Глава 1

СКАЗ О ТОМ, КАК ЛОМАЮТСЯ ТОРМОЗА

Мой старенький недоджип-паркетник не пережил той встречи под лунным летним небом. Впрочем, дерево, с которым он встретился, тоже получило знатно, до треска, и расщепилось от корней до макушки. Это я запомнить успел.

А чего? Вылетая сквозь лобовое стекло, и не такое заметишь. Говорила мне мама, что надо пристегиваться, да не слушался я. Вот и научился летать, пусть недолго и больно. А боль была адской: шею словно штопором скрутило, в глазах полыхнуло звездным светом, в животе колючий узел завязался, и мир лопнул красным огрызком беспамятства. Последние три часа злополучного вечера пролетели в памяти скороговоркой кадров…

— Валька, ты козел! — В голосе Марины звенела нешуточная обида.

Я же только хмыкнул с усмешкой — было бы чего дуться. Не приехал, видите ли, вовремя к ночному клубу, не забрал священную тушку тусовщицы, опять напившейся и наверняка изменившей мне с каким-нибудь «мачо-волосачо». Что я, виноват, что ли, если не имею природного свитера? Если уж все так насущно, нечего было съезжаться. А то как денег подкинуть или билет на тусовку покруче — так Валя самый-самый, а как до постели — так «фу, хочу магнетизма»… Бесит!

Видимо, что-то на моем лице появилось такое — Маринка настороженно примолкла, раздумывая: продолжать истерику или ну ее от греха подальше. Зная мой взрывной характер, любовница выбрала второй вариант, то есть замолчала. Но я успел завестись, что и вылилось в шипящую фразу:

— Козел, значит? Что еще скажешь, звезда подъездов и подворотен?

Колорированная в красное блондинка возмущенно засопела, сорвалась с дивана, поддернула молодежные джинсы, висевшие на грани фола, и скрылась в прихожей нашей с ней однушки. Вскоре хлопнула дверь, доложив, что благоверная опять дернула в увольнительную на пару дней. Ничего, потом появится, назад проситься будет. А надо ли мне это? Мысль звякнула очень вовремя. В груди глухо сжалось дыхание, ладони стянулись в кулаки. И лишь по звону расколовшейся стеклянной столешницы я понял, что добил-таки журнальный столик а-ля модерн, который мы с Мариной купили пару месяцев назад, при переезде в эту обитель. Я тупо посмотрел на осколки и зажмурился.

Каждый из нас в глубине души лелеет мечту. Ту самую заветную — о второй половинке, с которой так хорошо сидеть перед теликом, смеяться над бородатыми шутками, потихоньку стареть, зная, что счастье будет с тобой до конца… Полгода назад я думал, что включился в число немногих избранных, кто смог попасть в эту тайную сказку. Месяц думал, честно. А потом воздушный замок превратился в кабаре, словно в небесном калейдоскопе чья-то рука повернула кольцо и картинка сменилась с небесной чистоты на вычурную красноту борделя. Одна добрая душа просветила, чем занимается Мариночка по ночам, когда уходит «слегка потусоваться». Она ведь мне однажды заявила, что не собачка — сидеть на привязи, и я пошел ей навстречу. Словно идиот — по железной дороге навстречу скоростному поезду.

Злоба скрежетнула моими зубами и слегка отпустила. Был дураком Валентин свет Андреевич из рода Головлевых да и остался таковым — ничему жизнь не учит. Сегодня я просто не поехал за Мариной, хоть она и названивала мне минут сорок. Устал, наверное, быть таксистом при «переходящем призе». Надоело слушать злорадные шепотки за спиной.

Я встал с того же дивана, потянулся до хруста в спине и плечах. Похоже, пора завязывать с занятиями карате и плавно переходить на ушу. Все-таки четвертый десяток лет к финишу подходит. С сомнением оглядев бардак в квартире, я решил последовать примеру подруги и проветриться. Не пешком, как некоторые, еще чего. В прихожей нащупал в кармане ветровки ключи от BMW и как был — в костюмных брюках и «мокрой», стального цвета рубахе — покинул «уютную» пещеру. Через пару минут салон автомобиля принял бренное тело хозяина в свои кожаные пенаты. Мотор заурчал преданным псом, ожидая приказа ехать. Пальцы машинально запустили «сидишник». Из динамиков полились хрипловатые слова разухабистой песенки о яркой стороне рекламы, свежести и движении прогресса.

Ладонь плавно переключила передачу, нога надавила на педаль, и машина медленно сдвинулась с места, словно акула, учуявшая жертву. Козел, значит… Тварь крашеная, вот ты кто, Марина! В груди стало нехорошо и тягостно. Лицо словно стянуло засохшим клеем.

Я спокоен, совершенно спокоен. А чего такого? Ну, гульнула гражданочка на сторону пару десятков раз… Дело житейское. За стеклами светятся огни уличных фонарей. В небе пухло сияет бледная от злости луна.

Что я могу? Только поорать вместе с Пухом на грани истерики. Эх, Маринка, видела бы ты, как я тут в машине вою. Но тебе, похоже, совсем не интересно, что да как у Вальки твоего. Лишь бы бабло давал да подвозил по свистку… Ссу-у-у… пермодель. Шоссе размазалось перед глазами, не успевая за спидометром.

В последнюю секунду перед тем, как педаль тормоза слишком легко убежала из-под ноги, я успел заметить на дороге красную тень в свете фар. «Лиса? В городе?» — пролетела мысль, а затем сквозь стекло пролетел уже я. Последней мыслью после удара о дерево стало смешное предположение. Как бы теперь Мариночка не решила, что это я из-за нее свел счеты с жизнью. Возгордится же, крашеная, как есть самомнение почешет. И мир потух, сжавшись до красной точки.

 

Глава 2

И БЫЛ ОН ЧИСТ И ПРЕКРАСЕН

Открыть глаза заставил дождь. Капли катились по запрокинутому лицу и жутко нервировали. Да и прохладно как-то становилось. По всему телу весело барабанили водяные горошины, сообщая, что чего-то явно не хватает. Поняв, чего именно, я стремительно подорвался и сел, вытаращившись на белый свет. Так и есть — гол как сокол… Это какая же… э-э-э… посмела меня раздеть и оставить под дождем на лесной поляне? Что за хрен под маринадом?!

А ничего так полянка оказалась — даже в сером свете ненастья внушала гриниисовский экстаз. Цветочки там всякие неприхотливые, елки-папоротники вокруг… Я сглотнул, уставившись на дикое непотребство. Потому что неподалеку от себя осознал наличие могучего дерева, действительно похожего на папоротник своими безразмерными лопухами. Под одним из таких перистых покрывал стояла себе спокойно то ли сосна, то ли ель — короче, нечто разлапистое и игольчатое. Весь лес вокруг представлял собой такую странную смесь джунглей и тайги. А за серыми тучами, из которых сыпал дождь, почему-то тускло угадывались целых три источника света.

Где-то за спиной, почти рядом, нечто раскатисто зарычало с ленивой хрипотцой всесильного гопника, узревшего на своей территории новую тушку. Я подорвался с мокрой травки, окончательно убедившись, что из одежды имею только кожу, в несколько скачков добежал до сосны и вскарабкался примерно до середины ствола, едва ли не наяву ощущая горячее дыхание неприятностей на нижнем полушарии мозга. И действительно — подо мной обиженно взрыкнуло это самое нечто, заставив вжаться в смолистый ствол дерева. Я опасливо посмотрел вниз и выматерился от всей славянской души. Мы с неведомой зверушкой разглядывали друг друга минут пять. Тварь оказалась внушительной, чем-то похожей на вытянутого кошака, покрытого чешуей и мутировавшего на лишнюю пару когтистых лап. А в холке зверюга была вполне с половину меня ростом. Черная броня зверя влажно мерцала под дождем, слегка отливая красным. Глаза-плошки кокетливо поморгали желтизной, расщепленной вертикальными зрачками, после чего зверь преспокойно улегся под сосной, демонстрируя ленивую самоуверенность аборигена со стажем. Мол, куда ты денешься с подводной лодки, жертва будущей дегустации. Такое отношение меня всерьез обидело. Ах, так? Ну держись, ходячий коврик!

Я осмотрел свой насест и довольно улыбнулся. Не бывает на свете елок и сосен без шишек. И не бывает шишек без смолы. Дотянувшись тонкими руками до целой грозди этих даров природы, я… опупел. Тонкими руками? Зверь тут же вылетел из головы. Настал черед спешного обзора себя, любимого. И первой мыслью стало мнение, что мне меня подменили, нагло и беспардонно. Где крепкое подкачанное тело? Где кубики пресса, где бицепсы-трицепсы и прочие мужицкие «псы»? И где шевелюра, что должна быть на голове? Похоже, теперь я представлял собой какое-то субтильное существо, достаточно ловкое и диетически выдержанное. Ну, хоть ребра сквозь кожу не торчат. Увидел бы такого парнишку со стороны — решил, что ему лет эдак шестнадцать-семнадцать за минусом спортзала и с одноразовым питанием, в смысле — раз в неделю пару крошек. Ладони еще раз прошлись по кристально чистой от волос макушке, а потом я чертыхнулся, когда понял, что смола вместо волос — не есть хорошо. Меньше всего мне понравилось то, что даже в тусклом сером свете пасмурного дня (или ночи?) кожа моего нового тела казалась очень бледной, почти светящейся.

Животине внизу явно надоела моя возня. Монстрятина поднялась на лапы, отряхнулась и лениво встала на задние лапы, возложив передние на ствол дерева на высоте в пару метров от земли. Взгляд котяры не предвещал ничего хорошего. Мои ладони сами нащупали по снаряду и запустили в чешуйчатую морду. Тварь недоуменно вякнула, получив шишкой в нос, фыркнула и с самым натуральным оскорбленным видом свалила из-под сосны. Как-то очень уж легко котяра сдался. Уже через минуту я понял, что могу себе не льстить: сквозь шум дождя донеслись какие-то голоса и звяканье железа. Еще через минуту я смог даже различить смысл слов. Болтали две женщины.

— Тут только что был аррах, моя лендерра. Надо быть осторожнее.

— Не утомляй меня нытьем, Валария. Эти твари не любят даже запаха наших скакунов, так что не пыхти. Аррах не сунется к нам и на арбалетный выстрел.

— Он кого-то стерег. Видать, загнал свой ужин на дерево. Дозвольте посмотреть?

— Давай, только быстро.

Сначала я хотел бодро скатиться вниз и кинуться к теткам в надежде, что они выведут меня из леса и сдадут в заботливые руки полиции. Вторым порывом было срастись с сосной, чтобы не засекли. Потому как ситуация странная и требовала досконального разбирательства. Кто-то же сотворил со мной такое превращение, да и хвощи-переростки выше елей наводили на нехорошие мысли. Мое давнишнее увлечение фантастикой не оставляло простора для воображения. Налицо был классический фэнтезийный перенос, а я тут в роли того самого «попаданца», не иначе. От безрадостных мыслей меня отвлек насмешливый голос:

— Вот это улов! А ну-ка слазь вниз, малыш. Еще, чего доброго, аррах вернется.

Я с сомнением глянул на авторшу реплики, стоявшую возле ствола сосны, задрав голову. Типаж примечательный — среднего сложения, тонколицая, остроухая и безумно волосатая. В смысле — черные волосы девушки были сплетены в толстую косу и почти касались земли. Это сколько же они в длину, когда распущены? Я молча слез с дерева и уставился на эльфийку снизу вверх с немым вопросом. Она оказалась на две головы выше меня и в плечах тоже раза в два шире. Одета эльфа была в темный камзол и такие же штаны из материала, весьма похожего на прорезиненную дождевку. На ногах блестели влагой высокие сапоги. Да и вообще вся она была мокрой, словно прогулка под дождем — плевое дело.

Выражение лица остроухой менялось на глазах — от насмешливого к недоуменному, а потом и к нервно-заинтересованному. Взгляд ее приобрел странно знакомый блеск. Эльфа сглотнула и спросила:

— Ты откуда такой, малыш?

Я окончательно просек всю глубину своего падения, когда лесная бодибилдерша облизнула губы. Похоже, у нас тут любительница «горячего» нарисовалась к вечеру поближе… Наши гляделки оборвал недовольный голос со стороны:

— Долго ты еще будешь тут… Отойди от него, ничтожная, если хочешь жить.

Я недоуменно перевел взгляд, соображая, кому были адресованы эти слова. И наткнулся на холодный взгляд янтарных глаз, обладательница которых посмотрела на чернявую и по-прежнему холодно добавила:

— Этот гехай мой.

У меня возникло стойкое ощущение, что кое-кто попал в крупные неприятности. И этот кое-кто… Не будем показывать пальцем.

 

Глава 3

НИ РАЗУ НЕ ПЕСТИК

Валария спешно отскочила от меня, косясь на свою шефиню, босса… Госпожу? Как она там сказала? Лендерра? Типа «землевладелица», что ли? Янтарноглазая красотка шагнула ко мне и наглым образом сграбастала поперек тушки, после чего закинула себе на плечо и вышла из-под елово-сосновых лап под дождь. Я уже хотел высказать все свое отношение к такому виду транспортировки, когда увидел, на чем эти дамы катались по лесу. Это были собаки. Да какие! Под стать давешнему кошаку, здоровенные, чешуйчатые, да еще и с перепончатыми крыльями. Как такое вообще может быть на свете? Да еще и по лесу бродить? Крылья не мешают среди деревьев? Я аж заерзал от удивления. За что тут же звонко схлопотал по мягкому месту.

— Ты чего, совсем офигела, ушастая?! — не стерпел я такой фамильярности, извернулся и заехал локтем эльфе в ухо. А чего стесняться? Да каждая из них вдвое крупнее несчастного меня. Та от неожиданности охнула, уронила мою тушку в траву и зашипела, прижав к пострадавшему органу ладонь. Я же воинственно продолжил, вскочив на ноги: — Как ты там меня назвала? Пихай?! Я те щас так пихну!

Карате — наше все. Ноги в стойку, руки в позицию, к нам не подходи, «а то заножу»… Когда офигевшая от моей непосредственности «ельфа» протянула грабли, чтобы вновь схватить, я провел классический чудантэ… И взвыл от боли в руке. Стена — и то мягче, чем эта лесная мамзель с заточенными ушами! Но удар подействовал. Эльфийку отнесло на несколько шагов. Она с гримасой на лице подержалась за живот, после чего с ревом оскорбленной гориллы бросилась ко мне, явно намереваясь «карать и не спущать». Пришлось встретить ее не менее стандартным маваши. Скажем так, попытаться встретить. Оказывается, это только в книжках попаданец, владеющий боевыми искусствами, валяет всех направо и налево. В реальности — новое тело никак не умело проводить всякие выкрутасы. И обломался я по полной программе. Моя новая тушка явно знать не знала и ведать не ведала, что такое растяжка. От боли я зашипел и грохнулся в траву, провыв что-то вроде проклятия авторам попаданческой литературы. Сильные руки лендерры зажали не хуже стального капкана. Эльфийка злым взглядом уставилась мне в глаза, после чего прошипела куда-то в пространство:

— Валария, одеяло под дерево!

— Да, моя лендерра, — отозвалась откуда-то сбоку черноволоска, а я пискнул, теряя последнее дыхание. Сообразив, что до плохого осталась пара мгновений, эльфа ослабила хватку и холодно прошипела:

— Ты мой, гехай! И я это докажу здесь и сейчас. Я привяжу тебя к себе навечно, раб. И ты будешь повиноваться малейшему моему желанию.

В янтарных глазах растеклось нечто откровенно мерзкое, что не стало для меня открытием. Так же таращилась под сосной Валария. Но сам факт! Никогда не был сторонником жестких отношений! Спасите-помогите, мать вашу! Я завертелся в попытке хоть как-то освободиться, но эта ушастая любительница экстрима пресекла все попытки продинамить некоторых желтоглазых эльфиек…

Когда остроухая схватила меня за руки, чтобы обездвижить, горячая злость валом пронеслась по моему телу, а затем красные сполохи охватили нас обоих. Словно кровь застила взор. Чтобы какая-то хамоватая перекачанная баба вот так вот спокойно заломала и натворила чего душе угодно?! Никогда такого не было! И не будет! Прибью тварь! Ярость через мгновение сменилась ледяным спокойствием. От моих запястий, цепко ухваченных сильными пальцами странной женщины, по ее коже потекли ломаные фосфорно-синие узоры, похожие на татуировку. Как будто ее конечность запуталась в льдистой колючей проволоке. Лендерра застыла наваленной на меня статуей. И наконец-то заработала моя голова. Что вообще происходит? Дичь какая-то! Сильные женщины, явно нередкие мужчины-задохлики… Что за мир такой? Матриархат, что ли? Вот это я попал. И ладно бы в своем теле — так нет, бледная спирохета какая-то! Я попытался сбросить с себя тело эльфийки, но не тут-то было. Она придавила меня к одеялу безжизненной тряпкой, увесистой такой и холодной. Голос Валарии настороженно спросил сквозь шум непрекращающегося дождя:

— Моя госпожа? С вами все в порядке?

Я же, пользуясь неподвижностью невольной «статуи», с оханьем выбрался из-под остроухой и повалился в прохладную траву, ощущая в каждой мышце последствия показательного процесса «кто в доме хозяин». Вот же ушастая… Ничего, отольются кошке мышкины слезы!

Суетливая возня рядом привлекла мое внимание. Валария с ужасом на прекрасном утонченном лице пыталась расшевелить свою лендерру, судя по всему — безрезультатно. А вот у меня все быстро пришло в норму, даже сам не поверил сначала. Но уже через пару минут боли как не бывало — словно и не было этих чудовищных «обнимашек». Красная вспышка на обеих моих руках заставила нас с чернявой уставиться на запястья. Словно красные вены проступили на бледной коже, образовав рисунок, похожий на травяной кельтский узор родного мира. Валария с подозрением посмотрела мне в глаза и вернулась к своей госпоже. Почти в то же мгновение она испустила сдавленный крик. Я сунулся посмотреть и оторопел — на шее бледной несостоявшейся насильницы красовался такой же красный узор, что и на моих руках. Чернявая с диким выражением лица глянула на меня и отшатнулась. После чего ее лицо выразило совсем уж непостижимую гамму ужаса, страха, восхищения и вожделения, и неожиданно для меня она сложилась в низком поклоне, бормоча под нос:

— Смилуйся над смиренной слугой твоей, ренгехай…

Я же осторожно потыкал босой пяткой бок беспамятной остроухой, закованной в какие-то узорчатые латы, и просипел:

— Я тебе не пестик! Не пестик я! Поняла?!

Злая ярость вновь стала расти снежным комом. Второй тычок босой ноги пришелся лендерре уже в лицо, но меня тут же мягко схватили за плечи и оттащили прочь от успевшей «разледенеть» тушки. Валария умоляюще заглянула мне в глаза и сказала:

— Не надо, ренгехай! Не надо! Госпожа и так уже наказана!

— Этими картинками, что ли? — спросил я, не думая успокаиваться.

— Этими оковами, ренгехай, — совсем тихо ответила чернявая эльфийка.

И столько тоски было в ее взгляде и голосе, что мне даже стало интересно… А что случилось-то?

 

Глава 4

ХАЙ — ОН И В ДРУГОМ МИРЕ ХАЙ

Черноволосая эльфийка, даже в доспехах умудряясь оставаться грациозной, опустилась на колени возле все еще балластящейся командирши и принялась молча раскачиваться взад-вперед. Я же только в этот момент обратил внимание, что неведомо чем контуженная вполне блондинистая особа. Встречал уже таких. Куда бы деться — «я пришла, склонитесь, черви». Именно про таких говорят: «Раздайся, грязь, — оно плывет». Сейчас белобрысая отсутствовала в этом мире. А вот почему — знала ее напарница, но рассказывать не спешила. И вообще как-то странно она себя повела, эта Валария — словно мешком пустым ушибли из-за кривого угла да наискосок.

Стоило шевельнуться, стряхивая с лысой макушки капли воды, как эльфа испуганно зыркнула в мою сторону и притихла. Как-то неуютно чувствовать себя чудовищем, особенно в глазах такой красотки. Я как можно строже сказал:

— Рассказывай!

Не надеялся, конечно, на нормальную реакцию после всего, но чем черт ведьму не приголубит… Валария бросила еще один взгляд на дрыхнущую лендерру, вздохнула и ответила:

— Уже совсем ночь, ренгехай. Не лучше ли будет отправиться в ваш даракаль? Там мы спрячемся от Вечного Дождя, и я смогу в спокойной обстановке все рассказать.

Она мне еще и условия будет ставить! Я совсем обнаглел, поймав словечко «ваш», и распорядился:

— По дороге расскажешь, что успеешь. Долго ехать?

— Меньше часа, ренгехай, — приободрилась эльфа, сверкая черными глазищами.

Она поднялась с травы и отдала громкую лающую команду. Два крылатых пса тут же прекратили изображать статуи и подбежали. При этом они явно сторонились моей персоны, но Валария лишь прикрикнула на псин, заставив одну из них принять меня в качестве седока, в довесок к тушке ее любимой хозяйки. А потом был долгий путь под струями дождя, пологом леса и тремя бледными светилами за серой пеленой в небе. Валария рассказала за время пути много интересного.

В здешнем обществе оказалась строгая кастовая социальная система. В самом низу пребывают ло — крестьяне, бродяги, певцы и всякие низшие рабы. Канло, например, означает бродячего батрака, нанимающегося на поденную работу, где найдет. Варло — крестьянин, быдло — нищеброд… Над последним я поржал. Странными путями ходят слова по мирам. И ведь правильное значение, надо же. Средняя каста, мид — это ремесленники, рабы над рабами, купцы низких гильдий, наемники, ученики и адепты местных школ магических сил. Много кого. И высшая каста — хай. Эти поголовно наделены магическими силами и знаниями. Аристократы, высшие маги, ученые всех мастей, одним словом — хозяева. Но именно в этой касте есть свои внутренние градации. Услышав, как называются элитные воины, низ высшей касты, я чуть не рухнул с гарва (так назывались эти пресловутые собачки, на которых мы ехали). Просто не поверил своим ушам. Урукхай! Элитный воин Ламары, одной из самых больших стран на континенте Каван. Чуть выше урукхаев идут, пардон, хайло. Вот уж иначе не скажешь! Это прислуга в домах знати, простые ученые, администраторы. Они вроде бы тоже хозяева, но мелкие, как посредники между нехозяевами и хаями.

Над хайло стоят хаймид — все маги, кроме тех, кто является хаем по рождению или главенству в магическом ордене или школе. Еще выше как раз гехай, то есть и я тоже. Буквально это означает «под старшим». Буквально это и понимается, как объяснила Валария. Подстилка — она и в Африке подстилка. Аккумулятор, батарейка, ходячий НЗ, мать их за ногу и кашалоту в глотку… Назначение у гехаев одно-единственное: тебя отлюбили, ну или изощренно поколотили — от тебя подзарядились. На самом деле весьма почетная обязанность, попыталась внушить мне чернявая. Существа-батарейки на просторах Кавана большая редкость. Так что мне стало понятно, с чего вдруг янтарноглазая так разошлась. Запечатление она хотела произвести, ничего личного. Чтобы никто другой не смог воспользоваться мной в своих целях. Но, судя по взглядам Валарии, все пошло не так, как надо (с их точки зрения, мне-то все зашибись). И самое главное — в этом странном мире верховодят женщины. У мужчин роль только одна — ублажать, прислуживать и терпеть. От одной мысли стать постельным рабом или там слугой такой вот женщины, как блондинка с янтарными глазами, мне поплохело. Мне и вначале-то не понравилось, куда попал, а теперь вообще остро захотелось обратно, в родную квартирку, на привычную работу, на набившие оскомину серые улицы. Матриархат во всей дурной красе. Женщины во главе всего: в армии, во власти, в доме, на улице… Кланяйся и не смотри в глаза, а то огребешь. И подчиняйся, подчиняйся, подчиняйся! Только я мог так влипнуть. Новое тело, бледное и немощное, также оптимизма не добавляло.

Я мрачно глянул на лендерру, примериваясь — добить или нет? Черноволосая уловила мое настроение и торопливо продолжила рассказывать о кастах, испуганно поглядывая в мою сторону. Выше всех, конечно, хай — просто, без всяких добавок. Аристократия, бомонд, белая кость, острое ухо… Они не привыкли себе в чем-то отказывать. И естественно, зачастую ведут себя по-скотски, добавил уже я от себя, чем вверг Валарию в ступор на пару минут. А лес вокруг совсем потемнел — ночь неотвратимо вступила в свои права. И уже в этой таинственной темноте я узнал, кто же такие ренгехай, в разряд которых меня перевела эльфийка-воин. Гехаи дают энергию, хотя сами не могут ею пользоваться — ну, не маги они, хоть ты тресни. Ренгехай тоже не маги, но они забирают энергию во время… э-э-э… того самого. И рассеивают. Они очень редки и все наперечет. Каждый ренгехай — тайное оружие правителя. Подошлешь такого к неугодной хай — и вуаля, выносите тапки, кончилась магиня, перестала владеть силами лет так на сто.

Я обдумал новость. Выходит — лендерра теперь вовсе и не крута? Типа моя мстя уже свершилась? Да ну на фиг! Маловато будет! Чего-то нет никакого чувства удовлетворения. Нарочито резким тоном я приказал Валарии продолжать поучительный рассказ.

Во главе королевства Ламара стоит великая хай, сейчас это Диодерия XVI Хитрая. Но ее власть не единолична — существует еще так называемый Хай-Даракаль. Что-то вроде парламента или сената. Орган власти, в котором представлены все высокие дома страны, все ордены и школы, все сословия высшей касты. Они в любой момент имеют право одернуть великую. Правда, с Диодерией этот номер вряд ли пройдет, поделилась Валария, поскольку Шестнадцатая прекрасно умеет разделять и властвовать.

Попытавшись переварить полученную дозу информации, я плюнул на это гиблое дело и спросил у эльфийки:

— Так что это за татухи повылазили на нас с блондиночкой?

Валарию передернуло от моей фамильярности, но она проглотила все возражения и ответила:

— Я не знаю, что такое эти та-ту-хи…

— Рисунки на моих запястьях и на шее у твоей госпожи, — с досадой уточнил я.

— Это кандалы подчинения, очень редкое заклятие, из Палаческой Пятерки Сил, — хмуро ответила эльфа.

Дождь вокруг нас и не думал стихать. Меня это уже стало напрягать — так и до простуды недалеко. И тут вспомнились слова чернявой про Вечный Дождь. Надеюсь, она это говорила не буквально? Валария тем временем после непродолжительного молчания сказала:

— Если бы мы знали, что вы палач…

— То что? — делая морду тяпкой, поинтересовался я. — Мило потрепали бы меня по щечке и позволили уйти? Сомнительно как-то.

Остроухая прошипела что-то себе под нос. А потом мой гарв злобно рявкнул на темноту впереди и остановился. Крылатый пес с Валарией на спине также замер. Ночь озарилась синей молнией, зигзаги которой смертоносной паутиной ринулись на нас сквозь стену дождя. Через мгновение рядом со мной взвилась тень со вздетой в темноту рукой. И время остановилось.

 

Глава 5

МОЙ ДЕВИЗ — «НЕПОНИМЭ»

Почувствовать себя жертвой американской системы правосудия я не успел. Электрический стул, предназначенный для моей бренной тушки, волевым усилием отменила та, от кого никто не ждал сюрпризов. Ломаные змеи молний вонзились во вскинувшуюся янтарноглазую, отчего эльфа стала похожа на шаровую молнию, — правда, всего на пару секунд. После чего ушастая отправила молнии в обратный полет и преспокойно вернулась в состояние хладного полутрупа. Заняло это все долю секунды, а потом меня словно вырвало из седла, и очень вовремя. Два каких-то типа разбойной наружности повисли на сбруе гарва… Собачка не поняла фамильярности и высказалась в духе «клац-клац», отчего жертва зуботерапии с визгом укатилась в мокрые кусты. Я же благополучно оказался на очередном дереве, толстые ветви которого даже не дрогнули под моим весом.

Второй бандит не растерялся и попробовал допрыгнуть до моей ноги, за что и схлопотал пяткой куда-то под темный капюшон. Хлесткий окрик из-за пелены дождя заставил всех замереть. Новый насмешливый женский голос прокричал:

— Эй, детка! Слезай, а не то твоей подруге худо будет!

Первые секунды я озадаченно моргал, соображая, кто тут у нас успел друзьями обзавестись, а потом услышал сдавленный писк Валарии:

— Не надо!

Ну вот что за непруха! А невидимая атаманша продолжила речь:

— Клянусь, если ты сам отдашь себя в мои руки, этой воительнице ничего не будет! Отпущу с миром!

— А ты кто такая? — крикнул я в ответ, пользуясь заминкой, чтобы отдохнуть от потоков воды с неба и проверить — не выросли ли на шее жабры? Дождливый мир всерьез начинал напрягать. Да и то, что я все еще щеголял тут с голым задом, тоже не добавляло хорошего настроения. Холодно, мокро, противно и скользко… И струйки воды по телу, цеплявшие прохладой в ненужных местах. Главарь нападавших соизволила ответить:

— А вот ты спустись и посмотри!

Делать нечего — Валария мне худого не делала, чтобы бросать ее на растерзание чудилам на букву «м». Я нехотя спустился на землю, мгновенно оказавшись в грубых объятиях разбойника, не пострадавшего от внимания моего крылатого пса. Чернота под капюшоном сверкнула зелеными огнями глаз, и приятный голос пропел в ухо:

— Ты мой маленький…

— Гаста, веди его сюда! Живо! — сердито рявкнула все та же атаманша.

Зеленоглазка, а это оказалась еще одна представительница местного «сильного» иола, как-то странно дернулась и медленно повела меня под дождем. Шагов через двадцать мы оказались возле сладкой парочки. Валарию держала за хрупкую шею настоящая альбиноска. Эта «ельфа» была даже покрупнее лендерры, безмятежно валявшейся у лап моего гарва. Красные глаза бандитки очень нехорошо глянули на мою конвоиршу, отчего та отпрянула от меня и застыла. Я задумчиво посмотрел на притихшую Валарию, глаза которой успели закатиться, и сказал:

— Задушишь ведь несчастную.

— Что? — опомнилась атаманша и спешно отпустила свою жертву. Валария шмякнулась в траву, прикидываясь ветошью, а я сказал, ежась от холодных струек воды на коже:

— Вот, смотрю.

— Можешь называть меня Леверия, гехай, — довольно улыбнулось белое пятно в ночи. — Я не вижу у тебя на шее знаков слияния, малыш, а значит — твоя судьба решена.

— Неужели? — Во мне проснулось злое веселье. — Лендерра тоже думала, что выиграла в лотерею, вон теперь валяется в отключке.

— Чего? — Альбиноска явно не поняла половины из того, что услышала.

В это мгновение какая-то тень пронеслась мимо меня, сграбастала бледную эльфийку и уволокла в ночную тьму под вопли протеста. Перестав что-либо понимать, я осмотрелся. Вроде тихо. Валария между тем медленно поднялась на ноги и пробормотала, потирая шею:

— Проклятые дегенераторы…

Поняв, что опасность миновала, я задумчиво глянул на эльфу и спросил:

— Как ты сказала?

— Это были охотники за энергией, похитители Сил, — ответила Валария, видимо считая, что все объяснила.

Пока мы водружали на место ее госпожу и успокаивали собачек, я все же вытащил из остроухой воительницы более-менее внятное объяснение. И этот гребаный мир совсем перестал мне нравиться — вот ни грамма позитива.

Магия этого мира питается из трех источников: Хтона, Ливица и Медоса. Хтон поддерживает жизнь в магических существах, Ливиц дает силу магам и волшебникам, а Медос питает предметную магию. А еще существует такое явление, как Хтолим, — иначе говоря, «пустосила», не производящая магической энергии, а питающаяся ею. То есть не «генератор», а «дегенератор» магии. Тем же словечком на континенте Каван называют типов, промышляющих чужой энергией. Что они потом с ней делают, уже мало кого волнует. Процесс же отбора изрядно неприятен и кровав.

Из рассказа я сделал вывод, что на нас напали магические вампиры, учуявшие источник энергии, меня то бишь. И тут что-то коротнуло в логике. Я взгромоздился на гарва и спросил у Валарии:

— Если я ренгехай, отбирающий силу, но при этом еще и источник ее, то… Ты бред говоришь. Так разве бывает?

— Госпожа Тристания смогла бы лучше объяснить, — с сожалением в голосе ответила эльфийка и пожала плечами.

Я глянул на лендерру, все еще дрыхнущую на холке крылатого пса. Ей даже ливень нипочем! Значит, желтоглазую зовут Тристания. Ну, ешкин кот, Изольд, ты и влип… Это я уже о себе подумал. И спросил:

— Почему она пришла в себя, а потом опять отключилась?

— Что сделала? — не поняла эльфа.

— Ну, отрубилась, уснула, — сердито добавил я.

— Она защищала хозяина. — Взгляд Валарии не был образцом дружелюбия.

Черт с тобой, золотая рыбка. Я с сомнением поинтересовался:

— Долго она еще валяться будет?

— До утра точно, — обрадовала Валария, настороженно осмотрелась по сторонам и добавила: — Надо побыстрее добраться до даракаля, ренгехай. Только там мы будем в безопасности. Урукхаи ленда смогут нас защитить.

— Надо — значит, едем, — ответил я, чувствуя, что холод добрался уже до костей, облизываясь в предвкушении «погрызть до ломоты». Хотелось оказаться у огня и сжевать чего-нибудь протеинового.

Минут через двадцать мы добрались до странного забора — ажурная решетка возвышалась метра на три над землей и почему-то казалась живой. Когда псы побежали вдоль ограды, я потянулся пощупать изделие местных умельцев, но был остановлен испуганным воплем Валарии:

— Стойте! Это не стена!

Отдернув руку, я заинтересованно уставился на эльфу. Та пояснила:

— Сожрет же, ограда живая, ренгехай.

Слава елкам, хоть ворота нашлись быстро. На территорию даракаля, поместья по-местному, нас пропустили трое совсем уж здоровенных остроухих мужика-амбала в мерцающей броне и со странными штуками в руках. На копья не было похоже. Скорее уж винтовки огромного калибра с вычурными топорами на цевье — гибрид бердыша и мушкета. Они дружно потаращились на стриптизирующего меня и равнодушно вернулись к работе по охране границы лендерских владений. Ну хоть кто-то не кинулся хватать!

Когда мы добрались наконец до большого замка посреди леса, я задумчиво квакал на разные лады, соображая, как передать ту или иную эмоцию тремя звуками, — погода располагала. Валария жестом попросила меня спешиться, а потом три раза ухнула голодным филином. Ночной двор тут же заполнился другими эльфийками и эльфами, которые расторопно увели собачек куда-то в темноту. Тушку хозяйки некоторые из них бодро потащили к большим дверям. Мы с Валарией двинулись за ними и вошли в ярко освещенное помещение, похожее на каменный мешок, — ни ковров, ни мебели, вообще ничего, кроме еще одной двустворчатой двери напротив входа. Прислуга изо всех сил отводила глаза, но у нее это плохо получалось. Впрочем, мне было плевать — в голове сидела занозой жажда тепла, которого пока не было и в помине.

Валария торжественно показала потолку несколько малоприличных жестов, и я ощутил, что больше не мокрый. Вообще ни на каплю! И в эту секунду другие двери этого шлюза-сушилки распахнулись, в ярко светящемся проеме возник некто и прогудел:

— Добро пожаловать домой, хай Валария.

Я бледной мышкой выглянул из-за спины эльфы, куда успел залететь, и еще раз посмотрел на эту гору мышц с рогами на голове. Минотавр шумно выдохнул, улыбнулся, показывая отнюдь не травоядные зубы, и мигнул. После чего развернулся и исчез, давая дорогу в огромный зал, наполненный теплом и запахами еды. Словно многотонный удушливый матрац навалился сверху. Ешкин кот, только-только стало суше и лучше, успел подумать я, проваливаясь в темноту.

 

Глава 6

ДЕЛУ — ЧАС, ПОТЕХЕ — ВРЕМЯ

Очнулся я под теплым пушистым одеялом на огромной кровати под бордовым балдахином, с витыми ножками. И с ходу подскочил, сжав кулаки, памятуя о том, что грохнулся в обморок, едва переступив порог даракаля. Однако в большой комнате с витражными окнами, за которыми мирно шумел все тот же дождь, никого лишнего не нашлось. Да и связан я не был. И вообще никакого урона не ощущал. Сердце постепенно перестало отбивать атакующий марш, а в голове закрутились мысли. Все-таки вышка за плечами. Пусть я и учился на филолога, но основы психологии нам давали. И разум спокойно нашел объяснение обмороку. Футуршок — звучит бестолково, но объективно. Сколько раньше читал про попаданцев — всегда удивлялся: почему бравые герои так легко и стремительно врастали в новую обстановку? Тут же дело не в разуме. Подсознание никак не могло так быстро принять глобального изменения. Психика человека — вещь гибкая, но при этом парадоксально консервативная. Похоже, осознав, что опасности кончились, мой мозг просто ударился в панику этого самого футуршока и благополучно отрубился, чтобы переварить перенос и потерю всех привычных ориентиров.

Сейчас же никаких истерик в голове не шевелилось. Зато вовсю ворочался зверь в пузе — жрать хотелось неимоверно. Я осмотрелся более внимательно, вскользь заценив ажурную мебель а-ля «новозиландиш хоббитэльф от Джексона». На кресле рядом с постелью кто-то аккуратно сложил кипу одежки шикарного черного цвета. С трудом натянув на себя тканевые презервативы, по недоразумению скроенные как штаны и футболка, я поискал зеркало, чтобы ужаснуться внешнему виду. Трельяж нашелся слева от деревянной входной двери. Наконец-то я смог в полной мере потаращиться на себя обновленного. Ничего так пацанчик, только вот лысенький и очень бледный, но это дело поправимо — солярий там и припарки на макушку поправят дело. А вот невольный стриптиз с такой одежкой основательно смутил. Да лучше голым ходить, чем вот так вызывать у окружающих женщин повышенное слюноотделение. Особенно в свете последних событий. Я ведь тут и без того числюсь за олимпийскую медаль. Всякая норовит сграбастать и войти в контакт ну очень близкого рода. Так что я стащил с себя пресловутую футболку, после чего с сомнением задумался над проблемой штанов. Что совой об пень, что пнем об сову — все едино сверкать анатомией. Это не по мне.

Дверь в покои торжественно распахнулась, обдав кожу морозом. В комнату заглянула Валария, уставилась на пустую кровать и охнула, но тут же зацепилась за меня взглядом и спросила:

— У вас все в порядке, ренгехай?

— Не совсем, — буркнул я в ответ. — Со штанами бы разобраться.

— А что не так? — удивилась эльфа, смерив меня взглядом, и в ее глазах влажно блеснуло давешнее выражение оголодавшей змеюки. — Блаженный Хтон, я совсем не подумала об этом.

Сама она, кстати, успела выбраться из темных доспехов, в которых путешествовала с госпожой по лесу, и теперь красовалась в эффектном коричнево-черном платье до пола, с глубоким декольте. И прическа остроухой разительно изменилась. Вместо косы за ней струился настоящий шлейф неземной красоты. Черные пряди словно жили собственной жизнью. От этой мысли я поежился. Все ведь возможно.

Она с видимым усилием взяла себя в руки, бодро вошла в спальню, сунулась под кровать и выволокла плоский широченный ларь с крышкой на замке. Запор щелкнул, крышка стукнула об пол, и я увидел ворох шмоток. Нам хватило всего пары минут, чтобы найти более приличное одеяние взамен того, что призвано изображать вторую кожу. Симпатичные красные шаровары шириной с коттедж мэра средней руки и цветастая распашонка в гавайском стиле довершили гардероб.

Оглядев результат совместных усилий по приданию мне приличного облика, мы с эльфой переглянулись и обреченно вздохнули в унисон. Серой мышью мне тут не быть. Ну хоть стало комфортнее. Валария почтительным жестом указала на дверь, и мы покинули комнату, оказавшись в широченном коридоре. Знакомый гулкий голос за спиной заставил содрогнуться и опять спрятаться за Валарию:

— Сахарок проснулся?

Давешний минотавр утесом возвышался над нами, разглядывая огромными смеющимися глазами. Через пару секунд он протянул широченную лапу в недвусмысленном жесте. Я робко протянул свою лапку, опасаясь остаться без оной, но пожатие оказалось вполне терпимым, почти нежным… Минотавр пробасил:

— Я зовусь Горотур, ренгехай Сахарок.

— Чего? — заморгал я.

— Идем, идем, — поспешно встряла Валария, уводя прочь от хамской морды.

— Как он меня назвал?! — Я попытался дернуться назад, к минотавру, чтобы начистить наглую рожу, но эльфа вдруг резко сжала мое плечо, заставив охнуть от боли. Это было настолько неожиданно, что я опешил на пару мгновений.

Валария воспользовалась моментом и сказала, продолжая тащить меня по коридору:

— Ведите себя подобающе! Слуги вправе давать свои имена хаям, им так легче переносить свое положение. Главное, чтобы имя было не оскорбительным и не позорящим.

— Сахарок?! — вяло уточнил я.

— Забудьте, нас ждет лендерра Тристания, — добила новостью Валария.

— Где ждет? — наивно спросил я.

Судя по выражению, возникшему в глазах эльфийки, она был готова срифмовать ответ почти так же, как это сделал бы я. Но… Другая страна, другой мир, другой менталитет. Рифма могла оказаться не в пример круче. Так что я послушно поспешил за остроухой — от греха подальше. Когда блуждания по даракалю стали напоминать исследования лабиринта, я отпустил на волю вопрос, отчаянно чесавший мне язык:

— Горотур же не такой, как вы? Кто он? Минотавр?

— Мино… Кто? Нет, нет, ренгехай! — Валария улыбнулась. — Он самый обыкновенный тур, его же так и зовут. Тур из семьи Горо. Что поделаешь, у варваров имена очень простые, и никогда не поймешь, кто там у них в роду старший, а кто — изгой.

— А вы тогда кто? — насторожился я. — Эльфы?

— Разумеется, — подтвердила Валария, глянув слегка озадаченно. — А вот вы, например, типичный моркот.

Это заставило меня заткнуться. Я — моркот, какое счастье, коромысло ему в поддувало… Как бы все-таки извернуться и узнать об этом мире побольше, не выдав себя? Фиг их знает, как тут воспримут новость об иномирянине. Не хочется оказаться совсем уж в полной заднице. Пока думал, эльфа дотащила меня до огромных белых дверей и почти втолкнула в зал, очень похожий на столовую лиц так на пару сотен. Огромный стол тянулся от входа до огромного панорамного окна, изображающего разноцветьем стекол батальную сцену. Под мордой страдающего от изжоги стеклянного дракона мирно сидела лендерра и что-то неторопливо жевала. Подняв голову на шум, Тристания хмуро выпрямилась в кресле и что-то сказала. На таком расстоянии мой слух отказался разбирать бормотание, а вот Валария, похоже, все услышала и поволокла меня дальше, к лендерре. На подходе к хозяйке поместья я с удивлением понял, что блондинистая эльфийка не просто отдавала дань чревоугодию. Она при этом еще и банально читала раскрытый фолиант… Прям как я дома. Вообще не понимаю тех, кто может трескать, не втыкая взгляда в буквы. Это же несварение можно заработать, думая над тем, что именно пережевываешь со всей химией вместо витаминов.

Хозяйка даракаля тоже приоделась по случаю — платье переливалось всеми оттенками синего, от фиолетового до голубого, при каждом движении. И только растерянность не дала мне затаить дыхание. Она на самом деле обладала сногсшибательной красотой, как и ее подчиненная Валария. Да и вообще еще на входе, разглядывая толпу слуг, я обратил внимание на то, что среди эльфов вообще нет некрасивых.

Как только мы с лендеррой оказались рядом, наши узоры засветились, словно обрадовавшись друг другу. Тристания скривилась и сказала обволакивающим прохладным голосом:

— Прошу ренгехая разделить со мной скудную трапезу.

— Да уж, нищета полная, — не утерпел я, разглядывая снедь на столе, всяких там жареных тварей, салаты и прочие корочки хлеба. Завтрак так себе — персон на десять. Действительно, скудно и бедно. Эльфа уловила мой сарказм и слегка улыбнулась:

— Если господин позволит спросить, вы готовы освободить меня от оков? Я приношу свои извинения за ту непростую ситуацию, в которую поставила вас и себя своим поведением в лесу прошлым вечером.

И что я мог ответить на эту тираду? Правильно — ничего. Неопределенно пожав плечами и сохраняя морду тяпкой, я уселся на одно из свободных кресел, притянул к себе ближайший поднос с какими-то печеными фруктами и занялся усмирением оголодавшей твари в своем животе. Тристания восприняла мое молчание спокойно, лишь вздохнула и продолжила речь:

— Понимаю, что такие события не идут на пользу нашим отношениям, но тешу себя надеждой, что вы начнете доверять мне и позволите вернуться к непосредственным обязанностям управления лендом.

— А кто не дает-то? — ответил я с набитым ртом.

Валария, торчавшая за спиной своей госпожи, чуть не поперхнулась воздухом. Лендерра же вздохнула:

— Я, как ваш шицугехай, обязана буду следовать за вами повсюду, а состояние дел в ленде сейчас таково, что мое отсутствие скажется на них совсем печально.

— Да вроде пока никуда не собираюсь, — проворчал я в ответ, блаженствуя с куском фрукта во рту, который напоминал по форме огурец, а по вкусу сушеный мандарин. Не мог же я ей сказать, что понятия не имею, как освободить от этих красных каракулей на шее, кто такие моркоты и чем седалище отличается от бренной жизни? Вот и я о том же. Но вежливость взяла свое. Пришлось озадачиться и выдать что-нибудь не менее обтекаемое: — Думаю, вы не откажете мне в удовольствии погостить в вашем доме несколько дней и подумать над вашим предложением…

Я многозначительно глянул в глаза Тристании. Эльфийка меня прекрасно поняла и сказала:

— Разумеется, моя благодарность за ваше снисхождение к моему проступку не покажется вам чрезмерно малой. Скорее — наоборот, ренгехай.

На этом светская беседа сдулась. Мы прекрасно ничего друг другу не пообещали, завтрак кончился, а я остался с безумным количеством вопросов на языке. Напоследок Тристания спросила:

— Наверное, вам будет интересно осмотреть мой даракаль?

Эльфа явно пребывала в прострации от происходящего. Еще бы — только недавно была всесильной аристократкой, землевладелицей, а тут влипла по самые уши и теперь не знает, что да как. Я решил не травить ей душу еще сильнее и пошел на уступку:

— Буду благодарен, если ваша помощница Валария покажет мне здесь все.

На лице лендерры проступило откровенное облегчение, а мы с чернявой удалились из зала. Валария оказалась проводницей на редкость самовлюбленной — она таскала меня по всяким комнатам и коридорам, даже не заметив, что я совершенно не слушаю, а предаюсь собственным мыслям, лишь изредка поглядывая по сторонам, чтобы не заблудиться. В какой-то момент мы оказались в удивительно светлом саду. Среди всевозможных окультуренных растений, освещенных десятком висящих в воздухе шаров, я заметил странную парочку. Одно существо выглядело как нечто склеенное из бесчисленного количества зеленых древесных листьев с соблюдением всех необходимых пропорций. Глаза у садовницы, а никем иным она быть не могла, сияли подозрительно знакомой зеленью, отчего у меня в животе мгновенно образовался кусок злого льда. Как же ее назвала та альбиноска? Я напрягся, вспоминая имя. Ходячий гербарий заметила мой интерес и мгновенно растворилась среди кустов и деревьев. В это мгновение Валария обратила мое внимание на еще одного обитателя сада.

Увидев низенькое создание с огромными пушистыми ногами, я чуть не сел на землю. Перед нами среди каких-то сине-алых цветов прохаживался самый настоящий хоббит с трубкой в зубах. Он сердито ворчал что-то себе под нос и ловко подрезал огромными ножницами некоторые растения. Эльфа улыбнулась моему офигению и прошептала на ухо:

— Это праншас, один из неуловимого народа покровителей травы. Каким чудом моя лендерра уговорила его хранить внутренний сад даракаля, до сих пор никто не знает, а ведь Тэмми появился здесь еще до моего первого совершеннолетия.

— Это сколько лет? — уточнил я, разглядывая праншаса.

— Больше двухсот уже, — ответила Валария.

Это сколько же тогда Тристании? Я сглотнул, чувствуя острый информационный голод. Библиотека — вот что меня спасет! Вспомнился талмуд на столе перед хозяйкой поместья. Откуда-то же эта книжища взялась. Едва мы покинули сад, я остановил Валарию и спросил:

— Где у вас книги хранятся?

— У нас три библиотеки, — гордо ответила эльфийка. — Научная, житейская и законная. Хотите посмотреть?

— Хочу почитать, — буркнул я. — Законная — это как?

— Законы, постановления, реляции, указы королевы, все это хранится в личном кабинете лендерры, но туда сейчас идти не стоит, — с сомнением в голосе сказала ушастая красотка.

— Почему это? — нагло спросил я. — Не пустит?

— Пустит, — вздохнула чернявая.

— Мне бы в научную, — смилостивился я. — Надо кое-что узнать.

Валария молча повела дальше по коридорам. Минут через двадцать мы добрались до цели. Я ожидал лучшего, право слово. Всего какая-та пара сотен талмудов в маленькой комнате с полками, столом и креслом как-то не впечатлили. Но выбирать не приходилось. Здесь тоже было витражное окно — на этот раз какая-то мадам висела на суку посредством веревки. Жизнеутверждающая картина настолько озадачила меня, что провожатая не могла не удариться в объяснения:

— Это панно изображает святую Жозефу, удавившуюся во славу Хтона. Благодаря ее поступку несколько сотен лет назад силы Хтона вернулись в наш мир, впервые после убийства последнего дракона.

— Ага, — кивнул я, — бодрит, однако.

В это мгновение за разноцветным окном появилось светящаяся точка, которая явно приближалась. Уж не запустил ли какой доброхот в наше окошко фаербол? После молний в лесу я бы не удивился… Валария лишь мельком глянула на странное явление и спросила:

— Я вам еще нужна, ренгехай?

— Щас, погоди, — опомнился я, стянул с полки какую-то книгу и с опаской уставился на название. Вздох облегчения едва не сорвался с моих губ. Надпись была понятной! Будь благословен тот, кто зашвырнул меня в этот мир, снабдив знанием языка. Свет за окном рос на глазах, а затем просто материализовался в библиотеке огненным шариком оранжевого цвета. Валария явно привычным движением схватила приблуду и удалилась, унося искрящийся фонарик с собой. Я же постарался выбросить из головы лишние мысли и принялся изучать корешки книг. Скоро взгляд остановился на искомом: «Народы мира через призму истории». Рядом с этой книгой нашлась и вторая, намного тоньше, но в чем-то даже важнее: «Гехай: шицу и рен. Малый монструм цивилум». От названия даже мороз по коже пробежал. Я устроился за столом, открыл фолиант про народы и углубился в чтение, знакомясь с миром, куда занесла нелегкая.

Минут через сорок в библиотеку ворвалась взволнованная Валария, схватила меня за руку и буквально вырвала из-за стола со словами:

— Вы должны нам помочь! Немедленно!

— Где горим?! — успел вякнуть я, сгребая свободной рукой книги.

По коридору словно ударная волна пронеслась, содрогнув даракаль до основания. Следом звонко и протяжно бахнул далекий колокол. Эльфийка рассерженно зашипела, и мы практически побежали по коридору. Второй удар колокола догнал нас уже возле знакомого обеденного зала. В дверях маячила напуганная чем-то Тристания. Она перехватила бедного меня у помощницы и заволокла в столовую со словами:

— Она уже близко! Скорее краски!

— А что вообще происходит? — решил подать голос и я.

Эльфийки на пару проигнорировали вопрос. Валария чуть ли не бегом смоталась куда-то за стеклянной посудиной с черной жидкостью и набором палочек, сверкающих игольчатыми жалами. Я опасливо подобрался:

— Эй, вы что задумали?

— Потом объясню! — рявкнула Тристания, напомнив, кто тут все-таки благородная хозяйка, и сорвала с меня местный аналог «гавайки».

В полном офигевании от насильственного раздевания я успел только ойкнуть, когда шею кольнуло что-то острое и холодное. От такого произвола накатила ярость. А затем ушастых отнесло от меня в сторону, и чей-то кристально-холодный голос произнес:

— Отвечай, рабыня!

Я с оторопью понял, что голос этот — мой. А Тристания уставилась на меня пустыми глазами, опустилась на колени и глухо произнесла:

— Через час мы умрем.

 

Глава 7

ПШИК МАГИКУС ВУЛЬГАРНО

«Гехай — явление для нашего мира нужное и спасительное. Только гехай способен дать хозяйке или хозяину должную силу для правления магическими потоками в полном объеме. Но любая хай, вожделеющая гехая, обязана помнить и о том, что всякая сила имеет два облика. Так и гехай может оказаться ренгехаем. И тогда вожделеющая хай не только не приобретет новых сил, но и надолго лишится собственных, став рабой ренгехая, той, кого мы называем шицугехай, насильными гехаями…»

Прочитав этот абзац, я сморщился и потер саднящую шею. Татуировка, спешно нанесенная эльфийками на мою многострадальную тушку, не давала покоя. Каких-то полчаса назад от пафосной фразы Тристании я чуть не выпал в осадок. Это как же получается? Еще не все варенье слопано! Еще не все именины испорчены! И помирать? Да не пошли бы они на тын, все эти местные помиратели… Как-то так я и ответил, вызвав легкое окосение у одной не дюже оптимистичной эльфы. Когда сладкая парочка соизволила все-таки снизойти до объяснений, оставалось только поржать. Оказывается, огненный шарик, пойманный Валарией, был королевским гонцом, который принес в даракаль Тристании де ла Шанталь сногсшибательное известие о приезде королевской фаворитки с инспекцией. И вызвало эту самую проверку издерганное нервным тиком предчувствий седалище ее королевского величества. Мои ушастики задергались не на шутку и решили от греха нарисовать на моей шее знаки запечатления, дабы не пришлось однажды утром снимать с моей попорченной тушки очередную впавшую в забытье любительницу сладкого на ночь. Фаворитке же не объяснишь, что да как. Они-с не поймут-с, обуреваемые жаждой… того самого. А Тристании как раз и не хватало для полного счастья подруги по энергетическому рабству, особенно такой высокопоставленной. Слушая все эти эмоции, я тогда покрутил в голове одну милую идейку, отставил ее до лучших времен и смиренно согласился на маскировочную экзекуцию. Все-таки эльфийки были правы — провоцировать приезжающую тетю не стоило. Тем более что она была уже на подходе. И вот — шея болит, в башке — вагон новой информации, а в загашнике — тлеющая мысль, так запавшая в мою ранимую душу.

Мир вокруг на секунду попытался расплыться, но я взял себя в руки, не позволяя опять навалиться футуршоку. Хватит конфуза по прибытии. К тому же до приезда местной старшей еще было время на одно дело. Когда лендерра и ее помощница узнали, чего я от них хочу, возражений не последовало. Они, похоже, и сами были не прочь проверить меня на способности к магии. По словам Тристании, гехай редко могут создать что-то мощнее искорки или там дождика в мышиной хатке. Но все-таки проверить не мешало. И вот стоило мне оторваться от занимательной книги о пицухаях (или как они там?), как в комнату зарулила Валария и мы пошли в тренировочный зал, который нашелся всего через два поворота по коридорам. Кроме лендерры, там маячил еще один типаж зловещей наружности — бледная мрачная женщина огненно-рыжей масти и, судя по ядовитой зелени в глазах, весьма готичного характера. Я довольно робко подошел к этой мадам, следуя указаниям Тристании. Огненная леди, облаченная в сногсшибательное платье, достойное скорее дворцового бала, а не поместья в дождливой дыре, задумчиво подержалась за мой подбородок, проникновенно посмотрев сверху вниз на мою переносицу, после чего неопределенно хмыкнула и сказала:

— Хтоном от него даже не пахнет. Так что никаких сюрпризов с превращениями и властью над всякими тварями от мальчика ждать не надо.

Три вздоха стали ей ответом. Один облегченный (это Валария), один разочарованный (это Тристания… интересно, а чего это она так скуксилась-то?) и один обиженный (мой, естественно: обломала рыжая). Магодинамщица тем временем успела прощупать мои мослы на предмет, ведомый только ей, и еще более довольно продолжила:

— Про Медос то же самое могу сказать, лендерра. Этот милый ребенок не заставит ни ваш даракаль, ни какой-либо другой напасть на хозяев.

Эпопея со вздохами продолжилась, только с небольшими коррективами. Нет, я-то как был в обидах, так и остался, а вот Валария с Трис почему-то поменялись облегчением и разочарованием. Ну, лендерру я могу понять — кому охота ловить на свою голову кирпич в родном доме? А вот Валария удивила… Она жалеет, что я весь такой немагический? Тэк-с, запишем на подсознание на будущее. Мадам Рыж тем временем стала суровей айсберга, продолжая вещать:

— А вот Ливиц и Хтолим в парнишке есть, очень даже. Тут я мало что могу сказать внятного, но точно одно… Такой связки этих сил, дающих и отбирающих магию, я в жизни не видала. Они замкнуты друг на друге и…

Она замолкла на секунду, а эльфийки напряженно уставились на меня, словно саперы на новый тип мины замедленного действия. Мадам во МХАТе не служила и паузы держать не научилась, продолжила почти сразу:

— …и такое ощущение, что они вместе создают контур охраны. Этот контур не пропустит никаких проявлений магии в обе стороны. Ни наружу, ни вовнутрь.

— Это хорошо или плохо? — озадачилась Тристания, читая мои мысли. — Не томи, Ованна!

— В общем, так. — Леди вздохнула полной грудью, бросая в никуда мощный заряд женского позитива. — Охранный контур больше предназначен защищать не мальчика от злобного мира, нет, дорогие мои.

— Это что, меня, такого бедного и несчастного, может любая попробовать обженить на себе под кустом? — почти возмутился я, не замечая отчаянной жестикуляции Валарии.

Рыжая Ованна добродушно улыбнулась (я поклялся потом проверить себя на предмет прожженных дырок в теле) и сказала, глядя поверх моей головы:

— Этот контур повернут так, словно защищает злобный мир от этого юного невинного создания.

Она пристально посмотрела на Тристанию и спросила:

— Ты уверена, что твой Сахарок так уж юн и невинен, а?

— Ка… кхе. — Ладонь Валарии залепила мой возмущенный рот, вгоняя яд обратно в легкие. Лендерра же задумчиво глянула сначала на рыжую, потом на меня и сказала:

— В наше время уверенной можно быть лишь в одном, леди Ованна. Только в одном. Гадости, знаете ли, случаются, да простят меня ваши драгоценные уши.

— Напугала колючку задницей, — фыркнула Воинственная и Непобедимая мадам, после чего озабоченно добавила: — Вы его проверьте по этой защите. Мало ли что еще выползет, потом не отмоетесь, если что случится при Родерии.

Она! Я стал весь внимание: что еще за Родерия? Лендерра тут же развеяла все сомнения:

— Если эта цветастая мозглячка думает, что, заполучив право бывать на королевском ложе, она может заправлять страной, то я ее разочарую! Буквально через несколько минут!

Рыжая молча выслушала тираду и степенно удалилась, поискав подолом платья пыль на полу. В то же мгновение посреди тренировочного зала образовалось странное облачко каких-то черных штук. Увидеть это успел только я — до того, как дрянь бросилась в мою сторону, очевидно повинуясь стороннему приказу. Эльфийки только и смогли, что шарахнуться врассыпную, напуганные выражением моего лица. А облако словно ткнулось в барьер, закрутилось на секунду и с тихим хлопком испарилось. Лендерра шумно выдохнула и сказала, потирая шею, заботливо обмотанную бежевым шарфиком на манер древних римлян (я такое в кино каком-то видел):

— Ну вот и ответ. Похоже, мне тогда в лесу не стоило кидаться под молнии. Все бы и так рассосалось.

Моя шицугехай мрачно улыбнулась и ушла, оставив бедного несчастного хозяина на произвол чернявой эльфы-заместительницы. Я шагнул к двери, и что-то громко хрустнуло под ногой. Это была семечка размером с хорошего шершня, черная и по форме похожая на тыквенную. Одна из того облака, что ли? — догадался я и с самым беззаботным видом покинул тренировочный зал в сопровождении трещавшей о чем-то Валарии. Семечка, семечка… Растения у меня с кем плотно ассоциируются в последнее время? Правильно, с зелеными глазами, шипящим голосом и массой листочков. Как же ее назвала все-таки та альбиноска? Точно, Гаста! Интересно, где она сейчас? И не ее ли это был приветливый подарок в виде стаи летающих семечек? Какая насыщенная жизнь досталась мне в новом мире! Во всех смыслах. До приезда королевской любовницы осталось-то всего ничего. И зачем так полошиться из-за какой-то бабы? Так я подумал в ту минуту. Скоро жизнь показала всю глубину и фатальность моей ошибки.

 

Глава 8

К НАМ ПРИЕХАЛ РЕВИЗОР

Оказалось, что в даракале обитают десятка три разных существ. Они все столпились в приемном зале, ожидая прибытия высокого гостя. Я же пристроился на балюстраде балкона второго внутреннего этажа, обрамлявшего зал по всему периметру. На мое своеволие лендерра так ничего и не сказала, хотя и пыталась что-то провздыхать. Хватило одного моего взгляда, чтобы шицугехай замолчала, оставив меня в покое. Приятно, оказывается, быть хозяином. По крайней мере, иногда. Сидя на перилах, я глазел на толпу, пытаясь соотнести вычитанное из книги о местных народах с тем, что видели глаза.

Больше всего в зале было эльфов, естественно. Потому как хозяйничала в даракале блондинка с острыми ушами и вредным характером. Остроухих я насчитал восемнадцать морд. У эльфов и эльфиек выявилась странная то ли мода, то ли генетическая вакханалия — патлы у всех достигали пола, а цветовая гамма убивала кислотными оттенками. Это только у лендерры и ее советницы, именно так обзывалась должность Валарии, волосы были естественного окраса. Остальные же просто издевались над окружающими. Никогда не считал, что «кислота» в цвете — залог здоровья. Оранжевые, зеленые, синие, желтые и прочие прически создавали подо мной настоящий калейдоскоп.

Кроме Горотура, в поместье нашлись еще пять минотавров. Все они были огромной комплекции и еще более огромного оптимизма. Ревущий ржач рогатых периодически сотрясал стены зала, вызывая недовольные взгляды со стороны ушастых. Рядом с Горотуром я углядел и давешнего мохноногого садовника с неизменной трубкой в зубах. Праншас был сама невозмутимость, а минотавры откровенно опекали его с заботливостью перекачанных анаболиками нянек. Это загадочное существо явно ценили и берегли.

Оставшиеся три существа были разными настолько, что не терялись и в хаосе снующих по залу эльфов. Прежде всего в глаза мне бросилась все та же Ованна, ставшая еще рыжее с нашей недавней встречи. Она вновь показалась мне самым обычным человеком. Сверкая красным платьем, усыпанным искорками то ли блесток, то ли мелких камешков, она болтала с той самой незнакомкой, составленной из листьев. Я опять задумался над ее личностью — она ли была в лесу? Или не она? Мне не давала покоя история с облаком семян в тренировочном зале. Почему эльфийки проигнорировали нападение на мою тушку? Сами же и спланировали? Возможно, конечно. Но семечки — прямая наводка на эту растительную мамзель пугающей наружности. Если все-таки она, то совершила нападение опять же с ведома хозяйки даракаля? Кто она тогда для Тристании? Слуга, наемник или кто поближе? Или все-таки она не имеет отношения к семенам… Ее же в зале не было. Не грешить же на телепатию, мать их за ногу. Я вздохнул и присмотрелся к ходячему фикусу пристальнее. Было такое ощущение, что существо линяет. На ее теле выделялось бодрой молодой зеленью множество новых листочков, которые словно кто-то рассыпал среди старых потемневших. Как если бы в нее пальнули дробью, а потом вырастили в дырках новую листву. А ведь недавно, в саду, она была вполне однотонной.

Мое внимание переключилось на последнего из неведомых мне обитателей даракаля. Высокий худой четырехрукий кошак вальяжно восседал на перилах второго этажа напротив меня, периодически прикладываясь к одной из трех бутылок в своих лапах. Ростом мохнатый был с Тристанию, окрас имел пепельно-чепрачный, глаза же его поблескивали насыщенной синевой. Если верить книге, эти существа встречались не чаще праншасов и назывались харрами, с ударением на последнюю гласную. Мое филфаковское прошлое подсказывало, что эти самые харрами состоят в близких родственных отношениях с лесными кисами, одна из которых загнала меня на сосну-ель вчера в лесу. Только шерсть вместо чешуи наводила на мысль о долгой эволюции.

Что-то заставило меня посмотреть на Тристанию. Эльфийка недовольно уставилась в ответ, но воздержалась от реплик, тем более что в гвалте вряд ли бы докричалась. Вспомнился наш второй разговор в столовой. Мой рявк в ее сторону и последствия оного как-то очень уж ровно сложились со словами рыжей о защитном контуре. Все вместе вызывало в душе очень уж нехорошие подозрения и предчувствия, о которых даже думать не хотелось. Зато хотелось наконец узреть пресловутую Родерию, фаворитку во всех смыслах. Чувствовалось, что без ее появления тусовка в зале на радостях плавно перейдет в гулянку.

И вот момент настал! Горотур стремительно добрался до двойной двери шлюза-сушилки и торжественно распахнул створки со словами:

— Ее сиятельство графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская, лендерра Туркантакаля со свитой!

И в зал влетело нечто невероятное — не очень высокое, замотанное в яркие тряпки безумных цветов, обвешанное брюликами и с фиолетовыми распущенными волосами до пяток. Когда вихрь остановился посреди зала, я с удивлением понял, что в его середине прекрасно себя чувствует очень молодая на вид остроухая девчонка. Нет, конечно, это могла оказаться и шустрая старушка, но голос все испортил:

— Так-так, лендерра Тристания, вы все же окончательно решили утопить королевскую фаворитку на подъездах к даракалю!

Сказано это было приятным дискантом, абсолютно не вязавшимся с женственной внешностью гостьи. Тристания сдержанно поклонилась и сказала:

— Если ваша светлость так любит искупаться при луне на фоне королевского замка, то ваша покорная слуга никак не могла не устроить вам приятного сюрприза и не предоставить прекрасного изобилия воды. Добро пожаловать в Шанталь, дорогая кузина!

Гостья с гримасой очевидного сомнения выслушала приветствие и проворчала:

— Вы хотите сказать, кузина, что этот ливень вызван специально для меня?

— Разумеется, нет, дурья твоя башка, — едва слышно пропел харрами, глотнул содержимое одной из бутылок и хитро глянул в мою сторону.

— Разумеется, нет, дорогая кузина! — ответила гостье лендерра внизу. — Вы прекрасно знаете, что дождь идет непрерывно на всей территории как королевства Ламары, так и всего континента Каван вот уже семьсот лет. И только ради вас наша дорогая королева уговорила Погодную Пятерку Сил поставить над столицей полог непроницаемости.

— Да, да, я помню, — отмахнулась фаворитка. — Мне рассказывали что-то такое.

Разговор вызвал у меня чувство нереальности. Две эльфы несли такую околесицу, что становилось понятно — они обе просто тянут время, чтобы… Что? Знать бы все подробнее! А кошак-алкоголик на балконе напротив опять соизволил бросить реплику в никуда:

— И этот рассказ потерялся в пустоте твоей прелестной головки.

— По-моему, она просто морочит всем голову, — прошептал я себе под нос, но харрами услышал и отсалютовал бутылкой, едва не сверзившись вниз с балюстрады. Спасли его две дополнительные лапы, одна из которых держала оплетенную прутьями бутылку, а вторая, свободная, успела ухватиться за узорную балясину. Кошак пробормотал:

— К нам приехал цирк, и теперь мы будем платить втридорога за программу…

Внизу из шлюза показались несколько спутников фаворитки: две женщины-туры, закованные в чудовищную броню и с огромными топорами в руках, три поскромнее одетых эльфийки и два, судя по всему, ушастых наложника. А как еще назвать юных эльфов, облаченных лишь в полупрозрачное шелковое исподнее? Последние с интересом вертели головами, старательно откидывая с лица пряди распущенных длинных волос одинаково серого цвета. Разговор гостьи и хозяйки даракаля, начавшийся на повышенных тонах, продолжился вполголоса. Туры, убедившись, что все нормально, вернулись в шлюз и втащили в зал четыре огромных сундука, появление которых кошак не преминул откомментировать:

— Такая бережливость достойна восхищения! Всю казну королевства притащила с собой от греха подальше!

Я вытаращился на харрами, не веря ушам. А кот фыркнул и специально для меня объяснил:

— На ее наряды уходит треть месячного бюджета страны, не меньше. А ты кто такой будешь?

Вопрос застал меня врасплох. Кошак тем временем сноровисто перебрался по распорным балкам на мою сторону балкона. Причем по пути он явно хотел отпустить одну из бутылок в полет, прямо над Родерией, но что-то его удержало… Может, мысли о большой политике? Харрами с интересом обошел меня по кругу, принюхиваясь. Я же с не меньшим интересом разглядывал нового мохнатого знакомого. Кошак вкрадчиво пробормотал:

— А ведь твои шейные знаки пахнут краской… Какой у нас тут замечательный юный обманщик! Так и съел бы…

— Клыки выдерну, — предупредил я, отчетливо осознавая невыполнимость угрозы.

— Ты? — прищурился кот. — Мне? Своими ручками?

О да-а-а…

Я чуть не сел на мягкое место, услышав такой страстный выдох. А харрами заботливо приобнял меня за плечи свободной от выпивки лапой и добавил:

— Тебе можно все, сладкий…

От такой извращенской откровенности я чуть не заработал нервный тик, но все-таки смог совладать с задергавшимся глазом. А кошак еще раз принюхался и со странным удовольствием в голосе промурлыкал:

— А вот руки твои правдивы, светлячок. Не расскажешь, кого ты уже пометил своим благословением, сладкий? Кто в даракале заслужил твое сладкое наказание, мальчик-моркот? — Кошак горячо дохнул мне в шею: — Я порву ее на части, так и знай. Лучше не говори ее имени, светлячок. Еще увидимся.

Когда я отдышался, харрами и след простыл. А на балкон вбежал слуга с причитаниями:

— Господин ренгехай! Вас очень хочет видеть лендерра Тристания. Она желает представить вас гостье.

Я торопливо поправил на запястьях широкие матерчатые браслеты, призванные скрыть красные рисунки на коже, облизнул пересохшие губы и выдохнул. Мохнатый домогатель чуть не вынес мне мозг и очень вовремя исчез, а то бы я точно натворил глупостей. Драться бы полез или еще какое непотребство затеял — очень уж откровенно и правдиво тот намекал на всякое этакое. Кто он вообще такой?

Слуга вежливо подхватил меня под руку и повел с балкона туда, где царила новоявленная гостья. Надеюсь, хотя бы эта павлиниха не станет делать намеков на счастливое совместное будущее. Минут через пять мою беленькую тушку ввели в столовую и представили фаворитке правящей королевы, как гехая лендерры Тристании. Я особо не возражал, пристроил свою тощую пятую точку на кресло рядом с двумя гехаями Родерии (так их мне представили) и приступил к знакомству, пока две аристократки соревновались в ядовитости на другом конце длинного стола. Вблизи эльфики уже не показались мне близнецами. У того гехая, который сидел рядом со мной, глаза были насыщенного сиреневого цвета, а в правом ухе болталась того же цвета сережка. Второй, сидевший за ним, смотрел на мир обычными карими глазами, и с его лица не сходила странная улыбка обкурившегося травкой. Первый обозвал себя Буниэлем, а вот второй мягко выдохнул имя, от которого у меня сперло дыхание:

— Коля, можно Николай.

 

Глава 9

СКАЗКА НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Вытрясти душу из вероятного земляка в ту же минуту мне не дала, кто бы мог подумать, заботливейшая из заботливейших Тристания. Эта благообразная собственница принялась нахваливать гостье мои так называемые способности гехая. Причем делала это так, что я на миг даже заподозрил: а не вознамерилась ли наша многоуважаемая лендерра подсунуть королевской фаворитке большую свинью, то бишь — бледную свинку в лице меня, единственного и неповторимого? Очень уж подозрительно мила и любезна стала эта белобрысая эльфа. А вот то, что Родерия не повелась на провокацию в стиле «все мое — твое», насторожило еще больше. Особенно если принять во внимание пристальный взгляд приезжей в мою сторону, от которого почему-то вспомнилось тихое безмятежное кладбище, на котором так хорошо и уютно по ночам. Даже захотелось завернуться в простынку и выполнить армейскую инструкцию на случай ядерного удара — тихонечко уползти на скопище могилок. А чего? Сами подумайте: глянешь там по сторонам — одни плюсы кругом. И никаких злобных эльфиек.

Мой безудержный интерес к одному из гехаев высокой гостьи не остался незамеченным — едва торжественное жевание трупов и паданцев, замаскированных под жаркое и цукаты, закончилось и примы-танцовщицы дипломатического балета свалили отдышаться друг от друга, Валария присоединилась к нам с гехаями. Она шепотом спросила у меня, едва не влетев рукой в какой-то скользкий салат:

— Что-то случилось?

— У того парня такое странное имя, — изобразил я незнайку на выезде. — Николай?

— Это трудно объяснить, — тут же помрачнела чернявая.

Буниэль, подслушавший наш обмен репликами, усмехнулся и сказал, глянув искоса на своего соратника-по хозяйской койке:

— Говорите громче. Он все равно живет под пологом сна.

— Это что еще за простыня такая? — уже на самом деле удивился я.

— Полог сна позволяет изъятому оставаться в неведении о собственной судьбе, — типа объяснила Валария, а Бунька довольно улыбнулся и занялся очередным жареным набором костей. А мне что-то стало нехорошо от всех этих таинственных новостей. Валария поняла, что просто так от меня не отделается, и сказала: — Сейчас покажу.

Она обратилась к Коле с вопросом:

— Надеюсь, ваш путь не омрачила непогода?

— Ну что вы, — отозвался Николай, — пару раз легкий дождик шел, но я даже волос не намочил. Моя жена решит пару вопросов со своей подругой, и мы поедем в наш дворец.

— Это как? — не понял я. — Дождик пару раз? Подруга? Дворец?

— Именно так, — вздохнула чернявая эльфийка. — Он живет в уникальной иллюзии, которую вложили в его голову в момент изъятия из родного мира.

— А для чего? Из какого мира? — Пресловутые пятаки уже успели обзавидоваться размеру моих глаз.

— Он был выдернут нашими магами из родного мира… — Терпение Валарии не знало границ. Еще бы — в моих бледных лапках жизнь ее госпожи. Я же все сильнее подозревал, что подробности хорошего настроения не прибавят, но отступать не в моих привычках. Чем больше узнаю про мир, в котором теперь живу, тем проще будет освоиться. Валария продолжила: — Генераторная Пятерка Сил нашего королевства когда-то нашла возможность обеспечивать хаев сильными гехаями без оглядки на их редкость в нашем мире. Они путем многих экспериментов выяснили, что обитаемых миров несколько и они граничат с нашим тонкими мембранами сил. Исследования соседних миров показали, что в одном из них едва ли не большинство местных обитателей — настоящие гехай, наполненные магическими силами без возможности ее использовать. У них это называется силой воображения. Местные называют свой мир Сзеемля или как-то так…

Мое сердце пискнуло и нырнуло в спасительную глубину пяток, возблагодарив небеса за отъявленную бледность нового тела. От слов черноволосой советницы мне откровенно стало нехорошо. А та без всякого зазрения совести продолжала вещать:

— Человеки, как они себя называют, любят сочинять истории о других мирах, о путешествиях сквозь время и тому подобные сказки. И чем талантливее человек, тем больше в нем потенциал гехая. Наши маги нашли способ выдергивать самых сильных в воображении к нам, сюда. Но здравый смысл и первые изъятые убедили магов в том, что лишь считаные единицы из человеков способны смириться с положением гехая. Это оказалась другая сторона воображения. Высшие хаи перепугались, что изъятые смогут постепенно захватить наш мир и изменить его под себя, сместив местную власть куда подальше.

Да уж, мысленно согласился я, отходя от шока. Наших хлебом не корми — дай поприключаться всласть, корону там захватить в новом мире или с драконом улюбиться до бессознательного состояния. Советница тихо продолжила, поглядывая на безмятежного Николая, подъедавшего какие-то крупные ягоды:

— И маги нашли выход. Они создали полог сна, очень сильное ментальное заклятие, создающее для заколдованного некий слой реальности, подменяющий собой настоящую жизнь. Изъятому кажется, что он или она живет полной жизнью в лучшем из миров — том самом, куда душа человека стремится сильнее всего. Кто-то уверен, что учится в академии магии, имеет самых лучших самцов в свите, или самок, или еще что поэкзотичнее. Кто-то живет жизнью спасителя мира, кто-то — наоборот, этот мир захватил и правит в свое удовольствие. А тут еще культурные и прочие традиции нашего мира сказались. Представляешь, Сахарок, у них там верховодят мужчины! А то и похуже — равенство.

Торжественная пауза в речи Валарии сбила меня с намерения тут же вколотить свое новоприобретенное прозвище назад в эльфийку. Это что же получается? В этом лучшем из миров сбылась мечта «ушельцев» нашего мира? Обалдеть и не вернуться! Где тут круглый дом? Найду у него угол и убьюсь от восторга… От этих мыслей на моем лице точно проступили изумление и косоглазие, вызванное ступором. Удовлетворенная эльфийка назидательно покивала сама себе и сказала:

— Магам пришлось вплетать в полог сна дополнительное заклятие превращения, чтобы человеки в меру своей фантазии могли при изъятии менять пол, женщины становились мужчинами, мужчины женщинами. В меру собственной двинутости. Причем заклятие внушает им, что именно об этом они и мечтали всю свою жизнь в родном мире.

Пока Валария говорила, я таращился на Николая, пытаясь распознать — Коля он или все-таки Оля? От такого пристального внимания гехай занервничал и довольно быстро пересел от нас на пару кресел. Валария тем временем вещала дальше:

— Так что теперь каждый изъятый человек живет в своем придуманном мире и доволен этим. Это величайшая заслуга наших магов!

— Поубиваю на фиг, — невольно вырвалось у меня. Все-таки крутоватой оказалась информация.

— Кого? — слава богу, не поняла эльфийка.

— Пробивалась у них память хоть раз? — невинно спросил я.

— Нет, полог надежен и необратим. — В голосе эльфы сквозила настоящая гордость патриотки.

Буниэль, лопавший и подслушивавший, покивал в поддержку слов советницы. Я же откинулся на спинку кресла и задумался. На целых пять минут! Возмущенная отсутствием приключений пятая точка не дала заниматься этим дольше. Тем более что вспомнился харрами на балконе. Я оживился и спросил:

— А как зовут того кошака харрами, что живет в даракале лендерры?

— Нет у нас в даракале никаких харрами, — недоуменно отозвалась Валария, меняясь в лице. — И надеюсь, никогда не будет!

— А чего так? — Настал уже мой черед удивляться. Вроде тот кошак не был ужасным и кошмарным, вот ни разу.

Эльфийка воинственно сказала:

— Это самые искусные воры нашего мира! Если ты видел у нас харрами, я должна немедленно доложить лендерре! Четки Заката, только не они!

Советница молниеносно испарилась из обеденного зала, оставив меня опекать гехаев Родерии на правах не успевшего смыться. Приставать с вопросами к Николаю мне определенно расхотелось — очень уж ситуация складывалась неутешительная. Как бы не устроить парню банальную шизу, если Валария не сбрехала. Мыслей в голове было столько, что должно хватить до самого позднего вечера. Не прошло и пары суток моего пребывания в новом мире, а уже по уши в интригах и загадках. Что ж, будем разбираться по порядку. И начнем сегодня ночью — навестим Николая с разговором моська в моську. Проверим на вшивость, так сказать… Интересно, а много тут таких, как этот болезный?

 

Глава 10

СУДЬБА ЕГО ПЕЧАЛЬНА И НЕЛЕПА

Ночью все кошки серы на самом деле — в этом я убедился на собственных пятках. И не только кошки, оказывается. Пока я добрался до покоев Родерии и ее гехаев, раз пять цеплял пальцами ног ступени, ударялся то плечом, то локтем на поворотах, а один раз даже увидел салют, врезавшись лбом во внезапно возникшую на пути перекладину. Никогда раньше не замечал, как сумерки меняют перспективу обстановки, размеры ступенек и заметность некоторых мозгопрояснителей.

Дабы подстраховаться, я проверил лендерру и ее гостью, застрявших в рабочем кабинете Тристании за переливанием слов из пустого в порожнее. Подслушанной части разговора мне хватило, чтобы понять — эта промывка костей всерьез и надолго, беспокоиться не о чем. Добравшись до выделенных гостям покоев, я нагло просочился внутрь и поприветствовал обалдевших от такого навязчивого внимания гехаев. Буниэль начал было ворчать, но я благополучно выпроводил его в уютную комнату с бассейном, где слышимость была на нуле — проверено на примере такой же комнаты в моих «нумерах». Николай настороженно предложил мне очередную порцию фруктов, но я решил, что вечер утра скорее, и не стал ходить вокруг да около:

— Ты из какого города, парень? Москвич или замкадыш?

Коля стал похож на свежепойманного карася в сачке. Весь такой внезапный и таинственный, я повторил вопрос. Николай с глазами на треть размера офигевшей моськи шепотом ответил:

— Офигеть… Еще один.

— Да ты гонишь! — заулыбался я. — Я единственный и неповторимый, как и ты. Так откуда костишки?

— Какие костишки? — Разум во взгляде гехая подернулся дымкой окосения, на что я решительно возразил:

— Ты давно в этом мире, болезный?

— Три года, — ответил Коля и, словно опомнившись, добавил: — Так ты тоже с Земли?

— Типа того, — кивнул я. — И сейчас ты мне расскажешь, что тут да как в плане прописки и прочей дребедени. Кстати, а ты там кто был? Баба или мужик?

— Олей я был вроде бы. — В голосе гехая проклюнулись сомнения человека, поймавшего себя на мысли о «несвоеумности». — Точно, Оля Поспелович, коренная москвичка.

— А чего сюда-то занесло? — Клюнувшую на откровенность рыбку надо было подсекать, пока теплая, и мои вопросы посыпались дальше практически непрерывно.

— Под машину попала Ольга, а очнулся я тут уже в мужском теле.

— И что, так спокойно все воспринял, да?

— Не поверишь, всю жизнь мечтал попасть в такой мир. Кучу фанфиков перечитал, не меньше написал про таких вот попаданцев, а потом свершилось настоящее чудо. — Взгляд гехая стал чуть ли не восторженным.

— И как тут?

— Здорово! Уже через день встретил свою пару, истинную партнершу. Моя жена оказалась самой настоящей принцессой, но открылось это только через три месяца после того, как мы оба поступили учиться в Академию магических искусств…

Остапа понесло, а я не стал останавливать разговорившегося попаданца. То, что наболтал Николай, шло в кардинальный разрез с фактами, в которые я уже успел упереться носом не один раз. Тут были и драконы, и оборотни, и похищения, и лубофф, как в лучших земных лавстори-буках. Отпад, это же надо так засорить мозг нормального человека! Я тут же одернул себя — о нормальности нет и речи. Деваха-то в земной жизни была просто повернута на фанфиках, бредила мечтой стать парнем и ощутить это во всей красе, так сказать. Ну и ощутила, дурь их рогом по забору да через плетень в выгребную яму… Колька явно жил в своем отдельном мире, где воображение услужливо подсовывало объяснения всему и всем — настолько правдоподобно, что вздумай я сейчас протереть ему глаза тряпкой правды — получу по морде как пить дать. Все-таки местные маги — гении в своем роде, так сыграть на способности человеческого подсознания подвести удобную базу под все именно в таком ключе, в каком человеку будет удобнее всего пребывать, чтобы не потерять рассудок окончательно.

Во время разговора блаженная улыбка больше не сходила с лица гехая, убежденного в своей райской жизни. А во мне словно зрела злая опухоль. В этом долбаном мире определенно не хватало меня… Ну, твари подзаборные, быть вам жертвами эволюции. Валентин Головлев пришел, прошу любить и жаловать! Ленин может курить в сторонке и плакать в жилетку Железного Феликса от зависти…

Из банной клетушки абортировался наконец Буниэль, растираясь шикарным тонким полотенцем. И хоть бы клочок одежды натянул, скотина! Захотелось физически кулаком в мордасы напомнить о приличиях, но я героически поборол эту обезьяну в своей интеллигентской душе, просто попросив Буньку не провоцировать озверевшего меня. В ту же секунду Коля с испуганным видом дернулся:

— Жена идет! Злая, как сотня аррахов!

Два постельноутешательных гаденыша дружно запихали мое драгоценное тело в один из платяных шкафов, а сами судорожно изобразили покой и безмятежность. Только вот почему-то морды у них были красными — запыхались, что ли? Глухой стук возвестил, что двери в покои распахнулись, и знакомый капризный голосок проворчал:

— Что, подстилки, уже умаялись ждать?

В глазах Буниэля сверкнула настоящая ненависть, от которой у меня встопорщилась кожа, а вот на счастливом лице Николая не дрогнул ни один мускул. Он плавно поднялся с постели, на которой валялись оба гехая, и с самой настоящей радостной улыбкой подбежал к «жене»:

— Ты чем-то расстроена, дорогая?

Я приник к резным отверстиям в дверцах шкафа, чтобы не пропустить ни мгновения происходящего. В сердце царило растерянное смятение — так не могло быть! Но глаза и уши никогда мне не врали раньше, и не думаю, что взялись делать это теперь. Надменная фаворитка королевы резко дернула рукой, влепив пощечину Кольке. Тот и бровью не повел! Лишь сказал, заботливо помогая хозяйке снять верхнюю одежду:

— Тебе сказали что-то неприятное, солнце? Мне кажется, они отдадут тебе то, что нужно, дорогая.

— Заткнись, — процедила Родерия, усаживаясь на постель в одном тонком пеньюаре.

Буниэль за ее спиной что-то едва слышно прошептал, явно не сдержавшись. На что посланка королевы мгновенно обернулась и уткнула в грудь гехая растопыренные пальцы правой руки. Буниэль стремительно покрылся синюшной бледностью и испариной, видимой даже мне, из шкафа. Ему определенно стало плохо — судя по всему, Родерия сделала что-то с помощью магии. Фаворитка прошипела:

— Знай свое место, гехай.

Николай же однозначно НЕ ВИДЕЛ происходящего. Он продолжал улыбаться и наводить суету, словно действительно переживал обычный семейный вечер. Родерия гневно оттолкнула от себя Буниэля, и тот рухнул на пушистый ковер у кровати, судорожно силясь вдохнуть полной грудью. Из-под прикрытых век бледного эльфа потекли скудные слезы, которые он тут же постарался смахнуть. Я же в своем укрытии едва сдерживался, чтобы не выскочить и не навалять дуре с замашками садистки. И по фигу, что наши весовые категории не в мою пользу… Остановило то, что все еще только начиналось. Родерия встала с постели, уперла изящные руки в бока стройного тела и приказала, глядя на Николая:

— Иди в постель, раб. Я хочу подзарядиться.

Колька радостно улыбнулся, словно услышал самый распрекрасный комплимент в жизни, быстро разделся сам и помог Родерии избавиться от последнего предмета одежды. Фаворитка жестко схватила его за горло и сказала:

— Надеюсь, сегодня ты сдохнешь, радость моя.

Николай суетливо поймал руками вторую ладонь хозяйки и с нежным трепетом поцеловал, как это делают по-настоящему влюбленные. Если бы не те знания, что я получил за сегодняшний день, поверил бы однозначно, что стал свидетелем классической пары «хозяйка — раб». И от мысли о том, что второй тут явно заморочен, стало тошно… То, что началось дальше, разорвало мое сознание яростью.

Двойственность происходившего просто терзала на части. Глядя на то, как жестоко зверствует одна и «наслаждается» второй, я едва сдерживался от выхода «в свет». Помочь Кольке было нереально — что-то во мне хладнокровно пробилось сквозь злобный угар пылающего тела и не оставило сомнений в бесполезности таких действий. Заклятие действительно было необратимым.

В самый разгар вакханалии на постели поднялся с пола Буниэль, взгляд которого поразил меня пустотой обреченности. Эльф замер в прострации, глядя невидящими глазами на извивавшихся среди простыней насильницу и ее околдованную жертву.

Оставить это без последствий сил не оставалось никаких. Бесшумно распахнув створки шкафа, я словно в рукотворном дурмане подошел к кровати под балдахином и сказал охрипшим от сухости во рту голосом:

— Ничего, если я тут свечку подержу?

 

Глава 11

ОЧЕВИДЕЦ? ХА, БЕРИТЕ ВЫШЕ!

Тело словно горело изнутри злым огнем, проникая в каждую клеточку тонкой дрожью. Я смотрел, как Родерия жестоко пользовала Кольку, и ждал, когда на меня обратят внимание. Секунда, другая, третья… И распаленное возбуждение, выбелившее окружающий мир в моей голове, сменилось ласковым спокойствием, отстраненным и даже в чем-то страшным. Как будто я повернулся к жизни другой стороной. И утратил контроль над телом. Кто-то во мне жестко сжал сердце и заставил подать голос вновь:

— Посмотри на меня, Родерия.

Звуки, сорвавшиеся с моих губ, вибрировали всепоглощающим желанием, от которого воздух в покоях мгновенно взмок. Самое дикое во всем происходящем было то, что это тоже был я. Дурман, напитавший стены комнаты, такая же часть меня, как язвительность и взбалмошность. Первым на странное колдовство моего нового тела отреагировал Буниэль. Этот эльф уставился на меня, заметно дрожа от возбуждения… Отвлекающую помеху в его лице пришлось успокоить:

— Спи, родной. Ты устал и нуждаешься в покое. Спи, хороший.

Гедай вырубился мгновенно, рухнув на ковер сопящей тушкой, словно набегавшийся и наскакавшийся ребенок. А спустя мгновение подала голос королевская любимица:

— Ты еще кто такой?

Родерия была не то чтобы разъярена — нет, она была в диком бешенстве. Я обрадовался ее вниманию, как слон ананасу, — всей душой и телом. Вожделение буквально хлынуло в мир вокруг. Ощущалось это прозрачным радужным облаком, протянувшим пряди к двум ушастым на постели. Одного из них моя новая сила успокоила, словно заботливая мама, вызвав мощный прилив сна (Коля тут же свернулся калачиком и мирно засопел). А фаворитка побледнела и уставилась на меня большими глазами:

— Как ты красив…

Наполнявшее меня нечто аж замурлыкало от удовольствия, услышав такое признание. Я протянул руки и почти пропел:

— Иди ко мне, нежная зверица.

Родерия медленно выбралась из постели, ее тело блестело от пота, требуя внимания, которое я готов был ей дать. Эльфийка повиновалась каждому слову и жесту. Ласкать это чудовище я не собирался — даже сквозь переполнявшую меня энергию при одной мысли об этом пробились нотки тошноты. Но странная магия по-прежнему заполняла все мое тело, на что утонченная столичная аристократка реагировала самым непосредственным образом. Пришло четкое понимание того, что сейчас Родерия способна даже перегрызть себе вены по одной моей просьбе — власть над нею была полной и бесповоротной.

Дальнейшее прошло туманом и смутными образами. Словно вихрь светлячков заполонил покои. Спокойное белое пламя, ясно видимое мне в полумраке комнаты, сначала робко потянулось от эльфийки ко мне, но с каждым нашим движением набиралось смелости и вскоре бурным потоком устремилось от прежней хозяйки к новому владельцу. Лежа под эльфой, я даже умудрился забыть на миг о том, что эта стерлядь не есть вершина моих желаний. Ее магическая сила впиталась в мою и превратилась в сотню белых пушистых котят, теплыми лапками истоптавших сердце и душу. А потом я стал чем-то новым — десяток моих двойников окружили Родерию, десятки призрачных рук потянули магичку каждая в свою сторону. И мир вспыхнул алой радостью. Как лесной пожар, сила ринулась по моему телу, наполняя злым ликованием. А сердце стало раскаленным солнцем, опалившим стены комнаты.

Часть меня понимала, что мы с эльфийкой просто валяемся на постели рядом с исстрадавшимся человечком, девушкой Олей в теле раба-эльфа. Другая часть на невидимой стороне мира превратилась в огненного волка, трепавшего сломленный дух королевской фаворитки, выбивая из нее последние капли энергии, позволявшей ей владеть магией этого проклятого мира. И никакие попытки магини вырваться из ловушки не могли помочь моей новой шицугехай.

А потом в покои зачем-то ворвались несколько эльфов во главе с перепуганной Валарией и деловито-спокойной Тристанией. Лендерра движением руки сорвала с меня Родерию и отшвырнула прочь. Удивительно осторожные руки эльфийки подхватили меня с постели и крепко обхватили. И все это в полной тишине. Валария тут же сердито проворчала:

— Поздравляю, госпожа Тристания. Таких проблем у нас еще не было.

— Мир не рухнет, небо не расколется, — глухо ответила лендерра своей советнице, а затем внимательно посмотрела мне в глаза и спросила: — Зачем?

Я постепенно выплывал из странного дурмана, подталкиваемый радостной легкостью, обретенной вместе с чужой силой, и вопрос лендерры воспринял уже более-менее осмысленно. Но ответила ей та половина меня, что пока и не думала уступать главенства после обжигающего подчинения:

— Ради прекращения дождя, рабыня.

Тристания скривилась:

— Ты бредишь, ренгехай.

— А ты вместе со мной, — ответил тот, другой я.

— Кто ты такой? — лендерра почти прошептала эти слова.

— Твой хозяин. — С этими словами зверь внутри меня исчез, окончательно вернув способность владеть собой.

Большое зеркало на стене комнаты вдруг отозвалось хрустальным звоном. Лендерра растерянно выдохнула, разжимая руки:

— Как ты красив, хозяин.

— Моркот вырос, — эхом добавила Валария, глядя на меня со странной смесью страха и нежности во взгляде.

— Что? — опомнился я и выбрался из объятий эльфы. Замерев, сообразил, что смотрю в глаза Тристании без всяких ухищрений — на равных. И мне это понравилось. Еще более странно ощущала себя спина — словно на нее накинули живой плащ из множества щекочущих нитей. И тело стало тяжелее, что ли. Я быстро подошел к зеркалу, аккуратно переступил через спящего Буниэля и уставился на свое отражение. Кожа сияла знакомой белизной, но это было единственное, что связывало того, кто отразился в стекле, с мальчишкой, которого в лесу подобрали эльфийки. Высокий гибкий хищник смотрел моими глазами из зеркала. Он обладал черной шевелюрой вполне нормальной длины эдак чуть ниже лопаток, по-эльфячьи острыми ушами и поджарым узким телом, в котором все стало соразмерно. Но были и отличия от тех эльфов, что до сих пор попадались мне на глаза. Прежде всего это были ногти — чуть сияющие черные осколки тьмы. И живые (ей-богу!) волосы — в какой-то момент черные пряди зашевелились, трогая плечи, словно здоровались.

Мрачная уверенность, что все правильно, проснулась в груди горячим зерном злости. На такого клюнет кто угодно — будь она хоть самой-самой асексуалкой в загнивании лет. Я развернулся к Тристании и ее спутникам. Три урукхая почтительно склонили головы, Валария с гримасой мировой скорби на лице сложила руки на груди, а Тристания медленно опустилась на колени и произнесла:

— Благослови слуг своих, моркот-анкх.

Я прекрасно понял ее последнее слово. Повелитель, Владыка, Царь… Выбирай и пользуйся, называется. И почему-то была абсолютная уверенность, что обращаться ко мне надо именно так. Иначе порву в клочья. Похоже, меня записали в легендарные Тузики, Рвущие Тапки… Я хохотнул и сказал, глядя на эльфиек:

— Чего стоим, кого ждем?

Валария совершенно непочтительно (хоть кто-то сохранил рассудок в бедламе) ответила:

— У нас теперь три большие проблемы, Сахарок. И одна из них, не самая большая — это ты сам. Думаю, сложно будет объяснить королям Кавана, что теперь им придется потесниться.

Я пожал плечами и сказал:

— Еще какие проблемы ты видишь?

— А вот. — Советница махнул рукой в сторону Родерии, без памяти валявшейся поперек постели, рядом с Николаем. — Королева Диодерия не поймет, с какой стати ее любимая фаворитка стала шицугехай какого-то мальчишки, пусть и черного моркота. И случилось это в даракале Шанталь лендерры Тристании. Боюсь, нам припишут бунт и измену.

— Давно пора растрясти вам тут порядки. — Я криво улыбнулся. — Кровопускание, правда, не выход, ну да ладно, разберемся. И для начала, Ларочка, о случившемся должны знать только те, кто сейчас находится в этой комнате.

— Рано или поздно все узнают, что случилось. Тебя не спрячешь. Как и ошейник на Родерии. — Валария так скривилась от моей фамильярности, словно зуб заныл.

— Не мои проблемы, — хмыкнул я. — Это будут проблемы тех, кто узнает и увидит. Они отупеют и ослепнут.

Валария вздрогнула, а Тристания радостно улыбнулась. Я задумчиво уставился на фаворитку, на шее которой начали проступать знаки подчинения. И они не были похожи на те, что носила Тристания. Они скорее напоминали ожог, тавро, какими на Земле метят скот. Это навело на мысль, что при подчинении имеет очень большое значение мое настроение. С Трис все было неожиданно и случайно. Лендерра отделалась легким шицу. А вот Родерия влипла по полной. Вся ярость из-за творимого местными с выходцами из моего мира сконцентрировалась на фаворитке, когда она начала истязать Кольку. И сила восприняла мое состояние как приказ.

Оставалось разобраться еще с одной проблемой, над которой следовало сначала подумать и найти пути проверки одной неприятной мысли. Если попаданцам тут всаживают фальшивую жизнь, то не стал ли и я обладателем такой подсаженной вселенной в голове? И не мерещится ли мне все это? А на деле меня сейчас пользуют во все дыры? От такого предположения стало… неуютно. Может ли сумасшедший проверить свою сумасшедшесть? Хороший вопрос, главное — вовремя. Я еще раз глянул на себя в зеркало. А ничего так голышок, симпатичный, коня им в мельницу! Все решим и со всем разберемся, пообещал я своему отражению. Я не философ Ленин, крови не боюсь, утоплю в ней не разбираясь. Но сначала…

— И зовите меня Террор.

Эльфийки настороженно уставились на меня, и Валария спросила:

— Разве Сахарок не лучше?

— Замолчи! — Тристания вскочила на ноги, обворожительно засветив сквозь струящуюся ночнушку некоторые части чудесного тела. — Ничтожество, ты не смеешь!

— Остынь, — приказал я, и лендерра послушно замолчала и замерла, склонив голову. — Пусть будет Сладкий Террор, я не против.

Валария почти испуганно уставилась на меня. Я же улыбнулся:

— Поверь, вам понравится. Знаешь почему?

Советница, сообразившая, что попала уже реально во что-то серьезное, дернула головой из стороны в сторону. Я провел кончиком языка по своей верхней губе и сказал:

— Потому что этот мир — мой.

Кажется, жизнь налаживаетя, проблемы ширятся, а урукхаи толстеют, не к месту подумалось в обрушившейся тишине.

 

Глава 12

ШИЛО В РЕБРАХ — НЕ К ДОБРУ

Следующие два дня мы всем скопом решали, как быть дальше. Все-таки такой скандал в благородном семействе — королевская фаворитка в рабстве, пусть и не по собственной прихоти (а я чего, я ничего…). Родерия пришла в себя только утром следующего дня после порабощения. Сопровождалось это буянством, руганью и праведным гневом до первого моего осуждающего взгляда. Дальше как отрезало — примерность так и поперла наружу. Вот что значит почтение к старшим. Пока Трис и Лара с вовсе не аристократическими выражениями вновь думали, что делать, я плотнее заобщался с рабами фаворитки.

Послушав байки о столичной жизни, можно было сделать один главный вывод: бомонд — он и во время всемирного потопа бомонд, мать их. Тусовки, банкеты, склоки, Сплетни, интриги, расследования… Стоп. Я на миг отвлекся от монолога Буниэля, поймав себя на мысли, что было бы неплохо повариться в местном водовороте высшего света. Пока Бунька вещал, а Николай ему поддакивал, ежеминутно переживая о «заболевшей» Родерии, я вернулся к мысли о придуманном восприятии действительности. ЛСД и прочие радости жизни могли нервно отдохнуть в сторонке — за такую технологию наше правительство отвалило бы любые деньги… А потом тихонько пристрелило в подворотне, чтобы не сболтнул где ненароком.

Это немного отрезвило, тем более что вопрос возвращения как-то даже не возникал до сих пор. А ведь любой процесс — он обоюдоострый. Раз маги умеют изымать из нашего мира людей, то и обратно засовывать должны играючи. Или не должны? Тонкий вопрос срастания возможностей и желаний. Это надо было хорошенько обдумать, и я потащился в крытый сад даракаля, буркнув что-то гехаям в порядке извинений.

Едва войдя в оранжерею, я застыл в недоумении. Что-то было неправильно, не так, как в первый визит под сень местных баобабов-недомерков… Одно из огромных стекол, сберегавших ухоженные насаждения от внешней непогоды, банально отсутствовало, и вместе с холодным воздухом в сад залетали капли довольно сильного дождя. Какой-то хрип привлек мое внимание, мгновенно наполнив тело адреналином. Тэк-с, все страньше и страньше, как говорила юная девочка, влипнувшая в плохую компанию говорящего кролика, пирожка с буквами и карточной королевы. Уловив хрип еще раз, я уверенно полез в кусты, разыскивая источник звука. И уже через несколько секунд едва не запнулся о собственную челюсть. На красной траве валялся тот самый забавный дедок, похожий на хоббита. Праншас, по всем признакам, доживал последние секунды своего существования. Ошибиться мне не дала наглядная причина в виде странного цвета травы и хрипов. В груди старичка сердитым крестом блестел банальный такой меч с вычурным перекрестьем. И эта сердитость ну никак мне не понравилась. Потому что кто-то же воткнул эту железяку в несчастного деда.

Впору было почувствовать себя героем романа Агаты Кристи. Тем несчастным человеком с реальной непрухой по жизни. Вот подумать только — куда ни припрешься, всюду сразу убийства начинаются. Словно проклял кто… Или там притаился сообщник, дабы поднять реноме старушки Марпл в глазах общества? Не о том думаешь, сказал я себе, настороженно отступая обратно на гравийную дорожку между цветущими кустами. Откуда из коридора за распахнутой дверью оранжереи донесся голос Тристании:

— Надо тщательно продумать наши дальнейшие шаги… Советница, а почему у нас сад не заперт? И там вроде вода шумит.

Валария что-то проворчала в ответ намного тише, а рядом со мной хрустнули камешки тропы, и сильная рука сдавила шею. Я вцепился пальцами в эту самую руку и… зашипел, ощутив гладкую листву под ногтями. Знакомый голос весьма ехидно проворковал за ухом:

— Не суетись, малыш. Я просто хотела сказать, сладкий, что положила на тебя глаз. И ты обязательно будешь моим. Это я обе…

Дообещать лиственная женщина не успела, потому что во мне вспыхнула дикая ярость. Ни одна стерлядь больше не прикоснется ко мне без моего согласия! Черные ногти на моих руках ожили и туманными кинжалами пронзили зеленую руку, отчего лиственная витиевато выругалась и отпустила мою шею. Когда я обернулся, лишь тень мелькнула в сумраке дождя снаружи. А потом я вновь оказался в плену. Эти танцы с моей шеей переставали быть томными — она же болеть потом будет! Да сколько тут желающих потискать меня за горло!

Другой знакомый голос с вибрирующими интонациями проговорил:

— Они ждали тебя, родственничек. И подготовились, отправив меня навстречу. Пятеро Высших не допустят, чтобы ты вмешивался в их дела. Слишком много веков они строили этот мир так, как им надо. Это пока только привет. Подумай на досуге.

Кусок льда юркой пикой скользнул мне под ребро, заставив зарычать. Я извернулся и схватил харрами за шею, но пальцы уже стремительно слабели и не смогли удержать добычи. Четырехрукий котяра со странным сожалением придержал меня и быстро опустил на тропу. Мир вокруг закрутился калейдоскопом, среди затухающих огней которого раздались голоса:

— Что тут… Валария! Врача! Ованну сюда!

Шум дождя снаружи заполнил темноту, и через пару мгновений я понял, что лежу на кровати в своей комнате, а рядом нагло дрыхнет лендерра, даже мокасин не сняв. Видимо, сон ее был весьма чутким. Эльфа встрепенулась, приподнялась на локтях и уставилась на меня с неподдельным беспокойством. Облегчение было написано на ее моське аршинными буквами. Тристания соскочила с кровати и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, хозяин?

Это было что-то новенькое. Никаких намеков на освобождение, никаких политесов и недомолвок. Похоже, ушастая сменила приоритеты в своей никчемной жизни. Я попробовал вздохнуть, не ощутил ничего странного и поинтересовался:

— Меня проткнули, что ли?

— Да, хозяин. Мы нашли тебя в оранжерее на троне истекающим кровью. Правда, рана оказалась очень выверенной. Словно тебя не убить хотели, а просто ранить.

— И сколько я тут провалялся? — Этот вопрос сам просился с языка. Не мог же я телепортироваться из сада в постель. Лендерра буднично ответила:

— Почти сутки, Сахарок.

А вот это она зря сделала! Увидев очевидные мысли на моем лице, шицугехай замахала руками и бухнулась на колени возле кровати с воплем:

— Смилуйся, Великий и Ужасный! Моя виноватая! Моя исправится!

Однако номер удался. Пока я соображал, что бы это значило, Трис лукаво глянула исподлобья и слегка улыбнулась. Меня же разобрал смех, отдавшийся в легких заметным дискомфортом. Лендерра уже серьезно сказала:

— Нам всем надо решить важный вопрос, хозяин. Что теперь делать из-за Родерии? Ее нельзя было подвергать шицу, категорически. Королева уже запрашивала о ее возвращении.

— Все потом, — ответил я. — Жрать давай.

Мое нутро огласило свои требования громким урчанием. Лендерра слегка поклонилась и три раза хлопнула в ладоши. В комнату тут же вошли два урукхая. Один нес в руках поднос с ножками, на котором стояла тарелка с набором снеди и большая кружка, содержимое которой пахло яблоками. Второй воин застыл в дверях немым истуканом, пристально рассматривая стену за моей кроватью. Прежде чем приступить к трапезе, я спросил:

— Поймали убийцу?

— Нет, кроме вас, в саду мы никого не нашли.

— Значит, харрами ушел, — пробормотал я. — И не нужны ему были никакие ваши сокровища. Он меня ждал, и только меня.

— С чего ты это взял, хозяин? — удивилась Трис.

— Он сам сказал. Еще про каких-то высших сболтнул. — Я пожал плечами и впился зубами в кусок ароматного хлеба, заедая его ломтиком сочного жареного мяса. Хорошо, не подавился! Тристания, услышав мои слова, бледностью тут же замаскировалась под несвежий труп. В ту же секунду я почувствовал дуновение странного тепла из коридора. Словно потянуло прогретым ветром из печки. Почти сразу же раздались шаги, и в комнату вошли два эльфа — Валария, способная своим сердитым видом свернуть все молоко в окрестностях, и Колька, глядевший на меня с неподдельной тревогой. Теплом веяло именно от него. Словно что-то сложилось в моей голове — это была энергия изъятого! И в ее тепле мне захотелось мурлыкать. Правда, через секунду желание нежиться сменилось властным ощущением тошноты. И я понял, что ни за что и никогда не прикоснусь к этому человекоэльфу. Как будто во мне проснулся надменный раздраженный зверь, заключивший простую мысль. Не моя пара. И вот тут стало понятно — отмазаться от приключений не получится, хоть ты тресни. И хорошо, если это будут драки, погони, кровища и прочие прелести. А не то, что иногда находят на пятую точку.

Валария холодным тоном обратилась к лендерре:

— Госпожа Тристания, решение некоторых вопросов не терпит отлагательств. Родерия намерена покинуть даракаль в ближайшее время. И она очень недовольна.

Я сердито фыркнул сквозь хлеб. Надо же, моя шицугехай недовольна. Значит, пора ей объяснить, кто в доме хозяин. И я, вообразив себя Людовиком Четырнадцатым, принимающим просителя, сказал:

— А позови-ка ее сюда, советница.

Валария глянула сначала на меня, потом на лендерру — и вышла. Я же спокойно выбрался из постели, даже не уронив подноса, и спросил, разглядывая свою наготу:

— И кто же это такой захотел свести счеты с жизнью? Кто меня раздел?

Ответил почему-то Николай:

— Это сделала моя жена, но теперь она почему-то очень сердита из-за этого. Вы ей что-то не то сказали?

Взгляд изъятого был полон любопытства. Я больше ничего не сказал. Решать проблемы будем по мере их поступления. Сейчас фаворитка королевы, а потом уже всякие живые кусты, коты-киллеры и праздношатающиеся по даракалю эльфы. Только так.

 

Глава 13

БУНТ КАК РАЗНОВИДНОСТЬ КОРОЛЕВСКОГО СТРЕССА

Когда в мои покои ворвалась весьма насупленная и сверхважная фаворитка королевы, первым делом я уставился на ее шею, игнорируя все правила приличия. Наверное, начал входить во вкус хозяина жизней некоторых особо порывистых и дурных остроухих эльфиек. А ничего так ошейник получился — симпатичное сплетение слегка вздутых шрамов, словно Родерию действительно заклеймили. Ну, или пытались зверски повесить по старой благодарной памяти. Ее сиятельство графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская и лендерра Туркантакаля в одном лице все-таки заметила, что главная причина ее несчастий технично делает вид, что его тут «вообще не стояло», быстро рассвирепела и уже собиралась высказать все, что думает о некоторых охамевших моркотах, когда я с самым задумчивым видом сказал:

— Умеют ли кошки квакать?

Родерия поперхнулась на полуслове и закашлялась. Она явно не была знакома с постулатами психологии общения, согласно одному из которых снять накал в разговоре можно сбивающей с толку фразой. Я продолжил:

— Едят ли кошки мошек? Едят ли мошки кошек?

Тристания сдавленно икнула, пытаясь сдержать эмоции, а Валария по-прежнему изображала невозмутимую скво индейца Джо. Коля заботливо ухватил свою хозяйку за руку со словами:

— Успокойся, дорогая. Господин Террор просто шутит.

Графиня со злобной гримасой отвесила своему гехаю смачную оплеуху, от которой Николай чуть не упал. Я же скользнул к Родерии и, схватив ее за горло, прошипел:

— Еще раз так сделаешь — руки оторву и в зад засуну, будешь ходить враскоряку, мразь!

Фаворитка побледнела и начала закатывать глазки. Я несколько мгновений понаблюдал за отходом эльфы в мир грез, а потом все-таки отпустил жертву моих антирабовладельческих убеждений. Николай, словно никакой плюхи не было, захлопотал возле осевшей на пол столичной штучки. Я посмотрел на проморгавшуюся Родерию и спокойно, почти ласково сказал:

— Надеюсь, мы только что расставили приоритеты в наших отношениях, и больше никакого недопонимания не возникнет, госпожа… шицугехай.

В красивых глазах эльфийки полыхнуло настоящее пламя, а сама ушастая тут же закричала, схватившись за шею обеими руками. Трис сорвалась с места, присела рядом с Родерией на корточки и успокаивающе проговорила:

— Не надо злоумышлять против ренгехая, госпожа графиня. Это может стоить вам жизни. Лучше смиритесь со своим новым положением.

Я перевел взгляд с униженной аристократки на Валарию и сказал:

— Проводи гостей уважаемой лендерры в столовый зал.

Вся шарашка потянулась на выход, но Тристанию я остановил, поскольку имел к ней важный давний вопрос. Когда лендерра прикрыла за остальными двери покоев, я спросил:

— Объясни мне одну вещь. Мне кажется, ты знаешь ответы. Как я могу и накопителем энергии быть, и тем, кто ее отдает?

— Это большая редкость, хозяин Террор. — В голосе лендерры скользнули настоящие нотки гордости… Показалось, что ли? Тристания продолжила, пока я натягивал на себя все ту же одежду, местами тесную, местами крикливо-пеструю: — Гехай от природы является проводником, а не накопителем. Он — связующее звено между хаем и Силами. Он способен в момент наивысшей степени физического и эмоционального слияния дотянуться до океана энергии во владениях богов и перекачать часть ее тому, с кем соединен в тот момент сильными чувствами, любовью или ненавистью. Ренгехай же — существо, наделенное способностью обратной. Он отбирает энергию у мага и перекачивает ее в тот же самый Океан Сил. То, что мы спутали вас с гехаем, — неудивительно. От вас так и веет дармовой энергией. Но потом вы забрали мои силы, и я задумалась. Найдя в одной из библиотек даракаля труд Нистиола Кровокинящего под названием «Ге рен шицу хан», в которой записаны многие сведения о гехаях и их разновидностях, я так и не нашла объяснений вашим способностям, при том что эта книга считается самым полным и подробным сборником фактов о хаях и обо всем, что им сопутствует на пути работы с магией. Думаю, стоило бы поискать что-нибудь в столичном Библиархе. Там много редких книг и свитков, даже очень древние есть.

Я завязал наконец тесьму в поясе своих штанов и спросил:

— А что означает такое название? Ге — это гехай, понятно. Рен и шицу тоже понятны. Что значит «хан»?

Тристания озадаченно поморгала и удивленно протянула:

— Не знаю, хозяин. Но, похоже, стоит об этом порасспрашивать в Библиархе.

Ее лицо скривилось. Похоже, мы оба в один момент догадались, что ей все-таки придется покинуть стены даракаля, как бы она тому ни сопротивлялась. Я отправлюсь разбираться с тем, кто же я есть на самом деле (благо теперь и абориген столичный в наличии), а лендерру потянет за мной как на поводке — шицу не отпустит, если я правильно понял из ее слов на второй день знакомства. С этим надо было что-то решать. Так что придется устраивать мелкий совет не в Филях…

Через полчаса в обеденном зале собралось всякой твари по паре, как говорится. Причем я настоял на том, чтобы вместе со всеми нами в обсуждении принял участие Горотур: очень уж мне понравилась эта груда «Шварценеггеров», особенно плотоядной улыбкой, наверное. Но и сидела в голове заноза, что это правильно. Что оставалось делать? Пришлось позвать. Да и вообще в последнее недолгое время я очень даже начал доверять своим предчувствиям — а то ведь боком выйдет… Или войдет в бок стальным шилом.

Усевшись прямо на стол, я обозрел «высокое собрание». Родерия пялилась на меня белыми от ярости глазами, а вокруг нее прыгал в ритуальном танце «обожаки» шаман племени «лубофф-моркофф» по кличке Николя, привести которого в разумное состояние я уже и не чаял. Жизнерадостный Буниэль опять чем-то чавкал, наплевав на сложности жизни. Трис стояла рядом со мной и тоже изучала аудиторию. А Валария и Горотур изучали меня, причем последний был настолько невозмутим, что стало понятно — жди пакости, мерзости или колкости. Я изобразил вождя индейского племени, воздев правую руку и сказав:

— Хай!

Как-то не очень уютно быть в перекрестье стольких внимательных взглядов… Я почти смутился, но тут же выкрутился из своего ляпа:

— Это звучит… В любом слове звучит, не так ли? Будь ты хоть истинный хай, хоть гехай, хоть еще какой. И я докажу вам, что рабство хорошим не бывает. Жизнь раба зависит от хозяина, конечно. Но ни один хозяин не задумывается о том, что и его жизнь находится в руках его рабов. Графиня, вот вы умеете готовить?

Родерия скривилась, но все-таки соизволила отрицательно мотнуть головой. Я продолжил:

— Или, быть может, вы умеете шить одежду? Нет? Подумайте, сколько всего делают в вашей жизни рабы… А потом представьте, что они перестали это делать.

Родерия нехотя разлепила губы и сказала:

— Запорю насмерть.

— Всех рабов сразу? А кто пороть будет? Неужели своими руками снизойдете?

Графиня нахмурилась, раздумывая над ответом. Я же, прекрасно понимая, что несу полный бред, решил, что теперь отступать от линии партии нельзя ни в коем случае. Тем более что устроить эльфам местечковый обобралипсис — дело чести. А вот нечего так обращаться с людьми, недоумки ушастые. Я сбился с мысли на простом соображении: «Уж кто бы говорил?!» И сказал:

— Короче, так, уважаемые заседатели. Революция — дело решенное. И первый этап — сбор информации.

— Ошибаетесь, моркот-анкх, — влезла Валария, натянуто улыбаясь. — Первым делом нам надо убедить королеву, что мы не бунтовщики. Короли — они такие: сразу нервный тик у них начинается, стоит заподозрить бунт. Болезненный нервный тик — то армию судорожно понесет по стране, то плахи да виселицы вылазят повсюду.

Вот за что люблю умных существ — умеют же образно подать главную мысль. Как-то совсем не хочется оказаться номером один в списке государственных преступников… Так рано, по крайней мере. Советница Тристании была права во всем. Подумав с минуту, я провозгласил:

— Значит, двигаем в столицу, господа заседатели. Но не все.

Народ заинтересованно поерзал и притих.

— Советница остается в даракале вместе с гехаями нашей дорогой графини.

Родерия аж вскочила с кресла от возмущения, но рот открыть побоялась — мало ли что ляпнешь? Потом опять шею растирай. Я жестом попросил ее вернуться в кресло и продолжил:

— Советница проследит за порядком в даракале, а гехай госпоже графине больше не понадобятся лет так несколько.

Валария с усмешкой кивнула, а графиня лишь скрежетнула зубами да мотанула ушами. Интересно, а у меня теперь уши тоже шевелятся? Надо будет проверить… Упс, отвлекся. Я посмотрел на Тристанию и сказал:

— Мы с уважаемой лендеррой в сопровождении ее светлости…

Кивок графине.

— …и стенобитной машины-убийцы в качестве телохранителя…

Взгляд а-ля «цезарь на параде» в сторону расплывшегося в ухмылке Горотура.

— …отправимся в столицу, где нас ждут два важнейших дела. Графине Родерии предстоит убедить свою дражайшую королеву, что в даракале Шанталь никаких бунтовщиков нет.

Я красноречиво уставился в глаза графине и наглядно провел пальцем поперек своего горла. Девчушка прекрасно меня поняла, о чем сообщили уши, мгновенно прижавшиеся к голове. Ее светлость была готова нашипеть в мою сторону массу эмоций самыми возвышенными словами, но опять воздержалась от реплик. Бедная, так и несварение можно заработать. Нельзя все в себе-то держать… Графиня отвернулась, зато подал голос Николай:

— Я здесь не останусь!

Черт, а вот об этом я как-то не подумал… Пришлось и этому очарованному зомби продемонстрировать жест с «чиканьем» горла, добавив тычок указательным пальцем в ушастую графиню. Какие же все вокруг догадливые! Аж сердце радуется… Николай утух на корню и стал изображать знаменитую молчащую волшебную тряпочку. Я же позволил себе договорить в наступившей тишине:

— Я в столице обязан попасть в Библиарх, чтобы кое-что разузнать. Всем все понятно?

На этом вопросе совещание закончилось возмущенным воплем Буниэля, обнаружившего, что возле него кончилась еда. И куда в него столько лезет?

Сборы заняли каких-то три часа. Чего там — пару чемоданов собрать с барахлом, загрузить все в странную карету на широченных полозьях со множеством мелких колесиков по плоскости, потрепать за подрезанные крылья чешуйчатых собак, запряженных в средство передвижения, и со слезой в глазу помахать остающимся в родном доме. Первые пять минут тряского скрежещущего передвижения кареты по дороге из грязи я пытался сообразить, когда же это даракаль успел стать для меня этим самым родным сараем?

 

Глава 14

НЕ ВСЕ РЕПЕЛЛЕНТЫ ОДИНАКОВО БЕСПОЛЕЗНЫ

Полозья оказались колоссальной вещью, скажу я вам! Этот дом, называемый каретой, скользил на широких досках с колесиками и по грязи, и по относительно неразвезенным дождями участкам дороги. И самое главное — они не позволяли средству передвижения вытряхивать из путников кости и лязгать зубами! Я думал, будет намного хуже, честное слово. На ночлег мы остановились под огромным ларикалем, как обозвала увиденное мной сооружение Тристания. Проще говоря, это был огромной площади плетеный навес на высоте пяти метров, под которым местные путешественники останавливались передохнуть. И таких навесов в местных лесах понастроили на всех дорогах от самых окраин до столицы. Меньше всего я ожидал увидеть тут настоящие водостоки, но шум воды, скатывающейся с навеса по специальным выдолбленным стволикам местных хвощей, не давал усомниться в технической продвинутости лесных гигантов мысли и отцов эльфийской самостийности.

