Где-то поблизости заурчал мотор. Колибри повернули головы в ту сторону, откуда доносился механический звук, а потом разлетелись так же внезапно, как прежде собирались вместе. Как только Иеронимус и Слинни оторвали друг от друга взгляд, птицы снова стали белыми. Они выпархивали из разбитых окон, словно стая летучих мышей из пещеры. Шум от машины послышался ближе — ровное, мощное урчание мотора, хруст стекла и гравия под огромным резиновым колесом.

Иеронимус и Слинни, вскочив, бросились к большой квадратной дырке в стене на месте бывшего окна.

По бульвару как ни в чем не бывало ехал «Проконг-90». За рулем сидел Пит, рядом с ним — Клеллен, а на заднем сиденье — Брейгель. Без очков Иеронимус и Слинни видели проекцию будущего движения автомобиля и своего собственного — как они садятся в машину, и дальше ее траектория уходит по прямой линии вдаль и постепенно теряется из виду.

— Похоже, наша судьба — идти к ним, — сказал Иеронимус, вновь надевая очки.

— Погоди! — В голосе Слинни звучала неподдельная печаль. — Дай посмотрю на тебя в последний раз…

Пит и Клеллен никак не могли понять, куда это они заехали, а комментарии Брейгеля ничего не прояснили. Они, конечно, обрадовались, когда Иеронимус и Слинни выбежали им навстречу из разрушенного здания. Пит поначалу очень смущался, пока не заметил, что Слинни с Иеронимусом держатся за руки. Клеллен пришла в экстаз и, радостно хихикая, воскликнула:

— Вот видишь, Пит! Я же тебе говорила! Они и правда вместе!

От всего этого Пит слегка обалдел. Он больше месяца встречался со Слинни, потом познакомился с Клеллен и решил позволить себе небольшой загул с этой… более смелой барышней. Из этого отнюдь не следовало, что Клеллен автоматически станет его подружкой, и вдруг за несколько часов он продвинулся с ней неизмеримо дальше, чем за довольно-таки скучные, если честно признаться, дни и недели, проведенные с отличницей Слинни. Клеллен сразу согласилась поехать в мотель! Со Слинни он о таком и помыслить не смел. Слинни, хоть и красотка, но по сути настоящая зануда. И целоваться толком не умеет, да еще и очки мешаются. А Клеллен — веселая, горячая, собой хороша, обожает спорт (по крайней мере, на словах), а главное — она на все готова хоть сейчас, и делает это, как никто.

Брейгель притих на заднем сиденье. Он тоже видел, как Слинни и Иеронимус шли к машине, держась за руки. Оставалось только молча дуться. Брейгелю нравилась Клеллен, но она выбрала Пита. Ему нравилась и Слинни, но, увы, она выбрала Иеронимуса. Он знал, что Клеллен раньше позволяла себе кое-какие вольности с Иеронимусом, а Пит встречался со Слинни, и они наверняка целовались. Опять все девчонки достались другим…

«Девчонкам, которые мне нравятся, я не нравлюсь, — думал Брейгель, грустя о несправедливости мира. — А девчонки, которым я нравлюсь, не нравятся мне».

Иеронимус забрался на заднее сиденье, к Брейгелю. Слинни села рядом с Иеронимусом и захлопнула дверцу.

— Ну что, — усмехнулся стопроцентник. — Вот мы все и собрались…

Клеллен обернулась к ним с обаятельной улыбкой, которая успешно скрывала всепоглощающее безумие ее жизни.

— А как насчет вечеринки? Синяя Слинни говорила, намечается нечто потрясающее, а вот Брейгель сказал, надо куда-то в другое место ехать?

Слинни уже раскрыла рот, чтобы ответить, но тут «проконг» свернул за угол, и они неожиданно оказались на той улице, где уже были раньше. Впереди высился ужасный купол. Пит заметил скопление машин у входа.

— Эй! Наверное, вечеринка здесь!

