Дара Макамлейд стояла, прижавшись спиной к закрытым дверям входа в Галлхиел, которые всей своей мощью возвышались позади ее хрупкой фигуры. От резких порывов ветра ее щеки порозовели, а улыбка, обращенная к возвращающимся охотникам, была радостной и счастливой в яркий зимний день.

Лаоклейн показался среди группы мужчин, въезжавших во двор, и его сердце забилось сильнее при виде Дары. Его чувства к ней за годы супружества не ослабели. Она и сейчас значила для него больше, чем любая женщина, которую он знал до нее, а после никого не было. Дара Макамлейд просто вырежет сердце из его груди, если он осмелится изменить ей. От этой мысли его улыбка сделалась еще шире.

— Лаоклейн, — прошептала она, подставляя лицо для поцелуя. — Охота была удачной?

Вместо ответа он приподнял ее, прижимаясь к ее шее.

— Зачем ты спрашиваешь, женщина? Ты сомневаешься в моей способности выследить добычу или в моей способности подстрелить ее?

Она засмеялась на его ворчливый тон, наслаждаясь его объятиями. Его руки приподняли ее без усилий и прижали к груди. Уже почти двадцать лет он оберегал ее, и за все это время его сила не уменьшилась. Бывали, однако, моменты, когда седина на его висках, да и на ее собственных, наполняла ее горьким осознанием того, что в будущем наступит такое время, когда одному из них придется продолжать жизнь без другого. Она молила Бога, чтобы ей не пришлось остаться одной и искать силы для продолжения жизни. Она не думала, что сможет сделать это.

Именно эти мысли одолевали ее, когда она читала письмо своей дочери, которое доставили утром. Оно было заполнено интригами и фривольностями бурлившей вокруг нее дворцовой жизни. Вместе с письмом была доставлена и записка от леди Ардит, но она была адресована Лаоклейну, и Дара не сломала печать. Она была очень довольна письмрм Риа, ее наполняла гордость за свою шестнадцатилетнюю дочь, которая с презрением относилась к окружавшим ее суете и тщеславию.

Но все же, читая письмо, она не могла не сознавать, что пора взросления ее дочери означала еще одну веху в ее собственной прожитой жизни.

Лаоклейн опустил ее на ноги, но не разомкнул своих объятий, и они, обнявшись, вошли в большой зал Галлхиела. Он никогда не переставал радоваться уюту, который Дара сумела создать в этом старинном шотландском владении.

— Гарда, — позвала она, войдя в замок, — принеси что-нибудь нам, чтобы согреться.

Но Гарда уже услышала шум и цокот копыт во дворе и налила горячего пунша в две чашки.

Дара поблагодарила родственницу Лаоклейна, которая была также экономкой и другом все эти долгие годы. Она отпила от своей чаши и поморщилась от крепкого напитка. С полочки над камином она достала два письма, одно от Риа и второе от леди Ардит. Она протянула из Лаоклейну, и улыбнулась, когда он первым открыл письмо дочери.

Наслаждаясь каждым словом, Лаоклейн дважды перечитал его.

— Ей там неплохо.

— Правда, — согласилась Дара. — Мне сразу стало легче. Тяжело было думать, что она скучает по дому.

Сломав печать на втором свитке, Лаоклейн ожидал обычного детального отчета леди Ардит. Она считала своей обязанностью подробно описывать каждое знакомство и встречу своей воспитанницы, отмечая, является ли данная партия выгодной или неподходящей для замужества, что было, как она считала, заветной целью родителей каждой из ее воспитанниц. По ее мнению, в жизни не было ничего более важного, как выгодное замужество для молодой девушки из богатой и благородной семьи. Лаоклейн улыбнулся, припомнив одно из ее более ранних сообщений, в котором она заверяла Дару и Лаоклейна, что их дочь совершенно не подходила для церкви.

Но читая письмо, он не улыбался.

Дара наблюдала за его лицом и заметила задумчивое, даже мрачное выражение.

— Лаоклейн?

Его мозолистая рука легко коснулась ее щеки, как бы давая понять, что он хотел бы дочитать послание в тишине.

— Лаоклейн! — Голос Дары стал требовательным.

— Выродок Лесли находится при дворе, — резко ответил он.

Глаза Дары расширились, лицо побледнело. Никто в Галлхиеле так не боялся ненависти Лесли, как она. Лаоклейн же ничего не боялся, ничто не могло вывести его из равновесия.

— Риа должна вернуться домой.

Его черные густые брови сошлись вместе. Это именно то, что он ожидал от Дары. Именно эта мысль мелькнула первой и у него самого.

— Он сделался фаворитом при дворе. Даже молодой король проявил к нему интерес.

— Ты думаешь, что это имеет для меня значение? Я хочу, чтобы моя дочь была дома. Подальше от него! Что говорит по этому поводу леди Ардит?

— Что Риа была неблагоразумна, но совсем незначительно. Она обращается с ним так, словно он все еще мальчик.

Глаза Дары вспыхнули.

— Неблагоразумна? Как это понять?

Лаоклейн пожал плечами:

— Она каталась на лошади вместе с ним в сопровождении всего одного грума.

— И эта леди называет мою дочь неблагоразумной! — Охватившее ее чувство несправедливости ощущалось в ее голосе и в выражении лица. — Что еще?

— Ничего. Только то, что она отказывается выполнить требование леди Ардит оставаться холодной и равнодушной к нему. — Лаоклейн задумчиво вздохнул. — Из того, что она слышала от других, похоже, что сын Никейла сумел многого добиться для себя. Он преуспел как германский рыцарь, и у него довольно большая свита.

Дара недоуменно посмотрела на него.

— Как ты смеешь испытывать гордость за выродка Лесли! В нем — зло.

Но Лаоклейн помнил то, чего не знала Дара, образ молодого юноши, бесстрашно и гордо стоявшего перед ним, стремившегося оградить от опасности худенькую девочку, которой тогда была Риа, отважившегося даже войти во двор Галлхиела.

Наконец он снова обратил внимание на жену.

— Подготовь все к моему путешествию, Дара. Я присоединюсь ко двору, как только он переедет в Эдинбург.