Огонь в камине вспыхнул, и Дара посмотрела на открывшуюся дверь. Лаоклейн, войдя, как всегда, заполнил собой всю комнату.

Дара сидела, скрестив ноги, как ребенок, посередине огромной кровати, приглаживая щеткой свои роскошные волосы.

— Мой господин? — вопросительно произнесла она. Она чувствовала его напряжение, но Лаоклейн молчал и смотрел в окно. Дольше минуты она ждала, пока он заговорит и скажет то, с чем пришел и о чем она догадывалась. Наконец она поняла, что он не может начать.

— Ты считаешь, что наступило время отослать ее из Галлхиела ко двору?

Он повернулся:

— Она слишком молода для двора. Я подумал, может быть, отослать ее к Ниаллу и Анне на год или два.

— В Атдаир?

Собственно, это не было вопросом, и Лаоклейн не ответил. Он наблюдал за чувствами, промелькнувшими по лицу Дары. Более пятнадцати лет прошло с тех пор, как он покинул Атдаир вместе с Дарой, чтобы предотвратить пограничную войну. С того времени в Атдаире обосновался его брат, заботившийся о благополучии и процветании замка. Они с Дарой могли вернуться на границу, если бы хотели. Но они никогда не хотели.

Дара вздохнула, пока он молчал. Она не любила Атдаир, хотя именно там она впервые познакомилась и полюбила Лаоклейна.

Но именно там она содержалась как пленница его сводным братом, Руодом, похищенная из своего дома из Англии; в памяти ее свежи были воспоминания об убийстве ее брата. Нет, она не испытывала любви к Атдаиру, но Ниалл и Анна окажутся хорошими воспитателями для их дочери. Анна сможет научить ее многим вещам, которые помогут ей выжить при дворе в Шотландии.

— А она должна жить при дворе? — с отчаянием спросила Дара. — Я ведь не жила.

Лаоклейн улыбнулся ее словам:

— Нет, ты была похищена одним человеком, очаровала его брата, и он отвез тебя в дикую Шотландию, в замок, где не было роскоши, которой желала для тебя твоя семья. Ты хочешь этого для своей дочери?

— Да, если он сможет быть так же счастлива, как была я.

Смех прервал ее ответ.

— Да ты убьешь любого мужчину, который прикоснется к ней против ее воли, моя дорогая.

Она улыбнулась:

— А ты нет?

— Боюсь, я буду готов убить любого, кто прикоснется к ней, захочет она сама того или нет. Но однажды она должна будет выйти замуж, и тогда мы не сможем защищать ее. И она должна выйти замуж за человека благородного по рождению и такого же богатого, как она сама. Я не потерплю никого, кто хотел бы жениться на ней ради выгоды. — Решимость промелькнула на его лице. — Она должна быть при дворе, ведь это единственное место, где она может встретить такого человека.

— Но она еще так молода. Неужели мы не можем подождать год, один только год?

— Нет, Дара. Она молода и схватывает все на лету, но мне не нравится, чему она учится здесь, она делается своенравной, противоречит старшим. В ней нет покорности и уважения к тем, кто знает больше нее. Мы избаловали ее, Дара, и это нужно исправить. У Анны это хорошо получится.

Дара с сомнением улыбнулась:

— Боюсь, она никогда не станет такой прилежной, спокойной и кроткой, как Анна.

— Да я и не хочу, чтобы она усвоила только это. Она должна быть также и сильной, достаточно сильной, чтобы выстоять одной, когда это будет необходимо. Мы научили ее этому. Долина дала ей уверенность и осознание того, кто она есть. Теперь это нужно дополнить другими качествами, чему ее могут научить Ниалл и Анна.

— В Галлхиеле станет одиноко.

Сердце у Дары защемило при одной мысли об отъезде Риа. Она соскользнула с кровати и встала перед ним.

— Я бы хотела, чтобы у нас были еще дети, Лаоклейн.

— Я не чувствую недостатка в них, Дара. Я вполне доволен тем, что у меня есть ты и наша девочка.

