Техас, июль 1859

Легкий ветерок покачивал золотистые стебли высокой травы, росшей вокруг небольшого возвышения. Стебли задевали подол юбки Ханны, которая стояла рядом с крошечной могилкой. Ханна хотела, чтобы и этот голый могильный холмик тоже поскорее покрылся травой, но дождей почти что не было. Эта безжизненная обнаженная земля словно насмехалась над Ханной, ей не удалось сохранить в безопасности беспомощное существо, находившееся внутри нее. Она резко опустилась на колени и провела рукой по холмику.

Ханна пыталась найти какие-либо утешительные слова, которые смогли бы успокоить ее душу, но у нее ничего не получалось. Она подозревала, что таких слов просто не существует в природе. То, что сказал ей Кэйлеб, не принесло облегчения: «Когда Бог наказывает и карает, то значит он любит и принимает этих мучеников».

Ханна думала о том, что вряд ли она в состоянии вынести такую любовь Господа.

Поднявшись на ноги, она повернулась и пошла прочь от могилки, испугавшись, что уже поздно. Она не собиралась долго здесь задерживаться. Скоро должен был вернуться Кэйлеб. Она с беспокойством посмотрела в сторону хижины. Она не хотела, чтобы он нашел ее здесь. Кэйлеб запрещал ей ходить на могилу.

На полпути к дому она увидела, что кто-то подъезжает к их хижине, и заспешила еще быстрее. Вскоре она разглядела, что это был ее муж, в темном одеянии. Она узнала его лошадь, и сердце Ханны сжалось. Она подумала, не попытаться ли ей побежать быстрее, может быть, она опередила бы его, но тут же отказалась от этой затеи. Кэйлеб непременно увидел бы ее запыхавшуюся и с растрепанными волосами. Он сразу бы все понял. Ему бы это очень не понравилось и также не понравилось бы и то, что она ходила и оплакивала того, кого Богу было угодно забрать к себе.

Он стоял и ждал ее под навесом, держа в руке вожжи. Ханна понимала, что удерживать лошадь силой не было необходимости, она все равно никуда бы не делась. Казалось, что покорное животное, так же как и Ханна, смирилось с этим рабством. Однако в отличие от Ханны, лошадь, казалось, не сожалеет о такой участи.

Кэйлеб сурово посмотрел сначала на свою жену, вид которой был неопрятным, а затем в сторону, где находилась могила.

– Извини меня, Кэйлеб, – смогла лишь сказать она, зная, что это все равно не поможет.

– Какое же непослушание, однако, – пробормотал он.

Ханна понимала, что он бормочет что-то себе под нос, разговаривая со своим Богом, но все это касалось ее. Но Ханна молчала, зная, что никакие слова не смягчат ее греха в его глазах. Она сожалела, что так разочаровывает своего супруга, но ничего не могла с собой поделать. Она не была праведницей от природы, как этого хотел Кэйлеб.

– Неужели ты не можешь принять волю Бога, жена? Неужели ты не можешь быть благодарной за то, что в священном писании он указал, как нам жить?

Ханна покорно склонила голову и стойко выслушивала упреки мужа. Она изо всех сил желала смириться с Божьей волей, и многое ей уже удалось. Но Ханна сомневалась, может ли она благодарить Бога за то, что он отнял у нее, оставив одну пустоту.

– Мой ужин готов? – вздохнув, поинтересовался Кэйлеб.

Услышав его вопрос, и без того перепуганная Ханна подумала, что сердце ее сейчас не выдержит.

– Сейчас, все будет готово.

Чувствуя вину, она подняла голову и ждала, когда он отпустит ее.

Он недовольно покачал головой:

– Я молюсь, все молюсь за тебя, Ханна. С тех пор как Бог послал мне тебя как жену, я не теряю надежды, что ты станешь другой. Я так надеялся. Но, видно, ты никогда не станешь той женщиной, которой, как обещал мне твой отец, ты обязательно будешь. – Затем в его голосе появились проблески уверенности и надежды: – Однако Бог не ошибается, мои молитвы не останутся безответными. – Произнеся последнее слово, он неуклюже, как провинившегося ребенка, потрепал ее по плечу: – Ну, иди же, занимайся ужином, Ханна. Я скоро приду.

