Итак, я снова в кабинете у Приятеля Сартакова — он спешит, дергается слегка, видно, что ему уже бежать нужно.
Завидев меня, он запричитал:
— Андрей-Андрей-Андрей-Андрей! Быстро! — я подхожу к его столу, он же, присев на краешек своего огромного кресла начинает мне быстро что-то писать на клочке бумаги:
— Вот тебе! Тут — номер кабинета, куда надо зайти, там тебе дадут все контакты Льнявого — обзвони их всех! Достань его! Если будет нужно — езжай на место — но поймай! Он сейчас то в Останкино, то у себя в редакции, то на радиостанциях разных, то в Патриотической Службе Новостей, то в Голосе Столицы — в общем, я бы на твоем месте упал бы, но не смог. А тебе смочь очень надо!
Кроме того, мне дают (даже!) денег:
— Вот. Если он где будет на гулянке, чтобы, если что, ты нищебродием не выглядел! Потом расскажешь — куда сколько потратил.
Я спрашиваю, насколько вольно я могу тратить выделенную мне сумму.
— На дело, Андрюш, на дело трать…
— А, например, пообедать мне — будет считаться делом?
— Ну да…
— Чеки брать?
— Нет. Ну… чего ты так!
— Но отчитаться?
— Ну… не знаю, посмотрим. Ты только не говори так, будто имеешь дело с огромной суммой! — Приятель Сартакова засмеялся — это же тебе на карманы! — слово «карманы» он растянул — шалость. Тем более — бюджетные! Кто их считает-то, по нынешним-то временам?
Напоследок Приятель Саратквоа пишет мне на еще одном маленьком листке бумаги несколько телефонных номеров недругов Льнявого — на всякий случай.
Я благодарю и выхожу из кабинета, на прощание пожав Приятелю Сартакова руку и пожелав удачи в африканской миссии:
— Да уж, ответил он мне — в Африке, знаешь ли, удача зависит от количества стволов. А у нас их предостаточно!
* * *
Отчитываясь Виктору Петровичу обо всех этих событиях — а фактически просто сообщая ему, что у меня поручение и его нужно срочно выполнять, ловлю на себе одобрительные взгляды старичков, вдруг собравшиеся рядом с нами небольшой группкой:
— Молодец, Андрюха — не знаю кому, друг другу, или мне говорят они — давай-давай, начинай работать по-серьезному!
Виктор Петрович говорит мне, что с Льнявым мне придется поднапрячься:
— С ним все время проблемы. Когда он нужен — его просто днем с огнем не сыщешь. Когда же нет — лезет, куда не просят, особенно к важным людям на разных фуршетах-банкетах, сам понимаешь, в каком состоянии. Слава богу, что безобидный, когда выпьет. Не с кулаками лезет. А то б давно чья-нибудь охрана уже пристукнула.
— Не понимаю только одного — говорю тогда я — почему его одержат, если он такой супчик?
— Не, ну… что ты, Андрей! Он же золото, а не парень! То, что иногда каждый день немножко много выпивает — так это ж не лишает же его таланта! А журналист он талантливый. Да еще и трепом своим вывел сам себя в самые что ни на есть авторитетные «аналитики».
— Хм…
— Ну, то есть если тебе его нужно достать — тогда начинай этим заниматься немедленно, временно забей на тринадцатый зал.
* * *
Итак, вначале я захожу в отдел, где мне распечатывают контакты Льнявого. Затем я возвращаюсь в архив.
Немедленно начав обзванивать все многочисленные контакты Льнявого, сразу после того, как я оказываюсь вновь на своем рабочем месте, я, тем не менее, не продвигаюсь ни на йоту даже за два часа. Не помогает даже то, что я из Комитета.
Некоторые же знакомые Льнявого, напротив, впечатление такое, будто специально умалчивают, зная о его местоположении. Они мычат, урчат, «экают» и «бекают», но где этот Льнявого для меня остается тайной за семью печатями.
— Ну вас к ляду! — в конце концов говорю я, отправляясь, если уж мне выделили бюджетных средств (правда, мало) пообедать за «счет работодателей» — то есть налогоплательщиков в ближайший ресторанчик.
* * *
Но даже там, за обедом, тем не менее, я не нахожу себе покоя, продолжая обзванивать всех, кто хоть как-то знаком с Льнявым.
