Сент-Хелиер, Джерси, 1990

Бумаги лежали на самом дне шкафа, покрытые тонким слоем пыли и тщательно перевязанные розовой тесьмой, которой обычно скрепляли юридические документы: толстая пачка, из нее высовывалось несколько листков, загнутых по краям и четко пронумерованных густыми черными чернилами. К иным листкам были приклеены ярлыки с печатным текстом.

ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ

ПО ДЕЛУ СОФИИ ЛЭНГЛУА – Ноябрь 1972

Дэн Диффен присел на корточки и вытащил пачку, с интересом глядя на бумаги. Он терпеть не мог каждый миг той работы, что ему сейчас приходилось делать. И так уже было плохо, что его отца, преуспевающего адвоката и при этом приличного человека, неожиданно, в самом расцвете лет, настиг удар, но что еще хуже – Дэну выпало перевернуть вверх дном контору, в которой прошла вся жизнь отца. С одной стороны, это был мучительный долг – он мысленно постигал мир старика, хотя им не часто удавалось видеться с глазу на глаз, – и здесь так явственно ощущалась сущность этого человека, так ощутим был его дух, не желавший умирать вместе с телом. Но помимо всего эта нудная работа занимала много времени. Дэниел Диффен-старший работал в этой конторе более тридцати лет, и похоже, что он никогда ничего не выбрасывал. Комната была забита до предела, переполнен каждый шкаф и ящик, и даже весь пол завален грудами старых писем и документов, которые давным-давно утратили значение. Большинство из них были прочно забытой юридической документацией и перепиской и, по правде говоря, затрагивали не очень интересные случаи из повседневной работы адвоката, поэтому Дэн, почти не колеблясь, приговорил их к уничтожению.

Но только не эти бумаги. Это нечто иное.

Дэн выпрямился, смахнул рукавом свитера пыль с бумаг и резко чихнул, ибо облачко пыли защекотало его ноздри.

ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ ПО ДЕЛУ СОФИИ ЛЭНГЛУА. Это дело было одним из коньков его отца, и, несмотря на двадцатилетнюю давность, оно не шло у него из головы.

Сам Дэн в это время был еще, конечно, мальчишкой одиннадцати лет, гораздо больше увлеченным футболом, игрой в «капитаны» и своим обожаемым велосипедом, чем любым случаем убийства, пусть даже таинственным, громким и с очень неординарными участниками. Позже, когда, вопреки желанию отца, который отчаянно надеялся, что сын пойдет по его стопам и унаследует их семейную адвокатскую фирму, Дэн вступил в полицейские войска острова, он мимоходом удивлялся, вспоминая, насколько отец был занят делом Софии Лэнглуа: так люди вспоминают полузабытые сны – больше по ощущению их, чем по сути. И это случилось задолго до того, как ежедневная полицейская текучка и очередные расследования отвлекли его от мыслей о деле Лэнглуа, которое все еще было фактически не раскрыто. Но сейчас, однако, все было иным. Дэн больше не был полицейским. Судьба и пьяный водитель положили безвременный конец его карьере два Рождества назад, и вот теперь Дэн зарабатывал себе на жизнь в качестве репортера. Этикетка на пачке бумаг дрогнула и подстегнула его воспоминания и интерес к делу.

Как там всегда говорил его отец? «Она не делала этого. Черт меня побери, я уверен, что она не делала этого. Но как я мог защищать ее, если она упорно вознамерилась доказать, что виновна?» Дэн улыбнулся уголками губ: перед ним замаячила перспектива прерваться от утомительной работы – сортирования старых досье. Он поднялся – высокий, атлетически сложенный мужчина в джинсах и сером свитере – и нажал на кнопку селектора, который соединял эту комнату с конторой на первом этаже.

– Как насчет чашечки кофе, Кэрол?

– О, думаю, да. Я сейчас же поднимусь.

– Отлично.

