1
С утра моросил противный мелкий дождь, но Хаазе не сетовал на непогоду, она ему была даже на руку. На улицах людей было мало, да и те шли нахохлившись под капюшонами плащей или укрывшись зонтами. Даже полисмен покинул свое обычное место посреди перекрестка, спрятался под грибок на углу.
В начале десятого ворота комендатуры распахнулись, из них выкатился большой черный лимузин. «Старик не обманул, — машина m самая, — удовлетворенно подумал Хаазе. — Теперь надо только выяснить, кого везут. Если русские докопались до его донышка — птица он для них заметная и какой-нибудь «шеф» в Берлине захотел с ним познакомиться поближе».
Хаазе не составило труда сосчитать, что в машине вместе с водителем находилось пять человек. Он включил мотор и поехал метрах в ста сзади.
Вскоре «мерседес» миновал последнюю городскую улицу и, выйдя на автостраду, ведущую в Берлин, резко увеличил скорость (Значит, точно, в Берлин, — отметил про себя Хаазе. — Значит, впереди минимум три часа дороги, и время будет работать не на меня: чем ближе Берлин, тем дальше от границы». Хаазе прикинул, что интенсивность движения невелика: за полчаса, что они ехали, навстречу прошло всего три машины, обогнали — четыре грузовых и одну легковую. Если все сложится удачно, операция, которую он задумал, займет две — три минуты. При таком движении аварию смогут обнаружить через пять — десять, а то и через пятнадцать минут. Пятнадцать минут — это на его машине двадцать километров.
Все! Надо действовать. Он развернул смотровое зеркало так, чтобы обгоняемая машина находилась как можно дальше в поле его зрения, прибавил газ и стал обходить «мерседес». Пассажиры не обратили внимания, что из промчавшегося мимо автомобиля на них смотрели изучающие глаза, холодные, расчетливые, глаза хищника, готовящегося к прыжку. Хаазе узнал профиль Лютце, сидевшего на откидном кресле. За его спиной — двое военных.
Руки крепче сжали баранку. «Значит, риск оправдан. А если так, то он знает как надо рисковать». Отворачивая назад зеркальце, Хаазе встретился со своим взглядом: округлившиеся глаза, побелевшие от нервного напряжения щеки и нос. «Старею, — подумал Хаазе, — нервы не те, что прежде». Повел плечами, прогоняя холодок, пробежавший по спине. Он давил газ, стараясь подальше уйти вперед.
Скоро начался длинный пологий подъем, ограниченный справа довольно крутым откосом. «Лучше не придумаешь, — решил Хаазе, — на гребне самое удобное место». «Мерседес» был далеко позади и полз по дороге крошечной точкой.
Плавно притормозив, Хаазе осторожно переехал газон, надвое разделявший автостраду, и остановил автомобиль с левой стороны бетонного полотна. Не выключая мотора, вылез из машины и зашагал назад, к вершине подъема. Укрылся в кустах, откуда дорога хорошо просматривалась. Кроме «мерседеса», на ней не было машин.
— Бог с нами, — тихо воскликнул Хаазе. Вытащил пистолет, тщательно проверил его и стал ждать. Слух обострился, и все-таки он не уловил момента приближения машины, а увидел хромированную сетку радиатора.
Секунда… и плавно, так, как он всегда учил курсантов, Хаазе нажал спуск. Оглушительно выстрелил баллон. Тяжелый лимузин, накренившись влево, на скорости выскочил на газон и, ломая деревца, опрокинулся набок. Из машины никто не вылезал. Хаазе подбежал, заглянул внутрь: пассажиры не подавали признаков жизни. Лютце был придавлен телом солдата. Хаазе рванул дверцу, сдвинул солдата в сторону и стал вытаскивать Лютце. Это ему удалось. Подхватил на руки и понес.
