В помещении Никитинских бань пахло картофельным супом: дежурная, дородная женщина еще крепких лет хлопотала в подсобном помещении над электроплиткой. Работа работой, а желудок требует внимания.

Была середина дня. Вследствие чего в женском разряде наблюдался контингент из неторопливых пенсионерок и откровенных любительниц русского пара. Среди последних были заядлые. Огневистые, орлиного натиска. С этими не спорь. Уважай их знание и повадки. А повадки были таковы, что новичков бросало в трепет: жар царил в парной — не вздохнуть. Обжигал легкие, не говоря о теле. Не привычные к горячему воздуху, слабые организмом «непосвященные» тихо роптали но смирялись, покидали парную, не усидев в ней минуты. Зато «бывалые» блаженствовали: уткнувшись в веники лицом, наливались густой краснотой, кряхтели и постанывали от удовольствия. Потом по команде лидера начинали дружно охлестывать себя душистыми вениками. Через пять минут парная пустела и заполнялась бледными одиночками, пугливо стерегущими, как бы кто снова не начал плескать из таза на раскаленные камни.

Нина с Тамарой пришли в самый разгар, когда стихийно сколоченная группа «посвященных» диктовала режим.

Подруги раздевались.

Нина пришла сюда впервые и с удивлением отмечала потолки во влажных потеках, затоптанные половики, обшарпанные диваны и даже — о боже, господи! — плоского бурого таракана в дверной щели. Она ежилась и, стесняясь, поворачивалась к соседям боком.

Подруга же была весело возбуждена. Лукаво подмигивала: не робей! Будешь довольна.

В парной они высидели три минуты. И, когда женщины принялись махать вениками, нагнетая и без того горячий воздух и брызгаться, тяжело выбрались в предбанник.

— Сердце заходится, — заворачиваясь в простыню и валясь на лавку, пожаловалась Нина.

— С непривычки! — невозмутимая Тамара довольно жмурилась. От ее красной спины поднимался пар. — Сейчас отдохнем, опять пойдем.

— Может, хватит? — слабо попросила Нина.

— Ты что? Впервые выбралась и нате! Нет уж. Получишь полный комплекс, поняла? Выйдешь отсюда, как огурчик молодой. Я из тебя все беды-хвори выживу. Долой женскую тоску! Долой кислятину душевную. Что, опять о своем Сашеньке задумалась? Тоже мне, предмет для мучений. Выкинь из головы. Князь какой нашелся. Он еще смеет раздумывать, жениться ли ему на первой красавице или оставить для грешных надобностей про запас.

— Не шуми, Тамара, — испугалась Нина.

— Не бойся, никто нас не слушает. Здесь все женщины. Поймут.

— Я не хочу, чтобы вся баня знала о моих проблемах.

— Если уж на то пошло, у всех баб одна проблема — замужество.

— Я не баба.

— Хорошо. Ты девушка в возрасте. Это дела не меняет.

— Знаешь, Том, когда мы с тобой разговариваем, мне все так ясно. Я верю в себя. А как тебя нет, ну просто тяжесть какая-то.

— Правильно. Потому что я добра тебе хочу. А твой Сашенька обыкновенный эгоист. Думаешь, у него действительно есть причина резину тянуть? Бред! Просто хомут надевать не хочет. Ведь семейная жизнь это что? Обязанности. Забота. Внимание к другому. А они этому не обучены. Им воля нужна.

Из подсобки вышла дежурная, нежно икнула и приняла билеты у вновь прибывших.

— Я эту ванную не переношу, — сообщила соседям маленькая старушка с красным добрым лицом. — Ни влезть, ни повернуться, ой ты! Никакого удовольствия. А здеся — пришел, попарился, омылся.

— Небось в деревне привыкли к баньке, — подхватила одна из слушательниц.

— Так мы не деревенские. Здесь раньше рабочий поселок был. Да. А теперь город. Раньше все в бане мылись.

— И не хворали. Народ крепче был.

— Ага, крепче. Этим гриппом не болели, как теперь.

… — Он говорит, на что ты мне старуха, да. У меня молодая есть, — по другую сторону дивана с высокой спинкой шел свой разговор. — Ей только пятьдесят два года.

— А этому хрену сколько?

— Ему, кажись, семьдесят четыре.

— Да ну?

— Вот и ну! Бес в ребро. Так старуха ему: ступай, родимый. Не нужон ты мне в таком разе. Пусть молодая тебе портки стирает.

— То-то верно.

Подруги невольно вслушались.

Дежурная прошла мимо с чайником и двумя стаканами:

— Пейте на здоровье.

— Вот это кстати, — обрадовались женщины, которые и составляли группу «бывалых». Среди них выделялась средней упитанности дама в малиновом халате с лицом, обмазанным медом. Лидер.

