В условиях противоборства двух великих империй «польский вопрос» приобрел важное политическое значение. Его суть четко сформулировал один из приближенных императора Александра I, граф Густав Армфельт:

«Разделы Польши были политическим преступлением и огромной ошибкой со стороны России (…) Необходимо было бы провозгласить Польшу самостоятельным королевством с собственными законами, войском и собственным управлением. Тогда Великое Герцогство Варшавское присоединилось бы к нему (…) Очень важно осуществить этот проект пры нынешних обстоятельствах…» (1).

В 1802 году император Александр I назначил товарищем (заместителем) министра иностранных дел России 40-летнего князя Адама Чарторыйского, одного из своих «друзей». А в 1804 году он стал министром иностранных дел. Чарторыйский воспринял личное доверие Александра как средство для изменения политики империи в «польском вопросе». Ведь главной целью всей его долгой жизни являлось возрождение независимости Польши:

«Моя система (…) естественно вела к постепенному воссозданию Польши (…) Идея ее возрождения заключалась (…) в направлении, которое я хотел придать русской политике» (2).

 

«Польский план»

Приближение французских войск к границам Российской империи в 1807 году вызвало в правительственных кругах опасение утраты западных губерний. Государственные сановники справедливо полагали, что «при неудаче нашего оружия один манифест Наполеона… зажжет пламя, которое неизбежно разольется и по провинциям, от Польши присоединенным…» и «тогда… прибавится другая война с нашими собственными подданными ради обуздания их мятежного волнения» (3).

Угроза воссоздания Наполеоном Польского королевства, что могло послужить сигналом к восстанию в западных губерниях Российской империи, заставила императора Александра I, его советников и правительство заняться решением «польского вопроса».

Адам Чарторыйский 5(17) декабря 1806 года в записке Александру I писал:

«…именно Польша служит Бонапарту основной базой для борьбы с Россией и средством проникнуть к ее стародавним границам… В Польше он найдет в соответствующем размере… ту же благоприятную почву, что и во Франции… Он найдет… горячее желание защитить существование, честь и свободу своего Отечества» (4).

Князь убеждал своего «друга» Александра Павловича в необходимости воссоздать Речь Посполитую в границах 1772 года, доказывал, что такое возрождение будет полезно для интересов империи, и указывал на необходимость опередить Наполеона, который может использовать «польский вопрос» в собственных целях.

Во время войны 1806–07 гг. среди патриотически настроенных деятелей бывшего ВКЛ возникла мысль о политическом возрождении «русской Польши» под скипетром Александра I. Инициаторами этой акции стали Станислав Немцевич и Томаш Вавжецкий.

Поэтому, как только был опубликован манифест о войне с Наполеоном от 16 (28) ноября 1806 года, С. Немцевич поехал в Санкт-Петербург, где вручил А.Е.. Чарторыйскому свой план под названием «Мысли относительно земель литовских и русских», датированный 28 ноября (10 декабря) 1806 г. В нем он предложил из земель бывшего ВКЛ, присоединенных к России в результате разделов Речи Посполитой, создать автономное государство на основе Конституции 3 мая 1791 года. Он заявил, что «польскую шляхту» воодушевит перспектива объединения «всех поляков» против Наполеона под «хоругвями славянского монарха». Одновременно были подготовлены для царя проекты декларации после объявления Конституции, воззваний к шляхте и армии, план антинаполеоновской пропаганды и агитации через церковь и школу.

Список влиятельных лиц западных губерний, на которых рассчитывали С. Немцевич и его единомышленники, представлен в секретной записке от 25 ноября (7 декабря) 1806 г. Он достаточно велик — несколько десятков персон.

Но в Тильзите Наполеон вынудил Александра I согласиться с созданием Герцогства Варшавского. После этого взоры большинства «русских поляков» повернулись в сторону Герцогства Варшавского, в котором они увидели основу для будущего возрождения Речи Посполитой. Однако некоторая часть магнатов и богатой шляхты западных губерний, напуганная буржуазными реформами в Герцогстве Варшавском, продолжала связывать свои надежды с российским царем.

Эти надежды усилились в 1809 году, когда 70-тысячный корпус князя Сергея Голицына, выполняя союзный договор, выступил на стороне Франции против Австрии. Тогда группа варшавских вельмож и галицийских магнатов обратилась к командующему с предложением воссоздать Речь Посполитую — во главе с Александром I — в границах 1772 года.

С. Голицын горячо поддержал эту просьбу. В письме к Александру I от 4 (16) июня 1809 года он отметил, что Польское королевство можно было бы создать из бывших «польских земель», с включением ряда уездов Подольской и Киевской губерний, но без «Белоруссии» (Витебской и Могилевской губ. — Авт.). Оно должно иметь свою администрацию и 100-тысячную армию.