Внутреннее убранство хижины было таким же невзрачным, как и вся жизнь Ханны, но это был ее дом, и она чувствовала некоторую умиротворенность здесь, когда что-то делала по дому. Она быстро отрезала два толстых ломтя соленого мяса и опустила в горшочек с тушеной зеленью. Затем довольно умело она приготовила смесь из кукурузной муки с водой, добавив одно свежее утреннее яйцо. Когда жир на сковороде растопился, она принялась выпекать лепешки.

Сняв со сковородки последнюю лепешку, Ханна удовлетворенно отметила про себя, что ни одна из них не подгорела. Вытерев о передник руки, она направилась к Кэйлебу сообщить, что ужин готов и она накрывает на стол. Перед ужином необходимо было зажечь фонарь.

Задержавшись в дверях, она ощутила дуновение прохладного ветерка, доносившегося с покрытых травой холмов. Потоком прохладного ветра ей приятно обдало разгоряченное от кухонного жара лицо.

Она увидела, как Кэйлеб запирает засов сарая, в котором содержались лошадь и кабриолет. Не успела она и рта раскрыть, чтобы позвать мужа, как услышала лошадиный топот. К хижине галопом неслись несколько всадников. Стремительность, с которой они приближались, насторожила ее. Ханну мигом охватило воспоминание о том кошмаре, через который ей пришлось пройти несколько недель назад. Но, может, вспыхнуло восстание индейцев? Именно этого в последнее время боялись местные жители. Ханна не была настолько наивна, чтобы предположить, что команчи пожалеют ее и Кэйлеба, который питал к ним самые добрые чувства.

Кэйлеб тоже услышал топот приближавшихся лошадей. Он уже направился к Ханне, чтобы сообщить ей о своем тревожном предчувствии.

Всадники подъехали уже совсем близко. Кэйлеб повернулся к ним и ждал.

Их было трое. Им явно был нужен Кэйлеб. А дальше все произошло очень быстро. Ханна онемела, когда увидела, как в лучах заходящего солнца зловеще блеснуло что-то блестящее, похожее на оружие, в руках у одного из всадников. Она выкрикнула имя Кэйлеба, почти одновременно с прогремевшим выстрелом.

Одним выстрелом массивное тело Кэйлеба было сразу же повалено, как срубленный дуб. На груди у него появилось кровавое пятно, растекавшееся в разные стороны. Человек, выстреливший в Кэйлеба, смотрел на него и смеялся. Это был отвратительный, страшный смех.

Неуверенной походкой Ханна направилась к Кэйлебу, взглянув на этих троих, которые сразу же умчались. Однако она успела рассмотреть их: один был очень высоким, другой маленького роста и тучный. Она узнала их. Боже праведный! Она узнала этих людей.

Она уже не смотрела им вслед. Она бросилась к Кэйлебу, лихорадочно шепча его имя, опустившись рядом с ним на колени. Его кровь просочилась ей на юбку. Боже мой, разве сможет человек выжить, потеряв столько крови?

Рыдая, Ханна потащила его в дом, повторяя:

– Кэйлеб, ну пожалуйста! – Она не думала, что ей удастся втащить его одной, но выбора у нее не было.

Когда она потянула его за руку, Кэйлеб застонал.

– Ты должен постараться помочь мне, Кэйлеб. Я должна внести тебя в дом, – говорила ему Ханна.

К ее облегчению, Кэйлеб пошевелился. Огромная сила воли давала ему возможность хотя бы немного помогать Ханне. Поднявшись, он с усилием удерживался на ногах.

Согнувшись под неимоверной тяжестью его тела, Ханна поволокла Кэйлеба в дом. Преодолевая ступеньки крыльца, она наконец-то затащила его в хижину.

Кэйлеб лежал на их узкой кровати, он был обнажен до талии; небольшая хижина наполнилась его ужасными стенаниями от нестерпимого страдания. Ханна беспомощно смотрела, как сочится кровь из простреленной груди. Кровотечение было очень сильным, намного сильнее, чем то, которое было у нее, когда она потеряла ребенка.

– Кэйлеб, – прошептала она, – сейчас я приложу горячий утюг к ране, чтобы приостановить кровотечение. Извини, но, если я не сделаю этого, ты истечешь кровью.

