Мы в Пакчхоне. Обстановка на фронте по-прежнему неопределенная. Наши подразделения расположились на высотах вокруг города.

Мне хочется рассказать о командире одной из наших рот, который «прославился» беспробудным пьянством. В нетрезвом виде он появлялся даже на передовой. Напившись, этот офицер обычно выползал из своей палатки, забитой батареями бутылок, и набрасывался с кулаками на подчиненных. В Пакчхоне он как-то ночью начал срывать солдатские палатки. Оставшись на морозе, солдаты лишились заслуженного отдыха. Я не понимаю, почему против такого офицера не принимали никаких мер? Может быть, его поведение считалось нормальным? Но ведь он подавал дурной пример и в боевой обстановке мог легко погубить подчиненных!

Вообще пьянство приняло среда офицерства угрожающе широкий размах. Иные не стеснялись пить даже во время исполнения служебных обязанностей, в самой опасной обстановке. Казалось, в такие минуты их единственной опорой была бутылка виски или джина. Если в мирное время вино доставляло им радость в жизни, это их личное дело. Но в военной обстановке это совершенно нетерпимо.

Двадцать третьего ноября американцы праздновали День благодарения. Это послужило поводом для грандиозной попойки. В Англии даже рождество не часто удается так пышно отпраздновать.

Американцы пригласили нас в гости. Такого обилия яств мы уже давно не видели. Вечером мы пели песни под аккомпанемент фортепьяно в старом школьном здании. Казалось, все забыли, что находятся на передовой, но к счастью, в тот вечер противник не напоминал нам об этом.

Праздник был устроен с чисто американским размахом. Длинные ряды столов, покрытых белыми скатертями, расставили прямо под открытым небом. Солдаты так напились и наелись, что не могли сдвинуться с места. Старшие офицеры объезжали свои подразделения на «виллисах» и в каждом останавливались выпить и закусить. Этот веселый праздник был для нас хорошим отдыхом, так как очень давно мы не видели ничего отрадного.

Вскоре мы узнали, что обстановка на фронте не такая уж благоприятная. Форсируя реку, американская дивизия убедилась, что прошло то время, когда противник не оказывал никакого сопротивления.

Утром в мороз, который усиливался свирепым ветром, мы шли по замерзшей реке Чхончхонган через Синыйчжу на Кунури. Нам приказали оборонять штаб корпуса. Такая предосторожность перед предстоящими боями не предвещала ничего хорошего.

К месту назначения мы прибыли совершенно окоченевшие, руки и ноги просто онемели.

Разведчики известны своей склонностью к преувеличениям, но сейчас в их сводках появились настолько поразительные данные, что в какой-то степени им можно было поверить. Американцы попытались было возобновить продвижение, но китайцы остановили их и перешли в контрнаступление: стремление американцев продвинуться к китайской территории по вполне понятным причинам рассматривалось ими как агрессивный шаг.

Из Манчжурии в Корею были переброшены сильные подкрепления на помощь частям, стремительно наступающим на центральном участке фронта. Как сообщала разведка, их численность доходила до двух миллионов человек. Излишне говорить, что это не соответствовало действительности. Однако ударные силы были крупные и мощные. Под Тхэчхоном войска Ли Сын Мана были разбиты и уничтожены. Главный удар китайцы нанесли по тому участку фронта, где плотность войск была наименьшей. Успех китайцев объяснялся как их сильным натиском, так и тем, что американцев снова захватили врасплох. Впрочем, и те части, которые успели подготовиться к отражению атаки, тут же отступили.

