На перевод романа, который вы сейчас держите в руках, у меня ушло ровно десять лет. Трудно было объяснить такой срок издателям, агенту, наследникам автора. Понимали меня лишь некоторые коллеги-переводчики по творческому цеху, которым я робко пыталась рассказать о своих поисках.

Начав работу над романом и довольно скоро выполнив «формальный» перевод книги, я поняла: текст, задуманный автором, состоит из многих и многих уровней и, чтобы разглядеть весь замысел великого произведения одного из самых сложных турецких авторов, требуется время.

Название этого романа — «Покой», «Спокойствие», а по-турецки «Huzur» — лишь в русском языке столь однозначно. В турецком языке и в арабском, из которого оно попало в турецкий, а точнее говоря в османский (так назывался турецкий язык до 1923 года), слово это многогранно. Покой, спокойствие, душевное равновесие. Положение, при котором достигается душевное равновесие; место постоянного пребывания; место обретения спокойствия. Место жизни. Стоянка. В этом смысле термином пользуются суфии — последователи мистической традиции в исламе, целью духовных поисков которых является духовное единение с Всевышним, с Возлюбленным, приближение к Нему и познание Его любви — путем отречения от себя. Целью любого взыскующего суфия является обретение любви и высшего единения с Богом, что достигается посредством многочисленных духовных упражнений. Непременно под руководством наставника суфий проходит по пути «тариката», на протяжении которого, как и в любом пути, совершает остановки, «стоянки», а в завершении этого пути мистика ждет заветное блаженство — единение с Возлюбленным. Каждая такая «стоянка» символизирует очередную, все более высокую ступень духовного совершенства. В этом смысле как одна из таких «стоянок» употребляется и слово «huzur», ставшее заголовком этого романа.

Стоянка, о которой идет речь, — это одновременно и место, и состояние, где повидавшие жизнь герои обретают спокойствие, возвращаются к себе. Узнают себя. В Библии сказано, что человек почти не знает самого себя, и чтобы познать Бога, нужно прежде всего познать самого себя. Эта идея присутствует в традициях всех трех авраамических религий — иудаизма, христианства и ислама. И именно этой идее посвящен роман Ахмеда Хамди Танпынара.

В этом смысле роман «Покой», да и все творчество А. Х. Танпынара можно сопоставить с творчеством в целом и конкретно с «Войной и миром» Льва Николаевича Толстого. Танпынар показывает срез времени, и в каждом срезе читатель разного возраста находит свое. Пробовать этот, выражаясь языком Танпынара, слоеный пирог времени следует несколько раз: первый раз в школе, затем в годы расцвета и зрелости, когда жизнь налилась цветом и силой, а после — на склоне лет… Именно так русский читатель воспринимает творчество Л. Н. Толстого, именно так турецкий читатель воспринимает творчество А. Х. Танпынара.

Совершенно особенным, невероятно трудным для восприятия, является язык Танпынара.

Помимо традиционного для своего времени и для выбранной манеры повествования обилия свойственной османскому языку заимствованной арабо-персидской лексики, помимо множества цитат из классической поэзии на персидском, староосманском и среднеосманском языке, для перевода которых надо уметь читать в оригинале персидскую и арабскую поэзию, автору присуще некоторое необычное словоупотребление. Поначалу это словоупотребление воспринимается как дурная редакторская работа, проще говоря, как обилие опечаток и описок, и только к середине текста приходит понимание, что перед нами осознанный авторский прием. Иными словами, А. Х. Танпынар периодически пишет по-турецки так, как по-турецки, вероятно, писал бы иностранец, особенно в том, что касается фразеологии. Причину и подоплеку подобных лингвистических экспериментов нам, тюркологам, еще только предстоит выяснить. Другой особенностью языка эстета-Танпынара является то, что совершенно привычные всем слова автор стремится употреблять не в первом-втором, а в двадцать пятом (и больше!) словарном значении. Конечно, работа над созданием русского текста романа шла при помощи турецко-русского словаря 1950-х годов, некогда принадлежавшего академику Виктору Максимовичу Жирмунскому и любезно подаренного мне его дочерью, Верой Викторовной Аствацатуровой, который отражает язык времени написания романа, а также при помощи нескольких толковых османско-турецких, персидских и арабских словарей, но часто и такой мощности не хватало.