Кэйлеб застонал, но вряд ли он воспринимал то, что говорила Ханна, он стонал от невыносимой боли. Ханна хорошо прогрела домашний утюг, которым гладила рубашки Кэйлеба после стирки. Затем, взяв утюг прихваткой из толстой ткани, она повернулась и посмотрела на мужа. Даже в бессознательном состоянии выражение его лица было суровым и осуждающим. Ей некогда было извиняться за свои неумелые действия. Хотя Кэйлеб и носил оружие, он никогда ни против кого не использовал его, да и сам никогда не подвергался нападению. Так что опыта у Ханны не было.

Ханна подошла к нему, пристально вглядываясь в рану с рваными краями. На лбу у нее выступила испарина. «Пожалуйста, Боже, помоги мне спасти его, помоги мне, чтобы не дрогнула моя рука», – произнесла она про себя. Она не была полностью уверена, что Кэйлеб считал свою жизнь столь важной, чтобы беспокоить Господа и просить его о помощи.

Подойдя к нему, она заметила, что он перестал стонать, и подумала, может быть, Бог услышал ее. Однако колени и руки у нее все же дрожали. Чувствуя, как пересохло у нее в горле, она заставила себя опустить утюг ему на грудь.

Раздался истошный крик Кэйлеба, и воцарилась тишина.

Ханна поставила утюг обратно на плиту. Ей было нестерпимо больно думать о том, что пришлось испытать ее мужу. Стараясь не расплакаться, она исследовала рану. Кровотечение замедлилось, но Ханна не знала, спасла ли она мужа. Если внутреннее кровотечение по-прежнему продолжалось, то она ничего не добилась. Ханна была в отчаянии. Ближе всего находился военный доктор из резервации Бразос. Кэйлеб наверняка бы отсоветовал ей туда идти. В лучше случае, это путешествие оказалось бы напрасным, в худшем – роковым.

Выпрямившись, Ханна сходила за водой и стала смачивать его разгоряченный лоб. Ей было странно самой прикасаться к нему. Любая инициатива всегда принадлежала Кэйлебу. Ханне никогда и в голову не приходило приласкать мужа, она всегда лежала смирно, так, как ей было велено.

Сейчас же она слегка провела пальцами по его густым черным бровям и бороде. Однако к ее стыду, у нее не возникло никакого супружеского чувства. У нее не было ни нежности, ни горечи при мысли, что она в любую минуту может потерять его. Она лишь делала то, что должна была делать, надеясь, что он будет жить, потому что он ее муж, и ее приводило в ужас лишь сознание того, что она может остаться совершенно одна.

Она старалась не думать об этих троих, об этих убийцах из ее кошмара и явившихся опять, чтобы совершить очередное свое злодеяние. Она опять услышала прогремевший выстрел, и этот смех. Последнее особенно запомнилось ей. Она всякий раз вздрагивала, когда в ушах вновь звучал выстрел и кровь застывала в жилах, когда она вспоминала отвратительный смех в тот момент, когда Кэйлеб рухнул на землю.

Дыхание Кэйлеба изменилось, и звуки, которые он издавал, напоминали уже предсмертный хрип. Слезы потекли по щекам Ханны, когда она поняла, что это – конец, он умирает, а она ничем не может помочь ему.

– Мне так жаль тебя, Кэйлеб, – шептала она, – так жаль.

И в следующее мгновение он испустил дух, оставив ее одну. Она сидела молча, но тишина, стоявшая вокруг, оглушала ее. Ханна медленно поднялась. Кэйлеб учил ее, что бездействие хуже действия, и она тупо принялась стаскивать с него обувь. Кэйлеб женился на Ханне, когда той было пятнадцать лет, и только сейчас, спустя четыре года, Ханна впервые увидела обнаженное тело своего мужа.

Чувствуя усталость и опустошение, Ханна вылила воду, которой промывала рану Кэйлеба, и нагрела свежей. Двигаясь как во сне, она омывала его тело и надевала на него костюм. Сделав все, что полагается в таких случаях, Ханна вышла из хижины.

Ночь была на удивление прекрасной, нежной, теплой и звездной. Но мертвый Кэйлеб лежал в хижине и не видел этого! И это было несправедливо. Красота всего того, чем Бог наделил землю, была единственным, чем Кэйлеб позволял себе восхищаться в жизни.