Кроме нас, под ларикалем никого не было. Трис объяснила это тем, что сейчас не сезон разъездов. Было бы лето — по дорогам таскались бы купцы и прочие капиталисты. Это сообщение стало для меня откровением. Так сейчас не лето? На мой немой вопрос лендерра проворчала что-то о безграмотных хозяевах и сообщила, что на дворе зима в полном разгаре. Я уже по-новому огляделся, раздумывая, как же тут должно быть душно летом, если зима такая влажная и вечнозеленая…

Ужин прошел немного нервно, но споро. Мы обсудили с лендеррой и графиней возможную реакцию королевы на шицу Родерии, не пришли ни к какому знаменателю и отправились дрыхнуть под шум непрерывного ливня. Никаких снов я не видел, а вот пробуждение оказалось похлеще самых ярких кошмаров. Проснуться пришлось от того, что стало трудно дышать из-за некоего предмета, зажавшего рот. Продрав глаза, я увидел зубы. Нет, не так, это были зубищи, самые настоящие влажные клыки, за которыми алел язык. Вокруг зубов пребывало лицо, вполне симпатичное, если бы не красные глаза и прозрачная синюшная бледность его обладательницы. Судя по. отсутствию морщин и шрамов, клыкастая дама, а это была именно дама, без скидок, поскольку я отчетливо ощущал мягкие округлости между собой и красноглазкой, возраст гостьи нашего бивуака измерялся лет в двадцать, не больше. Очень не вовремя в голову пролез вопрос: «А сколько тут живут эльфы?» Красные глаза неуверенно моргнули. Мое спокойствие явно озадачило ночную прелестницу, зажавшую мне кричалку. Она почти нежно прошептала:

— Какой милый гехайчик, да еще и несвязанный… Вот братец-то обрадуется.

Весь интим момента сразу испарился. Я чуть не заплакал от огорчения. И тут все то же самое. Да что же это такое? Даже в лесу поспать спокойно не дадут! Сразу в койку норовят, если не сами, то для кого-нибудь… От таких мыслей словно холодный стержень пронзил мое тело от макушки до пят. Кожа мгновенно нагрелась до черт знает какой степени. Упс, даже сам не ожидал, что так будет, просто все само получилось — девушка, облаченная во все черное, с болезненным криком отшатнулась, отпуская меня, любимого, на свободу. В ту же секунду кто-то рядом рявкнул:

— Линда! Нет!

Вампирша, собравшаяся вернуться к процедуре затыкания меня лапой, замерла, недоуменно уставившись куда-то в темноту. Я же прислушался к своим ощущениям. Вроде ничего не помяли, и то хлеб. Так, а что с моими спутниками?! Меня-то устроили спать в карете, остальные же вчера расположились снаружи. Я выскочил из дома на полозьях, попутно вынеся на свежий воздух и мой живой будильник. Рассмотрев пейзаж, я замер с открытым ртом.

Картина Репина, троглодита пинком в утробу кашалота… Приплыли. Всю ночь гребли, а лодку отвязать забыли, что называется. Тристания душила какого-то типа в замечательно черных одеждах, а тип, так же увлеченно пыхтя, проводил ту же процедуру с моей драгоценной шицугехай. Болтать им было просто некогда. Перепуганную Родерию держал за плечо какой-то дед из той же породы бледных и суровых ночных носителей черной маскировки. Впервые я видел бородатого вампира… Да вообще впервые смотрел на кровососов наяву. Чуть в сторонке стоял Горотур, держа в каждой ручище по тряпочке, отдаленно напоминавшей трепыхающееся существо с ручками и ножками. Нет, может, они и были нормального размера, эти клыкастые, просто в дружелюбных лапах тура показались мне какими-то плюгавыми и донельзя немощными.

Старик, увидев меня на пороге кареты, медленно опустил юную графиню на мягкую, почти не мокрую травку и отступил на шаг подальше от света тусклых фонарей на повозке. Его белые волосы и борода прекрасно бликовали, так что маневр старого бандита пропал втуне. А мою шею сзади попытались прощупать тонкие пальцы зубастой девушки, на что последовал незамедлительный ответ в лоб с захватом под… эти самые, которые мягкие, и броском в сторону по-прежнему страстно обнимавшихся Трис и ее фаната. Клыкообладательница по имени Линда рассерженно зашипела, прокатившись по траве, вскочила на ноги мрачной пружинкой и уже хотела продолжить борьбу за мою несчастную шею, но старик вновь подал голос:

— Стоять! Осно манозис каантэ!

И что он только что там сказал? Мрачный тип, щупавший шею лендерры, тут же расслабил пальцы, а Трис от неожиданности усилила нажим. Вампир словно взорвался изнутри, разлетаясь клочьями тумана, а спустя секунду собрал себя воедино метрах в двух от лендерры. Тристания благополучно рухнула лицом вниз, полежала пару секунд спокойно и выдала:

— Ну что за непруха! Такая шея пропала!

Самое удивительное было в том, что я прекрасно видел вампира и в его рассеянном состоянии! Во время перемещения он стал почти бесплотным, но именно почти. Кровосос уставился на меня, и он был очень даже похож на темноволосую девицу, разбудившую мое бренное сознание в карете. А потом он вновь распался на вереницу разноцветных контуров, перемещаясь в мою сторону. Я же словно знал, что и как делать. Правая рука сама ринулась вперед, обзаведясь черными когтями… Выражение на лице вампира, затрепыхавшегося в моей ладони, было настолько ошеломленным, что я даже улыбнулся, чувствуя щекотку в резцах. И вновь подал голос старик:

— Анкх, онно! Нет, прошу тебя!

Я разжал пальцы, отпуская кровососа, и спросил в темноту:

— И почему я должен сдерживаться?

Ощущение бесконечной власти именно над вампирами заставляло кровь кипеть в жилах. Очень захотелось посмотреть, какова на цвет жидкость в тушках этих зубастиков. Мой взгляд вперился в беспомощно замершего парня с клыками, но его тут же закрыла трепещущая тень. Дед оттолкнул своего сородича и чуть ли не торжественно опустился на колено, словно вассал, приветствующий сюзерена. Склонив голову, он проговорил:

— Прости нас, моркот-анкх. Ибо не ведали мы, что творили.

Молодые вампиры в один голос ахнули, и паренек кинулся к старику со словами:

— Отец! Как ты можешь?! Перед едой гнуть колено?!

Во мраке мелькнула бледная рука, и молодой вампир отлетел на пару шагов, приземлившись в траву на пятую точку. На его белом лице медленно набухли красным четыре царапины. Линда уже по собственному почину с явным скрипом в характере преклонила колено там, где стояла, следуя примеру предка.

Тем временем Горотур нехотя отпустил на свободу помятых ночных птичек, вляпавшихся в зону его интересов. Растрепанные кровососы испуганно метнулись к своим и замерли между парнем и девушкой, не издав при этом ни звука. Все происходящее вообще напоминало немое кино с редкими проблесками реплик. Особенно внушали молнии, за сверканием которых почему-то не следовало грома. Старик встал и сказал, блеснув красными буркалами:

— Позволь нам уйти, анкх, и рассказать сородичам, что хайверс явил себя лику неба… Клянусь, наш народ больше не потревожит тебя. Ты отлично прятался все эти долгие годы. Но теперь есть надежда на то, что мир вернется к истокам.

Я не понимал ничего из происходящего, а вот по расширившимся глазам Трис и окосевшей Родерии можно было судить, что эти две гадины вполне в курсе событий. Старший вампир расценил мое молчание как знак внимания и продолжил:

— Меня зовут Тулкаш из рода Морталингов. Это мои дети Линда и Тэнцио, а также воины.

Имен помятых типов, побывавших в руках тура, он не назвал, из чего я сделал вывод — пушечное мясо, и ничего более.

— Анкх, — как-то робко произнес старик, — тебе надо вернуть всю силу. Что за контур тебе мешает, хайверс?

— Ты о том, что за барьер стоит на мне? — Слова вампира меня заинтересовали. — Что ты об этом знаешь? Кто я такой, старик?

Сотня вопросов завертелась на кончике языка, но задать их все я просто не успел. Старик улыбнулся, показав клыки, и громко сказал:

— Поговори со своим троном, моркот-анкх, и все поймешь. Поговори со своим троном!

Пять вампиров стремительно растворились в ночи, на что Горотур с большим интересом спросил:

— Догнать?

Посмотрев в глаза этому набору харизмы, силы и невозмутимости, я понял — а ведь догонит, — но ответил:

— Пусть их.

Родерия осторожно пощупала свою драгоценную шею, злобно уставилась на меня и выпалила:

— За это с тебя тоже спросят!

— Иди ко мне, сладкая, — промурлыкал я, уставившись на свою вторую шицугехай.

Глаза графини испуганно расширились, но сделать что-либо со своим телом она была не в состоянии. А оно, чуть ли не стелясь в собачьей позе «какую тапку принести, хозяин?», ринулось ко мне. Даже на душе потеплело: хоть так за Кольку отыграюсь.

Тристания деловито вмешалась:

— Что делать-то будем?

Я отмахнулся от графини и уставился уже на лендерру. Вопросов к ней была масса. От того, кто такой хайверс, до того, какого черта на нас напали топтаные вампиры, и при чем тут мой так называемый трон? Да еще и говорящий! Уж переночевали так переночевали! Впервые за дни пребывания в этом мире я не знал, что сказать и что сделать. События вокруг меня нарастали снежным комом, порождая дикое количество тайн и предположений. И ни одного ответа, эпическая сила!

А перед глазами так и стояли близнецы-вампиры. Перед тем как исчезнуть, каждый из них адресовал мне недвусмысленный жест. Причем каждый — свой. Линда послала воздушный поцелуй, а Тэнцио красноречиво чиркнул себя ногтем по горлу. Что бы это значило? И самое главное — это какой же такой во мне репеллент сидит, что отпугнул этих кровососов?

 

Глава 15

ДВАЖДЫ ДВА — ДЕЛЕНИЕ КУЧКОВАНИЕМ

— И что это было? — таким был мой первый вопрос, когда мы немного пришли в себя после странного пробуждения в лапах вампиров.

Графиня Родерия демонстративно отвернулась с высоко задранной головой, завернулась в некое подобие шерстяного одеяла и опустилась на топчан из еловых лап возле еще тлеющего костра — спать дальше. Типа вся такая Роковая и Непокорная. Мне стало смешно, но ограничился лишь фырканьем и повторением вопроса в адрес Трис. Пока та мялась, пытаясь поймать настроение лектора, Горотур обошел дозором лагерь, един в тридцати трех лицах, пусть и без чешуи, златом горящей, но уж по массе точно. Потом он пристроился посидеть возле успевшей задремать Родерии. Это тоже было удивительно — я начал чувствовать не только настроения шицугехай, но и их состояние. Интересно — а это обоюдная фишка? Не став заморачиваться, я просто спросил у Тристании:

— Ты ощущаешь меня на расстоянии?

— Что-то такое есть в последние часы, — не стала менжеваться эльфа. — Я теперь знаю, когда ты злишься, хозяин, а когда голоден, так вообще готова кормить с руки — у самой в животе бурлит, даже если только что поела.

— Ну а рану почувствуешь, как думаешь?

— Уверена, я ведь проснулась от того, что стала задыхаться. А меня в тот момент никто не душил. Тебя пытались душить?

— Как сказать, скорее рот заткнули, чтобы не вякал. — Я прикусил нижнюю губу. — Так все-таки кто это был и чего им надо? У меня с собой есть книга о народах Кавана, но там про клыкастых очень мало написано, да и о моркотах, праншасах, великанах… В основном эльфы и наги описываются.

— На то есть причины, хозяин, — кивнула Трис и поманила меня к костру. Все равно сон улепетнул вместе с клыкастиками, и я решил, что послушать сказку на ночь — тоже ничего себе занятие. А вдруг поможет задремать? До рассвета, пусть и едва заметного в сумраке бесконечного дождя, было еще много времени.

От костра веяло уютным теплом. Тристания развалилась в своем мокром грязном походном одеянии на одном из топчанов в свете пламени, достала из походной сумки флягу с вином (сибаритка несчастная), основательно приложилась к ней и протянула мне. Причем сделала это настолько почтительно, что я даже обалдел. Никак не мог понять этой ушастой — то она язвит и хихикает, то вся из себя лендерра, аж спрятаться хочется, то примерная служанка на все подхваты. Вино оказалось вполне вкусным и душистым. Дождавшись, пока я оторвусь от фляги и передам ее изумившемуся Горотуру, Трис начала рассказ:

— У вампиров своего государства никогда не было, нет его и сейчас. Правда, в последние годы кланы вампиров все больше берут под свою руку выжженные земли. Правители других стран смотрят на это сквозь пальцы. Те земли непригодны для нормальной жизни после Драконьего Катарсиса, во время которого процветавшее королевство Лайтифа, вотчина туров, было стерто с лица континента. Горотур вон подтвердит, что его народ до сих пор боится приближаться даже к самым маленьким горам. Несмотря на то что драконов давно уже нет.

— Угумс, — прогудел из полумрака тур, и не думая засыпать.

— Кто-то скажет, что королевством для вампиров является весь континент, и будет отчасти прав. Укрывища клыкастых есть по всему Кавану. Если бы не проклятие древних времен, вампиры давно бы уже заполонили все и вся. Они очень плодовиты — нормой в семье является от пятнадцати до тридцати детей. И это не считая тех, кого они обращают во время кормежки, когда хотят этого. Из-за проклятия Хтолима, пожирателя энергии, сами по себе, без своего специфического питания, они живут недолго, поскольку в них самих запасов энергии практически нет. Только чужая кровь, главный разносчик Сил по организму мага, может дать им на время силу и позволить обмануть Хтолим. Так что все помнят главное — чем старше вампир, тем больше на его счету жертв, большинство из которых маги, будь то эльфийские хаи, нагийские шаманы или орочьи волхвы. Старик Тулкаш явно выпил не одну сотню литров крови. Его род, Морталинги, один из самых древних у вампиров, так что нам очень повезло, что они по какой-то причине отступили. Обычно эти ночные аристократы доводят дело до конца.

— Ну-ну, — буркнул я.

— Именно так, — с укоризной глянула на меня Трис. — Что еще ты хочешь знать, хозяин?

— А солнце для них опасно или нет? — не мог не задать я этого вопроса.

— Да они мечтают о нем, — фыркнула Трис. — Из-за этого проклятого дождя вампиры вынуждены намного чаще искать себе жертв, навлекая соответственно на свои головы месть правителей всех государств. На солнце они могут впитывать свет и заменять им чужую кровь. Наги, сумевшие преодолеть силу заклятия Вечного Дождя в некоторых оазисах в пустыне, уже и не рады своему достижению. У них там сейчас столько вампиров прижилось, что и проползти негде. Правда, говорят, вампирские маги тоже кое-чего добились на выжженных землях, но пока результат слабый — пара дней в месяц без дождя. Но наши маги даже этого не сумели. А вот кто легко сломал бы заклятие Дождя — так это праншасы, хранители растений. Но их так мало и они такие одиночки упертые, что можно и не пытаться их уговорить.

— Как жаль, — вздохнул я. — Твоего садовника убили, а старичок был таким забавным.

— Вот еще, — улыбнулась Трис. — Убить праншаса невозможно, если он сам того не захочет. Тэмми сейчас в полном порядке и снова обихаживает мой сад. Но он так и не сказал, кто его проткнул. Мы нашли следы двух существ. Следы харрами ни с чем не спутаешь. А вот второй…

— Так это же чудила растительная, — удивился я. — Она же тоже у тебя в саду обитала. Я ее там видел.

— Нет у меня в саду никаких чудил, — нахмурилась лендерра. — Как она выглядела хоть?

— Словно из листьев сплетена, и глаза зеленым светятся. Да она же рядом с тобой стояла, когда Родерия приехала.

— Форестесса, — с какой-то легкой злостью обронил в ночи тур.

— Плохая из меня лендерра. — Трис покивала своим мыслям. — Сижу себе в даракале и даже не знаю, кто у меня под боком снует. Праншас, харрами и форестесса под одной крышей. И небо не рухнуло, надо же.

— А чего такого-то? — не понял я ее стенаний.

— Эти народы изначально живут в бескрайнем Лесном Море, как и моркоты, кстати. — Тристания искоса глянула на меня. — Это огромная территория в южной части континента.

— Джунгли, что ли? — уточнил я.

— Нет, это что-то большее, чем просто джунгли. Это надо видеть. Высоченные деревья, струящийся туман, красивейшие цветы, убивающие одним своим ароматом, страшные звери, способные подражать голосам охотников… Никогда бы не хотела там оказаться, — заключила Трис.

— Понятненько, — протянул я. — Ты что-то там про орков говорила. Это такие большие, зеленые и наглые кочевники?

— Да Силы с тобой, хозяин. — Трис аж вскинулась с бесконечным изумлением на лице. — Где ты таких страшил видел? Орки — самый древний народ Кавана, их культура старше эльфийской почти в два раза. А их волхвы способны передвигать горы с места на место по одному лишь намеку орочьего царя! Попасть в их страну Асгыр-Тархан позволяется далеко не каждому! Это большая честь для любого разумного существа на континенте.

Выслушал я все это с самой независимой из возможных мордой. Мозг при этом тихонечко отсыхал. Вот это поворот… Никаких тебе злобных кочевников, людоедства и прочих прелестей немытого фэнтезийного народа. Остепенеть и не убиться! Эльфы преклоняются перед орками… Пока я моргал с видом всезнающей жабы, Тристания подбросила в костер пару полешек и продолжила:

— Севернее империи нагов Алша’Ашшур лежит арена Армагелоо, где вот уже семь веков с попеременным успехом идет вялая пограничная война между нагами и северными великанами, которые называют себя йотунами, остальные же зовут их ограми. Вот как раз эти огры, живущие в холодных землях, очень даже большие, наглые кочевники, разве что не зеленые, а очень даже синие.

Кое-что из сказанного Трис привлекло мое внимание. Очень странный рубеж в истории этого мира. Около семисот лет назад словно что-то грандиозное произошло. И уже не в первый раз эта дата попадается. Как она там сказала? Драконий Катарсис? Я сделал себе зарубку в памяти — Библиарх нам поможет. Чувствуя непреодолимое желание зевнуть, я провыл над костром, напугав какую-то зверушку в темных кустах:

— Все, я спать.

Вернувшись в карету и завернувшись на своем узком ложе-сиденье в одеяло, я еще какое-то время размышлял о том о сем — и благополучно отрубился.

Вставать пришлось довольно скоро — разбудила меня Тристания настойчивым стуком в дверь дома-кареты. Вывалившись наружу, я огляделся сонным взглядом, убедился, что ничего не изменилось в этом мире, и раздраженно спросил:

— Чего еще? Разве уже утро?

— Да, хозяин, уже давно рассвело, — ответила лендерра. — Небо стало светлее.

— Что-то не заметно, — засомневался я, но местным виднее.

Рассудив так, добрался до костра и получил от Горотура большую кружку горячего травяного чая с ворохом черствых плюшек на чистой тряпочке. Как-то не по-барски тут аристократы путешествуют. Где ковры, разносолы, человеки с полотенцами и согнутыми спинами? Вживаясь в ни разу не доброе утро, я приступил к потреблению сладкого чая. Трис пристроилась рядом с такой же огромной кружкой и спросила:

— Что будем делать дальше?

— Сначала ты мне ответишь, кто такой хайверс и что за трон у меня появился, — добрался я наконец до истины.

— Понятия не имею, — пожала плечами эльфийка, обломав в лучших чувствах.

А вот внутри меня крепло убеждение, что этот самый трон сейчас гораздо важнее какой-то там королевы эльфов, хоть ты тресни. Все это время мне не давали покоя слова рыжей Ованны, оставшейся в даракале, о некоем барьере, защищающем мир от меня, такого белого и пушистого, милого и ранимого…

Словно теплом потянуло откуда-то из шумящего дождем леса. Я прислушался к ощущениям и узнал их — так повеяло в Даракале недавно от Николая, когда он приближался к моим покоям. Интересно, интересно. Неужели я научился как-то чувствовать тех, кто ко мне приближается? Заметив мое беспокойство, Тристания подала сигнал Горотуру и сама вооружилась тонким мечом, ножнами которого вчера мне всю дорогу пыталась проткнуть правую ногу, — в карете мы ехали все вместе. В это время подала сонный голос Родерия, выпрашивая съедобную подачку. Эта счастливица даже и не подумала высунуть нос из-под одеяла. Тур жизнерадостно подсунул утонченной графине другую порцию плюшек, а сам сгреб лапищей из травы свои две секиры, способные внушить трепет баобабу.

В лесу послышался свистящий скрип полозьев по траве и камням. К ларикалю степенно подъехала такая же, как наша, карета, запряженная четверкой псов, и под навес вышли два эльфа зверской наружности — типичные урукхаи. Они равнодушно осмотрелись, определив нас как предметы интерьера (разве что в сторону Горотура один из новоприбывших покосился очень уж настороженно), после чего наружу выбрались три субъекта, два из которых вызвали во мне ступор. Первым показался (я не поверил своим глазам) упитанный эльф. Остроухий колобок, закутанный в какие-то пестрые тряпки вперемешку с безвкусным набором драгоценных висюлек, откатился в сторону от кареты и принялся осматриваться. Следом за ним наружу выползло ЭТО (тут уже мои глаза не поверили мне)… Трис шепнула со свистящим придыханием:

— Наг.

Существо величаво спустилось на траву и выпрямилось, оказавшись намного выше урукхаев. Наг уставился на нас, а мы на него, нарушая все правила приличия. Атлетический торс полузмея поражал (даже убивал) своим совершенством могучего воина. Словно Конана-варвара увеличили раза так в два и вместо ног приделали тело анаконды-гиганта толщиной почти в обхват моих рук. Переход человеческого тела в змеиное скрывал широкий пояс, искрящийся полированным серебром на повязке, свисавшей с него. Лицо нага тоже могло послужить эталоном мужской красоты — черные глаза светились уверенностью, тонкий нос, слегка поджатые губы, длинная копна черных волос чуть ли не до земли, заплетенная в некое подобие кос, — мечта художника. На мощной груди змея темнела крестообразная перевязь, державшая за спиной нага пару мечей, рукояти которых торчали из-за его плеч. На запястьях путешественника темнели черные же металлические браслеты, усыпанные красными камешками. Хвост нага светился чернотой с переливами всех цветов радуги.

Оценив нас по какой-то своей шкале опасности, наг списал увиденное в позицию ниже плинтуса (разве что в сторону Горотура чуть нервно покосился), обернулся к карете и довольно грубо сказал низким подсвистывающим баритоном:

— Выходи, Ларикея.

И тогда на сумеречный свет появился третий путник, от вида которого плохо стало и мне, и моим глазам. Это была эльфийская девушка лет пятнадцати-шестнадцати на вид. Но какой это был вид… Правую ногу несчастная подволакивала — она была вывернута очень неестественно. Все тело, на котором из одежды имелась только золотистая набедренная повязка, покрывали чудовищные бугристые шрамы. Половины длинного скальпа не было и в помине. А некогда изящное красивое лицо дополняло картину явно многократно ломаными костями. И загадочное тепло шло именно от нее. Внезапная догадка заставила меня замереть от боли в сердце. Изъятая… Неужели она тоже «попаданец»? Но почему в таком состоянии? Инвалид неловко оступилась, что-то пискнула и рухнула прямо на хвост нага. Тот молча махнул рукой со сверкнувшими длинными когтями, отчего малая врезалась в стену кареты, заливаясь кровью. Колобок мгновенно оказался возле пострадавшей, а мое плечо свирепо сдавили пальцы Трис. Лендерра прошипела сквозь зубы:

— Нельзя… Не сейчас…

Оказалось, что она успела поймать меня в последний момент перед прыжком. Наг с вызовом уставился на нас, ощерив клыкастый рот. Я же огромным усилием заставил себя успокоиться и втянул успевшие вырасти когти. В распаленной голове билась одна-единственная мысль: «Убью тварь!» Наг удовлетворенно усмехнулся, а потом нахмурился и посмотрел на меня еще раз. В его глазах полыхнуло что-то странное, словно он увидел наяву самый неожиданный из своих снов. Змей уверенно двинулся в нашу сторону, но дорогу ему заступил готовый ко всему тур. Гиганты на миг замерли, оценивая друг друга уже всерьез. И наг очень нехотя сдал назад, продолжая пожирать взглядом мою несчастную персону. Эльф-колобок, оказавшийся магом-целителем, уже успел подлатать пострадавшую гехай, но работа была проделана зря. Разгневанный чем-то полузмей мимоходом отыгрался на несчастной девушке, вызвав крик боли и тихие, но отчетливые проклятия колобка.

— Он божественен, — раздалось позади нас.

Я развернулся, готовый сорваться на чем угодно, и уставился на Родерию, успевшую за это время привести себя в порядок после ночного бдения и сладкого сна. Ее фиолетовые волосы струились по плечам вполне качественно — старалась графинюшка. От моего взгляда Родерия застыла истуканом, сглотнула и с поклоном сказала:

— Наги все такие — сильные, уверенные в себе, лучшие воины континента.

— И лучшие ублюдки вселенной, судя по всему, — скривился я, вызвав потемневший взгляд графини.

Трис успокаивающе провела рукой по моему плечу и сказала:

— Так и есть, хозяин. Наги эгоистичны по своей природе. Если бы не Горотур, не знаю, как бы мы отбивали тебя из его загребущих рук.

— У меня появился бы еще один шицугехай, причем не самый слабый, — парировал я, окончательно приходя в себя.

Лендерра с сочувствием усмехнулась и добавила:

— Ты бы не пережил общения с ним, хозяин.

— А как же та девушка? — поразился я.

— Она гехай по боли, хозяин. Это тоже один из способов овладевать силой через гехая. Можно не только соитием тел, но и соитием душ вытягивать силы из океана магии. Заверяю тебя, эта гехай беззаветно предана нагу и любит его всем сердцем, пусть это и последствия заклятия по изъятию ее из сопредельного мира.

— Терпеть такое зверство… — не поверил я собственным ушам.

— Она даже не почувствовала боли. Магия защищает изъятого, иначе заклятие расколется из-за несоответствия реальности и вымысла. В таком случае девчонка действительно умрет… Или убьет нага.

Я задумался. Расколоть заклятие… Если я научился чувствовать таких же попаданцев, как и я сам, — это часть моей Силы? Силы, спрятанной за пресловутым барьером, за контуром, о котором говорили Ованна и старый вампир? Что, если, сняв барьер, я обрету и возможность ломать заклятие изъятия? Да одно это окупит все сторицей… Изъятые же все будут помнить, наверное. И тогда всем этим ублюдкам и садистам придется очень несладко.

Значит, надо отправляться на юг, к Лесному Морю. Трис сказала, что моркоты живут там, значит, и пресловутый трон должен быть где-то там. Думаю, на месте разберемся. Увидев, что я принял какое-то решение, Тристания и Горотур взялись сворачивать лагерь. Родерия же демонстративно уселась на топчан и молчала. Пускай, успеет еще отплатить за свои грешки.

Уже в движущейся по дороге карете я выждал несколько томительных минут и приказал остановиться. Трис недовольно сказала на это:

— Так мы никогда не доберемся до Санаана! И нам точно припишут бунт.

— Плевать, — отрезал я, вызвав дробный стук челюстей по полу. Мои спутники уставились на меня как на умалишенного. Тристания с тяжким изумлением, Родерия с радостным оживлением, а Горотур с одобрительным прищуром. Я же продолжил: — Мы отправляемся на юг, к моей родне.

— О моя бедная голова! — простонала лендерра. — Скоро ты украсишь собой Стену Плача в столице… Мне будет тебя не хватать!

— Не ной. — Я коснулся пальцами ее плеча. — Вы с графиней поедете в вашу столицу, этот Санаан, а мы с туром отправляемся на юг, к Лесному Морю. Думаю, моего дозволения хватит, чтобы вас не тянуло за мной…

Следующие полчаса мы пытались переубедить друг друга. От нашего взаимного рыка карета тряслась не хуже паралитика — особенно если учитывать то, что мы еще и нервно бегали внутри, размахивая руками. В итоге победила дружба. Причем — моя дружба с неведомой силой. Моим шицугехай пришлось подчиниться. Пусть Трис и могла позволить себе поворчать на самоуправство одного моркота, зато Родерии не оставалось ничего иного, кроме как молча повиноваться, выбраться под дождь и начать распрягать наших чешуйчатых гарвов.

Еще через полчаса времени и полсундука дележки имущества мы с туром двинулись на ездовых крылатых собаках в сторону, прямо перпендикулярную прежней, оставив двух эльфиек выяснять, как лучше двигаться к столице. Настроение у обеих моих шицу было злобно-бодрым — обе скрежетали зубами мне в спину. При этом ни одна из них не притворялась ни на грош.

 

Глава 1

СЕМЬЯ — ЭТО СВЯТОЕ

Много дней спустя

Теперь я знаю, как в моем новом мире приходит весна. Это неописуемо прекрасно, быстро и многоцветно, даже несмотря на занудный непрекращающийся дождь, под присмотром которого мы с Горотуром через две недели после расставания с моими эльфийками выбрались из нелепого сосново-хвощевого леса на просторы степи. Правда, назвать открывшееся болотистое пространство степью язык не поворачивался, но гарвам это было побоку — собачки жизнерадостно чавкали когтистыми лапами по грязи. Этим чешуйчатым пофигистам погода была нипочем. Сообразительные песики сами находили себе прокорм по ночам, а днем несли нас на своих спинах все дальше на юг.

Сезон цветения застал нас в каких-то трех днях пути до Лесного Моря, если верить туру. Огромные цветы нежными звездами принялись распахиваться под струями дождя, умываясь влагой и наполняя мир дурманящими ароматами. Они были всевозможных форм и цветов — от бирюзовых до нежно-розовых. Наблюдая за всем этим, я поразился тому, насколько весна преобразила серость бескрайних просторов. Мы словно плыли в буйном калейдоскопе красок под серым небом.

На исходе третьей недели пути, когда до границы джунглей осталось всего ничего, Горотур на привале привычно вымотал из меня все силы, пытаясь научить держать меч. Но все его благородные порывы научить моркота вовремя зарезаться так и пропали втуне. Тур поревел с досады, пожал плечами, и мы забрались под небольшой кожаный тент, натянутый в глубине какого-то оврага. Чахлый костерок едва смог разогреть котелок с водой. Мы надулись душистого травяного чая и завалились спать, наплевав на то, что нас могут найти, — мы все еще находились на территории эльфийского королевства, и верительная грамота от Трис за время пути даже не подмокла. Сколько раз уже нам приходилось совать ее под нос бдительным патрулям, стражам ворот небольших поселений, постовым на дорогах. И все эти дни я благодарил Провидение за то, что решил взять с собой именно тура, а не кого другого. Если бы не он, подозреваю, что не выехал бы даже из владений Шанталь: набежали бы жаждущие моей плоти любительницы и любители халявной энергии. Десяток особо ретивых Горотуру даже пришлось прятать по канавам и придорожным зарослям до лучших времен пробуждения после знакомства с его чудовищными кулаками.

За время пути я узнал о своем спутнике очень много. Рогатый воин каждый вечер развлекал не столько меня, сколько себя байками из собственной долгой жизни наемника. Некоторым я даже немного верил. То он расписывал свою службу у нагов, когда пришлось основательно поработать секирами на арене Армагелоо. То по секрету рассказывал о том, как побывал у орков, чуть ли не во дворце царя. То заливал про походы в Иггдрахайм, на земли северных великанов, за морозным золотом, так ценимым магами всего континента за энергоемкость. В общем, жизнь у Горотура оказалась богатой и насыщенной. И самое удивительное — в Санаане, столице Ламары, по словам тура, обитала его семья, то есть родители, несколько братьев и сестер, жена и трое детей со своими семьями.

Он же мне и рассказал о странных традициях срединных и южных народов Кавана. Наличие чего-либо подобного у йотунов, орков и туров рогатый яростно отметал. По его словам, институт брака у эльфов — прямо беда, у нагов — вообще кошмар, а у жителей Лесного Моря — самая жутчайшая жуть. Слушая эти байки по пути, я отметил про себя, что страшилка набирает обороты с увеличением расстояния от родины Горотура — это стоило принять во внимание. Но даже если отбросить половину рассказанного как выдумку, оставшегося хватило мне, чтобы крепко задуматься о своем месте в этом двухлунном мире.

У эльфов в один брак вступают аж четверо — два мужа и две жены. Считается, что тогда в доме представлены все четыре Силы. Глава, она же старшая жена, олицетворяет собой Хтон, она владыка жизни, мать потомства. Младшая жена, иногда первый младший муж, воплощает собой Ливиц — источник магии, благодаря ей семья крепкая и сплоченная, она любимица и их баловень. Внутренний, или старший, муж — это вообще песня! Хозяин, образ Медоса, владыки очага, он решает, в какой срок и сколько будет детей, его стараниями дом держится изнутри. И внешний, или младший, муж, а иногда жена — существо по сути бесправное. Он — воплощенный Хтолим, транжира, денежный пылесос в семье, блестящая штучка, доставляющая головную боль всем в доме. Но он же и его лицо. А уронить лицо дома — смерти подобно. Представив себе, сколько у эльфов возникает проблем, когда приходит пора заводить семью, я почувствовал, что мне аж дурно стало. Рогатый лишь посмеялся надо мной и объяснил, что эльфы мгновенно узнают, когда рядом оказывается кто-то из их будущей Семьи. Каждый из них как огонек для остальных мотыльков. Мимо не пройдут.

Именно в этом разговоре я и узнал, что местные эльфы живут не так уж и долго, по меркам Кавана. Их даже называют кратковечными. Конечно, с точки зрения туров, которые могут протянуть пару тысяч лет, какие-то семь-девять сотен годиков — так, тьфу… Орки же доживают примерно до полутора тысяч лет. А йотуны могут доскрипеть и до пяти тысяч — наверное, естественная криогеника, льды там всякие, морозы и метели сказываются. Наги — те живут немного меньше эльфов: всего-то на пару сотен лет. На мой вопрос, как же тогда тут не получилось глобального перенаселения с такими сроками жизни, воин и зубоскал Горотур сразил меня мощной сентенцией — потому и с семьями у народов столько условностей. Те же эльфы могут собирать свою семью не одну сотню лет. А детей они могут заводить только в полной семье, и никак иначе.

У нагов с женами и детьми все проще, но и намного более жестоко. Эта раса настолько воинственна и агрессивна в своей замкнутости, что в постоянных стычках и схватках подавляющее большинство молодых нагов не доживает и до двухсот лет. Только сильный, умный и ловкий наг может пережить юность. Когда нагу исполняется четыре сотни лет, он становится способным делать детей, не раньше. Это и есть их совершеннолетие, после которого наг захватывает столько жен в свой гарем, сколько потянет прокормить. До того эти любвеобильные полузмеи ведут очень разнузданную жизнь, имея все, что шевелится, в том числе и других самцов своего народа, да и соседних тоже. А там уже и детишки идут нерестом. Раса, по словам тура, весьма плодовитая, наги при этом еще и жестокий селективный отбор потомства ведут. «Тля, Спарта», — только и смог я вывести из всего сказанного.

Проще всего с йотунами — они моногамны до неприличия. Великан, встретив пару, больше не посмотрит на сторону никогда. И жизнь суровая — гибнут часто… Короче, с детьми у них туго, и они берегут потомство пуще всех сокровищ мира. Хочешь устроить глобальную бойню на континенте? Сходи в Иггдрахайм да и пореши парочку двухметровых смертельно опасных лялек… Каван утонет в крови, когда великаны выйдут на тропу мести.

Про орков Горотур рассказывал не очень охотно. Вытянув из него подробности, я понял почему. Эти эстеты вообще не признают плотских контактов как таковых. И они единственная раса на континенте, сумевшая осуществить мечту всех приверженцев односторонних отношений. Они создают детей в чем-то, по сути являющемся клонирующей машиной. Берется биоматериал родителей, создается что-то вроде кокона, а потом уже родители наполняют этот сосуд энергией по самое не хочу и ждут, когда ребенок вылупится. Как ни стараются другие народы выкрасть секрет такого продолжения рода, вот уже многие сотни лет ни у кого не получается.

Кромешная тьма вокруг уступать моему зрению не собиралась, и я продолжил вспоминать подробности нашего путешествия, коротая время до названного стражей срока.

С вампирами тоже все не слава богам, как оказалось. Хотя уж на них-то я надеялся очень даже крепко в плане традиционности семьи и брака. У клыкастых аж три степени родства в поколениях наблюдается. Прежде всего, это обращенные — те, кого вампиры бросают, не доев, так сказать (они, правда, это редко делают, очень уж бережливые и основательные в еде твари). Если уж у вампира появился обращенный, он становится полноправным членом семьи, ну, почти… Пока вампирская пара не сделает собственное дитя, так сказать. Причем кровный наследник или наследница с возрастом банально уничтожает обращенных. Но и те не лыком шиты — чуют скорое пришествие кровного и стараются к тому моменту свалить как можно дальше или даже прибить мамашу вместе с отпрыском в ее очаровательно бледном пузике. Вот уж гадючник так кобрятник. Это вам не картошка, дров пожарить… С третьей степенью родства поколений у вампиров вообще все туманно. По словам Горотура, их называют эманатами. И эти самые эманаты — те, кого принято обзывать высшими вампирами, или носферату. Откуда они берутся — хрен знает (цитата тура), но именно они являются основателями новых вампирских Домов. Или настоящими наследниками существующих. И самое в них поганое — убить практически невозможно.

На мой робкий вопрос о том, везде ли есть гехай, памятуя о наге и его игрушке, тур скорбно ответил, что ушастые прохвосты ими еще и торгуют! Так что на Каване уже во всех уголках есть десятки, если не сотни изъятых.

Все эти разговоры о том о сем продолжались всю дорогу. Изо дня в день, по крупицам, информация оседала в моей голове. Дошел черед и до расспросов о жителях Лесного Моря, которое тур не раз называл еще и Бездной Мира. Добиться от него объяснений этого я не сумел, зато выведал кое-что о расах, населяющих эти южные джунгли. В голове так и отложилось: «Моркоты — дети вершин, харрами — воины стволов, праншасы — хозяева соков, а форесты — тени листвы». На все мои попытки разговорить тура посильнее тот лишь смеялся и отвечал, что придет время и я сам все увижу.

Твою же в дупло дырку да по пню ладошкой… Уж увидел так увидел! Сейчас, впотьмах, открывшаяся в тот день моему взору картина вспомнилась особенно ярко.

Степь обрывалась отвесной стеной, гладкой и бесконечной. Словно какой-то гигант ножиком отрезал от континента ломоть. Где-то внизу висел плотный туман, до которого, если уж упадешь, просто не долетишь — раньше состаришься. И из этого тумана к небу росли деревья… Нет, не так. Это были ДЕРЕВЬЯ!!! Огромные в обхвате настолько, что земные секвойи и баобабы показались бы тростинками рядом с ними. А ветви этих исполинов создавали настоящий собственный многоярусный мир, в котором сложно найти порядок или что-то похожее на него. Некоторые ветви дотягивались до края степи, вгрызаясь в землю, и являли собой широкие дороги, ведущие во влажный непроглядный хаос лиан, воздушных корней и листьев всех размеров и форм. Горотур удовлетворенно поржал надо мной и сказал тогда, что теперь я понимаю, почему именно Бездна. Одного взгляда вниз мне хватило, чтобы осознать — невозможное возможно.

Наши грозные чешуйчатые собаки наотрез отказались идти вперед, на что Горотур просто отпустил гарвов на волю. Я смотрел, как жизнерадостно удирают от Бездны крылатые псы, и с тоской хотел последовать их примеру. Но время поджимало, и мы с туром двинулись в хитросплетения Лесного Моря, туда, где я надеялся найти своих.

И ведь нашел же на свою голову… Я хмыкнул сам себе в темноте и услышал рядом ворчание Горотура. Значит, громила где-то здесь же, во тьме.

На третий день тяжелейшего пути по висячим над Бездной джунглям нас поймали. Да как это сделали обидно, аж ругаться перехотелось — таким идиотом я себя почувствовал. Те, кто нас изловил в крепкие сети, связанные из материала, подозрительно похожего на паутину, выглядели почти как я. Разве что патлы красные, когти алые да ростом пониже будут. Моркоты собственной персоной. Красная ветвь Тримурры, как пояснил безмятежный рогач. Мне аж полегчало, не поверите… После того как попытался врезать кулаком по наглой роже минотавра. Так и поехал себе дальше, запутанный в сеть и с пульсирующими разбитыми пальцами правой руки.

Сейчас, вспоминая странную авоську, я представил тех пауков, что выдавили из себя такие толстые нити. Враз поплохело, и на спине выступил холодный пот. Во влажной жаре темницы даже такая, нервная, прохлада вызвала приступ удовольствия. Вот она — сила контрастов. Вспомнился разговор с князем красных моркотов, пред светлые очи которого нас доставили через пару часов после поимки. Разговор был содержательным и очень коротким…

От воспоминаний меня отвлек голос Горотура, раздавшийся во тьме:

— Интересно, а они травоядные или хищники?

Хороший вопрос… Главное — вовремя. А тут еще и мысли поползли в ненужном направлении. Никогда раньше не считал себя пуританином, да и не был им. Почему-то вновь, уже в который раз за три недели, вспомнились мягкие пушистые волосы шикарного фиолетового цвета и злые синие глаза. Волна тягучего раздражения поднялась в груди, заставляя стиснуть зубы. Это как же она меня взбесила, миниатюрная графинька, что из головы не идет! Где-то за темнотой раздались сердитые голоса. Заскрипело дерево, тьма задрожала, и в глаза ударил серый свет дождливого дня, ослепив не хуже пустынного солнца.

 

Глава 2

БОГИ НЕ ДАЮТ ЛЕГКИХ ПУТЕЙ

Князь красных моркотов вид имел ссохшийся и весьма древний. Его белые плечи, выглядывавшие из-под зеленого хитона, были покрыты затейливой татуировкой, доходящей почти до запястий. Подслеповатые водянистые глаза, когда-то бывшие серого цвета, с интересом рассматривали нас, вновь представленных к долбленому престолу, сделанному из какого-то корявого пня древнее мамонтов, если таковые здесь когда-то жили. Жилистые воины в количестве пяти штук, извлекшие нас из темницы, сурово молчали за нашими с туром спинами (что обидно: четверо пасли спину рогатого, а мою — лишь один). На весьма большой площади среди лиан и ветвей, вытесанной на огромном суку древесного великана, собрались десятки красноволосых, настроенных довольно агрессивно, но при этом не издававших ни звука.

Старик порывисто встал с трона, и какой-то приближенный к особе вручил ему штуку, очень похожую на бумеранг. Правда, края штуковины подозрительно шевелились множеством коротеньких тонких щупалец. И что-то подсказывало мне, что прикасаться к снаряду не стоило. Князь, вполне еще живчик по сравнению с собственным обликом, подошел ко мне и сказал:

— Вчера ты мне сказал, что ищешь родню, странный моркот. Но во владениях нашего народа таких, как ты, нет.

Я пожал плечами, не зная, что ответить на это. Старик продолжил:

— Это стало одной из причин того, что вы двое оказались в нашей тюрьме. Тревожные времена настали в Лесном Море Кавана. Из его сердца тянутся щупальца старого мира, воспетого драконами. И нам, вождям Тримурры, не нравится его песня, струящаяся сквозь плетение леса. Вчера, увидев тебя, я решил, что небо рухнуло на землю, а драконьи кости обросли плотью, травившей своим ядом поднебесный мир. Таким, как ты, неоткуда взяться под лунами. И знаешь почему?

— Не знаю, анкх, — отозвался я.

Князь нахмурился и сказал:

— Не смей меня называть этим древним словом, пришелец с равнины над стеной. Анкх у нашего народа был только один — царь черных моркотов, на которых ты чем-то похож. Но уже семь сотен лет минуло с тех дней, когда страсть Драконьего Катарсиса сожрала это племя безумцев и убийц. Сегодня ты увидел последнее утро в своей жизни, если только не скажет своего защитного слова Аскалай, родитель отцов. Мы послали за ним вчера, и оно прибыло на восходе солнца, укрытого плачущим покровом неба.

Я пошевелил руками, стянутыми за спиной все той же паутиной. Режущие нити впились в кожу еще глубже, чуть не заставив меня прикусить губы. Горотур, стоявший рядом невозмутимым идолом, фыркнул и проворчал:

— Вы утратили последний разум за эти века, красный. Мы простые путники, которые пришли найти сородичей этого чернявого.

Князь скривился и сказал, обращаясь к толпе вокруг нас:

— Пора Аскалай сказать свое слово. И пусть Бездна будет к вам милосердна, пришельцы, да снизошлет она вам смерть до того, как вы упадете на самое дно Лесного Моря.

По моркотам прокатилась волна движения, они расступились, и на лобное место медленно выбралось нечто кошмарное. Существо имело, кроме дряхлых корявых ног, четыре сучковатые руки. Голова напоминала перевернутый пенек с тремя горящими гнилой зеленью глазами. Кожа создания определенно была морщинистой древесной корой грязно-желтого цвета. В туловище твари зияло настоящее дупло, из которого неслось басовитое гудение, какое мог бы издавать рой диких пчел. Существо остановилось в пяти шагах от меня, и вокруг площади раздался жужжащий голос:

— Чую… Чую скованную силу, что рвется на волю в жажде полета…

— Оно говорит… — разнеслось по толпе моркотов.

— Тримурра скоро прозреет, — гудело существо сквозь поднявшийся гомон. — И красный свет растечется по ветвям нашего дома. И синее дыхание соберет лес воедино. И белая кровь напитает старые раны.

Аскалай замолкло на минуту, чем тут же воспользовался князь. Изображая подобострастие, красноволосый старик чуть ли не растекся по тесаному дереву перед живой корягой и сказал:

— Прошу тебя, родитель отцов! Реши судьбу этих двоих нарушителей границы Лесного Моря. И пусть воля твоя поможет народу твоему обрести знание.

Рука-ветка бесполого существа стремительно обрушилась на спину старика, отчего тот взвыл дурным голосом, вскочил на ноги и зашипел, не смея выразиться как-то конкретнее. Моркоты вокруг изумленно притихли, а Аскалай загудело:

— Покой лишь смертный сон, от которого пора пробудиться. Три рода проснутся, и взовьется черная вуаль полнородия. Отпусти, сын, этого черного моркота. Пусть вернется в лоно семьи. Не мешай ему, иначе сон станет смертью.

Я слушал все это с нарастающим интересом. Очень уж походило на какое-то пророчество, в которое мы с туром умудрились вляпаться размеренным шагом. Князь почтительно склонил голову и замер напряженным истуканом. Аскалай шагнуло в мою сторону и ткнуло в несчастного меня сучком-пальцем со словами:

— Красную жажду удовлетвори, синюю страсть направь, белую любовь усмири. Соедини Тримурру в одно целое, черный, и она укажет тебе путь к дому.

Я заметил, как правитель красных моркотов выпрямился и уставился на лесное пугало, которое замолчало, продолжая тихо гудеть пузом. Через пару секунд тишины и неподвижности князь произнес глухим голосом:

— Значит, так тому и быть, родитель отцов. Твоя воля священна.

Глаза коряги потухли, и существо брякнулось на тесаное дерево площади, распластав ноги-корни. Из дупла искрящимся облаком вырвался настоящий рой странных золотистых насекомых. Они покружили над застывшим телом Аскалай, а затем спокойно устремились в зеленую высь, заполненную мхами и туманом. Князь махнул рукой, и несколько воинов небрежно отпинали безжизненную корягу куда-то за спины толпившихся моркотов. Правитель вернулся на свой трон и сказал, задумчиво разглядывая нас с Горотуром:

— Воля родителя отцов понятна и проста. Освободите их.

Тюремщики быстро избавили наши руки от паутины и заняли места у трона, даже не думая оставлять деда без моральной поддержки, а если понадобится — то и физической. Князь усмехнулся, подождал, пока мы с туром разотрем кисти рук, разгоняя кровь, а затем сказал:

— Мое племя зовет меня Эркирро. Вы тоже зовите так.

— И это все? — спросил я, оглядываясь по сторонам.

— Разумеется, нет, — ответил правитель. — Аскалай дало тебе шанс, черный. Шанс доказать, что ты тот, в чьих жилах течет настоящая кровь царского племени моркотов. Собери Тримурру, пришелец, и тогда ты найдешь дорогу к своим сородичам, черным моркотам. Если ты действительно из них, то Тримурра послушается тебя и откроет пути в Сердце Бездны, в древнюю столицу Лесного Моря, где ты и найдешь нужные тебе ответы на все вопросы. Но помни, Ходящие-по-снам, хранители осколков Тримурры, в наших трех племенах не для того существуют, чтобы просто так, первому встречному отдать Тримурру.

— То есть? — озадачился я. — Мне надо как-то выцарапать у каких-то Ходоков куски чего-то, соединить их — и будет мне счастье, что ли?

— Ты странно выражаешься, черный. Но твоими устами говорит правда, — старый князь прищурился. — Если ты сделаешь это, то достигнешь цели.

Слушая правителя, я наблюдал за тем, как среди зарослей исчезают моркоты — развлечение кончилось, казни не будет, что еще делать? Правильно, вернуться к насущным делам — тещу там посадить, жену построить, сына родить. Вскоре на площади остались только князь и его охрана. Все-таки тут, внутри ажурных плетений веток и прочей зелени, было очевидное преимущество перед открытым пространством — капли дождя просто не долетали до нас сквозь бесчисленные ярусы сплетенных древесных крон. Я уже успел даже отвыкнуть от ощущения более-менее сухой кожи. Да и одежда в тюрьме успела подсохнуть. Правитель красной ветви моркотов отдал команду, и мы, в сопровождении охраны, двинулись по гигантской ветви куда-то в сторону ствола огромного дерева.

Дурманящие запахи джунглей, крики невидимых тварей, яркие цветы и грозди корней растений-паразитов создавали ощущение нереальности. Сама мысль о том, что мы сейчас шли на безумной высоте над невидимой землей, внушала трепет. Но еще больше всяких страхов нам хотелось жрать. Мне — точно, насчет тура — не уверен.

Часа через три бесконечного утомительного пути по удивительной дороге среди туманного леса мы вышли к настоящему городу, построенному на множестве площадок, сооруженных вокруг неохватного ствола. Земной опыт подсказал мне аналогию — в старом фильме про войны среди звезд и лазерные мечи примерно в такой же деревне жили мохнатые героические мишки-разумишки. Только масштабы никак не срастались. Город моркотов заронил в душу ощущение поразительного восторга своими ажурными мостиками, деревянными домами в виде башенок и хижин, светящимися разными цветами шарами, озарявшими пространство фееричными бликами на лохмотьях тумана. И все это расползлось по множеству уровней, на которых суетливо жили своими делами красноволосые. Нас повели по подвесному мосту шириной с проспект, ведущему к огромному дому, прилепившемуся к самому стволу. Очевидно, это был местный аналог дворца. На полпути Эркирро остановился, насмешливо улыбнулся мне в лицо и сказал:

— Сегодня вы будете гостями красной ветви, пришельцы. Мой Ходящий-по-снам уже приготовил вам должную встречу.

Его взгляд стал многозначительным, словно меня ждало что-то неприятное и ответственное. Кажется, сейчас будет первое испытание на доказательство того, что я имею право ходить тут живым и бодрым, а не лететь куда-то в глубину Бездны, в которой родились деревья этого Леса. Ну что же, шицу мои далекие и родные, возможно, скоро вы станете свободны. Я вновь представил всю глубину возможного падения, причем буквального, сглотнул, получил ободряющий тычок от тура (чуть не улетев с моста) и последовал за князем в светящийся прямоугольник больших ворот здания. Мама, роди меня обратно!

 

Глава 3

КРАСНАЯ ЖАЖДА ЛЕСА

Стол в доме князя Эркирро был похож на песню. Балладу в честь голодного желудка. Местные боги послали нам в этот замечательный день множество умопомрачительной еды безумно разнообразной формы и цвета, жареной, вареной и перетертой, острой и кисловатой, соленой и горькой… Но, дождь меня побери, на столе не оказалось ни грамма мяса! Сбылось самое худшее предположение Горотура — моркоты оказались травоядными существами. Мои несчастные родственники пришли в ужас при одном только намеке на кусочек мяса. Их взгляды метали молнии негодования и ужаса. Только один из тех, кто, кроме нас с туром, сидел за столом, остался невозмутим и доброжелателен. Ну да ему профессия помогла справиться с потрясением.

Ходящий-по-снам племени красных моркотов выглядел настоящим денди на фоне остальных. И всего-то делов — носил красные штаны и рубаху. Цивилизованный, однако, субъект. С минуту послушав нарастающий за столом ропот рассерженных моим невинным вопросом о плоти насущной, Ходящий подал какой-то сигнал насупленному князю, на что тот громко рявкнул, привлекая внимание своих домочадцев:

— Молчать!

Родня и приглашенные за стол вмиг проглотили языки, а Ходящий благожелательно улыбнулся мне, поправил локон красных волос, сбившийся на нос, и сказал:

— Наши давно исчезнувшие сородичи, черная ветвь Тримурры, очень любили мясо. А еще они никогда не брезговали кровавой охотой на ветвях каньянов, детей Бездны. Прошу вас, успокойтесь, и давайте отдадим должное дарам Леса.

Тишина за столом сменилась чавканьем и треском плодов, сначала вялым, но уже через пару минут бодрым и смачным. Все-таки жизнь на природе не дает шансов испытать ту сытость, от которой и родилась поговорка про два пельменя в моем родном мире. Обгрызая вкусное подобие кукурузы замечательного синюшного цвета и сладкое до сахара на губах, я хорошенько рассмотрел типа, готового меня испытать на вшивость. Ничего так на породу, утонченный и спокойный, на плечах татуировки, правда, не такие большие, как у князя, но в тоже вполне заметные. Наверное, это какие-то знаки статуса, надо будет расспросить кого-нибудь при случае.

Ходящий заметил мой интерес и с улыбкой указал на одно из деревянных блюд на столе, в котором горкой лежали какие-то пушистые плоды оранжевого цвета. Недолго думая я цапнул один, понюхал и с удивлением уловил знакомый запах. Так на моей родине пах кишмиш, таежный лианный плод, далекий родственник тропического киви. От предвкушения удовольствия рот наполнился слюной, и я с жадностью слопал оранжевый деликатес, потом еще один и еще. Язык знакомо защипало, а вот в голове совсем даже странно помутилось, слегка так. Я удивленно посмотрел на Ходящего и спросил:

— Ут ахойса нахоти?

Что за ересь? Язык отказался слушаться. Однозначно — наркотик! Пиршественный зал вокруг поплыл куда-то, застилаясь красноватым туманом. Огромные глаза Горотура в изумлении уставились на меня, наполнились холодной злостью, и мир схлопнулся в небытие.

Хорошо, хоть ненадолго. Через мгновение словно включили свет. Я оказался в странном помещении с деревянными стенами и прочим, что навело на мысль об огромном дупле без выхода. Желтый свет давали многочисленные гнилые пятна в стенах. Кроме меня тут находились еще трое. В одном из них я с оторопью узнал того молодого вампира, с которым свела судьба месяц назад. Как там его звали? Тэнцио… Он стоял неподвижно, только грудь вздымалась так, словно каждый вдох клыкастику давался с трудом. Интересно, а какого черта он без своей черной рубашки? И без штанов? И вообще происходящее мгновенно смахнуло с меня обычное язвительное отношение к жизни. Мой взгляд перешел на других соседей по дуплу. К столбам навроде пыточных индейских тотемов были крепко прикованы цепями из белого металла старая человеческая женщина и… Слова сами сорвались с губ:

— Ты?! Что ты тут делаешь? Ты же должна быть в Санаане!

Полностью обнаженная эльфийка медленно вскинула голову и уставилась на меня синими глазами, полными боли и надежды. Родерия не издала в ответ ни звука, лишь вновь поникла. Я сглотнул и с обмиранием в груди уставился на женщину. На ней был старый, ношеный халат, разрисованный восточными драконами, да и вообще что-то в ней было болезненно знакомое. Сердце стукнуло раз, другой, третий и сбилось. Этого просто не могло быть! Я подбежал к ней и в ужасе крикнул:

— Мама! Что с тобой?!

Родная постаревшая мама посмотрела на меня взглядом, полным теплой любви, едва заметно улыбнулась растрескавшимися губами, но тоже промолчала. Холодная пустота в груди зашевелилась гладкой смертоносной змеей. Я обернулся к вампиру и спросил:

— Что это значит?

Тэнцио скривил тонкие губы в ледяной усмешке и сказал:

— Выбирай, малыш.

Его бледное лицо склонилось вперед, а голос продолжил:

— Кому из них умереть? Кто тебе дороже, светлячок?

Тэнцио вскинул голову и замер, я же задрожал от страха. Не за себя, а за тех двоих. Чтобы какая-то мразь кровососущая посмела прикоснуться к моей маме?! И к странной фиолетоволосой пигалице, ставшей чем-то похожим на наваждение за последние недели? Вампир насмешливо улыбнулся и сказал:

— Кто удовлетворит мою красную жажду, гехай? Ты решил?

Ослепительно-белый в своей обнаженности кровосос лениво провел рукой по черным волосам, водопадом струившимся по телу, задвигая их за спину, после чего пальцы на его руках лопнули кровавыми ранами, выпуская на свет длинные жемчужные когти. Тэнцио улыбнулся еще шире, показав две пары острых клыков. Я же лихорадочно думал. Значит, красная жажда… Это то, о чем говорило существо-коряга? Своим выбором я должен удовлетворить потребность этой мрази? Да ну на фиг! Злоба кипящей волной прокатилась от пяток до макушки, плеснув в голову хищной радостью. Пальцы на моих руках мгновенно стали длиннее на десятисантиметровые черные жала, переливавшиеся в желтом свете сполохами темного солнца. И разум отключился, сдвинутый на задворки стремительно отросшими клыками.

Еда смеет ставить условия? Все мое существо наполнилось радостным удивлением правителя, обнаружившего у себя под боком неведомую зверушку. Эта еда совсем потеряла инстинкт самосохранения? Значит, надо ее покарать. В голове многоголосье предков громыхнуло старой истиной:

— Моркот-анкх сурмар келеназаш соррамар аску!

Царь есть щит царства своего. И те двое были моим царством здесь и сейчас. Старая самка неведомого народа и молодая остроухая, наглая и злая, но тоже моя. Моя до самых последних мыслей и желаний — так говорили метки на ее шее. Вампир сдвинулся с места, намереваясь обойти меня и добраться до объектов своей жажды. Он двигался беспредельно медленно, и я счел возможным заступить ему дорогу со словами:

— Я выбрал.

Тэнцио остановился и с интересом уставился на меня, спрашивая взглядом: кого? Я картинно развел руки:

— Я выбрал тебя, дорогуша. И жажда тут только моя.

Вампир рванулся вперед, атакуя со всей стремительностью. Чувство превосходства наполнило меня жгучим ядом. Скользнув к вампиру, я заступил чуть вправо, уклоняясь от жадных когтей кровососа, и без всяких лишних телодвижений вонзил ему в живот когти левой руки. С проворотом, как учил меня кто-то в странном мире сновидений, откуда пришла эта странная старая самка. С полным проворотом в районе печени. Тэнцио словно врезался в стену, пытаясь издать хоть один звук распахнутым ртом, но у него ничего не получилось. Темно-красная кровь хлынула на мою руку и на пол, заполняя воздух кисло-терпким запахом железа. Я притянул несчастного вампира к себе и уже собирался коснуться клыками его шеи, когда в пространстве грянули два голоса:

— Нет, гехай!

— Остановись, сынок!

Гехай? Кто посмел назвать меня рабом? Мама? Я не знаю такой… Не знаю. Взгляд метнулся к прикованным. Эльфа со смесью гнева и боли в синих глазах смотрела на меня, подавшись вперед до хруста в вывернутых руках. Старая самка никуда не дергалась. Она просто смотрела на меня добрыми глазами, в которых не было ни грамма укора. Эти глаза… Я знал эти глаза когда-то, в другой жизни. Мама… Моя левая рука медленно покинула жуткую рану в теле вампира, потянув следом вязкие багровые нити. Тэнцио глухо застонал, словно у него забрали нечто дорогое и важное, после чего рассыпался облаком желтых искр. Я подошел к старой женщине, погладил по щеке и прошептал:

— Мама, иди домой. Со мной все хорошо, честно.

Женщина вновь улыбнулась и пропала во всплеске все тех же огоньков. А потом настала очередь Родерии. Великовозрастная столичная красотка расслабленно повисла на цепи. В синих глазах больше не было злости. Ее сменила странная робость и страх, словно она боялась, что я сейчас подойду и что-нибудь сделаю не то. Меня же хватило лишь на один вопрос:

— Почему ты преследуешь меня, шицу?

Мир вокруг опять почернел. А потом швырнул спиной на жесткий пол. В глаза ударил ровный белый свет от магических шаров под потолком знакомого пиршественного зала. Я лежал на полу, а вокруг толпились любопытные моркоты. Увидев, что я пришел в себя, они быстро разошлись, открыв моему взору любопытную картину. Могучий тур нежно прижимал к себе обмякшего Ходящего-по-снам, приговаривая что-то вроде:

— Вот сейчас ты придешь в себя, и мы продолжим наш разговор. Чего же ты таким субтильным оказался? Да очнись ты.

В следующие пять минут произошли две вещи, давшие мне новую пищу для размышлений. Едва я осознал, что всего лишь видел странный сон, и поднялся на ноги, на глаза мне попался спокойный князь, и такая злость тут взяла, что я в сердцах пожелал ему мысленно пять баб разом, да чтобы характерец был у каждой — о-го-го… Эркирро в ту же секунду раскраснелся и взмок, словно у него подскочила температура. Глаза князя утратили осмысленность, он начал дергаться и ерзать на кресле, протяжно застонав. Рев тура стал ответом происходившему. Ходящий-по-снам, материализовавшись в моей зоне видимости, с яростной оттяжкой вмазал звонкую пощечину, отозвавшуюся диким звоном в голове. Перепуганный Эркирро диким козликом испарился из зала, я же в полном недоумении уставился на Ходящего. Тот с неизменной улыбкой сказал:

— Теперь тебе надо быть осторожнее, моркот-анкх. Твоя сила пробуждается.

С нарастающим изумлением я увидел, как он медленно встал на одно колено. Горотур что-то вякнул за спиной, а Ходящий поднялся и добавил:

— Отныне следи за своими желаниями, черный. Фантазии имеют привычку сниться наяву, знаешь ли.

Я сглотнул и спросил:

— Что со мной произошло?

— Ты всего лишь удовлетворил красную жажду, моркот-анкх. Посмотри на свою левую руку.

Круглая вязь странных значков алым пятном украшала мою ладонь — взгляд не мог обмануть, потому что метка слегка зудела и манила почесать ее обо что-нибудь твердое. Ходящий же довольно кивнул и сказал:

— Красная ветвь Тримурры признала тебя, черный. Да и марраш подействовал на тебя так, что сомнений у меня больше нет — ты действительно тот, за кого себя выдаешь. Эти плоды дурманят только твое племя.

Я открыл рот, собираясь вывалить на него свой сон, но этот моркот неожиданно холодно заткнул мой фонтан красноречия:

— Это твои видения. Твоя греза. Никому не рассказывай о том, что пережил в красном доме.

Он что, мысли читает? Ходящий рассмеялся и сказал:

— Ты совсем ребенок. Каждая мысль читается на лице. По воле Аскалай твой путь теперь лежит в дом синих моркотов. А сейчас предлагаю тебе отдохнуть и уже завтра отправиться в путь. До синих три дня идти по небесным дорогам. Это опасно, надо набраться сил.

Как-то съехидничать желания не возникло. Происходящее вокруг меня все больше напоминало дурной сон о бурном горном потоке, где я — лишь щепка, несомая вперед и не имеющая сил сопротивляться. Пока не имеющая. И надолго ли щепка?

Я еще раз посмотрел на красную метку на ладони. В голове обозначилась новая твердая мысль — придет время, и я освобожусь из этого потока, и уже он станет послушной игрушкой в моих руках. И тогда моя красная жажда действительно будет удовлетворена полностью. Воспоминание наполнило сознание звенящим льдом ненависти.

«Знай свое место, гехай!»

Несчастная девочка-подросток неловко оступилась, что-то пискнула и рухнула прямо на хвост нага. Тот молча махнул рукой со сверкнувшими длинными когтями, отчего малая врезалась в стену кареты, заливаясь кровью.

Время придет, и все встанет на свои места. Так должно быть, и так будет.

 

Глава 4

СИНЯЯ СТРАСТЬ ДОЖДЯ

Следующие три дня прошли в однообразном преодолевании лиан, ветвей и прочих препятствий на дороге к поселению моих синих сородичей. Эти дни и ночи были наполнены жуткими воплями невидимых тварей, духотой и запахами цветов. Пару раз нам напомнили о том, что где-то выше, над кроной Леса, продолжает идти нескончаемый дождь. В один из дней над нами пронесся здоровенный, невидимый в густых зарослях, хищник, гнавший куда-то стайку крикливых то ли обезьян, то ли рукокрылых существ. И эта зверюга не вписалась в поворот, приложившись к толстой ветви. Дрожь от удара почувствовали даже мы, находившиеся основательно ниже погони. А потом сверху рухнул водопад. С листьев обрушилась вода, копившаяся в покое многие дни. Наши с туром спутники, десяток красных моркотов, сразу стали похожи на стаю мокрых котов, шипевших и ругавшихся не хуже базарных торговок. Вторым напоминанием стала река. Услышав шум воды, я не поверил своим ушам. А увидев источник шума через пару минут, замер на месте с открытым ртом. В одном месте лианы сплелись настолько плотно, что создали настоящее русло для стекающей сверху воды. Даже спустя час после переправы по тонкому плетеному мостику я оглядывался, силясь осознать все величие странного мира, в который меня забросила судьба.

Когда мы на четвертый день пути вошли во владения синего племени, наши проводники хором облегченно вздохнули. Один из воинов с улыбкой объяснил, что только благодаря богам наш путь до синих прошел спокойно и без нападений со стороны обитателей джунглей. Как и ожидалось, новые сородичи отличались от других цветом волос и ногтей. Два десятка стражей границы населенной территории бодро проводили нас до древесного городка, как две капли воды похожего на поселение красных.

Потом были встречи, разговоры, торжественная передача послания князя красных лидеру синих. После неизбежного пира и массы новых знакомств нас проводили к весьма отдаленному дому местной Ходящей-по-снам, где благополучно и оставили на попечение прислуги то ли шаманки, то ли знахарки.

Все это я вспоминал, сидя на жесткой подушке посреди плетеного ковра, расстеленного в главном зале хижины Асмиреи, как назвалась Ходящая, явив намного больше вежливости, чем ее собрат по ремеслу из города красных моркотов. Пока мысли вяло блуждали в районе законченного путешествия, я разглядывал хозяйку дома и обстановку. Синие моркоты прическами напомнили мне панков. Та, что сидела передо мной, не отличалась от соплеменников — длинные синие волосы ее были сбриты на висках, оставшиеся напоминали давно не стриженный ирокез. Синие шортики и топик в облипочку подчеркивали контуры гибкого стройного тела, высушенного дикой жизнью в джунглях. Лазоревые глаза Ходящей с довольными искорками в глубине зрачков взирали на меня с худого лица. Жрица Тримурры, хранительница законов и устоев, тоже была обладательницей нехилой татуировки на плечах, как и встреченные прежде вожди и красный Ходящий.

Асмирея отвела взгляд, вскользь глянув на Горотура, лузгавшего местное подобие семечек — круглые штуки красного цвета и с запахом селедки. Тур не обращал внимания на происходящее в доме. Мне даже завидно стало на пару мгновений — вот у кого не было проблем в принципе. Ходящая вздохнула и сказала медовым голосом:

— Как жаль, что ты не хочешь познакомиться поближе. От тебя так и веет силой, которую ты способен дать.

Наш диалог-спор длился уже пару часов. Ходящая с первого же взгляда заявила, что хочет отдаться мне прямо тут и сразу. Такая прямолинейность несколько выбила из колеи, но я не сплоховал, усмирил взыгравшие гормоны и ответил категорическим отказом. После чего Ходящая начала уговоры. Это было что-то с чем-то! Так меня нигде и никогда не разводили… Причем это действительно стало по-настоящему неожиданным. Я успел привыкнуть к мысли, что в этом мире обречен быть объектом вожделения, а не вожделятором. От нарисовавшейся перспективы остаться наедине с синенькой дикаркой в животе крутились мысли настоящего энтузиаста полевых испытаний. Но при этом часть меня твердо знала, что такого ни в коем случае допускать нельзя, что тогда будет очень плохо именно мне. По крайней мере в настоящее время. И вот с таким коктейлем желаний и страхов я так и не сдал позиций. Ходящая была разочарована, но не сильно. Она вздохнула и сказала, вставая с циновки:

— Ладно, воля твоя, гость. Пойдем, я покажу тебе свою семью.

А вот это было уже что-то новенькое. Красный Ходящий до нее ни единым словечком не намекнул, что у него есть родственники. Я поднялся следом за синей, одернул заветные шортики, подсунутые вчера прислугой в доме местного князя вместо старой, истрепанной одежды, и мы пошли на экскурсию, хотя меня так и подмывало спросить, когда же будет разговор о деле — об испытании Синей ветви. Тур целеустремленно последовал за нами, вызвав недовольное ворчание синеволосой панкующей красавицы. Впрочем, рогатый не обратил на это никакого внимания.

Вскоре, за очередной плетеной дверью, моему взору открылась картина, заставившая вспотеть и напрячься. Несколько молодых, даже юных, моркотов обоего пола беззастенчиво предавались на ярких циновках размеренному разврату, от вида которого мое нутро сжалось в комок настойчивого желания присоединиться. Одна парочка сразу привлекла мое внимание. Блестящие от пота гибкие тела сплелись прямо на полу, издавая томные звуки. В воздухе помещения витали сладкие запахи масел, смешанные с терпкими ароматами горячих тел и долгого секса…

Мою крышу, стосковавшуюся за долгие недели по всем этим ощущениям и эмоциям, повело в сторону. Ходящая с тихим смешком прижалась ко мне и прошептала:

— Неужели ты думал остаться каменным, черный? Ты ведь сам не замечаешь, как сводишь с ума тех, кто оказался рядом… Это надо исправлять.

Ее руки заскользили по коже, оставляя след жгучих прикосновений, словно я попал в переплетение нежных щупалец морского цветка — актинии анемона. Воздух сгустился до плотности воды, стал вязким и жарким. Как в тумане, я очутился на полу, прижатый пылающим телом жрицы. Синяя скользнула губами по моей груди, запустив пальцы в волосы, насыщая голову электричеством страсти. Жадные прикосновения сухих губ заставляли тело трепетать и сжиматься, выгибаясь навстречу ласке. А потом началось безумие… Уже не синее наслаждение, а какое-то другое, неописуемое. Мир закрутился в ошеломляющем экстазе, сомкнувшись плотным огнем на каждом участке тела. Странная пылающая энергия стала собираться в яркую сверхновую где-то там, внизу, где сходились все потоки чувств и желаний. И тут чей-то голос прошептал издалека:

— Ублюдок черный… Почему ты делаешь мне плохо? За что?

Это настолько разнилось с происходящим, что я на миг опомнился и отстранил от себя синеволосую. Жрица вскинула голову и уставилась на меня странно ждущим взглядом. Словно Ходящая к чему-то готовилась. Я ошарашенно повертел головой в поисках того, кто вмешался в процесс. Энергия отхлынула от меня взрывом тонких лучей, ринувшихся на поиски. А потом я увидел весь этот мир как на ладони. Он плыл в сиянии белого космоса, усыпанного черными звездами и галактиками. Три континента, но лишь один туманился прозрачной радугой… Радуга потянула к себе все быстрее и быстрее. Фиолетовое лезвие света прошло сквозь меня обжигающей волной. Один раз, другой, третий. И с каждым разом континент становился ближе. Мой взор остановился на огромном лесе, ятаганом разрубившем южную материковую часть. С одной стороны бездонные джунгли хранила степь, а с другой — невероятно высокая горная гряда, отделявшая Лес от клокочущего черного океана. Темно-синий проблеск зова потянул меня прочь, к северу, к двум внутренним морям, на берегу одного из которых стоял сказочно красивый город, потускневший и посеревший в пелене удушающего вечного ливня. И оттуда мне в душу смотрели синие глаза, большие, полные живой злости. Словно испугавшись страстного взгляда, я движением невидимых рук обрезал лучи своей силы, успевшие срастись с фиолетовыми потоками света. И болезненный удар в голову вышвырнул обратно, в комнату, где мой взгляд опять встретился с теплым ожиданием во взоре Асмиреи. Ходящая улыбнулась, и ее завораживающий голос пробился сквозь звон в ушах:

— Подумай, гость. Я готова продолжать, готов ли ты?

Все опасения, витавшие в моей голове прежде, словно корова языком слизнула! Я хотел было уже протянуть руки к жрице, чтобы продолжить тесное общение, но тут понял: ароматы комнаты больше не возбуждают меня ни на мгновение. Скорее даже наоборот. Возбуждение схлынуло без следа. Ходящая же почему-то с очень довольной моськой кивнула и сказала:

— А ведь ты уже привязан, малыш. Ты успел вернуть одно из своих крыльев одиночества, даже не заметив этого. Поздравляю.

Жрица встала на ноги и решительно похлопала в ладоши, прерывая сладострастные вздохи вокруг себя, после чего сказала в наступившей тишине:

— Тримурра приветствует тебя, моркот-анкх. Отныне ты и только ты решаешь, кто достоин твоего внимания в потоках слияния тел и душ. Да благословит тебя Аскалай скорой встречей со вторым крылом. Надеюсь, я увижу твой полет в чистом небе Кавана.

Все моркоты, пребывавшие в комнате, с диковатыми выражениями на ошарашенных лицах склонились в глубоком поклоне. Те, что не успели подняться или даже разлепиться, просто пофыркали себе кто куда. И спокойно продолжили увлекательное занятие. Я же в полном недоумении все еще был где-то далеко. Вспомнилась малышка Родерия… В груди возникло странное ощущение, полузабытое, теплое, щекочущее изнутри кожу. Слезы в злых синих глазах отозвались холодком — зачем? Что я хотел доказать, когда наказывал взбаломошную девчонку, воспитанную в высшем свете эльфийского двора? Для чего подчинил остроухую, совершенно не понимающую причин происходящего? Разве ей кто-нибудь хоть раз говорил, что она поступает плохо? Во мне шевельнулось что-то, отдаленно похожее на чувство вины. Но тут же спряталось за мыслью о том, что это не повод оставлять десятки, если не сотни несчастных изъятых в их сладких иллюзиях. Может быть, я и был не прав, когда растерзал энергетическое тело аристократки-насильницы. Но в этом мире еще много таких, как тот хвостатый ублюдок. И только ради этого стоило продолжать.

Я поднял вверх свои руки и уставился на ладони. Левая пульсировала красным светящимся круглым ожогом. Правая словно подернулась инеем, в котором синели сплетенные треугольники, создавая картинку, похожую на песочные часы. Голос Ходящей разорвал повисшую кисею нирваны:

— Синяя ветвь Тримурры признала тебя, черный. Завтра ты отправишься в город белого племени. Если и там ты пройдешь испытание, самое сложное из трех, то узнаешь все, что должен знать. И найдешь путь к своей правде и тропу к ее достижению.

Я услышал протяжный вздох большого существа и повернул голову на источник звука. Горотур смотрел на меня с бесконечным облегчением в глазах. Словно что-то мощное перестало угнетать его. Словно ему больше не надо нести непосильный груз. Так моя соблазнительность его все-таки доставала, что ли? Догадка бухнула по голове мягким молотом. Это что же получается? На мужиков тоже, что ли, действует? И его только сейчас отпустило?! И я все это время был рядом с потенциальной проблемой огромной силы и непомерной дури?! Ой, твою же кавалерию! И я с бесконечной благодарностью прошептал рогатому:

— Спасибо.

Тур лишь ухмыльнулся в ответ и демонстративно зевнул, вызвав у синих моркотов, не занятых сладким занятием, жгучий интерес к своим огромным клыкам.

 

Глава 5

БЕЛАЯ ЛЮБОВЬ СМЕРТИ

На третий день нового пути по древесным тропам к владениям племени белых моркотов на меня накатило. Обозначить состояние — слов не нашлось. Просто я вдруг понял, что окончательно потерялся в происходящем, словно маленький мальчик в огромном супермаркете на моей родине. Все время что-то происходило, толкало, тащило, ввергало в шок, в непонимание, в трогательно цветную шизофрению. Как будто меня подвесили посреди странного неба, нарисованного безумным художником, использовавшим вместо красок кусочки серого тумана, зеленой травы и светлых пятен беспамятства. Какие-то испытания, долгие переходы, от которых подкашиваются онемевшие ноги, каменеет спина, плетьми висят руки, а разум лишь искоркой полоумной мечется рядом, пытаясь не улететь под порывом новой ошеломительной тоски. До боли в глазах, до тупой свинцовой тяжести в костях черепа захотелось прямо сейчас проснуться и облегченно выдохнуть, не пытаясь удержать клочки растворяющегося кошмара…

Но передо мной по-прежнему тянулись широкие толстые ветви чудовищных деревьев, километры лиан, тонны дурманящих цветов… И вода, проклятая бесконечная вода, хлюпающая под ногами, капающая сверху, шумящая где-то рядом большими потоками. Мир превратился в слайд-шоу. Шаг — кадр, движение — кадр, слово — байт звуковой дорожки сопровождения. И кровь в ушах гулко стучала дикарским там-тамом неумолимой угрозы. Там — крах. Там — смерть. Там — не я. Там — все-таки я. Появившиеся перед нами на пятый день пути встречающие в количестве всего лишь трех моркотов с белыми косами и зелеными глазами о чем-то переговорили с предводителем отряда синих соплеменников, потом обменялись парой реплик с чем-то всерьез озабоченным Горотуром. Я все это время наблюдал занимательную механику природы — капли воды одна за другой стекали по каскаду листьев и веток, собираясь в бело-синем соцветии огромной то ли орхидеи, то ли мухоловки-переростка. И капли эти имели разный цвет. Красный отблеск сменялся зеленым, желтый — сиреневым, синий — фиолетовым, причем последнее очень встревожило мою уснувшую душу. Усталость не желала отступать, и я поинтересовался у одного из тех, кто вышел нам навстречу:

— Долго еще до вашего города?

— Совсем рядом, черный, совсем рядом, — хмуро ответил моркот, поглаживая белую косу. Его изумрудные глаза темнели с каждым мгновением. Во мне шевельнулась паранойя, но тут же опять благополучно задрыхла. Будь что будет, я сделал что до лжно.

И тут меня бросило в жар, от которого все вокруг побелело. Моркот глянул на мои задрожавшие руки и что-то затараторил своим спутникам. Те спешно бросились в заросли с огромными ножами наперевес.

Туман выполз на тропу, заполняя пространство, в котором уже практически ничего нельзя было различить. Затем я почему-то оказался лежащим на какой-то волокуше, а Горотур, тварь рогатая, сосредоточенно лил мне на лицо воду. Белый туман на миг скрыл реальность и вновь отступил. Теперь надо мной почему-то маячило хорошенькое женское личико. У представительной дамы, обладавшей статью и осанкой афинской матроны, были на плечах все те же татуировки местных вождей и шарлатанов от посоха. Она нараспев что-то прошептала и дунула на свою ладонь, поднесенную к самому моему лицу. Искрящаяся серебристая пыльца жгуче въелась в глаза, разодрала нос и горло, а потом я перестал дышать. Вот совсем, словно и не умел никогда. Почувствуйте себя ежиком… Теперь бы вспомнить, как это делается. Но что-то словно выковыряло из самых основ памяти умение пробовать на вкус этот влажный прохладный воздух.

Очередное прояснение в белом тумане озадачило меня оранжевыми проблесками тепла на стенах сузившегося мира. Какие-то тени безуспешно пытались вскарабкаться по плетеным краям света… Кажется, это был просто танец. И теплое пламя за моей спиной небрежно играло с танцующими, выдавливая из них черные силуэты плохого начала, присущего каждому живому существу во вселенной. Я лежал на левом боку, связанный пресловутой паутиной, которую мой народ использовал как веревки. Передо мной на коленях стояла молодая морра… Да, морра, женщина моего народа, моркотов. Она — морра, я — моркот. А за ее спиной появилась четырехрукая мохнатая тень, смотревшая из перекатывающегося прозрачного тумана настороженными глазами, которые я уже где-то видел. Так это они что, добить меня собрались? Котяра, котяра, добрался-таки. Харрами, воин ствола, двоюродный брат всем моркотам, убийца наших детей, похититель наших жен. Тебе здесь не место. Кажется, я попытался сказать это вслух. Кошак ухмыльнулся, что-то проворчал сосредоточенной морре и пропал в сгустившемся тумане. А я так и не научился дышать. Как обидно. Вселенная закрутилась, сворачиваясь в невыносимо тяжелый камень, легший на грудь. Прохладная ладонь морры легла мне на лоб, блеснув чистейшей белизны коготками. Неужели — смерть? С этой мыслью я зажмурился, с тем чтобы через мгновение открыть глаза.

Сознание стало кристально чистым и ясным. Я лежал на кине циновок в небольшой комнате без окон и дверей. Судя по состоянию стен — внутри гигантского ствола. Значит, эпопея продолжается. Валяться дольше не было никакого резона. И тут прямо сквозь древесную преграду в комнату вошла она. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Ходящая белой ветви, а никем другим эта морра быть не могла, тепло улыбнулась и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, Валентин?

У меня словно волосы на голове зашевелились, настолько странно и пугающе прозвучало мое же собственное имя из чужих уст впервые за семь недель пребывания в этом странном мире. Я подскочил, наплевав, что под невесомым покрывалом валялся ни разу не одетый, и спросил:

— Что ты сказала?!

— Успокойся, Валентин. — Жрица грациозно уселась на циновки и посмотрела на меня снизу вверх. — Твоя болезнь позволила мне заглянуть в самую глубину сознания. Я знаю, что ты попал к нам из другого мира, оттуда, где маги эльфов берут изъятых. Садись, в ногах правды нет.

Я рухнул обратно на постель, продолжая сверлить морру взглядом. Она же тихонько рассмеялась и сказала:

— Не надо так переживать. Однако хочу сразу огорчить тебя, человек в теле моркота. Путей назад для тебя не существует. Эльфы в безмерной самоуверенности своей могут думать иначе. Но это не так. Вижу, за эти дни ты всерьез не думал о том, чтобы вернуться?

— Думал, — ответил я. — Украдкой.

— Не позволяя себе надеяться, — кивнула морра. — Твое подсознание знает правду и не давало тебе впадать в пустые надежды. Эльфы могут попытаться выкинуть тебя за пределы нашего мира. И ты сможешь безболезненно пересечь грань между мирами, но попадешь вовсе не на свою родину, Валентин. Миры нанизаны на вселенскую ось, как отборные жемчужины в ожерелье. И в этой череде миров движение возможно только в одну сторону. Если ты пришел с Земли на Лахлан, то с Лахлана ты уйдешь отнюдь не на Землю.

Впервые услышав название моего нового мира, я лишь пожал плечами. А вот новость о перемещениях совсем не радовала. Конечно же я все-таки надеялся в глубине души найти путь домой, пусть и не озвучивал этого желания даже самому себе. А эта белая жрица спокойно так захлопнула у меня перед носом иллюзорную дверь. Вновь возникло ощущение дурного сна. Я встрепенулся — существа из плоти и крови сквозь стены ходить не могут! Значит, все-таки сон… От облегчения я даже засмеялся. Ходящая позволила мне радоваться целых пять секунд, а потом протянула ладошку и закрыла мой смеющийся рот, сказав:

— А что в этой вселенной не иллюзия, человек в теле моркота? Разве не сон то, что в теле моркота себя осознает человек? Это блаженное раздвоение сводит с ума не хуже любого наркотика. Стены этой комнаты — тоже сон, Валентин. И я сейчас просто часть твоего сна, в который мне пришлось войти, чтобы справиться с твоими расколотыми иллюзиями, чуть не убившими тебя разобщенностью. Пора бы тебе уже решить, кто ты. Пора усмирить сидящую в тебе смерть.

Белая жрица вновь улыбнулась и убрала руку. Я хрипло прошептал, глядя на висевший под потолком магический шар, дававший много желтого света:

— Раз в жизни все иллюзорно, значит, я могу прямо сейчас уйти домой.

— Можешь, — согласилась морра. — И ты даже будешь в это верить. Ты поверишь в свое возвращение. И проживешь ту свою жизнь до логического конца. Но откуда ты знаешь, что вся та жизнь не окажется лишь мгновением между шагом из этого мира и смертью? Мгновением, за которое лишь трепетный ветер звезд коснется ресниц дремлющей Силы? В твоем мире есть бесконечное выражение, которое начинается так… «И снится богу спящий человек, которому снится спящий бог, которому снится спящий человек, которому снится…»

— Спящий бог, — прервал я женщину. По коже тысячами колючих лапок пробежал морозец.

— Ты понял меня, — улыбнулась жрица. — Чего ты хочешь, Валентин? Остаться частью сна? Придумать новый сон? Проснуться? Или сотворить свой собственный иллюзорный мир, в котором будет все тот же спящий человек, которому снится спящий бог? Ты готов решить для себя это? Иначе твой внутренний сон никогда не станет единым и гармоничным. Пришла пора выбирать между сном и сном. Три раза я задам тебе вопрос. И вот он, первый раз… Кто ты, человек или моркот?

Черный мир, белое небо.

Как же вкусно пахнут яблоки! Яркие краски летнего базара обрушили на меня ворох ощущений, от которых закружилась голова. Хорошо вот так вот просто жить — дом, работа, базар, дом, работа… И Маринка в дверях с довольной миной на лице. И пошло все к черту…

Белый мир, черное небо.

Рука нага легко коснулась груди эльфийки-подростка, исторгнув из нее рубиновые брызги. Несчастная девчонка сползла по стене кареты на мокрую траву и затихла. Я стряхнул с себя руку испуганной Тристании, глубоко вздохнул и бросился вперед. Да пошло все к черту!

— Кто же ты, сын или отец? Вот мой второй вопрос, — донесся голос жрицы.

Теплый мир, холодное небо.

Горячка тяжелой болезни расплавила мозги напрочь. Но даже сквозь бред я слышал слова: «Ну вот, сынок… Лекарство я тебе уже вколола, так что через несколько минут полегчает». Бесконечно родная сухая ладонь прошлась по лбу. Мама… Вот отпустит немного, я встану, приду к тебе на кухню и прижмусь к самой родной спине, вдохну домашний запах пирожков, духов «Красная Москва» и поездных тамбуров. И ты разрешишь несколько дней не таскаться на эту проклятую работу.

Холодный мир, теплое небо.

Я стою на возвышенном сплетении ветвей вечевой площади и смотрю на них. Сотни соплеменников с надеждой смотрят на меня. А в небе разгорается белое пламя нашей смерти. Мы ошиблись, очень жестоко и бесповоротно. И теперь будем наказаны. Все они будут наказаны за недосмотр как мой, так и моих первых помощников. А в глазах у них детская вера в сильного старшего. Так смотрят дети на отцов. И от этого плачет душа. Я вновь смотрю в небо, где среди белого сияния кружат черные тени драконов. Каратели пришли забрать свою виру. Но я без боя не отдам ни одного из своих детей. И в руках закипает Сила, которая дается лишь раз в жизни… Та сила, что способна распахнуть двери ада не только для моего народа, но и для проклятых небесных убийц.

— И третий раз спрашиваю тебя. Кто ты? Раб или господин? — вплела в тишину слова странная морра.

Серый мир…

— Ну, Валька-а-а-а! — Голос Марины стал похож на скрежет ножовки, пилящей фанеру. Вот так всегда, стоит мне с чем-то не согласиться, как начинается концерт без заявок. Она мнит себя хозяйкой в наших отношениях, а я не спорю. Зачем?

Синие острова пусты и подернуты пеплом. Она смотрит в никуда, послушно исполняя мою волю, взятая в полон животной страстью, сотрясающей юное тело, испепеляющей чувства и душу. Я обретаю ее под покровом мокрых от пота сбившихся фиолетовых волос. Да, раба моя, вот так, еще, еще… Это здорово, когда появляется ощущение полной власти, — могу забрать все до капли, а могу оставить, чтобы не загнулась окончательно. Оставлю, наверное, живи, пигалица. Пока.

…Серое небо.

Иногда на меня находило что-то своенравное, оставшееся из далекой юности, когда любое поползновение другого человека наставить на путь истинный встречалось в штыки. И тогда я ставил Марину на место. Как и в последний раз не удержался, ляпнул. Мои слова ударили почти ощутимо. Она побледнела, подорвалась с дивана и вылетела в прихожую… И никакого стресса… М-да.

Острова синей ярости в фиолетовом океане сладкой трепетной дрожи. Я оставил тебе жизнь, злючка, а ты в отместку сделала меня рабом. Теперь я понимаю, почему твой образ преследует меня все эти дни, все чаще и чаще. Я хочу ласкать твои пятки, прикасаться к коже, целовать нежные теплые губы, пахнущие травой, просто чувствовать, что ты есть на свете, такая вот злая, яростная и лелеющая мысли о мести. Когда это случилось? Наверное, именно в тот момент расцветения знаков на твоей шее. А потом еще и еще раз я видел твои глаза — и спешно отворачивался, чтобы не утонуть в них. Мы еще встретимся, моя шицугехай. И через покорность мою ты примешь себя, эльфийка. Примешь свою ярость и свои слезы как знак того, что я твой господин.

— Я — человек и моркот, сын и отец, раб и господин, — сорвался ответ с моих губ. — Я все — и ничто, я здесь — и нигде…

Глаза жрицы расширились, загораясь диким изумрудным пламенем. Я же закончил ответ тремя словами, разбившими вдребезги меня, Ходящую и странную комнату, в которой происходил наш с ней разговор:

— Я — это я.

И словно крылья выросли за спиной.

 

Глава 6

ЧЕРНАЯ МЕЧТА ВОЗРОЖДЕНИЯ

Жизнь оказалась прекрасной и удивительной, не поверите. Открыв глаза, я не сразу сообразил, где я, кто и каким боком ко мне имеет отношение вполне симпатичная морра, явно ждавшая моего пробуждения. Но почти сразу в памяти высветилось все, что примерещилось. Встретившись со мной взглядом, Ходящая улыбнулась и сказала:

— Добро пожаловать в новый сон, моркот-анкх Террор Черный.

Я сглотнул и поспешно натянул покрывало по самый подбородок, озираясь в поисках чего покрепче, так, на всякий случай. Жрица засмеялась, но тут же посерьезнела:

— Твой кошмар кончился. Теперь страшные сны ждут наш мир Лахлан. И насколько они будут ужасающи, зависит только от тебя. От того, насколько ты намерен осуществить свои планы.

— А если готов до конца? — спросил я, ощущая холодок в груди.

— Нам останется только смириться. — Она склонила голову, рассыпав по плечам распущенные белые волосы. — И да смилуются над нами Пять Сил.

— Не четыре? — усомнился я, припомнив рассказы Тристании и Валарии.

— Их пять, моркот-анкх. Хтон, живущий в живом, Ливиц, питающий магию, Медос, хранящий неживое, Хтолим, пожиратель сил… — Жрица опустила голову еще ниже. — И пятая сила мира Лахлан.

Она замолкла, я же постарался окончательно проснуться. Потерев лицо, уже внимательно осмотрелся. Мы находились в сумрачной комнате, выдолбленной в стволе каньяна — так назывались эти гигантские деревья Лесного Моря. За прорубленным окном плескался полумрак серого дня, и по-прежнему где-то далеко шелестел по листве дождь. В комнате под потолком висели три магических шара, дававших неяркий желтый свет. На полу, застеленном яркими циновками, валялась моя скудная одежда, я же сам сидел на настоящем матраце, сшитом из кусков мягкой ткани и набитом чем-то шуршащим и ароматным. Когда до меня дошло, что жрица по-прежнему молчит, я настойчиво сказал:

— Пятая сила, Ходящая. Сказала «а» — говори «б». Я жду.

— У нас говорят: наступив на хвост харрами, рви тогда и усы. — Ходящая выпрямилась.

— А так говорю я, — досадливо поморщился новоявленный нарушитель традиций в моем лице. — Пустое… Я жду.

— Пятая сила Лахлана тебе известна, моркот-анкх. Именно она уничтожила в свое время твой народ, Террор. Суинаска, мать Катарсиса, сестра гнева, дочь мести, жена Хтолима, пожирателя сил. Суинаска когда-то сотворила крылатых хозяев неба и не простила тебе, моркот-анкх, оборванной песни.

— Если так, то и поделом ее детям, — отозвался я, перебирая в голове странные чужие воспоминания. — Песне отчаяния и смерти не звучать под этим небом, Халайра.

Имя Ходящей само соскочило с языка. Значит, так ее зовут? Сколько же лет этой жрице? Я нахмурился. Новая память услужливо подсказала, что Ходящая белой ветви Тримурры бодро вершила дела племени еще во времена того, чьи воспоминания начали пробуждаться во мне. А ведь последний царь черного племени моркотов погиб вместе со своим народом как раз семьсот лет назад, в огне Драконьего Катарсиса. Чего же он натворил такого, отчего драконы взбеленились настолько, что банально устроили огненный «ф газенваген» немаленькому народу Лесного Моря? Ответа на этот вопрос в моей голове не появилось, а жаль. Ладно, может быть, когда-нибудь… Я откинул покрывало и встал, лениво потянувшись. Ходящая с довольной улыбкой проследила за моими действиями. Натянув пресловутые тортики на свою (уже никаких сомнений) пятую точку, я вдруг ощутил странное неудобство — что-то живое и пушистое активно мешало натянуть штанишки как должно. А потом у меня между ног высунулся самый настоящий хвост, черной лохматостью способный поспорить с лисьим. Лоснящийся мех переливался синевой, словно сорочьи перья. Я стремительно цапнул этот хвост и что было сил дернул, собираясь вытащить из-под себя его обладателя. С резкой болью что-то дернуло меня за поразительно длинный копчик, отчего пятая точка брякнулась на циновки… Соображал я долго, больше дуясь на неприличный ржач Ходящей. Но моркотский разум не раз и не два выходил победителем из странных ситуаций. Разумеется, это был хвост! И, черт возьми, не чей-нибудь, а вполне даже мой.

— Твою кавалерию раком до заставы перестучать поленом в промеждуушие! — Ничего умнее выдать не получилось, но этого хватило, чтобы Халайра прекратила смеяться, озадаченная обилием странных слов.

Один неоспоримый плюс в ситуации все-таки присутствовал. Весь пафос куда-то испарился, оставив после себя лишь дурной запашок залежалых пророчеств и плесневелых страшилок. Ходящая выдохнула, встала с колен, на которых до сих пор пребывала, оправила длинный женский безупречно белый хитон и сдержанно поклонилась:

— Белая ветвь Тримурры признала тебя, Террор Черный, моркот-анкх Пармалес.

Лишенный племени… От такого поименования я вздрогнул. А ведь верно. Если драконы полтысячелетия назад уничтожили мой народ, а я вдруг возродился, то народа у меня нет. Жрица торжественно продолжила:

— И молитва твоя пусть будет полна света и спокойствия.

Словно невидимые сильные ладони схватили мои руки в запястьях и сложили мне ладони, в которых болезненно вспыхнули пламя и лед, не стерпевшие такого святотатства: эти стихии в жизни очень редко встречались, и не зря. Через секунду я с ужасом ощутил нарастающую боль в кистях рук — свирепая сила рвалась отбросить друг от друга мои ладони. А странная сила не позволяла этому случиться, отчего кожа на руках начала трескаться кровавыми щелями. Я закричал что-то, но изуверство не прекратилось. Молитвенно сложенные ладони, живущие собственной волей, взметнулись к потолку, вознося неведомую молитву невидимому небу, а затем плавно опустились, и кончики пальцев коснулись мокрого от холодного пота лба. Белая вспышка залила реальность слепящим потоком, в котором вдруг появились черные точки. Они, словно древесные почки, набухли и стали раскрываться, заполняя жгучий свет спасительными хризантемами переливающейся тьмы. Прошли секунды, и я оказался в полной темноте, насыщенной прохладой и ласковой негой.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Я стоял посреди комнаты, шатаясь словно пьяный, и смотрел на свои руки неверящим взглядом — они были целы и невредимы. Только алый и синий цвета рисунков на ладонях сменила глубокая чернота. Да на лбу что-то саднило, как будто там по-гестаповски затушили сигарету. Наблюдавшая все это время за мной жрица нервно облизнулась и стремительно пала ниц, касаясь пальцами рук моих ступней. Она почти пропела:

— Моркот-анкх Террор Черный Пармалес, волею черной ветви Тримурры, признавшей тебя через три посвящения, заклинаю! Милости прошу для народа моркотов во славу Лесного Моря!

Я холодно посмотрел на Ходящую и сказал:

— Значит, ты не забыла, Халайра. Это хорошо, жрица.

Ходящая в ужасе отпрянула от меня и съежилась, пытаясь закрыться тонкими руками. Я склонился к ней и ласково провел пальцами по белым волосам:

— Это ведь ты указала драконам месторасположение нашей столицы, Ходящая-по-снам белой ветви Халайра Харана. И они обрушились на моих детей смертью с небес. Разве не по моим детям плачет с тех пор небо Кавана? Разве не по твоей судьбе плачет небо? Разве не от твоего предательства посерел свет дня?

— Пощади, моркот-анкх, — прошептала жрица, крепко зажмурившись.

Я легонько провел когтями по белой коже ее щеки, оставляя на чистоте алые полосы своего проснувшегося гнева. Халайра судорожно вздохнула, но я уже отступил:

— Не сейчас, сестренка. Я все понимаю, ты не могла поступить иначе.

Изумрудные глаза жрицы распахнулись от удивления.

— Но и я не смогу поступить по-другому. Будет то, что будет. Ты понимаешь меня, Халли?

— Да, повелитель, — тихо ответила женщина.

— Память твоих племянников и племянниц требует тебя к себе, чтобы ты также осталась лишь в памяти, — спокойно улыбнулся я. — Но сейчас я этого делать не буду, сестра. Надеюсь, ты понимаешь, что пытаться мне сопротивляться — идти в лапы Хтолима? И не думай строить козни за моей спиной. Я уже не тот наивный дурак-правитель, возжелавший справедливости. Чего я не нашел — так это именно справедливости. Но все потерял. И теперь сотворю справедливость сам.

— Что ты будешь делать теперь, брат? — спросила успокоившаяся морра.

— Разумеется, пойду к своему трону, — ответил я, сложив руки на груди. — Только там я смогу обрести окончательную целостность.

В голове жужжащей мухой возникла странная мысль: «Очнись! Очнись, светлячок!» Почему-то она была окрашена в сине-фиолетовые краски. «Очнись, скотина! Не смей! Я должна сама тебя убить!» Забавная менталистка, эта юная эльфиечка… Я фыркнул от странного удовольствия и лениво отмахнулся от назойливого голоса. Но напоследок услышал намного более странную и настораживающую фразу: «Значит, так тому и быть… Пусть она сделает свое дело». Разгадывать смысл времени не было. Пора собираться в дорогу. Путь к Дому черного племени предстоял неблизкий и трудный. А еще ведь надо не спугнуть рогатого. Там, на месте, он прекрасно заменит мне десяток слабых жертв.

 

Глава 7

И ВО ЛБУ КЛИНОК ТОРЧИТ…

Князь белой ветви сидел возле трона, все еще не веря в происшедшее. Он то и дело бросал в мою сторону косые взгляды, в которых плескался немой вопрос к судьбе: «За что?!» Ничего, пусть привыкает подчиняться. Моркот-анкх вернулся, и племена вновь станут одним целым. Уж я постараюсь. В тронном зале княжеского дома то и дело мелькали тени перепуганных слуг и осторожных лизоблюдов, пока не решивших для себя главного вопроса: так кто же теперь правит? Перетопчутся, болезные. Облегчать им задачу я не собираюсь. Через несколько часов меня здесь уже не будет. Мы с туром отправимся на юго-запад по Лесному Морю, к Зеленому Пику, в самое Сердце Бездны, где осталась в безвременье моя столица. И мой трон, которому наверняка есть что сказать своему повелителю.

Память листает прошлое целыми пластами. Свою ошибку в истории с драконами я понял только в тот день, когда они пришли мстить. Не надо было трогать их святыню. Однако их больше нет, а я есть. И больше таких фатальных ошибок не совершу. Справедливость восторжествует на Каване, пусть и спустя семь сотен лет. Но остерегаться все равно надо. Хоть крылатых больше нет в этом небе, осталась их Владычица Пустоты, Суянаска, при мысли о которой я почувствовал дрожь по всему телу. Это не был страх, скорее — предчувствие скорой охоты. Теперь, имея силы моего второго «я», вытащившего меня из небытия, можно не опасаться четырех богов. Хайверсу на них начхать с высокого каньяна. В поиске выхода из смерти мне повезло стать этим человеком, провалившимся в Лахлан, хоть слияние прошло и не полностью. Сейчас я это понимаю со всей кристальной ясностью.

В прошлой жизни я, моркот-анкх Пармалес Черный, владыка Лесного Моря, был ханхаем, редким по энергетическим способностям существом, рождение которого в роду все восприняли как дар небес. Ханхай — это маг, которому не нужен посредник для черпания энергии из Океана Сил в любом количестве. Я не нуждался в гехаях, а это многого стоило в то время. Да и сейчас, подозреваю, стоит не меньше. Маг, способный сам качать энергию из недр мира, непобедим — банально, но против истины не пойдешь. Такого мага не ждет истощение в самый ответственный момент. Его нельзя обезвредить, подослав ренгехая. Мерзкая пиявка умрет прежде, чем сможет хотя бы чуть-чуть отпить из такого источника. Лишь одно меня тогда не устраивало — я не мог подпитать энергией никого из своих верноподданных соратников. Это — проклятие ханхая. Он не способен никому дать энергию ни в каком виде и никаким способом. Я поморщился от забытого ощущения бессилия. И тут же улыбнулся сам себе. Больше мне такая проблема не грозит.

Хайверс… Как же повезло возродиться таким уникальным существом. Наверное, тут сказалось что-то присущее этому странному созданию, Валентину, с которым мы стали одним целым. А он неплохое имя себе выбрал, пока ждал слияния наших душ. Террор… Наш мир знал, что это такое. И если забыл, то с моей помощью вспомнит. Уже скоро. Силы хайверса помогут создать поистине непобедимую армию величайших магов. Я теперь неподвластен силам четырех богов Лахлана. Хайверс — сам по себе частичка Океана Сил в недрах мира. Он не качает энергию, он и есть эта энергия, ее протуберанец, ее неотъемлемая часть. Он способен как наделить кого угодно любым количеством силы, так и отнять энергию настолько, что тот маг, у которого ее забирают, просто умрет, рассыплется в пыль.

И теперь, несмотря на некую раздвоенность сознания, я прошел все испытания Тримурры. Я, Пармалес-Валентин, преодолел сложную инициацию хайверса. И теперь способен сам решать, кому и сколько энергии выделить, у кого и сколько отнять. Для осуществления этого достаточно вступить в физический контакт с тем, кого ты хочешь наградить или покарать. Мои мысли скакнули от умиления к жестокому разочарованию, испытанному мной пару часов назад, до того как я вошел в тронный зал белого племени. Я теперь все-таки больше хайверс, чем ханхай. И лишился свободы в оперировании Силой. Хайверс — никакой в роли мага. Он просто не маг. Тут есть свой огромный минус — я больше не смогу создать даже примитивный огонек. И есть еще более весомый плюс. Энергия, направленная в меня, отразится в того, кто ее направил. Я защищен от сил четырех богов. Огненный Хтон, ледяной Медос, пресветлый Ливиц, темный Хтолим… Все ваши молнии, удары огня, пики обсидиана, дурные иллюзии и навеянные обманы вернутся назад к тем, кто попытается поразить меня вашей силой. И это — хорошо. Поможет сделать задуманное с наименьшими потерями.

Отвлекшись на минуту от размышлений, я окинул взглядом тронный зал. Князь успел куда-то испариться. Дождь с ним, с этим убогим. Надо будет заменить кем-нибудь поспособнее к правлению. Со стороны племенных складов, расположенных в стволе каньяна за домом князя, прошел огромный рогатый тур, неся на плечах несколько тюков с трофеями прошлых войн: кольчугами, панцирями, боевыми амулетами и всевозможным оружием. Вот тоже проблема. Пока он занят и мы не разговариваем, изменения в моем характере останутся секретом. Все-таки Валь — слабак, слишком бурно реагирующий на чужую боль. С таким изъяном я не выживу в своем вновь обретенном мире. Так что придется проявить некоторую осторожность, чтобы не показать, что я из слабовольного слюнтяя превратился в настоящего моркота со стальным характером. Пройдет немного времени, и наша память сольется окончательно, как и сознания, души и энергии. Вот тогда все встанет на свои законные места. И можно будет заняться Пятой Силой. К тому моменту она уже не сможет причинить существенного вреда. А до тех пор…

Суинаска, Владычица Пустоты, всегда была над всеми остальными силами. Она реально может причинить мне вред, да еще какой. Стоит ей выяснить, что в Лахлан вернулся заклятый Пармалес, погубивший у ее детей надежду на продолжение рода, а затем и их самих, она вывернет мир наизнанку, но найдет меня и попробует отомстить за драконов. Из моих уст вырвался издевательский смешок. Кто же знал, что присоединение к Драконьему Источнику созданной моими руками Филиграни приведет к такому эффекту. Все мужчины крылатого народа просто спятили под воздействием сошедшего с ума источника их жизненной силы. Они стали набрасываться друг на друга и умирать, не в силах остановить всепожирающую тягу ко вкусу плоти соплеменников и соплеменниц. Все-таки те эльфийки, что помогали мне в создании Филиграни, осуществили свой замысел. Уже после я понял, что они специально изменили структуру артефакта, чтобы уничтожить опасный для них народ. Еще бы, драконы считали за честь истреблять лучших рыцарей, воинов и ученых эльфийского племени, веря в то, что, забрав жизнь такого выдающегося существа, они сами станут лучше, умнее, выносливей… Дикари с крыльями, одним словом.

Самое поганое во всем этом то, что они как бы остались в стороне, эти хитрые ушастики. Филигрань драконам подсунул я, моркот. И моркотов последние драконы в итоге и наказали за содеянное. Типично для эльфов — таскать каштаны из огня чужими руками. Черная ветвь лесного народа была уничтожена полностью благодаря своевременному предательству моей сестры. Она спасала остальных, это я понимаю. Крылатые могли уничтожить вообще всех моркотов, но в итоге удовлетворились черной ветвью. Обезумевшие драконы, впавшие в настоящий Катарсис ощущений, порезвились в Лахлане знатно. Особенно досталось землям туров, которые в итоге вынуждены были просто уйти из своих выжженных земель. Достаточно быстро драконы стали умирать от истощения. Они забывали обо всем, беспрерывно предаваясь жажде крови и похоти: о еде, о питье, о сне. И умирали. Когда умер последний мужчина-дракон, немногие выжившие женщины крылатого племени выяснили, что именно случилось и кто виноват. И настал тот страшный день возмездия. Они не жалели себя, эти грозные существа. Рвали тела, чтобы добраться до моркотов в дебрях каньянов. Гибли сотнями, но продолжали уничтожать нас. И уничтожили, надо отдать им должное. Я погиб уже под конец, когда от племени остались только мы с сестрой. Кажется, я тогда сошел с ума — видеть гибель собственного народа до последнего ребенка… Разум точно уснул в тот день. Иначе с чего бы я кинулся на последнюю крылатую убийцу, еще способную плавить дыханием небеса. И сгорел, естественно. Интересно, а что случилось с ней, кажется, ее звали Треньянэ? Не суть важно. Встречу — убью, и весь спрос.

Странный вопрос проник в гудящую от воспоминаний голову. Если хайверс подвластен силе Суинаски, то не подвластна ли тогда сила Владычицы Пустоты самому хайверсу? Озадаченный новым интересным вопросом, я решил, что достаточно скоро уделю ему побольше времени. Надо только сначала все-таки добраться до Сердца Бездны и укрыться в родном городе. Я в который уже раз за день потянулся к энергиям мира. Они не пожелали отвечать, как и до того. Но серая нить все-таки дрогнула… От присутствия Валентина на границе сливающихся душ?! Я настороженно отстранил эту часть нашего сознания, и нить успокоилась, перестала вибрировать. Вновь приоткрыл суть человека — нить опять дрогнула. А вот это мне уже очень не понравилось. Если оставить в нас что-то от Валя, Суинаска сможет всерьез навредить. Значит, надо окончательно подавить парня. Нельзя позволить ему БЫТЬ, даже на грани существования. Жаль, конечно, но иного выбора нет.

В эту минуту за распахнутыми воротами княжеского дома на очищенную от коры поверхность широченной ветви каньяна рухнул поток воды — видать, где-то наверху опять потревожили гармонию дождя и зелени. Откуда же вечный дождь взялся? Ответа на этот вопрос я не знал. Не было его и у меня-Валентина. К трону, на котором я так вольготно расползся, подошел тур и спросил гулким басом:

— Ты не хочешь поговорить с Ходящей об изъятых? Может, она знает, как им можно помочь?

— Какое мне до них дело? — пожал я плечами, хмуро глядя на суетившихся слуг. — Все счастливы, чего еще надо?

Вот уж чего я и предположить не мог, так это того, что эльфы додумаются таскать гехаев с родины Валентина. А вот, кстати, вопрос… Кто выдернул его-меня с Земли сюда? Или он-я сам прорвался в Лахлан? А так ли это важно? Краем глаза я проводил уходящего тура, предаваясь многочисленным раздумьям, насущным и не очень… Стоп, а чего это тур так странно посмотрел на меня, услышав вполне нормальный ответ? Дождь, как же мешает, что наши-мои сознания с Валентином еще не слились, тогда его-моя память была бы в полном распоряжении. Надо все-таки порыться в его-моих воспоминаниях. Кажется, что-то пошло не так. Где его-мои первые образы в этом мире?

От безуспешного копания в прошлом меня отвлек появившийся на пороге четырехрукий силуэт. Харрами, наш кузен, собственной персоной. Да сегодня день сюрпризов! Я холодно смерил взглядом наглого кота, посмевшего явиться в сердце одного из моркотских племен. Мохнатый же нагло проскользнул в тронный зал, подошел ко мне и вкрадчиво спросил:

— Помнишь меня, светлячок?

— А должен? — чуть шевельнулся я.

Синие глаза пепельно-чепрачного харрами моргнули, а затем худая образина сладко сказал:

— А если я позволю тебе пощупать мои клыки? И даже попробовать вырвать, как ты и собирался в нашу первую встречу?

Я окаменел от подобной фамильярности. Первую встречу? Так я-Валентин пересекался с этим наглецом? И не один раз, судя по всему? Я ответил кошаку на пределе вежливого терпения:

— Оставь свои клыки себе, может, язык прикусишь.

— Как пожелаешь. — Харрами лениво поклонился и отошел куда-то в тень.

Я вздохнул, взвешивая накопившееся раздражение. Маловато пока. Настоящий правитель должен взрываться так, чтобы все разлетались в поисках укрытия, а для такого выступления настроения пока не хватало. Кажется, я-Валентин полон сюрпризов. Ненавижу, когда происходит что-то, о чем не имею никакого представления. Я вернулся в собственные воспоминания, перебирая образы в полуспящем сознании Валентина-меня. Хм, как интересно… Значит, его-меня сразу же по прибытии попытались оприходовать? Чего еще ждать от ублюдочных эльфиек с их оголтелой властью женщин.

В зал с громкими криками вбежал моркот-охранник, один из тех, что стерегли мост на границе белого и синего племен. Он с размаху повалился перед троном и выпалил:

— Террор-анкх, к вам прибыла гостья! Она говорит, что вы ее примете.

А вот это мне совсем не понравилось. Раб назвал меня этим дурацким именем, да еще и кто-то там появилась, кто знает, что я здесь… Чего быть не должно в принципе. Стоп. Эта кто-то пришла ко мне-Валентину, к Террору, ну конечно же. Холод в груди немного отпустил. Слишком я пока еще уязвим, чтобы позволять событиям нести куда попало. Я сдержанно приказал:

— Зови.

Воин шустро сорвался с места, а спустя пару минут в тронный зал вошла… кто бы мог подумать? Уставившись на это насекомое, я скривился. Эльфийка, посмевшая завладеть мной-Валентином… Тур, маячивший здесь же, в зале, уважительно поклонился и прогудел:

— Лендерра Тристания.

— Как вы вообще можете жить среди этих невыносимых насекомых?! — Эльфийка была всерьез возмущена. — Да еще на такой высоте, что даже вздохнуть боишься.

Во мне вскипела ярость, но, усмирив гнев, я сказал:

— Потрудитесь вести себя подобающе, лендерра.

— Ну ты, хозяин, прямо настоящий царь, — с улыбкой сказала остроухая, взявшись сметать капли воды с походного облачения. — Ты не поверишь, что мы с Родерией выяснили в столице Ламары. Бунтарями нас не объявили, но Диодерия отдала приказ приложить все силы к розыску какого-то сильного хая, проникшего в эльфийские леса со стороны территории нагов, как раз где-то рядом с Шанталем. Так вот я думаю, что она имела в виду тебя. Какой-то сильный маг в столице засек твое появление на землях эльфов.

Я задумался. Ушастая назвала меня хозяином. Почему? Взгляд зацепился за хорошо знакомый рисунок на шее эльфы… Ай да я-Валентин! Значит, сила хайверса проснулась уже тогда. И мы подчинили себе первую же высокую эльфийку, попавшуюся на пути. Подозреваю, у этой Тристании выбора не было. Она не могла не кинуться на такой источник силы. И естественно, попалась в ловушку. А день становится лучше, заключил я и сказал:

— Дальше, шицугехай.

Лицо Тристании слегка вытянулось, и она спросила:

— Ты чем-то недоволен, хозяин? Что случилось?

— Иди ко мне. — Я протянул руку перед собой, и эльфа деревянным шагом подошла к трону. Ее лицо лишилось проблесков разума, что понравилось мне еще больше. Я внимательно посмотрел в глаза Тристании и приказал: — Молчи, пока не разрешу говорить.

Шицугехай скованно поклонилась и отошла от трона, оставив меня в желанном одиночестве. Все в зале уставились на происходившее, кто с каким настроением. Тур же и харрами, наоборот, отвернулись и стали о чем-то тихо разговаривать. Так они знают друг друга? Наверное, нет… Я же видел, как они познакомились прямо здесь, всего пару часов назад. Тристания подошла к ним все той же деревянной походкой и стала слушать, ожидая моих новых распоряжений.

Наконец-то моя-Валентина память начала сдавать позиции. Увидев первую встречу с харрами на балконе главного зала даракаля Шанталь, я понял, что за тему выбрал кот для разговора. Шутник, надо же. Да еще и одурманить пытался, напустив своих запахов. Не на того напал. Хайверс сам — тот еще ходячий магнит для жаждущих тесного общения. Значит, котик хочет силы? Я усмехнулся и почти рассмеялся. При случае можно будет пойти ему навстречу. Еще один шицугехай меня устроит. А уж справиться с мохнатым труда не составит, хоть он и намекал на всякое-разное. Гормоны взыграют — и он потеряет голову. А телохранитель из него выйдет неплохой.

Огромный рогатый тур что-то сердито прогудел вполголоса, на что кот зашипел уколотой змеей. Эти двое все больше вызывали во мне нехорошие подозрения. Похоже, придется от них избавляться, как бы ни было жаль. Эльфийка словно почувствовала мой взгляд, развернулась и спокойно двинулась в мою сторону, вызвав как у меня, так и у тех двоих приступ изумления. Шицугехай не могла нарушить приказа! Я мгновенно перенастроил зрение на ауру, но ничего особенного не заметил. Вернув себе нормальное зрение, жестом остановил Тристанию в двух шагах от трона и спросил:

— Ты посмела ослушаться? Не боишься наказания, рабыня?

Эльфа вздрогнула, и на ее лице расползлась удивительно виноватая улыбка, теплая и почти нежная. С непомерным изумлениям я уставился на ушастую, силясь понять, что вообще происходит. А Тристания покорно склонила голову… И холодная полоса стали пригвоздила меня к спинке трона. Красная паутина боли развернулась в груди, согревая хлынувшей кровью ледяной клинок. Зал на миг вздыбился, но я жестко преодолел шок и медленно подался вперед, скользя по лезвию. Глаза эльфийки расширились, словно она очнулась от странного сна. Тристания выдавила из себя:

— Что… Что тут… происходит?

Холодный гнев влился в мои руки. Я зашипел, пряча растущую боль за желанием покарать изменницу. Но что-то мощное стальными объятиями сжало мои плечи, не давая пошевелиться. Это были руки тура, который засопел где-то сзади. Убью тварей! Дайте только освободиться! Никакие мечи меня не остановят! Эльфийка вдруг сделала шаг назад, а затем с размаху ударила ступней в рукоять меча, вгоняя оружие еще глубже сквозь меня в трон.

Дикая боль пронзила тело до основания. Сознание стало затуманиваться. Но я не мог позволить себе отключиться. Надо позвать сестру! Я отчаянно закричал, привлекая внимание всех в зале. А в ворота бесформенной кучей влетела Ходящая, хитон которой был забрызган красными пятнами. Следом показался невозмутимый харрами… Так это спланированный заговор?! Неужели сестра с ними? Одного взгляда хватило, чтобы понять — она такая же жертва, как и я. Шицу… Шицугехай… Ах да, я же могу… Жесткая ладонь намертво зажала мне рот, не давая возможности говорить. Дурачье… Но эта страшная боль, как же она мешает. В груди словно пожар, посыпанный ледяными иглами. Как же хочется закрыть глаза и подремать… Нельзя. Врагам именно это и надо. Кот тем временем пнул жрицу и что-то ей вполголоса сказал. Моя сестра безвольно кивнула и достала из складок грязного хитона странный предмет. Интересно, зачем ей эта рукоять кинжала? Сознание само погрузилось на более тонкий план бытия. Я с интересом уставился на то, что было в руке сестры. Испытывать страх не было сил. А вот лезвие у странного кинжала все-таки было… Артефакт пустоты, наверное. Пустоты?! Я отчаянно дернулся, пытаясь освободиться от державших меня рук, но тщетно. Ужас накрыл своими крыльями, выбрасывая меня в нормальный мир. Халайра Харана, Ходящая-по-снам белой ветви Тримурры, невидящим взглядом смотрела куда-то в пустоту. Она быстро подбежала к трону, уже осмысленно посмотрела мне в глаза и прошептала:

— Я очень хочу жить, брат. Прости… Им нужен тот, другой. Прости!

Ома коснулась невидимым кинжалом моего лба, отчего в голове зазвенела новая боль, стократ хуже той, что причинял меч. Уже ускользая в пестрое небытие, я увидел, как мягкие пальцы рук харрами нежно обняли сестру за шею и развернули белоснежную голову Ходящей прочь от меня…

А ведь тело не повернулось, подумал я. И пропал где-то в сером безмолвии.

 

Глава 8

ПРОЙТИ ПО ЛЕЗВИЮ МЕЧА

— А какашек на совочке не желаете?!

Вот что я мог еще заорать в ответ на очередное подлое предложение Горотура самым срочным образом меня женить? И это уже пятое за последние полчаса, как я пришел в себя после дикой сцены в тронном зале княжеского дома белого племени. Эти гаврики вообще все с ума посходили, когда я наконец очнулся. По словам лучившегося телячьей нежностью тура, они скопом боялись, что личность последнего царя моркотов все-таки успела поглотить мою душу, и они меня банально убили, когда устроили обряд прямо у трона.

Все-таки у тура хватило совести сначала дать мне поесть, прежде чем начать рассказывать, перемежая повествование бурными спичами о моем супружестве, прости небо! Поглощая остатки хиленького пиршества а-ля «завтрак в постель», я уяснил постепенно, что же произошло за последние два дня, которые как-то странно распались в памяти на отдельные образы и действия.

На подходе к дому белого племени я подцепил какую-то заразу. Болезнь буквально нокаутировала меня из-за нервного истощения, накопившегося с момента моего появления в Лахлане. Проворчав это, Горотур добавил:

— Это вполне понятно, Сахарок, ведь ты тоже изъятый. Переход сильно бьет по организму, знаешь ли. И я все время ждал чего-нибудь такого.

— То есть… — я чуть не подавился куском зеленоватого местного хлеба, — ты все это время знал, что я не из вашего мира?!

— Естественно, — смутился тур, ну, попытался по крайней мере. — Таких сильных проводников наш мир давно не рождает. Так что без вариантов, знаешь ли.

— Тристания тоже знает? — тут же прощупал я обстановку.

— Может быть, если дала себе волю включить мозги. — Тур пожал плечами. — Она вообще думать не любит. Эльфийка действия — сгребла и в койку.

Я прыснул, уткнувшись носом в хлебную лепешку. Горотур улыбнулся, а потом вывалил на мою бедную голову вагон интересной информации. Покойная жрица, вместо того чтобы лечить меня, почему-то утащила беспамятного гостя в свою клетушку, где стала проводить странные, с точки зрения опытного рогатого вояки, ритуалы, не имевшие ничего общего с лекарскими песнями-плясками. Как потом оказалось, она была зажившейся на белом свете сестрой Пармалеса, последнего хозяина Лесного Моря, погибшего в драконьем огне семьсот лет назад. Она была одной из сильнейших Ходящих в трех племенах и сразу разглядела знакомую сущность, тогда спавшую мирным сном внутри гостя. Так что ничего удивительного в том, что она решила пробудить душу своего брата, перед которым до сих пор испытывала чувство вины за давнее предательство, позволившее народу моркотов выжить во время Драконьего Катарсиса. Происшедшие со мной перемены тур заметил не сразу. Но словно молния озарила его затупленные хозвопросами мозги, когда я вдруг стал карать и рулить в белом племени. А потом был короткий диалог об изъятых, во время которого я пренебрежительно отозвался о несчастных попаданцах, которых еще недавно собирался спасти от жутковатой участи марионеток с затуманенными мозгами.