Когда мы прибыли в Кунури, американцы большими колоннами отходили на юг, и к полудню в горах растянулся длинный непрерывный поток автомашин. Нам предстояло влиться в этот поток, но, как обычно, не оказалось транспорта. Наш командир решил проявить инициативу: ему не хотелось, чтобы нас бросили здесь на произвол судьбы. Поэтому мы пешей колонной двинулись на юг. Мы отправились четверть второго, надеясь, что автомашины догонят нас в пути. В пять часов мы остановились на отдых. Транспорта все еще не было, и пеший переход продолжался. Стемнело, стало холоднее. На марше солдаты обливались потом, но стоило остановиться на отдых, как они тотчас замерзали. Мимо нас одна за другой проносились автоколонны с потрепанными в боях американскими войсками, за ними тянулись громоздкие обозы. Около одиннадцати часов вечера сделали привал.

Мы прошли свыше тридцати километров по трудным горным дорогам и почти все время по обочинам, так как вынуждены были то и дело уступать дорогу автомашинам. Это расстояние мы покрыли за десять часов почти непрерывной ходьбы с полной боевой выкладкой. Теперь, когда мы остановились, все у нас ныло от усталости. В новый пункт назначения мы добрались только на рассвете. Пришлось подсаживаться в попутные машины. Утро мы встретили в открытом поле. Позже оказалось, что мы не зря терпели мучения из-за отсутствия транспорта: возможно именно это спасло нас. В ту ночь несколько колонн попало в засаду.

Пока мы находились на марше, китайцы незаметно стягивали в горы свои силы, собираясь на следующий день совершить на нас внезапное нападение. Мы до сих пор еще не получили никаких приказов, и если бы наш командир не проявил здравого смысла, то мы могли бы оказаться отрезанными под Кунури. Мимо нас проносился поток автомашин с американскими и лисынмановскими войсками. Чувствовалась полная дезорганизованность и неразбериха. Проезжающие рассказывали, что они попали в окружение, и им ничего больше не оставалось, как бросить артиллерию и бежать, оставив многие части в кольце. Такое отступление наши союзники называли «отрывом от противника». Это выражение стало крылатым в войсках. При наступлении преобладали такие призывы, как «Вперед!», «Даешь!».

Колонны отступающей армии замыкала американская 2-я дивизия. Это соединение почему-то прозевало первый сигнал «отрываться» и сейчас решило наверстать потерянное время. Американцам предстояло пройти тот самый путь, который мы прошли ночью. Дорога вела через горы и перевалы и спускалась в ущелье Кунури, извивающееся в горах. Не ожидая встретить здесь противника, вся дивизия на автомашинах быстро продвигалась по дороге на юг. Но стоило первым машинам войти в ущелье, как они попали под огонь. Но американцы не остановились, чтобы дать бой. Они просто увеличили скорость, подставив себя под удар. Первая колонна автомашин была целиком уничтожена. Американцы запросили о помощи, и наш батальон получил приказ направиться в ущелье и помочь им выбраться оттуда.

Сама дорога рассказывала о том кровопролитии, которое здесь произошло. Весь путь был усеян разбитыми автомашинами, убитыми и ранеными солдатами. Наша задача была удерживать проход, чтобы дать возможность беспрепятственно пройти остальным автоколоннам. Но едва они появились в ущелье, как с ближайших гор открыли огонь. Хотя огонь вели только из пулеметов и винтовок, он вызвал среди солдат невероятную панику.

В этой обстановке американцам следовало спешиться, занять оборону и выслать в горы свои войска. Было совершенно очевидно, что на высотах засело не так уж много китайцев. Позднее это подтвердилось. Если бы американцы послали войска в горы и уничтожили засаду, они, конечно, задержали бы на некоторое время отход, но зато жизнь многих людей была бы спасена.

Но они поступили иначе. Дивизия со всей своей техникой очертя голову устремилась в ущелье. Пулеметы противника возобновили огонь и вызвали полное смятение. Лишь некоторым машинам посчастливилось пробиться к нашим позициям на противоположном конце ущелья. Покрышки на колесах были разорваны в клочья, и машины мчались на голых ободах. Убитые и раненые грудами лежали на машинах, свисая через борта и падая на дорогу. Наши врачи и санитары пытались оказать первую помощь раненым, но медикаменты быстро кончились. Повсюду валялись трупы американских солдат и офицеров.

