Следующее утро было под стать предыдущим, за исключением переливающегося красного неба, на котором вдруг стали появляться, высоко-высоко, еще выше парящих прозрачных мант, красные молнии.

Редко-редко вслед за молниями грохотал гром, с большим запозданием долетавший до земли — и тогда мне казалось, что этот гром — не простой, но выводится невидимым небесным органом, ударяющем торжественными, прекрасными и пугающими и подавляющими одновременно аккордами.

* * *

Сестра выбежала на улицу, едва очнувшись от сна:

— Как прекрасно вокруг! — кричала она, становясь с каждой секундой все более красивой — как прекрасно!

Вдруг, неожиданно она упала на землю, раскинув в стороны руки и ноги, и потом, поводя ими туда-сюда сказала:

— Снежный ангелочек! Ложись рядом со мной!

И я упал в снег, и тоже стал двигать руками, а когда мы встали вместе, обнявшись и стали смотреть на получившиеся фигуры на снегу, Сестра пафосно и с выражением произнесла:

— Прекрасно! — кричу я тогда в ухо Сестре, будто она меня до этого не слышала — что это за стихотворение?

— Не знаю — тоже в ухо кричит мне в ответ Сестра — оно просто звучит у меня в голове!

И вдруг:

— Снежинки! — Сестра бежит туда, где летом был огород с морковкой — они похожи на больших бабочек!

И вправду — черные снежинки, падающие с красного неба вдруг стали превращаться в перламутровых бабочек:

— Они прекрасны! — уже чуть ли не пела Сестричка — так будем же их ловить!

* * *

Наш дом превратился в чертог из золота, отливавший во все стороны оранжевым теплым огнем. Я вбегаю внутрь и глажу дверь, которая еще вчера была фанерной покрытой белой масляной краской:

— Слоновья кость! — будто читая мои мысли кричит Сестра, встав у меня за спиной — как сгущенка вперемешку с персиковым джемом!

Тогда мы выпускаем наловленных бабочек в дом и они заполоняют все вокруг.

— Даже не летят на свет — улыбается Сестра, немного устав и сев на стул — какие умные!

* * *

Я еле-еле ощущал движение суток, разграничивая их только подсчетом вечеров и утр. Все они были похожи друг на друга, но все равно отличались освещением.

Три дня и три ночи мы носились с Сестрой по окрестностям, и иногда она, обняв меня сзади, приподнимала меня над землей и уносила далеко-далеко. Когда же это произошло опять, я попросил ее перенести меня высоко в небо, потому что мне хотелось потрогать витавших там мант.

Едва же мы приблизились к этим существам, вдруг обнаружилось, что это — никакие не манты, но ангелы, вооруженные мечами и копьями, и одетые в блистательные, но черные доспехи.

Один из ангелов, едва заметив нас, подлетел к нам и улыбнулся блистающей улыбкой, обнажив красивые, белоснежные но странно заточенные зубы, и после, вдруг, когда он посмотрел мне в глаза, случилось что я увидел, будто и сам являюсь ангелом, правда в других, белых как снег, доспехах, и вот, я сражался когда-то на войне, в том числе и с этим ангелом, и сбросил его с неба на землю.

Будто бы поняв, что я себе представляю, этот ангел вдруг переменился в лице, его глаза засияли ярким, но холодным огнем, и он, сгруппировавшись, камнем, как птица устремился на нас.

— Бежим! — будто мы не летели, а бежали, закричала Сестра — здесь опасно! — и мы, подобно сбитой птице камнем полетели к земле.

Темный ангел нас не преследовал, быстро потеряв к нам интерес, тем не менее, каким-то непонятным образом я выскользнул из рук Сестры и стал падать сам, что меня, прочем не напугало: раскинув руки в стороны я летел к земле, аккурат вниз к маминому дому, и только у самой-самой земли Сестра вновь схватила меня, значительно замедлив мое падение, так что я просто мягко шлепнулся в снег, Сестра же, несколько раз перевернувшись в воздухе, отлетала вдаль, спиной ударившись об забор и, отлетев потом вперед, упала лицом в землю.

