Сразу после моего возвращения в Москву из Гордой Республики я стал непосредственным участником многочисленных «разборов полетов» по поводу того, как мы провели свою «операцию».
Мне было дико неудобно и вообще — жаль, но постоянно в ходе разных расспросов приходилось кивать на Андрея Павлова показывая тем самым что он виноват в том, что допустил в круг наших агентов Арзумяна. Я абсолютно искренне симпатизировал Павлову, да и вообще считал его хорошим человеком, но, увы, не смотря на это прикрыть его никак не мог. Мне совершенно не хотелось становится тем, кто Павлова «притопит», но факты оставались фактами и убежать от них было просто некуда.
Один раз у нас даже был весьма откровенный разговор с Сартаковым, во время которого я ему прямо все и высказал. Я даже больше того — готов был взять часть вины на себя, но Сартаков сказал, что в этом нет нужды.
Увидев же фотографии Арзумяна (тогда еще в кабинете Сратакова присутствовал Павлов) Сартаков пришел в бешенство, впрочем, после быстро успокоился, и взял себя в руки:
— Твою мать! — закричал Сартаков и несколько раз вдарил по фотографиям кулаком — твою мать!
Мы испуганно переглядывались с Павловым, но потом, после долгой и тяжелой паузы Сартаков все-таки поведал нам, что этот Арзумян — на самом деле никакой не Арзумян, а Пашкевич Дмитрий, человек, который когда-то работал на Комитет.
— Его начальником был я — Сартаков хмурился, становясь мрачнее тучи — но работал с ним непосредственно Приятель!
После этого Саратков рассказал, что Пашкевич по его данным стал работать сразу на несколько заказчиков, а не только на Комитет, и иногда сливал важную для Комитета информацию кому не надо… Когда же это выяснилось, с Пашкевичем перестали иметь дело.
* * *
Вызвали Приятеля Сартакова.
— Вот! Погляди! — Сартаков решительным движением бросил на ближайший к Приятелю край своего стола фотографии Арзумяна-Пашкевива — узнаешь, кто здесь?
— Ага…
— Ну и..?
— Да это Пашкевич! Жив, что ли, курилко? Чего-то он тут потолстемши.
— Ну так времени сколько прошло, с тех-то пор, как вы его якобы «ликвиднули»!
— Мдя… промашечка, получается, вышла. — Приятель Сартакова осекся, и после смущенно замолчал, изображая якобы без вины виноватого.
— Ага, еще какая! И эта, как ты говоришь, промашечка, нам чуть ли не стоила провала в Маленькой Республике!
— Хм… — Приятель взялся рукой за лицо — а нельзя ли поподробней?
— Лучше ты мне сначала скажи, как же вы Пашкевича, который сам знаешь, что натворил некогда, не ликвидировали?
— Да что тут говорить! Все просто! Безотказная технология…
— Это какая?
— Ну… — Приятель посмотрел на меня, будто я ему что подсказать должен — укольчик.
— Да-а-а-а-а. Укольчик и вправду технология безотказная. Но как же тогда вышло, что он жив остался?
— А вот этого я не знаю. Точно сказать могу, что его укололи, а почему потом он не погиб — этого сказать не могу. Может, к нашим химикам надо обратиться?
— Ну, выясни у них тогда, как такое могло произойти.
— Хорошо, порасспрашиваю!
— Ну, ладно! — Сартаков, как кажется, немного расслабился — да ты садись! А то напрягаешь, своим стоянием!
Приятель Сартакова нашел стул в углу кабинета и там уселся, попеременно разглядывая всех присутствующих.
— Значит, вот что случилось — продолжил Сартаков — Пашкевич наш, недобитый, оказался в Республике и там, представившись Арзумяном — арменином, который, дескать, сделав дело мог быстро скрыться в Армении — затесался в наши агенты. Павлов его вроде проверял, но, думаю, слабо. Раньше Андрей Пашкевича не знал, так что тот вполне мог втереться к нему в доверие.
— После этого Пашкевич сдает контрразведке Республики всех наших агентов, и, если бы на Андрюша Земсков, важное правительственное задание было бы нами сорвано. А за это, сами понимаеете, по головке не погладят.
Приятель Сартакова внимательно слушал, после чего попинал на чрезмерную секретность информации в Комитете — дескать, если бы у Павлова был бы доступ к информации по прежним агентам КГБ — вполне возможно, он бы вовремя вычистил бы Пашкевича.