Китайцы одержали блестящую победу.

Так как американцы не сумели сами справиться с засадой, нам приказали выступить в горы и ликвидировать подразделения засевших там китайцев. В этой операции мы понесли большие потери. Наши бронетранспортеры с пулеметами и минометами остались на дороге, откуда они должны были вести огонь. Вдруг какой-то американский танк выскочил из-за поворота и, увидев стоящие на дороге машины, открыл огонь. В результате этой глупости и безответственности погиб один наш товарищ. С каким возмущением обрушился наш полковник на командира танка! Мы были бы рады, если бы полковник пристрелил его.

Подобные случаи только усиливали общую неразбериху. Американцы в панике бросали огромное количество снаряжения и множество автомашин. Артиллерию они бросили еще раньше. Только в одном этом бою дивизия лишилась почти половины своего личного состава. Таков один из самых позорных для американской армии эпизодов в этой войне.

Сложившуюся обстановку можно коротко описать фразой, которую в растерянности бросил один американский старший офицер. Когда он, оказавшись в безопасности, проезжал на «виллисе» мимо наших позиций, его спросили, что он собирается делать в данной обстановке.

— А что же можно сделать? — ответил он и поехал дальше на юг.

Он спас свою шкуру, и ему не было дела до остальной дивизии. А ведь и тогда еще было не поздно организовать контратаку. Если этот офицер типичен для американской армии, я не завидую американским солдатам.

Две наши роты удерживали дорогу, пока через нее не прошла вся американская дивизия. И за это никакой благодарности!

Китайцы прочно закрепились на высотах и контролировали все ущелье и долину. Их было немного — всего до роты, но они отразили все попытки выбить их с занимаемых позиций, даже после того как разгромили целую американскую дивизию.

После того как китайцы отбили нашу атаку, мы окопались на склонах горы. Тела убитых и раненых усеивали высоту, обстреливаемую китайцами. Нашлись добровольцы, чтобы вынести их с поля боя. Они надели опознавательные повязки с красным крестом и медленно поползли наверх. Китайцы имели полное право вести огонь, но они немедленно прекратили обстрел и дали возможность вынести раненых и даже труп офицера, который вел нас в атаку и был убит совсем рядом с их позициями. Этот эпизод может служить красноречивым ответом всем тем, кто называл китайцев и корейцев «убийцами и садистами». Китайцы перестали стрелять из уважения к нашим погибшим и раненым. Мне приятно отметить, что этот благородный поступок был по достоинству оценен многими нашими солдатами.

Когда мы наконец вырвались из ущелья Кунури, на нас опять обрушились китайцы. Они устроили новую засаду и нанесли мощный удар, отлично подготовленный и точно рассчитанный по времени. Тактика китайцев лишний раз доказала преимущество быстрого проникновения в глубину в след за контратакой. При малейшем замешательстве противника такая тактика может дать поразительные результаты.

Общее положение на фронте резко ухудшалось, так как китайцы стремительно просачивались со всех сторон. Когда мы были еще в окрестностях Сончхона, китайцы, не встретив сильного сопротивления американских войск, захватили позиции на нашем правом фланге. Западнее находились позиции английской 29-й бригады, которая вместе с нами должна была удерживать этот пункт.

Здесь не оставалось никаких войск, кроме 29-й бригады и наших подразделений. Настолько поспешен был этот «отрыв от противника»! На восточном побережье создалась еще более напряженная обстановка. Стараясь удержать шоссе на Хамхын и отвести по нему свои части, английская и американская морская пехота, все еще занимавшая позиции на севере, подверглась сильному натиску противника.

Не оставалось никакого сомнения, что, несмотря на все усилия нашей разведки, противник перехитрил нас, и мы едва не оказались в окружении. Общее отступление продолжалось, но наш полк все еще не получил приказа отходить. Такого рода «отрыв от противника» повторялся не раз. Наши войска отступали до тех пор, пока кто-то не принимал решение создать где-нибудь новый оборонительный рубеж.

