В Розовой комнате ресторана «Бель Флер» семейство Лэнглуа как раз заканчивало десерт.

– Я думаю, что ты должен поговорить с шеф-поваром, Дэвид, – сказала София, положив ложку. – Консистенция моего фруктового крема слишком мягкая, он больше напоминает мусс. Крем должен быть немного крепче. А красители, что он использовал, чтобы украсить клубничное гато, пожалуй, слишком кричащи.

Джулиет удивленно посмотрела на свою бабушку. Она казалась таким легким в общении человеком, но сейчас Джулиет в первый раз оказалась свидетельницей ее огромного стремления к профессиональному совершенству, которое вступало в игру, когда дело касалось отелей. Очевидно, что необыкновенно высокий уровень отелей возник не случайно и был достигнут постоянной бдительностью, но Джулиет все равно испытывала сочувствие шеф-повару, который обеспечил поистине изысканную трапезу, достойную пятизвездочного отеля, и сейчас надзирал за тележкой, которая буквально стонала под тяжестью не менее пятнадцати разнообразных десертов.

– Моя ром-баба была очень вкусной, – высказалась она.

Вив засмеялась.

– Мне любая бы понравилась, но я боюсь есть их. Это не для такой широкой талии, как у меня! Боюсь, что мне придется дождаться сыра, тогда я выберу эдамский!

– Ты могла бы съесть гораздо более интересные вещи, если бы не выпила столько, Вив! – уколола ее София. – Ты знаешь, сколько калорий в алкоголе?

– Благодарю покорно за совет, София! – Вив взяла свой стакан и насмешливо подняла его перед золовкой. – Боюсь, что мало-помалу становлюсь грешницей. И, должна сказать, это гораздо веселее, чем быть прилизанной святошей!

Тенденциозность этого замечания вызвала на мгновение общее молчание. София и Вив никогда не были близки, они были слишком разные, чтобы стать друзьями, а семейные тайны, о которых упоминала Катрин, неприятно напоминали о себе. О них никогда не говорили, возможно, не часто думали о них, но все равно тайны эти порождали глубоко запрятанные гнев и раздражительность. Конечно, ради достижения семейной гармонии их взаимный антагонизм глубоко прятался за внешним светским лоском. Но сегодня, однако, покровы были сняты, и София, не колеблясь, решилась на ссору.

Джулиет уставилась в тарелку, смущенная переменой. Тотчас Дебора поспешно нарушила неловкое молчание:

– Кстати, о винах, как-то раз я попробовала некоторые австралийские вина. Смешно, но я всегда думала, что Оз и Кастлемань ХХХХ – одно и то же, но теперь вижу, как заблуждалась. Это в самом деле хорошие вина, да, Джулиет?

– Я так рада, что их открыли, – согласилась Джулиет, почувствовав облегчение от смены темы. – Харнет-Вэлли не так далеко от Сиднея – вы ведь ездили туда, когда были в Австралии?

– Нет. Австралия так огромна, а у нас было мало времени – из-за уверенности Дэвида, что цепь империи досуга Лэнглуа разорвется, если он будет отсутствовать больше двух недель.

Двое внимательных официантов убрали десертные тарелки, третий поставил на стол сырную доску, другой тем временем наполнил винные бокалы из бутылки «шабли», прибывшей к столу в серебряном ведерке со льдом.

– Боюсь, что это не австралийское, – с извиняющейся улыбкой сказал Дэвид, – но почти такое же хорошее!

– Меня невозможно разочаровать в «шабли», – сказала София, и снова Джулиет была озадачена ее агрессивным тоном. Это было так не похоже на нее – или на того человека, которого Джулиет было позволено увидеть. В любом случае, перемена привела ее в замешательство.

И опять Дебора предприняла быстрые меры, чтобы сменить тему. Дэвид недавно арендовал землю для большой автостоянки недалеко от «Вэстерли», одной из гостиниц из сети Лэнглуа, и сейчас ее озеленяли деревьями, кустарником и цветами, чтобы сделать территорию не только функциональной, но и красивой. Джулиет поймала себя на том, что она восхищается светским умением женщин Лэнглуа уводить беседу прочь от опасных тем, переключая внимание на недавние проекты семейной фирмы.