— Другое дело — продолжал Сартаков — как он мог узнать, что мы затеваем в Республике? Как он вообще мог узнать, что Павлов — наш человек?
Приятель Сартаквоа только пожимает плечами. Павлов — раскраснелся, как рак, Сартаков погружается в состояние глубокой задумчивости, слава богу, что уже не мрачной и не сердитой.
* * *
— Ну что ж! — после долгих минут гробового молчания вновь заговорил Сартаков — сидеть здесь — мы ничего не высидим — правильно? — Все, и я в том числе радостно закивали головами — Значит, нам надо действовать дальше, выяснять все, и, может быть, таким образом мы сможем ликвидировать прорехи в работе.
За сим все встают и уходят, меня же Сартаков на время просит остаться:
— Ну что, Андрей! Я тебе это конечно уже говорил, но, повторюсь, ты — молодец! Если бы МОГКР-вцам удалось бы предотвратить все взрывы на трубопроводе — тогда мне минимум светило увольнение. Я тебе благодарен. Не хочешь ничего сказать?
— О чем?
— Ну… может, у тебя какие-нибудь пожелания есть?
— Не знаю даже…
— Говори уже! Не томи!
— Ну, знаете, я год был без отпуска…
— Ах! Ну это! Да, конечно! Только тут такая загвоздочка — скорее всего пока надо побыть в Москве — понимаешь? Нас будут вызывать, и ты, как непосредственный участник всех наших дел, будешь крайне нужен. Со следующей недели — пойдет?
— Да, спасибо.
За сим Сартаков, уже ничего не говоря, жестом показал мне чтобы я вышел.
* * *
После все оказалось так, как предсказывал Александр Сергеевич. В четверг той недели, как я вернулся в Москву, всю нашу развеселую команду неожиданно вызывают к Сумрачному.
Сумарчный, впрочем, как оказалось, пребывал в хорошем расположении духа: встретив нас на пороге своего кабинета, он последовательно пожал всем руки, и когда мы вошли в кабинет — предложил садится, после чего сам сел в кресло у своего стола.
— Ну так чего? — начал он — ребята, вы, конечно, выполнили задание, но у вас вышла заминка. И задание вы выполнили не полностью, но это ладно, потому как на фоне полного провала то, что вы хоть что-то сделали выглядит уже хорошо. Итак, кто начнет?
Начинает Сартаков, объясняя все по порядку, как раз то, что мы уже обсуждали с ним раньше. Через какое-то время разговор пошел о Пашкевиче, и уже по нему ответ держал Приятель:
— В свое время мы пытались ликвидировать Пашкевича — говорит он — но он странным образом остался жив.
— Как же так произошло? — переспросил его Сумрачный.
— Мы ему сделали укол.
— Ах, да. Технология безотказная — и что вы?
— Мы после укола наблюдали за ним.
— И что?
— Точно установлено — укол подействовал.
— Как вы это определили?
— Пашкевич разговаривал… с воздухом!
— Ага… но потом…
— Потом я дал указание своим людям следить за Пашкевичем до конца, мы ожидали со дня на день что тот коньки отбросит, и…
— И что?
— Но он исчез.
— Исчез?
— Да, исчез. Уехал на свою дачу, и пропал.
— Вы проверяли?
— Да, на даче его не было, а следы найти не удалось.
— Хорошо искали?
— Очень, очень тщательно!
— И что потом?
— Потом я решил, что он ушел с дачи, где-нибудь отбросил коней, но тело найти невозможно. Там вокруг дачки его леса, понимаете, не стали бы мы поднимать лишний шум, привлекая военных на прочесывание…
— Хорошо — Сумрачный выглядит спокойным — я бы на вашем месте поступил бы так же. Но вот где с ним вышла промашка?
— Не знаю. Установить трудно.
— Тогда как же Пашкевич вышел на Павлова?
Тут вступает Павлов:
— Это мой промах… непростительный промах. Пожалуйста, вините во всем меня, мне доверили важное дело, а я его провалил. — Виновато начал он, и, видимо чтобы именно подчеркнуть его виноватость Сумрачный его прерывает на полуслове:
— С одной стороны ясно, что провалил, — сказал он — с другой — не ошибается тот, кто ничего не делает! Как же он вошел к вам в доверие, товарищ Павлов?
— Даже не знаю, что на меня нашло, я был словно загипнотизирован!
— Ага… что же? Может, Пашкевич и вправду обладает такими способностями? — Сумрачный уже обращался к Сартакову и его Приятелю, как мне сначала казалось, шутя, но потом я понял, что сейчас никто не шутит, даже про гипнотические способности Пашкевича:
— Ранее в этом замечен не был!
