХ БЕЖЕНЦЕВ

Если в 1922 году мужчины составляли почти 71 % беженцев, то к весне 1931 года их доля сократилась до 65 %. Соответственно, доля женщин увеличилась с 29 % до 35 %.

Возрастная структура русской эмиграции в 30-е годы практически не изменилась. Так, например, в марте 1931 года доля взрослых людей в возрасте от 25 до 60 лет составляла 79,9 %, что ни в коей мере не похоже на ситуацию в стране, из которой эти люди приехали.

При этом доля детей в возрасте до 15 лет несколько снизилась и составила 4,3 %, а доля пожилых людей в возрасте от 60 года и старше несколько возросла и составила 6,6 %. Объясняется это низкой рождаемостью в эмигрантской среде и естественным старением эмигрантской группы.

В 1931 году в среде русских эмигрантов в Югославии более 90 % приходилось на православных. Естественно, они стремились осесть в восточной (православной) части Югославии, население которой было дружески к ним расположено. Но более всего русские эмигранты стремились поселиться в Белграде. С одной стороны, многие из них только в столице могли устроиться на работу, где были востребованы их знания (как мы уже говорили, русские эмигранты по всем стандартам того времени были исключительно образованными и профессионально подготовленными людьми, принадлежавшими к типично городскому населению). С другой стороны, сельская среда просто не могла предложить всем эмигрантам адекватную работу.

Наибольшим спросом пользовались следующие профессии: преподаватели университетов, инженеры, техники и врачи. Но, и это понятно, количество подобных мест было ограничено, а спрос имел очень высокую степень географической концентрации. При этом, по оценкам, более 50 % русских эмигрантов в Югославии начала 30-х годов относились к группе материально необеспеченных, что никак не вязалось с их относительно недавней принадлежностью к общественной элите той страны, откуда они прибыли.

Именно поэтому, несмотря на то, что общее число русских беженцев в Югославии сократилось, в Белграде их количество постоянно росло, вопреки неоднократным попыткам властей законодательно ограничить русским эмигрантам возможность селиться в столице.

По некоторым оценкам, в начале 30-х годов уже примерно треть всех русских, осевших в Югославии, проживала в Белграде. Таким образом, можно утверждать, что «русских белградцев» было примерно 10 000 человек.

 

«СВОИ» — «ЧУЖИЕ»

Как утверждает профессор Мирослав Йованович, в 30-е годы в Югославии «разноликая масса беженцев перерастала в специфическую социальную группу с особыми представлениями о себе и целях, к которым следует стремиться».

Фактически можно утверждать, что русские в Югославии представляли собой специфический срез общества, характеризующийся пусть родственной, но все же весьма отличной культурой. Как следствие, контакт «русских» и «местных» привел к созданию особых взаимоотношений, которые могут быть выражены понятиями «свои» и «чужие». «Свои» при этом абсолютно доминировали по численности, правам и общественному положению, а «чужие» находились в подчиненном и зависимом положении. При этом, по словам Мирослава Йовановича, «эмигрантская группа не имела никаких реальных и действенных рычагов, которыми бы она могла изменить свое политическое и общественное положение».

«Русский мир» в Югославии был в основном городским и образованным, «местный» — в основном сельский (80 % населения Югославии проживало в деревнях) и неграмотный (свыше 50 % населения Югославии не имело образования). При этом, безусловно, отношение к русским среди тех же сербов всегда было братским, учитывающим все то, что Россия сделала для Сербии. Но, несмотря на это, к сожалению, «чужим» не повезло: они оказались в мире сельской патриархальной Югославии, которая, особенно в провинции, просто не имела ни потребности, ни возможности использовать знания и образование русских.

 

ИНТЕГРАЦИЯ РУССКИХ В ЮГОСЛАВСКОЕ ОБЩЕСТВО

Говоря об интеграции русских в югославское общество, нельзя не упомянуть о ряде неприятных инцидентов в русско-сербских отношениях, имевших место в 30-е годы. В частности, в 1932 году в мировой прессе, в том числе и в югославской печати, началась травля русских беженцев в связи с убийством эмигрантом Павлом Тимофеевичем Горгуловым президента Франции Поля Думера.