– Наши сады будут соперничать с Говард Дэвис Парком, когда мы завершим их обустройство, – улыбаясь, сказала Дебора. – Гости будут заказывать номера в «Вэстерли» из-за одной только привилегии парковать машины среди сотен кустов роз.

– Говард Дэвис Парк знаменит своими великолепными цветниками, Джулиет, – объяснила София. – Но одна из частей парка напоминает об огромном количестве бедняков, которые умерли здесь во время войны. Надеюсь, у тебя нет намерений превратить наш парк в кладбище, Дебора?

Вглядываясь в бабушку, Джулиет заметила, какой у нее усталый вид. Под глазами залегли тени, еще более заметные по сравнению с бледными щеками. Может, потому, что она напудрилась немного больше, чем обычно, а скорее из-за того, что, несмотря на потолочные вентиляторы, в ресторане было довольно жарко.

Наверное, я слишком допоздна задерживаю бабушку, подумала неуверенно Джулиет. Почти каждый вечер, после того как все уходили спать, они подолгу сидели в очаровательной персиково-кремовой гостиной, болтая обо всем подряд.

– А кто ответственен за озеленение сада? – спросила Вив, осушив свой бокал и бросив попутно взгляд на бутылку «шабли», чтобы определить, осталось ли там еще что-нибудь для нее.

– Естественно, лучшая фирма на Джерси, – улыбнулась Дебора.

– Которой помогает моя жена, – засветился гордой улыбкой Дэвид, и Джулиет подумала о том, как приятно, когда человек, женатый вот уже пятнадцать лет, как Дэвид, так явно влюблен в свою жену. При любом удобном случае Дэвид обнимал ее – конечно, самым скромным образом, но, казалось, он никогда не пропускал возможности подвинуть ей стул или помочь выйти из машины. Кроме того, когда она говорила, он всегда восторженно слушал ее, глядя на нее взглядом, исполненным гордости и любви. Жесткий бизнесмен, Дэвид во всем, что касалось Деборы, становился особенно ранимым.

Как папа с мамой, подумала Джулиет, поскольку Робин годами так же любовно относился к Молли. Может, не так часто теперь, как раньше, но все же… а может, это характерная черта всех мужчин Лэнглуа? Она не раз слышала разговоры родителей о том, как Бернар обожал Софию. А как насчет Луи? Конечно, он не был женат, но была ли в его жизни женщина, из-за которой он стал бы убиваться? Вот если бы она могла спросить об этом у кого-нибудь – но она инстинктивно знала, что тема Луи была запретной. Словно его вообще никогда не было. Похоже, его напрочь вычеркнули из их жизни.

– Я не знала, что у тебя талант садовода, Дебора, – сказала Вив.

– У меня его и нет, Вив. Я понятия не имею о растениях. Просто я знаю, что мне нравится.

– И это так мило, – добродушно сказал Дэвид. – У Деб невероятное чувство цвета.

Да, это правда, подумала Джулиет. Сегодня на Деборе был лиловый шелковый вечерний костюм, в комплекте с кофточкой цвета розовой фуксии. Такие же розовые губная помада и лак для ногтей, розоватые тени для глаз и румяна на несколько тонов светлее завершали изысканный облик Деборы. По сравнению с ней Джулиет даже в своем любимом платье нежно-кремового, как шербет, оттенка, чувствовала себя малоприметной. Если Дебора украсит сад хотя бы вполовину столь изысканно, как себя, то это действительно будет ослепительным зрелищем.

– Ну вот, прекрасно! – воскликнула Вив. – Художник по оформлению садов и дизайнер по интерьеру в одной семье и за одним столом – это нечто! Пока Дебора будет проектировать сады, ты смогла бы украшать их, Джулиет. Хотя, предупреждаю тебя, если учесть стандарты, принятые в отелях Лэнглуа, это будет почти то же самое, что раскрашивание Форт Бридж.

– Форт Бридж?