«Льнявый выстроит структуру Первой Кнопки более правильно — вспоминаю я слова Приятеля Сартакова, все более проникаясь важностью порученной мне миссии — он, с одной стороны, сможет изобразить демократичность наших СМИ, и покритикует, правда корректно, когда надо хоть Премьера, хоть Президента, с другой стороны, он никогда не перегнет в этом деле палку, не запустит «утку», и уж точно не перейдет на другую сторону!».
«Он умеет говорить долго, занудно, заумно — и при этом фактически ничего не сказать — тут же приходят на память мне слова уже самого Сартакова — учись, Андрей, пока такие динозавры сами не свели себя в могилу!»
* * *
Где-то же к четырем часам дня меня охватывает легкая паника, потому как я понимаю, что продвигаясь такими темпами я достану Льнявого разве что в следующем десятилетии.
Рассчитывать на чью-то помощь не приходится, потому как Сартаков со своим Приятелем уже отбыли в Африку, и, скорей всего, уже находятся на полпути к месту назначения.
* * *
Но тут мне везет. Я несколько укоряю себя, что сразу об этом не догадался, хотя и мог. Итак, я начинаю звонить по контактам недругов Льнявого, которые, кто очень деликатно, а кто и с большой радостью в голосе сдают мне его с потрохами.
Так вот, главные места Льнявого, оказывается, это московские рестораны, и, слава богу, их не так много:
— Да что вы! — слышу я голос на том конце «провода» — у него уже полгода одно предпочтение — «Мозамбик»!
— «Мозамбик»? а мне вот сказали, что «Кастро» — это клуб такой…
— Да знаю я!
— И еще… «Лев Толстой»…
— Да… это было. Но теперь эти места — его старые любови, где он зависал надолго раньше, для него закрыты, потому как он там устраивал дебоши. В «Кастро» так он вообще обеденным ножом продырявил барабаны на сцене — прямо во время концерта одной питерской группы — их музыка ему не понравилась. «Питер-Йу», по-моему, назывались они…
— Ясно. То есть он теперь в «Мозамбике» — не скажите, как часто?
— Да каждый вечер. Со своими приятелями-борзописцами, такими же как и он — пьяницами и патриотами. «Мозамбик» он вообще полюбил за русскую кухню и водку.
Напоследок же я спрашиваю «другую сторону» откуда информация, на что мне отвечают:
— Да я сам из его компании. То есть был там когда-то, пока мне не предложили за вдовое больше работать на оппозицию.
— Да? И вы поссорились — моему языку бы да не шевелиться, но охота ж пуще неволи!
— Нет… просто постепенно перестали общаться.
— И как же оппозиции? Дела идут, если деньги есть?
— Не-а. Вдвое больше платили только первые три месяца, пока не вынудили работать за вдвое меньшее, чем у Льнявого.
— Хм. А Льнявый назад не берет?
— А за что? Мы с ним не такие уж и друзья. Хотя я думаю что зря ушел. В оппозиции такие люди работают! Мало того что почти не платят, так еще и унижают постоянно!
* * *
Итак, вечерняя дислокация Льнявого примерно ясна. С другой стороны — где гарантия, что именно сегодня он там окажется? Я не оставляю своих попыток дозвониться до Льнявого, но ничего не меняется. Дозвониться просто невозможно, все его телефоны не отвечают.
* * *
Приехав где-то в семь часов вечера в «Мозамбик» я не обнаруживаю там Льнявого, что побуждает меня двигаться в «Катро», а потом в «Льва Толстого» — на всякий случай, если он все-таки окажется там.
Но — тщетно! Зато по моем возвращении в «Мозамбик» наша встреча наконец удается, около девяти часов вечера, и я благодарил бога, что Льнявый, пусть и в очень сумеречном состоянии, но все-таки уже собирался уходить.
— Михаил! — обратился я к нему, перекрикивая звучавшую в ресторане громкую музыку и всеобщий гвалт, не обращая внимания на его весело гоготавших товарищей — Михаил! У меня к вам есть срочное дело — вы не могли бы уделить мне пару минут?
Но Михаил уже был достаточно хорош. Так же как и я не обращая внимания на обращавшихся к нему своих товарищей, он повернулся ко мне попутно водружая себе на голову шапку-ушанку:
— Что за дело? Вы вообще — откуда?
Я не говорю, откуда я, помятуя наставления, данные мне стариками в архиве, но сразу сражаю Льнявого в лоб:
— Вас приглашают завтра в Администрацию Президента… для беседы.
