ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Как только Тереза достаточно подросла, чтобы понимать его, родители сказали ей, что она их приемная дочь. Возможно, они говорили об этом и раньше, потому что сказанное не было для нее потрясением.

– Ты особый ребенок, Тереза, – говорила ей мать, крепко прижимая ее к себе вместе с огромным лохматым мишкой. – Большинству мам и пап приходится соглашаться на тех детей, которые у них появляются. У нас же все было по-другому. Мы тебя сами выбрали. Вот почему ты особый ребенок.

Тереза улыбалась, засунув в рот большой палец. Выбранная, особая – да, она чувствовала себя особой. Особой для папы, который называл ее «крошкой» и каждый вечер перед сном играл с ней. Она была особой для мамы, которая часто целовала и обнимала ее, позволяла ложкой подчищать остатки крема из мисочки, когда готовила торт, и не сердилась, если она пряталась в корзине с бельем, приготовленным для стирки. Особой была и ее комната, на потолке которой были звезды, начинавшие мерцать, как только задергивали шторы и светился только маленький розовый ночник, потому что она немного боялась темноты. Оба много читали ей, и было нечто особое в том, как она сидела, уютно пристроившись на коленях одного из родителей, рассматривала яркие картинки и прислушивалась к знакомому и любимому голосу. У нее не было ни братьев, ни сестер, но она не горевала об этом. Это позволяло ей чувствовать себя и вправду исключительной.

Взрослея, Тереза иногда задумывалась над тем, кто она такая на самом деле. Может быть, ее настоящая мама была принцессой или какой-нибудь поп-звездой… Или, может быть, она вообще была не обыкновенным человеком, а инопланетянкой. Эта мысль будоражила воображение, и было приятно помечтать. Но никогда, даже на мгновение, Терезе не приходило в голову променять на кого-нибудь свою мамочку, которая всегда была рядом: помогала ей подняться и утирала слезы, когда ей случалось упасть; сидя у ее постели кормила, с ложечки мороженым, когда она поправлялась после удаления гланд. Эта мамочка была настоящей. А другая… она была всего лишь каким-то персонажем из волшебной сказки.

Когда Терезе исполнилось четырнадцать, она задала родителям несколько вопросов, и они рассказали ей все, что знали, – а знали они не так уж много. В восемнадцать лет она обратилась в Сомерсет-Хаус, чтобы получить полное свидетельство о рождении. Она сделала это отчасти из любопытства, но скорее потому, что ей казалось правильным получить настоящий документ, а не его укороченную форму, где ее биография начиналась с даты удочерения. Но она не думала как-то воспользоваться содержащейся там информацией. Ее отношение к этому вопросу не изменилось с детских лет: Лес и Дорин Арнолд были реальностью, а женщина, имя которой указано в свидетельстве, всего лишь тенью. У Терезы не возникало желания увидеть ее. Она была уверена, что ее ждало бы разочарование. К тому же это могло бы обидеть Леса и Дорин. Тереза очень любила их и боялась причинить им боль.

Она прочла сведения, записанные в свидетельстве о рождении, поразмышляла немного над ними и над прочерком в одной графе – и положила его в ящик комода вместе со страховым полисом, облигациями выигрышного займа и фотографией Сэди, ее любимого терьера. Прошло очень много времени, прежде чем она снова взглянула на свидетельство о своем рождении.

* * *

С раннего детства Тереза интересовалась модой. Она любила наряжаться, разгуливала по дому в маминых туфлях и старых платьях, которые Дорин специально откладывала для ее игр, ее любимой куклой была Синди, обладательница очень богатого гардероба. Тереза никогда не любила играть в дочки-матери со своими куклами, и они валялись, преданные забвению, но обожала одевать и раздевать Синди, экономила свои карманные деньги на покупку новых нарядов для куклы в местном магазине игрушек.

Помимо интереса к одежде, у Терезы были способности к рисованию, да и шить она научилась без особых усилий. К 12 годам она управлялась с маминой швейной машинкой лучше самой Дорин, у которой обычно то шпулька застревала, то иголка рвала нить.

– Дай, я сделаю, мама, – говорила Тереза, видя, как мать с грехом пополам пришивает пуговицу или подшивает подол. – Боже мой… делай вот так… смотри, как это просто!

– Тебе, может быть, и просто, – отвечала Дорин, с благодарностью следуя указаниям дочери и размышляя о том, что у приемного ребенка есть свои преимущества – нельзя заранее знать, в чем проявятся его таланты, – ведь ты и понятия не имеешь, на кого он будет похож.

Однако несмотря на явные способности Терезы, ее намерение стать модельером было воспринято как нелепая причуда. В местном понимании такому занятию, как правило, не посвящали себя обыкновенные девочки из обычных семей.

– Почему бы тебе не подумать о том, чтобы приобрести настоящую профессию? – уговаривала ее Дорин. – Ты всегда сможешь заниматься шитьем ради собственного удовольствия, но деньги этим занятием не заработаешь. Времени на это уходит много, а платят мало.

– Я не собираюсь шить сама, – терпеливо объясняла Тереза. – Это будут делать другие, а я хочу создавать модели одежды.

Дорин снисходительно качала головой. «Придет время, и Тереза сама спустится с небес на землю», – думала она. Но время шло, а Тереза не отказывалась от своего намерения, и, к удивлению Дорин, учителя Терезы и не думали отговаривать ее от этого. В 16 лет она окончила колледж с отличием по классам шитья и рисунка, и еще до объявления результатов была безоговорочно принята на подготовительный курс расположенного неподалеку от дома художественного училища.