– Прошу прощения, – очевидно, в Австралии вы говорите – Сиднейский залив…

Негромкий сдавленный звук заставил всех повернуть головы к столу. София привстала. Она держалась за край стола, но все равно слегка покачивалась.

– Мама! – Дэвид сорвался с места и бросился к ней, но Дебора опередила его. Она в считанные секунды добралась до Софии и обняла рукой стройную раскачивающуюся фигуру свекрови.

– София, дорогая, как ты себя чувствуешь? Садись! Мы принесем тебе стакан воды…

– Сожалею… У меня немного кружится голова, – нетвердым голосом произнесла София. – Я думаю, одна таблетка…

– Да, дорогая, конечно. Присядь на минутку, я сейчас найду ее. – Она устроила Софию на стуле и порылась в ее сумке, разыскивая маленькую покрытую эмалью коробочку для пилюль. Взволнованный официант не решался что-либо предпринять.

– Принесите, пожалуйста, стакан воды, – сказал ему Дэвид. – Моей матери плохо.

– Да, конечно. – Он побежал за водой, а Дебби вытащила таблетку и передала ее Софии. Та засунула ее под язык.

– Я знал, что у нее будет очередной приступ, – пробормотал Поль. – Я всегда знаю заранее. Когда она становится колючей…

– Поль! – зашипела Вив.

– Но это правда верный признак.

– Но в чем дело? – тревожно спросила Джулиет. – Что с ней?

– Сердце. У нее уже несколько лет проблемы с ним. Оно дает о себе знать, когда она перетруждается.

– О Боже мой! Это я виновата?

– Нет. – Голос Софии был слабым, но едким от насмешки над собой. – Конечно, это не твоя вина, Джулиет. Это из-за моей глупости.

– Ты ведешь себя глупо, мама. Тебе нельзя так напрягаться.

– Но мне надо! Надо было устроить этот вечер для всех.

– София, твоя беда в том, что тебе не нравится, когда не удается руководить всем и всеми, – со своим грубоватым юмором сказал Поль. – Но все же тебе не удалось завалить вечер. Он уже закончен, и мы чудесно провели время.

Вернулся официант с графином воды и стаканом. Дебора поднесла его к губам Софии, и через мгновение к. ней вернулся румянец.

– Ну как, получше? – спросила Дебора. София неуверенно улыбнулась.

– Да, дорогая. Спасибо. По-моему, мне надо ехать домой. Ты?..

– Конечно. – Дебора взяла ее под руки и помогла подняться, а потом вдвоем с Дэвидом они вывели ее из комнаты.

– Что ж, – сказала Вив, забирая сумочки Софии и Деборы. – Она на самом деле была на грани, не так ли?

– Я знал это! – проворчал Поль. – Я видел, что она плохо себя чувствует.

– Значит, ты продолжаешь на этом настаивать, – подколола его Вив. – Если ты это видел, какого черта не предупредил нас и позволил сидеть в блаженном неведении?

– С ней будет все в порядке, да? – взволнованно спросила Джулиет.

– Надеюсь. У нее уже много лет такие сердечные приступы, с тех пор как… – Вив замолчала, но Джулиет точно знала, что она собиралась сказать. У ее бабушки было нехорошо с сердцем со времени смерти Луи.

– Как вы думаете, я могу чем-нибудь помочь? – предложила она.

– Сомневаюсь. Предоставь ее Дэвиду и Деборе. Они привыкли к этому, – посоветовал Поль. – Послушай-ка, я отвезу тебя в Ла Гранж на моей машине, и мы пропустим стаканчик винца, раз уж вечер так быстро закончился. Как ты на это смотришь, Вив?

– Никак. Спасибо, но я лучше поеду домой. Но мы можем поехать через Ла Гранж. Это спасет Джулиет от поездки на машине «скорой помощи».

Нотки сарказма были настолько очевидны, что Джулиет вздрогнула: даже сейчас Вив не могла удержаться от неприятных подковырок. Джулиет испытывала прилив любви, желание оберегать бабушку, с которой она так недавно встретилась вновь.

– В машине дяди Дэвида много места, – поспешно сказала она. – Я могу сесть сзади с бабушкой, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Вив криво усмехнулась.