— Нет!!! — закричала Слинни. — Поворачивай, Пит! Не надо туда! Не надо!

Пит лишь глянул на нее и ухмыльнулся.

— Ну, не знаю! — объявил он, разворачивая машину к зданию со страшной стеной внутри. — Если Слинни считает, что туда лучше не ходить, значит, там, наверное, весело!

Иеронимус наклонился к нему:

— Слушай, друг, тебе там не понравится. Это никакая не вечеринка.

Пит остановил машину у самых дверей, и тут Слинни с Иеронимусом увидели еще один автомобиль — должно быть, он подъехал совсем недавно. Трое молодых людей, на вид немного за двадцать, возились с веревкой. Один обвязал веревку вокруг пояса, а другой конец крепился к машине. Парень пошел ко входу. Его приятели принялись разматывать веревку.

— Эй! — крикнул Пит, высунув голову в окошко. — Что это вы делаете?

Трое возле машины беспокойно оглянулись.

— Ты из полиции? — спросил один.

— Я что, похож на полицейского?

Парни переглядывались с явной тревогой. Пит не дал им времени ответить.

— Слушайте, я не из полиции! Да ну вас совсем, я еще в школе учусь! А что здесь происходит, какая-то вечеринка?

— Пит! — вмешался Иеронимус. — Я же говорю: нет здесь никакой вечеринки!

— А веревка зачем? — поинтересовался Пит.

— Без нее никак. Туда можно входить только по одному. Через двадцать минут человека вытаскивают и заходит следующий.

Пит засмеялся:

— Что ж это за диво такое, что оттуда нужно людей на веревке тащить? Наверное, оргия!

— Да нет, ничего похожего, — возразил парень.

Слинни подалась вперед.

— Пит! Поедем отсюда!

Клеллен тоже подалась вперед.

— Оргия, говорите? — спросила она с азартным блеском в глазах.

Пит втянул носом воздух:

— Фу, чем так воняет?

Из здания, спотыкаясь, вывалилась девчонка лет девятнадцати. Выглядела она вроде того бородача, как будто несколько недель не мылась, и пахло от нее соответственно. На ней было мятое пестрое платье, темные волосы свалялись, чулок разорван до самой щиколотки, глаза налились кровью. Девица прислонилась к машине рядом с окошком, в которое выглядывал Пит, и тут спортсмен наконец услышал стоны и причитания, доносившиеся из-под купола.

— Эй! — крикнул Пит чумазой девице, поскорее поднимая стекло. — Не трогай мою машину!

— Проекционный техбольсинатор — камера обскура! — хрипло каркнула та.

Пит нажал на газ. Автомобиль поехал, но Слинни вдруг тронула спортсмена за плечо.

— Погоди, не уезжай!

— Эта чокнутая трогала мою машину! — пожаловался Пит, но все-таки остановился.

Загадочная девица догнала их и прижалась лицом к стеклу.

Клеллен сказала со смехом:

— Брейгель, вот и тебе подружка!

— Клеллен, захлопни свою крысоловку!

Иеронимус наклонился почти к самому лицу Клеллен, шепча одними губами:

— Не цепляйся к нему… не отвечай… не надо…

Пока Клеллен молча злилась, Слинни повернулась к Брейгелю:

— Слушай, омни-трекер все еще у тебя?

Брейгель, кивнув, вытащил приборчик из кармана и протянул ей.

Никому ничего не объясняя, Слинни выскочила из машины. Крикнула только:

— Я сейчас!

Иеронимус закричал ей вслед:

— Слинни!

Девчонка с синими волосами побежала к зданию с омни-трекером в руках, перепрыгивая через кучи мусора и мотки ненужных проводов.

Пит спросил в полном недоумении:

— Может, кто-нибудь все-таки объяснит, что за фейская чушь здесь происходит?

Иеронимус, не отвечая, бросил:

— Подожди! — и побежал за Слинни к страшному куполу.