И тур начал придумывать план спасения. Правда, ничего не придумалось. Пока не появился котяра харрами, забежавший на территорию белого племени по своим насущным делам. Он меня узнал, но сразу же заподозрил неладное — изменился мой запах. Для проверки он нагло пообщался со мной, великим и ужасным восседателем на троне, убедился, что моя песенка спета древней сущностью, и тоже решил начать спасательную операцию. Он-то, этот харрами, и рассказал туру про ханхаев и хайверсов, а также просветил о личности, поселившейся во мне и поедавшей саму суть моего многострадального «я».

— Какой-то очень уж всеведущий мохнатик, — пробурчал я себе под нос, мрачно представляя, как держу котяру за отсутствующий хвост и задаю вкрадчивые вопросы в духе «НКВД ищет шпиона». И вот после этих моих слов тур возмутился и сказал:

— Да он тебе шкуру спас, Сахарок! Нет, точно надо тебя женить, чтобы всякая дурь из башки выветрилась!

— Чего?! — вскричал я. — Щас рога пооткручиваю, антресоль ты рогатая!

С трудом объяснив туру, что такое эта загадочная «антресоль», я настоял на продолжении рассказа. Харрами Канкадиэль с трудом, но вспомнил, в чем была главная слабость хайверсов древности, и уже собирался навестить жрицу белых моркотов на предмет артефактов и «добровольной» помощи спасателям, когда нелегкая принесла в Дом белых сами уже знаете кого. Лендерра появилась очень вовремя. После сцены моего общения с шицугехай у заинтересованных морд не осталось никаких сомнений в подлости мира. На этом моменте рассказа прозвучала вторая сентенция о браке, способном вправить мозги одному хвостатому моркоту, а также защитить от подобных приключений. За что тур получил мягкой циновкой в наглую морду.

Так ничего и не придумав, троица зависла. А потом все получилось как-то само собой. Харрами все-таки испарился, пообещав привести Ходящую, у которой не могло не быть решения проблемы. Горотур мучительно пытался решить, как незаметно подойти ко мне сзади, а некая ушастая вновь показала главную черту своего характера. Совершенно молча (я же приказал ей заткнуться) она преспокойно подошла к трону и изобразила энтомолога от народа. В роли редкостно дурной бабочки оказался я. Пока мое величество сползал с меча, тур опомнился и включился в праздник. Смачно рассказав, какое он получил удовольствие, обнимая и тиская мою тушку, Горотур мечтательно порадовался за моею будущую жену, которой достанется такое ладное тельце. Вот же кому-то счастья подвалит! Ну, что с ним делать, а? Пришлось отбить руку, пытаясь достучаться до рогатого, закатившего глаза от восторга. Стучать пришлось по лбу, кстати, вытянувшись на цыпочках, м-да. В тот момент я почувствовал себя маленьким и легким ежиком. Пни — и нолети-и-и-иг…

Так вот, харрами, который Канкадиэль, привел жрицу в самый важный момент. Да еще и заставил ее прихватить один из артефактов, посвященных силе Суинаски, Владычицы Пустоты. По словам тура, аргументы, нодвигшие Ходящую на сотрудничество, ясно читались на ее одежде — котяра не стеснялся в посулах и обещаниях быстрой расправы. Ну а дальше все было делом техники и сильных лап одного рогатого типа. Жрица со скорченной мордой добила братца призрачным кинжалом, а харрами в награду свернул ей шею, чтобы исключить в будущем истерики с местью и искоренением меня любимого из этого мира.

— Чтобы не кончить, как она, тебе срочно надо жениться, — с умным видом добавил Горотур, маскируясь под мудреца и философа, но у него это получилось с трудом. Попробуйте сами болтать с умным видом, когда на вашей шее пытаются найти место для удавки… Я не нашел, однако.

Вот это я понимаю! Занимательный кордебалет получился. Я не мог не задать вертевшегося на языке вопроса:

— А кто штопал мне карму и паял ауру?

— Чего? — привычно затупил рогатый.

— Кто меня лечил? — более доходчиво спросил я.

— Так котяра постарался, — тур неопределенно хмыкнул.

— Ну, прям находка, а не кот, — проворчал я с долей скептицизма в голосе. — Настоящий Матроскин, унитаз тебе в «запорожец»… Молчи! Все равно не буду объяснять!

Последнее пришлось сказать туру, в глазах которого вновь загорелось любопытство. Слово за слово, и я опять услышал угрозу свадьбой. Вот и выдал коронную фразу. По-моему, ее надо было сказать еще в первый раз. На нее, как на пароль, распахнулась дверь комнаты, где я еще недавно валялся скучной тряпочкой, и вошли два типа, завершившие своим присутствием картину «Три недобогатыря». Точнее, один перебогатырь и два недо… Харрами и Тристания с интересом уставились на меня, а потом переглянулись. Я недовольно проворчал:

— Ну, и? Где цветы, фанфары, бурные овации? Я вернулся, встречайте!

— Я рад, светлячок, — искренне ответил котяра, смутив меня таким подходом. Не привык я ни на Земле, ни здесь, чтобы обо мне реально заботились и переживали. Тристания тепло улыбнулась, но промолчала. Я сердито спросил, глядя на эльфийку:

— А ты чего рыбу изображаешь? Сказать нечего?

Она развела руками и попыталась что-то ответить на языке жестов. Через пару минут и несколько истеричных всхлипов трясущегося от смеха харрами я догадался, в чем дело. Ведь моего приказа молчать никто не отменял, и шицугехай послушно не размыкала рта. Я величественно разрешил остроухой говорить, на что тут же мне ответили:

— Блин, челюсти сводит! Вот же ты гад, Сахарок… Ой, прости, хозяин.

Сделав вид, что так и надо, я перевел взгляд на тура и уже хотел поинтересоваться планами на будущее, как заметил краем глаза стремительное движение, а затем блеск металла. Тело, зажившее своей жизнью, стремительно извернулось, уходя с траектории удара, раздалось изумленно-яростное шипение харрами, коротко вскрикнула эльфийка, натурально икнул мирно присевший на корточки пару минут назад Горотур, у которого перед левым глазом застыло острие меча. Я оторопело проследил взглядом полосу металла и с нехорошим ощущением в животе увидел рукоять оружия в руке Тристании. Бледная эльфа с искренней и теплой улыбкой на лице пыхтела, даже не пытаясь вывернуться из захвата, в который ее схватил котяра. Было видно, что достаточно небольшого усилия, чтобы заломленная левая рука ушастой с треском обрела дополнительный сустав.

— Да ехидну же твою в утконоса душу мать, — прошептал я, окончательно перестав что-либо понимать.

Харрами с интересом шевельнул мохнатыми ушами, явно запоминая перл, а затем буднично так сказал:

— Ты на ауру ее глянь, светлячок. Она ведь и в тронном зале нас не спросила, просто проткнула тебя, и вся недолга. С ней явно не все в порядке, хайверс.

Я вдруг понял, что прекрасно знаю, как это делается. Долгий тесный контакт с душой Пармалеса не прошел даром, судя по всему. Энергетический образ эльфийки был вполне рентабелен. Но не везде. В области головы полотно желто-сиреневосиних пятен было аккуратно разорвано, а в дыре уютно светилось нечто темно-фиолетовое в черную крапинку, словно паразит, присосавшийся к жертве. Память анкха моркотов подсказала, что это наведенная программа действий, запитанная на конкретный образ. А раз эльфийка упорно кидается на меня, то навели ее понятно на кого. Это кто же так поиздевался над ушастой? И где? Надо ведь не просто подойти и руками там изобразить шарлатанство. Такое внедрение требует тесного продолжительного контакта, долгого пребывания мага рядом с намеченным убийцей.

Словно что-то подтолкнуло под руки. Мои ладони засветились красно-синим светом, и я положил их на виски Тристании. Встревоженно заворчал тур, но его остановил окрик кота:

— Не мешай! Он все правильно делает!

Я вскинул голову и увидел сосредоточенный взгляд харрами. Канкадиэль ободряюще усмехнулся и подмигнул. А потом я увидел себя скачущим по хвойно-хвощевому лесу на чешуйчатом псе. Рядом, на такой же зверюге, неслась Родерия, которая всем своим видом выражала злое недовольство. Через секунду я понял, что смотрю на мир глазами Тристании. Тэк-с… Вот и ладненько. Совместим приятное с полезным. Сейчас узнаем, что эта ушастая думает обо мне любимом. А заодно — кто же так подшутил надо мной и моей шицугехай…

Ясный холодный голос прошелестел в сером небе над головой:

— По ком плачет сердце Террора?

Словно вьюгой стылой и мрачной сдуло прочь лишние мысли. И только лес чередой деревьев проносился мимо. Спокойствие ледяного безмолвия овладело мной. Ибо я знал — найду и покараю.

 

Глава 9

ТРИСТАНИЯ. ПИРУЭТ С МАСКОЙ

Не быть собой — это очень сложно. Намного труднее, чем просто быть кем-то. Впитывая обрывочные полустертые воспоминания родовитой эльфийки, я это понял на собственной шкуре. Первый же эпизод путешествия моих шицугехай едва не стер меня, при этом чуть не выжег личность Тристании. Но в самый ответственный момент я понял, что уже не один наблюдаю за происходившим в день приезда двух эльфиек в Санаан, столицу Ламары.

Над городом мерцали спокойные переливы защитного заклятия, не дающего дождю заливать улицы, проспекты и бесчисленные крыши. Я придержала гарва у городских ворот, давая страже возможность рассмотреть, кого несет в стены столицы. Старшина привратного дозора не оплошала: ей по чину полагается знать в лицо эльфов старших родов. Она поприветствовала меня строгим поклоном и сказала:

— Добро пожаловать, лендерра де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари. Ворота Санаана всегда открыты королевской крови.

Дозорная магиня без суеты изобразила в воздухе, напоенном дождевыми струями, светящийся символ покрова, и мы с графиней мгновенно высохли. Вуаль силы, висевшая над городом, прикрыла нас от ливня. Родерия, всю дорогу пребывавшая в самом мерзком настроении, капризно скривила губы и сказала, глядя в никуда со спины своего крылатого пса:

— Наша милостивая королева слишком добра к потомкам прежней династии.

— О да! — подхватила я, радуясь даже такому поводу потормошить надутую фифу. — Щедрость ее величества не знает границ! И я бесконечно благодарна ей за возможность лицезреть свои болота вместо крикливого фиглярства придворных. Думаю, вы меня понимаете, как никто.

— Много чести понимать вас, лендерра, — ответила графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская, лендерра Туркантакаля, чья свита осталась в Шантале, охранять мою советницу и ее гехаев от всяческих разбойников, которых мы доблестно распугали по пути в Санаан. Даже краем глаза не удалось глянуть на бандитов, об опасностях встречи с которыми ныла всю дорогу королевская фаворитка.

— Я тоже так думаю, уважаемая графиня, — поддакнула я, подстегивая пса пятками. Крылатый гарв трусцой побежал по Южному гостевому проспекту столицы. Графиня с самодовольной улыбкой на моське последовала моему примеру. Убедившись, что она меня прекрасно слышит, я продолжила: — Найти со мной общий язык могут далеко не все из королевского окружения. Моя семья недаром правила Ламарой больше тысячи лет.

Родерия гордо вскинула подбородок и промолчала. Ну что же… Продолжать пикировку она явно не будет — то ли не научена пока двором, то ли как раз научена жизнью. Странный серый день, наполненный вспышками молний без дождя и грома (вуаль и от звуков защищала), вновь наполнил меня чем-то похожим на панику. В этом не было естественности, что когда-то стало причиной моего бегства из столицы с любезного согласия бабушки нынешней королевы эльфов Насарии Белой, одной из самых известных королев в истории страны. Правда, когда случился Катарсис, дочь Насарии Мерровэ Справедливая выдернула меня в свой штаб, собранный в ожидании нападения на земли эльфов народа туров. Но все обошлось — рогатые все-таки очень вменяемые существа. Они мирно напросились на службу сразу ко всем правящим фамилиям Кавана. Эльфийские Самилиэли, нагийские Эшти’Наги, орочьи Ровыр-Стыги — все королевские дома континента приняли туров более чем доброжелательно, понимая, что, если безумие драконов продолжится, рогатые больше не отступят, ибо некуда. В общем-то и Насария, и ее дочь Мерровэ, и внучка Диодерия — вполне достойные правительницы королевства. Империю они бы не потянули, но после того, как мой отец Толиргэ Аснатари, последний император Кавана, во всем блеске показал миру свою несостоятельность как правитель и вызвал знаменитый Рекорданс, бунт старших домов Кавана, Империя Каван распалась на королевства помельче. Самилиэли более чем удовлетворили аристократическую верхушку — этих напыщенных женщин, решивших, что мужчинам больше не пристало верховодить у эльфов. Насария села на трон, быстренько окоротила желавших править за ее спиной — и начался Золотой век королевства Ламара.

По всем канонам и законам нашу семью должны были тихонечко прирезать и объявить горькую утрату, но Насария никогда не была кровожадной. Она взяла со всех живых представителей моей фамилии клятву о непосягательстве на трон в любом виде — за себя и всех потомков. Я тоже давала такую — коротко и по делу. Пять магических Пятерок приняли клятву и засвидетельствовали ее перед богами. Так что, если я захочу сесть на трон, меня накажут сразу все магические школы королевства. И будут правы, как я считала, считаю и считать буду до конца жизни. Если уж опозорились при власти, не стоит опять лезть на вершину. По крайней мере, в ближайшую пару тысяч лет. Я помню клятву дословно. И в ней нет ни слова о последующих коленах, только о произносящих клятву и их потомках. Мои дети, которых пока нет и в планах, тоже не пойдут к трону, а вот внуки… Правда, есть все шансы остаться без потомства. По меркам нашего народа, моя жизнь вот-вот начнет скатываться в закат. Все-таки почти восемь столетий уже за плечами.

Славный сегодня день, такой тихий и спокойный. Я направила мысли в нейтральное русло, резонно опасаясь, что эхо размышлений может докатиться до одной из пяти башен столицы. Мы как раз достигли ворот моего столичного особняка. Графиня Родерия даже головы не повернула, проехала себе мимо, явно направляясь к королевской лагуне. Ну и пусть. Дуре разум не писан — посидит в остроге ночь, глядишь, поумнеет. Зуб даю, ее арестуют и засадят в каземат, а потом придут и за мной. Все разбирательства будут завтра, после того как мы с девицей осознаем свое ничтожное место в планах королевы на старшие дома. Но со мной такой номер не пройдет. И я въехала в распахнувшиеся ворота, где соскочила с гарва, отдала поводья зверюги подбежавшему слуге Легатуру и почему-то сравнила рогатого с Горотуром. Первый проигрывал второму по всем статьям. Возможно, тут сказывалась разница в возрасте (Легатур был еще юношей по меркам рогатых) и в жизненном опыте (не воин, в общем).

Все-таки я молодец и умница. Не зря мама так носилась со мной, расхваливая направо и налево. Успела сделать практически все до того, как в ворота тяжело постучала королевская гвардия в количестве двадцати надменных эльфиек, наряженных в золоченые доспехи и красные одежды. В руках у них были неизменные бердыши, способные остротой поспорить с горным паром, рассекающим гранит, словно это простая сырая глина. Так что не открыть ворота было нельзя, они бы просто вошли, но уже с долей циничного раздражения в глазах. Ссориться с капитаном дворцовой стражи мне было сейчас не с руки. Пришлось встретить воинов на крыльце особняка, принарядившись в лучшее из того, что нашлось в старых запасах давно заброшенного столичного особняка. Капитан Артуара де ла Клерзаль учтиво склонила голову на долю секунды и сказала, отсвечивая в свете фонарей золотой шевелюрой, собранной в высокий хвост на макушке:

— Лендерра Тристания де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари, вам надлежит проследовать с нами в королевский дворец. Ее величество желает говорить с вами.

— Я прибуду во дворец, как только приведу себя в порядок после долгого утомительного пути. Неделя в пути дорого обошлась моему здоровью, капитан, — вежливо ответила я, положив правую ладонь на рукоять фамильного меча, уже забывшего, когда его вынимали из ножен. Интересно, а он еще не рассыпался от ржавчины? Все-таки сотни лет в руки не брали. Надеюсь, слуги ухаживали за мечом, иначе кому-то придется ухаживать за их безрукими и безногими обрубками. Капитан мрачно покосилась на мой жест и сказала:

— Ее величество желает говорить с вами немедленно. Графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская, лендерра Туркантакаля, вменяет вам иск по имуществу, здоровью и насилию. Законы королевства требуют…

— Я знаю, — пришлось прервать воительницу, — чего требуют законы королевства в таком случае. Но смею напомнить вам, капитан де ла Клерзаль, что властью Мерровэ Самилиэль Справедливой, великой матери нашей с вами достойной королевы Диодерии Шестнадцатой, мне даровано право самой решать о своих визитах в королевский дворец. Свидетелями тому всегда могут стать записи королевского геральдического архива и пэры королевства, принимавшие вместе со мной и королевой Мерровэ участие в битве у Коновальной реки на границе с землями нагов. Вы желаете оспорить волю покойной королевы и дочернюю преданность ныне здравствующей?

Капитан выслушала меня с каменным выражением прекрасного лица, после чего еще раз поклонилась, уже не так учтиво, и покинула мой двор вместе со своими урукхаями. Рядом со мной тут же материализовался тоненький и хлипкий по меркам своего народа нагеныш Ушутсса из рода Виш’Тессенид, которому я сдавала все эти годы свой особняк в аренду, и тихо спросил:

— Проблемы, уважаемая лендерра?

— Никаких, дорогой Ушутсса, — отмахнулась я с улыбкой. — Знали бы они, какие горячие ночи проводили мы с Мерровэ, давно прекратили бы попытки прижать меня к ногтю. Однако тянуть не стоит. А то действительно некрасиво получится. Пэр Ламары не спешит предстать перед королевой… Это же моветон чистой воды. Да и Родерию надо выручать. Думаю, пары часов в холодной камере ей хватит, чтобы проникнуться особой любовью к ее величеству. Так что сейчас легкий обед, а потом выезд во дворец королевы. Вы отобедаете со мной, виконт Виш’Тессенид?

Наг широко улыбнулся, глядя на меня с высоты своего роста. Выглядел хвостатый очень даже ничего для этих варваров пустыни — никаких лишних побрякушек, безумно-ярких пятен в сбруе, стык бледного подкачанного мужского торса и перламутрового хвоста прикрыт золотым поясом с украшенной янтарем черной тканью. Жемчужные волосы нага спадали на плечи свободно, что меня слегка насторожило. Наги распускают косы только в случае поиска пары для законного брака. Я с интересом спросила:

— Надеюсь, я не вхожу в сферу ваших матримониальных интересов, виконт?

— Ни в коем случае, герцогиня. — Наг сделал чуть ли не обиженное лицо, но его серые глаза лучились смехом. — Не хочу, знаете ли, портить себе репутацию связью с эльфийкой.

И мы отправились обедать, благо слуги успели накрыть для нас стол. Затягивать визит ко двору действительно не стоило. Привилегии привилегиями, а вот злить королеву сверх меры себе дороже.

 

Глава 10

ТРИСТАНИЯ. ХОЛОДНАЯ РАДОСТЬ КОРОЛЕВЫ

Присутствие наблюдателя помогло удержаться от скатывания в чужую сущность. Меня словно направляли и учили. Но на все попытки выяснить, кто же это, следовал лишь смех за плечами. Как я ни вертелся, неведомый учитель ускользал от внутреннего взора. Наигравшись в магические догонялки, мы вернулись к памяти лендерры. И стали свидетелями королевского приема, где решалась судьба надела Шанталь и его владелицы.

Ажурные шпили королевского дворца терялись в темной зелени леса, обрамлявшего большую лагуну с серо-стального цвета водой, которую периодически морщили порывы ветра и морские волны, прорывавшиеся через волнолом. Внутреннее море Сигин-Сараан было неспокойно, как и я. В сопровождении пятерых гвардейцев я неспешно добралась до Присутственного Холла, расположенного в огромном дворцовом донжоне в центре королевской резиденции. По пути попадались праздногулявшие придворные дамы с кавалерами, которые при виде меня сначала впадали в ступор, а затем начинали шушукаться. Пускай, жизнь во дворце — штука скучная. А тут такое развлечение — дочь последнего императора собственной персоной, да еще и практически под конвоем.

В Присутственном Холле царила звонкая тишина, вызванная достаточно сильным испугом, царившим среди находившихся здесь аристократок, ожидавших монаршего приема. Сквозь вязь ажурных стен Холла поддувал морской ветерок, заставляя эльфиек зябко ежиться в модных кисейных платьях и кутаться в тонкие накидки. Бедняжки, подумала я, вам бы пожить в своих лесных владениях, заняться делами лендов, охотой, пограничными стычками с нагами или молодыми орками, глядишь, и перестали бы обращать внимание на такую мелочь, как легкий сквозняк. Стража осталась на входе, сторожить, чтобы я не покинула приема. Возле одного из фонтанов, журчавшего многоярусными перекатами воды по прозрачным светящимся камням из шахт Салгонны, выделенных эльфам гномами по договору о разделении недр, укором враждебному миру изображала статую весьма бледная и осунувшаяся графиня Родерия, кутавшаяся в добытую где-то меховую накидку. Юная аристократка заметила, что я направилась в ее сторону, и натянуто улыбнулась. Я же остановилась возле нее, поправ ногами мозаичную сцену на полу (кажется, из истории рода пэров Ламары Двин-Амирэлей, эпизод, когда один дракон ворвался в их ленд и навел свои порядки огнем и крылом перед самым Катарсисом), и сказала:

— Надеюсь, вас не беспокоили сырые стены каземата, дорогая? Как-то раз я там побывала, навещая одного из министров отца перед казнью за растрату казны… Там было очень занимательно и сыро.

— Вы знали? — тихо спросила девушка. — Вы с самого начала знали, что королева не поверит моим словам и не станет ничего с вами делать?

— Разумеется, знала, — подтвердила я. — Учите историю и геральдику, особенно уделите внимание старшим родам. И тогда вы будете знать, с кем стоит затевать свару и тяжбу, а с кем лучше дружить.

— Как это возможно? — На лице юной фаворитки отразилось недоумение. — Почему королева Насария не извела ваш род до последнего отдаленного родственника?

— Тогда ей пришлось бы покончить с собой, — усмехнулась я. — Она же была моя двоюродная тетя. А у нас в семье принято при рождении накладывать на ребенка узы крови, чтобы исключить убийства в семье. Императорская кровь дорогого стоит, и проливать ее зазря не позволено никому даже спустя столько лет после падения рода Аснатари.

— Дио обвинила меня в измене, — прошептала графиня, окончательно растеряв гонор. — Из-за этого проклятого ошейника.

— Так ведь она права, моя дорогая, — посочувствовала я где-то внутри нагловатой девице. — Вы же сами полезли на Террора, вас никто копьем в спину не подгонял.

— Ренгехаю невозможно сопротивляться, вы же знаете, — вздохнула Родерия. — Хотя я помню все в деталях…

Ее лицо вдруг стало пунцовым, а глаза заблестели. Девушка нервно облизнулась и сглотнула. А меня настигла догадка, заставившая даже слегка опешить. Но проверить стоило, и я спросила:

— Правда ведь хочется повторить?

— Хочется, — выдохнула она. — Эта светящаяся кожа, запах, от которого ум рассыпается искрами безумия… Хочется обнять его и не отпускать, чувствовать его, ласкать, как ветер тревожит ковыль…

Она вздрогнула, приходя в себя, судорожно пригладила ладонями свои растрепанные фиолетовые волосы и почти затравленно посмотрела мне в глаза. Взгляд молодой графини молил о пощаде, лицо же вновь наполнилось холодным презрением. Я усмехнулась и сказала:

— Да вы настоящая поэтесса, госпожа Родерия. Причем влюбленная.

— Вы несете чушь. — Губы графини скривились, а сама она отвернулась, глядя на двери, из которых должна была появиться королева.

Я поймала себя на том, что внимательно рассматриваю графиню, словно увидела ее впервые. Родерия стала казаться мне чем-то очень интересным. Путешествие вдвоем не открыло мне столько, сколько этот короткий разговор. Несомненно, каземат повлиял на девушку не худшим образом. Она смогла, пусть и ненадолго, снять с себя примерзшую маску надменности, за которой открылась девчонка, мечтающая о любви и боящаяся ее. Бедная красавица, поняла я, как же тебе плохо тут, раз только одна встреча с чистым, незамутненным наносными покровами моркотом так на тебя подействовала.

Где-то над нами, за потолком и кронами деревьев, звонко и противно крикнула чайка, и сразу за ней грянули церемониальные трубы. Широкие и высокие двери, сделанные из мореной древесины белого каньяна, величаво распахнулись, и из них показался распорядитель двора, неизменный Караудас ле Шакрэ, которого я помнила с самого детства. Что интересно, он выглядел так же, как и тогда, — прямой высокий седой франт, увешанный регалиями двора за долгую верную службу четырем владыкам эльфийского трона. Церемониймейстер торжественно стукнул Посохом Лозы, неизменным во все времена, об пол и громко возвестил:

— Ее королевское величество Диодерия Шестнадцатая Самилиэль, лендерра Ламары, голос Неба и око Леса, владычица пяти башен и трех витражей!

Коротко и со вкусом. Меня озадачило только последнее — что еще за витражи? Полтора века назад, когда я в последний раз побывала при дворе, ничего такого не было. Зря я все-таки заделалась отшельницей на столь долгое время. А то ведь и гвардия уже подзабыла, кто и что я такое, — грести начинают, загибать пробуют…

В Холл стремительно ворвалась невысокая эльфийка в алой королевской мантии, под которой сверкало изумрудными красками парадное платье. Рыжеволосая царственная особа едва не сбила с ног Караудаса, остановилась и внимательно окинула взглядом своих придворных, уделив нам с Родерией не больше времени, чем остальным. Следом за королевой появились три прямоходящих существа, закутанных в мантии с капюшонами. Кто это, понять было невозможно. А вот род занятий сомнений не вызывал. Верховные магини башен — такая же достопримечательность столицы, как и сама королева. Глядя на них, я с нехорошим предчувствием задумалась. Где еще два высших хая королевства? Здесь присутствовали красная, белая и черная (Хтон, Ливиц и Медос). А вот синей (Хтолим) и серой (Суинаска) в свите не было. Интересно, чем это так заняты охотники и инквизиторы, что их лидеры не смогли прибыть на прием?

Я недолго мучилась этим вопросом. Королева с радостной улыбкой хищницы подошла к нам с графиней, вполне дружелюбно поприветствовала и очень бережно обняла за плечи юную фаворитку со словами:

— Все знаю! Я не могу на тебя долго сердиться, солнце мое! Если бы ты знала, как мне тебя не хватало все эти дни.

Родерия заметно расслабилась и с легкой обидой в голосе ответила:

— Так соскучилась, что отправила меня в темницу, пусть и на считаные часы.

— Не сердись, солнце! — Королева всплеснула руками. — Это было необходимо!

Диодерия обратилась ко всем в Холле:

— В свете последних событий мои верные охотники и инквизиторы направлены искать источник магической силы, едва не сломавший вуаль над Санааном. Несколько дней назад верховные магини башен засекли настолько мощный всплеск энергии недалеко от границы королевства с землями нагов, что мы никак не могли оставить такое без внимания.

Королева посмотрела на меня, и мороз впился мне в кожу от взгляда холодных зеленых глаз, смотревших с улыбающегося лица. Диодерия играла на публику. Она обратилась уже ко мне:

— Кстати, всплеск был как раз недалеко от ваших владений, герцогиня. И я прошу вас приложить максимум усилий для поиска его источника. А потому отправляйтесь назад, в свой ленд и займитесь расследованием лично, дабы я могла спокойно править королевством, зная, что дело находится в ваших надежных руках.

Я поклонилась, выказывая послушание и покорность. А внутри скручивалось ощущение неминуемой беды. Правительница Ламары только что дала понять, что я зря высунулась из своих владений, и спокойно отправляла меня обратно. Да еще и делом загрузила, чтобы я точно не вылезла из ленда в ближайшую пару месяцев. Это говорило о многом. Как о том, что я умудрилась попасть в опалу, так и о том, что за поиски нашего Террорчика взялись очень серьезные эльфийки. Охотницы синей башни, магини-послушницы Хтолима, могли отыскать конкретную лягушку на болоте, так что мой хозяин в большой опасности. Источник такой мощи станет огромным козырем в политике континента. А пока разберутся, что Террор — больше ренгехай, чем гехай, он успеет подчинить себе в рабы половину королевского двора с венценосной во главе… Так что придется мешать их встрече как можно активнее.

Родерия блеснула синими глазами, обращаясь к своей матроне:

— Ваше величество, позвольте сегодня проводить герцогиню Вирионны, дабы не возникло на ее пути никаких препятствий.

— Дозволяю, дорогая графиня, и даже приказываю, — королева подбоченилась. — Ты просто обязана помочь нашей Тристании выполнить задание как можно лучше. Проводи нашу сестру и возвращайся.

Это был откровенный приказ покинуть Присутственный Холл. Мы с Родерией выполнили его со всей тщательностью. Юная аристократка брезгливо покосилась на одну из обступивших нас гвардейцев, и мы плотной стайкой двинулись к выходу из дворцового ленда. Однако королева не была до конца откровенна. Пока мы шли, я вертела в голове одно наблюдение, наполнившее меня спокойствием и безмятежностью смертницы. Три жреца за спиной королевы НЕ БЫЛИ лидерами башен. Ауры верховных магов и магинь Ламары я знаю назубок, а тут были совершенно другие сплетения энергий. Неужели мы проспали такое важное событие, как смена власти в пяти башнях?

 

Глава 11

ТРИСТАНИЯ. НАГЛОСТЬ — ШТУКА ТАКАЯ

Так вот что имела в виду Тристания перед покушением на мою жизнь в тронном зале… Диодерия очень странная королева, со своими заморочками, идеями и планами. Но очень уж мне не понравились три фигуры за ее спиной. Следующий кусок воспоминаний эльфийки касался ее столичного дома.

Я застыла, слушая бродячего менестреля, обосновавшегося в паре кварталов от особняка Шанталь. Через минуту до меня дошло, что пальцы сжались на рукояти фамильного меча с такой силой, словно норовили выжать из эфеса слезы. Эта песня грязным когтем просто содрала лелеемую скорлупу с памяти. Как же не хотелось вспоминать те дни… Лазоревый берег, синее небо, до Дождя еще десяток лет, и мы с Лионелем на песке у воды. И алые струи, текущие в морскую синеву…

Я тряхнула головой, отгоняя страшные образы. Так странно было услышать здесь, в столице, одну из старых песен эпохи до Дождя. Одну из запрещенных песен легендарного поэта Лионеля д’Алансаля, барона Фалька, моего младшего мужа, уничтоженного именным указом последнего императора, моего отца Толиргэ Аснатари. Улыбка, появившаяся на моем лице, я знала это, могла вызвать у случайного свидетеля холодный озноб. Я не забыла, папа, твоих слов. Правда же, месть получилась красивой? Где теперь твоя Империя?

Знакомый голос произнес из-за спины:

— Что вас так растревожило, лендерра?

— Пустяки, графиня, — отозвалась я, узнав говорившую и повернувшись к ней лицом.

— Дела давно минувших лет.

— И они не отпускают вас, подобно клетке, — покачала головой юная лендерра Туркантакаля.

Спустя шесть часов после нашего приезда в Санаан Родерия выглядела так, словно и не было поездки в Шанталь, злополучного шицу и прелестей неформального приема фаворитки королевой. После того визита в Присутственный Холл графиня с кислой миной призналась, что ее скоренько водворили в холодную мерзкую камеру на два часа, а потом отвели во дворец Диодерии, вручив меховую накидку. Получить королевский подарок не из рук королевы — для фаворита хуже любых слов расставания. Слова что — прах… А такой знак внимания уже много столетий считался отставкой от королевского ложа. Я внимательно всмотрелась в красивое лицо девушки, выискивая следы переживаний. Родерия стала какой-то отрешенной, синие глаза подернулись дымкой то ли тоски, то ли меланхолии. Ее фиолетовые локоны были аккуратно заплетены в косу и заткнуты за шитый золотом пояс на белом камзоле фривольного покроя. На боку броско сверкали каменьями и позолотой ножны, в которых покоился тонкий меч. На ногах юной модницы красовались тесные штаны цвета морской волны и высокие сапоги из шкуры болотного ящера, обитавшего в дельтах многочисленных рек, впадающих в море Сигин-Сараан.

— А вы молодец, друг мой, — констатировала я. — Не падаете духом.

— Знаете, герцогиня, — Родерия вздохнула и чуть улыбнулась тонкими губами, — что самое странное во всем происшедшем? Отставка меня не так уж сильно огорчила, хотя должна была…

Она задумалась, явно подбирая слова, я же решила ей немного помочь и сказала:

— Опасть пеплом на кудри страдающего юноши, вонзая тысячи кинжалов в стонущее сердце? Кажется, так говорится в одной из пьес Лионеля д’Алансаля… Вы знакомы с его творчеством?

— Увы, он умер задолго до моего рождения, а потом его имя внесли в список отринутых, — нахмурилась молодая графиня. — Впрочем, то, что вы знаете его пьесы, не странно. Вы, наверное, знали его лично?

— Вы правы, — усмехнулась я намеку на возраст. — Я не раз встречалась с этим замечательным поэтом. Очень жаль, что его стихи попали в такую опалу.

— Вы могли бы уделить мне немного времени для приватной беседы, герцогиня? — с очень странной интонацией спросила Родерия.

Я кожей почувствовала, что она настроена очень серьезно и решительно. Так что ответила вполне ожидаемо:

— Разумеется, дорогая. Мой дом всегда открыт для вас.

— Тогда позволено ли мне будет просить вас уделить мне толику вашего внимания прямо сейчас? — Родерия подалась вперед, пристально глядя мне в глаза.

Девушку явно мучила серьезная проблема. И за последнее время она стала мне как родная, что ли… Я улыбнулась, окинула взглядом полупустой проспект и сказала:

— Пойдемте, думаю, мои дела не такие уж срочные и подождут.

— Спасибо, — чуть склонила голову юная экс-фаворитка.

Учтивая, однако, сволочь подрастает. Я даже почти прослезилась. Графиня благодарит герцогиню с видом императора, отсылающего просителя! Как же она стесняется! Эта догадка наполнила меня еще большим интересом к происходящему.

Мы двинулись по улице в сторону моего особняка, не нарушая молчания. Слыша четкие шаги графини чуть позади себя, я вернулась мыслями к своему визиту в королевскую военную канцелярию. Диодерия всерьез вознамерилась отыскать неведомого шпиона, поразившего магов Санаана непомерной силой. Надо бы найти Террора и предупредить о том, что за его прелестной шкуркой началась охота. Охотники и инквизиторы никогда не теряют следа. Так что они выйдут на меня рано или поздно. Но мне бояться нет нужды — официально они и пальцем не посмеют учинить что-то в мой адрес. А вот тайком могут и придушить однажды подушкой. Типа спала себе да задохнулась от приступа астмы… Перспектива не радужная, право слово.

Миновав ворота моего столичного дома, мы надменно, словно много раз репетировали, проигнорировали слуг и проследовали в мою библиотеку. Пока слуги растапливали камин и расставляли на столе бокалы и графин с теплым вином, пахнущим корицей и цитрусом, мы с гостьей думали каждый о своем. За Родерию не могу сказать, а в моей голове уже выстраивалась схема нового путешествия. Судя по всему, придется спешно выдвигаться на юг, к Лесному Морю, и искать там следы нашего хозяина. Кстати, может, Родерия согласится отправиться в дорогу со мной? Мой взгляд упал на графиню, а та вдруг схватила со столика бокал, наполненный рубиновой кровью орочьей виноградной лозы, и залпом влила в себя, отчего ее щеки мгновенно перестали быть бледными. Девушка раскраснелась, расстегнула верхнюю пуговицу камзола, под которым обнаружилась синяя сорочка из нагийского шелка. На миг мне показалось, что юная отставная фаворитка королевы сейчас разрыдается, так намокли ее сапфировые глаза, но Родерия лишь сглотнула и сказала:

— Скажите, герцогиня, вы думаете… о нем?

Я поняла ее с полуслова и ответила:

— Каждую минуту каждого дня, проведенного вдали от него.

— Я уже говорила вам о странности, — девушка потупилась. — Вот это она и есть. Я словно вижу его рядом с собой, слышу его дыхание, чувствую, что он вот-вот прикоснется ко мне. И это наполняет меня злостью.

Бедная девочка! Я сочувственно покивала, прекрасно понимая, что ее шицу, в отличие от моего, было намного глубже. Террор не просто повязал ее узами подчинения, нет. Он вынул из нее душу, подышал на нее и вложил обратно. То, что произошло с Родерией, было необратимо. Мне, например, не грозило таскать на шее отметку хозяина дольше ста лет. А вот графиня попала в кабалу на всю жизнь. Такие рубцы, как появились на ее тонкой шее, убрать нельзя, не отрезав головы. И похоже, графиня дель Туркан каким-то образом прознала об этом. Хотя почему каким-то? А Библиарх на что? Я вольготно пристроилась в одном из мягких кресел, обитых черным бархатом, пригласила гостью последовать моему примеру в кресле по соседству и спросила:

— Вы были в архивах?

— Да, — усмехнулась девушка. — Но толку? Снять мое шицу невозможно, это я уже поняла. Но мучает меня другое. Я и НЕ ХОЧУ избавляться от ошейника, вот что пугает. Хозяин просто не идет у меня из головы.

При этих словах глаза Родерии сузились, засветившись глубокой злостью. Я же по-настоящему оторопела впервые за много лет. Кажется, девочка попала намного глубже, чем я могла предположить. К добру это или к худу? Ответить могло только время… И наш хозяин Террор. А графиня продолжила рассказ:

— Я вижу его в каждом отражении, слышу в каждом звуке, чувствую каждым кусочком кожи… Ненавижу!

При последнем слове мне стало весело. Удержаться от хохота стоило огромного усилия, но Родерия прекрасно поняла мое сдавленное пыхтение и с оскорбленным видом замолчала. Я продышалась и спросила:

— Так о чем вы все-таки хотели со мной поговорить? Через три часа я отправляюсь в свой ленд, дабы выполнять волю нашей королевы. И простите меня за нелепый смех, дитя мое. Это никак не связано с вашими словами.

Буду я еще ей признаваться, что столетия жизни научили видеть правду за шелухой и намеками. Ах, хозяин-хозяин… Ты немного перестарался, когда позволил девице овладеть тобой. Ты решил получить удовольствие, правда же, хозяин? И тем самым привязал к себе обормотку лучше всякой магии. Родерия продолжала говорить, наполняя кабинет шелестом слов:

— Только с вами я могу спокойно говорить об этом, герцогиня. Вы знаете хозяина, вы также попали под его власть…

— На горе или на счастье, мне повезло больше, чем вам, юная лендерра. Похоже, Террор стал для вас навязчивой идеей.

Глаза молодой эльфийки полыхнули глубоким синим светом.

— Я этого просто так не оставлю! Я найду его и отплачу за унижение!

— А вы хоть раз задумались о том, почему с вами все это произошло?

— Я эльфийка дела! И размышлять о том, почему какой-то чужак посмел наслать на меня заклятие, не буду! — надменно воскликнула Родерия. — Сейчас я хочу лишь одного — найти его и посмотреть в глаза. В эти черные омуты, в которых столько огня…

Ее слова заставили меня вздохнуть:

— Думаю, скоро вы поймете, дорогая, что требовать ответа от хозяина — дело совершенно бесполезное. Он просто есть, и он такой.

Я на миг замерла, любуясь лихорадочным румянцем на щеках девушки. Эта порывистость, обнаженные эмоции, импульсивность были так похожи. В отблесках каминного огня графиня казалась нереальной тенью того, кто все эти годы так и не покинул моего сердца. Юная, дерзкая, нахальная, как и он. И ничего не знает о многих вещах. Родерия налила себе еще вина и вновь залпом осушила бокал, явно изнывая от нервной горячей жажды.

Когда-нибудь она узнает, что значит пройти шицу. Сейчас она пребывала на самой низкой ступени подчинения, настолько глубоким был первый физический контакт с хозяином. Если потом будет второй такой же нежный и глубокий акт, она поднимется на вершину шицу, встанет вровень с хозяином, разделит его жизнь до последнего мгновения. А пока… Я усмехнулась и еще раз посмотрела на молодую эльфийку, успевшую полностью распахнуть камзол. Сорочка мерцала шелком в свете пламени. Грудь девушки судорожно вздымалась под натиском обуревавшего ее гнева, так похожего на нечто другое. Целый миг в ушах звучал тихий шепот прибоя…

Я встала с кресла, подошла к Родерии и нагло запустила пальцы в ее густые фиолетовые, почти черные в сумраке, волосы:

— Посмотри на меня.

Она в некотором недоумении вскинула голову и встретилась со мной взглядом. Я наклонилась к ее лицу и прошептала, глядя в синие глаза:

— Потом я очень пожалею. Но сейчас… Что ты чувствуешь, Родерия?

Девушка глубоко вздохнула, стремительным движением языка облизала губы и сказала:

— Ты пахнешь хозяином.

— Да, и ты тоже. — Я на миг коснулась губами ее левой щеки. — Я не так глубоко вошла в его шицу, дорогая. Я выше тебя. Слушай мои слова.

Она перестала дышать. Мгновение, другое, третье… А потом с новым вздохом Родерия прошептала:

— Слушаю, старшая.

— Отпусти себя за грань, перейди порог.

Молодая эльфийка задышала тяжело, с присвистом, глаза подернулись пеленой тлеющей похоти. То, что надо. Полезно иногда иметь магическое образование. Пусть я потом сотню раз пожалею о том, что сейчас собралась сделать, но это было выше моих сил. Я прошептала ей в губы:

— Я помню все, и ты не Лионель, девочка. Но ты так на него похожа в свете языков огня. И гореть мне в недрах Драконьего Зева, если мы с тобой не подруги по одинокой любви.

Уста Родерии оказались сладкими и в то же время горькими. Я смяла их своими губами, впитывая горячее дыхание младшей в подчинении хозяину. Прости меня, Террор. И можешь снять с меня шкуру, но эта девчонка сегодня будет моей.

Интересно, а в реальности мои щеки покраснели? Или это только тут, на внутреннем плане энергий, бросило в жар от увиденного? Со стороны смотреть на такое оказалось очень… Даже заплечный невидимка притих на пару мгновений. Но хватит об увиденном! Кажется, я начал догадываться, кто же этот таинственный самозваный учитель.

 

Глава 12

ТРИСТАНИЯ. СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ НЕНАВИСТИ

То, что я увидел в воспоминаниях Тристании, ввергло мою душу в смятение. Наваждение стало определенным и ясным. Фиолет… Так вот почему ты меня преследуешь.

Синий шелк рубахи юной эльфийки скользнул по бледной коже, обнажая бледный стан. Родерия словно плавилась под моими прикосновениями, жадно прижимаясь к ладоням. Наши губы не желали расставаться, а руки жили собственной жизнью. Камзол и сорочка графини улетели на кресло, следом отправились и мои. Я на миг отвлеклась от падения в синюю высь, взмахом руки погасив два жалких магических шарика под потолком, дававших слабый свет. Только пламя камина осталось завидовать жару наших тел.

Эльфиечка как будто сошла с ума. Она с неожиданной силой потянула меня вниз, на огромную мягкую шкуру полярного вепря, устилавшую пол кабинета. Оказаться во власти чужой силы было так возбуждающе. Я настойчиво оттолкнулась от Младшей и застыла, наблюдая, как она растягивается на шкуре. Словно струна, Родерия ждала моих прикосновений, сияя синевой глаз. Мой взгляд скользнул по утонченному телу, не знавшему иных тренировок, кроме как с мечом. Сдерживаться не хотелось совершенно, и я перестала оглядываться на собственные мысли, смешанные с опасениями.

— Ты божественно красива, малышка, — прошептала я, касаясь губами жилки на ее шее.

Родди застонала сквозь сжатые губы. И я стала рисовать в своей памяти ее образ, который станет когда-нибудь частью воспоминаний. Дюйм за дюймом, касание за касанием, от шеи я стала изучать изгибы ее плеч, хрупкость ключиц, бархат почти сияющей бледной кожи. И с каждым ее судорожным вздохом мир вокруг испарялся в сполохах огня. Соски-бусины я изучила особенно тщательно, заставив опальную фаворитку трястись от волн удовольствия. Пару раз даже прикусила с нежностью, прислушиваясь к хриплым стонам. И это было только начало. Я запомню тебя всю, моя славная юная эльфийка. Каждую черточку, каждый изгиб, каждое движение пылающего тела.

Я превратилась в тлеющую силу, готовую облечь жаром раскинувшееся подо мной тело. Родерия со всхлипом попыталась схватить меня за голову, но я не дала ей этого сделать, настойчиво убрала руки прочь. И стала рисовать ее образ дальше, наполняя себя истомой, водоворотом желания. Крепкий живот молодой графини слегка затрепетал, ощутив мои губы на коже. Подкравшись спустя вечность к границе атласной кожи и плотных штанов, я восхитилась! Эта малышка — само совершенство… Пальцы нащупали металлические скрепы и стали расстегивать их одну за другой, пока мой язык юркой змейкой изучал грани вздрагивающего юного тела. Устав от обилия преград, я просто рванула клапан тесных брюк убийцы моего разума. Ткань с треском дала дорогу моей жадности.

Родерия плыла где-то в запределье, носимая негой и наслаждением, но это не помешало ей дать мне возможность убрать совершенно лишнюю преграду между нами. Я едва не превратилась в истукана, разглядывая девушку. Точеная фигура просто растворяла в себе остатки моего разума.

Как ростки молодой лианы вьются по тонкому стволу лесного деревца? Нежность и удушье вязким небом окутало нас. Бледные мазки горячей истомы проскальзывали под губами. Это великолепие, попавшее в мои руки, не желало уступить и сдаться. Оно манило, поглощало и несло в глубины дрожащего колкого льда, катившего волны по телу. Время? Что время? Оно лишь былинка на вечности этой странной неги, оно не способно сжаться или растянуться, оно не в силах пробиться сквозь фейерверк жадного дыхания, вибрирующей истомы. Я забыла про тебя, банальное время. Смотри на нас глазами каминного пламени, мурлыкающего в недрах черноты. Вкрадчивое потрескивание тающих в огне поленьев — лишь тонкая музыка, бросающая в нежность, текущую под пальцами. Эти стоны, всхлипывающие, хриплые, сладкие и засасывающие — они лишь аккорды струн твоего тела, красавица. Лишь ноты, извлекаемые моими пальцами из сумерек оранжевого марева, танцующего на твоей белизне, девочка. Сегодня ты мой Лионель, сердце жизни моей…

Родерия, ее ведь зовут Родерия, но это не так важно. Ни сейчас, ни потом, никогда. Ее судорожные стоны восхищают мой слух. Она уже на грани, но я не даю ей дойти до финала. Графиня перестала жмуриться, она смотрит на меня, силясь что-то сказать. Слушать ее — сладкая музыка:

— Ты почти как он… Нет! Нет… Террор, ты опять нашел меня… Ненавижу.

Помутневшие глаза, алая кожа, сухие губы твои говорят, что ты врешь. Ты мечтаешь вновь соединиться с нашим хозяином, младшая шицу. Но никогда не признаешь этого, не так ли? И в гордости своей шагаешь не туда, дорогая, совсем не туда. Разве можно так ненавидеть стихию, неодолимую силу, сладость которой познала невзначай? Можно, и сейчас ты представляешь на моем месте Его — того, кто отнял у тебя свободу. Но у тебя нет сил вцепиться в горло врагу. Ты ведь хочешь совсем не этого, девочка. Ты хочешь ощутить ту глубину познания, которой коснулась лишь краешком в моем ленде, на постели с Террором. Как я тебя понимаю! Прости, Родди, но я сейчас постигаю вершины возвращения в себя вовсе не с тобой. Мой Лионель, чья кровь впиталась в море, вернулся ко мне верхом на твоей тени. Каждая из нас двоих видит сейчас лишь свою боль, свою ненависть, свою любовь. Обретение и потеря, сестры эльфийской судьбы, скованные одной тонкой цепью звездного пламени, горящего в жилах каждого эльфа. Вот наша планида, моя любимая тень, убитая ложью и трусостью.

Твои руки с дрожью вцепились в мои штаны и лишили их девственности. Крючки жалобно затрещали, уступая грубой силе. Опытная красотка, ничего не скажешь. Хорошо тебя выучила королева, главный потребитель удовольствий в королевстве. Где твой стыд, моя юная лендерра? Остался в родном доме, когда тебя еще ребенком забрали во дворец, дабы воспитать достойную игрушку для ее величества? Это твои первые потеря и обретение. Потеря наивности и обретение страсти. И ты с готовностью поделишься этой наукой со мной. Здесь, на влажной от пота шкуре, и сейчас, когда еще тлеют глаза огня в каминной черноте.

Что ты со мной сделала, паршивка? Где моя осторожность? Где мудрость почти восьми веков жизни? Где я выбросила разум, на какой миле одинокого пути? За что ты наказала меня острым наслаждением, рвущим сознание? Тело само кинулось в бой, растворяя реальность штормом удовольствия. А потом настал миг, когда пламя в камине показалось оранжевыми крыльями бледного лица с темными от глубины ощущений глазами синего цвета. Разрядка настигла нас практически одновременно. А в ушах все звучали наши крики…

— Лионель!

— Террор!

— Люблю тебя!

— Ненавижу!

— Умри!

И последнее слово гонгом прогремело, обрушив на нас опустошение. Кажется, мы сказали это слово в унисон.

Как же ты меня ненавидишь, девчонка. Незамутненно, искренне, истово даже. Тристания попалась в собственную ловушку. Установив связь с младшей по подчинению, она открылась для Родерии через шицу и впитала ненависть на глубину подсознания… И попыталась выполнить установку на мою смерть. Девушка сильна, очень сильна в магии, сама не зная об этом. И это несмотря на то, что я не так давно разорвал в клочья ее астральное тело. Что же мне с тобой делать, фиолетовый призрак? Поймав краем сознания новое шевеление свидетеля, я послал ему слова-картинки: «Чего тебе надо, Пармалес?» Тень застыла и довольно ехидно ответила: «Я научу тебя родину любить, Террор. Твой новый народ нуждается в тебе».

 

Глава 13

В ПУТИ САМОЕ ПРИЯТНОЕ — ЭТО ВСТРЕЧИ

Ноги сами отмеряли лиги древесной тропы, глаза привычно смотрели на могучую спину тура, ломившегося сквозь свежие переплетения лиан, а мысли витали во вчерашнем дне. Мне пришлось многое переосмыслить и взглянуть на своих шицу по-новому. Звенящая ненависть молодой эльфийки с фиолетовыми волосами по-прежнему дрожала на грани сознания. Малышка оказалась упертой и ответственной. Радовало только то, что запрограммировала она лендерру Тристанию неосознанно. Просто очень уж хотела свести счеты с одним черным моркотом, лишившим ее свободы. Ее истеричное сознание юной фифы, уверенной в своем непрошибаемом превосходстве над всем белым светом, не просто подчинилось давлению старшей. Она настолько раскрылась Тристании, что практически поглотила кусок личности светловолосой лендерры, оказавшейся кладезем тайн и неожиданных новостей.

Вокруг ворочался влажный серый день, наполняя джунгли запахами воды и цветочного дурмана. Я же в который раз складывал в голове картину биографии Тристании, оставленной нами на попечение нового Ходящего-по-снам белой ветви Тримурры. Бодрый старичок заверил нас, что с эльфой все будет нормально, на чем мы и раскланялись. Думаю, у герцогини достанет ума после выздоровления от чужеродного заклятия отправиться домой.

Значит, Тристания уже совсем «старушка»… А по виду и не скажешь. Насколько я успел запомнить, местные эльфы — одни из самых короткоживущих рас в мире Лахлан. Лет восемьсот, ну девятьсот от силы — и все, пишите письма. А Тристании, как оказалось, уже почти восемь сотен лет. Обидно за нее стало, сам себе не поверил. Мне ли горевать? Ей еще сотню годков как минимум коптить местное дождливое небо. Я и не доживу, наверное, до ее похорон. Если, конечно, новая сущность не наделила меня дополнительными годами жизни. Надо будет этот вопрос уточнить, когда доберемся до Сердца Бездны. Город черных моркотов, Зеленый Пик, ждал где-то в глубине джунглей, а я все думал о том, что увидел в голове Тристании.

Очень непроста оказалась ушастая. Настоящая герцогиня в изгнании, с привилегиями и родословной похлеще местной королевы. Дочь последнего местного императора, правившего еще до того, как началось засилье «бабовщины» среди остроухих. Это вам не щи лаптем хлебать, это уже консоме ботфортом наяривать! Самая голубая из всех голубых кровей, а уж кость — так вообще в известке отмоченная с хлоркой… Белее всех снегов вселенной. Ее жизни можно только посочувствовать. Папаша выдался тот еще. Наложенным заклятием заставил дочь своими руками убить любимого, ставшего неугодным правящему дому. Как ушастая потом с ума не сошла… Загадка века. Зато Тристания отомстила папане по-нашему. За десять лет провернула такую аферу, что Империя банально прекратила существование. Какой талантище после этого задремал в ушастой! Захотела бы — миром могла править. А она предпочла сгинуть в лесах почти на границе с пустыней нагов. Но как сгинуть… Умудрилась втесаться в самые близкие друзья второй королевы новой династии, за что получила совсем уж знатные плюшки. Вот же продуманная интриганка. И как же ее жаль! Любовь к поэту, убитому ею на берегу моря, так и не угасла. Тристания носила в себе пламя с чертами дорогого ее сердцу существа… И помочь ей ничем невозможно, что самое обидное.

Поначалу я даже пару раз прикидывал, что мы с ней могли бы замутить более личный контакт, но после путешествия в ее голове мне стремительно расхотелось бередить такую жестокую рану. Ушастая не просто стала мне близка, пусть и номинально, она теперь моя шицу, моя ответственность. И стала мне почти дочкой или сестрой… Как звучит-то! Ей восемь веков, а мне всего-то сорок скоро стукнет… Я заржал, распугивая каких-то желтых птичек. Последние намеки на матримониальные планы вылетели из головы. Мысли вернулись к Родерии. А вот с этой полоумной максималисткой придется что-то делать. Она так просто не оставит мою тушку в покое. Возможно, придется упокаивать ее саму.

Тропа тянулась и тянулась, а вокруг жил своей страшной загадочной жизнью лес, мокрый от вечного дождя где-то наверху. Горотур шагал впереди размеренно и неутомимо, словно не было у него на горбу нашей тяжеленной поклажи с едой, одеялами, всякими смертоносными штуками и набором старых карт, всученных нам перед отправкой в путь князем белого племени. Он на правах главы дома перерыл хозяйство безвременно почившей Ходящей и подарил нам целую кипу пергаментных схем и красочных путевых карт с отмеченными маршрутами торговых и патрульных дорог на нескольких ярусах Лесного Моря. Так называемое Сердце Бездны было обозначено на них всех. Другое дело, как это было выражено. Когда я понял, что на всех картах территория Сердца Бездны и Зеленого Пика одно сплошное белое пятно, мне поплохело. Это могло означать только одно: хоженых троп там не сохранилось. Значит, придется стать первопроходцами, а это каторжный труд. В прошлой жизни мне как-то раз пришлось составлять выжимку исторических документов для какого-то вуза по эпохе конкистадоров. Начитался я тогда всяких ужасов про джунгли Амазонки и прочих Эльдорад. Насекомые, откладывающие яйца где попало… Это настоящая песня! Вот где хитиново-мерзкая тварь попала на человека, там и откладывает, с-с-с… скотина энтомологическая. Прошелся в плотных кустах — на тебе в ухо подарок. Прислонился к замшелому дереву — держи сотню яиц под кожу на спине или голове. Сполоснулся в ручье — получи раскоряку промеж ног. Пр-р-рэ-лестно, однако!

Болезни, переносимые кровососами, тоже многого стоили. Анкилостомоз, которым награждают мелкие черви, прогрызающие кожу несчастного, решившего прилечь в тени на отдых. Бругиоз, переносимый комарами в тропиках, — от него мужчина приобретает воистину слоновьих размеров ноги и… э-э-э… то, что между ними. Особенно меня тогда впечатлила болезнь «лоаоз», вызываемая мелкими червячками, переносимыми слепнями. Эти твари способны заставить человека поверить в фантастику. Увидишь вот так однажды, как в глазах собеседника мелькают настоящие живые черви, прямо в белках, — можешь быть уверен: он был в тропиках и сейчас болеет этой самой штукой. При одном воспоминании о болячке меня передернуло. Судорожно тряхнув головой, я поспешил за туром, успевшим отдалиться на добрых двадцать шагов.

А замечательная здоровая паранойя, распустившая во мне мириады корней, зорко блюла окрестности на предмет подкрадывающихся кровососов и прочих невинных тропических созданий. Обливаясь потом так, что хвост висел сосулькой, я старался не отставать от рогатого, который периодически проверял мое наличие у себя за спиной, да еще и песенки напевал бодрые типа:

Право слово, даже пытался подпевать, но всякие шорохи, способные заглушить даже мои тарарамные шаги по древесной тропе, не давали расслабиться. Остаться в одиночестве совершенно не хотелось, так что я поспешал. Родичи лишь поулыбались нам в спины, помахали лапками и остались в городе, сволочи. Вот и перлись теперь мы вдвоем с рогатым по толстенной ветви каньяна куда-то в дебри, примерно соблюдая направление на юго-запад, к Сердцу Бездны, типа — там моя малая родина на просторах и высотах Лесного Моря.

Где-то наверху заскрежетала местная разновидность павлина, судя по тональности пилящей ноты. Меня аж передернуло. Вообще весь последний день только и делаю, что дергаюсь, озираюсь и боюсь. С этим надо было что-то делать. И я начал орать одну за другой свои любимые песни из мультиков. Настроение стремительно поползло вверх. Особенно порадовало то, что какая-то подозрительно шипастая зверюшка с писком сиганула прочь.

С энтузиазмом поорав на окружающую среду, я с удовольствием заметил, что спина одного ходячего танка с рогами стала очень даже заинтересованной. Горотур явно слушал мои завывания, силясь понять — какая такая тварь подкралась сзади и отрывает мне причиндалы. Чтобы удовольствие стало совсем уж полным, я решил увеличить, так сказать, громкость, но не тут-то было.

— Ложись! — пронзительно закричал слева от меня незнакомый женский голос, после чего джунгли сошли с ума.

Какая-то черная туша с громким треском вывалилась из лиан на тропу между мной и рогатым, сверкнула десятком яростно-зеленых глаз, рявкнула для острастки в сторону офигевшего меня и сиганула куда-то дальше, умудрившись влепить массивным хвостом с роговой лопастью на конце мне в бочину. Серо-зеленый пейзаж завертелся космическим тренажером, вызвав мгновенный приступ тошноты. На мгновение мой взгляд зацепился за источник предупредительного вопля. Картина маслом — на лиане возле тропы этакой Тарзанушкой возвисала (иначе не скажешь, поза у девушки была очень уж показной) изящная зеленокожая блондинка. Ее миндалевидные глазищи смотрели на меня двумя изумрудными озерами ужаса, но шикарные пушистые острые уши с кисточками на кончиках тем не менее повернуты были в сторону удиравшей твари. Из одежды на барышне были зеленые же кожаные штаны, сапоги и глухого покроя куртка. На желтом широком поясе агрессивно болтались широкие короткие ножны. Сам то ли меч, то ли тесак сверкнул в тоненькой руке незнакомки… Рядом с которой на такой же толстой лиане примостилось настоящее Квазимордо!!! Это все, что я успел понять, прокрутившись в воздухе, ломая какие-то сучья и собирая липкую паутину на лицо. Где-то яростно взревел Горотур, а потом я почувствовал себя пророком, предсказание которого вдруг сбылось на удивление как зрителям, так и его самому. Дернул же кто-то за язык спеть песенку из старого мульта про кота по имени Леопольд. Ну, в которой он про велосипед, крученые педали и полеты выводил.

Вот и я, не с горы, конечно, и не как птица, но полетел же, материнскую им плату в кулер через калькулятор!!! Такого ужаса я никогда еще в своей жизни не испытывал. Многоглазая тварь своим хвостом сбросила меня с ветви-тропы, отправив в долгий полет вниз. Захватывающе такое событие выглядит только в кино — там хотя бы знаешь, что главный герой как-нибудь выкрутится. У меня такой уверенности не было. До первой толстой ветки, о которую приложился хрустнувшими ребрами. Это было, мать их, больно… Но не помешало попытаться схватиться за ветвь руками и ногами. Маневр удался только палке так на двадцатой, когда в теле не осталось ни одной целой косточки, судя по раздирающей боли. Мир вокруг перестал кружить и раскачиваться, я же осторожно осмотрелся. Вокруг было очень темно, настолько сумрачным и кошмарным оказался этот кусок леса. Я болтался посреди весьма ажурного переплетения разнокалиберных веток, лиан, мхов и плотной паутины, блестевшей каплями влаги. Где-то наверху тихонечко попискивал голосок Горотура, а внизу вальяжно раскинулись многочисленные слои влажной паутины, терявшиеся в черноте бездны. Где-то там же растворялись во мраке сплетенные жизнью ветви и лианы.

Рядом с моей болезненно пульсирующей тушкой (которая начала опухать, судя по ощущениям) на белой нити закачался паучок. Смешной такой, зелененький, размером с футбольный мяч. Он с явным любопытством уставился на меня восемью глазками и пошевелил хелицерами, с которых вниз сорвалась тягучая капля слюны. На что я еще крепче вцепился во все еще раскачивавшуюся ветку и прошептал:

— Поздравляю… Ты балбес.

«Выпусти меня! — заорал внутри перепуганный голос давно усопшего тирана черных моркотов. — Надо убираться отсюда!»

— Шиш тебе, — огрызнулся я на своего подселенца. — Утухни, вошь, не видишь? Я в печали.

«Сейчас ты будешь в желудке, придурок! — злобно прошипел Пармалес. — Этому паучку всего пара часов от роду, идиот! Сейчас сюда его мамаша спустится!»

Это сообщение мне не понравилось категорически. А потом ветвь, на которой я изображал сочный спелый мясной плод, содрогнулась. Кажется, кто-то пришел собрать урожай.

 

Глава 14

ТРОН НА ШЕЮ НЕ ПОВЕСИШЬ… ПОСПОРИМ?

Что-то тяжелое пробежало по ветке, схватило меня за руку и рвануло вверх, отрывая от спасительной палки. Я уже хотел заорать в стиле «отсушууши-до», как жесткая ладошка запечатала мне рот. Молодой женский голос прошептал:

— Только тихо.

И я бодро заорал все же потому, что увидел свою спасительницу. Это была та самая Квазиморда! Представьте себе коричнево-желтую лягушку, покрытую бородавками и на вид весьма влажную. Ага, а еще она стояла на двух лапах, завернутая в некое подобие коричневого сари, и держала в одной из передних лап увесистую даже на вид дубину, окованную полосами металла с шипами. Орудие производства лягухи-переростка было с нее саму ростом, но это не мешало существу уверенно покачивать дубиной в сторону удивленного моим беспардонным шевелением паучка. Квазиморда осторожно потянула меня за собой, намекая, что пора сваливать. Это был настоящий полновесный консенсус всех времен и народов. Мы мелкими шажками двинулись по ветке прочь от зависшего во всех смыслах восьмилапого аборигена. Лягуха — с грацией акробатки, я — с пальцами ног, внезапно научившимися намертво цепляться за шаткую опору. Минут через пять медленного передвижения я рискнул глянуть, куда же мы плетемся, и замер, как приращенный. Лягуха недовольно надула зоб, издав горловой звук, совсем как земная обитательница болот. На что я просто молча ткнул пальцем ей за спину. Она оглянулась и булькнула от избытка эмоций. Впереди нас ждала целая гроздь зеленых мячиков с лапками — группа встречающих, я бы сказал. Они банально висели на паутинках и таращились на нас блестящими зенками.

И тут метрах в ста справа от нас зашевелилась сама чернота. Квазя аж стала меньше ростом раза в два, увидев такое дело. Я же просто икнул. Ну а что? Вполне реакция на увиденное порождение лавкрафтовских грез или говардовских кошмаров. Назвать ЭТО паукомамой — все равно что танк обозвать жуком. Бронированное многолапое чудовище метров пятнадцати в обхвате смотрело на нас с лягухой, слабо пошевеливая длинными тонкими щупальцами, которые могли достать до одного моркота и его спасительницы, не утруждая их хозяйку нуждой куда-то идти. Монстрятина вновь пошевелилась, уже с конкретным интересом уставившись на нас холодными мерцающими буркалами. И Квазя пошла ва-банк. Она молча скакнула к паучкам, преградившим дорогу к спасению, размахнулась дубиной и изобрела местную лапту. Зеленые многолапые мячи разлетелись по округе с нехорошим шуршащим писком, вызвав нездоровую дрожь в теле мамаши. Я сбросил оцепенение и припустил за спасительницей, успевшей ускакать футов на пятнадцать.

Паукомать наконец опомнилась и одним скачком оказалась далеко впереди нас, недвусмысленно намекая на приглашение к обеденному столу, приправленному мстительными специями. А потом где-то наверху стало трескаться небо. Все громче и громче. Пока не обрушилось прямо на спину монстрятине в виде огромного длинного бревна. Оно с громким хряском врезалось комлем в спину огромному чудовищу, нанизав тварь не хуже булавки, протыкающей бабочку. Паукомать с режущим слух пронзительным визгом рухнула куда-то вниз, сотрясая все вокруг. Громкий вопль Горотура сорвал с нас покров оцепенения:

— Быстрее! Унгиаш этим не взять! Она сейчас вернется!

Мы с Квазей стартовали двумя пнутыми котами — только кора ветвей встопорщилась. Стремительный подъем как-то не отложился в голове. Зато при виде зеленой красотки я сразу позабыл о твари внизу. Но углубиться в дебри церемоний знакомства мне не дал рогатый. Горотур просто схватил меня в охапку и гигантскими скачками припустил по тропе, унося ноги от логова гигантской щупальцастой паучихи. Квазиморда и ее подружка не отставали — похоже, они знали, с чем мы все столкнулись на просторах Лесного Моря. И это придавало им сил, а значит, и нам. Проламывание через заросли продолжалось минут сорок. Если бы не участвовал, ни за что не поверил, что можно так долго нестись с крейсерской скоростью сквозь плотные заросли лиан, веток и тягучих мхов и не превратиться в располосованное пособие для патологоанатома!

Отдышаться рогатый остановился возле огромного корявого нароста на ветке-тропе, который был чем-то похож на дупло, выползшее посмотреть на мир из недр дерева. Рогатый без лишних слов закинул меня внутрь этой штуки. Туда же влетели зеленая девица и лягуха. А уже последним аккуратно втиснулся тур. Словно получив сигнал, дупло-нарост преспокойно захлопнулось, отрезав нас от внешнего мира и пусть серенького, но все-таки дневного света. В кромешной тьме Горотур шумно выдохнул, а уже знакомый голосок ушастой красавицы поинтересовался:

— Так ты уже бывал на наших тропах, быкомордый?

— Сейчас быковать начну, — честно предупредил тур в темноте, судя по голосу, офигевший от такого обращения. — Наружу выкину.

— Прости, рогатый, — виновато ответила невидимая девушка. — Мой народ всегда так называл ваше племя. Давай знакомиться? Зови меня Клэв.

— А меня зови Кевианзия, — подала голос лягуха.

Я ухмыльнулся — благо никто не видел. Это я что, угадал с именем, что ли? Ну, почти. Значит, так и буду называть ее Квазей. Горотур фыркнул, дохнув во мраке теплом, и ответил:

— Зови меня Горотур.

— А меня зовут Террор, — подал голос и я, на что тут же получил презрительный ответ:

— Молчал бы уж. Не смог увернуться от хвоста самой медленной на свете мурхозы, которую мы уже два дня гоним от места охоты.

Это было обидно. Ни фига себе медлительная мурка! Да чтоб я так двигался, как она ленится! Кажется, я сказал это вслух. Потому что в ответ недовольно засопели и сказали:

— А еще моркот называется. Впервые вижу такого неповоротливого.

— Не груби, — наставительно пробасил Горотур, вставая на мою защиту.

Девушка немедленно вернулась к своей теме:

— Значит, ты уже бывал тут, Горотур? Только опытные путешественники Лесного Моря знают об особенности куррики закрываться, едва рядом появится запах крови.

— Брат мой тут бывал, еще до того как прошел фурраж в год Ледяной Рыси. Он много мне рассказывал об этих краях по вечерам. А вот кто ты такая, вся зеленая, словно юный орк?

— Я форестесса, — рассмеялась девушка, ввергая меня в недоумение.

Отлично ведь помнил, что так Горотур обозвал ту личность, склеенную из листочков, с зелеными глазами и по имени Гаста. То есть они бывают вполне нормальными? Интересно… А может, под теми листьями у Гасты есть что-то посущественнее корней и веток? Я испытал азарт исследователя на предмет пощупать, что же спрятано под зеленым покровом первой же встречной форестессы в охапке листьев. Когда в Шантале Гаста приловила меня в оранжерее, я очень даже ощутил под зеленью крепкие мышцы и весьма ладное тело. От своих мыслей я почувствовал жар на щеках.

Мое самобичевание прервала Квазя:

— Я из младшей грозди народа праншасов. Мы следуем путем оберегающих воду.

— Стоп, — не удержался я. — Это как? Я же видел вашего в даракале Шанталь. Тэмми, кажется, его звали. Смешной такой коротышка с мохнатыми ногами.

— Ты видел настоящего Опылителя?! — В голосе Квази скользнуло напряженное удивление с ноткой даже некоторого уважения. — Они следуют по пути сохранения древесных родов, следят за размножением и ростом растений. Тогда как мы, например, следим за тем, чтобы растения вовремя получали пищу и в полном объеме. Это очень почетный путь!

Судя по доле сомнения в голосе лягухи, она и сама не очень-то верила в собственные слова. Зато вновь заговорила девушка:

— Мы три дня назад вышли из Эона на охоту, выследили эту мурхозу, которая разоряла семенники каньянов Эона, и гнали ее прочь. И на вас наткнулись. Эй, Террор, ты, наверное, больной, да?

— С чего это вдруг? — обиделся я.

— Очень уж ты неловок для моркота, — задумчиво сказала Клэв.

— Ничего, зато фантазия богатая, — огрызнулся я.

— Куда вы направляетесь? — спросила Квазя.

В темноте повисла тишина, секунды на три. Потом Горотур ответил:

— Мы к Зеленому Пику идем.

— За каким богом вас туда несет? — В голосе зеленокожей прозвучало неподдельное удивление. — Город же давно заброшен и обчищен. Где-то нами, где-то харрами. Там нечего брать… Или есть?

— Нам нужен трон, — решил и я поучаствовать в разговоре.

— Это такой стул, на котором правитель сидит, что ли? — В голосе Клэв проступил живой интерес. — А он что, из какого-то цельного кристалла вырезан? Или из белого золота отлит?

— Обычный трон. — Я даже растерялся.

— Врешь, — убежденно ответила Клэв. — Будь это так — праншаса лысого вы туда поперлись бы… Прости, Кевианзия.

— И не только лысого, — хихикнула Квазя. — Еще и пьяного.

Судя по всему, зрелище выпившего и побритого праншаса было для них вещью из ряда вон выходящей. Следующие пять минут мы с туром пытались убедить охотниц в том, что действительно идем в покинутый город черных моркотов, чтобы пощупать банальный трон. Они нам не поверили, только еще больше утвердились в своем мнении и откровенно навязались идти с нами, убежденные в глубине души, что мы обязательно поделимся с ними сокровищами. Никаких других причин переться в руины они себе — с моей колокольни, вестимо, — и представить не могли или не хотели. Вскоре мы все угомонились, пригретые сухим теплом внутри куррики, и благополучно заснули, даже не пожрамши. Я засыпал последним. И услышал сонное бормотание Клэв уже на грани дремы:

— Наверное, этот трон маленький и очень ценный. А его можно носить на шее?

А снаружи нашего укрытия все еще скреблись тонкими лапами дети иаукоматери, не способные понять, что добыча упущена. Может быть, это были просто ветки, не знаю. Заснуть мне это не помешало.

 

Глава 15

ПО ЛИСТОЧКУ, ПО ВЕТОЧКЕ

Наутро я проснулся от непередаваемых ощущений. В теле болело все — падение во владения здоровенной унгиаш даром не прошло. Все попытки форестессы и ее спутницы попользовать меня целительской магией окончились полным провалом. Разве что обе охотницы стали чувствовать себя намного лучше. Естественно — ведь магия спокойно отразилась на тех, кто пытался направить на меня заклятия исцеления. Пришлось трем моим спутникам изобретать примочки, мази и перевязки. Горотур огорченно мотал головой и басил о том, что теперь дорога займет намного больше времени. А Клэв и Квазя отмахивались, уверяя, что и без магии поставят меня на ноги в считаные минуты. Когда они буквально сделали это, я выпал в осадок. Эти две… Даже не смог подобрать слов — боль мешала. Они просто схватили меня за руки и ноги, вытащили из куррики и поставили на ноги. Пошатываясь, я все-таки родил пару фраз об их умственных способностях, но тут же заткнулся — девицы, похоже, восприняли мою язвительность за настоящий комплимент, расцвели и возгордились.

Наскоро перекусив чем-то из запасов тура, мы двинулись в путь. И уже через час я осознал, что вполне бодро шагаю по тропе, не ощущая в теле особых проблем. Наши новые спутницы возгордились окончательно, и Клэв с этакой ноткой превосходства пообещала, что на ужин мы будем есть сладкое мясо сосуна. Правда, потом Квазе пришлось долго объяснять мне, что это просто такое животное, питающееся древесным соком. Клэв обиделась на мой ржач.

Следующие часы пути я мучился от тяжелых раздумий: запытать тура или нет? Вчерашняя его фраза про какой-то фурраж ела меня поедом. Что это такое и зачем туры его проходят? По всему выходило, что и Клэв с Квазей знали ответ на мой вопрос. Так что у меня была альтернатива: приставать к Горотуру или донимать охотниц. Когда я попытался поговорить об этом с Клэв, та, еще помня мой смех над ее словами, гордо задрала нос и усвистала куда-то вперед, типа на разведку. Квазя же загадочно улыбнулась неподражаемым лягушачьим ртом и ответила:

— Спроси своего друга, моркот.

Однако Горотур лишь отмахнулся, пробурчав что-то про «потом». В итоге пыточные планы провалились. Зато девицы уже вдвоем взялись за меня. Причем первый же вопрос Клэв поставил меня в тупик. Она пристроилась к моему шагу, улыбнулась и спросила:

— А ты зачем покрасился в черный цвет?

— Э-э-э, — не сразу понял я вопрос.

— Ты ведь белый, да? Это у вас такая новая традиция, что ли? Или у тебя какой-то интерес? Прячешься, да? А от кого? Почему тебе надо маскироваться? Это как-то связано с тем, что вы идете в Сердце Бездны?

Мои глаза начали сползаться в кучу, но я героически справился и ответил, немного подумав:

— Это мой натуральный цвет, форестесса.

— Ну и ладно, — опять надулась Клэв. — Не хочешь отвечать — и не надо.

Она приотстала и зашепталась с Квазей. Та послушала шепот зеленой охотницы и хихикнула раз, потом другой. Окончательно разочаровавшись в нас с лягухой, Клэв перекочевала в голову нашей цепочки, где стала донимать Горотура. Вскоре мы остановились на привал возле небольшого бассейна воды, скопившейся в наросте сбоку от тропы. Я с наслаждением избавился от своей котомки модели «смерть туриста» и, потягиваясь, прошелся туда-сюда, балдея от легкости. И в каком-то шаге от зарослей возле тропы что-то нагло сграбастало мое несчастное тело, а теплый шепот ворвался в уши:

— Привет, светлячок! Давно не виделись!

От моего вопля Клэв, пинавшая к туру какую-то палку для костерка, взвизгнула и бросилась на лапы к своей подруге. Та, в свою очередь, ощетинилась парочкой извивающихся молний, впрочем не спеша запускать их. Я же вдруг понял, что благополучно сижу чуть ли не на голове тура, вцепившись в его спасительные рога. Все вчетвером мы уставились на неожиданного гостя.

Наверно, я все-таки становлюсь пророком. Вчера спел песенку про полет и улетел. Потом помечтал на предмет пощупать живую форестессу в листьях… И вот она, морда гербарная! Гладкие листья, зеленые глаза, куча наглости во взоре. Гаста, что ли? Я так и спросил, на что куст жизнерадостно ответил:

— Конечно, сладкий мой! Я услышала, что ты в наших краях бродишь, сразу решила, что навещу!

— Спасибо, не надо! — опасливо проворчал я, и не думая слезать с набыченного тура, следившего за каждым движением лесного существа. — После нашего прошлого разговора меня чуть не убили. А еще раньше наша встреча тоже была как-то не очень…

Лицо Гасты стало серьезным. Растительная женщина кивнула и сказала:

— Потому я и здесь, Террор. Нам надо поговорить.

— Говори, — разрешил я с высоты своего положения.

— Наедине, — намекнула зеленоглазая.

— Они тебе мерещатся, — сообщил я, даже не думая слезать. Очень уж странную реакцию вызвали во мне объятия этой лесной дивы. Словно я оказался в долгожданном доме, где невыразимо тепло и уютно. Однозначно колдунство применяет, скотина листвяная. Я тут же прогнал от себя саркастическую мысль о том, что на меня вообще-то магия не действует. Гаста вздохнула, встопорщив листву по всему телу:

— Тот харрами идет по твоим следам. Он сейчас наблюдает за нами.

— И что? Думаешь, я тут весь такой доверчивый? — поморгал я. — Он мне, конечно, помог-в Белом Доме, но я не забыл, что именно он воткнул мне в бок железяку в оранжерее, как раз после нашего с тобой разговора.

Гаста погрустнела:

— Я понимаю, что доверять мне ты не можешь, но все-таки позволь помочь тебе, Террор.

— С чего вдруг такое внимание? — настороженно спросил я.

— Я ведь обещала, сладкий, что завоюю тебя, — наглая самка березы даже заулыбалась.

— Черта лысого, — отрезал я. — Убейся об стену, больная.

Моей тирады лесовичка, естественно, не поняла, да и не особо старалась. Ее явно что-то очень сильно напрягало. Похоже, она не соврала по поводу четырехрукого кошака, раз так подозрительно поглядывала на заросли. Но она уловила суть моих претензий, умная такая. Куда бы деться. Форестесса Клэв тем временем сползла с лап Квази, быстренько привела себя в порядок и присоединилась к разговору:

— Что-то я тебя в Эоне не видела. Ты кто?

— Я была изгнана много лет назад, госпожа, — учтиво ответила форестесса в листьях, чуть склонив голову. Заросли на ее лице слегка побледнели.

Клэв с холодной улыбкой шевельнула ушками и спросила:

— За что?

— Мне бы не хотелось отвечать сейчас, госпожа, — уныло ответила ходячая мечта ботаника, которая так классно умела обниматься.

— Отвечай, — всего одно слово произнесла форестесса, сверкнув желтыми глазами.

Гасту буквально скрутила сильнейшая судорога, от чего она глухо застонала. А вот это мне уже совсем не понравилось. Ее боль как-то странно отозвалась во мне, словно на моих глазах бессмысленно и без вины наказывали… меня же самого. Я сглотнул и рухнул с плеч Горотура, по-прежнему молчавшего, между этими представительницами древесного народа. Клэв на миг отвлеклась от соплеменницы, чем та сразу воспользовалась. Гаста почти крикнула:

— Я готова принести клятву древа, что не причиню вреда!

Квазя ахнула, прижав руки к груди. Клэв в полнейшем изумлении уставилась на гостью, я же поднялся на ноги, поддернул разболтавшиеся штаны, пошевелил пальцами босых ног и спросил:

— Что еще за клятва?

— Клянусь, — подалась вперед Гаста, — корнями древа, что буду опорой тебе во всем, что ни задумаешь.

— Нет… — пискнула Клэв, закрыв ладошкой свой рот.

Ветвь-тропа под нашими ногами мелко задрожала. Вода в бассейне пошла кругами. Словно дерево услышало слова форестессы и приняло их. Листвяная же дева продолжила:

— Клянусь телом древа, что буду силой твоей во всем, что прикажешь. Клянусь корой древа, что буду защитой тебе от всего, способного причинить вред. Клянусь ветвями древа, что стану рукой твоей в совершении всего, что задумаешь. Клянусь листвой древа, что укрою тебя от любой беды, даже ценой своей жизни. Клянусь семенем древа, что не будет у меня иных мужей, кроме тех, кто угоден тебе.

Клэв опять ахнула, но тут же взяла себя в руки. Она пристально посмотрела на замолкшую форестессу, подошла ко мне и прошептала:

— Ты должен принять клятву, моркот. Не позорь мой народ отказом.

— И в чем тут позор? — огрызнулся я, чувствуя в душе странный узел, сдавивший все ощущения до мизерной точки где-то в области сердца. Легкая секундная боль в груди заставила меня зашипеть. Зеленокожая девушка настойчиво продолжила:

— Прими клятву, не унижай ее.

— Я не просил таких клятв. — На меня накатило настоящее смущение при взгляде на застывший ходячий куст.

Форестесса же терпеливо сказала:

— Прими клятву, не убивай ее.

— В смысле? — Опять в груди что-то заныло предчувствием беды, если я что-то сделаю неправильно.

В голове раздался смешок, а потом ехидный голос сказал: «Дубина ты стоеросовая, парень. Она же отдает себя в твои руки полностью. Не упускай такого случая». Что же делать? Смятение и смущение овладели мной в полной мере. Пармалес проворчал: «Повторяй за мной, изъятый». Он стал говорить мне фразы, которые я произносил вслух, ощущая в теле легкую дрожь, словно перед очень важным свиданием:

— Клянусь корнями древа, что приму твою опору. Клянусь телом древа, что воспользуюсь твоей силой во благо. Клянусь корой древа, что приму твою защиту и сам стану тебе защитой. Клянусь ветвями древа, что рук своих не отведу в сторону от твоих. Клянусь листвой древа, что беды мы встретим вместе. Клянусь семенем древа, что не буду мешать тебе исполнять клятву древа.

Пока я говорил, твердь под ногами тряслась все сильнее. В какой-то момент я едва не упал, но Клэв поддержала меня, на секунду ухватив под локоть. А потом словно перца втерли под кожу — так стало жечь в плечах. От боли на глазах выступили слезы, но вскоре жжение прекратилось. А также перестала трястись ветвь-тропа. Я недоуменно посмотрел на свою кожу там, где припекло, и увидел знакомые татуировки, совсем как у вождей и Ходящих во всех трех племенах моркотов. Так вот что это означает! Клятвы верности! Судя по величине рисунка, а у меня он едва обозначился парой узоров, у стариков таких клятводанников было много. Я с тревогой посмотрел на Гасту. Но у той все вроде бы было в порядке. Внезапно она преклонила колено и глухо произнесла:

— Жду наказания, мой лорд.

— Что? — удивился я, чувствуя странный позыв подойти к ней и помочь подняться.

— Я покушалась на твою жизнь. В даракале Шанталь я пыталась наслать заклятие семян.

Я улыбнулся:

— И получила их в себя обратно, подозреваю. То-то ходила потом в крапинку. Продырявило, что ли?

— Есть такое дело, — с заметным облегчением поднялась с колена Гаста.

— Зачем ты это сделала? Зачем напала тогда?

— По приказу лендерры Тристании и магессы Ованны. Они хотели убедиться, что ваша сила действительно отражает заклятия, и именно обратно в того, кто его попытался наслать.

Экспериментаторы, елы-палы… Она же могла пострадать! Гаста, словно угадав думы, вползшие мне в голову, сказала:

— Моя листва — она особенная, поглощает магию, не дает нанести сколько-нибудь значимого урона. Но сама может пострадать, как тогда и получилось.

Я подошел к ней и прикоснулся к листве на плече. Она оказалась бархатистой и очень даже живой. Зашевелилась, словно почуяла тепло, потянулась к пальцам. Гаста сдавленно хихикнула и отступила в сторону со словами:

— Прошу, не надо.

Ощущения от прикосновения к ее волшебной коже были своеобразными. Словно томящая дрожь накатила на мое тело, захотелось прижаться к этим листьям, слиться с ними. Они обещали что-то… Что уже сейчас подействовало на меня так, будто впереди ждет нечто очень хорошее. Даже в животе затеплился огонь, поползший куда не следует. Судорожно облизав мгновенно пересохшие губы, я отвернулся от Гасты, подошел к бассейну и шумно окунул лицо в прохладную воду, выгоняя из головы пугающую мысль, сломавшую все спокойствие в душе. Я что… Хочу эту растительность?! И не просто так. Хочу владеть ею безраздельно! «Извращенец… Уже на кусты бросаешься…» — сказал я сам себе. Почему-то внутри сидела уверенность, что проблемы только начинаются. До сих пор были просто развлечения.

 

Глава 1

СЕРДЦЕ БЕЗДНЫ

Путь к нашей цели занял без малого месяц. Это была изнуряющая гонка с препятствиями. Правда, черепашья, но тут уж нашей вины не было. Идти приходилось давно нехожеными дорогами, а то и просто новые прорубать, за неимением старых. Джунгли не терпят пустоты внутри своих владений. За столетия следы цивилизации банально растворились в душной глубине зарослей.

Подозреваю, что так не мучились даже конкистадоры времен завоевания Центральной Америки. Им-то приходилось все-таки по земле топать. Мы же передвигались не просто вперед, три раза «ха»! И вверх приходилось, и вниз, и даже по диагонали иногда пробирались среди лиан, воды и монстров. За это время наша четверка успела основательно притереться друг к другу и друг другу надоесть. Самое обычное дело среди путешественников. Разве что несколько моментов донимали меня без перерыва. Это, прежде всего, попытки выяснить у Горотура, что же такое этот самый фурраж, на что рогатый лишь посмеивался и смотрел на меня странно добродушным взглядом усталой нянечки. Я даже беситься начал от его уловок и изворотливости. Не менее доставучим оказался чрезмерно повышенный интерес праншасы Кевианзии к моей невосприимчивости чужой магии. Дошло даже до того, что она разок собралась зафигачить мне в морду фаербол. Горотур отговорил лягуху под тем предлогом, что она получит свой пылающий презент обратно, причем сразу и прицельно. Это немного охладило энтузиазм Квази, но не так чтобы очень. Так что мне приходилось постоянно быть настороже еще и из-за нее — с лягухи станется влепить в спину молнию в чисто исследовательских целях. Она вообще оказалась знатной магиней. По мере проявления ее способностей тур явно проникался неподдельным уважением к этой лягушке-переростку.

Не хуже донимала меня и ее подруга, охотница-форестесса. Клэв вбила себе в голову, что мы идем за суперпуперклевым сокровищем, прибив по пути всех спутников, чтобы не делиться. Так что нам даже по нужде в кусты на привале ходить приходилось с изрядной долей осторожности — зелененькая дремала чутко и во всеоружии. Получить в глаз метательный кинжал из ее запасов мне не улыбалось. Горотур, по-моему, тоже под конец пути стал реже поворачиваться к охотнице спиной — от греха подальше. Самое интересное то, что Клэв при этом была сплошным скопищем оптимизма, болтовни и любопытства. Непередаваемое сочетание страха и доверчивости выносило мозг похлеще наркоты, особенно ее окружающим, то есть нам с Горотуром.

Но самой большой занозой в моем седалище стала ходячая кустоподобная девушка ростом почти семь футов, сильная, вредная и вездесущая. Уже на второй день совместного пути Гаста жизнерадостно известила всех, что будет моим телохранителем и постелеблюстителем. Получив за последнее сорванной орхидеей по мордасам, она лишь рассмеялась, поймала меня в свои довольно жесткие объятия и прошелестела на ухо:

— Какой же ты пылкий, хозяин! Так и хочется отдаться!

Так у нас и повелось. Форестесса усиленно преследовала несчастного меня под предлогом охраны, я шпынял и гонял ее во все стороны, а в особо тяжелые моменты перекоса у нее в голове — прятался за широкую спину тура, который незамедлительно вступался за своего хвостатого нанимателя. В какой-то момент я не поверил сам себе, когда понял, что эта игра стала каким-то наркотиком. Если за день ничего такого не случалось, я уже сам провоцировал лесную девчонку на скабрезности и обжималки в ближайших кустах. В такие моменты взгляд Горотура становился задумчивым. Памятуя о его планах женить драгоценного меня, я старался не подавать ему повода начать вновь эти разговоры. Но пару раз тур все-таки чуть ли не угрожающе намекал мне на спокойную жизнь рядом с могучей женщиной.

Так мы и шли день за днем, неделю за неделей, пока не вышли к Щели. Так на картах была названа узкая просека посреди Лесного Моря. Как объяснила Квазя, это и была граница территории исчезнувшего племени черных моркотов. До следующей части леса расстояние было метров двадцать, внизу величественно клубился туман, а сверху лил дождь. Мы же стояли на обломанном конце ветви-троны, разглядывая остатки подвесного моста, плетью свисавшие с недоступного берега воздушной преграды. Шел двадцать восьмой день нашего путешествия по странному гигантскому лесу. И где-то впереди нас ждал мой трон.

Квазя жизнерадостно подскочила к самому краю троны, от чего у меня что-то оборвалось внутри. Удержать себя в руках и не оттащить лягуху от Бездны стоило мне нескольких лет жизни. Она спокойно поглазела в бездонную глубину, вернулась к нам и сказала:

— Через пару часов у нас будет возможность переправиться на тот берег.

— Это как? — удивился я. — Мост построишь, что ли?

— Сам прилетит, — пожата плечиками Квазя.

Никаких больше объяснений я не добился и обиженно пристал к Клэв, но та явно вошла в сговор с магиней и умело отмолчалась. Гаста же вдруг подозвала меня к себе и прошептала:

— Я могу рассказать, чего они ждут.

— Говори, — также прошептал я, шевеля от любопытства ушами.

— Это будет стоить один поцелуй, светлячок. — Глаза Могучей и Кустистой блеснули яркой зеленью.

— Коза, — буркнул я в ответ.

Гаста улыбнулась и прошуршала:

— Ты мне льстишь.

— Э-э-э… — оторопел я.

— Это благородное древесное животное очень красиво, грациозно и любвеобильно, — с придыханием объяснила форестесса, глядя на меня голодным взглядом. — Оно защищает свою семью до последней капли крови, никогда не предает и сохраняет верность стае до смерти…

— И? — подозрительно протянул я, подозревая очередную подколку.

— Сейчас моя стая — ты, светлячок, — очень серьезно сказала лесовичка. — А ты игнорируешь мою любвеобильность! Смерти моей хочешь, хозяин!

Сильные руки, свитые из веток и листьев, сгребли воздух там, где я только что стоял. И едва не сцапали мой хвост! Я уже привычно сиганул к рогатому, успевшему распаковать свой баул и теперь решавшему, чего бы поесть. А дальше случилось то, что в народе называют «шок — это по-нашему». Горотур с самым будничным видом стянул меня со своей спины, наплевав на протесты, и вручил подоспевшей Гасте, проворчав:

— Слушай, угомони уже своего хвостатого.

Это было предательство… Нет, это было ЧУДОВИЩНОЕ предательство! От которого у меня просто отнялся язык. Гаста тут же прихватизировала мою тушку и томно прошептала где-то в районе затылка:

— Ты такой милый, когда молчишь.

Ее руки нагло прошлись по моим истрепавшимся за время пути шортикам. В две секунды меня ощупали, оценили и отвердиктовали:

— Мм… Какой же ты ладный, светлячок…

И я почему-то поплыл от этих слов. Поплыл так, что в глазах потемнело, а в голове зашумело до дрожи в пальцах ног. Наверное, сказался мощный застоялый целибат, не иначе! Через секунду силы вернулись, и я вырвался из ее объятий, чувствуя пламя на щеках. Сдержанное хихиканье за спиной заставило чуть ли не подпрыгнуть. Это оказалась Клэв. Она приветливо помахала руками и сказала:

— Ой, я тут мимо проходила, детки, и не хотела мешать!

От моего рыка ее ветром сдуло, а Гаста тут же опять схватила за плечи, прижала к своим теплым листьям и проговорила:

— Оставь ее, она же еще маленькая. Ей всего-то три сотни лет.

— Ничего себе деточка! — выдал я. — Да за столько лет я бы уже мудрецом стал!

— Увы, хозяин, — чувствовалось, что форестесса улыбнулась, — женщины форестов остаются девочками до первой брачной ночи не только физически, но и умственно.

— В смысле? — Ее слова заставили меня извернуться и уставиться на Гасту, повиснув на ее руках. — Но она же тобой вон как командовала!

— У нас, разведчиц-форестесс, в крови заложено оберегать будущих жен и матерей, наших сестер, это смысл жизни, смысл всего… Мы — воины, они — матери. Так решили боги, создавая народ форестов. Таким, как я, никогда не дать начала новой жизни. Но сберечь тех, кто может родить, смысл нашей жизни. После каньянов, конечно, которые мы бережем всем народом. Когда она выйдет замуж, ты поразишься перемене. Наша Матриарх даст фору любому правителю Кавана за пределами Лесного Моря. — В голосе Гасты я услышал дрожащие струны глубоко запрятанных слез, накопленных годами раздумий и сожалений.

— Кроме нашего Кесаря, — трубно возразил ей тур, подслушавший наш разговор за несколько метров.

— Все может быть, — ответила ему Гаста, а мне прошептала: — Пусть мечтает, наивный. В отличие от их Кесаря, наша Матриарх не будет строить плотину на реке только для того, чтобы понаблюдать, как ее будет перепрыгивать рыба, идущая на нерест.

— Я все слышу! — грозно сказал Горотур, подозрительно глядя на нас, чем опроверг собственные слова.

Я вновь вывернулся из лап форестессы, но отходить не стал. Потому что в который раз за месяц задумался. Мы с лесной женщиной были одинакового роста, но по остальным габаритам она явно превосходила меня: и шириной плеч, и силой. Но эти листья! Ветки, торчащие там и сям в самых неожиданных местах! Словно Гаста заросла без стрижки. Раньше-то у нее не было таких сучков. Самое странное — под всем этим гербарием ясно чувствовалось крепкое теплое тело. Это заводило не по-детски.

И задумался я о том, что можно увидеть, избавив ее от лесного прикида… Сегодня в меня словно чертик вселился. Недолго думая я решил, что именно здесь и сейчас самое оно для выяснения мучившего меня вопроса номер два: каковы на ощупь и на вкус ее странные губы? Я порывисто схватил форестессу ладонями за голову и приник губами к ее устам. Лесовичка оцепенела от удивления, я же вдруг почувствовал вполне нормальные теплые губы, оказавшиеся на вкус смесью травы, росы и мяты. Это было настолько классно, что я потерял голову окончательно. А форестесса отмерла, обхватила меня руками за талию и с настойчивой нежностью ответила на поцелуй. Время замерло, споткнувшись о наше мгновение. А потом рвануло вперед, испугавшись довольного крика Квази неподалеку:

— Есть! Он летит!

Я отпрянул от своей язвительной ходячей мечты ботаника и застыл столбом. Своей?! Ничего себе! Она успела стать своей?! Да какого беса, пора назвать некоторые вещи своими именами. Эта мерзавка давно стала мне интересна не только как странное существо из листвы и прочих древесных радостей. Я улыбнулся огорченной форестессе и прошептал:

— Скоро я узнаю, что там у тебя под листвой.

Глаза Гасты распахнулись на половину лица, а я со смешком удалился к лягухе, вновь повисшей над Бездной на краю ветки-тропы. Откуда-то снизу нарастал подозрительно знакомый гул. Увидев то, что поднималось из глубин к небу, я обомлел. Это был Рой, каким он только и может быть на самом деле. Миллионы и миллиарды светящихся желтых насекомых сплошным ковром заполнили Щель от горизонта до горизонта, поднимаясь к нам откуда-то из бездны. Через несколько секунд уровень Роя достиг наших ног, и его подъем остановился. Часть насекомых отделилась от светящегося живого потока. Они с гулом зависли напротив нас, сформировав идеальный шар, а затем перед нами появилось лицо, переливавшееся всеми оттенками желтого — от золота до осеннего пламени. Дыры в нем, заменявшие глаза, уставились на меня, и памятный голос прогудел:

— Здравствуй, Террор.

— Аскалай! — Я обрадовался так, словно встретил давнего друга. — Как жизнь, дорогой?!

— Вижу, ты прошел Тримурру, — лицо улыбнулось. — Ты должен попасть в свой город. Потому я здесь, Террор.

— Ты можешь переправить нас на ту сторону? — с сомнением спросил я.

— О великий Дух Леса! — встряла Квазя, отбивая поклон Аскалай. — Яви нам милость свою! Помоги!

Роевое разумное существо равнодушно погудело себе с минуту, а потом насекомые засветились еще ярче и стали сбиваться в нечто плотное, протянутое от нас к другой стороне Щели. Вскоре словно тропа из кипящего металла соединила края бездонной просеки.

Мы быстро перебрались по огненной дорожке на ту сторону. Я, понимая, что уходить просто так будет неправильно, поклонился висевшему в воздухе лицу и сказал:

— Спасибо тебе, Аскалай.

— Ступай, черный, — ответило существо. — Иди в свой город. И узнай, для чего нужны этому миру изъятые на самом деле.

Лицо рассыпалось, и река насекомых стремительно провалилась вниз, быстро растворившись в тумане. Когда последние отблески желтого света утонули в белесом мареве, я озадаченно повернулся к своим друзьям и спросил:

— Вы тоже это слышали?

— Да, моркот-анкх, — ответила за всех Квазя. Лягуха еще пару мгновений поглазела на меня выпученными глазами, а потом уверенно опустилась на левое колено и склонила голову со словами:

— Приветствуем тебя на твоих дорогах, моркот-анкх Террор Черный.

Ее примеру тут же последовали Клэв и Гаста. Правда, последняя при этом подмигнула с таким явным подтекстом, что я едва не покраснел опять. Стоять остался только Горотур. Рогатый усмехнулся и кивнул. Ал сообразил, что стою не просто на новой тропе. Это была уже территория моего народа, страна, правителем которой меня объявляли все кому не лень. На грани личности раздался прохладный голос Пармалеса, которого не было слышно после памятного падения к паукам: «Давно бы так, неучи! Царь перед вами!» Где-то наверху полыхнул белый свет — небо по-прежнему пыталось поразить твердь.

 

Глава 2

ЗЕЛЕНЫЙ ПИК

Когда-то этот город был прекрасен. Огромное дерево, по стволу и ветвям которого вились широкие винтовые улицы, вытянутые площадки, канатные переправы и прочие прелести, явно было выше других каньянов вокруг. Именно этот столичный каньян когда-то называли Зеленый Пик, и на вершине его, практически у самого неба, кто-то безумный и гениальный так разместил Дом Племени, что казалось — он способен от малейшего дуновения ветра оторваться от кроны и полететь над бескрайним простором Лесного Моря, раскинув ажурные крылья стен.

Мы стояли на широкой площадке перед входом в бывший дворец Пармалеса и смотрели на серое бесконечное марево, висевшее над темно-зеленым волнующимся на ветру полотном древесных крон. А сверху все так же лил плотный дождь, который, видимо, задался целью заполнить Бездну и утопить ее Сердце. Эти странные мысли болтались в моей голове, пока Горотур силился вскрыть заблокированные ворота Дома Племени черных моркотов. Клэв и Квазя увлеченно болтали о сокровищах и заклятиях, могущих охранять эти самые драгоценные штуки. Я не прислушивался — за минувшие недели пути по дождливым джунглям их болтовня стала банальным фоном. Правда, поначалу я пытался понять, о чем речь, и даже поучаствовать в этих разговорах, но девчонки на пару посмотрели на меня не хуже хана Батыя, глазевшего на Русь, и охота лезть в их секреты отпала сама собой.

А стоять вот так, на площадке, открытой всем ветрам, под струями ливня, оказалось очень здорово. Я всегда любил дождливую погоду у себя дома. Это здесь как-то не хотелось однажды заквакать — всего хорошего должно быть в меру. Но именно сейчас я понял, что не сошел с ума от всего происходящего только по одной причине — вода, льющаяся с серого неба, словно смывала с души налет страха и желание забиться в темный уголок, где, поскуливая, уткнуть лицо в колени и отгородиться от всего и вся. Капли воды стегали по обнаженной коже торса, заставляя иногда ежиться, но этот сильный дождь был очень теплым, так что замерзнуть по-настоящему у меня еще ни разу не получилось. Ночевать в пути мы всегда старались в странных наростах на ветвях, которые назывались «куррики». А в них было тепло — каньяны щедро делились с путниками своей жизненной энергией. Подозреваю, что только благодаря этому мы не завшивели и не загнили по пути от сырости. Впрочем, эти мысли я всегда держал при себе — а то опять охотница и лягуха поднимут на смех.

Какой все-таки странный мир мне достался. Где грозы сверкают молниями часто без грома. Где кареты скользят по грязи на лыжах. Где люди, изъятые эльфами из моего родного мира, изначально записаны в наркотические рабы. Где коты и собаки имеют шесть лап, мощную броню и размером с «харлей». Где обычная захудалая феодальша оказывается на поверку потомком древней императорской династии, а кусты ходят, разговаривают и злостно домогаются! Последние слова я возмущенно произнес вслух, выскальзывая из лап Гасты, нагло облапившей меня под предлогом обогреть и проверить, нет ли мелких ранок на спине, груди и вообще везде, куда она успела дотянуться до того, как до меня дошел смысл происходящего. Форестесса с озорной улыбкой вздохнула, маскируя удовольствие душераздирающими сожалениями. Я же поспешил к рогатому, все еще пыхтевшему возле древних ворот.

Створки были деревянными, что наводило на мысли о заклятии — секира тура практически не оставляла царапин на их поверхности. Я спросил, сохраняя самый невинный блондинистый вид из всех, что можно было вообразить:

— Как дела?

— Эти ворота заколдованы! — раздраженно ответил Горотур, косясь на меня карим глазом.

«Однако широко мыслит красавчик, — съязвил в голове Пармалес. — Всего-то прошло полчаса, а он уже сообразил! Талант!»

«Завяжи мочалку, Муссолини фигов, — ответил я ему в ответ. — Бухтеть — не мешки ворочать. Лучше бы подсказал, как к тебе домой попасть».

«К нам, Террор, к нам домой, — поправил бывший вождь черных моркотов и всех племен Лесного Моря заодно. — Теперь это и твой дом, Сахарок».

Эта скотина перерыла все мои воспоминания и теперь бессовестно пользовалась этим! Знает же, как мне не нравится прозвище! Я сердито наехал на свою шизу:

«Как нам попасть в дом, морда?»

Не дождавшись ответа, я просто мысленно ощетинился тонкими иглами острой энергии, от чего Пармалес мгновенно стал покладистым и предупредительным… Интересно, как надолго на этот раз? Он торопливо сказал: «На твоих ладонях отметки Тримурры, как и на лбу! Ты же здесь свой! Включи мозги!»

Он все же не смог удержаться от подколки напоследок. Я вышел из сосредоточенного состояния, похлопал по могучему плечу Горотура и уверенным жестом показал, что ему надо отойти. Он послушался моментально, на что я не обратил внимания. Подойдя к воротам, я прижал ладони к створам и чуть не отскочил с перепугу. От мест прикосновений к стыку створов по гладкому дереву побежали нити огня и льда, похожие на то, как некоторые дети рисуют деревья. Пламенеющая и инеистая кроны сплелись на стыке створов, и среди плетения засветился белый иероглиф, похожий на египетский глаз, скрещенный с пятилучевой звездой. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться о дальнейших действиях. Правда, пришлось встать на одно колено, чтобы попасть лбом в мишень. Нет чтобы сразу приложить ладони повыше… Тем более что оторвать руки от створов у меня не получилось. Так что «склонись, проклятый, перед бездною своей» — так, кажется, сказано у какого-то местного поэта. Я поспешил забодать дверь, отчего из глаз чуть искры не посыпались. Все это принесло плоды — ворота медленно и бесшумно распахнулись, открыв щель как раз на перекачанного Горотура. Остальные проходили по умолчанию.

Вскоре вся экспедиция расползлась по внутренним помещениям Дома. Лягуха пошла искать очаг или камин. Клэв помчалась обозревать тут все на предмет сокровищ. Горотур остался в холле обустраивать житье-бытье. Гаста же тенью шлындала за мной. Внутри Дома пахло сыростью и запустением, сквозняки трепали вычурные полотна серой паутины в углах и проходах, на полу покоился толстый слой многовековой пыли, которая даже волнами собиралась от наших шагов.

Первое, что сделала Квазя, — зажгла магические шары по всем комнатам, чтобы не блукать в темноте: окна в Доме были забраны ставнями. И сейчас мы с форестессой направили свои стопы в тронный зал. Когда наконец добрались до этого огромного помещения, Гаста встала на пороге как истукан, ощутимо подобравшись. Я недоуменно спросил:

— Ты чего?

— Здесь опасно, — глухо ответила лесная стражница, ставшая за время пути настоящим другом и телохранителем, чутью которой я научился доверять.

— Что ты почуяла, Гаста? — Я тоже подобрался в ожидании неприятностей.

— Здесь много мертвых, — прошелестела форестесса. — Они ждут кого-то или чего-то.

«Да меня они ждут, — встрял Пармалес в моей голове. — Иди к трону и садись. Там все станет ясно и понятно. Я лично накладывал на него заклятие пробуждения».

«Но при чем тут мертвые? — спросил я. — Что здесь произошло?»

«Иди к трону», — повторил Пармалес и затих, что было на него очень похоже.

Я уже без всякого напряжения — сказывались долгие тренировки по вечерам с Квазей — перешел на энергетический план и осмотрелся. Не заметив ничего необычного или способного внушить опасения, пригляделся к черной кляксе среди спокойных потоков магических сил в зале. Это был тот самый трон. Но даже от него не веяло никакой опасностью. Так, легкие опасения, что Пармалес все-таки припас пару булыжников за пазухой и тузов в рукавах. Вернувшись в реальность, я уверенно обошел Гасту, проигнорировав ее предостерегающий возглас, и ступил внутрь.

 

Глава 3

ГАСТА. ОТ БЕЛОГО К ЧЕРНОМУ

В тот вечер я не почувствовала ничего. Ни одна молния, ни единая капля дождя не предвещала мне таких изменений в устоявшейся жизни форестессы с большой дороги. Наша банда только перебралась в окрестности Шанталя, и вожак пока не придумала ничего лучше, как просто наблюдать — часто ли по местным дорогам передвигаются караваны и одинокие путники. Особенно она напирала на качество. Мы знали, что на этом отрезке Посольского тракта от нагов к эльфам нередко можно встретить вполне богатеньких путешественников.

Так вот, в тот вечер два месяца назад в дозоре были Фигаррэ и Кустарь, наши лучшие следопыты. Эти эльфы уже не одну сотню лет бродили по тропам Ламары в поисках легкой добычи. Но именно они прошляпили выезд местной лендерши с советницей на осмотр территории. Когда я, вернувшись из разведки к даракалю, доложила об этом Леверии, нашей предводительнице, эльфийке-альбиносу, та помрачнела и пробурчала, глядя на выход из пещеры в скалах, где мы поселились на время своих проделок возле Шанталя:

— Уберегли нас боги, что мы пока не наследили.

— А чего так? — удивилась я. — Обычная дворяночка, каких вокруг телега с санями.

— Не скажи, — усмехнулась босс, но объяснять что-либо не сочла нужным. Уже под вечер она вдруг стала носиться по убежищу как угорелая. Леверия вообще была сильным хаем, вроде бы из старшего дома этих эльфиков. Догадавшись, что она что-то почуяла, я попробовала спросить у дождя, что случилось. И капли поведали мне о странном мальчишке, появившемся в окрестном лесу. И был этот юнец настоящим хайверсом! Да еще и моркотом на грани взросления! До моего изгнания из родного Эона в Лесном Море я знала немало моркотов лично, из всех трех племен. Интересно, из какого он племени? Думать над этим долго я не стала. Все равно до возрастания, или инициации, как говорят эльфы, понять его принадлежность не получится.

А потом и я почуяла его силу. Мальчишка просто сиял нерастраченной энергией в магической ауре, приманивая магов на свою пятую точку. Видя метания альбиноски, я попыталась рассказать ей, что хайверса трогать нельзя ни в коем случае, но эта ослепшая от магического пламени ущербная остроухая словно воска в свои уши залила. Мне оставалось только посмеиваться, прекрасно зная, что ее ожидает, если она ломанется подчинять мальца через доминирование — хоть в постели, хоть болью. Когда босс теряет голову, пора из банды валить — одно из главных правил моего бродяжничества. Так что я решила, что этой же ночью свалю куда подальше от стаи приятелей по ремеслу. Но под занавес очень уж захотелось посмотреть на мальца, энергия которого так подкосила здравомыслие белой эльфийки, не склонной к излишним авантюрам. Тем более что можно было понаблюдать, как на самом деле природа защищает таких хрупких существ, как хайверсы.

Когда мы ринулись из засады на мальца и двух путниц, одна из которых почему-то пребывала в отключке, ехавших под дождем среди деревьев на двух крылатых псах, я приотстала на пару шагов. А после первых молний, запущенных кем-то из ребят, вообще притаилась за каким-то хвощом, наблюдая за схваткой. Полетела первая синяя молния, выпущенная ближайшим помощником Леверии… И благополучно вернулась обратно, зажарив несчастного на месте. Очень прыткие попались жертвы, отца их… Все было кончено за считаные секунды. От сильной в общем-то банды остались только мы двое — я и альбиноска. Впервые со дня изгнания я ощутила даже неуверенность в себе. Но особо размышлять было некогда — ситуацию надо спасать.

Леверия была того же мнения — шкурка-то одна, запасной не предусмотрено. Так что она банально метнулась вперед и благополучно приставила нож к горлу одной из путешественниц — отключенная, после того как отбила молнию, вернулась в странное состояние. Зато был повод похихикать — остальных из банды погрызли замечательные собачки, на которых ехали наши жертвы. Я замерла под дождем, нюхая магические потоки. Малыша видно не было, а вот его энергия просто окутывала лес, согревая и баюкая не хуже маминой колыбельной. Однако на альбиноску эти потоки силы действовали совсем не так, как на меня, — ее просто разрывало от желания обладать юным хаем.

Источник теплой магии нашелся на одном из ближайших деревьев. Я двинулась к нему, а Леверия хлестким криком заставила всех замереть — и покусанных бандитов, и заложницу, и искрящегося юного моркота на ветвях дерева. Быстро добравшись до его убежища, я подала сигнал боссу, и она насмешливо проговорила:

— Эй, детка! Слезай, а не то твоей подруге худо будет!

После чего чуть-чуть надавила клинком на шею схваченной эльфы, которая тут же сдавленно вякнула:

— Не надо!

Альбиноска же продолжила, обращаясь в пустоту:

— Клянусь, если ты сам отдашь себя в мои руки, этой эльфийке ничего не будет! Отпущу с миром!

— А ты кто такой? — подал голос хайверс.

И в тот же миг я поняла, что пропала. Его речь жесткой волной иголок взъерошила кожу, заставив замереть оба моих сердца — и живое, и растительное. В теле словно что-то взорвалось с такой силой, что я испугалась здесь и сейчас распасться на облако семян… И это только от звуков, издаваемых горлом мелкого моркота! Что будет, когда я его увижу?! Теплые ручейки животворной энергии побежали по жилам, сбивая дыхание и сосредоточенность. Но я все-таки сумела взять себя в руки, ноги, уши, корни и листья. А Леверия ответила на вопрос невидимого обычному взору мальчишки:

— А вот ты спустись и посмотри!

На дереве раздался недовольный вздох, а спустя секунду на землю спрыгнул он, от одного взгляда на которого меня повело в сторону, словно закручивая перед броском. Я встрепенулась всем телом и крепко схватила моркота, не удержавшись прошептать ему на ушко:

— Ты мой маленький…

Чуткие локаторы альбиноски уловили несанкционированные речи, и Леверия недовольно рявкнула:

— Гаста, веди его сюда! Живо!

Удержаться от нападения на эту наглую выскочку у меня едва хватило сил. Отдать это чудо какой-то прощелыге, пусть и не из последнего рода в землях ушастых проходимцев?! Сцепив зубы, я нехотя повела хайверса к главарю. Красные глаза босса нехорошо сверкнули, заставив меня отпрянуть от парнишки и замереть. Лысенький белокожий моркот с интересом посмотрел на альбиноску и сказал:

— Задушишь ведь несчастную.

— Что? — опомнилась альбиноска и спешно отпустила свою жертву. Придушенная эльфа шмякнулась в траву, прикидываясь ветошью, а моркот сказал, ежась под дождем:

— Вот, смотрю.

— Можешь называть меня Леверия, гехай, — довольно улыбнулось белое пятно в ночи. — Я не вижу у тебя на шее знаков слияния, малыш, а значит — твоя судьба решена.

— Неужели? — Взгляд юного хайверса стал злым и веселым, окатив мою шкуру холодом. — Лендерра тоже думала, что выиграла в лотерею, вон теперь валяется в отключке.

— Чего? — Альбиноска явно не поняла половины из того, что услышала.

В отличие от меня. Судя по всему, у нашего малыша уже появился шицугехай, та самая эльфийка, что отразила молнию босса. Так вот в чем дело — она сейчас настраивалась на энергию хозяина. Если Леверия не остановится, то ее ждет та же судьба. В общем-то мне было до одного места, что будет с альбиноской, но позволить ей прикоснуться к тому, от одного запаха которого во мне закипела кровь, я не могла. А потому просто ринулась с места вперед, перехватила босса поперек тела и утащила в заросли под озверелые вопли протеста. Красноглазая эльфийка просто сошла с ума. Пришлось утихомирить ее хорошим ударом по голове. Дотащив до пещеры, я просто бросила эльфу там, а сама поспешила вернуться на место схватки, но никого уже не застала. Пришлось нестись по следам всадников, еще не смытым ливневым потоком.

Проникнуть в даракаль Шанталь оказалось не так сложно. Сверху его никто не охранял, а я, разведчица-форестесса, пробиралась по стенам не хуже плюща, разве что быстрее намного. Больше всего порадовало, что местную оранжерею иногда проветривали, и я через откидное стекло на потолке спокойно спустилась в искусственный сад, где и спряталась, оставив скомканный плащ и оружие в укромном уголке. Выбравшись из тайника, я чуть не скончалась на месте от шока — оказалось, за мной пристально наблюдал местный садовник. Им оказался праншас преклонного возраста. Общий язык мы нашли быстро — как-никак оба из Лесного Моря, оба изгнаны Матриархом. В отличие от меня хранителя растений выставили из Эона не за разврат, а очень даже наоборот — за отказ от свадьбы с определенной ему Матриархом невестой. Так что Тэмми, так его звали, позволил мне остаться в оранжерее. Будь это не так — не знаю, вышла бы я победителем из схватки. А быть еще дальше от того, в ком моя плоть признала старшего, я не могла — все естество отказывалось принимать даже мысль об этом.

Прошли почти сутки, прежде чем я вновь увидела моего моркота. Он вошел в сад в сопровождении местной управительницы. У него оказались удивительной глубины темные глазищи, удивленно смотревшие на мир. В какой-то момент я не успела отвести взгляд. И пропала окончательно. Этот моркот обязан быть моим, я не смогу без него… Не смогу дышать, видеть, слышать, расти и набираться энергии для фурража… Это стало ясно как серый день. Напуганная осознанием пропасти, на краю которой оказалась, я сломя голову удрала в кусты, прячась от изучающего взгляда. Впереди нарисовались две проблемы: он мог меня узнать, это раз, и тогда это способно сыграть злую шутку. Тут и так нет уверенности, что моркот примет меня и мою жизнь под свою руку, а если узнал, то припомнит и нападение в лесу. Над всем этим стоило подумать, да. Но не в такой момент. Близость старшего затуманивала разум, стягивая мир в центр трепещущего тела. И это было для меня странно и пугающе. Никогда до этого я не теряла головы. И хорошо, что вокруг были заросли…

А потом меня вычислили. Или Тэмми сдал, не знаю — выяснять себе дороже. Шицу старшего наговорила мне много угроз и распоряжений, на которые я просто тут же забила. Но одно из них решила выполнить, чтобы окончательно убедиться — хайверс или все-таки нет этот юный моркот? В лесу тогда молнию отразил все-таки не он. По ментальному сигналу на следующий день я кинула в моего избранника удаленное слепое заклятие рассады, этакое облако семян. Если он хайверс — все обойдется, если же нет, то опять же — заклятие не из боевых и большого вреда не принесет… Так я рассуждала, пока не получила порцию семян обратно. Это было неприятно. Пришлось щеголять новой листвой в Холле даракаля, когда нелегкая принесла в ленд любовницу местной королевы. Так что оттуда я слиняла при первой возможности — новая оболочка неудержимо зудела, требуя знатной почесухи, отчего я даже на время смогла отвлечься от мыслей о Сахарке, как прозвали в поместье моего моркота.

То, что случилось той же ночью, едва не разорвало меня мощным ударом энергии. Видеть я, конечно, ничего не видела, но суть происшедшего поняла сразу, едва в голове полыхнула сине-фиолетовая молния. Моркот прошел инициацию, сотворив полноценного шицугехая. И не абы из кого, папу их в колодец… Из королевской фаворитки! От одной мысли, что мой Сахарок сам, добровольно отдался какой-то наглой юной ушастой из свиты эльфийской королевы, стоила мне пары сотен лет жизни. Меня перекорежило потоками магической силы, развернувшейся под крышей даракаля. Но поделать я тут ничего не могла — старший всегда сам решает, что, когда и с кем ему делать. Свое я все равно получу.

Когда я встретила моркота в третий раз достаточно близко, чтобы обнять, он изменился до неузнаваемости. Гибкое белое тело взрослого моркота с длинными черными локонами и черными же ногтями заставило меня сначала застыть в шоке. Подобных моркотов я никогда не видела! Но память услужливо подсказала, что когда-то в Лесном Море жили и такие. Когда Сахарок, он же Террор, буквально через мгновение после меня вошел в оранжерею, где я жила все эти дни, он почему-то замер, во что-то всматриваясь, я же уставилась на него, утопая в желании обнять это хрупкое существо, согреть, опутать своими ростками и не отпускать в опасный мир. Но — это старший… А потом события понеслись вскачь. Террор кинулся в заросли, а я за ним. Там хрипел проткнутый мечом праншас. Кто-то постарался вывести его из строя. Но я-то знала, что уже через полчаса хранитель растений освободится от железяки и продолжит спокойную жизнь. Возможно, тому, кто его проткнул, требовались именно эти полчаса. Тут еще и сквозняком потянуло — оказалось, что одно из стекол оранжереи разбито. Пока моркот рассматривал хрипевшего праншаса, из коридора за распахнутой дверью оранжереи донесся голос хозяйки даракаля:

— Надо тщательно продумать наши дальнейшие шаги… Госпожа советница, а почему у нас сад не заперт? И там вроде вода шумит.

Ей что-то тихо ответила спутница, я же вдруг поняла, что время уходит! А я еще так ничего и не сделала… Старший был рядом, так что выбор я сделала моментально. Под ногами хрустнули камешки тропы, я аккуратно обхватила моркота рукой за шею, чтобы он не вынес мне жизнь в первые секунды такого тесного знакомства, и мысленно охнула, когда его теплая ладонь коснулась моей лиственной кожи. Правда, ехидство тут же вернулось ко мне в полной мере, надо было держать марку, и я сказала:

— Не суетись, детка. Я просто хотела сказать, сладкий, что положила на тебя глаз. И ты обязательно будешь моим. Это я тебе обе…

Дообещать не получилось. От моркота буквально взрывом ринулась волна холодной ярости, наполнившей меня томящим испугом. Черные ногти на руках Террора ожили и туманными кинжалами пронзили мою руку, отчего я выругалась и отпустила его шею. Пришлось спешно уносить ноги. Старший был не в настроении выслушивать мои признания. Но в этом даже была своя прелесть. Отсутствие определенного ответа давало надежду на положительный исход нашей с ним следующей встречи. Кажется, этот проклятый мир стал чуточку теплее ко мне относиться, раз подарил пусть слабый, но все-таки живой огонек в сердце. И я не дам ему затухнуть, пока это в моих силах.

Весь следующий месяц я следовала за старшим и его спутником, огромным рогатым туром. Когда стало понятно, что путь их лежит в Лесное Море, даже мысли не возникло отвернуть в сторону. Мне было плевать на Эон, Матриарха и ее дочерей, на ливень и изгнание, на Бездну и ее монстров. Я просто шла за Ним. И однажды наступил момент, когда скрываться дальше просто не было сил. Надо было выяснять — примет он меня или нет. Неопределенность тяжелым грузом давила к тропам родного Леса. Поучаствовать в спасении моего светлячка, горевшего самым теплым маяком магии в мире, от кошмарной твари я не успела. Вмешательство форестессы-родительницы и праншасы заставило отложить мой выход в свет еще на какое-то время. Но ничто не длится вечно. И однажды, воспользовавшись тем, что Террор отошел от теплой компании, я выскользнула из уютного сплетения лиан, сучьев и мха, сграбастала моркота в крепкие объятия и… Язык сам собой ляпнул:

— Привет, светлячок! Давно не виделись!