Как часто бывает в автомобильных катастрофах, шофер пострадал меньше других. Он первым пришел в сознание, выполз из машины и мешком упал на газон, рука его скребла кобуру пистолета. Хаазе заметив это, положил Лютце на землю и побежал назад. Тяжелый кулак обрушился на голову водителя. Тот сразу обмяк.
Хаазе положил пистолет шофера в карман и поспешил к Лютце. Скоро его спортивная машина сорвалась с места. Перевалив гребень, быстро набрала скорость. Лютце открыл глаза и дико озирался. Наконец, взгляд его принял осмысленное выражение, он выпрямился на сиденье, несколько раз резко тряхнул головой:
— Видел твою машину и ждал — что-то будет. Напрягся и ждал. И все же не уловил момента, когда нас понесло в сторону. Прикури мне сигарету.
Лишь теперь Хаазе вспомнил, что на Лютце наручники. Достал сигарету, не отрывая глаз от шоссе, прикурил, воткнул ее в рот Лютце, закурил сам.
— До сих пор не верится, Макс, что все так легко получилось. Просто повезло. А браслеты — плевое дело, проскочим автостанцию, и я сниму их. Как себя чувствуешь? У тебя все цело?
— Ребра болят. Грудью ударился о переднее сиденье. И еще нога: подвернул, наверное. И голова гудит, как колокол.
Лютце говорил медленно и с таким спокойствием, словно ничего не произошло. Хаазе даже позавидовал такому самообладанию друга и сам стал понемногу успокаиваться. Попросил:
— Посмотри: сзади никого нет?
Делая над собой усилие, морщась, Лютце повернулся. Чаще, чем обычно, у него дергалась щека.
— Чисто. И встречных пока нет. Мы родились в сорочках, Пауль.
Промелькнул мотель. От него дорога уходила в сторону Энбурга. Хаазе остановился. Достал связку ключей, стал подбирать бородку и скоро отомкнул замок наручников.
— Фу, черт возьми, — Лютце затряс кистями, — затекли.
— Возьми, — Хаазе протянул ему пистолет.
— Советский? «Тэ-тэ». Откуда?
— Прихватил у шофера. Ему он вряд ли понадобится, а тебе, как знать.
— Спасибо, Пауль. Ты истинный друг. Вот моя рука. Помни, она никогда тебя не обманет, старина. Сердце, кошелек — все в твоем распоряжении. А будет нужно, не пожалею жизни.
— Ладно. Там будет видно, Макс. Рассчитаемся. Надеюсь, когда-нибудь вспомнишь…
2
Прошло больше часа после контрольного времени, которое Фомин определил Скитальцу для доставки Лютце в Берлин. Наконец, долгожданный звонок. Голос Петрова звучал глухо и подавленно:
— Евгений Николаевич. ЧП: на шестьдесят седьмом километре на пашу машину совершено нападение. Произошла катастрофа — преступник бежал.
— Бежал?! — Фомин вскочил со стула. — Что же вы смотрели? — Он еле сдержал себя, чтобы не обрушить на голову старшины поток проклятий. — А где лейтенант?
— Жив. Мы перевернулись и сначала были без сознания. А потом ничего…
— На чем и куда он мог бежать? — перебил Петрова Фомин.
— Они, на верно, едут в сторону границы на машине марки «хорьх-8», серого цвета. Номер западный. Это точно. Но мы были в таком состоянии, что не успели… Он нас сначала обогнал и ушел вперед. А потом… Я звоню с автостанции. Тут сказали, что серый «хорьх-8» был здесь с час назад.
— Вы-то все целы?
— Да, в общем, живы. А машина здорово помята.
— Понял. Давайте поскорее выбирайтесь сами.
«Вот он, второй, — подумал Фомин. — Надо было сразу искать второго». Бросил трубку, посмотрел на часы. Выбежал из кабинета.
— Как люди? — спросил полковник, выслушав сбивчивый доклад.
— По словам Петрова, живы.
— Выходит, недооценили мы наших противников. Вскружили голову легкие успехи. Лютце — птица крупнее, чем мы полагали, коль скоро они рискнули совершить нападение на машину советской военной администрации.