Один из молодых людей с веревкой вдруг заметил у Иеронимуса очки.

— Эй, смотрите! Стопроцентник! — заорал он.

Все трое загородили Иеронимусу дорогу и в один голос потребовали:

— Глаза покажи!

— Там, куда вы идете, этого добра навалом, — ответил он. — Вам хватит.

Парни переглянулись, кивнули:

— Тоже верно.

Тот, что был обвязан веревкой, неожиданно высказал деловое предложение:

— Хочешь денег заработать?

— Ребята, вы, может, не заметили, но я сюда не развлекаться пришел. Я знаю, что там, внутри. Я бы с вами вообще сейчас не разговаривал, только вы стоите у меня на дороге, а мне надо забрать свою подружку из этой чертовой дыры, куда вы так рветесь.

— Да, но у тебя ЛОС, на тебя этот цвет не подействует. Хочешь быть нашим проводником? Отведешь нас внутрь, усадишь на хорошее место, а потом выведешь наружу, чтобы мы там не застряли и не померли с голоду. Мы заплатим!

— Там, внутри, трупы! — заорал Иеронимус. — Все провоняло! А на этот цвет вам совсем смотреть не надо! Вы что, не знаете, что от него с башкой бывает?

Один из парней улыбнулся:

— Знаем, конечно. Мы здесь не первый раз.

— Психи! Будете долго здесь торчать, совсем пропадете!

— Поэтому мы и берем с собой веревку.

— Совсем дурак? Ради дешевого кайфа готов рисковать головой?

— Чувак, ты не прав, — подал голос парень, стоявший посередине.

— Не прав? — повторил Иеронимус.

— Совсем не прав! Мы здесь вовсе не ради кайфа. Мы хотим ощутить истину. То, что мы не способны понять четвертый основной цвет, еще не значит, что его не существует.

— Вот это точно! Он существует, да вам-то незачем с ним баловаться!

— При чем тут баловство? Этот цвет существует в природе, твои глаза тому доказательство. Мы тоже имеем право его ощутить, точно так же, как ты имеешь право жить без дурацких очков!

— Друзья, я бы с удовольствием вступил с вами в дискуссию об этих высоких материях, только вы не понимаете…

— Это ты, друг, не понимаешь. Твои глаза и твой разум способны вместить этот цвет, поэтому ты не представляешь, какой ни с чем не сравнимый опыт получаем мы, когда его видим.

— Мне идти надо! Неизвестно, что там с моей подругой. И ребята в машине ждут.

Молодые люди не сдвинулись с места. Иеронимус заметил у одного из них на свитере надпись крупными буквами: «Государственный Университет Моря Нектара».

Парень сказал:

— Вот представь, что, войдя в этот зал, ты испытаешь нечто невообразимое — к примеру, нечто похожее на смерть.

— Смерть?

— Да.

— Там полно настоящих мертвецов. Пойди, у них спроси.

— Что, если в том зале человек может на краткий миг приобщиться к непостижимому таинству смерти? Неужели тебе не стало бы любопытно?

— Дурацкое сравнение и фальшивое к тому же. Уйдите с дороги!

— Я сравнил со смертью, потому что она не поддается воображению. Она противопоставлена разуму. Четвертый основной цвет существует, потому что ты так говоришь, а вот правительство говорит, что его нету. Когда мы на этот цвет смотрим, то на какое-то неуловимое мгновение видим, а потом разум отталкивает его прочь, словно забытый сон. Потому и ходят нелепые истории про Иисуса и Пикси, и что якобы этот цвет — дьявольский, на самом же деле наш разум ненадолго погружается в пучину истины, и в этот миг истина физической реальности бесконечно превосходит наши способности к постижению.

Иеронимус еще раз прочел надпись на свитере. Ну конечно, все понятно. Это учебное заведение славится больше студенческими попойками, чем качеством образования.

— Вас в Университете Моря Нектара такому учат?