Царь ответил Сергею Голицыну 15 (27) июня 1809 года через канцлера Николая Румянцева. Тот сообщил, что император не согласен с этим планом, так как в этом случае к Польскому королевству пришлось бы присоединить «русские губернии». Однако на всякий случай царь предписал Голицыну передать польским магнатам, что в принципе он согласен на образование Польского королевства из Герцогства Варшавского и Галицийского княжества (5).

Хотя этот проект не повлек за собой серьезных политических последствий, он сыграл важную роль в выработке главных принципов Александра I относительно планов возрождения Польши и ВКЛ:

— никогда не соглашаться на объединение «русских провинций» с другими территориями в одно автономное польское государство;

— при благоприятных условиях воссоздать автономную Польшу вне границ Российской империи;

— поддерживать надежды «русских поляков» на возрождение их Отечества.

Соответственно, «литовский» план русского царя в период 1809–12 гг. (речь о котором пойдет позже) имел исключительно пропагандистский характер.

* * *

В то же время Александр I убедился, что без помощи «русских» и «варшавских поляков» выдержать борьбу с могучей наполеоновской империей будет трудно. Потеря Австрией Галиции, вошедшей в состав Герцогства Варшавского по Шённбрунскому договору от 2 (14) октября 1809 года, убедила его в необходимости приобретения симпатий жителей западных губерний.

В конце 1809 — начале 1810 гг. он попытался наладить отношения с польской знатью через князя Адама Чарторыйского. С середины ноября 1809 года в течение пяти месяцев князь почти ежедневно обедал у Александра. Во время этих встреч обсуждался вопрос о возрождении Речи Посполитой под покровительством Российской империи.

Однако Чарторыйский уже разочаровался в искренности обещаний Александра I и решил оставить его. На первое заявление об отставке 15 (27) ноября 1810 года Александр ответил письмом 25 декабря 1810 (6 января 1811 г.), в котором настойчиво призывал Чарторыйского к продолжению сотрудничества. Ведь, как мы теперь знаем, с августа 1810 и до осени 1811 года Александр тайно готовился к наступательной войне против Наполеона. Он планировал — при условии прусской военной поддержки — внезапно вторгнуться в Герцогство Варшавское и провозгласить себя польским королем. А для того чтобы поляки не только не взбунтовались, но и поддержали его, — восстановить это государство в границах то ли до Буга, то ли до Западной Двины, Березины и Днепра (в решении вопроса о восточной границе Польского королевства Александр все время колебался).

В письме Чарторыйскому от 25 декабря 1810 (6 января 1811) года император заявил о своей готовности возродить из пепла Польское королевство, но взамен он хотел, чтобы поляки порвали политические связи с Францией и предоставили ему 50-тысячный корпус для войны с Наполеоном (т. е. почти всю кадровую армию Герцогства Варшавского). Александр убеждал Чарторыйского, что в предстоящей войне численный перевес будет на стороне России и союзников (ввиду непрочности тыла наполеоновской империи), поэтому судьба польского государства зависит от позиции самих поляков. Царь в качестве своих союзников называл Пруссию и Данию. В случае присоединения польских войск к России объединенная армия достигла бы 230 тысяч человек, а вскоре после этого она могла быть увеличена за счет новых рекрутов еще на 100 тысяч.

С целью «выяснения настроений» Александр предложил Чарторыйскому вступить в тайные сношения с влиятельными польскими лицами. Вскоре — 18 (30) января 1811 года — Чарторыйский сообщил императору, что население Герцогства Варшавского единодушно в своем стремлении восстановить Речь Посполитую в ее прежнем составе и с конституцией 3 мая 1791 года. Только созданием такого государства Россия может привлечь поляков на её сторону. В то же время князь сообщал о том беспокойстве, которое вызвано в Польше сведениями о военных приготовлениях России (6).

В письме Чарторыйскому от 31 января (12 февраля) 1811 года Александр I сформулировал свои предложения по решению «польского вопроса». Их суть такова:

— Россия обязуется восстановить Польское королевство путем объединения «всех бывших частей Польши, включая области, отошедшие к России, кроме Белоруссии (Витебской и Могилевской губерний. — Авт.), так, чтобы границами Польши явились Двина, Березина и Днепр»;

— Все должности в органах власти и в армии будут «чисто национальными, польскими»;

— Польша получит либеральную конституцию (но не 1791 года), которая «способная удовлетворить желания населения»;

— Реализация проекта начнется с провозглашения Польского королевства, чтобы убедить поляков в «искренности» предложений.

