Иногда я виню свою мать в отсутствии у меня желания иметь детей. Она не была плохой мамой, просто не понимала, что делала. Она рано поняла, что жизнь на окраине маленького городка не для нее. Сидеть изо дня в день с моим отцом перед телевизором и воспитывать непослушного ребенка было совсем не тем, чего моя мать хотела от жизни. Мама мечтала путешествовать, посещать художественные выставки, концерты и кинопремьеры, она хотела приходить и уходить, когда вздумается, и ни перед кем не отчитываться.

Однажды, мама сообщила мне, что никогда не прекращала любить моего папу. Просто ей захотелось большего,чем он мог ей дать. Когда мне было двенадцать, они развелись, и она уехала за тридцать миль, чтобы получить квартиру в городе. Я никогда не ощущала себя брошенной. Мы с мамой часто виделись и ежедневно разговаривали по телефону. Не то чтобы она не звала меня переехать с ней вместе. Звала, но, думаю, лишь из чувства, что так детям принято оставаться с матерью. Все знали, что я выберу жизнь с отцом. Я всегда была, есть и буду папиной дочкой. Как бы сильно я ни любила маму, с отцом у меня было больше общего, поэтому остаться с ним казалось естественным.

Переехав, мама тем не менее продолжала, как могла, пытаться меня воспитывать. Однако ее родительские навыки были далеко не на высоте, а потом и вовсе превратились в один огромный и неизбежный провал. Но что бы там ни думали люди, она искренне любила меня. Просто в большинстве случаев вела себя скорее как моя подруга, а не как мать. Через три дня после переезда, она позвонила мне под впечатлением от шоу Опры и сказала, что нам надо сделать нечто символическое, что установило бы между нами более тесную связь. И предложила сделать одинаковые татуировки. Пришлось напомнить ей, что мне еще двенадцать, и все это незаконно. За годы она подарила мне столько справочников «Исцеление души. С любовью к матери/дочке бла-бла-бла», что хватило бы открыть свой собственный книжный, а на ее страничке в фейсбуке висело множество наших совместных фотографий с подписью «Я и моя лучшая подруга!».

Люди считали наш образ жизни странным, но нас все устраивало. Отцу не приходилось слушать, как мать проедает ему плешь за то, что он никуда ее не возит, а она была вольна делать все, чего ей хочется, при этом оставаясь в крепких родственных отношениях с нами. Просто некоторым людям не суждено жить вместе. Мои родители ладили лучше на расстоянии.

Наряду с советами, почерпнутыми из ток-шоу, мама пользовалась книгой «Воспитание с идиомами». Все ее советы мне преподносились в форме шутки, прочитанной в книге или услышанной у Паулы Дин на кулинарном канале. К сожалению, смысл в них отсутствовал, и они никогда не использовались в правильном контексте. Когда тебе шесть, и ты говоришь маме, что в школе тебя доводят до слез, а она отвечает «Не ссы, прорвемся», то ты учишься со всем справляться сама и перестаешь спрашивать совета.

Я, впрочем, не увлекалась мечтами о независимости и равноправии женщин и не относилась к тому типу людей, которые говорят: «Я не брею свои ноги потому, что не подчиняюсь мужчине», и полностью настраиваются все делать самостоятельно без чьей-либо помощи. Я не мученица. Забеременев, я – какой бы упрямой и самодостаточной ни была – поняла, что мне понадобится помощь.

Как только я использовала одиннадцать биллионов домашних тестов на беременность – выпив в процессе галлон молока, чтобы было чем писать, – то поняла: надо выследить этого парня. Это, понятно, случилось уже после того, как я вбила в строку поисковика фразу «молоко и тесты на беременность», чтобы убедиться, что я не просто так провела тридцать семь минут своей жизни, в ужасе вглядываясь на положительные тесты, разбросанные по полу ванной, которые могли (или не могли) быть верными, потому что пастеризация смешалась с гормонами в теле и выдала ложноположительный результат.