Этот человек был родом с Кубани, участвовал в Первой мировой войне и в 1921 году покинул Россию. Несколько лет он жил в Праге, окончил там Карлов университет, а потом переехал в Париж, где занимался врачебной практикой и литературой (под псевдонимом Павел Бред в 1932 году он даже издал сборник повестей и стихов «Тайна жизни скифов»). По своим взглядам он был националистом, склонным к фюрерству и жесткой дисциплине. 6 мая 1932 года он несколько раз выстрелил в президента Франции Поля Думера, считавшегося воплощением республиканских добродетелей и патриотизма.

Советская и зарубежная левая печать тут же изобразила П.Т. Горгулова типичным «озлобленным белогвардейцем», стремившимся вовлечь Францию в войну с СССР. С другой стороны, выдвигалась версия, согласно которой П.Т. Горгулов мог быть агентом ОГПУ — провокатором, чей поступок должен был восстановить французское правительство против русской эмиграции. Как бы то ни было, 1 сентября 1932 года П.Т. Горгулов был казнен.

В это время в газете «Jugoslovenska politika» появился ряд статей, в которых, намеренно сгущая краски, резко противопоставлялась «роскошь русских» и «прозябание югославов». Об этом свидетельствуют, например, такие заголовки статей, как «Русские наслаждаются — наши голодают», «Русские нас давят», «Русские взбесились».

Конечно же, все это имело мало отношения к реальной действительности, в которой многим русским в Югославии приходилось жить подаянием. В самом деле, до роскоши ли было тем, кто не смог приспособиться к новым условиям жизни и не смог выучить сербский язык.

В письме русского представителя В.Н. Штрандмана от 1 сентября 1936 года принцу-регенту Павлу говорилось: «Министерство внутренних дел, за весьма редкими исключениями, отказывается принимать эмигрантов в югославское подданство, что лишает их права искать заработок даже на иностранных предприятиях, которым предлагается оказывать строгое предпочтение национальным рабочим… Уже сейчас имеются весьма тяжелые случаи, например, отказ принимать на работу русских только потому, что они русские… Число погибающих русских, умирающих вследствие острого недоедания, с каждым днем увеличивается, а зачастую имеются случаи, когда люди доходят до полного отчаяния».

По оценке В.И. Косика, «в этих строках было намеренное обострение ситуации. Но здесь не надо забывать, что король Александр был уже в могиле, а в самой Сербии подросло послевоенное поколение, требовавшее, своего „места под солнцем“. Русские, оставившие свою „богатую родину“, стали мешать».

В.А. Маевский в своей книге «Русские в Югославии», изданной в Нью-Йорке в 1966 году пишет:

«В 1936–1937 гг. сербское государственное радио занималось тем, что издевалось над русской нацией и, перейдя все границы приличия… В сербскую народную массу бросали по радио… ложь, что русские позанимали места в министерствах, что они сидят паразитами на шее сербов… Травля национальной русской эмиграции выгодна была и для просоветских элементов. Все мы знаем, что „в семье не без урода“… но это… не дает никому права из-за таких уродов клеймить всю нацию. Только в феврале 1937 года ряд русских и сербских деятелей посетили директора „Радио А.Д.“ генерала Калафатовича и заявили следующее: „На всем свете нет ни одного радио, которое бы так возмутительно дискредитировало русскую эмиграцию, кроме… Белграда и Москвы. Мы, сербы, в своем же доме позволяем себе оскорблять русских, — тех русских, которые в европейскую войну защищали Белград и погибли на Салоникском фронте… Но, не говоря уже о мертвых, просто недостойно для сербов оскорблять тех братьев-русских, которые теперь в беде, потеряв свою родину, мучаются и страдают по всему свету… Есть две нации без отечества: это — русские и евреи. Однако почему-то нападают только на русских“».

Протест был принят, и травля была прекращена.

Как видим, интеграция русских в югославское общество в 30-е годы происходила не без «накладок», однако в целом можно утверждать, что официальная политика Белграда по отношению к русским эмигрантам отличалась толерантностью и «культурным плюрализмом».