Но Льнявый, хоть и в состоянии, но шит не лыком, и мне, конечно, не верит, полагая, как мне показалось, что все это злая шутка. Льнявый хватает меня за грудки:
— Что? Ты! Шутник, мля!
А я удивляюсь тому, что Михаил поступает именно так, как я бы поступил в таком случае на его месте.
Ситуацию спасает товарищ Михаила, вырвавший меня из его крепких объятий и отведший его немного в сторону, по пути говоря ему что-то в ухо:
— Этот… — еле-еле различал я в общем шуме — вишь… на входе… показал… его и пропустили… одежде… сечешь?
Тогда Михаил обмяк, и оперевшись на своего товарища снова направляется ко мне:
— Ну ты… ну ты мне не тут! — он вращает глазами туда-сюда, но после отрыжки вращение его глаз заканчивается и они даже, некоторое время не дрожа, фиксируются на несколько секунд перед ним, хоть взгляд его все равно смотрит в сторону от меня — ты ж сначала накорми — спать уложи!!
Тут до меня доходит, зачем мне выдали некоторую сумму денег. Я начинаю нервничать, потому как не осведомлен насчет местных цен — что бы мне не говорили до этого.
— Короче… — Михаил вновь громко рыгает, но за сим, слава богу, вроде как приходит в себя окончательно — дотащи меня до такси!
* * *
Итак, по снегу и подворотням мы тащимся туда — к основной магистрали, где стаями передвигаются таксисты, подлавливая клиентуру.
Едва же «Мозамбик» исчезает из вида за ближайшим углом, неожиданно, откуда-то из-за кустов на нас вылетают либертальные либертальцы — телевизионная группа с одного из «независимых» телеканалов:
— Михаил, — вдруг напористо так и нагло начинает пихать журналисточка микрофон в рот моему «другу», при этом, что обидно, нисколько не обращая на меня внимания — чтобы вы сказали по поводу современных американо-российских отношений?
— А пошла ты на ***! — резонно отвечает ей Льнявый, уронив безнадежно голову мне на плечо.
— Что он сказал? — уже обращаясь ко мне переспросила журналисточка — какой курс?
— Правильно! — отвечаю я, — вы подметили — курс! Михаил сказал, что наше правительство в этом деле держит правильный курс на направление линии вектора соблюдения собственных интересов, не забывая при этом об интересах наших заокеанских партнеров и о балансе сил!
Свет фонаря на камере оператора слепил меня, больно вдаряя по глазам, так что мне приходилось тащить Льнявого не разбирая перед собою дороги, но, как я убеждал себя, нужно было быть сильным.
— Еще вопрос… мээээ… Михаил, — вновь переключившись с меня на Льнявого заверещала журналистка — как, вы считаете, идет урегулирование вопроса с Северной Кореей — Россия вроде как подписала соглашение Россия-Китай-США-Южная Корея, в котором взяла на себя ответственность быть стороной, которой доверяет Северная Корея, и через которую Пхеньян будет общаться с «большой четверкой» в регионе?
— Данный вопрос интересен нам только с той стороны, что Северная Корея, а точнее Корейская Народно-демократическая республика, является нашим соседом — отвечаю я опять за начинающего похрапывать на ходу Льнявого — в большей степени этот вопрос курирует Китай, как вы знаете, взяв с определенного момента на себя ответственность за достижение приемлемого уровня договороспособности Северной Кореи.
Тут журналистка поворачивается к нам спиной и начинает говорить в камеру:
— Ну вот, как мы и говорили об этом многократно прежде, первый кандидат на должность главного редактора Первой Кнопки, как нам сообщали наши источники в Администрации Президента, Михаил Льнявый, регулярно находится в невменяемом состоянии и перемещается по городу в сопровождении молодых ушлых хорошо подготовленных и натренированных на интервью молодев из КГБ, подтверждение чему мы сейчас и видим.
— Молодой человек! — не унимаясь, юная журналистка переключается на меня — вы не можете ответить на пару вопросов?
— Эээээ… бее… — я запыхался, с трудом перенося тушку Льнявого через сугроб, обливаясь потом.
— Как вас зовут и где вы работаете?
— Меня? Зовут? — я, знаете ли, не театральничаю, я искренне удивлен вопросом — меня зовут… — я на ходу вспоминаю имя и фамилию первого мне на ум пришедшего знакомца — Алексей Тарасенко!
