Военные действия затронули все губернии, где большинство населения составляли беларусы — Виленскую, Гродненскую, Минскую, Витебскую, Могилёвскую, Смоленскую, а также Белостокскую область.

Многочисленные сражения в ходе отступления и наступления российских войск, бесконечные реквизиции военными властями обеих сторон, беспощадные грабежи военнослужащих всех армий привели к массовой гибели людей и к экономическому опустошению беларуских земель.

 

Людские потери

Беларуское население западных губерний оплатило войну России с Францией колоссальными жертвами — до 25 % жителей погибло во время сражений, от рук французских и русских оккупантов, от голода и холода, от болезней и эпидемий. В ряде городов и местечек население сократилось вдвое или даже втрое. Таких потерь в людях наши земли не знали со времен Северной войны 1700–1721 годов. В районах военных действий одни деревни, местечки и города были полуразрушены, другие уничтожены дотла.

Великая армия занесла болезни, ранее неизвестные здесь, иммунитета против которых у местного населения не было. Но главный ущерб причинила эпидемия так называемой «гнилой горячки», возникшая с весны 1813 года из-за великого множества неубранных человеческих трупов, останков лошадей и других животных. Один из очевидцев вспоминал:

«…по окончании кампании найдены были валяющиеся по улицам, огородам и в опустошенных домах многие мертвые тела, и никто не был встречаем, кого бы можно было заставить похоронить оные».

Жительница Минска М.А. Волкова в письме к супруге гродненского губернатора В.И. Ланской от 30 декабря 1812(11 января 1813) года писала о ситуации в Минске и Минском уезде:

«Все госпитали переполнены, дороги покрыты трупами, деревни полны больными… крестьяне убегают в леса и мертвых оставляют без погребения».

В книге «Минск: исторический очерк» (Санкт-Петербург, 1905 год) сказано:

«В Минске… от разлагавшихся трупов распространялись различные болезни».

И это в городе! Что уж говорить о полях и лесах. В большинстве местностей останки долгое время никто не убирал, они разлагались, наполняя воздух зловонием, отравляя фунтовые воды, реки и озера.

Министр полиции А.Д. Балашов в 1813 году в рапорте императору «О захоронении павших» сообщал, что только вдоль «главной военной дороги» от Москвы до Вильни было погребено 430.707 человеческих трупов! А вот другой пример. Городничий города Лепеля сообщил Витебскому губернатору, что с ноября 1812 по май 1813 года в Лепеле и его окрестностях было закопано в землю 3429 человеческих трупов и 2490 — лошадиных. И это возле небольшого города, где за всю войну не было ни одного боя!

Губернаторы, губернские и уездные предводители дворянства (маршалы) в своих донесениях в вышестоящие инстанции сообщали о потере четвёртой части населения. При этом они учитывали не только гибель людей во время боевых действий, но и массовые жертвы от эпидемий весной — летом 1813 года.

Так, в Оршанском и Рогачёвском уездах (поветах) весной 1813 года умерло около 25 % жителей:

«Почти четвертая часть людей умерла от занесенной гнилой горячки»; «в уезде появились заразные болезни, так что почти четвертая часть жителей в продолжение одной весны 1813 года предалась земле».

 А вот что сообщал предводитель дворянства Бабиновичского уезда Могилёвской губернии:

«…после сего нашествия… произошли разные эпидемические болезни, от которых четвертая почти часть крестьян, помещиков и разных сословий умерла» (44).

Министр народного просвещения граф Алексей Разумовский в своем письме попечителю Петербургского учебного округа графу Сергею Уварову от 25 января (5 февраля) 1813 года следующим образом характеризовал «гнилую горячку»:

«Свирепствующие ныне злокачественные болезни, по получаемым известиям, состоят в гнилых и жестоких нервных горячках, с оглушением, бесчувствием, в остром кровавом поносе, который повидимому произошел от простого, прежде свирепствовавшего поноса в соединении с вышеупомянутым горячками смешанного. Сии болезни весьма опасны: иногда из 5 больных 4 умирали».

Сравнение данных VI ревизии (1811 г.) и VII ревизии (1815 г.) — в пределах современных границ Беларуси (т. е. без Смоленской и Белостокской областей, без Виленского и Двинского краев) — показывает, что численность помещичьих крестьян сократилась на 20 %. Дворянские предводители разных уровней, указывая в своих отчётах потери сокращение численности крепостных крестьян-мужчин в уездах и губерниях, не лгали, когда сообщали о гибели четвертой части населения. В отдельных уездах (поветах) ситуация была просто ужасной. Так, потери населения в Могилёвском уезде составили 32 % населения, в Ошмянском — 10.160 мужских душ (около 27 % всего мужского населения), в Лидском — 22 %, в Браславском — более 20 %. (45).