Если вам интересно, то нет. Ничего подобного не бывает.

Мне был двадцать один год, я училась в колледже на дневном отделении и, по словам моей матери, «денег мне было тянуть не с кого». Мой отец Джордж работал с восемнадцати лет и зарабатывал достаточно, чтобы оплачивать свои счета и помогать мне с проживанием и питанием. Слава богу, лучший друг моего папы Тим оказался прав. Я была умнее, чем казалась, и училась в Университете штата Огайо за казенный счет, поэтому на мне не висело груза в виде студенческих займов. Увы, это означало, что я усердно училась, взяв двойную курсовую нагрузку, и у меня не было времени, как у прочих студентов, на подработку.

Странно, но мы с мамой были похожи. Я тоже хотела от жизни чего-то большего, нежели обслуживать столики в гриль-баре Фостеров, где я подрабатывала во время учебы в школе. Я хотела путешествовать, упорно трудиться и в один прекрасный день открыть свой собственный бизнес. К сожалению, жизнь не разбрасывается подарками, а стоит тебе отвернуться, бросает тебе в лицо ребенка весом в три с половиной килограмма. Жизнь – мстительная маленькая сучка. Мне хватало сообразительности, чтобы понять: в одиночку у меня ничего не получится, и больше всего на свете я хотела как можно дольше скрывать громоздкость своей ошибки от своего отца.

Наверное, любая другая на моем месте позвонила бы мамочке, чтобы поплакаться и попросить о помощи, как только на палочке появились две черточки, но на тот момент я была не в настроении выслушивать нечто вроде «Рим строился не с двумя журавлями в небе». Просьбы о помощи предназначались тому, кто поставил меня в это положение. К сожалению, я понятия не имела, кем я переспала. Мои действия той ночью привели меня в такой шок, что на повторное представление меня не хватило, и я знала точно – папочкой был Мистер Пиво-Понг. Надо просто найти его. Кто, черт побери, отдает свою девственность парню и даже не озадачивается вопросом, как его звать?

А, да. Это же я.

Первым делом я отправилась в дом, где произошла та вечеринка, и опросила всех тупых качков до единого, но никто из них понятия не имел, о ком я толкую. Вероятно, это каким-то образом было связано с тем фактом, что все мои собеседники воняли, как пивоварня, и пялились на мои сиськи. А может, потому что я не владела языком тупоголовых. Любой из вариантов был в равной степени вероятен. Возвращаясь в квартиру, которую я делила с Лиз, мне хотелось отпинать свой собственный зад. Проснувшись тем утром, я глупо призналась себе, что ощущение его рук вокруг моей талии заставило меня немножко вздохнуть. Мне надо было остаться. Дождаться, когда он проснется, поблагодарить за проведенное вместе время и забить его номер в свой сотовый. Но, как бы сильно мне ни хотелось запустить пальцы в его волосы или провести рукой по его щеке, я знала, что не могла.

На том этапе я не могла позволить себе отвлекаться, а он именно таким отвлекающим моментом и был. Я знала, что могу легко потерять голову и забыть обо всем, над чем работала всю свою жизнь. И потому я решила, что проще будет дать ему отставку свалить все на алкоголь, чем признать совершенную ошибку. Но ошибкой было не то, что я переспала с ним, а мое бегство наутро. Вместо того, чтобы остаться, я выбралась из-под его руки и тепла его тела и подумала, как было бы кошмарно, проснись я рядом с каким-нибудь уродливым троллем.

Но он и при свете дня оказался горяч, как ад, и мне не пришлось играть роль гадкого койота и отгрызать себе руку, чтобы выбраться из-под него. Как можно быстрей я оделась и оставила его голым и крепко спящим на кровати. Никто не шевельнулся, пока я переступала через безжизненные тела, лежащие по всему дому, и с позором выбиралась на залитую ярким утренним светом улицу.