При этом император выставлял два условия:

1) Польское королевство должно навсегда присоединиться к России, а российский император с этого момента будет именоваться также и королем польским;

2) будет получено «формальное и положительное удостоверение в том, что все жители герцогства единодушно желают и стремятся к достижению этого, гарантированное подписями наиболее известных лиц в Польше».

Александр I не сомневался в том, что Австрия не согласится на передачу Галиции Польскому королевству («с присоединением Галиции придется обождать до получения на это согласия Австрии»), Следовательно, Польское королевство он планировал в урезанном виде, из Герцогства Варшавского и «русско-польских провинций».

Хотя в письме к Чарторыйскому участие прусских войск в новой войне с Наполеоном преподносилось как вопрос решенный, на самом деле это было далеко не так. Как ныне известно, царь только пытался склонить Пруссию на сторону России. В переписке с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III он постоянно прибегал к военному и политическому шантажу своего «брата, друга и союзника». Фактически, вся комбинация Александра I для создания коалиции была блефом.

Царь считал, что в случае перехода поляков на сторону России шансы союзников (России, Пруссии и Польши) на военный успех станут несомненными. В том же письме от 31 января (12 февраля)

1811 года к Чарторыйскому он писал:

«Но все положение вещей изменится, если поляки захотят соединиться со мной. Подкрепленный тогда 50.000 польского войска, 50.000 прусаков, которые в этом случае также могут присоединиться без всякого риска, и, кроме того, еще и тем моральным переворотом, который, безусловно, будет вызван в Европе этим событием, я могу тогда дойти до самого Одера» (7).

Александр рассчитывал на то, что Наполеону «будет очень трудно отозвать свои войска из Испании, имея там дело с разъяренным против него народом, имеющим более 300.000 войска». В результате Европа будет освобождена «от ига, под которым она томится». А Польша получит всё, что обещано: станет «королевством, государством, присоединенным к могущественной империи»; будет введена либеральная конституция; налоги приведены в соответствие с расходами и т. д.

Но, хотя Александр заверял Чарторыйского в том, что не начнет войны с Францией, если не будет уверен в «содействии поляков», разработанный генералом Л.Л. Беннигсеном план стратегической наступательной операции предусматривал уничтожение армии Герцогства Варшавского путем внезапного удара с двух сторон — из России и Пруссии.

Неудивительно, что миссия Чарторыйского по «прощупыванию настроений» политической элиты Герцогства Варшавского, с одновременной раздачей обещаний, окончилась провалом. Более того, командующий польской армией князь Юзеф Понятовский сообщил Наполеону о замыслах русского царя сразу же, как только узнал о них от Чарторыйского. Наполеону стало ясно, что с войной надо спешить, не теряя ни одного дня.

Наполеон обвинил Александра I в подготовке к войне против Польши (что в тот момент было равнозначно войне против Франции) и принял ответные меры. Он распорядился о переброске в Герцогство Варшавское оружия и военного снаряжения, а также приказал маршалу J1.H. Даву сформировать Эльбский корпус (46 тыс. чел.) специально для помощи Герцогству Варшавскому.

В то же время прусский кайзер Фридрих-Вильгельм III не только уклонился от союза с Россией, но и не поддержал план царя относительно захвата Польши. Он писал:

«Но если Вы проявите намерение присоединить Польшу к своей империи, то независимо от того, какова бы ни была форма этого присоединения, государь, Выдадите Н(аполеону) средства обратить эту меру против Вас и новый повод для беспокойства и зависти со стороны Австрии, что может даже толкнуть ее на сторону Франции… Пруссия, поскольку она должна считаться только со своими истинными интересами, а не с обстоятельствами текущего момента, не могла бы не видеть в таком присоединении повода для серьезного беспокойства».

Фридрих-Вильгельм заявил, что он может выступить против Наполеона лишь в том случае, если Россия привлечет Австрию или Польшу на свою сторону и это будет зафиксировано в соответствующих договорах.

То и другое, вместе взятое, заставило Александра отказаться от задуманного им вторжения в Польшу.

 

Настроения шляхты в западных губерниях

Ополяченное дворянство бывшего ВКЛ (магнаты и шляхта), составлявшее примерно 7 % населения западных губерний, т. е. не менее 100 тысяч лиц мужского пола, внимательно следило за событиями, разворачивавшимися у границ Российской империи. Оно возлагало большие надежды на вторжение Наполеона в Россию. Вот что писал об этом профессор Александр Погодин (1872–1947):

«В воспоминаниях Адама Мицкевича, его братьев и сверстников сохранились чрезвычайно яркие картины настроений и ожиданий, связанных с Наполеоном. Здесь ждали его, может быть, еще более страстно, чем в Варшаве.