И.Г. Грицкат-Радулович по этому поводу пишет:

«В Сербии русские живут и хорошо, и плохо, и на уровне своих возможностей, и ниже его, порой нечисто и комично, бедно и убого. Но им в этой стране все-таки досталось меньше всего унижений. Тут почти и нет той кабацкой распоясанности и слезливости, которую мы достаточно часто можем встретить там, у парижских шоферов или нью-йоркских ночных сторожей».

По словам Мирослава Йовановича, благодаря правительству Югославии культурные образцы и правила поведения русских «поддерживались и сохранялись», в то время как в Румынии или Турции государственная политика «была крепко связана с идеей ассимиляции, понятой как полное принятие эмигрантами культурных образцов и правил поведения». По его мнению, приспособление русских к жизни в Югославии шло «от идеи скорого возвращения к идее „миссии“ русской эмиграции».

* * *

Говоря о «миссии» русской эмиграции, нельзя не отметить, что в 30-е годы в Белграде был создан ряд организаций, которые призваны были содействовать сохранению русского языка и русской культуры. Так, например, в конце 20-х годов был создан Союз ревнителей чистоты русского языка, программа которого основывалась на лозунге «Человек, который не говорит и не думает на русском языке, перестает быть русским». В конце 30-х годов в этот Союз входили 114 человек, в основном преподавателей и учеников Русско-Сербской гимназии в Белграде.

В 1931 году в Белграде были открыты Высшие военно-научные курсы под руководством генерала Н.Н. Головина, на которых русские офицеры могли обучаться по полной программе курса академии Генштаба. Их руководящий и профессорский состав состоял из 19 человек, состав которых был дополнен восемью лучшими выпускниками первого выпуска. Всего в Белграде на курсах обучалось около 200 офицеров, из которых полный курс закончили 77 человек. Главным руководителем курсов был генерал-лейтенант Н.Н. Головин, его помощниками — генерал-лейтенант М.И. Репьев, полковник А.А. Зайцов и полковник Н.В. Пятницкий.

Для помощи «своим» организовывались кассы взаимопомощи и различные фонды. Одна из таких касс взаимопомощи существовала при Союзе русских инженеров в Югославии. Известно, например, что для того, чтобы обеспечить эту кассу средствами, в 1936 году был организован ряд благотворительных вечеров. В 1938 году было проведено два таких вечера с лотереями. Выручка в 2600 динаров была сразу отдана взаймы наиболее нуждавшимся членам.

Важную роль в сохранении «русского духа и русской культуры» играл и созданный в 1928 году Русский научный институт (РНИ), содержавшийся на деньги югославского правительства.

Вначале в состав РНИ входил 21 специалист. Большинство были инженерами: В.И. Баскаков, Ю.Н. Вагнер, Н.И. Васильев, Д.Ф. Конев, А.И. Косицкий, Т.В. Локоть, И.П. Марков, Г.Н. Пио-Ульский, И.С. Свищев, В.В. Фармаковский. В 1938 году в составе РНИ было уже 58 ученых.

Первоначально Институт размещался в здании Сербской академии наук и искусств, в самом центре Белграда, и только после постройки Русского дома в 1933 году Институт переехал под «русскую крышу».

Председатель РНИ академик Ф.В. Тарановский, выступая на открытии Русского дома, сказал:

«Мы, русские ученые, прибывшие в Югославию, оказались в положении лучшем, чем все наши коллеги в эмиграции, ибо в значительном большинстве, почти все, мы оказались у своего дела и остаемся при нем либо в качестве преподавателей в высших учебных заведениях, либо в качестве сотрудников в различных специальных учреждениях научного характера… Наш долг заключается в том, чтобы культивировать свободную русскую науку. Ради осуществления этой задачи, мы с самого начала объединялись, дабы соединенными силами продолжать славные традиции русской науки и в них воспитывать нашу русскую молодежь. К этого рода деятельности нашей относятся наши лекции по русской истории, русской литературе, русской философии, русскому праву, которые мы читали в местных университетах на русском языке специально для студентов русских и в русских народных университетах для более широких кругов русской эмиграции… Все, что мы раньше делали для культивирования свободной русской науки, приобрело с основанием Института прочность и обеспеченность для дальнейшего систематического развития. Русский научный институт в Белграде стал в значительной мере общим научным центром для всей русской эмиграции».