— Да?
— Да! А работаю я в ресторане «Мозамбик» охранником.
Поплясав рядом с нами еще какое-то время, что ей стоило отдавленных и мной и Льнявым ног, журналистка-либералочка наконец отстает от нас окончательно.
Мы же довольно успешно ловим «Форд», и уже не знаю и как, водитель, разобрав с первого раза бурчание Льнявого насчет адреса — уносимся в засвеченную фонарями московскую ночную даль.
* * *
На пороге нас встречает жена Льнявого, встречает достаточно прохладно, но видя, что я трёзв, немного «оттаивает» ко мне.
Я подзываю ее к себе на разговор, излагая суть дела, и прошу, чтобы назавтра, если это будет возможно, Льнявый был готов и к десяти часа утра стоял у подъезда своего дома.
Разглядев же в глазах жены Льнявого недоверие — на всякий случай показываю ей свои документы.
— О, боже! — вдруг восклицает жена Льнявого — он что-то натворил?
— Нет — нет, что вы! Но очень вас прошу — если это возможно, не знаю уж, как тут у вас с ним все, но чтобы он завтра стоял у подъезда ровно в десять и был бы готов.
— Хорошо — хорошо…
Затем я беру у женщины точный адрес и удаляюсь восвояси, на ходу вызванивая Виктора Петровича — выяснить не дадут ли мне машину с мигалкой на утро.
Машину дают, спрашивают адрес, где и во сколько быть, но все равно, прежде чем все удается устроить, мне приходится какое-то время вызванивать недоверчивых ночных дежурных на Лубянке.
* * *
На следующее утро Льнявый стоял у своего подъезда ровно в десять, как договаривались, трезвый, чистенький, как на параде, но немного грустный.
Первым делом, подойдя к его подъезду, я поздоровался с ним, после чего побежал к ждавшей невдалеке нашей машине, поздоровался с водителем и показал ему, куда подъехать.
Когда машина подъезжает уже непосредственно к подъезду, Льнявый несколько приободряется:
— Ух ты! — говорит он мне, будто никогда не ездил на джипах — джип! Да еще и с мигалкой!
— Ну да — отвечаю я — с проблесковыми маячками, иначе по пробкам да в центр за два часа мы не доберемся.
Я демонстративно учтиво открываю перед Михаилом дверь, после чего смотрю наверх — в окно его квартиры, в котором напряженно-тревожно наблюдая за нами смотрела его жена. Увидев же, что я ее заметил, и даже помахал ей рукой, она отошла от окна и исчезла.
* * *
Даже с мигалкой по пробкам пробираться увы, не просто. Обычные граждане, едва завидев проблесковые маячки нашей машины, кажется, что изо всех сил начинают нам мешать двигаться.
Чтобы хоть как-то скрасить это тяжелое продвижение почти с боем вперед, я, предварительно закрыв стекло, отделяющее водителя от пассажиров, завожу с Михаилом разговор:
— Я вчера не сказал вам, Михаил, о чем в Администрации пойдет разговор…
— А что? — насмешливо отвечал Льнявый — разве меня вызывают не на ковер — разбирать мое неприглядное поведение?
— Об этом ничего не могу сказать… — я немного в замешательстве, не знаю, встречался ли Льнявый ранее с Сумрачным — может они вообще — с ним приятели на короткой ноге?
— Нет, по моим сведениям — нет. Даже более того — на сколько я знаю, речь пойдет о вашем повышении, существенном, до главного редактора Первой Кнопки.
Льнявый аж подпрыгнул!
— Да? Что вы говорите!
— Не спешите, Михаил, это только то, что знаю я, а я человек маленький, мне, сами понимаете, знать много не дано.
Льнявый слегка подуспокаивается.
— И еще… — я наклонившись к уху Льнявого, и после почти шепчу — вашу кандидатуру предложил, а потом слегка… скажем так… продавил Сумрачному товарищ Приятель Сартакова.
— Да что вы говорите?! Ого! И что теперь? Я ему буду обязан?
— Думаю — да.
Льнявый слегка хмурится, будто что-то вспоминая:
— Ну да. Приятель Сараткова. У него Сартаков как раз начальник. Помню-помню. Они курируют старые вооружения, еще с эпохи СССР-а оставшиеся, и вот как раз Приятель-то этот и занимается сбагриванием, желательно не бесплатным, старых ППШ, со складов еще сталинских времен, а Сартаков занимается старыми «калашами» и РПГ. «Калаши» тоже еще со сталинских времен оставшиеся. Старые то есть, очень, очень старые!