То, что случилось потом, разговоры и моя клятва, далекое путешествие и приход на Зеленый Пик, наши со старшим игры и его неожиданный, но такой страстный поцелуй… Все это стало почти сказкой. Мне не хватало только одного — слиться с ним воедино, стать настоящей младшей для моего светлячка, закрепить союз. Все говорило о том, что Террор совсем не будет против довести дело до логического завершения…

И сейчас я стояла на пороге тронного зала и беспомощно смотрела на сидящего на троне Террора, напоминавшего поломанную куклу, из разорванной груди которой ленивыми толчками текла яркая кровь. И смертельный холод клыками адской боли грыз сердце, заставляя смотреть и не отводить взгляда. Почему я не настояла на осторожности?! Почему?! А сзади нарастал тяжелый топот спешащих навстречу беде наших спутников.

 

Глава 4

ОСТАНЕТСЯ КТО-ТО ОДИН

«Приветствую тебя, хозяин! — раздался где-то рядом глубокий холодный голос. — Давно не виделись».

Я с огромным трудом смог слегка рассеять плотный туман в голове, пытаясь осмотреться. И тут мой голос со странным сарказмом произнес:

— Ты забываешься, пенек.

«Прошу прощения, повелитель. — В первом голосе раскаянием даже не пахло. — Я просто рад вновь лицезреть тебя спустя столько долгих лет».

Я напрягся и сел, пытаясь рассмотреть говоривших. Но в пространстве без верха и низа, от осознания чего начала кружиться голова, находились только я и кто-то, очень похожий на меня. Этот кто-то насмешливо поинтересовался:

— Ты соизволил прийти в себя, Террор? Отрадно.

Нет, голос был не моим, но очень похожим. Вокруг переливался серый свет, напоенный искрами пронизывающей черноты.

«Ты знаешь, что надо сделать, хозяин», — вновь раздался прохладный голос. Он шел сразу отовсюду. Я хмуро повертел головой, надеясь все-таки найти его источник. Но тот не показывался. Не мог же разговаривать этот нереальный жемчужный свет? Голос фыркнул и сказал: «Соображаешь, хайверс».

— Кто ты? — выдавил я из пересохшего горла.

«Трон я, твое высочество», — ответил свет. И его слова очень не понравились моему двойнику, который гневно вскинулся:

— Что ты себе позволяешь?! Я твой повелитель!

«Конечно, хозяин. Двум медведям в одной берлоге не ужиться. Весь вопрос в том, кто же из вас тот медведь, что станет тут править, — спокойно ответил обладатель холодного голоса. — Но пока, раз вы оба тут, я буду называть твоего спутника царевичем. И ты знаешь почему, Пармалес Черный».

Что?! Я уставился на моркота, похожего на меня один к одному. Никаких сомнений быть не могло — царь Лесного Моря собственной персоной… Вот так коленце. Я сглотнул и спросил:

— Где мы? Что это за место?

«Мы в тронном зале, царевич. Ты сидишь на мне, истекая кровью. Прости, но по-другому нам встретиться нельзя было. — Раскаяния в голосе не было ни на грош. — И у нас есть один час, чтобы решить, кто же из вас двоих является истинным царем Лесного Моря».

Словно вспышка полыхнула в памяти, нарисовав происшедшее в тронном зале перед тем, как я перестал существовать.

Я спокойно прошел через весь зал и уселся на трон, прикидывая, насколько мне тут удобно. Сердитый возглас Гасты от дверей заставил повернуть голову и посмотреть на то, что ее так взволновало. В воздухе слева от меня мерцала огромная полупрозрачная алебарда, угрожающе раскачиваясь, словно готовилась нанести удар. Я успокаивающе помахал форестессе, а потом в голове проснулся Пармалес:

«Кажется, я дома… И теперь можно выполнить задуманное».

— Ты о чем? — не понял я.

«Да разверзнутся двери силы над этим местом», — совершенно непонятно продолжил бывший царь Лесного Моря.

Смазанное движение заставило меня напрячься. Призрачная алебарда успела переместиться по залу и оказалась прямо передо мной. Ощущение дикой опасности проснулось в сердце ощетинившимся зверем, но я успел только положить руки на подлокотники трона. Стылый, замораживающий голос, обладателем которого был вовсе не Пармалес, сказал в голове:

«И да придете вы ко мне!»

Оглушительное эхо обрушилось на мой разум, сминая волю. Донесся испуганный возглас Гасты:

— Террор! Встань с трона!

Алебарда же накренилась острым краем узкого топора вперед и стремительно вошла мне в грудь. Сначала было ощущение миллиона иголок, загнанных под кожу. В ребрах что-то треснуло, и волна свирепой обжигающей боли взорвала тело кровавым орлом, выплеснув наружу алые реки… И красная боль стерла мою сущность из бытия.

Пармалес свирепо глянул на меня, а голос продолжил:

«Вот уже семь сотен лет в этом зале не ступала нога разумного существа и не проползало брюхо того, кто считает себя таковым, — нараспев сказал трон. — Ни один моркот, молодой или возрастом в тысячу лет, не бывал тут. Ни фореста, ни праншаса, ни харрами не было здесь все эти годы. Ни эльфа, ни нага, ни орка, ни йотуна… Ни тем более дракона. Помнишь ли ты, Пармалес Черный, царь моркотов, последние часы своей прошлой жизни?»

— Помню, — мрачно ответил мой двойник.

— Так ты все-таки и есть царь? — спросил я.

— Заткнись, сопляк, — огрызнулся напряженный моркот.

«Он имеет право знать, куда попал, почему и с какой целью. — Сила холодного голоса возросла на порядок, отчего мы с Пармалесом ощутили себя букашками. — И я поведаю царевичу правду».

И кто тут над кем господин, спрашивается? Вопрос так и повис в моих глазах, никем не замеченный.

«Драконы — вот причина всему. Они были истинными хайверсами Лахлана, имеющими силу и право решать, кого наделять силой, а кого наказывать. Это было не по нраву врагам Суинаски, их матери. Долгими и тонкими интригами они добились того, что ты, Пармалес, принял решение подчинить себе крылатых хозяев неба. Думаете, эльфы по собственной вредности испортили твой артефакт, царь моркотов? Нет, это тоже стало результатом божественных интриг. Когда ты применил свою Филигрань, подправленную ушастыми, оно ударило не просто в драконов, оно проникло в их суть, околдовав и исказив мощь хайверсов. Будь все просто — ни один дракон-мужчина не умер бы от банальной похоти. Но когда каждый дракон оказался ПОДЧИНЕН каждому же дракону, наступила цепная реакция, которой остановить не смогли даже испугавшиеся боги. Так закончилась эра драконов. Но ни один бог не мог взять на себя вину за это, не хотел. Им нужен был козел отпущения. И они его нашли».

— Мой народ, — прошептал Пармалес.

«Нет, твое величество. Лично ты и должен был стать тем виновником, на которого падет кара за содеянное. — Интонации голоса менялись от слова к слову от горечи к насмешке. — Но не смогли боги без помощи Суинаски донести до дракониц главную мысль без искажений. Треньянэ, Старшая всех драконьих родов объявила виновниками всех моркотов. Лишь усилиями богов Суинаска, совершенно спятившая от того, что случилось с ее крылатыми детьми, ненадолго пришла в себя и сумела направить интерес Треньянэ только на черных моркотов. Правда, драконица потом собиралась добраться и до остальных трех племен, но все ее спутницы, напавшие на Сердце Бездны, были уничтожены тобой и твоим народом, царь. Уцелела только Треньянэ, которая и убила тебя, Пармалес Черный, после чего удалилась в неизвестном направлении залечивать многочисленные раны и стенать об утраченных сородичах».

На несколько секунд повисла тишина. Существо, заключенное в сером свете, продолжило только после того, как я встал с плотной поверхности из того же жемчужного сияния, плывшего вокруг нас с Пармалесом:

«Твой народ не был уничтожен весь в тот день. Оставалось еще много разбежавшихся черных моркотов. Но вслед за драконами на Зеленый Пик пришли те пятеро хаев с прихвостнями-гехаями из эльфов и нагов. Главы пяти башен, пяти школ Санаана, колыбели эльфов, вошли под сень Лесного Моря и начали тотальное уничтожение твоего племени, царь. Поблагодари небеса за то, что ты не видел происходящего, ибо был уже мертв. Прежде чем опомнились другие племена моркотов, а также Эон во главе с Матриархом, все было кончено. И на весь континент было объявлено, что виновники гибели драконов наказаны беспощадно и до последнего ребенка».

Слова трона наполнились искренним горем, от которого слезы навернулись на глаза. Я готов был взвыть в полный голос, но тяжелый голос истинного хозяина Сердца Бездны не дал скатиться в плач:

«Это не понравилось богам. Они приняли решение вернуть черных моркотов при первой возможности. И драконов. Но силы мира уже не могли воссоздать умерших. И боги обратились к сумасшедшей Суинаске с призывом очнуться и исправить содеянное эльфами. Владычица Пустоты услышала их крик, второй раз смогла на короткое время выбраться из черного бытия и что-то сотворила с верхней энергетикой Лахлана. С тех пор на континенте Каван все время идет дождь, словно само небо оплакивает потерю двух народов. Уходя обратно в безумие, богиня предрекла, что ливень кончится через год после того, как вернутся черные моркоты и драконы. И она призвала всех магов Кавана наблюдать за тонкими планами бытия, сказав, что спасение придет извне. После чего богиня ушла. И вот теперь я вижу, что ее усилия не остались напрасны. Пусть эльфы чудовищно поступают с изъятыми, бывшими обитателями других миров. Пусть они усиленно ставят препоны исполнению воли богини. Пусть не знает никто, как вернуть драконов… Я вижу, что черные моркоты уже нашли дорогу домой из плена других миров».

Слушая речь владыки Бездны, я впадал в прострацию все больше и больше. Так вот кто выдернул меня из родного мира после смерти! И все-таки записали в спасители мира… А что он там говорил про решение? Кто из нас двоих будет новым царем. Это что же получается? Я уже хотел спросить об этом прямо, когда трон продолжил:

«Черные моркоты проходят в своей долгой жизни два фурража. Два порога взросления, дающие им срок жизни в полторы тысячи лет. Когда-то царь Пармалес Черный прошел их оба. А тебе, принц, еще предстоит обрести свою истинную форму, отражающую суть твоего сердца».

Пармалес, пребывавший все это время в молчаливом ступоре, издал странный клекочущий рык, привлекая мое внимание. От увиденного у меня на голове дыбом встали волосы, а на хвосте шерсть. Вместо красавца-моркота среди серого жемчуга парил настоящий кошмар. Черный гуманоид ростом почти в двенадцать футов, могучий и покрытый матовой чешуей, расправил огромные крылья за спиной и демонстративно пошевелил загнутыми когтями на мощных руках. На гривастой голове монстра красовались витые рога с острейшими кончиками. На лице демоноподобного существа сверкнули желтым огнем бешеные глаза. Я подобрался, разведя руки в стороны, отращивая свои когти, весьма хлипкие по сравнению с тварью, в которую превратился Пармалес. Догадка заставила вздрогнуть: тот, кого я увидел на этот раз, и есть Царь Пармалес Черный. Голос владыки Бездны мрачно завершил рассказ:

«Ты пришел к нам из другого мира по воле богини Суинаски, принц Террор. Но сила последнего царя моркотов оказалась настолько мощной, что он не ушел до конца в мир иной. Ты, Пармалес Черный, дождался своего шанса, оседлал душу изъятого и вместе с ним проник назад, в жизнь. Но по воле богов не может в одном теле быть две души. Из-за этого ни один из вас не может стать самим собой в той мере, что вам присуща от рождения. Ни один из вас не войдет в полную силу, пока вы оба живы. А потому все решится здесь и сейчас. Да свершится воля Суинаски! Да вернется Царь Лесного Моря под эти небеса! И помните, у вас мало времени. Тело принца проживет еще минут двадцать от силы. А потом умрете уже вы оба. И даже я не смогу остановить ваш уход в небытие».

Пармалес взревел с такой силой, что черные искры в серожемчужном мареве бросились врассыпную. Крылатая тварь стегнула пустоту шипастым хвостом и бросилась в мою сторону, рассекая серый свет черными как ночь крыльями.

 

Глава 5

ГАСТА. ПО КОМ ПЛАЧЕТ СЕРДЦЕ ТЕРРОРА?

Смотреть на умирающего Террора и не иметь возможности хоть что-нибудь сделать — это выморозило меня до самых корней. Когда в зал вбежали наши девицы и рогатый, они не смогли даже приблизиться к трону — странная сила, похожая на щупальца тумана из серого жемчуга, спокойно остановила их, не давая и шагу ступить. Кевианзия тоскливо возмутилась:

— Да что же это такое! Какого древа он сел на этот трон?! Знал же, что там ловушка!

— Хватит орать, — угрюмо ответил ей Горотур. — Лучше подумай — что делать?

— Ждать, что же еще? — Праншаса даже как-то уменьшилась ростом. — Теперь все зависит от того, кто напустил этого серого тумана.

— То есть? — выдавила я из себя. — Это не Террор?

— Очень давно мне рассказала мать старую сказку, — глухо сказала магиня, — в которой говорится о древнем хозяине нашего Леса, о владыке Бездны, когда-то решившем стать опорой своим детям, то есть нам, народам Лесного Моря. Их было три брата, тех, кто создал наш лесной мир. Олькаран, серый владыка. Аскалай, золотой хранитель. И Увиарт, темный страж, отец всех чудовищных обитателей Лесного Моря.

— Аскалай?! — чуть не закричала я. — А почему эту сказку не рассказывали мне?

Я с подозрением посмотрела на Кевианзию. Она криво усмехнулась и сказала:

— Не все знания родительниц даются стражам, знаешь ли. Матриарх строга в этом.

— И нечего ей рассказывать, — хмуро встряла в разговор Клэв, со странным выражением лица наблюдающая за истекающим кровью Террором на троне. — Не ее ума это дело — кто создал наш мир и что с ними стало.

— Нет уж, рассказывай, — вдруг потребовал тур, нарисовавшись глыбой над зеленокожей форестессой, спешно отступившей за подругу.

Квазя, как называл праншасу Сахарок, сказала:

— Аскалай вы видели, Увиарт живет в самой глубине Бездны, а здесь живет Олькаран. Это его магия, цвета очень уж соответствуют.

— И не только цвета, — раздался знакомый фыркающий голос от дверей.

Я стремительно обернулась, за мгновение вырастив на руках острые деревянные клинки, которыми давно научилась биться не хуже, чем некоторые — мечами. Харрами, а это был он собственной персоной, бочком проник в тронный зал и с интересом осмотрелся. Горотур угрожающе спросил:

— Чего тебе надо, убийца? Я не забыл, что ты сделал в Шантале.

— Мне надо закончить начатое, — улыбнулся Канкадиэль. — Пора передать кузену второй привет от моих нанимателей.

О чем они говорили, мне было непонятно. Но тур явно был в курсе событий. В его ручище появилась огромная секира, на что кошак равнодушно шевельнул ушами и сказал:

— Не для того я рискнул спуститься на нижние ярусы Леса и перейти Щель, чтобы ты мне тут угрожал железякой, рогатый.

Горотур с ревом кинулся вперед, а харрами вдруг испарился. Я растерянно осмотрелась, выискивая его следы. И тут мохнатая рука обняла меня за плечи, и вкрадчивый голос прошептал:

— Ты действительно веришь, что сможешь быть с нашим кузеном? Мы все родственники по Лесу, и мне дано немного видеть в будущем. Так вот, форестесса… Тебя в этом будущем нет.

— Пусть, — ответила я и вывернулась из объятий котяры. — Но и тебя там не будет, если ты хоть что-нибудь сделаешь Террору.

Мои деревянные мечи скрестились на шее харрами, не успевшего ускользнуть прочь. Канкадиэль встопорщил усы и проворчал:

— А меня там и нет. Увы, мы оба не переживем завтрашнего дня, древесная женщина.

Горотур тем временем успел остыть. Его, как и наших спутниц, заинтересовали слова харрами. Я же почувствовала огромную злость. Этот четырехрукий прохвост заявился сюда вслед за нами и смеет что-то там пророчить! Горотур спросил, глядя на кошака тяжелым взглядом:

— Что еще ты видишь, убийца?

— Завтра мы станцуем со смертью. И лишь трое останутся петь песни Вечному Дождю под серым небом, — спокойно ответил харрами. — И меня среди этих троих почему-то нет. Так что я обязан выполнить поручение.

— Кто тебя послал? — Голос тура наполнился гневом.

— Пятеро высших не желают менять своих планов на будущее, знаешь ли, рогатый, — пожал плечами котяра.

В это мгновение Клэв что-то подсчитала на пальцах и напуганно спросила:

— Ты вещаешь о трех смертях?

Харрами прижал уши к голове и зашипел:

— Ты ставишь под сомнение мою способность видеть наперед, древесная женщина?

Я ощутила холод в груди. Их народ издревле пользовался особым расположением богов, наделивших харрами умением заглядывать в будущее, пусть и недалекое. Если он сказал, что мы с ним не переживем завтрашний день, значит, есть все шансы на то, что это так и есть.

— Ах! — вскрикнула Кевианзия, оставшаяся возле границы серого тумана. — Он умирает!

Мой взгляд метнулся на Террора. Белокожий черный моркот на троне вздрагивал так, словно его что-то зверски било изнутри. Каждый удар оставлял отпечаток на теле… И кровавые ручьи, тянувшие жадные руки к полу древнего строения. Харрами сказал откуда-то сбоку:

— Кажется, мне не придется исполнять волю пятерых.

Ответил ему абсолютно спокойный голос праншасы:

— Забудь, харрами. Я помогу ему.

Горотур повеселевшим голосом добавил:

— А я прослежу, чтобы ты не мешался, убийца.

Я быстро развернулась к харрами и спокойно закончила общую мысль, шевельнув клинками возле его шеи:

— Не двигайся или сдохнешь.

 

Глава 6

ШЕПОТ В СЕРОЙ ТИШИНЕ

Омерзительное ощущение, знаете ли, эта собственная смерть. Самое время позавидовать тем, кто умер в один миг, на ходу, благословленный богами. Мне такая судьба не светила ни в какой мере. Крылатая тварь была просто везде, куда бы я ни повернулся, в какую бы сторону ни сделал шаг. Первое же прикосновение темными когтями к шкуре царя причинило адскую боль моей руке, сопровождавшуюся облаком красного дыма и жужжанием осколков когтей.

Только благодаря природной ловкости и вертлявости я пока избегал жестоких ран и смерти. Но долго это продолжаться не могло. Неутомимая машина убийства в лице царя моркотов играла со мной, как веселая касатка с истерящим от ужаса тюленем. В какой-то момент серый свет вокруг наполнился невесомыми звуками, постепенно сложившимися в далекую музыку, очень похожую на что-то из моего родного мира. И все страхи, угнездившиеся в сердце, озадаченно отступили, оставив пустоту спокойствия и предельной собранности. Мощная рука демона медленно скользнула ко мне, заставив озадаченно отступить в сторону. Он что, издевается? Хочет показать, насколько я лох против его крутости?! Бросив взгляд на лицо Пармалеса, я ошарашенно понял, что замедлился весь он, от крыльев до пяток. Словно его погрузили в патоку. А музыка вне пределов набирала темп. Это был бравурный марш, из тех, что исполняют смертники, выходя на последний бой против могучего противника.

Думать было некогда, и я проворно скользнул к демону под напряженной рукой. Мои когти проскрежетали по черной чешуе, вызвав новый всплеск боли в запястье и облако красных брызг. Я успел заметить алую плоть в трещине чешуи, а потом получил чудовищный удар крылом по голове. Время вернулось к нормальному течению предательски точно и выверенно. Словно кто-то управлял им со стороны. И этот кто-то не питал к нам обоим никаких симпатий. Серый свет вокруг потускнел. Я тряхнул головой, прогоняя муть. Рев Пармалеса дал понять, что медлить нельзя…

На меня посыпались мощные удары, от которых хлестко лопались кости ребер. Сломанной куклой я летал по пространству, кружась в хороводе колючей боли, а демон почему-то не спешил применять свои страшные когти. Но вот музыка стихла. Тишину я осознал сквозь красное марево агонии, не имея возможности вздохнуть. В этот момент кто-то вновь решил поиздеваться. Не знаю, над кем — надо мной или демоном. Но мои раны стремительно затянулись, ребра расправились и срослись, кости с сухим треском вернулись на место, я же все это время орал благим матом от волн палящей боли. Пармалес недоуменно смотрел на все это и злился все больше и больше. Ему не нравилось происходящее. Как и мне. Лучше бы уж невидимый помощник дал спокойно откинуть копыта…

Эта пытка продолжалась бесконечно долго. Пармалес превращал меня в отбивную, располосованную когтями, а потом все возвращалось в начало. Серый свет стал алеть, в моей голове звучали странные потусторонние голоса, шепчущие песни далеких вселенных. Наверное, это были зори, самое постоянное и неизменное в подлунном мире. И день может стать темнее ночи, и ночь способна засиять как день, но зори были, есть и останутся Рубиконом той неизменности, что все-таки хранит миры от разрушения. Свет и тьма ведут войну из начала времен. Они танцуют среди светил, пожирая планеты и миры. Они опаляют судьбы разумных существ своим возвышенным дыханием, нашептывая истины и разрушая стереотипы. Но утренняя заря сродни вечерней, и обе они останутся навеки, сохраняя преемственность великих противников, накрывших крылами космос. День всегда сменяется ночью, ночь всегда уступает дневному свету.

Черные лезвия тянут за собой красные нити, на которых висит живое тело в руках опытных кукловодов. И не стало больше той хрустящей костями боли, чавкающей мясом, икающей вялой кровью, рыгающей смрадом искристого безумия. Сколько раз я умер и возродился? Будь проклят тот, кто решил, что жить — это хорошо. Это плохо, дурманяще и мерзко, отвратительно и смердяще! Это крик в серой неге разложения, вопль в лопающейся голове, стенание на дыбе чьей-то неумной воли. Я просил дать мне умереть, выл от рвущих плоть гвоздящих ударов страдания. Но это не помогало. Моя душа раненой чайкой парила над бойней и раз за разом оглашала пространство серого жемчуга криком боли под аккомпанемент чужого холодного смеха.

В какой-то момент даже Пармалес остановился, с тоской глядя на меня. Его руки кропили моей кровью реальность трона, а он стоял и смотрел, и пелена гнева в его взоре стала таять. А потом неведомый шутник выдал коронный номер, стоивший мне еще сотни жизней. Я смеялся, когда за спиной выросли черные крылья. Хохотал, когда демон отрывал мне их с кусками тела. Наш ганец длился миллионы лет. Мой разум растаял в серой дымке, наполненной черными искрами. И плевать было шутнику на то, что безумие уже вежливо стучалось в мою голову толчками крови, несущей новую боль. Это было смешно, очень смешно. Я даже стал получать какое-то эстетическое удовольствие, гадая, что сделает демон дальше: оторвет руку, откусит голову или выдернет хвост вместе с позвоночником?

Потом пришел покой, настоящий, незыблемый, напугавший обладателя холодного смеха. В наш танец вошел еще кто-то, несущий в себе тепло и сочувствие. Шутник отступил на несколько веков, не забывая при этом возвращать меня с того света. Пармалес неистовствовал, но его когти больше не могли причинить мне вреда — они со скрежетом скребли мою кожу, стачиваясь в крошево, но отрастали вновь. Новое безумие мне понравилось. Оно позволило отдохнуть от боли. Неведомый помощник пошел еще дальше. Спустя еще несколько веков бесконечной агонии в пламени, извергаемом демоном, я почувствовал, что могу теперь и сам сражаться, пусть не на равных с царем моркотов, но и не всухую. Теперь боль мог причинять и я. Это было сладко — вонзать когти в плоть демона, ставшую податливой и мягкой.

Кто-то прошептал, что я умею кусаться. Ведь вампиры меня боятся не за милый вид и красивые глаза. Прах… Пыль и ветер серых пределов — вот что такое мой укус для кровососов. Потому что вампиры — наши дети, наши пасынки и ублюдки, нажитые древними моркотами на просторах сначала Кавана, затем и всего Лахлана. Этот прах струился меж пальцев, словно вода среди гальки. Он — мое оружие. Он — мой страж. Он — мой доспех.

Каждая пылинка этого серого пепла, наполненная миражами и образами, несла в себе погибель и возрождение. Как моим врагам, так и мне. Но я уже погиб, эта мысль пробилась сквозь восторг пульсирующей смерти красных нитей вокруг меня. Праздное любопытство безумного ребенка не стало тянуть. Серое пламя, раскрывшееся во мне, хотело познать объятия улыбающегося сумасшествия. Так и быть, демон подождет, решил я. Ладони стали ловить прах, вылавливая из серого хоровода мятежные хлопья, собирая их как воду. Радужные переливы невесомой добычи притянули к себе мою жажду познания. Губы коснулись пепла в ладонях. И я вдохнул.

Демон, который все это время лишь вяло пытался вскрыть меня и вывесить требуху на просушку, вдруг заревел и бросился в стремительную атаку. Его когти легко разорвали вуаль праха и вонзились в мое тело, заставив вселенную исказиться волнами, словно это лишь камень потревожил гладь мутного озера. Прах подарил мне то, чего я так жаждал последние тысячелетия пытки: отстраненность и покой. Я больше не чувствовал рвущейся плоти, крошащихся костей и кипящей крови.

Холодок окутал мой разум, проясняя сознание. Пармалес терзал какое-то чужое тело. Я же повис в стороне от бойни, спокойно оценивая ситуацию. Безумие схлынуло куда-то в бездну. В сером тумане вокруг зашипело пространство, исказив свет:

«Не то! Ты должен измениться или умереть! Сердцу Бездны нужен сильный царь. Если ты не способен стать жестким и равнодушным, тебе не одолеть Пармалеса».

Демон застыл, слушая голос трона. Он без особых усилий держал в левой руке мое тело, ухватив за шею. Другая его рука почти оторвала кусок торса, орошая пространство потоками крови. Я с интересом шевельнулся, захотев кое-что сказать. И тело послушно вскинуло то, что уцелело от головы. Лохмотья губ разомкнулись, роняя слова:

— Разве не весело?

Парь почти с испугом уставился на меня, зарычал и одним махом снес голову. Но она лишь разлетелась на осколки образа и вновь возникла на месте. Я окончательно успокоился. Все происходящее перестало быть веселым. На границе сознания послышались вкрадчивые шаги ужаса, подкрадывавшегося за серым светом, как за пеленой. А Пармалес вдруг впервые с начала избиения моей несчастной тушки заговорил:

— Почему ты не даешь мне убить его? Ты хочешь, чтобы правил он?

Он явно обращался к владыке Бездны. Холодный голос ответил слегка отстраненно:

«Ты лишь старая догма, не способная найти новых путей в жизни. Разве твой демонический облик не есть лишь отголосок старых предпочтений? Ответь, ты способен измениться и стать другим? Из убийцы драконов стать отцом нового мира?»

— К тухлым богам твои слова, трон! — отрычался царь в ответ.

Он встряхнул мое тело еще раз, но больше ничего сделать не успел. Я провалился в секунду мрака, а затем очутился в стороне от крылатого существа, растерянно уставившегося на свою пустую лапу. Новый, совершенно живой и теплый, голос вмешался в разговор:

— Эх, братец, ты снова пытаешься стать демиургом. Разве я не говорила тебе, что этот мир уже создан и переделать его не в твоих силах?

Рядом с демоном появилась женщина-моркот невероятной масти — смесь золота и меди с вкраплениями зелени. Она с теплым участием посмотрела на меня, затем на демона, при взгляде на которого в ее глазах плеснулась чуть ли не материнская забота вперемешку с гордостью. Уши морры забавно шевелились, ловя каждый звук. Холодный голос наполнился презрением:

«Ты вмешиваешься не в свое дело, сестра. Уйди. Не мешай».

Морра проигнорировала слова серого света, ласково провела ладонью по мерно вздымающейся груди демона и спросила:

— Зачем ты убиваешь себя?

И громкий хлопок собранных крыльев стал ей ответом вкупе с задумчивым взглядом. Пармалес замер, уставившись на меня, а морра грустно улыбнулась и сказала:

— Смерть не всегда правильный путь.

Я засмеялся, а жемчужный мир вокруг нас начал осыпаться черными звездами под ноги. И миллионы смертей засмеялись вместе со мной.

 

Глава 7

ГОРОТУР. ПРЕДВЕЩАННЫЙ ДЕНЬ

Это долбаное новое утро наступило как-то сразу. Сколько уже хожено под дождем мной и моими сородичами, но никогда еще в пути не было у меня такого мерзкого утра. Потому что маленький моркот так и не пошевелился на троне. Ни разу за всю ночь, словно время, великое и непреодолимое, заступило на стражу и не дает течь секундам. Кровь из раны на груди Сахарка больше не текла. Но она застыла в таком состоянии, что даже тупому было понятно — стоит только где-то сдвинуться с места песчинкам судьбы, и носительница жизни хлынет с новой силой.

Я мрачно окинул взглядом тронный зал. Все, кто тут был, стали похожи на собственные тени. Бессонное бдение у трона даром не прошло никому. Харрами, похожий на плешивого дикого зверя, о чем-то сердито вещал заторможенной Клэв. Форестесса же явно его не слушала по причине того, что практически спала, стоя у стены между окном и дверью на площадку, по которой рокотали струи ливня. Кевианзия вообще плохо выглядела. Она так и простояла всю ночь на границе серого тумана, пытаясь что-то сделать с нашим непутевым пострелом. Возможно, именно благодаря ей время для смертельно раненного моркота и застыло. Не знаю, никогда не был силен во всех этих заморочках с заклятиями. По мне, врезать кулаком промеж ушей — самое то для простого воина. Только бить надо так, чтобы эти уши схлопнулись, и тогда проблем не будет.

Мой взгляд выловил в рассветном сумраке нервно вышагивавшую на расстоянии вокруг трона Гасту. Лесная дева по-прежнему не находила себе места, продолжая склонять свою тормознутость. И я мог ее понять — вот чего стоило вовремя схватить мальчишку за холку и не дать совершить самую большую глупость в жизни. Я вздохнул и с прежней надеждой глянул на Террора. Под ним к моменту, когда все в тумане застыло, успела набежать изрядная лужа крови, которая и сейчас все так же блестела свежестью и яркой краснотой.

А ведь он мне сначала не понравился — хлипкий слабак, слегка истеричный, наглый и забавно непосредственный. Хм… Я поймал себя на этой мысли. Однако, похоже, вру сам себе — понравился, да еще как. Сердце сжалось от чего-то, похожего на тоску, при взгляде на худенького моркота, застывшего на троне. Остается надеяться только на одно.

— Воля пятерых высших непреложна, — прервал мои размышления голос Канкадиэля. — Если что-то изменится и он очнется, передумав умирать, я помогу ему закончить начатое.

— И не уйдешь отсюда дальше дверей, — спокойно ответила Клэв, оторвавшись от стены. Ее усталое лицо перечертила кривая усмешка. — Тогда твое пророчество сбудется.

— Мне все равно, женщина леса, — харрами пожал плечами. — Еще в Шантале я должен был убить светлячка, но не смог. Он прекрасен, как луны в ночи, которых я не видел уже семь веков. Ты видела луны, женщина? Это сумасшествие моего народа, потерянное на горе женам и детям. Сколько харрами уже погибло или умерло в своей постели, не отправившись к праматерям только потому, что спятившая богиня что-то напутала с погодой, прокляла наш континент и сбежала, оставив мой народ без лунного благословения. Знаешь, как мерзко умирать, когда нет пути на небеса? Когда нет в ночи лунных дорожек на каплях росы? Когда небо не сияет семенами лун? Ты не сможешь представить себе этот мрак, в котором живет мой народ вот уже семь веков.

— Твое самомнение выше самых высоких каньянов, четверорукий, — раздраженно прервала монолог котяры Гаста, остановившаяся возле них с форестессой. — И лучше не рассчитывай, что я позволю тебе причинить вред нашему Террору.

— Наивный юный побег Лесного Моря, — тихо пропел харрами. — Что ты можешь сделать мне, тому, кто живет под этим небом уже столько лет, что даже камни на могилах твоих предков истаяли в пыль?

— Я не позволю тебе приблизиться к светлячку! — Форестесса напряженно выпрямилась, а ее глаза ярко засветились изумрудным светом.

Канкадиэль насмешливо ответил:

— Тебя изгнали за распутство, семя древа. Ты любишь утехи… А знаешь ли ты, почему Террора называют светлячком? Он как маяк для искателей силы. Как тот самый болотный огонек, что уводит путника с тропы и приводит к гибели. Он — хайверс. То есть Господин Заклятий, лишенный силы. Он властен над нами в плоти, он властен над нами в магии. Но он не властен над энергией. Как светлячок не властен над ветром, который носит его над болотом. Он слаб и беззащитен, несмотря ни на что. И ты готова его защищать…

Гаста и Клэв слушали харрами с каменными лицами. Я же с удивлением понял, что Канкадиэль начал волноваться. Четверорукий продолжил:

— В тот день, когда прибыл в даракаль Шанталь и увидел этого светлячка, я понял, что не смогу убить его. Хотя мне и приказали, таких светлячков надо беречь как зеницу ока. Однажды он может вывести мой народ к лунам. Он способен остановить дождь. Я это знаю, как и то, что у меня четыре руки. Я передал ему послание от пятерых высших, напомнил о бренности бытия, но он тут же забыл об этом. Ведь светлячок не способен долго огорчаться. Он — частичка радости в ночи, живой уголек во тьме. Потом я следил за ним и в итоге — за вами. Я не хочу его убивать.

— Так не делай этого, — сказала Клэв, с прищуром глядя на кота.

— Мне кое-что пообещали, женщина, — устало улыбнулся харрами. — И от обещанного я не смог отказаться.

— Значит, ты твердо намерен убить Сахарка, — тихо пробормотала лесная разведчица. — Тогда и у меня нет выбора.

Тихий вскрик Кевианзии отвлек меня от ссорившихся спутников. Лягуха совсем уже посерела и шаталась от усталости, но продолжала держать заклятие. И писклявый бульк лишь подтвердил, что сил у нее оставалось все меньше и меньше. В это мгновение со стороны харрами и форестессы до меня донесся скребущий шелест, словно шипастая лиана проползла по каменному полу, царапая кладку. Я быстро обернулся, сдавив рукоять одной из своих секир.

Это было красиво и страшновато даже. Гаста буквально развернула свой лиственный покров, открыв себя взорам посторонних. Стройная, подтянутая обнаженная красотка с зеленой кожей и прекрасным лицом, обрамленным длинными волосами цвета мокрой зелени, с презрительной усмешкой шагнула к коту, окруженная порхающей листвой, и сказала:

— Ты видел звезды, старик. Они всего лишь сказка. И тебе тоже пора стать выдумкой.

— Красива ты, побег, ничего не скажешь, — насмешливо ответил надтреснутым голосом харрами. — Ну, да и мы не из лужи выплыли, дитя леса.

Мирный облезлый кот ростом с крупного эльфа словно взорвался шипением. Его до того худощавое тело вскипело рельефными мышцами, покрытыми ощетинившейся шерстью. На руках сверкнули серые мощные когти. Канкадиэль прижал уши и прошипел:

— В том мире, откуда пришел С-сладкий Террор, ес-сть хорош-шие з-с-сабавные с-слова, побег. Я умею з-с-саглядывать и в прош-шлое. У него в голове я услыш-шал эти с-слова.

Два прекрасных лесных воина стали кружить друг напротив друга по залу. Форестесса молчала, а четверорукий котяра говорил как ни в чем не бывало:

— Я знаю точно наперед…

Харрами плавно скользнул к форестессе и сорвался в стремительную атаку, закончившуюся свистом ветра от промазавших когтей. Гаста легко уклонилась от нападения, но отвечать пока не стала, продолжая изучать повадки противника. Канкадиэль демонстративно облизнулся и вновь заговорил:

— Сегодня кто-нибудь умрет.

Котяра метнулся в новую атаку, но тут же отшатнулся от свирепого роя ожившей листвы, бросившейся на защиту хозяйки. Харрами ухмыльнулся во всю клыкастую пасть и пропел:

— Не знаю — где, но знаю — как…

Наконец Гаста сделала ответный бросок вперед и проделала это с такой скоростью, что я едва не упустил ее движение из виду. Заскрежетали деревянные мечи, столкнувшись с когтями Канкадиэля, а сдавленный голос кота добавил:

— Я не гадалка, я — маньяк.

В ту же секунду вскрикнула Клэв. Я заметил, что ее взгляд устремлен куда-то в сторону главных дверей тронного зала. Раньше чем я успел повернуться, оттуда раздался насмешливый голос:

— Это мы удачно заш-ш-шли.

Мороз продрал шкуру тысячью шпор. Характерные скользкие обертоны нельзя было перепутать ни с чем. Я с холодным бешенством крутанулся, разведя в стороны руки с секирами. Стоять спиной к нагам — смерти подобно. Взгляд зацепился за яркое одеяние пустынного офицера, истекающее водой. Красно-желтые ленты изящно обвивали бронированный, желто-серого цвета хвост мощного нага, а его торс прикрывал золоченый нагрудник. Каштановые волосы нага были заплетены во множество тонких кос со стальными шипами по всей длине. Холодные серые глаза змея с презрением смотрели на нас. А за его спиной маячили тени вооруженной алебардами свиты. У самого же офицера в мощных руках тускло мерцали слегка изогнутые клинки излюбленного оружия пустынных жителей — настоящие боевые ятаганы.

Наг лениво вполз в зал и выпрямился, оказавшись одного со мной роста, еще раз окинул взглядом тронный зал, погрузившийся в тишину, и сказал:

— Великий правнук хочет этого моркота себе. Вся моя суть вопит о его силе. Так что я сам подчиню этого гехая. И сменю великого правнука пустынной матери-змеи.

За офицером в зал вползли еще с десяток нагов помельче. Я же успел слегка успокоиться и проворчал:

— Сначала свой хвост из грязи вытащи, червяк, а уж потом права качай.

Эх, говорил мне наш сержант, что вывести из себя нага — плевое дело… И он прав. Офицер взревел от злости и кинулся в мою сторону, обрушив настоящую мельницу двуручного боя. Но и нас не зря гоняли на тренировках и в бою. Пришлось перехватить левую секиру ближе к лезвию и использовать ее на манер щита. Зато правой я оторвался по полной. Это только недоумки считают, что рогатые туры медлительны и неповоротливы. Спроси любого ветерана в войсках любого народа — он тебе скажет, что с нами, рогатыми, лучше не связываться — зашибем. Сплетая звонкую вязь боя с нагом, я успевал даже поглядывать по сторонам. Чем разъярил хвостатого еще больше. И тогда пролилась первая кровь. Один из ятаганов нага чиркнул по моей левой руке, оставив красную роспись. Все, хватит отвлекаться. Наши и сами справятся — остальные наги мельче и субтильнее будут.

Со звоном скользнула сталь меча по секире, улетая в сторону. Шаг вперед, короткий взмах, отводящий второй меч в другую сторону. Ну, здравствуй, родной ты мой! Правая секира победно врубилась в ключицу нага. Хвостатый захрипел и с безмерным удивлением на харе сложился мне под ноги, распластав руки и хвост по деревянному полу. Тьфу, а я-то надеялся на большее. Тоже мне офицер — ни уха ни рыла в бою!

Из ушей словно выдернули пробки — в зале стоял шум конкретной драки. И я с боевым криком ринулся на подмогу спутникам. Нас было четверо против десятка хвостатых. Короче, все шансы на победу… Так я думал до тех пор, пока один из хвостатых, серовласый ветеран коричневой масти, не взвился под потолок беспощадной пружиной, поддев на пику алебарды хрипевшего харрами. А ведь котяра успел порешить троих нагов! Этот факт отметился в голове мимоходом. Я просто швырнул левую секиру во врага. Наточенное лезвие с гудением пролетело над хвостатым и врезалось в стену, отправив голову нага бодро скакать по залу. Слева от меня Клэв спокойно и холодно пронзила в прыжке шею еще одного хвостатого, успокоив гадину. Половины налетчиков не стало, и это внушало оптимизм.

Тем временем Гаста носилась по стенам и потолку, запутывая сразу троих нагов и постоянно атакуя острой листвой четвертого. Это было по-настоящему опасно для лесной воительницы, но дало нам шанс справиться с врагами. Мы с Клэв молча кинулись вперед и с ходу успокоили еще двух хвостатых. Три на три — вообще нормальный расклад! Я самым банальным образом пнул ближайшего нага, припечатав к стене. Клэв тут же воспользовалась подачкой — хвостатый захрипел, приколотый к дереву надежнее охотничьего трофея. А потом мой взгляд остановился на картине, от которой кровь застыла в жилах. Зеленохвостый проворный наг плотно насел на разведчицу, не давая ей места для маневра. Еще один хвостатый, темно-синего цвета, размашисто отвел алебарду и вот-вот должен был разрубить Кевианзию, по-прежнему истуканом стоявшую недалеко от трона, который заволок серый туман.

Клэв отчаянно закричала, бросившись к Гасте, получившей рваную рану в торс. До обоих нагов расстояние было примерно одинаковым — слишком далеко. Кого-то надо было спасать. И я не колебался ни единой доли секунды. Вторая секира тоже отправилась в смертоносный полет… Вспышка света от трона заставила закричать от боли в глазах. Но за мгновение до нее я успел увидеть, как Сахарок выпрямился на троне и посмотрел на меня бездонными черными глазами.

 

Глава 8

И ВСЕ ВСТАНЕТ НА СВОИ МЕСТА

Скрежет в голове сменился непривычным покоем, мысли перестали носиться в искаженности шелудивыми псами безумного смеха… Тихий женский голос, от которого захотелось спать, прошептал, стоило мне зажмуриться в ожидании того, что Пармалес сейчас вновь начнет переплетать мою жизнь со струнами жгучей боли:

— Все хорошо, малыш… Теперь все будет хорошо.

«Ты все испортила!» — в холодном голосе зазвенела неожиданная обида, словно владыка Бездны был всего лишь мальчишкой, у которого старшая сестра вдруг отобрала особенно понравившуюся игрушку. Морра засмеялась и ответила невидимому то ли богу, то ли могущественному духу:

— Посмотри, Олькаран, ты так сильно напугал мальчика, что он теперь боится посмотреть на мир. Разве это хорошо?

Теплые тонкие руки легли мне на виски, и прохлада мягким потоком смыла с разума последние огоньки безумия. Осознав, что эта странная морра сделала для меня, я с искренней благодарностью преклонил перед ней колено, уставившись в серо-жемчужную бездну застывшим взглядом. Смотреть на демона не было ни сил, ни желания. В глубине души билась тревога — только бы он не напал опять, хоть бы надо мной перестали издеваться. Голос морры уже намного серьезней спросил:

— Ты понимаешь, братец, как сильно провинился?

«Да что я сделал-то?! — возмутился дух Зеленого Пика. — Подумаешь, повел этих двоих по привычной дороге выбора!»

— То есть ты играл нами? — подал рычащий глухой голос Пармалес. И было в его интонации что-то такое, отчего морра тут же отпустила мою голову и поспешно сказала, обращаясь явно к демону:

— Даже не думай, царь! Судить тут могут только его братья и я, но не ты. Забыл, чем тебе пришлось заплатить за свой фурраж, за эти вот чудесные крылья, за когти, за мощь и красоту? Так я могу напомнить!

— Молчи, женщина, — зарычал Пармалес, а я вскинул наконец голову и уставился на происходящее. Крылатый император Лесного Моря смотрел на золотоволосую морру ледяным взглядом, в глубине которого тлели омуты почерневшего от крови льда. Он резко расправил крылья, разметав черные искры, вновь появившиеся рядом с нами, и сказал: — Или сама накажи заигравшегося брата. Мне плевать, как… Или его накажу я. И мне хватит на это сил.

Почему-то я поверил крылатому, как и морра, судя по всему. Она сердито топнула ногой и надменно ответила:

— Не забывайся, моркот Пармалес Черный. Под этими сводами властвуем мы, а не ты.

«Остыньте, несчастные! — сиреневыми нитями в сером перламутре пространства вмешался в разговор еще кто-то. — Снаружи вот-вот все изменится. А здесь еще кое-кто желает поговорить с этим пернатым правителем».

— Увиарт, наконец-то! — огромное облегчение появилось на лице морры. — А где Аскалай?

— Оно спешит, но дорога займет всю ночь. Для тех, кто сейчас там, снаружи. Для нас же это будут считаные минуты, ни одна звезда не успеет мигнуть, — уже нормально сказал кто-то за моей спиной, ощутимо распространяя вокруг кошмарный тухлый запах.

Меня тут же чуть не вырвало, просто было нечем. Я поднялся с колена и развернулся к новоприбывшему. Такого ужаса я давно не испытывал — целых несколько минут. Пармалес показался милым душкой рядом с существом, навестившим место разборок.

Увиарт был страшен. Серо-черно-зеленое создание, которое отдаленно напоминало кентавра, насмешливо посмотрело на меня бельмами глаз с темного изможденного лица сказочного Кощея. На голове его, кроме длинных серых волос, мрачно красовалась черная корона. Будь я посмелее — обозвал бы это творение кокошником, да только семь фигурных лезвий, заменявших этому кокошнику поле, внушали трепет. Увиарт был покрыт мощной даже на вид шкурой, похожей на крокодилью. Короче, рептилия, рожденная воспаленным воображением пьяного художника. Руки существа тоже напоминали о Кощее — высушенные, жилистые, тонкие и смертоносные. По четыре пальца на каждой руке, да еще и с когтями, без сомнения — металлическими. Четыре ноги драконьего туловища обладали коровьими копытами, а хвост истончался до черного жала на конце. Завершали картину большие кожистые крылья серо-черного же окраса с разлохмаченной кромкой.

Существо склонило голову вбок и задумчиво проговорило:

— А ты ничего так, светлячок. Сгодишься, я думаю.

«Это на что же он сгодится? — ревниво спросил Олькаран. — Даже не думай тянуть к нему свои лапы, братец!»

— Не бойся, — поморщился Увиарт. — Я не об этом. Молодец, сестренка, вовремя остановила баловство младшего. Этот моркот действительно способен исполнить задуманное и вернуть в мир моих детей.

Я вытаращился на порождение Бездны в полной прострации. Двухметровый кто-то-тавр тем временем подошел к Пармалесу и снизу вверх проворчал онемевшему царю:

— Отомри, дитя Лесного Моря. Неужели это так трудно — включить мозги? Неужели ты действительно видишь в этом парнишке соперника на трон? Террору не нужна твоя деревяшка. Объяви его своим наследником да отпусти погулять по миру. Вот увидишь, достойный принц получится. А если у тебя снова пойдут свои дети, то светлячок по имени Террор может и отказаться от Империи Лесного Моря… Так ведь, Манящий-в-ночи?

Это он мне, что ли? Я сглотнул и поспешно кивнул. Ну их всех на кол с этими тронами, лесами, неведомыми детьми и родственными шуточками. Увиарт довольно улыбнулся:

— Ну вот и все, решили. Можно разбегаться.

— Стой, брат, — остановила монстра женщина. — Пармалес Черный должен не просто объявить Террора наследником, он должен усыновить его со всеми правами и обязанностями. Иначе твои дети не вернутся, и ты это знаешь.

— Конечно же ты права, — вздохнул Увиарт. — Как всегда. Моя жена перемудрила в тот раз, когда ненадолго обрела сознание.

Морра участливо спросила:

— Когда ты в последний раз принимал нормальный облик, брат?

— Да вот с тех пор ни разу, Кейанэ.

— В это трудно поверить, — прошептала морра, подошла к страшному Увиарту и нежно погладила по щеке тонкими пальцами.

— Чего не сделаешь ради любимого существа. — Губы Увиарта скривились. — Даже если твоя жена — Владычица Пустоты, она всего лишь женщина. Приходится постоянно приглядывать, а то опять натворит дел в своем безумии. Суинаска так и не может прийти в себя после гибели драконов. Наши дети были ей бесконечно дороги, сестра. И я не могу оставить ее даже на день.

«Какая жертвенность! — влез Олькаран. — Какой пафос, аж зубы сводит…»

— У тебя нет зубов, — отмахнулась Кейанэ.

«Если бы были, точны заныли, — пробурчал серый свет. — Или сразу выпали».

— Болтай дальше, братишка, — усмехнулся Увиарт.

— Ответь мне на один вопрос, Валентин, взявший имя Террор, — вдруг подал голос Пармалес, складывая крылья за спиной. — Ты готов выполнить волю богов Лесного Моря?

Он застал меня врасплох, так что сразу ответить не нашлось ни сил, ни слов. Морра также обернулась ко мне и спросила:

— Готов ли ты взять под защиту изъятых?

Она еще спрашивает! Да только ради этого я и поперся в чертов дурной лес, полный кретинов двуногих и многолапых… Этот вопрос мне был понятен, и я ответил:

— Это стало целью моего пути, уважаемая.

— Славно, парень. — Увиарт вздохнул, помолчал и продолжил: — Тогда тебе надо многое узнать.

— Позволь, я ему расскажу… — перебила брата Кейанэ и посмотрела мне в глаза. — Но сначала разреши своей спутнице подойти к нам.

Я тут же заозирался в поисках упомянутой спутницы. А из серо-жемчужного тумана появилась та, от вида которой у меня едва не оторвалась челюсть. Я же собственными глазами видел, как харрами свернул ей шею! Халайра Харан, Ходящая-по-снам белой ветви Тримурры собственной окочурившейся персоной… От всего происходящего у меня буквально затряслись поджилки. Во что же я вляпался-то? Вопрос, похоже, риторический. Халайра виновато улыбнулась мне, а потом быстро прошла между богами Лесного Моря и остановилась перед Пармалесом. Эти двое уставились друг на друга в полной тишине. Но уже через пару мгновений облик демона дрогнул, расплылся и растаял черной дымкой. Мой двойник с совершенно невозмутимым лицом взял белую морру за руку, и они отошли подальше, начав о чем-то переговариваться.

Кейанэ тут же подошла ко мне и сказала:

— Им есть о чем поговорить, светлячок.

— Да что же такое?! — вырвалось у меня. — Почему все вокруг то и дело называют меня каким-то насекомым?

— Скорее, болотным огоньком, — улыбнулась золотая морра. — Может быть, потому, что ты манишь за собой, обещая показать дорогу к покою, счастью, спокойствию? А сам вполне можешь и к смерти привести? Привыкай, хайверс Террор Черный, наследный принц Империи Лесного Моря, приемный сын и брат царя Пармалеса. Отныне тебе придется взять свою жизнь в собственные руки.

— Да я мечтаю об этом последние два месяца! — воскликнул я, всплеснув руками. — Чувствую себя замшелой марионеткой.

— После того, что я тебе расскажу, никто не сможет больше втянуть тебя в свои игры. — Глаза Кейанэ блеснули янтарем. — И первое… Не знаю, обрадует это тебя или огорчит. Ты последний изъятый из своего мира в Лахлан. Больше у эльфов такой фокус не пройдет. Волей богов Лахлана сначала в наш мир долго перетягивались гехаи, способные дать океан энергии для открытия потоков Силы, необходимой для возрождения драконов. Последним в наш мир попал ты, хайверс с необычайной способностью направлять эту энергию по своему желанию.

— Я же не умею это… — Что-то мне опять стало страшновато от ее слов. — Не умею колдовать.

— А тебе и не надо. Ты хайверс, ты можешь направить Силу той, кто действительно сможет, как ты говоришь, колдовать на высшем уровне. Твоя будущая супруга возродит детей моего брата Увиарта и богини Суинаски.

— Будущая… кто? — не сразу понял я. — Супруга?!

— Это твоя судьба, — нахмурилась Кейанэ.

— А меня спросить не забыли? — Во мне родилось даже не раздражение. Это было что-то сродни вселенской ярости. Всю жизнь я терпеть не мог, когда кто-то пытался за меня решать, что и когда мне делать, что я могу делать, а чего не должен. Чьи ожидания я обязан оправдать, а чьи не особенно… Я процедил сквозь зубы: — Вообще-то я хочу освободить изъятых от этой кошмарной иллюзии. А ваши драконы — это ваши проблемы, ясно?

— Ну и ладно, — безмятежно кивнула золотая морра, вогнав меня в ступор. — В общем, так. Кое-что тебе все равно надо знать. После тебя изъятых больше не будет, но и ты обратно не вернешься. Это понятно? Хороший мальчик… Главная причина такого жуткого положения твоих соплеменников и соплеменниц на Каване вовсе не в том, что они гехаи, каких поискать. Захотели бы, и лучше нашли. История тянется из прошлого. Ты уже в курсе, что драконов постарались извести именно эльфы, так же как и черных моркотов следом за крылатыми?

Я кивнул, сосредоточенно слушая богиню. Она продолжила:

— Это неспроста, Террор. За две тысячи лет до Катарсиса некий эльфийский мудрец и прорицатель записал такие слова на полях Книги Эльфийских Родов: «От крыльев рухнет высокое племя, не способное пошевелиться в медных оковах. Вода нальет тяжестью наши земли, медные цепи оторвут нас от леса, огонь поглотит нас». Странные слова, которых долго не могли понять. Да и сейчас не очень-то понимают. Но некоторые эльфы решили, что речь идет о том, что драконы поработят их народ, а затем уничтожат в пламени своего дыхания. Они долго готовили удар. Итог ты знаешь, Сладкий Террор, способный просыпаться солью на раны Кавана.

— Может, хватит уже сладкого, а? — опять рассердился я. — Кое-что слипнется скоро от ваших метафор.

— Не ворчи, — усмехнулась Кейанэ.

— Буду ворчать. — Я поджал губы.

— Хорошо, ворчи, но давай потом? — золотая морра вздохнула. — В итоге исчезли драконы и черные моркоты, а туры лишились своей родины, на руинах которой сейчас мрачными твердынями расцветает новая сила этого мира. Вампиры, когда-то созданные твоим народом для не самых хороших дел, входят в полную силу. Но не о них речь. Суинаска, мать драконов, все сделала для того, чтобы возродить драконов. Но для этого надо много Силы, настоящий океан. Только очень сильные гехаи в большом количестве могут передать столько энергии. Только бесконечно открытый переменам хайверс, наделенный способностью решать о том, куда эту Силу направить, может передать силу от этих гехаев той, кто сможет эту самую энергию правильно применить. И тогда драконы вернутся. Эльфы знают об этом. И не хотят возвращения крылатых в небо Лахлана. Они научились вычислять, где и когда должен был появиться гехай, наделенный большой силой. Но они сделали вид, будто это именно они, эльфы, призывают из твоего мира людей, изымают их и подчиняют, меняя под устои Лахлана.

— Значит, это вранье? — спросил я, обдумывая сказанное.

— Да, светлячок. Эльфы лишь перехватывали нити Врат Переброса, ловили твоих соплеменников и порабощали их. Чтобы не дать исполнить предназначение. Они очень боятся старого пророчества. Даже придумали заклятие, дающее изъятым ложную реальность, ложное восприятие происходящего. Шло время, гехаев в наш мир попало достаточно, чтобы свершить волю богов. И тогда к нам пришел ты, последний изъятый. Твои резервы настолько уникальны и велики, что эльфы не смогли не то что вычислить место и время твоего появления, но и даже сам факт прозевали. В результате ты смог попасть сюда, к нам. И вот мы стоим тут, разговариваем.

— То есть моя способность чувствовать изъятых не случайна? — уточнил я.

— Это твоя особенность, они для тебя словно теплое пламя, — подтвердила Кейанэ. — И твоя неуязвимость к заклятиям тоже отсюда. А вот физически, простым мечом, тебя вполне можно проткнуть и прервать жизнь.

— Утешила, нечего сказать, — пробурчал я.

— Не наглей, моркот, — цыкнула богиня. — Так что сейчас твоя цель и намерения богов Лахлана совпадают. Изъятых надо спасать.

— А вы не боитесь, что за это время некоторых гехаев-землян могли убить? — решил я уточнить.

— Они все живы, Террор, — золотая морра прищурилась. — Ни один здравомыслящий хай, будь то эльф, наг, орк или вампир, никогда не убьет гехая. Халявная энергия на земле не валяется.

— Жадность фраеров погубит, — пробормотал я. — А почему драконов нельзя было возродить с помощью той драконицы, что уцелела в Катарсисе?

— Глупые вопросы задаешь, — почти возмутилась морра. — Она девочка! А мальчиков-то нету…

— Ну и что? — удивился я. — Через орков решили бы проблему. У них же есть эта технология рождения детей без обязательного наличия папы и мамы. Разве не так?

— Уймись, наглец, — почему-то рассердилась морра. — Не все так просто.

Ой, что-то она темнит… Я решил пока отложить этот вопрос про орков в долгий ящик. Из серого тумана вернулись Пармалес и Халайра, выглядевшие довольно весело. Увиарт, молчавший все время нашего с моррой диалога, спросил, обращаясь к царю:

— Ты решил, Пармалес Черный?

— Я готов признать Террора своим наследником, — недовольно ответил царь. — Но при одном условии.

— Да ты наглец. — В голосе Увиарта прорезались нотки злой радости. — Смеешь ставить условия богам?

— А мне плевать, — упрямо ответил Пармалес, отчего мое мнение об этом ублюдке начало неуверенно карабкаться вверх. — Или на моих условиях, или можешь заканчивать здесь и сейчас.

— Ну, говори, моркот, — усмехнулся крылато-копытный бог.

— Халайра возвращается в мир живых.

Увиарт громко засмеялся, вскинув коронованную голову. И от его смеха повеяло стылостью склепа, смешанной с ознобом. Отсмеявшись, полубог вздохнул и сказал:

— Уговорил, твое величество. Это все?

Пармалес заморгал в предельном удивлении. Похоже, он готовился стоять насмерть в своем желании, а тут такой облом. Кейанэ вдруг повела головой из стороны в сторону и спросила:

— Что происходит? Увиарт, ты чувствуешь? Олькаран, а ты?

Тишина серой реальности на грани слышимости наполнилась гудением. Однотонное пространство вокруг нас стало наполняться золотыми отблесками. Увиарт удивленно сказал:

— Аскалай очень напугано, сестра.

«Оно спешит так, словно вот-вот начнется конец света, — добавил голос Олькарана, — до которого еще сотни тысяч лет, если что».

Золотые сполохи, заполнившие серый жемчуг тумана, собрались в сияющий рой, раздался хлопок, и перед нами предстало знакомое лицо. Дух Лесного Моря, не раз помогавшее мне в пути к Зеленому Пику, выпалило:

— Их надо остановить!

— Что случилось? — нахмурилась Кейанэ.

— В Сердце Бездны вот-вот прольется кровь четырех народов Лесного Моря! — крикнуло Аскалай. — Уже почти поздно!

— О нет! — как-то очень уж испуганно выдохнула золотая морра.

— О небо! — вскрикнул Увиарт, хлестнув хвостом пространство.

Я притих, увидев на их окаменевших лицах неприкрытый ужас. Аскалай нервно добавило:

— Хватит лясы точить. Выходим!

Резкий крик ударил по ушам, очень быстро нарастая до убийственного уровня. Дикая головная боль наполнила мои глаза темнотой. А затем чудовищная сила схватила и швырнула меня в бездонную пропасть тьмы.

В тот же миг в мои уши ворвался лязг металла, сдобренный шипящими криками и топотом ног. Я осознал, что сижу на троне, а в зале вокруг происходит что-то донельзя мерзкое и опасное. Ничего не оставалось делать, кроме как открыть глаза и устремить взгляд навстречу очередным неприятностям. Тяжко свистнула огромная секира, а затем в глаза ударил яркий золотистый свет. Из которого раздался страдающий голос Кейанэ:

— Мы опоздали! Кровь пролилась!

 

Глава 9

ЗМЕИНЫЙ КЛУБОК

Зрение сфокусировалось не сразу. Но даже расплывающейся картины хватило, чтобы швырнуть меня в ужас. Первое, что пришло в голову, — тур зачем-то решил прибить Квазю. Но огромная секира смела не ее, а какого-то… нага?! Правда, Кевианзия тут же с хрипом повалилась на пол. В ее спине безжалостным надгробием торчала алебарда. Откуда-то с другой стороны донесся горестный крик зеленокожей охотницы. Я перевел взгляд туда и успел увидеть, как тонкая пика навершия еще одной алебарды в руках другого нага пронзила плечо лесной женщины насквозь, достав до живота непонятно откуда взявшейся второй девушки с кожей того же цвета, что и у Клэв. С невероятным рыком Клэв вогнала свой меч в грудь свирепо шипевшего нага, обрывая его ярость на корню. И в этот момент все стихло.

Разгром был страшным. По всему залу валялись тела множества нагов, некоторые из них еще пытались шевелиться. У дальней стены слабо хрипел проткнутый алебардой харрами. До меня дошло, что из моих спутников на ногах остались только Горотур и Клэв, причем последняя — только потому, что висела на алебардовой пике. Я вскочил с трона, собираясь сделать хоть что-то, но из ворот тронного зала в помещение втекли еще штук десять хвостатых полулюдей, вооруженных здоровенными алебардами. Горотур гневно замычал, наклонил рогатую голову и сдавленно фыркнул. Дальше все понеслось вперед со скоростью обрушившегося на несчастные суда девятого вала.

В голове словно зажегся маяк, указывая самую правильную дорогу к цели. Ноги сами поднесли к лягухе, пальцы сгребли с пола окованную металлом дубину, а затем я тихо проговорил, глядя на новых врагов, посмевших решать, кому рядом со мной жить, а кому умирать:

— Время линять.

И эта тихая фраза раскатами прибоя пролетела по тронному залу, остановив нагов на доли секунды. Они глупы, раз взялись убивать. Они слепы, раз взялись мне перечить. Шагнув в набат, грохочущий в ушах, я измерял пространство наглой жизни. Ни хрящ, ни кость, ни чешуя не в силах стать прозрачной тенью. И нити алые плетут узор смертельный на телах. И нет в моей душе ни жалости, ни колебания. Пройдя по жизням первых, выбравших закланье, я выбросил мертвое дерево в железе. Мои руки жаждали тепла их крови. Мои глаза ослепли без криков этих наглых глоток. Пора их распахнуть, впитать и осознать, что в мире больше нет сомнений. Я царь, я вождь, я искупленье и греха сосуд. И с хриплой песней змей клубок распался, ужасом разъятый.

Вновь свет, пылая, выжег сумрак в зале. На дерева погост ступили ноги бога. И крылья черные растерянно сомкнулись, но голоса богов не стали тишиной. Их четверо, все разные, все говорили — я не слышал. Я жатву собирал за тех, кто за спиной мне преданностью истекал. Пылала кожа, лопаясь от злости. Все змеи в зале бросились от смерти, а в их глазах мне отражался кто-то, кто злые крылья превратил в клинки, а руки белые его вдруг стали красным воплем, влетающим в кричащих ртов провалы.

Красные звезды летели по темному небу, оседая на потолке и стенах тронного зала. А песня все продолжалась, и я увидел, что врагов тут больше нет. И хрустальная тишина запечатала мое сквернословье чистотой. Я осмотрелся, отметив, что почему-то смотрю с непривычной высоты. Харрами уже практически затих, незнакомая форестесса еще что-то пыталась сказать сгустками странно зеленоватой крови, глядя на меня большими глазами. Клэв. была похожа на бледно-салатного цвета античную статую. Она тоже смотрела на меня с очень странным выражением на лице.

Я повернул голову к Горотуру, на что рогатый совершенно серьезно вдруг преклонил колено и опустил морду к полу. Громкий стон Кевианзии нарушил повисшую тишину. Золотая морра, богиня Лесного Моря, тут же спохватилась, оторвала свой взгляд от меня и кинулась к праншасе, что-то невнятно причитая. Трое ее братьев стояли возле трона и рассматривали меня очень уж пристально, каждый со своим выражением в глазах. Дракотавр Увиарт не скрывал подозрительного торжества в глубине глаз. Олькаран, еще недавно имевший форму серо-жемчужного тумана, а теперь обретя вид прекрасной юной эльфийки, облаченной лишь в плотную вуаль длинных перламутровых волос, таращилась на меня с надменной прохладой обиженного неприятеля. Аскалай, будучи по-прежнему скопищем светящихся золотом насекомых, кое-как слепило из себя тщедушное тельце с черными провалами вместо глаз. И эти провалы наблюдали за мной с интересом ихтиолога, нашедшего рыбу в бочке из-под пива.

Здесь же, недалеко от трона, стояли Пармалес и Халайра. Именно царь моркотов и нарушил гнетущий покой:

— А вот не буду я тебя усыновлять, парень!

Взгляды трех богов скрестились на моем двойнике. Пармалес ответил им тяжелым, почти свинцовым взглядом, от которого у меня ноги приросли к полу:

— И нечего на меня так смотреть. Отцы Леса нашлись… Где вы были, когда драконы выжигали мой народ?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — прожужжало Аскалай.

— Потому еще и разговариваю с вами, а не шею мылю, — криво усмехнулся черный моркот. Его глаза на миг закрылись, а потом Пармалес вновь обратился ко мне: — Ты позволишь мне подойти к тебе? Мы достаточно долго были в одном теле и мыслили одним сознанием, чтобы я мог показать тебе кое-что, Террор. Так ты позволишь?

Я настороженно кивнул, вдруг поняв, что царь намного ниже меня ростом. Стоп, что происходит? Пармалес тем временем быстро добрался до меня, глянул снизу вверх и сказал:

— Нагнись, оглобля.

Стоило выполнить его требование, как холодные ладони Пармалеса коснулись моих висков. Сознание словно вышибли из тела. Я осознал себя висящим под потолком. Отсюда видно было все, что творится в тронном зале. Кейанэ металась от Квази к харрами, от кота к зеленокожим. Но почему-то не было той незнакомой лесной девушки… Мой взгляд вернулся к умирающей красавице за спиной Клэв. Этого просто не могло быть. Вот эта стройная красотка и есть моя форестесса? А где же ее листья?

Потом я увидел себя и какое-то страшное окровавленное существо. Это в кого же успел превратиться Пармалес, пока я тут витаю? Упс, догадка парализовала меня на несколько секунд. Поправочка! Это не я, это и есть царь моркотов, а вот его руки держат за голову меня. Убиться и не встать! Почти двухметровый человек с поджарым высушенным телом и утонченным лицом… Только весь в кровище — от черных волос на голове до пяток. Шерсть на некогда пушистом хвосте тоже слиплась от крови. Это все при первом рассмотрении. А вот при втором я чуть не развеялся на атомы. На голове моего тела сквозь тяжелые мокрые волосы пробивались три рога. Один почти изо лба — острый, как единорожий, разве что основательно покороче. И два рога по бокам головы — давящие массивной тяжестью, растущие откуда-то из затылка и сходящиеся ко лбу. Под стать рогам за спиной моей тушки красовались офигенно костлявые кожистые крылья, словно вырубленные умелой рукой мастера. Судя по тому, насколько крылья казались большими и массивными в сложенном состоянии, раскрытыми они должны будут достигать метров пяти в размахе. Если не больше. На ногах и руках этой образины чернели длинные когти, словно сотканные из клубящейся тьмы. Довершали благостную картинку полуметровые шипы, растущие из плеч по обеим сторонам от головы. На одном из них красовался клок чьих-то намотанных на кость кишок. И это не добавило оптимизма. Здорово, что астрального меня не может стошнить.

Вновь очутившись в теле, я оторопело вскинул руки к лицу и уставился на когти. Пармалес торжественно сказал, сверкнув антрацитовыми глазами:

— Не сыном мне тебя называть, а братом.

Он вскинул левое запястье к своим зубам и рванул кожу, нанося рану самому себе. Я хмыкнул, уже понимая, что надо делать. Пришлось последовать примеру царя. Кусать себя так же яростно не стал — ну их к черту, мазохистов и прочих извращенцев. Так, аккуратно прокусил свое левое запястье. Мы с Пармалесом торжественно пожали друг другу руки, прижав раны друг к другу. Когда-то на моей родине так здоровались некоторые индейцы — за локти, а не за кисти рук. Пармалес сказал:

— И будет наша смешавшаяся кровь залогом кровного родства!

— Так, — только и смог ответить я. Видимо, этого хватило. Потому что рана на руке мгновенно раскалилась, и от наших запястий пошел сладковатый дымок. Это было вкусно настолько, что в моем животе зарокотал сердитый голод. Царь моркотов отпустил мою руку и произнес:

— Отныне ты принц Лесного Моря, но помни. Трон достанется моим детям. Твой удел — хранить его в случае нужды. Устроит?

— А то, — ухмыльнулся я. — Чтобы ты жил еще сотню тысяч лет, братец.

— Вот и ладно, — вклинился в наш разговор женский голос. Кейанэ озабоченно хлопотала возле раненых, успевших оказаться в одном месте под охраной Горотура, наблюдавшего за действиями богини пристальней няньки над дитятей. Золотая морра огорченно добавила, всей спиной выражая скорбь: — Эти трое на грани, Террор, Чтобы их вернуть в мир живых, надо много энергии. Очень много.

— Вервуд, сестра, — мрачно сказал Увиарт, хлопнув крыльями. — Не забывай про него. До восшествия остались считаные часы. Его надо вернуть в колыбель. Это тоже потребует много сил. Мальчик не сможет дать столько магической силы. Даже он не сможет.

— Что еще за вервуд? — спросил я, а затем вдруг понял, что смотрю Пармалесу прямо в глаза, не сгибаясь. Радости не было предела! Царь снисходительно ответил:

— Дитя Лесного Моря пробудилось от того, что здесь пролилась кровь всех четырех народов Леса. Вервуд поднимется из колыбели через три часа и будет искать того, кто пролил эту кровь.

— В смысле… — протянул я. — Хана нагам, что ли?

— Не хана, конечно, — пожал плечами Пармалес. — Но пустыня окрасится кровью. И никакие эльфы не помогут хвостатым отразить нападение вервуда на их империю. Вервуд — это стихия во плоти.

— А что у меня за облик-то был? — спохватился я.

— Твой второй фурраж, парень. Ты настоящий черный моркот. — В голосе Пармалеса проскользнула гордость. — У каждого из нас три облика, три этапа взросления. Твой первый облик, самый простой, обиходный — он у тебя сейчас. И у меня тоже. Свой второй облик ты уже увидел. Мой третий ты тоже видел, там. Какой третий будет у тебя, я не знаю. Но своего второго не покажу, хоть тресни.

— Сестра, — настойчиво сказала Олькаран. — Нам надо выбирать! Вервуд просыпается! Его надо успокоить!

— Выбирать надо Террору, — устало ответила Кейанэ. — Или его друзья, а также море крови и война на половину континента. Или мир, но тогда его друзья умрут.

Взгляды всех, кто был в зале, скрестились на мне. А я что? Я ничего… Захотелось куда-нибудь спрятаться и крепко зажмуриться. Вашу мать! Разве тут есть выбор? Кучу дров вам в коромысло!

Я широко улыбнулся и сказал:

— Вы все забыли, как меня зовут. Наги пролили кровь моих спутников. Изъятые ждут справедливости. Так пусть и наги, и эльфы начинают трястись от страха. К ним скоро придет террор.

Кейанэ в ужасе зажала себе рот ладошкой, Халайра засмеялась, а Клэв зашипела от боли, дернувшись при моих последних словах. В серых бельмах глаз Увиарта на миг вспыхнула радость. Олькаран и Аскалай сдержанно заулыбались. Все-таки они были родителями Лесного Моря, и беспредел, устроенный нагами, им был не по нраву. Я посмотрел в глаза туру, спрашивая о его решении. Горотур ухмыльнулся и гулко треснул себя кулаком по широкой груди. А Пармалес вдруг задумчиво спросил:

— Ну, это все понятно… Вопрос в том, Террор, с кем ты готов… э-э-э… ну, ты понял… чтобы притянуть нужную энергию и вылечить своих друзей? Кого выберешь из всех нас?

 

Глава 10

ВЫБОР ЕСТЬ ВСЕГДА

Что называется, не в хвост, а в тыл! От такой перспективы я даже как-то вспотел. Пармалес заметил мою реакцию и сказал:

— Это надо сделать, Террор. Наделить энергией ты сможешь только того, в кого решишь излить свою силу. И только по собственному желанию.

Кейанэ добавила, глядя на раненых:

— Выбор невелик на самом деле. Кто из нас может лечить, тому и надо передать силу. А кто здесь, кроме меня, способен лечить?

Вот тут мне поплохело по-настоящему. Я ни разу в жизни не спал с богиней… Кажется, придется испытать на собственной шкуре проклятую беспомощность! Халайра с большим сомнением в голосе сказала, взяв за руку царя моркотов:

— Я тоже могу лечить, но… Да вы посмотрите только на Террора.

Ситуация оказалась патовой. Я чуть ли не с мольбой уставился на тура. Рогатый же почему-то мечтательно улыбнулся, демонстративно потянулся до хруста во всем мощном теле и насмешливо сказал, глядя на Кейанэ:

— Да простят меня силы мира, что-то вы чушь городите, полубоги.

Золотая морра большими глазами уставилась на тура, а ее родня словно окаменела. Рогатый продолжил:

— Вы ведь можете черпать силу прямо из океана энергии без всяких посредников, если мне память не изменяет. Да, да, и не смотрите на меня так. Все равно шкуру не продырявите. Силенок маловато.

Олькаран, Увиарт и Аскалай одновременно поскучнели и попытались сделать вид, что их тут не стояло. Горотур улыбнулся совсем широко и сказал:

— Моя сильный, да. Но моя еще и умный, ага… А теперь рассказывайте, чего ради вам так приспичило заставить парнишку сделать выбор, которого у него на самом деле здесь нет.

Я таращился на рогатого в полной прострации. Метаморфоза, происшедшая с обычно немногословным угловатым воином, вогнала меня в ступор. Особенно же зацепили его слова о способностях этой четверки. Пармалес и Халайра были озадачены не меньше. Кейанэ настороженно отступила на шаг назад и спросила:

— Разве ты посвященный даявэл? Ты же в рогатой фурре?!

— Ты забыла, что мы, пастыри неба, обладаем нужными знаниями от рождения. — За спиной тура словно включился прожектор. Белое сияние ослепило меня, оставив в глазах черный силуэт рогатого. Горотур продолжил: — И очень уж вы, полубоги, верите во всякие там фурры и фурражи. Пятеро Сил нашего мира наделили народы ипостасями не для того, чтобы ограничить нас в наших возможностях, а лишь ради того, чтобы продлить наш век. Так зачем вам выбор хайверса? Пармалеса и Халайру он не выберет, меня… Тоже без вопросов, он у нас по женщинам. Значит, одного из двух родителей Леса… Не зря же один из братьев вдруг стал эльфиечкой. И кто же из вас вознамерился стать шестой силой Лахлана? Уж не Аскалай ли, готовое ради Леса умертвить весь остальной мир? Или Олькаран, заигравшийся чужими судьбами? А может, это сам Увиарт, пожиратель глубинной сути? Или ты, великая Кейанэ?

Сияние плавило темный силуэт, смывая волнами света лишние пропорции. И то, во что превращался рогатый, заставило меня оцепенеть. Новый облик тура пока не был виден, но по контуру он очень мне кого-то напомнил. Менялся и голос тура, от хрипловатого глухого баса к красивому бархатному тенору, больше свойственному юноше, чем амбалу с двумя секирами:

— Я жду ответа на свой вопрос, полубоги.

И свечение за спиной тура схлынуло, оставив резь в полуослепших глазах. В этот момент я услышал веселый смех своего двойника. Пармалес почти задохнулся от хохота, заработав несколько сильных хлопков по спине от озадаченной сестры, приговаривавшей:

— Хватит ржать! Объясни, что такое?!

— Шутка затянулась, — холодом прозвучал голос Увиарта. — Мы уходим, сестра.

Четыре тени скользнули на грани видимости, заставив мои глаза плакать еще сильнее. Усиленно протерев веки в попытке справиться с влагой, я спросил, перестав что-либо понимать:

— Что происходит?

— Это что, я еще жив, что ли? — Характерные мурлыкающие обертоны в раздавшемся голосе бросили меня в озноб.

Он же валялся под стеной, пробитый алебардой насквозь! Но это действительно был харрами собственной персоной. Наконец глаза перестали слезиться, и я осмотрелся. Все четыре бога Лесного Моря благополучно пропали, а мои спутники приходили в себя, словно и не было в тронном зале бойни и не валялись они тушками по углам. Клэв как-то очень уж нервно теребила Гасту, щупавшую свою грудь неверными движениями рук. Кевианзия выпученными глазами смотрела в никуда, судорожно вцепившись обеими лапками в дубину. Харрами подозрительно переводил настороженный взгляд с меня на Пармалеса и обратно, соображая что-то в ушастой голове.

Опомнившись, я уставился туда, где стоял Горотур. Но знакомого мне рогатого там не было. Передо мной стоял высокий крепкий парень лет восемнадцати-девятнадцати на вид с коротко стриженными волосами серо-стального цвета. В чуть заостренном лице угадывались черты Горотура, но не сильно. А вот карие глаза, хитрые и добродушные, смеялись россыпью чертенят. Превращение рогатого здоровяка в человека не прошло незамеченным ни для кого в тронном зале. Сероволосый с интересом уставился на меня, а потом с улыбкой сказал:

— Даже не думай, хайверс. Пастырь драконов не про тебя.

Словно ушат ледяной воды вылили на мою несчастную голову. О чем это он? Чтобы я? С ним? Да я же его сейчас порву, как Тузик грелку, за одну только мысль, что могу с таким интересом глянуть на парня! Стоит тут в одной куцей набедренной повязке, нимбом посверкивает и через губу общается! Я уже с совсем другим настроением смерил наглеца взглядом и сказал:

— А ты о себе высокого мнения, мальчик. Губа не треснет? Действительно думаешь, что все вокруг тебя хотят?

— Разумеется, — кивнул парень. — В образе верзилы я отличный воин, а в этом облике мне нет равных в других битвах.

— А губозакаточного облика у тебя нет случайно? — поинтересовался я, закипая.

Вот ни черта себе! Этот тип всерьез возомнил, что я кинусь ему на шею и начну уговаривать на что-то там этакое?! Я поморщился, со злостью глядя в глаза сероволосому. На мое правое плечо опустилась тонкая ладонь, и знакомый голос с ленцой проговорил над ухом:

— Он тебя обидел, Террор?

— Я сейчас сам его обижу! — прорычал я, отворачиваясь от пристального взгляда кареглазого придурка, умудрившегося чем-то спугнуть местных богов. Я не бог, въеду промеж глаз без стеснения; Зеленые глаза Гасты блеснули озорным смехом, но слова лесной стражницы были полны серьезности и сочувствия:

— Один поцелуй — и я ему задам.

— И ты, дура! — вырвалось у меня, а затем без раздумий я влепил шутнице прямой в красивый пресс. Форестессу отнесло метров на пять, где она и рухнула на пол, пытаясь что-то просипеть. Спустя секунду ко мне подлетела Клэв, булькая от негодования:

— Прекрати, Террор! Она же только оправилась! Как ты мог?!

— Еще раз так сделает — добью, — буркнул я.

— Вы ничего не забыли? — спросил за спиной бывший тур.

— Чего еще? — Клэв обернулась к кареглазому.

— Что-то приближается, — подала голос Кевианзия откуда-то со стороны трона. — И оно сердится.

— Вервуд! — вскрикнула Халайра.

Они с Пармалесом до сих пор участвовали во всем молча, но теперь тишина закончилась. Царь моркотов подошел ко мне и встревоженно сказал:

— Сейчас не время для разборок, брат. Ты должен справиться с ним. Успокой вервуда, направь к нагам.

— Как?! — почти крикнул я. — Каким образом?

— Я помогу, — раздался рядом голос сероволосого, заставив меня прижать уши. Я медленно обернулся к Горотуру и спросил:

— И как это, интересно?

— Да, расскажи нам. — Рядом со мной появилась целая и невредимая Гаста, мрачным взглядом уставившаяся на кареглазого.

Эти двое стоили одна другого. А вот их война гляделок мне не понравилась. С чего это они готовы сцепиться? Пол под ногами дрогнул, словно гигантское дерево, в теле которого был когда-то сотворен дворец, принялся методично рубить невидимый лесоруб-великан где-то в Бездне. Пармалес сердито прикрикнул на нас:

— Скорее! Я постараюсь не дать ему уничтожить Зеленый Пик, а вы должны его успокоить и подчинить!

Зеленый и серый парни даже не пошевелились. Я хмыкнул и побежал к выходу на площадку, под которой по-прежнему темнело море зелени, орошаемое бесконечным дождем. Но уже через несколько шагов те двое меня догнали, и мы втроем выскочили под ливень.

 

Глава 11

ОТКРЫТИЕ СЕБЯ

Это был не я. Кто-то другой стремительно вскочил на парапет площадки и посмотрел вниз, выхватывая взглядом в свете вспышек молний черную пелену лесной кроны. Зеленый Пик все-таки внушает трепет тем, кто способен осознать, насколько он превосходит высотой основной Лес. Трясущегося от ужаса высоты слабака этот неведомый кто-то, застывший на краю гибели, задвинул в глубину подсознания. А каньяны внизу заметно шатались под действием неведомой мощи, движущейся на север, к невидимой отсюда степи.

Рядом со мной на парапет вскочили форестесса и даявэл, подозрительно похожий на обычного человека. Не поворачивался у меня язык назвать этого типа туром. Где рога, мать вашу?! Гаста напряженно проговорила:

— Он движется очень быстро.

— Не быстрее нас, — лениво ответил Горотур.

— И по струнам дождя мы шагали вперед, — прошептал я, чувствуя дорожки воды на лице. — И шаги наши гулом стелились по грому.

— Ты о чем? — удивленно спросила форестесса.

— Храбрый мальчик. — В голосе даявэла сквозили насмешка и что-то, похожее на заботу санитара о клиенте дома с мягкими стенами. — Но глупый… Куда?!

Я со смехом увернулся от его цепких пальцев и ступил в пустоту, продолжая отслеживать путь вервуда в Бездне. Воздух со свистом ринулся навстречу, подхватывая упругими крыльями. Очередная вспышка озарила полумрак, вгоняя раскатами грома в цепкую крону каньяна, полет до которой занял от силы три секунды. А потом Лес принял меня на упругие руки ветвей, бережно передавая все глубже в недра черного пространства. Рядом со мной со сдавленными воплями летела, барахтаясь среди огромных лиан и листьев, Гаста собственной персоной. Зеленовласку, похоже, понесло следом. Ладно я, весь такой порывистый и шизофреничный, но она-то куда сунулась? Кстати, даявэла рядом не наблюдалось — хоть у кого-то хватило ума не подхватить от меня заскоковую бациллу.

Словно заботливый друг, Лес не давал нам разогнаться до убийственной скорости, а парочку царапин пережить можно. Падение продолжалось долго, при этом не прямо вниз, а словно наискосок, навстречу медленно бредущему во тьме Бездны гигантскому существу. Приземление состоялось шумно и мокро. С последнего листа я шлепнулся в огромную холодную лужу. Вокруг царил настоящий мрак, но уже через несколько секунд чернота побледнела, в глубинах переплетения огромных корней замерцали тусклые мертвенные огоньки гниющей древесины. Призрачные фонарики серого, зеленого, синего и прочих цветов россыпью окутали пространство. Я опомнился и выбрался из лужи, чувствуя довольно сильный холод. Откуда-то со стороны долетел встревоженный голос форестессы:

— Террор, ты где?

— Здесь! — ответил я, пытаясь сообразить, где же именно «здесь».

— И не надо так кричать, — добавил за моей спиной знакомый тенор.

Я обернулся и едва сумел разглядеть в густом сумраке Горотура. Что-то длинное и шелестящее, метров этак пяти, бурно отреагировало на наши переговоры и с шумом скрылось среди ближайших корней, заставив меня поежиться. Горотур зябко повел плечами и сказал:

— Он будет здесь минут через десять.

В ответ ему вязкая влажная земля под ногами, покрытая толстым слоем мха и гниющей листвы, вздрогнула, отчего пространство на мгновение заполнилось шипящими шорохами, стрекотанием и писком. Сквозь тенета паутины, мхов и другой липкой гадости к нам продралась лесная стражница, вернувшая себе лиственный покров. Гаста спросила:

— Все в порядке?

— Более чем, — ответил я.

— Вот и чего ради был весь этот цирк? Что мы сможем сделать? — поинтересовался даявэл. — Вервуда не остановишь, нарисовавшись у него перед носом.

— Помолчи, — сказал я уже с раздражением.

Темные глаза Горотура остановились на мне, после чего он молча пожал плечами, а форестесса хмыкнула и добавила:

— Правильно, заткнись.

— Ты тоже, — спокойно сказал я, ощутив всеобъемлющее спокойствие. Никогда не думал, что мое горло способно издавать такие рычащие звуки. Лес вокруг нас наконец наполнился тишиной, в которой все явственней звучали тонкие дрожащие стоны, похожие на горький плач потерявшегося ребенка. Щемящее чувство сострадания едва не заставило меня охнуть. Где-то там, в дебрях Бездны, наугад брело существо, отчаянно пытавшееся найти хоть кого-нибудь. И ему было очень страшно. И больно… Больно до паралича в огромном теле. Новый взрыв ментального плача выбил мое сознание из тела.

Когда-то на Земле

Она стояла ко мне вполоборота и смотрела на волны, грызущие земляной берег водохранилища. Я с кривой усмешкой отвел взгляд и сказал:

— И долго ты думала?

— Долго, Валентин, очень долго, — отозвалась Лиза тихим голосом. — Мы больше не можем быть вместе. Помнишь, когда-то ты поклялся, что я стану центром твоей вселенной?

— Помню, — обронил я, сглотнув.

— Это оказалось тяжело — быть центром твоей вселенной, Валентин. — В голосе Лизы зазвенели сдерживаемые слезы. — Как оказалось, я не готова стать тебе второй матерью.

— Я никогда не просил тебя об этом. — Внутри что-то оборвалось. Этот разговор и без того не был особенно нужен, но она настояла, чтобы я пришел на то место, где мы восемь лет назад познакомились.

— Конечно, не просил. — Порыв ветра взъерошил подол ее ситцевого платья. — Ты никогда ни о чем не просишь. Тебе вообще кто-нибудь нужен, Валя? Эти вечные задержки где-то, то на работе, то у друзей. Твои постоянные срочные авралы. А дома тебя не вытащишь из-за компьютера — все те же авралы, срочные задания, графики, вся эта чепуха…

— Мы уже говорили об этом не раз, Лиза. — Я поморщился. — Ты действительно думала, что я возведу тебя на пьедестал и буду устраивать ежедневные шаманские пляски, забыв про свои интересы, про работу, про планы? Что я позволю кому-то управлять моей жизнью вплоть до того, что мне пришлось в последнее время даже отчитываться о каждой своей мысли? Это не могло продолжаться долго.

— Марат уедет со мной. — Теперь она была холодна и готова к любым возражениям с моей стороны.

— Спорить не буду, дорогая. — Я заставил себя выдавить эти пугающие слова. — Ребенку будет лучше с матерью. Но и ты помни: любая попытка настроить его против меня или воспрепятствовать нашему общению приведет в зал суда.

— Ты всегда знал, чего хочешь от жизни, — горько сказала она.

— Как и ты. — Я выдохнул напряжение тяжелым потоком воздуха. — Как и ты, родная.

Больше я не видел ни ее, ни сына. Живыми. Экскурсионный автобус, в котором они ехали спустя неделю после разговора, в районе какого-то городка в Золотом кольце России, лоб в лоб столкнулся с груженым КамАЗом. Лиза и семилетний Маратик всегда любили кататься на передних местах… Они погибли сразу, даже не успев толком понять, что происходит. Так объяснял потом следователь, пытая меня какими-то глупыми вопросами. А потом — год воя и жажды умереть. Мои родители и мама Лизы не допустили до греха. Но вкус к жизни вернула давняя подруга, открывшаяся с совершенно новой стороны. Фотография сына с тех пор не покидала моих карманов, вплоть до рыжей лисы на ночной дороге.

И сейчас отчаяние малыша сорвало коросту старой раны. В первое мгновение я болтался в прострации от несуразности происходящего. В реальности вервуд был огромен и страшен, а вот в астрале он оказался маленьким одиноким ребенком, разбуженным пугающей болью и запахом крови. И это дитя шло теперь вперед, влекомое двумя желаниями: найти хоть кого-нибудь, а заодно убрать из напуганного сердца ощущение страха. В эти секунды, когда я понял, что оказался для малыша теплым маяком доброты и понимания, когда воспоминания встряхнули мою душу, стало понятно и то, что отправлять Дитя Леса вершить суд над нагами будет чудовищным предательством.

На уровне энергий Бездна оказалась похожа на солнечный луг. Я почувствовал себя чем-то большим и бесконечно сильным. А по переливам силы ко мне все быстрее двигался кто-то одинокий и маленький. Недолго думая я принял существо в объятия своей сути, успокаивая и поглаживая волнами ментальной магии. Рыжее солнышко, очевидно и бывшее вервудом, одарило сполохами безмятежного счастья, суетливо поерзало среди моих энергий и преспокойно побежало назад, туда, откуда пришло. И это наполнило меня горечью. Опять никому не нужен… Как и все эти шесть лет со дня смерти жены и сына. Вереница сочувствующих, жаждущих чего-то для себя. И ни одного способного просто побыть рядом. Зеленый луг подернулся фиолетовой дымкой, а затем окрасился в полотно красно-сиреневых потоков. Как же все это надоело. Размечтался! Сила, править миром, вершить судьбы… Да на кой все это нужно?! Когда некому просто встать рядом и молчать о самом важном, молчать так, что и слова не нужны.

Рыжее пятно зачем-то замерло на границе моей ментальной страны. Беги, малыш, у тебя впереди большая жизнь. А я уж как-нибудь справлюсь. Не привыкать смотреть на капли дождя, надеясь, что позовут не для того, чтобы что-то сделал, а просто так. Сколько их было, таких? Десяток? Не столь важно. «Валечка, сделай мне…» «Валек, ты не мог бы…» «Валька, ты просто обязан помочь…» Хоть бы один обратил внимание на мою горечь. Так что все нормально, малыш. Беги по своим надобностям, не лезь в дела взрослых. А уж мы как-нибудь сами.

Сознание поплыло, растворяясь в сиреневых огнях. Что-то в этом было неправильное, но так ли это важно? Мне стало все равно. Кому в этом мире нужен я сам, а не мои связи, возможности, способности и перспективы? Кроме Марата, таких не было. Лиза? Хотела сделать из меня придворного, взирающего с восхищением и бросающего к ногам кровоточащее от любви сердце. Мне не хватило сил и самоотверженности. Мама? Если бы я делал все так, как она считает правильным, давно бы уже спрыгнул с многоэтажки. Отец? И его надежд я не оправдал, да. Не стал хирургом, как он. И выпал из зоны его интересов. Конечно, они меня любят… Любили, ведь на Земле я умер. Но, как говорят, они любили себя во мне, а не меня. Друзья? Валя, то… Валя, это… Валя, сделай… Валя, одолжи… Достало. Нет, все, конечно, правильно — социум, общество, тусовка. И ни одного рядом, когда умерли Лиза и Марат. Только Наталья, уведшая меня с дороги медленного умирания в мир новых отношений. Эх, Натка, за что ты украла у меня кусок сердца? Оторвала и перемолола, посмеявшись напоследок. Кто же знал, что тебе на самом деле нужен был контрольный пакет акций одного из городских холдингов, которым я владел. Теперь не владею, да и черт с ним. Но даже твое предательство дало мне сил жить дальше. Искать и верить, что однажды появится та, которой не надо будет от меня ничего, кроме меня самого — такого, как есть, со страхами, с дурью, с нежностью и плоскими шутками. Пять лет одиночества, в котором я так и не открыл дверцу никому. Потому что никто так и не постучался в этот глухой забор.

Какие-то огоньки суетливо пронеслись сквозь меня. Две искорки — зеленая и белая. Они чего-то хотят? И рыжий тут опять… Что им всем надо? Шепот на грани мира стал ответом, от которого звезды в душе заледенели. Шепот зеленой искры:

— Ты чего это надумал, парень? А кто сделает меня правительницей мира?

Кто-то из знакомых. Ей тоже чего-то надо от меня. И вновь это не я сам. Тоже строит планы. Зеленой ответил белый голос:

— Зачем ты так с ним? Разве не видишь, что он уходит? Лучше помоги его удержать. Он еще не выполнил своего предназначения.

И этому чего-то надо. Когда же вы от меня отстанете? Холод стал заполнять сознание. И уже не было сил вслушаться в рыжий голос:

— Уходите! Дайте папе уснуть! Вам незачем его будить! Вы никто ему! Он никто для вас…

Папе? Моя усмешка напомнила комету с кривым хвостом. Правильно. Да пошло оно все… И они все туда же. Не хочу жить только для себя. Пойду к сыну. Холодный солнечный мир начал удаляться, как будто я погружался в яркое море, разглядывая поверхность над собой.

И рыжий малыш стал огненной вселенной, в которой замерли секунды и атомы. Его голос взбаламутил мир насмешкой:

— Тебе пора выбирать. Больше нельзя быть над всем. Или ты откроешь свое сердце настоящим чувствам, или уснешь. Я дам тебе время, папа. Бесконечно много времени. Целых три удара сердца.

 

Глава 12

А ЧТО ДАЛ ЕМУ ТЫ?

Первый удар сердца

Здесь красиво, в этом странном месте, куда меня закинул рыжий некто. Буду называть его Лисом. Как Марата, после того новогоднего праздника, где он был в костюме лисенка. Как же мы намучились, сочиняя мальцу отличный рыжий хвост с белой кисточкой. Мой лисенок… Ты был так счастлив, взлетая под потолок из моих рук.

Диковатая идея забрезжила в сознании. Отчетливо вспомнился момент перед аварией. Красное пятно на дороге мне не померещилось. В свете фар на асфальте сидел настоящий любопытный рыжий лис. Его странные глаза фиолетово отразили свет за миг до того, как мои руки рефлекторно скрутили баранку, уводя машину в сторону.

Эти безумные дни в загадочном мире вечного ливня. Фиолетовая девчонка с острыми ушами и вздорными идеями. А ведь она похожа на лисенка. Как и этот рыжий призрак, увлекший меня в неведомую вселенную, где вместо звезд бесконечность северного сияния со всех сторон. Красный голос беззаботно вмешался в мое созерцание:

— Папа, ты узнал меня! Ура!!!

— Маратик? — недоверчиво спросил я, падая в бездну. Теплая ладошка, сияющая прозрачной радугой, поймала меня за руку, и красный голос торопливо сказал:

— Нет, папа! Нет! Не сейчас! Ты еще не сказал мне самого главного! Не уходи, прошу тебя…

Чего я ему не сказал? Не знаю, не помню, не живу. Облегчение в его голосе слышится журчанием ручейка:

— И не вспоминай, папа. Ты должен жить, а я буду жить рядом с тобой. Ты ведь заберешь меня из этого страшного места, да?

— Я тебя больше никуда не отпущу и никогда не оставлю, — прошептал я, выбросив из головы все сомнения. Так ли уж это важно, брежу я или слышу желаемое? Но куда мы пойдем? Где тот дом, в котором яас ждут? Багряный голос вновь наполнился испугом:

— Нет! Только не уходи! Подожди, папа. Я поговорю с ними, и мы улетим вместе.

С ними? О ком это сын говорит? Рядом со мной звучат голоса, знакомые и знобящие напористостью. Слов пока не разобрать, но они все ближе и ближе. Бормотание превращается в отдельные звуки, потом в слоги, и вот уже становится понятно, чьи это голоса и что они говорят. Им кто-то отвечает, и это не Марат! Хотя голос тоже очень знакомый, как если услышать себя из радиодинамика. Но если это мой голос, то почему он такой старый? Определенно надо послушать. Я смыкаю сознание, впитывая потоки образов.

— Террор, вернись! Не смей умирать, слышишь? — говорит злая зелень, полная сиреневых страхов.

— Ты должен вернуть в мир драконов, парень, — холодно светится белым серый шепот.

— Он вам ничего не должен! — звон прозрачно-рыжего хрусталя рвет кандалы слов.

— Дитя Леса право, — отвечает Мудрец синевой спокойствия. — Для чего ему возвращаться?

Действительно, зачем мне это? Интересный вопрос, надо его взвесить и отмерить. Я вспоминаю эти месяцы под стальным небом континента Каван, части странного мира Лахлан. До чего же нужным оказался. Вот прям не знаю куда деваться. Одни хотят подавить без страха и упрека, чтобы получить силу, другие стараются прибить, чтобы эту силу не получил вообще никто. У всех планы на меня, а вот у самого планов нет, совсем. Что мне делать? На Земле любви нет, есть лишь страсть и жажда воплощения собственных мечтаний. Есть ли все это здесь, в Лахлане, на дождливом Каване? Не вижу такого — ни в упор, ни издали. Вопрос сам просится в пространство:

— Зачем мне возвращаться?

— Наш мир можешь спасти только ты! — вспыхивает белая серость.

— Обман, — равнодушно отвечаю. — Ничто Лахлану не грозит, разве что все земли утонут веков через тысячу.

— Ты нужен мне! — зеленится злость.

— Морок, — отвечаю и ей. — Не я нужен, а то, что могу дать. Пусто все у вас.

— Вернись, — светятся в одной тональности оба, смешав зелень с белизной. — Как ты можешь так говорить? Ты еще столького не сделал!

Они рисовали в пространстве яркие миражи драконов, бесконечного дождя, воюющих народов… Но это все было не то. Такого добра хватает в любом мире. Спасай, иди, решай, верши, проклятие потока, несущего прочь от самого себя, от того, чего желает сердце. Испив до дна чашу покоя, я отвечаю:

— Вам надо — вот и делайте, спасайте свой мир сами. Я лишь мимоходом высветил возможность. Вам есть еще что мне сказать?

Злая зелень и белая серость кричат с бессильной обидой. Это забавляет меня — оказывается, не так уж трудно сказать «нет», когда не о чем говорить. Пора им оставить меня в покое. Я шепчу рыжему свету:

— Пойдем, сынок. Пойдем туда, где нас не потревожат те, кто чего-то хочет от нас, не замечая нас самих.

Синяя мудрость наполняет пространство покоем.

— Подожди еще немного. Я не спросил у них главного.

— Вы плохие! — кричит лисенок. — Разве вы так и не поняли, почему папа уходит?! Вы слепые!

Мой красный мир теплым клубком устраивается во мне, ворча сполохами алого настроения:

— Я всегда буду с тобой, папа. Они плохие.

— Ты нужен нам, Террор, — стонут бело-зеленые.

— Он вам не нужен, — отвечает Мудрый. — Признайтесь уже сами себе. Вам надо, чтобы он отдал вам свою силу. А потом исчез, избавив от проблемы последствий и ответственности. Подарив возможность не переживать за свое чувство вины. Вот он и исчезнет. Пустота одиночества — самая тяжелая ноша во всех вселенных. Он понял, что ничто для вас, и решил уйти. Но, слава богам, теперь ему не грозит полное одиночество. Лишь пустота в душе и тепло любви к сыну — вот его удел отныне. И вам нет места в его жизни, вместе с вашими нуждами.

— Но я готова на что угодно ради него! — сердится зеленая.

— Я не оставлю его никогда, — удивлен самой такой возможностью белый.

— Вы будете лишь тешить свои жертвы, — шепчу я.

— Мы все отдадим ради тебя! — вновь кричат зло и серость.

Второй удар сердца

Обнимаю своей любовью рыжее создание, греющее сердце. Лисенок шепчет:

— Они нам не нужны, папа. Ведь мы им не нужны. Пойдем отсюда. Здесь плохо.

— Я спрошу лишь один раз у вас двоих. — Потоки мудрой синевы рвут окрестные сполохи сияния. — И вы сами увидите собственную ложь и тот обман, в который хотите погрузить Валентина. Посмотрите каждый из вас со стороны на все эти дни, что вы были рядом с ним.

Злая зелень отделяется от белой серости, повисая в нерешительности. Мудрый свет продолжает:

— Ты, лесная душа, лишь собственность в нем увидела. Возжелала сразу, с первой встречи. В лесу напала, строила планы войти в доверие. Лишь вещь в нем зришь, не более того. Хоть дала клятву, хоть спряталась за громкими словами и заверениями, загляни в самую суть… Не обладания ли им и его силой ты хочешь? Не возвращения ли с триумфом в Эон ты жаждешь? Не крикнуть ли в лицо другим ты мечтаешь «Мое!»?

Зеленая грусть и желтый стыд становятся ответом на потоки светящихся образов. Синяя мудрость подергивается рябью, обращаясь ко второму:

— А ты, пастырь владык небесных? Чего на самом деле хочешь ты? Твоя прямота еще хуже тайной страсти лесной. Ради обретения прежней исключительности своего народа ты готов принести в жертву невинного человека. Ты готов убить, но заставить его пройти путь до конца. Ты возомнил уже себя хозяином судьбы своего народа. Потому и вмешался в игры полубогов. А ведь они на самом деле всего лишь хотели дать Валентину силу жить в новом для него мире. Ты не дал им этого сделать. Ты вверг его в смятение и возжелал подчинить себе ради реализации каких-то планов в физическом мире. Неужели ты, пастырь, забыл самое главное условие? Искренность — вот тот источник возрождения крылатого народа. Твоя искренность не вызывает сомнений в своей черноте и определенности. А будет ли искренней жизнь того, кого ты захотел поработить? А ты ведь именно этого хочешь. Ты не готов дать ему то, что на самом деле следует отдать. Ты не готов просто быть рядом.

Серые сполохи белого упрямства покрываются черными зернами гнева. Мудрая синева насмешливо сдувает с него точки тьмы. И продолжает:

— Так что вы готовы ему дать? Любовь, дружбу? Ни капли нет ее в ваших намерениях. Он одинок, его душа на треть лишь полна. Красный лис потерянного духа позволил ему больше не бояться полного одиночества. Но он истает рано или поздно в своем затворничестве. Детям судьба идти дальше родителей. Это неизбежно. Я готов вернуть Террора, но только при одном условии. И это условие — жизнь одного из вас. И вот теперь я спрашиваю вас первый и последний раз. Кто из вас двоих готов уйти ради него?

 

Глава 13

ОТСТУПЛЕНИЕ ВПЕРЕД

Зеленый дух в сомнениях отступает, на что Мудрый с искренним пониманием плещет синевой:

— Понимаю, это сложно, измерить готовность идти вперед не по силам почти никому. Вот видишь, Валентин не так тебе дорог, как могло бы быть. Но не с тобой ему обретать еще одну треть души. Это очевидно, лесная.

Сполох изумрудного смирения поникает, а вот белое бесстрашие удивляет как синеву, так и нас с лисенком:

— Я готов. Здесь и сейчас.

Мудрый усмехается бирюзой всепроникающего знания:

— Да, ты готов. Готов стать героем своего народа, вернувшим его к славе. Готов отдать жизнь ради своей высокой цели. Но не ради Террора, не ради того, чтобы он жил дальше. Он ведь для тебя ничто. И такая жертва ему не нужна. Живи, пастырь, пытайся вернуть крылатых в небо, но не такой ценой.

Синева стремительно охватывает нас с рыжим:

— Я провожу вас до границы вселенной, помогу сомкнуть раны. И помни, Валентин, одиноким тебе теперь долго не быть.

— Ты хороший, папа, — сонно поддакивает красный свет.

— Именно твой сын вытащил тебя сюда, в Лахлан, — синева подобрела. — Так что теперь ты от него никуда не денешься.

Пространство вздрагивает миллионом трещин, сквозь которые льется настоящий теплый солнечный свет. И в этот момент бытия из самого далекого уголка переливающегося ментала до нас долетают тихие крики:

— Не уходи! Не бросай!

Жгучая боль рапирой вонзается в мое существо, заставив стонать. Эта боль чужая, но странным образом она и моя. Ее фиолетовые переливы цепляются за меня отчаянными лентами. Имя само срывается вовне:

— Родерия?!

— Не смей уходить! — фиолетка уже рядом, она ярится и плачет. — Я умру без тебя! Если надо, то умру и за тебя!

— Ты успела, малышка, — синева довольна. — Ты все-таки услышала зов.

— Как ты… — пытаюсь сказать, но эмоции агонизируют в образах моего фиолетового наваждения. — Что… Не надо, Родерия.

— Надо. — Новая собеседница уже спокойна и тверда в намерениях. — Если таково условие твоей жизни, то я с легкостью принимаю его. Если ты будешь жить, то я буду спокойна за той гранью. Только живи. Твое дыхание согреет воспоминания обо мне. Твои руки будут помнить меня. Но ты будешь жив. Большего я и не хочу.

Пространство ментала натягивается, готовое порваться. И белый с зеленым неуверенно растворяются в темноте.

— Не смей, — шепчу фиолетке, наливаясь отчаянной надеждой. — Мне не нужны жертвы, мне не нужны смерти.

— Слушайся папу! — влезает лисенок.

— Слушай Террора, — шуршит переливами синева.

Фиолетка замирает, открытая всему и всем. Но чувствуется, что она готова в любой момент кинуться вперед, хватать, тормошить, что-то болтать, уговаривать и не пускать. Я медленно тянусь к ней, робко и неуверенно касаюсь:

— Все, чего я хочу, малышка, — это чтобы просто кто-то был рядом, хоть кто-нибудь, готовый просто обнять за то, что я есть, вот такой. Кому я сам смогу дать свое тепло, согревая и снимая усталость. Правда, ведь это немного?

— Это безумно мало и чудовищно неподъемно, — отвечает фиолетка, ластясь и сверкая искрами. — Мне хватит того, что буду слышать твое дыхание, смотреть тебе в глаза, перебирать волосы спящему, улыбаться бодрому. Просто будь рядом, живой и наглый хайверс.

— Вот и все, — лаконично сияет синева. — Живите, приблуды.

— Стой! — вспоминаю я. — Именно она еще одна треть моей души?

— Нет, Валентин, — бирюза клокочет смехом. — Она часть тебя, но не твоей души. Она — твое крыло в одиноком полете. Как твой сын — другое крыло. Твое одиночество обрело целостность. И теперь тебе предстоит собрать собственную душу. Три осколка… Ты, твоя будущая супруга и Третья… Или Третий. Никто не даст тебе ответа, кто это будет. Друг, враг, брат, тень или твоя смерть. Узнаешь только тогда, когда встретишь лицом к лицу. И сердца ваши потянутся друг к другу. Но не раньше. А эта девочка с фиолетовым светом души… Ты ее знаешь. Давно знаешь. Еще по прошлой жизни.

— Она хорошая, папа! — радостно скачет рыжий свет.

— А вторая часть? — спрашиваю я. — Кто это?

— Твоя будущая супруга, — загадочно повторяет синева.

— Это не зеленая и не фиолетка? — прощупываю сомнения.

— И даже не многолапая коричневая, — бирюзовая усмешка растворяется все быстрее. — Это величайшая волшебница Кавана, которая еще и сама не знает, что она такова. Вы не узнаете друг друга в лицо. Но это сделают ваши сердца.

— Папа! Давай найдем ее, папа! — Лисенок доволен и бодр.

Фиолетка уверенно пульсирует:

— Я так хочу к тебе прикоснуться… Ты придешь?

— Обязательно приду, малышка, — отвечаю ей, и она испаряется, забрав из ментала часть радуги.

— Прощай, — шепчет бирюза и уходит вслед за фиолеткой.

— Папа, я хочу посмотреть, кто сделал тебе больно! — дуется рыжий свет. — Я пойду смотреть! Раз мы будем жить тут, можно я поиграю с ними?

— А ты знаешь, куда идти? — говорю ему, а сам все еще сомневаюсь в истинности услышанного.

— Ну, па-а-ап, — ноет лисенок. — Я же слышу их страх!

— Марат? — спрашиваю его.

— Что? — удивляется красный.

— Это действительно ты?

— Мне было здесь так грустно и одиноко, что я решил забрать тебя к себе, папа, — шепчет сын. — Ты не сердишься? А маму я так и не нашел. Она, наверное, очень далеко улетела, к ангелам.

— Да, сынок, к самым ангельским ангелам улетела твоя мама, — утешаю его, а внутри молюсь, чтобы так и было. — Все, иди, играй.

И красный сполох радуги уходит из ментала. А потом я открываю глаза…

Третий удар сердца

Первое, что я почувствовал, приходя в себя, — прохлада. Вокруг ничто не изменилось — все те же корни, глубокий сумрак и мириады светящихся гнилушек. Надо мной маячила рогатая голова Горотура, озабоченно глазевшего по сторонам. Уловив мое движение, тур громко выдохнул, выпрямился и сказал куда-то в сторону:

— Все в порядке, он пришел в себя.

— Это я уже поняла, — мелодично ответила Гаста, также появляясь в поле моего зрения.

Я вскочил на ноги и осмотрелся. Вроде бы ничего опасного рядом нет. В голове все еще крутился странный сон с говорящими цветами радуги. Маратик… От воспоминаний заболело сердце. А потом бодрый голосок ворвался в мысли, путая их: «Пап! А тут здорово! Не то что в лесу!» Я охнул и чуть не упал, но руки тура вовремя подхватили бренную тушку одного моркота, не дав шлепнуться в мокрый мох. Значит, это все не сон!

Я тут же с нехорошим чувством уставился на Горотура. Тот спокойно встретил мой взгляд, чуть склонил голову и глухо сказал:

— Прости, Террор.

— Значит, все ради народа? — проговорил я непослушными губами.

— Да, — выдохнул тур. — Но с первого дня, как я тебя увидел, мне нет покоя и по другой причине. Тот странный синий был не совсем прав. Ты стал занозой в моей голове.

Огромный кулак тура гулко впечатался в его грудь. Я усмехнулся с некоторой горечью:

— Но крылатые прежде всего.

— Хорош стонать. — В голосе тура прорезались злые нотки. — Мир не исчез, небо не рухнуло. Зато теперь мы можем смело действовать вместе, не имея тайн друг от друга.

Рогатый затянул распевные слова на непонятном языке. Гаста, молча наблюдавшая за нами, тенью скользнула ко мне, преклонила колено и сказала, глядя в глаза:

— Мои клятвы были настоящими, Террор. Твоя дорога — моя дорога. Твоя семья — моя семья. Ты позволишь называть тебя братом, раз судьба не дала нам шанса быть вместе? Я не приучена лгать…

Ее глаза заискрились смешинками, когда она закончила:

— Долго, по крайней мере.

Я в некоторой растерянности смотрел на своих спутников, переваривая их действия. Это они что — в семью мне набиваются скопом, что ли? Семья… А в этом что-то есть. Значит, у меня будет возможность в любой момент настучать одному по рогам, а второй по корням в случае нужды. Причем безвозмездно.

«Пап, а где живут люди, которые не люди?» — раздалось в голове.

«Ты о чем?» — не понял я вопроса далекого сына.

«Ну, которые как червяки, — пояснил Марат. — На меня тут наскакивали такие минуту назад. Их много было. Хотел поиграть, а они пропали. Смешные такие».

«Это наги, сынок, — усмехнулся я. — Они в пустыне живут, там, где воды очень мало… Было когда-то».

«Значит, мне надо повернуть к западу. — В голосе Марата прорезалось удовольствие. — Здесь все так странно и не похоже на лес. Знаешь, пап, кажется, я иду туда, где живут те, кто хотел сделать тебе больно».

Меня наполнило холодное спокойствие. С нагами надо что-то делать. А пока я решил немного повоспитывать сына:

«Ты там смотри, не делай никому больно, слышишь?»

«Они такие смешные, папа, — Марат залился смехом. — Но я не буду их трогать, да? Они не умеют играть, ну и ладно».

Не мог же я отправить семилетнего мальчишку устраивать глобальную зачистку, пусть он и выглядит сейчас жуткой монстрятиной. Что я, чудовище, что ли? В нашей семье не принято перекладывать проблемы на детей. Пусть его, повеселится и вернется. Интересно, а как он все-таки выглядит сейчас? Я посмотрел на замерших Горотура и Гасту, вздохнул, с тоской глянул вверх и скомандовал:

— Все, возвращаемся.

 

Глава 14

И ТЕНИ ВИЛИСЬ ПО УГЛАМ…

Под серым небом по-прежнему висело прихотливое полотно дождя. Я стоял на давешней площадке, глядя в пустоту, а позади, в тронном зале Сердца Бездны, о чем-то говорили мои спутники, ставшие за время похода настоящими товарищами, а то и друзьями. Зеленая хмарь и серый свет… События в Бездне так и не шли у меня из головы все долгие часы возвращения наверх, в цитадель Зеленого Пика. Где-то на границе степи сонно шептал что-то в ночи вновь обретенный сын. А далеко на берегу внутреннего моря тревожно спало мое фиолетовое наваждение.

По мокрому дереву прошлепали мягкие лапы, и рядом со мной остановился многорукий харрами. Канкадиэль шевельнул мокрыми ушами и спросил:

— Что думаешь делать дальше, Террор?

— Тебе в чем интерес знать мои планы? — ответил я, всматриваясь в пелену дождя над лесом.

— Да, нет резона, — кошак усмехнулся. — Когда я выполню поручение своих хозяев, уже ничто не будет иметь значения. Ни твоя сладость, светлячок, ни мои луны.

Вновь прошелестели шаги за спиной, с другой стороны от меня нарисовался зеленый силуэт. Форестесса безмятежно поинтересовалась у харрами:

— То есть ты выбрал наконец?

Четверорукий кот усмехнулся:

— Может, ты, может, я, скорее всего — оба… Останемся тут.

Его взгляд остановился на мне, озадаченном странным разговором детей Лесного Моря:

— Пора отдать тебе должное, Сладкий Террор, ты сопротивляешься пелене крови, что висит над тобой. Но надолго твоих сил не хватит. Скоро ты поймешь, что покоя нет и не будет под этим серым небом. И соберешь свою окаянную жатву. Если я потерплю крах и не смогу передать тебе привет от пятерых высших.

Он выпустил на всех четырех руках когти. Я подобрался, ощутив холодок под кожей. Этот длинный день явно норовил стать бесконечным. Сильная рука лесной разведчицы бесцеремонно отодвинула меня куда-то в сторону, а сама Гаста оказалась между мной и котом:

— Что же тебе такое пообещали, кот, что ты готов пожертвовать будущим своего племени?

— Не суть, зеленая. — Губы кота разошлись в кривой ухмылке, показывая белые клыки. — Все это не суть важно.

Словно сквозняк протянулся от кота к форестессе. Канкадиэль растворился в воздухе, за долю секунды переместившись за мою спину. Холодный инстинкт толкнул меня вперед, уводя от удара острейших когтей. Гаста зашипела на грани слышимости, и эти двое схлестнулись в короткой потасовке под дождем. Со стороны входа в тронный зал раздался испуганный вскрик. Я оглянулся и увидел замершую в ужасе Кевианзию. Праншаса обреченно крикнула:

— Стойте! Что вы делаете!

Где-то в астрале полыхнул призрачный свет, и раскатился гром тишины. Тьма на миг залила как внутреннее, так и обычное зрение. Когда же я проморгался, на площадке не было ни форестессы, ни харрами. Кевианзия прошептала, глядя куда-то в пустоту и заламывая тонкие руки:

— Несчастные! Свет Аскалай выжжет даже память о вас… Надеюсь, у вас двоих хватит сил выжить в Аэнто Сахане. Что же вы наделали!

— Они оба сделали выбор, — пророкотал Горотур, появившись за спиной Квази. За ним маячила Клэв. Форестесса вышла под дождь и сказала, приобняв праншасу за плечи:

— Ты ничем не сможешь им помочь, дорогая.

— Я должна попытаться. — Глаза Кевианзии закатились, и она беззвучно опустилась на руки зеленокожей девушки.

Клэв сначала не поняла, что случилось, а затем она испуганно тряхнула подругу и растерянно сказала:

— Что с тобой?!

— Неси ее в зал, — спокойно распорядился тур. — Она ушла вслед за этими идиотом и идиоткой. Возможно, у нее получится найти их в Аэнто Сахане и вывести назад, в мир живых.

Клэв сглотнула, подхватила праншасу повыше и чуть ли не бегом скрылась в стволе каньяна. Я громко сказал, останавливая Горотура, вознамерившегося последовать за ней:

— Что еще за Сахан? Что вообще происходит?

— Не сейчас, моркот, — угрюмо ответил тур. — Идем в тронный зал. Я и сам не очень понимаю, как они смогли живыми уйти в Мир падших. Лучше спроси у Пармалеса.

Мы зашли в тронный зал следом за форестессой. Бесчувственную Кевианзию уже успели пристроить возле трона. Давящая тишина витала под сводами помещения, окутывая живых и мертвых. Даже во взгляде моего названого брата-двойника сквозила толика растерянности. Стало понятно, что сейчас добиться внятного ответа от кого бы то ни было невозможно.

В сумраке зала раздалось сдавленное шипение, наполненное болью. Я вздрогнул, поняв, что кто-то из поверженных нагов еще жив. Клэв нерешительно оставила праншасу в покое, чтобы рассмотреть еле живого нага. Это был довольно крупный экземпляр сине-серебристой масти. Существо издало еще один тяжкий стон, и Клэв посмотрела на Горотура в поисках поддержки. Было видно, что ее разрывают противоречия: перед нами умирал враг, но он все-таки был живым созданием, и вся ее натура требовала помочь. Я не дал рогатому вымолвить и слова:

— Лечи его.

Горотур с прищуром глянул в мою сторону, а потом на Клэв. Зеленокожая охотница все еще смотрела на рогатого. Я протяжно выдохнул и сказал:

— Если ты все еще с нами, то делай, как я сказал.

— Делай, — обронил рогатый, переведя внимательный взгляд с охотницы на меня. И мне это не понравилось. Ситуация требовала немедленной расстановки всех точек. Понимая, что пришла пора перестать плыть по течению и позволять кому бы то ни было направлять мой путь в этом мире, я склонил голову к правому плечу и с любопытством глянул на Горотура. Тот заметно насторожился. Наблюдавший за всем этим Пармалес с кривой усмешкой проворчал:

— Кажется, кое-кому пора рога обломать.

Горотур вздрогнул, я же сказал:

— Проясним до конца один момент, рогатый. Или и ты, и Клэв делаете то, что говорю я, без оглядки и совещаний, или сейчас же покидаете пределы владений моего брата.

Клэв ойкнула и постаралась превратиться в невидимую мышку, озадаченную только лечением беспамятного нага. Горотур положил лапы на рукояти своих секир, заново притороченных к поясу, и невозмутимо пророкотал:

— Да будет так… Хайверс Террор.

На достигнутом нельзя было останавливаться: субординацию следовало соблюдать до конца. И я напористо продолжил атаку:

— И сейчас ты склонишься передо мной, Горотур. Ибо я знаю все твои помыслы, рогатый. Ты возомнил себя хозяином судьбы своего народа, серая душа. Быть хозяином может лишь тот, кто знает, что такое подчинение. Ты все еще лелеешь мысли поработить меня ради своих планов, пастырь? Если да, то лучше уйди сейчас. Если ты готов отринуть себя в своих стремлениях, склонись.

В сердце тлела надежда, что он поймет мои слова правильно. Потому что я призвал его склониться вовсе не предо мной. Это был совет преклонить колени перед самой Целью его пути. Если он готов вычеркнуть себя из планов по возрождению былого… Если он понял, что в будущем нет места личным планам одного рогатого пастыря драконов, а есть лишь Возрождение…

Горотур несколько мгновений пристально смотрел мне в глаза, а затем медленно, с очевидным сопротивлением в душе, опустился на колени. Пармалес, наблюдавший все это со стороны, с искренним участием в голосе сказал:

— Умеешь ты ладить с людьми, брат.

— Я пойду за тобой до того мига, когда в небе снова запоют крылья ящеров, — выдавил из себя Горотур. Это было даже больше того, на что я рассчитывал. Но гораздо меньше того, чего я желал на самом деле. Что ж, придется хорошенько приглядывать за тобой, рогатый. В ту же секунду подала голос Клэв:

— Наг приходит в себя.

Прозвучало это беспомощно и с долей опасения. Пармалес требовательно подтолкнул под локоток Халайру, молча созерцавшую происходящее. Ходящая-по-снам вздрогнула и совершила несколько пассов руками. Тело раненого нага словно подернулось прозрачной паутиной. И тенета эти явно были прочнее стали.

А потом в тронном зале потемнело, и Халайра Харан спряталась за Пармалеса со словами:

— Слишком долго они тебя ждали, царь. Бывает, что разум отстает от души. Будь осторожен.

Я не понял, что произошло, но неясные тени, закружившие по залу, внушили какой-то иррациональный страх, заставив обнажить когти. Пармалес Черный заметил это и ровным голосом сказал:

— Это тени былых жителей Сердца Бездны. Они долго ждали нашего возвращения с той стороны. Ради этого они когда-то встали на грани между жизнью и смертью. И Халли права… Они могли утратить разум. Будь готов прервать их жизни.

— Как убить тень? — спросил я, пристально глядя на мельтешение полупрозрачных пятен на полу.

— Скоро они обретут плоть. Смотри. — Царь отступил к трону, я же постарался успокоиться. И в какой-то момент понял, что тени перестали быть таковыми. Это были уже моркоты, пусть и не совсем во плоти. Тени, которых оказалось десятка три, столпились возле одной из стен тронного зала. И вот уже три из них подплыли к трону, где замерли Пармалес и Халайра Харан. Брат с сестрой, похоже, и сами не знали, чего ждать. Я с интересом пронаблюдал за тем, как тени окончательно обрели тела, после чего с опаской в душе тоже подошел к трону. Пармалес с холодным спокойствием оглядел своих подданных и спросил:

— Где Сильван Рильвес?

— Его душа не смогла надолго удержать тело зыбким, — ответил старый моркот, буквально испещренный татуировками. Его абсолютно белые волосы на ушастой голове заметно шевельнулись, напомнив мне на миг клубок тонких змеек. Второй воплотившийся, рыже-желтой масти, шевельнул пышным хвостом и преклонил колено со словами:

— Мы не стали удерживать душу Сильвана против ее воли. Он устал и лишился сил ждать.