Фомин видел, что Кторову большого усилия воли стоило оставаться спокойным и выдержанным. Карандаш энергичней обычного стучал по столу. Полковник положил перед собой лист бумаги.
— Не будем терять драгоценных минут. Немедленно организуйте розыск. Подключите к операции все, что можно.
— Слушаюсь, товарищ полковник! — вытянулся Фомин, проклиная в душе и Лютце, и себя за то, что не настоял на командировке и отпустил Скитальца. Впрочем, лейтенанта винить он не мог, так как не знал подробностей происшедшего.
Первым делом Фомин связался с пограничниками. Те обещали усилить охрану района и подключить к розыску пограничную полицию. Потом позвонил Еноку. Он был на месте и сказал, что тотчас дает команду начать поиск преступников силами полиции округа.
3
На попутной машине Петров вернулся с автостанции к месту катастрофы. Скиталец, с фиолетовым кровоподтеком на лбу и заплывшим глазом осматривал район нападения на машину. Он уже нашел по следам место, где лежал в засаде человек, простреливший им баллон, определил и стоянку автомобиля. Теперь уже не было сомнения, что это «хорьх». как они и думали вначале. Петров по дороге успел переговорить и с шоферами машин, которые ехали со стороны Берлина. Те сказали, что «хорьха» не встречали. Значит, это могла быть та самая серая машина, что промчалась мимо автостанции в сторону Энбурга, а может быть, и границы.
— Вот здесь он, гад, развернулся на газоне, — держась за голову, рассуждал Скиталец.
Вид у него был растерзанный: синяк на лбу стал еще больше, кровоточила губа. Он ходил хромая, так же, как и Петров. У лейтенанта болело плечо и колено, каждое движение давалось с трудом, причиняя острую боль. Солдат, тоже получивший травмы, возился с Тарасенко.
Водитель долго находился в бессознательном состоянии и очнулся позже других. Он жаловался на боли в груди — видно сильно ударился о баранку. Наконец, и он немного оправился и стал вспоминать кое-какие приметы нападавшего. Подтвердил, что видел автомобиль марки «хорьх-8», кабриолет.
Тарасенко протянул руку к кобуре:
— Пистолет. Он забрал у меня пистолет.
— Сможете вести машину? — спросил Скиталец.
— Попробую. Если машина цела…
— Цела, — сказал Петров. — Я уже осмотрел. Только нужно сменить баллон и перевернуть ее. Попросим помощи у проезжих шоферов. Я поведу.
Машина, хотя и основательно помятая, скоро стояла на шоссе. Петров сел за руль и, включив мотор, тихо тронул с места.
4
Полковник нервничал, шагал по приемной. Он уже доложил о происшествии в Берлин, и там теперь тоже ждали вестей о том, как идут розыски. Каждый раз, когда раздавался звонок, Кторов стремительно подходил к столу. Однако это были не те звонки, которых они ждали. Потом пали поступать сообщения далеко не утешительные: дежурный полицайпрезидиума передал телефонограмму, что на автостраде полицейский патруль пытался задержать за превышение скорости автомобиль марки «хорьх-8», но водитель указанной машины на требование патруля остановиться, открыл стрельбу. В результате один из мотоциклистов серьезно ранен.
Потом позвонил Енок и сказал, что движение по автостраде, на вероятном пути следования бандитов, перекрыто, навстречу им пущены две полицейские машины и наряд мотоциклистов.
— Эти сволочи прекрасно все понимают и теперь будут стараться обходить посты или идти через них с боем. И что уже совершенно ясно: они рвутся к границе, где, мне кажется, и развернутся основные события, если не сумеем их задержать раньше.
— Разрешите выехать туда, Георгий Васильевич? — спросил Фомин.
— Поезжайте.
5
— Еще километров двадцать, и нас прихватят. Наверно, уже ждут русские пограничники и полиция, — сказал Лютце.