Он знал, каким большим горем было это для нее. Она потеряла сына в ночь, когда Лесли и Каиристиона напали на Галлхиел. После рождения Риа у нее был еще один выкидыш, и Дара потом едва не умерла от лихорадки. После этого беременностей больше не наступало. Он не сожалел об этом. Он был напуган тем, что мог потерять Дару, и не имел желания снова рисковать.

Он нежно заключил ее в свои объятия:

— Риа вернется к нам, Дара. Это не навсегда.

— Она вернется не к нам, а в Галлхиел. Мне кажется, она любит его больше всего.

Но Дара была согласна подчиниться его решению и найти покой и удовлетворение в его объятиях.

Почувствовав, что она успокоилась, Лаоклейн не хотелось говорить о сыне Лесли, но он не мог допустить, чтобы она узнала это случайно, от других.

— Тот юноша, Гавин, что пришел из Аирдсгайнна, — сын Никейла.

Дара замерла, но ничего не сказала.

— Никейл завтра поедет туда, чтобы отвезти его во Францию.

— Лесли не отпустит его.

— У нее нет выбора.

Ее поразило, что по иронии судьбы она и Лесли теряют своих детей в один и тот же момент. Но она не чувствовала никакой симпатии к своему врагу, и когда на следующее утро она увидела отъезжающего Никейла, в ее сердце не промелькнуло сочувствия к Лесли из Аирдсгайнна.

***

До Аирдсгайнна можно было добраться двумя путями, по горной дороге, довольно труднопроходимой, или на лодке через озеро, которое подступало прямо к стенам замка. Никейл выбрал дорогу через горы, что позволило ему добраться совершенно незамеченным. В течение многих лет Лесли верила, что ее враги придут только из Галлхиела и только по озеру. Каждое утро она предупреждала стражников, чтобы они следили за озером и никому не позволяли добраться до берега.

Никейл приблизился к воротам и громко окликнул стражника.

Стражник, с удивлением глядя на него, заметил только, что он ехал верхом и вел вторую лошадь. Ни сообщников, ни оружия не было видно. Он не представлял собой угрозы для Аирдсгайнна и ему разрешили беспрепятственно войти.

Неряшливый мальчишка за монетку подхватил поводья обеих лошадей, и Никейл уверенно зашагал к большой двери замка. Он не обратил внимания на грозно смотревших людей, которые собрались вокруг него.

Гавин стоял один возле трещавшего в небольшом углублении огня. В Аирдсгайнне не было ни камина, ни длинного дубового стола. Грубые масляные лампы были потушены, и длинный зал был погружен во мрак.

Когда входная дверь открылась. Гавин оторвал взгляд от чаши, которую он держал. Если бы Лаоклей-ну Макамлейду какой-нибудь слуга отважился подать такую еду, тот просто запустил бы чашу в него. Юноша посмотрел на вошедшего с любопытством, но без страха. Возле входа находились стражники. Враг не мог войти сюда.

— Где Лесли?

Во взгляде Гавина промелькнуло любопытство. За все годы его жизни никто не входил в замок и не называл его хозяйку по имени. Несмотря на все предостережения Лесли, никто не угрожал замку или его обитателям. Они избегали клана Макамлейда после его возвращения в Северную Шотландию, но никто за эти годы не пытался отнять у них их жилище. Так что у Гавина не было страха.

— Кто вы?

— Я хочу поговорить с твоей матерью, парень. Позови ее.

В его голосе чувствовалась твердость, которую Гавину редко приходилось встречать, особенно здесь, в этом зале. Стражники Лесли были жестокими и ленивыми, никто из них не соизволил взять молодого человека под свою опеку. Все, что Гавин узнавал о мужчинах и о вооружении, было результатом его наблюдений, и чаще всего он издалека наблюдал за мужчинами из Галлхиела.

Но он сразу распознал твердость и силу воли, он уважал эти качества.

— Хорошо. Я позову ее.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал на себе взгляд мужчины, но не оглянулся. Это могло показаться проявлением слабости, а он не хотел показаться слабым перед этим человеком.

Гавин увидел свою мать, когда она выходила из своей спальни.