Когда я начинала работу над романом, особенные сложности заключались в передаче на русском языке терминологии, связанной с османской музыкальной традицией, так как в то время почти не существовало работ на русском языке, посвященных традиционной османской музыке. Крупный русскоязычный специалист, который помог мне выполнить корректный, с точки зрения музыканта-профессионала (а ведь А. Х. Танпынар был именно профессионалом, но об этом чуть ниже), перевод встретился мне лишь в 2013 году. Тамила Махмудовна Джани-заде, доцент кафедры истории музыки Российской академии музыки имени Гнесиных, любезно объяснила мне многие моменты, которые непросто понять человеку, воспитанному в европейской музыкальной традиции, за что я выражаю ей глубочайшую благодарность.

А. Х. Танпынар (1901–1962) — вероятно, самый непредсказуемый автор турецкой литературы XX века. Конфликт Востока и Запада, традиционного и нового, возможность и целесообразность попыток повернуть время вспять, а также внутренний конфликт общества в период между двумя мировыми войнами, Первой и Второй, — вот главные темы романов Танпынара. В Турции особенно популярны два его романа — «Покой» и «Институт настройки часов».

Классик турецкой литературы XX века, он и в наши дни остается одним из самых популярных авторов, повлиявших на творчество многих представителей современной турецкой словесности, в частности, на творчество единственного турецкого литературного нобелиата Орхана Памука. Романы Памука вообще пестрят цитатами из Танпынара: приемы, сюжеты, идеи А. Х. Танпынара внимательный читатель заметит и в «Черной книге», и в «Белой крепости», и в «Стамбуле — городе воспоминаний», и в «Меня зовут красный», и в «Музее Невинности». Сам О. Памук, преклоняясь перед Л. Н. Толстым и Ф. М. Достоевским, тем не менее признает А. Х. Танпынара едва ли не единственным своим турецким литературным наставником, открыто перенимая многие его приемы. Например, именно «танпынаровским» приемом следует считать стремление Памука к документальному изображению в своих романах утраченного облика Стамбула. Кроме того, стамбульская городская этнография, доведенная О. Памуком до абсолюта в «Музее Невинности» (как в романе, так и в одноименном музее), единственный раз до О. Памука появляется в турецкой литературе именно в творчестве А. Х. Танпынара.

Родился Ахмед Хамди в Стамбуле в семье потомственных государственных служащих. Его отец, Хюсейн Фикри Эфенди, окончив стамбульский исламский колледж-медресе, всю жизнь служил судьей-кадием, переезжая из города в город по Османской империи вплоть до выхода на пенсию в 1918 году. Мать Ахмеда Хамди, Несиме Бахрийе Ханым, была дочерью морского офицера. Она скончалась в 1916 году, во время переезда семьи в Анталью к очередному месту службы Хюсейна Фикри. Со смертью матери связаны первые поэтические опыты А. Х. Танпынара, а с Антальей связаны первые детские воспоминания, и зарисовки Антальи 1910-х годов, которые присутствуют в романе «Покой», в этом смысле являются документальными. В целом детство Ахмеда Хамди прошло в постоянных переездах, связанных со службой отца, не менее часто пришлось впоследствии ездить по Анатолии к местам службы и самому Ахмеду Хамди, после того как в результате довольно долгих исканий он выбрал профессию школьного учителя литературы. Известно, что однажды молодому учителю даже довелось побеседовать с самим Мустафой Кемалем Ататюрком, основателем Турецкой Республики, когда тот в 1924 году посетил пострадавший от сильного землетрясения город Эрзурум и, в частности, лицей, где служил будущий писатель.

Ахмед Хамди не был единственным ребенком в семье (у него была старшая сестра Нигяр и младший брат Кенан), однако, несмотря на это обстоятельство и многочисленные разъезды семьи, он получил хорошее стамбульское образование. Известно, что в возрасте четырех — семи лет он обучался в закрытой частной школе в районе Фатих-Шехзадебаши. Пребывание в этом районе Стамбула так хорошо запомнилось будущему писателю, что во многих своих романах (например, «Пять городов», «Те, что за сценой») он досконально описывает многочисленные улицы, дома и мечети этих районов, к моменту написания романов уже исчезнувшие. Среднее образование Ахмед Хамди продолжает в рушдийе — это светская начальная школа в позднеосманской и раннереспубликанской Турции (4 класса), — а также некоторое время учится во французской католической миссионерской школе для мальчиков, управляемой орденом доминиканцев. Возможно, именно обучение в этой последней школе сформировало еще одну важную особенность творчества Танпынара: его героям свойственна некоторая обращенность к христианству, а его текстам — христианский дискурс, что в целом турецкой словесности XX–XXI веков совершенно несвойственно. Завершает Ахмед Хамди свое школьное образование в Анталье, и там же окончательно формируются читательские вкусы жадного до чтения юноши. Собственно, эти вкусы, предпочтения, мысли и настроения молодого Танпынара в полной мере отражает Мюмтаз, главный герой романа «Покой», своего рода альтер эго автора. После школы, в отличие от Мюмтаза, Танпынар поступает на литературное отделение Стамбульского университета, которое успешно оканчивает в 1924 году.