– Думаю, Дебора так и сделает, – злобно сказала она.

– Джулиет – хорошая девушка, – сказал Поль, разворачивая со стоянки свой черный «БМВ». – Сердце у нее доброе.

– М-м-м, да, ты прав, – согласилась Вив. Она вытащила и зажгла сигарету. – Должна сказать, что я думала, она ценит только богатство, но нет, нисколько. Она приятная, умная, я чувствую в ней скрытый огонь, сама не знаю почему. Бог знает, это просто чудо, что у таких родителей получилась такая хорошая дочь.

– Ну это сильно сказано, Вив, – произнес Поль, завершая маневр и выводя машину на шоссе, ведущее к дому.

– Правда? Молли – ребенок, так и не ставший взрослым, а Робин… – Намеренно не закончив фразу, Вив не оставила сомнений относительно своих чувств к Робину. Она затянулась «Винстоном», и машина заполнилась клубами едкого дыма. – И все же я думаю, что в конечном итоге они достигли того, чего никогда не удавалось нам: у них есть отпрыск, – недобро добавила она.

Поль промолчал, и через минуту она продолжала угрожающе резким голосом:

– Довольно странно получается, когда задумываешься о том, как сократилась эта семья. В конце концов, вас же было четверо. Можно было ожидать целой династии, когда семейное древо разбегается до краев страниц. А что получилось? Ники умирает, Катрин не выходит замуж, а у тебя… есть я. Только у Софии есть дети – трое. И в придачу все сыновья. Три парня, чтобы унаследовать фамилию Лэнглуа, а не Картре. Но изо всех троих только у одного ребенок, и тот девочка. Ирония судьбы, да?

– Да, пожалуй.

Несмотря на то, что Поль в свое время любил представлять себя движущей силой империи Лэнглуа, в душе он понимал, что это противоречит его натуре. В офисе он часто предпринимал сознательные попытки проявить себя напористым и решительным, а в частной жизни предпочитал легкие пути, тем более, при такой жене, как у него – словоохотливой и язвительной. Спорить с Вив было утомительно и бесполезно – он не знал никого, кто был бы так озабочен, как Вив, чтобы последнее слово оставалось за ним. К тому же он не был способен разделять ее склонность и привычку анализировать капризы судьбы. И вот сейчас он отключился, как обычно делал, когда она пускалась в свои рассуждения, намеренно отдаляя себя от ее довольно пронзительного голоса и воспринимая его как фон, как гудение мотора. Таким образом он расчищал дорогу потоку своих мыслей.

– Держу пари, Дэвид не отказался бы завести детей, – продолжала Вив. – Парочку сыновей, чтобы продолжили его бизнес, когда он выйдет в тираж, и прелестную маленькую девчушку, что сидела бы у него на коленях и глядела бы на него обожающими глазами. Но почему-то я этого не вижу. Не могу представить себе, чтобы Дебора…

Она вдруг расхохоталась, так резко и радостно фыркнув, что даже Поль не смог проигнорировать это.

– Чему ты смеешься? – спросил он.

– Представила себе Дебору в халате для беременных– и это с ее-то чудесной фигурой, которой она так чертовски гордится! Она изо всех сил будет скрывать, что там у нее растет. Нет, конец дому Картре наступит по одной причине – мужчины женятся на женщинах, которые не могут или не хотят иметь детей.

Поль понимал, что она провоцирует его, чтобы он сказал что-нибудь, о чем позже будет жалеть. Это всегда было бедой Вив: слишком много выпив, она становилась плаксивой и начинала ковырять старые шрамы, пока под ними не начинали кровоточить раны.

– Ты можешь говорить все что угодно о Деборе, но к Софии она относится прекрасно, – миролюбиво сказал Поль, пытаясь увести жену с тропинки самоедства, на которую, он чувствовал, вступила Вив, и с облегчением подумав, что уловка удалась.

– С таким же успехом можно сказать, что и София прекрасно относится к Деборе, – сказала Вив, притушив сигарету и с треском захлопнув пепельницу. – Она купается в роскоши в Ла Гранж.