Масса нечиновной и небогатой шляхты не доверяла ни магнатам, ни Александру, но с нетерпением следила за действиями Наполеона…Большинство помещиков передавало друг другу восторженные слухи о французском императоре, бюллетени Великой армии переходили из рук в руки; единомышленники Наполеона среди богатого польского дворянства Литвы вели агитацию в пользу его…

И Александр отлично знал о тревожном настроении Литвы; губернаторы доносили, что с появлением Наполеона все обратится против России» (А.Л. Погодин. Наполеон и Литва).

Реальная перспектива расширения территории Герцогства на Восток и отрыва «польских губерний» сильно беспокоила царя и его правительство. С помощью служб политического сыска и контрразведки они систематически изучали ситуацию в «польских провинциях» империи.

Общая картина была такова. Российские власти всех уровней не пользовались симпатиями в бывшем Великом Княжестве Литовском, поскольку для большинства местных жителей (для шляхты, католическо-униатского духовенства, мещан и крестьян униатов и католиков) они оставались врагами-иностранцами, уничтожившими их древнее государство и варварскими методами насаждавшими свою церковь.

В феврале 1807 года, сообщая сенатору И.А. Алексееву о политических настроениях в Гродненской губернии, гражданский губернатор B.C. Ланской отмечал, что хотя он не может прямо назвать «ни одной подозрительной особы», однако видит склонность настроения обывателей «к перемене». Причину этого губернатор видел в «мечтах о вольности», не изжитых еще «из памяти народной прежнего правления». По мнению Ланского, носителем духа «вольности» являлась многочисленная мелкая шляхта. Губернатор считал, что этот дух подстрекают «обольщения неприятеля» и заграничные прокламации. Они оказывают сильное влияние на жителей края, «в коем огонь кроется под пеплом».

Серьезное беспокойство испытывали российские власти в отношении крестьянства. Они опасались, что Наполеон I может превратить войну политическую в войну социальную. Достаточно издать ему манифест об уничтожении пресловутой «крепости». Беларуские и украинские крестьяне видели во французском императоре освободителя от ненавистного рабства.

«Что касается до образа мыслей здешних обывателей, то очевидно, что благоразумные, богатые помещики, видя милости к ним нашего Государя Императора и умея их ценить в полной мере, не желают никакой перемены, бедные же, напротив, ожидают войны, надеясь при каковой-либо перемене поправить свое состояние; между молодыми людьми приметным образом обнаруживается ненависть к русским».

Меньшее беспокойство у Эссена вызывало поведение беларуских крестьян:

«Насчет здешних сельских обывателей нельзя сказать, чтобы обнаружили недоброхотство к нынешнему правительству, кроме некоторых молодых людей, не заслуживающих много внимания; напротив того, оказывают пособия при движении войск без ропоту, не принося жалоб воинскому начальству, тогда когда без сумнения довольно отягощений. Хотя вообще все желают восстановления Польши и быть народом… (выделено мной. — А. Т.)» (донесение от 10 марта 1812 г.).

Общий контекст донесений командиров воинских соединений, дислоцированных в Виленской, Гродненской, Минской и Волынской губерниях, Белостокской и Тарнопольской областях сводился к тому, что население этих территорий ждет войны и что «благородное сословие» в своем большинстве мечтает о восстановлении Речи Посполитой. Поэтому во время военного столкновения с Францией оно поддержит Наполеона 1.

Гродненский гражданский губернатор B.C. Ланской 13 (25) апреля 1812 года докладывал министру полиции, что в губернии сейчас тихо, но в случае отступления русских войск «все против нас восстанет со всех сторон».

Литовский военный губернатор Александр Римский-Корсаков 21 апреля (3 мая) 1812 года сообщал, что из дворян его губерний большая часть нерасположена к России, особенно склонна к возмущению молодежь, «положиться на кого (либо) я бы не советовал».

21 марта (2 апреля) 1812 года Александр I через министра полиции А.Д. Балашова потребовал от гражданских губернаторов собрать сведения об «образе мыслей помещиков и других обывателей пограничных губерний» и установить за ними строгий надзор, а также составить «список тех лиц, которые ненадежны». В первую группу заносились лица «сомнительные», во вторую — «совершенно подозрительные». Предписывалось принять против них соответствующие меры вплоть до выселения во внутренние губернии империи.

Однако операция по выселению, осуществлявшаяся военными, несмотря на большие издержки, не дала желаемого результата. Во-первых, физически было невозможно вывезти всех потенциальных пособников французов, поскольку в эту категорию попадала чуть ли не вся шляхта западных губерний. Во-вторых, не все депортированные достигли места назначения: одни сбежали из-под стражи, других освободили наступавшие наполеоновские войска.