Убыль городского населения тоже была огромной. Например, в Минскев 1811 году насчитывалось 11.200 жителей, а в декабре 1812 года осталось всего 3480 человек (т. е. оно сократилось на 69 %). В Лепеле на январь 1812 года было 3285 жителей, на январь 1815–1635 (сокращение на 49,8 %). В Витебске из 7808 мужчин, прожигавших в городе в начале 1812 года к началу 1813 осталось 2415 (произошло сокращение на 30,9 %). В Волковыске накануне войны были 391 мужчина, осталось 217 (погибли или умерли 174 мужчины, т. е. 44,5 %).

О массовой гибели населения свидетельствует также сокращение числа прихожан многих церквей. Так, в Пинском духовном управлении при трех церквях прихожан не осталось вообще. При восьми православных церквях Борисовского повета до войны состояло 1030 дворов, после войны осталось 766 (исчезли — 264 двора, т. е. 25,64 %); при трех церквях Бобруйского повета был 521 двор — осталось 454 (исчезли 67 дворов — т. е. 12,85 %); в Слуцком повете число дворов прихожан сократилось на 49 и т. д. (46).

Довоенная численность населения восстановилась только через 20лет. Поданным проводившейся в 1833 году VIII ревизии общая численность мужского населения беларуских губерний превзошла уровень 1811 года на 210 тысяч душ. Но крестьянская часть населения выросла только на 59 тысяч мужских душ, а число помещичьих крестьян хотя и увеличилось, но так и не достигло довоенного уровня (47).

 

Материальный ущерб

Территория Беларуси на протяжении всей войны была районом непрерывных передвижений огромных масс войск сражающихся сторон. Все они разбирали избы и другие строения на костры для бивуаков, несмотря на то что вокруг стояли леса. Но лес солдаты не трогали, так как сырое дерево трудно зажечь и оно плохо горит.

В результате активных боевых действий многие города и местечки были выжжены дотла. Полоцк, Кобрин и, Борисов были полностью разрушены или сожжены. От пожаров и разрушений сильно пострадали Гродно, Минск, Витебск, Могилёв, Орша, Слоним. Участник войны Федор Глинка (1786–1880), русский поэт и будущий декабрист, отметил в своих записках:

«Проедешь Оршу, Дубровну, Борисов, Минск и ничего не заметишь, кроме бедности в народе, повсеместного разрушения — неминуемого последствия войны! Развалины и разоренные французами сёла — вот что представляется нашим глазам… Пустые дома, крестьяне, умирающие от голода, бледные, иссохшие лица еще живущих наполняют душу ужасом. Крестьяне разорены нашествием, бедствиями, голодом» (48).

В Могилёвской губернии особенно сильно пострадал Копысский уезд. Он простирался примерно на 100 вёрст от границы Минской губернии до Орши. С запада на восток его пересекала дорога с почтовыми станциями, идущая из Беларуси в Россию. Через уезд прошли войска многих французских военачальников — Даву и Удино, Виктора и Сен-Сира, Ожеро и Груши, Мюрата и Нея, польские войска князя Понятовского; с остатками своей армии прошёл в западном направлении сам Наполеон. В результате уезду был причинён огромный ущерб.

На упомянутом почтовом тракте, пересекающем весь уезд, были сожжены от Крупок до Коханово почти все населённые пункты, крестьянские дома, церкви, мельницы, почтовые станции, лавки, амбары, казённые каменные строения, разрушены плотины и мосты. Такая участь постигла местечки Бобр, Крупки, Коханово, Молявка, Слове'ни, Толочин, Тулиничи, деревни Бухарово, Замостье, Дубровское, Тростянка, Яблонка и десятки других. Копысские помещики 3. Кистяков, Герцик, графиня Цукато, Черняевы, после возвращения в свои имения из российских губерний увидели полностью разорённые поместья (49).

Аналогичная ситуация была в Оршанском уезде, через который проходили главные дороги. Он был настолько опустошён, что продовольствие для российских госпиталей в Орше и Дубровно надо было доставлять из других мест. Убытки, нанесённые уезду войной, достигли трёх миллионов рублей (50).

Во время контрнаступления российских войск осенью 1812 года, как писал российский автор в книге, изданной в 1905 году, «смятение населения Минска было ужасно. Поляки (не поляки, а беларусы — католики и униаты. — Авт.) и сам губернатор Брониковский бежали, не успев захватить ни ценного имущества, ни даже необходимых вещей».

Город опустел. И правильно сделали, что разбежались: русские хотели отомстить минчанам, но в связи с их бегством выместили злобу на самом городе. Разграбили все казенные учреждения, католические и униатские храмы и монастыри (их было 14), торговые лавки и многие жилые дома. Убытки Минска от войны 1812–15 гг. составили 254 тысячи рублей серебром (т. е. 1 млн 270 тыс. руб. ассигнациями), из них 118 тысяч (46,5 %) приходятся на два дня погрома, учиненного русскими войсками в почти пустом городе.