Ханна взяла ту самую лопату, которой Кэйлеб пять недель назад закопал их нерожденного сына, и пошла по направлению к могилке ребенка. Когда она принялась копать рядом с ней, то обнаружила, что земля здесь намного хуже, чем у них в саду. Через некоторое время она так устала, что даже не чувствовала своих рук. Но она не могла бросить, так как помочь ей сделать это все равно было некому.

На рассвете, шатаясь от изнеможения, она возвратилась в хижину. Она сделала все, что смогла, но могила оказалась неглубокой.

Подходя к порогу дома, Ханна вдруг заметила небольшой клуб пыли на дороге, недоумевая, чего еще ей нужно бояться, она все же зашла в дом, взяла с вешалки за дверью винтовку и встала в дверях с поднятых оружием.

Через некоторое время она уже смотрела в светло-карие глаза незнакомца, которого ей никогда не приходилось встречать.

Увидев ее, Джеб осторожно приподнял шляпу. Здесь не было редкостью, когда тебя приветствовали с оружием в руках, приглашая зайти в дом. В конце концов осторожность никогда не лишнее. Однако вас нечасто встречала женщина, платье которой все в крови, и глаза такие, словно она только что побыла в аду.

– Мне необходимо подковать лошадь. Надеюсь, что вы окажете любезность и дадите кое-какие кузнечные инструменты, которыми, вероятно, располагает ваш супруг, – Джеб старался говорить как можно спокойнее и негромко. Он понял, что здесь произошло что-то скверное, очень скверное. Однако внутренний голос подсказал ему, что непосредственной угрозы его безопасности не было. Если он не станет совать нос в чужие дела, то с ним ничего не случится. Он знал это по собственному опыту.

Обдумывая просьбу незнакомца, Ханна держала его на мушке, не опуская оружия ни на секунду. Потом она кивнула головой и указала винтовкой в сторону сарая:

– То, что есть у моего супруга, лежит там. Можете взять.

– Весьма признателен вам, мадам, – сказал Джеб и поехал к сараю, но лицо женщины постоянно стояло перед ним. Ему приходилось встречать более симпатичных особ, но никогда он не видел более встревоженного выражения лица.

Он слез с лошади и стал открывать сарай, при этом он невольно обратил внимание, что неподалеку от дома на небольшом холме была вырыта свежая могила. Он оглянулся на хижину, но женщина уже вошла в дом, оставив открытой дверь.

Уезжай, говорил он себе, сделай все, что надо для лошади, и уезжай быстрее отсюда. И все же он не мог уехать, сделав вид, что не замечает, что здесь что-то неладно.

Проклятье. Оставив лошадей – с ним была еще вьючная лошадь – он направился в хижину. На мгновение, немного нервничая, он задержался в дверях, затем прошел внутрь.

Ханна подняла на него глаза:

– Уходите. – Она шила саван для Кэйлеба, для чего нашла самое лучшее одеяло. Она сделала последние стежки, затем закрепила нить. Ханна ощущала на себе взгляд незнакомца. После того, через что ей пришлось пройти, она опасалась его присутствия. Она даже подумала, что вдруг он станет насиловать ее прямо здесь, при мертвом Кэйлебе. Винтовку она оставила у входа, однако она понимала, что это все равно бы ее не спасло. Оружие не заряжено. Кэйлеб отказывался ей показать, как надо это делать.

– Это ваш муж? – осторожно спросил Джеб, предположив, что, возможно, она убила мужа. Тогда следы крови у нее на платье были бы объяснением. В ответ Ханна просто кивнула головой. – Мадам, я буду рад помочь вам привезти сюда ваших родственников или соседей, чтобы они помогли вам.

– У меня нет никого. Никто ко мне не приедет. – В действительности у нее было пять старших братьев. Но разве их можно было найти? Они разъехались, и вот уже несколько лет Ханна не виделась ни с одним из них. Она встретила его прямой взгляд, мечтая, чтобы он поскорее ушел.

Джеб пытался вспомнить, были ли по дороге какие-либо знаки, указывающие на фермы по соседству. Пожалуй, что и не было. Ну и чертовщина!

– Вы уже закончили с этим?

Ханна поняла, что просто так уйти и оставить ее в покое он не собирался. Она стояла и пыталась сообразить, что же еще она должна сделать.