– Не води компанию с кем попало, – наставляла ее Дорин, твердо уверенная, что от студентов училища можно ждать чего угодно, а в училище, как пить дать, полным-полно наркотиков.

Тереза только смеялась.

– Мне придется вкалывать до седьмого пота, так что на разные глупости и времени не будет, – говорила она, успокаивая мать, и некоторое время спустя Дорин перестала тревожиться. Тереза действительно работала не покладая рук. «Все, кому кажется, что стать художником легко и просто, сильно ошибаются», – думала Дорин, отправляясь поздним вечером спать, когда Тереза все еще трудилась над каким-нибудь эскизом или рисунком.

Этот год можно было бы назвать удачным для Терезы, если бы его не омрачила скоропостижная смерть Леса. То, что он считал обычными приступами несварения желудка, оказалось на самом деле симптомом тяжелого заболевания сердца. Однажды вечером накануне Рождества, когда Дорин уехала в Лондон за покупками, Тереза, возвратившись домой из училища, нашла отца лежащим без сознания на полу в кухне. Она на всю жизнь запомнила охвативший ее ужас, когда, войдя в дом, нагруженная, как всегда, портфелем и папкой с рисунками для сборника детских стихов – ее очередного задания, – она крикнула «Привет, кто дома?» и, заглянув в дверь теплой, но странно притихшей кухни, вдруг увидела вытянутые ноги отца, выглядывавшие из-под большого кресла с подголовником.

– О Господи, папа! – в панике закричала она, опускаясь на колени возле неподвижного тела. Сначала она попробовала сделать ему искусственное дыхание – в школе она получила элементарные навыки оказания первой помощи, – затем, набрав 999, вызвала по телефону «скорую помощь», потом снова попыталась помочь отцу восстановить дыхание. Проделывая все это, она так дрожала, что ей едва удавалось сосчитать секунды между вдохами, и она уже понимала, что все бесполезно. Когда спустя несколько минут, показавшихся ей часами, прибыла бригада медиков на «скорой», она по их лицам поняла, что отцу уже ничем нельзя помочь. Позднее Тереза узнала, что он умер по меньшей мере за час до ее прихода, и хотя это было облегчением для нее, потому что ни один самый опытный врач не смог бы спасти его к тому времени, как она вернулась домой, она все-таки чувствовала себя виноватой. Не задержись она в училище, успей на предыдущий автобус, останься в тот день дома, вместо того чтобы пойти в училище и участвовать в предрождественской суете, она была бы дома, когда отец потерял сознание и, возможно, удалось бы спасти его.

Рождество в том году было самым безрадостным в ее жизни. Они с Дорин подготовились к празднику как положено, потому что Дорин сказала, что отцу это было бы приятно, но украшения на рождественской елке словно насмехались над ними, ее незажженные огни напоминали им, что никогда больше не зажжет отец гирлянды, как делал это с тех пор, как Тереза помнила себя; и хотя они с матерью вместе суетились на кухне, жарили индейку, готовили хлебный соус, брюссельскую капусту и каштаны для рождественского обеда, как это бывало каждый год, ни та, ни другая не смогли заставить себя проглотить ни кусочка. Наконец, не в силах больше притворяться, они попытались заглушить свое горе с помощью бутылки абрикосового бренди, выключили телевизор, создававший атмосферу нарочитого веселья, и рано легли спать, завершив таким образом этот долгий печальный день. Рождество, думала Тереза, лежа без сна в постели с головной болью от слишком большого для нее количества выпитого абрикосового бренди, никогда уже не будет таким радостным праздником, как прежде.

Но жизнь брала свое и, несмотря на то, что пустоту образовавшуюся после смерти отца, ничто не могло заполнить, да и с деньгами стало туго, Тереза прекрасно понимала, на какие жертвы идет Дорин, чтобы она могла продолжать учебу в художественном училище, и поклялась себе, что когда-нибудь с лихвой возместит матери ее жертвы. Желание добиться успеха, чтобы обеспечить Дорин маленькие жизненные удобства, которых она заслуживала, придавало особую остроту честолюбивым устремлениям Терезы. Она всецело отдавалась работе и даже победила на национальном конкурсе, организованном одним известным текстильным фабрикантом, где выставила эскизы своих ансамблей одежды, удобных и днем, и вечером, и все преподаватели училища в один голос утверждали, что у Терезы Арнолд несомненно талант, и она еще заставит о себе говорить.

* * *

Весной перед окончанием училища Тереза принялась искать работу. Многие из ее сокурсников намеревались в начале карьеры поработать в других странах – кто-то собирался в Париж, кто-то – в Италию, а кое-кто мечтал поехать в США. Прекрасно, если можешь себе это позволить, думала Тереза, по-доброму завидуя соученикам. Она слишком стремилась к своей цели, чтобы поддаться соблазну отклониться от прямого пути ради захватывающего приключения. К сожалению, у Терезы, благодаря ее успехам, развилось ложное чувство защищенности, и она довольно поздно поняла это. Многие крупные компании, вроде «Маркса энд Спенсера», требовали, чтобы заявления были поданы до Рождества, и претендентов, надеющихся соответствовать их требованиям, было уже больше, чем надо.