Я раз шесть порывалась вернуться и дождаться, когда он проснется. И каждый раз отговаривала себя одинаковым аргументом. Я использовала его, чтобы избавиться от своей тупой девственности. Надо ли выяснять, зачем это сделал он? На вечеринке я точно была не самой красивой девушкой. Люди говорят, что я милая, и наверное в чем-то правы, но что именно он увидел, когда взглянул на меня? Может, просто какую-нибудь легкодоступную девицу. Я запомнила его, как милого, смешного, горячего парня, который избавил меня от девственности и заставил смеяться. Мне не хотелось разочаровываться, узнав, что на самом деле он мерзкий бабник, который переспал со всем студенческим городком и случайно пропустил одну второкурсницу.

Когда я пришла домой, Лиз заставила меня пересказывать все снова и снова, чтобы как следует навизжаться от радости за меня. Она потерпела неудачу с его накаченным другом, но это было неважно, так как потом она познакомилась с парнем по имени Джим, который был на вечеринке без пары, и это была любовь с первого взгляда.

Ее визги и хлопки по спине длились до тех пор, пока через пять недель она не пришла из колледжа и не нашла меня на полу ванной в окружении белых пластмассовых палочек, на которых было написано «Беременна», всю в соплях, истерически плачущую и несвязно говорящую о молоке и коровах, делающих тесты на беременность.

Два месяца Лиз помогала мне в крестовых походах, направленных на поиски этого парня. Она не спросила, как зовут его друга потому, что встретившись глазами с Джимом, «весь мир померк» или еще какое-то дерьмо. Мы связались с приемной комиссией и изучили дюжину ежегодников в надежде, что сможем узнать его на какой-нибудь из фотографий. Даже попытались определить местонахождения той жуткой кошелки Ники, которая врезалась в меня, но все было зря.

Они что, материализовались из воздуха? Почему, черт побери, нет ни одной записи об их пребывании в университете?

Прихватив Джима, Лиз тоже попыталась поговорить с парнями из дома братства, но, как и я, потерпела полную неудачу. Правда, она пришла оттуда пьяной в хлам, потому что парни, с которыми она разговаривала, заставляли ее и Джима выпивать шот всякий раз, когда они говорили слова «козьи яички». Честно говоря, понятия не имею, как эти слова всплывали в их разговоре столько раз. Вы представляете, насколько бесят пьяные люди, когда ты сама обязана оставаться трезвой? Особенно влюбленные пьяные люди, которые фонтанируют эмоциями и цитируют друг другу Уолта Уитмана, пока ты опухла от слез, не мылась четыре дня и тебя только что вывернуло от рекламы о золотых рыбках (о крекерах, а не о настоящих рыбках). Но чертовы крекеры так напоминали настоящих рыбок, что ты только и могла думать о том, как глотала живую, скользкую золотую рыбку, пристально смотрящую своими маленькими бусинками-глазами, как я кладу ее на язык.

Я знала, шансы найти его равнялись нулю. Не могла же я переехать в дом братства и поселиться там в надежде на то, что он вернется до того, как его ребенок, которого я вынашивала, пойдет в колледж и сам поселится в этом месте.

И еще я больше не могла скрывать свою новость от папы. Я встретилась с медсестрой кампуса, и после анализа крови она подтвердила, что я беременна и нахожусь – исходя из даты моего первого и единственного секса – на тринадцатой неделе беременности.

Нет, я полностью за право женщины выбирать. Это ваше личное тело, и вы можете делать с ним все, что хотите и бла-бла-бла. Но со всем своим отношением к крохотным человечкам, я бы никогда не смогла избавиться от своей собственной плоти и крови, сделав аборт или отдав его в приют. С этим лично я не могла смириться. И держа Лиз за руку, я отбросила все страхи и позвонила отцу.