– Будучи замужем за Дэвидом, она в любом месте купалась бы в роскоши. Я думаю, это правда, что, если бы не София, она бы не вышла замуж за Дэвида, и я не знаю другую такую невестку, чтобы так относилась к свекрови, как Дебора к Софии. А к тому, о чем ты сказала раньше, что якобы она преследует определенную цель, я еще раз подчеркиваю: она ничего не выиграет, присосавшись к Софии. Нет, я думаю, она к ней по-настоящему привязана. Она была с ней, когда София больше всего нуждалась в ней, – когда все ее так называемые «хорошие друзья» были готовы бросить ее. А Дебора была с ней все это время. Честно говоря, я не знаю, что бы София делала без Деборы.

Вив улыбнулась.

– Рискуя прослыть полнейшей коровой, я переверну все с ног на голову и спрошу: а что бы Дебора делала без Софии? Это не только вопрос денег – здесь кое-что больше. Слушай, Поль, ты только спроси себя – кто такая Дебора? Откуда она родом? Поль хранил молчание.

– Вот видишь? – Вив картинно вытянула руки, потом сложила их на своей обширной груди. – Значит, на этот вопрос ты предпочитаешь не отвечать? Что ж, Поль, – тогда и я умываю руки!

– Бабуля, ты спишь?

Джулиет открыла дверь в спальню Софии и потихоньку вошла. Лампы по-прежнему горели – два бра и настольная лампа, они освещали комнату мягким теплым светом.

– Все в порядке, дорогая, входи.

София лежала в кровати, приподнявшись на подушках, кипенно-белые простыни резко контрастировали со старомодной латунной кроватью. Бернар любил белое хлопковое постельное белье, для него эта свежая хрустящая белизна символизировала все, чего он хотел в жизни, – его не устраивала никакая показная, вычурная ткань, поэтому София даже не пыталась переубедить его. Пусть мальчики выбирают себе все, что хотят, – София никогда не могла забыть отвращение Бернара, когда Луи настоял на том, чтобы заменить его белые льняные простыни на черный атлас. «Боже мой, что будет дальше! – воскликнул тогда Бернар. – Любой подумает, что здесь бордель!» Ей доставляло счастье исполнять его желания. После его смерти она поменяла только одно – сейчас на кровати лежало украшенное оборками белое вышитое английское покрывало вместо золотисто-коричневой накидки и золотистых же шерстяных одеял, которые любил Бернар.

Кровать была огромной, и они до конца делили ее. Отдельные спальни, присущие людям их круга, были не для них. После вынужденного отсутствия София сочла кровать самым успокаивающим моментом своего возвращения домой. Она немного удобнее устроилась и провела рукой возле себя.

– Садись, Джулиет.

Джулиет присела, немного смущенная от страха измять английское покрывало.

– Как ты себя чувствуешь?

– О, сейчас мне хорошо.

– Трудно в это поверить, – ответила Джулиет. – В сущности, так много всего насчет тебя, во что мне трудно поверить, бабуля.

Она тут же пожалела о сказанном. Она вовсе не собиралась заводить об этом разговор до более подходящего момента, а уж тем более сейчас, когда бабушке было плохо, это просто непростительно.

– Извини меня, – быстро сказала она.

– Ничего, дорогая. – София погладила ее руку. – Не беспокойся. Я так и думала, что ты больше, чем я, переживаешь о некоторых вещах. Я поговорю с тобой об этом, обещаю тебе, но не сегодня. Хотя я не уверена, что смогу рассказать тебе больше, чем ты уже знаешь.

– Конечно, нет… Я не имела в виду…

– Я знаю. – Она снова погладила руку Джулиет, но при этом не смотрела на внучку. Расстроенная, Джулиет проследила за ее взглядом и увидела фотографию в серебряной рамке на маленькой тумбочке возле кровати. Она не знала этого человека, но инстинктивно поняла, кто это, ибо лицо бабушки сказало ей больше, чем любые слова.