Тереза весь уик-энд трудилась над письмами (и как так получилось, что почти каждый студент с их курса, по-видимому, имел доступ к компьютеру?) и отправила их в известные фирмы, но обнадеживающих ответов не получила. В некоторых содержался прямой отказ, в других – обещание внести ее фамилию в какой-то список претендентов – все это не слишком вдохновляло, потому что работа ей была нужна срочно, не позднее, чем через три месяца. Хватаясь за соломинку, она выкроила из стипендии некоторую сумму и подписалась на «Дрейперс Рекорд», тщательно просматривая публикуемые там объявления. Но они тоже не слишком обнадеживали. В основном, требовались служащие.

«Как же приобрести опыт, если не удается даже начать работать?» – размышляла Тереза. Она уже подумывала о том, чтобы отложить поиски места и сначала познакомиться с работой отдельных модельеров, но тут одно объявление ее заинтересовало. Известный в провинции производитель модной одежды искал помощника по сбыту – особый опыт не требовался, так как обучение предполагалось в процессе работы. Сбыт готовой продукции не совсем то, чем хотелось бы заниматься Терезе, но с этого по крайней мере можно было начать.

Она сразу же написала письмо в фирму, прошла собеседование с консультантом по найму персонала а затем ее пригласили в главный офис на второе собеседование.

Она отправилась туда в костюме, сшитом по ее собственному эскизу жакет и юбку из шерсти цвета ржавчины – достаточно строгий для собеседования, но и вполне элегантный, чтобы продемонстрировать ее вкус, дополняла коричневая шелковая блузка. Главный офис фабриканта находился далеко за городом, и Тереза взяла такси, чтобы явиться свеженькой и выглядеть респектабельно. Так как возвращение на такси в Бристоль, где ей придется сесть в поезд, было ей не по карману, она решила попытаться проголосовать на дороге и попросить кого-нибудь ее подвезти.

Когда она наконец вышла из презентабельного новенького здания, где помещался офис, уже стемнело и под лучами заходящего солнца дорога среди деревьев казалась серебряной лентой. В кустах гомонили птицы, деловито перелетая с ветки на ветку, нежная зелень то там, то здесь перемежалась белыми пятнами цветов, вдали простирались луга с пасущимися коровами. Вокруг все дышало умиротворением, но в душе Терезы покоя не было. Она была удручена, сомневаясь, что произвела хорошее впечатление на беседовавшую с ней даму, и предчувствовала, что на работу ее не возьмут.

Дама, возглавлявшая отдел сбыта, всячески подчеркивала то, что Тереза прежде всего модельер, так что даже костюм, изготовленный по собственному эскизу, говорил явно не в ее пользу.

– То, что на вас надето, вы сделали сами? – спросила дама, сама хорошо одетая, и когда Тереза ответила утвердительно, спросила. – А вы уверены, что хотели бы заниматься именно реализацией продукции?

– О да, меня привлекает коммерческая сторона дела, – бодро ответила Тереза и сразу же поняла, что совершила ошибку. «Они, конечно, подумают, что эту работу я использую в дальнейшем как стартовую площадку – и, по правде говоря, будут совершенно правы».

По дороге мимо нее проехало несколько машин, но ни одна не остановилась, хотя Тереза смотрела на них с большой надеждой. «Ну и прекрасно, – подумала она. – В конце концов нужно пройти пешком всего-навсего 15 километров!» Правда, она чувствовала, что туфли на высоком каблуке, которые она надела, потому что они идеально подходили к костюму, уже натерли ей пятки. Услышав шум очередной приближающейся машины, она все-таки подняла большой палец, хотя и без всякой надежды, но, к ее радости, машина резко затормозила и остановилась почти рядом. Это был старый, хотя и в приличном состоянии, «триумф» 6-й модели серо-синего цвета с откидным верхом. Дверца открылась, и на Терезу взглянула пара самых синих из всех виденных ею до сих пор глаз.

– Куда направляемся? – спросил их владелец. У него был приятный голос, мягкий, слегка ироничный.

– В Бристоль. Вернее, я хочу вернуться в Лондон, а оттуда на поезде добраться до Бристоля.

– Садитесь, – сказал он. – Вам повезло, Я как раз еду в Лондон.

Терезу вдруг охватила тревога. Невероятное везение, нет, все складывается слишком удачно. А вдруг он какой-нибудь сексуальный маньяк? Ведь не все они выглядят чудовищами. Некоторые на вид самые обычные люди, даже вполне респектабельные, пока не заглянешь им в глаза.

Тереза заглянула в синие глаза, обрамленные длинными, как у девушки, ресницами, в эти ясные, честные, веселые глаза – и решилась. Нет, этот молодой человек не может быть сексуальным маньяком. По правде говоря, он просто великолепен. Она уселась на низкое кресло, стараясь сделать это грациозно, насколько позволяла короткая узкая юбка.

– Просто не верится, – сказала она. – Неужели вы и вправду едете в Лондон?

– Именно так. Но Бристоль останется в стороне. Я предпочитаю ездить по сельской дороге до Чиппенгема, это займет около трех часов, в зависимости от напряженности движения на дороге А куда именно в Лондоне вам надо?

– В Бэкингем, но мне подойдет любое место, которое вам удобно. Лишь бы добраться до цивилизованного мира, а там уж не проблема доехать куда угодно.

– Добраться до цивилизованного мира! Как я понимаю, вы туда едете не в отпуск. Да и багажа при вас нет.

– Я только что побывала на собеседовании в надежде получить работу. – Ей было невероятно легко говорить с ним. – Я еще учусь, – объяснила она.

Он приподнял одну бровь.