— Ясно.
В воздухе повисает долгая тяжелая пауза.
— Теперь, товарищи, давайте подумаем, что Пашкевич мог знать о Комитете, и как он смог сдать наших агентов?
После недолгого молчания, видимо поняв, что никто, если не он, опять заговорил Сартаков:
— Это нужно выяснять, товарищ Сумрачный, работать. Нужно время.
— Как вы собираетесь решить проблему?
— Самое лучшее, что я думаю — это найти Пашкевича и доставить его в Москву, где бы он ни был.
— Кого отправите на поиски? — Сумрачный перестал смотреть на Сартакова, делая вид, будто читает бумаги на столе.
— Еще не знаю.
И после — опять тишина, напряженная, давящая и нервная.
— Ладно! — в конце концов сказал Сумрачный — сделаем так. Президент не доволен случившимся, но… Но Премьер на нашей стороне, он бывший разведчик и знает, что случаются и провалы. Аргумент в вашу пользу — все-таки подрыв трубопровода был. Премьер, я думаю, завтра, когда мы пойдем по вашему делу к Президенту, вас прикроет, во всяком случае, утром по телефону, я так понял, он сказал что собирается это делать. Так что все будет по-старому. Думаю. Вы — ищите вашего Пашкевича. Мы — прикрываем вас у Президента.
После Сумрачный еще немного помолчал:
— И, кстати, что там с деньгами? Товарищ Приятель, вы ведь вроде ответственный за деньги?
— Да. — Ответил Приятель. — Агенты в республике не получили денег, потому что не выполнили задания, а договор был такой, что деньги выплачиваются за выполненную работу, кроме агента, которого вел Андрей Земсков.
— Ясно. Андрей! — Сумрачный обратился ко мне — что там с деньгами?
Теперь настал мой черед отвечать:
— С агентом Мафусаилом возникла неприятная ситуация — заговорил я, стараясь придать голосу побольше уверенности, отчего тот запищал — он достал оружие, пистолет, стал мне угрожать, так что мне пришлось ему отдать деньги. После Конверт с деньгами он заткнул себе за пояс, но пока мы были на месте, Арзумян, простите, Пашкевич, подъехал к нам на машине с другими людьми из спецслужб Маленькой Республики — и они застрелили Мафусаила. Под плотным огнем я не смог подобраться к Мафусаилу, так что деньги остались у него, а я ретировался на машине Мафусаила в Тыбы-э-Лысы.
— Так значит, было дело.
— Да.
— Товарищ Приятель — вы поручаетесь за Земскова, что все именно так и было?
— Проверить Андрея я никак не могу — ответил Сумрачному Приятель Сартакова — но уверен в Земскове как в самом себе! Да, я поручусь за него, все было так, как он говорит.
— Значит, спишем все на издержки! Хорошо! — лицо Сумрачного как будто просветлело — тем более что благодаря Андрею наше задание не провалено полностью.
— Так точно!
Когда мы покинули кабинет Сумрачного, а я шел впереди всех, меня нагнал Сартаков, и, потеребив за плечи, громко прошептал на ухо:
— Андрюха! А теперь с чистой совестью мотай в отпуск!
* * *
Тем не менее была еще одна небольшая накладка. Вечером, когда я уже собрался уходить с работы, ко мне зашел Приятель Сартаквоа:
— Ну что? — спросил он меня пристально глядя мне в глаза — и что же вы, молодой человек, мне ничего не рассказываете?
— О чем?
— Ну… о деньгах! О чем же еще? Я понимаю, конечно, что ты молодец, сумел словить момент и хапнуть немного деньжат, но сам понимаешь, если я главный ответственный за них, и поручаюсь за тебя — с тебя причитается?
Я начинаю ему разглагольствовать о том, что, дескать, все было как я сказал Сумрачному, но Приятель только смеется:
— Мне все Посол передал. Так что… деньги еще не потратил?
— Нет.
— Десять процентов.
Понимая, что не отвертеться, тем более Приятель меня прикрывает, я отвечаю, что «хорошо». Дружески хлопнув меня по плечу, Приятель удалился восвояси, на ходу что-то насвистывая.
Следующим утром я отношу причитающееся Приятелю, а он форсит, взяв конверт даже не смотрит, сколько там, не пересчитывает, хотя, впрочем — зачем?