Мы немного молчим, но Льнявый, видимо ну никак не может удержать в себе всю информацию, которой обладает по Сартакову и его Приятелю:
— Сейчас они как раз в Африке вооружают одновременно две друг с другом воюющие группировки. Неравномерно вооружают. Одних — ППШ автоматами, вернее пистолетами-пулеметами, а других — «калашами». Неравенство вооружений компенсируется тем, что те, у кого ППШ — более многочисленны. Те же, что с «калашниковыми» наверняка нуждаются в гигантских количествах патронов к ним.
— Почему вы так думаете?
— Потому, что чем больше расстояние до противника — тем труднее попасть. А подходить к врагу на расстояние эффективной прицельной стрельбы ППШ они вряд ли хотят. Я-то этих африканцев знаю! Они горазды лишь баб насиловать и детям головы отрубать!
Мы снова молчим, но через минуту — другую Льнявый снова разбивает паузу:
— Значит цель у них — чтобы африканцы как можно в больших количествах положили друг друга! — говорит он мне и тяжело вздыхает.
* * *
Худо-бедно, но к одиннадцати тридцати мы кое-как приковыливаем к зданию на Старой площади.
Все проверки занимают не много, не мало — двадцать минут, пока мы оказывается в предбаннике (с секретаршей) кабинета Сумрачного. Тут на месте нас просят подождать и спрашивают меня, пойду ли я в кабинет с Льнявым.
— Нет — отвечаю я секретарше, внутренне радуясь, что Льнявого в Администрации точно ждут, и в назначенное время у него точно должна быть беседа с Сумрачным (признаться, мне почему-то все это до последнего момента казалось блефом). — Я уйду, как только товарищ Льнявый пройдет в кабинет к Сумрачному.
Некоторое время мы рядышком сидим на большом диване напротив дверей кабинета Сумрачного, а с противоположной стены на нас ласково взирает Президент, изображенный на парадном портрете, и меня даже как-то удивляет, что здесь в него никто не пуляет канцелярскими резиночками.
* * *
Но проходят сорок минут — и на пороге оказывается сам товарищ Сумрачный, провожающий до дверей предыдущих посетителей.
— Ах! Михаил! — восклицает вдруг он, едва завидев Льнявого — а вы вовремя!
Мы вместе с Льнявым встаем, нет, даже так — подпрыгиваем и вытягиваемся по стойке «смирно».
Сумрачный ласков и обходителен с Льнявым, и по их обращению друг с другом я понимаю, что они видятся впервые в жизни:
— Молодой человек с вами? — спрашивает Сумрачный Льнявого, повернувшись лицом ко мне, будто спрашивает меня про Льнявого, а не наоборот.
— Молодой человек ээээ… — мнется специально делая паузу Льнявый, и я соображаю, что мне дают возможность самому сказать о себе.
— Нет! — вступаю я, наверное, слишком громко и четко — я по вашей просьбе, переданной мне Приятелем Сартакова сопроводил Михаила к вам! Теперь, думаю, мое задание выполнено.
— Ах, вот оно как! — Сумрачный делает слишком любезное лицо, так что мне становится от этого неудобно и противно — а сам товарищ Приятель Сартакова сейчас…
— Приятель Сартакова сейчас в Африке — сопровождает гуманитарный груз. С товарищем Сартаковым!
И еще где-то через полминуты:
— Я могу идти?
— Думаю да. Хотя… постойте! Где я вас видел раньше? Притом совсем-совсем недавно было дело… вы… Алексей…
— Нет, меня зовут Андрей, Андрей Земсков!
— Ну, хорошо! — Сумрачный многократно меняется в лице от любезного — к еще более любезному — и так далее все любезнее и любезнее, его рот кривится, туда-сюда, дергаясь, в кривой улыбке придворного смешливого шута — тогда, Андрей — до встречи? — Сумрачный протягивает мне руку.
— До встречи! — отвечаю я, пожимая холодную и влажную руку Сумрачного, а затем — теплую и сухую руку Льнявого — приятно было познакомиться!
* * *
Из кабинета Сумрачного я выхожу почти чеканя шаг, почти стоевым шагом.