– Вы не похожи на студентку.

– Я принарядилась, чтобы произвести хорошее впечатление. Обычно я так не выгляжу.

– Что вы изучаете?

– Моделирование одежды.

– О, – сказал он сухо. – Этим все объясняется. Ну и как прошло собеседование?

– Похвастать нечем. Я думаю, что не подошла им. Взгляд водителя говорил о том, что, по его мнению, у человека, которому не подошла Тереза, должно быть, с головой не все в порядке, но он был слишком умен, чтобы высказать вслух подобную банальность.

Местность, по которой они проезжали, была прекрасна: небольшие городки и деревни по обеим сторонам дороги напоминали нанизанные на нитку бусы. За зазеленевшими живыми изгородями раскинулись, как лоскутное одеяло, поля зеленые, темно-зеленые и желтые – это созревал первый урожай рапса.

Когда они добрались до главной дороги, они уже чувствовали себя старыми друзьями. Тереза узнала, что мужчину зовут Марк Бристоу и что он занимается рекламой. Правда, он не сказал ей, что делал так далеко от Лондона, а она не спросила. Ее мысли были заняты поразительным совпадением: у него была такая же фамилия что и у ее настоящей матери.

Как всегда в пятницу вечером, движение на дорогах было напряженным, но Марк вел машину легко и уверенно, то и дело шел на обгон по внешней стороне дороги и снова вливался в общий поток. Ехать в «триумфе», хотя там и тесновато, было удовольствием. Тереза прислушивалась к гортанному реву мотора и ощущала сцепление колес с полотном дороги, от чего по спине пробегали мурашки. Она искоса поглядывала на Марка – красивый, четко очерченный профиль, густые светлые волосы, удобная легкая сорочка «поло» под твидовым пиджаком хорошего покроя, – и по спине у нее снова побежали мурашки, уже не имеющие никакого отношения к реву мотора «триумфа».

У Терезы не было недостатка в приятелях. Она была дружелюбна и общительна, умудряясь при этом выглядеть чуточку загадочной, хотя никто из ее знакомых не мог бы объяснить почему. Возможно, думали окружающие, все дело в ее необычном лице с высокими скулами, которое намекало на присутствие чужеземной крови в ее жилах, а может быть, в том, как неожиданно могла она переходить от искреннего веселья в полному покою, как будто набираясь внутренней энергии для следующего всплеска. Но друзья и не пытались разгадать ее – им это было ни к чему. Это были художники, а не психологи, их интересовала форма и линия, а не подспудные механизмы ее существа. Такими же неглубокими были и их дружеские отношения – отношения удивительные, но поверхностные. Ей казалось, что она бывала влюблена – по крайней мере, она так считала, – но это чувство никогда по-настоящему не поглощало ее полностью, да ей никогда и не хотелось получить больше, чем предлагали. А теперь она смотрела на незнакомого человека и чувствовала, что ее переполняет новое и волнующее ощущение.

– Мне кажется, что я вас давно знаю, – сказала она, подумав при этом. «И что я только болтаю».

Он ответил не сразу так как сосредоточенно обгонял фургон. Затем возвратившись на центральную полосу сказал:

– Странно! Я подумал о том же! Она удивилась.

– Неужели и вам кажется, что мы давно знаем друг друга? Но ведь мы не встречались с вами раньше, правда?

Он засмеялся.

– Не думаю. «Уж я не забыл бы такого», – добавил он про себя.

На какое-то мгновение между ними возникло неловкое молчание, потому что все это очень сближало их. Потом он сказал:

– А как вы развлекаетесь, Тереза?

– Развлекаюсь? У меня почти не остается времени на развлечения. Мода требует полной отдачи. У нас даже обычные студенческие тусовки бывают редко. Иногда мне кажется, что следовало бы выбрать профессию попроще.

– Гм-м. – Марк подумал, не следует ли рассказать ей о Хьюго, но решил не делать этого, чтобы не выглядеть хвастуном.

– Меня просто бесит, – продолжала она, – что все считают, будто нет ничего проще, чем защитить диплом по моделированию. Поверьте мне, это не так. Прежде всего оценка дипломной работы складывается из баллов, полученных за длительный период за отдельные модели. Надо еще написать сочинение. Свое я написала прошлым летом, так что одно дело, слава Богу, уже сделано. К тому же комиссия страшно придирается к оформлению каждой работы. Я уже потратила кучу денег, а теперь готовлю дипломную коллекцию, и, поверьте, расходы просто огромные. Да и ткани должны быть красивые, хорошего качества, в противном случае нечего и думать представить свою коллекцию как следует – а хорошие ткани для четырнадцати, а то и больше моделей стоят недешево.

– Догадываюсь, – сказал он, и его безразличный тон смутил ее.

– Извините, если утомляю вас своей болтовней, – сказала Тереза. – Просто иногда я падаю духом. Я обязана добиться успеха и работаю не покладая рук, но все-таки получаю более низкие баллы, чем те, кто, в сущности, ничего не делает, потому что у меня не хватает средств, чтобы должным образом представить свои модели.

– Нелегко вам приходится, – посочувствовал ей Марк, который начинал трудовую деятельность, имея все преимущества, но которому уже пришлось столкнуться и с другой стороной жизни, поскольку в бизнесе он выступал самостоятельно.

– Ничего, – сказала она, стараясь показать, что не вешает нос. – В конце концов я своего добьюсь. Все равно все получают дипломы, так что можно утешиться и этим. Хотя в последнюю неделю перед показом моделей никому почти не удается поспать.