В результате активных военных действий на территории Гродненской губернии некоторые города и многие местечки сгорели дотла. Так, местечко Городец покинули все жители. Особенно сильно пострадали города Волковыск, Кобрин, Пружаны, Брест. Например, результатом боя 15 июля 1812 года войск 3-й армии генерала Тормасова с саксонскими войсками генерала Клейнгеля под Кобрином и в самом городе стало уничтожение 927 разного рода городских строений из общего числа 1187 (т. е. 78 %). Потерянное имущество горожан оценивалось в 270 тысяч рублей серебром (51).

Кобринский городничий Эмме сообщил литовскому военному губернатору 15 января 1813 года, что положение жителей города крайне тяжёлое. Всё то, что они смогли вытащить из огня, или отыскать после пожара, забрали неприятельские войска. Отступая в ноябре — декабре с территории губернии, они реквизировали весь хлеб. Люди не имели средств для восстановления жилищ.

Лишь небольшая часть жилых домов уцелела в Волковыске во время борьбы за город 4–5 ноября 1812 года. Город оказался настолько разрушенным, что уездные «присутственные места» (государственные учреждения) пришлось временно перевести в близлежащее местечко Изабелин.

Аналогичная судьба постигла Пружаны. В документах Гродненской казённой палаты сказано:

«Имущество жителей неприятелем истреблено и много жилых домов сожжено, словом, остались (жители. — Авт.) без всякого состояния в самобеднейшем положении».

Часть пружанских жителей ушла в другие местечки или в деревни. Военную беду дополнила эпидемия. В результате из числившихся в Пружанах по ревизии 1811 года 536 мужских душ осталось 202 (т. е. потери в людях составили 62,4 %). Трагизм их положения усугублялся тем, что выжившим пришлось не только исполнять земские повинности, но еще и платить недоимки прошлых лет за полное, по последней ревизии, число душ (52).

Обращение за помощью к военному губернатору не принесло желаемого результата. Весной 1813 года жители Пружан смогли засеять менее половины всей пашни. Да и с обработанных полей урожай не удалось собрать полностью, так как жители города выполняли различные повинности по обеспечению похода русских войск в страны Европы и не могли уделять должное внимание своим хозяйствам. Дождливое лето привело к тому, что сгнило заготовленное сено. Итогом стал массовый падеж лошадей, волов, коров и других животных. К концу 1813 года в местечке оставалрсь всего 30 лошадей и столько же коров.

Никаких послаблений налогового бремени жители не получили. Происходило насильственное изъятие продовольствия и фуража для доставки в Гродненский запасной магазин (склад). Даже городская полиция просила губернские власти прекратить использование военнрй силы для реквизиции продовольствия. Опираясь на ходатайство полиции, 14 (26) декабря 1813 года Гродненская казённая палата 14 декабря 1813 года обратилась к губернатору по вопросу облегчения участи жителей города Пружаны. Последний, в свою очередь, аналогичную просьбу направил А.М. Римскому-Корсакову в Вильню. Ответ, полученный 21 декабря, гласил: недоимки на жителях числятся с 1811 года, когда ещё не было войны и разорения, поэтому должны быть уплачены; что же касается текущих поставок на военные нужды — то военный губернатор разрешил взнос жителей Пружан переложить на другие населённые пункты (53).

Даже там, где не было боев, население серьезно пострадало от действий оккупантов. Типичный пример — город Лепель в Витебской губернии. Здесь в каменном здании присутственных мест (самом большом и лучшем доме города) находился французский лазарет для раненых и больных солдат.

Французское командование непрерывно требовало от горожан продукты для снабжения лазарета. Осенью, когда стало холодать, 15 деревянных жилых домов французы разобрали на дрова. Вот что писал историк Дмитрий Довгялло о состоянии дома присутственных мест и общем ущербе городу после ухода французов:

«Казенный дом присутственных мест по нахождению в нем неприятельского лазарета вовсе опустошен, яко то: двери и окошки, и печи разбиты, разломаны и совсем разорены також подлога (пол) в некоторых местах вытерта и сожжена. Сама же штукатурка осыпалась… Убытки города составили 405. 989 рублей 58 копеек».

В особенно тяжёлом положении находилось сельское хозяйство. Разруха охватила и крупные помещичьи хозяйства, и хозяйства мелкой шляхты, и крестьянские дворы. В декабре 1812, январе — июне 1813 года многие десятки помещиков практически всех уездов Минской губернии обращались в различные инстанции — к гражданскому губернатору П.М. Добринскому, в присутствие для военных повинностей, казённую палату, с просьбами ослабить бремя продовольственных поставок (54). Так, борисовский помещик, владелец имения Белавичи Антоний Беликович, писал:

«Крестьяне разорены и оных значительное число поумирало и побито в деревне. В прах обращены хлеба, в зерне и на поле вовсе неприятелем истреблено… Имение… не может дать никакого дохода поелику во дворе и во всех крестьян не осталось ни лошади, ни коровы, ни свиней, ни самомалейшей птицы… Доселе употребляя остаток состояния своего оных крестьян кормлю» (55).

