Первая мысль была: бежать!

Но для Иеронимуса и Слинни бормочущие голоса звучали чудовищно знакомо.

Ошибиться невозможно: там, внутри, есть некто стопроцентно лунный, и он или она только что показали кому-то свои глаза.

К общему хору причитаний прибавился новый голос. Все как всегда — неразборчивые молитвы, Иисус и Пикси, обрывки детских воспоминаний, растерянность и тоска…

Слинни протянула Брейгелю омни-трекер.

— Держи эту штуку и беги отсюда за три квартала. Спрячься вон в том доме на углу, где стена треснула. Приборчик не потеряй: скоро подъедут Пит и Клеллен, они нас найдут по сигналу омни-трекера.

— Пит и Клеллен? — переспросил Брейгель, явно ничего не понимая.

— Ну да. Уже забыл? Они приедут за нами. Мы думали, что сегодня здесь будет вечеринка, а ее перенесли. Надо будет сказать об этом Питу и Клеллен.

— А вы с Иеронимусом куда?

— Пойдем посмотрим, что творится в том здании. Тебе туда нельзя.

— Почему это?

— Возможно, то, что там происходит, опасно для людей с обычными глазами. У нас с Иеронимусом глаза необычные, поэтому мы и носим очки. Там, в здании, могут быть люди с такими же глазами, только без очков. Если они на тебя посмотрят, тебе может стать плохо.

— Я думал, у тебя со мной свидание?

— Да-да, с тобой.

— А ты целовалась с Иеронимусом!

— Что делать, бывает.

Слинни сунула Брейгелю в руки омни-трекер и чмокнула в щеку.

— Беги! Беги изо всех сил и жди нас там! Никуда не уходи, пока Пит и Клеллен не приедут. Мы скоро вернемся. А если из здания выйдет кто-нибудь другой, иди на шоссе, встречай там Пита и Клеллен, возвращайтесь все вместе домой и никогда никому не рассказывайте, что сегодня было!

Спрятавшись за углом, они смотрели вслед бегущему Брейгелю. Он мчался в полутьме, прыгая через кабели и обломки бетонных плит, в замшевом фиолетовом смокинге и цилиндре из крокодиловой кожи.

Иеронимус и Слинни не знали, чего и ждать. Судя по количеству пыли, скопившейся на автомибилях, люди сюда приезжали в разное время.

«Кем надо быть, чтобы оставить машину в таком месте?» — недоумевал Иеронимус.

Они подошли к зданию, откуда доносились голоса. Дверь давно отвалилась и лежала перед входом, словно растрескавшийся пластиковый коврик. Свет внутри не горел — видимо, хватало освещения от полупрозрачного пластикового купола, тоже немного напоминающего странный громадный глаз.

В вестибюле стояли вдрызг изрезанные банкетки. На стене висела картина — изображение человека в полный рост, одетого в необычную форму. Иеронимус и Слинни такой никогда не видели. Перекосившийся от времени портрет покрывала пыль. Рядом на стене виднелась рельефная надпись: «Проекционный техбольсинатор “Камера обскура”».

Все увиденное казалось совершенно бессмысленным. Внутри здания голоса звучали громче. Похоже, там бормотали и плакали человек шесть или семь.

Вдруг Иеронимус и Слинни увидели какого-то человека. Он сидел на полу прямо под загадочной надписью, страшно исхудалый, изможденный и словно пьяный, с растрепанной светлой бородой и длинными сальными космами. Он выглядел так, словно уже месяц не мылся. Одет он был в светло-зеленый свитер и вельветовые штаны с дырами на коленях. Глаза воспаленные, сплошь в кровавых прожилках, зрачки невероятно расширены. Увидев Слинни с Иеронимусом, он улыбнулся и затянул нараспев:

Иеронимус опустился на колени возле загадочного человека.

— Кто вы? Что здесь вообще происходит?

Бородач силился что-то сказать, но не мог выговорить ни слова.

Слинни тоже бросилась на колени.