— Неофициально. Мы учимся на факультете философии.

— Ага. Это у вас, значит, домашнее задание?

— Нет, мы от профессора слышали про это место и заинтересовались.

— Похоже, он у вас просто нетопырь безответственный. Говорю вам, там люди умирают!

— Не надо принижать наш университет! Гордон Чазкоффер — один из величайших философов мира, он еще студентом написал фундаментальный труд «Перцептивный анализ меркантильных социальных трансгрессий». И учился, между прочим, в нашем университете.

— Ага, сто лет назад там, может, чему-нибудь и учили. А сейчас это обычная пивнушка, и ничего больше. Посмотрите на себя — вы же просто наркоманы!

— А ты знаешь, что у нас на факультете есть оригинальное издание «Перцептивного анализа»?

— Класс! Я потрясен! Читал в прошлом году. Замечательная книга, но в ней нигде не сказано, что надо обвязываться веревкой и лезть в полную комнату жмуриков, чтобы прибалдеть от цвета, на который вам вообще смотреть не положено.

— В поздних изданиях пропущены три главы, а в них как раз подробно говорится о четвертом основном цвете.

Тут их перебил громкий гудок «Проконга-90» — Пит заскучал. Слинни почему-то не возвращалась, а студенты только что сказали Иеронимусу нечто совершенно невообразимое.

— Что-что?

— У нас есть оригинальное издание «Перцептивного анализа меркантильных социальных трансгрессий», и там три пропущенных главы — за них в свое время Гордон Чазкоффер отсидел. Это единственное опубликованное исследование по четвертому основному цвету. Естественно, запрещенное.

Ничего себе новость! У Иеронимуса даже язык отнялся.

Неужели эти раздолбаи говорят серьезно?

— О чем он там пишет?

— О том, что происходит с человеком, который с умом смотрит на четвертый основной цвет. Если в течение долгого времени повторять короткие воздействия, можно достичь глубокого интеллектуального просветления.

— Просветления? От того, что просто смотришь на какой-то там цвет?

— Вот видишь, тебе не понять. А ведь это вполне реально. Мозг впадает в состояние шока, потом происходит перезагрузка, и человек выходит из этого процесса обновленным. Становится лучше. Умнее. Величайший философ прошлого столетия на себе испытал кратковременные воздействия в течение длительного промежутка времени. Это меняет людей.

Иеронимус не знал, что и думать. Просветленные балбесы… Или просто балбесы, которым лень играть в телебол. Но они изучают философию! Стоят у входа в самое страшное здание на Луне и готовятся к экспедиции, как скалолазы готовились бы к спуску в жерло действующего вулкана. Ничего не скажешь, веревка у них длинная, в самую преисподнюю спуститься можно.

Через несколько секунд из дверей выбежала Слинни. Промчавшись мимо парней с веревкой, она схватила Иеронимуса за руку и потащила к «проконгу», который так и стоял, солидно урча мотором.

Девушка с колтуном на голове сидела на мотке провода, бесконечно повторяя одно и то же странное слово: «Техбольсинатор, техбольсинатор, техбольсинатор…»

Слинни с Иеронимусом забрались на сиденье, и «проконг» двинулся с места.

— Укурки, — вздохнул Пит. — Гадость какая!

— Наверное, тут настоящий притон, — объявила Клеллен таким тоном, словно еще не решила, осуждать или восхищаться. — Та девчонка, по-моему, улетела от эскимо с тройным эс-джемом, а может, кип-капом ширнулась. А те ребята с веревками тоже чем-то неслабым закинулись. Брейгель, что скажешь?

Брейгель в полном унынии только плечами пожал. Пит с опаской покосился на Клеллен. Неуютно было слышать, что она так свободно владеет наркоманским жаргоном, для него совершенно загадочным.

И только двое стопроцентно лунных знали, что происходящее под куполом никак не связано с наркотиками.

Машина постепенно набирала скорость, удаляясь от жуткого здания.