Луи. Это должен быть Луи. Волосы у него были явно светлые, несмотря на то, что фотография была черно-белой, и квадратное лицо с правильными чертами. На этом фото он выглядел довольно молодым, возможно, ему было лет девятнадцать – двадцать, но в глазах уже был легкий намек на самодовольство. О да, он был, без сомнения, красив – портрет, сделанный в студии, придал ему вид чуть ли не кинозвезды, – но с каким-то потрясенным чувством Джулиет поняла, что не смогла бы доверять ему.

Конечно, она не ожидала, что и София так думает. Она же была его матерью. Даже если она убила его.

– Интересно, что ты думаешь обо всех нас? – спросила София.

Поглощенная фотографией, Джулиет не заметила внимания бабушки к себе. И теперь она почти виновато подпрыгнула, словно ее поймали за подглядыванием.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Наш образ жизни здесь, наверное, очень отличается от того, к чему ты привыкла.

– Да, отличается, но мне очень нравится. По правде говоря, мне не очень хочется ехать домой.

– Я бы тоже не хотела, чтобы ты уезжала. Но, думаю, родители твои очень расстроятся, если мы убедим тебя остаться. К тому же у тебя там жених.

– Да, – сказала Джулиет, почувствовав, как у нее обрывается сердце.

Боже, почему обязательно надо упоминать о помолвке и замужестве? – подумала она. Она любила Сина, ведь правда… Но любила ли? И тут она поняла, что одна из причин, почему ей так было хорошо в эти последние несколько дней, в том, что она почувствовала себя абсолютно свободной – свободной от любовного давления Сина, которым он окутывал ее, она была свободной от каких-либо обязательств к кому бы то ни было.

И, как только эта мысль промелькнула у нее в голове, она почувствовала приступ вины. Син, верно, скучает по ней, думает о ней, а она тут наслаждается свободой.

– Как ты думаешь, мне можно позвонить ему? – спросила она.

– Ну конечно, дорогая. Почему ты раньше об этом не спросила?

Джулиет не ответила. Потому что не хотела, подумала она, чувствуя, как краска вины заливает ей лицо.

– Иди и сейчас же позвони ему, – продолжала София. – Сейчас в Австралии, наверное, полдень, да? И не беспокойся больше обо мне. Когда я хорошо высплюсь, то почувствую себя гораздо лучше, вот увидишь.

– Надеюсь, что так и будет. Спокойной ночи, бабуля.

– Спокойной ночи, Джулиет. Да благословит тебя Бог.

Какое-то острое сладкое чувство кольнуло Джулиет. Почти забытые воспоминания. «Спокойной ночи, да благословит тебя Бог» – с этими словами маленькую девчушку укладывали спать.

– И тебя, бабуля.

Телефонная связь с Сиднеем была настолько отчетливой и совершенной, что Джулиет подумала, что если бы не было небольших, в доли секунды разрывов между вопросами и ответами, то было бы невозможно поверить, что она находится на другом полушарии.

– Как ты? – спросила она Сина. – Как там Австралия?

– В основном такая же, как ты ее оставила. Я уже было начал думать, что ты покинула ее навсегда.

– Конечно нет! Просто сейчас не самый подходящий момент, чтобы вернуться! – Лгунья, подумала она. – Я едва выбрала время позвонить по телефону.

– Значит, ты наслаждаешься отпуском?

– Да, это фантастика. Видел бы ты эти отели, Син. А дом бабушки! Настоящая, неподдельная роскошь!

– Я вижу, тебе не очень-то хочется домой.

Именно это она чуть раньше сказала себе, но услышать это от Сина! Она опять почувствовала себя ужасно виноватой.

– Что за глупости ты говоришь!

– Правда? – Он помолчал. – А как насчет семейной тайны? – спросил он намеренно непринужденным тоном. – Ты уже ее разрешила?

– Нет еще. Но собираюсь.

– Ах, да. Но как?

– У меня есть одна-две идеи. Но не бери в голову. Расскажи мне о себе. Как дела на работе?

Они поболтали еще немного, а потом Джулиет сказала:

– Пожалуй, я пойду. Я тебе еще позвоню.

– Обещаешь?

– Обещаю. Доброй ночи, Син.