— Эти голоса! Там есть стопроцентно лунные люди? Кто-то посмотрел на вас без очков?

Странный дядька уставился на нее и вдруг расхохотался, будто закашлялся. Затем с трудом поднялся на ноги. Грязен он был неимоверно.

— Идите за мной, — осклабился он. — Я уже как раз готов добавить…

Иеронимус и Слинни с опаской последовали за ним в темный коридор, идущий вдоль круглой наружной стены здания. Вдруг оба ахнули: их странный провожатый переступил через три обтянутых высохшей кожей скелета, валявшиеся прямо на полу.

— О них не волнуйтесь, — ухмыльнулся оборванец. — Когда я приехал, они уже были мертвые. Уйти-то отсюда нелегко. Не знаю, смогу ли я уйти, мне здесь до того нравится…

— По-моему, вы голодаете! — воскликнула Слинни. — Когда вы в последний раз ели?

Он улыбнулся.

— Здесь никто не ест.

Оборванец распахнул дверь в огромный круглый зал, и перед ними открылось самое неожиданное зрелище.

Все стены в зале были сплошь четвертого основного цвета.

На полу, на тонких матрасах сидели и лежали десятки людей. Словно в трансе, они рассматривали запретный цвет. Некоторые стонали, некоторые вставали на колени, другие спали, а несколько человек явно уже умерли.

Вонь стояла непереносимая: гниль, пот, разлагающаяся плоть, фекалии, моча. Кое-кто в зале успел исхудать не меньше бородатого, а кто-то, судя по всему, совсем недавно приехал.

Шум стоял ужасный. Все нечленораздельно бормотали и все таращились на стены, словно старались впитать в себя недоступный разуму цвет.

«Как они сумели покрасить стены? — изумился Иеронимус. — Неужели кто-то нашел пигмент четвертого основного цвета? Может, привезли с других планет?»

Он подошел ближе и вдруг понял весь ужас происходящего. Сразу стало ясно, что было раньше в Джойтауне-8 и почему сюда стекаются люди…

Иеронимус схватил Слинни за руку.

— Уходим! Скорее!

Слинни, ошарашенная всеми этими событиями, вырвала руку и тоже шагнула к стене. Она мгновенно поняла, что тут не краска, а чудовищная мозаика, покрытая для сохранности тонким слоем прозрачного лака. Слинни прижала к лицу ладони и дико закричала, добавив свой голос к истерическому хору, переполнявшему это мерзкое, отвратительное здание.

Иеронимус упал в кучу осколков — стекло, должно быть, разбилось лет сто назад. К счастью, за это время непогода сгладила острые края, и он не порезался. Слинни, схватив Иеронимуса за локоть, помогла ему встать, и через секунду они уже бежали, не разбирая дороги, по закоулкам Джойтауна-8. Рядом бесшумными белыми призраками летели колибри. Перед напуганными подростками разворачивалась запутанная панорама мертвого города — бесконечные бетонные джунгли, переплетения проводов, обломки непонятных машин. Ощущение, что они в ловушке, усиливалось с каждым шагом. Иеронимус и Слинни уже не помнили, в какой стороне Брейгель. Они потеряли чувство направления, стараясь уйти подальше от кошмарного купола.

На пути попался домик с обвалившейся крышей — наверное, бывшая караулка, судя по тому, что на полу валялись примитивные старинные ружья и странная металлическая штуковина, вроде миски или небольшого тазика: Иеронимус решил, что это древняя каска. Приглядываться не хотелось. Весь этот поселок навевал жуть. И нигде ни одной надписи. Если в те времена и были какие-нибудь печатные тексты, чернила давно выцвели, а бумага рассыпалась в прах. Осталась только круглая стена четвертого основного цвета, ныне объявленного вне закона, подпольный аттракцион для любителей острых ощущений, а может, религиозных фанатиков.

Иеронимусу вдруг стало совсем страшно.

— Брейгель! — заорал он во все горло. — Брейгель! Ты где?

Ответом было только эхо.