И вот мы снова на пути к Пхеньяну, на этот раз — обратно, в южном направлении. Мы продвигались по избитым проселочным дорогам, ураганный ветер так и срывал одежду. Чтобы не замерзнуть, мы плотнее прижимались друг к другу. С наступлением сумерек повалил густой снег. Это был первый сильный снегопад, и мы поняли, какие испытания нам предстоят зимой. Потом мы убедились, что дождь переносить гораздо труднее снега, особенно, когда приходится спать под открытым небом.

С наших позиций просматривался брод через реку, откуда нам могла угрожать опасность.

Позади находилась открытая местность, а вдали за ней виднелись темные вершины гор.

Третьего декабря мы крайне удивились, получив приказ отойти к югу от Пхеньяна, чтобы «избежать начала третьей мировой войны». Стратегический отход, провозглашенный на знаменитом совещании Эттли и Трумэна, был лишь неудачным оправданием отступления. Я не знаю, о чем они говорили при встрече. Возможно, они не одобряли действий Макартура, направленных на продолжение войны в Корее, но решение глав правительств об отводе наших войск явилось еще одним доказательством того, что китайские добровольцы сражались за правое дело.

И снова потянулись автоколонны. Транспорт, которым располагал наш батальон, предназначался только для перевозки грузов, но сейчас все автомашины были предоставлены личному составу. Одну роту погрузили в прицепы с американскими минометами. Солдаты сидели на бортах машин в неудобных позах, испытывая отчаянную тряску.

Толпы беженцев, хлынувшие на юг, сильно мешали нашему продвижению. Они шли по дорогам, нагруженные своими пожитками, и каждую минуту рисковали попасть под колеса автомашин.

Мне часто приходилось видеть, как водители, сбив человека, даже не помышляли о том, чтобы остановиться. Сколько людей погибло на дорогах из-за невнимательной, а порой и умышленно преступной езды шоферов, трудно передать!

В легкой одежде, гонимые жестоким ветром, шли по дороге женщины с детьми. Это одна из самых трагичных картин войны.

Когда линия фронта передвигалась к северу или к югу, вместе с войсками шли беженцы. Непрерывные налеты авиации и артиллерийский обстрел, уничтожающие посевы и разрушающие дома, вселяли в них ужас. Единственной мыслью этих людей было спастись от бомбежек, и они упрямо шли вперед, пожалуй даже не понимая зачем.

Проходя через Пхеньян, разрушенный и опустошенный, мы видели, как американцы сжигали все, что попадалось им на глаза. Ночью мощные взрывы складов с боеприпасами сотрясали землю и гигантские столбы пламени освещали небо по мере того, как вспыхивал один склад за другим. Но и этого американцам было мало. Они методически взрывали все здания, которые представляли хоть какую-нибудь ценность. В городских тюрьмах было убито много заключенных. Для выполнения этих преступных актов привлекались не только те, кто охраняли тюрьмы, но и всякий, кто изъявлял желание участвовать в злодеянии. Безжалостному уничтожению подвергались также памятники старины, бесценные реликвии древности.

Нормальному человеку может показаться неслыханным варварством убийство мирных жителей только за то, что они пытались уйти из разрушаемого города. Но американцы шли даже на это, лишь бы расчистить путь своим грузовикам.

Железные фермы огромных мостов по-прежнему лежали в реке, теперь уже замерзшей. Из города отступали лисынмановские войска. Им не давали никакого транспорта — в таких случаях их бросали на произвол судьбы. Солдаты, которых гнали озверевшие офицеры, представляли собой зрелище, пожалуй еще более жалкое, чем беженцы. Оборванные, они шли под пронизывающим холодным ветром на юг, сознавая, что впереди их ждет еще много тяжелых испытаний.