* * *

Когда я подошел к ней, уже вставшей с земли, с расквашенным лицом, ее правая рука была неестественно отведена в сторону:

— Боже мой! Тебе не больно? — спросил я.

Но Сестра не обращала внимания на меня, лишь произнося скороговоркой:

— Они патрулируют небо, следя за тем, чтобы другие ангелы не смогли туда добраться!

— Кто — они? — совершенно не надеясь на ответ спросил я — кто??

— Темные ангелы — ты видел? У них черные доспехи!

— Зачем же они это делают?

— Не пускают обратно тех, кто хочет вернуться. У тех ангелов, которые ходят по земле, нет ни щитов, ни копий…

Сестра еще долго смотрела в небо, но потом, опустив голову и взглянув на свою поврежденную руку ловким движением вправила ту обратно:

— Поэтому-то им и приходится ходить по земле, и искать другие возможности.

Я вновь смотрю в небо, вдруг быстро становящееся голубым, без парящих там где-то высоко-высоко ангелов.

* * *

Наваждение закончилось, и мне вдруг очень захотелось домой. Мне стало холодно, а в давно остывшем доме я обнаружил только грязь и замерзшую слизь. Никаких тебе золотых стен и дверей из слоновьей кости!

Едва прибравшись, я собираю вещи, перед этим приказав Сестре, на удивление покорно выполняющей мои приказы, стоять поодаль — на улице, аккурат у сортира. После, уже собравшись в дорогу, я отправляю Сестру за ворота, а сам, выключив везде свет и перекрыв газ, последний раз все осмотрев — выхожу на крыльцо и закрываю дверь. Перед закрытием двери последнее, что я сделал в доме — так это аккуратно поместил и взял потом с собой в сумку льдышку голубенького цвета — слизь, так обильно недавно разбрасываемую во все стороны Сетрой!

Когда же я вышел за калитку и стал ее запирать, вдруг обнаружил, что Сестры нигде нет. Заперев ворота я пошел по ее следам на снегу, ведущим далеко в лес, по лесу, не по дороге, по буеракам и колдобинам, но, когда ее следы пересекли асфальтовую дорогу, ведущую в деревню и вновь исчезли в лесу — уже в другом, за дорогой — перестал идти за Сестрой, а направился в деревню.

* * *

На автобусной остановке я спохватился, стал смотреть не забыл ли я в доме деньги (иначе как мне доехать до Москвы?) но, едва погрузив руку во внутренний карман своей куртки — нащупал там пачку нашей и не нашей наличности и успокоился.

Автобуса я, конечно, дожидаться не стал, а, проголосовав первую же проезжавшую мимо машину, потом, с несколькими пересадками часа в два добрался до Москвы.

* * *

Пелена с моих глаз спала, но, боже мой, какое же было наслаждение мне вновь очнуться в этой нормальной повседневной реальности, где были огромные толпы людей, благостно так плевать хотевших на меня, гигантские автомобильные пробки и жуткий шум переполненного метрополитена!

* * *

Лишь только дома я узнаю какой сегодня день недели. Слава богу, я не провел в забвенном галюционировании больше времени, чем необходитмо и не прогулял работу, не заметив хода дней.

Лишь придя в себя я звоню Сергею Енохову — тому самому, начальствующему в комитетовсом канцелярском складе:

Сергей, и это очень приятно, рад меня слышать:

— Ну? Что там у тебя стряслось?

— Сереж, ты не мог бы мне очень помочь?

— Андрей, если могу…

— Мне очень нужна экспертиза одной жидкости, у тебя нет специалистов — просто определить, что это?

— Ну, как сказать? Это вполне можно устроить. Но ты… с твоими возможностями — разве сам все не можешь устроить? У нас же есть специалисты на любой вкус!

— Ты понимаешь, это все нужно мне для себя. Не по работе. Без всяких официальных запросов и прочего.

Сергей обещает перезвонить, и мы временно прерываемся.

В тот же момент, когда я уже начинаю думать, что он не перезвонит — (может, что не заладилось?) Сергей наконец перезванивает и говорит, что такой специалист у него есть:

— Только он из полиции, понимаешь?