Владелец имения Запорожье Минского повета Карл Бразовский просил губернатора освободить своих крестьян от податей:

«Проходившие на Вильну 27 ноября (1812 г. — Авт.) войска забрали весь хлеб. Крестьяне не только повинности не могут нести, но и прокормить себя не в состоянии» (56).

Бедствовали помещики и крестьяне и в других беларуских губерниях. Вот в качестве примера несколько цифр о материальном ущербе, причиненном в 1812 году Вилейскому уезду (повету) Минской губернии: сгорели 444 крестьянские хаты, 431 гумно с зерном, 302 конюшни, 255 скотных дворов. И это в уезде, где ни летом, ни осенью не было крупных боевых столкновений.

В 1813 году хлеборобы беларуских губерний с огромным трудом засеяли лишь половину довоенных пахотных земель. От повального голода крестьян спасла только картошка. Именно в послевоенные годы она из огородной превратилась в полевую культуру и стала для беларуской деревни настоящим «вторым хлебом».

 

Содержание военнопленных

Тяжким бременем явилось содержание военнопленных. Ещё 7 ноября 1812 года царь Александр I издал соответствующее распоряжение. Он предписал обеспечить пленных одеждой, обувью и продовольствием. Огромные расходы в этом плане предстояли «той губернии, в которую с самого начала партия пленных вступает». Эта губерния должна была полностью обеспечить пленных всем необходимым, «чтобы люди сии и не отправлялись иначе в путь, как по экипировке, которая сохранила бы их от дальнейшей нужды…»

Выполнение царского указа легло всей тяжестью прежде всего на беларуские губернии. Именно они были первыми на пути следования колонн военнопленных, направлявшихся в центральные районы России. Основными маршрутами движения пленных были: Вильня — Ошмяны — Сморгонь — Молодечно — Минск — Могилёв; Гродно — Минск — Могилёв; Слоним — Минск — Могилёв. В этих пунктах им выдавали одежду и обувь, включая полушубки. Обеспечение одеждой и обувью обходилось примерно в 50 рублей на каждого пленника. На путях следования колонн военнопленных создавались запасы продовольствия.

И только денежное содержание пленным выдавалось за счет правительства: от 5 копеек в сутки нижнему чину до 2 рублей штаб-офицеру и 8 рублей дивизионному генералу. На это казна отпускала ежемесячно 40 тысяч рублей (57).

 

Ущерб церкви

Во время военных действий пострадали и культовые сооружения — церкви и монастыри, особенно православные.

Во многих городах церкви были превращены в лазареты или склады. Их имущество при этом в значительной степени было расхищено. Например, пропали все серебряные предметы из Софийского собора в Гродно. В минских храмах Екатерининском и Марии Магдалины находились, соответственно, лазарет и пороховой склад, в результате чего серьезно пострадало внутреннее их убранство. Так, в Екатерининской церкви «иконостасы все разломаны, из них один… совсем сожжен так, как и престол, а посему и богослужение в ней не отправляется». Церковную утварь, вывезенную приходским священником в Смоленск (новую чашу для причастия, крест напрестольный, другие серебряные и парчовые с золотой бахромой изделия) отняли французские солдаты (58).

Ряд церквей, особенно в Борисовском повете, через который беспрестанно двигались войска, были сожжены до основания. Среди них Лошницкая, Нацкая и Немоницкая. Сгорела Успенская церковь в Дисненском повете. Пострадало внутреннее убранство многих церквей:

«В Борисовской Преображенской однопрестольной церкви деревянный иконостас, престол, окошки и ограда неприятелем сожжены, через что и служение в ней не совершается». Соборная Воскресенская церковь в Борисове была «занята неприятелем под лазарет, иконостас весь в целости, пол, двери, окошки выломаны, престол сожжен» (59).

Поручик 26-го егерского полка А.И. Антоновский, воевавший на территории Витебской губернии, писал о церкви в деревне Белая. Французы «во время перехода из Полоцка к Клястицам обдирали с образов церкви ризы, забирали сосуды, словом ничего не оставляли в храме, что только ценного находили» (60).

Архиерейский дом в Минске, резиденция православного архиепископа, после вступления в Минск наполеоновских войск находился в распоряжении французских военных. Везде были сбиты замки, французы искали ценности даже в земле на архиерейском подворье. Одного продовольствия и вина из запасов архиепископа Серафима было взято почти на тысячу рублей серебром. После того как военные оставили архиерейский дом, минская администрация передала его римско-католическому епископу Якову Дедерко. Представители епископа, прибывшие осматривать резиденцию перед вселением туда Я. Дедерко, взяли себе понравившиеся вещи из находившегося в доме имущества. Остальные вещи на сумму (по оценке) 6418 рублей 61 копейка серебром Дедерко объявил своей собственностью. Это мебель, ковры, посуда, книги, одежда, предметы культа (61).