Позвольте познакомить вас со своим папой. Ростом он 193 см, а весом 113 кг. Его предплечья покрыты татуировками змей, черепов и прочей пугающей хрени, и он всегда выглядит так, будто обозлен на весь мир. Как-то раз он до усрачки напугал нескольких моих одноклассников, которые пришли к нам домой и наткнулись на папу. Когда я подошла к двери, они сказали, что подумали, будто мой отец собирается их убить, а я заверила их, что на самом деле это не так, просто у него такое выражение лица.

Но вообще, мой отец – классный парень. Татуировки он сделал в молодости, пока служил в армии, а хмуриться привык от усталости, потому что месяцами работал по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, а потом брал один или два выходных. Он не любит распространяться о своих чувствах и не особенно ласков, но я знаю: он любит меня и ради меня сделает все. Упаси вас господи обидеть его маленькую девочку. В школе, цитируя Чака Норриса, Лиз заменяла имя Чака на имя моего папы так часто, что эта привычка передалась и мне. Короче, он отреагировал на новость о беременности точно так, как я и предполагала.

– Так. К концу семестра я подготовлю комнату к твоему возвращению. Если ты за это время найдешь того парня, позвони мне, чтобы я мог оторвать ему яйца и засунуть их ему в глотку, – сказал он своим обычным глубоким, монотонным голосом.

Если вы неправильно напишите в гугле имя «Джордж Морган», то он не спросит вас «Вы имели в виду Джордж Морган?». Он просто ответит: «Бегите, пока у вас еще есть шанс».

В конце семестра я, чтобы сохранить стипендию, написала заявление на академический отпуск. Стипендию могли оставить всего на год, после чего надо было подавать новое заявление. Я не планировала пропускать так много, но еще я не хотела, чтобы ребенок испоганил мне жизнь. Поправочка, я имею в виду, чтобы принес в мою жизнь столько радости.

Следующие шесть с половиной месяцев, чтобы накопить к родам денег, я работала столько, сколько позволял мой растущий живот и распухающие лодыжки. К сожалению, в крошечном Батлере с выбором достойной и хорошооплачиваемой работы было туго. Разве только, конечно, я не хотела стать стриптизершей в нашем единственном клубе «Северный Полюс». На седьмом месяце беременности я натолкнулась на владельца этого клуба в универмаге, и он, остановившись посреди прохода в бакалейном отделе, заявил мне, что многие его клиенты считают беременное тело очень красивым. Если бы вокруг не было детей, я бы послала его куда подальше. Хотя, кого я обманываю? Даже если бы рядом стоял сам Иисус, я бы все равно сообщила этому кретину, что если он приблизится ко мне еще раз, то я скормлю ему его же собственный член. Хотя, конечно, прежде чем уйти, извинилась бы перед Иисусом.

Что самое замечательное, рядом стояла президент родительского комитета начальной школы Батлера со своим шестилетним ребенком и слышала каждое слово. Наверное, теперь можно было не ждать от нее приглашения присоединиться к комитету, да? В яблочко. И где мне теперь найти желание жить?

Покончив с так и не начавшейся карьерой стриптизерши и зажав общеизвестный хвост между ног, я приползла на свою старую работу официантки в гриль-бар Фостеров. К счастью, Фостеры все еще владели тем баром и были больше, чем счастливы, помочь мне, учитывая мое положение.

Когда в маленьком городе люди о тебе сплетничают, то шепотом произносят слова, которые якобы могут обидеть объект их сплетен. Лучше бы они произносили шепотом такие слова, как «трахаться», «анальный секс» или «Вы слышали, что Билли Чака поймали со спущенными до лодыжек трусами в Пигли Вигли, когда он развлекался со своей собакой Баффи?». Произнесенное шепотом слово «положение» своего рода поражает цель. Я все время шептала случайные словечки, только чтобы их разыграть.

– Миссис Фостер, в туалете закончилась бумага.

– Мистер Фостер, мне нужно уйти пораньше на прием к доктору.