— Не пора ли, Макс, бросать машину. Она выдает. Дальше можно и пешком.
— Пешком? — Лютце хлопнул себя по ноге и тут же присвистнул: — У меня идея. Прижми-ка этого мотоциклиста.
Хаазе начал замедлять ход, оттесняя мотоциклиста к краю дороги. Тот возмущенно замахал рукой и, не понимая, что происходит, затормозил. «Хорьх» остановился рядом.
— Пауль, выходи скорее! — сказал Лютце. — Дай ключ, документы на машину. Сейчас все поймешь. Захвати, что нам может понадобиться и что нельзя оставлять им.
Не дожидаясь Хаазе, он, прихрамывая, подошел к мотоциклисту.
— Вы что сошли с ума? — начал было разгневанный мотоциклист, но Лютце перебил его:
— Слушай, парень, времени у нас нет. Вот ключ от этого автомобиля, а это документы. Давай сюда свои. Что ты хлопаешь глазами — «хорьх» твой. И быстрее, приятель.
— Ну как же это? — растерянно спросил владелец мотоцикла.
— Так… И еще небольшая просьба: ты поедешь в машине. В ней тепло. Поэтому сними куртку и шлем. Сам видишь, я одет легко, меня может продуть.
Молодой мотоциклист начал испуганно отказываться от неожиданной сделки, которую ему так грубо навязывали, понимая, что дело не чисто.
— Ну, пошевеливайся, сосунок! — крикнул Лютце и ткнул ему под ребро пистолетом.
Столь убедительный аргумент сразу подействовал на парня, и он тотчас сбросил кожанку и шлем.
— Теперь ты сядешь в машину и съедешь вниз! Понял? Вот сюда и дальше прямо по полю, в сторону деревни или к дьяволу в гости… — говоря это, Лютце успел натянуть на себя куртку и шлем. — Попробуешь увильнуть, — продолжил он, — получишь гостинец в спину. Ясно? Пошел!
Молодой человек послушно сел в машину и съехал с автострады на ржаное поле. Потом притормозил, остановился.
Лютце выстрелил в воздух, и автомобиль сразу же снова поехал.
Вся операция отняла не более трех минут.
— Здорово! — оценил ее Хаазе. — Ты сможешь вести?
Вместо ответа Лютце занял место впереди. Не успели они отъехать и трех километров, как им встретился полицейский автомобиль.
— В чем дело? — затормозил Лютце, выполняя требование остановиться.
— Вам не попадался тут серый «хорьх»? — приоткрыв дверцу, спросил полицейский вахмистр.
— Встречался. Километрах в десяти. Кажется, «хорьх-8», — Лютце махнул в сторону.
— Спасибо! — полицейская машина рванулась вперед.
— Еще одно препятствие позади, — крикнул Хаазе. И опять замелькали по сторонам перелески, ржаные и картофельные поля. Лютце выжимал из старенького мотора все, что было возможно. Крутой поворот, и они увидели, что метрах в пятистах впереди автостраду перегородили две грузовые автомашины. Рядом стояла группа солдат в зеленых фуражках, и люди в форме немецкой пограничной полиции.
— Бежим! — крикнул Лютце. — Я знаю эти места. До границы не больше километра и кругом лес. Прорвемся.
Он отбросил в сторону мотоцикл и кубарем скатился вниз, в кусты. Хаазе за ним.
«Только бы перешагнуть границу. А там мы у себя, и никакой черт нам не страшен», — думал Лютце. Он бежал, забыв о боли в груди, и вспоминал школьную закалку — ненавистные тогда кроссы. Бежал прихрамывая, оставив далеко позади Хаазе.
— Макс, старина, подожди, — окликнул тот. — Я ведь уже не мальчик.
Лютце сбавил шаг. И когда Хаазе догнал его, стал объяснять:
— Сейчас начнется лощина, пойдем по ней. Она подходит к самой границе. Я тут еще в детстве бывал. Держись, дружище, — подбодрил он.