Роман «Покой» — первое в турецкой литературе произведение, где одновременно с использованием принципов модернизма затронута проблема европеизации турецкого общества (кстати, тематика, также перенятая впоследствии Орханом Памуком). Действие романа начинается в двадцатые годы XX века — это время борьбы с интервентами в Анатолии и начало освободительного движения — и продолжается до 1950-х годов. Написанный в классической манере текст делится на четыре части; повествование ведется от лица разных персонажей; происходят скачки во времени и в повествовании, отчасти в фолкнеровской манере — от персонажа к персонажу. Главный герой романа Мюмтаз — молодой историк, представитель промежуточного, переходного поколения, поколения на стыке культур. В вопросах личного счастья и социальной ответственности Мюмтаз ищет ответ на вопрос — какая жизнь ему ближе: современность постепенно европеизирующегося турецкого общества, которое с каждым днем теряет свои национальные черты, либо традиции прошлого? Ответов на свои вопросы он не находит ни в религии, ни в любви, ни в западной культуре. Ответа на эти вопросы не дает и автор романа.

Критики, литературоведы и читатели нередко упускают из виду один знаменательный момент, важный для понимания столь непростого произведения, как «Покой»: роман является частью трилогии, задуманной писателем в 1942 году.

Первым романом данной трилогии и вообще первым романом А. Х. Танпынара был роман «Мелодия лада Махур» («Mahur Beste») (полностью опубликован в 1975 году). Роман был напечатан в отрывках в Турции в 1944 году (в газете «Республика»/«Cumhuriyet») и является, как и многие произведения Танпынара, незаконченным. Следующими частями трилогии стали романы «Покой» («Huzur») (1949) и «Все, что за сценой» («Sahnenin Dışındakiler», первая публикация в отрывках — 1950, полное издание — 1973).

Первый роман посвящен автору настоящей «Мелодии лада Махур» («Махур Бесте»), одному из самых известных композиторов Османской империи, блистательному музыканту «эпохи тюльпанов» Эйюби Абу-Бекиру Аге, жившему в Стамбуле и творившему в первой половине XVIII века. Однако в романе эта мелодия представлена как произведение выдуманного персонажа, Талат-бея, и начинается она словами одной популярной газели известного османского поэта XVII века Нешати.

В следующем романе, в романе «Покой» (который тоже изначально был опубликован в отрывках в 1948 году в той же газете Cumhuriyet, с февраля по июнь) мотив «Махур Бесте», мелодия из репертуара классической османской музыки, олицетворяющая великую культуру исчезнувшей империи, также является лейтмотивом всех событий.

В третьем романе «Все, что за сценой», написанном в 1955 году, а опубликованном в 1973-м, уже после смерти Танпынара, эта мелодия тоже как бы звучит за кадром, сопровождая героев в их повседневной жизни в период становления Турецкой Республики, превращаясь в символ ушедшей эпохи. Хронологически роман затрагивает время национально-освободительного движения в Анатолии, повествуя о жизни людей из различных слоев общества: как стамбульской интеллигенции, так и простых людей.

Для турецкой литературы второй половины XX века не типична столь тесная связь с музыкой, хотя именно в этих трех романах, и особенно в романе «Покой», среди перечисляемых автором символов ушедшей эпохи традиционная османская музыка фигурирует едва ли не на первом месте, конкурируя здесь с османской поэзией, а еще со столицей ушедшей империи — великим Стамбулом, каждая улица которого в романе представлена как памятник того или иного исторического события.