И вновь Марк испытал искушение сказать ей, что на самом верху индустрии моды дело обстоит так же, и опять он воздержался, сказав вместо этого:

– Значит, вы не сможете выкроить вечерок, чтобы сходить со мной куда-нибудь?

Сердце Терезы екнуло от радости и учащенно забилось.

– Вы меня приглашаете?

– Да.

– В таком случае, мне кажется, что один вечер погоды не сделает, – сказала Тереза, подумав при этом, что, даже если бы ей пришлось не спать в течение трех недель подряд перед заключительным показом коллекции, она бы все равно согласилась.

* * *

Тереза влюбилась по-сумасшедшему, просто потеряла голову – и это было чудесно. Как она уже говорила Марку, в те последние месяцы перед окончанием училища у нее оставалось мало времени на что-либо, кроме работы, да и Марк тоже был очень занят: проверял счета, допоздна засиживался в офисе, носился с новыми идеями и постоянно курсировал между Лондоном и Нью-Йорком, но уж если им обоим удавалось выкроить время, то они извлекали из этого максимум удовольствия. Иногда он приглашал ее – знай наших! – в ночной клуб или в ресторан, иногда – без претензий – они встречались в баре, чтобы выпить с друзьями, или же смотрели видеофильм, свернувшись калачиком в креслах с банками легкого пива и закуской, купленной в китайском ресторанчике. Иногда Марк сам готовил для нее, причем на удивление вкусно, спагетти с соусом «болоньез» или карри из курицы, а в последнюю ночь перед сдачей проекта он поддержал ее своим присутствием, когда она металась по комнате, причитая: «Черт возьми, я ни за что не успею в срок!», – и собирал разбросанные по полу обрезки бумаги. Он варил ей кофе, пока она пришивала пуговицы, подравнивала подолы и отглаживала швы, держал наготове носовой платок, когда она вдруг разражалась слезами из-за того, что лацкан никак не желал ложиться как следует, сколько бы она с ним ни возилась, и тогда, когда она сообщила ему, что получила 2,1 балла.

– Это просто здорово! Ты умница! – поздравил он ее.

– Вовсе не умница… Я хотела получить более высокую оценку! Столько сил потрачено! – рыдала она, измученная перенапряжением.

– Это ничего не значит. Разве важно, какое место ты получила? Важно, что ты сдала. Важна работа, а она выполнена прекрасно, – утешал ее Марк.

– Экзаменаторы, по-видимому, так не считают.

– Все экзаменаторы – остолопы. Если бы они увидели эти модели не на плечиках, а на подиуме, они бы поняли тогда, как хороша коллекция. Твои модели будут пользоваться спросом, малышка, и ты без труда сможешь их продать!

– Надеюсь. Я должна хотя бы возместить то, что затратила на них, вернее, все мамины расходы.

– Тебе это удастся. Вот увидишь!

И конечно, он оказался прав. После заключительного показа коллекции к Терезе обратилось несколько человек, пожелавших купить отдельные модели, а также владелец одного бутика, предложивший купить всю коллекцию, с условием, что ей же можно будет заказать дубликаты, а также заручившись ее согласием разработать для них весеннюю коллекцию.

– Вот видишь, что я говорил? – воскликнул Марк, кружа ее в объятиях с видом победителя. – Теперь тебе придется заняться бизнесом. Забудь обо всех мелких заказах и принимайся за организацию большого дела! Получить право на собственный фирменный знак! Это не шутка!

– Но я не знаю, с чего начать.

– Для начала найди небольшое ателье, найми нескольких надомниц и дай развернуться своему таланту.

– У тебя все так просто получается, а ведь я совсем не знаю, как вести дела…

– А что ты скажешь о твоей подруге Линде Джордж? Она, кажется, только что окончила коммерческое училище? Вот она-то как раз и поможет тебе в финансовых вопросах. Ты будешь моделировать, а она займется финансами и сбытом.

– Но, черт возьми, где я найду деньги, чтобы начать подобное дело?

– Поговори с управляющим банка – для этого банки и существуют.

– О Марк… я боюсь…

– Мне казалось, что ты хочешь стать известным модельером!

– Тогда наберись смелости – и вперед!

Она глубоко вздохнула, и ее глаза блеснули решимостью.

– Может быть, ты прав. Если я не рискну, то никогда ничего не добьюсь.

Он поцеловал ее.

– Я горжусь тобой, леди. Очень горжусь.

* * *

Хотя они любили друг друга, и Марк и Тереза хранили в тайне друг от друга некоторые факты своей биографии – каждый по своим соображениям.

Марк не упомянул о том, что его мать замужем за Хьюго Варной, а сказал лишь, что его семья живет в Штатах, где у отчима свое дело, потому что его смущали богатство и успех Хьюго, обеспечившие ему так много жизненных преимуществ. А кроме того, он все еще считал, что с его стороны выглядело бы бахвальством признаться в родственных связях с одним из светил мира моды, когда Тереза находилась всего лишь на самой низшей ступеньке лестницы, хотя, возможно, это было глупо.

Что касается Терезы, то она даже в самые интимные моменты не признавалась Марку, что была приемышем. Отчасти это объяснялось тем, что она и сама редко вспоминала об этом, а отчасти своим отношением к Дорин, как к родной матери. Рассказывая о своем прошлом, она всегда говорила о своей настоящей жизни, а не о той, какой она могла бы быть. Она – Тереза Арнолд, дочь Дорин Арнолд, ее отец умер, и выросла она в Бакингеме – и все.