С этими словами трудно не согласиться — ведь по приглашению Института в нем работали Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт и Игорь Северянин, известный специалист по аэродинамике Д.П. Рябушинский, выдающийся биолог, член Пастеровского института в Париже С.И. Метальников и многие другие выдающиеся ученые и деятели русской культуры. РНИ выделял стипендии молодым талантливым исследователям, например К.П. Воронцу, чья последующая научно-исследовательская деятельность прославила Россию и Сербию в области теоретической и прикладной механики.

В 1928 году в Белграде был создан Русский культурный комитет (РКК), который, по словам его председателя Александра Белича, которого по праву называют «опекуном» русских, имел целью подъем и развитие тех граней жизни, «без которых особенно русский интеллигентный человек считает себя вычеркнутым из культурной жизни».

2 февраля 1930 года в РКК была поставлена задача постройки Дома русской культуры имени императора Николая II. В качестве архитектора пригласили В.Ф. Баумгартена, исполнителем строительных и столярных работ стало предприятие архитектора М. Секулича, остальные работы по установке необходимого оборудования доверены фирме «Прогресс». Дом был построен в рекордно короткий срок — уже в 1933 году все работы были завершены. Этот дом, дорого обошедшийся югославской казне, стал центром политической, научной и культурной жизни русской эмиграции в Белграде.

В нем в 30-е годы были открыты Русский научный институт, Русская публичная библиотека и издательский комитет, Музей императора Николая II, Музей русской кавалерии, мужская и женская русско-сербские гимназии, Русское музыкальное общество, Союз русских художников, концертно-театральный зал, читальни, выставочные салоны. По словам В.И. Косика, «все эти учреждения, объединенные под одной крышей, являлись средоточием всего того, что русская диаспора создавала в королевстве Югославия».

В великолепном концертно-театральном зале Дома русской культуры шли спектакли Русского общедоступного театра, выступали многие знаменитости. В частности, «русские белградцы» могли видеть там Ф.И. Шаляпина, на короткое время заехавшего в Белград. Там пела и Н.В. Плевицкая, там в 1933 году с успехом проходили гастроли замечательной русской актрисы Е.А. Полевицкой, там в 1934 году выступил с несколькими лекциями генерал А.И. Деникин, посетивший Белград (наибольший интерес вызвала его лекция «Международное положение России и эмиграция»).

Профессор Мирослав Йованович по этому поводу замечает:

«Объединение эмигрантов в различные общества и союзы представляло собой попытку сохранить в изгнании наиболее важные элементы утраченной русской общественной жизни, жить „по-старому“ и сохранить старые общественные ценности».

 

ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАСКОЛ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

В 1936 году произошло важное событие в жизни Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ) — скончался и был похоронен в усыпальнице Иверской часовни в Белграде первый председатель ее Архиерейского синода митрополит Антоний (в миру — Алексей Павлович Храповицкий).

Этот человек родился в 1863 году в семье генерала Павла Павловича Храповицкого. В девятилетнем возрасте, вопреки его желанию учиться в духовном училище, он был отдан в 5-ю санкт-петербургскую гимназию, имевшую репутацию одной из самых строгих в столице. В 1881 году, после окончания гимназии, он поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, что для сына дворянина было тогда шагом чрезвычайно необычным, ибо туда шли преимущественно выпускники семинарий, то есть дети духовенства.

После окончания Академии, в 1885 году, он принял постриг в академической церкви и был наречен Антонием. Потом несколько лет он преподавал, в 1888 году-получил ученую степень магистра богословия, а в 1890 году был возведен в сан архимандрита и стал ректором Московской духовной академии.

В дальнейшем он стал епископом, потом архиепископом и доктором богословия. В ноябре 1917 года он был избран митрополитом Харьковским, а в мае 1918 года — митрополитом Киевским и Галицким. С мая 1919 года он фактически возглавлял Высшее церковное управление Юга России на территориях, подконтрольных Белому движению.