И после, уже со совсем спокойной совестью собираюсь уже было идти домой, как на мой мобильный поступает вызов от «Unknown».
* * *
Моему удивлению нет предела. Я смотрю на свое отражение в витрине магазина «Библиоконус», и меня настораживает, отчего моя челюсть еще не отвисла:
— Але! — говорит голос на «другой стороне» — это Андрей? Андрей?
— Да, это я — отвечаю я, узнав голос Арзумяна-Пашкевича, — что вы хотите?
— Андрей, я хотел бы с вами встретиться, мне очень нужно с вами поговорить.
Я перехожу на шепот:
— Пашкевич! Да вы хотя бы понимаете, во что вы влипли? И как после всего произошедшего вы смеете мне предлагать с вами встречаться?
— Понимаю. Наверняка вы меня считаете врагом, но, уверяю вас, это далеко не так.
Я мнусь, обещаю перезвонить, сбрасываю вызов, но едва я это сделал — Пашкевич звонит вновь:
— Э нет, брат, шутишь! Не надо начальству про меня докладывать — понял?
— Почему именно я, Дмитрий?
— А вы на новенького, вы мне интересны, остальных я-то знаю как облупленных! — Пашкевич натужно смеется — Ну так что? Вы готовы встретиться со мной?
— Хорошо, но… когда и где?
— А вот прямо сейчас в «Доме на Брестской» — слабо?
Я обещаю Пашкевичу быть как только смогу.
— Как только сможете? Да тут минут двадцать на метро!
— И еще пятнадцать — пешком от метро!
— Хорошо, полчаса! И пожалуйста, никому не говорите — это очень важно, прежде всего для вас. Я с вами намерен поделиться кое-какой информацией по вашим начальничкам, так что если они узнают, что вы беседовали со мной, то, вполне возможно, захотят вас как-то поприжать, потому как таким образом вы станете для них, может статься, опасным человеком!
От таких заявлений мне становиться уж совсем не по себе, но любопытство, пересилив страх, заставляет меня двигаться в указанном направлении.
* * *
Минут через сорок после этого разговора я оказываюсь в «Доме на Брестской», и, как мне говорил Пашкевич, поднимаюсь на третий этаж, как раз туда, где располагается деревянный макет центра Москвы. Вокруг этого макета выставляются разные экспозиции художников и фотографов.
— Сюда! Сюда! Андрей! Повернитесь! Я вас вижу! — звонит снова мне на мобильный телефон Пашкевич — вот! Вот он я! Я вам рукой машу!
Повернувшись, я наконец замечаю Пашкевича и направляюсь к нему.
— Пожалуйста, встаньте здесь — говорит он мне уже не по телефону, когда я подхожу — вот сюда — я оказываюсь в центре большого черного круга с белой пентаграммой, изображенной на пленке, лежащей на полу — пожалуйста!
Я оборачиваюсь, разглядывая, что вокруг, снова, как год где-то назад созерцая некое «творчество» похожее чем-то на то, что я уже видел в ЦДХ на выставке, посвященной Сатане, только значительно в меньшем масштабе.
Итак, тут на небольшом клочке пространства на полу и стенах висят, изображенные белым на черном, на пленке, пентаграммы и изображения козлиной головы.
Тогда я вновь поворачиваюсь лицом к Пашкевичу, и несколько минут с удивлением смотрю как тот держит в руках какой-то небольшой сосуд, похожий формой на амфору, только значительно меньший по размеру, черного цвета и с пробкой.
Пашкевич вынимает пробку из сосуда, потом что-то шепчет в сосуд и смотрит на меня. Сделав так, он повторяет свои непонятные мне действия снова — и опять смотрит на меня:
— Ах! Что-то ничего не получается — говорит он мне и проделывает то же самое в третий раз — что же происходит?
* * *
— А что вы ожидали? — Я мнусь с ноги на ногу, чувствуя небольшое смущение от созерцания происходящего, будто в чем-то провинился — Вы вообще — чем сейчас занимаетесь?
По лицу Пашкевича видно, что он чем-то сильно удивлен:
— Да так… ничем! Ничем! Просто вот у меня сосуд с благовониями из Египта, понимаете ли, так вот я удивляюсь — запах совершенно испарился…
— Да? Может в сосуде трещинка была? Или вы его оставили как-то открытым?
Но Пашкевич, кажется, уже хочет перевести разговор на другую тему:
— Андрей!
— Да, Дмитрий!
— Тут внизу есть небольшая кафешечка, так вот вы не желаете кофейку хлебнуть?