Третий, точнее — третья обретшая тело душа, морра черной масти, — с непередаваемым женским апломбом расправила только ей видимые складки на подоле своего серебристого хитона и сказала:

— Твои верные подданные рады приветствовать тебя, повелитель.

Пармалес уверенно опустился на трон и сказал, глядя на визитеров:

— Вам надлежит выбрать из оживших четвертого Мудрого, чтобы Совет вновь стал полным. А сейчас…

Его взгляд переместился, заставив бывшие тени обратить внимание на мою скромную персону:

— Это брат мой названый и кровный. Ненаследный принц Сердца Бездны, Террор Черный, поводырь вервуда, Тот-кто-может-возродить.

Три моркота, еще недавно бывших слабыми тенями, величественно преклонили колена передо мной, отчего я опять почувствовал себя весьма неуютно. Но возражать не стал. Крылатому императору Зеленого Моря виднее, что да как. А то еще влезу со своим уставом, дров наломаю. Мы уж лучше постепенно, тихой сапой, потом будем менять обычаи. Как-то не хочется ощущать мурашки на коже от всех этих церемоний. И что еще за «Тот-кто-может-возродить»? Это они про драконов, что ли? Вспомнился Увиарт, которого полубоги почему-то называли мужем сумасшедшей богини Суинаски. Память тут же подсунула другое воспоминание, более раннее, в котором кто-то рассказал, что Суинаска — жена кого-то, кто носит другое имя… Суинаска… Мать Катарсиса, сестра гнева, дочь мести, жена Хтолима, пожирателя сил. Это что же, получается, Увиарт и Хтолим — одно и то же лицо? Или, как в земной мифологии, кто-то из них — настоящий, а кто-то — лишь его аватар? Без поллитры не разберешься… Пармалес, словно прочитав мои мысли, громко распорядился:

— Все, кто в этот час вернулся с границы Жизни, вам говорю! Да будет праздник Возрождения!

Гигантский каньян, именуемый Зеленым Пиком, мелко задрожал, родив в моей голове почти паническую мысль: «Сколько же этих появилось сейчас в дереве?!» Судя по отклику, много, даже очень. Уловив краем глаза шевеление, я увидел, как несколько новоявленных (или старо-?) моркотов неспешно уносят тело Кевианзии куда-то из зала. На мое движение следом Пармалес насмешливо сказал:

— Хватит дергаться, брат. Если взял на себя смелость править, учись отдавать право на исполнение другим. Учись вести. Твою спутницу унесли в Смертные Палаты Зеленого Пика, где за ней будут ухаживать лучшие лекари Сердца Бездны. А значит, и Лесного Моря. Когда она очнется, ей обеспечат должный уход и внимание. Аэнто Сахан так просто не отпустит тех, кто рискнул попасть в него по своей воле.

Я не мог не спросить, перестав следить за моркотами, носящимися по тронному залу:

— Что за Аэнто Сахан? Объясни.

— Лучше я, — сказала Ходящая-по-снам. — Вокруг нас обычная реальность, план, в котором души имеют физическое воплощение, разделенное с душой на материальном плане. Это реальность, или Лахлан, место обитания живых. Над Лахланом существует план снов, Варлан, который очень похож на Лахлан, но там властвуют души. Варлан являет собой кипящий котел воспоминаний, эмоций и чувств. В нем смешаны прошлое и настоящее, из которых растет будущее. Души наши познают тайны Варлана, пока мы спим. Отсюда вещие сны, ощущение, что все это у нас уже было. Не с нами — с нашими душами, блуждающими на полях Варлана. Это все действительно уже было. Над планом снов раскинулся план, где обитают те, кто сумел соединить свое тело с душой в нечто единое. Это место, где живут полубоги. Они смогли овладеть собой, но еще не научились быть единым целым ни с Лахланом, ни с Варланом. Место, где обитают полубоги, мы называем Толлан. И ты там уже был недавно…

Я на миг задумался. Значит, место, где Пармалес шинковал меня на ленточки, и есть этот Толлан? Место обитания полубогов: Владыки Бездны Увиарта, Духа Зеленого Пика Олькарана, Духа Лесного Моря Аскалай и Матери Лесного Моря Кейанэ — все они действительно полубоги. Как тогда сказал Горотур? Родители Леса? И кто-то из них хочет стать шестой силой мира? Это шестым богом, что ли? Халайра выждала пару секунд и продолжила, зачем-то положив руку мне на правое плечо:

— Над Толланом расположены еще три плана. Мы называем их Грань, Аэнто Сахан и Золотые Поля. Грань — это место, где ненадолго останавливаются души тех, кто умер в одном из трех нижних планов бытия. Наши подданные, добровольно ступившие на Грань, смогли за сотни лет не сойти с нее. Это особый дар, требующий огромных жертв. Потому что на Грани трудно сохранить рассудок и память. Старший мудрец Совета моркотов Лесного Моря Сильван Рильвес не смог устоять на этой черте между жизнью и смертью. Многие, как и он, не смогли. Они ушли в Аэнто Сахан, план мертвых, где обитают души, ждущие перерождения на Лахлане. Странное и страшное место этот Аэнто Сахан. Каждый страх, каждая радость, каждая крупица счастья и всякая нить ужаса, родившиеся в нижних планах, обретают жизнь в Аэнто Сахане. Там души выворачиваются и встречают свою темную сторону лицом к лицу. Они вынуждены обитать в Аэнто Сахане до той поры, пока боги не решат, что им пора возродиться в реальности. Решение это в отношении каждой души принимается на Золотых Полях, куда ты едва не ушел со своим сыном. На Золотых Полях обитают материальные воплощения пяти богов нашего мира. Вообще-то они живут НАСКВОЗЬ через все планы, но там, на Золотых Полях, к ним можно прикоснуться. Огненный Хтон, ледяной Медос, пресветлый Ливиц, темный Хтолим и Суинаска, Владычица Пустоты. Ты уже слышал эти имена.

От обилия информации моя голова начала наполняться скрипом и раздражением. Но одна мысль побеспокоила в свете новых знаний. Синяя мудрость в том сне… Кто говорил с зеленым и серо-белым? Кто успокоил красного и меня? Кто дал нам шанс на новую жизнь? Ходящая-по-снам заметила мое состояние и слегка улыбнулась:

— Добавлю еще кое-что. Выслушай внимательно, Террор Черный, или Сахарок… Или Сладкий Террор? Успел же ты себе репутацию заработать, моркот-анкх. Пять сил нашего мира воплощены в небесной радуге, которая появляется в небе после дождя, и не только. Пять богов связаны с миром через две любви, через основу любого мира. Это любовь детей к родителям, отцов и матерей к детям. Это молодость красная и обжигающая. Вторая любовь — это сила единения двух вроде бы чужих душ, сила любви двух половинок, обретших себя. Та сила, что заставляет две души слиться воедино. Всепоглощающая фиолетовая страсть. Две любви, как два крыла, несут в себе пять сил мира. Оранжевый Ливиц, Бог Света и Стабильности. Желтый Хтон, Бог Огня и Хаоса. Зеленая Суинаска, Богиня Пустоты и Сущего. Голубой Медос, Бог Холода и Покоя. Синий Хтолим, Бог Тьмы и Свершений. Теперь ты знаешь все, что надо знать жителю Лахлана, побывавшему в Толлане.

Никогда не думал, что офигение бывает таким тяжелым. Откровения Халайры загрузили мой несчастный мозг не хуже ddos-атаки. Это что же получается, нас с сыном в реальность вернул не кто иной, как Хтолим, Владыка Тьмы, чьим аватаром является Увиарт, папаша уничтоженных драконов? Значит, драконы — дети Тьмы и Пустоты? Или Тьмы и Сущего? От размышлений меня отвлек Пармалес: его уже в который раз тревожила знаками Клэв:

— Брат, вернись к нам. Тут один наг требует твоего внимания.

Наг… Какой еще наг? Я тряхнул головой и осмотрелся. Точно же! Один из напавших на нас змеелюдей остался жив благодаря стараниям охотницы. Сине-серебристый наг в человеческой части обладал нехилой мускулатурой, но это не помогло ему разорвать волшебные путы. Только струйки крови кое-где побежали по светлой коже. Стоило мне остановиться возле нага — тот перестал ерзать и надменно посмотрел сквозь серебристые с просинью пряди длинных волос. Горд и надменен, понял я. А значит — слаб и напуган.

— Назови себя.

Первый мой вопрос наг оставил без ответа, чего и стоило ожидать. Я усмехнулся и сказал:

— Так и быть, буду звать тебя Немо.

Змеечеловек дернулся в новой попытке разорвать незримую сеть, но лишь добавил себе ран. Клэв и подошедший Пармалес в один голос рассмеялись, на что я недовольно спросил:

— Чего тут смешного?

— Nieemo на их языке означает «червяк», — добродушно пояснил Горотур, присоединившийся к теплой компании.

— В моем мире это всего лишь означает «никто», — проворчал я.

Пармалес посерьезнел и сказал:

— Это еще хуже для него. Haashish, или «никто», среди его народа зовутся безумные новорожденные дети, которые не отвечают за свои поступки. Сказать такое взрослому нагу — унизить его до глубины души. Каждый из них гордится своими воинскими достижениями.

Император Лесного Моря небрежно ткнул ногой в пояс нагу, где красовался широкий ремень с какими-то узорами:

— Это его подвиги. Назвав этого воина «никто», ты дал ему понять, что все эти подвиги совершил не он, а другой. Ты назвал его лжецом, ребенком, зародышем.

Наг зашипел и почти выплюнул слова:

— Мерзкий гехай, ты еще попадешь мне в руки! Вот тогда ты и узнаешь, как рвется мягкое мясо нежного лесного моркота от мужской силы могучего пустынного змея!

Вместе со смыслом его речей ко мне пришло звенящее бешенство, замешанное на усталости и разочаровании. Я склонился к лицу нага и сказал:

— Что же вы все такие озабоченные? Словно звереныши, которые только и знают, что устанавливать свою власть. Подавил — подчинил… Только и слышно: «Ты мой, подчиню, мой, мой…» Хочешь, открою секрет, хвостатый?

При этих словах мой собственный пушистый черный хвост сердито хлестнул по ногам, а наг отшатнулся, недоуменно морща лоб. Я оскалился и продолжил:

— Давно хочу содрать шкуру с такого, как ты, и посмотреть, где же у вас задница. А знаешь, зачем?

Я почти прижался губами к его уху:

— Чтобы воткнуть сучковатую палку и пропихивать ее до тех пор, пока она не вылезет из глотки… А потом можно зажарить, как на вертеле. Говорят, змеиное мясо обладает неплохим вкусом.

Что-то в моих интонациях не понравилось нагу настолько, что его едва не стошнило. Я отодвинулся от змеечеловека и спросил:

— Ты хочешь себе такой судьбы?

— Нет, — прошептал наг.

— Не слышу. — Мое дыхание стало каким-то очень уж тяжелым, а ярость рвалась наружу, напрягая остатки самообладания.

— Нет! — почти крикнул наг, испуганно глядя на меня.

— Тогда назови себя, шкура ты для сапог! — почти рявкнул я.

— Хашшан Ссавах, — выдавил из себя наг. — Взводный пятой когорты второго пустынного легиона.

— Видишь, как все просто. — Мое бешенство слегка отступило, настороженно принюхиваясь к жизни. — И небо не рухнуло, и дождь не прекратился. Второй вопрос. Что привело вас на Зеленый Пик?

— Солнечная Змея указала императору место, где можно будет найти сильнейшего гехая. — Наг отвел взгляд. — Она не сказала, что мы наткнемся на ренгехая.

— Вы посмели поднять руку на брата императора Лесного Моря. Откуда такая самоуверенность? — холодно спросил Пармалес, вмешиваясь в допрос.

— Мы не знали, что ренгехай приходится братом императору… — неуверенно ответил наг. — Мы вообще не знали, что у Лесного Моря снова есть император.

— Кто такая Солнечная Змея? — спросил я.

— Верховная жрица Солнца в Благословенной Империи пустынных змей, правая рука императора. — Наг совсем поник.

— Вас подставили, парень, — равнодушно встрял еще и Горотур, вызвав мой недовольный взгляд. — Такая сильная волшебница не могла не знать, что в мире все сильно поменялось.

— И здесь нет ни гехаев, ни ренгехаев, — с кривой ухмылкой добавил я, уловив мысль Горотура. — Думаю, ты не ответишь мне, зачем Солнечной Змее власть над императором…

Наг расширившимися глазами уставился на меня.

— Видишь ли, взводный… Догадаться легко. Ренгехай просто забирают силу, я же… Я — хайверс. Привели бы вы меня к императору — он бы попытался меня подавить и подчинить… И где бы теперь был?

Хашшан Ссавах словно обратился в бледный мрамор. После чего прошептал:

— Это неправда… Солнечная Змея не могла…

Глаза нага закатились, после чего раздался крик зеленокожей форестессы:

— Остановите его!

Горотур схватил нага за плечи и резко тряхнул, но было уже поздно. Жесточайшая судорога свела тело нага так, что отчетливо хрустнули позвонки в шее змеечеловека. Наг повис в лапах рогатого мертвой тряпкой. Пармалес невозмутимо кивнул каким-то своим мыслям и сказал:

— Он не перенес такого предательства. Наги вообще-то беззаветно преданы своему императору. Обычные наги, по крайней мере.

Следующие несколько часов прошли как в тумане. И ближе к вечеру я вновь оказался в тронном зале, слегка пьяный, общупанный по темным углам и обласканный множеством рук, все-таки не позволивших себе лишнего… В какой-то мере я даже сожалел об этом. Сдержанность наших с Пармалесом подданных женского пола оптимизма не внушала — настолько противен, что ли? Крылатый император вальяжно расположился на троне, его сестра Халайра не менее вольно сидела на ступенях у ног Пармалеса. Здесь же были Горотур, Клэв и три давешних моркота, которых названый братец обозвал Советом Мудрых. Все явно ждали только меня. Когда я подошел к трону и уселся на ступеньку рядом с владыкой Лесного Моря, Пармалес сказал:

— Послушаем, что нам предложат министры, братец. Это может быть интересно. Пока кое-кто в наших лицах пьянствовал, они думали над нашими делами. Говори, Дерек.

Это действительно было интересно. Дереком царь назвал седого моркота, который тут же выступил вперед, щеголяя новым синим хитоном, и заговорил:

— Через неделю мы отправляем Великое Посольство к эльфам Ламары, в Санаан. Империя Лесного Моря не может оставить без внимания странные слухи и покушения на брата нашего императора.

— Правильно, — кивнул Пармалес. — Пора поближе глянуть на пятерых высших, о которых говорил убийца-харрами.

— Посольству будут даны особые рекомендации о выяснении причин всех этих событий. А также сбор информации о пятерых высших, хозяевах волшебных башен Кавана. Также по пути следования посольства нами будут старательно выискиваться гехаи, попавшие в Лахлан из мира брата нашего императора. О мерах по изъятию таковых, если они найдутся, еще не принято никакого решения…

— И не надо, — я был полон решимости наплевать на условности. — Какими силами мы располагаем, Пармалес?

Император с усмешкой взялся перечислять полки, крепости и прочие радости министра вооруженных сил. Поняв, что это может затянуться до скончания веков, я жестом попросил Черного замолчать и задал второй вопрос:

— Ты позволишь отдать приказ? Нам война не страшна, надеюсь?

— Не то чтобы страшна… — пожал плечами Пармалес. — Думаю, мы переживем, даже если наги объединятся с эльфами. Если они придут в Лесное Море, мы выполним их желание умереть.

На мгновение я замер, прикидывая в мыслях силы Империи Пармалеса. По всему выходило, что, когда все народы Лесного Моря соберутся с силами, от глубин Бездны до вершин каньянов, мы способны просто утопить Каван в крови. Главное, чтобы это поняли и наши возможные враги. Я сказал, глядя в глаза Дереку:

— Нельзя ограничиваться путем следования посольства. Разошлите поисковые группы по всему Кавану. Пусть ищут гехаев по городам и весям. Отправляйте и моркотов, и харрами, и форестов. Находя гехая, все равно, с моей он или она родины или каким-то иным путем попали в рабство, пусть предлагают хозяевам выкуп. Цена — жизнь хозяев и их семей. Согласятся — хорошо. Не согласятся — освобождать гехаев силой, вплоть до крайних мер.

Дерек поклонился, принимая волю ненаследного принца Империи Лесного Моря, то бишь мою. Пармалес рядом лишь довольно хохотнул, после чего спросил у Дерека:

— Вам все понятно? Исполнять.

Три моркота-советника удалились, в тронном зале на короткое время повисла тишина. Клэв настороженно спросила:

— А мы чем займемся?

— Солнечной Змеей, — ответил я.

— И почему я не сомневался, — пробурчал Горотур.

— Меня очень интересует — на что рассчитывала эта жрица? — усмехнулся я. — Она действительно думала, что тут найдут гехая? Или все-таки ждала ренгехая? Если второе, то на что она рассчитывала? С моей помощью подчинить императора? Но ренгехай не подчиняют, они лишь высасывают силу… Или жрица знает, что я хайверс и могу подчинять? Самое главное — а как она рассчитывала подчинить тогда меня?

В тронном зале вновь повисла тишина. Посмотрев в глаза каждому из присутствующих, я закончил мысль:

— Так что мы втроем с рогатым и форестессой отправляемся к нагам. Тем более что на границе их страны меня ждет Марат.

Когда на следующее утро наша кавалькада выходила на мост из древесных ветвей, Горотур задумчиво почесал затылок огромной ручищей и спросил в пустоту:

— А действительно… Никогда не задумывался… Где у нагов задница?

 

Глава 15

ДИАЛЕКТИКА ПРИДУМАННОЙ ЛЮБВИ

Пустыня выглядела величественно. Собственно, это была не совсем пустыня. Довольно часто на барханах виднелись скрюченные от постоянного ветра деревца, низкорослые кустики, большие валуны, а может быть, верхушки скал. Периодически попадались настоящие коврики зеленой травы, растущей прямо из песка. Мы с Горотуром и Клэв затратили на дорогу до границы Империи нагов восемь дней, вымотались довольно сильно и теперь, завидев основательную тень от морщинистой гранитной скалы, торчавшей из песка, без сожалений расположились на отдых. Чистой, не дождевой, водой успели запастись еще вчера, при переходе через полуживой ручеек среди жухлой поросли. Сегодня же с утра Клэв подстрелила из лука парочку жирных ящериц, заверив нас, что пустынные твари вполне съедобны. На сбор влажного валежника ушло от силы полчаса. Вскоре гнутые палки сыто закряхтели в пламени костерка под скалой, тушки рептилий зашкварчали на вертелах, под которые были пущены две металлические стрелы из запасов охотницы, а мы развалились на песке, блаженствуя в сухой прохладе под огромным камнем, тогда как вокруг продолжал идти дождь.

Горотур уже заканчивал травить очередную байку про злоключения знаменитого орка Гых-Марза в землях эльфов, когда рядом с костром слегка взвихрился песок и нашим взорам предстал юный моркот красно-черной масти, облаченный в походный хитон. Насколько меня успели просветить перед выходом из Зеленого Пика, таких ребятишек брали в армию крылатого императора для одной-единственной цели: служить связными и посыльными. Моркотик был ниже меня ростом на две головы, отчего, еще и в силу возраста, производил впечатление угловатого котенка с любопытно двигающимися ушами и бойким хвостом. Посланец с искренним интересом поозирался и бухнулся на колени, протянув ко мне руки со свитком и подвывая:

— Великому принцу Сердца Бездны послание от полномочного посла его императорства в эльфийские земли моркота Филекта Красного! Он передает плохие новости! Посольство столкнулось с непредвиденными обстоятельствами!

В наступившей тишине я с некоторой опаской принял послание, развернул свиток и углубился в чтение, вылавливая суть за вычурным слогом. Дочитав, я почувствовал себя нашкодившим щенком, которого ткнули носом в некую лужу. Со всем своим пафосом и благими намерениями даже представить себе не мог, что все так обернется. Дело же оказалось вот в чем…

В первой же деревушке эльфов на краю леса два харрами из охраны посольства нашли в одном из уютных домов гехая, трудившегося над полировкой каменной дорожки, ведущей к строению. Естественно, коты, следуя моему приказу, немедленно вызвали на разговор хозяина этого раба и озвучили выбор: отпустить гехая с ними или умереть вместе со всей семьей. На что оный гехай словно спятил. Парнишка лет восемнадцати с криками бросился на харрами, размахивая полировочным ножом. Многорукие коты, конечно, скрутили несчастного, но проблема вырисовывалась непростая. Вера гехая в любовь к нему со стороны хозяина, да еще подогретая ответными чувствами, пусть и навеянными заклятием, просто лишала моих подданных выбора. Гехая можно было забрать из дома владельца только силой и кровью.

Осознав коварство ситуации, я задумался. На самом деле большой крови мне не хотелось. Главной целью всех трепыханий все-таки значилась свобода пленников от лжи, а не поголовное истребление их хозяев и слоноподобное вмешательство в местные обычаи. Но и оставить гехаев без помощи я не мог. С другой стороны, а стоит ли лишать этих несчастных попаданцев навеянных иллюзий? Кому от этого станет легче? Не сойдут ли они с ума, оторванные от тех, на ком сошелся свет клином? На все эти вопросы я постарался ответить честно хотя бы сам себе. И понял, что меня не очень-то сильно волнует судьба рабовладельцев — халявщиков до чужой энергии. А вот состояние мозгов гехаев вполне даже беспокоит. Что-то надо было придумать…

Пока же выход виделся только один. Я вздохнул, усмехнулся и мысленно порадовался вытянутой морде Пармалеса, когда до него дойдет мой произвол. Моркотик по-прежнему внимательно смотрел на меня и ждал ответа. Я спросил:

— Чем писать есть?

Подросток тут же извлек из карманов хитона лист чистой бумаги и кусок тонкой грифельной палочки. Буквы местной письменности словно сами хлынули на свиток. Все-таки умеют здесь вложить в память знания за считаные минуты, пусть и с помощью магии. Вот что получилось:

«Именем Крылатого Императора, Владыки Лесного Моря Пармалеса Черного приказываю: не считаясь с сопротивлением и возражениями брать найденных гехаев и их хозяев (вплоть до силового воздействия) и препровождать их в Сердце Бездны, где они должны пребывать до особых распоряжений Крылатого Императора или моих.

Ненаследный принц Лесного Моря Террор Черный».

Еще раз перечитав результат своих умственных усилий, я свернул послание и вручил гонцу. Парнишка торжественно отсалютовал, напружинившись от кончиков ушей до хвоста, и растворился в воздухе, оставив на песке следы своей непоседливости. Горотур лениво спросил:

— Чего ты там намудрил? Что случилось-то?

В двух словах обрисовав ситуацию, я нетерпеливо принюхался к запахам от костра — очень уж хотелось лопать. Но, похоже, день был не мой. В голове восторженно прозвучало: «Привет, пап! Вот ты где! Смотри, кого я привел поиграть!» Огромная тень накрыла наш лагерь, и земля содрогнулась, вызвав движение мокрого песка везде, куда хватало взгляда. Я, конечно, все эти дни общался мысленно с сыном, но воочию увидел его новый облик впервые. Это был настоящий парящий ужас, причем без крыльев и пресловутой ночи. Существо обладало огромными габаритами и чем-то напоминало Годзиллу из первого американского фильма, разве что морда была более узкой и вытянутой, а тело еще более поджарым и налитым силой. А еще оно было покрыто древесной корой веселенького зеленого окраса вместо кожи. Смесь баобаба с динозавром шумно принюхалась к запахам от костра и преспокойно счавкала наш обед вместе с огнем, дровами и солидной порцией песка. Клэв испуганно отскочила подальше, исподлобья разглядывая вервуда. Горотур же сначала поугрожал существу огромными секирами, после чего с сомнением сравнил габариты лесного создания и своего оружия и преспокойно убрал топоры куда подальше, философски отметив:

— Такие деревья рубить — только портить… себе жизнь.

Они оба сразу поняли, кто пожаловал на огонек, и теперь ждали моих слов. Я же едва сумел справиться с нервной дрожью: все-таки не каждый день видишь такое зубастое, когтистое нечто величиной с многоэтажный дом. От вервуда ощутимо давило мощным волшебством, способным поколебать земную твердь. Со спины существа сорвались в полет несколько не менее странных тварюшек с прозрачными крыльями, похожими на семена. Вервуд решил, что ему скучно, и с наслаждением почесался так, что несколько барханов рядом осыпались, превратившись в холмики, а с боков монстра осыпались несколько кустов, вырванных из шкуры-коры мощными когтями. Я сглотнул и спросил:

— Так кого ты там привел поиграть?

Вервуд тут же повернул голову в сторону дальних песчаных холмов. На макушке одного из них появились три серебристых нага, по виду — молодых и слегка напуганных. Как говорится, день перестал быть томным. Я холодно спросил уже мысленно:

«Что здесь делают змеехвостые?»

Голос Марата в голове чуть виновато ответил:

«Мы играли, а потом я почувствовал, что ты близко, и пошел навстречу. Они захотели увидеть тебя и что-то обсудить».

«Во что играли-то хоть?» — не удержался я от вопроса.

«В догонялки», — довольно сообщил Марат. От спроецированной им картинки в голове меня продрал мороз. Когда такая махина носится по песку, пытаясь лапой придавить кого-нибудь из юрких нагов, это больше похоже на жестокую охоту. Хорошо, хоть ни один хвостатый не пострадал.

Тем временем наги приблизились на достаточное расстояние, чтобы не орать при разговоре, и один из них учтиво поклонился, приветствуя:

— Змеи рода Нашшар рады видеть Террора Черного, принца Лесного Моря.

— Не могу ответить тем же, — процедил я.

— Мы понимаем, что на пути вашей жизни следы змей встречались не к радости, — сказал наг, серебряная чешуя которого и волосы были разбавлены красными вкраплениями. — Наш род давно изгнан из земель нагов, поскольку является родственным Императорскому Дому. Император посчитал, что наш род стремится захватить трон, и несколько сотен лет назад устроил провокацию главе рода, из-за чего нас и изгнали.

— И ваш предок действительно был ни при чем? — задал я вопрос, не требующий по сути ответа.

— Ну почему же, — наг усмехнулся. — Мы действительно претендовали на трон. И сейчас претендуем. Да только изгнание лишило нас прав наследования. Для всех остальных мы — безродные. — Наг еще раз склонил голову. — Меня зовут Элессан Нашшар. Как домоуправитель рода приглашаю вас остановиться в нашем оазисе по пути следования дальше.

Другой наг, чуть посубтильнее и с синими вкраплениями в серебре хвоста и волос, поклонился значительно уважительнее:

— Виззар Аш-Нашшан, младший следопыт рода. Я покажу вам дорогу к оазису Нашшан.

Третий наг, точнее, тот, который поздоровался первым (в его серебре никаких примесей не было), выглядел старше своих спутников и был выше и массивнее. Никаких сомнений в его воинской выучке даже не возникло. Он тоже представился:

— Виссамиш Эсс-Нашшан, легионер рода. Я буду охранять вас.

Его взгляд на миг скосился в сторону вервуда, выдав сильную нервозность змеехвостого воина, вооруженного двумя гнутыми саблями и облаченного в надраенную до зеркального блеска кирасу. Горотур, на удивление молчаливый сегодня, решил наконец поучаствовать в разговоре:

— Это все прекрасно, уважаемые. Но. для чего вам наш принц? И не говорите мне, что вы приглашаете его по доброте душевной.

Наги переглянулись, и Элессан с тонкой усмешкой сказал:

— Глава нашего рода, Зелесс Нашшан, мой старший брат, желает предложить ненаследному принцу Лесного Моря некий союз в одном животрепещущем вопросе.

Он хитро глянул на меня и потупил взор, ожидая реакции. Клэв тут же добавила к словам Горотура:

— Имейте в виду, мы пойдем с принцем, если он согласится идти к вам в оазис.

Судя по спокойствию нагов, они были готовы к такому условию. Меня же больше волновал вопрос, что делать с Маратом. Такую образину вести в оазис накладно. Вервуд услышал мои сомнения и сказал:

«Пап, да не парься ты. Все нормально».

«Ты побудешь в пустыне пока?» — спросил я.

«Я с вами пойду», — заявил монстр, наделенный душой моего сына. После чего огромный вервуд полыхнул на мгновение слепящим сиянием.

Проморгавшись, я с открытым ртом уставился на обычного пацана лет двенадцати-тринадцати. Это был Марат собственной персоной, правда, подросший за прошедшие с его смерти на Земле шесть лет. Мальчишка был покрыт крепким загаром с головы до пят и облачен в грязновато-белый хитон. Эдакий Маугли пустынно-мокрого разлива. И это существо с выгоревшими до белизны волосами, издав радостный вопль, кинулось мне на шею. Непередаваемое счастье волной обрушилось, наполняя мир теплом и радостью. Вновь обнимать сына, которого давно похоронил, — дорогого стоит. Мы бухнулись на песок, и Марат на миг замер, после чего сказал:

— Я так рад тебя видеть, пап.

— Я тоже тебя люблю, солнце, — пробормотал я ему в шею, а затем отпихнул от себя, вскочил на ноги и радостно заорал:

— Двигаем!

Наги тут же предложили нас «подвезти», так сказать. В итоге мы с Маратом оказались на спине (или хвосте?) Элессана. Тяжелый рогач взгромоздился на мощного Виссамиша, а легкая Клэв величаво взошла на смутившегося Виззара. И наги быстро поползли по песку в сторону, известную только им. Такой способ путешествия по пустыне оказался очень даже ничего. Быстро, удобно и глазеть по сторонам ничто не мешает.

Примерно через три часа, спустя пять солидных оврагов, две соляные проплешины и узкий проход среди черных скал, мы выбрались к довольно большому оазису, подставившему дождевым каплям макушки высоких пальм, цветущих пучками орхидей. Вроде бы цветок-паразит, но ведь красиво же! Уползанная (а как иначе-то скажешь?) тропинка среди деревьев вывела нас к могучей стене из грязно-белого известняка, в которой нашлись массивные ворота, сколоченные из стволов все тех же пальм. Два огромных нага, на лицо весьма туповатых и одинаковых по красно-желтой расцветке, развели створы и пропустили нас вовнутрь, где вокруг голубого озера стояли десятки аккуратных побеленных домиков. На улицах поселения оказалось довольно много змеелюдей, от пестрой расцветки которых слегка зарябило в глазах. Причем встречались нам почему-то только взрослые наги. Стариков и детей я среди домов не увидел. Через пару минут мы остановились возле самого большого дома в оазисе, единственного с черепичной крышей. Избавившись от ноши в нашем лице, три нага невозмутимо проводили нас внутрь, где сдали под опеку сине-зеленого змеехвоста, облаченного в забавное подобие сбруи. Тот, скрестив на мощной груди сильные руки, окинул нас взглядом ярко-синих глаз и сказал:

— Глава рода Нашшан ждет вас, ваше высочество. Попрошу оставить оружие мне. Оно будет возвращено вам в целости и сохранности после встречи.

Горотур проворчал что-то себе под нос и с недовольным видом передал нагу свои секиры, к которым чуть позже присоединил и запас ножей разной формы и размера. Клэв без особых раздумий всучила хвостатому лук и колчан со стрелами. У меня оружия не было. Несмотря на попытки научиться фехтовать, лучшим моим оружием так и остались когти, а их отдать любезному охраннику я не смог бы при всем желании, о чем и сообщил. Наг склонил голову в знак почтения и проводил нас к большим дверям, за которыми нашлась большая комната, устеленная мягкими коврами. Стены помещения закрывали циновки тонкой вязки с искусно сделанными рисунками рассветов в пустыне, портретами статных змеелюдей и просто узорами. За низким столиком на витых ножках полулежал довольно хрупкий наг серебристо-красного окраса чешуи и прически. Его длинные волосы были убраны во вполне симпатичное плетение тонких косичек, украшенных золотыми цепочками с зелеными, красными и прозрачными камешками. Торс нага украшал широкий золотой пояс с вязью из тех же драгоценных камней. На изящных руках змеечеловека красовались широкие белые браслеты. Наг что-то увлеченно писал в развернутом свитке, края которого прижимали две тяжелые каменные пластины. Завидев нас, змей порывисто выпрямился, вознесясь почти под самый потолок. Его серебристые глаза изучающе прошлись по нам, и наг сказал:

— Добро пожаловать в Оазис Нашшан, ваше высочество! Приветствую вас от лица всего рода Нашшан.

Он слегка расслабил пружинистое змеиное тело, почти сравнявшись ростом со мной, и продолжил:

— Сейчас доставят напитки и сладости. Какая радость гостю в чужом доме без угощений? Располагайтесь. И зовите меня Зелесс.

Острый взгляд в сторону Горотура и Клэв показал, что последние слова относятся только ко мне, как к равному. Я не смог удержаться и ответил:

— Тогда дозволяю обращаться и ко мне по имени. Террор Черный, к вашим услугам.

Наг слегка порозовел, но колкость проигнорировал. Понял, что ставить себя на одну планку со мной была не лучшая идея. Похоже, не так уж давно этот наг возглавил свой род, не научился дипломатическому этикету… Или спровоцировал меня нарочно, проверяя какие-то свои интересы. Зелесс с самой милой улыбкой на хитром лице сказал:

— Вам больше подходит имя Сладкий Террор. Ваша утонченность и красота несравненны, принц.

Он все же вогнал меня в краску, после чего довольно хлопнул в ладоши. Двери комнаты вновь распахнулись, пропуская двух молодых нагайн с подносами в руках. Через пару минут серебряные кувшины и блюда со сладостями расползлись по ковру, мы же расселись вокруг угощений и приступили к трапезе. Еще в дороге Горотур рассказал мне про обычаи нагов. Среди всякой чепухи мелькнули слова и о том, что никаких дел змеи не решают до тех пор, пока гости не насытятся и не обретут благодушного настроения. Такая постановка вопроса показалась мне вполне оправданной. Караваны дурных мыслей упираются в ворота телесных удовольствий и не могут внести разлада в город человеческой души. Это дорогого стоит!

Минут через несколько, когда сытость реально расположилась в моем настроении, молодой правитель змеиного рода Нашшан вновь хлопнул в ладоши. Все те же нагайны споро собрали посуду и исчезли за дверьми. Мы же застыли в ожидании продолжения. Все-таки не просто так наги затащили нас в гости к опальному претенденту на трон Империи нагов. Зелесс чуть ли не с торжеством протянул мне один из свитков, сваленных под столиком. Содержимое документа сначала вызвало у меня некоторую оторопь.

«Не далее третьего дня на границе нашей благословенной Империи и просторов степи, граничащей с Лесным Морем, патруль дома Нашшан выследил и задержал четырех путников. А именно моркота в компании тура, форестессы и человеческого подростка. По их словам, они держат путь в столицу Империи для встречи с Солнечной Змеей, которая ждет их прибытия. По косвенным приметам смею утверждать, что вышеозначенный моркот весьма похож на правящего императора Лесного Моря, но не может таковым быть по причине молодости. Для дальнейшего выяснения их личностей и намерений я, глава Рода Нашшан, Зелесс Нашшан, отправляю задержанных под Ваш справедливый суд. Да продлит плачущее небо дни Императора нашего Ашшанапала Третьего Тессенида, и да ниспошлют ему благословение свое пять богов Лахлана».

Сдерживая в узде эмоции, я на миг задумался, приводя в порядок скачущие мысли, после чего спросил:

— И вы готовы так рискнуть своим родом? Даже несмотря на то, что мой брат в силах срезать мечами своих воинов всю траву в степи между нашими империями?

— Я буду даже рад, если наточенная сталь и грозная магия владыки Леса-над-бездной окажутся на расстоянии спасения одного моркота из рук обитателей столицы Империи нагов, — спокойно ответил Зелесс. — Особенную же радость моему сердцу принесет само спасение, буде оно состоится быстро и под стенами радужного дворца, что стоит в сердце нагийской пустыни. И уж совсем большое благо под этими плачущими небесами свершится, если на пути спасителей окажется одна старая, выжившая из ума нагайна золотого окраса.

— Так понимаю, совершенно случайно? — прищурился я. — И с трагическим исходом?

— Все мы под небом ползаем, — смиренно ответил наг.

— Почему вы решили, что я соглашусь на эту аватюру? — Я почувствовал, как мое настроение подернулось мрачными тучами. — С чего вообще такая мысль возникла?

— У меня нет резона думать о вашем согласии, принц. — В голосе серебряного нага заструился холод. — Все идет по плану.

— Что происходит? — с угрозой спросил Горотур, приподнимаясь на ковре.

Клэв последовала его примеру, растерянно нащупывая отсутствующий лук. В комнату уверенно вползли пять массивных нагов, заполнив помещение своим присутствием. В их руках блестели сабли, а в глазах — решимость. Я расслабленно потянулся, а уже спустя мгновение оказался за спиной главы рода, нежно придерживая за шею черными когтями. Зелесс, явно не ожидавший такой прыти, замер в ожидании моих дальнейших действий. Я же посмотрел в сторону самого грозного из ворвавшихся нагов и почти ласково сказал:

— А теперь вы покинете эту комнату, иначе…

Мои пальцы шевельнулись, и по ним тонкой струйкой побежало тепло. С расширившимися глазами вооруженные наги ретировались, оставив своего правителя в нежных руках наглого черного моркота, то есть меня. Я дотянулся до уха Зелесса и сказал, успокаивающе улыбнувшись своим спутникам:

— Ваше счастье, Зелесс Нашшан, что ваши планы нисколько не противоречат моим. Это будет несказанно удобно: предстать перед нужными мне змеехвостыми эдак беспомощно и в слезах.

Странное жжение в челюстях заставило меня поморщиться. Захотелось прополоскать рот, и не абы чем, а теплой соленой кровью. Клэв подалась вперед и прошептала так, что все услышали:

— Ваше высочество, что с вами?

Я вдруг понял, что следует сделать. Это однозначно было правильно и справедливо: запустить клыки в мощную шею нага, покусившегося на мою свободу. Зелесс зашипел от боли и страха. Жжение быстро прекратилось, уйдя из меня в плоть нага по выросшим клыкам. Похоже, я теперь еще и ядовитый. Знание само пришло в голову. Я улыбнулся еще шире и сказал, соскакивая со спины нага:

— А вот теперь поговорим, хвостатый.

Глава рода Нашшан свирепо ощерился, но не рискнул сказать ни слова, прислушиваясь к ощущениям в шее. Горотур пристально посмотрел на меня и спросил:

— Что ты сделал, твое высочество?

— Всего лишь привязал нашего гостеприимного хозяина на короткий поводок. Если он хочет жить долго и править еще дольше, то теперь он и его люди будут беречь меня и вас пуще зеницы ока. Мой яд особенный.

Последние слова предназначались уже нагу, напряженно слушавшему мои объяснения.

— И особенность его в том, что, разлагаясь, он убивает жертву в считаные часы, растворяя тело в мерзкую жижу. И начинает растворять с кожи, переходя все глубже, пока не доберется до жизненно важных органов. Разлагаться яд начинает через сутки после попадания в тело.

В глазах Зелесса появились искры страха. Ему ведь ни к чему знать, что это была просто шутка, — ну, почесал зубы, зато без добавления яда. Я усмехнулся и продолжил:

— Остановить разложение может новая порция яда. Так что теперь вы, уважаемый правитель рода Нашшан, отправитесь в столицу Империи вместе с нами, под дождем и по влажным пескам.

Наг прорычал:

— Что мне мешает схватить тебя здесь и сейчас? И использовать всю оставшуюся жизнь?

— Никто не сможет удержать меня против воли, — пропел я, обнимая змеехвостого за талию.

Спущенные с тормозов волны истинной моей энергии заполнили пространство, вынося мозг всем, кто оказался в комнате. Горотур заметно напрягся, пожирая мою тушку взглядом расширившихся глаз. Клэв задышала прерывисто, ее кожа заблестела от пота… Торс нага под моими руками стал нагреваться. Сам же наг шумно втянул в себя воздух. Взгляд его серебристых глаз поразил меня глубиной вспыхнувшей страсти. Еще немного, и моя пятая точка может пострадать, понял я. И замкнул флюиды очарования в себе, отпуская пленников своей силы на свободу. Зелесс вздрогнул, моргнул и хрипло расхохотался:

— Ты бесподобен, высочество! Эта власть просто непобедима! Теперь я верю в то, что ты можешь добиться всего на свете!

— И ты готов последовать за мной?

— Хоть на край света! И пусть все пять богов Лахлана будут тому свидетелями! — Взгляд нага полыхнул белой яростью осознания собственного поражения.

Горотур шумно выдохнул, переводя дыхание, а Клэв отвернулась, пытаясь совладать со своими чувствами и лицом. Ей, очевидно, не понравилось происшествие.

Марат, все это время молча просидевший на ковре рядом с форестессой, отложил в сторону документ, успев его прочитать, и звонко сказал:

— Будешь меня катать, серебряшка!

Зелесс окаменел от такой наглости, но нашел в себе силы ответить более-менее ровно:

— За это ты будешь всегда со мной, не правда ли?

— Но, но! — рассердился я. — Не греби поперек потока!

— Не дрейфь, папа! — Сын подошел к нагу, выглядя рядом с ним не больше тополенка рядом с могучим дубом. — Я укрощу этого хвостатого. А то он слишком много О СЕБЕ ВОЗОМНИЛ…

Последние слова Марат пророкотал голосом вервуда, от которого у нас всех кровь застыла в жилах. Зелесс, впечатленный метаморфозой, даже ростом уменьшился. В его глазах плеснулся ужас. Я же встряхнулся, мотанул хвостом, создавая ветерок, и сказал, глядя нагу в глаза:

— И не переживай, я буду каждую ночь приходить к тебе. Чтобы покусать.

Подорванная психика нага наконец не выдержала шока, и змеехвостый рухнул на пол в отключке, вызвав содрогание всей комнаты. Я с усмешкой посмотрел на своих спутников и сказал:

— А сейчас отдыхать. Нас с вами скоро передадут императорской страже. Учитесь смирению. Еще не хватало, чтобы они раньше времени поняли, кто из нас охотник, а кто жертва на самом деле.

Горотур повел могучими плечами, а Клэв тонко улыбнулась. Марат же с громким воплем запрыгнул на бесчувственного нага и провозгласил:

— Я великий охотник Чингачгук По Большим Змеям!

Оценить юмор сына смог только я.

Но долго предаваться умилению не было ни сил, ни времени: впереди ждало серьезное испытание. Несмотря на всю браваду, визит в столицу Империи нагов под видом пленников мог обернуться чем угодно, но только не легкой прогулкой под дождем.

 

Глава 1

ТАЙНЫЕ БЕРЕГА

Мутноватые морские волны накатывали на песчано-галечный пляж размеренно и успокаивающе. Утопая по щиколотку в песке, за прибоем наблюдали двое: бледный до синевы эльф, из одежды на котором зияли многочисленными мелкими дырами старые коричневые штаны, и создание женского пола, чем-то похожее на темноволосую эльфийку, чернокожее и с большими крыльями, перья на которых отливали красной медью. Облачена крылатая была в темно-серую тогу. Эльф со скучающим видом проводил взглядом очередную волну и спросил у спутницы:

— Как думаешь, сколько надо принести домой чаячьих яиц, чтобы батя не брызгал ядом?

— А это маме решать. Скажет «хватит» — тогда и батя бухтеть не станет, — ответила хриплым голосом крылатая. — Только зачем ты поперся со мной, не понимаю. Такой бледный, что хоть рисуй на коже… Ты как себя чувствуешь, Нокил?

Юное лицо остроухого слегка перекосилось. Все годы с тех пор, как он появился среди гарпий, а это уже не одна сотня лет, постоянная забота новой родни мучила эльфа. Он никак не мог понять, чем вызвана такая доброта. Клочья воспоминаний в голове часто показывали ему картинки избиения эльфами целых деревень добродушных крылатых созданий. А тут они, вместо того чтобы отомстить, приняли его в семью, заботятся, общаются. Эльф вздохнул и ответил, ковырнув пальцами босой ноги песок:

— Нормально я себя чувствую, нормально. Ты лучше яйца собирай, Балайба. Мне-то по скалам ползать сложно. Это тебе на крыльях раз-два — и у гнезда. Я пока тут поброжу. Может, и на земле чего наберу.

Шансы на это были — как раз в разгаре нерест шестиногих черепах, яйца которых шли у гарпий хоть и не на ура, но вполне сносно. Балайба, гарпия семнадцати лет от роду, с сомнением глянула в сторону высоких скал островка, над которыми кружила стая крикливых чаек. В голове крылатой бродили непростые мысли. Еще с самого детства она озадачилась странностями названого члена семьи. Когда-то батя рассказал дочери о найденном в море эльфе со смертельной раной в груди. Неизвестно, сколько носили его волны, но жизнь в остроухом еще теплилась. И далекие предки короткоживущих крыланов приволокли эльфа в деревню, где ведунья выходила болезного. Только ничего этот молодой тогда эльф так и не смог вспомнить: ни как его ранили, ни кто он, ни откуда взялся.

Гарпия украдкой глянула на спутника, еще раз вздохнула и взлетела, направившись к верхушкам серых скал. Медноцветные крылья лениво рассекли пелену дождя, унося ее от эльфа. Тот же начал старательно изучать берег в поисках черепашьих кладок. Но сегодня удача не была на его стороне. Мало того что какой-то морской хищник успел разорить все кладки на этом пляже, так еще и ветер поднялся нешуточный, задирая морские волны все выше и выше, лохматя гребни белесой пеной. Судя по всему, шторм надвигался нешуточный.

Часа через два Балайба с трудом спустилась со скал на берег, пару раз едва не сорвавшись с воздушных потоков. В ее корзине чаячьих яиц оказалось весьма приличное количество, так что неудача Нокила не очень огорчила товарищей по сбору особенной еды для беременной хозяйки их большой семьи. Они оба спрятались в небольшом гроте, куда ветер если и залетал, то уже издыхающими порывами, падавшими на песок гроздьями соленых брызг. Балайба поставила корзину на плоский камень, торчащий из песка, махнула крыльями, стряхивая влагу, и проворчала:

— Теперь будем торчать тут, пока ветер не стихнет.

— Да уже скоро, отдыхай, тебе еще меня тащить на наш остров, — лениво ответил эльф, разглядывая сердитое море через выход из грота.

Его зоркий взгляд разглядел в серой мути шторма что-то странное. Эльф подобрался поближе к выходу и всмотрелся. Не очень далеко от берега на огромных волнах взлетал и падал большой красивый корабль, потрепанный стихией. Парусник отчаянно боролся за жизнь, и, похоже, ему это удавалось с трудом. Нокил вздрогнул и повел озябшими плечами. Где-то на грани памяти всплыла яркая картинка: под синим небом на искрящихся волнах качается белоснежный корабль с зелеными парусами. И какая-то светловолосая эльфийка машет ему, Нокилу, с палубы обеими руками. И эта странная девушка вызвала в сердце остроухого настоящий неприкрытый ужас, замешанный на щемящей тоске и отчаянном желании бежать… Только Нокил так и не понял куда: прочь от корабля или к улыбающейся эльфе, в горящем взоре которой светилось обещанием нечто, похожее на… Что?

Сильные руки гарпии обняли остроухого за плечи, прижали к теплому торсу крыланы, и горячий голос Балайбы окутал дернувшееся ухо:

— Ты совсем замерз, погрейся.

Нокил со странным сожалением ощутил, что в этих объятиях есть что-то неправильное. Словно где-то когда-то его так же обнимали совершенно другие руки… И он хотел вновь ощутить их нежность. Эльф тряхнул головой, рассыпав по плечам черные волосы. Его смущало странное состояние, когда память подкрадывалась, готовая распахнуть окно в прошлое, но тут же отступала, насмешливо улыбаясь забвением.

Так эти двое и стояли у выхода из грота, наблюдая за разыгравшимся штормом. А кораблик, уже почти пропавший за горизонтом, все так же чайкой взмывал на гребни устрашающих волн и срывался вниз, взрывая брызгами злое море.

 

Глава 2

ТРИСТАНИЯ. СУРОВЫЙ ПОВОД ДЛЯ ПОСОЛЬСТВА

Я стояла на шаткой палубе, вцепившись в шканцы белыми от напряжения пальцами. И до сих пор не могла понять, как меня угораздило оказаться на борту крейсерского корабля «Серебряный галс» в свите полномочного посла эльфийского королевства. Еще вчера утром нежилась в мягкой постели собственного особняка, после долгого путешествия в поместье Шанталь предаваясь уютному обществу дрыхнувшего рядом без задних ног… Улыбка скользнула по лицу. Вот уж точно, без ног. Какие могут быть ноги у нага? Ушутсса Виш’Тессенид, дальний родственник нынешних правителей Империи нагов, да к тому же и слегка Эшти’Наг по какой-то там бабушке (в общем, голубая кровь во всей красе), оказался весьма интересен. И не отказался последовать за мной. Да здравствует молодое любопытство и познание мира!

Покинув теплую постель с бессовестно дрыхнущим нагом, я не успела даже позавтракать, как в дом заявилась все та же наглая капитан де ла Клерзаль с предписанием войти в состав посольства в земли орков, за личной подписью ее величества Диодерии Шестнадцатой. Не подчиниться — ни единого шанса. Ну, да нет худа без добра. Можно будет поискать гехаев и там. Насколько я знала, немало таких отправилось в Асгыр-Тархан за многие годы. Достаточно будет просто сообщать информацию через любых встреченных выходцев из Лесного Моря, а уж они сами передадут по своим каналам, что и куда следует. Это будет даже быстрее любой курьерской службы.

Корабль врезался носом в очередную штормовую волну, заскрежетав всем корпусом. Этот проклятый шторм тоже стал сюрпризом как для меня, так и для капитана «Серебряного галса». Ничто не предвещало непогоды. Иначе посольство и с места бы не двинулось. Сквозь ветер и морские брызги ко мне подобрался помощник капитана и прокричал, силясь перебороть вой ветра:

— До Лафайкеля еще два дня пути, госпожа! Вам бы лучше спуститься в каюту, а то и заболеть недолго!

— Я не заболею! — крикнула в ответ. — Зря, что ли, столько лет служила капитаном на флоте в пору молодости?!

— Как знаете! — Помощник капитана пригнулся под очередной порцией холодных брызг. — На левом траверзе вот-вот покажутся Скалистые острова! Будем маневрировать! Тут опасно находиться! Может смыть за борт!

— Не смоет! — уверенно ответила я, на что корабельный офицер пожал плечами под мокрой накидкой и удалился на бак, где принялся за что-то отчитывать изнемогающих от усилий матросов.

Корабль уверенно шел сквозь шторм, а я размышляла, вдыхая соленый ветер. Мысли вновь скакнули к посольству. Неслыханно на самом деле. Меня, герцогиню Вирионны, пэра и тэ дэ и тэ пэ, поставили в подчинение какой-то баронессе, пусть и верховному послу. Классическая ссылка. С глаз долой — из сердца вон, как говорится. Все-таки ее величеству в уме не откажешь, умеет находить пути решения своих проблем. А в том, что лендерра де ла Шанталь Таранас стала для королевы серьезной проблемой, сомнений уже ни у кого при дворе не осталось. Вот и отправилась Тристания к оркам…

«Серебряный галс» вновь задрожал всем корпусом, зазвенели ванты, удерживая мачты с мокрыми полусобранными парусами. И сквозь шум ветра до меня долетел отчаянный вопль одного из дозорных:

— Фестиль рядом!

Я сразу ощутила, насколько все-таки холодна морская вода и до какой степени пронизывающ этот штормовой ветер. Фестиль, морское чудовище, бездумно управляющее волшебными ветрами Срединного моря, являл собой настоящий бич мореплавателей. Огромный хищник с длинным телом, мощными ластами, огромными зубами и неиссякаемым источником магии в теле во время штормов обычно не показывался, но в этот раз, похоже, сделал исключение. Я на миг задумалась о том, что же могло выгнать из логова свирепое животное, а потом события понеслись вскачь.

Вой ветра окрасился тонким свистом, а неподалеку от крейсера из воды показалась черная лоснящаяся спина чудовища. Массивная плоская голова на относительно тонкой шее моргнула четырьмя белесыми глазами и нырнула под штормовую волну. Свист стал сильнее, отчего корабль ощутимо накренился. Я чуть не повисла на ванте над самой водой, пытаясь рассмотреть фестиля. Мощный удар под днище подкинул «Серебряный галс». Парусник с громким треском рухнул на воду. В тот же миг вант со щелчком лопнул, ударив всем своим натяжением в мои ладони. С воплем боли я зависла в воздухе, а затем влетела в морскую волну, подхватившую и потянувшую на глубину. Руки сработали сами — сказался многолетний опыт плаваний. Несмотря на дикую боль в онемевших ладонях, я вскоре вынырнула на поверхность, чтобы успеть увидеть уже далекую корму крейсера и нависший надо мной чудовищный вал темной воды. Свирепый удар волны погрузил в темноту.

Какой-то голос прорвался сквозь мрак, зацепив сознание и наполнив темноту сумрачным светом. Я ощутила режущую боль в легких и согнулась в конвульсиях, выплескивая из себя морскую воду. Проморгавшись, поняла, что лежу на песчаном берегу, среди водорослей и шороха дождя. На границе еще неясного сознания два силуэта обменялись репликами:

— Она очнулась!

— Сильна ушастая! Смотри, она такая же, как ты.

— Запомни, Балайба, я — гарпий! — В одном из голосов прорезалось раздраженное упрямство. — И никак иначе! Все ясно?

— Конечно, остроухий, — мирно согласилась его собеседница. — Что с утопленницей-то делать будем?

— Ты сейчас полетишь домой и приведешь еще кого-нибудь. Надо и ее вынести с этой скалы.

Слушая разговор, я в полуобморочном состоянии не верила происходящему. Этот голос… Сумасшедшая надежда, напитанная ужасом и чувством вины, наполнила каждую клеточку тела. Такого просто не могло быть! Спустя столько лет после того, как моя рука вонзила клинок в тело одного веселого барда, голос поэта звучал в голове, наполняя сознание безумным бредом.

— Невозможно, невозможно… — Губы шептали, а сердце заходилось от боли.

Одна из теней склонилась к лицу. Мои глаза уставились на спасителя. Губы еще раз прошептали:

— Невозможно…

Надо мной стоял бледный, похудевший призрак из прошлого. Тот, кого я безумно любила все эти столетия, оплакивая и не позволяя себе уйти следом в смерть. На меня смотрели удивленные глаза Лионеля д’Алансаля, барона Фалька, моего младшего мужа.

— Я же сама… Своими руками… — выдохнула я и замолчала.

Эльф, чудовищно похожий на Лионеля, сочувственно спросил:

— Как вы себя чувствуете? Меня зовут Нокил, я — гарпий.

«Не узнал! Почему? Не узнал, — бились мысли в голове. — Не помнит!» От этого стало и горько, и легко. Передо мной парил призрак эльфа, убитого моими руками, пусть и под воздействием родовой магии, на пляже возле столицы королевства. Темные волосы с фиолетовым отливом, прекрасные глаза, сладкие губы, готовые растянуться в искрящейся улыбке и подарить миру новые стихи, — никаких сомнений не осталось. Кинжал страха пронзил сердце. Если он вспомнит, что случилось в тот солнечный день на берегу моря, и отвернется, мне останется только одно — уйти в Аэнто Сахан добровольно. Жить дальше без вновь обретенной любви не хватит никаких сил! Мысли путались, заставляя дрожать не только от холода. Облизав пересохшие губы, я выдавила из саднящего горла:

— Привет.

 

Глава 3

В ЧЕШУЕ, ОГНЕМ ГОРЯ…

Я сидел возле круглого окна, забранного ажурной решеткой, смотрел на сумрачный оазис, накрытый пеленой хмурого дождя, и все никак не мог решить, нравится мне столица Империи нагов или нет. Зелесс лично доставил нас в город, прихватив с собой десяток воинов для охраны. Сейчас где-то в глубине дворца он давал отчет самому императору. Мы же с Маратом, Горотуром и Клэв оказались в покоях, весьма напоминавших тюремную камеру. Правда, почти со всеми удобствами, что ни говори. Стража дворца провела нас какими-то темными коридорами и благополучно оставила в этой огромной круглой комнате, застеленной неизменными коврами. Также здесь нашлись большой глиняный кувшин с водой и еще одна емкость с крышкой, о назначении которой явственно говорил запашок, проникавший в атмосферу. От мыслей и ожиданий меня отвлекли громкие голоса за двустворчатой дверью из пористого камня. Некоторые обладатели голосов явно были навеселе.

— Открывай, мы желаем посмотреть на новых рабов! — Хриплый бас заставил двери задрожать.

— Не велено. — А вот это наша суровая стража, судя по всему.

— Да ты знаешь, кто я такой?! Стоит мне только захотеть, и ты вылетишь из дворца! — раздался чересчур тонкий голос.

— Открывай, кому сказано! — Опять бас.

— Не велено.

— Открывай, не бойся. Я скажу, что мы тебя принудили, почтенный стражник. — А вот этот голос мне чем-то неуловимым знаком.

А много ли я встречал нагов на своем пути? Если память не изменяет, до границы с пустыней попадался только один экземпляр. И воспоминания о нем далеко не самые лучшие.

Двери распахнулись, и в комнату бодро вползли три нага. Предчувствия не обманули. Одним из них оказался тот самый черный ублюдок, которого в тот памятный день встречи на пути в столицу эльфийского королевства мне не дали разорвать в клочья. Или уберегли мою шкурку от той же участи, это как посмотреть. Или — кому…

Хвостатый посмотрел. Его надменное лицо чуть скривилось в гримасе узнавания. Черный ощерился и сказал, вознеся себя почти под потолок:

— Эту крысу я знаю.

Его спутники удивленно остановились, уставившись на нашу честную компанию. Горотур предостерегающе взрыкнул, заставив нага сузить глаза. Черный, как я решил звать урода про себя, насмешливо сказал:

— Присмотрите за рогатым.

Наг поменьше размером и красной масти тут же взвился, нависая над туром, отчего тот лишь презрительно ухмыльнулся и демонстративно повел могучими плечами. Третий наг, черно-серебристый и в чем-то даже утонченный, с ленцой проворчал, разглядывая нас с Клэв:

— Форестесса, надо же… Какие красавицы иногда выбираются из Лесного Моря.

Черный медленно и тяжело двинулся ко мне, но почти тут же остановился, когда между нами возникла хрупкая фигурка Марата. Мой сын звонко сказал:

— Замри!

Наг недоуменно смерил взглядом Марата и небрежно качнул когтистой рукой, намереваясь смахнуть назойливую муху со своего пути. Но не тут-то было. Хоть внешний вид вервуда и сменился самым радикальным образом, сущность его осталась прежней. Черный ошеломленно зашипел, тряхнув ушибленной кистью, пристально уставившись на мальчишку. В его антрацитовых глазах полыхнул гнев, смешанный с опаской. Но теперь уже вмешался я:

— С детьми воевать ты мастак, тварь.

Нага передернуло. Он явно понял мою мысль. В нашу первую встречу он мимоходом покалечил свою гехай, эльфийскую девчонку-подростка. И сейчас не стерпел намека на собственную слабость. Черный едва не бросился в атаку, но смог удержаться — слишком странным для него оказалось происходящее. Взгляд темных глаз вновь метнулся с меня на Марата. Пятнистый наг с легким недоумением спросил:

— Ты перепил, что ли, Нэшессар? Крысеныша убрать не смог?

Бывший посол нагов в королевстве эльфов дернулся, как от плюхи, и ответил, раздувая ноздри на красивом лице:

— Сам попробуй, раз такой умный.

Пора было брать ситуацию в свои руки. Я чуть-чуть ослабил контроль над собственным телом и даже сам ощутил, как в комнате повеяло энергией ЖЕЛАНИЯ. Наг резко вдохнул и опустился у моих ног, не отводя завороженного взгляда. Красный наг судорожно вдохнул, перекрутился на месте и уставился на меня маслянистыми глазами, хрипло втягивая воздух. А вот черно-серебристый змей оказался покрепче. Он ринулся вперед и схватил за шею Марата, прошипев:

— Прекрати, крыса! Или я оторву ему голову.

Зерно ледяной ярости проклюнулось где-то ниже сердца, наполнив мир звоном. Позволить какому-то червю-переростку отнять у меня обретенного сына?! Комната вдруг стала темной и застывшей. В синеватом мареве тела нагов показались скоплениями странных светящихся нитей. А потом мой взгляд упал на Марата…

Красный клубок энергии возвышался над наглецом незыблемой скалой. Хлипкая энергетика нага почему-то судорожно цеплялась не за шею моего сына, а за мизинец на одной из лап ужавшегося вервуда. Картина была такой неожиданной и странной, что я не смог удержаться от смеха. При этом стало понятно, почему наг устоял перед моей силой: у него не было… э-э-э… мужской силы. То ли из-за старого ранения куда не надо, то ли из-за еще чего, но передо мной маячил неполноценный.

Естественно, наг приписал смех своей ущербности. Он не мог подумать иначе — лишь о том, что смеются над его несостоятельностью, — так много места занимала проблема в подсознании. И черно-серебристый попытался выполнить угрозу. Красная суть Марата в ответ преспокойно откусила часть энергетических нитей нага…

Дикий вопль вырвал меня из того странного состояния, в котором были видны жизненные токи живых существ. Наглец выл на полу, снося ударами хвоста остатки мебели и сгребая ковры. Правой руки у него не было, а из огрызка хлестала кровь. Через пару секунд от кровопотери змей затих. Красный наг, словно очнувшись, кинулся в атаку на меня, посчитав, наверное, что всему причиной я. Но черный посчитал атаку покушением на свою собственность, попав под влияние моей способности. Он встретил красного одним-единственным ударом в грудь.

Красный захрипел и сполз с окровавленной руки черного на пол, пронзенный почти насквозь. И словно янтарная патока заполнила комнату. Мелодичный голос насмешливо сказал:

— Браво-браво… Не успели прибыть в столицу, как уже два трупа.

Я не без труда перевел взгляд на говорившего. Оказалось, во время разборки в камеру успели вползти еще три змея. Огромный наг чистейшей серебряной масти невозмутимо взирал на картину побоища, а рядом с ним на две головы ниже покачивалась на изумительно красивом золотом хвосте изящная нагайна, увешанная амулетами, фенечками и просто ленточками. На ее прекрасное лицо хотелось просто смотреть, как на произведение искусства. Третья, тоже нагайна, оказалась еще меньше — явно молодая. Ее кислотно-салатовый окрас просто вынес мне мозг. Эта юная змейка большими глазами озиралась вокруг себя, позвякивая тонкой работы серебряной цепочкой, вившейся от серебряного же ошейника до браслета на правой руке золотой. Довольно неожиданно было увидеть нагайну-невольницу. Но она сейчас интересовала меня в последнюю очередь.

Сосредоточенным усилием воли я смог освободиться от невидимых пут и уже пристально уставился на новых посетителей. За их спинами мелькнуло хмурое лицо Зелесса Нашшана, и я все понял. Серебристый гигант — это не кто иной, как сам император нагов… Я тут же почтительно поклонился серебряному змею, на что тот вежливо кивнул и спросил:

— И что послужило причиной их смерти, принц Террор?

Голос у императора оказался густым, обволакивающим и низким. Совсем не тем, что можно было ожидать. Я попытался объяснить:

— Этот черный давно хотел наложить на меня лапу. Но он плохо обращается с гехаями. Я должен был его наказать.

— Его? — Император вскинул брови. — Но не этих же несчастных.

— Они под руку подвернулись, — пожал я плечами, настороженно глядя в глаза Ашшанапалу Третьему Тессениду.

Серебряные озера холодной рассудительности на миг окрасились искорками иронии. Император сказал:

— Случайно, значит… Что же будет, если намеренно?

— Позвольте, ваше императорское величество, — подалась вперед золотая нагайна, окутанная медово-янтарными локонами длинных волос, распущенных по плечам, спине и точеной груди.

Браслеты змеи звякнули множеством колокольчиков. Наши взгляды встретились. И я понял, что эти солнечные глаза таят смерть, быструю и неотвратимую. Золотая улыбнулась:

— Слаб… Ты пока очень слаб, ненаследный принц Сладкий Террор… Но в твоих силах наполнить мир любовью. Почему ты выбрал кровь и страх?

Эта странная нагайна действительно могла прибить меня одним движением мысли — я почувствовал это каждым волоском на коже. Не ответить ей было нельзя.

— Никто не вправе решать за других, кому с кем и для чего создавать союз. Никто не вправе мутить разум и сознание живых существ. Никто не вправе убивать другого только за то, что он не такой, как другие.

— Это ты о гехаях, я правильно понимаю? — уточнила красавица-змея.

— Прежде всего о них, — подтвердил я. — Но не только.

— Наши вековые традиции нельзя нарушать так стремительно и резко, как того хочешь ты, — тоном учителя сказала золотая.

— Но я это сделаю, — упрямо ответил я, понимая, что нарываюсь.

Нагайна подползла ко мне вплотную, вызвав нервный смешок Марата. Змея почтительно склонила голову и сказала:

— Простите нам нашу невежливость. Позвольте представиться. Верховная волшебница Империи нагов, Золотая Жрица, Солнечный Ветер Рока Ильмасса Виш’Тессенид к вашим услугам.

Тонкие пальцы нагайны коснулись моей щеки, а в голосе жрицы прорезались нотки сожаления:

— И мне очень жаль, что поведение некоторых слуг нашего императора причиняет тебе столько боли, принц.

Император едва заметно шевельнулся, и юная змея ярко-зеленого окраса громко провозгласила:

— Его императорское величество Ашшанапал Третий Тессенид следует в свои покои! Дорогу его императорскому величеству!

Ильмасса довольно кивнула, потрепав девушку по зеленым же волосам:

— Молодец, Лайсси. Ты учишься с каждым днем.

Змейка отчетливо покраснела и отдернула голову, на что жрица покачала головой и сказала:

— Но тебе еще многому надо научиться. И прежде всего — спокойствию и покорности. Думаю, сегодня вечером мы и займемся новым уроком, девочка.

Теперь зеленая побледнела, что не укрылось от моего взгляда. Уловив перемену настроения, жрица сказала:

— Лайэссия Аш’Неззен досталась императору как плата ее Рода за некоторые провинности. Если бы не добровольное решение Лайсси, ее Род уже прекратил бы свое существование. Наш император справедлив и способен оценить жертву неиспорченной дворцовой грязью нагайны. Я же приглядываю за ее поведением и обучением.

Именно после этих слов император развернулся и покинул комнату, где по-прежнему валялись на коврах два истекших кровью нага. Стража дворца, закованные в кирасы наги гнедой масти, вооруженные алебардами и с надменным выражением на лицах, удалились, сопровождая едва ли не могущественнейшего монарха континента Каван. Золотая Жрица усмехнулась, все еще возвышаясь рядом со мной:

— Песок твоей жизни, ненаследный принц Террор, течет под счастливой звездой.

— Почему это? — не понял я.

— Ты жив, не закован в цепи и не отдан в мужья… — Улыбка золотой нагайны стала обворожительной и зовущей.

Я же только сейчас понял, чем грозила встреча с императором нагов. Ильмасса засмеялась и продолжила:

— Ты заинтересовал нашего повелителя, а потому свободен, несмотря на наглость, юность и слабость.

Клэв рискнула наконец подать голос:

— Надеюсь, это можно отнести и к нам?

— Разумеется, — ответила нагайна, — и вы, прекрасная лесная дева, и ваш рогатый друг, и дитя Лесного Моря, считающее себя связанным душой с принцем, все вы свободны. Но это не освобождает вас от необходимости соблюдать законы нашей Империи. А сейчас прошу за мной. Его императорское величество распорядился обеспечить вам лучшие условия для жизни на те дни, что вы останетесь в его владениях.

Ее взгляд переместился на черного нага, так и пребывавшего рядом безвольной куклой, подчиненной моим желаниям.

— Отпусти его, принц. Он наказан сверх меры. Ты заставил его убить собственного сына. Боюсь, Нэшессар тебе этого не простит. Не отягощай свою совесть еще одним убийством.

Я нехотя вернул под контроль манящие флюиды своей энергетики. Черный наг осмысленно моргнул, его лицо полыхнуло гневом поверх растерянности и некоего безумия в черных глазах. Ильмасса жестом остановила напрягшегося нага:

— Не сейчас. И не здесь.

Окаменевший от ярости наг прошипел:

— Через час! На ристалище императора! Ты умрешь, крысеныш!

— Принимаю вызов, — ответил я, чувствуя, как ярость вновь пробуждается в глубине души.

Черный наг молниеносно выскользнул из комнаты, опрокинув по пути все, что еще оставалось неуроненного. Золотая Жрица укоризненно сказала:

— Ему всегда не везло в жизни.

— Прошу за мной, — поклонилась зеленохвостая Лайсси, и мы все покинули эту камеру предварительного заключения, где, как оказалось в дальнейшем, была решена моя судьба.

 

Глава 4

МАЛОЙ КРОВЬЮ ЗАХВАТИТЬ МИР

Над оазисом, как и над всем континентом, царила влажная плачущая ночь. Непрекращающийся дождь дробно шумел за окном, на котором вяло колыхалась яркая плетеная занавеска. Ленивый сквозняк особого облегчения не приносил, но после дневной духоты даже он немного облегчал жизнь. Мы с Маратом сидели на одном ковре с Солнечной Змеей и императором, как особо уважаемые и желанные гости. Клэв с рогатым здоровяком стража определила на невзрачный коврик у дальней стенки большого круглого помещения, являющегося тронным залом Императорского Дома. Судя по лицам, такое положение вещей их более чем устраивало — эти двое еле слышно переговаривались, иногда посмеиваясь вполголоса. Два нага-стражника недовольно посматривали на них, но одергивать не спешили. Сам император полчаса назад разрешил им чувствовать себя как дома.

Я поморщился, когда в ране на левом боку закололи иглы въедливой боли. Боец из меня все-таки никакой, несмотря на тренировки с Клэв и Горотуром. Так глупо подставиться на дуэли сверкающему ятагану противника мог только безголовый дитенок… Это, кстати, цитата зеленокожей охотницы. В то время, пока она меня перевязывала после схватки, окружающие узнали много новых эпитетов, радуясь, что они предназначены не им.

Центральная площадь столицы Империи нагов внушала… Вот никак по-другому не скажешь. И это ощущение я испытал, увидев вокруг площади кольцо ажурных пирамид, выточенных то ли мастерами, то ли ветром из плотного песчаника. Внутри этих прекрасных сооружений горели вечные светильники, которые не мог загасить этот постоянный нудный дождь. Дуэльный круг на центральной площади имперской столицы серел на фоне песчаника мостовой мокрым гранитом, полированным и скользким от влаги. В диаметре круг достигал десяти широких шагов, а в глубину почти полметра.

Черный наг возвышался в центре круга, когда мы в сопровождении любезной Ильмассы подошли к месту предстоящего боя. Такая подчеркнутая забота о гостях императора со стороны Золотой Жрицы вызвала глухую волну перешептываний среди собравшихся возле круга нагов. Сотни змеелюдей явно пребывали в растерянности — те, кого они привыкли воспринимать только как рабов, странным образом оказались настолько важны… Другие расы Кавана для нагов всегда оставались лишь предметом торга и владения, а тут такое расположение!

Я скинул с себя мокрую рубаху и старательно провел короткий комплекс разминки, вспоминая каждое движение из показанных Клэв. Чей-то задорный свист из толпы развеселил возвышавшуюся рядом золотую нагайну. Ильмасса тонко улыбнулась, повелительно воздела руку, призывая тишину, и сказала громко и отчетливо:

— Земли Алша’Ашшур, Великой Империи нагов, издревле окропляются кровью чести. Свитский императора Ашшанапала Третьего Тессенида, благородный Нэшессар Аш’Вассанид, почетный кавалер ее императорского высочества принцессы Шинашши Виш’Тессенид, вдовец Алессады Аш’Ханарры, объявил нагайон! Он обвиняет гостя нашего государя, ненаследного принца Зеленого Моря, благородного Террора Черного в смерти своего старшего сына. Свидетелем происшествия стал сам Повелитель Песков Алша’Ашшур. И наш владыка дал согласие на нагайон, подтвердив справедливость обвинения. Учитывая обстоятельства, приведшие к преступлению, наш мудрый повелитель объявляет: признать исход поединка исполненным приговором. Тот, кто выйдет из круга живым, — прав перед богами и нашей землей. Слава императору!

— Слава! — стройно гаркнули сотни глоток, всколыхнув воздух над площадью.

Солнечный Ветер с поклоном протянула мне простенький ятаган и указала рукой на круг. Оружие, попавшее в мои загребущие пальцы, при близком рассмотрении оказалось очень даже добротным. Затейливый клинок с двумя небольшими противоположными изгибами попался мне впервые. Почему-то вспомнилось, как на своей родине я когда-то считал, что ятаган — это широкая, круто изогнутая сабля типа тех, что рисуют в руках у пиратов. Но однажды мне в руки попался справочник холодного оружия, где я и узнал правду. Настоящий ятаган — оружие странное, но выверенное веками среди османов… Вот и сейчас я вновь с интересом осмотрел клинок. Он был полегче мечей охотницы и короче клинков стражи Сердца Бездны. Идеальный баланс и ромбовидная гарда позволяли вытворять ятаганом знатные выкрутасы. Тут главное — самому себе ничего не отрубить.

Видимо, совместное пребывание в одной шкуре с Пармалесом оставило свой отпечаток на моих умениях. Руки словно знали, что и как делать. И вот я, весь такой бледный вьюнош со взором горящим и черными тортиками на тушке, вооруженный пустынным оружием, спустился в круг и замер, разглядывая черного нага. Пустота в обсидиановых глазах змея сменилась пламенем спущенной с поводка ярости. Нэшессар с кривой ухмылкой сказал:

— Я тебя только покалечу, крыса. А потом заберу в свой дом. И ты будешь молить о смерти каждый божий день.

— Мечтай, мечтай, — ответил я, внутренне содрогаясь.

Махина нага размазалась в стремительной атаке, но мир вокруг успел стать вязким. Что-то во мне с интересом позволило нагу почти подобраться убийственным жалом ятагана к моему бедру. А потом началось светопреставление. Мне приходилось буквально летать, уворачиваясь от стали и змеиного хвоста. Первое столкновение продлилось буквально пару секунд. Тяжело дыша, я опустил ятаган, ощущая жаркое пятно в левом боку. Наг достал меня уже на излете, уходя в сторону от боя. И теперь невозмутимо застыл на краю круга, держа за горло знакомую мне девчонку-эльфа… Искалеченная рабыня черного нага со всхлипами дышала, хватая воздух перекошенным ртом, а в глазах ее светилось настоящее обожание. Покрытое шрамами тщедушное тело болталось тряпкой в мощной руке змея…

«Знай свое место, гехай!»

Несчастный ребенок неловко оступилась, что-то пискнула и рухнула прямо на хвост нага. Тот молча махнул рукой со сверкнувшими длинными когтями, отчего малая врезалась в стену кареты, заливаясь кровью.

Во мне проснулась давно уснувшая ярость. Он посмел на моих глазах причинить гехаю страдание! Несчастной искалеченной девчонке, наполовину оскальпированной и с многократно переломанными конечностями… Чье-то заинтересованное внимание коснулось моей сути, нарвавшись на ответный безжалостный удар, — а не фиг мне тут лезть, куда не просят! Где-то рядом болезненно вскрикнул знакомый голос. Не обратив особого внимания на пострадавшую Жрицу, я метнулся вперед, но нарвался на стремительный удар кончиком черного хвоста. Пришлось увернуться, возвращаясь на исходную позицию. И ярость во мне окончательно заледенела. Если уж так, то получите-распишитесь. Моя странная сила искрящимся астральным туманом скользнула к парочке, но не для того, чтобы очаровать. Я помнил просьбу Солнечной Змеи не пользоваться своим талантом быть НУЖНЫМ и счел за лучшее просто «разбудить» память несчастной гехай, задавленную заклятием перехода из мира в мир.

Светловолосая девушка, страстно обмиравшая в лапах черного нага, словно превратилась в смертоносную пружину. Она стремительно извернулась и долгую секунду смотрела в глаза Нэшессара. Огонь страсти в ее глазах сменился ужасом, а затем потух, набросив на лицо девчонки сразу десяток лет. Наг, видевший эти перемены, настороженно прищурился. А гехай просипела:

— За что?

— Что еще за… — начал недоуменный вопрос хвостатый урод, но его пленница не стала слушать.

Она вывернулась из руки нага, молниеносно выхватила из второй ладони змея ятаган… Один росчерк стали положил конец всему: дуэли, моей ярости, звукам на площади, даже дождь на мгновение словно замер. Черноволосая голова бывшего посла нагов к эльфам со стуком упала на гранит и проскакала по камням несколько раз, окрашивая в красный цвет лужи под ногами. Обезглавленный наг осел в круге бесформенной кучей, а его гехай засмеялась. И этот тихий жуткий смех дал мне понять, что разум покинул голову малышки, увлекаемый прочь укатившейся головой змея.

Тяжелая рука опустилась на мое плечо, и вкрадчивый голос Ильмассы влился в уши:

— Вот она, твоя правда. Она не вынесла истины, принц.

Тишина на площади взорвалась гомоном зрителей. И голоса эти были далеко не самыми добрыми. Солнечный Ветер громко объявила:

— Воля повелителя священна. В круге лишь один живой боец, и это — гость императора. Так решили боги. Так хранит Треньянэ.

Голоса смолкли. Странное слово, прозвучавшее в конце патетической речи жрицы, показалось знакомым, но я отмахнулся, все еще переваривая результат вмешательства в память юной гехай. Итог оказался неожиданным и никак не тем, что мне требовался. Думать, думать и еще раз думать.

После боя стража увела нас в покои Ильмассы, где оставила ждать аудиенции у императора под присмотром нагайны. Состоявшийся там разговор с золотой змеей чеканными зарубками полыхал в памяти. Пока Клэв перевязывала мою рану, в огромной комнате царила тишина, нарушаемая лишь моим шипением. Затем слуги принесли еды и питья. Тогда-то и начался разговор. Ильмасса начала с вопроса, перекатывая в пальцах правой руки золотой кубок с вином:

— Ты сказал, что жаждешь свободы для каждого гехая на Каване. Ты по-прежнему настаиваешь на этом? Даже после увиденного?

— Особенно после увиденного, — спокойно ответил я, глядя в глаза Солнечной Змее. — Все, кто так или иначе владеет гехаями, сами вырыли себе яму с кольями.

— А чем ты лучше нас? — подалась вперед змея, заставив медовые волосы скользить по сияющей коже. — Ты ведь сейчас решаешь за них, за гехаев, и за тех, кто ими владеет… Ты решаешь, что будет лучше или хуже. Чем ты лучше нас?

— Всякое действие имеет противодействие, а затем и последствия. — Я пожал плечами. — Мое появление под этим плачущим небом — последствия того, что эльфы взялись когда-то выдергивать людей из моего мира…

Запоздалая мысль о том, стоит или нет говорить жрице о моем происхождении, испуганно растворилась в понимающей улыбке Ильмассы. Уж она-то точно знала, что к чему и почему. Не могла не знать жрица такой силы, что у меня мрачные мурашки табунами блуждали по телу, о причинах и следствиях происходящего в мире. Я продолжил:

— Все, что сейчас начинает происходить, лишь последствия наглости ушастых. Они дошли до того, что теперь сжатая сила их действий начинает разжиматься. И это уже — противодействие. И это тоже я.

— Детские оправдания. — Ильмасса склонила прекрасную голову, глядя на меня сверху вниз. — «Не я первый начал…» Как это знакомо.

— А что, нормально! — весело откликнулся Марат и кинул в рот горсть сушеных фруктов. Жизнерадостное торопливое чавканье сына слегка развеяло мрачность настроения в покоях золотой нагайны.

— Конечно, знакомо, — рассердился я. — А что прикажешь делать, Солнечный Ветер? Получив удар по одной щеке, смиренно подставить другую и уповать на промысел божий? Хватит. В моем мире этого наелись по самую маковку. Если эльфов не наказать, они еще что-нибудь придумают.

— Получив отпор, они станут осторожнее, — нагайна слегка улыбнулась, — скрытнее и злее. Когда-то они уже уничтожили так два народа. И лишили дома третий.

— Получив свое, они могут задуматься, что же делают не так, — упрямо сказал я, — что неправильно в их поступках и намерениях.

— Это вряд ли, — качнула головой нагайна.

— Они захотят мстить, — добавил молчавший до этого рогатый. — И так пойдет по кругу.

— И этот круг вечен, — сказала Клэв, глядя на стеклянный бокал с вином в своей руке. — Движение по кругу дает развитие миру, управляет народами и каждым в отдельности. Мир не может оставаться в покое, как обыватель, прозябающий всю жизнь за одной и той же работой, в одном и том же доме. Что для простого существа — стабильность, то для мира — смерть.

— Ты права. — Нагайна прищурилась.

— А потому теперь пришла пора качнуть маятник прочь от эльфов, — добавил я. — Они так уверены в своей неуязвимости и непогрешимости, что смеют решать за других, кому жить, а кому умирать, кому подчинять, а кому подчиняться. Пора им напомнить, что длинные уши — еще не гарантия бессмертия.

— Значит, так тому и быть. — Нагайна выпрямилась, нависая над нами. — В давние времена случилось то, что сейчас имеет последствия. То, что случится сейчас, будет иметь последствия в будущем. Ты готов к ним? Готов ли ты, Террор Черный, принять на себя ответственность за то, что собираешься совершить? Готов ли к тому, что в одних краях Кавана твоим именем будут пугать детей, а в других — возносить в благодарных молитвах?

— Зато… — Я помедлил. — Зато это имя будут помнить те, кто жаждет свободы. Кто не признает над собой чьего-то мнения, чьей-то власти, чьих-то решений. Самое ценное в мире — свобода.

— Но еще ценнее в этой вселенной, как и во всех остальных, умение распорядиться свободой так, чтобы не ущемить свободу тех, кто рядом. — Ильмасса усмехнулась.

Я же задумался над ее словами. Вся суть разговора свелась к тому, что в нашем мире звучит как «живи сам и дай жить другому». Не самая лучшая установка, прямо скажем. Но все же предпочтительнее, чем навязанная чужая воля. А уж как человек, эльф, наг, тур или моркот распорядятся свободой — зависит от того, насколько крепкая цепь в душе каждого из них. Та цепь, на которой в каждом разумном существе томится внутренний Зверь. И цепь эта куется из Разума, Воспитания, Науки, Искусства, Иронии… Звеньев в этой цепи бесчисленное множество. И чем их больше, тем надежнее Зверь привязан к хозяину и тем меньше он бед натворит. Не давай никому покушаться на твою свободу. Не мешай чужой свободе. Будь собой. Не диктуй другим, что они должны сделать со своими мечтами, жизнью и свободой. Они тебе ничего не должны. Ты никому ничего не должен. Будь собой, лети по жизни, раскрывайся в самой своей сути… Но оставайся Человеком. Не в смысле цвета кожи, длины ушей или чего-то еще. А в смысле понимания значимости для мира тебя самого и тех, кто тебя окружает. Мы равны в своих правах. И не нам осуждать кого-либо за привычки, наклонности или мечты. В нашем праве только наказать за спущенного с цепи Зверя. В крайнем случае — помочь удержать тварь на цепи. И сейчас пришло время загнать эльфийских Зверей в их пещеры да напомнить ушастым, что Тварей Желаний надо все-таки держать в вольере свободы.

Солнечная Жрица словно читала мои мысли — таким одобрительным стал ее взгляд. Ильмасса степенно поклонилась и сказала:

— Добро пожаловать в свободный мир, Террор Черный.

Я ощутил, что решение главного вопроса (как быть с гехаями и их памятью) уже на подступах и вот-вот станет понятным и простым… Но додумать мне не дали. Позвали на прием к императору.

И вот мы уже с полчаса трепались ни о чем, переглядываясь с Ашшанапалом Третьим Тессенидом. Наг-гигант успел пошептаться с верховной жрицей своего народа, а теперь лишь благодушно щурился, наблюдая за беспечным Маратом. Мальчишка ощущал себя рыбой в воде среди роскоши и еды. Его непосредственность явно импонировала хвостатому императору. Когда Марат цапнул с блюда очередной кусок прекрасно обжаренного на костре мяса, император наконец свернул беседу в тревожащее всех русло:

— Найди другое решение, принц. Слишком много жертв будет как среди гехаев, так и среди их владельцев, если ты пойдешь столь прямым путем. Ты сам видел, что случилось в круге нагайона. Хоть ты и зовешься Террором, но я верю, что в душе ты не такой мрачный и злобный тип, чтобы желать стольких смертей.

— Если понадобится, то и смерти меня не остановят. — Я посмотрел ему прямо в глаза.

Ашшанапал задумчиво моргнул и сказал:

— Понимаю, но все-таки…

— На хозяев мне положить сами знаете что, — усмехнулся я, — а вот ради гехаев, ради их жизни и свободы я принял решение.

Ускользнувшая от меня в покоях Ильмассы мысль здесь успела вернуться и окончательно оформиться. Осталось только озвучить ее и проследить за реакцией этих могущественных змеелюдей, способных одним движением кончика хвоста отправить меня в небытие. Я глубоко вздохнул и сказал:

— Пробуждать гехаев сразу опасно. Тут недолго и сумасшедших получить, если не совсем мертвых. Так что остается одно. Сначала собрать их в одном месте, а затем постепенно возвращать им память. Но не просто так. Привязанность гехаев к хозяевам носит глубокий эмоциональный окрас. Они по-настоящему любят своих хозяев, искренне и полноценно. Когда память вернется, эти чувства, скорее всего, станут прямо противоположными. Еще до приезда сюда я отдал приказ захватывать гехаев вместе с их владельцами и доставлять под своды Лесного Моря, где мой названый старший брат Пармалес Черный уже готов их принять под свою опеку и проследить, чтобы все прошло хорошо. Теперь же, после разговоров с вами, я лишь утвердился в решении.

— Каком? — Император отлично понял, что главного я пока не озвучил.

— Память о любви никуда не денется, как и память о страданиях больше не будет спрятана заклятием. Им придется заново узнавать друг друга. И я не буду лишать жизни тех, кто воспротивится такому положению дел.

— А что тогда? — Ильмасса подалась вперед, вглядываясь в мое лицо.

— Они послужат возрождению Лесного Моря трудом и знаниями, — усмехнулся я в ответ. — Как долго… Еще не решил.

Император нахмурился. Мысль об усилении древнего государства по соседству, пусть и не очень близкому, с его владениями — не лучшее, что может случиться в жизни императора могучей державы. Это я понимал, как и то, что пилюлю надо подсластить. Это также было обдумано заранее. Я продолжил:

— Император Лесного Моря, царь Пармалес Черный шлет своему соседу заверения в дружбе и предлагает сотрудничество. А также сетует на то, что многие века обитатели песков Алша’Ашшур не могут решить территориальный вопрос с обитателями Армагелоо, синими ограми и йотунами. Я уполномочен предложить императору Ашшанапалу Третьему Тессениду всемерную помощь в решении данного вопроса.

Император не выказал ни единой лишней эмоции. Я даже засомневался, что он слышал мои слова. Но его ответ развеял сомнения:

— Надеюсь, посольство Лесного Моря не заставит себя ждать.

— Оно уже ждет на границе песков. — Я встал с ковра и поклонился серебристому гиганту.

По мановению руки повелителя нагов один из стражников покинул зал, явно за кем-то из свитских Тессенида. Император же продолжил:

— Прежде чем ты отправишься дальше, принц, позволь сделать тебе подарок.

С этими словами в зал быстро вползла знакомая уже юная нагайна искрящейся зеленой масти. Лайсси почтительно склонилась перед императором. То, что сказал Ашшанапал, заставило вздрогнуть всех в зале, от Марата до Ильмассы:

— Эта молодая змея отправится с тобой в качестве невольницы. Она сама вызвалась исполнять мою волю беспрекословно в знак смирения рода Аш’Неззен перед Троном песков АлшаАшшур. Юная Лайэссия будет выполнять любую твою прихоть до тех пор, пока не истечет назначенный срок ее добровольной неволи. А это время наступит только через пятьдесят лет. Я знаю…

Серебряные глаза императора холодно блеснули, заставив меня проглотить возмущение таким подарком.

— Я знаю, что ты против рабства. Но это другое дело. Девушка сама выбрала свою судьбу. И ее выбор смел и благороден. Она спасла от нашего гнева своих братьев и сестер — и это ей досталось дорогой ценой. Не оскорбляй ее отказом и невозможностью выполнить мою волю.

Я оторопело уставился на Лайсси. Она вовсе не выглядела напуганной или недовольной. Изумрудные глаза с интересом стрельнули в мою сторону, тут же спрятавшись за густыми ресницами. Руки с драгоценно-зелеными коготками смиренно покоились на прекрасной груди, говоря о том, что нагайна не пренебрегает тренировками и будет неплохим воином. Император продолжил:

— Я же обещаю, что найду в своих песках каждого гехая и с их хозяевами отправлю в Лесное Море.

Упс… Это он так намекает, что нечего мне тут шляться по его территории? Продуманный дядя… Я еще раз поклонился императору нагов. Ильмасса добавила в происходящее свои «пять копеек», протянув мне на ладони затейливый каменный перстень и сказав:

— Этот пропуск — наш второй подарок, сладкий принц…

От ее голоса по телу побежали теплые мурашки. Но сдаваться этой золотой обольстительнице я не собирался — еще пожить охота. Солнечная Змея широко улыбнулась:

— Любой наг вне наших пределов, увидев этот знак, окажет тебе помощь в решении любой проблемы или вопроса. Прими перстень как знак нашего доверия тебе и тому делу, что ты взвалил на себя по воле богов.

На этом всю нашу гоп-компанию технично выдворили из приемного зала. Уже в коридоре Марат с гиканьем взобрался по моей несчастной тушке и уселся на шею, свесив ноги, после чего сказал:

— Когда мы поедем дальше, пап?

— Как только, так сразу, — пробурчал я, ощущая немаленький вес этого лося и обдумывая итоги бурного дня.

Золотая змея, выползшая из зала вместе с нами, сказала:

— Ненаследный принц Лесного Моря Террор Черный может отправляться в путь в любое время.

— Тогда сегодня же, — решил я, проигнорировав намекающие на отдых взгляды Клэв и Горотура.

— Ура! — Марат подпрыгнул на моей многострадальной шее, взбрыкнув голенастыми ногами. — Хочу в столицу эльфов!

Я же прошептал жрице еще кое-что:

— Передайте Зелессу, что про яд я пошутил. Он поймет.

— Обязательно передам. — В глазах золотой нагайны зажглись огоньки. — Думаю, он и сам поймет это уже сегодня вечером.

Я сглотнул, соображая, насколько же она могущественна, что знает даже о моей шалости. Ильмасса склонилась к моему уху и горячо пробормотала:

— Сладкому Террору всегда найдется уютное ложе в моих скромных покоях…

Я ощутил волну жара по всему телу и уже хотел ответить хвостатой что-нибудь резкое, когда она с довольным видом то ли хохотнула, то ли мурлыкнула. От этого звука захотелось зашипеть. Бежать! Немедленно бежать отсюда! Пора уносить ноги из вертепа… А то ведь соглашусь же на такое заманчивое предложение. Ох, соглашусь.

 

Глава 5

НОКИЛ (ЛИОНЕЛЬ)

КРИКИ ПАМЯТНЫХ ЧАЕК

Странная сумасшедшая эльфийка, которую они выловили из моря, все никак не желала уходить из его головы. Нокил поежился, ловя плечами мелкий дождик, сыпавшийся с серого неба. Утопленница вообще завладела его вниманием сразу. Утонченная фигура, пышная грива светлых волос, мягкие линии лица, завораживающие глаза… И почему-то возникло ощущение, что путешественница, облаченная в дорожный костюм, была ему знакома. Это вызывало странные чувства. В какой-то момент приемный гарпий поймал себя на почти непреодолимом желании обнять бледную, растерянную странницу. Но уже через секунду в душе проснулся дикий, почти животный страх, от которого заболела грудь в районе вытянутого шрама, о происхождении которого за все прошедшие годы жизни среди гарпий ему никто так ничего и не сказал. Нокил поджал губы, наблюдая за мирно спящей эльфийкой. Он, хоть и настаивал всегда, что является гарпием, отдавал себе отчет, что никак не похож на представителей своей семьи…

…Под синим небом на искрящихся волнах качается белоснежный корабль с зелеными парусами. И какая-то эльфа машет ему, Нокилу, с палубы обеими руками…

Пораженный Нокил оцепенел. Вновь всплывший клочок воспоминаний заставил его вперить взгляд в спящую спасенную. Одно лицо… У нее ТО САМОЕ лицо! Память заворочалась, пробуждаясь лоскутами картинок из прошлого.

Яхта носила гордое название «Буревестник» и принадлежала семье Тристании. Неожиданное приглашение старшей жены прошвырнуться по волнам и послушать музыку моря донельзя обрадовало барда.

Барда? Нокил испуганно уставился на свои ладони. Эти пальцы когда-то играли музыку?

— Эй, Лионель! — Веселый голос Трис вырвал Лионеля из задумчивого созерцания плещущих у борта волн. Он вскочил на ноги и принял в объятия нервно-веселую супругу. Сегодня поведение Тристании почему-то казалось поэту скорее испуганным и дерганым, чем простым и исполненным радости. Это нисколько не шло герцогине, но мало ли какие проблемы могут быть у родственницы правящего дома эльфийского королевства. Трис замученно вздохнула и сказала:

— Сегодня сложный день, дорогой. Прости, что все так спонтанно. Я хочу отдохнуть где-нибудь в уединении… С тобой.

— Тогда поплыли в нашу бухту? — предложил Лионель и легонько поцеловал жену.

Та расслабленно выдохнула и положила голову на плечо поэта.

— Заодно оценишь мое новое творение, — улыбнулся Лионель. — Я его сочинил на последнем балу. Когда ты вошла в зал, мне показалось, что вижу тебя впервые… И снова влюбился!

— Все может быть, — проговорила ему в шею Трис и на миг притихла.

Поэт? Нокил бессильно обмяк, все так же сидя на камне. Семь сотен лет прожить среди гарпий и только сейчас вспомнить свое имя. Лионель… Он покатал на языке звуки, все больше убеждаясь, что так и есть. Это было именно ЕГО имя. Он пристально всмотрелся в безмятежное лицо спящей. Старшая жена, надо же. А почему тогда не искала? Все-таки море не такое уж большое, и островов в нем не так уж и много. Как она оказалась в море? И почему? Что за страх угнездился в сердце? Нокил… Нет, Лионель встал с камня и растерянно уставился на море. За входом в грот по-прежнему бушевал шторм. Балайба улетела в такую погоду… Но гарпии обожают бури, они парят на грозных ветрах, доказывая своей короткой жизни, что достойны ее. Лионель вздохнул. В голове кружили обрывки воспоминаний. Балы, охота, схватки с синекожими существами… Огры? Действительно, они с Тристанией пару раз влезали в шпионские дела на просторах Армагелоо, где наги бились с ограми и йотунами.

Покрытый коричневой свалянной, засаленной шерстью здоровяк небрежно махнул огромной сучковатой дубиной, с глухим звуком вышвыривая из боя раненого нага. Лионель стремительно обогнул живую скалу, легко запрыгнул йотуну на спину и отточенным движением вонзил кинжал с коротким широким лезвием в основание шеи великана. Обитатель северных гор обиженно рыкнул и грохнулся в траву, потеряв способность двигаться. Мелькнувшая рядом Трис лишь показала поэту язык в знак одобрения и вновь пропала в гуще схватки, звеневшей под голубым небом.

Лионель перевел взгляд с бурных волн на серые тучи и нахмурился. Все эти годы небо над головой не менялось — серое, дождливое, наполненное тоской и унынием. Значит, тогда этого бесконечного дождя еще не было?

Живописная бухточка встретила их блеском отраженного на воде солнца, желтым песком и кромкой зеленого леса на окружающих скалах. Яхта остановилась в сотне метров от берега. Лионель д’Алансаль, барон Фальк, придворный поэт и бард, с радостным воплем разогнался по палубе и с шумом сиганул в прозрачные волны, подняв облако брызг. Его старшая супруга, Тристания де ла Шанталь Таранас, принцесса правящего дома, герцогиня и прочая, решила не отставать. Вскоре они вдвоем добрались до горячего песка на берегу и растянулись, греясь на солнце. Уже через минуту Лионель вскочил, потянулся полуобнаженным телом (он прыгнул за борт в одних штанах) и сказал:

— Жаль, что ты не захотела провести тут новобрачную неделю, Трис. Все-таки здесь хорошо.

— Положение обязывает… — лениво ответила Тристания, картинно выгибаясь под лучами солнца. — Дела государственной важности, знаешь ли.

Лицо герцогини капризно скривилось, словно ей в пятку воткнулись колючки морского ежа. Лионель рассмеялся, а потом сказал:

— А теперь слушай, солнце моего сердца! Эти стихи я посвятил тебе. На том балу ты была великолепна!

— А сейчас что? Не так хороша? — делано обиделась Трис, на что Лионель вновь засмеялся, приписав странную задумчивость молодой супруги все тем же делам на благо королевства.

Сердце в груди тревожно замерло в ожидании чего-то нехорошего. Бледный Лионель закусил губу, вспоминая каждую минуту того дня. Боль в груди все отчетливей грызла плоть, заполняя душу страхом.

Слова раздались над пляжем торжественно, с выражением и ноткой чувственности созерцателя, любующегося чем-то невообразимо прекрасным:

Поэт не сразу заметил, что Тристания также встала с песка и теперь застыла рядом с ним, даже не почесавшись отряхнуть песчинки с влажной белой рубахи, облепившей манящее тело. На мгновение взгляд Лионеля задержался на ножнах на поясе, в которых покоился фамильный кинжал герцогини. Воодушевленный вниманием любимой, поэт продолжил:

Руки Тристании обняли, притягивая барда спиной к груди герцогини. Лионель счастливо вздохнул, читая вслух последнее из того, что сочинил. Его переполняла светлая радость от того, что жена — вот она, рядом.

Лионель болезненно съежился, на миг выплыв из воспоминаний. Его взгляд с. о страхом уперся в спящую эльфийку. Он уже знал, что произошло на том пляже, в бухточке, где они с Трис постоянно отдыхали от придворных забот и военных походов.

Тристания за спиной хмыкнула и уложила восторженного поэта на песок, развалившись рядом. Ее голова примостилась на согнутой руке, а потемневшие глаза смотрели в лицо барда, словно хотели что-то сказать. Лионель же читал, глядя в бесконечное небо:

Что-то на миг заслонило солнце, и бард удивленно увидел, что Трис уже не лежит. Герцогиня сидела, уставившись на мужа застывшими глазами, в которых отсутствовало всякое выражение. Лишь тонкая жилка на виске толкнулась раз-другой. Мелькнула сталь, и в груди плеснуло болью, перехватившей дыхание. Лионель так и не осознал тогда происшедшего. Лишь гаснущий взгляд успел запечатлеть в памяти рукоять фамильного кинжала, пронзившего ему грудь. И тонкие белые пальцы, судорожно сжимавшие эту самую рукоять. И глаза, наполненные беспомощной болью, за которой горела ярость обреченной…

Лионель схватился правой ладонью за грудь, старый шрам на которой огненным росчерком боли взрезал воспоминания. Бард с ужасом посмотрел на свою убийцу и прошептал:

— Почему? За что, Трис?

Утопленница распахнула глаза, словно и не спала все это время, вскочила с груды водорослей, на которой валялась, и бросилась к Лионелю. Она схватила черноволосого эльфа за руки и лихорадочно зашептала, опускаясь на колени:

— Я была околдована… Семейная магия… Они управляли мной по приказу отца… Я ничего не могла поделать. Они увели меня потом на яхту и заставили уплыть. А потом арестовали и посадили под замок на месяц… Я возвращалась, искала, но тебя там не было! Прости меня! Прости…

Этот поток слов бился в голове, растворяя ужас случившегося несколько сотен лет назад. Лионель вздрогнул, приходя в себя. Он знал, что родня герцогини была категорически против их брака, но не думал, что они дойдут до такого. А Тристания все говорила, говорила… И плакала.

— Я отомстила, солнце моей души. Где теперь эти напыщенные сволочи? Их казнила новая королева. Всех казнила. Только я осталась… Никогда не понимала зачем… Но теперь понимаю. Ты жив, Ли! Ты жив! Даже если ты сейчас прогонишь меня, одна только мысль о том, что ты жив, даст мне силы… Силы принять наказание за то зло, что я причинила тебе. Одно твое слово — и я уйду в Аэнто Сахан… Ты больше никогда меня не увидишь.

Лионель молчал, впитывая дорогой голос. Словно и не было этих семисот с лишним лет. Вот она, Тристания — рядом, что-то бормочет, плачет и целует руки. Родная, единственная, смертоносная воительница… А память услужливо ответила на незаданный вопрос.

Он очнулся ближе к вечеру. В голове били колокола, а в груди пылала звезда боли. Кто он? Почему здесь? И где это — здесь? Умирающий с хрипом приподнялся на песке и увидел море. Руки сами потянули тело к кромке прибоя. Почему-то надо было попасть в эту воду, мерцающую в вечернем сумраке мириадами светящихся водорослей, принесенных из глубин. Почему, забывший себя от боли эльф не знал. Но так было надо.

Лионель вспомнил, что когда-то сказала ему родная бабушка под сенью старых деревьев в роще возле родового даракаля Алансаль.

— Храни свой секрет, внук, от всех. Даже от дорогих твоему сердцу эльфов. Особенно от них. В нашем роду когда-то затесался орк. А у них, как известно, двойное сердце. И у тебя такое же. У всех в нашем роду теперь такие сердца. И если однажды тебя попробуют убить, враги или друзья, ты имеешь шансы остаться в живых.

— Бабушка, а разве убитое сердце не будет гнить в груди? Не убьет меня?

— Вот еще, глупости говоришь, Ли. Твое тело растворит мертвое сердце, а потом постепенно вырастит ему замену. И лет через триста после покушения у тебя вновь будет секрет, о котором никто не должен знать. Другое дело, что эти триста лет еще надо будет прожить…

Поэт вновь дернулся, вырвал свои руки из Трисовых и отошел на шаг. Герцогиня беспомощно следила за ним больными глазами. Лионель хрипло сказал:

— Я в тот день не закончил рассказывать тебе свое стихотворение, Трис. Дослушай его…

Он вздохнул и на выдохе прочитал:

Тристания обмякла безвольной куклой, отчего в сердце Лионеля что-то заныло, рванулось к жене и так же безропотно замерло. Слова сами собой пришли в голову, заканчивая давно написанные строки новыми:

Трис дернулась, но тут же обмякла, лишь прошептав в ответ:

— Прости.

— Простил, — тихо ответил поэт, подходя к убитой горем жене.

Герцогиня вскинула голову с недоверчиво распахнутыми глазами. Лионель криво улыбнулся и сказал:

— Простил… Еще в тот день, когда принял твое предложение создать семью.

Яркое чувство покоя и безмятежности затопило душу барда. Брак, удар ножом, годы одиночества — все это бред и наносное. Вот она — рядом. Та, кто наполнила его жизнь смыслом в далеком теперь прошлом. Та, кто осталась смыслом этой жизни и сейчас. Его старшая супруга… Старшая, младшая, убийственная, покаянная, тоскующая и плачущая. Все это не имело значения. Лионель поднял Трис с колен, прижал к себе содрогающееся от рыданий тело и прошептал:

— Не для того мы вновь встретились, чтобы сразу расстаться, любимая. Мне бы и в голову не пришло взваливать на тебя такую вину. И никакого Аэнто Сахана. Если ты уйдешь туда, я последую за тобой. Люблю тебя, свет моего сердца…

Поэт невесомо поцеловал Тристанию в щеку, принимая губами соленую слезу. А потом они слились в совершенно другом поцелуе, в горниле которого расплавилось все, что когда-либо имело значение. Двое опустились на постель из водорослей, где вскоре слились воедино под шум дождя и крики тоскующих чаек.

И только далеко в степи один худощавый моркот со странным именем Террор вздрогнул, ощутив, как одна из его шицу перестала быть таковой. Истинная любовь не терпит навязанной конкуренции.

Губы Террора расплылись в довольной улыбке. Ненаследный принц искренне обрадовался чужому счастью… И завалился спать дальше.

 

Глава 6

ТРИСТАНИЯ. ПРОНЗЕННОЕ СЕРДЦЕ

Из дремы меня вырвало хлопанье двух пар крыльев, пробившееся сквозь шум дождя и прилива. Спавший рядом Лионель, обретенная потеря, часть моей души, сонно пробормотал что-то и открыл заспанные глаза. Он спросил:

— Что случилось?

— Кто-то прилетел, — ответила я, наблюдая за входом в грот.

— Это Балайба и батя, — муж зевнул, смешно прикрыв рот ладонью. А я все никак не могла поверить в свое счастье. Тот, кого я давно похоронила, с кем так и не смогла проститься, лежал рядом, хозяйски облапив. Его спутанные черные волосы щекотали кожу, вызывая нежность и желание потормошить этого эльфа.

Снаружи раздались глубокие гортанные голоса. Некто молодая что-то торопливо сказала, а ей ответил мощный густой бас:

— Щас глянем на ваш трофей.

И в грот ввалились два крылатых существа. Гарпии! Я подобралась, уставившись на пришельцев. Те в ответ уставились на нас. Молодая гарпия сначала ошарашенно открыла рот, а затем на ее грубоватом лице проступила неприкрытая злость. Приревновала, что ли? Это открытие меня не обрадовало. Запечатленная… А крылатая прошипела:

— Так, значит…

Лионель недоуменно посмотрел на нее и спросил:

— Ты чего, Балайба?

— Она помолчит, — вступил в разговор мощный гарпий с седой головой. Очевидное сходство старшего с молодой навело на мысль, что Ли не зря назвал его батей. С пепельно-серым налетом медно-красные крылья старшего гарпия с шумом дернулись, стряхивая воду, после чего он сказал:

— Можешь звать меня Саркалай, странница по морям.

Я вскочила с импровизированного ложа, учтиво полонилась и ответила, старательно прикрывшись рубахой:

— Тристания, лендерра де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари, к вашим услугам.

Гарпий холодно смерил меня взглядом и проворчал:

— Судя по твоей наготе, услуги могут быть и прямого свойства. Могу я узнать, что привело тебя на наши острова?

— Это совершеннейшая случайность, уважаемый Саркалай. Дела моего королевства вели меня в город Лафайкель, откуда мне предписано отправиться в земли орков с посольством, — пустилась я в объяснения.

Гарпий внимательно выслушал мои слова, после чего угрюмо сказал:

— Твое племя всегда пренебрегало гарпиями. За игрушки держите нас. Но все-таки выслушай меня, эльфийка.

— Со всем вниманием, почтенный глава рода. — От его вступления мне стало как-то не по себе.

— То, что ты совершила в незапамятные времена, в наших землях карается смертью. То, что Нокил тебя простил, еще не означает, что мое племя готово последовать его примеру.

Я насторожилась, подобравшись. Еще того не легче… Но не могла не спросить:

— Как ты узнал?

— Именно мой предок затворил память Нокила. Его душа плакала и сгорала от боли. Он терял волю к жизни. Только так мы могли сохранить его жизнь в надежде, что однажды он скажет свое слово за нас перед твоим народом. Вы, эльфы, издревле стараетесь нас уничтожить. Отчего, почему — не знают даже самые мудрые и старые шаманы нашего народа. Просто — это есть.

Я потупилась. Старик прав, мои соплеменники считают даром небес возможность расправиться с десятком-другим гарпий. В отличие от короткоживущих крылатых, я обладала пониманием причин такого поведения эльфов. И решилась:

— Больше тысячи лет назад, уважаемый Саркалай, твой народ причинил нам большое горе. Вожди вашего племени без объяснений совершили набег на приморские окраины нашего королевства…

Гарпий вскинулся, но я жестом остановила его:

— Стой! Обычные набеги терпимы. Но тот набег закончился для нас не просто кровавой данью и потерей нажитого. В тот день твои соплеменники ворвались в Детские Сады Ветеранов. Там жили несколько сотен детей моего народа, возрастом от несмышленышей до подростков, сироты, просто дети. И лишь десяток воспитателей встретили вашу орду. Гарпии вырезали в Садах всех поголовно.

Горечь наполнила мой рот при этих словах. Саркалай выдохнул и сказал:

— Пусть мы живем недолго, но и у нас есть летописи. Ни один шаман не рассказывал и не записывал такого. Этого не может быть. Дети священны. Наш народ никогда не мог поступить так.

— Но поступил, — холодно ответила я. — С тех пор эльфы не знают пощады для вас. Это была не та кровь, которую можно понять и простить.

Гарпий задумчиво протянул:

— Я узнаю, что послужило причиной всего этого. Считаю, что эльфы ошибаются — гарпии не могли допустить такого истребления беспомощных. Но я пришел поговорить не об этом. Просто хочу предупредить. Орки в последнее время что-то активно возводят на своем берегу Срединного моря. Серебряные воды отступают на глубину. Наши разведчики приносят тревожные вести. Дым стелется над морем, черный и вонючий дым, от которого сохнут легкие и слепнут глаза.

— Батя! — сердито подала голос молодая гарпия. — Чего ты перед ней стелешься?! Это же эльфа! Свернуть ей шею, и все.

— Даже не думай, — с легкой усмешкой ответил Лионель, заступая меня. — Балайба, что с тобой? На тебя не похоже…

В этот момент глаза гарпии стремительно пожелтели и засветились. Старший гарпий тревожно зашипел и схватил дочь за плечи:

— Прекрати! Это наш шанс! Шанс гарпий на мирную жизнь!

Я встревоженно поспешила натянуть рубаху и штаны, после чего шагнула к крылатым и сказала:

— Саркалай! Твоя дочь запечатлена!

Балайба стремительно вывернулась из рук Саркалая и бросилась к нам с Лионелем, сверкнув выхваченным клинком. Короткий меч в ее руке не выглядел чем-то грозным, но я знала, насколько опасен такой меч в руках крылатой кочевницы морских скал. Знал это и Лионель. Он ловко перехватил атаку, вывернул руку гарпии за спину и ткнул ее носом в мокрый песок. Балайба бешено зарычала, мощным ударом отбросила от себя моего мужа и вновь бросилась в атаку. За это время я успела уловить странный отблеск в мире теней. Что-то настойчиво толкало гарпию вперед, практически невидимое и неосязаемое. Эта энергия, чужая злая воля, старательно пряталась за переплетениями других сил, наполнявших мир вокруг и саму гарпию изнутри. Похоже, именно эта воля толкала юную гарпию, чей разум запечатленной помутнел от ревности, в безумный бой.

Я легко ушла от стали, перехватила гарпию за шею и помогла ей продолжить путь до стены грота, куда она благополучно и врезалась. Саркалай гневно отбросил меня в сторону и склонился над дочерью. В тот же миг он удивленно охнул и отпрянул, держась за грудь, в которую вонзился меч, направленный твердой рукой Балайбы. Я застыла, пораженная происшествием, а Лионель прыгнул вперед и уверенно врезал молодой крылане в висок. Балайба мешком рухнула на песок. Мы же с бардом уставились друг на друга в полном недоумении.

Предаваться раздумьям было некогда. Мы осмотрели Саркалая и поняли, что седой гарпий мертв. Все это было очень странно. Я в мрачных раздумьях села на песок, посмотрела на Лионеля и спросила:

— Ты почувствовал?

— Да, — угрюмо ответил он, — еще как. Мне знакома эта сила.

— Мне тоже, — пораженная догадкой, я лишь помотала головой. — Так пахнет только…

— Твари! — яростный крик заставил нас подпрыгнуть в буквальном смысле. Только что валявшаяся у стены Балайба стояла на ногах и с яростью смотрела на нас, сжав кулаки. — Вы убили батю!

Она кинулась к телу отца, схватила его и с ним выбежала из грота. Уже оттуда долетел ее голос:

— Мы отомстим! Я сама найду тебя, Нокил! И вырву сердце!

Тяжелое хлопанье крыльев возвестило, что все закончилось. Лионель ошарашенно посмотрел на меня и сказал:

— Мы его убили?

— Я знаю эту силу, — выдавила я все-таки, — эту хватку, эту тихую пакость…

Лионель зажал мне рот рукой и прошептал:

— Не вздумай даже в мыслях назвать…

Он был тысячу раз прав. Такими именами не бросаются даже «про себя». Но сейчас я переключилась на новую проблему, самую насущную. С этой скалы надо было убираться как можно быстрее. Не сегодня завтра гарпии вернутся. И они не будут разбираться, кто прав, а кто виноват. Мы для них враги. Нас просто разорвут на кусочки… Я машинально потянулась внутренним голосом к своему Владыке Террору, но в ответ пришла только глухая тишина. Мальчишка-моркот не откликался. Понимание пришло откуда-то из глубин памяти. Хайверс бессилен над истинно любящими. Обретение Лионеля заполнило все мое существо цельной силой проснувшейся любви. И теперь я больше не шицу одного наглого черноволосого типчика. Все бы ничего, но один минус в этом был. Я не могла позвать на помощь.

 

Глава 7

МАРАТ. МОНСТР ЧУДОВИЩУ — ТРАНСПОРТ И КОРМ

Когда я очнулся посреди огромного леса, первое, что бросилось в глаза, — огромные яркие бабочки, порхавшие среди толстых ветвей. Им не мешали ни туман, ни плотный сумрак, ни редкий дождь откуда-то сверху. А еще я не мог понять, что случилось. Ехали куда-то с мамой на автобусе, потом сильный удар — и все пропало. В момент пробуждения рядом не было никого. Зато очень хотелось куда-то идти, а все препятствия на пути вызывали обиду и раздражение. Я шел напролом, тоскливо высматривая хоть что-то знакомое. Куда же меня выбросило после аварии? А то, что была именно авария, я знал. Мама часто рассказывала про такие штуки, когда учила переходить дорогу. Да и папа сколько раз по шее давал, если видел, как я перебегаю дорогу в неположенном месте или не посмотрев по сторонам.

Помню, в тот день меня почему-то заботила одна мысль — а есть ли в этом лесу грибы? Интересно, они такие же огромные, как и деревья? Потом я встретил папу. Узнать его было сложно — все-таки это мелкое существо с черными волосами и телосложением тощего старшеклассника никак не походило на него. Но каким-то странным зрением я увидел именно отца. И мы говорили, много, торопливо. Какие-то странные дядьки хотели причинить ему боль, но я не дал. А помог нам странный дед с синей бородой.

Когда же все успокоилось, во мне словно что-то включилось. Я стал старше, начал понимать почти все из происходящего. Папа отправил меня из леса в большую степь, где мои новые большие размеры очень пригодились. Раз он сказал, что так надо, кто я такой, чтобы сомневаться? Тем более что отец предупредил, что скоро меня догонит, и попросил подождать на границе пустыни. По пути я осознал, что могу превращаться в самого себя, и это оказалось здорово!

Степные травы пахли мокрым дурманом, дождь шумел среди стеблей, а под темно-зеленым в сумерках покровом шла настоящая жизнь. Стрекотали странные кузнечики с почти человеческими глазами, разучивали хоровое пение шестилапые лягушки, то и дело мелькали массивные жуки с миниатюрными наездниками на хитиновых спинах. Наблюдать все это оказалось захватывающе интересно. Шуруя босыми ногами в мокрой траве, я набрел на странное существо — вроде бы человек, но со змеиным хвостом вместо ног. Он был большим и серебристо-черным, почти пегим, и почему-то без единого слова начал гоняться за мной, помахивая мечом. Рассердившись, я опять стал большим, отчего странный змееног испугался и затих в обмороке. Зато рядом я увидел еще несколько таких же. Ну, раз они так хотят поиграть — я тоже решил присоединиться.

Наги оказались крепкими ребятами, хоть и не могли особо потягаться с моим новым обликом. Это вообще оказался странный мир. Папа, конечно, успел многое рассказать, но услышать — это одно, а вот увидеть своими глазами… Вообще в те дни я словно плавал в тумане, впитывая окружающее и привыкая к самому себе. Потом была встреча с отцом и его друзьями, после чего мы отправились в главный город нагов, в столицу Империи Алша’Ашшан. И уже там я начал кое-что понимать. Интересно было наблюдать, как новая странная особенность папы влияет на других. Все вокруг сразу начинают хотеть от него чего-то малопонятного. Сейчас, когда мне стало уже тринадцать лет, я видел, что от папиной силы всем вокруг становилось странно, будоражаще и ново. Но ничего больше. Мешало только думать о всяком разном. Когда красный наг схватил меня за горло, такой наглости-я не стерпел. На вкус он оказался донельзя противным. А вот сам факт, что я смог вот так, запросто, отгрызть разумному существу руку, чуть не свернул мне мозги. Так что дальше я вел себя тише воды ниже травы, размышляя о происшествии. Оставаться в городе нагов надолго не хотелось, так что когда папа сказал, что мы отправляемся к эльфам, захотелось скакать на месте! Получилось, правда, только поерзать на его шее. Папка, хоть и хрупкий на вид, стал намного сильнее, чем был дома. И почти не замечал моего веса, пока мы шли к окраинам наговской столицы.

Первая ночь в пустыне после пребывания в оазисе нагов принесла отцу беспокойный сон. В какой-то момент он проснулся, вскочил на ноги и стал всматриваться куда-то за горизонт, а потом улыбнулся довольно и завалился спать дальше. Мне сон не был нужен — за прошедшие дни это стало очевидно. Но и скучно по ночам не было: надо охранять стоянку, а еще можно понаблюдать за жизнью в дождливых песках, чем я и занялся после того, как папа вновь уснул. Странностей в пустыне хватало не меньше, чем в степи.

Утром папа озадаченно грыз жареную ногу большой ящерицы с таким видом, словно к чему-то прислушивается. Я превратился в себя-мальчика, присел рядом на песок и спросил:

— Пап, что-то случилось?

— С чего ты взял? — рассеянно ответил отец.

— Ты что-то слышишь? — подала голос невыспавшаяся форестесса, зевая не хуже рыбы, вытащенной на берег.

— У Тристании проблемы, — пробурчал папа. — Она, конечно, больше не шицу мне, но все-таки я ее слышу, хоть и слабо. Ей нужна помощь.

— А кто такие шицу? — тут же спросил я.

— Мал еще, вот подрасти — тогда расскажу, — отмахнулся отец.

— Ну, чего такого? — попробовал я заныть. — Интересно же!

— Это взрослое дело, — уже строже ответил отец.

— Потому, что тебя и твою силу все хотят? — Все-таки мое любопытство до добра не доводит.

Услышав вопрос, папа офигевшими глазами уставился на меня, а рядом басовито заржал минотавр, пытаясь не ухрюкаться. Клэв, так звали зеленую девушку, тоже зажала рот ладонями и затряслась от смеха. Отец же грозно ткнул в меня пальцем и сказал:

— Еще раз услышу такое — получишь у меня!

— А чего? — удивился я. — Мне та золотая нагайна очень даже понравилась, правда-правда. С ней здорово было бы играть. А кто такие шицу все-таки?

— Те, кто подчиняется, — нехотя ответил отец.

Картинка, которую я уловил в его памяти, заставила меня помрачнеть и поспешно сменить тему:

— А чем можно помочь твоей… шицу?

— Она уже не шицу, она нашла свою истинную любовь, — объяснил папа, а Горотур добавил:

— Не лез бы ты во взрослые дела, парень. И без тебя разберемся.

— Погоди, — остановил его папа. — У меня идея.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и сказал:

— Если ты пообещаешь мне не принимать человеческий облик до нашей следующей встречи, то можешь нам помочь, Марат.

У меня даже дух захватило! Приключение! Я тут же преисполнился важности и спросил:

— Что я могу сделать?

— Добраться до Тристании и помочь ей выбраться из передряги, — объяснил отец.

— А она где? — не мог я не спросить.

— Сейчас покажу.

Папа положил свои ладони мне на виски, и наши разумы слились, как тогда в лесу. Словно быстрое кино, пронеслись в голове картинки: мы пролетели над пустыней, куском степи, мелькнули над лесом, совершенно не похожим на наш, а потом понеслись над серым морем. Нам не мешали ни дождь, ни брызги. Вскоре я увидел россыпь маленьких островов. Один из них приблизился, и я разглядел грот на его песчаном берегу. Возле грота стояли двое, обсуждая что-то важное. Они размахивали руками, но явно не ругались. А потом картинка пропала. Когда зрение прояснилось, отец сказал:

— Это Трис и ее… друг. Им надо помочь выбраться с острова. Сможешь добраться туда за сутки?

Вопрос заставил меня фыркнуть. Преодолеть почти тысячу километров за какие-то часы? Нет ничего легче… Я даже знал, как это сделать. Так что ответил совершенно уверенно:

— Конечно, смогу.

— Обещай мне! — настойчиво сказал отец.

— Торжественно клянусь, что до новой встречи с тобой не буду принимать человеческого облика, — правильно понял я его. Увидев, что папа немного успокоился, я добавил: — Ну, что? Я пошел?

— И ты не боишься за сына? — В голосе девушки прозвучала тревога. — Террор, это опасно.

Отец, которого все тут звали именно этим странным именем, пожал плечами и ответил, с улыбкой глядя на меня:

— Не боюсь я за него. Пусть боятся те, кто попробует его обидеть. Вервуда не зря считают грозой империй. Не давай себя в обиду, сынок. Встретимся в столице эльфов, в доме Тристании или во дворце королевы. Там посмотрим.