После возвращения домой я часто разговаривала с Лиз, и она, когда появлялось время, продолжала поиски пропавшего донора спермы. Ее семья была из Батлера, поэтому она периодически приезжала и навещала меня, но к концу моей беременности у нее уже не было лишних трех с половиной часов, чтобы ездить так часто. Преподаватели убедили ее удвоить курсовую нагрузку, чтобы она могла выпуститься на год раньше и получить степень по курсу «Малый бизнес», который специализировался в «Предпринимательстве» со вторыми специальностями в «Маркетинге» и «Бухгалтерском деле». Она училась, подрабатывала вечерами на консалтинговую фирму и пребывала в расцветающих отношениях с Джимом. Я знала, как упорно она работает, и не завидовала ее счастью и успеху.

Хотя… все же немного завидовала. Мы с Лиз частенько рассуждали о том, как бы открыть свой бизнес. Представляли, как арендуем соседние помещения с общей дверью. Как будем жить на верхнем этаже и каждую неделю закатывать потрясающие вечеринки. Еще мы мечтали выйти замуж за членов группы N’Sync и жить полигамной жизнью с нашей новой группой N’Love.

Эта мечта, кстати, жива до сих пор.

При всех наших разговорах о будущем Лиз не особенно заботило, каким именно бизнесом она будет владеть. Она просто хотела, чтобы у нее было что-то свое. Я же всегда знала, что хочу открыть магазин с конфетами и печеньем.

Сколько я себя помню, я всегда торчала на кухне, глазируя что-нибудь или выпекая печенье. Отец шутил, что у меня никогда не выйдет незаметно к нему подкрасться, поскольку он за милю учует исходящий от меня аромат шоколада. Этот аромат буквально сочился у меня из пор. Я была так рада, что мечта моей лучшей подруги сбывалась, и старалась не слишком придавать значение тому, что моя мечта бог знает на сколько времени отступила на второй план.

Оказавшись дома, я скучала по Лиз и грустила из-за того, что пришлось отложить свое будущее на потом. Но самым депрессивным моментом оказалась поездка в роддом в двадцать первый день рождения. Пока мои друзья праздновали совершеннолетие, пробуя все спиртные напитки в меню, сидели на полу в общественном туалете, подпевали музыке из колонок, а затем высовывались из окон машины и кричали «Я НАЖРАЛСЯ, УБЛЮДКИ!», я торчала в больнице и пыталась не ударить в лицо каждую идиотку-медсестру, которая продолжала говорить мне, что делать эпидуральную анестезию еще рано.

И тогда я решила. Однажды я стану консультантом по родам. Буду стоять рядом с роженицей, и когда медсестра, врач или ее чертов муж ляпнет чушь типа «Просто дыши через боль», стану бить их по репродуктивным органам до тех пор, пока они, сжавшись в позу зародыша и зовя своих мамочек, не попросят пощады. И тогда я скажу: «Просто дыши через боль, придурок!». И каждый, кто одарит новоиспеченную маму осуждающим взглядом после того, как из ее живота вылезет окровавленный кричащий комочек нового человека весом в три с половиной килограмма, и она попросит взять из ее небольшого чемодана бутылку водки, потому что «как известно, рождение плода нужно отметить морфием и водкой», получит в лицо.

Ну, думаю, суть вы поняли.

Следующие четыре года я работала изо всех сил, пытаясь заработать денег на свой будущий бизнес, воспитывала сына и ежедневно старалась не продавать его заезжим цыганам.

Спустя какое-то время поиски Любителя-Срывать-Вишенки сошли на нет, и жизнь вошла в свою колею. Но думать о нем я не перестала. Я вспоминала о нем всякий раз, когда смотрела на сына. Все утверждали, что Гэвин – моя точная копия. Так оно в некоторой степени и есть. У него мой нос, мои губы, мои ямочки на щеках и моя осанка. Но вот глаза… Ежедневно, глядя в чистые синие омуты глаз своего сына, я видела его отца. Я вспоминала, как в уголках его глаз появлялись морщинки в ответ на мои шутки, как они сверкали, пока он с воодушевлением рассказывал мне смешные истории. Я вспоминала, какими искренними они были, когда той ночию он убирал с моих глаз волосы. Мне было интересно, где он находится, что делает и любит ли по-прежнему «Смертельное влечение».