Говоря о реверансах в сторону османской традиционной музыки, как в трилогии в целом (трилогию исследователи иногда условно именуют «Махур Бесте» — «Мелодия лада Махур»), так и в романе «Покой» в частности, можно было бы усмотреть отсылки к профессиональной музыкальной традиции, реализуемой в мистических радениях и в устной музыкальной практике.

Для начала хотелось бы сказать несколько слов о классической музыкальной традиции Востока, так как, обращаясь к биографии Танпынара, мы узнаем, что приблизительно в 1933 году близкий друг и коллега писателя по творческому цеху, ценитель классической османской музыки, поэт Яхья Кемаль (Бейатлы) (1884–1958) впервые отвел Ахмеда Хамди в архив Стамбульской консерватории. Там, по воспоминаниям писателя, они несколько раз слушали на пластинке мелодию «Нева-кяр», созданную великим османским композитором XVII–XVIII веков Итри, ставшую одним из главных произведений репертуара старинной османской музыки. («Нева» — букв. «гармония», «счастье» — так называется один из звуков, употребляемых в дастгахе «Махур», а «кяр» (перс. «делание», «работа») — один из распространенных жанров макамной традиции; музыковедческие термины, связанные с пониманием авторского замысла, будут рассмотрены ниже.)

Именно с этого времени начинаются регулярные посещения Танпынаром консерваторского архива и любовь к классической османской музыке, нашедшая отражение в большинстве его поэтических и прозаических произведений, а также в некоторых его научных статьях. Можно даже сказать, что музыкой он занимался почти профессионально. Известно, что, выступая на радио в передаче, посвященной творчеству Яхьи Кемаля и турецкой классической музыке, Танпынар даже обозначил три программных сочинения, которые, по его мнению, определили всю историю развития османской музыки: среди них было названо и «Нева-кяр» великого османского композитора Бухуризаде Мустафы Итри (1640–1712).

Прежде чем анализировать связи турецкой художественной литературы и музыки, следует прояснить некоторые детали, связанные с ближневосточной традиционной музыкальной системой — с искусством «макамов». Данный термин обозначает особую музыкальную практику профессиональной музыки устной традиции (передаваемой от учителя-мастера ученику), существующей в культуре народов Ближнего и Среднего Востока. Датировка данной традиции носит дискуссионный характер. Ряд исследователей полагают, что эта традиция зародилась одновременно в разных регионах Ближнего Востока еще в ахеменидское время, затем продолжила существование вплоть до эпохи Сасанидов и проникла в исламскую культуру приблизительно в VII веке, во время арабского завоевания Ирана. Другие исследователи относят зарождение искусства макамов к X–XII векам — периоду, крайне важному для всех сфер искусства Арабского халифата. Поскольку именно в это время власть халифа ослабевает и государство распадается на ряд независимых областей, контакты соседствующих народов возрастают и приводят к бурному развитию ремесел и экономики и, как следствие, к перевороту в общественном сознании, нашедшему отражение в философской мысли, искусстве, литературе. Исследователи, склоняющиеся именно к столь поздней датировке возникновения «макамной» традиции, апеллируют к факту, что именно к этому времени относятся первые упоминания о макамах в музыке в произведениях художественной литературы — например, в поэме «Хосров и Ширин» Низами (XII век), в трактате «Китаб аль-адвар» Сафи ад-дина Урмави (XIII век).

Музыкальное искусство на Ближнем Востоке нашло выражение в ряде форм, название которых варьируется в зависимости от региона: персидский дастгах, арабский макам, азербайджанский мугам и другие. Осмысление творческих процессов в данной традиции опирается на два важнейших принципа: соблюдение канона и импровизацию. Несмотря на обширную традицию теоретических описаний макама, нотированные записи старинных макамов довольно редки. Теории турецкого макама и попытки нотирования его (в европейской системе пятилинейной тактовой нотации) возникли довольно поздно, в XIX веке. Аналогичные теории и попытки нотации азербайджанского мугама были предприняты в XX веке. Музыкальная нотация макама до сих пор не унифицирована.

Главным элементом, репрезентирующим исполняющуюся мелодию, как раз и является макам, который с большой натяжкой можно сопоставить с европейским ладом. Тонально-пространственные параметры структуры музыкального произведения, связываемые главным образом с макамом, определяют его экспрессию, выступают в качестве его основной темы.