— Тоже мне, многодетная! — рассуждала одна из «бывалых». — Троих родила! Нас у матери шестеро было, да еще двое померли. Всех на ноги поставила. Не ждала, когда подсобят, сама ворочала.

— Теперь другие критерии, — решила высказаться соседка.

— Ага, другие. Подавай им радости жизни, а об детях святой дух позаботится.

Тамара посмотрела на подругу: у той в лице была тоска. И она скомандовала:

— Пошли греться!

В парной никого не было, и Тамара приступила вновь:

— Неправильно ты ведешь себя, вот что я думаю. Не так надо себя с ними держать. Вот мой Федя…

— Таких, как твой Федя, один на миллион, — перебила ее Нина.

— Да ничего подобного! Такой, как все. А то и похуже. Белоручка. Ленивый, как боже ж ты мой.

— А кто у тебя на рынок ходит? Кто посуду, полы моет, не Федя твой? — возразила Нина.

— Так я ж его воспитала. А ты что думала — мне ангел готовый достался? Сколько я об него душу царапала, сколько нервов на него истратила, ого!

— У тебя дар педагогический, — заключила Нина.

— Может, и дар. А только я не стала терпеть его характер. Прошлась мокрым веником по кудрям и объяснила, что если ему нужна жена, а не лошадь ломовая, пусть похрустит суставами ради общего счастья.

Дверь в парную открылась, вошла женщина в шерстяной шапочке. Взглянув на полок, поинтересовалась:

— Пар якши?

Подруги переглянулись.

— Есть пар, или добавить? — повторила она и, не дожидаясь ответа, открыла печь. В горячей глубине белели раскаленные камни. — Совсем нет пар. Сейчас будет, — пообещала она и обернула к сидящим смуглое лицо — Зачем сидите? Идите туда, сейчас пар делаем.

Подруги нехотя вышли.

— Я тебе давно собираюсь сказать, — продолжала Тамара. — Нужно переменить выражение лица. Глядя на тебя, становится ясно: несчастная. А таких избегают. Чужие невзгоды тоже обуза, кому охота ее принимать! Лицо должно быть приятное, улыбчивое. Скалиться не надо, а то прослывешь дурой. Но легкая полуулыбка не помешает. Тебе тем более. Вон какие у тебя зубки ровные.

— Улыбаться хорошо, когда повод есть, — протянула Нина.

— Повод найти не трудно, была бы охота. Поводов тьма. Новое платье — пожалуйста. Хорошая погода — тоже радость. Зарплата — сама понимаешь, еще какой повод.

— Ты у меня первая и единственная подруга…

— Кстати, с кем ты общаешься кроме меня и моих приятелей? У тебя есть еще знакомые, ну, кроме нашего цеха? Боюсь, не густо. Напрасно. У тебя должно быть много знакомых. Ты молодая, энергичная, не глупая. Вот тебе задание: познакомься с мужчиной.

— С каким?

— С каким угодно. Попробуй. Причешись, туфли надень хорошие и пройдись просто так по нашему проспекту. Ради интереса.

— Да я уже прохаживалась… ради интереса, — призналась Нина.

— Ну и что?

— Ничего. Никто на меня не смотрит. Мужчина один двадцать копеек попросил в долг.

— Понятно. Ты была при скучном лице. Теперь надо иначе. Пройдись как на празднике. Пусть все видят, какая хорошая женщина идет.

— И что потом?

— Ты причешись и туфли новые надень, потом узнаешь. Мне расскажешь.

— А как же Саша?

— Что Саша? Ничего с ним не сделается. Заведи себе дружка. Саша узнает, может, спохватится. Не спохватится, значит, не твоего поля ягода. Ты думай, милая, жизнь идет, твоя молодая единственная жизнь, а ты киснешь.

Они встали под душ. Нина отпрянула от ледяной струи, потянулась к крану, прибавила горячей воды, но стоять не было сил: в глазах темнело. Тамара, сообразив, выволокла подругу в раздевалку и уложила на лавку.

— Нюхни-ка, — дежурная поднесла ватку с нашатырем.

— Наподдавались! — осуждающе произнесла мощная рыхлая женщина с бесцветным лицом. — Это ж надо такую душиловку устроить! — она обращалась к «бывалым». — Не все же выносливые.

— На то парная, чтобы париться. Не можешь, не входи, — холодно парировал малиновый халат.

— Том, я уже в кондиции, — тихо произнесла Нина. — Закруглимся?

— Хорошо. Ты полежи немного, я еще разок схожу и — привет.

На улице их обдал легкий прохладный ветер. Хотелось пить. Они с вожделением взглянули на вывеску «Русский квас», перемигнулись и ринулись к двери. «Чтобы я залпом целую кружку, сроду такого не бывало», — думала Нина. Еще она подумала, что румянец ее красит. Потом она вспомнила смешное слово «якши», одобрительно хмыкнула и пообещала: «Ну, Сашенька, погоди. Еще посмотрим, кто чего стоит».