Он подошел к окну, разминая ноги в ожидании ее прихода. Улица внизу была запружена транспортом, и он подумал, что если сейчас, в апреле, она так забита, то лишь небеса ведают, что будет, когда начнется настоящий сезон. Это было вечной проблемой в Джерси. Узкие извилистые улочки совершенно не были предназначены для тысяч взятых напрокат машин, которыми управляли люди, понятия не имеющие, куда они едут.

Впрочем, и для пьяных водителей они тоже не были предназначены. Да и вообще – они не годились ни для чего на этой Божьей земле. Свинья.

Однажды – это было два года, назад – Дэн мог бы оказаться веселеньким убийцей преступно безответственного идиота, который проводил Рождество, упиваясь в стельку, а потом забрался в свою машину, не обратив внимания, а может, и не заметив на перекрестке знак СТОП. Он покатил прямо навстречу мотоциклу Дэна. Эта преступная безответственность завершила карьеру Дэна, поскольку он получил столь тяжелый перелом ноги, что был признан негодным к активной службе.

Но увечье Дэна оказалось лишь частью того, что сделала эта пьяная свинья. Было еще кое-что похуже. Когда случилась авария, жена Дэна, Марианна, с которой он прожил всего пять месяцев, сидела на заднем сиденье мотоцикла. Несмотря на тяжелые последствия, Дэн понимал, что он-то легко отделался. А Марианна – нет. Она получила тяжелейшую травму головы и, почти месяц пролежав в коме, умерла, так и не приходя в сознание.

Пот по-прежнему покрывал липким лоском кожу Дэна, когда он думал о том, что случилось, но теперь ему больше не хотелось убить пьяного водителя, его ненависть выгорела дотла. Он приберег свои горечь и гнев для полиции, списавшей его как раз тогда, когда ему необходимо было заполнить работой пустые дни, создать хоть какое-то подобие нормальной жизни, которая ворвалась бы в средоточие его печали и самообвинений, ибо, несмотря на то, что авария произошла не из-за него, он продолжал считать себя виновником случившегося.

В те черные дни его отец еще раз попытался заговорить с ним о том, чтобы он стал адвокатом и примкнул к юридической фирме, которой он так гордился. Еще не поздно, настаивал он. Дэн еще может попрактиковаться по старой традиции в Каэне, как в свое время сделал отец. Но Дэн отказался, и, как он признал сейчас, когда носил траур по отцу, довольно неблагодарно, хотя по-прежнему считал, что тогда поступил правильно. Он еще больше убедился в этом, разбирая кипы этих досье. Вызубренные аргументы и тонкости законов не для него. При его неакадемическом складе ума и нетерпеливой натуре они не принесли бы ему ни увлеченности, ни удовлетворения. Ему нужно было действие, возбуждение и нервозность погони – только это могло поддержать в нем жизнь. Он еще в восемнадцать лет говорил об этом отцу, и сейчас в сущности ничего не изменилось.

– Кофе подан.

Дэн отвернулся от окна и увидел, что дверь растворилась и вошла секретарша его отца с подносом в руках, на нем стояли огромная керамическая чашка с блюдцем и кофейник. Он почувствовал аромат и одобрительно хмыкнул.

– Как чудесно пахнет! – сказал он, не замечая ее зардевшиеся от удовольствия щеки. Представительницы противоположного пола все без исключения находили Дэна привлекательным, и то, что Кэрол была замужней тридцатитрехлетней женщиной, отнюдь не умаляло ее восприимчивость. Как она говорила своей лучшей подруге Шейле: «Дэн – настоящий мужчина, не то чтобы интересный внешне, но у него самые сексуальные глаза, которые мне когда-либо приходилось видеть, и улыбка, от которой по спине бегут мурашки». При этом она обычно добавляла: «Но, насколько я знаю, с тех пор, как была убита его жена, он не обращает внимания на других женщин. Какая потеря!»

И вот сейчас Дэн обратил свою знаменитую улыбку на нее.

– Кажется, я наконец немного продвинулся. А как дела у вас?

– По-моему, все в порядке. К тому же я не тороплюсь. Вы же понимаете, что, как только мы разберемся со всем этим, я лишусь работы?

Улыбка Дэна угасла.