— Да, в общем-то мне какая разница?

— И, сам знаешь, бесплатно как бы не то, что он против… там даже не деньги, подарочек какой-нибудь ему!

Дальше мне рассказывают про всякие коньяки, так что я уже сам соображаю о том, что нужно купить что-то коньячное, подороже, да еще шоколадные конфеты на закуску:

— Вот и славненько!

И дальше — совершенно неожиданно Сергей говорит что «специалист», мне нужный, сможет меня принять достаточно скоро:

— Завтра — сможешь?

Я, в принципе, согласен, просто никак не мог подумать, что меня примут так быстро:

— Тогда заходи в обед… Ты тут что-то мелькал после командировки, а теперь куда-то опять исчез…

— Я просто сейчас в отпуске, в понедельник выйду… — говорю я с намеком, вроде как чтобы Сергей все дело перенес на понедельник.

Но Сергей моего намека не понимает и говорит, где меня будет ждать в обед:

— Это не у нас, это ближе к Полянке — я тебя провожу!

И мы договариваемся встретиться в час дня у метро на следующий день.

* * *

В пятницу с утра (на следующий день после моего возвращения с дачи в Москву) я первым делом еду в центр разыскивать какой-нибудь винный бутик, где закупаюсь коньяком, после чего иду в Елисеевский магазин за конфетами, и уже оттуда — вниз по Тверской на Моховую улицу, и там — до Боровицкой станции метро, куда захожу со стороны перехода напротив Манежа, что ближе к Кутафьей башне.

На выходе из Полянки приходится долго ждать Сергея, он опаздывает, а погодка — не очень, но, минут сорок простояв я его все же дождался, и тогда мы вместе отправляемся к обещанному Сергеем «специалисту».

* * *

Специалист оказывается маленьким, картавеньким старичком с лысинкой на макушке и бурной седой растительностью по бокам.

Далее я понимаю, зачем нужен коньяк — «специалисту», судя по всему, просто скучно и ему не с кем выпить.

Итак, где-то час мы сидим с ним и пьем, закусывая конфетками, после чего (а я уже и забыл!) он «чтобы не забыть» просит у меня «образец», который какое-то время разглядывает на свет, после чего просит еще и номер моего мобильного телефона — чтобы сообщить результаты:

— Вам потом, молодой человек, образец вернуть?

— Ой, нет, не надо. — Несколько смущенно, как бы извиняясь за неудобство отвечаю я.

— И что же я буду с ним делать?

— Да выкиньте его… или сожгите…

«Специалист» покачивает головой, поводит густыми седыми бровями туда-сюда, после чего мы снова выпиваем, и уже тогда, когда мы на троих уже почти «уговорили» бутылку, общаясь, Сергей вдруг засобирался на работу — с обеда, так что я вызываюсь его проводить.

«Специалист» тепло прощается с нами, мне горячо пожимает руку, а Сергея — так вообще полуобнимает:

— Друг моего папы — говорит мне Сергей, едва мы выходим из полицейского здания, где «Специалист» «работал» в подвальном помещении — вместе еще в советское время пуд соли съели!

Доведя же Сергея до работы на Лубянке (я не то, чтобы за него боюсь, нет, он же совсем не пьян, я больше пообщаться чтоб) я с радостью принимаю его приглашение зайти к нему в гости в подвал.

Если честно, то меня с коньяка развезло, потому что с утра кроме этих шоколадных конфеток я ничего не ел, так что «До-ШИ-Пак», предложенный Сергеем пришелся очень кстати, так что съев две упаковки я стал стремительно трезветь. После мы попили чаю с бутербродами и я пошел домой, стараясь по пути избегать кого-либо из архива и начальства.

* * *

Дома я уже был часов около пяти, но едва я открыл дверь квартиры, как мне на мобильный позвонили, и это оказался «Специалист», к которому с Сергеем мы сегодня заходили:

— Здравствуйте, молодой человек! — произнес он своим слегка скрипучим голосом.

— Здравствуйте еще раз, Борис Моисеевич!

— Даже не знаю, что вам и сказать, молодой человек.