Тишину прошила длинная автоматная очередь. Стреляли откуда-то издалека. Пули просвистели высоко над головами. Лес наполнился треском ломающихся веток, голосами.
«Стреляют выше, хотят взять живым, — подумал Лютце. — Так даже лучше — больше шансов уйти».
— Не отставай, Пауль! Здесь всего полтораста метров, — крикнул он. — А терять нам нечего! Быстрее!
Но и пограничники видели, что преступники могут уйти. Короткие, злые очереди трещали уже кругом, пули сбивали листья, ветки, впивались в деревья. Теперь с ними решили не церемониться.
Хаазе вскрикнул. Лютце оглянулся и увидел, что тот тяжело припадает на правую ногу.
— Держись! Мы почти дома!
И тут справа от них из кустов высыпала группа пограничников и полицейских. Перебегая от дерева к дереву, они окружали их. Лютце дал несколько выстрелов.
— Бери левее, — крикнул Лютце и послал пулю в ближайшую к Хаазе фигуру. Полицейский упал. Лютце, задыхаясь от бега, разбрызгивая воду, перебрался через ручей, оглянулся. Хаазе еле полз, и его уже нагоняли двое пограничников. «Если ждать, то конец обоим, — подумал Лютце. — Бросить его — значит, оставить свидетеля».
— Прости, друг, — вслух сказал Лютце, словно Хаазе мог его слышать. — Это не входило в мои планы, — но… — Лютце на миг затаил дыхание, прицелился…
Хаазе затравленно оглядывался, понимая, что уйти ему уже не удастся. «Если бы Макс не убежал так далеко вперед. Может быть, он еще успел», — подумал он.
— Ма-а-акс! — хрипло крикнул Хаазе, страшным напряжением воли заставив себя сделать еще несколько шагов. Он увидел, как обернулся Лютце, и у него даже затеплилась надежда. «Но почему он поднял пистолет?.. — Потом острая боль огнем вспыхнула в груди. — Неужели?.. — мелькнуло в угасающем сознании. — И это тот, кого он спас…»
Полицейский из пограничной полиции послал на выстрел несколько коротких очередей.
— Отставить! — крикнул ему по-немецки Рощин, подбегая к распростертому на земле Хаазе. — Поздно, преступник за границей…
6
Как ни спешил Фомин, он прибыл на место, когда все уже было кончено. В изоляторе врач безуспешно пытался помочь тяжелораненому, подобранному у границы.
— Это не Лютце, — сказал Фомин Рощину. — Что с ним?
— На подходе к границе его ранили в ногу. А тот сначала помогал ему, а потом выстрелил и сам успел уйти. При обыске нашли межзональный паспорт на имя Пауля Хаазе, водительские права, деньги и записную книжку. Все у меня. Хочешь взглянуть?
— Потом. Надежда есть? — обратился Фомин к врачу.
— Нет, мало вероятно. Делаю, что могу. — И он ввел иглу шприца в руку раненого.
Через несколько секунд тот открыл глаза и смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Даже вспышка блица фотоаппарата не вызвала у него реакции.
— Как вы себя чувствуете, Хаазе? — громко и отчетливо выговаривая слова, спросил Фомин.
Хаазе перевел на него взгляд.
— Песня спета, — прохрипел он. На губах запузырилась кровавая пена, но глаза не выражали ни страха, ни отчаяния. Потом в них появились злые огоньки. — Будь он проклят, барон… Курт фон Зандлер… — Хаазе заворочался на постели. — Убийца… — Глаза Хаазе начали тускнеть, он дернулся в предсмертной агонии.
— Что он сказал? Я не понял первое слово, — спросил Рощин.
— Послал проклятие в адрес барона Зандлера. Лютце — кличка, вымышленная фамилия, а Курт фон Зандлер настоящая. Значит, этот Хаазе и был тот второй… И спас своего убийцу, того, кто в последний момент не пожелал иметь свидетеля. Почти по Достоевскому: один гад съел другую гадину.