— Там внизу мужчина, мама. Он спрашивает тебя, но он не назвал своего имени.

Ее глаза округлились, и взгляд скользнул вниз, в зал.

— Мужчина, — это не было ни вопросом и ни ответом на невысказанное любопытство Гавина.

Гавин последовал за ней назад, в зал, хотя он цыкнула на него, чтобы он оставался, где был.

Шаги Лесли замедлились, когда она достигла нижней ступеньки, и ее взгляд встретился с глазами Никейла.

Никейл ощутил мгновенное потрясение. Годы не пощадили Лесли. Она была одного возраста с Дарой, но горечь и злоба уничтожили красоту лица, оставив вечное выражение недовольства. Ее тело, некогда гибкое и стройное, стало высохшим и худым. Волосы еще оставались черными, как вороново крыло, но свисали безжизненными прядями.

Его глаза выдали его ужас при виде сильно изменившейся Лесли. Красота — вот все, чем она когда-то владела, потому что ее душа всегда оставалась уродливой и злой.

Она сразу же узнала его, возможно, потому что в течение четырнадцати лет смотрела в его глаза и его черты лица, отразившиеся в сыне.

— Будь ты проклят, — прошептала она. — Чтоб твоей душе гореть в аду.

Никейл мрачно улыбнулся:

— Если за все эти годы твои проклятия не отправили меня в ад, то я сомневаюсь, что это случится сейчас. Я приехал за мальчиком, Лесли.

— Нет! Будь ты проклят! Я пыталась отдать тебе его в тот день, когда он родился, но ты отказался от него.

— Я не хотел иметь ничего общего с тобой, как не хочу и сейчас. Я не поверил тебе тогда. Это была ошибка, которую я собираюсь исправить. Мальчик мой, и я заберу его.

Он взглянул на Гавина, стоявшего за ней. Лицо мальчика исказилось от злобы, ненависть светилась в его глазах. Ничего другого Никейл не ожидал. Он не заслужил ничего больше. И теперь он либо уничтожит эту ненависть, либо потеряет шанс спасти своего сына.

— Собирай свои вещи. Ты пойдешь со мной.

— Я распорю твой живот!

— Ты пойдешь со мной, — повторил Никейл, — или я убью твою мать и силой уведу тебя отсюда.

— Ублюдок!

Горькая ирония промелькнула у Никейла. Ведь это его собственный ублюдок так обозвал его.

Выражение глаз Лесли изменилось, в них промелькнула хитрость.

— Куда ты его возьмешь? В Галлхиел?

— Да, — солгал Никейл. — В Галлхиел. — Он знал, что амбиции Лесли еще не умерли. Она отправит своего детеныша туда, и не имеет значения, какой опасности он будет там подвергаться. Она всегда желала только Галлхиел.

— А Лаоклейн? Он разрешит мальчику там находиться?

— Да.

Никейл следил за одолевавшими ее эмоциями по глазам, потому что лицо ее было непроницаемым. Она повернулась и посмотрела на своего сына с лаской и нежностью. Было ясно, что она любила его, но ясно также, что она принесет его в жертву, если понадобится.

— Иди с ним.

— Но, мама, они же наши враги, которые поклялись разрушить этот замок и все, что находится в нем.

Никейл поразился. Неужели она говорила все это своему сыну?

— Этот человек — твой отец. Он не позволит причинить тебе никакого вреда.

— Ты же говорила, что мой отец отказался от меня, так же как и я от него. — В голосе Гавина звучала боль, хотя выражение его лица ничего не отражало, так же как и у Лесли.

Лесли взглянула на Никейла:

— Поклянись, что ему не причинят никакого вреда.

Никейл смотрел не на нее, а на своего сына.

— Клянусь всем святым, что у меня есть, что не причиню вреда моему сыну.

Лесли отвела своего все еще растерянного сына в сторону. Никейл позволил ей это, не имело значения, что она скажет ему сейчас. Они уедут, и пройдет немало дней, прежде чем она узнает, что мальчик не в Галлхиеле, но он будет вне досягаемости для нее.