– Добрый день, леди. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

Она положила трубку, с удивлением подумав, что вдруг немного затосковала по дому. Вот видишь, ты и в самом деле соскучилась по Сину, чуть ли не агрессивно сказала она себе. Его голос напомнил ей, как хорошо они проводили друг с другом время; она подумала, как ей приятно было влезть в постель и улечься рядом с ним, ощутить его руки, обнимающие ее тело, ласкавшие ее, его губы, все его сильное жаркое тело, плоть, что вжималась в нежный чувственный бугорок меж ее ног. Сама мысль об этом всколыхнула в ней волну возбуждения, которое всегда возникало в начале любовного свидания, и она совсем забыла о разочаровании, которое неизбежно наступало потом.

– Нормально дозвонилась? – спросила Дебора, выходя из гостиной.

– Да, спасибо.

– Не выпьешь ли чего-нибудь на ночь? Джулиет замялась, но только на миг.

– Да, пожалуй. Все равно уже поздно, так или иначе! Дебора невозмутимо улыбнулась и промолчала.

Ее вообще что-нибудь трогает? – подумала Джулиет. Она стояла возле бара, потрясающе красивая в своем лилово-розовом шелке, мягкий приглушенный свет ламп отбрасывал блики на ее волосы, и они казались серебристыми.

– Что бы ты хотела? Бренди, виски, ликер?

– У вас есть «куантро»?

– Должен быть. Со льдом?

– Пожалуй.

– Дэвид, будешь?..

– Конечно. – Дэвид, сидевший, вытянув перед собой ноги, в глубоком кресле, встал и взял напиток.

– У бабушки часто бывают такие приступы? – спросила Джулиет, опускаясь в уютное кресло.

– Чаще, чем хотелось бы. Предположительно, таблетки должны поддерживать ее в нормальном состоянии, но они не всегда срабатывают как надо. Откровенно говоря, она очень беспокоит нас, да, любимая?

Дэвид вручил Джулиет «куантро».

– Похоже, дела ее скорее хуже, чем лучше. Поэтому я так рад, что ты приехала, Джулиет. Мы живем в страхе, что когда-нибудь сердечный приступ одолеет ее. Было бы так печально, если бы ей не довелось снова увидеть тебя.

Джулиет почувствовала легкую тошноту.

– Какая ужасная мысль! Я только что заходила к ней, и она не была так уж плоха. Уставшая и немного бледная, но веселая.

– Она почти всегда веселая, – сказал Дэвид, снова усаживаясь в свое удобное кресло. – По-моему, это чудо, если учесть жизнь, что у нее была.

Возникла небольшая пауза, Джулиет потягивала вино, раздумывая, уместно ли сейчас поднять вопрос о Луи. В конце концов, это самая лучшая возможность из тех, что у нее были до сих пор. Практически Дэвид сам поднял эту тему.

– В ее комнате стоит фотография. Прямо возле кровати. Я думаю, это, должно быть… – Голос ее прервался. Все вокруг как-то застыло. Джулиет неловко переводила взгляд с одной на другого – на Дэвида, выпрямившегося в своем кресле, на Дебору, чересчур крепко сжавшую пальцами бокал с бренди.

– Прошу прощения – начала она, но Дебора прервала ее.

– Луи, – сказала она. – Да, это фотография Луи. – Голос ее звучал напряженно, слишком звонко, но Джулиет поняла, что в первый раз с момента своего прибытия сюда она видит, как Дебора почти потеряла самообладание.

– Я не собиралась совать нос в чужие дела, – поспешно сказала Джулиет.

– Не глупи, ты, конечно же, не суешь нос в чужие дела. Это естественное любопытство. В конце концов, он твой дядя.

– Да, верно. Но он как бы никогда не существовал.

– Да нет, он еще как существовал! – горько произнес Дэвид. – Дело в том, что мой брат всегда создавал для всех проблемы. Он был странной личностью – безжалостным, эгоистичным, твердым, как гвоздь.

– И при этом очаровательным.