— Вы определили, что это за жидкость?

— Да, да. Интересно, где вы ее достали…

— Да какая разница!

— Ну… что вам сказать? Просто интересно. Кстати, насчет коньяка…

— Насчет коньяка?

— Да, в следующий раз, пожалуйста, не тратьтесь так — ладно? Я тут узнал, сколько он стоит…

— Следующий раз… то есть если что вы готовы будете мне еще раз помочь?

— А почему бы и нет? Хорошие люди. С хорошим коньяком… ну да ладно. Про вашу жидкость.

— Да!

— Это… ммммм… эээээ…

— Ну так?

— Ароматизированный раствор для бальзамирования трупов.

Дальше я даже не знаю, как нашел в себе силы попрощаться с Борисом Моисеевичем, потому как рвота подступила к моему горлу моментально.

Я свесившись над ванной (а до туалета, который тут же уже сил не было добегать) блевал не менее получаса, притом почти без перерывов, так что иногда даже казалось, что я задохнусь, потому как временами у меня даже не было возможности вдохнуть воздух.

«Я же целовался с Сестрой взасос» — думал я, и меня выворачивало, притом так, что, казалось, изнутри меня вместе с блевотиной выйдут и кишки — «я обнимал ее и целовал взасос!».

«Как же я не догадался с самого начала?» — передо мной плыли стены ванной, будто они были из воска и стремительно у меня на глазах таяли, мягкие и пластичные.

Едва же я пришел в себя и отдышался, как уже было успокоил себя тем, что все это было опять как некогда, несколько лет назад, галлюцинациями, то есть не в реальности, но потом…

— Тогда откуда эта жидкость? — спросил я сам себя вслух и меня вновь, правда, уже не так, как до этого, вывернуло — она же — материальна, Сестра, не галлюцинация?

* * *

Делать было нечего, и я после всего, с мылом и «Пемоглюксом» отмыв ванну, да так, что та чуть ли не скрипела от чистоты, наполнив ее горячей водой, я погрузился в нее, предварительно вылив на себя почти полностью флакон шампуня.

Следующий час я драил себя, скреб, чуть ли не рвал на себе волосы, сливал и вновь наполнял ванну горячей, чуть ли не кипятком, водой.

Затем, обмотанный полотенцами, которые, вытеревшись насухо я тут же выбросил в мусорное ведро, я пошел на кухню и приготовил себе из кубиков бульон, который, горячий как кипяток выпил чуть ли не залпом. После я слил из банки с солеными огурцами рассол в кружку и так же опрокинул ее в себя, не отрываясь.

Но тут опять — я вспоминаю, как Сестра, целуясь, елозила у меня во рту своим языком — и раз! Меня выворачивает (на сей раз я все же добежал до туалета) — съеденным мною бульоном.

Разбитый и больной, в одних трусах и поплелся в спальню, рухнул на кровать и накрылся покрывалом вместо одеяла. Перед глазами проплывали картины того, как я проводил время на даче с Сестрой, но после, вспомнив ее ту, давнюю и нормальную, я вдруг неожиданно успокоился и уснул.

Мне снилась она, бредущая одна по лесным снежным сугробам, разбивающая себе коленки в кровь о колдобины. Воет ветер, метет снег, и вот, на какой-то большой белой поляне она останавливается, а ей навстречу из лесных чащоб выходят полупрозрачные персонажи в туниках…

* * *

«Чушь какая-то!» — подумал я, едва проснувшись следующим утром — «откуда это все? Может, она пыталась с собой покончить? И тогда пришла ко мне — успокоится? Вот почему она выглядела так? Выпила этой нелепой жидкости. Вроде как символично! С намеком! Но жидкость ее не прикончила. Эх, я был прав — нужно было вызывать скорую!».

Встав, я первым делом включаю компьютер, и после по интернету залез к Сестре в аккаунт на сайт «Вкурсе».

На аккаунте Сестры, на гостевой стене, все ее немногочисленные друзья и знакомые зачем-то написали:

Виктор Сухой: R.I.P

Алеша Палевый: R.I.P

Ксюша Весна: R.I.P

Горбачев Иль_Я: R.I.P

Сонник Брон_ik: R.I.P

R.I.P!