Серьезно пострадали православные монастыри. Только в Минской и Гродненской губерниях, объединяемых Минской епархией, их было 10. Вследствие усиленных реквизиций продовольствия, фуража, лошадей и крупного рогатого скота, предпринятых военными властями обеих воюющих сторон, монастыри крайне обеднели. Например, ущерб, причиненный Слуцкому монастырю, составил около 4 тысяч рублей серебром (62).

Далеко не все монастыри смогли восстановить свое хозяйство, разоренное войной. Не удалось восстановиться, например, шести монастырям Минской епархии, в том числе Симеоновскому — в Бресте, Успенскому — в Мозырском повете, Троицкому — в Дрогичине, Благовещенскому — в Друе. Все они были 1 августа 1824 года обращены в приходские церкви.

Из примерно 300 церквей Минской епархии в той или иной степени были повреждены 57 (19 %). Одни сожжены, другие разграблены, третьи разрушены. Внешний облик и внутреннее убранство ряда церквей и монастырей пострадали от использования их воюющими сторонами под лазареты, госпитали, конюшни, склады продовольствия, фуража, военного имущества, боеприпасов.

Например, вот как выглядел комплекс сооружений, где до войны размещалось руководство Минской епархии:

«Каменный корпус, к Минскому кафедральному собору прилегающий, в коем помещались консистория с архивом, и жили в нем соборные духовные чины и приказнослужители…хотя и уцелел от неприятеля по внешности, но внутри оного неприятелем проломаны стены и поделаны большие залы для помещения больных. Также некоторыя малые горницы, от этих больших залов отделенныя, от больных очищены, но в них испорчены стены и побиты окошки, прорублены двери. Колокольня и алтарь Кафедрального собора до основания разрушены» (63).

* * *

Только в Минской губернии 86 священнослужителей лишились домов. Десятки священников при наступлении французских войск бежали из Беларуси. Вернувшись, они нашли свои дома разграбленными и теперь нуждались в самом элементарном: хлебе, одежде, обуви, семенах для весеннего сева, сельскохозяйственном инвентаре, рабочем скоте. Убытки священнослужителей города Минска, связанные с потерей имущества, составили 3206 рублей, Слуцкого повета — 4170, Бобруйского повета — 2787, Борисовского повета — 1820, Пинского повета — 1082 (64). А всего 13.065 рублей серебром, тогда как за один серебряный рубль давали 5 бумажных. Напомню, что накануне войны дойная корова стоила на рынке в Минске всего 10 рублей.

Минская и Могилёвская духовные семинарии во время войны прекратили свою работу. Учебные заведения серьезно пострадали: были выбиты окна, повреждены печи, расхищены библиотеки. На счетах семинарий не было денег (22).

 

Развал торговли

Во всех западных губерниях торговля пришла в полный упадок. Грабежи и реквизиции с обеих сторон, опасность транспортных сообщений, использование законов военного времени в отношении имущества частных лиц привели к потере целых состояний и разорению многих купцов.

Например, летом 1812 года на реке Лучесе под Витебском застряли баржи с пенькой купца Махорина. Груз весом 4117 пуда (65,87 т) и стоимостью 37.057 рублей 50 копеек переправлялся из Могилёва в Ригу. В ночь на 15 (27) июля, примерно за три часа до вступления наполеоновских войск в Витебск, Барклай де Толли приказал сжечь баржи с пенькой. 18 июля купец обратился с жалобой на действия главнокомандующего и вручил её генералу А.П. Ермолову, начальнику штаба 1-й армии. Тот переправил её военному губернатору герцогу А. Вюртембергскому. Потеря товара привела к разорению купца. Из-за судебной волокиты дело тянулось около 20 лет, но так и не получило положительного разрешения. В 1830 году его передали из судебных инстанций на рассмотрение в Военное министерство (66).

Главным «нервным узлом» экономики всего Западного края была Вильня. Виленские купцы потеряли за время войны, по официальным данным люстрационной комиссии, 361.675 рублей 45 копеек серебром (или 1 млн 808 тыс. 377 рублей ассигнациями). Для них это было так много, что грозило параличом всей местной торговой системы. Чтобы избежать этого, сам министр внутренних дел Росийской империи (!) О.П. Козодавлев попросил военного губернатора А.М. Римского-Корсакова временно прекратить взимание податей с потерпевших купцов, так как они «приведены в совершенное разорение» (67).