Джулиет заметила взгляд, которым они обменялись: сказав это, Дебора приподняла подбородок, словно защищаясь, в глазах Дэвида появилось настороженное выражение, и вновь Джулиет ощутила поток сильных чувств, которые возбуждал во всех Луи почти двадцать лет спустя со дня своей смерти. В какой-то миг ей показалось, что в комнате присутствует его дыхание, потом Дэвид нетерпеливо отодвинул свой бокал.

– Мы и вправду не хотим говорить о Луи! Что это за тема? – Он встал и развязал галстук. – Я иду спать. У меня завтра тяжелый день. Грег должен проверить вместе со мной бухгалтерию, а это достаточно сложно даже для ясной головы. А вы оставайтесь внизу, если хотите.

– Нет, я, пожалуй, тоже пойду спать. А ты, Джулиет?

Джулиет согласно кивнула. Но она была разочарована, что разговор о Луи прервали так бесцеремонно, и хотя она поднялась в свою комнату, прошло немало времени, прежде чем она заснула. Картины событий вечера кружились в ее сознании. Син… на другом конце света, в Австралии, он любит ее, хочет, чтобы она вернулась. Бабушка… она вдруг показалась ей такой хрупкой; Вив и ее ядовитый язык, Дебора и Дэвид, обменивающиеся взглядами, которые полностью исключили возможность Джулиет бросить им вызов, и даже ее родители, осторожные, скрытные, какими они были, когда она сообщила им о своем желании посетить Джерси. И, конечно, больше всего Луи… Луи, чья жизнь оказала столь драматическое воздействие на всех, кто его знал, и чья смерть до сих пор была окутана тайной.

Что за правда скрывалась за всем этим? – думала Джулиет И. узнает ли она когда-нибудь об этом больше, чем знает сейчас? Наверное, нет. Похоже, как только упоминалось его имя, вся семья тут же опускала ставни.

Так что ее, как следующее поколение, полностью исключали.

Не только одна Джулиет не могла заснуть. В своей красивой, в светло-розовых и персиковых тонах спальне тихо лежала Дебора. Обхватив себя руками и широко раскрыв глаза, она пыталась как можно скорее разогнать ночные кошмары.

Давно они не преследовали ее. Когда-то они мучили Дебору почти каждую ночь, потом постепенно являлись все реже и реже, а теперь могли пройти месяцы, и ничто не напоминало ей о тех ужасных сценах прошлого.

Так и должно быть, иногда думала Дебора. Сон или кошмар должен быть именно таким – фантастичным, не приносящим облегчения и не похожим на то, что когда-либо случалось. Иногда это так и было. Иногда те же чувства: страх, одиночество, настоящее отчаяние – приходили к ней в других обличьях. Но не сегодня. Сегодня ее вихрем унесло в то время, когда она была той девочкой, Дебби Свифт, семнадцати лет, с облаком зачесанных назад обесцвеченных волос, одетая в ярко-розовые брюки и раскачивающаяся на трехдюймовых шпильках. Сегодня в своем сне она узнала, почему была так печальна и испугана, и когда окончательно проснулась и отерла дрожащей рукой слезы, наполнившие глаза, то не сразу поняла, почему ее ресницы слиплись от водонепроницаемой туши, вместо того чтобы быть мягкими и блестящими от ночного крема, с добавлением масла и глицерина. И даже когда она вернулась к реальности, аура той прежней Дебби осталась, она тянулась сквозь годы, все так же окутывая ее. Словно несмотря на то, что она проснулась, камеры прокручивали перед ней ее прошлое, освещая вспышками ночь, которая принесла ей столько боли.

Конечно, она понимала, что вызвало у нее рецидив, и это не имело никакого отношения к приступу Софии, хотя он и заставил ее поволноваться. Нет, ее выбил из колеи разговор о Луи.

В темноте одинокая слезинка собралась в уголке глаза Деборы и скатилась вниз по щеке. Она крепче сжала себя руками, но никак не могла унять дрожь, и вскоре все ее тело сотрясалось в неукротимых, тяжелых рыданиях.

Почему она плачет о нем? Один только Бог знает, каким подонком он был. Но это не имеет значения. И никогда не имело.

Дебора плакала одна в ночи, и с каждым всхлипом эхо разносило это имя…

– О Луи… Луи…