R.I.P!!

R.I.P!!!

R.I.P!!!

Но я успокаиваю себя, гоню от себя мысли, будто знаю, что это значит.

Я набираю в поисковике «RIP», и будто бы к своему собственному удивлению узнаю, что, оказывается — да, я помню, точно помню, что это значит.

Rest In Peace.

Покойся С Миром.

Я обхватываю голову руками, все еще не желая верить в невероятное, но ужасное и ужасно очевидное. Я пишу знакомой Сестры, знакомой по сайту «Вкурсе» в ICQ, спрашивая, что стряслось, объясняя, кто я для Сестры, но подруга эта отвечает мне лишь поздно вечером:

21:48:44 ProfessiANALgool: Zdravstvuite! Vi mne pisali o Sestre?

21:50:15 Dog_for_Smog: Да, здравствуйте, я хотел узнать, что с ней случилось, почему ей все RIP Вкурсе писали?

21:52:24 ProfessiАNALgool: Da, slu4ilos' nes4ast'e, Sestra umerla, ona otravilas' gribami, skoree vsego special'no, a vovremy vizvat' «skoruu» ne uspeli.

21:53:55 Dog_for_Smog: То есть, вы хотите сказать, она умерла?

21:54:29 ProfessiАNALgool: Da, tak I est', mne o4en' gal'! Sorry….

21:56:07 Dog_for_Smog: И когда это случилось?

21:57:29 ProfessiАNALgool: Na ee den' rogdeniy, ona ostalas' sovsem odna. Ee brosila podruga. A pohoronili ee spusty dve nedeli — poka policiy rassledovala delo, 4to eto ne ubiistvo. Mne o4en' gal'!

21:59:15 Dog_for_Smog: На каком кладбище ее похоронили? Извините

22:00:40 ProfessiАNALgool: Na Domodedovskom. Priedete tuda — tam est' kontora, vam tam skagut, kuda idti, gde ee mesto, ja tol'ko pomnu vizualno, kak proiti budet trudno ob'jasnit'!

Я благодарю «ПрофессиАНАЛ-ку» и мы прощаемся.

* * *

Утром, естественно, ни свет, ни заря я отправляюсь на Домодедовское кладбище, искать могилу Сестры. На месте и вправду оказывается есть контора, где мне все объясняют, но я, боясь заблудиться после всех этих «замороченных» дней, показав свои КГБ-шные документы прошу местное начальство выделить мне человека — меня довести до места.

Даже с какой-то неимоверной радостью, будто им счастья привалило, местные начальники, некоторое время потрезвонив по телефонам находят в конце концов какого-то работягу, классического такого, в ватнике и кирзовых сапогах, который, руки в брюки и отводит меня к могилке:

— Вот! — говорит мне кладбищенский рабочий, небрежно взмахнув рукой на заснеженный холмик с крестом — тут ваша покойница и, так сказать, покоится.

Я какое-то время разгребаю руками снег с могилки, и потом стряхиваю его с креста — Да, фотография на фарфоре — Сестры, годы жизни…

Я кладу на могилу пять купленных у входа на кладбище роз — тех, что не имеют запаха и шипов.

Работяга, видимо по простоте душевной, меня начинает было учить, что пять — это ж живым дарят, мертвым на могилу четное число кладут, но я его резко обрываю:

— Она для меня всегда живая — понятно? — И, развернувшись, начинаю, чуть ли не чеканя шаг, уходить, впрочем, после быстро смягчаюсь, возвращаюсь к работяге, и, памятуя как он мне помогал разгребать снег с могилы — протягиваю ему немного наших денег:

— Тут это — говорю я, немного подстраиваясь под упрощенную манеру разговора работяги — у вас ничего никогда не происходило?

— Смотря что вы имеете в виду! Пьяные драки на поминках, бывало…

— Драки — это ваши работнички, что ли?

— Да нет! Зачем? Наши только зимой чтобы организм согреть принимают — чисто по делу. Родственники иногда шалят. Нервы у них не выдерживают.