* * *

Итак, лояльность российскому царю сохраняли только отдельные магнаты, что объяснялось боязнью утраты ими своего благосостояния. Большинство же средней шляхты и почти вся мелкая шляхта были негативно настроены к власти, свое материальное благополучие они напрямую связывали с вопросом возрождения ВКЛ и Речи Посполитой. В оппозиции находилось католическое и униатское духовенство. Большая часть «сельских обывателей» тоже была недовольна своим положением. И хотя крестьяне безропотно выполняли постоянно возраставшие повинности (строительные работы, перевозка провианта и т. д.), они ждали от предстоящей войны перемен. Причем все эти различные группы населения объединяло одно — «желание быть народом». Понятно, что не под скипетром российского императора.

В западных губерниях царь и российское правительство могли рассчитывать лишь на православное духовенство и чиновничество, в основном пришлое. Однакас началом войны все пришлые чиновники и многие православные священники покинули «польские провинции» вместе с отступавшими российскими войсками. Оставались еще жители городов, состоявшие наполовину из евреев. Однако российское правительство ничего не сделало, чтобы привлечь их на свою сторону. Своей репрессивной политикой (введением черты оседлости, переселением в города, двойным налогообложением и т. д.) оно оттолкнуло и эту часть населения.

Выяснив ситуацию, Александр I смирился с вероятной утратой «польских провинций». Но параллельно он решил «подготовить сдачу» этих провинций противнику, применив здесь с началом военных действий тактику «опустошения». Ее предложил военный министр М.Б. Барклай де Толли в своем плане, разработанном еще в феврале 1810 года:

(Российские войска) «встретив неприятеля на самых границах, (должны) сопротивляться многочисленнейшему его ополчению в польских провинциях до тех пор, пока совершенно истощатся все способы, какие токмо можно будет взимать от земли».

(После этого) «отступить на линию Днепра и Западной Двины, оставив неприятелю, удаляющемуся от своих магазинов (складов), все места опустошенные, без хлеба, скота и средств к доставлению перевозкою жизненных припасов».

Для реализации этого коварного замысла требовалось усыпить бдительность местной шляхты различными политическими обещаниями. Это позволило бы максимально «выкачать» людские, финансовые и продовольственные ресурсы края, чтобы они не достались противнику.

Именно с целью такого «усыпления» весной 1811 года Александр инициировал разработку проекта создания автономного Великого Княжества Литовского (план М. К. Огинского). И действительно, этот проект, т. е. заигрывание с местной знатью, позволил российским властям к началу 1812 года успешно осуществить комплекс мер по дополнительному использованию людских (усиленные рекрутские наборы), финансовых и материальных ресурсов.

* * *

Накануне войны большинство представителей родовой аристократии (магнатов) — Л.М. Пац, А. Сапега, Д. и М. Радзивиллы, Р. Гедройц, С. Солтан, К. Прозор, Т. и С. Тышкевичи, И. Тизенгауз, А. Ходкевич, Ф. Потоцкий, а также большинство шляхты и мещан ориентировались на Наполеона и Герцогство Варшавское. Это было особенно характерно для шляхетской молодежи, которая, несмотря на запреты, репрессивные меры (секвестры и конфискации имений), эмигрировала в герцогство и поступала служить в польские войска. Так, в принадлежавшем князю Доминику Радзивиллу Несвиже, где всегда наблюдалось скопление дворян, стало пусто. Сам князь, оставив в имении малолетнюю дочь с кормилицей и нянями, уехал в Варшаву, захватив с собой около тысячи шляхтичей и столько же лошадей.

Присоединенная в 1807 году Белостокская область стала удобным коридором для связей между жителями Герцогства Варшавского и полонизированной шляхтой западных губерний. По нему в герцогство беспрепятственно переправлялись большие партии продовольствия и скота. В обратном направлении проникали французские разведчики. У властей вызывало подозрение появление в Минске, Могилёве и других городах в большом количестве комедиантов, фокусников, учителей, художников, лекарей, странствующих монахов. В Минской губернии вдруг появилось множество землемеров (коморников), занимавшихся топографическими работами. В документах за 1810–1812 гг. упоминается 98 разыскиваемых лиц, задействованных французскими спецслужбами, а всего до и во время войны было задержано 39 агентов. Их задачи заключались не только в сборе разведывательных сведений, изучении особенногостей театра будущих военных действий, но и в осуществлении агитационной работы среди местного населения.