Знатокам ближневосточной музыки свойственно весьма образно описывать в своих трудах те или иные термины. Например, музыковед XIX века из Азербайджана Навваб Карабаги (из Шуши), основываясь на трудах того же Урмави и Мараги, в своей брошюре «Визухиль Аргам» («Объяснение музыкальных терминов») сравнивает музыкальную культуру народов Ближнего Востока с двенадцатиколонным сооружением, с высоты которого открывается вид на все четыре стороны света: от Андалусии до Китая и от Тропической Африки до Кавказа.

Обращение к исполнительской форме «дастгах» в рамках макамной традиции (этимологию слова «дастгах» возводят к позиции (gāh) руки (dast) на грифе струнного инструмента) вызвано тем, что данная форма позволяет сочетать звуковой материал инструментальных макамов-соло с поэтическими произведениями, что позволило исполнителям выйти за рамки музыкального искусства и обратиться к классической литературе. Таким образом, можно утверждать, что дастгах (наиболее полная композиционная версия макама, вокально-музыкальное произведение) является как бы отражением всего эстетического опыта народов мусульманского Востока.

Обозначение дастгаха традиционно дается по ладу, которым начинается и заканчивается музыкальная композиция, так что термин «дастгах» может относиться и к модальному ладу, и к целостной композиции на основе данного лада (хотя соотношение европейского термина «лад» и «дастгах» является не совсем точным). Часто каждой из исполняемых в дастгахе газелей соответствует одна область ладового звучания (макам), а вместе со сменой текста газели происходит смена макама.

Считается, что существует семь основных простых дастгахов и еще пять — производных от них (правда, в османской музыке всего около 490 макамов, которые делятся на три группы: простые, транспонированные и комбинированные). Среди основных дастгахов находится и «Махур». Происхождение этого невероятно популярного и по сей день на Ближнем Востоке дастгаха (его вариант «Махур-хинди» распространен в Азербайджане, а «Хесар-е Махур», с совсем другим звукорядом, — в Иране) связывают с городом Махур. Таких города два — в Иране (в провинции Хузестан) и Индии (в штате Махараштра), но именно иранский город чаще всего упоминается в различных традиционных музыкальных трактатах.

Почему же именно Махур («Dastgah-e Mahur»), был выбран Танпынаром в качестве основного лейтмотива трилогии?

Относительно дастгаха «Махур» написано немного, но удалось установить следующее: звукоряд лада «Махур» близок европейской мажорной гамме (и распространенному у всех исламизированных народов, в том числе у турок, ладу «Раст», букв. «правильный»). Кроме того, интервальная структура «Махура», единственного из всех дастгахов (как правило, имеющих отличную, как уже говорилось, от европейской системы нотацию), соответствует интервальной структуре основных ладов в западной классической музыке. И хотя всего дастгахов, как уже было сказано, двенадцать (либо семь при более строгом подходе), больше ни один из них таких свойств не имеет. Структура этого дастгаха такова, что при том, что он сохраняет все отличительные черты, свойственные остальным дастгахам (финалисы, интервальная структура, модальная структура), он являет и некоторые черты, свойственные европейской музыке, являясь, таким образом, своеобразным музыкальным «мостом» между восточной музыкальной традицией и западной, между Востоком и Западом. Видимо, поэтому «Мелодия лада Махур» («Махур Бесте»), написанная одним из самых известных авторов Османской империи XVIII века, блистательным композитором «эпохи тюльпанов» Эйюби Абу-Бекиром Агой, была своего рода революцией в традиционной османской музыке.

В романе «Покой» Танпынар демонстрирует глубокую связь между музыкой, внутренним миром человека и цивилизацией.

У А. Х. Танпынара есть стихотворение «Я не во времени» («Ne içindeyim zamanın», 1933), которое считается знаковым в его творчестве. В этом стихотворении автор грустит о том, что поток времени невозможно разделить на фрагменты. Оно начинается знаменитым двустишием, ставшим едва ли не главным в творчестве турецкого классика:

Хронологически это стихотворение появилось раньше крупных прозаических произведений Танпынара, и считается, что именно оно выразило, так сказать, временную эстетику А. Х. Танпынара. Взгляды, временные схемы и символы, определенные этой эстетикой, появляются во всех его произведениях: и в его немногочисленных стихах, и в рассказах, и в романах. Например, один из главных героев романа «Махур Бесте» Бехчет-бей имеет свойство как бы носить за собой повсюду свое время, жить в собственном личном времени. Это происходит не только потому, что герой проводит много времени во сне, а потому, что он ощущает себя как бы между двумя эпохами. В связи с этим автор награждает его эпитетом «mahmur», который переводится как «опьяненный, сонный, мечтательный» и который неспроста созвучен со словом «махур». Похожие эксперименты со временем можно встретить и в романе «Покой», и в романе «Те, что за сценой», и в не входящем в трилогию романе «Институт настройки часов» (1954).