 

Общие суммы потерь

Ограбление населения Беларуси в связи с «войной 12-го года» было многократным. Оно включало в себя следующие позиции:

а) беспощадные реквизиции в предвоенный период;

б) прямые грабежи и намеренное уничтожение продуктов, скота и имущества русскими войсками при отступлении;

в) гибель жилищ, скота, имущества в ходе боевых действий (стрельба, пожары);

г) реквизиции и мародерство французов;

д) реквизиции и мародерство русских войск во время контрнаступления;

е) реквизиции на военные нужды в период 1813–1814 гг.

Война нанесла колоссальный ущерб хозяйству и населению Беларуси. Ценность уничтоженного и расхищенного имущества жителей края, потерь от падежа скота, уничтожения хлеба на полях, реквизиций и других убытков, причиненных беларуским губерниям только в июне — декабре 1812 года, составила, по официальным данным люстрационных комиссий, 152.975.594 руб. 79 коп. Эта астрономическая по тем временам сумма составляла половину всей доходной части бюджета России, в полтора раза превышавшую поступления от податей на всей территории империи в 1812 году (68).

По губерниям ситуация с убытками выглядела так:

Витебская — 39.942.110 руб.,

Минская — 34.186.976 руб.,

Могилёвская — 33.497.764 руб.,

Гродненская — 32.535.616 руб.,

Виленская — 18.813.128 руб.,

Всего: 134.162.466 руб.

Сильно пострадали все беларуские губернии. Но первое место в этом грустном рейтинге заняла Витебская губерния, где боевые действия шли непрерывно с июля по ноябрь 1812 года. Витебский и Полоцкий уезды числились в губернии наиболее потерпевшими.

В Минской губернии наибольший ущерб был причинен Борисовскому, Вилейскому и Дисненскому уездам; в Могилёвской — Копысскому, Бабиновичскому и Оршанскому уездам; в Гродненской — Брестскому и Кобринскому уездам.

Чрезвычайно потерпели Ошмянский и Браславский уезды Виленской губернии. Потери каждого из них превышали 4 миллиона рублей (69).

Огромные потери рабочего скота привели к тому, что в 1813 году не было чем обрабатывать землю. О ситуации с рабочим скотом — лошадьми и волами — наглядно свидетельствует пример Гродненской губернии. До начала войны там числилось 60.586 лошадей и 156.956 волов. К началу сева 1813 года осталось 28.377 лошадей и 86.659 волов, т. е. убыль животных составила 32.209 лошадей (53 %) и 70.297 волов (45 %). Положение в некоторых уездах было просто катастрофическим. Так, в Ошмянском уезде осталось 23 % довоенной численности лошадей и 48 % волов, в Браславском — 38 % лошадей и 47 % волов (70).

Документы свидетельствуют, что наполеоновские и российские войска причинили местному населению примерно одинаковый ущерб, с некоторым превышением российского грабежа над французским. Например, по Минской губернии он составил: от наполеоновских войск — 16.982.414 рублей и 52 копейки, от российских войск — 17.204.561 рубль и 79 копеек. Т. е. русский погром произошел французский на 222.147 рублей и 27 копеек.

 

Мольбы о помощи

Непомерные тяготы военного времени вызвали огромную волну обращений в губернские и столичные инстанции с просьбами если не освободить от поставок провианта и фуража, то хотя бы сократить их объемы. В ответ на непрерывный поток жалоб и прошений о помощи в марте 1813 года Комитет министров утвердил правила «О пособии хлебом разорённым от войны». Пособие могли получить казённые крестьяне, помещики, занимающиеся хлебопашеством мещане, а также купцы и мещане, нуждающиеся в продовольствии. Оно имело двойное назначение — для пропитания и для посева. Для пропитания выделялась на месяц одна четверть (3,07 литра) ржаного хлеба на каждую душу, на засев полей — не более 2 четвертей на десятину. Пособие подлежало возврату.

«Употреблённые казной на сие пособие деньги должны быть возвращены в том количестве во что розданный хлеб с доставкою на место обошёлся. Для возврата сего назначаются к платежу сроки, а именно, по прошествии трёх в последующие семь лет… по равным частям без процентов».

Пособие выдавалось только при условии наличия поручительства, гарантировавшего возврат денег. Для казённых крестьян — это поручительство всего общества селения (или волости), помещики отвечали доходами своих имений или поручительством нескольких известных в уезде дворян, за купцов и мешан отвечали их общества или же городская дума (71).

Решение Комитета министров давало возможность получить беспроцентный кредит. Но получить его могли только весьма пострадавшие хозяйства. К тому же он предоставлялся в условиях, когда Россия ещё целый год вела войну с Францией и бесконечные военные требования о поставках продовольствия и фуража все это время продолжали давить на сельское хозяйство.