— Да почему бы и нет? — даже не знаю, рад ли я откликнуться на это предложение…
— Я заплачу.
— В принципе, если хотите, заплатить могу и я…
* * *
Пока же мы спускаемся вниз на лифте, Дмитрий не отводит взгляда от книги, которую я ношу с собой за подмышкой:
— Что это у вас? — спрашивает он меня и мне кажется, будто Пашкевич бледнеет.
— Это? Книга! «Чупакабра — орудие возмездия духов!» — отвечаю я — хотите — подарю?
Пашкевич берет из моих рук протянутую ему книгу, потом быстро перелистывает, читая какие-то фрагменты, после чего — возвращает обратно:
— Нет, спасибо. По-моему, кроме правильного названия — все остальное полный бред.
— Ну, как хотите! — я натужно улыбаюсь, разглядывая себя в зеркало, но недолго — еще несколько секунд и звучит «колокольчик», и лифт останавливается на втором этаже.
* * *
Итак, мы спустились в кафе, где за барной стойкой берем себе по чашке кофе, Пашкевич берет себе еще какой-то кекс, а я — кружку «Миллера».
— Я уже в отпуске — отвечаю я Пашкевичу на его вопросительный взгляд — после Кавказской Республики, знаете ли, хочу слегонца отдохнуть.
— Понимаю! — отвечает Пашкевич на ходу начиная поедать кекс, и мы вместе идем к столику за который потом и садимся.
— Итак, — едва мы уселись, начал Пашкевич, говоря при этом с набитым ртом — вы, Андрей, понимаю, молодой сотрудник Комитета, недавно начавший там работать?
— В принципе — все правильно вы говорите, — отвечаю я — кроме того, что я уже, как знаете, побывал на важном задании. Да и работаю уже в Комитете… чуть больше года, наверное…
— Ага! И уже это ваше важное задание успели успешно выполнить!
— Да!
— Гордитесь?
— Нет. — Я ловлю на себе недоуменный (опять!) взгляд Пашкевича — нет, не, правда, нет, не горжусь! Просто… как бы это сказать? Работа такая. И я ее сделал. Хоть вы и мешали…
— Ага, ну и как? Вас похвалило начальство? Ну, за взорванную трубу?
— Дмитрий… — я вспоминаю нашу первую встречу с Пашкевичем, когда я еще не знал, что он Пашкевич — А у вас нет при себе звукозаписывающей аппаратуры?
— Не-а, — Дмитрий вновь откусил кекс и на верхней губе у нее четко отпечаталась белая линия от сахарной пудры — но можете обыскать меня, если хотите.
— В этом нет нужды, я вам доверяю — говорю я, придавая своему голосу максимально возможный оттенок полного недоверия — тем более что записать мой голос (и не только) можно установив где-нибудь недалеко отсюда камеру. А я сейчас с вами пришел сюда, в место, куда вы сами меня и направили.
— Ага…
— Сел за стол, который вы якобы выбрали.
— Ах, Андрей, оставьте вы эту конспирологию! Чтобы вы не волновались — давайте не будем говорить о Маленькой Гордой Республике! Пожалуйста! Скажу вам честно — мне на нее начхать три раза!
— Тогда о чем разговор?
— О вас и вашем начальстве. Я даже не то, чтобы говорить о них с вами хотел бы, нет, я хочу предупредить вас — это опасные люди, которые совершенно не берегут своих подчиненных.
— И кого из моего начальства вы знаете?
— Да вот Сартакова знаю, и его Приятеля.
— А еще?
— А этого мало?
— Хорошо, и что дальше?
— Андрей, когда-то я тоже работал на них. Непосредственно, конечно, на Приятеля, так вот, этот парень занимался поставками оружия из России за рубеж.
— Ага, и что?
— Поставки эти были одобрены правительством, но при этом тайные, понимаете?
— В принципе — да, то есть это когда надо оружие кому-то продать, но вроде как неофициально, а правительство, случись что, говорит что не причем?
— Именно! Я вот как раз этим и занимался. Приятель говорил, что и куда, а я — ездил по заграницам и все обустраивал.
— Угу.
— Однажды Приятель мне предложил такой вариант — Пашкевич слизал языком сахар с верхней губы — помимо правительства мы будем работать и на себя, поставляя «левое» оружие от наших производителей.
— Правда? Такое вообще — могло быть? И чем все дело закончилось?