— Что ты сделала? — тихо спросил Иеронимус.

— Нажала на омни-трекере кнопку экстренного вызова полиции и оставила там, посреди зала.

— Зачем?

— Как зачем? Ты тоже свихнулся вроде придурков с веревкой? Этот вертеп нужно уничтожить! Скопище маньяков, и половина из них умирают, потому что в отключке не могут выйти. Случай как раз для полиции…

Иеронимус не слушал. Он думал о том, что ему рассказали трое студентов. Эти ребята, и не только они, стремятся познать то, что не поддается пониманию. Вдруг его осенило: так ведь поэтому и убивают стопроцентно лунных и забирают их глаза! Жажда увидеть запретный цвет настолько сильна, что люди готовы пойти на убийство. Или рискнуть собственной жизнью, вот как студенты с веревкой. Из величайшего философского труда изъяты три главы, а в них рассказано, что происходит, если человек смотрит на этот цвет не как попало, а по определенной системе. Трудно представить себе такую безумную любознательность, хотя, если вспомнить, что он сам натворил с той земной девочкой, а потом со Слинни… Похоже, у всех у них любопытство одной и той же природы, именно его власти и стремятся подавить любой ценой.

«Проконг» мчался мимо покосившихся столбов — когда-то на них держалось ограждение по периметру Джойтауна-8. Долго ехали по травянистой равнине, подскакивая на неровностях почвы, а потом показалась единственная на обратной стороне автомобильная дорога: Нулевое шоссе. Скоро они уже гнали по темной, извилистой четырехполоске, где лишь изредка, примерно через каждые полкилометра, попадались фонари на высоких металлических опорах. На дальней стороне Луны не существовало ограничений скорости. Пит вдавил в пол педаль газа. Мимо проносились причудливые пейзажи, а вверху Иеронимус увидел комету: яркую черточку в сумрачном небе над густо-фиолетовой бездной.

Отвечая на вопросы Пита и Клеллен, Слинни ухитрялась ограничиться полуправдой.

— Как вы добрались в такую глушь? — спросил Пит, не отрывая глаз от дороги.

— Брейгель нас привез, одолжил у своей мамы «пейсер».

— Брейгель, да у тебя и прав-то нет! — расхохоталась Клеллен. — А этот «пейсер»! Сомневаюсь, что он хоть по улице проедет!

— На самом деле у Брейгеля замечательная машина! — соврала Слинни. — И водит он классно. К сожалению, заправка, на которую мы рассчитывали, оказалась закрыта, вот и пришлось оставить машину в Джойтауне-восемь. Надо ее потом забрать… На неделе заедем с запасом горючего.

Клеллен ничуть не волновали беды Брейгеля. Она быстро перевела разговор на более интересные темы.

— Значит, вы с Мусом? Да?…

— Мы с Мусом, — начала Слинни, сдержанно улыбаясь, — приглашаем вас с Питом на шикарную вечеринку!

Пит глянул на нее через плечо.

— Надеюсь, там будет что-нибудь получше вонючего притона, куда мы чуть не вляпались. И ради этого мы пропустили последние две песни «Джинджер-канкан»!

— Это была совсем не та вечеринка, Питер. — Слинни нарочно подчеркнула имя — она знала, что Пит терпеть не может, когда его так называют. — Ту, настоящую вечеринку перенесли в огромную подземную библиотеку, чуть дальше по шоссе. Ее устраивают мои друзья из Гагаринского университета. Сначала думали собраться в том странном доме с куполом, но его заняли наркоманы, так что пришлось искать другое место. Я как раз и зашла туда, чтобы узнать адрес.

— И где эта библиотека? — спросил Пит.

— У отметки триста девяносто девять свернуть с Нулевого шоссе на Вест-Гонг-род. Это недалеко, при такой скорости за час доедем.

— Библиотека — странное место для вечеринки, — заметил Пит.

— Это необычная библиотека. С бумажными книгами.