— Ага, — от нетерпения я чуть не запрыгал. А потом превратился в совершенно новое существо — не то, что брело по лесу и степи. Это больше напоминало настоящего дракона, только из дерева. Огромные крылья подорвали меня вверх, к серым облакам. С запозданием я мысленно извинился перед оставшимися на земле — их чуть не раскидало по песку. И полетел по уже знакомому маршруту.

Если бы не внутренняя магия, никакие крылья не помогли мне преодолеть такое расстояние за пятнадцать часов, что ушли на полет до морского побережья. Очень захотелось искупаться, но запрет папы на собственный облик надо соблюдать, так что я просто совершил очередное превращение. И в волны с неба бухнулось нечто, похожее на динозавра с картинки о древних морях. Плавников, правда, я вырастил раза в три больше, да и тело сделал больше похожим на акулье. Откуда-то пришло знание, что в воде можно двигаться очень быстро, если создать вокруг себя прослойку газа или пара. Пришлось нагреться в буквальном смысле. И понеслось…

Это море привело меня в восторг. Купаться в образе человека, плюхаясь на малой глубине, — ничто по сравнению с ощущением полного слияния с морской стихией. Конечно, скорость была далеко не той, что в небе, но и расстояние оставалось ничтожным по сравнению с тем, что уже успел преодолеть. Какие-то морские животные регулярно пытались играть со мной в догонялки, весело посвистывая десятками щупалец. Потом попалась стайка вытянутых рыб размером с подводную лодку. Они даже умудрились меня обогнать, после чего с победным видом растворились в глубине.

А затем на меня напали. Это было жутковатое существо, напоминающее водного динозавра из книжки, которая была у нас дома в прежней жизни. И оно было переполнено странной силой, связанной с ветрами на поверхности. Когда огромная пасть попыталась откусить кусок от моей драгоценной тушки, я обиделся. Почему-то до этого был уверен, что в море может быть только хорошим. Восхитительные догонялки оставались свежи в памяти. Недолго думая я рассыпался на сотню небольших кусачих существ и облепил кровожадного монстра по всей длине. И начал пробовать на зуб. Шкура у твари оказалась почти каменной, но мы справились. От боли у монстра сорвало крышу, и он понесся со всей дури вперед сквозь водную толщу. Причем в нужном мне направлении. Что это была за скорость! Я настолько ошалел, что даже перестал грызть существо, — мне бы такие способности к плаванию…

Когда впереди показались нужные острова, я опомнился, оторвался от монстра, решив не отнимать у него жизнь в награду за катание, собрал себя воедино и направился к нужной скале, утыканной у подножия хилыми пальмами. Вскоре на берегу стали заметны две фигуры, суматошно прыгающие на песке и машущие руками.

 

Глава 1

РОДЕРИЯ. ЧЕРНЫЙ ЛЕГИОН У ТРОНА

Они прибывают! Эта новость отчего-то наполнила меня сумасшедшей радостью, искрящейся и невесомой. Снова увидеть своего хайверса, прикоснуться к сумасшествию, вдохнуть этот дурманящий аромат страсти, отнимающей разум… За прошедшее время я не просто смирилась со своим новым положением шицу, но и стала безумно желать новой встречи с Владыкой. После памятной ночи с Трис у меня осталось стойкое ощущение того, что тогда мы были втроем. Эта уверенность… Она оказалась стойкой и такой сладкой. Террор был там, через Тристанию и через меня. Хоть я тогда и пожелала ему смерти, но потом — этот странный сон, после которого все окончательно прояснилось. Террор хотел умереть, уйти от меня, от всех, закутанный в горечь и обиду. Эти чувства мне были понятны. Всю сознательную жизнь окружающие видели во мне исключительно игрушку на пару ночей. Может быть, именно это дало шанс настолько сойтись с Владыкой, который тоже, оказывается, был одинок. Настолько одинок, что его готовность умереть не вызвала удивления. Она вызвала ярость, нежность, страх и дикое желание надрать мохнатые уши одному моркоту. Каждую ночь мне снились яркие страстные игры с этим наглым ушастым хвостатым парнем. И пусть он владеет моей душой до скончания долгого века. Я поняла, что сама готова вцепиться в него и не отпускать. И плевать — хайверс он там или еще кто.

Когда пришло известие, что посольство Лесного Моря прибывает в Санаан, я растерялась. Но эта нервозность и стремление ухватиться сразу за все дела быстро прошли. С помощью слуг я принялась готовиться к королевскому приему, где мой Террор обязательно появится этим вечером. Ближе к вечеру, отмытая до скрипа, облаченная в лучшие парадные одежды изумрудного цвета, оттеняющие мои волосы и глаза, я отправилась в королевский дворец. Прав хоть и бывшей, но фаворитки у меня никто пока не отнял, и стража пропустила без единой запинки. Ноги сами донесли до Зала Торжеств, минуя анфилады, галереи, фонтанные арки и прочие изыски, показавшиеся сейчас пустым баловством. В крови бурлила единственная мысль: я вот-вот его увижу. Не знаю, что потом, но хотя бы увидеть…

Придворные клубились вдоль стен зала, наполняя его своды шумом десятков разговоров. Посольства еще не было, и я принялась бродить среди всех этих напыщенных эльфиек и эльфов, вылавливая крохи информации.

— …Герцогиня пропала с борта корабля. Ее так и не нашли. Посольство ждет в Лафайкеле решения королевы…

— …Орки действительно затеяли строительство крепости на берегу моря…

— …Слышали, что Ливинталь нашел на берегу стаю гарпий. Представляете, как ему повезло…

— …Фаворит королевы такой молоденький, вам не кажется? Старуху потянуло на сладкое? Однако…

— …Его видели над лесом пограничники. Существо пролетело так быстро, что они даже не успели толком рассмотреть…

— …Они почти две недели добирались до Санаана от столицы нагов, пришлось огибать стоянку огров…

— …Ненаследный принц Сердца Бездны очень хорошая партия для нашей дочери, подумай…

Ходить тут можно было бесконечно, разговоры не умолкали. Последнее, что я услышала, заставило оглохнуть и задуматься. Собственная реакция на матримониальные планы насчет Террора удивила! Да мне плевать, что кто-то там чего-то хочет. Главное — он не ушел в никуда, жив, здоров и прекрасно себя чувствует. И ни следа ревности… Это озадачило. Пораженная, я замерла на месте, отчего кто-то шедший следом едва сумел избежать столкновения и что-то раздраженно пробурчал за спиной. Я лишь отмахнулась, пытаясь выказать вежливость. Открытие стало шоком. Все эмоции сосредоточились не просто вокруг Террора, для меня оказалось важным именно сохранение его покоя, его жизни и безопасности. Хотелось беречь его от опасностей, заботиться, утешать и подбадривать… Но не любить. Баловство — всегда пожалуйста, а вот любить… Это было очень странно. В смятении я пробилась сквозь толпу к стене и замерла, застыв у колонны под унылым штандартом правящего дома.

Все мои чувства походили скорее на яркое собственничество, а не на истинное слияние душ. Но лишь тонкая грань отделяла такое отношение от чего-то большего. И за минувшие недели эта странная преграда никуда не делась. Это что же получается? Я сама себе внушила, что люблю Террора? А на самом деле — ничего такого нет?

Из раздумий вывел напев фанфар. Голос церемониймейстера провозгласил где-то на другом конце зала:

— Ее величество королева Диодерия Шестнадцатая Самилиэль, лендерра Ламары, голос Неба и око Леса, владычица пяти башен и трех витражей! В сопровождении виконта Киллианэля ла Санказэля и благородного посла Лесного Моря, ненаследного принца Террора Черного со спутниками!

По придворным прошла волна тихих голосов. Все подались вперед, к незримой черте, отделяющей торжественную тропу от зрителей. Я не стала пробиваться сквозь плотный строй высокородных дам и их кавалеров. Возле колонны стояла забытая кем-то из слуг скамья, на которую я и взобралась, оказавшись на голову выше всех вокруг.

Я увидела его почти сразу. Светлая кожа, черные волосы, из которых торчат знакомые уши, занятые улавливанием звуков, блестящие черные глаза, странная черная же татуировка на лбу, из одежды — все те же черные шорты… От нахлынувшей жажды прикоснуться пришлось судорожно брать себя в руки. Не дай боги, кто увидит — сраму не оберусь. Едва справившись с неадекватным организмом, я выпрямилась и уставилась на его сопровождение. Зеленокожая девушка однозначно была из народа форестов. Ее любопытные глаза так и стреляли по сторонам. Рядом с ней возвышался могучий тур, рога которого кто-то заботливо отполировал до блеска. Умные настороженные глаза воина народа без государства уставились на меня, и тур что-то проворчал своей спутнице. После чего я его узнала — это был все тот же Горотур, памятный еще по даракалю Шанталь. А вот девицу я видела впервые. Наверное, она присоединилась к Террору в том чудовищном лесу, куда отправился Владыка после расставания. Ненаследный принц, надо же. Приблудный тип и там успел натворить дел, судя по всему. Мне бы так.

Мой взгляд перебежал на нового фаворита королевы. Утонченное, жеманное существо лет ста, не больше, надменно смотрело на придворных брызгами сапфировых глаз. Юнец, совсем еще молодой. Киллианэль ничем не отличался от сотен ему подобных начинающих придворных полирователей королевского седалища. Разве что было одно существенное отличие — он все же стал фаворитом, на зависть остальным. Мимолетно проклюнулась уже подзабытая обида на Диодерию. Променяла меня на дешевку… Я усмехнулась. Еще недавно про меня саму так говорили. Нечего тут пузыри пускать. Отпала от королевских ног целой и невредимой — уже хорошо. Дио могла ведь и сослать куда подальше, если не в цепи заковать или еще чего придумать. Видимо, я действительно ей нравилась. Просто выросла, судя по всему. Наше величество всегда тянется к тем, кто помоложе, что уж тут поделаешь.

Редкое удовольствие мне доставила мысль, что Террор — вот он, целый и невредимый, довольный и все такой же наглый. Остальное — суета сует, как сказал какой-то древний мудрец. Переведя взгляд на королеву, я чуть не вскрикнула. Диодерия была бледна. Даже не так — она была белее снежного лотоса, что произрастает на королевских прудах. А эти цветы славится своей чистой незапятнанностью. Глаза королевы, однако, светились решимостью и твердой уверенностью в совершенстве мира. Слава богам! Я выдохнула.

Диодерия торжественно поднялась к трону, развернулась и уверенным жестом пригласила к себе посла Сердца Бездны. Террор взошел по ступенькам к королеве, развернулся лицом к толпе и застыл, сложив руки за спиной. От его сногсшибательной фигуры веяло теплом и насмешкой. Диодерия встала рядом с послом и громко сказала:

— Невероятно щедрое предложение нашего южного союзника вызвало полное понимание с моей стороны. Пусть наш гость сам расскажет, какие вести он принес нашему королевству.

Террор улыбнулся, шевельнул ушами и заговорил:

— Мой брат, император Лесного Моря, владыка Сердца Бездны, повелитель лесных народов Пармалес Черный шлет приветствия народу эльфов и пожелания процветания и благополучия. А также предлагает королевству Ламара в лице истинно справедливой и благородной королевы Диодерии и детей ее эльфов влиться в единый союз лесных народов, дабы возвысить оные над прочими народами и оградить от опасности, растущей на севере, востоке и западе Кавана. Ее величество рассмотрела предложение и склонилась принять его, сохранив за собой титул великой наместницы Ламары, величайшей провинции Лесного Моря.

В зале торжеств воцарилась гробовая тишина. Я в полной прострации сползла со скамьи, облизывая пересохшие губы. Это что же получается?! Эльфийское королевство без боя прекратило свое существование? Такого просто не может быть! В толпе придворных раздался крик:

— Измена! Взять их!

И тут что-то поменялось. В моем теле проснулась горячая истома, напоенная обожанием и жаждой повиноваться. Террор вновь заговорил, но теперь в его голосе плыла сладкая нега, обещающая невыразимое наслаждение:

— Взамен его императорское величество Пармалес Черный обязуется сохранить все традиции и устои великого народа эльфов Кавана, а также приумножить его силу и осуществить вековые незыблемые интересы. Я же лично обещаю, что…

Этот голос обволакивал, сминал сердце, плавил нутро, болезненно отзывался в средоточии неги, заставляя стонать. Я с ужасом осознала, что это и есть истинная сила хайверса по имени Сладкий Террор. И эта сладость у любого могла выбить опору из-под ног. Те, кто стоял рядом со мной, не имели прививки от этого сумасшествия. Они оглядывались с безумием в глазах, словно олени в период гона. То, что началось дальше, нормальным языком описать невозможно. Террор говорил, а вокруг него разливалась Сила, заставляющая присутствовавших в зале срывать с себя одежду и набрасываться на соседей с очевидными намерениями. Разворачивающаяся сцена просто смела последние островки благоразумия в эльфах. Я же поспешила вжаться в безопасный угол между стеной и колонной, прячась от обезумевших придворных. Превозмогая яркое желание присоединиться к соплеменникам, я слушала, что говорит моркот.

— Для вас ничего не изменится, родные мои ушастики. Лишь ежегодный налог в размере десятой доли годового сбора в казну будет отправляться его императорскому величеству, в Сердце Бездны.

Животные стоны по всему залу заполняли пространство, отражаясь от купола и втекая в уши. Десятки разгоряченных тел извивались, все больше напоминая страшную тупую массу. Я в ужасе смотрела на трон, возле которого все так же стояли Террор, Диодерия с новым любовником, форестесса и рогатый. Они в начавшейся мерзости не участвовали. Встретившись со мной взглядом, моркот радостно улыбнулся и подмигнул. Страшное горячее напряжение тут отпустило меня, как и поволока в голове. Я облегченно выдохнула. Террор же закончил свою сногсшибательную речь, словно его еще кто-нибудь в зале продолжал слушать:

— Также ее светлость великая наместница Диодерия известила нас, что столице Ламары, прекрасному Санаану, требуется дополнительная защита от возможного нападения с моря. Его императорское величество Пармалес Черный пошел навстречу просьбе своей сестры и уже выслал в Ламару третий сторожевой легион армии Лесного Моря, в котором будут представлены объединенные воинские части моркотов, харрами и форестов. Их сопровождает когорта отличных волшебников племени праншасов. Они прибудут в столицу Ламары уже через три недели и приступят к защите города и лично ее светлости Диодерии от возможных посягательств со стороны некоторых реакционных сил, не готовых принять факт великого воссоединения лесных народов Кавана. На этом позвольте закончить и откланяться. Но сначала прошу подойти ко мне пятерых магистров великих башен для более обстоятельного разговора о будущем великой провинции Ламары.

Безумие тут же схлынуло, отпуская из своих когтей потрясенных царедворцев. То тут, то там стали вспыхивать истерики. Кто-то затеял драку, которую молниеносно пресекли стражники, как оказалось, не тронутые силой Террора. На дрожащих ногах, испачканные и ошеломленные, пять бледных эльфов и эльфиек достаточно преклонного возраста медленно добрались до тронного возвышения. Повелительным жестом Террор указал им на дверь за троном, и вся процессия молча покинула Зал Торжеств, в котором повисла глухая тишина потрясения. Я уже хотела скоренько исчезнуть с этого праздника жизни, когда гулкий бас Горотура рявкнул откуда-то из-за трона:

— Эй, фиолетовая! Чего ждешь, Родерия? Айда за ушастым! Он и тебя зовет!

Ничего не оставалось, как проследовать за ушедшими. Перешагивая через стонущие и плачущие тела, я знала одно: этот день эльфы запомнят навсегда. А в голове билась мотыльком опасливая мысль: «Что случилось с моим Владыкой? Что вообще происходит?»

 

Глава 2

РОДЕРИЯ. И ШУМ, И ГАМ, И ТАРАРАМ

Разговор в кулуарах дворца, теперь уже не королевского, свидетельницей которого я стала, оставил безумное ощущение нереальности происходящего. Пять высших магов и магинь башен Ламары уже через несколько минут после начала беседы стали похожи на провинившихся щенков, не знающих, в какой угол забиться от грозной тапки. Было бы смешно, если бы не было так страшно. Невозмутимый Террор уселся в большое кресло, обхватившее его прекрасное тело кожаными объятиями спинки и подлокотников, закинул ногу на ногу, сцепил пальцы рук на груди и с усталым видом произнес, глядя поверх голов безмолвных магистров:

— И кому же из вас пришла в голову гениальная мысль натравить на меня синих шаманов огров? Можете не отвечать, почтенные эльфы, сам догадаюсь…

Его взгляд уперся в крайнюю слева магиню, магистрессу Торонвиэль из башни Хтолима. Желтоволосая эльфийка напряглась, а Террор усмехнулся и сказал:

— Я так понимаю, именно ваше письмо, НЕуважаемая магиня, мы нашли в котомке одного огра на границе Армагелоо и эльфийского королевства. Но смею утверждать, что оно не отправилось бы в путь без одобрения всего Совета магов Санаана. И уж тем более без визы королевы… Простите, НАМЕСТНИЦЫ Диодерии.

Бледная правительница эльфов дернулась и скоренько переместилась за кресло, прячась от черного посольского взора. Террор прошелся взглядом по своим спутникам, девушке и рогатому, после чего недовольно спросил:

— Где Лайсси? Пить хочу.

В одну из дверей делового кабинета Диодерии тут же вползла молоденькая нагайна восхитительно зеленой масти. Она сноровисто водрузила на стол рядом с Террором запотевший кувшин и бокал из тонкого хрусталя, убранного серебряными нитями. Булькнула рубиновая жидкость, распространяя аромат лесных ягод. Террор жадно ухватил бокал и пригубил морс. С уже намного более довольной моськой моркот распорядился вслед уползающей змее:

— Принеси еще фруктов.

Зеленая исчезла за дверью, а посол Сердца Бездны продолжил в наступившей тишине:

— Итак, ваши пять башен уже встали мне поперек горла. Сколько раз вы подсылали ко мне убийцу-харрами? Два или три? К сожалению, его самого спросить не получится. Несчастный кот пропал в Аэнто Сахане вместе с моей доброй подругой форестессой Гастой. Этого я вам тоже не прощу, маги. Ваша напыщенная важность давно стала раздражать богов Лахлана. Когда я разговаривал с Хтолимом, точнее с его аватаром, во второй раз…

Торонвиэль даже в росте уменьшилась от услышанного.

— Так вот, он сказал мне, что закроет глаза, если я случайно задену вашу власть. Вплоть до изгнания в тот же самый Аэнто Сахан, где он встретит вас с распростертыми объятиями. Когда-то богов позабавила ваша придумка с гарпиями. Даже Суинаска, ныне безумная, внесла лепту в ту резню, что случилась в Детских Садах Ветеранов.

Я вздрогнула, ощущая ледяной холод в груди, и уже совсем другим взглядом уставилась на магов. Так вот кто виновник чудовищного преступления? Террор продолжал:

— Бедные крыланы не в силах сопротивляться силам башен. Конечно, они подпали под заклятие и сделали то, что сделали. Но я не могу их обвинять. Зато обвинять можно вас.

Находившиеся здесь же, в кабинете, четыре стражницы подались вперед, сжав рукояти мечей побелевшими пальцами. Их взгляды не предвещали магам ничего хорошего. С дрожью в сердце я узнала в одной из воительниц Артуару, капитана дворцовой стражи, зачем-то надевшую сегодня доспехи рядового стража. Конечно, я в те времена еще не родилась, но по рассказам знала, что в страшной резне в Садах погибли два ее племянника и дочурка давнего боевого товарища, павшего в боях с орками. Она тогда не успела забрать детей из Садов, всего на день опоздала, за что корит себя до сих пор.

Очевидно, ее узнали и маги. Они сгрудились плотнее, стараясь оставаться невозмутимыми. Одна из них, черноволосая худощавая магистресса башни Хтона Рунгиэль гордо вскинула голову и сказала:

— Что бы ты ни говорил, проклятый хайверс, силы Огненного Хтона, Ледяного Медоса, Пресветлого Ливица, Темного Хтолима и Забвенной Суинаски однажды доберутся до тебя. Ты ломаешь устои наших эпох, не думая о последствиях.

В это мгновение в комнату вернулась зелененькая нагайна с корзинкой спелых фруктов. Террор выбрал один из плодов сахарного дерева, с аппетитом хрустнул сочной мякотью и даже глаза прикрыл от удовольствия, после чего потрепал Лайсси, так, кажется, звали змеедевушку, по изумрудным волосам и сказал:

— Останься с нами.

Я во все глаза уставилась на служанку Владыки, пытаясь сообразить, что к чему. Зеленая змея пристроилась по левую руку от Террора и замерла, с любопытством разглядывая всех присутствующих. Когда ее взгляд встретился с моим, юная нагайна замерла, приоткрыв рот. Что-то горячее скользнуло по моей коже, прервав дыхание и ослепив на несколько ударов сердца. От нагайны веяло моим Владыкой… Но это не были следы страсти или кровного родства. Она словно являлась частью Террора, третьей рукой или еще чем-то. Причем моркот этого явно не замечал — очень уж равнодушно реагировал на змейку, не осознавая, с какой лаской и нежностью прикасается к девушке. А вот меня проняло до дрожи в коленях, в груди появилась тянущая пустота. Словно я что-то когда-то потеряла, а теперь нашла и очень хочу водворить обратно… Все это было более чем странно. Потому что потерянная частичка принадлежала не мне! Но именно я должна вернуть ее на должное место. Дожевав плод, Террор с усмешкой пожал плечами и ответил надменной Рунгиэль:

— Пять башен Санаана, столпы Ламары… Башня Огня, она же башня Хтона, она же башня Пыток. Как давно ты, магиня, общалась со своим покровителем? Он годами не может достучаться до своей верховной адептки. Ты оглохла в своей спеси, магиня. И решила, что вправе решать судьбы мира вместо своего бога.

Террор вскинул левую руку ладонью вперед. На ней проступила черная вязь странного знака, похожего на язычок пламени. Знак быстро покраснел, словно напитался кровью. Рунгиэль ахнула и отступила на шаг. Сахарок же улыбнулся и дурманящим голосом попросил:

— Подойди, солнце мое…

В бархате его слов слышалось обещание самых ярких наслаждений. Магиня тяжело задышала и томно подалась вперед, приластившись к повелительной ладони. В ту же секунду между рукой Террора и виском Рунгиэль полыхнуло красное пламя. Магистрессу отбросило к стене рядом со мной. Волшебница безмолвно выгнулась в жестокой судороге. От нее повеяло ощутимым жаром. Я отступила на шаг в сторону. Происходившее оказалось слишком страшным. Так не должно быть. Нельзя обладать такой властью! Вскоре магиня затихла, а Террор благодушно сказал, вновь привлекая внимание к себе:

— Пусть она поговорит с богом. Им есть что сказать друг другу. Да, едва не попав в вашу ловушку с оравой синих огрских шаманов, я был вынужден призвать Хранителей Лесного Моря, а они помогли мне встретиться с богами. Родители ведь всегда откликаются на зов детей. Аватары богов Лахлана с самого начала мне благоволят. Куда бы они делись? У них на меня большие планы… Были.

Мой Владыка встретился со мной взглядом и ласково улыбнулся из-под челки. Его взгляд сместился на другую магиню, и он сказал:

— Башня Тьмы, обитель Хтолима, шпиль Проказы… Вы, Торонвиэль, не так опрометчивы, как ваша коллега, но Великой Тьме хочется и вам сказать пару добрых слов. Вы посмели развести Слово и Дело в стороны. Неужели можно так наивно полагать, что бог не узнает о ваших проказах? Обещать богу одно, а делать совершенно другое — не лучшая идея. Тысячу лет назад вы обещали Хтолиму завершить игру с гарпиями, дабы этот народ не выродился. Вы же продолжаете управлять им во вред собственной расе. Неужели вы забыли, чем именно гарпии так важны и нужны эльфам? Вам напомнить о душевных узах? О запечатлении? Или вам надо было, чтобы эльфы поддержали проект с гехаями из других миров? И как долго вы намеревались скрывать от остальных эльфов, что народы эльфов и гарпий — истинно парные?

Все без исключения в комнате пораженно уставились на осунувшуюся мрачную магиню. Та ничего не ответила, а Террор продолжил:

— Союз эльфа и гарпии, эльфийки и гарпия дает первым насладиться морем энергии в полной мере, а вторым — долгую жизнь. Когда-то так и было. Но та резня отбросила память народов в бездну. Заставила лить кровь друг друга. И эльфы забыли, что значит — истинный союз. Они стали жаждать гехаев. Именно это и надо было вашим башням. Хтолим приказал вам прекратить эту вражду, вы же девять сотен лет поддерживали кровопролитие, причем последние шестьсот или семьсот лет вы прикрываетесь этой враждой, чтобы окончательно подменить добровольный восторг истинных пар на рабское уродство обладания искалеченными душой гехаями из другого мира. И теперь Хтолим жаждет узнать, для чего вам это надо. Вам придется встретиться с ним и ответить за свои дела.

На светлокожей груди Террора проступил черный завиток другого знака — на этот раз рисунок был похож на спираль. Торонвиэль взвыла, но неведомая сила тут же подтащила трепыхающуюся магистрессу к моркоту. Тот нежно, словно любя до глубины сердца, прижал голову рыдающей магини к груди и погладил по волосам со словами:

— Ты уже взрослая девочка, Ронви. Пора учиться принимать последствия своих поступков. Это не будет больно… Почти.

Магиня закричала страшно, с хрипящим надрывом, после чего обмякла. Руки Террора бережно опустили обеспамятовавшую волшебницу на пол возле кресла. Трое оставшихся магов в страхе рухнули на колени. Террор добродушно качнул ногой и сказал:

— Башня Льда, опора Медоса в Санаане, да и на всем Каване, башня Покоя… Почтенная Давинтель не так сильно провинилась, как остальные. А потому я даю тебе право, магистресса, самой принять свою судьбу. У твоего бога тоже есть вопросы к своей главной адептке. Но вопросов этих немного, и бог тебя жалеет. Ты никогда не врала ему.

Теперь Террор явил нам правую ладонь, на которой проступила черная звездочка татуировки, которая почти сразу заискрилась морозной синевой. Дрожащая синеволосая магиня медленно встала с колен и на негнущихся ногах подошла к Террору. Ее рука медленно прикоснулась к знаку, и волшебница просто свалилась на пол рядом с Торонвиэлью. Посол Сердца Бездны проводил взглядом бесчувственное тело и уставился на темноволосого мага из двух оставшихся на ногах. Тот громко сглотнул и надменно сказал:

— Мне не в чем оправдываться перед Пресветлым Ливицем.

— Да, ты чист перед богом, — Террор улыбнулся, — но не совсем честен передо мной. И перед эльфами. Именно ты привел в действие заклятие в тот страшный день, когда направил гарпий в Детские Сады. А недавно именно ты подготовил ловушку одной моей знакомой герцогине. У тебя почти получилось. Доберись Тристания до Лафайкеля — там бы ее убили, а все следы указывали на орков, затеявших сейчас странную суету на морском побережье. Ты полез в высокую политику, но это твоя работа, признаю. Война эльфов с орками нужна не тебе, а клике предводителей старых родов Ламары, недовольных властью ваших женщин. Ты же решил, что убийством главной претендентки на престол, носительницы крови сверженной династии, заставишь старых эльфов принять твой план. Кто бы мог подумать, что и в тебе течет та же кровь, что в герцогине? И она почти так же сильна. Хоть ты и бастард, но разве твой отец унижал тебя? Разве твоя сестра причинила тебе зло, когда вершила собственную месть за поруганную любовь? Нет. Ты же захотел власти полной и безмерной. На твое счастье, Тристания попала на тот островок, где встретила свою судьбу во второй раз. Но и тогда твой план еще мог осуществиться. Ты натравил на них гарпий, воспользовавшись старым заклятием. Если бы не вмешательство моего сына, все могло кончиться очень плачевно. Но сейчас они уже исправили ситуацию с народом гарпий, проведя почти две недели на центральном острове их территории и вот-вот вернутся в Санаан — не сегодня, так завтра. Я не буду давать тебе выбора, маг. По законам эльфов ты должен держать ответ перед Ассамблеей Чести за свои прегрешения и интриги. Но здесь есть воительница, которая имеет полное право спросить с тебя за бойню в Детских Садах Ветеранов. Именно ты спустил тогда гарпий, лишив их воли и разума. И теперь ответишь за это.

Маг пошатнулся, сжав кулаки. Его взгляд метнулся в сторону капитана стражи. Артуара де ла Клерзаль презрительно пробормотала, прикрыв глаза:

— Старая дружба не ржавеет. Все эти столетия я искала виновных и даже подумать не могла, что главный зачинщик всегда рядом со мной.

Золоченые доспехи стражницы словно потускнели, а красные одежды вдруг напомнили мне цвет крови. Карие глаза капитана дворцовой стражи показались темными провалами на бледном лице. Артуара шагнула к магу, уверенным движением ухватила за длинные волосы, намотала их на кулак и жестко заставила волшебника нагнуться. После чего спокойно увела магистра прочь из кабинета. Я пребывала в шоке, не понимая — как такие могучие маги позволили с собой подобное обращение? Они же могут одним движением руки взрывать горы. Словно прочитав мои мысли, Террор вперил взгляд в последнего мага, главу башни Забвения, или башни Суинаски. Беловолосый волшебник, самый молодой из магистров, презрительно улыбнулся подрагивающими губами и сказал:

— Мне тоже придумал кару?

— Ты знаешь, нет, — покачал головой моркот. — Твоя богиня безумна, а потому я не смог с ней поговорить. Так что живи пока спокойно, маг. Я помню, что твоя сила, в отличие от остальных, на меня еще как воздействует. И я не могу ее заблокировать, как другие. Да, ты можешь попытаться расправиться со мной плетьми пустоты или, скажем, заковать в тенета миражей. Но можешь ли ты быть полностью уверен, что я не вернусь потом с новыми силами? И не покараю тебя?

— Не могу, — с гримасой на лице согласился маг, — пока.

— Что ж, я буду ждать, — улыбнулся Террор, встал с кресла и потянулся, рождая видом своего трепетного тела огонь в моей груди.

Я едва удержалась от стона, облизала вновь пересохшие губы и уставилась в пол, чтобы не изводить себя картиной пока еще недосягаемого Владыки. Бывшая королева облегченно выдохнула, обошла кресло и предстала перед Террором со словами:

— Позвольте пригласить вас на сегодняшний пир, который мой народ и я объявляем в честь вашего прибытия, ненаследный принц.

— Конечно, я буду там, — покивал моркот и захрустел очередным сахарным плодом.

Хранившие до сих пор молчание форестесса и тур громко вздохнули в унисон, после чего девушка слегка вальяжно проворчала:

— Вот так живешь, думаешь, что знаешь моркота, а оказывается, даже рядом не стояла… Ну ты и прощелыга, Сахарок. Провернуть такое дело, даже не моргнув.

— Думаю, после того астрального боя с верховным Синим Шаманом он еще и не такому научился, — прогудел Горотур. — Так что ты, Клэв, не озадачивай свою прелестную голову всякими ненужными мыслями.

— Ты рога-то притупи, — усмехнулась форестесса, — а то разогнался заботиться о моих мыслях.

Горотур засмеялся. И эти двое спокойно вышли из кабинета вслед за капитаном и ее пленником. Наместница со стражей также удалились, поглядывая на валяющихся в беспамятстве магов. Террор стремительно подошел ко мне, схватил за руки и требовательно заглянул в глаза со словами:

— Ты скучала, мое наваждение?

Близость его горячего тела сорвала последние преграды, и я впилась поцелуем в эти мягкие губы, издав гортанный стон. Террор откликнулся со всем пылом, без церемоний отпустив мои ладони и проникнув пальцами под одежду, безжалостно сминая дорогую ткань. От его прикосновения моя кожа вспыхнула нервным морозцем. Моркот разорвал наш поцелуй и прошептал:

— Я хочу сказать тебе спасибо, Родди… Только благодаря тебе я не ушел тогда в бездну.

Мимолетное воспоминание о давнем сне мелькнуло и испарилось, оставив только ощущение, что вот он — рядом, живой, веселый, родной. Многочисленные мелкие пуговицы моего камзола с глухим стуком посыпались на пол. Это было что-то животное, страстное и слепое в своей силе. Остатками вменяемости я заметила расширившиеся глаза нагайны, которая так и торчала возле кресла. Девушку нервно облизывала губы и старательно изображала невидимку. Почти сразу про нее пришлось забыть…

Хриплый голосок со стороны кресла нервно спросил:

— Я могу удалиться, хозяин?

— Что? — не сразу понял Террор, но потом оторвался от меня, расплылся в смущенной улыбке и сказал: — О боги, я совсем про тебя забыл, Лайсси…

— Ничего, — буркнула я, — пусть учится.

Моего магического опыта, пусть и небольшого, хватило, чтобы понять — змейка получила свою часть эмоций в полной мере. Судя по всему, ее странная связь с Владыкой становилась все крепче. Словно они действительно одно целое. Террор задумчиво пробормотал, глядя мне в глаза:

— С тобой восхитительно, Родди… Но знаешь, что странно? Мне просто достаточно знать, что ты есть на этом свете. Я знаю, что ты не хранила себя для меня, но не испытываю совершенно никакой ревности. Ты часть моего сердца, словно сестра или близкий друг…

Заметив, с каким интересом я смотрю на зеленую нагайну, он нахмурился и добавил:

— А вот когда так смотрят на Лайсси, я готов всех порвать. Ты хоть что-нибудь понимаешь? За время пути она словно приросла ко мне…

— Где ты вообще ее нашел, Владыка? — спросила я озадаченно. Откровение Террора стало поводом задуматься. — Наги-полукровки очень редки. А эта еще и уникум. В ней слышится кровь Многоликих нагов, которых на Каване не видели уже много сотен лет, еще со времен битвы у Коновальной реки, где последний их отряд полег весь до единого. Остались только вы, моркогы…

— Многоликие? — нахмурился моркот и требовательно дернул меня за ухо. — Рассказывай давай.

— Оборотни откочевали на соседний континент, а этой девице хвостатой от силы лет восемнадцать. Как такое может быть? — спросила я вслух сама у себя. Мои учителя когда-то вдолбили в голову ленивой школярки основные вехи истории Ламары. И это не вязалось с тем, что я видела сейчас.

— Оборотни, значит, — протянул Террор, шумно почесал макушку и махнул рукой. — Ладно, потом разберемся.

В дверь кабинета вежливо постучали, и голос кого-то из слуг возвестил:

— Господин посол, пир вот-вот начнется. Ее светлость госпожа наместница приглашает вас и ваших спутников в пиршественный зал.

— Сейчас приду, — лениво ответил Террор и вновь впился в мои губы.

Мы купались в ощущениях, словно мухи, вляпавшиеся в янтарь, — увязая все глубже и глубже. Но при этом я отчетливо понимала, что это именно сильная страсть, а не что-то большее. Словно мы давние любовники, решившие насладиться друг другом по старой памяти. В общем-то меня это устраивало. Главное, чтобы с Ним все было в порядке. Остальное — наносной пафос.

Оторвавшись от меня, Террор сказал:

— Двенадцать дней заняла у меня дорога от нагов до Санаана. И все эти дни я ждал нашей встречи. Спасибо тебе, моя фиолетовая.

— Всегда пожалуйста, — улыбнулась я, и мы отправились на пир, не забыв прихватить юную змейку, которая с подозрением бросала на меня задумчивые взгляды. В кабинете остались валяться три верховных магистра, ведя незримый разговор со своими покровителями.

Все-таки мы, эльфы, народец крепкий. Я убедилась в этом, войдя в огромный зал, где возвышались многочисленные столы с лавками. Придворные уже успели прийти в себя, навести порядок в головах и на лицах — и теперь развлекались так, будто ничего и не происходило во дворце совсем недавно. С легкой иронией вспомнилось любимое высказывание орков про наш народ: «Кролики — они и в одежде кроликами остаются». Нам троим определили почетные места во главе стола. Вообще-то там хотели усадить одного только Террора, но моркот настоял на том, чтобы мы со змеюшкой остались рядом с ним. Пришлось Диодерии задвинуть парочку возмущенных приближенных, освобождая места и для нас. После чего пошла гулянка. Набралась я довольно быстро. Ощущение времени потерялось где-то после пятого бокала крепленого вина и третьего здоровенного куска ароматного жареного мяса с гарниром из особым образом тушеных овощей. Я в очередной раз заметила, как пошатнувшаяся Диодерия встала с места, собираясь вновь напеть хвалебную оду гостям Санаана. И уже намеревалась встать на нетвердые ноги, когда с диким грохотом дальняя от нас стена зала взорвалась клочьями горящих камней. Под дикие вопли перепуганных гостей в пиршественные покои бывшего королевского дворца стремительно ворвалось невиданное существо. Алого цвета многоножка с огромными кожистыми крыльями, сложенными на спине, словно купалась в текучем пламени, наполняя жаром все вокруг. Огромная тварь прямо по столам устремилась в нашу сторону, сжигая скатерти, расшвыривая блюда с едой, взрывая графины с вином и обжигая шарахающихся прочь эльфов. Где-то рядом взревел Горотур, которому вторила форестесса.

Террор буквально отшвырнул от себя нас с нагайной, вскочил на стол и замер, пристально уставившись на так же застывшую тварь. Искрящиеся глаза многоножки словно вспыхнули белым огнем, и все утонуло в слепящей вспышке. Проморгавшись, я с ужасом поняла, что в полуразрушенном зале нет больше ни чудовищного существа, ни моего Владыки. От бессильной горечи захотелось завыть. И вой раздался. Я стремительно обернулась на звук и остолбенела. Зеленая нагайна надрывно плакала, схватив себя пальцами за горло. В ее изумрудных глазах плясала пустота.

 

Глава 3

БОЖЕСТВЕННЫЙ ИЗВОЗ В ОДИН КОНЕЦ

Боги подарили мне знание многих событий и намерений, отняв за это большую часть воспоминаний о походе из столицы нагов до границы Ламары. Но даже остатков хватало, чтобы понять — там, в степи, мы лишь чудом избежали смерти в объятиях синего пламени огрских шаманов. Теперь, купаясь в переливах ярко-оранжевого огня, плескавшегося вокруг, моя душа отдыхала. И не задавалась вопросом, что же все-таки случилось в степи. Последнее, что запомнилось из тех дней, — синее пламя, от которого болело тело, трескалась душа, плавился разум… Может быть, я не пережил того огня? А боги просто возродили мою несчастную тушку? Уже на границе лесов Ламары я попытался расспросить спутников о том, что же случилось. Но оказалось, что они тоже мало что помнят. Мы все словно проснулись под сенью странных деревьев эльфийского леса. И мне не понравилось такого рода происшествие. Перед тем как пройти в ворота Санаана, я поклялся сам себе, что обязательно разберусь со своей памятью, но позже. Сначала надо было провернуть серьезное дело, задуманное после прочтения длинного письма, найденного в котомке старшего шамана огров. Что это письмо именно оттуда, я помнил — сам доставал. Такие проблески воспоминаний нервировали своей обрывистостью, но тут я пока был бессилен. Информация из письма взбесила. Если бы не холодная рассудительность Пармалеса, с которым я рискнул обсудить содержимое послания, от столицы эльфов уже не осталось бы и головешек. Но император Лесного Моря предложил другой выход. И мне это понравилось. Заодно царственный побратим научил меня наконец блокировать большую часть Сил мира Лахлан. Это помогло обезопаситься от магистров эльфийских башен. Напоследок брат поведал, что под сводами Лесного Моря собраны уже полсотни гехаев с их хозяевами. Правда, по его словам, где-то на Каване были еще три раза по столько раскиданы среди полей, гор и рек. Подумав об этой прорве работы, я постарался расслабиться, глядя на окружающее меня пламя. Все-таки хорошо быть неуязвимым для магии моего нового мира. Жаль только, что я защищен не от всех сил.

Когда в зал ворвалась страшила, окутанная этим самым огнем, я понял, что все еще не закончено. Такую тварь мог послать только очень могущественный волшебник, если не бог. А раз за мной пришел Огонь, можно смело утверждать, что это дело рук Хтона. Многоножка уволокла меня в неведомом направлении, бережно прищемив за талию огромными жвалами. И теперь я ждал, когда же бог заговорит со мной.

Но разговор начала сама многоногая тварь, появившаяся в пламени неподалеку. Существо шевельнуло огромными хелицерами, и в моей голове раздался голос:

«Мы снова встретились, Валентин… Нет, теперь ты уже не Валентин. Твое имя Террор. Твои прозвища Сладкий и Черный. Твоя истинная раса — моркот. Ты из последнего на Каване народа Многоликих. Твой первый облик — ушастый нахал с черным пушистым хвостом. Твой второй облик — надменный красавец-воин с черными крыльями и силой, способной перевернуть гору. Твой третий облик… Ты встретишь его сам. Ты рад меня видеть?»

— Обрыдался от счастья, — ответил я, вкладывая в голос побольше яда. — Чего тебе надо, бог?

«Показать тебе, что пора оставить мысли о возвращении в тот мир, где твой путь оборвался. Именно я помог тебе зацепиться за возможность возрождения на Лахлане. Мое дитя провело тебя сквозь берега миров, приняв облик одного из зверей того мира, где ты умер. А твое дитя указало тебе дорогу».

— Значит, мне тогда не померещилось, — пробормотал я, отчетливо вспомнив рыжее лисье пятно в свете фар буквально перед катастрофой. — И я погиб из-за тебя?

«Ты бы в любом случае погиб, Террор. Я лишь помог тебе найти путь к новой жизни».

— Я не верю в альтруизм.

«И правильно делаешь. — В голосе прорезалась самодовольная ирония. — Ты был нам нужен. Ты и сейчас нам нужен».

— И к чему тогда весь этот цирк?

«Твоя раздвоенность убивает тебя. Она съедает заживо, лишая сил и желания жить. Один раз ты уже едва не погиб, тогда, под покровом Бездны».

— Мой сын…

«Да, твой сын. Только благодаря ему ты не ушел за грань. И мы благодарны законам судьбы за то, что они сделали возможным возрождение твоего сына именно на Лахлане. Я знал, что он поможет тебе, еще когда ты сам ходил пешком под стол».

— И что теперь?

«Пора выбирать. Окончательно. Это последний раз, когда мы предлагаем тебе ТАКОЙ выбор. Другого шанса не будет».

— Что я должен выбрать? Из каких вариантов?

«Остаться на Лахлане и жить. Рядом с сыном. Или же уйти в смерть. Уйти в положенное тебе перерождение. Кем и где ты родишься вновь — не знает никто. Когда это будет… Знает лишь вселенная. Смерть даст тебе шанс прожить другую жизнь. Может быть, хуже или лучше той, что ты уже прожил. Но другую. Без воспоминаний обо всем этом. Выбирай сейчас. Какую жизнь ты предпочтешь?»

Вопрос Хтона заставил меня закаменеть. Когда-то давно, у подножия гигантских деревьев, я без разговоров выбрал бы уход в ничто. Но сейчас… Хитрый бог все просчитал. Вереница лиц пронеслась в памяти.

Тристания… Прелестная и воинственная собственница, не любящая думать.

Канкадиэль… Мой несостоявшийся убийца-харрами.

Гаста… Прекрасная лесная нимфа, укрытая листвой от посторонних глаз.

Клэв… Насмешница, охотница, ставшая хорошим другом.

Кевианзия… Светлой души чудовище, рискнувшая жизнью ради других.

Горотур… Драконий пастырь, даявэл, мечтающий заполучить мою силу в свои огромные мозолистые лапы.

Пармалес… Воплощение кровавого отчаяния и боли за свой народ.

Родерия… Фиолетоволосое наваждение, от одного присутствия которой рядом так спокойно на сердце.

Марат… Мое солнце, смысл жизни, тот, ради кого я готов свернуть не то что горы, но даже планеты. Неотъемлемая часть моей застывшей души.

Лица, лица, лица… Моркоты, наги, эльфы, даже огры, память о встрече с которыми лишь смутными тенями реет на границе реальности в образе сполохов синего пламени. Одно лицо настойчиво лезет вперед… Это змеехвостая девушка с зелеными глазами. Смышленая, спокойная, отчего-то ставшая очень важной. Без нее станет так же пусто, как без Марата. Что в ней такое? Почему?

Вас так много… А ведь совсем недавно я считал, что совершенно одинок. Но постепенно вы стали мне нужны, а я — нужен вам.

«Ты решил?» — спросил голос.

— Ты еще спрашиваешь? — искренне удивился я. — Ты ведь знаешь, что я больше не хочу прятаться от мира. От тех, кому я нужен.

«Ты уверен? — вкрадчиво спросил Хтон. — Позволь, я кое-что покажу тебе».

Через мгновение стало понятно что…

…Я стоял на прямоугольном возвышении посреди центральной площади Санаана. С голубого неба лился солнечный свет. Вокруг помоста бушевала толпа, выкрикивая:

— Убить! Так его! Смерть проклятому!

Рядом со мной стояла Трис в парадном одеянии принцессы царствующего дома, а позади оказалась настоящая плаха, возле которой возвышался атлетически сложенный палач в красном. Он опирался на зловещего вида меч. Тристания с кривой усмешкой положила мне на плечо руку и прошептала:

— Извини, приятель, но интересы страны превыше всего. Я лишь позволю тебе умереть первым. Не хочу, чтобы ты мучился.

Ее взгляд метнулся куда-то за мою спину. Я обернулся и в ужасе уставился на связанного Марата, которого два мага стерегли возле приготовленного к казни острозаточенного кола. Стон вырвался из груди:

— Не-э-эт…

— Прости, но порождению Сердца Бездны нет места на этом свете.

Скрин веревки заставил задрать голову. На соседнем, более высоком помосте ветер раскачивал три тела. Клэв… я узнал форестессу, несмотря на искаженное смертельной агонией лицо. Сильная рука развернула меня к плахе и заставила преклонить колени. Шершавый камень под щекой показался наваждением. Сознание не могло поверить в происходящее. Но это было. Легко свистнула невесомая тень…

И я вновь очутился среди пламени, схватившись за саднящее горло. Хтон вкрадчиво сказал:

«Понимаешь?»

— Так будет?

«Может быть… А может быть и по-другому. Смотри».

…Холодное презрение наполнило меня при взгляде на наглого парня. Марат с кривой усмешкой смотрел в никуда, а у него на коленях пристроилась манерная девица с разлохмаченными белыми волосами. Здорово же он отметил свое восемнадцатилетие — в компании с моим заклятым врагом. И что теперь делать? Марат что-то прошептал на ухо вампирше, и та засмеялась. Червяк гнева шевельнулся в сердце. Я отвел взгляд от магического зеркала, в котором наблюдал за сыном. Поймав подобострастный взгляд генерала своей армии, я медленно кивнул. Огромный огр бесшумно покинул покои, а я вернул свое внимание к происходящему в зеркале. Буквально через минуту в далекую комнату ворвались несколько огров. Они схватили любовников, а офицер с брезгливой усмешкой деловито перерезал горло сначала вампиру, а затем…

От ужаса я лишился дыхания. Посреди оранжевого океана пламени многоножка судорожно дернулась, а голос прошипел:

«Не смей! Это лишь варианты будущего!»

— Никогда! — прохрипел я, в бешенстве ощущая каждый язычок огня вокруг. — Никогда такого не будет! Ублюдок!

«Да, такой вариант маловероятен, — успокоился голос. — Но он возможен в принципе. Я могу показать тебе много разного будущего. Есть среди картинок и те, что тебе понравятся. Но ты должен знать, что такое возможно. Если ты выберешь сейчас смерть, то мы отпустим и Марата. Мальчик умер и также попал в Лахлан, как и ты. Мы можем упросить Вечность изменить его судьбу».

— А вы обнаглели. — Я тоже начал успокаиваться.

«С тебя пример берем, — съехидничал голос. — Итак, что ты выбираешь? Кто ты? Готов ли ты принять на себя бремя этой жизни? Или пойдешь дальше по тропе смерти? Больше у тебя выбора не будет».

Пламя вокруг нас застыло в ожидании ответа. Я нервно выдохнул и, словно ныряя в омут с головой, сказал:

— Выбор сделан.

 

Глава 4

РОДЕРИЯ. СЕМИМИЛЬНАЯ ИСТИНА

Никогда не видела, чтобы поисковая партия собиралась с такой спешностью. Избавленная от влияния Террора, Диодерия тут же приказала арестовать спутников посла. На ее лице отчетливо читалось облегчение. Но в момент ареста неожиданно показала свой норов истинная правительница дворца. Когда полоса заточенной стали прикоснулась к горлу ошеломленной королевы, все, кто был в зале, уставились на бледную эльфийку, капитана дворцовой стражи. Артуара холодно приказала освободить форестессу, тура и нагайну, а затем обратилась к Диодерии:

— Вы действительно думаете, что я настолько наивна, ваша светлость? Ни один шаг башен не осуществляется без вашего ведома. Без ведома того, кто сидит на троне. Детские Сады далеко в прошлом, и к ним вы не имеете отношения, а вот к судьбе моего врага, некой герцогини, вы имеете прямое отношение. И уж конечно я не позволю вам причинить вред существу, которое подарило мне возможность отомстить убийце наших детей. Ни ему, ни его спутникам вреда никто не причинит. Дворцовая гвардия подчиняется только мне. Если вы хотите сохранить жизнь, то сейчас мы спокойно соберем поисковый отряд и отправим его в путь. Новые магистры и магистрессы пяти башен, которых Террор Черный одобрил еще до встречи с вами, прощупают возможные пути похищения. И начнется поиск.

Бывшая королева Ламары медленно кивнула, боясь пораниться о клинок, после чего Артуара убрала меч в ножны. В то же мгновение посреди беспорядка, устроенного тварью в пиршественном зале, взвихрилась плотная черная тень. Эльфы вокруг испуганно шарахнулись в стороны, я же шагнула поближе к нагайне и схватила ее за руку. Почти сразу змея плотно сжала пальцы в ответ, словно ждала такого порыва. Тень уплотнилась еще больше и приобрела очертания знакомого тела. Копия Террора, разве что чуть-чуть выше ростом, угрюмо осмотрелась в зале, а затем громко сказала:

— Вы позволили моему брату исчезнуть. Вы позволили похитителям проникнуть во дворец. У вас есть всего три дня на поиски принца. По истечении срока, если я его не увижу, следом за мной сюда пройдут мои солдаты. Пармалес Черный дает слово, что не оставит от Санаана камня на камне.

Зловещий моркот исчез так же, как появился. А в зале воцарился сумасшедший бардак. В котором все как-то сразу позабыли о королеве, капитане и прочих мелочах. Древний город Санаан все-таки очень дорог моим сородичам. Понаблюдав за суматохой, я пришла к выводу, что скорость сборов армии прямо пропорциональна силе мотивации. Это заставило улыбнуться чуть шире обычного. Тем временем зеленокожая лесная девушка заботливо увела куда-то потрясенную нагайну. Я так и не смогла понять, что стало причиной такой реакции на исчезновение Террора. Разве что… Мысль сначала показалась странным бредом. Но она очень хорошо объясняла происшествие с юной змеедевушкой. Если они с Владыкой действительно настолько едины, как показалось прежде, то это может означать только одно — Террора нет в нашем мире. Почему же тогда я так спокойна? Наверное, это просто наша связь сработала в обе стороны. Я просто знала, что все в полном порядке.

К моменту, когда в зале практически не осталось придворных, королева успела собрать вокруг себя главных лиц нашего государства. Под сводами зала зазвучали тихие голоса. Именно сейчас до меня дошло, что присутствие одной бывшей фаворитки на срочном совещании осталось незамеченным. Поняв же, о чем говорит королева, я даже дышать перестала, по-настоящему испугавшись за собственную жизнь. Увидят — прибьют, элементарная математика высокой политики для непосвященных.

Лорд-канцлер Гидеона д’Овваран, высокородная матрона, руководящая в Ламаре заодно и Тайной Палатой, ровным голосом сказала, выслушав Диодерию:

— Это больше похоже на изощренный способ сведения счетов с жизнью, ваше величество…

— Думаю, все-таки пока стоит согласиться с реальностью и называть меня «ваша светлость госпожа наместница». — Перекошенное лицо Диодерии красноречиво показало, чего ей стоили эти слова. — Подозреваю, у нас нет особого выбора.

— Да, госпожа наместница, — степенно кивнула высокая рыжеволосая леди-канцлер Ги, как ее прозвали в народе. — Потому что вариантов всего три. И только один из них дает нам шанс на исправление ситуации без уничтожения эльфийского королевства.

— Древнейшая земля… — прошелестел старческий голос верховной жрицы Пресветлого Храма, управлявшей городскими молельнями пяти богов еще в бытность моего деда. — Она пережила Катарсис Драконов. Она вытерпела Рекорданс, в горниле которого сгорела старая династия. В конце-то концов, она выжила в гибельных войнах с Многоликими как две тысячи лет назад, так и пять веков назад, а тогда все было намного хуже. Неужели мы не справимся с самозваным императором лесных народов? Однажды Пармалес Черный уже умер с нашей помощью.

— Да, ваша светлость, — согласилась канцлер, мазнув взглядом по высохшей от времени седой первосвященнице, — выбор очевиден.

— Мы можем не смириться с тем, чтобы нами правил лесной мальчишка, защищенный силой Зеленого Моря, — с сомнением в голосе сказала королева.

— И сжечь страну в огне жестокой войны с армиями Сердца Бездны, — безжалостно закончила за нее леди-канцлер.

— Мы можем сделать вид, что всеми силами ищем Террора…

— Но где гарантии, что тот, кого император пришлет вместо наглого юнца, не окажется нашим палачом? — пробормотала жрица Вистиара, с деланой заботой расправляя несуществующие складки на своей синей накидке. Первосвященница словно не воспринимала происходящего вокруг.

— Мы можем покориться, — уже намного тише прошептала королева.

— И гордые эльфы растворятся в истории пылью сказок и легенд. — Канцлер Ги подалась вперед, вперив хищный взгляд красных глаз в лицо Диодерии. — Нет, госпожа наместница. Мы должны выбрать терпение. Пройдет время, моркоты забудут о нашей дикой гордости. Расслабятся, потеряют внимание… И однажды мы напомним им о том, что именно эльфы владели когда-то всем Каваном. И мы постараемся вновь забрать под свою руку весь континент. А не один, пусть и древний, кусок леса под этим мокрым небом.

— Затаиться и ждать, — покивала храмовница. — Как степная кошка, укрывшаяся в засаде, ждет свою жертву. Мы терпеливы.

— Мы терпеливы, — повторила окончательно уже бывшая королева Диодерия.

— Мы терпеливы, — эхом откликнулась леди-канцлер.

Они втроем быстро покинули зал, в который тут же стали вбегать слуги, отправленные наводить порядок. Я вышла из оцепенения и с выдохом отлипла от темного угла между одной из колонн и стеной. То чувство, что родилось во мне от понимания неминуемой угрозы Владыке со стороны моих соплеменниц, не походило ни на холодную ярость, ни на горячий гнев. Пусть я и очень молода по меркам эльфов, но выучку на государственной службе уже прошла хорошую. И разговор, полный недомолвок, поняла правильно. Они затаятся, будут ждать — и когда-нибудь нанесут удар. Этого нельзя допустить. Но из всех, кого я знаю в окружении Владыки, в относительной близости и вменяемости остался только рогатый здоровяк с коровьей мордой. Девица где-то затерялась с пораженной странной болезнью нагайной, капитан Артуара лично руководит сборами поисковых сил… Еще раз вздохнув, я отправилась искать тура в многочисленных переходах и покоях королевского дворца.

Он нашелся на самой верхней галерее левой дворцовой башни. Замерев на выходе из башни, я уставилась на потрясающий вид снаружи, за большими ажурными каменными арками. Сколько раз здесь бывала раньше, вместе с Диодерией, но только сейчас смогла рассмотреть это серое плачущее дождем небо, темно-зеленые волны леса, убегающие за горизонт, и яркие крыши далекого от дворца Санаана… Влажный ветер ударил в лицо мягкими лапами, словно обрадованный щенок. Прохлада коварно проникла под растрепанный мятый парадный камзол, сотнями иголок пробежала по коже и скользнула по шее, заставляя слегка поежиться. Мои ухоженные длинные волосы, церемониально не собранные в обыденные косы или хвост, с шорохом рассыпались, увлекаемые порывом ветра, так что пришлось быстро нашарить в кармане стальную заколку и навести на затылке некое подобие порядка. Чуть надтреснутый бас тура вклинился в легкий гул ветра:

Пораженная, я шагнула на мозаичный пол галереи, выискивая взглядом рогатого воина. Заметив его возле одной из витых красных колонн, отделявших прогулочную дорожку от бездны за стеной башни, я вновь застыла. Что-то было не так. Тур словно светился изнутри, возвышаясь каменным изваянием на фоне серо-зеленого мира, укутанного в слабый рокот дождя и ветра.

Где-то в небе блеснула молния, притащив на хвосте раскат грома. А гигант словно окунулся в белое сияние, оставшись лишь черным силуэтом в глубине слепящего света. Голос рогатого неуловимо изменился, лишился хрипоты и гула, зато обрел матовый бархат, от звуков которого моя кожа встопорщилась мурашками. Переливы серого жемчуга, в которые превратилось сияние, схлынули, позволив заслезившимся глазам немного приоткрыться. Возле красной колонны теперь стоял не рогатый воин народа без родины. Странное невиданное существо оторвало взгляд от колышущегося зеленого моря древесных крон и закончило:

Порыв ветра принес ароматы мокрой листвы и стареющих деревьев. Я же уставилась на достаточно высокого мужчину с короткими волосами серо-стального цвета и карими глазами. Его светлое лицо украсила добрая мечтательная улыбка, от которой что-то екнуло во мне и с писком ссыпалось в пятки. Высушенное многими тренировками хищное тело создания так и манило прикоснуться к нему. Обладать им захотелось почти с той же силой, что я испытывала при виде Владыки… Но по-другому. С Террором — это всегда безумие, страстное желание выполнить малейшую прихоть, обнять и оберегать, словно моркот — юнец, желанный и неотделимо родной. С этим же странным существом, которого вполне можно было бы принять за эльфа, если бы не странные округлые уши, короткая прическа и грубоватые черты лица, с ним мне вдруг захотелось не просто слиться воедино. Пока я пыталась понять, что происходит в затуманенной голове, тот, кто недавно был туром, скованно повел плечами, скривился, и… За его спиной с хлопаньем развернулись большие серые кожистые крылья. И вот теперь я поняла, кто же очутился в компании Террора, кого судьба занесла в анфилады королевского дворца эльфийской столицы. Даявэл… Драконий пастырь, крылатый черт, опекун неба — как их только не называли. Но ни в одной книге никогда не попадалось и намека на то, что туры и даявэлы — один и тот же народ.

В моей голове стремительно понеслись мысли. Все народы Лахлана так или иначе имеют несколько ипостасей. Из-за некоторых особенностей летописцы разделили расы на три группы: Монотонных, Многоликих и Забвенных. Многоликие умели менять свои облик и суть, сохраняя память и умения. После многих катастроф и войн на Каване таких, казалось, больше нет… Но черные моркоты и даявэлы, оказывается, еще остались! Кто бы мог подумать, что туры — это пастыри драконов! Их средняя фурра — даявэл, крылатый черт… Вообще Многоликих когда-то было больше. Морские тритоны, драконы, те же черные моркоты и даявэлы, древесные шанкарры, способные быть и деревом, и двуногим воином, и таинственным змеем, парящим над травами… И теперь я знаю, что не все они сгинули или убрались с континента Каван.

Забвенным не так повезло. Они превращаются полностью, теряя себя, пусть и всего лишь до обратного превращения. Эльфы и орки, когда-то созданные моркотами вампиры, да еще таинственные вэрры, люди-звери. Мало того что у этих народов активны всего две ипостаси, основная и дикая, так еще их третья форма раскрывается лишь после смерти. У эльфов — это особое дерево, из которых, кстати, в основном и состоит наш лес. У орков — вечные живые камни, черными спинами бороздящие землю. У вампиров… Никто пока не видел их первой фурры. Принято считать, что их привычный облик, с крыльями, клыками и жаждой крови, как раз и есть средняя фурра. Про их третью суть ничего не понятно. А уж с вэррами вообще полная тайна. Эта раса закрыта от всех уже несколько тысячелетий. Только благодаря книгам мы знаем, что, например, дикие племена горного массива Блад, что южнее Лесного Моря, на самом деле вэрры тотемов Белого Барса, Красного Грифона, Каменной Змеи и многих других.

Я вспоминала, а сероволосый все так же молча улыбался мне, мечтательно щуря глаза. Монотонные расы — это те, чьи силы в фурраже, принятии сути, когда-то уснули или вообще не просыпались. Они пошли другим путем — слились со своими фуррами воедино. И теперь представляют собой совершенно странные народы. Харрами, форесты, праншасы, огры, йотуны, гарпии, а также красные, синие и белые моркоты, и особенно наги — все эти народы больше не превращаются и фурраж проходят еще в момент зачатия… Из воспоминаний университетской программы меня вырвал голос даявэла:

— И долго ты будешь так стоять?

— Что? — Я вздрогнула и уставилась ему в глаза, в которых плескались океаны горячего интереса.

— Я хочу узнать тебя поближе, Родерия. — Он склонил голову к правому плечу и улыбнулся еще шире. — Когда ты появилась в даракале Шанталь с проверкой, я сразу захотел сделать нечто коварное.

— Ты о чем? — Не очень-то я и соображала, что говорит этот крылатый черт, пожирая взглядом его невероятную фигуру. Даявэл тихонько рассмеялся:

— Ты тоже почувствовала, Родерия? Сейчас, здесь, увидев меня… Мы созданы друг для друга.

— Но как же… — попыталась я собрать остатки разума воедино.

— Даявэлы и гарпии — очень близкие народы. — Крылатый шагнул в мою сторону. — Иногда эльфы заключали истинные союзы не только с гарпиями, но и с даявэлами, тем самым входя в семьи драконьих родов.

— Хватит, — что-то заставило меня раздраженно огрызнуться, — замолчи. Ты так на меня действуешь, что просто темнеет в глазах… Давай проверим, насколько мы истинны друг для друга.

— Зови меня Рут, — только и успел добавить пастырь драконов, прежде чем я достигла его и крепко вжалась в горячее тело. Терпеть наваждение сил больше не было.

Пока наши губы пили дыхание, пока мои руки исступленно шарили по раскаленно-холодной коже сведшего меня с ума мерзавца, в голове вспыхнуло недоумение: как это все возможно? Я же под влиянием Владыки! Его шицу не могут испытывать какие-либо чувства к другим… Ответом стал белый пепел сгорающих где-то в иных планах нитей нашей с Террором связи.

И я растворилась в ощущениях, впитывая каждое мгновение, каждое прикосновение, каждый вздох. Мы изучали друг друга нервно, стремительно, сгорая от желания. А в какой-то момент я поняла, что крыльев за спиной Рута больше нет — он убрал их, что позволило нам опуститься на камни, застеленные моей одеждой, успевшей оказаться под ногами.

И нам обоим было наплевать на мир вокруг, на влажный холодный ветер, врывающийся в галерею с горстями дождевых капель. И я отчетливо сознавала, почему так — эти карие глаза с серыми крапинками затмили жизнь, бережно приняли в себя томительно-замершее сердце и яростно поглотили душу. К черту все… К моему черту… Все для моего черта!

 

Глава 5

СПАСЕНИЕ УТОНУВШИХ — ДЕЛО РУК УТОПИВШИХ

Услышав мой ответ, страшенный аватар Огненного Хтона взвился спиралью, захохотал и довольно рыкнул с шипящим прононсом:

— Так их! Значит, пора тебе рассказать главное. То, ради чего ты вообще попал в Лахлан с Земли.

Я весь превратился в слух. Многоножка стала выдавать длинным телом коленца, очень похожие на гипнотический танец старого доброго питона Каа в разрушенном городе бандерлогов. Разве что задачи зомбировать меня у нее не было, судя по всему.

— Начитавшись древних пророчеств, эльфы решили, что драконы однажды уничтожат их расу. Старые дома ушастых не смогли смириться с такой участью и придумали действенный план. Они создали особый, очень мощный артефакт, из-за силы которого и случился больше семисот лет назад Драконий Катарсис, положивший конец расе небесных владык. Ушастые все сделали настолько тонко, что им удалось подставить под ответный удар черных моркотов, своих извечных недругов, с которыми эльфы враждуют испокон веков. Из-за Катарсиса лишились родины и пастыри драконов, те, кого сейчас считают рогатыми амбалами без мозгов. Даявэлы искусно маскируются, не видя необходимости раскрывать свою сущность. Туров и крылатых опекунов драконьей молоди никогда в общем-то не считали одной расой. Только это спасло рогатых от участи своей истинно парной расы. Через пару лет после Катарсиса потерялись и последние следы единственной выжившей драконицы по имени Треньянэ. В мире лишь два народа помнят это имя до сих пор: наги и вы, черные моркоты Лесного Моря. Про вас и говорить нечего. Драконица принесла погибель вашему племени. А вот наги почитают ее за то, что когда-то именно она научила их сохранять все потомство. До того у нагов до зрелости доживали считаные единицы змеенышей из каждой сотни отложенных яиц. Теперь же благодаря Песчаной Купели и дарам сгинувшей Треньянэ дети нагов выживают все. Если не погибают по собственной глупости, что у народа со змеиными мозгами не такая уж и редкость… — Аватар хрипло раскатисто засмеялся, а потом продолжил, вращаясь среди застывшего пламени: — Когда случился Драконий Катарсис, равновесие мировых сил ощутимо покачнулось. Но очень странным образом. Суинаска, мать драконов, не потеряла ни грамма силы, нет. Эта обезумевшая сучка вдруг стала похотливой стервой, а ее сила многократно возросла. Она за эти столетия извела множество наших аватаров мужского и женского пола, забирая их силу. Пока Хтолим не рискнул впустить в мир свой первый аватар. Увиарт, один из полубогов Лахлана, один из хранителей Сердца Бездны, смог на какое-то время укротить безумную богиню. Но теперь ему все реже удается запереть ее рвущуюся силу, не дать ей вырваться в мир и смолоть его в прах пустоты, замешанный на иллюзиях и лживых мечтах.

Я слушал рассказ бога, и картинки стали складываться в огромное полотно. В истории для меня решались одна за другой многочисленные загадки, встреченные по пути к этому дню.

— Защищаясь от ярости сумасшедшей Суинаски, мир Лахлан начал растить барьер между реальностью и океаном энергии, дающей жизнь. Магия стала уходить из мира. Это почувствовали все волшебники и шаманы. И тут надо сказать еще об одном… Задолго до Катарсиса один из умнейших магов расы эльфов понял, как получить власть над своим народом, вернув при этом ушастым былую силу. Они с сообщниками смогли разорвать связь эльфов с истинно парным народом гарпий. А замену источникам силы эльфов нашли в гехаях, жителях иного мира, очень близкого к Лахлану. Твоя Земля, моркот, именно твоя Земля стала источником гехаев для преступников. Представь себе, на что пойдет эльфийский маг, чтобы заполучить такой источник силы?

— Подозреваю, что на все, — нехотя согласился я со словами аватара. — Значит, только благодаря заговору ушастых магическая сила до сих осталась в Лахлане?

— Нет худа без добра, Террор. — В голосе послышался смех. — Так все сошлось. Так решили Вершители Судеб вселенных.

— Как все сложно…

— Слушай дальше. Хотя на первый взгляд гехаев раскидало по Кавану хаотично, на самом деле — это был строго контролируемый процесс. Постепенно эльфы смогли перетащить сюда почти четыре сотни землян, вывернув им мировоззрение и лишив правильного понимания происходящего. Все гехаи по прибытии сюда попадали под заклятие отраженного разума, его еще называют пологом сна. И теперь они принимают издевательства хозяев за любовь, а заботу посторонних — за покушение на убийство. Конечно, были и есть исключения. Все-таки твои земляки — такие лапочки в массе своей. Кое-кто даже по-настоящему влюбился. Но это лишь подтверждает правило. Гехаи — жертвы эльфийской извращенной стратегии по захвату мира. Сначала они планировали завоевать только Каван. Но сотню лет назад их планы изменились. И теперь им нужен только весь Лахлан, и никак иначе.

— И что, все ушастые в курсе этих планов? — недоверчиво спросил я.

— О нет… — отмахнулась хвостом многоножка. — Конечно же нет. В это посвящена лишь верхушка. Главы старых и новых родов, магистры пяти башен, королева и ее ближайшие соратники… В планах ушастых по поводу гехаев была попытка призыва не просто Источника Силы. Им нужен был очень сильный Источник, да еще и контролируемый. Гехай со способностями хайверса. Они даже дали имя такому существу — геверс. И у них почти получилось. Почти…

— Рассказывай, — мрачно сказал я, понимая, что мы подобрались к моей истории.

— Когда мы, боги Лахлана, поняли, что эльфы начали реализовывать планы по захвату мира, мы также поняли, как можем помешать этим планам. Особенно отчетливо это стало проявляться после взаимоуничтожения драконов и черных моркотов, последних Многоликих рас Кавана, кроме туров, конечно. Согласно одному из древних пророчеств, спасение мертвым народам принесет на черном хвосте двойник последнего правителя Сердца Бездны. И в определенный момент мы вмешались. Все точки сил сошлись в тот миг, когда на тебе сфокусировались чаяния эльфов и наши планы. Ты должен был стать тем геверсом, вечным рабом, способным дарить хозяевам невиданную Силу. Но мы позволили себе изменить два момента — помогли мятежному духу черного императора слиться с тобой в момент перехода через границу миров, это во-первых. А во-вторых, чтобы дать тебе время осознать перемены и обрести силы, сбили настройки перемещения. И ты, вместо центрального алтаря подземной цитадели заговорщиков, очутился посреди ламарского леса, недалеко от даракаля Шанталь, где на тебя и наткнулась герцогиня Тристания. Правда, удачно получилось?

Самодовольство бога зашкалило. Я усмехнулся и сказал:

— Замечательно. Но при чем тут мой сын?

Многолапый аватар не ответил. Мы с ним одновременно почувствовали звонкий обрыв нитей, протянутых между мной и последней шицу. Словно их обрубили… Полосующая боль алыми нитями скользнула по сердцу и душе с такой силой, что меня скрутило. Огненный аватар прошипел:

— Паскудство… Кто-то посмел вмешаться в твою суть, Террор Черный.

— Мне надо туда, — сквозь зубы прошептал я, прикрыв глаза от боли.

— Время лишь прихоть смертных рас, — ответил голос. — Ты попадешь обратно именно в тот момент, когда это надо. Ты должен дослушать меня. Время этого огненного существа ограничено, в отличие от моего.

— Как вы вообще допустили все эти события? — спросил я, продолжая слушать нити связи с Родерией, ставшие белым пеплом.

— Создавая этот мир, как и многие другие, мы, боги, дали смертным право выбора. Мы не навязываем какую-то заранее обозначенную судьбу. Но даем варианты развития. Эльфы выбрали один из худших, но что поделаешь… С начала мира мы знали, что так может быть. И предусмотрели противоядие всему. Истинное бессмертие богов не привязано к течению времени. Мы есть всегда. Для нас нет мига, нет мгновения, нет дня, года, века, эпохи. Все, что для вас, смертных, является прошлым, настоящим и будущим, — для нас есть здесь и сейчас. Только с помощью аватаров мы можем общаться с вами. Аватары смертны во времени, а потому — способны общаться с вами. Они живут в унисон с временем смертных. Тебе понятно? Так что все это происходит для нас прямо сейчас. Жизнь вселенной — в каждом кусочке божественного бессмертия. Пользуйся этим. Ты можешь узнать судьбу своих внуков… Или настоящую причину, почему на Земле тебя бросила жена. Хочешь?

— Не надо, — поморщился я. — Ты лучше продолжай рассказывать.

— Еще до выбора эльфов мы знали, что так может случиться. И Катарсис, и прочие кошмары, и способы их решения — все уже было, оно происходит сейчас, но и вот-вот произойдет. Мы не можем допустить окончательной гибели драконов. И нашли решение еще до того, как случился Катарсис в твоем чувстве времени. Смерть драконов и безумие Суинаски привели к уходу Силы. Но еще до этого, задолго, мы осуществили решение. Мы дали эльфам возможность поиграть с гехаями, в которых и сокрыто спасение драконов.

— То-то мне показалось, что Увиарт говорил о том, что драконы — его дети, а ты тут распинался про то, что он стал мужем богини уже после того, как драконы исчезли.

— Мы умеем сплетать время и судьбы, моркот.

— Что-то вы перестарались, — проворчал я.

— Заканчиваю уже. В общем, прими как данность, что гехаи нужны Лахлану для возрождения драконов, которые погибли через много лет после того, как этих несчастных стали затягивать с Земли сюда. Мы не можем допустить, чтобы мощь безумия Суинаски продолжала расти. Только возвращение ее детей способно вернуть ей душевное равновесие. И ты поможешь это осуществить через гехаев.

— Это каким же образом?

— Освободив их, конечно, — насмешливо ответил голос на мой вопрос. — Для того ты и попал в этот мир, чтобы освободить гехаев и пробудить их истинное предназначение.

— А они-то как возродят драконов? — не понял я.

— Освободишь — тогда и поймешь. Самое сложное было — подтолкнуть тебя к перемещению. И мы воззвали к Судьбе. И случилось два чуда. После того как ты в своем прежнем мире умер душой, ее осколки попали в Лахлан. И ты никак не мог не пойти за ними. Два чуда… Первое — осколки твоей души здесь, в Лахлане. И они притянули тебя за собой. А второе чудо — твой погибший сын и его мать, которые своей смертью порвали твою душу и сами оказались тут.

— Что?! — вскинулся я, вызвав в застывшем пламени настоящую бурю, словно в него кинули бомбу.

Голос как-то нервно прошипел:

— Опять ты за свое… Душа твоего сына спала до того, как вы с Пармалесом пробудили вервуда. По наитию свыше ты вселил душу Марата в порождение Сердца Бездны.

— Это я уже понял, — нетерпеливо сказал я. — Что ты там про мою жену?!

— Она тоже возродилась здесь.

— Где? Кем? Когда? — эти вопросы сами сорвались с губ.

Аватар замолчал, заставляя беситься. Послушав мои бессвязные вопли пару минут, он все-таки снизошел вернуться в разговор:

— Родерия носит в себе душу твоей жены Елизаветы. Несмотря на все слова и намерения, она любила тебя до конца. И переживала о тебе. Потому Родерию и потянуло к твоей персоне. Вы связаны сильной духовной нитью… Были связаны. Но кто-то только что порвал не только связь между ренгехаем и его шицу. Этот кто-то перерезал и ту связь ваших душ, что была изначально. Это плохо кончится для того, кто так опрометчиво поступил. Увы, для Родерии — финал тоже не самый хороший.

— Мне надо туда! — Я задергался в патоке оранжевой плазмы.

— Еще рано… Или уже поздно, — сказал голос. — Поздно для эльфийки. Рано для тебя. Дослушай меня. С фиолетоволосой ты уже ничего не сделаешь. Свершилось.

— Падла, — выдавил я, с ненавистью глядя на многоножку.

— Два осколка твоей души также попали в этот мир. И тебе для освобождения гехаев надо найти хотя бы один из них.

— Мне сказали, что это не Родди… — с тоской пробормотал я, не находя себе места.

— Полубоги редко ошибаются. Они не приняли твоей связи с душой эльфы за неразделимое целое, но это не так. Однако первый из двух осколков ты все-таки нашел… Но пока не обрел его.

— Кто это? — хрипло спросил я.

— Думаю, ты уже догадываешься. — В голосе проскользнуло довольство кота, сожравшего толстую мышь.

— Наверное, — глухо согласился я. — А второй осколок?

— С ним хуже, Террор. Тебе придется искать его как можно быстрее. Это сейчас ты весь такой сильный, неуязвимый и гордый. Соединившись с первым осколком, ты все это потеряешь и станешь просто смертным моркотом, которого можно зажарить фаерболом, припечатать молнией или высосать кровь.

— А если я не соединюсь с первым куском души? — Я прищурился в ожидании ответа на каверзный вопрос.

— Не сможешь. Вы тянетесь друг к другу. Ты не представляешь, какую боль сейчас испытывает эта часть твоей души.

Ты ведь выпал из реальности. И теперь ей очень, очень больно. Не физически, нет. Она болеет душой. И может умереть. Тогда гехаи не пробудятся. И драконы не возродятся. И Суинаска войдет в полную силу своей безумной тьмы.

— Вы и к этому готовы? — удивился я.

— Вот еще, мы не самоубийцы, — возразил голос. — А теперь тебе пора возвращаться.

— Стой! — чуть не заорал я. — Что будет, когда я найду второй осколок?!

— Ты станешь самим собой, — ответил голос, и оранжевый мир вокруг взорвался нестерпимо ярким солнцем. В плазме которого я услышал последние слова аватара: — И будущее этого мира освободится от нашей воли. Не забывай, ты выбрал жизнь.

 

Глава 6

ЕСТЬ НАД ЧЕМ ПОДУМАТЬ

Первое, что я увидел, выпав из пламенного мирка аватара, были карие глаза, наполненные болью. И мой гнев словно сквозняком слизало. Ступив на мозаичный пол башенной галереи, я уставился на раскачивающегося даявэла в недоумении. Конечно, сначала хотелось порвать оборзевшего урода в клочья. Но…

Серый прижимал к себе эльфийку с фиолетовыми волосами и словно укачивал, тихо постанывая. Родерия же смотрела в небо пустыми глазами, не проявляя признаков сознания или разума. Стоило мне шагнуть к ним, даявэл заговорил, тихо и тоскливо:

— Моя девочка… Я не знал. Никак не мог знать… Она была так тесно связана с тобой, Террор. Но не как часть тебя. Я лишь хотел воздействовать на тебя через Дери… Всего лишь хотел, чтобы ты поторопился с возрождением драконов… Я не знал, что все так будет…

— Истинная любовь не терпит конкуренции, — прошептал я, осторожно погладив полумертвую эльфийку по мерцающим волосам. — Значит, вы оказались истинной парой?

— Я никак не мог знать… Ваша связь разорвалась с такой силой, что я не смог ее удержать. Просто не успел понять, что происходит, — пастырь тяжело вздохнул и тихонько поцеловал Родерию в макушку. — Ее душа ушла в Аэнто Сахан, оставив тело вот в таком состоянии.

Сероволосый устало посмотрел мне в глаза и добавил:

— Прости меня, если это еще возможно.

— Что делать будем? — угрюмо спросил я, холодно глядя в ответ.

— Я, драконий пастырь Горотур Рут Аль-Саннат, несу ответственность за содеянное. И мне исправлять все это. — Даявэл очень осторожно уложил обнаженную эльфийку на ворох одежды и встал. Что-то треснуло, и за спиной неудачливого интригана развернулись серые крылья. — Я отправляюсь за ней и вытащу свою пару обратно во что бы то ни стало.

— Справедливо, — сказал я. — Надеюсь, ты понимаешь, что тебе лучше не возвращаться без Родерии?

Даявэл горько усмехнулся и продемонстрировал странную татуировку на своем левом плече — вязь строгого растительного узора, похожего на кельтский, обручем охватывала руку, переливаясь всеми цветами радуги. Преобладал в рисунке фиолетовый цвет, и это наводило на размышления. Я спросил:

— Что это?

— Когда кто-то находит истинную пару, происходит Небесная Помолвка, наделяя двоих одинаковыми узорами на руках. Если через год татуировки сохраняются, играется уже Мирская Помолвка. Еще через год пара играет Свадьбу, после которой расстаться уже нереально, даже мысли такой не возникнет. — Серый напряженно уставился на безмолвное тело Родерии: — Позаботься о ней, пока я буду в Аэнто Сахане искать ее душу и разум.

Ответить я не успел. Даявэл с криком боли вонзил себе в грудь пальцы, на которых неведомо откуда взялись стальные когти внушительных габаритов. На мозаику иола закапала кровь, а облик крылатого начал оплывать. Боль, видимо, была сильнейшей — от воя даявэла мороз продрал по коже. Через несколько секунд все было кончено. Крылатый исчез, оставив после себя лишь горсть странного праха, тут же подхваченного порывом ветра. Серая пыль мгновенно развеялась над лесом за стенами башни, а в галерею выскочили три стражника, привлеченные криками. Увидев меня, они застыли на долю секунды, затем один стремительно убежал. Два оставшихся стали следить за каждым моим движением. Наплевав на охранников, я уселся на камни рядом с телом уже не моей эльфийки и задумчиво погладил ее волосы. Надо же, а этот стервец назвал Родди совсем не так, как я. Дери… Тоже неплохо. И как-то более интимно, что ли.

На галерею примчались еще какие-то эльфы, среди которых я узнал и капитана Артуару. Она чеканным шагом подошла ко мне и преклонила колено со словами:

— Ваша милость! Поскольку вы вернулись, я отменю поисковую партию. Ваш брат, его величество Пармалес Черный, немедленно получит уведомление о том, что с вами все в порядке. Маги башен готовы связаться с ним в любое мгновение.

— Что, братец устроил вам тут взбучку? — через силу улыбнулся я. — Он это умеет. Капитан… Позаботьтесь о графине Родерии дель Туркан. Ей необходимы отдельные покои и должный уход.

— Будет исполнено. — Артуара с достоинством поклонилась, встала с колена и молча указала своим воинам на тело Родерии. Те бережно подхватили эльфийку и унесли. Прежде чем последовать за ними, капитан сказала: — Должна предупредить вас о возможном заговоре со стороны наместницы Диодерии и ее приближенных…

— Знаю, капитан, — прервал я ее. — Сейчас иду в тронный зал, пригласите ее светлость туда же.

Мы вдвоем покинули галерею, а где-то в глубинах башни наши дороги разошлись. Поблуждав по коридорам и переходам, я все-таки сумел найти верную дорогу в нужный зал. Войдя под своды величественного помещения, где еще недавно на троне восседала королева независимого государства эльфов, я увидел, что оная правительница уже ждет у подножия трона. Рядом с Диодерией толпилась свита, среди которой выделялись двое. Высокая рыжеволосая эльфа в черной придворной одежде и с расфуфыренной шпагой на поясе изображала саму невозмутимость, лишь в глубине желтых глаз клубилось пристальное внимание. Вторая, которая вызвала мой особый интерес, выглядела старой, что для эльфов являлось настоящим чудом. Это сколько же лет ушастой первосвященнице Санаана? О том, что это именно жрица, говорила ее одежда — свободная, длинная и сочетающая в себе все оттенки синего. Побродили, насмотрелись уже. Пройдя сквозь толпу, я угнездился на троне, внимательно следя за реакцией придворных и бывшей королевы. Тертые интриганы и глазом не моргнули, словно так и должно быть. Выслушав заверения Диодерии в полной лояльности к новой власти, я сделал вид, что поверил, и отпустил их восвояси, сделав зарубку на будущее, что надо особенно присматривать не только за самой наместницей, но и за леди-канцлером Гидеоной д’Овваран, главой Тайной Палаты, а заодно и за магистрессой Вистиарой, действительно оказавшейся главой Пресветлого Храма Ламары, а не только Санаана. Матерые волки, способные мимоходом сожрать беспомощного меня… Интриги никогда не были моей сильной стороной. Ни на Земле, ни здесь. И расположенность ко мне местных богов дорогого стоит. Выкручиваясь из пламени Хтона в реальный мир, я увидел некоторые варианты будущего, точнее, мне позволили их увидеть и запомнить. И в одном из самых вероятных — эти трое устроят мне тот еще кордебалет… Так что будем держать ухо востро, причем и в буквальном смысле тоже.

Вообще вся сложившаяся ситуация давила чудовищной массой ответственности и неопределенности. Очень много мыслей надо успеть разложить по полочкам, до того как события двинутся дальше. Полторы сотни гехаев уже увезены с хозяевами в Сердце Бездны, но по континенту их еще много. Осколки души, сын, несчастная Родерия, в которой оказалась душа Елизаветы… Всего этого как-то много для одного слабого моркота, даже если учесть, что у него есть шикарные рысьи уши и пушистый черный хвост.

Я встал с трона и спустился по ступенькам на прекрасную мозаику, изображающую батальную сцену из истории Ламары. Надо плотно поразмыслить и решить, что дальше. Этот пресловутый Аэнто Сахан тоже… Он успел поглотить Гасту и харрами, за ними туда ушла Кевианзия, добродушная лягуха-праншаса, а теперь туда же сверзились душа Родерии и весь даявэл, казнящий себя за содеянное. Надо будет узнать об этом месте побольше. Чувствую, скоро именно мне придется их оттуда всех вытаскивать.

Ноги сами вывели из тронного зала и понесли в сторону крытого внутреннего дворцового сада, мимо которого я уже не раз успел прошмыгнуть за эти долгие дни в столице эльфов. На подходе к саду мне попалась Клэв. Форестесса напористо ухватила меня за плечо и спросила:

— Что происходит, Террор? Куда подевался тур? Я вообще никого найти не могу. Там…

— Оставь, — отмахнулся я, погруженный в раздумья. Мне было все равно сейчас, кто там и что там, да и вообще что такое это «там»! Я уже хотел продолжить путь, когда в светлом коридоре появился незнакомый молодой наг. Он сердито накинулся на нас с Клэв с расспросами о том, где какая-то там герцогиня, у которой он гостил в поместье, а потом приехал за ней следом в столицу… Я не сразу сообразил, что речь идет о Трис. Только этого мне и не хватало! Я тут же подсунул нагу возмущенно зафыркавшую форестессу, а сам спешно унес ноги в вожделенный сад, под сенью которого хотел отдышаться и поразмыслить о своем будущем и обо всем вокруг.

Прозрачные панели высоко над головой отлично пропускали серый свет дня, наполняя сад легким сумраком. Где-то тихо шумел бесконечный дождь, но тут нигде и ничто не капало. Выбрав большое раскидистое дерево, покрытое сиреневыми цветами, я уселся промеж его корней, скрестив ноги по-турецки, и наконец-то смог выдохнуть. Голова уже пухла от информации. Подумать было над чем.

 

Глава 7

ТРИСТАНИЯ. ОБЪЯСНИТЬ НЕОБЪЯСНИМОЕ

Я посмотрела на стены родного города и чуть не пустила слезу от радости. Мы все-таки смогли вырваться из гостеприимных лап и крыльев гарпий, у которых проторчали эти недели. Наши гарвы нервно порыкивали, ожидая команды двигаться дальше. Шаманы гарпий переместили нас все-таки не в саму столицу: пришлось покупать ездовых животных и ехать к Санаану по суше. Я протянула руку и ухватилась за плечо Лионеля, гарцевавшего рядом на гарве более светлой масти. Бард перехватил мои пальцы, наклонился и поцеловал их, а потом сказал:

— Все будет отлично, верь мне.

— Отец не будет сильно буянить, — добавил уверенный голос нашего спутника.

Я с сомнением глянула в сторону Марата и в который раз поразилась превратностям судьбы. На третьем гарве рядом с нами уверенно сидел в седле стройный молодой парень лет восемнадцати от роду. Его короткие темные волосы топорщились на ветру мокрым ежиком, а черные глаза смотрели в будущее настолько спокойно, что оставалось только позавидовать. Я вот не представляла себе, как объяснить Террору, что его сын за считаные дни превратился из тринадцатилетнего мальчишки во вполне взрослого молодого человека… Так, кажется, называют себя эти выходцы из другого мира? Вот хоть убей, не представляла, и все тут.

События, которые мы пережили на островах гарпий, изменили не только Марата. Мы с Лионелем окончательно срослись душами и телами — долгая разлука очень поспособствовала обоюдным чувствам. И одно его присутствие уже наполняло меня некоторой уверенностью. А, будь что будет. Я тронула пятками жесткие чешуйчатые бока свирепого ездового пса, и гарв двинулся вперед, к городским воротам.

Миновав стражу, мы направились по широкой улице в сторону моего городского поместья, но по пути нас перехватил разъезд стражи во главе с одной из младших офицеров. Так, почти под конвоем, нас и сопроводили ко дворцу, на шпилях которого развевались мокрые флаги — ветер на высоте был явно не самым слабым. Когда я спешивалась с гарва, дошла некая странность… Я недоверчиво еще раз посмотрела на стяги и застыла с открытым ртом. Вместо полотнищ королевского дома под серым небом мощно плескались черные флаги с центральным кругом из пяти разноцветных треугольников. Это… Я тут же повернулась к страже и спросила:

— Что это значит?

— Ее светлость госпожа наместница ожидает вас, — ответила офицер и приглашающим жестом указала на огромные двери дворца.

Мы втроем проследовали под крышу. Минут через пять нас впустили в тронный зал, где я испытала еще один шок. Диодерия, наша добрая королева, преспокойно сидела на ступеньках ниже трона и читала какую-то бумагу, подоткнув под ноги подол роскошного платья. Перед ней стояла канцелярский секретарь, ожидая какого-нибудь распоряжения. Увидев нас, королева порывисто вскочила и сказала:

— Очень рада, что ты вернулась, Тристания! Ты не представляешь, что тут у нас случилось.

— Однако, — пробурчала я, подходя ближе. — Похоже, случилось что-то очень нехорошее.

— Ну, почему же, — на миг задумалась королева. — Теперь все лесные народы собраны под одной рукой.

— Но? — поинтересовалась я.

— Жаль, что не под моей, — спокойно ответила Диодерия. — Я теперь наместница провинции Ламары, что входит в состав Империи Лесного Моря.

— Э-э-э… — так и не нашлась я что сказать на подобное заявление и посмотрела на Лионеля.

Мой младший муж беспечным голосом спросил:

— То есть королевства эльфов больше нет?

— По ходу, отец нехило так порезвился, пока нас не было, — сказал Марат, оглядывая зал.

— Может, ты нас представишь? — нахмурилась Диодерия, холодно посмотрев на парня.

— Марат, сын Террора, — просто ткнула я пальцем в парнишку, облаченного в строгий походный костюм темнозеленого цвета.

— Интересный молодой, — наместница запнулась, уставившись на Марата.

— Человек, — подсказала я.

— Очень интересно. — Глаза наместницы прищурились, а во взгляде мелькнуло непонятное выражение. Диодерия улыбнулась и сказала: — И как вам наша столица, уважаемый… человек?

— Красивый город. — Марат пожал плечами. — Не хуже прочих. Я так понимаю, папа где-то здесь спрятался?

— Да, его высочество где-то во дворце. Как только он вернулся, сразу опять куда-то пропал.

— Вернулся? — удивилась я.

— Он любит странные путешествия, — ответил Марат, многозначительно глядя в глаза наместнице.

Диодерия поджала губы и сказала:

— Однако странных происшествий многовато. Что-то случилось с графиней Родерией…

Она пустилась в пространный рассказ о последних событиях во дворце, а я все больше впадала в ступор. Все это было очень неожиданно и странно. Дослушав наместницу, мы втроем попереглядывались, и Марат спросил:

— Вы вот так все и профукали? Однако вас стоило свергнуть.

— Ты… — чуть не зашипела Дио.

— Я. — В голосе Марата скользнул холод разящего металла. — Именно я. И не надейтесь, что сможете как-то помешать моему отцу, а уж тем более вернуть все на старое место. Император Пармалес мне до одного места, знаете ли. Но ради отца я разнесу ваше королевство по камешку.

В зале повеяло каким-то первобытным ужасом. Мы-то с Лионелем привыкли, что Марат — все-таки больше вервуд, чем человек, а для Диодерии это стало шоком. Бледная наместница сглотнула и уселась обратно на ступеньки, пряча глаза, в которых открыто читалось: «Это мы еще посмотрим». Чтобы разрядить обстановку, я спросила:

— К вам тут один наг не наведывался?

— Который? — угрюмо буркнула наместница, пытаясь читать документ, который так и держала в подрагивающих пальцах. — У нас их тут минимум двое сегодня.

— Ушутсса из рода Виш’Тессенид. Я оставила его в Шантале перед тем, как отправиться с посольством. — Этот момент биографии по-прежнему не давал мне покоя.

— Сейчас узнаем. — Дио подозвала к себе одну из стражниц зала, пошепталась и отправила ее с каким-то поручением, после чего сказала: — Здесь где-то твой змей.

— И зачем он тебе, дорогая? — слегка напряженно спросил Лионель, сверкнув глазами.

— Не ревнуй, свет очей моих, — улыбнулась я. — Увидишь его, познакомишься — все поймешь.

Милый разговор ни о чем продлился недолго. Минут через десять в зал стремительно вполз пресловутый наг, которого сопровождала зеленокожая девица, облаченная в серо-травяных расцветок наряд и с двумя мечами в ножнах на поясе. Увидев меня, наг обрадованно закричал через все немаленькое помещение:

— Наконец-то! А то тут все словно сговорились! Мой отец согласен на твое предложение!

— Предложение? — Во взгляде Лионеля загорелись опасные огоньки.

Я поспешно сказала:

— Ли! Я тебе рассказывала! Торговля, дождь тебя залей!

— И чем же ты торговать собралась? — вкрадчиво прошептал Лионель.

— Детенышами гарвов. — Я улыбнулась. — В моем поместье лучшие в Ламаре гарвы.

— Смотри у меня, — грозно проворчал бард, но в глубине его взгляда мерцали смешинки, так что я выдохнула, и мы с нагом принялись обсуждать будущие отношения и дивиденды. Конечно, я рассказывала мужу о планах, но Ли — тот еще проходимец. И сейчас он просто устроил мне показательную сцену ревности. Как же я его понимаю, сама такая.

Обсудив дела, Ушутсса вернулся к форестессе, и они зашушукались в дверях зала. Я же спросила у Диодерии, спровадившей наконец секретаря с бумагами:

— Так где Террор? Хочу познакомить его со своим младшим мужем.

— Думаю, он спрятался, чтобы подумать, — пожала плечами Дио. — Можем поискать, если хотите.

— Значит, идем искать, — согласилась я. Не терпелось увидеть этого черного хвостатого мерзавца, перевернувшего мою жизнь. Если бы не его выходки и это путешествие к Лесному Морю, мы с Ли так и не встретились бы… Возможно, никогда больше. Марат лениво потянулся и проворчал:

— И чего так суетиться? Папа сам придет, когда захочет.

Но все-таки пошел следом за нами, подозрительно поблескивая хитро прищуренными глазами.

 

Глава 8

СТРАННЫЙ ПЛОД ДЛЯ ПРОСТОГО ДЕРЕВА

Я просидел под деревом где-то с полчаса, гоняя в голове события последних дней, когда умудрился наконец заметить на ветвях выше себя кое-что лишнее. Точнее, кое-кого. Интересно, за каким овощем туда занесло юную нагайну? Лайсси очень старательно изображала лиану, обвив хвост вокруг толстого сука, и при этом старалась не дышать, поглядывая в мою сторону изумрудными брызгами напуганного взгляда. Она явно была в смятении, так что я продолжил делать вид, что ничего и никого не замечаю, весь такой задумчивый. Молодая змеедевушка, похоже, никак не ожидала, что ее господин выберет для отдыха именно то дерево, на котором она решила проветриться.

Смотреть за Лайсси через полуприкрытые веки оказалось донельзя забавным занятием. Тем более что за время пути я странным образом прикипел к зеленой, словно сроднился даже. Лайсси очень старалась не потревожить моего уединения. Правда, получалось не очень. Все-таки живое существо, не статуя, и сохранять одну позу долго не в состоянии. Детская непоседливость еще не покинула эту невольницу, физически вполне развитую на свой возраст в восемнадцать лет, но с шилом в одном месте… Я вспомнил загадку, которая как-то посетила мой воспаленный мозг. За все это время так и не довелось узнать подробностей о физиологии нагов. Где же у них все-таки место для втыкания этого самого шила? Может, спросить у этой непоседы? Да ну… Напугаю еще. Она же такая… Какая? Мои губы расползлись в доброй улыбке. Можно позавидовать тому, чьей женой станет эта салатовая егоза, примостившаяся сейчас надо мной.

При одной этой мысли хорошее настроение стремительно улетучилось. Не было никакого желания думать о таком. Никому не отдам, на фиг! Ее же обидеть может кто угодно… Искренность юной нагайны просто поражала. Искренность и наивность в некоторых вопросах, ага… На волосы опять посыпалась легкая труха — Лайсси все-таки поерзала, пытаясь удержаться. Наверное, тело совсем затекло. Змея, не змея, а все-таки… Очень не хотелось думать, что когда-нибудь найдется тот, кто будет хозяйски прикасаться к ней, командовать, что-то там строить вместе, типа семью. Представив себе такую картину, я разозлился. Руки поотрываю! Ишь, нашли кого трогать без моего разрешения!

— Не отдам! — вырвалось само собой вслух.

Наверху раздалось приглушенное ойканье, что-то громко треснуло, и на бедного сидящего меня рухнуло не самое легкое тело в этой вселенной. Перепуганная Лайсси тут же инстинктивно обвила меня хвостом, вцепилась руками в плечи и перепуганным взглядом уставилась в глаза. Я крякнул от ее увесистости — сам-то субтильный весьма. И напуганно обхватил ее за талию: как бы не убилась! Она же, осознав, что случилось, стремительно покраснела и пробормотала, пытаясь уползти сразу во все стороны:

— Простите, повелитель! Я не хотела! Этого больше не повто…

Пока она что-то лепетала, я утонул в изумрудной зелени огромных напуганных глаз, которая захлестнула с головой, повергая в дрожь. Лепечущие что-то губы императорской невольницы, слегка обветренные и такие… такие… почти парализовали меня. Ее горячее тело под моими руками завозилось, пытаясь выбраться из кольца крепких объятий. И тут я понял, что за чувства одолевали меня в последнее время. Моя душа… Это же моя душа смотрит на меня зелеными глазами, что-то говорит, ерзает и пытается сбежать, смутившись чуть ли не до обморока. Ее дыхание обожгло… Какая же она мелкая по сравнению с другими нагами. Ей бы ноги — мы были бы одного роста.

Думая о чем попало, я все больше сознавал, что пропадаю, тону в этих блестящих глазах, краснею вместе с ней, обнимаю тем крепче, чем больше она дергается. Словно что-то поняв, Лайсси затихла, спрятав красивое лицо в изгиб моей шеи. Я настойчиво ткнулся носом ей в ухо и прошептал:

— Я самый слепой моркот на свете…

— Почему? — тихо спросила Лайсси, слегка выпрямилась и посмотрела мне в глаза все с тем же испугом.

— Теперь я знаю, кто ты, — пробормотал я, чувствуя, как глохну от ударов собственного сердца.

— Кто? — еще тише спросила она.

— Ты — моя душа. Мое сокровище… Ты — моя.

Она пискнула и уперлась мне в грудь ладонями, я же засмеялся и прижал ее к себе еще плотнее. А потом нашел ее губы своими. Это нельзя описать, понять или придумать. Только хилые сравнения могут дать бледный далекий образ того, что я в этот момент почувствовал. Так мог бы почувствовать себя тот, кто стоит на вершине мира в потоках стремительного упругого ветра. Или та птица, что парит во время урагана, наплевав на молнии, ливень и гремящую смерть где-то рядом. Или матрос корабля, который только что с трудом взобрался на гребень девятого вала и начал скольжение в бездну, оставив позади все тревоги и отдаваясь этому падению без остатка. Мир вокруг стал искристно-зеленым, теплым и напоенным запахом свежескошенной травы. Оторвавшись от этих сладких растерзанных губ, я услышал тихий протяжный стон нагайны. Но не было в нем ни капли страха или смятения, лишь сожаление и жажда. Сожаление, что ЭТО кончилось. Жажда испить еще хоть мгновение того же самого парения.

На моих коленях сидела смущенная девушка, и вместо змеиного хвоста у нее оказались две красивые ноги. Соски на ее маленьких грудях задорно отвердели, подсказывая: Лайсси совсем не против продолжения банкета. Более чем не против! Я радостно засмеялся и вновь припал к источнику ее дыхания. Осмелевшие руки Лайсси неловко гладили мое тело… Но все могло подождать. Даже просто целоваться с этим сокровищем было восхитительно и горячо. Мы все успеем. Потом, через миг, час или день…

По саду застучали чьи-то шаги и шуршание, а потом ехидный голос Трис вмешался в процесс:

— Нет, вы посмотрите, что он делает! Стоит оставить на пару недель — и он уже юных девиц целует! Извращенец несчастный!

Я еще крепче обнял свою законную добычу, смущенно спрятавшую лицо на моей груди, рассмеялся и сказал, стряхивая с себя наваждение:

— Да когда же я от тебя отвяжусь, герцогиня ты недобитая?!

 

Глава 9

СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Тристания пришла не одна. С ней вместе был какой-то темноволосый патлатый эльф, весь из себя статный и важный, какой-то парень лет восемнадцати и бывшая королева с двумя стражницами. Нехорошее подозрение закралось в сердце. Я еще раз хмуро уставился на Трис и уже хотел спросить, где Марат, когда до меня дошла некая мелкая подробность, заставив открыть рот. Этот самый парень с короткой стрижкой как раз очень походил на моего сына, как если бы Марату добавили годков так пять. Я с подозрением посмотрел на него и сказал:

— А ну, уши покажи.

Тот усмехнулся и повернул голову. Вечный Дождь, так и есть…

— Ах ты, маленький недоносок! — Я едва не подскочил. Хорошо, вовремя вспомнил, что не один сижу под деревом. Так что ограничился только гневным взглядом, после чего улыбнулся напряженной Лайсси и спросил у сына: — Все-таки принял человеческий облик, да?

— Да, — он виновато шмыгнул носом, хитро улыбнулся, — но так было надо. Иначе бы мы не справились с шаманом гарпий.

Мне поплохело при одной мысли, для каких таких жертвоприношений им мог понадобиться тринадцатилетний подросток.

— Вы что, ловили урода на живца?

— Прости. — Герцогиня виновато опустила голову. — Проклятый шаман мог попасться только на ребенка. Особенно такого чужого для нашего мира, как Марат. Старый маразматик решил, что именно кровь Марата поможет ему завершить задуманное когда-то давно… Он был шаман старой школы. И признавал только настоящие жертвы, разумные, юные.

— Радует, что «был». Надеюсь, вы ему все оборвали? — Поднявшаяся было во мне ярость слегка притихла. — И он ничего не успел натворить?

— Все хорошо, папа, — серьезно ответил Марат. — Он ничего и не смог бы мне сделать. Не забывай, кто я.

— С тобой забудешь… — выдохнул я, понимая, что все-таки надо вставать. Но так не хотелось тревожить уютно свернувшуюся на мне зеленоволосую девушку.

Лайсси поняла всю сомнительность ситуации и встала сама, смущенно прикрывшись руками. Я с сожалением вздохнул и последовал ее примеру.

Марат хмыкнул и сказал:

— Однако… Похоже, это моя новая мама?

— Не надейся, — весело ответил я. — Это моя новая правая рука. И вместе мы тебе уши-то пообрываем. Правда, Лайсси?

Нагайна-перевертыш тут же шмыгнула мне за спину, откуда неуверенно ответила:

— Наверное.

Мы с ней все еще не могли, поверить в сумасшедшее единение, в которое окунулись считаные минуты назад. Где-то рядом зашуршал гравий, и мы увидели занимательную картину, как Клэв упрямо тащит за руку нага, возвышавшегося над ней на две головы. Тристания заулыбалась и сказала:

— Ушутсса, родной!

За что тут же получила легкий тычок в плечо от Лионеля. Узнанный мной бард свирепо сверкнул темными глазами и проворчал, жестко вцепившись пальцами в руку старшей жены:

— Еще одна такая выходка — и ты больше не будешь иметь дела со мной, поняла?

— Все, все! — Тристания испугалась почти по-настоящему. — Осознала, поняла, исправлюсь, сердце мое!

И эти двое, наплевав на все и вся, принялись исступленно целоваться, вызвав во мне откровенную зависть. Послать бы их всех куда подальше да заняться не менее интересным делом с моим изумрудным сокровищем… Клэв восхищенно присвистнула и отпустила руку своего нага со словами:

— Террорчик! Солнце ты наше мохнатое! Давно бы так! А то всю дорогу млел по девочке, а прикоснуться боялся.

— Тихо! — рявкнул я, исподлобья глядя на резвящуюся форестессу.

Диодерия покрутила головой и пошла прочь, махнув страже следовать за ней. Ушутсса тут же ухватил сильными руками охотницу за талию, приподнял и довольно сказал:

— Не думал, что сегодня, придя во дворец, найду такое сокровище… Тристания, благослови нас по праву бывшей.

— Что-о-о-о? — Лицо Лионеля хищно вытянулось, а герцогиня с довольной улыбкой замахала руками в сторону нага, показывая, что время для таких подколок выбрано не лучшее.

Клэв откуда-то с плеча нага сообщила:

— Мы уезжаем, Террор. Ушик готов просить моей руки у Матриарха. Так что мы едем в Лесное Море.

— Главное, чтобы ты была довольна, — громко сказал я.

— Вот по дороге и посмотрим, чего тут стоят некоторые хвостатые, — сказала форестесса, извернулась и выпала из рук нага.

Ушутсса насмешливо посмотрел на нее и сказал:

— Смотри, еще бегать за мной будешь, прося добавки.

— Это мы посмотрим, кто за кем и от кого бегать будет. — В глазах форестессы зажегся огонек искреннего чувства.

Я с удивлением наблюдал за происходящим и поражался тому, как у некоторых все быстро происходит. И только спустя секунду смутился. Кто бы говорил про скорость… Словно не я схватил упавшую с дерева змеедевушку, позабыв про все на свете.

Но мысли на месте не стояли. То, что Марат приехал настолько повзрослевшим, неприятно смущало и беспокоило. Я спросил, глядя в глаза сыну:

— Что с тобой случилось? Почему ты так изменился?

— Это плата, отец. — Лицо Марата стало спокойным и серьезным. — Плата за беспечность. И я обязательно расскажу тебе все, но немного позже… Хорошо?

— Хорошо, — смирился я, не желая давить на парня. — Но ты обещал. Помни.

— Все замечательно, — Марат улыбнулся. — Я жив, цел и невредим. Только подрос. А что у тебя за татуировка на левом плече?

Я с недоумением глянул на свою руку и нахмурился. Две сплетенные зеленые змеи обвивали плечо, кусая себя за хвосты. Их нарисованные шкурки переливались так, словно действительно состояли из чешуек. За спиной охнула Лайсси. Я быстро обернулся:

— Что? Что такое?

Она молча сунула мне под нос левую руку с другим рисунком — два черных пушистых хвоста очевидно отличались от моих гадюк. Наблюдавшая за всем этим Тристания торжественно поклонилась и сказала:

— Я очень рада тому, что владыка Террор обрел свою истинную пару. Судя по двум змейкам, одна из них когда-нибудь сменится на что-то другое. А у нагайны один из этих пушистых хвостов тоже изменится. Похоже, у вас будет кто-то третий. Или третья. Мы с Лионелем недавно тоже узнали, что в нашей семье появился третий. Но судьба распорядилась так, что он стал нам еще и названым кровным братом перед ликом богов Лахлана.

И вот тут я внимательно посмотрел на Марата, начиная кое-что подозревать. Трудно представить, что совсем недавно это был тринадцатилетний пацан. Он безо всякой охоты, с опаской в антрацитовых глазах, закатал рукава своей походной рубахи. И я увидел на его коже татуировку двойного браслета: сплетенные нити древесных листьев и красных язычков пламени. Скорее это даже походило на тонкий набросок, совсем не как у нас с Лайсси. Словно неведомый мастер остановил работу почти в самом начале, засомневавшись или просто оставив безнадежное дело. С виноватым видом Трис и Лионель также закатали рукава. У герцогини на плече были все те же язычки огня, но с ними сплеталась отчетливая странная клинопись. А у барда по коже вилась та же призрачная клинопись и древесные листья. Я принялся глубоко дышать, стараясь успокоиться. Мало того что они подставили моего сына под раздачу какого-то урода, так они с ним еще и… Я зарычал, прикрыв глаза. Нет, все-таки слишком все странно и быстро. Тихий голос Марата вырвал меня из прострации:

— Пять лет я скитался, папа. Шаман выкинул меня в какое-то странное место. Если бы не Трис с Лионелем, я бы погиб. Они нашли меня и вернули. К тому моменту я уже вырос. И единственным способом победить заклятие шамана оказалось названое родство. Только так он стал уязвим. И самое главное, пап… Пойми, так решили боги. Мы — семья. Поверь, они не делали мне ничего плохого. Вообще ничего не делали, чего стоило бы стыдиться. Правда, теперь мы все вместе будем искать второго старшего в семье… Или старшую…

— Ты уверен, что все в порядке? — Рык все еще катался на языке, холодя сердце.

— Более чем, — слегка улыбнулся мой сын.

И он с эльфами поспешил удалиться из сада, оставив меня кипеть от бешенства.

— Тш-ш-ш, — раздалось рядом, и ладони нагайны стали успокаивающе скользить по моим плечам. Это было так… нелепо и неожиданно, что я икнул.

Лайсси улыбнулась и прошептала:

— Это такая же помолвка, как у нас с тобой, Терри.

— Ты, я смотрю, быстро освоилась, — добродушно ответил я.

А потом случилось то, от чего моя крыша со свистом умчалась, помахивая хвостиком. Лайсси мягко обхватила мое лицо, прикрыла глаза и очень невесомо поцеловала… Да что же за телячьи нежности!

С этой мыслью я сгреб свое счастье в охапку и откликнулся со всей страстью истосковавшегося по женщине подводника. Ободряющие вопли каких-то наглых эльфов с эльфийками и прочих дурней растворились в биении жизни вокруг нас.

 

Глава 10

ТО, НА ЧТО СМОТРЕТЬ НЕ НАДО

Я слышу каждую каплю дождя, ударяющую в прозрачные панели над нами. Сад дышит моей дрожью, смотрит изумрудными глазами, слушает шелестом травы под нашими телами. Моя змеедева плотно жмурится и выгибается, подрагивая и почти скуля сквозь стиснутые зубы. Когда пальцы касаются ее загорелой кожи, словно искорки бьют между нами, заставляя шевелиться волоски на всем теле. Это — бесконечное ощущение полета, какого я никогда до сих пор не испытывал. Невесомо мягкая земля, усыпанная травой и опавшей листвой, качает нас на своих ладонях, бросая то под темную страсть теней, то под серые лучи дождливого дня.

Она дышит мной, я дышу ею, и большего не надо. Эти гладкие плечи, бархатные руки, алебастровая кожа… Я исследую ее тело с дотошностью истинного ученого. И дышу вместе с ней, в унисон перекатывая наше дыхание из губ в губы. Задыхаться? Некогда… Жить? Всегда.

Чуть впалый живот молодой наложницы подрагивает в такт моим ладоням, играющим пламенем встречного желания. Безумие плещется в зажмуренных глазах, струясь по зеленым волосам. И я пью его, опаленный зноем растворяющегося мира. Пью с жадностью космоса, поглощающего звезды. Пью с нежностью усталого путника, нашедшего на пути целебный источник. Она отдается моим прикосновениям полностью, самозабвенно и страстно, прикусывает губы, поблескивая влагой в уголках глаз. И это только от прикосновений! Я и сам готов заплакать от тягучего томления, растекшегося по телу. Это невыносимо… Сказочно, удивительно и жестоко.

Тонкая кожа на ее боках откликается вибрацией ветерка, скребущего в окно. Ноги сами разъезжаются, давая больше доступа к нежным секретам. Когда мои губы касаются этой светлой бронзы, Лайсси вновь стонет, подается вперед всем телом, выгибается и безумно впитывает свет солнца, которого давно не видела эта земля. Я чувствую, что должен знать каждый сантиметр этого тела, каждую складочку, каждый жадный вздох или стон.

Я растворяю ее в себе, растворяюсь в ней. Стройные ноги обнимают, прижимают к драгоценному телу. Мы перекатываемся, и вот я на спине. Под лопатками хрустит сухая веточка. Ее руки требовательно прижимают меня к тверди, а водопад зеленых волос ударяет в лицо жарким шепотом:

— Позволь, я…

Пятна зелени над головой, смешанные с серой агонией неба, качаются от моего рваного дыхания. Ее губы, сначала неловкие, но такие страстные и собственнические, вскоре приобретают уверенную твердость хозяйки… Хозяйки моей жизни, души и тела. Теперь уже я плавлюсь и теку, отдаваясь жадной ненасытности. И раскаты грома где-то далеко над головой победно содрогают вселенную.

Пальцы нагайны блуждают по моему телу, вспарывают кожу огненными токами животной неизбежности будущего. И я отдаюсь этим прикосновениям, чувствую, как в груди рождается то ли вой, то ли крик. Моя душа поет, наполняется ощущением обретения потерянной части самой себя. Горячее дыхание змеедевы блуждает по нервам, вбивает гвозди в сгибы конечностей, в грудь, в живот, в ноги…

Нетерпеливые руки Лайсси тянут за ткань шорт, заставляя меня приподняться над землей. Шорты сползают по ногам, словно змеиная кожа, сброшенная за ненадобностью. А ее раскаленное дыхание принимается обжигать самые потаенные уголки. Здесь уже не чувствуется неопытности. Похоже, ее все-таки готовили во дворце нагов для всякого такого… Выбросив эти мысли из головы, я отдаюсь океану тонкой чувственности.

Горизонт так близок и ярок, но пока рано! Я уверенно отнимаю у нее себя. И мы перекатываемся вновь. Я тоже жадный, также хочу впитать, ощутить, слиться воедино. Она еще не готова дойти до конца, но за этим дело не станет. Оттого что она — моя до последнего волоска, до клочка сбитого дыхания, до исступленного шепота. Ласкаю, поглощаю и отпускаю… Но лишь на миг. Только для того, чтобы вновь слиться воедино. Моя женщина дрожит. Она все ближе к нашей цели. И я веду ее к тому сокровенному моменту, когда вселенная готова взорваться. Все наши чувства остры и всепоглощающи. Веду ее, веду, все быстрее, наглее и страстнее… И не довожу, чтобы дать ей возможность выдохнуть, на миг проснуться от яркой неги. Слышу шепот:

— Дай… мне… силы…

Ты моя, змейка, только моя. И только со мной ты чувствуешь ЭТО. То, что так яростно спаяло нас, слило, слепило, смяло и продолжает крутить на гончарном круге жизни. Это рассвет над горами, когда туман скатывается в тени меж слепящих снежных вершин, захватывая дух и унося его далеко-далеко. Это звездная ночь, напоенная ароматами трав и блеском сияющих звезд. Это свирепое море, хватающее твой восторг на волну и несущее его то вверх, то вниз. Это серебристые колоски ковыля, гнущиеся под ладонью, когда ты идешь по бескрайнему полю навстречу тем, кто тебе дороже всего на свете. А она шепчет:

— Да… Дай мне силы…

Ерзает, жадно набрасывается. Мы играем на грани взрыва. И не даем ему прийти. Рано, рано, рано… Нас все меньше в этом мире. Мы уже в другом, лучшем, ярчайшем, пылающем, разорванном страстью мире, где нет места никому, кроме нас двоих. Есть еще пустота рядом, есть, но мы не обращаем на нее внимания. Придет время, и нас будет трое. Легкий страх опускается на наши тела под сенью эльфийского сада. Что же будет тогда? Мы взорвемся? Или взорвем вселенную?

Сила бурлит во мне, требуя выхода. А Лайсси передо мной готова принять ее во всей полноте. И я вхожу в это чувственное тело, слыша громкий стон, отражающийся от миллионов глаз вокруг. Эти глаза принадлежат не нам и не тем, ктск живет. И не тем, кто мертв. Они — лишь жадные свидетели нашего единства. Вхожу сильнее, до конца. Она подается навстречу резко, жадно, съедая мою страсть без остатка. Моя змея, жадная и беспощадная, любимая и пьянящая… Моя зеленая змея. Я подсел на тебя на всю оставшуюся жизнь.

Она яростно стонет, что-то тонко говорит, но это не принципиально. Слова лишь мусор. Главное — то, как они сказаны. А ее слова звучат криком не боли, нет. Это крик умоляющей в пустыне дать ей напиться. Я двигаюсь, отдаваясь ее воле. Острые когти скребут мою спину теплыми шрамами. Мы кричим.

Мы в горящей тьме, нас всего двое, и это нормально. Летим, изгибаясь, кусая губы, срываясь в крик. Слепящая точка где-то там, внутри, нарастает, заслоняет собой все. Мы движемся вместе, стремительно, больно, сладко и тихо. И эти безмолвные звуки взрывают нас, сжигают, рвут на части, создавая нечто единое, нереальное…

Мы кричим, а белое солнце превращается в слепящий туман, который несется по земле во все стороны, сжигая на своем пути то, что мешает мне обрести покой. По всему миру в ответ разгораются звездные пики. Огонь, лед, свет, тьма, забвение. Мы летим среди этих вершин, осыпаясь пеплом и обретая новую плоть. Мы любим друг друга, мы любим этот мир… И мир смог полюбить нас в ответ. Я знаю это каждой клеточкой нового тела. Где-то рядом всхлипывает Лайсси, вздрагивая и беспорядочно рассыпая слова:

— Люблю… Ты мой… Только мой…

— Твой, — мне хватает сил ответить. — А ты моя. Навсегда.

 

Глава 11

ТРЕСК РВУЩЕЙСЯ ДУШИ

Сила, невидимая никому и нигде, кипящей лавой неслась по миру, растекаясь в каждую щель, каждый дом, каждый овражек. Это была равнодушная сила, светлая и самодостаточная. Она не искала нитей НЕПРАВИЛЬНЫХ заклятий специально. Но, находя такие на своем пути, безжалостно уничтожала их.

Иггдрахайм, плато Ледяная Плешь, зимовье Тулангас

Анхиль Саланна, вольная охотница Пелианда, княжества ледяных эльфов, с радостным смехом повела кончиком острого кинжала по обнаженной спине своего гехая, оставляя на коже новую кровавую нить, и сказала:

— Как тебе украшение, Энкас?

Гехай-вэрр, снежный арс, благодарно повел круглыми пушистыми ушами, с нежностью потерся щекой о ногу хозяйки и ответил:

— Это прекрасно, жена моя.

Анхиль с кривой усмешкой начертила еще одну царапину на спине арса и добавила:

— Красный превосходно подходит к твоему белоснежному меху.

Гехай, не обращая внимания на струйки крови, исчертившие кожу, потянулся со словами:

— Ты еще долго будешь рисовать на моей спине этот рисунок?

— Осталось чуть-чуть. И не дергайся.

Анхиль надавила на кинжал еще сильнее, выводя завиток. Кровь побежала по спине зачарованного раба еще быстрее — порез получился глубоким и длинным. Арс застонал так, словно ему подарили высшее наслаждение. В тот же миг Энкас застыл, как будто его парализовало, съежился и зашипел. После чего развернулся и с незнакомым выражением на лице спросил:

— Почему мне больно?

Он посмотрел на кинжал в руке Анхиль, нахмурился и добавил:

— Разве ты не кистью рисуешь?

Анхиль на миг растерялась, а затем грубо толкнула гехая к стене их жилища и сказала:

— Заткнись и стой.

Она за долгие годы привыкла к повиновению раба и тому, что Энкас воспринимает все ее действия с обожанием, будь то резьба по коже или жесткое насилие. Заклятие переноса наложило на гехая крепкие шоры, спутав реальность с вымыслом, построенным на потаенных желаниях иномирянина. Но теперь что-то изменилось. Энкас был напряжен и о чем-то думал, а в его застывших глазах менялись искорки — с томных теней любви на жесткие грани гнева… И эта перемена не понравилась ледяной эльфийке настолько, что Анхиль, больше не раздумывая ни секунды, вонзила кинжал в грудь арса, туда, где билось сердце. Возможно, это было бы даже благом. Гордон Вагнер, клерк средней руки и примерный семьянин в прошлом, так и не успел бы сойти с ума… Но те капли вкрадчивых изменений, что когда-то добавили боги в эльфийское заклятие переноса, не позволили чужой воле уничтожить существо, пока еще не выполнившее возложенной на него задачи. Сердце одного из тех, кому суждено возродить драконов, сжалось, выталкивая из себя смертоносную сталь, на миг замерло и вновь забилось, ровно и неумолимо. Энкас растерянно провел рукой по груди, покрытой белоснежной короткой шерстью, посмотрел на кровавые разводы и поднял взгляд на Анхиль. Охотница судорожно выдохнула и отступила на шаг.

Спустя несколько мгновений среди заснеженных вершин далеких северных гор, укрытых броней вечного наста из-за постоянного дождя, разнесся отчаянный крик… И никто не смог бы сказать, что это был за крик. То ли смерть вскрикнула от неожиданности, то ли ненависть засмеялась от восторга.

Эта сила была чистой незамутненной сутью самой свободы. И всякое принуждение, основанное на магии, просто рассыпалось астральной пылью, возвращая заложникам заклятия право самим решать, как жить дальше.

Земли Алша’Ашшур, небольшой оазис к западу от столицы Империи нагов

Феликс проснулся бесконечно разбитым и с острым ощущением боли во всем теле. Вокруг царил плотный сумрак, в котором угадывались шевеления каких-то животных, словно человек спал в свинарнике. О том же говорил и плотный ароматец, от которого почти сразу начали слезиться глаза. Феликс с трудом пошевелился, с омерзением почувствовав, как под ним хлюпнула зловонная жижа, и пробормотал:

— Боже… Это как же надо было надраться?

Последнее, что он помнил, было празднование дня рождения старшего брата. Всей компанией друзей, приятелей и просто хороших знакомых они выехали в один из коттеджных поселков в пригороде Москвы, нагрузив джип, легковушку и два микроавтобуса снедью и выпивкой. Набралось морд двадцать пять, если не больше. Потом была разнузданная пьянка… А что дальше?