Они разъезжали по помещичьим усадьбам и экономиям, устанавливая контакты с землевладельцами, поселялись в крупных городах под предлогом торговли и личных дел. Помещиков-католиков убеждали воздерживаться от уплаты налогов и различных сборов, а продовольствие и фураж придерживать для будущего избавителя от русского гнета. Крестьянам внушалась мысль об улучшении их участи с приходом наполеоновской армии.

Политическая агитация будущего противника беспокоила власти больше, чем его разведывательная деятельность. 26 мая (7 июня)

1812 года военный министр и командующий 1-й Западной армией М.Б. Барклай де Толли писал в секретном послании литовскому военному губернатору А.М. Римскому-Корсакову:

«Государь император высочайше повелеть соизволил обратить без малейшей огласки бдительное внимание, не имеются ли у кого какие-либо неприличные объявления, письма из-за границы и тому подобные бумаги, и буде где таковые окажутся, доставя их сюда, принять строгие меры, чтобы оне не распространялись».

Однако попытки правительства поставить заслон французской пропаганде в западных губерниях оказались малоэффективными, так как она находила здесь благоприятную почву. Местные землевладельцы в своем большинстве осуществляли тихий саботаж правительственных мероприятий.

Да и за что им было любить русского царя? Еще его бабка Екатерина II ввела политику прямого ограбления западных губерний, продолжавшуюся без малого 40 лет. Вместо общегосударственного подушного налога ассигнациями здесь плату брали только серебром. Вследствие обесценивания бумажных денег это означало, что налоги в западных губерниях фактически были в 5 раз выше, чем во всех остальных!

Лишь 6 октября 1811 года Александр I своим указом уравнял Виленскую губернию с другими губерниями в деле налогообложения. Он также разрешил при будущих рекрутских наборах выкупать рекрута за тысячу рублей ассигнациями вместо 500 рублей серебром (как было до сих пор) и свободно вывозить зерно на всем протяжении сухопутной границы Российской империи.

И только в апреле 1812 года правительство уравняло ВСЕ западные губернии с другими губерниями в отношении податей. Вместо различных сборов серебром оно ввело принятую в остальной части империи плату ассигнациями. Более того, разрешило выплачивать подать не деньгами, а зерном. Но это было сделано не от внезапного прилива любви к беларусам, а в рамках общей программы «выкачивания». Эта льгота для землевладельцев должна была помочь решению главного вопроса — наполнения хлебом армейских магазинов (складов) накануне войны.

Переход армии Наполеона через Неман вызвал смятение, уныние и отчаяние, и вместе с тем глубокую ненависть русского дворянства к Наполеону, «…к этому исчадию французской революции».

В западных же губерниях империи симпатии господствующего сословия были на стороне Наполеона. Вот что отметил в своем дневнике один из офицеров отступавшей русской армии:

«Поляки (полонизированная шляхта. — Авт.) нисколько не боятся вторжения французов в Россию; они им даже довольны, и сколько заметить можно было, и наши хозяева разделяют мысли и желания всей нации. Ни одного слова никто не промолвил нам о бедствиях, постигших наше любезное отечество».

 

«Литовский план»

План внезапного нападения России вместе с Пруссией на Герцогство Варшавское остался нереализованным. Кайзер струсил и в решающий момент отказался от войны, а потом и вовсе перешел на сторону Наполеона.

Видя колебания и шатания своего «друга, брата и союзника», Александр I пустил в ход новую «приманку» для «русских поляков» — идею «литовской автономии». Подразумевалось создание из западных губерний под протекторатом Российской империи Великого Княжества Литовского. Как уже отмечено выше, царь и его приближенные видели в этой идее эффективное средство для ослабления антиправительственных настроений шляхты западных губерний, создания у нее симпатий к России.

Достаточно часто встречается мысль о том, что автономное ВКЛ должно было стать своего рода «буфером» между наполеоновской Европой и великорусскими губерниями, лишить французского императора потенциального союзника в западных губерниях, ослабить оппозиционные настроения в среде бывших «польских подданных». Но это — ошибочное суждение. Как уже сказано выше, царь не собирался восстанавливать ВКЛ ни в какой форме. С самого начала «литовский план» являлся «пустышкой», служил «дымовой завесой», прикрывавшей истинную цель — «выгребание» ресурсов.

Для запуска «литовского плана» Александру I нужен был аристократ, достаточно известный среди шляхты западных губерний. В этой связи он обратил внимание на знатного, богатого и честолюбивого графа Михала Клеофаса Огинского. Именно его Александр избрал проводником для осуществления своего замысла. Огинский и его сподвижники (Т. Вавжецкий, Ф.К. Любецкий-Друцкий, Л. и К. Плятеры, Л.М. Ракицкий, К. Сулистровский) поверили обещаниям российского императора и предвкушали, что в автономном ВКЛ они займут высшие посты.