— Бумажными? Серьезно, что ли?

— Ага. Миллиарды книг. Но вечеринка будет в отдельном помещении. По-моему, будут играть «Рапузлы».

— Что за «Рапузлы»? — спросила Клеллен.

— Отличная группа, из Сент-Экзюпери, — ответила Слинни, на ходу выдумывая подробности.

Иеронимус посмотрел на нее с изумлением.

«Совсем с ума сошла? Нет такой группы! Вот они разозлятся, когда приедем и станет ясно, что никакой вечеринки не будет, и мы зря тащились за сотни километров…»

Слинни зато ничуть не беспокоилась. У нее уже был продуман запасной план, и не один. Она была готова врать и изворачиваться, лишь бы прорваться в библиотеку, в раздел юридической литературы, и найти ту единственную страничку в своде законов, которая отменит несправедливость, загнавшую Иеронимуса Рексафина на обратную сторону Луны, а ей самой грозящую неописуемыми ужасами и полным крахом всех жизненных надежд.

Иеронимус уснул, пристроив голову на плече у Слинни. Ровное урчание мотора убаюкивало…

«Люди не созданы для того, чтобы здесь жить!

Как Ангел смерти не ведает, что такое смерть, так и вы — видите этот цвет, но не понимаете.

Вы свои на Луне, в этом фальшивом мире. Противоестественный нарыв.

Спросите Ангела смерти, что такое смерть — он не сумеет ответить.

И вот я спрашиваю вас: какой цвет вы видите?

Вы не знаете.

У него нет имени. Но он есть. Это ваш цвет.

В этом цвете вам снятся сны.

Вы и сейчас грезите о нем. Есть ли у вас свое, тайное название для этого цвета?

Шепотом назовите его. Прошепчите, как прошептал бы ангел, который ведает таинство смерти, но не может объяснить его смертным, потому что тогда они оторвут ему крылья и швырнут в печь огненную…»

Иеронимус проснулся. Слинни дремала, прижавшись к нему. Брейгель спал, прислонившись к дверце, а на переднем сиденье спала Клеллен. Иеронимус протер глаза, подсунув пальцы под защитные очки. Сон был знакомый. Голос, которого он никогда не слышал в реальности, бесконечно задает одни и те же вопросы.

Иеронимус наклонился к переднему сиденью.

— Пит, ау!

— Как дела, Иеронимус?

— Хорошо. Я тут спал.

— Я знаю. Все спят.

— Надолго я отключился?

— Может быть, на час.

— Ничего, что тебе пришлось ехать в такую даль?

— Да нормально. Я этой дорогой уже ездил раньше. Года два назад мы с папой пересекли всю обратную сторону. Мне здесь понравилось. Тихо так.

Характер местности изменился. Стало меньше травы, почва сделалась более каменистой, а небо — еще темнее. Почти такое темное, как ночью на Земле. Горы вокруг были увенчаны острыми пиками, иногда еще и искривленными. Комета в небе заметно переместилась.

— Ух ты! — Пит вдруг сбросил скорость. — Смотри!

Слева, метрах в ста от шоссе, виднелся силуэт лунной гориллы. Она стояла на двух ногах, как человек, свесив длинные руки, и с любопытством рассматривала приближающуюся машину.

— Видел таких раньше? — спросил Пит.

— Один раз. Когда был совсем маленький. Горилла забрела в город. Странно было — многие думали, что это человек в костюме гориллы. А она шла себе по улице, смотрела по сторонам. Никого не трогала, и ей никто не мешал. Мы в парке с друзьями играли в мяч. Горилла вышла прямо на поле, мы остановили игру, и один парень стал обзываться — разозлился, что ему не дали забить гол. Потом я рассказал папе, что к нам на поле приходил человек в костюме гориллы, а он мне объяснил, что это настоящая горилла заблудилась и пришла к нам с обратной стороны.