Феликс Яровой нахмурился, прислушиваясь к очагам странной застарелой боли в теле. Было такое ощущение, что каждую его кость не один раз ломали, а потом сращивали. Глаза постепенно привыкли к полумраку. И он наконец смог осмотреться в свинарнике, куда его, судя по всему, занесла водка, намешанная с коньяком, пивом, ликерами и прочей дрянью. Действительность превзошла все самые худшие ожидания, вызвав даже не шок, а дрожащую оторопь с холодным потом, выступившим по всему телу. Рядом с ним, в грязи, источая тошнотворные миазмы, копошились вовсе не свиньи, и не овцы, и даже не коровы… Эти существа с тупым интересом таращились на человека желтыми тигриными глазами, лениво пережевывая куски гнилого мяса.

С чего вдруг Феликса потянуло всмотреться в жратву больших полосатых тварей, каждая из которых была снабжена рядами острых клыков и двумя парами рогов? Но, разглядев в пасти одной из зверушек опухшую от гниения тонкую руку с ломаными пальцами, Феликс согнулся в попытке извергнуть из себя внутренности. Судя по размерам, рука принадлежала ребенку. Яровой, студент четвертого курса медицинской академии, в прозекторской бывал чуть ли не чаще, чем на лекциях, изучая человеческое тело. И не узнать останков не мог. От ужаса в его голове помутилось… Но ненадолго: все-таки медики — народ крепкий, нервные барышни после первого месяца в академии не задерживаются.

В голове Феликса словно что-то щелкнуло, и перед глазами побежали кадры воспоминаний. Деревенская гопота, которую занесло в поселок, не смогла пройти мимо парня, решившего проветриться от возлияний. Золотая молодежь всегда вызывала у гопоты охотничий азарт, особенно когда рядом больше никого нет… Яровой вспомнил блеск ножа в руке одного из туполицых уродов. Потом была чернота. И пробуждение в каком-то странном мире… А потом началась шизофрения. Было очень странно вспоминать реальность и свое к ней отношение. Вот его прокалывают несколькими острыми штырями, а он смеется, уверенный, что ему просто наносят супружескую татуировку. Вот новоявленная «супруга», а по факту хозяйка, со спокойной миной на лощеном лице отпиливает ему кисть левой руки, презрительно выговаривая за какую-то пустяковую провинность… А он уверен, что это просто милая ссора с женой-нагайной, не воспринимая самого факта физической расправы.

Феликс пораженно вскинул обе руки и уставился на пальцы — кисти на месте. Ему потом отрастили руку заново. Воспоминания хлынули бурным потоком. Последние события показали, с чего это Феликс очутился в зундоре, так называлось помещение для содержания зундов — животных, дающих нагам мясо и крепкие шкуры для выделки. Типа он высказал свое мнение о чем-то в неподобающих выражениях. Жена якобы отослала Ярового спать отдельно, напоследок треснув по затылку (на самом деле полоснув по спине кривым мечом). Милые бранятся — только тешатся…

Феликс пришел в неописуемое бешенство. Его взгляд остановился на рукояти топора с широким лезвием, воткнутого в один из столбов, поддерживающих крышу зундора. Мясницкое орудие магнитом притянуло взгляд и не отпускало. А в голове переломанного, не раз искалеченного гехая-эльфа, когда-то бывшего человеком, пульсировал болью гнев, от которого ломило виски.

Феликс встал на ноги и, пошатываясь, подошел к столбу, где вцепился обеими руками в топорище инструмента забоя хищных тварешек, испокон веков служивших нагам домашней скотиной. Сквозь узкие щели нескольких окошек в зундор проникали лучики серого света, а по крыше мерно тарабанили капли дождя, как и все десять лет, что Феликс провел под этим небом…

С хрустом лезвие покинуло деревянный столб, и топор потянул руки к загаженной земле. Исполосованное шрамами лицо Феликса скривилось в усмешке. Он прошептал:

— Пора нам наконец поздороваться по-настоящему, дорогая.

Копошившиеся рядом зунды настороженно вскинули головы и уставились на эльфа, а спустя долгую минуту тихими тенями разбежались от страшного гостя, провалявшегося рядом с ними всю ночь и почти весь день.

Свобода — тяжкое бремя, особенно после забвения и многолетнего самообмана. По всему Кавану то там, то здесь пробуждались гехай, вырванные из магической западни. Кто-то мгновенно сходил с ума, кто-то впадал в гнев и начинал кровавые разборки, кто-то в страхе забивался в самые дальние щели… Но некоторые поняли, что все не так плохо. Не бывает правил без исключений.

Выжженная земля, Кенские горы, Скалы Оронна,

замок Сенеджио

Эцио ворвался в их супружескую спальню, схватил в охапку катавшуюся с воем по полу, устеленному мягкими коврами, светловолосую жену-вэрру и испуганно спросил:

— Что такое? Что с тобой, Лари?! Не пугай меня!

Оборотень, весьма хлипкая на вид для своего племени, на миг притихла, а затем вновь завыла, облапив мужа руками и глядя бессмысленным взором в потолок. Старому вампиру происходящее внушило настоящий ужас. Он души не чаял в своей супруге, а теперь та обезумевшим взъерошенным существом пребывала в странной агонии. Когда сорок лет назад в руки Эцио попала вэрра-гехай, глава клана Сенеджио и представить не мог, что влюбится как мальчишка в утонченную перевертышку, смотрящую на мир счастливыми глазами. И плевать вампиру было на заклятие, спутавшее девушке разум. Их реальная совместная жизнь ничем не отличалась от той, что внушала Лари магия эльфов.

Эцио насмотрелся на то, как обращается с гехаями большинство их владельцев. От некоторых случаев даже его, кровопийцу, бунтаря и древнего злодея, бросало в холодную дрожь. Он всю долгую жизнь считал, что нельзя мучить врага и категорически нельзя излишне мучить того, кто от тебя полностью зависит. Честнее будет просто убить… Ну, поиздеваться там денек-другой. Но не до такой же степени! Не годами же?!

То, что происходило сейчас, вампира напугало. Его Лари, сокровище, любимая супруга и верный товарищ во всех начинаниях, билась в судорогах, а он ничего не мог поделать. Чтобы помочь, надо знать — от чего помогать. Единственное, что смог сделать вампир, это осторожно вмешаться в сознание жены и постараться снять эту агонию. Уже покидая разум супруги, Эцио понял, что привычная пелена заклятия, мерцавшая все эти годы на ауре вэрры, куда-то испарилась. Догадка вампира озадачила. Похоже, что-то случилось в подлунном мире, что-то такое, что смело заклятие. И сейчас его Лари обретает настоящее сознание — свое, а не воображаемое. Ее память срастается с реальностью.

Вампир почувствовал, как тело в его крепких объятиях расслабилось. Смущенный голос женщины промурлыкал в шею:

— Ну, ты совсем клопом стал! Вцепился так, словно хочешь выдавить из меня всю кровь до капли.

Эцио с облегчением выдохнул, дунул в светлую макушку, ероша волосы, и сказал:

— Помолчала бы, кормушка ходячая. А то еще что-нибудь случится.

— А я теперь знаю, как меня зовут на самом деле… — В голосе Лари скользнули нотки удивления, но при этом угадывался и покой. — Хочешь, скажу?

— Как хочешь, кормушка. — Губы вампира расползлись в ухмылке.

Вэрра закопошилась в его объятиях, устраиваясь поудобнее, после чего задумчиво протянула:

— Никогда не думала в прошлой жизни, что так втрескаюсь в клопа-переростка.

Эцио захохотал, ощущая в душе небывалый подъем. Сколько лет он слышал от супруги признания в любви, но всегда оставался осадок опасения, что эти слова — лишь результат заклятия. А теперь он понял, что все в его жизни совершенно правильно и прекрасно. Вэрра в его руках уютно засопела, усталость взяла свое — она засыпала. А вампир сидел на полу, укачивая свою любимую, и безмятежно, улыбался вечернему небу, серой проплешиной видневшемуся в стрельчатом окне супружеской спальни.

Вскоре поток Силы вырвался за пределы материка и понесся над океанами к другим землям, чтобы потом сойтись где-то в яркую точку, собрав по пути урожай враждебных заклятий. И этой Силе было все равно, что некоторым существам, потревоженным жгучим потоком, совсем не понравилось, что их волю так, мимоходом, обрушили, снимая заклятия забвения с врагов, привороты с любовников и любовниц, наведенные успокаивающие чары с умалишенных… Но это уже совсем другая история.

 

Глава 1

ДИЧЬ И ЕЕ ОХОТНИКИ

Мы с Лайсси парили где-то посреди странных пятен света. Эти зеленые, черные и белые пятна перемешивались, стекая друг в друга. И наполняли странным покоем, какого я не испытывал никогда в жизни. Если это было последствие единения с частью души, то что будет, когда сойдутся все три? Мысль доставила теплое удовольствие. Нагайна пошевелилась и сонно проворчала:

— Тогда в степи, у костра…

— Что в степи? Когда? — не совсем понял я.

— Перед тем, как нас схватили огры, — в голосе Лайсси скользнули нотки беспокойства, — мы с тобой сидели у костра и разговаривали о всяком разном. Помнишь?

— Нет, солнце, не помню, — с долей сожаления ответил я.

— Жаль, — прошептала Лайсси, — а то ты мне тогда сказал кое-что важное.

— Тогда помоги мне вспомнить, сердце мое. — Трехцветное сияние вокруг нас потекло быстрее. — Правда, мне почему-то кажется, что я не хочу вспоминать.

— И есть отчего не хотеть. — Змейка вдруг крепко прижалась ко мне, подрагивая. — Я тоже не хочу… Но помню каждое мгновение. В ту ночь, под дождем, случилось что-то странное, Террор. Что-то блеснуло в черном небе. Ты сказал, что это звезда. И пообещал однажды рассказать мне, что такое — звезды.

Моя память зашелестела мокрой травой. Я понял, что начал вспоминать тот кошмар. Вместе с воспоминаниями в кровь заструился могильный холод. И был он синим огнем.

Костер и не думал затухать, несмотря на накрапывающий дождь и довольно прохладный ветерок, порывы которого то и дело трепали огненные языки. Клэв и Горотур давно дрыхли, завернувшись в теплые непромокаемые накидки, полученные нами от нагов при прощании. Это было больше недели назад, а казалось, что еще вчера. Безмолвие Тристании и Марата все сильнее беспокоило, но я старался отодвинуть иррациональный страх подальше. Герцогиня, как прирожденный воин своей страны, способна защитить как себя, так и моего сына. Все эти дни мы передвигались по дуге, огибая один из кочевых доменов синих огров. Минувшим днем нам пришлось все-таки подойти к становищу совсем близко. Из-за болотины вокруг дорога была только одна, и на ней стояли юрты синих кочевников. Завтра мы собирались прокрасться мимо них и к вечеру добраться наконец до эльфийского леса.

Сейчас над нами плотной черной тканью стелилась ночь клубящихся облаков, из которых все так же сыпал дождь. Несмотря на близость к становищу огров, мы рискнули развести костерок, максимально обезопасив себя от ненужных глаз. Дыма от костра практически не было, пламя не бросало отблесков. Я знал, что уже в пяти шагах от него тьма смыкалась и не давала случайным путникам увидеть наш лагерь. Наблюдая за пламенем, я поглядывал на также бодрствующую юную нагайну, к которой в последнее время начал испытывать что-то вроде привязанности. Девушка хоть и передвигалась на змеином хвосте, но ее любопытство и неуемная энергия все эти дни заряжали нас бодростью. Лайсси и сейчас старательно записывала в толстую книжицу что-то про то, как мы путешествуем. Когда я увидел это в первый раз и спросил, чем это она занята, нагайна ответила, что ведет дневник. Когда-то один из ее учителей посоветовал совсем юной змейке записывать все, что произошло за день. Это помогает упорядочить прошлое и определиться с будущим. Заметив мой интерес, нагайна оторвалась от записей, потянулась и спросила:

— Что-то случилось, господин?

— Почему не спишь? — ответил я вопросом.

— Не хочу. — Красиво очерченные губы змейки изогнулись в легкой улыбке. Зеленые глаза на миг прикрылись. Лайсси с видимым сожалением спрятала книгу в свою котомку и глянула на небо…

Ее потрясенный вид заставил меня вскочить и проследить взгляд. В черноте неба, затянутого облаками, зияла крохотная дыра, в которой на доли мгновения сверкнула яркая лучистая точка. Голос змеедевушки вывел меня из оцепенения:

— Что это?

Дыра в облаках затянулась, я же пробормотал:

— Звезда.

— Звезда? — Лайсси вопросительно глянула на меня, словно ожидая объяснений.

Я улыбнулся, ощущая в груди невесомый восторг. Значит, действительно в этом мире что-то меняется с моим приходом, и скоро над Каваном проглянет синее небо! Но вопрос нагайны требовал ответа, и я сказал:

— В чистом небе ночью светят звезды.

— Зачем? — нахмурилась зеленая. — И что они вообще такое?

— Когда-нибудь я расскажу тебе о них. — Я никак не мог собраться с мыслями. Впервые за столько времени увидев кусок чистого неба, пусть и ночью, я растерялся и не мог подобрать слов. Тем более что и знать не знал, как тут, в Лахлане обстоят дела с космогонией. Все-таки полтысячелетия непрерывного дождя оставили отпечаток на культуре народов этого мира. Юная нагайна определенно увидела звезду впервые в жизни. Но вот на вопрос «зачем?» я не смог не ответить так, как всегда считал:

— Звезды светят влюбленным, Лайэссия. Только те, кто несет в сердце светлое чувство, могут увидеть свет звезд в его истинном великолепии. Только они могут понять настоящий смысл этого света. Над Каваном очень давно не светили звезды.

Нагайна большими глазами смотрела то на меня, то в черное небо. В какой-то момент она съежилась и слегка покраснела. Я спросил:

— Что-то не так?

— Нет, нет, господин, все в порядке, — суетливо ответила девушка, устраиваясь на траве.

Наши взгляды встретились, и мне подумалось, что довольно забавно наблюдать за ней. Интересно, Марат, когда подрастет, так же будет суетиться, краснеть и заряжать всех вокруг энергией? Но сейчас передо мной был не Марат. Точеный торс нагайны блестел капельками воды в свете костра. Мокрые пряди зеленых волос облепили плечи и обнаженную по обычаю нагов грудь. Салатовая чешуя хвоста искрилась, а нервный кончик шелестел в жестких перьях степной поросли. Лайсси еще больше смутилась от моего внимания, укуталась в накидку и притихла возле костра. Я же осознал, что очень хочу прижать ее к себе и ощутить тепло этого стройного тела. С натянутой улыбкой тряхнув головой, я сказал:

— Мы увидели звезду вдвоем… Кто из нас влюблен, красавица? Признавайся.

— Простите, господин, — донесся в ответ голос из-под накидки. — Мне еще рано думать о таком.

Это было так забавно, смущение нагайны почему-то доставило мне удовольствие. Уже собираясь последовать ее примеру и завалиться спать, я услышал странный шелест, словно где-то рядом в темноте кто-то сдвинулся с места. Но сделать что-либо просто не успел. В освещенный круг молча ворвались несколько больших синекожих существ, облаченных в шкуры и вооруженных копьями. Там, где спали форестесса и тур, закипела схватка под сдавленные крики. Лайсси взметнулась на хвосте, блеснув полосой ятагана, — как и все змеехвостые, она всегда держала его рядом с собой. Гортанный крик одного из нападавших словно спустил пружину.

Я опрометью кинулся в темноту, но тут же почувствовал, как оказался в капкане больших твердых рук. Но пленивший меня недолго радостно пыхтел. Все-таки есть в дожде большой плюс. Из захвата удалось выскользнуть почти сразу. Припав к земле, я снизу врезал обеими ногами в темноту. Пятки словно с бетонной стеной столкнулись, но невидимый противник все же захрипел и с шумом грохнулся в мокрую траву. У костра тем временем все закончилось. Огры, а никем иным напавшие оказаться не могли, просто задавили моих спутников массой. Ругающихся Клэв и Горотура распластали на земле, а нагайну держал за горло мощный клыкастый тип, лицо которого было покрыто сеткой шрамов. Ятаган змеи игрушкой болтался в другой руке огра. Гигант достигал роста в два с половиной метра, а в ширине плеч мог поспорить с Горотуром. Грозное некрасивое лицо скривилось, синие глаза полыхнули, и огр прорычал:

— Выходи, Черный Террор. Иначе она умрет. Они умрут все трое.

В голосе не было угрозы, только констатация факта. Отчего у меня по коже скользнула изморозь страха, замешанного на гневе. Я думал недолго. Порадовался только, что с нами нет Марата. Иначе ограм вообще не пришлось бы суетиться. Едва я вышел в круг света, два огра тут же ухватили меня за руки и прикрутили их к копью, положенному на плечи. Синекожий здоровяк равнодушно смерил меня взглядом, после чего отпустил нагайну. Лайсси сразу же подхватил другой огр, старательно связал ей руки за спиной и взвалил себе на спину, собираясь тащить в ночь. Та же участь постигла и форестессу с туром. Правда, второго подхватили два огра. Рогатый презрительно промычал что-то нелицеприятное, но огры не обратили на это внимания. Я перевел взгляд на пленившего нас воина. Действительное гораздо выше двух метров, седая грива жестких волос, грубое клыкастое лицо, торс обмотан кожаными лентами, создавая подобие доспеха. На талии огра темнел широкий пояс, к которому крепилась тяжелая набедренная повязка из шкуры какого-то лохматого зверя. Бугристые руки скрестились на груди гиганта, а их хозяин сказал:

— Мы ждали тебя. И вот ты с нами.

— Ждали? — Я нахмурился.

— Да, черный, — огр оскалился, — мы ждали. Шаманы поведали нам, что именно тебя жаждет получить владыка нашего народа.

— Получить? — усмехнулся я. — И он готов стать моим шицу гехаем?

— Я сказал — ты услышал. — Огр пожал плечами. — В становище шаман нашего домена скажет тебе все сам, бледнокожий.

Черные перья, вплетенные в его прическу, качнулись, а меня подхватили с двух сторон и понесли. Висеть на копье было бы забавно, если не принимать во внимание того, что вскоре мои плечи взвыли от боли. Проверив на прочность веревки, я решил, что можно расслабиться, и весь путь до стойбища изображал из себя дичь. По правде говоря, это было недалеко от истины.

 

Глава 2

ЖЕЛАНИЕ ВЛАДЫКИ

— Ты только глянь, какие изумительно голубенькие местные детки! А какие у них тощие ноги… Соломинки! Это же молокососы!

— Они такие слабые, что их даже в походе ставят только в охрану… Не берут на настоящее мужское дело.

Один из огров-подростков, охранявших Клэв и Горотура, не выдержал насмешек и стукнул древком копья по прутьям клетки, в которой этих двоих заперли ночью. Старший огр, видимо наставник, тут же отвесил несдержанному молодому воину мощную затрещину, встреченную пленниками новой порцией ехидных слов. Я улыбнулся и дернул руками, задранными кверху. Несколько часов назад синекожие прикрутили меня к столбу посреди становища, и теперь я голой спиной ощущал все неровности, полированные сучки и особо выпуклую резьбу. Ночью, в свете большого костра, я успел разглядеть только то, что на столбе чьими-то стараниями были вырезаны сцены битв и какие-то страхолюдные хари, клыкастые и с выпученными глазами. К этому тотему меня и присобачили. Нагайну же унесли в странный черный шатер. А утром я решил, что подожду еще от силы час, прежде чем призову вторую ипостась и объясню синим гадам, кто в доме татарин.

Через несколько минут в утреннем сумраке, наполненном шорохом дождя и вездесущей влагой, из черного шатра показались три огра: давешний вождь с черными перьями в седых волосах, более щуплый сморщенный старик, облаченный в засаленное подобие старого халата и обвешанный всякими косточками, и совсем старый мощный огр, опиравшийся на копье, как на клюку. Последний был облачен в нелепый кожаный фартук и гордо носил на морде редкую бороденку. Именно он тащил на толстом поводке бледную осунувшуюся нагайну. Лайсси увидела меня и замерла, на что последовал сильный тычок в спину. Змея охнула и чуть не повалилась на утоптанную землю, которую дождь оказался не в силах размочить. Похоже, это место служило постоянным становищем для огров.

Старик в фартуке с клыкастой гримасой пнул нагайну и дернул поводок. Змеедевушка с видимым усилием поднялась, ей явно было нехорошо. Что же с ней делали ночью эти гады? Я начал свирепеть. Одно дело, когда треплют друг друга воины, другое дело — издеваться над беспомощной пленницей. Опять… Опять этот мир ткнул меня носом в бесправие слабых перед сильными. Но в моем старом мире с этим бороться практически невозможно, а здесь, в Лахлане, я кое-что мог. Хватит чего-то ждать и терпеть! Я потянулся к своей внутренней сути, призывая изменение. И ошеломленно повис на веревках — сила не откликнулась. Спешная попытка снять блокаду, перекрывавшую мою истинную силу, способную затуманить разум любого рядом, отозвалась настоящей болью где-то под ребрами. Огры заметили мое дерганье. Обвешанный костями старик грозно ткнул в мою сторону корявым пальцем и громко проревел:

— Черный бледнокожий так и не понял, что его сила здесь закрыта! Наш бог-владыка цепко держит чужую силу в узде.

— Неужели без своих способностей черный так беспомощен? — насмешливо добавил вождь. — Я всегда знал, что дети Лесного Моря слабы, как щенки степной собачки, и слепы, как кроты.

— Хвостатые наги всегда стояли между нашим народом и Лесным Морем, — сказал старик. — Видимо, защищают своих домашних питомцев и шлюх.

Я в молчаливой ярости смерил их взглядом, на что третий огр вскинул руку и вмешался в забаву спутников:

— Я, старейшина Уфырхат домена Синисс-Шуф, благодарен черному моркоту за то, что он не убил моих неразумных братьев этой ночью и позволил привести себя к нашему тотему.

— Он не способен сам себе самку найти, — скривился вождь. — Он даже не смог бы поцарапать моего младшего сына, так слаб и неуклюж.

— Потому ты и не владыка нашего народа, несмотря на седину в голове, — рыкнул старик в фартуке, после чего подтянул к себе нагайну. — Змеехвостая многое нам рассказала. Никто не может устоять перед сладостью дымов нашего бога.

Он подошел ближе к столбу и стал ритмично хлопать в огромные ладони. На звуки из шатров начали выбираться огры. Их оказалось довольно много, десятков пять, и только мужского пола. Похоже, нам повезло нарваться именно на военный лагерь, где тренировали подростков и молодых воинов. Вскоре они образовали круг, в котором возвышался столб со мной, любимым. В этом же круге оказались клетка с форестессой и туром и три главных огра становища с Лайсси на привязи. Наконец старейшина прекратил созывать свой народ, развернулся к вождю и сказал:

— Когда черный моркот умрет, в наши земли придет его брат. Много крови впитают травы наших степей. И кровь эта будет не только вражеской. Синие огры должны быть готовы к смерти.

— Зачем же ему умирать тогда? — нахмурился вождь. — Нам нет нужды в новых врагах.

— Его сила нужна богу-владыке, — влез обвешанный костями старик. — Пора удостовериться в том, что он именно тот, кто нужен.

— Твое слово, шаман.

Старейшина подтянул к себе нагайну еще ближе и властно положил огромную ладонь ей на голову, запустив пальцы в зеленые волосы. Это вызвало во мне лютый протест, но я по-прежнему не желал что-либо говорить. Не о чем было сотрясать воздух и общаться с теми, кто скоро подохнет от моей руки. Шамай жестом вызвал из круга мальчишку и что-то шепнул ему. Синий парнишка сорвался с места к одному из дальних шатров. Вернувшись, он протянул шаману грязную котомку, из которой тот вытащил свиток. Если бы не шум дождя, можно сказать, что повисла мертвая тишина. Я тряхнул волосами, избавляясь от влаги, бегущей в глаза. Шаман зачитал вслух:

— «Руки его отмечены знаками Тримурры, красным и синим. Чело его отмечено белым знаком Тримурры. Над сердцем его спит черный символ Тримурры. Весь вид его взывает к владению им. Бесстрашные глаза его встречают смерть гневом, пугающим небеса».

Три огра уставились на меня, вызвав взглядами ощущение сдираемой кожи. Наконец огры покивали друг другу, и старейшина сказал:

— Это он.

— Не смейте! — вдруг почти крикнула Лайсси. Похоже, она о чем-то догадалась.

— Молчи, змея. — Старейшина лениво отмахнулся от нагайны, впечатав тыльную сторону ладони в ее губы. Лайсси мотнуло в сторону, а по лицу потек ручеек крови. — Не тебе сомневаться в желаниях бога-владыки.

Этот таинственный владыка начал всерьез интересовать меня. И я дал себе слово, что обязательно приберу к рукам таинственный свиток. Возможно, там будут ответы на некоторые вопросы. Шаман тем временем торжественно побрякал косточками и громко проревел:

— Только два испытания докажут его достойность войти в лоно синих лепестков, где ждет бог-владыка.

Его взгляд остановился на мне. И выражение глаз шамана едва не заморозило остатки моей храбрости. Но при этом холод синих глаз огра разбудил в глубине души дремавшую гидру ярости, гнева и беспощадности. Храбрость была не нужна. И шаман знал это.

 

Глава 3

ГРЯЗЬ, СТАЛЬ И ЖАЖДА СВОБОДЫ

Где-то над головой раскатисто громыхнуло. Старейшина огров провел синей лапой по своему лицу, собирая капли дождя, и сказал:

— Только наделенный целью способен пройти сквозь грязь и унижение. Тебя, черный, в нашем мире не касались еще ни грязь, ни настоящая мерзость. Ты стремишься исправить чьи-то жизни. И мы должны узнать, насколько ты на самом деле уверен, что твой выбор для них лучше того, что они имеют сейчас.

— Богу-владыке нужен только тот, чьи стремления истинны и сильны, — добавил шаман, встав рядом со старейшиной.

— Пройти сквозь грязь и не запачкаться душой способен только тот, чьи помыслы чисты, — из-за их спин с усмешкой сказал вождь.

Они с шаманом отошли в круг огров, оставив возле тотема старейшину и Лайсси. Несколько огров подхватили с земли два огромных чана для приготовления пищи и ушли, чтобы вскоре вернуться с ними же, но уже полными какой-то странной вонючей жижи. Догадка заставила меня вздрогнуть. Огры наполнили чаны отходами своей жизнедеятельности! Неужели они собираются… Подтверждая мои подозрения, старейшина не моргнув глазом запустил лапу в один из чанов, зачерпнул горсть мерзкой дряни, подошел ко мне и сказал, поливая землю у ног дурно пахнущим дерьмом:

— Чтобы стать цельным, надо разделиться. Тебе решать, что ты испачкаешь, а что оставишь в покое. Пей!

Его ладонь приблизилась к моему лицу, отчего меня чуть не вывернуло. Прилив вымораживающей ненависти охватил все тело. Огр же продолжил:

— Пей, или твоя нагайна умрет здесь и сейчас.

Один из молодых огров тут же вышел из круга и приставил острие копья к ложбинке меж грудей Лайсси, отчего та побледнела еще больше. Что-то похожее на отчаяние пронеслось в душе, но я знал, что никогда не сделаю того, чего от меня потребовали. Что-то в моем взгляде вызвало у огра довольную улыбку. Старейшина громко сказал:

— Твой выбор очевиден, черный. А вот умеешь ли ты принимать последствия своего выбора?

Он глянул на молодого огра, и копье с хрустом вошло в тело нагайны, показавшись из спины. Глаза зеленой змеедевушки застыли, а сама она ничком повисла на древке. Во мне все помертвело… Почему-то жизнь показалась пустой и никчемной. Я посмотрел в глаза огру и криво ухмыльнулся, обещая сердцем очень недолгий век. Старейшина склонил голову. А через миг я увидел живую Лайсси! Я растерянно сглотнул, поймав огромное облегчение. Огр сказал:

— Иллюзия жизни не всегда хороша. Но и не всегда плоха.

После чего выплеснул жижу из своей ладони мне под ноги. От новой волны вони захотелось блевать, что я попытался проделать. Из толпы огров раздался свист, а потом и насмешливые реплики:

— Не мужчина! Баба! Слабак!

Старейшина отступил от меня и громко обратился к своему племени:

— Пусть его тело встретится с грязью простой жизни!

Он вернулся к чану, зачерпнул еще порцию дряни, размахнулся и швырнул в меня. Вонючая масса влепилась в грудь, расплескав миазмы запахов и мерзко облепив кожу. Это было противно… Нет, даже ПРОТИВНО. Тошнотворно и мерзко до отвращения. Рвотные позывы сотрясли меня, а для круга случившееся послужило сигналом к действию. Каждый огр не преминул запустить лапу в дерьмо и швырнуть в меня порцию. О, этот запах! Это ощущение, когда тошнотная жижа прилипает к коже, к волосам, к лицу… Я бился на привязи, пытаясь сорваться с тотема, но узы оказались крепче стали. Издевательство продолжалось долго… Или недолго, не знаю, мне показалось, что всю оставшуюся жизнь. Когда все кончилось, не осталось ничего, кроме ЗАПАХА и пустоты внутри, наполненной отвращением к самому себе, к окружающим, к этим синим уродам, к их вождям, к жизни, к мерзкому нескончаемому дождю. Нет, дождь я полюбил еще больше! Потому что он медленно смывал с меня миазмы позорной экзекуции.

Потом я услышал звон металла. В круге огров по рукам заблестели ножи. Вождь выступил вперед и сказал:

— Кто не попадет в тотем, того отправлю чистить выгребную яму. До блеска.

Молодые воины синих огров что-то загомонили, а потом свистнул первый нож. С глухим звуком он вошел в тотемный столб слева от моей головы. На щедро политую дерьмом землю упали несколько срезанных волосков. Мне было плевать на такое издевательство над прической. После поливания дерьмом волосам уже ничего особенного не грозило, разве ожить и покусать этих синих скотов, забраться им под шкуру и устроить пляски-тряски. Следующий нож не попал в тотем, определенно. Я почувствовал его рукой — сталь застряла в моем мясе. Надеюсь, подлец, неумело метнувший клинок, утонет в выгребной яме. Мое желание подтвердилось раздраженным рыком вождя и испуганным вяком какого-то недоросля.

Ножи свистели надо мной, ножи свистели… Я не мог толком открыть глаза — жижа так и не сошла до конца с морды, даже усилившийся дождь не помог. Зато слышал злые крики моих друзей, болезненные и тоскливые. Иногда вскрикивала Лайсси, отчего мне хотелось выть особенно громко. Только бы эту несчастную невольницу не обидели слишком сильно. А лучше бы им вообще ее не трогать. Порву к моркотовой матери! На лоскуты распластаю. Я опять попробовал вызвать вторую ипостась, так же безрезультатно.

Полсотни ножей — это не шутка. Когда метали последний десяток, я реально стал бояться за свою жизнь. Похоже, дошла очередь до самых молодых и неопытных. В общей сложности за полчаса издевательств я получил десяток весьма неприятных ран. Больше всего пугала мысль, что в раны могла попасть та тошнотворная смесь будущих удобрений, что плотным слоем покрывала мое тело. Это могло закончиться заражением крови и тяжелой болезнью. В какой-то момент на меня обрушился поток холодной воды, смывая дерьмо и кровь. Проморгавшись, я поймал в лицо вторую порцию благословенной влаги, окончательно смывшей с головы мерзость… Ну, почти смывшей. Понятное дело, что мне теперь долго не отмыться от ощущения этой пакости на коже. Да и поесть нормально долго не смогу.

Время потихоньку ползло к полудню. Позабавившиеся огры разбрелись. Причем большая часть молодняка отправилась куда-то за шатры, откуда вскоре донеслись отрывистые команды. Похоже, отрабатывали какие-то воинские штуки. Я немного перевел дух, а шаман успел даже подлечить особо неприятные следы метания ножей. Старейшина привязал нагайну к клетке с Клэв и Горотуром. Увидев, что все закончилось, Лайсси встревоженно спросила:

— Вы в порядке, господин?

— Я их на тряпки пущу! — добавила Клэв. — На коврики под дверь покромсаю! Дайте только выбраться!

— Это слишком мягко, — проворчал тур. — Этих синих тварей надо продать оркам на опыты.

Один из стражников дернулся к клетке, намереваясь поучить пленников уму-разуму, но какой-то огр из старших одернул юнца. И насмешливо сказал, глядя на зеленоволосую змею:

— Надеюсь, ты достойно удовлетворила этой ночью наших вождей?

Лайсси съежилась, а я заподозрил, что огр недалек от истины. В том смысле, что ночью с нагайной натворили непростых дел. Если эти уроды посмели хоть как-то навредить девчонке, их смерть будет не просто концом жизни. И это желание защитить не питалось заботой, как с той же Родерией. Она была полна жаждой владения. Догадка поставила меня в тупик, но ненадолго. К дождю все эти мысли. Сейчас главное — освободиться… И наказать.

 

Глава 4

КАКАЯ ОБИДА? НИЧЕГО ЛИЧНОГО

Еще пара часов зависания на столбе закончилась громким урчанием в животе. С моими чувствами вообще творилось что-то странное. Мысли разбегались, на поверхность стали просачиваться самые примитивные желания, напитанные злостью и стремлением к свободе. Ближе к полудню два совсем юных огра притащили к столбу грубое глиняное блюдо, на котором валялись несколько подгнивших степных грызунов. Один из мальчишек радостно осклабился, показывая совсем еще не развитые клыки, и произнес:

— Шаман сказал, что ты питаешься мясом. Мы принесли тебе мясо.

— Сейчас будешь есть, — добавил второй. Он схватил одну смердящую тушку за хвост, сунул мне в лицо и со смехом сказал: — Ешь! Мясо! Вкусно!

Меня опять затошнило. Хорошо, хоть нечем больше блевать. Я отвернулся, прикрыв глаза. Мальчишка уже сердито рыкнул:

— Ешь, моркот! Или силой запихаю.

Пена черной злобы поднялась в груди и вырвалась наружу утробным глухим рокотом, похожим на раскат грома. Юный огр отшатнулся, но тут же рассерженно прошипел:

— Для гнили только гниль в пищу годится.

— Сейчас ты поплатишься, лесной огрызок, — сказал первый подросток и с размаху врезал мне кулаком под ребра, наполнив острой болью. Но я лишь зарычал еще глуше. Юнцы окончательно разозлились, и неизвестно чем бы все кончилось, но к нам подошел взрослый воин-огр, навешал малым подзатыльников, похвалил за инициативу и отправил выкинуть гнилые тушки в отхожее место. Сам же напоил меня водой, не дав ни кусочка еды. Дождавшись, когда я слизал с губ последние капли, огр сказал:

— С тобой будет говорить вождь. Молчи, пока он не спросит.

Никаких подтверждений от меня ему не требовалось, что говорило о вполне реальном наказании за ослушание. Я — существо весьма сообразительное. Так что решил: буду нем аки рыба об лед. Под дождь из черного шатра выбрался все тот же седой огр с черными перьями в волосах. Теперь на нем была кожаная накидка. Видимо, нудный дождь все-таки не очень ему по душе. Военный вождь подошел к тотему, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ты доказал, что являешься взрослым существом. И умеешь принимать грязь мира лицом к лицу, не тая обиды…

Это утверждение вызвало у меня смешок, но я постарался его тут же задавить. Уж обиду-то я затаил, да еще какую. Но им пока не стоит думать о плохом. Пусть наслаждаются последними часами своей никчемной жизни. Вождь заметил перемену в моем настроении, помолчал и продолжил:

— В тебе нет обиды на мир. То, что ты взрастил гнев на нас, преходяще. Мы были, есть и будем. Наши отцы испытывали младших на терпение, мы испытываем, и дети наши будут испытывать. Не это важно. Ты готов принимать мир таким, каков он есть.

Слова огра заставили задуматься. Я хмуро кивнул. Вождь усмехнулся и сказал:

— Сейчас тебе предстоит еще одно испытание. Готов ли ты принимать самого себя, со всеми болями, мыслями, мечтами и потаенными желаниями? Готов ли ты с храбростью посмотреть в глаза своей животной половине, моркот? Нам расскажет об этом твоя боль.

Без всяких знаков с его стороны на краю площадки с тотемом выстроился ряд огров со странными луками в мощных руках. Их было девять, все молодые, в глазах не отражалось ни одной мысли. Луки — под стать мощи стрелков, крепкие и большие, почти в рост нормального эльфа. Вождь величественно воздел руки к серому плачущему небу и громко возвестил:

— Да прозвучит слово боли, да раздастся молчание смелости, да распахнутся объятия храбрости! Пришло время черному моркоту рассказать о его храбрости и стойкости.

Огр отошел от тотема на три шага в сторону, развернулся лицом к стрелкам и медленно кивнул. Я же успел задаться мыслью о том, к чему вообще все эти испытания, мерзкие и кровавые? Если они собираются меня убить, то смысла в них просто нет. Или у них другие планы? Тогда обязательно надо будет разузнать о намерениях огров поболь… Живой треск рвущейся плоти и адская боль пронзили плечо, от чего в глазах помутилось. Сил хватило только на то, чтобы не заорать. В левой руке торчала могучая стрела, пришпилив конечность к тотему. От второго попадания в голове поднялась белая муть, накаленная и жгучая. Но кричать нельзя. Ни в коем случае, иначе… Что иначе, я не знал. Главное — ни звука и поменьше движений. Теперь я сросся с тотемом обеими руками.

Третья стрела вонзилась в левую голень, царапнув кость. Это было зверски остро и откровенно. Белизна в глазах сменилась красным туманом, от которого во мне начал рождаться утробный рык, сдержать который не было мочи. Но я сделал это — ни звука не сорвалось с губ. Мой взгляд нашел глаза вождя, зацепился за черно-синие зрачки и замер, впитывая все оттенки его настроения. Спокойствие и невозмутимость огра помогли удержаться от крика, когда четвертая стрела пронзила правую голень. Еще пять… Всего пять стрел. Надо выдержать!

Я возвышался в падающем потоке воды, сдирающей кожу. Каждый нерв отозвался на тупой удар наконечника в левое бедро. Но я побоялся кричать, опасаясь захлебнуться собственным воплем. Осталось всего четыре.

Наверное, старый тотем не был простым столбом. Его сделали прямо из растущего дерева, оставив кусок ствола на крепких корнях. Там, где пульсировали бездонные дыры моих ран, из ствола текло влажное тепло. И я пил этот дар… Пока правое бедро не скрутила пронзительная боль от попавшей стрелы. Так ощущает себя живой мотылек, которого неумелый энтомолог пытается пришпилить к подложке, чтобы добавить в коллекцию. В тельце раз за разом втыкается булавка, коллекционер сердито бормочет ругательства, не умея выбрать, как же лучше — так прикрепить или по-другому? Всего три! Какие-то жалкие три стрелы, и пытка кончится! Целых три очага мучений… Только бы выдержать, не закричать, не провалиться в обморок.

Запахи мокрой степи наполняют воздух вокруг, заставляя распахнуть глаза. Никогда не думал, что простая трава может так пахнуть! Ты можешь различить каждый оттенок, каждое мгновение… Полынь горька, как сама жизнь, она отдает дождю и ветру пот земли… Ковыль, растущий где-то далеко, шелестит сыростью и терпким бескрайним полем… Много трав, много особенных ароматов. И сам ветер пахнет так, что само его присутствие дарит намек на возможную свободу. Бежать по степи можно долго, главное — стать зверем и понять, что спотыкаться нельзя. Твой голос должен быть неслышимым, чтобы осторожная дичь не сорвалась с места, унося в себе теплую кровь… Иногда антилопы встречают тебя рогами. И нет добра в том миге, когда костяное острие вонзается в твою плоть, говоря: «Твой путь завершен, зверь». Но на то ты и тварь свирепая, чтобы не обращать внимания на рог, пронзивший живот. Ты понимаешь, что важные органы не задеты. И упрямо рычишь в жажде добраться до глотки, пахнущей такой вожделенной кровью… В животе проснулась боль, горячая, сочащаяся жизнью, уходящей прочь. Две… Еще целых две стрелы.

Эти существа причиняют боль лениво, размеренно, неотвратимо. Их луки шепчут на языке вылетающих стрел, призывая завершение моей жизни. Но странное дело — я знаю, что не умру, пока не отведаю их крови. Хоть их шкуры и странного цвета, но кровь у них горячая и красная — это я почуял еще ночью. Только бы сорваться с привязи. Пусть даже и ценой рваных ран. Вижу, как еще один палач натягивает лук и отпускает стрелу шептать. Древко вырастает из моей груди, рядом с сердцем. Значит, они все-таки хотят моей смерти… Сгусток крови срывается с губ, капая на грудь, пробегая по натянутой коже и вязко стекая на мокрую землю, загаженную и вонючую. Спокойствие наполняет меня. Рычать больше нет нужды. Смотреть смерти в глаза надо молча. Одна, последняя стрела. Она уже покоится на своем ложе, с шелестом отползая к груди синекожего Врага. Стальной наконечник легко вспарывает шею, проходя всего в пальце от глотки. Значит, им еще нужен мой голос? Тогда они совершили большую ошибку.

Слышу тихий скулеж, скашиваю глаза и вижу мерзкую клеть, в которой сидят двое — самка, пахнущая старым лесом, и быкоголовый, чья ярость сродни моей. Рядом с клетью молча плачет змеехвостая из пустынных нагов. Никогда на таких не охотился… Или было? Я с хрипом втягиваю воздух. Они плачут обо мне… Это так странно. Старый синекожий подходит ко мне. Не боится, знает, что я на привязи, да и раны держат лучше любых цепей. Правильно боишься, старик. Ты на волосок от смерти. Рядом с седым вижу второго старика, древнего, увешанного косточками. Он что-то бормочет, а потом с гримасой разводит руками, качая головой. Седой хмурится, он недоволен. Потом отдает гортанный приказ, и палачи подходят по одному, чтобы забрать свое. Каждая стрела уносит с собой кусок плоти, одаривая слепящим пятном боли. Моя кровь струится на землю, отбирая остатки сил. Но еще не время умирать. Я заберу вас с собой, обещаю.

А голоса звучат громче. Я начинаю их понимать.

— Он отторгает магию, вождь. Я не могу залечить эти раны.

— Тогда не будем ждать положенного времени. Отправим его в синее пламя прямо сейчас, пока он еще в сознании.

— Не стоит, вождь… Сейчас он зверь. Пламя может не принять его.

— Не тебе решать, шаман. Бледнокожий не издал ни звука под стрелами осадных луков. Он достоин встречи с пламенем в любое мгновение.

— Как скажешь, вождь.

— Я сказал.

Старый, который с косточками, водит ладонями, одна над другой, а между ними расцветает язычок Страшной Смерти. Все в степи знает — огонь несет только гибель. Но огонь старика странен — он того же цвета, что и его кожа. Синий огонь разгорается в его руках, принимая форму копья. Пламя струится в его пальцах, дрожит и течет. Что-то кричит пахнущая лесом, ей вторит разъяренный рогач. Только усталая, измученная змеехвостая молча роняет слезы, пряча их в каплях дождя. Не надо меня оплакивать… Я еще не отправил на ту сторону Врагов.

Синее пламя вонзается в глаза, заполняя мир живой лазурью, от которой кровь закипает в жилах. И боль проклевывается в каждой клеточке тела… Как же их много, этих ростков! Как же их мно…

 

Глава 5

ЦВЕТНЫЕ ЗВЕЗДЫ ВО ТЬМЕ

…го! Я превратился в текучее пламя цвета багрового заката, а вокруг бушевала синяя стихия. Она принимала странные формы. Напуганный зверь во мне спрятался, дав волю разуму. Никакой боли больше не было. А рядом со мной возникали настоящие полотна из лазурного огня. То я стоял посреди чудовищно изуродованного леса сапфировых деревьев, то над пропастью, стены которой стелились синим туманом, то на улице пустынного города. Все было соткано из живой лазури. При этом странное пламя не давало жара.

Я поднес к лицу свои руки и уставился на текучую плоть, сплетенную из язычков привычного желтого огня. Странность происходящего заставила напрячься. В ответ синий мир стал пульсировать. Показалось, что ко мне принюхиваются. А затем синее пламя стало приближаться. Пространство начало нагреваться, но жар совершенно не беспокоил — тело словно купалось в этом тепле. Синева окружила меня плотной сферой и застыла. А затем нанесла чудовищный по силе удар, от которого содрогнулся весь мир. Спасла меня текучесть нового тела. Огонь расступился, пропуская сквозь себя синие лезвия. Лазурь вновь застыла, сияя небесными переливами — от полуденной белесой голубизны до насыщенной предночной синевы.

Второй удар показал всю тщетность попыток проигнорировать силу синего пламени. Теперь это была паутина. Жгуты спеленали меня так плотно, что не было ни единой возможности пошевелиться. И два пламени стали растворяться друг в друге. Сполохи зеленого огня побежали по моим рукам и ногам, расплетая тенета. Все тело засветилось яркой зеленью…

Загорелось с яростной болью все. Я закричал от ужаса, чувствуя, как осыпаюсь пеплом в никуда. Остатков самообладания хватило, чтобы сообразить: синее пламя не желает смешения. Оно хочет пожрать меня, не оставив и следа. Опомнившись, я начал кромсать лазурь своими раскалившимися руками. От моих движений в окружающей синеве стелились зеленые нити. И они не растворялись среди синих потоков! Синева отторгала зелень.

В какой-то момент пространство стало почти фиолетовым, ощетинилось шипами и жадно накинулось на меня, отрывая оранжевое пламя по лепесткам. Каждый рывок сопровождался свирепой болью. Я же понял, что ничем не могу защититься от этого съедения заживо. Но можно попробовать удрать. Мир вокруг принял очертания морского берега, и я превратился в рыбу… Которую тут же попробовала сожрать чудовищная зубастая тварь. Попробуйте выжить, когда сам воздух грызет ваше тело! Когда вода кислотой разъедает кожу, аромат цветущей сирени буквально въедается в глаза, отчего бьет болью по всему телу. Когда каждое движение сдирает с вас клочья плоти…

Но я жил, сопротивлялся и не давал синему пламени закончить убийство. Топливом для огня моей плоти служили сердце, душа, сознание и чувства. Гнев, ярость, страх, радость, горе — все пошло в ход. И они не выгорали — напротив: чем сильнее меня пожирала живая лазурь, тем ярче разгорался огонь. Синева все реже растворяла в себе зелень нашего слияния. Вокруг стелился хоровод лоскутков пламени цвета молодой травы.

В какой-то момент все застыло. И начался совершенный кошмар. Ускользающим от чудовищной боли сознанием я понял, что просто растворяюсь в этом страшном огне. Я ничем не мог защититься, тогда как синее пламя способно как атаковать, так и сохранять себя. И стал ОЩУЩАТЬ… Плоть жидкими нитями расползалась в синеве, плавилась, становилась частью живого хищного бога-огня, бога-владыки.

И однажды, спустя бесконечную смерть, я понял, что могу пошевелиться. Весь этот нереальный мир вобрал меня в каждую пылинку, каплю, сквозняк. Расплавленная звезда боли начала остывать, превращаясь в нечто совершенно другое. Лазурный мир содрогнулся, я же уверенно потянул на себя языки синего пламени. Они стали глиной в моих невидимых руках. И постепенно меняли цвет с холодной лазури на теплую зелень. И вот уже вокруг темная пустота, а передо мной — зеленая звезда, похожая на пушистый одуванчик. Это был я собственной персоной… От такого открытия разобрал веселый смех, взметнувший космы звезды тысячами шелковых нитей.

Странное симпатичное настроение охватило меня, заставив протянуть руки пустоты к зеленой сфере. Пламя легко поддалось пальцам. Зелень сбивалась в какую-то неопределенную пока форму, а я гадал, что бы мне хотелось слепить. Постепенно огонь стал похож на человека. Две руки, две ноги, голова без лица, две пары огромных крыльев… Я поморщился. Ну их на фиг, всяких серафимчиков. Быстренько переделав фигуру, удовлетворенно кивнул сам себе и замер. Вашу мать! Зелененькая и с хвостом — это же Лайсси. И чего меня на ней переклинило? При мысли о змеехвостой в сердце потеплело. Хорошо, что с ней ничего фатального не сделали. Остальное можно пережить. А вот ограм бошки-то надо оторвать за произвол. Посмели протянуть лапы к нагайне. Да и ко всем нам.

Внутри проснулось беспокойство. Это все, конечно, замечательно, но как теперь вернуться? Шальная мысль ворвалась в голову. Руки вновь протянулись к зеленой плазме и принялись лепить то, что должно помочь мне выбраться из этого странного мира. Через час, или год, или век мое новое тело красовалось в пустоте зеленым совершенством. Войдя в него, я для проверки пошевелил руками, ногами, крыльями… И сорвался в стремительный полет, разрывая границы реальностей. А в недрах сердца вновь зашевелился Зверь.

 

Глава 6

ПОЖИРАТЕЛЬ ПЛАМЕНИ

Гулкие звуки размеренных ударов били в уши нарастающим ритмом, от которого вибрировало тело. Осознав себя опять в собственном теле, я не спешил открывать глаза. С неба падал настоящий ливень, наполняя гул дробным перестуком капели. Сквозь ресницы была видна площадь становища. Отвязывать меня от тотема, судя по всему, никто не собирался. Следы от попаданий стрел на теле больше не болели, лишь слегка саднили, словно успели зарасти. В клетке тихо всхлипывала Клэв, ей что-то бормотал Горотур. Лайсси безжизненной куклой лежала возле прутьев, уставившись потухшими глазами в мою сторону. Очень уж девчонка остро отреагировала на происходящее. Прилив теплой нежности к змеюшке отозвался во мне твердым намерением успокоить змеехвостую девчонку. Захотелось обнять, оградить от всех этих мерзостей. Юная нагайна, похоже, впервые в жизни столкнулась с холодящей беспомощностью перед чужой злой волей.

Нежность сменилась льдистой злобой, стоило перевести взгляд полуприкрытых глаз на шамана, самозабвенно колотившего в бубен, вышагивая передо мной. Два огра-подростка не менее упоенно лупили колотушками в огромный чашевидный барабан, обтянутый отполированной за годы шкурой. По тому же барабану стучали частые капли ливня. Именно эти звуки приветствовали меня по возвращении из яркого забвения. Шаман что-то протяжно закричал. Ему откликнулись огры, что собрались вокруг площадки. Похоже, все племя выбралось из шатров поглазеть на ритуал.

Вождь со старейшиной пребывали тут же, возле барабана. Они ничего не делали, только смотрели и переговаривались. И было в них столько самоуверенности и веры в собственную правоту, что злоба во мне напряглась перед броском. Эти синекожие посмели за меня решать, жить мне или умереть, ходить или висеть на привязи. Они решили, что могут вершить мою судьбу. И за это их надо наказать. Зверь внутри заворчал, отсекая ненужные мысли. Есть время говорить, и есть время делать. Не стоит смешивать эти два пути… Заплутать можно. Я вскинул голову, широко распахнул глаза и зарычал.

Шаман шарахнулся в сторону, споткнулся и чуть не свалился в лужу. Бубен выпал из синих рук, прокатился по утоптанной земле и замер без звука. Подростки оцепенели с занесенными колотушками. Полсотни огров уставились на меня в полном недоумении. Я ухмыльнулся и сказал:

— Не вам меня хоронить, твари.

— Как… — выдохнул шаман. В его глазах плеснулся неприкрытый страх. — Как ты выжил? Все сгорает в синем пламени владыки!

— Я пожрал ваше пламя, огры. — Ответ пришел в голову сам собой. — Я и есть теперь это пламя. И больше оно не синее.

— Умри! — с визгом крикнул шаман, выхватил у одного из воинов копье и ударил… Тотем даже не пошатнулся.

Я потер свободные от пут руки, насмешливо глянул в глаза шаману и сказал:

— Теперь моя очередь.

Внутри заклокотал рык, каждый огр рядом с площадкой стал отчетливо виден синей тенью, в которой клубился сгусток жизни. Это враги. Их надо наказать. Они посмели вершить мою жизнь. Мою и моих друзей. Холодный металл наконечников копий искрами оцепил меня, целясь в тело. Но это не имело значения. Инстинкты, древние и холодные, завладели каждым нервом. И я шагнул к первой синей тени. С хаканьем она обрушила удар копья туда, где меня уже не было. Шаг вправо, пальцы схватили древко, потянули назад, сближая с огром. Вторая рука почти ласково вмяла гортань до самого позвоночника. Шаман с хрипом рухнул на мокрую землю, хватаясь за горло. Ему предстояла не самая быстрая смерть от удушья. Он стал лишь первым в череде наказанных в этот день.

Их было много. Они возвышались надо мной, не стояли на месте и не желали умирать просто так. Но пробуждение Зверя свело на нет все эти преимущества огров. Стремительно скользя между копьями и воющими от страха синекожими, я наносил удары — по одному на воина. Касание — смерть. И не суть важно — опытный кочевник, закаленный в боях, был передо мной или юнец, еще даже не познавший первой любви. Они сами выбрали дорогу войны, за что и платили столь крупный счет. Вскоре площадка была усеяна окровавленными телами. Против меня осталось не больше десятка огров, в том числе и вождь со старейшиной. Несколько мгновений — и количество врагов сократилось до пяти. Я настороженно замер, переводя дыхание. Из нескольких глубоких ран на теле сочилась кровь, но это не стоило внимания. Вперед выступил седой огр, рядом с которым совсем недавно я чувствовал себя травинкой подле дерева. Сейчас никаких опасений не возникло. Только знание того, что он так же смертен, как и остальные. В руках вождя темнели лезвия старых клинков. Два ятагана, наверное трофеи, смотрели в землю. Но этот покой был обманчив. Вождь пророкотал:

— Славный конец ты подарил моему племени, моркот. Не думал, что однажды увижу смерть всех своих воинов в один день и час.

— Не стоило решать за меня о сроке моей жизни, — тихо ответил я.

— Владыка не зря хочет принять тебя к себе, — сказал огр. — Я знаю, ты принесешь бурю в степи Армагелоо, где кочуют мои сородичи не одну тысячу лет.

— Не сейчас, — я пожал плечами. — Ты закончил?

Огромный воин бросился в атаку, распластав ятаганы в стороны. Стальная смерть оплела меня неизбежной паутиной, но реакция и застывшие во льду возмездия нервы позволили мне пройти сквозь великое мастерство огра если не играючи, то уверенно. Мы встретили друг друга одновременным порывом. Один из ятаганов невесомо скользнул по левому плечу, раскрывая плоть до кости. Моя правая ладонь соприкоснулась с каменным животом синего воина, прошла сквозь мышцы и окунулась во внутренний жар. Глаза вождя потускнели, и уже бездыханное тело рухнуло мне под ноги, инерцией протащив изогнутый меч по моей груди. Ощущение было таким, словно меня распороли не хуже свиной туши. Но Зверь лишь встряхнулся, края раны сошлись в ненадежном шве, не давая крови хлынуть прочь с остатками жизни.

Это было самосожжение. Крохи сил позволили мне довершить начатое. Последние четыре огра умерли быстро, так и не придя в себя от испуга после нашего с вождем короткого боя. И тишина обрушилась на опустевшее становище. Кочевой домен Синисс-Шуф племени синих огров земель Армагелоо прекратил свое существование. Наверное, где-то в степи находится основной стан домена, с женщинами и детьми… Но его судьба меня не волновала. Я стоял под ливнем, приходя в себя после кровавой драки. Все раны на теле проснулись, начали саднить, гореть и даже пылать болью. Особенно мерзко о себе давал знать последний чудовищный порез.

Капли воды все так же колотили по барабану. И я не сразу понял, что через эту дробь пробивается голос Клэв:

— Террорчик, миленький… Что с тобой? Тебе надо нас освободить. Еще не все!

— Что не все? — очнулся я и подошел к клетке. Замок на ней оказался прост и примитивен, зато надежен. Просто так его было не вскрыть. На мой вопрос ответил Горотур:

— В доменах огров всегда есть один или два йотуна, парень!

Я подобрал с земли копье, вставил жало в петли замка и попробовал отжать их. С резким звоном запор отлетел. Дверь клетки распахнулась, и мои друзья наконец-то обрели свободу. Я же склонился к Лайсси, подхватил увесистое хвостатое тело и понес в ближайший шатер. Раз уж мы здесь, грех не воспользоваться благами стойбища. Внутри оказалось вполне уютно, ковровые стены создавали почти домашнюю обстановку, а земляной пол устилали мохнатые шкуры, теплые и толстые. На них-то я и опустил нагайну. Зеленоволосая змея пока не собиралась приходить в себя.

В это мгновение земля дрогнула, словно от удара. Потом еще раз, сильнее. И стало понятно, что к становищу приближается нечто огромное и тяжелое. Это были шаги. В шатер нервно заскочила Клэв, окинула взглядом шалых глаз обстановку и почти крикнула:

— Он идет, Террор! Йотун!

 

Глава 7

ТАМТАМОМ ПО МОРДЕ

Оставив Лайсси отдыхать, я выбрался под ливень и осмотрелся. С края стойбища примчался Горотур. На его морде диким огнем горели распахнутые глаза. Тур подхватил с земли пару копий и сказал:

— Мы влипли! Йотун у них не самый простой! Он закован в панцирь стужи!

Клэв ойкнула и тоже схватила копье из-под ног. Так мы и встретили новую угрозу — посреди шатров и окровавленных трупов, с копьями не по росту, со смятением в сердцах. Иотун оказался огромен и молчалив. Великан возник над шатрами разом, словно появился из ниоткуда. Белая свалявшаяся шерсть, покрывающая могучее четырехметровое тело, воняла хуже выгребной ямы. Белые глаза уставились на нас, оценивая ситуацию. Мощный торс великана закрывала странная полупрозрачная субстанция, похожая на текучий лед. Видимо, это и был панцирь стужи. В лапах йотун держал сучковатые дубинки. Горотур сипло прошептал:

— Молодой, но хорошо обученный. Если он действительно способен драться двумя дубинками, нам хана.

Что-то во мне зашевелилось, отметая утверждение рогатого. Не для того я устроил тут бойню, чтобы сейчас спасовать. Потянувшись к средней ипостаси, я облегченно выдохнул — со смертью шамана заклятие, сдерживающее превращение, пропало. С удовольствием расправив черные крылья за спиной, я засмеялся и раскинул руки, выпуская когти:

— Я, конечно, когда-нибудь умру… Но не здесь и не сейчас.

Горотур поднял копье, резко шагнул вперед и метнул оружие в йотуна. Великан тупо уставился на древко, торчащее из его ноги, обиженно громыхнул что-то на своем наречии и двинулся напролом, завалив шатер, оказавшийся на пути. Рогатый с воинственным воплем кинул второе копье, вонзившееся во вторую ногу йотуна, и схватил здоровенный барабан. В три скачка подлетев к гиганту, рогатый вспрыгнул на торчащее из его ноги древко, оттолкнулся, сигая еще выше, и смачно зарядил инструментом прямо по морде северного великана. Барабан отозвался мощным густым рокотом. Йотун последовал его примеру, правда, в его голосе не было ни капли мелодичности. Это был рев обиженного слона, не иначе. Причем охрипшего и горластого. В воздухе мелькнула дубинка, но рогатый успел слинять с линии поражения, напоследок еще и попрыгав на торчащих из плоти здоровяка копьях. Барабан улетел куда-то в мокрую траву за становищем, а йотун ринулся за обидчиком. И тогда в бой вступила Клэв. Она успела где-то раздобыть огрский лук выше нее ростом. Увидев, как играючи она натянула тетиву, я поразился силе форестессы. Свистнула стрела, впиваясь в грудь гиганта. Следом полетела вторая, потом третья. Йотун провел рукой по панцирю стужи, ломая стрелы, и пошел уже к девушке. В общем-то тактика друзей могла бы иметь успех, но великан оказался не таким тупым, как могло показаться. Не отвлекаясь на третье копье из рук рогатого, впившееся ему в мягкое место, йотун стремительно добежал до форестессы и замахнулся всем своим дубьем. Здесь уже мне почти поплохело. Пришлось кинуться наперерез атаке. Сбив крылом траекторию падения ближней дубины, я вцепился когтями во вторую. И чуть не застрял, чтоб его!

Когда оружие йотуна взмыло вверх, увлекая меня за собой, небо показалось с овчинку, такую серенькую и мокрую. На пике взлета когти наконец вырвались из древесины, я хлопнул крыльями и воспарил… Мордой в колючую траву. За все время путешествия как-то даже в голову не приходило потренироваться планировать. Летать, понятное дело, я не мог по определению, а вот скользить по воздуху надо будет поучиться. Где-то за шатрами стойбища раздался вопль Горотура:

— Нашел!

Что он там нашел, было непонятно, пока я не вернулся на площадку, где бушевал йотун. Великан старательно топтал шатры, пытаясь нащупать ногами вертлявую форестессу, а на него набегал тур, размахивая обеими секирами. Похоже, их-то он и искал все это время. Впервые в жизни я увидел, как опытный воин способен карабкаться вверх с помощью топоров. Особенно по живой громаде. Секиры с хрустом врубались в плоть и в панцирь. Горотур буквально взлетел по великану, несколько раз воткнув в него лезвия и оттолкнувшись ими же. Йотун взревел уже всерьез — его явно достали такие удары. Горотур подпрыгнул на спине великана, мощно скрестив секиры на его шее. Йотун обиженно взрыкнул, застыв на несколько мгновений, а затем рухнул подрубленным деревом, подмяв еще один шатер. Тур метил в основание черепа, стараясь перерубить позвоночник. И он это сделал. Северный громила больше не мог двигаться.

Вернув себе нормальный облик, я подошел к поверженному врагу и пнул ногой в бок. Тур вскочил на грудь поваленного великана, топнул ногой и сказал:

— Вот это трофей… Давно я не дрался с ними. Этот йотун не самый сильный, конечно, молод еще. Но если бы припечатал дубиной, мокрое место могло остаться.

Испуганный крик Клэв заставил нас сорваться с места. Мы нашли ее за шатрами. Форестесса с гримасой на лице зажимала кровоточащий бок одной рукой, а второй грозила кому-то в траве. Когда мы присоединились к девушке, среди полыни и ковыля показалась синяя мордаха совсем юного огра, одного из тех, что пытались накормить меня гнилым мясом. Он оскалился и крикнул:

— Мы отомстим!

И вновь спрятался в траве. Искать степняка в родных пенатах смысла не было. Да и рука бы уже не поднялась убить ребенка. Пусть и такого мерзкого. Запоздалый испуг пронзил все тело. Я с воплем понесся назад, к подавленным шатрам, где облегченно выдохнул. Огрское жилище, куда спрятали нагайну, возвышалось целым и невредимым. Следом подошли тур и форестесса. Клэв продолжала зажимать рану. Окинув взглядом поле битвы, рогатый мрачно выдохнул:

— Пора уносить ноги.

Вход в шатер распахнулся, под слегка притихший дождь выползла зеленоволосая змеедевушка с измученным лицом и принялась озираться. При виде почти целого меня ее изумрудные глаза засияли. Лайсси бодро выпрямилась и спросила:

— А что тут было?

 

Глава 8

СОКРОВЕННЫЕ МЕЧТЫ СМЕРТИ

К ночи мы ушли от разоренного стойбища огров достаточно далеко, чтобы пока не беспокоиться о возможной погоне их сородичей. Прошедший день выдался странным, страшным и полным событий. И сейчас, сидя у костерка, я разглядывал спутников, размышляя о всяком-разном. Как-то так получилось, что и Клэв, и Горотур, и даже нагайночка стали мне дороги. Сегодня они могли погибнуть, но боги миловали… В голове не укладывалось, что вот этой жизнерадостной зеленокожей девицы может просто не быть на свете. Интриган рогатый тоже словно всегда был под этим небом. Пусть он и-лелеет какие-то планы насчет меня, черт с ним. Как говорится, будем поглядеть. Змеехвостая… С ней вообще что-то непонятное. В душе то и дело возникало странное чувство собственничества. Неужели именно так чувствуют себя хозяева невольников? Хуже всего было то, что змейку лишили свободы. Мне это очень не нравилось, но в ее ситуации налицо было не насилие, а выбор. Ради семьи и не на такое пойдешь, если приспичит.

События минувшего дня ворохом воспоминаний клубились в голове. Особенно странный мир синего пламени, где я играл с плазмой. Вытянув перед собой левую руку, я уставился на ладонь и напрягся. Из кожи выплеснулось несколько крохотных язычков синего огня, сплетаясь в некое подобие свечного пламени. Кто только меня не убеждал, что магией владеть заказано. Мол, хайверс и все такое. Но вот же — огонь на ладони. Значит, кое-кого ждет сюрприз. Ехидная улыбка скользнула по губам. Названый братец будет удивлен. Но ему-то как раз бояться нечего. Пусть наши враги дрожат от страха. Огонь на ладони сменил цвет с лазури на зелень, а затем на яркую желтизну. Вскоре я смотрел на игру трех разноцветных язычков огня. Попробовать довериться ощущениям? Привычное желтое пламя способно только жечь. Синий огонь будет посильнее — он и защиту может дать. Тут главное — научиться им владеть. А вот на что способно зеленое пламя? Я вздохнул. Опять надо учиться, учиться и учиться. Как завещал кто-то великий.

В полумраке шевельнулась Лайсси, и я спешно погасил огоньки на ладони. Пусть уж пока все останется моим секретом. Нагайна сонно глянула в мою сторону и пробормотала:

— Холодно.

— Ползи сюда. — Я хлопнул рукой по бедру. — Я теплее земли.

— Как можно, господин! — Глаза змеи расширились.

— Боишься, что ли? — удивился я.

— Наги ничего не боятся! — Лайсси выпрямилась, зевнула и медленно перебралась с травы на мои колени. Хвост стек на сыроватую землю. Где-то опять громыхнуло — вечный дождь уже стал надоедать. Но с этим ничего поделать было нельзя. Зато можно было прижать-к себе теплую тушку юной нагайны. Лайсси притихла, а я после минутного молчания спросил:

— Какая у тебя семья?

— Господин… — она напряглась.

— Мне просто интересно, — я вздохнул. — Расскажи.

— У меня пятеро братьев и одиннадцать сестер, мама с папой, два дяди по матери, дядя и тетя по отцу, куча племянников и племянниц, а еще два деда и бабушка, — перечислила Лайсси. — Маленькая семья. Наш род всегда отличался малой кладкой.

Сначала я не понял, но потом дошло, что наги размножаются, как все змеи. Да уж, пошутила матушка природа. Я спросил:

— И как тебе жилось?

— Спокойно, — нагайна пожала плечами. — До того, как все случилось, я собиралась пойти в ученики к мастеру Тайной Охоты, но потом…

— Тайной Охоты? Это что? — спросил я.

— Ну, эльфы называют это разведкой, — объяснила змейка. — А потом оказалось, что моя мать вступила в сговор с другим старым родом, чтобы бороться за трон. И тот, кто должен был стать моим учителем, раскрыл заговор. Они ничего не успели натворить. Только поэтому нам всем сохранили жизнь.

— Не потому, что ты приняла на себя добровольное рабство? — удивился я.

— Это плата за жизнь моих братьев и сестер. По законам нагов, дети предателей короны должны умереть независимо ни от чего. Если все вскрывается, конечно. Наш император оказался так добр, что позволил одному из нас взять на себя служение… Я взяла.

— Расскажи о них, — попросил я, — о своих братьях и сестрах.

— Самая младшая, Лайшша, очень любит кузнечиков. — В голосе змеи появилась нежность. — Еще мы дружны с братом Нессаром. Он очень умный, учится в Храмовой Школе, будет жрецом в свите Солнечной Змеи. Он столько историй знает о прошлом, что может предсказывать будущее. Говорят, очень полезный навык.

Слушая Лайсси, я обнял ее покрепче, согреваясь в ночной прохладе. Этот мягкий голос странным образом казался родным. Мы болтали около часа, пока нагайна не начала зевать и клевать носом. В итоге я отпустил ее со словами:

— Ползи спать, змейка. Завтра мы должны увидеть опушку эльфийского леса.

Юная нагайна вернулась на свою импровизированную постель из примятой травы, застеленной накидкой, завернулась в ткань и вскоре мирно засопела. А ко мне сон так и не шел. Я смотрел на ее макушку, торчащую из-под ткани, и пытался представить, что сегодня она вполне могла умереть. Тряхнув головой, я поставил руки локтями на колени, сцепил пальцы и оперся подбородком на получившийся замок. Взгляд скользнул к прихваченной из стойбища котомке шамана, в которой среди хлама нашелся и тот свиток, по которому меня опознали. Содержимое документа поразило. Сейчас вновь захотелось перечитать и обдумать новую информацию. Доставать свиток я не стал — новых слов там определенно не появилось. Но вот то, что меня откровенно заказали, побуждало добраться до Санаана еще быстрее. Судя по всему, в столице эльфийского королевства назревал нарыв, который вот-вот прорвется. Магистры пяти башен твердо вознамерились провести реставрацию старой династии и возродить Империю эльфов, уничтоженную когда-то внутренними распрями и лично Тристанией… Это стало для меня открытием. Наследница императорского дома сделала все для того, чтобы свергнуть отца. И не собиралась занять его место. Всему виной любовь и месть. Она боролась за свою свободу, за право любить того, кого выбрало сердце. А потом отомстила родителю за кошмарное заклятие, заставившее убить младшего мужа. Прямо шекспировские страсти. Маги колебались, на кого сделать ставку в перевороте — на герцогиню или бастарда последнего императора. Брат и сестра друг друга стоят — оба своевольные, амбициозные, яркие и дерзкие. Только Тристания давно забила на трон, а ее таинственный брат жаждет власти. Я же магам мешаю до икоты. Темная лошадка… Камешек, способный сломать механизм заговора одним своим присутствием. В общем-то, иррациональная боязнь моих сил смешила. Если бы не все эти события, я так и не узнал бы о заговоре и жил в свое удовольствие.

Горькая усмешка наползла на лицо. Как же, размечтался. Возрождение Империи Сердца Бездны спутало все карты эльфийским магам. Они просто побоялись, что новая Империя не позволит вернуть из небытия давнего врага. Моркоты и эльфы воевали часто, самозабвенно и жестоко. Две империи всю историю давили друг на друга. В итоге эльфы провернули колоссальную интригу, вызвали давние события с драконами, что привело к уничтожению Империи Пармалеса. По странному стечению обстоятельств именно тогда произошла и история с Тристанией и ее Лионелем. Так и закончилась вражда двух стран-противников. Шутки судьбы, так сказать.

Сколько же на Лахлане народов, все со своими планами, амбициями, желаниями! Эльфы мечтают возродить былую мощь. Народы Лесного Моря вновь сплотились и теперь намерены стать сильным государством. Наги, испокон веков воюющие за земли Армагелоо, словно там для них медом намазано. Туры, лишившиеся своей земли из-за Драконьего Катарсиса, тоже мечтают обрести государство. Орки, сумевшие продвинуться в науках намного дальше остальных народов, плетут интриги. Огры по-прежнему стерегут Армагелоо, не давая нагам захватить степи. Вампиры, создания черных моркотов… Набирающая силу раса, таинственная и сильная. С ними тоже надо считаться. Много народов на Каване. И не о всех я еще знаю.

Но действия эльфов внушали особые опасения. Я расслабился и потянулся через астрал к брату. Пармалес откликнулся сразу, словно ждал. Очень быстро родился план действий. Обсудив некоторые детали, мы разорвали связь. Уже на выходе из астрала я заметил красное поле с рядами молчащих фигур. В реальности этого поля не было. Мне стало интересно, и я подлетел к фигурам, где застыл от ужаса. Это были все те огры, которые нашли конец в стойбище. Я оказался рядом с мальчишкой. Его горло было разорвано в клочья, но это не помешало синекожему подростку заговорить со мной:

— Я — Висанхан, очень люблю сестренку и готов защищать ее до последней капли крови. Ты не встречал ее?

— Нет, — выдавил я из себя. Юный огр закрыл глаза, превращаясь в истукана.

Следом заговорил здоровяк с пробитой грудью:

— Я — Пелед, скоро увижу свою невесту. Мы решили пожениться после этого похода. Она готовит мне особое угощение, которым встретит у порога своего шатра. Приходи на нашу свадьбу!

Холодная дрожь пробрала до костей. Они все были здесь, и каждый стремился рассказать о сокровенном. О том, чем они жили, чего хотели… И мечты их были просты, понятны и мертвы. Я убил каждого из них своими руками, обрывая нити жизней. Мальчишка, любивший возиться со щенками степных гарвов… Воин, узнавший недавно, что стал отцом… Парень, которого вот-вот должны были посвятить во взрослые… Десятки умерших надежд, планов, желаний и намерений. И все они были далеки от войны, крови, боли и смерти. Мне стало тошно уже после первого десятка признаний. Ненависть к эльфам, втравившим огров в бойню, заворочалась в душе. А синекожие говорили, говорили и говорили, наполняя сердце чернотой вины и отчаяния. Хотелось забыть о том, что я сделал. Жизнь — штука хорошая, но стоит ли она таких жертв? Моя душа заметалась, пытаясь найти выход из ловушки. В какой-то момент сознание помутнело и скользнуло в тело, отшвырнув пугающие разговоры.

Мерзкие чешуйки паники, сдобренной страхом и желанием забиться в тихий темный уголок, встопорщились, наполняя тело нестерпимым зудом. Но я не стал устраивать почесуху. Вместо этого на волне гнева, обиды и желания набить морду любому, кто сунется в мою сторону, я позвал:

— Полубоги!

Где-то далеко, под сводами Лесного Моря, звякнула тишина. А потом они появились, все четверо. Никто из Детей Бездны не издал ни звука. Они просто уставились на меня, отмахиваясь от мошек зеленого огня. Я же шагнул вперед, заставив их отшатнуться, и спросил:

— Мне надо объяснить?

Золотая морра быстро помотала головой, вознесла раскрытые ладони к синему небу, похожему на гобелен, сплетенный из струек пламени, и молча качнулась. Свод над нашими головами откликнулся синим же лучом, впившимся в голову мрачного Увиарта. Метаморфоза произошла стремительно. Уже через пару секунд вместо кто-тогавра передо мной стоял белобрысый воин в черных доспехах и без оружия. Он с любопытством осмотрелся и уставился мне в глаза спокойным взглядом неумолимого ледника, неспешного и страшного в своей силе сровнять с землей что угодно, пусть не сейчас, но когда-нибудь — обязательно. Я с легкой заминкой шагнул к богу и сказал:

— Здравствуй, Хтолим.

Лицо одного из высших существ этой вселенной озарилось насмешливой улыбкой.

Я проснулся, чувствуя капли дождя на лице. Серое утро высветлило горизонт. Костер давно потух, а вот местность оказалась незнакомой. Стоп… Что-то ведь произошло. Какое-то синее пламя, потом свиток. Я нахмурился. Сколько времени прошло за этот провал в памяти? Потом махнул рукой и устроил громкую побудку друзьям. Пора двигаться дальше. Впереди ждут важные события.

Тихий шепот Лайсси смешал хоровод огней в куча-малу:

— Ты вспомнил…

— Да, моя хорошая, — я прижал к себе девушку покрепче, — вспомнил.

— И что ты решил?

— Что ни делается, все к лучшему. — Ответ прозвучал несколько вымученно.

Сияние вокруг нас закружило быстрее, выталкивая в реальность. Действительно, пора двигаться дальше.

 

Глава 1

СПЯЩИЙ РАЗУМ ПОДОБЕН ЧУДОВИЩУ

Она коснулась губами лба бледного безмолвного парня, безвольно распростертого на постели, и прошептала:

— Ты знаешь, Келеваль… Я никогда не относилась к тебе как к простому гехаю. Когда в твоих синих глазах отражается та боль, что я дарю тебе каждую ночь, она пылает искренне, чисто и незамутненно.

Магиня, облаченная в белые одежды, поцеловала по очереди закрытые глаза черноволосого эльфа, совсем недавно заснувшего без надежды на пробуждение, и продолжила:

— Сегодня ты заснул сном разума. Твой дух теперь блуждает на просторах Аэнто Сахана. Мне очень жаль.

Красные глаза магини прищурились, отражая в своей глубине бледное лицо спящего.

— Этот моркот принес нам с тобой разлуку. Когда он сместил магистров, я думала, на этом все закончится. Но нет, он зашел дальше. Разрушил твои иллюзии.

Гехай, заботливо укрытый одеялом, едва заметно дышал. Точеное лицо не отражало никаких эмоций, словно парень умер. Красноволосая эльфийка, сидевшая у постели, на какое-то время замолчала. Ее тонкая рука скользнула по волосам гехая, рассыпанным по подушкам. Магиня тонко улыбнулась и продолжила безответный разговор:

— Заклятие… Проклятое заклятие перехода. Оно туманило твой разум. Но чувства твои всегда были искренними.

За стрельчатым окном покоев полыхнула молния. Раскат грома на миг заглушил шум ливня. Эльфийка скривилась и пробормотала:

— Как все не вовремя. Новых приказов владыки мы с тобой не успели выполнить. Мое поручение, высказанное тебе, так и останется поручением. Знаешь, что самое обидное, Келеваль?

Магиня встала с резного стула, подошла к окну и уставилась на разноцветные огни, украшавшие городские улицы далеко внизу. Вдохнув грозовой воздух полной грудью, эльфийка сказала:

— Ты слишком много знаешь, малыш. Настолько много, что я всерьез задумалась о твоей смерти. Именно сейчас, когда ты ушел в Аэнто Сахан. Сегодня я была во дворце в свите нового магистра. Этот проклятый моркот взломал заклятие перехода. Краем уха я услышала, как он собирается рано или поздно отправиться в Аэнто Сахан за душами гехаев и за какими-то своими спутниками. Если он это сделает, найдет тебя и вытянет обратно, ты можешь выдать все, что знаешь. Как мне поступить, Келеваль?

Эльф на постели не шелохнулся, а магиня тяжело вздохнула, повернулась к нему и продолжила:

— Старые дома плетут свои сети во много слоев. Глупого бастарда вычислили, это плохо. Но задели только самые верхушки наших планов. И это хорошо. Но то, что ты унес в своей памяти, может все погубить. Что мне сделать?!

В голосе магини прозвучали нотки искреннего отчаяния. Ее глаза заблестели, словно в них попала влага. Красноволосая эльфа облизала пересохшие губы, после чего прошептала в тишине покоев:

— Если моркот действительно пойдет в мир мертвых, то он все узнает, когда вытащит тебя обратно. Кто-то из вас должен умереть…

Магиня заложила руки за спину, сцепила в замок пальцы, качнулась с пятки на носок, тряхнула головой и застыла. Минуту спустя она расцепила руки, вытянула перед собой правую ладонь, и над ней засияла точка белого света.

Эльфийка прошептала:

— Умереть… Почему-то я не вижу выбора, Келеваль. Проще всего было бы убить тебя здесь и сейчас.

Эльфа хищно оскалилась:

— Я пробовала, да. Но что-то защищает тебя. Похоже, то, ради чего ты попал в Лахлан, еще не совершено. Ты уж прости меня, малыш, что я попыталась убить тебя. Зато час назад я кое-что выяснила.

Взгляд магини уперся в лицо спящего.

— Принц Террор обрел свою истинную супругу. Но ему суждено два таких единения. И после первого, но до второго, он лишен всяких сил. И вот что я подумала…

Магиня улыбнулась:

— Можно убить его. Все завязано на Терроре. Если перерубить этот узел, мы с тобой будем в безопасности. Он попадет в Аэнто Сахан безвозвратно. Мне не придется думать, как защитить старые дома, как сохранить в безопасности информацию, как не потерять тебя. И мне это понравилось.

Сильный дождь по-прежнему шумел за спиной, причесывая крыши домов. Красноволосая усмехнулась:

— Ты знаешь пределы моих сил. Они широки, но не бесконечны. Мне придется использовать то, что мы с тобой когда-то нашли в укромном тайнике старого замка на Выжженной земле.

Магиня вернулась к постели, села рядом со спящим и сказала, положив руку ему на грудь:

— Так или иначе, Империя Сердца Бездны уже пришла в земли эльфов. Сейчас, что бы ни случилось, будет литься кровь. Чтобы вернуть былую славу эльфийских императоров… Чтобы вновь склонились перед нами огры, наги, йотуны и другие народы… Ненаследный принц должен умереть. Нельзя позволить ему добраться до владыки.

Эльфийка склонилась к лицу спящего и невесомо коснулась губами его щеки. После чего встала с постели и вышла вон из покоев. Предстояла многочасовая возня с магическими инструментами. То, что магиня собиралась призвать, не любило никаких оков. Придется соблюдать чрезвычайную осторожность. Но и результат гарантирован. Звук шагов отразился от каменных стен коридора. Красноволосая магиня одной из пяти башен Санаана вскоре добралась до круглой комнаты, где на полу была выложена мозаичная структура жестко привязанного портала. Эльфа на миг остановилась, подхватывая в астрале узлы управления перемещателем, настроила в нужном направлении, оглянулась в ту сторону, откуда пришла, шагнула на рисунок и пропала в вихре белых искр. В то же мгновение где-то под башней, в темной лаборатории, загорелся такой же узор. По стенам помещения зажглись яркие светильники. Пройдя по полированным гранитным плитам, магиня подошла к огромному каменному столу, открыла хрустальный сундук возле одной из его ножек и принялась раскладывать на холодной столешнице гротескной формы инструменты, выточенные из цельных кусков горного хрусталя. В клетке, возвышавшейся посреди стола, шевельнулось странное существо. Несколько щупалец скользнули сквозь прутья решетки, но до магини достать не смогли. Эльфийка не обращала внимания на жалкую суету твари, которую ей предстояло распотрошить для завершения ритуала призыва. Она отточенными движениями готовилась. Ненаследный принц Террор не должен пережить утра нового дня.

Положив на каменный-стол последний скальпель, магиня мрачно вздохнула и пробормотала:

— Да и не хочу я тебя убивать, малыш. Раз уж выбор встал, что умрет один из вас двоих, пусть сгинет моркот. Ты мне дорог, Келеваль… А потом я обязательно спасу тебя. Но сначала умрет принц. Ради нас с тобой. И ради нее.

Красные глаза эльфийки блеснули твердой уверенностью. Тварь в клетке словно ощутила зябкий ветер и испуганно зашипела, стараясь забиться в самый дальний от магини угол.

 

Глава 2

УТРО ПСОВОГО ЛАЯ

Я проснулся еще до рассвета. Сумасшедшая ночь стала продолжением вечернего безумия. Мы с Лайсси не могли оторваться друг от друга. И ощущение долгожданной целостности наполняло меня какой-то эйфорией. Змейка дрыхла под боком, а я вспомнил сон. То, что случилось у синих огров, потрясло настолько, что сердце болезненно сжалось. Эта бойня… Я зажмурился в темноте и на мгновение задержал дыхание. Ничего удивительного, что память отказалась хранить такие воспоминания. Вся бравада о крови и терроре, о свободе и войне, которая то и дело рвалась из меня с самого начала жизни в этом мире, слетела луковой шелухой. Кого я обманываю? Но больше всего напугало то, что в тот момент я не колебался ни секунды. Принял решение, что они должны умереть, и они умерли. Все просто, кроваво и беспощадно.

Я осторожно выбрался из-под мохнатого одеяла, влез в шорты и потихоньку выскользнул из покоев, куда нас с нагайной занесло прошлым вечером. По пути в обеденный зал встретил наместницу с толпой советников, и завертелась бумажная суета. Всегда подозревал, что государственные дела — это тонны бумаги и литры чернил. Как оказалось, дела в королевстве шли далеко не лучшим образом. Хромало все — от охраны порядка до поставок продуктов с окраин Ламары. Разбойники на дорогах, постоянные междоусобицы мелкой знати, подковерная возня столичной аристократии, бесчинства студентов магической академии… Споры торговцев, тяжбы менял, мелкие и крупные уголовники. За всеми этими делами пролетели два часа. Вот-вот должны были подать завтрак, когда в кабинет, который я забрал себе для работы, со стуком вплыла герцогиня Тристания де ла Шанталь собственной хмурой взъерошенной персоной. Настроение эльфийки мне не понравилось — похоже, ушастая приволокла плохие новости. Устало выдохнув приветствие, Трис опустилась в кресло под окном, за которым только-только начало светать, кинула мне на стол кипу рукописных бумаг и сказала:

— Плохо дело, Сахарок.

— Опять, — поморщился я. — Не называй меня так! Что еще стряслось?

— Гехай… — Герцогиня поджала губы, посопела и продолжила: — Десятки гехаев взбесились по всему континенту. Поступают сообщения о драках, поножовщине, даже о смертях некоторых хозяев. С этими изъятыми никакой управы. Ничто их не берет! Хорошо, хоть усыпляющие чары работают.

— Этого следовало ждать. — Я потянулся в своем кресле и закинул ноги на стол. — Ты не видела, что случилось в столице у нагов.

— Мне уже рассказали. — Герцогиня картинно потянулась, позволяя кружевной рубахе под колетом цвета морской волны живописно обнять некоторые особенности прелестной фигурки. — Но и это не все. Те, кого усыпляют, еще в норме. Их просто спешно отправляют в Лесное Море. А вот что делать с теми, кто впал в сон разума?

Я помрачнел. Кое-кто уже успел просветить этим утром — что такое этот самый сон. Что-то вроде комы. Тело тут, а сознание где-то в Аэнто Сахане. Меня уже начал доставать пресловутый мир мертвых. Он, словно прожорливая акула, продолжал собирать щедрый урожай. Мои друзья, спутники, враги, а также те, кого я не знаю, но ради кого все затеял, — сколько их уже туда ушло? Надо срочно искать того, кто научит попадать в этот треклятый Сахан!

— Сколько уже гехаев пробудилось? — спросил я.

— Как бы не все, — пожала плечами Тристания. — Когда вы с Лайсси занимались… тем самым, — на ее губах мелькнула улыбка, — заклятие перехода благополучно испарилось. И кстати, не только оно. Мне тут из Безумных Садов донесли, что умалишенные, которых держали под успокаивающими чарами, тоже проснулись. Даже пару охранников успели потрепать.

Значит, все-таки пророчество начало сбываться. Я поморщился, вспомнив все громкие слова про магиню, не знающую своей силы, про меня, про всякую дребедень. Поток энергии, виденный, когда мы с Лайсси сливались друг с другом, стал окончательно понятен. То, что захлестнуло мир, — последствия пробуждения магических сил нагайны. Этот взрыв просто выжег все заклятия на континенте, которые так или иначе лишают свободы. Я не просто накачал змейку бездной энергии, я сорвал с нее все блоки и препоны к развитию способностей. В Лайсси проснулось нечто сильное, беспощадное и всепоглощающее. Изменить что-либо уже невозможно. Остается только пожинать плоды единения. Ведь именно этого я и хотел — чтобы подневольные изъятые вернулись в реальность, осознали себя и сами выбрали свою судьбу. Это и произошло в момент нашего с нагайной слияния — гехаи получили свободу, а с ними, похоже, и сумасшедшие, привороженные и еще там по мелочи. Я хохотнул, представляя себе картину, когда тихий безумец вдруг превращается в самого себя. В того, кого когда-то поймали и поместили в общагу с мягкими стенами… Брр, врагу не пожелаю.

В кабинете повеяло холодом и морским воздухом, словно прибой оказался прямо за раскрытым окном. Я заметил, что Трис напряглась, и краем глаза успел уловить гибкое движение в самом темном углу. Желтые светильники моргнули, и в помещении разлился плотный сумрак. Герцогиня где-то во мраке крикнула:

— Осторожно, Сахарок! Это шаркус!

Что-то гибкое обвило мою правую лодыжку и дернуло, роняя на пол, застеленный толстым ковром. Едкая боль обожгла кожу. Я зашипел, извернулся и полоснул когтями по живой плети. Щупальце отпустило ногу, а в сумраке наступающего утра в одном из углов кабинета вздыбилось кошмарное существо из дурного сна. Выглядело оно так, словно у большого воздушного шарика снизу выросли два десятка тонких щупалец, а сверху те же два десятка зубастых голов на длинных тонких шеях. На каждой голове было по одному тускло-серому глазу. И все эти буркала злобно таращились на бедного меня. Силуэт Трис метнулся вдоль стены, на миг закрыв окно, блеснула шпага — и две головы отлетели куда-то во мрак комнаты. Шейные обрубки тут же запенились, распространяя смрад гниющих водорослей, а из срезов потянулись новые головы. Щупальца твари бешеным клубком прянули к герцогине, стегая воздух. Тристания сдавленно зашипела, отскакивая прочь. Живые кнуты явно достигли своей цели. Я же, оставаясь на удивление спокойным, быстро приблизился к существу и попытался воткнуть когти в тельце… Щупальца оказались быстрее. Словно десятки раскаленных прутов обрушились на мою незащищенную кожу. Дыхание перехватило, в глазах повисла белесая муть, ноги подломились, отказываясь держать. Несколько голов тут же нависли надо мной, издавая пастями тонкий визг, от которого заломило виски. Зубастые отростки скопом вгрызлись в плоть, отчего я заорал благим матом. Невыносимая боль хлестнула по нервам. Где-то за агонией голос Трис пропел два слова:

— Арантэ венкерро!

В сумраке вспыхнули красные нити, паутина которых заполнила все пространство кабинета. Тварь заверещала, бросив грызть мое тело, а затем что-то взорвалось, окатив теплой тьмой.

Очнулся я на том же ковре. Рядом хлопотал дворцовый лекарь, а в мою руку мертвой хваткой вцепилась Лайсси. За окном серело позднее утро, плачущее притихшим дождем. Больше в кабинете никого не было. Я пошевелил рукой, морщась от боли, и прошептал:

— Где герцогиня?

Нагайна дернулась, обрадованно подалась ко мне и сказала:

— Она сейчас занята. Не говори… Тебе нельзя. Шаркус оставил в твоем теле много яда.

— Шаркус? — попытался я задать вопрос.

Лекарь тем временем принялся что-то выковыривать из моего живота, отчего боль пронзила аж до печенки. Лайсси объяснила:

— Морская тварь из глубин. Нападая, шаркус не просто стегает ядом щупалец. Он еще и тонкие иголки вбивает в тело. В которых парализующий яд. Так что теперь тебе придется полежать несколько часов.

— Что-то кончилась моя неуязвимость, — пробормотал я.

Теплая ладошка нагайны тут же залепила мне рот.

— Молчи. Любое движение разгоняет яды по крови.

Лекарь озабоченно заглянул мне в глаза, покачал головой и сказал:

— Придется вам поспать, господин.

Его рука мелькнула перед глазами, пальцы ткнулись куда-то в шею, и я опять провалился в темноту.

Второй раз пришел в себя уже далеко после обеда. Затейливая резная клепсидра мерно отсчитывала время капельками воды рядом с постелью, в которой я открыл глаза. Под боком беззастенчиво дрыхла моя зеленая змейка, а в кресле напротив окна сидела хмурая Тристания. На ее коленях нагло угнездился Марат, закинув ноги на подлокотник. Левая рука сына покоилась на шее герцогини. Оба уставились на меня, и Марат соскочил с насеста со словами:

— Это именно то, что ты подумал, пап.

Внутри что-то противно вякнуло. Я все никак не мог привыкнуть к тому, что Марат уже не сорванец, а взрослый парень. Даже как-то обидно, что его взросление прошло мимо меня, да еще так быстро. Тристания встала с кресла, потянулась и сказала:

— Мы с Лионелем кое-что выяснили. Этот шаркус был подослан. Кто-то вызвал его из глубин и переправил во дворец. Так что поздравляю с первым политическим покушением, Сахарок.

— Кто? — Собственный голос показался мне чужим и раскаленным. В горле будто тысячи ежиков встопорщили иголки.

— Молчи, Террор, — Трис устало улыбнулась. — У них были все шансы расправиться с тобой. Единственный недочет — мое присутствие. Все-таки кое-что в магии я соображаю. Откуда им было знать, что когда-то на нас с Лионелем также натравили шаркуса. Единственный способ расправиться с этой тварью — напитать ее примитивное сознание убеждением, что высший замысел выполнен, род продолжен, можно умирать. Что я и сделала. Тварь распалась, стоило внушить ей, что кладка отложена и защищена. На наше счастье, шаркусы живут только до первой кладки.

— Сколько? — спросил я, желая узнать, как долго мне еще приходить в себя.

— Завтра утром все уже будет в порядке, Террор. — Герцогиня заложила руки за спину и прошлась вдоль кровати, а затем остановилась и пристально уставилась в мою переносицу. — Я успела вовремя. Тварь только начала накачивать твое тело ядами. Был бы ты один или с кем-то несведущим — ты бы умер. Пока ты тут прохлаждался, капитан Артуара по нашей просьбе провела скорое расследование. У стражи есть возможность отслеживать магические потоки. Следы переноса привели нас в башню Ливица, в одну из лабораторий. Но дальше все застопорилось. Маги башни только руками разводят — никто из них не пользовался лабораторией несколько недель. Младшая магистресса Занарраль любезно объяснила, что без ее ведома в ту лабораторию не попасть, а сама она последние два дня не отходила от постели больного родственника, на котором испытывает новые методы лечения.

— Добрая магиня, — попытался я усмехнуться, отчего по лицевым мышцам пробежала волна болезненных искр.

— И не говори, — Тристания ухмыльнулась.

Марат, молчавший все это время, недовольно проворчал:

— Все, герцогиня, хватит. Ввели отца в курс дел — пора и честь знать. Ему отдыхать надо.

— Но расследование продолжается, Террор. — Герцогиня погрозила кулачком моему сыну, на что тот лишь ухмыльнулся, схватил Трис за руку и уволок за большую дверь наших с Лайсси покоев.

Я попробовал повернуться к нагайне, но был остановлен твердой рукой. Зеленые глаза проснувшейся Лайсси искрились радостью. Она прижалась ко мне еще плотнее, прогоняя болезненный озноб, и прошептала:

— Спи, солнце. Все завтра.

И правда, подумалось мне. Надо лишь немного подождать, и «завтра» превратится в «сегодня». Сил о чем-то думать совершенно не было. Я вздохнул и закрыл глаза, погружаясь в дремоту. Похоже, теперь, с обретением Лайсси, надо соблюдать особую осторожность. Все эти беспечные странствия расслабили меня, а ведь мир жесток и опасен. И теперь даже случайный кирпич может отправить драгоценного меня к праотцам. Ну да ничего страшного. А пока — спать.

 

Глава 3

ТРИСТАНИЯ. ВЕЧЕР ПОДКОЛОДНЫХ ОСНОВ

Покушение на Террора не стало для меня сюрпризом. Сотни лет при дворе научили главному — никогда не теряй бдительности, а то сожрут и не подавятся. Хорошо хоть покушение провалилось. Не будь меня рядом, Террора мы потеряли бы. Сидя в собственном особняке, в кабинете у горящего камина, я потихоньку гладила лохматую голову Марата, устроившегося на коленях, смотрела на Лионеля, лениво шевелившего кочергой угли в огне, потягивала вино и думала. От мыслей голова просто трещала. Происходящее в столице эльфов никак не давало покоя. Нарисовалась очень уж обширная и сложная интрига, в которой замешаны самые влиятельные дома. Капитан Артуара мне уже успела рассказать, что среди магистров башен нашелся бастард папаши. Вот уж не ожидала найти братишку через столько лет. Хотя какой он мне брат? Очередной амбициозный прохвост, позарившийся на несуществующий трон. По всем сводам престолонаследования когда-то разрушенной Империи, только я могу сесть на это помпезное креслице, спрятанное по приказу новой династии в каких-то катакомбах. Мне даже в голову не приходило искать этот символ абсолютной власти своей семьи. Свергли — значит, заслужили. Что тут еще скажешь. Никакие мои усилия не привели бы к печальному финалу, если бы не сложившаяся к тому времени обстановка среди аристократии Империи.

И теперь я, лендерра Тристания де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари, которой открыты все дороги Санаана, единственная законная наследница Толиргэ Аснатари, последнего императора Кавана, сижу в тишине особняка, греюсь у камина в компании обоих младших мужей и думаю о том, как бы избежать быть втянутой в очередной заговор по реставрации этой самой Империи. Больше тысячи лет правила моя семья всем континентом. Потом, не без моей помощи, произошел Рекорданс, совпавший с Драконьим Катарсисом, на трон взошла Насария Белая, Империя распалась, а эльфы сползлись со всего материка в эти леса. Насария могла и прибить меня за компанию с папашей, хамами-братцами и сестренкой-извращенкой, но милостиво разрешила удалиться в имение. Долгие годы я была довольна жизнью и жаждала смерти, вспоминая Лионеля, убитого, пусть и под воздействием заклятия, но моими руками. Так я тогда думала. Утонуть в депрессии мне не дала дочь Насарии, убитой подсылами Многоликих. Мерровэ Справедливая призвала меня в свой штаб перед несостоявшейся войной с турами. Не одно, так другое — Мерровэ не простила Многоликим смерти матери и устроила им настоящий гон. На берегах Коновальной реки у границы с нагами Многоликим надавали по шапке окончательно и бесповоротно. Там же я и заработала свое право самой решать, когда являться ко двору. Мерровэ тогда еще долго смеялась в шатре, услышав мою ничтожную просьбу. Лица пэров королевства перекосило в тот день знатно. Такого унижения старшие дома мне до сих пор не простили. Как же, они вынуждены изображать собачек на задних лапках, а какая-то вертихвостка, хоть и наследница старой правящей фамилии, может наплевать на королевскую волю!

Я вздохнула, на что Марат тут же завозился и спросил:

— Что тебя тревожит?

— Это покушение, — нехотя сказала я, — оно не идет у меня из головы. Боюсь, все только начинается. Больше всего мне не нравится, что след привел в башню Ливица. Когда в дела высшего света оказывается замешан магический конклав, до беды рукой подать. Террор, конечно, очень вовремя и благоразумно сменил верхушку, магистров давно следовало приструнить. Но как бы не оказалось, что мы все-таки опоздали.

Лионель еще раз пошевелил угли в камине, лениво растянулся на шкуре у огня и протянул:

— Не нравится мне история с твоим братом, Трис. Все очень уж на поверхности. Словно специально нарисованная картина заговора. Бастард, союз со старшими родами, то да се.

— Вот именно, — поддакнула я, — что не все так просто. За всем этим кроется нечто другое, намного темнее и злее. Ты слышал, что посольство гномов покинуло Санаан?

— Чем объяснили? — спросил Ли.

— У них там, на родине, в пещерных галереях Салгонны, какой-то очень важный ежегодный праздник.

— Ага, но вспомнили они об этом только в этом году. — Лионель приподнялся на локте и посмотрел мне в глаза. — Что-то я не помню, чтобы они раньше так рвались на свои праздники.

— Ну, так тебя и не было здесь почти пятьсот лет, — пожала я плечами. — Все могло поменяться.

— Но не поменялось, я правильно понял? — Глаза барда прищурились.

— Именно что, — кивнула я.

— Словно их спугнули, — пробормотал Марат. — Или они что-то знают.

— Орки строят морскую крепость, гномы удирают в свои норы, наги проводят военную реформу, кочевые огры стягиваются в сердце Армагелоо, — перечислила я. — Вам не кажется, что происходит какая-то пакость? Так что покушения на Террора будут продолжаться. Не удивлюсь, если…

В дверь каминного зала тихонько постучали. Я отставила бокал с вином на низенький столик и громко сказала:

— Входи, Налсар!

Прямой как жердь дворецкий степенно распахнул дверь, шагнул в зал и с поклоном доложил:

— К вам с частным визитом пэр Келентиэль ле Севантарк, графиня Ун-Сакары, в сопровождении баронессы Мерегрины де ла Давалль.

— Они озвучили цель визита? — недовольно спросила я.

— Нет, госпожа. — Вингиэль еще раз поклонился.

— Зови их сюда. Перетопчутся, принимать их еще в специальном зале, — проворчала я.

— Слушаюсь. — Дворецкий спиной вперед покинул каминный зал.

Лионель встал с лохматой шкуры и укоризненно сказал:

— И зачем ты решила испортить нам такой вечер?

— А так все мирно наминалось, — с усмешкой пробормотал Марат и не подумав убрать свою голову с моих колен.

Через пару минут Вингиэль впустил к нам двух эльфиек в помпезных, почти придворных нарядах. Я распорядилась принести еще вина и бокалы для гостей, после чего принялась разглядывать поздних посетительниц. Пэр, надо же! Коллега по законотворческой палате бывшего королевства ничуть не изменилась за те несколько лет, что мы не виделись. Келентиэль надменно обозрела помещение, сморщила утонченный нос, лениво поправила безупречно причесанные, волосок к волоску, длинные темно-синие волосы и аккуратно присела в мягкое кресло, стараясь не помять камзол из дорогого черного паучьего сукна. Сине-черные глаза уставились на Марата, а тонкие губы аристократки из старого рода поджались, словно она не одобряла таких вольностей. Нам было плевать на ее мнение.

Вторая эльфа оказалась интересна хотя бы тем, что я видела ее в первый раз. Рыжая, с явно военной выправкой, в форме морского офицера, она крепко сжимала пальцами эфес старой шпаги, с которой определенно не привыкла расставаться. Лицо офицера дышало нервозностью и красотой, подчеркнутой въевшимся дыханием соленых ветров Сигин-Сараана, внутреннего моря Кавана. Баронесса Мерегрина чувствовала себя не очень-то уютно среди старой аристократии. Но что-то же ее заставило составить компанию графине Ун-Сакары. Тем интереснее будет выпытать причины, заставившие боевого офицера терпеть рядом столичную стерву. Важность дела, приведшего этих двоих ко мне, не вызывала сомнений.

Лионель шевельнулся возле камина, привлекая к себе внимание пэра. Келентиэль учтиво склонила голову и сказала:

— Я очень рада видеть в добром здравии несравненного поэта Лионеля д’Алансаля, барона Фалька.

— Примите мои искренние пожелания здравствовать, госпожа, — не менее церемонно ответил Ли.

Я усмехнулась и сказала:

— Позвольте также представить вам моего второго младшего супруга и кровного брата. Марат Террориэль, сын Террора Черного, ненаследного принца Империи Сердца Бездны, носящий имя Лунная Тень.

Марат лениво повернул голову у меня на коленях и демонстративно не стал вставать, выказывая откровенное хамство по отнощению к гостям. Графиня и ухом не повела. От ее учтивости аж скулы свело.

— Наслышана о молодом человеке и очень рада встрече. Позвольте и мне представить свою спутницу. Капитан каравеллы «Сельтинея» баронесса Мерегрина де ла Давалль, кавалер ордена «Бирюза на крови» третьей степени.

А вот теперь мне стало совсем интересно, как и Лионелю, судя по его застывшей фигуре. Знаменитый капитан едва ли не лучшего исследовательского судна королевского флота, ходившего по океану вокруг Кавана. Что она делает в компании этой эльфийки, бывшей когда-то пэром эльфийского королевства? Графиня церемонно сложила руки перед собой и сказала:

— Наше дело не терпит отлагательств, госпожа герцогиня. И не нуждается в большом количестве знающих. Могу я попросить вас обсудить все наедине?

— От семьи у меня нет секретов. Все, что касается меня, касается и их тоже, — ответила я, вложив в голос побольше прохлады.

— Что ж, так тому и быть. — Келентиэль слегка расслабилась. — Не будем ходить вокруг да около. После недавних событий вы, госпожа, уже наверняка догадались, что не все благополучно в Ламаре. Действия Диодерии Шестнадцатой стоили эльфам королевства. Мы хотим исправить последствия недальновидной трусливой политики слабой представительницы некогда сильной династии Самилиэлей.

— Два вопроса. — Я постаралась ничем не выдать холодка, побежавшего по жилам. — Кто такие «мы» и как вы собираетесь исправлять эти так называемые ошибки королевы Диодерии?

— Только реставрация Империи может вернуть эльфам прежнее положение. Владыка Лесного Моря император Пармалес Черный определенно намерен стереть с лица Кавана даже след воспоминаний о своем давнем сопернике, об Империи эльфов, — графиня усмехнулась. — Вы, госпожа, единственная, кто имеет неоспоримые права на древний трон.

— То есть теперь, после разоблачения этого бастарда, моего братца, вы решили прийти ко мне? — Я вскинула брови, выражая недоверие. — И вы не ответили на мои вопросы, графиня.

— За мной стоят влиятельные лица из старших родов, готовые пожертвовать немалые силы и средства для восстановления былой мощи эльфов. — Келентиэль выдала тонкую усмешку. — Вынуждена признать, что теперь, когда ваш незаконнорожденный брат попал в руки Террора, у нас больше нет символа реставрации. Поэтому мы и пришли к вам, госпожа.

— Почему сразу не обратились ко мне? — Задавая этот вопрос, я знала, что услышу в ответ.

— Старые дома недовольны, — скривилась графиня. — Сами понимаете, вы, с вашим опытом и характером, вполне способны повернуть происходящее в несколько не том направлении, которое задумано реставраторами.

— Действительно, — согласилась я, — могу ведь и послать все их надежды на привилегии и огромную власть. Подозреваю, что и с братцем они могли ошибиться. Все Аснатари — и законные, и бастарды — эльфы непростые. Марионеток в нашем роду не было никогда. На что же рассчитывают… реставраторы?

— В обмен на возврат нескольких небольших поправок в закон об аристократии мне поручено предложить вам огромные возможности лиц, стоящих за реставрацией.

— К восстановлению справедливости все готово, — подала голос баронесса, удивив меня глубоким бархатом, готовым в мгновение ока стать раскатами командирских приказов. — Достаточно одного вашего слова, герцогиня. И эльфы снова станут хозяевами материка.

— Вы так уверены, что наги склонятся перед нами, вкусив тысячелетней свободы? — насмешливо спросила я. — Что набирающие силу орки потерпят под боком возрожденную мощь эльфов?

— Все решено, госпожа, — ответила графиня. — Это будет не ваша забота. Но мы можем гарантировать как лояльность одних, так и союз других.

— Ваша уверенность внушает уважение, — сказала я. — Сами понимаете, такие вопросы не решаются сиюминутно.

— Разумеется. — Келентиэль встала с кресла. — Но мы хотели бы услышать ответ не позднее чем через сорок восемь часов, госпожа.

— И ответ «нет» будет скрыт за тишиной, — добавила баронесса, качнув шпагой.

Графиня недовольно покосилась на свою спутницу и сказала:

— Поймите нас правильно, госпожа. Если вы не примете нашего предложения, положение только ухудшится. Даже вы не сможете избежать последствий происходящего.

Тонкая угроза наполнила-меня изморозью азарта. Почувствовав то же самое, мои супруги и не подумали как-то отреагировать на слова графини. Келентиэль встала с кресла, поклонилась, и они с баронессой вышли из каминного зала, попав в заботливые руки моего дворецкого. Когда двери за ними закрылись, я кинула взгляд на огонь и спросила:

— Что скажете?

Марат вскочил на ноги и с улыбкой сказал:

— Наглость — второе счастье.

— И вышли вон сомненья и тревоги. И встрепенулись тщетные мечты, — процитировал сам себя Лионель. — Накинув тайну на банальные истоки, они идут к чертогам пустоты.

— Это все понятно, — поморщилась я. — Капитан, что скажете вы?

В темном углу за моим креслом шевельнулась тень, и в свет камина вышла капитан дворцовой стражи с весьма ошарашенным выражением лица. Артуара, которую мы пригласили составить нам компанию этим вечером после беготни и следственной писанины, недоуменно спросила:

— Они что, так и не увидели меня?

— Вы так сладко задремали, капитан, что не подавали признаков жизни, — улыбнулся Марат. — Немудрено не заметить спящего эльфа.

— Графиня так и не ответила ни на один из ваших вопросов, герцогиня. — Капитан с сомнениями в голосе покачала головой. — Зато они успели поугрожать.

— Высокая политика, Артуара, как иначе-то? — Я засмеялась.

— Я обязательно выясню, кто за всем этим стоит, — пообещала де ла Клерзаль. — А пока советую вам, госпожа, сделать вид, что вы согласны на их предложение. Они дали вам двое суток на ответ? Выторгуйте еще как минимум двое. Тяните время.

— Я вот что хочу спросить, — задумчиво протянул Марат. — Отцу будем говорить о заговоре?

Я вспомнила бледное лицо Террора, исполосованного следами от ударов шаркуса. Будь благословен тот день, когда на нас с Лионелем натравили такую же тварь. Хорошо, что я знала, как бороться с этой магической сущностью. Иначе… Капитан Артуара покачала головой:

— Не стоит сообщать ненаследному принцу обо всем этом. Он сейчас очень слаб, а зная его характер, могу точно сказать, что Террор сунется в самое пекло.

— Это будет большой ошибкой, — Лионель поджал губы. — Террор должен знать все.

— Прости, дорогой, — я вздохнула. — Принцу лучше не знать всего этого.

— И у нас всего двое суток на то, чтобы раскрыть заговор и принять меры к его ликвидации, — мрачно сказала капитан. — Если госпожа постарается, времени будет больше. Но это ничего не меняет. Все зашло очень далеко. Не оказалось бы поздно.

Артуара ушла, а мы еще с минуту молчали, осмысливая случившееся. Пелена беззаботности окончательно истаяла, открывая неприглядную картину происходящего. Если не принять мер, мы вляпаемся крупно и болезненно. Мой взгляд остановился на Марате. Тонкая сорочка скрадывала прекрасное тело парня, сам же он без тени смущения упер руки в боки, натягивая ткань на торсе…

— Твою кавалерию! — До меня дошло, что все это время сын Террора щеголял голыми ногами. Он же еще час назад где-то оставил штаны, предпочитая по старой памяти расслабляться без лишней одежды… То есть при гостях Марат тоже был без штанов! Боги мои, с кем я связалась?!

 

Глава 4

ЛЕС РУБЯТ — ЩЕПКИ ЛЕТЯТ

На решение самых неотложных дел я отвел себе неделю. На следующее после покушения утро я действительно почувствовал себя более чем отменно и начал воплощать планы в жизнь. Первым делом следовало разобраться с положением дел в разных сферах жизни эльфийской провинции. В этот день тоже пришлось решать диковатые для меня вопросы: от того, кому принадлежит старая скрюченная яблоня на границе двух столичных особняков, до своевременной выплаты жалованья наемникам одной из пограничных застав на юге. Плюс ко всему с самого утра продолжили поступать новости о гехаях. Без крови не обошлось. Хорошо хоть не оказалось погибших ни среди изъятых, ни среди их хозяев.

Отложив в сторону очередное прошение на выплату пособия каким-то сиротским заведениям одного из городов Ламары, я устало откинулся в кресле и посмотрел на взмыленную Диодерию. Бывшая королева никак не ожидала, что работа клерка настолько тяжела и утомительна. Она привыкла к тому, что такими вопросами занимаются многочисленные секретари. Я же заставил ее вникать в каждую мелочь. И теперь наблюдал, с какими глазами она встречает каждую бумагу. Водяные часы отсчитывали последние минуты времени, отведенного на разборки с бумагами. Впереди нас ждали просители и посетители. Голова уже не просто шла кругом, она давно отправилась проветриться, оставив на наших шеях пустые звенящие котелки. Говорят, лучший отдых — смена вида деятельности. Похоже, пора перейти от писанины к говорильне. Я встал с кресла, потянулся до хруста и сказал:

— Пора в Присутственный Холл, принимать всяких там… этих.

Кого «этих», не смог бы объяснить никто. Мы с наместницей и ордой помощников чуть ли не бегом вывалились из кабинета, радуясь долгожданному отдыху. Кажется, какой-то из земных королей ляпнул: «Государство — это я»? Чтоб ему поплохело! Такое самодурство до добра не доводит. Та страна, насколько помню, кончила революцией. Мне тут такие страсти на фиг не нужны. Когда мы расхристанно ввалились в Холл, пытаясь хоть как-то соответствовать власти, что на нас навалилась, гости бывшего королевского дворца встретили тишиной. Церемониймейстер, буквально оскорбленный тем, что не успел возвестить, холодно поклонился, дождался, пока мы рассядемся (я нагло угнездился на бывший трон), и объявил первого просителя:

— Баронесса Ульрия ле Пийон и ее гехай! Дело о причинении физического ущерба представителю младшего дома со стороны гехая!

Перед троном нарисовались совсем молоденькая эльфочка, облаченная в бирюзовые одежды, и гераклоподобный здоровяк, которого за утонченного ушастика можно было принять только спьяну. Темноволосая баронесса с надменной моськой громко пожаловалась, баюкая перебинтованную правую руку:

— Новый закон запрещает наказать гехая за проступок! Я прошу ненаследного принца явить собственное правосудие! Мой гехай Гизмо повредил мне руку, когда я попыталась приструнить его за неподобающее поведение!

— И что же это за поведение такое? — поинтересовался я, внутренне сотрясаясь от смеха.

— Он отказался предоставить мне себя в законное пользование! Пять лет ни слова не говорил, а теперь, видите ли, против! — Возмущению Ульрии не было предела.

— Я пять лет был истуканом! — прорычал громила. — Надоело! Ваше сиятельство! Я просто предложил моей… э-э-э… ей, в общем, оценить возможности разнообразия.

В Холле повисла звенящая тишина. Где-то у стены кто-то сдавленно хрюкнул. По толпе просителей прокатился шумок. Баронесса покраснела и выпалила:

— Ни за что! Теперь, после такого, никогда!

— Что у вас с рукой? — спросил я.

— Он мне ее сломал! — Губы девушки задрожали, но глаза остались по-прежнему темными и недовольными. Наследница баронского титула была воспитана на уровне.

— Конечно, — кивнул Гизмо, — а нечего бить по голове, словно я брыкливый гарв! Укротительница нашлась…

— Ваша светлость, — вновь подала голос баронесса, — позвольте подойти ближе. Я не хочу обсуждать некоторые детали прилюдно.

— Дозволяю, — согласился я.

Эльфиечка подошла к трону и наклонилась, шепча в ухо горячим ветерком:

— Не могла же я сразу согласиться! Надо было поставить его на место. Вот и стукнула, а он отмахнулся… Сами посмотрите, какой здоровый!

Я еще раз сравнил их и согласился:

— Действительно.

Баронесса спешно вернулась к условной черте, где приличествовало стоять просителям. Я поманил к себе гехая, заставил его склониться и тихо спросил:

— Неужели так сложно помнить о своей силе? Она же такая хрупкая.

Гизмо мучительно покраснел и промямлил:

— Сам не ожидал, что так получится… Она сильно обиделась и потащила меня сюда разбираться.

— Лучше бы ты затащил ее в постель и помирился. Все так плохо, что ли? Тебе не нравится эта молодая эльфийка?

— Нравится, что вы! — Гизмо испуганно отшатнулся. — Но пять лет…

— Заботься о ней, и она сама даст тебе все, что захочешь. — Нотация вышла банальной. — Сам же знаешь. И вообще почему вы еще здесь, а не в Сердце Бездны?

— Как раз собирались ехать, — покаялся гигант. — А тут эта история.

— Свободен, — отослал я гехая.

Эти двое изрядно повеселили весь Холл, но решение следовало принять, раз уж они дошли до дворца со своими разборками. Подумав с минуту, я подманил к себе Диодерию и спросил:

— Что думает госпожа наместница?

— Выпороть обоих — и в койку, — улыбнулась бывшая королева, словно прочитав мои мысли. Мы тихонько посмеялись, и я огласил вердикт:

— Гехаю Гизмо предписывается принести извинения баронессе Ульрии ле Пийон в той форме, что устроит баронессу. Оной же баронессе впредь не следует забывать, что отныне гехаи свободны в своих поступках и желаниях. Своей волей я снял с гехаев заклятье перехода, и подобные эксцессы непозволительны. За сим дело закрыто.

Смущенные эльф и эльфийка растворились в толпе, а им на смену к трону выполз наг болотной масти из свиты нынешнего посла. Вот они, дела государства, мать их. Остаток дня пролетел незаметно, забрав и без того хлипкие после покушения силы. Когда Присутственный Холл опустел, ко мне подошла Диодерия и, помявшись, спросила:

— Все-таки зачем было устраивать освобождение гехаев так резко? Пострадавших очень уж много.

— Лес рубят — щепки летят, — я усмехнулся, глядя в непонимающие глаза эльфийки. — Не берите в голову, наместница. Получилось так, как получилось. Что теперь поделать?

Бывшая королева хмуро скривилась. Похоже, ее этот день тоже вымотал, как и все предыдущие. Я же мысленно прикинул количество раненых из-за пробуждения гехаев и вздохнул. Действительно многовато. Десятки гехаев устроили драки, многие впали в этот треклятый сон разума, с которым тоже надо что-то делать. Были и попытки покончить с собой. Но магия Предназначения, наложенная богами, не позволила отчаявшимся изъятым оборвать жизнь. Для возрождения драконов нужен каждый из них. Количество гехаев, отправленных в Сердце Бездны, перевалило за полторы сотни, но сколько их еще разбросано по всему Кавану! И самое главное — дальше-то что? Эта мысль не давала мне покоя весь день. Но я не знал, что ответить на поставленный самому себе вопрос.

Выходя из Присутственного Холла, я наткнулся на принаряженных Тристанию с Лионелем. Остановив герцогиню требовательным жестом, я спросил:

— Где Марат?

— Он гуляет по городу, принц. — Вежливость Трис насторожила меня.

Эти двое спешно свалили с горизонта, я же задумался. Чего-то они темнят. Похоже, пора забить на некоторые свои принципы и кое-что проверить. Бард с аристократкой явно намылились куда-то развлекаться. Что ж, будем поглядеть.

 

Глава 5

ТРИСТАНИЯ. НОЧЬ СЕРЕБРЯНОЙ ПАМЯТИ

Когда нам на выходе из дворца попался Террор, мы с Лионелем постарались ничем не выдать нервозности. За минувший день удалось сделать многое, даже договориться о встрече с «реконструкторами» на нейтральной территории. Капитан Артуара через посыльного известила, что тоже кое-что нарыла. А именно: имена трех лидеров, точнее — их прозвища. Некий Беорг, как-то связанный с армией Ламары. Мурагант, определенно завязанный в казначействе или где-то рядом. И Лорекиласа, женщина из какого-то старшего дома.

Поздним вечером мы с Лионелем получили приглашение на встречу, куда и отправились, едва не спалившись при встрече с Террором в коридорах дворца. Сахарок как-то очень уж подозрительно на нас посмотрел, но единственно спросил, где Марат. Я даже не соврала, ответив, что парень гуляет. Просто не все сказала. Лицедей лунной тени получил в этот раз задание проследить за нами, а потом выведать, кто из заговорщиков где обитает. Кто бы сомневался, что «реконструкторы» и не подумают открыть лица.

Так и оказалось. Когда мы добрались до неприметного особнячка на краю Санаана, нас проводили темными тропами по уютному саду, а затем долго таскали по тесным коридорам странного помещения. В итоге мрачные типы, прячущие лица за черными масками, впустили нас в полутемное помещение с парой бледных светильников на стенах. Посреди комнаты находился большой круглый стол, вокруг которого стояли шесть кресел, четыре из них оказались заняты. Сидевшие в креслах личности могли вогнать в тоску кого угодно. Их силуэты буквально расплывались в глазах, окруженные магическими заклятиями сверх всякой меры. Темные балахоны скрадывали фигуры, прятали волосы и лица. Разве что по росту можно было различить одного от другого. Я положила руку на плечо напрягшегося Лионеля и сказала;

— Приветствую, господа.

— Вы настояли на нашей встрече, госпожа, — даже голос у говорившего оказался смазан защитным заклятием. Такая конспирация вызывала невольное восхищение паранойей заговорщиков. — Вы приняли решение?

— В общем-то, уже почти решила, — с усмешкой ответила я, устраиваясь в одном из пустых кресел. Лионель угнездился по соседству. — Осталось несколько формальностей. Вы умные эльфы и должны понимать, что даже данные мне двое суток не дают навести все справки, тщательно обдумать ваше предложение и сделать выводы.

Высокий широкоплечий «реконструктор» холодно спросил:

— Зачем тогда эта встреча?

— И для чего вы, герцогиня, привели с собой уважаемого барона Фалька? — подал искаженный голос сидевший рядом с широкоплечим миниатюрный заговорщик. — Мы все уважаем господина барда, но теряемся в догадках о цели его появления на этой встрече.

— Как мой младший супруг, Лионель имеет право знать все. Это ведь и его касается, — ответила я.

— Порой простая тональность голоса способна раскрыть больше, чем подробный рассказ, — холодно вставил своих монеток в разговор мой муж. — Если все рухнет, супруга может пострадать. Неужели вы могли подумать, что я оставлю мою госпожу один на один с последствиями происходящего?

— Тогда где ваш второй супруг, герцогиня? — басовито осведомился еще один заговорщик, более округлый, чем остальные. — Ведь его это тоже касается.

— Марат еще очень молод, — я пожала плечами, — и не считает необходимым вникать в подробности дела.

— Так чего же вы хотели, герцогиня? — спросил «реконструктор», приветствовавший нас по приходе.

— Дайте мне трое суток с этого часа, чтобы я могла спокойно закончить самые неотложные дела и принять взвешенное решение, — без обиняков сказала я.

— Это допустимо, — протянул широкоплечий с едва уловимой досадой в голосе, — но я не вижу причин для такого затягивания простого вопроса.

— Быстро только тучи летают, и то не всегда, — с легкой насмешкой сказал Лионель.

— Хорошо, — миниатюрный заговорщик шевельнулся в кресле, — но я думаю, у вас есть еще какие-то вопросы к нам;

— Не так скоро, — твердо сказал высокий. — У нас тоже есть сомнения, госпожа. Ваш второй муж и кровный брат является родственником ненаследного принца. Какие гарантии, что он не донесет отцу о наших встречах?

— Если бы он хотел это сделать, то сейчас вы не сидели бы в этом уютном склепе, — съязвил Лионель. — Вам ли объяснять, как быстра на расправу стража Санаана, особенно когда к ней присоединяются инквизиторы башен. А такого масштаба заговоры по определению входят в зону интересов ламарских магов.