– Я думаю, что да, – ответила она, повернувшись к незнакомцу. Его светлые глаза смотрели с сочувствием и смущали ее. Но она не привыкла к тому, чтобы ей сочувствовали.

Джеб сделал шаг вперед, но молодая женщина сразу же отпрянула от него. Нахмурившись, он произнес:

– Если есть Библия, принесите ее.

Ее муж был на редкость тяжеленным мужчиной. Когда Джеб взвалил его себе на плечо, он даже слегка пошатнулся, направившись к двери. Ханна последовала за ним, осознавая, что муж ее мертв, а этот незнакомец несет его сейчас, чтобы похоронить, а потом… она даже не могла заглянуть в будущее, что же будет потом с ней? Куда она пойдет, и что она вообще станет делать.

Джеб понимал, что испытывает эта женщина. Ведь она хоронила своего мужа, который вчера еще был жив, возможно, любил ее, а теперь он мертв. И вокруг пустота.

Когда он опускал его тело, то делал это осторожно, пытаясь не задеть и не ударить труп о стенки могилы, так как вдруг обнаружил, что могила не была достаточно глубокой. Черт побери! Ему следовало бы убедиться в этом еще до того, как он опустил тело. Не может же он сейчас вынуть покойника обратно. Ханна, глядя на такое, наверное бы не выдержала происходящего.

– Мадам, – обратился он к ней вежливо, подождав, пока она отведет взгляд от видневшихся вдалеке гор. – Вы почитаете Библию сейчас? – Он снял шляпу.

Медленно склонив голову, Ханна открыла изрядно потрепанную книгу. Она нашла излюбленные места Кэйлеба, которые были подчеркнуты жирной линией. Наверное, вполне уместно было зачитать над покойным строки из священного писания, которые он любил при жизни.

Божье возмездие неизбежно. Бог воздаст каждому по делам его. Гнев обрушится на врагов его.

Ее нежный голос зазвучал так ясно и мелодично, что на какое-то мгновение Джеб даже задумался о смысле слов. Но затем, прищурившись, он посмотрел на нее, пытаясь понять, кому она собиралась мстить и за что? Она хотела мстить за то, что окружало ее в реальной жизни или за что-то такое, что существовало в ее воображении? Хрупкость ее облика не обманывала его. У нее хватит сил для мщения. Он помнил ружье в ее руках.

Все это его начинало удивлять. Она замолчала, закончив читать, и сейчас смотрела на него так же настойчиво, как он наблюдал за ней.

– Я закончила, – просто сказала она.

Кивнув в знак согласия, Джеб прокашлялся. Он не мог допустить, чтобы покойный встретился со своим создателем не с чем иным, как только с суровыми словами, произнесенными его женой, и начал цитировать строки из книги Экклезиаста: «Всему свое время…»

Ханна стояла неподвижно – воспоминания вновь овладели ею. Она вспомнила те ласковые воскресные утренние часы, голос отца, звучавший с кафедры ясно и звучно. Этот незнакомец вызвал давно забытые ощущения. На третьем стихе она присоединилась к Джебу, и они вместе произнесли:

Время убивать и время врачевать; время разрушать и время строить.

Когда ее голос умолк, Джеб тоже замолчал. Ханна опять обратилась взглядом к тем далеким годам. Джеб увидел ее опустошенные глаза.

– Идите умойтесь, – сказал он тихо, – и переоденьтесь. Когда я закончу все здесь, может быть, к этому времени вы найдете какие-нибудь полевые цветы, чтобы положить на могилу.

Не сказав ни слова в ответ, Ханна повернулась к хижине. Все казалось ей каким-то нереальным, словно происходило во сне, и вот-вот она должна была пробудиться от страшного сна. Она хотела уже проснуться, но не знала, как это сделать.

Сейчас она была одна здесь, в хижине, где умер Кэйлеб. Она помылась и переоделась в другое, такое же невзрачное темное платье, как та могила, которую она вырыла для Кэйлеба. Все ее платья были невзрачными и однообразными. Кэйлеб всегда сам выбирал ткань для каждого из них. Когда они только поженились, она противилась этому. Ей не хотелось носить такую одежду, ведь она была еще совсем юной и мечтательной. Но Кэйлеб тогда убеждал ее, что она принадлежит ему и поэтому должна его во всем слушаться. Он говорил таким громогласным тоном, и в этом голосе слышалось что-то собственническое. Он внушал ей, что теперь она часть его и что Бог указывает, что, если правая рука мешает тебе, отрежь ее. Ханна была убеждена, что он искренне верит в эти слова. Если она станет камнем преткновения, он поступит с ней так, как если бы она стала камнем преткновения для самого Бога. Она никогда более не оспаривала его приказов.