— У нас не было провалов, потому что прикрывали эти наши дела очень серьезные люди наверху. Ну, это я говорю вам со слов Приятеля. Только вот однажды… однажды Пряитель подумал (даже нет!) заподозрил меня в сборе на него компромата — и тогда все.
— А вы собирали на него компромат?
— Да, помогал собирать… Угадайте — кому? Вашему папе!
— Неужели? Такое могло быть? Мой отец собирал на Приятеля компромат?
— А вы думаете, будто его гибель в аварии на МКАД-е — случайность? Виновника ДТП нашли?
— Нет.
— Ну вот. Даже обвинить кого-нибудь не удосужились. Для отвода глаз…
* * *
— Ну так вот — Продолжил Дмитрий уже расправившись с кексом и принявшись звучно отхлебывать кофе. — После вашего отца настал мой черед, но я сумел выкрутиться. Я бегал по всей стране от КГБ, пока они не перестали меня преследовать.
У меня перед глазами стоят страшные фотографии разбитой вдрабодан машины отца. Но я не верю:
— Хотите меня настроить против моих начальников?
— Нет, Андрей, думайте сами, не верьте мне, проверяйте, если хотите.
— Вы прекрасно знаете, что у меня нет возможности проверить вас.
— Тогда просто думайте. Вот, кстати, хотел спросить — отец вам никогда не отдавал каких-нибудь бумаг или папок? Не просил сделать с них копии, перевезти куда-нибудь?
— Нет — вру я — а что?
— А то, что если это было — могу поручиться, вас взяли под опеку в КГБ для того, чтобы узнать где эти материалы, ну, либо на худой конец — просто по вашей реакции узнать, знаете ли вы про них что-то или нет. Но не беспокойтесь! Если Приятель Сартакова сочтет вас неопасным для него — вас не тронут. Только вот он, знаете ли, параноик, так что вполне возможно что он так про вас и не подумает!
Но я спокоен, потому что не верю Пашкевичу. Так, либо иначе, но этот разговор уже нужно заканчивать:
— Вы теперь будете в Москве? — спрашиваю я Пашкевича, переводя разговор в другое русло.
— Нет, а что? — Пашкевич ухмыляется и ковыряется во рту зубочисткой — доложите обо мне Сартакову? Не старайтесь! Вы меня не поймаете, кишка у вас тонка! Весь Комитет меня теперь не сыщет, даже если я буду находиться у него под самым носом. Угадайте, сколько раз в этом году я прогуливался по Лубянской площади? Мне это даже удовольствие доставляет, так что всякий раз, бывая в Москве я обязательно прохожусь по Лубянке!
— И что вы тогда будете делать? — я делаю вид, будто пропустил мимо своих ушей это отступление Дмитрия — Предположим, я верю вам, ну, что Приятель Сартакова, дескать, когда-то хотел вас убить — что вы хотите теперь? Отомстить ему? Так?
— В принципе вы говорите все правильно. Именно отомстить в том числе. Но не убить его, нет, это будет слишком гуманно по отношению к нему, а именно растоптать, смешать с грязью, отнять у него будущее, карьеру и засадить за решетку! Желательно — надолго!
— Ах, вот оно как!
— Да!
— Ну, положим. А вот как, например, вы узнали номер моего телефона, откуда у вас он?
— Ничего сложного! Я просто считал его специальным устройством в Тыбы-э-Лысы, в тот момент, когда мы беседовали с вами первый раз в подвале в баре — помните? Устройство это — нет, не со мной, спецы из разведки МОГКР-и забрали его у меня. Устройство американское, последний писк, так сказать, у нас пока таких нету.
* * *
— Вы так говорите, будто «нас» — это вы с нами, с Россией! Вы же, Димочка, против нас только что вели игру! Против этой самой «вашей» России! Как теперь вы так можете говорить? Вы же, можно сказать только что против России воевали!
И далее:
— Вы им давали мои контакты и прочее?
— Разведке МОГРК? Нет, конечно, да им это и не надо было. А что касается игры против России — так я вам вот что скажу — вы со своими взрывами настроили против себя руководство МОГКР таким образом, что теперь они точно решатся на выступление боевиков из Боржомской долины, так что сейчас они их усиливают, и весьма скоро те двинутся через границу ваших союзников далее на север! Именно в Россию, на российский Кавказ!
— Пусть только сунутся! — не знаю уж и почему, но, кажется, во мне необоснованно взыгрывает как это говорится «великодержавный шовинизм» — Получат по зубам так, что больше у них ничего там не вырастет!