Иеронимус заорал снова. Из развалин соседнего здания взметнулась огромная туча колибри. Слинни с Иеронимусом нырнули в переулок, уворачиваясь от трепыхающихся крыльев, и вдруг увидели целое стадо лосей, бредущее по широкой улице. Животные проходили под гигантской тарелкой радиолокатора, застрявшей между двумя кирпичными столбами. Должно быть, она упала сюда, когда рухнуло само здание.

Иеронимус и Слинни нырнули в первую попавшуюся дверь. Лоси все шли, и шли, и громко трубили на ходу, запрокидывая головы. Иеронимус и Слинни, выбившись из сил, сели прямо на бетонный пол, привалившись к стальной стене. Посреди пола виднелось отверстие для стока воды. Под потолком перекрещивались какие-то трубы, обросшие странными рыжевато-бурыми кристалликами. Кое-где образовались целые сталактиты.

Слинни начала дрожать от холода в своем бархатном пончо. Иеронимус обнял ее одной рукой. Его тоже знобило.

— Это место… — прошептала Слинни, уставившись на отверстие в полу. — Ты понял…

Иеронимус кивнул.

Он начал догадываться, еще когда увидел обломки ворот с изображением глаза. Здесь никогда не было города. В давние-предавние времена здесь творился настоящий ужас.

«Сколько времени могут люди обитать на Луне, оставаясь людьми? Не бывает лунных наполовину. Или ты человек, или нечто совсем иное. Луна — это камень, летящий в пустоте. Здесь дышат искусственным воздухом, здесь воду для питья добывают из растаявших комет.

Слинни красит волосы в синий цвет».

Снаружи продолжался неумолчный перестук копыт. Два-три громадных лося забрели в переулок, один вдруг сунул голову в дверь и преспокойно вошел в комнату, где сидели, прижавшись друг к другу, двое подростков. Зверь приблизился к дыре в полу, опустил голову и невероятно длинным гибким языком облизал внутренние стенки отверстия.

— Что он делает? — изумленно прошептал Иеронимус.

— Молчи! — зашипела Слинни.

Лось вскинул голову и посмотрел прямо на них. У него были бледно-розовые глаза и кривые зубы. Губы испачканы зеленой слизью. На боку у зверя ползал большой черный жук, то зарываясь в шерсть, то снова появляясь.

Игра в гляделки продолжалась недолго. Через несколько секунд зверь снова принялась лизать гнусную жижу в трубе. Язык его влажно блестел. Ужас. Огромные копыта были покрыты коркой засохшей грязи, скопившейся за долгие годы странствий по обратной стороне Луны.

Двое на полу отчаянно вцепились друг в друга. Рука Иеронимуса нашарила в складках пончо руку Слинни. Их пальцы переплелись, точно у испуганных влюбленных.

Белый зверь вновь оглянулся. Его потревожили колибри — семь или восемь птиц влетели в комнату и принялись описывать круги. Лось протяжно затрубил и поднялся на дыбы, пытаясь схватить одну птицу зубами. Колибри стремительно выпорхнули за дверь, и лось неуклюже поскакал за ними, издавая отрывистые, лающие звуки.

Иеронимус и Слинни остались сидеть, держась за руки.

По переулку разнесся металлический скрежет. Наверное, тарелка радиолокатора сместилась на своей опоре.

Прилетели еще несколько птиц. Часть расселась на трубах под потолком, другие зависли в воздухе, разглядывая растерянных подростков. Три-четыре колибри спустились на пол и нырнули в ту самую трубу, куда лось засовывал свой длинный язык.

— Помнишь, как мы работали вместе над докладом?

— В ротонде? Мы готовили доклад по «Шальному древоволку».

— Ты тогда начала мне что-то рассказывать.

— О чем?

— О том, что происходило на Луне девяносто четыре года назад.

— Я собиралась рассказать про Эпоху слепоты, но ты не захотел слушать…

— Думаешь, здесь один из тех лагерей?

— Да.