Поддержка землевладельцев со стороны государства была весьма скромной и не могла способствовать восстановлению их хозяйств. Скорее, это была мера, направленная на предотвращение всеобщего голода. А непрекращающиеся военные требования, вызванные войной за пределами России, усугубляли всеобщее обнищание населения, которое не справлялось с выполнением государственных повинностей. По итогам 1813 года Министерство финансов констатировало наличие больших недоимок по всем без исключения губерниям Беларуси.

 

Продление чрезвычайного положения

С изгнанием французских войск с территории западных губерний война была перенесена за границы Российской империи. Эти губернии превратились в тыл российских войск, действовавших в Европе. Здесь располагались резервные части, находилось много госпиталей. Через беларуские губернии на Запад постоянно шли войска, а это десятки тысяч солдат.

Фактически западные губернии оказались в январе 1813 — апреле 1814 года втаком же положении, как летом — осенью 1812 года, когда через них двигалась Великая армия Наполеона. Выполнение бесконечных военных требований — предоставление подвод, реквизиция лошадей, изъятие продовольствия, ремонт дорог, содержание госпиталей, обеспечение прохода пленных легло непомерной тяжестью в первую очередь на беларуское крестьянство.

Сильно пострадали и крупные владения. Например, управляющие Круглянским имением графа М.С. Воронцова в Могилёвской губернии жаловались в течение всего 1813 года своему хозяину на непомерные изъятия продовольствия и фуража для войск и госпиталей, на беспрестанно проходящие «транспорты и партии», которые крестьянских лошадей «отяготительными подводами каждодневно истребляют», на квартирующие полки. В результате «с оного разорённого имения его сиятельство никакого дохода не получает», — докладывал управляющий У.И. Шантырь.

«По всем деревням Круглянским множество больных и…есть…хаты, в которых ни одного здорового не находится». Из 2400 душ, числившихся в имении до войны, осталось 1800. Общие убытки, которые понесло Круглянское имение Воронцова, составляли 110.600 руб. 15 коп. (72).

Ещё более удручающую картину представляло собой другое крупное владение Могилёвской губернии — Горы-Горецкое. Опекун имения Иван Неклюев в письме Могилёвскому губернатору графу Д. А. Толстому писал 6 марта 1813 года:

«…Неприятелем все заведения вконец разорены, имущество разграблено, крестьяне также грабительством и поборами доведены до нищеты, многое число их страдает болезнями, а не менее того удалились из жительств своих по причине недостатка в пропитании».

Людские потери Горы-Горецкого имения были огромны. Как отмечено в ведомости, составленной управляющим Перепелицыным, «умерло от побоев и полученной от неприятельского войска заразы две тысячи четыреста человек». Послевоенную экономическую ситуацию в имении осложняли размещённые в нём лазареты и расквартированные войска. Общий ущерб, нанесённый имению в 1813 году оценивался в 3.020.277 руб., из них 2.091.372 руб. (69,2 %) составили потери крестьян (73).

Потери Горы-Горецкого имения намного превысили ущерб, нанесённый губернскому городу Витебску, который оценивался в 1.687.736 руб. 59 коп. (74). Разрушения, долги, крайняя нищета крестьян не позволили восстановить хозяйство после войны и рассчитаться с кредитами. В 1829 году имение было конфисковано и перешло в распоряжение Могилёвской казённой палаты, которая открыла там земледельческую школу.

 

Особенности грабежа в 1813–14 гг

Дореволюционный историк И.М. Середонин писал, что правительство было прекрасно осведомлено о страшном разорении губерний, которые стали театром военных действий.

«Они требовали самого внимательного к себе отношения, но оказать им помощь и пособие было нелегко в виду положения финансов и продолжения войны» (75).

В действительности центральные власти меньше всего беспокоились об оказании какой бы то ни было помощи. Напротив, правительство стремилось «выжать» из западных губерний все ресурсы без остатка. Именно поэтому все они, несмотря на изгнание войск неприятеля и крайнее разорение, указом царя от 9 декабря 1812 года были оставлены на чрезвычайном (т. е. военном) положении. Их продолжали рассматривать как важный источник для обеспечения «пропитания армий» и здесь, значилось в царском указе, «главнейшею надеждою служит назначенный по предварительным распоряжениям сбор и подвоз со всех сих губерний жизненных продуктов на разные по направлению армии пункты» (76).

Сразу после восстановления в уездах и губерниях административных органов, власти приступили к проведению беспощадной фискальной политики, стремясь любыми методами взыскать с населения и недоимки предвоенных лет, и текущие платежи. При этом в качестве средства принуждения широко практиковались штрафы и экзекуции.

Существенным дополнением к земским и государственным повинностям стала практика пожертвований, якобы добровольных, но фактически вынуждаемых властями. Они выражались в таких цифрах, которые зачастую превышали официальные военные требования. Так, только 2 из 12 уездов Могилёвской губернии (Быховский и Чаусовский) в 1813 году в счёт пожертвований поставили 1859 пудов (29,744 т) сухарей, 6334 пуда 6 фунтов (101,346 т) муки, 500 четвертей круп (1537 л), 1739 вёдер водки (21.390 л), 466 голов крупного рогатого скота, более 3300 четвертей овса, сено, масло, мёд и другие продукты на общую суму 381.914 руб. 42 коп. (77).