Гавин чувствовал, как земля буквально закачалась у него под ногами, как рушился мир вокруг него. Его заставляли покинуть то, что было ему привычно и знакомо, и отправиться с человеком, который отверг его, с человеком, который, как утверждала его мать, поклялся убить их всех. Сейчас этот мужчина связал себя клятвой, дав обещание, что никогда не причинит никакого вреда Гавину. Что же это за человек, который так легко может давать обещания? И почему его мать, которая никому не доверяла, поверила этому мужчине?

Гавину не к кому было больше обратиться, и он остро почувствовал утрату. Только мать наставляла и руководила им, и он не знал, как заставить ее отказаться от своего решения. Он искал огонек сумасшествия, который иногда вспыхивал в ее глазах, почти надеясь отыскать его, зная, что можно было не обращать внимания на слова, которые она произносила в такие моменты, но только не в этот раз. Ее глаза были ясными, а взгляд — тяжелым.

— Ты пойдешь с ним, Гавин. — Она предотвратила его протесты, подняв руку. — Иди с ним. Из Галлхиела, изнутри этого замка, ты сможешь помочь мне сокрушить Лаоклейна Макамлейда. Я не смогу сделать этого одна, сын. Слишком долго они одерживали верх надо мной. Не подведи меня сейчас.

Гавин медленно, с заметным усилием расправил плечи:

— Я не подведу тебя, мама. Клянусь в этом. Галлхиел будет нашим.

Напряженное выражение лица Лесли немного расслабилось, но не смягчилось.

— Ты послушный сын. Когда наступит полнолуние, я буду ждать за воротами Галлхиела. Я буду ждать каждую ночь, пока ты не сможешь прийти. Тогда мы будем определять судьбу Галлхиела и всех, кто там живет!

Гавин повернулся к Никейлу и посмотрел ему прямо в лицо. Он не пытался скрыть свою ненависть, но голос оставался ровным.

— Я пойду с тобой.

Никейл ждал, но Гавин сказал все, что хотел. Тогда Никейл добавил:

— Собери свои вещи.

— У меня ничего нет.

— А одежда? Оружие?

— У меня ничего нет, — спокойно повторил Гавин. Его кинжал висел у него на боку, и это все, что было ему нужно. Он не собирался брать с собой палаш своего деда или его топор, особенно когда понял, что все это могут у него отнять в замке его врагов. Ведь он будет просто ребенком среди мужчин. А что касается одежды, то в Галлхиеле смогут предоставить ему ее. Он не будет брать ничего из своих лохмотьев.

Он почувствовал ка себе взгляд своей матери и знал, что она гордилась им. Не так легко было вызвать у нее чувство гордости, и он был рад.

Когда человек, который был его отцом, повернулся и покинул зал, Гавин последовал за ним, даже не бросив прощального взгляда на свою мать. Она не приветствовала никаких проявлений слабости, даже если это было выражение любви к ней.

Впервые за свою небольшую жизнь Гавин осознал нищету, которая окружала его. Из стен широкого двора торчали осыпающиеся камни. Он посмотрел на это убожество глазами своего отца, и ему стало стыдно.

— Готов? — Никейл смотрел на него, пытаясь угадать его настроение.

— Да. — Гавин взял поводья, которые протянул ему Никейл, и вскочил в седло. — Я готов.

Они не спеша покинули замок и направили своих коней к горной тропинке, которую окружали остроконечные пики и отвесные горные склоны вплоть до самой долины, где расположился Галлхиел. День только начинался, с расположенного внизу озера поднимался туман, окутывавший их по мере того, как они спускались вниз.

Лесли стояла на высокой каменной стене и издалека наблюдала за ними. Ее сын ни разу не оглянулся.

***

Гавин и Никейл уже ехали по долине Галлхиел, когда Гавин внезапно понял, что они едут не в замок. Он резко остановил свою лошадь.

— Эта тропинка не ведет к Галлхиелу.

— Не ведет, — признал Никейл.

— Ты солгал! — Гавин почувствовал ярость из-за предательства, ярость на своего отца и на самого себя, потому что поверил ему, хоть и не полностью.