– Весьма сожалею, но это так, Кэрол. Я хотел бы что-нибудь сделать для вас, но не могу. Но, конечно, я сообщу вам, если услышу от кого-нибудь, что ему нужен надежный секретарь. Вас заинтересует что-нибудь в этом роде?

Кэрол состроила гримасу.

– Право, не знаю. Полагаю, мне давно пора задуматься о том, чтобы укрыться дома и заняться семьей. Боб давно уже намекает мне об этом, но я не могла найти в себе силы сказать вашему отцу, что ухожу. Я работаю здесь с семнадцати лет, вы же знаете, и мне нравилось думать, что он зависел от меня.

– Он и зависел, – искренне подтвердил Дэн.

– Знаете, это, наверное, смешно, но я все еще не могу поверить, что он мертв… и что я больше никогда его не увижу. Я все еще думаю, что он ворвется в комнату с тем самым видом, какой у него всегда бывал после удачного дня в суде, и спросит меня, что нового. – Она отвернулась, подавляя внезапно подступившие слезы. – Простите меня, я не хотела… Просто я была очень привязана к нему.

– Я знаю, – резко сказал Дэн. – Мне тоже его не хватает.

– Я лучше пойду, – Кэрол решительно и поспешно шагнула к двери. – Пейте кофе.

Дэн опустился в большое кожаное кресло отца. Лицо его посерьезнело. Странно, как порой нечто может внезапно поразить тебя. Ты живешь почти как всегда, делаешь то, что должно быть сделано, и вдруг осознаешь, что делаешь все это потому, что он не вернется. Господи, как трудно в это поверить – мужчина со всем его мощным обаянием, искрой Божьей – исчез в одночасье! И ведь он не был старым. Всего шестьдесят пять – и у него не было ни малейшего намерения уйти на пенсию.

Дэн налил себе кофе, размешал две ложки сахара, добавил сливки. Лучше оставить все это, коли он не хочет отправиться туда же. Но только не сейчас. Дэн с удовольствием отхлебнул кофе, придвинул к себе досье Лэнглуа и развязал розовые тесемки, стягивающие бумаги.

Давай взглянем на них, папа. Посмотрим, что там тебя так будоражило.

Спустя полчаса кофейник был пуст, а Дэн все еще продолжал читать. Это было захватывающе, особенно если принять во внимание, что люди, замешанные в этом деле, так хорошо известны на острове. Какой переполох все это должно было вызвать! Со вздохом возмущения он захлопнул пыльные обложки из оберточной бумаги, а потом долго сидел, размышляя об этой истории, сложившейся из различных фактов, письменных показаний и пожелтевших от времени записок.

София Лэнглуа (в то время сорокашестилетняя) была вдовой Бернара Лэнглуа, основателя агентства, предлагающего свои услуги для лучшего проведения досуга, владельца сети роскошных отелей, где сами названия являлись синонимами учтивого сервиса и беззастенчивой снисходительности к богатым гостям, которые в них останавливались, – «Ла Мэзон Бланш», «Вэстерли», «Бель Флер», «Бельвиль». Дэн знал ее в лицо, хотя познакомиться с ней ему не довелось. Это была изящная женщина, с серебристыми поседевшими волосами. Иногда можно было увидеть ее «бентли», пытавшийся просочиться сквозь буднее и праздничное движение здесь, в Сент-Хелиере. Вокруг нее всегда царила такая безмятежность, что было немыслимо ассоциировать ее с любого рода скандалом, и уж тем более с насильственной смертью.

И все же это был именно тот случай, восемнадцать лет назад встряхнувший остров, и жертвой его был ее сын, Луи.

Как понял из досье Дэн, всего у Лэнглуа было три сына, Луи и Робин. Обоим ко времени смерти Луи было далеко за двадцать, и еще младший, тогда еще подросток. Наверное, сообразил Дэн, это Дэвид Лэнглуа, который сейчас возглавляет гостиничную империю.