В марте 1920 года он покинул Россию, прибыл в Афины, а оттуда перебрался на Афон, однако уже в сентябре его вызвал в Крым генерал П.Н. Врангель. Из Крыма митрополит Антоний эвакуировался вместе с остатками армии и другими беженцами в Константинополь, а в феврале 1921 года он переехал в Королевство СХС, где в ноябре — декабре 1921 года был проведен Первый заграничный («Карловацкий») собор.

После этого до самой своей кончины в 1936 году митрополит Антоний возглавлял РПЦЗ.

* * *

Русская православная церковь заграницей (РПЦЗ) была учреждена в 1920 году на территории Королевства СХС русским духовенством, эмигрировавшим из Советской России. Фактически это была русская православная эмигрантская церковная организация, вышедшая из административного подчинения Московскому патриархату вследствие революции 1917 года в России и Гражданской войны. РПЦЗ объединила ряд епископов, оказавшихся в эмиграции и не пожелавших подчиниться Временному Патриаршему синоду во главе с митрополитом Сергием (Старгородским), считая его несвободным в своих решениях и находившимся под полным контролем руководства СССР.

Краткая история возникновения РПЦЗ такова.

В мае 1919 года в Ставрополе, на территории, контролировавшейся белыми, состоялся Южно-Русский Священный собор, на котором было образовано Временное Высшее церковное управление (ВВЦУ) Юга России под председательством архиепископа Новочеркасского и Донского Митрофана (Симашкевича).

После поражения армии А.И. Деникина на Кубани в марте 1920 года архиепископ Митрофан остался в России, затворившись в монастыре в Старочеркасске. После этого главой ВВЦУ стал митрополит Антоний, который первоначально считал, что деятельность ВВЦУ за границей следует прекратить, а духовное руководство беженцами из России должны взять на себя Поместные церкви. Однако, узнав о намерении генерала П.Н. Врангеля сохранить армию для возобновления борьбы с большевиками, он пришел к убеждению о необходимости сохранить российскую зарубежную церковную организацию.

Первое заседание ВВЦУ за границей под председательством митрополита Антония состоялось 19 ноября 1920 года на пароходе «Великий князь Александр Михайлович». В том же 1920 году в Константинополе было основано Высшее церковное управление (ВЦУ). Во главе этой организации встал митрополит Антоний, пользовавшийся огромным авторитетом в эмигрантской среде.

Из Константинополя митрополит Антоний в 1921 году был приглашен сербским патриархом Димитрием в Королевство СХС. Естественно, ВЦУ также с воодушевлением приняло приглашение патриарха Димитрия переехать в Королевство СХС в соответствии с решением Архиерейского собора Сербской православной церкви от 31 июля 1921 года. С этого момента ВЦУ находилось под его защитой с сохранением самостоятельной юрисдикции. Разместилось ВЦУ в Сремских Карловцах, в семидесяти километрах от Белграда, в помещениях Патриаршей резиденции. Следует отметить, что с этого момента Сремские Карловцы стали духовным центром русского зарубежья, а в 1921–1924 годах еще и местом пребывания Верховного главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля и его штаба.

В июле 1921 года в Сремских Карловцах было проведено первое заседание ВВЦУ за границей, а в ноябре того же года состоялся 1-й зарубежный (всезаграничный) Собор Русской православной церкви. Председателем этого Собора, фактически оформившего независимое русское церковное образование, был митрополит Антоний.

Тогдашний патриарх Московский и всея России Тихон (в миру — Василий Иванович Белавин) осудил этот Собор за принятые на нем политические решения и издал указ о том, что его послание о восстановлении на российском престоле «законного православного царя из дома Романовых» не выражает позиции РПЦ.

После этого, в сентябре 1922 года, была учреждена новая организационная структура — Архиерейский синод. С этого момента Карловацкий синод с митрополитом Антонием во главе был провозглашен главой РПЦЗ.

По сути, в состав РПЦЗ вошли не только епископы-эмигранты, но и те части Российской церкви, которые оказались вне пределов СССР: многочисленные приходы в Западной Европе, епархия в Америке, две епархии на Дальнем Востоке (Владивостокская и Пекинская), причем из Владивостокской епархии, до ноября 1922 года находившейся под Белой властью, была выделена еще третья дальневосточная епархия — Харбинская в Маньчжурии. Вошли в состав РПЦЗ также Православная духовная миссия в Палестине и приход в Тегеране.