Когда машина проезжала мимо загадочной фигуры, у Иеронимуса возникло отчетливое ощущение, что зверь смотрит ему прямо в глаза, как будто знает о его несчастье и о том, какие беды грозят всем его друзьям.

— Слушай, Пит, я должен тебе кое-что сказать. У меня большие неприятности. Меня разыскивает полиция.

— Вот это, насчет полиции, я сейчас не слышал.

— А про неприятности слышал?

— Да я и сам догадался.

— Тебе бы надо высадить меня и отвезти всех по домам.

— Кругом пустыня.

— Это не твои заботы. Если ты меня сейчас не бросишь, для тебя все кончится очень плохо. Тебя посадят в тюрьму.

Пит только засмеялся.

— Никто меня не посадит. Глупость какая! Я ничего плохого не сделал, и ты тоже.

— Я-то очень даже сделал. Я вчера…

— Дай угадаю. Ты кому-то показал свои глаза.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знал. А что еще может сделать стопроцентно лунный парень, чтобы у него начались неприятности с полицией?

— Все верно. Так вот, на самом деле мы едем вовсе не на вечеринку.

— Да уж ясно.

— Ты понял?

— Еще бы! Слинни совсем не умеет врать. А Клеллен поверила, смешно. Дело, наверное, очень важное для Слинни, раз она так напряглась, лишь бы добраться на другую сторону Луны. А мне немножко совестно, что я ее сегодня кинул — ну, ты знаешь, насчет Клеллен. Правда, Слинни, кажется, не обиделась. По-моему, ты ей больше нравишься. Ну и ладно, все равно у нас с ней ничего такого не получилось бы. Как пойдем куда-нибудь, она только о тебе и говорит. В общем, я не против, и потом… То, что мы с Клеллен вытворяли сегодня в мотеле… Ох, ну и бешеная девчонка!

— Вообще-то я с Клеллен давно знаком, — сказал Иеронимус. — Ее многие совсем неправильно понимают. Я рад, что вы с ней познакомились. Как ни странно, вы подходите друг другу. Как-то дополняете друг друга, что ли.

— Ты думаешь?

— Ага. Ты — чуть ли не самый известный спортсмен в школе, а Клеллен — чуть ли не самая эпичная чудачка в моем классе. Ну, не знаю, интересное сочетание получается…

— Слушай, мне вот что любопытно… Если не хочешь — не отвечай. Когда мы приехали в тот пустой город, и вы со Слинни вышли из какого-то обвалившегося дома, вы с ней держались за руки. Я-то не против, я рад за вас. Правда. Просто вдруг подумал: выходит, она с нами двумя одновременно встречалась?

— Нет. Мы сегодня впервые поцеловались. Когда она уже знала про тебя и Клеллен. — Тут Иеронимус сделал такое, что сам удивился. Он наклонился вперед, чтобы никто, кроме Пита, не услышал, хотя остальные все равно спали, и прошептал: — Я Слинни с третьего класса люблю.

Через какое-то время все начали понемногу просыпаться. Брейгель протер глаза, жалея, что не догадался захватить с собой пива, или водлунки, или еще чего-нибудь вроде этого, а потом спросил вслух:

— Куда мы, вообще, едем на ночь глядя? Где это мы?

Клеллен ни минуты не сомневалась, что вечеринка с лихвой вознаградит за все трудности пути. Такое экзотическое место — библиотека, где книги сделаны из бумаги! Клеллен смутно представляла, что это означает, но звучало просто бесподобно, а если веселье слишком затянется, можно найти местечко, где переночевать, — например, в каком-нибудь мотеле. Отличный предлог, а в такой пустынной местности в мотеле наверняка найдется много свободных комнат: одну ей с Питом, другую Слинни с Иеронимусом и еще одну для Брейгеля, пусть себе сидит и тоскует.

Слинни их не слушала. Она сидела молча и думала: «А когда мы наконец приедем, как мы туда войдем? Как мы туда войдем? Войдем-то мы как?»