Но, начиная собственное дело, она впервые в жизни обнаружила, что ей совсем небезразлично, что она приемыш, хотя причина была не совсем обычной. И когда они обсуждали этот вопрос с Марком, правда сама по себе выплыла наружу.

По совету Марка Тереза сходила к управляющему банка Он заинтересовался ее планами и не отказался помочь, напомнив при этом, что получить заем на требующуюся ей сумму можно лишь под залог недвижимого имущества. Услышав об этом условии, Дорин не раздумывала. Сверх всякой меры гордясь Терезой и желая всячески помочь в начале избранного ею пути, она сразу же предложила заложить дом и Тереза, преисполненная благодарности и любви к матери почувствовала, что берет на себя страшную ответственность, и очень боялась потерпеть поражение.

– Мне кажется, я не имею права позволить маме заложить дом, – сказала она Марку – Я не могу принять от нее такой жертвы.

– Но ведь ты не просила – она предложила это сама, – заметил Марк.

Они ужинали курицей под соусом карри в квартире Марка, но Тереза почти ничего не ела, а лишь ковыряла вилкой рис.

– Знаю, что она предложила, но дело совсем не в этом. А вдруг мне ничего не удастся?

– Удастся. Ешь карри.

– А вдруг? Если я прогорю, мать потеряет все. Папа не так уж много ей оставил: дом – это все, что у нее есть. Не будет дома – и она останется ни с чем. Что тогда делать? Я не могу позволить ей так рисковать.

– Послушай. – Марк доел карри и отодвинул тарелку – Во-первых, ты добьешься успеха. Во-вторых, если банк требует заклад, у тебя не остается выбора – помочь тебе я не в состоянии – сам по уши в долгах. В-третьих. Дорин хочет помочь тебе. Так уж устроены матери.

– Но она и без того так много для меня сделала Пора бы уж начать расплачиваться с ней, а я вместо этого отбираю у нее все до последнего пенни.

– Когда встанешь на ноги, ты ее вознаградишь, – возразил Марк. – И она будет жить в роскоши до конца своих дней… – Он замолчал, вспомнив, как Хьюго баловал свою мать, не только обеспечивая материально, но и давая возможность гордиться успехами сына, что согревало сердце Марты. – Поверь, тебе придется разрешить Дорин поступить по-своему. Не рискуя, ничего не добьешься. Тебе ведь известна поговорка, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Знаю, знаю, но… – Тереза помедлила. – Она и так уже столько сделала для меня, но есть еще кое-что, о чем я тебе не рассказала. Она ведь мне не родная мать. Меня удочерили в грудном возрасте.

– Да? – Он удивился, но не был потрясен.

– Поэтому я несу двойную ответственность.

– Почему?

– Потому что не хочу ее разочаровывать, не хочу обмануть ее надежды. Бог знает, какая бы мне предстояла жизнь, если бы они меня не удочерили. Родители дали мне все – любовь, чудесный дом. Я не хочу отплатить ей за это черной неблагодарностью и стать причиной ее разорения.

Он взял в свои руки пальцы Терезы. Хотя в его квартире было тепло, пальцы девушки были холодные и немного онемели. Он стал нежно растирать их.

– Я повторяю, дорогая, тебе не хватает уверенности в своих силах. Ты сможешь добиться своего – я уверен! Что же до нежелания разочаровать мать, то это чистейшая чепуха – уверяю тебя. Она уже гордится тобой и будет гордиться еще больше.

Марк притянул ее к себе, поцеловал в волосы, глаза и наконец в губы. Из-за того что ее мысли были заняты другими заботами, она ответила ему не сразу, но волшебная сила его близости сделала свое дело, и она, на время забыв все свои проблемы, поддалась физическому влечению к нему.

Марк был щедр и тактичен в любви, он заботился о том, чтобы она получала наслаждение, уводя ее на такие высоты, о существовании которых Тереза и не догадывалась, имея дело со своими приятелями, которые всегда слишком торопились доставить удовольствие самим себе. Когда все было позади и она лежала в его объятиях, умиротворенная, испытавшая наслаждение, повседневные проблемы, казалось, отступили.

Иногда, как это было и в тот раз, после близости Марк закуривал сигарету, прислонившись к подушке, а ее голова покоилась на его плече. Она вдыхала аромат его кожи, ощущая слабый запах свежего пота, смешанный с запахом мыла и дыма сигареты. Лежа в полудремотном состоянии, она была счастлива и благодарила Бога, что тогда, четыре месяца назад, она поехала в провинцию, хотя и съездила напрасно, но ведь в противном случае она никогда бы не встретила его – просто страшно подумать! Прошло так мало времени, а ей казалось, что они знакомы всю жизнь, и когда Марк сказал «Так, значит, ты приемыш? Ты никогда мне об этом не говорила», – она обрадовалась, что между ними больше нет секретов.

– Мне казалось, что это не имеет значения, – сказала она – Я сама почти никогда не вспоминаю об этом.

– Ты что-нибудь знаешь о своих настоящих родителях? – спросил он без особого интереса.

Это было проявлением естественного любопытства, в вопросе не было и намека на то, что ее ответ может повлиять на их дальнейшую жизнь.