Огинский несколько раз встречался с Наполеоном в 1807–10 г. и выяснил его нежелание восстанавливать Речь Посполитую в ее прежних границах. Этот факт усилил надежды князя и группы единомышленников на царя. Они хотели реанимировать проект С. Немцевича ноября 1806 года.

13 (25) апреля 1811 года М.К. Огинский был приглашен на обед к императору. Во время более чем двухчасового разговора Огинский посоветовал Александру I образовать из 8 западных губерний, Белостокской области и Тарнопольского округа отдельную провинцию под названием Великое Княжество Литовское, во главе с сестрой российского императора, 23-летней великой княжной Екатериной Павловной. По его слонам, это «осуществило бы часть надежды, окончательной реализацией которой было бы присоединение к России в будущей войне Герцогства Варшавского…»

Александр лицемерно одобрил предложение Огинского и попросил его продумать следующие вопросы: не будет ли область из восьми губерний слишком велика для управления? Пожелают ли жители Волыни, Подолии и Киевщины присоединиться к ВКЛ и называться литвинами? (Как будто бы его в самом деле волновали такие мелочи). В завершение разговора император поручил князю представить письменный проект.

15 (27) мая 1811 года Огинский подал царю записку о значении «польского вопроса» для России и Франции. В ней он советовал Александру опередить Наполеона в деле восстановления Польши и отмечал, что «литвинам было бы радостно носить имя своего края и пользоваться тем же самым правом, какое сохранено в России калмыкам, казакам, финнам и другим племенам»:

«Организовав эти 8 губерний согласно местным особенностям края и характера жителей и остановив злоупотребления, которые проникли во внутреннее управление этой провинции, Ваше Императорское Величество приобретет признательность жителей и получит на западной границе Вашей империи опору более надежную, чем все крепости и армии, что там находятся» (8).

Александр выслушал собеседника и на прощание заявил, что еще неоднократно будет иметь повод поговорить с ним на эту тему. Однако следующая личная встреча состоялась только через восемь с половиной месяцев, в конце января 1812 года.

* * *

22 октября (3 ноября) 1811 года Огинский передал царю проект указа о новой организации западных губерний, содержавший подробный план государственно-административного устройства автономного Великого Княжества Литовского.

Он включал 11 основных положений. Этот проект Огинский подготовил вместе с Ф.К. Любецким-Друцким, Казимиром и Людвигом Плятерами, Томашем Вавжецким. Основные предложения группы разработчиков были таковы:

1) создать из Гродненской, Виленской, Минской, Витебской, Могилёвской, Киевской, Подольской, Волынской губерний, Белостокской области и Тарнопольского округа отдельную провинцию под названием Великое Княжество Литовское со столицей в Вильне и во главе с императорским наместником;

2) для управления ВКЛ образовать в Петербурге при императоре Литовскую канцелярию под руководством статс-секретаря, а в Вильне — Административный совет под председательством наместника;

3) признать Статут ВКЛ 1588 года основным гражданским законом, а польский язык — языком делопроизводства;

4) создать в Вильне Верховный трибунал в качестве высшей инстанции для решения апелляций по гражданским и уголовным делам;

5) замешать должности в аппарате государственного управления только уроженцами ВКЛ;

6) выделять средства на народное образование и содержание учебных заведений ВКЛ (за счет различных отраслей общественных доходов) в отдельную статью бюджета империи;

7) ввести полное равенство жителей ВКЛ в налогообложении и способах взыскания налогов с другими губерниями империи (9).

Одновременно разрабатывался проект конституции ВКЛ и план формирования литовской армии в составе вооруженных сил империи. Предусматривалось создание двухпалатного сейма ВКЛ, поэтапная отмена крепостного права в течение 10 лет с момента провозглашения автономии.

Однако через пару недель Александр I сообщил Огинскому, что не имеет времени для осуществления плана восстановления ВКЛ, так как озабочен усилением обороны империи. Несмотря на это, Огинский 1(13) декабря представил еще одну записку. В ней он отметил, что при сохранении мира реформа будет носить исключительно внутренний характер. А вот в случае войны с Наполеоном она станет первым политическим шагом на пути к принятию царем титула польского короля. Следующим мероприятием должно стать восстановление Конституции 3 мая 1791 года.

После приема Огинского 27 января (8 февраля) 1812 года Александр I больше не вспоминал про автономию западных губерний. Он вернулся к плану провозглашения себя польским королем в результате «победоносной» войны с Наполеоном.