— Да, такие и мать родную не пожалеют, — сказал Рощин и отвернулся.
— Все, — доктор закрыл веки умершего.
Офицеры вышли из комнаты.
— Поздновато сообщили, — глухо заметил Рощин. — Они были уже вблизи границы, мы только-только успевали перекрыть…
7
— Чем закончилось, знаю, — остановил полковник доклад Фомина. — Повторите детали.
— Умерший назвал Лютце — Зандлером, бароном, Куртом фон Зандлером.
— Значит, подтверждается. Кюме тоже опознал на фотографии Зандлера. Собирайтесь в Берлин и допросите его. Возможно, он знал и второго. Вот рапорт Скитальца. Винить его нельзя Нападение было, надо отдать должное покойному, отчаянно смелое, дерзкое. За нами, конечно, следили. Трудно поверить, что все это он один… Нет ли среди обслуживающего персонала их агентуры. Надо это проверить.
8
Пока привели Кюме, Фомину коротко рассказали все, что было известно о нем. После ареста долго упорствовал и показаний почти не давал. Потом случилось непредвиденное — в тюрьме у него произошел сильный приступ язвы и прободение желудка. В госпитале сделали операцию. Произошел резкий перелом в настроении Кюме. Он начал рассказывать много интересного, давать показания…
Кюме оказался высоким пожилым человеком, с желтым, болезненным лицом, старался подчеркнуть свою военную выправку. После обычных в таких обстоятельствах вводных слов, Фомин предъявил немцу лист протокола, где в числе других — первой слева, была приклеена фотография Пауля Хаазе, сделанная за несколько минут до его смерти. Спросил, знает ли Кюме кого-либо.
Кюме указал на снимок и назвал фамилию Пауля Хаазе — бывшего инструктора физкультуры и стрелкового дела специальной разведывательной школы «Орденсбург Крессензее», сказал, что Хаазе активный нацист. Близко с ним он знаком не был.
— С Хаазе был вот этот, — Фомин подал фотографию Лютце.
— Аналогичный протокол мне уже показывали. Тогда я высказал предположение, что это барон Курт фон Зандлер. Теперь, если они были вместе, я могу подтвердить, что это действительно он. Один из лучших выпускников «Орденсбург Крессензее», впоследствии сотрудник отдела «Иностранные армии Востока», хорошо знал русский язык. Блестящий молодой человек из старинной немецкой аристократии. Режиму фюрера, его идеалам был предан фанатично. Немногим известны его клички «Барон» и «Отшельник».
— Почему еще и «Отшельник»? — спросил Фомин.
— Любил работать в одиночку, придерживаясь одной из заповедей школы: «В разведке тот, кто живет один, живет дольше».
9
Линия границы была позади. Сзади слышались голоса, но Лютце знал, что за ним уже не гонятся. Однако старался уйти подальше от границы. Наконец, остановился перевести дух. Один глаз не видел, он протер его ладонью, она была в крови. Достал платок и тщательно обтер лоб и щеку, потом глаз. Значит, глаз цел, это кровь залила его.
Никто из пограничников не видел, что посланные наугад пули достигли цели — одна попала Лютце в плечо, а другая слегка зацепила голову. Он и сам в горячке не обратил внимания на то, что ранен, бежал, падал, натыкался на деревья, ветки больно хлестали его по лицу. Теперь, когда он лег на землю и отдышался, стала ощущаться и жгучая боль в плече.
«Жив! — подумал он. — Главное — жив! Только поскорее бы добраться до какого-нибудь жилья».
Он встал и, зажимая рану, пошел на запад.
— Стой! — на тропинке, по которой он шел, стояли двое в форме полицейских Бизонии.
— Перевяжите и немедленно доставьте меня в Ганновер, в комендатуру! — Он не сомневался, что распоряжение будет выполнено. «Пусть Старк подлечит его, а тогда…»