– Почти ничего. Когда мне исполнилось восемнадцать, я обратилась за свидетельством о рождении, но больше никогда и ничего не предпринимала. Мне не хотелось ничего знать. Я уже говорила, что считала Леса и Дорин своими настоящими родителями. Они были рядом всю мою жизнь. – Помедлив, она провела пальцем по белокурым волоскам на его груди. – Правда, любопытно, что у моей родной матери такая же фамилия, как и у тебя, – Бристоу?

– Да ну? Удивительно. Мне казалось, что это не такая уж распространенная фамилия.

– Пожалуй. Ее звали Салли. Салли Маргарет Бристоу, и там был указан адрес – где-то в Кенсингтоне. А имя отца не было указано. В этой графе было просто написано «отец неизвестен».

Почти интуитивно она почувствовала, как он весь напрягся.

– Что с тобой?

– Ничего Правда, ничего – Но он высвободился из ее объятий и поднялся, протянув руку за джинсами. – Пойдем в другую комнату. По телевизору будет фильм, который мне хочется посмотреть.

– Хорошо – Но она чувствовала, что он почему-то отдалился от нее, и это обидело и озадачило Терезу. Она не поняла, что случилось, но по его поведению почувствовала, что он не намерен ничего объяснять ей. Каким-то непостижимым образом в последнюю минуту между ними возникла преграда, которой раньше не было.

И вдруг Тереза похолодела от дурного предчувствия. Все ее тело онемело, как это иногда случалось с ее руками.

– Я люблю тебя, Марк, – хотела сказать она в надежде, что случится чудо, и все вдруг снова станет хорошо, как прежде… Но она ничего не сказала. Заставив себя подняться, Тереза взяла одежду и последовала за Марком в гостиную.

* * *

Марк Бристоу налил себе еще виски – в третий раз с тех пор, как ушла Тереза, – и стоял, глядя на стакан. Небольшие часы на каминной доске показывали без 20 минут два, но он не собирался ложиться. Знал, что не заснет, а что может быть хуже, чем метаться в постели без сна? К тому же у него мурашки пробегали по коже при одной мысли о том, чтобы лечь в постель, где он совсем недавно занимался любовью с Терезой!

«Боже всемогущий, ну и влип же я в историю! – думал Марк, сердито отхлебнув из стакана, – Боже всемогущий, не могу этому поверить! Ведь если не ошибаюсь, я только что занимался любовью с собственной сестрой!»

При одной этой мысли он почувствовал, как на лбу выступили капельки пота, скатывавшиеся ручейками по шее. Конечно, он ничего не подозревал, он и понятия не имел, что такое возможно, но это не могло помочь освободиться от чувства глубокого отвращения. Ничем – никакими оправданиями, никакими отговорками нельзя было отделаться от этого ужасного чувства. Он занимался любовью с собственной сестрой! И что еще хуже – он любил ее, а она полюбила его. Неудивительно, что между ними сразу возникла духовная близость! Совсем, черт возьми, неудивительно. Трудно передать, как мерзко он себя чувствовал.

Но разве мог он предполагать? Нет, не мог. Он даже не знал, что она приемная дочь, и тем более не подозревал, что его мать родила и отдала чужим людям второго ребенка.

«Что это с ней случилось?» – раздраженно и сердито размышлял Марк, готовый сорвать на матери зло. Он, конечно, знал, что был незаконнорожденным. Салли не делала из этого тайны, а после того, как Хьюго на ней женился, он всегда относился к нему как к собственному сыну. В любом случае не было никакого смысла скрывать это. Он был уже достаточно большим и помнил, как жил с матерью в Лондоне – в Кенсингтоне. Он ходил в подготовительный класс, когда его спешно перевезли в Штаты. Но в то время мать, должно быть, уже была беременна. Он торопливо произвел кое-какие подсчеты, прикинув возраст Терезы. Странно. Что-то не сходилось. Он не вполне понимал, в чем дело, но Тереза, возможно, была старше, чем он полагал. Да, по-видимому, это так. Другого объяснения быть не могло. Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона была, несомненно, его матерью. Шансы, что на территории в две квадратных мили жили две девушки с одинаковыми именами и фамилиями, составляли один на тысячу.

Он снова наполнил стакан, мысленно прокручивая возможный сценарий. Когда Пола исчезла, Салли была снова беременна. Одному Богу известно, как она умудрилась дважды влипнуть в одну и ту же историю, – можно было бы предположить, что, пройдя через все, выпавшее на ее долю, когда пришлась рожать и одной растить ребенка, – она должна бы была проявить большую осторожность, особенно в конце «веселых» 60-х годов. Но почему-то случилось по-иному, и Салли почувствовала, что второй раз сможет не выдержать. К тому же это, наверное, лишило бы ее шанса выйти замуж за Хьюго. И поэтому на сей раз Салли решила отдать ребенка приемным родителям. Этим ребенком была Тереза.

А кто же ее отец? Или они от одного отца? А может быть, даже Хьюго? В свидетельствах о рождении и у нее, и у него было написано одинаково: «отец неизвестен». Он этого не понимал. Масса вопросов оставалась пока без ответа, но многое уже прояснилось, подумал Марк, у которого замерло сердце при мысли, что он недалек от истины.

Существовала единственная возможность узнать правду. Он торопливо подсчитал разницу во времени и позвонил Салли в Штаты. Она ответила мягким удивленным голосом, и у него на какое-то мгновение мелькнул проблеск надежды.

– Привет, мама.

– Марк? Какая приятная неожиданность! Как ты там?

Не ответив на ее вопрос, он задал свой:

– Мама, ты отдавала на удочерение ребенка в Лондоне? В конце 60-х – начале 70-х годов?