Вернувшись к утру на могилу Кэйлеба, она увидела, что незнакомец заваливал ее камнями. Теперь можно не беспокоиться, что могила неглубока, и что любой дикий зверь мог бы разрыть ее. Представив себе это, Ханна содрогнулась и заторопилась к тому местечку, где росли полевые цветы. Конечно, они скоро завянут. Всему свое время.

Положив последний камень поверх всей груды Джеб выпрямился и посмотрел на женщину. Она двигалась грациозно, пробираясь через высокую траву добавляя цветы в букет, который держала в руке Она была стройной, даже, наверное, слишком худой но это не умаляло совершенства ее тела. У нее была тонкая талия, высокая грудь, она плавно покачивала бедрами.

Стой! Джеб отмахнулся от этих мыслей. Ведь только что он помог хоронить ее мужа. Если уж на то пошло, он вовсе не был уверен, что это не она отправила муженька в могилу.

Выбрасывая дурные мысли из головы, Джеб отправился в сарай, чтобы найти доски для креста. Там было холодно и темно, но по тому, как там все было аккуратно разложено по полочкам, Джеб смог догадаться, что владелец был аккуратным человеком, знавшим порядок, но ремесленником он был никудышным: едва ли он вообще когда-либо держал эти инструменты в руках. Уэллз навалил заржавшей лошади сена и начал сколачивать крест. Когда он заканчивал, утренние солнечные лучи уже пробивались через открытую дверь сарая.

Джеб заметил, что она наблюдает за ним. Она была самой молчаливой женщиной, которую ему когда-либо приходилось встречать. Он поднял долото и спросил:

– Как звали вашего мужа?

– Кэйлеб. Его звали Кэйлеб Барнс.

Где-то он уже слышал это имя, смутно вспоминал сейчас Джеб. На то, чтобы сделать надпись на кресте, ушло довольно много времени. И все время, пока он возился с надписью, Ханна стояла рядом и молчала.

– Когда он родился?

– Я не знаю.

Слегка удивленный этим, Джеб пожал плечами и высек лишь дату смерти.

– Добавьте к надписи и то, что он был проповедником. – Прищурившись, Джеб посмотрел на нее. Теперь он понял, откуда ему было известно имя. Он вспомнил, как однажды ему пришлось столкнуться с ним, облаченным в черное, метавшим громы и молнии. Джеб также припомнил, что тогда покойный ему очень не понравился.

Ханна прочитала на лице незнакомца недовольство и подумала, что это, наверное, из-за того, что она осмелилась ему указать, как надо делать. Кэйлеб всегда учил ее, что женщина не должна указывать мужчине и должна знать свое место.

– Пожалуйста, – тихим голосом попросила опять она. – В этом была вся его жизнь.

Джеб утвердительно кивнул головой и добавил к надписи слова «Его преподобие». Когда все было закончено, Джеб аккуратно положил инструменты на место.

– Наверное, тяжелый. Мне помочь вам отнести крест?

Ее спокойствие начинало действовать Джебу на нервы. Другая бы вдова сейчас рыдала и вопила. Ей Богу, он бы не желал такой жены.

– Нет, – резко ответил он. – Я и сам справлюсь. Ханна несколько сконфузилась, услышав его грубый тон, и молча последовала за ним.

Когда они дошли до могилы, Джеб установил крест, а она разложила цветы у его основания. Под утренним солнцем цветы уже немного сникли, а к вечеру они, наверное, совсем завянут. Он отступил назад, давая молодой женщине возможность побыть наедине со своим мужем. Однако она повернулась к другой, маленькой могилке рядом и положила на нее второй, небольшой букетик цветов. Прочитав надпись, Джеб почувствовал угрызения совести. Эта женщина слишком много пережила за такое короткое время, потеряв ребенка и мужа. Она нуждалась в сострадании, а не в осуждении.