Еще один мотив творчества Танпынара, характерный для данной трилогии, выявился в его раннем рассказе «Адам и Ева», в котором говорится, что Адам и Ева были навечно разлучены после грехопадения и искали друг друга всю жизнь на Земле. Согласно исламской традиции Адам — первый великий пророк.

А у Танпынара в рассказе «Адам и Ева» показано, как первые люди впервые стали заложниками рока, судьбы, предопределения — кадр, столь важного для исламского миропонимания. Тема злого рока, фатума, с которым невозможно ни бороться, ни примириться, получила отражение и в указанной трилогии. Героиня романа «Те, что за сценой» произносит такие слова: Вы любите так, чтобы можно было плакать издали… — выражая тем самым протест против невозможности воссоединения, нежелание смириться с судьбой. Эта тоска по потерянной любви, расставание, бесконечный поиск любви, поиск себя, тоска о былом, о котором невозможно забыть, определяют непрерывный процесс, в котором участвуют все без исключения герои трилогии — и, по ощущениям автора, одновременно все жители, все «потомки» погибшей Османской империи. Герой романа «Покой» также разыскивает по всему Стамбулу покинувшую его возлюбленную Нуран, не желая смириться с ее уходом, но гуляя по улицам, где они бродили вместе, он вспоминает не только свою любимую, не только прошедшие минуты счастья, но и безвозвратно канувшие в прошлое великие исторические события, связанные с этими улицами. Кстати, поиск пропавшей возлюбленной является важным для турецкой литературы сюжетом, воплощение которого мы находим и в романах Назыма Хикмета, и в романах Сабахаттина Али, и, конечно же, в романах «наследника» А. Х. Танпынара в турецкой литературе — Орхана Памука.

В рассматриваемой нами трилогии есть еще и другие мотивы, объединяющие эти три романа, хотя обычно их издают и читают по отдельности. Здесь мы намеренно не упомянули об образе исчезающего, полускрытого завесой времени Стамбула, об образе исчезнувшей великой культуры или культур — это темы отдельного очерка, отдельного размышления о творчестве А. Х. Танпынара.

Ощущение целостности трилогии происходит именно благодаря музыке. Роман «Махур Бесте» в чем-то даже напоминает оркестр, который исполняет свою мелодию силами экспериментирующего со временем, терзаемого внутренними голосами главного героя, Бехчет-бея. Несмотря на близость сюжетов и родство персонажей, несмотря на соседство рассматриваемых эпох, именно классическая османская музыка, именуемая не турецким, а греческим, заимствованным османами, словом musiki, является главным мотивом, основой этой трилогии.

Создавая на протяжении многих лет русский текст романа «Покой», я слышала эту мелодию. Мне стоило больших усилий воплотить ее в слова и хотелось бы надеяться, что ее услышите и вы, читатели.

Мне хотелось бы выразить благодарность всем, кто на протяжении этого длинного отрезка времени верил в успех моей работы: прежде всего, московскому издательству Ad Marginem, лично Михаилу Котомину и Александру Иванову, которые с поистине суфийским терпением ждали много лет от меня перевод; турецкому литературному агентству Kalem, его директору и основательнице Нермин Моллаоглу, Министерству культуры и туризма Республики Турция и проекту TEDA.

Благодарю моих коллег по кафедре тюркской филологии Санкт-Петербургского государственного университета за обсуждения романа на научных заседаниях, а также благодарю московских тюркологов: Светлану Николаевну Утургаури — за бесценные литературные и творческие советы, Ильшата Саетова — за помощь в передаче тонкостей арабо-персидской средневековой поэзии, а Юрия Аверьянова — за увлекательную совместную научную и поистине аскетическую, суфийскую работу над редактурой романа.

Благодарю некоторых моих — теперь уже бывших — студентов, особенно Эльмиру Черемисову, помогавшую мне вслушиваться в музыку текста и потратившую на это многие свободные часы.

Благодарю моего супруга Александра, который помог мне не растерять веру в себя и довести этот труд до конца.