Тогда, в 1972 году, Бернар, отец этих парней, умер (он, наверное, был моложе моего отца, подумал Дэн. Интересно, что заставило его свести счеты с жизнью?), и надзор за гостиничной империей перешел к его старшим сыновьям. Читая между строк, Дэн видел, что существовали некие семейные разногласия того или иного толка, но ничего из них, вероятно, не всплыло наружу.

Однажды вечером в ноябре 1972 года София побывала на блестящей торговой гала-выставке в Сент-Хелиере. Она рано уехала оттуда, ссылаясь на усталость, и шофер привез ее домой, в семейный особняк на северном берегу острова. Где-то около полуночи София позвонила в спасательную службу. Ее слова были записаны на пленку и занесены в протокол: «Это София Лэнглуа из Ла Гранжа. По-моему, мне нужны „скорая помощь" и полиция. Я только что выстрелила в сына».

Дэн откинулся на мягкую кожу кресла, воображая, какой фурор должен был произвести этот звонок – сирены и сверкающие голубые огни на полицейских машинах, бросившихся в ночь, и те, кто сидел в них, все еще наполовину убежденные, что это какая-то дурная шутка, телефонные звонки и вызов следователя, фотограф, зеваки… и адвокат Софии, его собственный отец. Сумасшедшая была ночка!

Но почему же, нахмурившись, размышлял Дэн, почему его отец так настаивал, что София не совершала этого? Рвение при защите клиента – это прекрасно, но по документам это вполне ясное и законченное дело.

Луи Лэнглуа был мертв, застрелен из собственного пистолета. София подтверждала свою вину с начала до конца. Ясно, что полиция поверила ее рассказу и была весьма рада присовокупить его к своему списку раскрытых дел. Тогда почему же его отец сошел в могилу, убежденный в невиновности Софии?

Дэн покачал головой, снова перевязал пачку бумаг розовыми тесемками, собираясь бросить ее в кипу, предназначенную для уничтожения. Но в последний момент передумал и вместо этого положил ее на угол стола под ключи от машины и солнечные очки.

Возможно, когда он закончит разгребать здесь, то снова взглянет на досье и посмотрит, не пропустил ли чего-нибудь. Он не мог представить, что там что-то может быть. Если бы там что-нибудь было, хотя бы мельчайший намек на подозрение, что виновен кто-то другой, а не София, она не была бы осуждена – ведь она являлась такой влиятельной персоной. И по крайней мере его отец позаботился о том, чтобы суд счел убийство непредумышленным. София Лэнглуа чуть больше года отсидела в тюрьме на материке и вернулась на Джерси как ни в чем не бывало. И все же по какой-то причине от всего этого дела в голове Дэна остался вопросительный знак.

Сейчас, вспоминая сомнения отца, высказывавшиеся неоднократно, что София Лэнглуа была виновна в чем угодно, но только не в недостаточной приверженности истине, Дэн размышлял, было ли в этой истории больше правды или вымысла. Лгала ли она той ночью, когда позвонила в полицию, чтобы признаться в убийстве сына, а потом так упрямо не отклонялась от своей версии, что была готова скорее понести тюремное заключение, чем избежать его. А если это так – то почему?

Все его исследовательское чутье, что делало Дэна хорошим детективом, теперь помогало ему посвятить свою жизнь разоблачению мошенничеств, о которых никто не подозревал, и тайных скандалов, которые только начинали разгораться, – тут была большая доза предвидения и острая, покалывающая интуиция, щекотавшая его нервы и чувства. Какую сенсацию можно было бы устроить, если бы ему удалось обнаружить какую-нибудь точку зрения, о которой до сих пор никто не подозревал, в деле, которое почти двадцать лет назад взбудоражило все общество острова! Какая была бы классная новость!

Дэн решил обязательно изучить это дело и провести несколько собственных расследований. Но хотя перспектива и была волнующей, ему в настоящий момент пришлось бы вернуться к пепелищу, и еще неизвестно, как все обернется. И все же у него было достаточно важных мотивов, чтобы обратить внимание на это дело.

Дэн вздохнул, оторвал глаза от дела Лэнглуа и продолжил нескончаемую работу по сортировке бумаг отца.