В ту ночь у нас испортилась автомашина. Шел четвертый час, и трудно было надеяться, что кто-нибудь возьмет нас на буксир. Пришлось скатить машину с дороги и ждать утра. Мы не подумали о том, что нас может подстерегать опасность.

Едва рассвело, как нас начали обстреливать с обеих сторон. Партизаны, засевшие в горах, захватили нас врасплох. Вероятно, они следили за нами ночью и ждали только утра, чтобы уничтожить нас. Мы спаслись чудом. Наше счастье, что их огонь был не очень точным. Партизаны стреляли с вершины холма, поросшего соснами. Яркие лучи восходящего солнца пробивались из-за гор и слепили нам глаза. Б общем, мы оказались в западне.

Пробиваясь вверх по ущелью, мы, к своему удивлению, наткнулись на колонну американских бронемашин. Они укрылись в долине и словно окаменели от начавшейся стрельбы. Мы долго уговаривали своих союзников развернуться и ударить по засаде. Но когда они наконец согласились, противник занял другую, более выгодную, позицию. Кругом виднелись следы деятельности партизан: валялись разбитые «виллисы», лежали убитые…

Когда американская колонна двинулась вниз по долине, она вызвала на себя сосредоточенный огонь партизан. Солдаты разбегались во все стороны в поисках укрытия, а офицеры и сержанты пытались собрать их и организовать подобие обороны. В бой были брошены самоходные артиллерийские установки и танки, которые прямой наводкой открыли огонь по склонам холмов. Подумать только, весь этот переполох подняла горстка партизан! Они остановили целую колонну и обратили ее в паническое бегство. Горящий «виллис» стоял на дороге, и американские автомашины объезжали его стороной. Успешно выполнив боевое задание, партизаны прекратили огонь и отошли. Остатки разбитой колонны двинулись дальше по долине.

В этом бою было уничтожено и повреждено десять автомашин, а также убито и ранено много американцев. Один молодой лейтенант, тяжело раненный в ногу, лежал на земле и стонал. Солдаты бросили его. Двое наших ребят подняли лейтенанта и перенесли в безопасное место. Видимо, дух товарищества покидал американцев в разгаре боя. Если бы не наша помощь, офицер умер бы на дороге от ран.

К седьмому декабря, чередуя короткие марши с переброской на автомашинах, мы добрались до Синге, около ста километров к югу от столицы. Вместе с 1-м американским корпусом мы быстро уходили из Северной Кореи и вскоре оказались всего лишь в пятидесяти километрах от 38-й параллели.

В тот же день мы узнали, что командир нашей бригады представлен к ордену. Солдатам трудно было понять, что, награждая командира, тем самым отмечали их заслуги. Они не понимали, как можно орденом, который не имел для них никакого значения, оценить пережитые ими мучительные недели непрерывных боев.

Мы продвигались теперь к Сибелли. Погода стояла по-прежнему морозная, часто шел снег.

Тем временем наши правительства непростительно долго вели переговоры с китайцами. И когда наконец были выдвинуты какие-то предложения, они оказались совершенно неприемлемыми. И все же, поскольку Макартур отводил свою армию все дальше и дальше от китайской территории на юг, вероятность открытой войны с Китаем уменьшилась. Представители государств, которые вели переговоры от имени ООН, кажется, понимали, что если мы сами уйдем из Северной Кореи, не дожидаясь, пока нас вышвырнут оттуда, они смогут договориться о прекращении огня.

Десятого декабря нам приказали к утру следующего дня подготовиться к длительному переходу на юг. Это вселило в нас надежду, что мы наконец отойдем как можно дальше от 38-й параллели. Мы устали от этой войны и хотели только одного — избавиться от нее навсегда.

Наше командование оказалось настолько бесталанным, что солдаты потеряли почти всякую веру в него. Мы прежде всего мечтали о немедленном отступлении, а если возможно, — о прекращении огня.

И все же мы еще не пали духом, хотя почти круглые сутки находились под открытым небом, невероятно страдая от холода.