Помимо этого, осуществлялись поставки по требованиям военных властей в путевые магазины, в Бобруйскую крепость, н госпитали, для расквартированных войск, для проходящих воинских частей, по губернаторским распоряжениям и т. д. Только один Белицкий уезд Могилёвской губернии в 1813 году в этих целях поставил 73.409 пудов 26 фунтов (1175 т) сухарей, более 1552 четвертей крупы, свыше 27.993 четвертей овса, 77.491 пуд (1240 т) сена, 6743 ведра водки (82.939 л). Аналогичные поставки из Климовичского повета оценивались в 723.396 руб.; Сенненский повет поставил продуктов и фуража на 163.986 руб. 50 коп. (78).

Огромное количество крестьянских лошадей, вместе с погонщиками использовались для военных нужд. Значительная их часть не вернулась обратно. Так, в Сенненском повете во время прохода воинских частей было взято 4803 подводы с лошадьми и возчими, а в Климовичском повете на различные военные потребности — 5.213. Из них 1523 лошади и 65 человек не вернулись домой — погибли или умерли (79).

 

Люстрации

В конце 1813 года Александр I распорядился провести люстрацию в губерниях, пострадавших от войны, т. е. определить ущерб, нанесённый их хозяйству, и выяснить, в каком состоянии находятся помещичьи имения теперь. С этой целью в каждом повете создали люстрационные комиссии, собиравшие сведения о причинённых войной потерях. Сведения из поветов Гродненской и Минской губерний поступали в Вильню, в Главный комитет военных повинностей, а из Витебской и Могилёвской губерний — в аналогичный комитет в Петербурге. Что касается виленского комитета, то его чиновники обобщали полученные данные и прорабатывали предложения о мерах, которые могли бы способствовать восстановлению благосостояния края.

Кроме того, 1(13) марта 1813 года в Вильне был создан Комитет для расчета с жителями литовских губерний за продовольствие и фураж, реквизированные российскими войсками в 1812–13 гг. Его полномочия распространялись на Виленскую, Гродненскую, Минскую губернии и Белостокскую область. Комитет должен был точно определить размеры материальных потерь землевладельцев и горожан, а также осуществить «справедливое распределение» продовольственно-фуражных поставок д ля российских войск на 1813 год.

В основу классификации хозяйств относительно понесённых потерь было положено распоряжение министра финансов Д.А. Гурьева от 16 декабря 1812 года, разделявшее потерпевших на три категории. Вместе с тем, сохранив министерскую классификацию, виленский комитет определил для нее несколько иное основание, в частности конкретизировал само понятие «разорение». Он предлагал военному губернатору признавать наличие разорения только в том случае, когда было потеряно то имущество, лишение которого переводит потерпевшего в качественно новое состояние, из обеспеченности в бедность, без надежды вернуть утраченное благосостояние. Такими случаями комитет рекомендовал признать потерю или уменьшение числа крестьянских душ, лишение лошадей и продуктивного скота, разрушение строений. Только такие потерпевшие могли причисляться к первым двум группам и рассчитывать на поддержку государства. Утрата же денег, драгоценностей, предметов роскоши, по мнению комитета, не давала оснований для зачисления их бывших владельцев в первые две группы разорённых.

Установив этот принцип, в декабре 1813 года Виленский главный комитет военных повинностей представил Литовскому военному губернатору А.М. Римскому-Корсакову свои предложения. Комитет рекомендовал комплекс мер, направленных на восстановление благосостояния землевладельческого и земледельческого сословий. Однако эти предложения сочли слишком радикальными, они не встретили поддержки со стороны правительства.

Черту под вопросом подвёл царский манифест от 30 августа 1814 года. Он освободил крестьян Западных губерний Российской империи от недоимок за 1812 и 1813 годы. Помещикам простили недоимки по процентному сбору с их доходов за 1812–1814 годы (80).

* * *

Таким образом, война между Францией и Россией имела весьма тяжёлые социально-экономические последствия для Беларуси.

Уездные и губернские люстрационные комиссии определили общую величину потерь во время войны 1812 года. Стоимость уничтоженного и разворованного имущества жителей беларуских губерний (без учета Смоленщины), в том числе скота, хлеба на полях, жилых строений и т. д. составила астрономическую по тем временам сумму — почти 160 млн рублей. Широкомасштабные изъятия продовольствия и фуража ввергли крестьянство в крайнюю нищету. Более чем 50-процентное сокращение рабочего и продуктивного скота повлекло за собой сокращение наполовину посевных площадей, что привело к резкому падению жизненного уровня населении н последующие годы.