Последовало молчание. Оно продолжалось слишком долго, даже если учесть огромное расстояние между ними. Потом она сказала, немного задыхаясь, испуганным голосом:

– Как ты узнал?

Значит, это правда. Не осталось и тени сомнения. Не осталось ни малейшей надежды. У него не было сил ответить матери, не было сил продолжать разговор. Не сказав больше ни слова, он положил трубку и стоял, уставившись на телефон.

Значит, это правда, Тереза – его сестра. Помоги, Господи, им обоим! Это было омерзительно, безобразно. И что еще хуже – зная теперь то, что узнал, Марк продолжал любить ее.

Конечно, он не мог больше с ней встречаться. Но он не хотел, чтобы она узнала правду. По крайней мере от этого он должен ее уберечь.

Когда рассвело, Марк принял душ, побрился и пошел на работу.

– Я тут думал о счете Хемингуэя. Пожалуй, этим следует заняться в Нью-Йорке, – сказал он Тоби Роджерсу, своему партнеру.

Тоби взглянул на него с удивлением. За последние несколько недель он сам не раз предлагал это решение, но выпихнуть Марка из Лондона с тех пор, как у него появилась эта новая девушка, было непросто.

– Я сам закажу билет на сегодня, – продолжал Марк. – Если, конечно, ты считаешь, что справишься здесь без меня.

– Конечно, но…

– Я не знаю, когда вернусь. Зависит от того, как пойдут дела.

– А если позвонит Тереза? – коварно спросил Тоби. – Дать ей номер твоего телефона?

Он понял, что попал в яблочко, повнимательнее вглядевшись Марку в лицо. Боже, как ужасно он сегодня выглядел – бледный как мел, с темными полукружиями под покрасневшими глазами!

– Нет! Скажи ей… скажи ей, что хочешь! Постарайся, чтобы она от меня отвязалась.

– Понятно, старик, – невозмутимо произнес Тоби, и как положено давнему другу, не стал задавать лишних вопросов.

* * *

В Нью-Йорке Марк остановился у одного приятеля. Он не мог заставить себя жить под одной крышей с матерью. Тем более что ее дом уже не был его домом – они с Хьюго переехали в прошлом году в новую квартиру на Сентрал Парк Саут, которую Салли отделала полностью по собственному вкусу, изгнав таким образом последние воспоминания о Поле.

Он не мог себе представить, что почувствует, когда снова увидится с матерью, и действительно при первой встрече вел себя скованно, не в силах подавить обиду. Он ожидал, что она заговорит о ребенке, будет расспрашивать, как ему удалось все узнать, и, возможно, попытается что-то объяснить, но, к его огромному облегчению, она ни о чем не спрашивала, и он почувствовал, как гнев, холодной рукой сжимавший его сердце, постепенно исчезает.

Не судите да не судимы будете. Он любил Салли беззаветной любовью, как любят своих матерей почти все молодые люди, а благодаря тому, что они жили вдвоем, когда он был ребенком, они были близки друг другу больше, чем другие. Кто знает, что заставило Салли решиться на такой поступок в те безрадостные дни? Разве она виновата в том, что он встретил Терезу и влюбился в нее? И ей совсем не обязательно знать об этом.

Кроме того, если он начнет задавать вопросы, придется кое-что объяснить матери, а ему не хотелось этого делать. То, что с ним произошло, было страшной тайной, которой он не хотел ни с кем делиться. Только таким образом ему, возможно, когда-нибудь удастся забыть о ней. Поэтому о загадочном ребенке они никогда не говорили, и постепенно Марк нашел в себе силы простить Салли – что бы она там ни натворила в прошлом – боль, которую она ему причинила, и восстановил с ней прежние отношения. Может быть, он даже стал относиться к ней еще бережнее.

Но он не мог забыть Терезу. Несмотря на то, что он знал, Тереза по-прежнему жила в его сердце, и ее присутствие там было постыдной тайной Марка. Он не виделся с ней, не отвечал на ее телефонные звонки, убедив себя, что так будет лучше. Полный разрыв отношений означал, что ей будет не в чем упрекнуть себя.

Марк с головой ушел в работу, старался проводить больше времени за пределами Англии и никогда ни с кем не делился своими сокровенными мыслями и чувствами. Когда-нибудь, возможно, настанет время и он больше не будет испытывать острой боли, возникавшей всякий раз, когда он думал о Терезе. Когда-нибудь, возможно, появится в его жизни та, которая поможет ему забыть ее. Но пока этого не произошла.

* * *

И тут появилась Гарриет, рассказавшая ему почти невероятную историю, и отдельные кусочки головоломки, о существовании которых он даже не подозревал, вдруг начали становиться на свои места.

Ребенка тайно родила не Салли, а ее сестра Пола, которую весь свет считал погибшей! Тереза не его сестра! Не единоутробная сестра! Может быть, двоюродная, но ведь это допустимо, не так ли?

Он смотрел на Гарриет, которая, как это всегда бывало, пришла к нему за утешением, и думал, что он напрасно потерял свою любовь.

Ребенок, дитя Полы и Хьюго, который унаследовал талант своего отца и отчасти его внешность (Марк теперь понимал, почему лицо Терезы показалось ему странно знакомым!), ребенок, который вырос, превратившись в самую чудесную девушку на свете!

Чувства переполняли Марка. Он закрыл лицо руками.

– Тереза! – произнес он.