— Надейтесь! — Пашкевич видно что натужно пытается изобразить некую уверенность в силе наших врагов — Ладно, понимаю, Андрей, что разговор у нас все-атки состоялся. И хороший разговор! А теперь — увы, мне надо ехать.
— Куда?
— А что такое? Пойдете докладывать Сартакову? Выслужиться хотите? Думаете вас отблагодарят??
— Да должен, в общем-то, сообщить. Иначе…
* * *
Но Пашкевич и тут пытается юлить и выкручиваться, правда пока не совсем понятно — зачем:
— Андрей! А давайте-кá мы с вами заключим небольшую сделку?
— Не знаю уж, Дмитрий, нужно ли это мне…
— Я вам — материалы, которые раздобыл когда-то для вашего отца, это — часть компромата на Приятеля Сартакова, а вы мне — обещание, что просто никому ничего про нашу встречу не скажите — лады?
— Ну, хорошо. Даю вам сутки.
— А мне больше и не надо. Что там у вас? Меня опять собираются ловить?
— Еще как! Думаю, у вас есть максимум неделя, погулять, так сказать, на свободе, после чего вас ждет подвал Лубянки.
Пашкевич заулыбался, показывая мне свои темные зубы:
— Не пугайте! После того, что со мной произошло я уже ничего не боюсь. Посмел бы я в одиночку нагадить КГБ раньше! А-ах! — Пашкевич театрально закатывает глаза и смеется — они меня, видите ли, запрут и будут пытать — ах, как страшно! — он касается тыльной частью ладони лба.
После этого Пашкевич мне передает папку с какими-то бумагами, которые я, начав читать, быстро понял, что в них ничего не смыслю и тогда откладываю их в сторону.
— Вот вам деньги — Дмитрий протягивает мне крупную купюру — расплатитесь за меня и себя, когда я уйду. Сдачу можете раздать нищим!
Едва же я отвожу взгляд в сторону, пока кладу деньги в нагрудный карман рубашки, Пашкевич исчезает, его как и не было.
«Испарился» — думаю я тогда — «как дым».
* * *
Но я не останавливаюсь на этом.
Лишь только Пашкевич странным образом исчезает, я звоню, выбрав на мобильном телефоне в списке контактов номер Петра Фетисова — художника, поэта и галериста.
Наиболее странным, конечно, мне показалось то что Фетисов ответил. То есть, помня о всеобщей манере часто менять телефонные номера я был уверен, что Фетисова по его номеру, то есть по тому номеру, который был в памяти моего телефона, и я им около полутора лет не пользовался (да что там, я же вообще Фетисову никогда не звонил!) нет.
Но он оказался на связи, и, удивительное дело, узнал меня по голосу сразу.
— Алексей? — спросил он, когда я еще не успел ни одного слова произнести — чего это вы вдруг про меня вспомнили?
— Здравствуйте, Петр. — отвечаю я — Прошу у вас прощения, я в последнюю нашу встречу неправильно поступил, представившись вам Алексеем. На самом деле меня Андрей зовут.
— Да-да, Андрей, я знал это. Просто было неудобно показывать вам что я знаю что вы меня обманываете.
— Ясно. Но все равно мне неудобно перед вами. Простите.
— Да что уж там! Не вы первый, Андрей, не вы последний. Так что вы хотели от меня, Андрюш?
— Я тут подумал, что если вы галерист, художник и вообще гений и прочая, то наверняка имеете связи и могли бы мне помочь, например, установить в одном месте, кто организовал небольшую творческую экспозицию.
— То есть у вас есть экспозиция, которая вас интересует, но вы хотите еще знать кто заплатил за место в выставочном зале?
— Да, что-то типа того.
— Хорошо, я постараюсь. А где экспозиция находится?
— В «Доме на Брестской», тут на этаже, где деревянный макет Москвы.
— Здорово! Знаете, я тут недалеко нахожусь, сейчас заеду.
— А это вас не затруднит? — меня вдруг развезло на деликатность — Мне было бы неудобно отвлекать вас от ваших дел…
— Нет Андрей, хоть вы, как мне кажется, и не помните, и не понимаете кое-чего, тем не менее, как я вам уже говорил это, мы с вами в одной лодке и должны друг друга деражаться!
* * *
Итак, Фетисов был на месте где-то через сорок минут:
— Прошу прощения, Андрей! — как мне показалось, искренне говорил он мне, пожимая руку — задержался, пробки проклятые, понимаете ли, я тут даже не подъезжая к дому машину за квартал бросил, когда понял, что продираться по Брестской улице будет еще дольше!