В марте 1925 года патриарх Тихон, находившийся в Москве в строгой изоляции, скончался. По официальным данным, он умер от сердечной недостаточности, хотя существует версия о его отравлении. За несколько часов до смерти он якобы произнес: «Скоро наступит ночь, темная и длинная».

Согласно завещанию патриарха Тихона, его место занял митрополит Петр (в миру — Петр Федорович Полянский), но он отказался пойти на сотрудничество с властями СССР. В результате в декабре 1925 года он был арестован, и исполнение его обязанностей перешло к митрополиту Сергию (в миру — Ивану Николаевичу Страгородскому), принужденному согласиться на компромисс с большевиками.

После этого общение между Русской православной церковью и РПЦЗ прекратилось. Митрополит Антоний стал ярым оппозиционером митрополита Сергия и возглавляемого им де-факто Временного Патриаршего синода в Москве, находившегося под полным контролем руководства СССР. Со своей стороны, Московская патриархия запретила митрополита Антония и его сторонников, а «возникшее в Сремских Карловцах Высшее Управление русскими заграничными православными епархиями и общинами» объявила упраздненным и не имеющим канонической силы.

В сентябре 1934 года Архиерейский собор в Сремских Карловцах особым постановлением отверг Указ митрополита Сергия (это постановление было подписано семнадцатью епископами, не считая подписи митрополита Антония).

* * *

После смерти митрополита Антония его преемником стал митрополит Анастасий (в миру — Александр Алексеевич Грибановский). Уже он в августе 1938 года провел 2-й Всезарубежный собор РПЦЗ, который состоялся в тех же Сремских Карловцах.

Александр Алексеевич Грибановский родился в 1873 году в семье священника. После окончания Тамбовского духовного училища, а потом Духовной семинарии, он был послан в Московскую духовную академию, ректором которой в то время был Антоний (Храповицкий). Через год после окончания Академии он был пострижен в монашество с именем Анастасия. В 1901 году он был возведен в сан архимандрита, а еще через пять лет стал епископом Серпуховским и викарием Московской епархии, в обязанности которого входило совершение праздничных богослужений в большом Успенском соборе, храме Христа Спасителя и многих других московских храмах и монастырях.

В должности Московского викарного епископа Анастасий трудился около восьми лет. Во время Первой мировой войны он был на фронте, за что был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени, а затем получил и совсем необычную для духовного лица награду — орден Святого Александра Невского с мечами. В 1916 году он был возведен в сан архиепископа. В 1918 году он был избран членом Священного синода и одновременно Высшего церковного совета, а через год выехал в Константинополь, где ему было поручено управление православными русскими общинами Константинопольского округа.

В 1921 году по поручению ВЦУ он посетил Афон и Святую землю, а затем принял участие в состоявшемся в Сремских Карловцах 1-м Всезаграничном церковном соборе, возглавив на нем Отдел духовного возрождения. В 1935 году он был возведен в сан митрополита и оставлен на постоянное пребывание в Сремских Карловцах в качестве помощника находившегося в болезненном состоянии митрополита Антония, после чего уже ни у кого не было никаких сомнений в выборе достойнейшего ему преемника. Так митрополит Анастасий в 1936 году единодушно был избран на пост председателя Архиерейского синода и Собора РПЦЗ.

* * *

Фактически можно говорить о том, что именно в 30-е годы произошел окончательный раскол Русской православной церкви. Особенно очевидно это стало после того, как в 1930 году митрополит Евлогий (в миру — Василий Семенович Георгиевский), живший в Париже и управлявший всеми русскими православными церквями в Западной Европе, отказался подчиняться решениям Архиерейского Синода РПЦЗ.

Находясь в сложных отношениях с РПЦЗ, которой руководил митрополит Антоний, митрополит Евлогий в 1931 году перешел в юрисдикцию Константинопольского патриархата. Правда, в 1934 году он все же примирился с митрополитом Антонием, однако это решение не привело к объединению «карловчан» и «евлогиан».