Она вновь обратила к нему лишенное эмоций лицо, и у него опять возник тот же вопрос: как же все же умер ее муж, и почему на ее платье была его кровь? Вряд ли это был несчастный случай. Его топор с чистым и сверкавшим лезвием находился среди прочих инструментов в сарае. Но, в конце концов, какая разница, как он умер, все равно человек был мертв, и никакие догадки его не воскресят. К концу дня Джеб будет уже далеко отсюда и забудет об этой девушке.

– А сейчас, с вашего позволения, я воспользуюсь кое-какими кузнечными инструментами, – сказал он ей.

– Конечно, – ответила Ханна. Она уже забыла, зачем он вообще появился здесь. Его помощь казалась такой естественной, словно так и должно было быть.

Она повернулась и пошла той своей грациозной походкой, а Джеб делал над собой усилие, чтобы не обращать внимание на то, как волнуется юбка вокруг ее ножек.

– И я мог бы что-нибудь поесть, – сказал он. В конце концов она так многим была обязана ему.

Ханна оглянулась: чем же он так раздражен. Что плохого она сделала?

– Когда вы закончите, все будет готово.

Джеб сомневался, однако она докажет, что он ошибался.

Когда он вошел в хижину, она вынимала из духовки бисквиты. Ловким движением она перебросила яичницу со сковородки на тарелку, в которой уже дымилась обжаренная картошка.

Вытаскивая противень, Ханна обожгла запястье руки, от боли у нее перехватило дыхание, но она ничем больше не показала, что ей больно. Кэйлеб не переносил никаких жалоб.

Джеб поразился такой выдержке Ханны. Неужели она ничего не чувствовала? Может быть, из-за горя чувства ее притупились.

– Подержите в холодной воде, – грубовато подсказал он.

– Что? – Ханна подняла на него отсутствующие глаза.

– Вашу руку, запястье… подержите в холодной воде. – Может быть, она просто слабоумная, а он просто не понял этого сразу.

Изумленная тем, что он вообще заметил ее ожог, Ханна кивнула головой. Однако сначала она поставила перед ним тарелку и налила в стакан холодной воды.

– А кофе у вас есть? – спросил Джеб. Ханна отрицательно покачала головой:

– Извините, но Кэйлеб не пил кофе.

Она поспешила к колодцу… подальше от этого человека. Он вызвал у нее неведомое чувство волнения. Она не могла прогнать желание представить себе его лицо. Волосы незнакомца были слишком длинными, а Кэйлебу волосы никогда не закрывали уши. И его челюсть была почти такой же тяжелой, каким тяжелым и холодным был взгляд его светло-карих глаз.

Ханна послушно зачерпнула воды из колодца и полила на запястье. Это оказалось очень эффективным средством, боль утихла, и она подумала, почему же Кэйлеб никогда не советовал ей делать так. Когда она училась готовить для него, то обжигалась сотни раз.

Джеб быстро поел и вдруг заспешил. Кем бы ни была эта девушка, но готовила превосходно. Он подумал, почему ему так трудно воспринимать ее как женщину. Она была уже замужем, вынашивала ребенка, похоронила мужа, но все равно он почему-то думал о ней как о девушке, точнее как о женщине-ребенке. Он как можно скорее хотел бы уйти от нее, уйти отсюда.

Надев шляпу, он направился к двери. Она стояла у колодца спиной к нему и всматривалась вдаль.

– Я должен идти, – сказал он, прервав ее мысли. Когда Ханна повернулась к нему, Джеб увидел, что у нее неправдоподобно светлые голубые глаза. Джеба как-то никогда не волновали голубые женские глаза, но он мог бы еще обратить на них внимание, если бы они имели цвет осеннего неба. Но ее глаза имели какой-то чуть выгоревший оттенок лета в разгаре.

– Я вам очень благодарна. Я хотела бы заплатить вам, – произнесла она, слегка нахмурившись. А были ли у Кэйлеба какие-нибудь деньги?

– Мне не нужно никакой платы. Я делал то, что сделал бы любой другой на моем месте.

От этих слов Ханне стало легче. Будь Кэйлеб на месте этого человека, он поступил бы точно так же.

По-прежнему стоя у колодца, она наблюдала, как он выводил своих лошадей из сарая, где он их оставлял. Прощаясь с ней, он приподнял шляпу и вскочил в седло.

Ханна смотрела ему вслед, затем мысли ее обратились к ней самой. А что же теперь делать ей?