* * *

Выработка и обсуждение плана Огинского вызвали враждебность в консервативных кругах высшей аристократии России. Они увидели в нем попытку расчленения и ослабления «единой» и «неделимой» империи накануне военного столкновения с Наполеоном. Российские сановники не допускали даже мысли о возможности установления самоуправления в недавно присоединенных «польских провинциях». Они с трудом смирились с тем фактом, что отобранная у Швеции Финляндия получила статус автономного Великого Княжества Финляндского.

Убежденный польский патриот Адам Чарторыйский тоже отрицательно относился к «литовским планам» царя (что выразилось в его письмах к Александру I в апреле и июле 1811 г.), но по другой причине. Он желал видеть «возрожденную Польшу» в границах 1772 года. А тут вдруг «автономное ВКЛ»!

В конечном итоге русские во главе со своим очередным царем, прикрываясь разговорами и туманными обещаниями, как всегда свели дело к элементарному обману и грандиозному ограблению местного населения.

Вот какую характеристику плану Огинского дал профессор АЛ. Погодин в своем очерке «Наполеон и Литва»:

«Александр строил планы первостепенной важности: он думал напасть врасплох на Наполеона, занять герцогство Варшавское и объявить себя польским королем».

«Проекты Огинского, которые имели в виду создание полунезависимого Литовского княжества, с наместником во главе…были хороши разве как тактический прием на случай войны с Наполеоном, но не более».

«27 января 1812 года Огинский снова виделся с императором и записал в своих мемуарах, что уже не было и речи об автономии Литвы, а Александр был поглощен иными мыслями. Но всю эту суетню литовских магнатов он думал использовать мастерским образом; рескрипт на имя Огинского, рескрипт с разными обещаниями на имя другого магната, князя Друцкого-Любецкого, указ в ноябре 1811 года о разрешении платить часть податей хлебом и т. п. подняли авторитет этих сторонников Александра и позволили им провести чрезвычайно важные меры».

Стержнем всех разговоров об автономии являлось стремление Александра I максимально использовать людские и продовольственные ресурсы Беларуси. Напомню, что по оборонительному плану войны Барклая де Толли требовалось опустошить оставляемую противнику территорию:

«…Обеспечив совершенное продовольствие и все способы для сильной армии, она должна, встретив неприятеля на самых границах, сопротивляться многочисленнейшему его ополчению в польских провинциях до тех пор, пока совершенно истощатся все способы, какие токмо можно будет взимать от земли, дабы тогда, отступя в настоящую и оборонительную линию, оставить неприятелю, удаляющемуся от своих магазинов, все места опустошенные, без хлеба, скота и средств к доставлению перевозкою жизненных припасов».

Следовательно, надо было набрать в западных губерниях максимально возможное количество рекрутов, а на завершающем этапе подготовки к войне — полностью вычерпать здесь продовольственные запасы. Именно этого требовал император от Огинского осенью 1811 года. Александра I нисколько не смущала ни «перспектива» гражданской войны между жителями Герцогства Варшавского и российскими «поляками», ни обречение жителей «опустошенных провинций» на голодную смерть. Он сказал князю:

«Теперь уже нечего думать об административных мерах и организации наших восьми губерний, а надо позаботиться об усилении средств к защите. Поэтому прошу вас объяснить мне виды ваши относительно военных средств, которые соотечественники ваши в подвластных мне губерниях могут теперь предоставить в мое распоряжение».

Огинский почувствовал себя обманутым. Позже он вспоминал:

«Все мои надежды рушились в эту минуту, но вера в настроение императора еще не угасла во мне, и я счел необходимым с большею нежели когда либо настойчивостью добиваться осуществления моего плана».

* * *

Проекты восстановления Польского государства (конец 1810 - весна 1811 гг.) и ВКЛ (весна - осень 1811 г.) были частью военностратегических планов высшего руководства Российской империи. При этом восстановление Польского Королевства обсуждалось в связи с планом наступательной войны, а Великого Княжества Литовского — войны оборонительной.

В скором (по историческим меркам) будущем был реализован именно польский план. Как известно, в соответствии с решениями Венского конгресса европейских монархов и их представителей, Герцогство Варшавское в 1815 году было разделено между Россией, Пруссией и Австрией. Император Александр I, извлекший кое-какие уроки из бурных событий предыдущего десятилетия, в своей части польских земель «изволил даровать» полякам самоуправление. Он объявил о создании автономного государства в составе Российской империи — Королевства Польского. Его территория составила 128,5 тыс. кв. км, население — 3,3 млн человек.

Все же поляки не зря воевали под знаменами Наполеона. В течение 25 лет, с 1807 и до середины 1831 года их страна была суверенным государством, пусть зависимым сначала от Франции, а потом от России.

А вот Литве-Беларуси суждено было оставаться колонией России еще 180 лет.