— Вот ж молодежь пошла замечательная — говорит мне во след Сумрачный, обращаясь к Льнявому — но где-то ж я его видел?
Дверь за мной с треском закрывается, на доводчике, и уже более вольно я иду по коридору к лифту — чтобы спуститься к выходу.
* * *
Примерно же в три часа дня мне звонит Приятель Сартакова — узнать, как дела:
— Ты передал Льнявому… эээээ… послание?
— Да! Конечно же!
— А в каком он был при этом состоянии?
— Немного уставшем, впрочем, его рукопожатие было сильным.
Приятель Сартакова, как мне представилось, воспринял все правильно, ведь «крепкое рукопожатие» уже давно является для многих неким кодом, объясняющим порой очень многое, если не все.
— И что было потом?
— Утром я подобрал его у подъезда.
— Подобрал? — слышно, как Приятель Сартакова напрягся, наверное даже слегка запаниковав.
— Ну, в том смысле, что он спустился со своего этажа к подъезду, где мы его уже ждали на машине — мне дали на время машину.
— А! Понял! Ну и как он?
— Он? Будто накануне с ним ничего и не случилось…
— Ага…
— Что касается вас — то все как вы и сказали — я явно намекнул Льнявому, кто его продавил Сумрачному.
— Это правильно, а то еще подумает, будто Сумрачный его сам выбрал! Возомнит о себе и в запой уйдет!
Вдруг, неожиданно, в трубке звучат какие-то истеричные крики, типа: «Куламба-муламба!!», и, сославшись на чрезвычайную занятость, Приятель Сартакова быстро попрощался.
* * *
А я сижу на своем рабочем месте, на ходу засыпая. Придя на работу, уже где-то в полпервого, первым делом отметился у Виктора Петровича, что, дескать, я на месте — и пошел на обед.
Так как одному обедать было довольно-таки скучно, я позвонил Енохову — и пригласил его сходить в один клубчик на бизнес-ланч. Сергей ответил просто: «А почему бы и нет?».
Какое-то время постояв у музея Маяковского — Сергей долго смотрел на разные книги, продаваемые с рук, смотрел-выбирал, но в результате так ничего и не купил, после мы отправились по Лубянскому проезду в сторону площади герое Плевны. А оттуда свернули уже на Маросейку.
Когда же мы было уже дошли до Армянского переулка, вдруг Сергей неожиданно встал, как вкопанный, и, смеясь, стал рассказывать мне, как вчера по каналу Рын-ТВ смотрел небольшой репортаж, где видел меня:
— Скажи честно, Андрей, ты прикрывал собой Льнявого? Да? Это у тебя задание такое было?
— Нет, вроде. Просто я не знал, что отвечать на эти вопросы — которые задавала журналистка, и говорил что-то невпопад, а что получилось — ну, не знаю…
— А чужим именем зачем себя назвал, охранником представился?
— Ну, думаю, рассказывать на каждом углу, что ты из КГБ будет неправильно. Вот я и сделал вид, что я, дескать, охранник, который волочит вип-клиента ресторана до ближайшего бомбилы.
— Ааааа — протянул Сергей — ну, тогда ясно.
А потом опять вспрыснул смехом!
И тут до меня вроде как начинает доходить, о чем говорил Сумрачный, когда мы пересеклись с ним в предбаннике его кабинета. Он говорил, что где-то меня недавно видел — ну так скорее всего в каких-нибудь ночных новостях телеканала «Рын»! где же еще!
* * *
В маленьком, но симпатичном клубе в Потаповском переулке, куда мы приходим с Еноховым, в этот день, к нашему глубочайшему сожалению прямо в обед репетировала для вечернего выступления какая-то странная музыкальная группа, так что спокойно поесть и поговорить нам не удалось.
Будто «работая» на огромный стадион ударник жарил по барабанам так, что, казалось, своими палочками он собирается породу в шахте добывать!
Странная длинноволосая женщина, сидящая на сцене на барном стульчике, свесив свои патлы на лицо что-то мычала в микрофон, так что нам с Сергеем от этого становилось еще противней.
— А ведь за этих мудиков с вечерней публики попросят деньги — метко подметил Сергей.
— Да, — отвечаю я — их выпустят на сцену, а посетителям скажут, что если они не заплатят, эти начнут петь.
Сергей согласно покачал головой: «Так и есть, это просто грабеж и издевательство!».