— Ну, это ж мелочи!

— А то! Мы уже и привыкли, знаете ли.

— А вот, например, гробокопательство — у вас тут случалось?

Тут работяга начинает говорить так, как я от него и не ожидал:

— В смысле незаконная эксгумация? Боже упаси! У нас тут даже законной ни в жизнь не было. А вот если вы думаете на нашу администрацию что — ну, как несколько лет назад в прессе скандал был на кладбище одном — гробы дорогие выкапывали и продавали по второму разу — так это я вас уверяю, тут работаю несколько лет — никогда и ни за что! У нас тут люди порядочные, плюс нас курирует и направляет, так сказать, на путь истинный наш тут местный поп. То есть батюшка. Священник, иными словами говоря!

Рабочий имел в виду наверняка священника из храма, расположенного на территории кладбища, а от его речей я аж рот раскрыл, так что рабочему еще денег подсыпал:

— Нет, я не это имел в виду, если что, спросят вас — успокойте всех, я не по этому поводу сюда пришел и не это проверяю.

— Ну и хорошо. В принципе — тут проверяй — не проверяй — все равно у нас все законно и чин чинарем! — Работяга заулыбался, обнажив искусственные, но, как я понимаю, недешевые зубы.

— Ну, тогда спасибочки! — говорю я и протягиваю рабочему руку, но он вызывается меня проводить до ворот, так что прощаемся мы с ним еще только минут через десять, а пока, идя на выход, вполне себе мило беседуем, как это обычно водится, ни о чем.

* * *

Вернувшись домой я вдруг вспоминаю про маму и тут же отзваниваюсь ей, чтобы она, не дай бог, не поехала назавтра меня забирать с дачи:

— Мам! Я уже в Москве, не беспокойся — говорю я ей, после чего выслушиваю длинный список упреков, что дескать, свалил, не предупредив ее, а она уже закупилась, чтобы меня покормить:

— Ну и как там, Андрюш? Хорошо?

— Да, мам, прекрасно! Небо такое… голубое было, и… чистое…

— Так ты чего там — небеса разглядывал, что ли?

— А почему б и нет? В том числе! Ты-то тут как? — я быстро перевожу разговор на другие темы, не желая даже вспоминать свои «приключения» на даче, и тогда мама заводит свое любимое про политику и автомобили.

* * *

В субботу я опять тревожу Сергея, спрашивая нет ли у него знакомых, которые могли бы пробить по полицейским базам данных различные, может быть имеющиеся где-то в наличии жалобы на работу Домодедовского кладбища, на что Енохов мне вполне резонно отвечает, что я сам бы мог при своих полномочиях сделать запрос, правда, официально.

Меня такая идея не прельщает, в конце концов, меня могут спросить в Комитете, зачем это мне и почему я использую свои служебные возможности для удовлетворения личного любопытства. Я долго блуждаю по дому сам не свой, после чего пробую еще вариант: через интернет узнать — нет ли где у кого жалоб на работу Домодедовского кладбища. Найти такую информацию мне не удается, так что уже где-то ближе к вечеру, я, хотя мне этого и не хочется делать, звоню Фетисову — может, он что подскажет.

* * *

Фетисов, как всегда с радостью готов меня проконсультировать, но пока я вокруг да около, да издали пытаюсь ему объяснить, что со мной произошло, он, будто все зная, спрашивает меня в лоб:

— Андрюш, я так понимаю, что вы встречались со своей знакомой какой-то? Которая, так понимаю, уже полгода мертва вроде?

— Увы, Петр… то есть вы можете подумать, будто это…

— Нет, Андрей, это не бред не сумасшествие. Мне кажется вы не будете врать, особенного глядя на то, что с вами происходило раньше, да и то, что было недавно.

— Вы имеете в виду тот случай с Пашкевичем на выставке в «Доме на Брестской»?

— И это…

Фетисов какое-то время молчит, тяжело дыша в трубку, после чего продолжает:

— Андрей, если честно — ваша ситуация начинает меня серьезно беспокоить.

— Да?

— Да.

— И что же мне теперь делать?