— Я тоже так подумал. Остатки ворот… Гигантский глаз…

— Таких, как мы, ловили и запирали в лагеря. С нами делали чудовищные вещи. Эта стена… Ты ведь понял, из чего она сделана.

— В тот раз ты еще о чем-то начала рассказывать.

— О чем я еще говорила?

— Почему нас с тобой называют стопроцентно лунными.

— Это старинное выражение. Тогда считали, что ты или стопроцентный человек, или стопроцентно лунный. Середины нет.

Наступила жутковатая тишина. Лоси наконец ушли, зато колибри остались. Кроме тихого жужжания их часто-часто взмахивающих крыльев было слышно только, как поскрипывают на ветру древние антенны и сломанные тарелки радиолокаторов.

Иеронимус и Слинни были одни на обратной стороне Луны. Совсем одни. Далеко от всех. Ни искорки неонового света. Ни начальства. Только они двое, забившиеся в тень.

— Мы не умрем, — сказала Слинни.

У обоих отчаянно колотилось сердце.

Иеронимус улыбнулся.

— А если и умрем…

Приблизив лица почти вплотную, они одновременно сняли защитные очки и посмотрели друг другу в глаза.

И тут произошла удивительная вещь. Колибри все разом взмыли в воздух. Снаружи в комнату, словно по зову трубы, рванулись тысячи птиц. Они влетали через пустые оконные проемы с давно выбитыми стеклами, лезли из дыры в полу, из труб под потолком. Комнату заполонил вихрь машущих крыльев, уже не белых, а победно сияющих своей природной лунной окраской — четвертым основным цветом. Мальчик и девочка сидели на полу, глаза в глаза, сами не свои от изумления, а вокруг клубилась туча колибри. Их мельтешенье превратило пустые развалины в сказочный великолепный дворец. А птицы все прибывали, преображаясь на лету, возникая со всех сторон сразу, сбиваясь в плотный шар, полный движения и блеска. Огромные птицы с острыми клювами образовали сверкающую сферу, с торжеством объявляя всему миру, что четвертый основной цвет невозможно ни спрятать, ни задавить, он существует и провозглашает сам себя как естественный цвет всего истинно лунного. Он приходит на смену бесцветно-белому, колибри приносят его на своих крыльях, откликаясь на зов истосковавшихся влюбленных глаз.

В облаке порхающих птиц, омытые этим безымянным цветом, девочка и мальчик впервые в жизни чувствовали себя по-настоящему нормальными. Впервые они могли посмотреть в глаза друг другу прямо, без ненужных драм, без фиолетовых стекол. Все было нормально. «У тебя красивые глаза», — сказал он ей, а она засмеялась, девочка с синими волосами. «Знаешь, — сказала она, — у тебя тоже!» Она протянула руку и коснулась его лица, и он сделал то же самое, легонько погладил ее щеку самыми кончиками пальцев. «Я еще никогда никому не смотрела вот так в глаза». Это была правда. Это было чудесно. Если отвести взгляд, можно узнать прошлое и будущее, увидеть, как искажаются пространство и время, заглянуть в диковинные глубины бесконечности, но им не хотелось смотреть по сторонам. Обыкновенное чудо: юноша и девушка смотрят друг на друга. Багровое тусклое небо, холодный бетонный пол, зловещие темные стены — все, окрашенное прежде в оттенки, составленные из красного, желтого и синего, померкло рядом с истинно лунным цветом, озаряющим перья тысячи птиц и глаза двоих людей. Мир наконец-то стал нормальным. Обычным. «Ты выглядишь совсем по-другому, — сказал он с улыбкой. — Как деревенская девчонка. Даже синие волосы стали незаметными». Она засмеялась. «Ты тоже совсем другой, в кои-то веки не комплексуешь. Просто невероятно, до чего же ты не комплексуешь!»

Они делились друг с другом потрясающими открытиями, и вот уже больше не о чем стало говорить. Тогда они наконец поцеловались, и это тоже было нормально и удивительно.