Меня часто охватывало чувство вины из-за того, что он никогда не встретится со своим сыном, но ведь я сделала все, что могла. Не давать же объявление в газету, типа: «Эй, мир! Однажды на вечеринке я выступила как шлюшка и позволила незнакомцу войти туда, куда прежде не входил еще ни один мужчина, и теперь у меня есть сын. Не могли бы вы помочь мне найти папочку моего ребенка?».

Джим стал для меня такой же неотъемлемой частью жизни, как Лиз. Я разговаривала с ним по телефону, наверное, не реже, чем с нею. И для меня было совершенно очевидно, что эти двое станут Гэвину крестными родителями. Они избаловали его до крайности, и мне нравилось перекладывать всю вину на Лиз за наглость этого ребенка. А как я орала, когда узнала, что Джим сделал Лиз предложение, и они собрались перебраться в Батлер, чтобы быть поближе к ее семье и ко мне! Как только они переехали, Лиз начала работать и заниматься исследованиями с целью составить надежный, готовый к использованию бизнес-план. Несколько месяцев назад она сказала мне, что наконец-то определилась, что намерена продавать, но говорить об этом мне, когда она не убедилась наверняка, пока не хочет.

После того телефонного звонка вместо Лиз я видела только размытое пятно, бегающее от одной квартиры к другой. Она постоянно говорила по телефону с риелторами и банками, бегая туда-обратно в офис подписать документы и ежедневно посещая здание окружного суда для сбора всех необходимых документов для бизнеса. Во время ночного девичника после большого количества мартини я неохотно согласилась помогать ей неполный рабочий день в качестве консультанта. Думаю, мои точные слова были такими: «Люблю тебя, Лиз. И люблю водку. Я должна обнять тебя, сжать и назвать Лизоводка». Лиз посчитала это за «да».

Единственное, что сказала мне Лиз насчет той работы – что это будут продажи, и что мне понравится. Будучи барменшей, я решила, что уж продавать я умею.

– Что? Жена бросила тебя ради женщины из книжного клуба? Держи бутылочку текилы «Патрон».

– О, нет. Собаку бывшей жены соседа твоего лучшего друга сбила машина? Вот, скотч «Джонни Уокер» сделает все, что нужно.

Лиз любила навести сумрака и вознамерилась до последнего держать меня в неведении относительно того, чем я должна торговать. Но поскольку тогда я была пьяна, то согласилась бы продавать и наборы с клизмами «Сделай сам». И она прекрасно знала это. Практически каждый вечер, когда Гэвин ложился спать, я работала несколько часов в баре. Плюс я зарабатывала немного на конфетах с печеньем для городских вечеринок, но дополнительные деньги на дороге не валялись, и я согласилась помочь.

Сегодня была моя так называемая «ориентировка». Мы с Лиз собирались сходить на одну из ее встреч, чтобы я смогла прочувствовать ее бизнес. Джим согласился посидеть с Гэвином, поэтому я подвезла Гэвина и заодно забрала Лиз.

Они встретили меня на подъездной дорожке. Лиз тащила такой большущий чемодан, что ее за ним не было видно, и отталкивала руку Джима, который пытался загрузить его в мой багажник. Жаль я не распознала опасность в том, как Джим ухмыльнулся нам вслед. В свою защиту скажу, что ничего не знала. Я предполагала, что мы будем продавать что-то типа свечей, кухонных емкостей или косметику – все, что любит Лиз. Могла бы и догадаться. Или обратить внимание на слова «Постельные развлечения», вышитые розовым изящным шрифтом на боку чемодана.