— Ну, для начала, переведите мой номер телефона у вас в мобильнике на одну кнопку. Чтобы при нажатии этой кнопки ко мне сразу бы пошел ваш вызов.

— Хорошо.

— Не нажимайте эту кнопку случайно, не проверяйте связь, просто сделайте это и все. Вам понятно?

— Хорошо, я сделаю, как вы сказали.

— Тогда, в случае, если вы даже не сможете говорить, но пошлете мне вызов, я пойму, что с вами что-то произошло, и буду действовать смотря по обстановке. Так же постарайтесь, чтобы ваш мобильный телефон всегда был заряжен и все время работал, в любое время суток! И, главное, работая был с вами, даже в сортире — ясно?

— Договорились. Но вы мне теперь сможете объяснить, что происходит?

— Что происходит — Фетисов опять на какое-то время замолчал, тяжело дыша в трубку, но после продолжил — а происходит то, о чем я вас уже много раз предупреждал — вами занялись всерьез.

— Угу…

— Я вам об этом говорил…

— Да, я помню.

— Попытка похищения вашей души, теперь ваша мертвая ожившая знакомая… все! Игры закончились, и теперь вам угрожает серьезная опасность. И не только вам.

— В каком смысле… не только мне? — я начинаю уже всерьез нервничать, так что отвечаю невпопад.

— Ну, вот вы говорили, будто эта ваша мертвая подружка была у вас на даче.

— Да.

— А теперь предположим, что подружка ваша, как вы говорите, Сестра, настроена не миролюбиво.

— И что?

— И вот, предположим, она с ножом, или пистолетом, например, знает где ваша дача, является туда, а там — ваша мама!

— О, боже!

— Да-да!

— Тогда скажите, зачем ей это?

— Ей? Ей-то как раз незачем, она — просто механическая кукла, манекен передвигающийся, исполняющий волю тех, о ком я говорил. Они-то ее и воскресили, и теперь заставляют плясать под свою дуду, воздействуя на вас. Подруга же ваша, как я знаю, работает — лишь бы эти гады ее вернули обратно в могилу, и уверяю вас, ради этого она сделает все, что они ей прикажут, и никакая любовь ее не остановит, тем более, что, как я понял, Сестра ваша вас особо-то и не жаловала…

— Господи, Петр, но кто тогда, как вы говорите эти — «они»? Чего им от меня надо?

— Скажите честно — Фетисов опять продержал паузу, сопя в трубку, от чего мне становилось все хуже и тошнее — вам не доводилось общаться со странными личностями, скажем так, относительно недавно?

— Было дело — я кратко рассказываю Фетисову о том супчике, что у меня на даче некогда «косил траву».

— О-о-о-о-о! — я даже вижу сейчас перекошенное лицо Фетисова — это же они с вами по-хорошему хотели! А вы не пошли им на встречу!!

— Да кто они, будь они прокляты, гады! Кто?

— Только не смейтесь и не удивляйтесь, Андрей!

— Мне не до шуток уже, а поверить — я сейчас в черта лысого поверю!

— Это, скажем так, духовные сущности… ну, скажем, духи умерших некогда личностей, которым вы кое-что должны…

— Мама! Но я у них ничего не брал взаймы! Что я могу им быть должен?

— Договорчик у вас с ними маленький, Андрюша, только вы его не помните, я так понимаю — искренне, раньше я думал, что вы притворяетесь, теперь понимаю, что вы не врете.

— И что же мне делать?

— Ну, пока успокойтесь, будьте на связи с вашей мамой почаще, и со мной. Обязательно! Ситуация реально для вас очень опасная. Они пытались через этого вашего Пашкевича похитить у вас душу…

— Да зачем она им?

— Чтоб пытать и принудить к сотрудничеству. Зачем! Теперь же пошло по возрастающей — они стали воскрешать ваших дорогих вам мертвецов. Дальше будет только хуже, увы, Андрей, берегитесь!

У меня темнеет в глазах. Я оглядываюсь на темный угол своей комнаты, и мне становится страшно.

— Но — продолжает Фетисов — у вас есть еще шансы. На вашей стороне — достаточно могущественные силы, гораздо сильнее ваших оппонентов.