— Эта ложь спасла жизнь твоей матери, иначе мне пришлось бы убить ее, чтобы забрать тебя. — Голос Никейла был ровным; в нем не чувствовалось ни сочувствия, ни сожаления.

Холодок пробежал у Гавина по спине.

— Неужели ты правда убил бы ее?

— Я сделал бы все что угодно, чтобы забрать тебя из Аирдсгайнна.

— Зачем? — В одном слове выразилась вся боль его заброшенного существования в течение четырнадцати лет.

Крепко удерживая на месте лошадь, Никейл долго и внимательно изучал Гавина. Смотреть на сына было все равно что смотреть на самого себя, молодого, до того как время и трудная жизнь изменили его, огрубили его лицо. Почему он хотел забрать Гавина из Аирдсгайнна? Он и сам толком не знал. Как он мог объяснить?

— Много лет назад я совершил ошибку. Я взял твою мать к себе в постель. На следующее утро она исчезла из Галлхиела и я ничего не знал о ней до того самого дня, когда родился ты. Она прислала в Галлхиел посыльного передать мне, что у меня родился сын. Я не поверил, что ты мой сын.

Никейл преднамеренно упустил тот факт, что посыльный принес младенца, рожденного несколько часов назад. Лесли не хотела ребенка. Никейл отослал посыльного назад, в Аирдсгайнн, даже зная, что Лесли могла задушить ребенка. Он теперь содрогнулся от этой мысли. Тогда же он ничего не чувствовал.

— Почему же ты поверил сейчас?

Никейл рассмеялся. Если бы не часто появляющееся угрюмое и мрачное выражение лица, то лицо Гавина было копией Никейла. Можно было только молиться, чтобы душа мальчика так же мало была бы похожа на душу Лесли, как его внешность.

— Да только глупец, посмотрев на нас обоих, не скажет, что ты мой сын. Разве у вас в Аирдсгайнне нет зеркал?

— Я бы хотел, чтобы ты никогда не видел меня и чтобы моя нога никогда не ступала за стены Галлхиела.

— Не сомневаюсь, что маленькая Риа хотела бы того же самого.

От приступа ярости кровь быстрее запульсировала в жилах Гавина.

— Что они с ней сделали?

— Что? — Никейл изумленно посмотрел на него. — С ней ничего не сделали, только ограничили ее и поняли, что она должна увидеть гораздо больше, чем Галлхиел. Так что скоро она будет жить на границе. В Атдайре. — Никейл не видел никакого вреда в том, что открыл место будущего пребывания девочки. Гавин будет слишком занят и слишком далеко, чтобы думать о ней.

Гавин скрыл свою реакцию на это известие. Теперь он будет знать, где искать ее, когда сбежит, а он обязательно сбежит. Однако до этого момента он еще не осознавал, какое место будет занимать эта девочка в его будущем. Она олицетворяла собой Галлхиел, а Галлхиел принадлежал ему.

— Куда же я отправлюсь?

Никейл почувствовал облегчение, потому что тон мальчика был теперь спокойнее, даже мягче.

— Во Францию. Тебя поместят в прекрасную школу. Если будешь учиться быстро и хорошо, то добьешься славы в сражениях. — По мнению Никейла, только к этому надо было стремиться в жизни. В отличие от своего сына он никогда не хотел богатства и власти.

Никейл направил свою лошадь вперед. Гавин сделал так же. Оглянувшись назад, Гавин попытался прочно запечатлеть Галлхиел в своей памяти. Может пройти немало лет, прежде чем он вернется. Но он вернется. Он подумал, что предпримет Лесли, когда узнает, что его нет в Галлхиеле, и удивился, что мысль о ее ярости не слишком расстроила его. Он не вспоминал об Аирдсгайнне, хотя тот и был его домом в течение четырнадцати лет. Его юность не была счастливой, и у него не было желания возвращаться в такое холодное и неуютное место. Он поклялся себе, что однажды увезет оттуда свою мать. Возможно, в другом месте и она станет другим человеком, счастливым и здоровым.

Он постарается выжить, выдержать все, он будет хорошо учиться. И все, что он сделает, будет ради Галлхиела.