— Ах, ну, спасибо вам! — я искренне тронут.
— Андрей! — Фетисов берет меня под руку и ведет к лифту — а вы не хотите, так скажем, использовать ваши полномочия КГБ-шника для того, чтобы разузнать то, что вам нужно?
Я отвечаю, что хотел бы, чтобы все дело осталось втайне.
— Тогда ладно — где эта ваша, как вы говорите, экспозиция?
Через минуту мы оказываемся в зале с макетом и подходим к «произведению» Пашкевича.
— Вот это да! — Фетисов оглядывается вокруг, потом подходит ко мне — это же типичная ловушка для душ!
— Что это, простите?
— Изображения, которые в купе с определенным ритуалом дают возможность похитить у человека душу!
— И чтобы это сделать нужно человека поместить сюда — в центр круга? — я указываю на изображение пентаграммы на полу.
— Да, точно.
— Петр, знаете ли, тут до вас был один человек, он просил меня встать в центр, а потом стал что-то неслышно шептать над неким открытым сосудом, маленьким таким по размеру, он его то открывал, то закрывал…
— Понимаю. Ну, что можно сказать? У вас пытались похитить душу, таким примитивным, в принципе, способом, но, как я вижу — не совсем удачно.
— Чушь какая-то!
— А вы не верите?
— Нет, вам-то я верю, просто это же сумасшествие!
— Для кого как. Но вы, Андрей, не волнуйтесь, ваша душа надежно защищена от подобных атак, так что все в порядке.
— Да? Откуда вы это знаете?
— Все еще не помните? У нас с вами договор, Андрей, так что теперь я вас защищаю. По условию, знаете ли, доголвора…
— Блин! Да кто вы, нахрен, такой?
Но Фетисов только смеется в ответ, а потом так же, как еще недавно Пашкевич, предлагает сходить с ним пообедать.
* * *
На сей раз обедня происходит не в «Доме на Бресткой», а в ресторане что немного поодаль.
Фетисов вальяжно садится за столик, тут же берет меню, и, как ни странно, делает заказ сразу за нас обоих, даже не спрашивая меня перед этим, чтобы я предпочел заказать.
Какое-то время мы разговариваем, и тут, во время разговора, как еще недавно Пашкевич Фетисов обращает внимание на книгу, которую я ношу с собой:
— Ух ты! Эпопея про чупакабру! — натужно-восторженно произнес он, да так громко, на весь зал, что мне даже стало немного неловко:
— Вы знаете эту книгу?
— Да, знаю.
— Тот человек, который, как вы говорите, пытался у меня похитить душу тоже этойкнигой заинтересовался!
— И как он же реагировал?
— По-моему он слегка труханул, что ли, то ли по поводу книги, то ли по поводу чупакабры…
— Хм! Совсем интересно становится!
— Расскажите, пожалуйста! — я пытаюсь изобразить заинтересованность, что, как мне кажется, у меня получается плохо.
— Ну, я считаю, что чупакабра появляется там, где люди служат духам, и приходит к этим самым людям как наказание за плохую службу. То есть если кто-то нарушает договор с духами, получив от них что-то, и потом не выполняет своих обязательств по договору — к тому и приходит чупакабра!
— Да? Интересно!
— Ага. Сначала она вредит хозяйству человека, его дому, домашним, а потом добирается и до него самого.
— И пьет его кровь?
— Да. Выпивает всю без остатка.
— То есть вы эту книгу тоже читали?
— Ну, как сказать. Да, конечно, я ее еще и писал к тому же.
— Вы автор? Ой, как интересно! — я пытаюсь вытащить прожилку капусты, застрявшей между зубами.
Тут я соображаю, что мог бы порасспрашивать Фетисова и об издательстве «Тьма inc»:
— Вы имели дело с этим издательством? — я раскрываю книгу и пальцем тычу в лейбл «Тьмы».
— Да, было дело.
— Не знаете, что с ним сейчас?
— Оно было временно закрыто, после чего поменяло название.
— На какое?
— На «Ксенкос».
— Так это же, извините, ваше издательство! Помните, вы меня подвозили из клуба после вашей презентации?
— Ну да, а что?
— И офис у вас был… эээээ…
— На Черкасском. Да, там и остался. А что вас так смущает? Вы и вправду ничего не помните, либо не понимаете??
Я медленно сползаю с кресла немного вниз, и как любят иногда еще говорить, «выпадаю в осадок».