— И зачем я им, этим силам?

— У вас с ними договор.

— Договор?

— Да! Только не пытайтесь говорить, будто не заключали договора с сатаной!

— Я думал, что это все не всерьез, шутка. — Я уже чуть ли не плачу.

— Андрюха! — нервно смеется Фетисов — да ты что? Шутка, говоришь, а ты его самого спросил — считает ли он это шуткой? Господина сатану?

Я выключаю телефон и бросаюсь на кровать, лицом в подушку. Глубокие рыдния сотрясают меня, и волны отчаяния, кажется, вот-вот поглотят, как буря на море — утлую глупую лодочку, в шторм вышедшую в открытое море.

Но я делаю все, как сказал Фетисов, после чего, переведя его номер на режим «одной кнопки» у себя на мобильном телефоне перезваниваю ему:

— Але! Петр!

— Да, Андрюш, это я — голос Фетисова спокоен, будто он только что на меня и не кричал.

— Петр! Ну, вы мне поможете?

— Конечно, Андрей, но прежде всего помогите себе сами — ладно? Постарайтесь держать со мной связь, это во-первых, и, во-вторых, сообщайте мне обо всем необычном, что с вами происходит — лады?

— Ага… — я вытираю слезы и сопли кулаком.

— И, кстати, вот вы с вашей мертвой подругой, случаем, ну, например, сексом не занимались?

— Нет — честно отвечаю я — но целовались.

— Глубоким засосом? Наверняка она вас хотела просто поглотить в этих поцелуях — так?

— Да-да!! Языком аж в самую глотку проникала, я чуть было не задыхался.

— Ясно. Это она душу искала. Понимаете?

— Чтобы похитить? Как Пашкевич?

— Или похитить, или разведать — есть ли там что. Тут дело в другом уже — Фетисов опять держит жесткую паузу, во время которой я от страха обливаюсь липким холодным потом — короче, вам бы к врачу не мешало. Наверняка вы напились от вашей подружки трупным ядом, так что не ровен час плохо вам станет. Но, Андрей, на крайний случай — ко мне, постараюсь вам помочь и в этом.

Я уже и не знаю, как и благодарить Фетисова, но он меня быстро осаждает:

— И вообще, Андрей — крепитесь! Это только начало. Вам будет трудно и часто — страшно. От вас потребуется большое мужество. И помните — за вами серьезные личности стоят, готовые помочь, для вас же главное — во время попросить эту помощь.

Я немного успокаиваюсь:

— Если бы я знал, чем так насолил этим персонажам — может, мне было бы и легче…

— Может быть — голос Фетисова становится намного мягче — другое дело — всему свой черед. Если вы что-то и не помните — это значит неспроста и это что-то да значит. Значит, так оно и нужно. Ну, а теперь — придите в себя, примите алкоголя, а для начала — купите антибиотики в большом количестве, и недели две не останавливаясь пейте пачками.

— Спасибо!

— Да, и вот последнее.

Я настораживаюсь.

— Если ваша подружка к вам заявится опять — ни в коем случае с ней не входите в контакт, может, она вас захочет убить. Если же она на вас нападет — учтите, вы ее никак не становите, кроме как повредив головной мозг — вам все понятно?

— Да.

— Бейте чем-нибудь тяжелым по голове, так чтобы мозги повредить — понятно?

— Да! Да!!

— Потому что если этим козлам ваша душа запонадобилась — есть у них еще один вариант — это вас чпокнуть, и, заполучив момент — выкрасть душу из тела — так что опасайтесь! Будьте на стороже! В мертвое тело ваша душа уже не вернется! Учтите! Никогда-никогда!

Я обещаю, что буду крайне осторожен, хотя самому уже безо всякого стыда в штаны от страха наложить охота.

— Ну, стало быть — резюмирует Фетисов — предупрежден — значит вооружен! До скорой встречи, Андрей!

— До свидания, Петр, спасибо! — мой голос осекся, после чего я ждал, когда Фетисов положит трубку, а он все слушал, и я тогда дал «отбой» первым.