— И все-таки, — фигура «реконструктора» на миг расплылась, — опасность слишком велика. Госпоже, надеюсь, понятно, что в случае неприятностей первым призовут к ответу именно ее второго супруга?

— Однако, — я холодно выпрямилась в кресле, — вы заходите дальше, чем видите. Моя семья не за просто так тысячу лет правила Империей Кавана. И подозреваю, вы способны понять, когда следует остановиться в таких репликах, господа.

— Значит, мы будем особенно тщательно присматривать за Маратом. — Широкоплечий откинулся на спинку кресла.

— Успокойтесь, господа, — вмешался миниатюрный «реконструктор». — Не стоит так сильно притягивать неудачу.

— Но и отмахиваться от такого исхода нельзя, — проворчал атлет. В его голосе, даже за искажениями, угадывались злость и раздражение. Этот тип явно питал неприязнь не просто к ситуации, а конкретно ко мне. — Я сам прослежу за молодым… человеком.

— Для более скорого принятия решения, господа, мне надо хотя бы вчерне знать ваши возможности, — я окинула взглядом напрягшиеся фигуры. — Без имен и точных чисел, без мест и званий. Только самую суть и основы масштабов подготовки.

— Нас готовы поддержать армия и флот, — буркнул плотный «реконструктор».

— Среди нас есть маги всех башен, и немало, — добавил приветливый.

— Практически все старшие дома только и ждут начала нового Рекорданса, — сказал «малыш».

— У нас есть свои эльфы во всех дворцовых службах, — нехотя отозвался атлет.

С каждым их словом во мне креп страх. Гидра заговора, судя по всему, обзавелась головами везде. И срубить их разом будет очень непросто. Отсрочка решения стала жизненно необходима. В ближайшие дни капитану Артуаре поспать не грозит. Широкоплечий эльф с глухим стуком уронил на стол руки и сказал:

— Надеюсь, госпожа понимает, что теперь у нее нет обратного пути. Или соглашайтесь, или исчезните. Иначе в огне пожара сгорите и вы, и те, кто вам дороги.

Неприкрытая угроза заставила меня медленно выдохнуть, не-давая гневу перехлестнуть край терпения. Лионель уверенно пожал мне руку холодными пальцами и надменно ответил наглецу:

— Угрозами вы не склоните нас на свою сторону, уважаемый заговорщик.

— Хватит, — резко сказал миниатюрный эльф. — Не стоит обострять ситуацию, господа.

Атлет тяжело пошевелился, повернув голову под капюшоном в сторону соседа. Я же, привлеченная тусклым блеском, взглянула на его пальцы и застыла. На ухоженной фаланге мрачно сиял серебряный перстень очень уж знакомой отделки. В оправе, изображающей схватившихся драконов, зловеще темнел синего оттенка драконий глаз — редкий камень, усиливающий магические силы носителя. В глубине камня жарко тлела красная искра. А в моей голове всплыли воспоминания.

Мерзкий непрекращающийся дождь заливал центральную площадь Санаана, но собравшаяся толпа не обращала внимания на льющуюся со стальных небес воду. Каменный помост возвышался над эльфами зловещей тенью черного гранита. Я стояла в окружении дворцовой стражи, всего в паре шагов от переносного трона, на котором под навесом с мрачным видом восседала Насария Белая, первая правительница нового эльфийского государства. В отдалении от нас, также среди стражи, серыми тенями стояли мои двоюродные братья и сестры. Все мы угрюмо смотрели на помост, где мокли под дождем мой отец Толиргэ Аснатари, братья, Хьюгэ и Висташ, и Селесса, дорогая и ненавистная сестренка, недавно прославившаяся связью с каким-то карликовым огром. Рядом с ними в окружении красной стражи надменными истуканами стояли дядя Лекон, его жена Мартиса, а также брат последней Филионтэль, низвергнутый адмирал эльфийского флота. Мне очень захотелось крикнуть им всем напоследок, что все это — результат того, что отец приказал убить моего мужа Лионеля, а его маги послушно исполнили волю императора, наложив на меня непреодолимое заклятие нашего рода о подчинении. Это была моя месть. И она вот-вот свершится окончательно и бесповоротно. Но заклинание тишины, запечатавшее мне уста, не давало издать ни звука. Оставалось только смотреть. Уже был зачитан приговор, уже притихла толпа, ждущая казни.

Насария Белая холодно посмотрела на меня и спросила: «Ты желаешь что-то сказать?» Я лишь покачала головой. Королева усмехнулась, взметнула руку и повелительно махнула ею в сторону палачей. Первым седой головы лишился дядя. Его жена, бледная и напуганная, едва устояла на ногах. Васильковый взгляд первой красавицы двора уперся в меня, ее губы что-то прошептали. Наверное, проклятие. Два палача бережно помогли ей улечься на плаху. Второй раз свистнул огромный церемониальный палаш, обрывая яркую жизнь Мартисы, герцогини Шанталь. Адмирал положил голову на плаху сам. Миг спустя и его златовласая голова скатилась в заботливо подставленную корзину. Над площадью звенела тишина. Толпа ждала главного действия. Наступал черед самых близких мне людей. Таких близких, что они без зазрения совести истоптали мне душу и сердце. Первой ушла в мир иной Селесса. Дурочка, похоже, так и не поняла, за что ее склонили на плаху. Извращенная связь с синим кочевником никого до нее на плаху не приводила. Точеная головка упала в корзину, поставив точку в изящной жизни имперской принцессы. Хьюгэ с воплем попытался накинуться на палачей, но его тут же скрутили и бросили ниц, один из красных крепко сжал дергающуюся темноволосую голову. Вновь свистнул палаш. Площадь дружно ахнула, сопровождая падение еще одной венценосной головы с пьедестала плеч. Вот так вот, братец! Ты сполна расплатился за свои страшные слова и дела. Ни капли жалости не пробудилось во мне.

Старший брат Висташ надменно кивнул палачам, сам подошел к плахе и под свист смертоносного лезвия последовал за Хьюгэ. Я знала, чего ему стоило такое спокойствие. Браво, скотина! Это тебе не фолианты листать, выискивая особую древнюю пытку для языкастого барда, которого я когда-то едва успела вырвать из твоих рук… Мой взгляд устремился на отца. Низвергнутый император скривил губы в презрительной усмешке, заметив этот взгляд. В глубине черных глаз плескалось презрение. Он так и не смог смириться с тем, что его дочь предпочла собственную любовь древним традициям императорской семьи. Войти в брак с братьями и сестрой всегда казалось мне кощунством и мерзостью. Но разве это повод ломать жизнь? И не просто ломать, а выворачивать с кровью и хрустом костей, чтобы выло сердце, рвалась душа, леденела голова. Но я бы и это пережила, поняла. Никогда не прощу ему жизни Лионеля. Не прощу ему того, что кровь любимого обагрила мне руки.

Взгляд отца внезапно озарился улыбкой. Как когда-то в детстве, в те дни, когда сияло солнце, а меня носили облака под синим небом, игриво скидывая в крепкие руки отца. Мы оба любили, когда он бросал меня к облакам… В сердце тоскливо завыла бесконечная обида. Он отнял у меня желание жить. Я отняла у него саму жизнь. И мне не нужно его прощения.

Когда с площади торжественно уносили тела казненных, я сквозь слезы смогла увидеть только безвольную руку отца, свисавшую с носилок из-под темного покрывала. На безымянном пальце тускло серебрился перстень. Древние мастера преподнесли его нашему роду в день восшествия на престол первого императора Аснатари. Два дракона сцепились в жестокой схватке, держа на крыльях темно-синий драконий глаз с алой точкой в глубине.

И сейчас этот перстень, ушедший, как я думала, в могилу с отцом, притянул мой взгляд. Этого просто не могло быть. Кто?! Кто посмел забрать его из могилы? Что это за эльф, который осмелился надеть фамильный знак нашего рода на свой грязный палец? Сохранить спокойствие стоило неимоверных усилий. Заручившись согласием «реконструкторов» на дополнительное время для принятия решения, мы с Лионелем покинули место сбора.

На пустынной улице, расчерченной дождливым полумраком, я вцепилась в плечо супруга мертвой хваткой, деревянно переставляя ноги. Лионель, напуганный этим, завел меня в какую-то подворотню, встряхнул и спросил:

— Что случилось? Что с тобой?!

— Все очень плохо, Ли, — прошептала я. — Очень плохо. Похоже, мы с тобой в смертельной опасности.

— Да объясни ты, что случилось?! — почти крикнул бард и рывком прижал меня к себе, наплевав на то, что оба успели вымокнуть.

— Идем домой, — сказала я, стряхивая оцепенение. — Надо дождаться Марата. Вместе и решим, что делать дальше. Мне надо знать, кто такой этот эльф.

Ничего не понимающий супруг не сказал больше ни слова до самого нашего возвращения в особняк.

 

Глава 6

СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ

— Слушай, ты! — Лицо Пармалеса исказилось от злости после моего очередного пассажа про «не умею править, подскажи как». — Иди в пустыню! Найди там нага и ему мозги выноси! Сколько можно!

Это был уже не знаю какой по счету разговор с братом. За окнами кабинета светился серыми тучами третий день после нашего с Лайсси единения. На сердце клубочком валялся пушистый кот удовольствия. А император Сердца Бездны, которого я окончательно достал многочисленными воплями о помощи, с видимой радостью меня только что послал в прямом и переносном смысле. Ясное дело, у него в Лесном Море своих проблем хватает — еще и мои решать?! Разочарованно вздохнув, я взмахом руки развеял сиреневую дымку над столом, в которой, как в телевизоре, только что маячила морда дражайшего родственника. Похоже, сегодня помощи от него не дождаться. Со своей колокольни Пармалес прав: как я еще научусь править, бегая за советами по каждому пустяку? Если не можешь разобраться с простенькой тяжбой двух лесников о границах пасеки, то грош тебе цена. Но с другой стороны… Мог бы и посодействовать, родственничек, мать его так.

Позавчерашнее покушение бесследно не прошло — тонкие шрамы от ударов щупалец магической твари, призванной из морских глубин, краснели на бледной коже, напоминая сетку. Особенно противно ныла грудь, куда пришлось большинство атак. Я раздраженно почесался, вызвал одного из секретарей и отправил его за капитаном Артуарой, от которой хотелось услышать хоть что-то о результатах расследования злосчастного нападения на мою драгоценную тушку.

Сильнее шрамов бесила необходимость заниматься всякой фигней, вместо того чтобы поваляться в постели с Лайсси лишний часок. Или не поваляться. Я улыбнулся, размечтавшись о том, как вечером обниму мою змейку и буду тискать, щекотать и беситься с ней на пару. Одного ее присутствия рядом хватало, чтобы поднять настроение до заоблачных высот. Не говоря уж про такой горячий крышесносный, ну, всем понятно, о чем я, куда нас буквально швыряло, стоило лишь на пару секунд дольше подержаться за руки или посмотреть в глаза. Вчера я понял, что болен этой юной нагайной. Болен насмерть, до скончания века. Мне ее не хватало. Всюду, куда заносил день, тело молило о прикосновениях тонких пальцев, теплых губ, горячей кожи… Оно вибрировало, требуя капель пота, проступающего от наслаждения.

Я глухо застонал сквозь зубы, ощущая сжавшееся нутро. Нет, работать… Работать, работать и работать, как завещал Стаханов. С огромным трудом задвинув фантазии на задворки реальности, я взял со стола первую попавшуюся бумагу. Вчитываться пришлось долго. И в какой-то момент понял, что с меня хватит. Есть, в конце концов, наместница, вот пусть и отдувается! В дверь кабинета решительно вошла капитан дворцовой стражи, а следом величаво вплыла Трис, опять расфуфыренная, словно собиралась на бал. Третьим за ее спиной мелькнул Марат. Его внимательный взгляд скользнул по комнате, словно вбивая в стены малейшие тени. С момента его возвращения я постоянно открывал в сыне странные пугающие черточки. Мальчик действительно стал взрослым, за спиной у него определенно было что-то тяжелое и гнетущее. Сознанием я понимал, что он больше не тринадцатилетний парнишка, а вполне самостоятельный парень восемнадцати лет от роду. Но сердце еще очень хорошо помнило, как несколько недель назад этот сорванец резвился во дворце императора нагов.

Навстречу вошедшим с треском посыпалось оконное стекло, впустив в комнату ярко-желтый огненный шар. Стремительное движение капитана швырнуло меня на пол с кресла, громко вскрикнул Марат, а затем протяжный стон заставил остановиться кровь в жилах. Я вскочил на ноги, ожидая увидеть, что с сыном все плохо. И застыл, пораженный представшим зрелищем.

Тристания медленно сползала по стене, окруженная дымком из многочисленных прорех на одежде. Капитан де ла Клерзаль с окаменевшим от натуги лицом держала в тлеющих руках миниатюрное солнце, плюющееся огнем. Марат пристально смотрел на собственную тень на стене, образовавшуюся от сияния самого настоящего фаербола… Спустя миг сын шагнул в эту черноту и пропал, расплескав тьму по кабинету. Артуара застонала, а Трис подорвалась от стены и резким ударом выбила огненный шар из рук капитана. Фаербол лопнул, словно мыльный пузырь, оставив в воздухе дрожащее марево. Капитан без сознания свалилась на пол, а герцогиня с руганью ринулась к двери с криком:

— Лекаря! Быстрее!

В коридоре раздался удаляющийся топот, понеслись чьи-то крики. Через пару минут в кабинет вломился штатный маг и захлопотал над Артуарой, цедя сквозь зубы ругательства в адрес каких-то неумных женщин, сующих руки куда попало. Я безвольно свалился в кресло, тупо уставившись в разбитое окно, за которым привычно хлопотал дождь, умывая лес. Перед глазами по-прежнему стояло увиденное… Как Марат спокойно вошел в задрожавшую тень. Словно камень в спокойную до того гладь воды. Это начинало угнетать. Покушения, выходки неузнаваемого сына, возня с бумагами — многовато для одного слабого мелкого моркота.

Капитана утащили на спешно принесенных носилках. Окончательно пришедшая в себя Тристания примостилась прямо на стол, тяжело оперлась о стопку каких-то документов и спросила:

— Ты заметил, в кого целились?

— А то, — вяло разлепил я губы, — в тебя и метили.

— Это странно, — герцогиня вздохнула. — Сначала ты, теперь я. Если честно, я думала, что и новое покушение произойдет на тебя.

— Ты ждала еще нападений?

— Мы с капитаном ждали. — В голосе Тристании не прозвучало ни капли вины. — И Лионель согласился, что ты у нас главная помеха для кого-то. Но теперь…

— Эту пакость выпустили в тебя, ушастая, — я хмыкнул.

— От хвостатого слышу, — криво усмехнулась герцогиня. — И вот вопрос. Если потом опять будет покушение, кто станет его мишенью?

— А найти убийцу не пробовали? — ядовито поинтересовался я.

— Ищем, — эльфийка кивнула, — но пока безрезультатно. Хорошо следы заметают.

Ее взгляд скользнул по осколкам стекла и на миг заледенел. Что-то Трис скрыла, как пить дать. Наивная… Я мысленно усмехнулся, вновь перебирая собранную информацию. То, что следы прошлого покушения привели в башню Ливица, еще ничего не означает. За происходящим сокрыто нечто большее, чем просто дворцовые разборки.

За окном сверкнула молния, на миг ослепив. Проморгавшись, я с удивлением уставился на возникшего из ниоткуда Марата, который стоял посреди кабинета, держа за шкирку худосочного типа, похожего на безвольную куклу. Диковинный эльф был обрит налысо и облачен в черные одежды, словно земной ниндзя. Трис соскочила со стола и спросила:

— Это тот, о ком я думаю?

— Именно. — Марат выпустил из руки воротник пленника, и тот со стуком рухнул на пол. — Он и стрелял. Я там немного побаловался иллюзиями, так что для свидетелей он благополучно почил в бозе. Что делать будем?

— Задавать вопросы, — мрачно ответил я, вставая с кресла.

— Э нет. — Тристания хмуро заступила мне дорогу. — Сейчас ты пойдешь к Лайсси и успокоишь ее. Нагайна там, наверное, уже насочиняла всякого бреда из-за того, что в твоем кабинете сейчас произошло.

Я вздрогнул. Черт, а ведь герцогиня права! Через несколько минут мы со змеей уже доказывали друг другу, что все в порядке. Приятный процесс, скажу я вам. Лайсси действительно успела напридумывать себе всяких ужасов. Пришлось убеждать в том, что не мерещусь ей. Еще через какое-то время я расслабленно откинулся на подушки, нежась под лениво блуждающими по животу пальцами нагайны, и вслушался в вечный шепот окружающего мира. Ох ты, как интересно! Значит, они и это решили скрыть от меня? Заботливые мои, ну я вам покажу. Когда придет время. А пока мне еще рано вмешиваться, пусть резвятся. Шепот астрала поведал о том, что покушение было именно на Тристанию. Призрачный голос Марата обронил что-то про эльфа с перстнем. Интересно, кто такой этот Беорг? Я вздохнул: придет время — узнаю. А пока буду дремать и слушать болтливое синее пламя, в котором трепещут все слова этого мира. И думать о том, что сегодня узнал про Марата. А мой ли это сын вернулся ко мне в компании Тристании? Мрачные мысли изгнали покой из сердца.

 

Глава 7

ЛАЙЭССИЯ. СЕМЬЯ?

КТО СКАЗАЛ ЧТО-ТО О СЕМЬЕ?!

Мой повелитель спал. В эту ночь я не позволила ему предаваться любовным играм дольше необходимого. И сейчас, когда за окнами серело утро, я лежала рядом с сопящим Террором Черным и смотрела на его умиротворенное лицо, кое-где испорченное красными нитями шрамов. Начинался четвертый день нашей настоящей жизни, и я уже всерьез начала опасаться, что впереди нас ждут только неприятности. Два покушения за трое суток — это не шутка. Владыка кому-то перешел дорогу. И этот кто-то не собирается мириться с новым положением вещей в эльфийском королевстве.

На вид хозяину совсем мало лет, только-только вошел во взрослую жизнь. Но иногда в глазах мелькает что-то такое, отчего хочется склонить перед ним голову в знак признания старшинства. Когда в столице моего народа я узнала, что буду вынуждена последовать за моркотом в эльфийский лес, а потом и дальше, захотелось взвыть, все бросить и уползти в самые глухие барханы родной пустыни. Но воля императора священна. Тем более что я сама выбрала свою судьбу. За дни скитаний сначала по пустыне, затем по степи я узнала характер своего нового Повелителя и смогла оценить его друзей. Легкий на подъем, смешливый, болезненно справедливый и утонченно прекрасный моркот в итоге покорил если не мое сердце, то уж душу точно. Вертлявые мохнатые уши моркота постоянно заставляли хихикать, а уж пушистый хвост так и просился в руки, приглашая погладить и погрузить пальцы во влажную от дождя шерсть. Никогда раньше не задавалась вопросом, почему шерсть обитателей Лесного Моря пахнет свежей листвой и ветром, а не всякими неприятными флюидами, как у обычных зверей. Теперь же и подавно решила не забивать голову глупостями.

Даже я, едва ли не самая мелкая среди известных мне нагов, казалась себе большой рядом с Террором, отчего постоянно хотелось позаботиться о Повелителе и обогреть его. Но императорская рабыня не имеет права навязывать свои чувства хозяину, так что всю дорогу до встречи с ограми я усиленно делала вид, что являю собой образец послушания и здравомыслия. Однако к той памятной ночи, когда в небе сверкнула странная точка, я перестала себе врать. Повелитель завладел и моим сердцем. Разговор про влюбленных и звезды раскрыл мне глаза на собственные переживания. Стали понятны и томление при взгляде на хозяина, и постоянное желание прикасаться к нему, и обмирание при звуках его голоса. Да только признаться ему в своих чувствах я не смела. Кто я, а кто он? Рабыня и принц… Такое только в сказках бывает. Но, думая так, я ошиблась.

При воспоминании о событиях в стойбище огров я похолодела. В тот день одна только мысль о том, что Повелитель может умереть, парализовала хвост. Когда меня допрашивали в шатре вождя, память отключилась. Следующее, что запомнилось, — стрелы, впивающиеся в тело Террора. И его ледяной голодный взгляд, от которого, казалось, кожа лохмотьями поползла с плоти. Еще там была боль, замешанная на гордости и упрямстве. Я плакала, ощущая боль от каждой раны хозяина. И гордилась Повелителем, который так и не издал ни звука во время расстрела. А потом была темнота, из которой я выбралась, только когда все уже было кончено.

Вспоминая тот ужас, я забралась поглубже под мохнатое одеяло и прижалась к Террору. Моркот что-то буркнул во сне и благополучно залез на меня, не открывая глаз. Наше тепло так сладко убаюкивало Повелителя… Стараясь даже пореже дышать, я продолжала вспоминать. Огненный кошмар, похитивший хозяина прямо из пиршественного зала эльфов, не забудется никогда. Мысли скакнули к тому дереву, на котором я в тот день решила понежиться, скрывшись от всех в момент особенно острого приступа своих чувств к Террору, не выдавать которые было все тяжелее и тяжелее с каждым днем. Обвив хвостом толстую ветку, я привалилась спиной к шершавому стволу и предалась мрачным мыслям. Помню, тогда вновь нахлынули переживания о моем рабстве и безысходности положения. Кто я, а кто он?! До боли в груди хотелось касаться этого моркота. Тянуло к Террору так сильно, словно без него и жизни не будет. Тяжко было сознавать, что нам никогда не прикоснуться друг к другу на равных. Условия моего рабства предполагали оказание и постельных утех, но только по приказу хозяина. К чести моркота, он пока еще не воспользовался привилегией. Словно ему даже в голову не приходило приказать мне разделить с ним ложе. Но в моменты близости, как в ту ночь у костра, когда он прижимал меня к себе, накатывало что-то теплое, мягкое и тянущее в груди. Я отдавала себе отчет, что если он все-таки прикажет — лягу без единого слова протеста. Так хотелось ощутить моркота одним целым с собой. То, что я полукровка, как раз и позволяло мне быть постельной служанкой. В отличие от многих других нагайн, которые не могут менять форму, я в любой момент способна стать двуногой со всеми причитающимися особенностями. В тот день я предавалась лихорадочным тяжким мечтам, когда заметила, что именно под моим деревом уселся Террор, размышляя о чем-то своем. Потом были падение, его теплые руки на моей талии и долгожданный поцелуй, в котором сгорели все сомнения. Я была ему нужна, и этого хватило для того, чтобы обрести ноги.

Я невесомо провела пальцами по щеке спящего моркота, все еще не очень понимая, как получилось, что последние дни мы так сладко не высыпаемся. Мало, катастрофически мало нам ночных часов между днями его дел и обязанностей. Был за всем этим и мрачный червячок сомнений, не дававший покоя даже сейчас. Рабского положения одной нагайны никто не отменял. И каждую минуту, каждый час я с дрожью ждала равнодушных слов, отталкивающих нас друг от друга. Конечно, Террор не раз говорил мне, что любит, но почему тогда продолжает держать рабыней? Почему не даст свободы? Это в его силах. Но он этого не делает.

Мрачные мысли заставили расплыться утренний сумрак. Это больно — сознавать, что за словами нет ничего. Террор вновь пошевелился, сполз с меня, приоткрыл сонные равнодушные глаза и пробормотал:

— Пить принеси.

Я вздрогнула, сглотнула холодный комок в горле, вылезла из-под одеяла и подошла к столику, на котором стояли кувшин с морсом и стеклянный бокал. Янтарная жидкость плеснула, разбиваясь о стенки сосуда. Вот так оно и есть. Мечтай, не мечтай — все равно ничто не изменится. Разменная я змейка, ничего больше. Подай, принеси, не мешай… И постель. Как надолго? Я вздохнула, ощущая в сердце пустоту. Террор принял бокал из моих рук, жадно выпил морс и завалился дремать дальше, пробурчав:

— Прогуляйся, что ли.

Утро окончательно потускнело. Отсылает вон. Что ж, значит, так тому и быть. Я прикрыла глаза, стягивая к себе астральные нити. Через миг вместо ног шевельнулся чешуйчатый хвост. Привыкла ползать, вот и незачем бегать. Криво усмехнувшись самой себе в зеркале, я взялась за ручку двери, потянула створку на себя и…

Черный туман облаками холода скользнул в комнату, клубясь странным глухим шепотом:

— Осыпаются травы, пустыня ликует… И живым нету славы, слуги смерти пируют… На песке отраженье нашей жизни блестит… На душе пораженье нашей страсти хрипит…

Пронзительный холод сковал тело, соскребая кожу с плоти. Я не могла пошевелиться, лишь смотрела, как из пор на коже проступили капельки крови и медленно заскользили вниз. В сердце дрогнуло узнавание. Фамильный шепот Забвения. Наше родовое заклятие. Но как? И почему? Моя семья решила, что мне пора умереть? Глухой к жизни покой начал растекаться по жилам. Где-то за спиной кто-то равнодушно сказал:

— Ну вот, приплыли.

Горячая синева прозрачными крыльями накрыла меня, отсекая черный туман. Клочья марева натужно попытались пробиться сквозь барьер, а затем бессильно развеялись. Отпустив ручку на двери, я свалилась на пол. Надо мной показался Террор. Его черные глаза моргнули раз, другой, после чего моркот вдруг выругался и крикнул:

— Стража! Лекаря!

Я могла бы вздрогнуть, но сил не было шевелиться. Родовое заклятие нашей семьи до сего дня никому не оставляло шансов на выживание. Не узнать этой силы я не могла. Но и синее пламя, впитанное Террором в тот день, когда огры попытались отдать моего Повелителя божественному огню, оказалось не слабее.

Заклятие из фамильной книги моего рода отступило, оставив в душе терпкий осадок предательства. Отдать саму себя ради семьи и получить взамен такое послание — не об этом я мечтала, взваливая на собственные плечи государственное рабство. Черная обида и растерянность заполнили сознание. Тонкий след благодарности господину затерялся среди бурунов злости. Я почувствовала, как к щекам прилила кровь. Охвативший меня трепет помог вернуть ноги и подняться с пола. Тонкие сильные руки Террора подхватили и перенесли на нашу постель. Вскоре в покои ворвался дворцовый маг-лекарь. А Террор тут же ушел. Из меня словно вытащили стержень. Как же все это надоело. Стараешься, живешь, трепыхаешься, надеясь на хоть что-то ответное от окружающих. И ничего, лишь стена глухая. Равнодушие Террора поразило в самое сердце. Неужели ему действительно все равно, что со мной случилось? После всех теплых слов? После тех ярких слияний? Верить в то, что он ничем не лучше других, не хотелось. Словно осколок камня перекрыл дыхание. Не хочу больше ничего…

Лекарь, хлопотавший надо мной, встревоженно охнул и сунул под нос склянку с вонючим снадобьем. Удар смрадного запаха в нос заставил встряхнуться и отбросить на время сожаления о собственной проваленной жизни. Если моя семья решилась на такое, то и я теперь имею право высказать им все, что думаю о диких выходках и планах дорогих родственников. Взяв себя в руки и позволив равнодушному спокойствию овладеть всем моим существом, я села на постели и сказала, глядя в глаза магу:

— Я в порядке, господин лекарь.

Тот с сомнением покачал головой и проворчал в ответ:

— Сомневаюсь, но дело ваше, госпожа.

Госпожа? Я усмехнулась и пожала плечами, не считая нужным обращать внимание на оговорку. Мало ли кто что сказал. А вот спросить о важном можно было и у этого ворчливого мага:

— Могу я связаться с землями нагов?

— Если только не с императорским дворцом, — удивленно ответил лекарь, неторопливо произведя последний пасс рукой над моими несколько задеревеневшими плечами. — С ними надо договариваться заранее.

— Нет, мне надо поговорить с кем-нибудь из моей семьи.

— Пойдемте, я вас провожу к заклинателям связи. — Маг помог мне подняться на ноги, и мы покинули покои Террора.

Примерно через двадцать минут в одном из кабинетов дворцовой службы я смотрела в сиреневую взвесь над каменной столешницей и с внутренним холодом наблюдала надменное лицо отца. Суровый воин-наг выслушал мой вопрос с какой-то болью в глазах и теперь искал слова, чтобы ответить. Когда молчание затянулось, связующий маг знаками показал, что время на исходе. Я подалась вперед и сказала:

— Просто ответь, вы это сделали или не вы.

На самом деле ждать в ответ слова «нет» у меня не было никакого резона. Фамильные заклинания на то и фамильные, что хранятся в строжайшем секрете. И враги ощущают на себе только результат проведенной атаки. Отец надменно скривился и сказал:

— То, что ты рассказала, невозможно, дочь моя. Никто из нас и не помыслил бы причинить тебе вред. Твоя смерть — это наш конец. И нападение с помощью нашего заклятия ставит меня в тупик. Я буду выяснять, как так могло получиться. И обязательно дам знать, когда выясню правду.

Сиреневая дымка сгустилась, растворяя в себе образ отца. Вот так всегда — не прощается, не поддается чувствам. И если уж он сказал, что моя родня тут ни при чем, этому можно верить. Я растерянно уставилась в пустоту, гоняя в голове ошеломляющую новость. Оказывается, кто-то владеет нашей фамильной магией. И этот кто-то настроен ко мне и к моей семье очень враждебно. Потому что отец правильно сказал. Если я умру до истечения срока императорского рабства, вся семья последует за мной. И теперь спрашивается: кто и почему? Надо бы вернуться в покои и хорошенько обдумать возникшие обстоятельства.

 

Глава 8

ТРИСТАНИЯ. ДЕНЬ ЛУННОЙ ТЕНИ

Вечер четвертого дня с момента обретения Террором одной из своих предначертанных супруг лишь слегка позволил мне перевести дух. Гонка на опережение вымотала до последней капли пота. Три! Уже три покушения! И непростых. Кто-то методично прощупывает защиту принца и его окружения. Сначала нападение на него самого, потом на меня, а сегодня — на юную Лайсси. Когда об атаке стало известно, в путанице фактов что-то забрезжило, но пока еще оставалось за гранью понимания.

Шум дождя за распахнутыми ставнями большого окна в моем столичном поместье навевал дремоту. Я сидела в кожаном кресле перед камином, сортируя в голове факты и слухи, собранные за последние дни. Получалась довольно стройная цепочка, способная привести к самой верхушке заговора. Лишь несколько мелочей не давали составить полноценную картину. В тот вечер мы так и не выяснили, что же это был за эльф с фамильным перстнем императорской семьи, свергнутой больше полтысячелетия назад. Прозвище: Беорг. Служит в армии. Вот и все, что о нем известно. По косвенным сплетням можно сделать вывод, что он каким-то боком имеет отношение к моей семье. Похоже, еще один бастард папаши. Новый братец. Не хватало мне уже одного найденного родственничка, затесавшегося в магистры пяти башен. Очень многоуровневый заговор, вполне в духе старой Империи. Бастард, значит. Он не может претендовать на трон, пока я жива. Этим можно объяснить покушение на меня. Террор представляет в Ламаре захватчиков. Логично со стороны заговорщиков напасть на него. Но вот при чем тут Лайсси?

Лионель, нервно фланируя между мной и камином, на миг замер, глядя на языки пламени, а потом сказал:

— Ох, и семейка тебе досталась, дорогая. А уж отец…

— Погулял император в молодости знатно, — согласилась я.

— Беорг не зря был тогда таким злым. — Ли закусил губу, хмурясь и не отрывая взгляда от камина. — Ты ему мешаешь. А тут еще другие заговорщики втянули тебя в реставрацию. Тут все понятно. Что-то Марат задерживается.

— Не беспокойся, солнце, — я улыбнулась, — за нашего парнишку. Он попадал и хуже.

— А то, — раздался голос из тени возле камина.

На свет шагнул Марат. Его полуобнаженное тело, наряженное лишь в плотно облегающие штаны и сандалии, тускло мерцало белым сиянием, словно кожа пропиталась отблесками фонарных огней на воде. Капли дождя искрами драгоценной пыли покрывали торс нашего супруга. Картина была завораживающей… Но сейчас мы не могли себе позволить расслабиться даже на час. Я вскочила с кресла и спросила:

— Принес?

— Это было легко. — Марат улыбнулся и вручил мне бумаги, скатанные в трубочку.

Именно за этими письмами он отправился два часа назад, после того как прижученный нами агент заговорщиков в армейском департаменте назвал несколько имен. Торопливо развернув бумаги, я жадно вчиталась в первый документ. Постепенно напряжение неуверенности сменилось пружинистым состоянием перед атакой. В первом же письме мелькнуло имя Беорга. Один из генералов писал другому, что маршал Бенелюкс Оргиналлэ совсем обезумел. И все чаще пропадает в некоем публичном доме на окраине благородного квартала Санаана, где регулярно встречается с одними и теми же эльфами. Больше в первом письме ничего интересного не нашлось. Зато в третьем документе оказался список имен тех, с кем встречается оный маршал… От имен меня продрал мороз. Золотая элита королевства, все имена словно подряд выписаны из геральдического свода рухнувшей Империи эльфов Кавана.

Четвертая бумага расставила все по местам. Именно ее не хватало для начала арестов. Это был приказ маршала Оргиналлэ о рассредоточении верных королевству войск на самые окраины Ламары и о назначении в столицу самых промаршальских подразделений. Большинство военачальников в перечне войсковых соединений носили имена из пресловутого списка: племянники и племянницы, братья, сестры, сыновья и дочери основных заговорщиков занимали практически все ключевые должности. Самым плохим во всем этом оказалось то, что большинство передвижек армейских частей уже состоялось. Заговорщикам оставалось всего два шага к полному захвату столицы своими силами — сменить дворцовую стражу на гвардейский полк, которым руководит племянница самого маршала, а также заместить городскую стражу проверенным пополнением, стянутым из верных старым родам баронств и прочих наделов.

Уже протягивая бумаги Лионелю, я заметила, как на пол спланировал небольшой листочек, на котором были криво набросаны несколько слов. Подхватив бумагу, я прочитала:

«Беоргу! В свете изменившейся обстановки настоятельно рекомендую ускорить события. Помни об обязательствах, взятых тобой на себя в обмен на мою помощь! Приказ должен быть исполнен любой ценой».

А вот это заставило меня окаменеть. Получается, кто-то отдает маршалу приказы? Эльфу, который вот-вот должен взойти на трон возрожденной Империи? Холодная испарина выступила на лбу. Лионель и Марат чуть ли не в один голос спросили:

— Что такое, Трис? Что в этой бумаге?

Записка прошлась по рукам моих супругов, поглотив все звуки в кабинете. Казалось, даже огонь в камине притих, напуганный важнейшей информацией. У заговора обнаружилось уже боги знают какое по счету дно… Я сглотнула и сказала:

— Больше ждать нельзя. Дворянские роты уже на подходе к столице. Пора начинать. Лионель…

Бард пружинисто подался ко мне, пожирая пылающим взглядом. Я криво усмехнулась:

— Твоя задача — найти капитана Артуару. Она со своими силами должна начать аресты ровно через два часа от этой минуты. И помните: арестовывать главарей надо одновременно!

— Сделаем, — кивнул барон Фальк.

Не дожидаясь дальнейших слов, он вышел из кабинета. Я посмотрела в глаза Марату:

— У тебя задача проще и сложнее. Снова надо выкрасть документы. Теперь у самого маршала. Они должны попасть ко мне в руки до начала арестов.

Вервуд почесал макушку и со вздохом сказал:

— Сложновато будет. Армейский чин — не чиновник. Да и охрана…

Он нахмурился, потом улыбнулся и добавил:

— Его переписка будет у тебя через час, Трис.

Марат шагнул назад, к тени, из которой появился. Легкий порыв ветерка сообщил, что моего юного супруга и кровного брата больше нет в кабинете. Лицедей лунной тени вернулся в родную стихию, отправившись непонятными тропами выполнять поручение. Страх за мужей на миг сжал сердце, но я лишь крепче стиснула зубы. Впереди либо большая чистка, либо кровавая война. И выбора я не видела. Пристроившись обратно в кресло, подобрала с пола уроненные Лионелем бумаги. Оставалось просмотреть еще два документа.

Когда через полчаса ко мне ворвался несколько озверевший Террор, я уже знала, зачем и почему устроили покушение на его молодую жену. А Сахарок с морозящим льдом в голосе объяснил — кто.

 

Глава 9

ИМПЕРАТОРСКАЯ РАБЫНЯ И КОНСПИРАТОРЫ

Поздним вечером давящая суета наконец отпустила, что дало возможность перевести дух и осмотреться. Теперь можно было заняться странным настроением Лайсси. Она вообще сегодня какая-то не такая с самого утра, после мерзкой магической атаки. Когда я спросонья увидел, как мою нагайну жадно опутывает мерзкое заклятие, фонящее самой смертью, что-то внутри оборвалось. Но бояться было некогда. Мое синее пламя безо всяких команд набросилось на зловредную магию, отсекло малышку от дурной пакости и банально сожрало эту мерзость. Ощутив внутри сильные позывы к рвоте, я поспешил сбежать, чтобы не вырвало при Лайсси. Как-то совсем не хотелось, чтобы она видела меня в состоянии нестояния. Когда же я вернулся в наши покои, юной змеедевушки там не застал. Она успела куда-то испариться. Мое желание найти подругу обломили несколько секретарей. Пришлось еще до завтрака заняться самыми срочными делами. А после дела так закрутили, что я и думать забыл об утренних событиях. Главное — моя Лайсси жива, с остальным разберемся.

К обеду мне удалось спихнуть нудятину государственных дел на ту, кто и должна ими заниматься — наместницу, — а сам принялся развлекать змейку, которую нашел понурой в дворцовом саду, куда она по привычке сбежала от суеты. На все мои попытки разговорить ее Лайэссия отвечала односложно и смотрела так, словно вот-вот расплачется. Помотав мне нервы, нагайна сбежала, отговорившись срочными делами. А там и меня вновь потянули к бумагам. Будь проклят тот день и час, когда какой-то недоумок придумал бюрократию!

И вот сейчас, поздним вечером, я прогуливался по саду, вспоминая поведение своей змеи. Происходящее мне очень не понравилось. Тоска Лайсси перекинулась и на меня, заставив нервничать. Что-то моя малышка скрывает. И это что-то ее очень сильно гнетет. Похоже, пора поговорить начистоту. Сорвав с ветки какого-то деревца пару листочков и потерев их между пальцами, я вдохнул запах листвы, выдохнул и направился к нашим покоям.

Нагайна встретила меня безучастным взглядом глубоко задумавшегося существа. Я подошел к креслу, в котором она сидела, опустился на колени и уперся руками в ее колени, после чего заглянул в изумрудные глаза и сказал:

— Дам золотой за твои мысли, солнце.

— Что? — вздрогнула Лайсси.

— Что случилось, сердце мое?

Взгляд нагайны, растерянный и обиженный, но при этом наглухо замкнутый, обжег душу. Моя девчонка горевала, сомнений никаких не осталось.

— Кто посмел тебя обидеть? — В душе проснулась знакомая ярость.

— Никто… — тихо ответила змейка, и мимолетная тонкая улыбка скользнула по таким манящим губам. Я сглотнул, подавив порыв впиться в эти губы плавким поцелуем, а змея проговорила: — Когда-то в детстве меня отвели к какому-то прорицателю. Он очень внимательно посмотрел на меня.

Повисла звенящая пауза. Я положил голову ей на колени, вывернув шею в попытке не потерять взгляд. Влажные глаза Лайсси на миг прикрылись, а потом она продолжила:

— Прорицатель сказал отцу, что не завидует моей судьбе.

Я молчал, боясь нарушить эту хрупкую откровенность. Лайсси редко рассказывала о себе в эти дни, словно чего-то боялась. Нагайна сглотнула и сказала:

— И вот теперь я императорская рабыня, вот так просто…

Я вскинулся, бережно поймал пальцами правой руки ее острый подбородок и заставил юную нагайну посмотреть мне прямо в глаза. После чего сказал:

— Может быть. Куда уж проще.

Лайсси вздрогнула и передернула плечами. Я властно запустил пальцы левой руки в ее густые волосы цвета весенней зелени, потянул нагайну на себя и прошептал в прекрасное ухо:

— Может быть, где-то там ты и считаешься рабой, любимая. Но только не рядом со мной.

Губы Лайсси скривились в горькой усмешке. Она с заметным трудом проглотила готовые сорваться слезы и сказала:

— Это так тяжело — осознавать, что в любой момент тебе могут приказать что угодно, и ты будешь обязана это выполнить, иначе пострадаешь… Вещь, ничего больше. Замечают, когда нужна для постели или поручения, а в остальное время даже тени не видят. И ты должна мириться с этим, иначе твоя семья пострадает.

Я уселся на собственные пятки, отпустил нагайну и спросил:

— Я такой же?

— Нет, что ты! — поспешно ответила змеедевушка, но именно эта поспешность рассказала мне очень многое из того, что так одолевало ее последние два дня.

Раскаяние охватило меня. Я выпрямился, подмяв коленями ковер еще больше, и сказал:

— Прости меня, солнце. Наверное, я действительно закрутился в этих дворцовых делах и забросил тебя.

— Ты говоришь, что любишь, Террор, — совсем тихо прошептала зеленовласка, — но тут же куда-то уходишь, словно я для тебя лишь так, минутная забава. Этим утром ты сразу же ушел, не сказав ни слова.

— От той магии меня замутило, плохо стало, — объяснил я. — Прости, солнце. Мне совсем не хотелось блевануть на твоих глазах.

Зеленые озера распахнулись, уставившись на меня без единого грамма доверия, но полные надежды. Я же продолжил, виновато скользя пальцами по ее ногам:

— А когда вернулся, тебя в комнате уже не было. А потом меня опять утащили всякие дела решать…

— Дела. — Взгляд нагайны потух. — Снова дела, сплошные дела. В твоей жизни только дела и постель со мной. Я пошла тогда узнать у отца по связи, с чего это они решили убить меня фамильной магией.

— В смысле? — не понял я.

— Это заклятие — наш семейный секрет. Его знают только члены моего рода. Но отец заверил, что никто из моих родственников и помыслить не может причинить мне вред. Среди них смертников нет.

— Перевертышка ты моя, — протянул я. — Мы обязательно выясним, кто это сделал. Тристания как раз сейчас занимается расследованием всех покушений. А также надкушений, закушений и прикушений.

Лайсси усмехнулась. Я же засмеялся, пряча тревогу как можно глубже, схватил ее за руки и притянул к себе, стягивая с кресла. Нагайна смешно ойкнула и брякнулась на мои колени, после чего проворчала:

— Вот я и говорю, что лишь вещь для тебя. Хочешь — тянешь, хочешь — мимо проходишь. Когда гехай получили свободу, я им так позавидовала, что вот здесь стало больно.

Она схватил мою руку и прижала к своей груди, где нервно колотилось сердце, после чего продолжила:

— А я не могу обрести свободу.

— Я тебе так неприятен? — Такая возможность не укладывалась в голове.

— Что ты! — всполошилась нагайна. — Мы одно целое! Просто…

Ее проблема стала мне полностью понятна. Змеехвостая страдала от рабского положения. И ничто тут помочь не могло в принципе, кроме обретения свободы. Императорская рабыня. Я нахмурился, осознав, что как-то пропустил мимо себя этот факт. Тоже мне борец за свободу! Ходит тут, добро причиняет, волю отвешивает направо и налево, а рядом так мучается дорогое существо… Уняв свое бешено колотящееся сердце, я улыбнулся и сказал:

— Все будет хорошо, малышка. Я тебя люблю. И мы вместе навсегда. В горе и в радости.

Лайсси уставилась на меня с каким-то странным выражением в глазах, словно голодный зверь при виде куска мяса. Шутливо поежившись, я поцеловал мою супругу в уголок губ и мысленно дал себе затрещину. Супруга, мать мою! Идея, прорвавшаяся наконец-то в тупую голову, заслуживала пристального рассмотрения. Но чуть позже… Близость такого теплого, ласкового тела, придавленного тревогами и страхами, вызвала мелкую дрожь в пальцах. Но это не помешало мне впитать ладонями тончайший бархат золотистой кожи. Лайсси словно сбросила оцепенение, подалась ко мне и требовательно, почти жестко, поцеловала. Ее руки обхватили меня, как тонущие цепляются за спасательный круг… К чертям все проблемы!

Наше единение под конец убаюкало змейку, прогнав из ее головы мрак самоистязания. Чувствуя, что и меня самого неслабо тянет в сон, я с нежностью провел кончиками пальцев по щеке задремавшей Лайсси. Нагайна сонно прильнула к моей ладони и засопела совсем уж уютно, хозяйски закинув на меня ногу. Ощутив, как воспрянул мой организм при мыслях о девушке, я потихоньку выбрался из постели, не потревожив любовницы, уселся в кресло и задумался.

Вместе в горе и в радости. Сказав эти слова, я не сразу понял, что именно так говорят, заключая брак. То-то Лайсси так посмотрела на меня. Все-таки Земля и Лахлан в чем-то похожи. Разве что здесь, под этим вечно плачущим небом, такие слова произносят не только ради обещания любить и беречь перед лицом высших сил. Здесь они являются частью заклинания, связывающего два любящих сердца на уровне эмоций, усиливая их и наделяя особыми проникновенными красками…

Это покушение на мою Лайсси не выходило из головы. Еще можно понять, что пытались убить меня и Тристанию. Но зачем нагайну? Чтобы достать меня? Резонно, конечно, но не до такой степени. Если с Лайсси случится что-то настолько плохое, подозреваю, разнесу тут все в клочья, раскатаю этот городишко по камешку. Фамильная магия… Но глава рода настаивает на том, что семья ни при чем. Прямо-таки вся семья? Мой перевертыш… Мысль застопорилась, а в голове гулко толкнулась смутная пока догадка. Как там сказал великий Шерлок Холмс? Отсекаем лишнее, и то, что останется, пусть даже самое невероятное, является истиной? Твою мать! Я вскочил с кресла и нервно заходил по покоям, бросая взгляды за окно, в темноту дождливой ночи. Если я прав, то чем это нам всем грозит? Надо немедленно поговорить с Трис или капитаном Артуарой.

Назойливый шум на грани синего сознания отвлек от насущного вопроса. Я потянулся через астрал, вылавливая разговор близких мне эльфов. Вот, значит, как… И Марат тоже хорош! Хотели от меня скрыть такую важную информацию? Конспираторы! Оказывается, они зашли уже очень далеко, пока я тут бумажками развлекался! Значит, сейчас пора внести коррективы в их действия, а с утра вплотную займусь не менее важным вопросом. В отношениях с нагайной пора убрать последние препятствия. Моя змея не должна так изводить себя и грустить. А значит — и не будет.

Я спешно натянул на себя изрядно потрепанные шорты, с которыми упрямо не желал расставаться, наплевав на все аргументы придворных портных. И отправился блуждать по коридорам ночного дворца в поисках выхода наружу. Надо было спешить, пока эти гаврики не натворили глупостей. Если догадка верна, то впереди у нас всех горячее время. Горячее от свежепролитой крови. Глупо забытое прошлое всегда возвращается. Будь то государственное дело или личная пакость.

 

Глава 10

ТРИСТАНИЯ. ДА СГИНЕТ МЕРЗОСТЬ!

Догадка Террора о природе покушений, о том, что же кроется за этим обширным заговором, подняла мои волосы дыбом. Впрочем, прыткий моркот тут же мне их причесал, вывалив ворох претензий и всяких новых слов, среди которых иногда попадались и знакомые. Остановить возмущенный поток обвинений получилось только одним способом. Когда рот запечатывают поцелуем, любой замолчит. Ставшие огромными, черные глаза ушастика поморгали, а затем Террор отбился от моего фривольного приветствия и ошарашенно сказал:

— Фигеть…

— Ты все такой же сладкий, — протянула я, делая вид, что хочу сцапать это хвостатое чудо. Принц почти отпрыгнул, засмеялся, но тут же вернул нас в суровую реальность:

— Сейчас ждем Марата с бумагами, а потом быстренько находим Лионеля и Артуару. Если все так, как я предполагаю, у них могут случиться огромные проблемы.

Меня передернуло:

— Не дай боги! Может, сейчас и пойдешь к нашим? Раз уж в курсе всего?

Всеведение Террора оказалось для меня большим сюрпризом. Обретенная у огров сила дорогого стоила. Хорошо, хоть теперь рассказывать ничего не надо. И Террор тоже хорош — отнесся к нам, как к играющим деткам. Хотя впору самого связать и запереть в чулан для его же безопасности. Похоже, моркот пока не начал отдавать себе отчета в том, что стал очень уязвим. До соединения с Лайэссией Террор действительно был неподвластен заклятиям, да еще и регенерация словно жила в его крови. Сейчас же, как сказали маги пяти башен, принц Сердца Бездны мало чем отличается от прочих.

Словно прочитав в моих глазах желание беречь его, Террор хмуро покачал головой и сказал:

— Даже не думай препятствовать мне, Трис. Надо будет — ничто не остановит.

Я вздохнула. Вот тут он прав — достаточно отпустить на волю кошмарную силу хайверса, и все на многие сотни метров вокруг приползут к нему на коленях. Как же все-таки здорово, что в голове этого ушасто-хвостатого существа так плотно засела мысль о свободе личности. Не представляю, что было бы в противном случае.

Тревога внутри все ширилась и росла. От Лионеля пока не прилетело ни одной весточки, а Марат вообще потерялся где-то в тенях. Правда, про последнего Террор проворчал, что все в порядке, а на вопрос про Ли вообще отмахнулся:

— С капитаном ругается. Я их слышу.

Когда Марат вывалился в очередной раз из каминной тени, принц первым делом ухватил его за ухо и прорычал:

— Вот, значит, как ты мне доверяешь?

— Пап! — возмущенно вскричал наш лицедей, но Террор не дал ему развить мысль:

— С меня, по-твоему, уже песок сыплется? Если и так, то имей в виду! Мозги вправлю на раз-два! Берегут они меня… Спасители…

— Бумаги принес? — вклинилась я в семейную разборку, стараясь не заржать.

Забавное зрелище: миниатюрный моркот висит на ухе человека и отчитывает по полной программе. Террор тут же отпустил сына, уставившись на кипу документов в руках Марата. Лицедей с досадой потер саднящее после воспитательного момента ухо, всучил добычу отцу и сердито проворчал:

— Черт! Я уже и забыл, каково это, когда за уши тягают.

— Всегда могу напомнить, — сказал Террор, — обращайся, если что.

Мы с принцем разделили документы на две стопки и принялись бегло изучать. Минут десять прошло в полном молчании. Переписка Беорга оказалась нудной и типично армейской. Приказы по снабжению, распоряжения по вертикали, обращения в разные канцелярии — скукотища смертная. Маршал Бенелюкс Оргиналлэ отлично маскировал амбиции маской туповатого служаки, способного лишь размахивать шпагой и болеть за своих «орлов»-подчиненных. Похоже, ничего мы тут не найдем. Я раздраженно швырнула бумаги на нол, отчего они разлетелись по всему кабинету, и сказала:

— Ни одной ниточки к тем, кто отдает ему приказы…

— А вот у меня что-то есть, — сдавленно проговорил Террор, пристально глядя в какой-то документ. Дочитав, он отдал его мне.

Нехорошие предчувствия скребнули сердце, и я принялась изучать послание. Это был листок тростниковой бумаги орочьей выделки, на котором твердой, уверенной рукой кто-то вывел несколько строк, не оставляющих сомнений в истинности наших самых худших предположений. Почерк я узнала сразу — тот же самый, что и в короткой записке с приказом Беоргу. Но теперь стало все окончательно понятно.

«Беоргу! Позаботьтесь и о моем втором поручении, маршал. Вы сами знаете, как наш Владыка относится к полукровкам. Стало известно, что так называемого принца Террора сопровождает нагайна смешанных кровей. Ее существование оскорбляет расу Многоликих. Мерзость нечистой крови должна сгинуть. Используйте любые средства. Для гарантии передаю вам список заклинания, попавшего в фамильную книгу рода этой мерзости. Воспользуйтесь им, дабы подвергнуть весь позорящий нас род истреблению. Принципиальность императора нагов известна далеко за пределами его Империи. Думается, смерть мерзости повлечет за собой казнь всей семьи. И не затягивайте! Есть подозрение, что наш злейший враг, Солнечная Змея, неспроста внедрила юную полукровку в свиту ненаследного принца. Удар по нагайне ослабит позиции и самого Террора, что на руку уже вам, маршал. И помните! Неудача не принимается».

Террор понял, что я дочитала послание, и сказал:

— Похоже, без вариантов. За этой реставрацией на самом деле стоят Многоликие. И один из них свободно чувствует себя во дворце и в армейских казармах.

— Значит, война не окончена, — тихо ответила я. — Они вернулись спустя столько лет. И они готовы к реваншу, раз все так сложилось.

— Начинаем аресты? — подал голос Марат.

— Учтите, скрытные вы мои, — при этих словах лицо Террора осветилось самой жизнерадостной улыбкой из всех, что посещали его утонченное лицо, — что теперь командовать парадом буду я. Больше никаких тайн!

Его глаза сверкнули черным обсидианом, в котором тлел огонек злости. Принц поманил к себе сына:

— Твоя задача будет тщательно изучить все бумаги и попытаться вычислить агента Многоликих. Его надо поймать и бережно сохранить до допроса.

— Я найду его, отец. — На лице человека не дрогнула ни одна жилка.

Я вздохнула и спросила:

— Ну, что? Идем?

— Пора накрутить кое-кому уши, — Террор оскалился, показав стремительно растущие клыки. И мы почти бегом отправились к выходу из поместья. Следуя за изящным моркотом, я изо всех сил боролась с дурными предчувствиями.

 

Глава 11

ШИПЫ БЕЗ РОЗЫ

К утру основные аресты были проведены. Я даже не особо запыхался. Капитан Артуара, Лионель и Тристания так заботливо опекали меня, что к завершению рейда заставили потихоньку звереть. Именно в этот момент, когда я готовился высказать троице все, что о ней думаю, возле самых дверей армейского управления, где с немногочисленными пособниками успел закрыться Беорг, рядом с нами из тени вышел Марат. Он был бледен и бережно прижимал к себе окровавленную руку. Лионель при виде крови охнул, подскочил к моему сыну и спросил:

— Что такое? Кто тебя ранил?

— Марик! — сдавленно выдохнула герцогиня.

Эльфийская пара подняла столько заботливой суеты вокруг Марата, что я с горечью вынужден был признать: он стал взрослым и его любят. Все-таки слишком быстро сын вырос. Осталось только остро сожалеть, что пять лет пролетели для меня за считаные недели. Марат наконец отбился от супругов, подошел ко мне и сказал:

— Я нашел его, отец. Ты не поверишь… Никто не поверит.

Он назвал имя, от которого у нас у всех отпали челюсти. Невозможно! Просто невероятно! Тристания побледнела еще больше, растерянно переглянулась с таким же подавленным Лионелем и сказала:

— Столько лет, у всех на виду. Как же так? Когда они его подменили?

— Не уверен, что подменили, — проворчал Лионель. — Может, с самого начала он и был Многоликим.

— Это невозможно, — пробормотала Трис, тряхнула головой и спросила: — Марат, ты точно уверен?

— Как в том, что ты литрами поглощаешь морс из лесных ягод после сек… Ой! — Такая фраза из уст Марата не могла остаться без реакции с моей стороны. Подзатыльник прилетел мгновенно. Сын возмущенно зыркнул на меня и обиженно сказал: — Еще раз — и в глаз дам! Не посмотрю, что отец!

— Совсем офигел? — вкрадчиво поинтересовался я.

— За ним наблюдают? — спросил Лионель, возвращая нас к основной проблеме.

— Нет смысла. — Марат пожал плечами. — Он ни о чем не подозревает. Мой информатор никому ничего не расскажет.

Он демонстративно качнул раненой рукой. Стало все понятно. Я мрачно посмотрел на запертые двери армейского управления, возле которого топталась рота дворцовой стражи, и спросил:

— Что с маршалом делать будем?

— Брать, что же еще, — капитан Артуара усмехнулась. — Он не должен уйти от наказания за бунт.

Подчиняясь ее жесту, два мага, сопровождавших роту, буквально взорвали крепкие деревянные двери, окованные железными полосами. И солдаты молча устремились вовнутрь. Я уже хотел последовать за ними, но герцогиня и ее бард буквально повисли на моих плечах, болтая всякую чепуху. Окончательно разозлившись, я стряхнул с себя этих нянек и гордо удалился под охраной пяти стражей в сторону дворца. Уже мне в спину Тристания сердито крикнула:

— И не смей сам разбираться с агентом! Ты слышишь, Сахарок?

Ах, так… Имя, названное Маратом, все никак не укладывалось в голове. Как вообще такое могло произойти, что в самом сердце эльфийского королевства, во дворце, притаился коварный и страшный враг. Мы, моркоты, тоже Многоликие, но в том безобразии, что учинили перевертыши во время войны с Ламарой, не участвовали. Как раз за полвека до нее драконы со своим Катарсисом прочесали Лесное Море, уничтожив черное племя и загнав под ветки остальные.

На подходах ко дворцу нам встретилась младшая магистресса магии из башни Ливица. Личность вообще примечательная, я не раз обращал на нее внимание. Можно было назвать ее альбиносом, однако насыщенно-красные волосы протестовали против такого определения. У эльфов вообще все странно с мастью. Цвет волос очень часто совпадает с цветом глаз. Красные глаза младшей магистрессы обрадованно сверкнули при виде моей персоны. Магиня попыталась приблизиться, но стража ее не пустила. Заинтересованный, я спросил:

— У вас что-то случилось?

— Моя дочь потерялась где-то во дворце. Мы пришли кое-что осмотреть, а вскоре она пропала. Не могу найти, — пожаловалась магиня. — Я знаю, что вы, ваше высочество, умеете находить разумных существ через астрал, потому и хотела попросить у вас помощи.

— Больше не хотите? — спросил я.

— Вы поможете? — с надеждой ответила вопросом на вопрос красноволосая эльфа, облаченная в светлые одежды со знаками башни Ливица.

— Как ваше имя? — Я дал знак страже пропустить магиню ко мне.

— Занарраль, младшая магистресса… — стала представляться эльфийка, но я махнул на это рукой:

— Знаю, уважаемая магиня.

Взгляд ее на мгновение застыл. Занарраль учтиво улыбнулась и пошла рядом со мной ко дворцу. Я спросил:

— У вас есть ее вещь? Так будет проще. Если у меня будет слепок ауры вашей дочери, намного легче можно найти ее самое в этом лабиринте.

— Конечно, — обрадовалась младшая магистресса и сунула мне в руки желтую головную ленту, покрытую искусной вышивкой в виде синих птиц.

Прощупав следы ауры пропавшей эльфийки, я понял, что она совсем еще ребенок — едва исполнилось пятнадцать лет. Запомнив структурное плетение невинной ауры, я остановился посреди дороги, прикрыл глаза и погрузил сознание в надмир, освещенный синеватыми отблесками. Через несколько мгновений нащупал идентичный рисунок энергетических полей в глубине дворца, облегченно выдохнул и открыл глаза. Занарраль почти больным взглядом смотрела на меня. Я поспешил ее успокоить:

— С ней все в порядке. Вам рассказать, где она, или проводить?

Магиня смущенно улыбнулась и сказала:

— Я редко бываю во дворце…

— Понятно, — покивал я, — тогда идем вместе.

Войдя на территорию дворца, мы, все так же в сопровождении охраны, двинулись к одному из крыльев огромного комплексного здания. Мимоходом отметив, что в этой же части дворца живет агент Многоликих, я сосредоточился на следах ауры девочки. С ней творилось что-то странное. Словно нечто вальяжно трепало энергетические поля юной эльфийки, медленно отрывая по кусочку. Похоже, надо поспешить. Я припустил бегом, магиня за мной, стража затопотала чуть в отдалении. Вскоре мы прорвались через запутанные коридоры и несколько обширных помещений, оказавшись в огромном зале, служащим для придворных стихийным танцполом. Когда ворвались в зал, на другом его конце резко выпрямился старый величественный эльф, что-то делавший с дочерью магини, лежавшей на вытянутом столе, куда обычно складывали предметы, мешающие танцам. Занарраль охнула и дернулась было вперед, но я схватил ее за руку и сказал, пристально глядя на седоватого эльфа:

— Не стоит, уважаемая.

Над беспамятным телом юной эльфийки стоял не кто иной, как агент Многоликих! И мне это категорически не понравилось. Придворный церемониймейстер Караудас ле Шакрэ, прямой высокий франт, увешанный наградами за службу аж четырем владыкам эльфийского трона, холодно улыбнулся и громко спросил:

— Так понимаю, меня раскрыли?

— Не советую сопротивляться, — сказал я, махнув рукой страже.

Пятерка солдат цепью двинулась к предателю. Ле Шакрэ насмешливо поклонился и сказал, наблюдая за воинами:

— Вы действительно думаете, что сможете арестовать меня? Так самонадеянно с вашей стороны, принц.

Почуяв неладное, стражники сорвались в бег. Но было уже слишком поздно. Ударная волна заклятия скользнула по астральной глади, запустив сразу несколько странных подготовленных заклинаний. Я во все глаза уставился на происходящее.

Раз. Церемониймейстер стремительно изменился, превратившись в высокое двухметровое существо с кожистой головой, вооруженной вытянутой крокодильей пастью. Тело закрылось настоящей органической броней желто-коричневого цвета, покрытой тонкими острыми шипами в палец длиной. Жилистые ноги и руки странно деформировались, обретя по дополнительному суставу и букету жутких на вид когтей.

Два. Ударная волна буквально содрала с потерянной эльфийки ауру, раскрывая правду. Девочка была мертва, а то, что я принимал за энергетические поля, оказалось профессионально выполненным мороком.

Три. Цепная молния скользнула по стенам зала, взрывая фрески, после чего несколько шаровых уже молний зависли в воздухе, определенно нацеленные в несчастного меня.

Четыре. Занарраль с протяжным стоном опустилась на колени и схватилась за голову.

Пять. Первый стражник достиг Многоликого и с хриплым бульканьем распался на две части от едва заметного движения руки шпиона давних врагов эльфийского государства. Брызги крови долетели даже до нас с магиней, на другой конец зала.

Я заорал на весь астрал призыв о помощи и бросился вперед, спуская с поводка вторую ипостась. В демоническом облике была хоть какая-то надежда устоять в схватке с монстром. Отшвырнув к стене последнего мертвого стража, Караудас издал клокочущий рык, в котором я смог угадать единственное слово:

— Бесишь!

Он стремительно ринулся ко мне. Скорость у твари оказалась настолько выше моей, что движение смазалось в пятно. Чудовищной силы удар обрушился на левое плечо. Словно тараном вделал, урод! Я буквально почувствовал, как кости разлетаются под плотью на мелкие осколки. Ослепительная боль уже хотела скрутить меня в жарких объятиях, но испугалась ярости и отступила. Страдать было некогда. Мой ответ не стал для монстра неожиданностью. Но и я смог удивить тварь скоростью. Многоликого подвело завышенное самомнение. В глазах монстра плеснулось недоумение, когда когти моей правой руки вонзились в его грудь, пробив костяную пластину. На мгновение пальцы ощутили касание к мерно бьющемуся сердцу. Караудас с болезненным воплем отпрыгнул, оставив на моей руке багряные потеки. Жуткая рана на его груди начала стремительно затягиваться. Я мысленно попрощался с жизнью — такой противник явно не по зубам…

Многоликий запустил шаровые молнии в мою сторону в тот момент, когда я уже собирался сдвинуться с места. Первый шар влепился в мое тело с жадным хрустом, швыряя на пол. От хлестких ударов сотен мелких молний разом я взвыл. Запахло паленым. Место удара покрылось черной спекшейся коркой. А надо мной уже загудел второй искрящийся шар. В тот же миг что-то красное вонзилось в заклинание Многоликого, и болид взорвался тысячами безопасных искр. Доли секунды мне хватило, чтобы оценить новый расклад. Занарраль применила что-то донельзя странное, но эффективное. Все шаровые молнии в зале приказали долго жить. Караудас прорычал:

— Тоже… бесишь!

— Ублюдок, — прошипела в ответ красная магиня, — ты обещал, что с ней ничего не случится!

— Я пошутил, — рыкнул монстр и улыбнулся, ощерив острые треугольные зубы.

— Шутки кончились, — прошептала младшая магистресса и ударила в тварь новым заклятием. Сквозь гранитный пол в зал ворвались тысячи скользких щупалец, бросив к потолку крошево камня. Тварь играючи отмахалась от атаки, после чего напала на эльфийку. Я понял, что вот он, шанс!

Вторым ударом я все-таки достал до его сердца. Многоликий замер, уставившись на мою руку, вошедшую в его плоть едва ли не по самый локоть, а затем тяжелая туша соскользнула на пол. Следом опустилась и красноволосая эльфа, буквально распотрошенная этим монстром. Теперь она была вся красной. Столько крови я видел до этого только в стойбище огров. Но при этом Занарраль еще дышала и даже пыталась что-то сказать. Я смог разобрать несколько слов:

— Я подослала… Щупальца… Владыка приказал… Многоликий… выполняла приказы… Найди моего… гехая… Аэнто… Сахан… Они украли… дочь… ради нее…

Магиня затихла, я же сразу ощутил все последствия удара в плечо. От стервозной плавящей боли сознание помутилось, но сил устоять пока хватило. Мысли в голове лихорадочно скакали, собирая мозаику заговора в одно целое. Краем агонизирующего от боли сознания я увидел, как в зал вбежали несколько десятков эльфов и Марат. Его напуганный взгляд заставил меня выпрямиться — оказалось, что я почти лежу на полу. Трис пыталась что-то сказать, глядя большими глазами на труп Многоликого. Но услышал я только Лионеля, который с истеричной злостью проорал мне в лицо:

— Не смей! Больше! Так! Делать! Ты! Смертен! Теперь! Идиот!

Захотелось высказать ему за неподобающее обращение к особе императорской семьи. Но изо рта вырвался лишь жалкий писк. Вместе с ним убежало и сознание.

 

Глава 12

ТРИСТАНИЯ. ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В АЭНТО САХАН

Это был жуткий день. Дворцовая стража, конечно, ликвидировала верхушку заговора, но два события свели на нет весь успех. До сих пор мороз по коже… За стрельчатым окном кабинета давно сгустилась предночная тьма. Мрачное серо-стальное небо озарялось вспышками молний, гром рвал в клочья шум ливня, а мы всей толпой собрались в каминном зале моего столичного поместья и нервно переживали заново то, что случилось. Я с тоской глянула на старательно перебинтованного принца. Сердце вновь сжалось при мысли, что все могло кончиться далеко не так легко. Когда утром нас настиг астральный вопль Террора, время словно понеслось вскачь. Несмотря на все старания, мы не успели к развязке. Когда наша троица ворвалась в танцевальный зал дворца с толпой стражи, моим глазам предстала жуткая картина. Реки крови, три трупа и искалеченный Сахарок впечатались в память навечно. Малознакомая красноволосая магиня из башни Ливица представляла собой нечто распотрошенное. На столе лежало тело совсем юной эльфийки, в чертах которой угадывалось сходство с безжизненным лицом все той же магистрессы. Но больше всего впечатляли труп Многоликого и рана Террора.

Шипастое чудовище с зубастой головой было мертво бесповоротно, что лишило нас надежды на выяснение, кто же стоит на самом верху заговора и где его искать, этого неуловимого владыку. Бездна с ним… Террор согнулся так, что почти лежал на каменном полу. Когда он повернул белое лицо на шум, в глазах моркота леденела беспросветная боль. Увидев же причину такого взгляда, я чуть не грохнулась в обморок. Левая рука хвостатого висела на тонких лоскутках кожи и мышц, практически оторванная. И кровь, много крови… Лионель кинулся к принцу, но не рискнул к нему прикоснуться. Зато он начал орать:

— Не смей! Больше! Так! Делать! Ты! Смертен! Теперь! Идиот!

Побледневший до синевы Марат бережно подхватил отца, потерявшего сознание, на руки и уложил на стол рядом с телом мертвой девушки. После чего диким криком погнал стражу за дворцовым магом-лекарем. Суета и истерика заполонили дворец. Когда в зал ворвалась Лайсси, никто не заметил, но ее крик ужаса услышали все. Я тут же оттащила от Террора задохнувшуюся от внутренней боли нагайну и постаралась растормошить змеедевушку. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы она ударилась в панику. Когда нагайна перестала вырываться из моих объятий, я прошептала ей на ухо:

— Ты ему нужна! Сейчас! Не дай ему уйти… Держи его! Сейчас примчится лекарь… Держи Террора!

Умная девушка все поняла правильно, постаралась успокоиться и обмерла, уйдя в астрал. Именно там шла самая тяжелая битва за душу принца. Лайсси колотило крупной дрожью, сил удержать душу Террора от ухода в Аэнто Сахан змейке явно не хватало. Поняв это, мы подтянули на помощь Марата. Сын Террора молча вылетел в надмир, присоединившись к нагайне. Больше мы ничего сделать не могли, оставалось только ждать и заканчивать с заговорщиками. Прибежавший лекарь с усталой руганью (еще бы, сколько раз уже он за последние дни вот так вот прилетал на вопли) выдворил из зала всех посторонних, кроме принца, его змеедевы и сына. Мы с Лионелем, все еще пребывая в шоке и почти замороженные страхом за жизнь Террора, нашли капитана Артуару и попытались обсудить итоги рейда. Вскоре заботы помогли отрешиться от ужаса ожидания возможной гибели моркота. Артуара мрачно проговорила, меряя шагами Присутственный Холл, где находились мы и наместница со свитой:

— Маршал сопротивлялся отчаянно. Сохранить ему жизнь не удалось.

Я мрачно кивнула. И эта ниточка оборвана. Похоже, самая верхушка заговора останется безнаказанной. Но, думается, они еще вернутся. Высказав это предположение под согласное молчание друзей, я обратилась к наместнице:

— Это действительно время перемен.

Диодерия зло поджала губы и пошевелилась, сидя на своем бывшем троне, после чего нехотя сказала:

— Если Террор умрет, император нам этого не простит.

Лионель сильно сжал мою правую руку холодными пальцами. Все мы понимали, что с каждой секундой угасающей жизни принца истекает время безмятежности и покоя эльфийского народа. Владыка Сердца Бездны Пармалес Черный сотрет Ламару с карты Кавана. Но больше всего пугало не это. Мальчишка, хвостато-ушастый моркот, успел так запасть нам всем в душу, что сама мысль о том, что его не будет, вымораживала сердце. Вроде бы ничего особенного, да и виделись редко, но вот поди же… Я сглотнула, вспомнив, как он рычал в нашу первую встречу, под тем деревом, на одеяле. В голосе найденыша было столько неприкрытой страстной злости. Террор тогда смог не только справиться с насилием, но и превратить меня в своего шицугехая. Его непонимающий взгляд, злость, кипучая энергия и невероятно манящая сила… От резкого шлепка по щеке я застонала и очнулась от воспоминаний. Сердитый Лионель прошипел:

— Он умирает, а ты мечтаешь о его силе! Дура!

Как ушат холодной воды прозвучали эти слова. Я судорожно вздохнула. Капитан Артуара понимающе усмехнулась, так и не сумев спрятать горечь в глубине глаз. Но надо было сделать еще многое. Однако мы не тронулись с места, пока не пришел давешний лекарь. Маг мрачно отчитался:

— Жить будет, руку прирастили на место. Через пару часов он придет в себя, спасибо юноше и девушке, что удержали душу принца в этом мире. Значит, так. Принца надо беречь, никаких стрессов, драк, погонь и суеты. Только покой и добрые эмоции. Завтра проведу еще один сеанс лечения, и все будет нормально. Но не давайте ему пользоваться пострадавшей рукой еще хотя бы неделю. Энергозатраты истощат Террора Черного, а ему сейчас нужны все силы на то, чтобы вновь привязать душу к телу. Так что ближайшую ночь внимательно следите, чтобы он не нервничал и ничем не заболел. Любое напряжение может завершить процесс ухода.

Да мы были готовы на руках таскать принца и рассказывать ему только нежности и пошлости… Лионель улыбнулся. Лекарь закончил:

— Его унесли в покои. Госпожа Лайэссия будет неотлучно возле него, как и сын. Если что, вызывайте меня. Приложу все старание, чтобы вылечить принца. И еще, он смог прийти в себя на несколько минут и просил передать, что эта мертвая магиня и есть та, кто совершила первое покушение. Надо найти ее гехая. Похоже, изъятый владеет очень важной информацией о лидерах заговора. Но говорю сразу. Если это тот, о ком я думаю, то парнишка впал в сон разума. Всего доброго.

Теперь можно было и дыхание перевести. Дальше день покатился намного спокойнее. Допросы заговорщиков предоставили капитану дворцовой стражи и ее людям, решив не привлекать проштрафившихся магов-сыскарей и инквизиторов. Уходя, Артуара как можно незаметнее для остальных передала мне тяжелый перстень, не сказав при этом ни слова. Я так же молча сунула его в небольшой кошель на поясе, погладив мимоходом драконий глаз. При первом же случае верну фамильную реликвию в склеп отца. Не место ему среди живых.

И без допросов сделать за день пришлось очень многое. Теперь, когда пятый с того выброса магической силы день завершился, мы собрались в поместье Аснатари. Марат и Лайсси привели заметно оживившегося Террора, которого стерегли до самого вечера. Мы с Лионелем встретили их с искренней радостью. Только при виде Сахарка, живого и довольного, я поняла, что все действительно закончилось более-менее благополучно. Перевязанный принц расположился возле самого камина, а у его ног пристроилась бледная от всего пережитого нагайна. Глаза изможденной змеи светились облегчением и чем-то, похожим на счастье. Марат устало пристроился ко мне в кресло, щедро обдав теплом и уютом. Я поймала на себе мрачный взгляд Террора, вздохнула и сказала:

— Мы справились.

— Жаль, Артуара не смогла прийти, — Лионель усмехнулся. — У нее там встреча на высшем уровне… В «Изысканном аррахе».

Все дружно хохотнули. Это заведение славилось особенно пылкими развлечениями. Террор, которому я как-то раз показала знаменитый на всю страну бордель, расслабленно проворчал:

— Капитану надо расслабиться… Тяжелые дни были. Пускай.

— Мы и так все знаем, — согласилась я. — У заговора было три уровня. С одним мы разобрались, с нашим доморощенным. Тут вообще боги знают что наворотили. Внешний уровень обеспечили недовольные магистры пяти башен. У них даже нашелся свой кандидат на трон Империи эльфов. Они долго готовились, обеспечили неспособность аристократии к нормальному продолжению рода и к существенному ослаблению магических сил. Гарпий отлучили от эльфов просто и гениально. Хватило внедрения заклятия-шпиона в голову старейшего шамана крылатых. И резня состоялась. Тех детей многие эльфы никогда не смогут простить гарпиям. Два народа порознь ослабели, стали уязвимы. Правда, маги не ожидали, что Империя прикажет долго жить. От Рекорданса они были в шоке. Но мечты захватить власть так и не оставили. А потом на них вышли Многоликие, судя по всему. Они тоже мечтали править всем континентом, но боялись драконов, которые всегда являлись самыми сильными из Многоликих. Владыки неба не собирались поддерживать властолюбцев. И те через эльфов устроили драконам Катарсис. А заодно решили вопрос со вторым по силе народом своей расы — с моркотами. Маги были уверены, что теперь смогут осуществить свою тысячелетнюю мечту… Но Многоликие оказались более тонкими игроками.

— Это точно, — Лионель прислонился к теплой каминной стенке, прокручивая в пальцах хрустальный бокал с желтым нагийским вином с непроизносимым названием, — они магов переиграли всухую. Заговор волшебников стал для Многоликих ширмой. Они подготовили своего кандидата на трон несуществующей Империи. Беорг поддался их влиянию из-за непомерных амбиций и обещанных благ. Все шло, как планировалось. До тех пор, пока не появился Террор. Его сила напугала как магов, так и Многоликих, судя по всему. Магистры башен наняли убийцу-харрами, чтобы тот нашел странного неподконтрольного изъятого и ликвидировал. Первый камень на пути заговора. Харрами заинтересовался Террором как возможностью возродить былую силу своего народа. Он понял, что появление Террора как-то связано с возможным возрождением драконов и с окончанием дождя. Кошакам силы всегда давали луны, которых давно уже не видели на небе из-за вечных облаков. Но и контракт надо было выполнить. И харрами решил устраниться, что и проделал просто блестяще. Вторым камнем на пути заговора…

Лионель замолчал и приложился к бокалу. Я продолжила начатую супругом речь:

— Вторым камнем стали наги. Вместо того чтобы испугаться вервуда и натворить бед, попутно убив Террора, змеи нашли свою выгоду в происходящем. Чем они руководствовались, пока непонятно, но наги помогли тебе, Сахарок, кое-что понять. И привели в твою жизнь Лайсси.

— И я им благодарен без меры, — с улыбкой сказал Террор, запустив пальцы в мягкие волосы нагайны, уютно привалившейся спиной к его ногам. Лайсси с видимым удовольствием повертела головой, зажмурившись и чуть ли не мурлыкая.

— По какой-то причине наги тоже заинтересованы в возвращении драконов, — сказал Лионель, поставив бокал на каминную полку.

Я же подняла свой бокал вверх и сказала:

— За нагов! За их интересы.

Поддержали меня все. Вино пустынных змеев на вкус напомнило сладкие плоды оазисных геверровых пальм, с легкой примесью полынной горечи. Лионель продолжил:

— Одновременно с этим Тристанию попытались устранить, отправив ее с посольством к оркам. Что интересно, орки каким-то боком связаны с заговором. Строительство морской крепости началось именно после появления Террора и начала реализации переворота. Но герцогиню не смогли устранить. Спасибо Марату и гарпиям.

— А огры? — спросила Лайсси.

— Ну, это просто, — ответила я. — Магистры башен, поняв, что план с харрами потерпел крах, попытались отдать Террора в лоно синего пламени священного бога-владыки кочевников Армагелоо. Кто же знал, что силы Террора вполне хватит, чтобы совладать с мощью одного из первых богов Лахлана. Синее пламя признало его и дало свою силу. И вот после этого заговорщики ударились в панику. Провал за провалом. Маги проиграли. Но это не смутило Многоликих. Второй уровень они успели подготовить. Беорг начал действовать. Правда, тоже через пень-колоду. Словно сама судьба ставила заговорщикам подножки. Все покушения провалились, нити повылазили, Диодерия, вместо того чтобы начать войну за независимость, спокойно согласилась быть наместницей… Им надо было действовать быстро. Это и привело к краху. Слишком поспешно зашевелились. По косвенным данным, Многоликие не ожидали такого стремительного возрождения Империи Лесного Моря. И уж конечно им совершенно не нужен Пармалес на троне Сердца Бездны. Император прекрасно помнит, кто чего стоил до падения его Империи. Появление на карте Кавана старого врага расстроило планы Многоликих на владычество. А тут еще и пророчество о возрождении драконов начало исполняться. Гехаи получили свободу, гарпии и эльфы получили возможность вернуть себе былую мощь. Все выходило из-под контроля. Им пришлось действовать. И они проиграли.

— Но это была только тайная война, скрытая, — вздохнул Лионель, отобрал у меня бутылку с вином и налил себе новую порцию. — Два уровня ничего не дали. И теперь они запустят третий уровень заговора. О нем мало что известно, но он есть.

— И что это за уровень? — спросил Террор.

— Политическая игра, ведущая к большой войне всех народов. Иначе во всем этом нет смысла, — сказала я. — Пока мы знаем, что тут каким-то боком замешаны туры, жаждущие получить в свое владение земли их прежнего королевства, сейчас поделенные на зоны влияния орков, огров и эльфов. Выжженные земли богаты рудами, так просто их никто уже не отдаст. Тем более что там, в горах, хорошенько окопались вампиры.

— С этими кровососами мы разберемся. — В голосе Террора мелькнули недобрые нотки.

Я вдруг вспомнила, что вампиры когда-то были созданы именно черными моркотами для каких-то неясных целей. А потом в памяти всплыла стычка еще в самом начале нашего пути, когда ночью напавшие на нас вампиры очень перепугались от встречи с Террором. Может быть, что-то во всем этом и срастется. Лионель кивнул и сказал:

— Заговорщики вели какие-то подковерные игры в правительстве орочьей республики. Боюсь, для всех нас это очень недобрый знак. Ученые всегда недолюбливали магов, а теперь еще и эта крепость. Также известно, что послы огров о чем-то долго договаривались с орками. Там же были туры, вампиры и наги. Но змеи уже показали, что ведут собственную игру, в которой нет места интересам других народов. А вот орки и огры, похоже, о чем-то договорились. Боюсь, турам и вампирам была обещана помощь в решении их проблем, как территориальных, так и экономических.

— Так что? — нахмурился принц. — Впереди война? Лесная Империя схлестнется с орками, ограми и йотунами, турами, вампирами и прочими ребятами?

— Есть надежда, что вэрры примкнут к нашей стороне. Послы орков к ним назад не вернулись. Северные вэрры молчат. Южные, которые обитают в горах за Лесным Морем, также не отсвечивают. Даже если они просто останутся в стороне — уже хорошо. — Я поерзала, беспокоя притихшего в полудреме Марата. Тот что-то недовольно буркнул, а потом громко спросил:

— А еще союзники у нас есть?

— О да! — выдохнул Ли, довольно глядя на нас с Маратом. — У нас есть ты… Твоя сила вервуда никуда не делась.

— Пфе, — фыркнул Марат и затих.

— Можно попробовать наладить контакт не только с вэррами, — продолжила я.

— На Каване живут и другие эльфы, — Лионель скривился, но договорил: — Наши ледяные братья давно откололись и заперлись в своем королевстве. Но есть шанс достучаться до них и получить помощь. А она дорогого стоит. Это вам не изнеженные южные эльфы. В их крови течет ледяное крошево.

В комнате повеяло стужей. Я вздрогнула и сказала:

— Но к ним мы обратимся только в крайнем случае.

— И все-таки что будем делать с таинственным владыкой, о котором заговорщики постоянно говорили и говорят? — спросила вдруг Лайэссия. Стало заметно, что она все-таки несколько напряжена.

Террор вздохнул и сказал:

— Единственная тонкая ниточка к владыке впала в сон разума. Гехай младшей магистрессы Занарраль должен что-то знать, но его душа сейчас в Аэнто Сахане…

— И это большая проблема, — мрачно закончила я его фразу. — Что-то не хочется, чтобы ты умирал ради того, чтобы попасть в план посмертия.

— А это и не обязательно, — с тонкой улыбкой ответил Лионель.

Мы дружно уставились на барда. Ли принялся объяснять:

— Насколько я помню, некоторые ваши спутники отправились туда живыми, а также туда вылетели души десятков гехаев, которых тоже надо вернуть, особенно этого… Как его там…

— Келеваль его имя, — напомнила я. — Капитан Артуара уже все выяснила у придворного целителя.

— Вот-вот, — кивнул Лионель.

Я со все большим интересом вглядывалась в скучающее выражение на его лице. Глаза мужа хитро блестели. Ли продолжил пояснять:

— Я — бард, историю изучал очень плотно. Не люблю врать в балладах по-крупному. Так вот, в Библиархе Санаана мне не раз попадались записи и про Аэнто Сахан. И все, кто писал о нем, сходятся в одном предположении. Этот посмертный план бытия всем нам так или иначе иногда снится. Кому часто, кому редко. Оттуда мы черпаем предостережения о будущем, там находим успокоение от прошлого. Так почему бы нам его себе не приснить?

— Чего? — Марат, сидевший на мне, даже выпрямился. — Это как — приснить?

— По-моему, надо просто специально заснуть и войти в сон про Аэнто Сахан. — В голосе Лионеля не было ни грамма сомнений. — Разум или душа спящего эльфа, моркота, да кого угодно, может сознательно войти в Аэнто Сахан, раз он являет собой царство снов, воспоминаний и тайных желаний.

— Но как это сделать? — нахмурился Террор. — И как там искать всех, если уж получится туда попасть?

— Но ты ведь знаешь тех, кто способен управлять нашими снами, — пожал плечами Лионель.

— Ты сейчас меня так послал? — еще больше помрачнел Террор.

— Все-таки ты, принц, такой легкомысленный иногда, — бард мягко улыбнулся. — У вас, моркотов, в каждом племени есть Ходящие-по-снам. Это сойдет за подсказку?

Сахарок с вытянувшимся лицом посидел несколько секунд, изображая статую, а затем громко хлопнул себя по лбу:

— Вашу кавалерию! Все гениальное просто!

Фраза принца мне так понравилась, что я сделала себе зарубку на память. И про первую часть, и про вторую. Террор же задумчиво протянул:

— Значит, пора возвращаться все-таки.

Лайсси как-то сразу поскучнела, но улыбнулась и сказала:

— Очень хочу посмотреть на твою страну, солнце.

Террор наклонился, приобнял нагайну за плечи и что-то зашептал на ухо. Лайсси покраснела и хихикнула. Все-таки эти двое основательно спелись. Довольство шевельнулось во мне сытым гарвом. Лишь бы Сахарок был пристроен и защищен… Опять вспомнилась картина, увиденная в танцевальном зале дворца, и в груди все скрутило. Не знаю, как бы мы жили дальше без этого хвостатого затейника. В камине громко стрельнуло полено, взрывая повисшую тишину. И Террор растерянно сказал:

— Не жжется.

— Что? — Я подалась вперед, чуть не уронив возмущенного такой бесцеремонностью Марата.

Принц держал на ладони тлеющий уголек и растерянно глядел то на него, то на кого-нибудь из нас. Лайсси испуганно охнула и ударила снизу по руке Террора. Уголек влетел обратно в пламя, а принц сказал:

— Он совсем не обжег меня. Странно…

Я все-таки ссадила Марата на пол, встала с кресла и глянула в астрал, чтобы подтвердить догадку. Разноцветные сполохи в ауре Террора сказали мне все. С трудом преодолев накативший смех, я с подчеркнутой торжественностью изрекла:

— Под небом Кавана народился новый маг!

— Что? — удивился Лионель, но почти сразу же заулыбался.

Марат жизнерадостно засмеялся, также поняв происходящее. Нагайна растерянно открыла рот, а Террор почти обиженно спросил:

— И чего так ржать?

— Сладкий наш принц, — сказала я, — позвольте вас поздравить с пробуждением магического дара. Похоже, вместе с защитой от заклятий вы утратили и неспособность к магии.

— Такое бывало, да, — встрял Ли. — Иногда магические силы пробуждаются неожиданно и у тех, кто совсем не должен обладать магией.

— То есть теперь не только по мне можно запулить молнией? — догадался Террор, и его губы расплылись в улыбке. — Я смогу влепить в ответ?

— После должного обучения, конечно, — тут же предостерегла я. — Владеть своей магией учатся долго. На Каване есть два университета, где помогают освоить божественные силы. Во-первых, это наша эльфийская Академия Магических Искусств, а во-вторых — орочий Университет Материальных Наук. В последнем больше готовят механиков, ученых и просто грамотных специалистов. Хотя и там можно пройти азы владения магией. Но лучше всего постигать это искусство в нашей академии.

— Интересно, — с сомнением в голосе протянул Террор. — Сложный выбор.

— Почему? — искренне удивилась Лайсси. — Магия в нашей крови. Зачем нам всякие механизмы?

— Ты, кстати, тоже должна учиться, — сурово нахмурился Террор. — В тебе эти силы просто бурлят через край.

— Вопрос срочный и очень важный, — сказал Лионель. — Необученный маг такой силы, как Лайэссия, способен спалить к богам полконтинента. Так что вопрос об учебе даже не звучит. Он кричит во весь голос. Вам обоим обязательно надо поступить в нашу академию, и как можно скорее.

— Не будем спешить, — спокойно ответил Террор. — Я все понимаю, но у братца могут быть на меня и свои планы. Все-таки в Империи очень много разных проблем и дел.

— Важнейшее из которых — сохранить континент от разрушения, — строго сказала я. — Ты, конечно, можешь посоветоваться с Пармалесом, но уверяю тебя, высочество, он сам загонит в академию, как только узнает о пробуждении ваших сил. За всеми этими разборками мы как-то упустили, что ваше с Лайэссией единение дало ей огромные силы. А раз и к тебе пришел дар управлять божественным благословением, все разговоры можно сворачивать. Прямо с утра я поставлю в известность руководство академии о новых учениках.

— И что, вот так прямо без экзаменов? — удивился Террор.

— Без чего? — не поняла я.

— Без вступительных испытаний? Чисто за красивые глаза? — Принц с интересом уставился на меня.

— Кто сказал? — Я пожала плечами и фыркнула. — Будут и испытания, и определение той силы, что тебе подвластна лучше остальных. Многое будет.

— Хорошо, — вздохнул ненаследный принц Сердца Бездны, — но только после того, как я побываю дома.

Он сказал про это с такой легкостью, что стало понятно — изъятый по имени Валентин окончательно вжился в наш мир. Это наполнило меня искренней радостью. Но вот поездка в Лесное Море могла выйти боком нам всем. Однако Террор уперся рогом, причем на его аргумент про общение с Ходящими возразить оказалось нечем. Проблему с Аэнто Саханом тоже надо было решить как можно быстрее. Пришлось согласиться на поездку Террора домой. Видя мое недовольство, Марат твердой рукой усадил меня обратно в кресло, уселся ко мне на колени и сказал:

— Короче, хватит ломать головы. Будет то, что будет.

Перейдя на шепот, он продолжил уже для меня:

— Знаешь, есть хорошее средство от плохого настроения.

Его губы требовательно впились в мои, отчего словно разряд скользнул по телу. Как же он на меня действует! Через мгновение к нам присоединился Лионель… Замораживающий рык заставил нас забыть про удовольствие и отпрянуть друг от друга. Мы уставились на всерьез рассвирепевшего Террора, черные глаза которого полыхали нешуточным гневом. Принц нарочито спокойно сказал:

— Может, вы не будете настолько явно кидаться на моего сына? Для меня он по-прежнему еще тринадцатилетний ребенок.

Мы с Лионелем покраснели и переглянулись. Марат же разочарованно протянул:

— Ну, папа! Сколько можно! Мне восемнадцать!

— Ага, пять лет за несколько недель… — принц судорожно сжал кулаки, а Лайсси успокаивающе поглаживала его по ноге, испуганно глядя на нас. Террор медленно выдохнул и сказал: — Ты представляешь, что я чувствую, а? Марат!

Лицедей понурился и слез с моих колен, растерянно взглянув мне в глаза. Действительно, эту проблему возмущением не решишь. Для Террора наш с Лионелем третий супруг и кровный брат так и остался ребенком, что грозило перерасти в серьезные распри, чего никому из нас не хотелось. Лионель облизнул губы и сказал:

— Выход только один, Трис, Марат. Мы должны рассказать Террору обо всем. Пусть хотя бы через нашу память он проживет эти пять лет. Иначе быть беде.

— Давно бы так, — буркнул Террор. — А то взяли моду отмахиваться. Я вам не хвост гарвовский, а член императорской семьи и отец этому недорослю.

Я прокрутила в голове воспоминания, выдохнула и сказала:

— Начать, наверное, надо мне. Когда гарпия по имени Балайба, находясь под заклятием, убила собственного отца Саркалая и обвинила в его смерти нас, мы с Лионелем задумались, как бы успеть унести ноги до появления воинов-крыланов. И тут возле острова, где мы застряли, появился вервуд…

 

Глава 13

МОЯ ЗМЕЯ-ИСКУСИТЕЛЬНИЦА

Дождь… Как бы я к нему ни относился, вот уже несколько месяцев он сопровождает мою жизнь непрерывным перестуком капель о древесную листву, черепицу домов, о камень или песок. И сейчас, ночью, стоя с моей змеей на балконе второго дворцового этажа, я смотрел на черное небо, озаряемое редкими вспышками молний. Докатывающиеся раскаты грома иногда даже заставляли вздрагивать, отчего Лайсси лишь плотнее прижималась ко мне. Наша одежда давно промокла, но холодно не было. Мы оба переживали заново рассказ Тристании и историю Марата. Когда эта троица выпроводила нас из поместья герцога, мы с Лайсси попали в окружение дворцовой стражи, присланной Артуарой для нашего сопровождения. Карета, в которую нас поместили, двигалась медленно, и у нас с нагайной было время кое-что обсудить. Теперь, узнав правду о взрослении сына, я больше не воспринимал его как ребенка. Пять лет его жизни отложились в сознании, пусть и с чужих слов. Бедный мальчик, пережить столько всего… Многое стало понятно. В том числе и то, почему они не спешили обо всем этом рассказывать. Один визит подростка к шаману гарпий чего стоит!

Лайсси, почувствовав мое состояние, развернулась, перестав прижиматься спиной к моей груди, посмотрела в глаза и сказала:

— Твой сын вырос. Пусть и вдали от тебя, и очень быстро для тебя, но теперь он взрослый парень. Все осталось в прошлом.

— Если бы этого шамана можно было еще раз убить, я разорвал бы его на куски, — глухо обронил я.

— А я бы тебе помогла, любимый. — Лайсси уткнулась носом мне в шею и засопела.

Вот же орясина! Я вновь ощутил себя моложе ее. Прикольное состояние. Нагайна тянется к теплу, ей надо ощутить заботу и защиту. Нужно соответствовать, куда деваться. Да только смотреть через ее плечи приходится, встав на цыпочки. Я улыбнулся, подтолкнул нагайну, развернулся, и мы вошли в наши покои, где по стенам мягко теплились желтые огоньки освещения. Пастельных тонов спальня словно окутала уютом. Лайсси смущенно потопталась возле низкой кровати и спросила:

— Ты позволишь сегодня мне вести?

— Когда угодно, — с нежностью ответил я. — Для тебя я на все готов, солнышко.

— Тогда ничего не делай. — Нагайна тепло улыбнулась, подхватила меня на руки и бережно опустила на постель.

Предвкушение чего-то особенного наполнило меня, отозвавшись струнной дрожью в конечностях и вязкой негой внизу живота. Лайсси пробежала взглядом по моему лицу и прошептала:

— Хочу доставить тебе удовольствие, владыка моей души.

— Твои слова заставляют меня дрожать, солнце моей жизни. — Мой голос почему-то охрип, даже меня самого заворожив странным тембром. — Я хочу тебя, Лайэссия.

— Отдам тебе всю себя, — ответила нагайна.

— Хватит слов. — Я улыбнулся, обхватил ее за шею руками, притянул к себе, заставив наклониться, и жадно поцеловал, забыв обо всем — о мокрой одежде, о растрепанности и переживаниях. Сумрачное тепло мягким покровом разливалось по телу, следуя за прикосновениями Лайэссии. Оторвавшись от моих губ, нагайна пробежалась влажным дыханием по скуле и шее, заставив изогнуться и слегка застонать. Мурашки охватили все, что можно. А ее губы принялись наносить точечные удары, впуская в тело разряды удовольствия и вызывая волны дрожи. Я закрыл глаза, отдаваясь на волю змеи-искусительницы.

Безумие… Оно плавит тело, сминает плоть. Наслаждение переливается по телу, стекаясь туда, в эпицентр моего расплавленного «я». Нет разума, нет мыслей, нет оценки… Ничего нет.

Она играет мной, месит, как глину, плавит, как раскаленный металл. Она лепит из меня что-то, ведомое только ей. И я поддаюсь изменениям с готовностью воска, текущего под огнем свечи. Она понимает отблески моих желаний, заставляя стонать. Ее глаза смеются, довольные результатом. Она плавным змеиным движением скользит по мне, впивается в губы и жадно пьет дыхание. В голове уже ничего нет, кроме желания слиться, ощутить нашу страсть во всей ее полноте и жажде.

Сегодня я хочу выпить тебя, моя змея. Выпить до капли, до замирающего дыхания, до экстаза и звезд на вечно черном небе. Она нависает надо мной. Скорее же, скорее! Невозможность терпеть и ждать ввинчивается в каждую клеточку тела. Разве такое возможно? Конечно, вот оно — происходит здесь и сейчас. Ну же! Наверное, кричу… Требую, рыча сквозь зубы. Моя змея послушна.

Ты любишь меня, я знаю. Ты готова отдать мне всю себя. И делаешь это без малейшего сомнения, зная, что сейчас мы привязываемся друг к другу еще сильнее, плотнее и нежнее. Прибой твоей животной энергии накатывает все чаще, с каждым движением желтый полумрак над головой удаляется, превращаясь в марево. Губы шепчут сухие звуки твоего имени. Ты кричишь, я кричу, мы кричим.

Хоровод звезд выносит нас в астрал, разбивая покой надмира на миллионы витражей. И пусть я сойду с ума, но рядом с тобой это — правильно и естественно. Твои движения ускоряются, наполняя меня ощущением правильности. Уже близок момент желанной вспышки. Новая волна темного пламени впивается внутри меня в напряженное от удовольствия естество, подгоняя разрядку. Мое имя звучит в твоих устах дрожащей негой. Я больше не могу сдерживаться и не хочу. И наше дыхание свистящим хрипом убаюкивает воспаленную страсть.

Лайэссия протяжно застонала, выныривая из неги. Я же пытался отдышаться. Каждое наше единение оказывалось сродни рождению звезды. Этот раз не стал исключением. Мы молча посмотрели друг другу в глаза и поцеловались глубоко, нежно и долго. Оторвавшись наконец от меня, нагайна встала с постели, сгребла мою безвольную разнеженную тушку в сильные лапы и отнесла в ванную комнату рядом со спальней. Небольшой бассейн с теплой водой принял мое расслабленное, вялое тело. Плескались мы долго, с удовольствием и плюханьем. Ощущать себя в центре заботы мне все еще было непривычно и странно. Как жаль, что на Земле не довелось испытать такого полета. К чертям собачьим! Я здесь, рядом с любимой, и пусть весь мир поперхнется доводами своего рассудка. Лайсси выдернула меня из воды, завернула в мохнатое полотенце и отволокла на постель, которую уже успели перестелить слуги. Лежать в объятиях змеедевушки было очень приятно, тепло и бесконечно уютно. Но я героически не заснул, дожидаясь, пока дыхание нагайны выровняется и станет глубоким.

С сожалением выбравшись из теплых рук Лайсси, я нашел на полу старые шорты, с сомнением повертел их в руках и отшвырнул подальше. Хватит, пора им на свалку. Нашарив в платяном шкафу первые попавшиеся штаны (оказавшиеся веселой голубенькой расцветки) и какую-то кремовой масти рубаху, я тихонечко выполз в коридор, где под старательно-равнодушными взглядами стражи и оделся. А чего, нам не привыкать к эксгибиционизму. Предстояло два серьезных разговора, и терять время было не с руки. Завтра я подарю моей змее-искусительнице свободу. Если уж решать проблемы — так не стесняясь в гонорарах.

 

Глава 14

ДЕНЬ СОТВОРЕНИЯ ТЕБЯ

Проснувшись от возни под боком, я лениво потянулся, сгреб теплую Лайсси в охапку и уткнулся носом в ее шею. Нагайна-полукровка, Многоликая, способная менять облик, в ответ что-то буркнула сквозь сон, прижимаясь ко мне и вызывая почти непреодолимое желание повторить ночной фейерверк… Но дел было катастрофически много, и я с сожалением выполз из-под теплого мохнатого покрывала, оставив будущую жену досыпать. Сам я из-за ночных метаний по Санаану и переговоров не выспался катастрофически, но когда это мешало?

Новый день обещал новые дела, о которых необходимо было позаботиться скорейшим образом. Когда я, натянув все те же голубенькие штаны, от которых тащился все больше и больше, вышел из большой комнаты, выбранной нами с Лайсси для бурной семейной жизни, в коридоре сразу наткнулся на нового церемониймейстера Годериха. Солидный остроухий дядька, стати которого позавидовал бы любой качок, уверенно поклонился и сказал:

— Все готово для церемонии, ваше высочество.

— Отлично, — я улыбнулся, — и надеюсь, что мне не придется напяливать на себя весь этот ворох цветастых шмоток?

— Ваше желание — закон для нас, — еще раз поклонился Годерих, и по его невозмутимому лицу никто бы не догадался, какая баталия состоялась ночью в кулуарах дворца.

Церемониймейстер атаковал меня по всем правилам осадного искусства, настаивая на предельно четком следовании заведенному порядку. Но я выстоял — никакого желания напяливать на себя тонну одежды попугайской расцветки, а потом вторую тонну украшений… Увольте! Пришлось стороннику традиций уступить. Сейчас же он просто протянул мне плоский ящичек, обитый черным бархатом. Открыв который я тепло улыбнулся уже другим мыслям. То, что лежало на багровом ложе, должно привести Лайсси в самое прекрасное расположение духа. Тут главное было, чтобы она ни о чем не догадалась раньше времени.

Спустившись с этажа покоев, я добрался до дворцовой кухни, нашел старшего повара, подозрительно тонкого и изящного мастера Ронфаэля, и мы с ним вновь пробежались по списку блюд для предстоящего вечером пира в честь едва ли не главнейшего события в жизни каждого эльфа, нага или там даже гарпия. Всякие птицы и животные под разными заливками, соусами и комментариями вызвали в моем тоскующем нутре громкое ворчание. Ронфаэль сначала даже не понял, что это было, но потом рассмеялся и распорядился накормить несчастного меня всякими вкуснющими разносолами. За завтраком мы с ним окончательно утвердили меню, а затем я отправился проверять стражу. Капитан Артуара встретила мое высочество широкой улыбкой. Она уже знала, что затевается этим днем, и всеми силами выказала полное одобрение. Оценив готовность и вид парадной формы дворцовой стражи, я впечатлился и решил, что пора возвращаться к моей нежной девушке.

Войдя в покои, я увидел, что Лайсси с головой укрылась покрывалом, под которым свернулась калачиком. Вообразив себя змейкой, я вполз под плотную ткань, подобрался к ее пяткам и пощекотал, чуть не получив ногой в нос. Защитив безвинную часть лица, я потянул нагайну к себе, беззастенчиво воспользовавшись тем, что она такая теплая, расслабленная и абсолютно беззащитная. Когда мы выбрались из постели спустя полчаса, Лайсси попыталась привести в порядок остатки своей прически, но, поняв, что это нереальная мечта, махнула рукой и отправилась мыться, категорически запретив мне присоединиться к ней. Она опасалась, что опять забудет про все на свете. А принарядиться юная змея любила и умела, хотя и делала это не так уж часто.

Проводив ее взглядом, я тихонько запустил в покои целый отряд слуг, чтобы они навели порядок, а заодно встретили нагайну, вооруженные моим недвусмысленным распоряжением нарядить Лайсси в особый костюм, в котором я желал видеть сегодня свое солнце. Сам же отправился наряжаться в соседние покои, где меня уже ждал Годерих с двумя слугами. То, что мне предстояло напялить на себя, живописно висело на специальном манекене. С сомнением посмотрев на костюм, я спросил:

— Без этого никак нельзя обойтись?

— Никак нет, ваше высочество, — ответил Годерих. — Это минимум, допустимый по всем правилам предстоящей церемонии. Проще уже тогда голым выйти. И то скандала меньше будет.

Я с прищуром глянул на церемониймейстера, покачал головой, растопырил руки в стороны и обреченно выдохнул:

— Начинайте, раз так.

Лицо ушастого придворного расцвело. Судя по всему, Годерих решил получить удовольствие хотя бы от того, что я позволил с собой сделать. Прислуга безжалостно сдернула с меня одежду, невозмутимо повертела, и начался кошмар. От бегства удержала только мысль, что обычно такая процедура намного более изощренная и зверская. Первым делом они натянули на меня тончайшего полотна исподнее, от одного вида которого у меня…

Выбросив из головы всякие извращения, я задумался о предстоящем мероприятии. Этот прием должен запомниться надолго, а лучше — навсегда. Минувшей ночью, когда в одной из башен маги связали меня с Ашшанапалом Третьим Тессенидом, внутри все дрожало. Ответ императора нагов мог быть любым. Но на мое счастье, рядом с ним оказалась Солнечная Змея. Верховная жрица хвостатых выслушала меня с искренней радостью на лице и просто толкнула серебряного здоровяка в бок. Ашшанапал вздохнул и улыбнулся, после чего все вопросы были решены в два счета. А раз так, сегодня меня волновал только один момент — чтобы моя зеленая змея ничего не пронюхала до часа Икс.

Тем временем на меня успели натянуть легкую шелковую сорочку с кружевными манжетами и воротником, потом особого покроя брюки, на которых было столько пуговок и завязок, что их приведение в порядок заняло следующие минут сорок. Особенно пришлось повозиться с тем, чтобы прекрасно чувствовал себя мой пушистый черный хвост. Они, штаны эти, обладали густо-красным цветом и сидели на ногах не очень-то свободно. Наступила очередь сапог. Моему взору предстали бордовые ботфорты из тончайшей кожи, но с крепкой подошвой. Сначала я даже решил, что слуга держит в руках просто скомканные то ли перчатки, то ли жилетку. Когда сапоги оказались на моих ногах, я решил, что обязательно закажу себе несколько пар таких же для повседневной носки — они так хорошо обхватили голени, лодыжки и ступни, что не воспринимались обувью. Просто еще один слой чувствительной кожи. Обувь слуги также долго крепили, чтобы голенища не собирались в гармошки. Дальше следовал камзол из тонкой ткани все того же цвета. Серебряная вышивка на темно-красной ткани смотрелась очень уместно и стильно. Два дракона дыбились на груди мордами друг к другу, обрамленные рядами небольших серебряных же пуговиц по бокам. Из зеркала на меня смотрел уже не просто стиляга, а настоящий светский шаркун… Весь в красном, с белоснежными манжетами и отложным воротником сорочки, сам бледный, с черными волосами. В общем, что-то донельзя аристократическое и омерзительное.

Довершили картину всякие украшения, к которым я причислил и церемониальную шпагу на серебряной перевязи. Набранный из узких пластин пояс обхватил талию как влитой, перевязь легла от правого плеча к левому боку, подсунув сверкающую серебром и мелкими рубинами рукоять под ладонь. На шею легла струящаяся цепь с кулоном в виде все того же дракончика. Последним штрихом стал серебряный обруч с рубином впереди. Эдакая корона наследника престола, не иначе.

Теперь из зеркала на мир пялился настоящий придворный хлыщ. Аж сам себе понравился… Я в восхищении показал Годериху большой палец, на что он церемонно поклонился, позволив себе лишь довольные искорки в глазах. Пора было выдвигаться на место главного события дня. Тем более что успеть туда надо раньше Лайсси.

В сопровождении десятка стражников, облаченных в шикарные наряды и золоченые кирасы с затейливым травлением, я выбрался в один из внутренних дворов, где принимаются продукты и прочая дребедень. Там уже ждали холеные гарвы из особого стойла королевского дворца. Эти животные прошли отменную дрессировку, и ждать от них подвоха не приходилось. Любое из них считало ниже своего достоинства не то что попытаться укусить наездника, но даже понюхать ногу в стремени. Накинув услужливо поданный черный плащ с капюшоном, я уселся в седло белоснежного ездового зверя, завернулся в накидку, и мы поехали.

Путь до места занял около получаса. Никем не узнанный, я спешился у подножия мраморной лестницы, ведущей ко входу в строение, украшенное острыми шпилями, стрельчатыми окнами и витыми колоннами, после чего стремительно взлетел по ступенькам и уже под крышей стряхнул с плаща капли дождя. Судя по всему, вместе с самой накидкой. Прислуга, облаченная в синие балахоны, проводила меня в высокий зал, наполненный теплым желтым светом, который давали многочисленные светильники, развешанные по стенам. Высокий эльф, облаченный в небесно-голубое, встретил меня и проводил к стене, покрытой цветными узорами. В этой же стене светились слабым огнем пять узких витражей с изображениями богов. Там мы и замерли, ожидая главной части торжеств.

Народу в зале оказалось полно. Видимо, слушок о том, что я задумал, все же просочился к придворным. Но стража на входе устроила настоящий фейс-контроль, и самых мерзких морд я среди гостей не заметил, что не могло не радовать. От разглядывания нарядов и лиц меня отвлекла тихо заструившаяся музыка. Я уставился на центральный вход в зал, чувствуя, как сердце рвется из груди. Когда там появилась сияющая улыбкой капитан Артуара, настоящий вздох облегчения вырвался не только у меня. Стоящий рядом эльф тоже, судя по всему, испытывал неуверенность, что все пройдет гладко. Хотя мы и обсуждали с ним все нюансы прошлой ночью, внутренняя дрожь не отпускала. Музыка стала громче, наполняя своды помещения торжеством и напором.

По синей дорожке в зал вступил мой зеленоглазый восторг. Ее глаза, большие и безмерно удивленные, вызвали у меня глухой смешок, но пришлось приложить массу усилий, чтобы сохранить торжественное выражение лица. Лайсси вперила в меня напряженный взгляд, все еще ничего не понимая. Да и откуда? У нагов совсем другие церемонии. Мой взгляд прошелся по одеянию змеи-искусительницы. Синий камзол, лазоревая юбка до пола, белые кружева, минимум золотых украшений, на поясе нагийский ятаган с золоченой рукоятью… Светло-бронзовая кожа, зеленые волосы и обалдевшие глаза завершали картину, от которой так и захотелось стиснуть мое сокровище и не отпускать от себя ни на шаг. Когда она в окружении сопровождения в лице Трис и Марата добралась до нас с мэтром Сирениэлем, я схватил мою девчонку за руку и подтащил к стене поближе. Пальцы нагайны дрожали, а в глазах плескалось что-то невообразимое. Она уже набрала в грудь воздуха, чтобы начать расспросы, когда мэтр выступил вперед и обратился к залу:

— Сегодня милостью богов Лахлана мы собрались в священных стенах Центрального Храма Санаана для того, чтобы провести надлежащую церемонию.

Он обернулся к нам с Лайсси и сказал:

— Испокон веков силы создателей нашего мира оберегают и хранят поля и горы, реки и моря, пески и леса. Испокон веков боги Лахлана посылают каждому из нас испытания и радости, горе и печали, счастье и любовь.

Рука Лайсси в моей судорожно сжалась — девушка начала понимать, что происходит. Священник же ободряюще улыбнулся нам и продолжил:

— И в этот день два сердца пожелали соединиться навеки, не видя слез. Не видят они преград своим чувствам. Не видят они жизни друг без друга. А видят лишь божественный свет любви в глазах напротив. И готовы они сказать главные слова.

В наступившей тишине я принял из рук служки плоскую черную бархатную коробку, опустился на колено перед замершей Лайэссией, посмотрел в ее потрясенные глаза, на бледное лицо, на эти пересохшие от волнения губы, по которым пробежал кончик языка. И сказал:

— Лайэссия Аш’Неззен, я люблю тебя всем сердцем, наша душа едина и неделима. Мы обрели друг друга внезапно, но словно вечность мы были вместе.

Ее глаза оживились. Лайсси подалась вперед, вздрогнув всем телом. Она ждала продолжения. И я не стал ее томить долгам ожиданием:

— Согласна ли ты провести всю свою жизнь рядом со мной? Согласна ли ты разделить со мной пути этого мира, его горести и радости, его дни и его ночи? Согласна ли ты стать моей супругой отныне и навеки?

Если бы сейчас в зал залетела муха, то она застряла бы в плотном напряжении. Лайсси опустилась на колени рядом со мной и хрипло сказала:

— Я согласна, мой господин, чтобы ты стал моим рабом.

Фраза не вписалась в эльфийские каноны, но я уже знал, что именно так принято отвечать у нагов на брачной церемонии. В зале раздались радостные крики, но вскоре стихли. Священник воздел над нами руки в обращении к небу, спрятанному от нас сводчатым потолком храма, и громко завершил церемонию:

— Да скрепит вашу жизнь сила создателей! Пусть горит любовь в ваших сердцах пламенем Хтона. Пусть остудит ваши упреки друг другу в будущем прохлада льдов Медоса. Да сияют светом Ливица ваши лица днем. Да хранит покой ваших ночей тьма Хтолима. Да оградит от бед и врагов покой Суинаски… Объявляю вас супругами, дети мои. Встаньте и идите в новой жизни рука об руку! Да свяжет вас неразрывная цепь любви!

Я раскрыл коробку, в которой на черном бархате покоились два тончайшей работы серебряных браслета, сотканных из мелких колечек. Достав один из них, я вручил онемевшей Лайсси саму коробку и застегнул на ее левом запястье украшение, символизирующее наш брак. Нагайна, не веря, посмотрела на браслет, медленно вытащила из коробки второй такой же, отдала подложку подскочившему служке и застегнула дрожащими пальцами замочек на моей левой руке. Мы поднялись на ноги и жадно поцеловались. Змея заметно дрожала в кольце моих рук, когда мы оторвались друг от друга и развернулись к залу.

Священнослужитель с довольной улыбкой сказал из-за наших спин:

— Отныне вы супруги перед богами и собой, перед миром и эльфами.

И зал взорвался восторженным ревом без единого шанса утихомирить крикунов. Да и никому это не надо было. Лайсси схватилась за мои плечи и прошептала в ухо:

— А как же император?!

— Он освободил тебя, сердце мое, от всех условностей. И простил твою семью, — ответил я также громким шепотом. — До первой провинности, правда. Но это будут уже их проблемы, а не твои.

Лайсси вздрогнула, усмехнулась и спросила:

— Значит, я теперь твоя рабыня?

— А я твой…

Ее губы нашли мои. Нам было все едино: довольный смех Марата, ехидные комментарии Тристании, вопли остальных… Сейчас в этом мире были только мы вдвоем. И я задыхался от счастья: моя змея свободна, а это главное. Задыхался и никак не мог остановиться, прекратить дышать одним воздухом с зеленоглазой судьбой…

Пир тоже удался на славу. Лайсси словно расцвела, ее больше ничто не угнетало, не беспокоило и не вызывало мрачных теней в изумрудных глазах. Иногда, правда, я ловил на себе ее искрящийся взгляд, полный невысказанных обещаний. Эта девчонка наполнила мою жизнь смыслом. Тем самым, без которого я раньше лишь существовал, тоскуя и избегая реальности.

Гости нас поздравляли настолько активно, что вскоре стали похожи на стадо матросов, дорвавшихся до берега, — их буквально штормило от переполнявших эмоций и вина. В какой-то момент мы с Лайсси покинули пиршественный зал дворца, чтобы добраться до покоев и рассказать друг другу о переполнявших нас чувствах. Поведать пальцами, кожей, губами… Мы оба хотели создать собственную историю, в которой есть лишь главный герой и главная героиня. Самые главные и единственные друг для друга.

Уже ночью, донельзя утомленные и довольные до тихого сопения друг другу в шеи, мы были потревожены тихим стуком в дверь спальни. Лайсси нехотя стекла с постели, так и не успев толком попользоваться мной в качестве теплого одеяла добрела до двери и спросила:

— Кто там?

— Ненаследного принца Террора желает видеть по волшебной связи его величество император Пармалес Черный, — раздался снаружи голос какого-то слуги.

Я вздохнул, рухнул с постели на пол, сгреб себя в вертикальное положение и кое-как оделся, а возле дверей приластился к обрадованной супруге. Лайсси с видимым сожалением проворчала:

— Если ты не вернешься через полчаса, я пойду тебя искать прямо вот так, в чем из яйца вылупилась.

Чрезвычайно «напуганный» данной перспективой, я обхватил жену за талию и сказал, глядя в зеленые глаза:

— Погрей кровать для меня, любимая.

Лайсси со смехом стукнула меня по плечу, и я свалил наконец из этого гнезда разврата: все-таки вызов братца дорогого стоит. А уже через пятнадцать минут ввалился обратно в наши покои, нагло разбудил успевшую заснуть Лайсси и сказал:

— Собирайся, дорогая. У нас срочное свадебное путешествие.

— Что случилось? — сонно спросила Лайсси, потирая глаза.

— Братец озадачен. С гехаями в Сердце Бездны творится нечто странное. Он просит меня прибыть и посмотреть самому.

— Так туда ведь не одну неделю ехать, — нахмурилась Лайсси. — Вещи берем?

— К черту, — я отмахнулся от вопроса, радуясь, что у жены даже мысли не возникло чего-нибудь там набухтеть недовольно. Все-таки в истинном единении есть свои неоспоримые плюсы. Наши желания всегда совпадают.

Мы с ней озадаченно посмотрели друг на друга, а потом Лайсси легкомысленно улыбнулась и прошептала, раскинув руки по постели:

— Никуда эти гехай не денутся… Я тут вся такая твоя… Бери!

— Ух ты! — изумился я, жадно разглядывая томное тело супруги. — Госпожа назначила меня любимым мужем!

В общем, в эту ночь нам куда-то ехать не срослось. И ни капли сожаления, кстати, не возникло.

 

Не эпилог

У СЕМИ ДЕТОК НЯНЯ БЕЗ РАЗУМА

Спустя месяц

Дракончик был метра два в длину. Его шкура мерцала в темной листве каньяна желтыми переливами, заставляя меня коситься на искры и при этом делать вид, что я их ну совершенно не вижу. Когда мы с Лайсси прибыли наконец в Сердце Бездны, на Зеленый Пик, я понял, что ничего в этой жизни не соображаю. Впрочем, как и Пармалес, встретивший нас растерянным скандалом. Тут любой офигеет, когда в одночасье почти четыреста гехаев превращаются в драконят!

Два дня у нас ушло на то, чтобы хоть как-то разобраться с происшедшим. Четверо Ходящих-по-снам, собравшихся в столице нашей Империи, после долгих споров рискнули сообщить его императорскому величеству, что перед нами — результат осуществившегося пророчества о возрождении драконов. И совсем немного времени, не больше года, осталось до того момента, когда небо над Каваном окончательно прояснится… Легче от этого никому не стало. Оголтелое стадо разноцветных дракончиков превратило Зеленый Пик в бедлам, помноженный на бардак. Хвостато-крылатые бестии находились везде. Они дрались за еду среди ветвей столичного каньяна, они дрались за еду внутри дворцовых помещений, они дрались за еду чуть ли не на головах моркотов… Короче, они просто дрались за еду. И никто не был в силах утихомирить этих любопытных, вечно голодных, до ужаса симпатичных ящеров.

На третий день мы с Пармалесом просто послали всех в далекое путешествие и заперлись в тронном зале, чтобы обсудить насущные проблемы и животрепещущие вопросы, позвав к себе в компанию всех Ходящих. Про само путешествие в загробный мир пока и речи не могло быть. Едва я высказался про то, что можно отправиться в этот самый Сахан, Пармалес насмешливо одернул, а потом объяснил, что после единения наших с Лайсси душ я стал очень уязвим. Силы богов Лахлана больше не стеснены моей исчезнувшей защитой. С такой уязвимостью и думать нечего соваться в Аэнто Сахан, особенно не владея ни оружием толком, ни даже простенькими заклинаниями. Так что брат настоял на том, что первым делом мне надо подучиться магии, а уж потом думать о путешествии на тот свет. Озадачив жрецов решением проблемы самого путешествия в Аэнто Сахан, мы с братом стали гадать, что же делать с оравой драконьих подростков. Волновали нас прежде всего два момента: как их научить летать и превращаться в спокойных двуногих существ? Ведь те, кто еще недавно были вменяемыми (относительно, конечно) разумными существами, внезапно превратились в зубасто-крылатых младенцев, утративших все из прежней жизни. Драконята требовали повышенного внимания, шалили, буянили, дрались и капризничали. Объяснить же им, как должны вести себя будущие повелители неба, никто не мог. Взрослых драконов в Лахлане просто не осталось! Ладно, где наша не пропадала… Прорвемся.

Сейчас, после бурного совещания с императором, я прохлаждался на балконе под накрапывающим дождиком и старательно делал вид, что не вижу притаившегося дракончика. Тихие шаги по деревянному полу врасплох не застали. Когда на груди сомкнулись теплые руки, а в макушку уткнулся сопящий нос Лайсси, я улыбнулся и спросил:

— Что думаешь делать, солнце?

— Да вот, выбираю, — фырк в шею заставил со смешком поежиться, — прямо здесь тобой воспользоваться или утащить в комнату?

— А может, оба варианта? — Я крутанулся в нежных руках, сцепил ладони за ее талией и посмотрел в хитрые глаза. — Представь, сколько положительных моментов…

— И не говори. — Лайсси изо всех сил пыталась изобразить из себя опытную во всем супругу. Иногда у нее даже получалось. Но не сегодня — она опять покраснела и забавно сморщила нос.

Я легонько поцеловал жену и сказал:

— Ходящие… Они говорят, что справятся с элементарными уроками для новых драконов. Превращения в крови у каждого на Каване. Но вот остальное… Их некому учить драконьему полету. Мы-то с Пармалесом имеем крылья, но на них можно только парить.

— А если обратиться к гарпиям? — спросила Лайсси, а я застыл истуканом. Простая мысль, но какая верная!

Не удержавшись, я чмокнул ее в любимый нос и с улыбкой сказал:

— Ты гений!

— А то, — хмыкнула супруга. — Мы такие.

— Знаешь, чего хочу больше всего на свете? — прошептал я, прижимаясь к Лайсси всем телом.

— Чего? — выдохнула нагайна, уставившись мне в глаза.

— Забыть про все эти проблемы, остаться с тобой где-нибудь, где никого нет, кроме нас двоих… — В груди родилось дрожащее томление. — Я хочу узнать тебя получше, моя зеленая змея. И чтобы нам никто не мешал.

Целоваться под дождем, да еще на ветру, не лучший способ сохранить здоровье, но нам было плевать. Высоко-высоко в небе ветер мастерил из серых облаков странное полотно всех оттенков полумрака, а мы слушали кожей капли дождя и грелись друг в друге. Разорвав поцелуй, мы взялись за руки и замерли на краю площадки. По словам Ходящих, случившееся с изъятыми — только начало. Пройдет около года, и над Каваном рассеются наконец тучи после многовекового владычества. И выглянет солнце, тепло которого позабыли даже те, кто когда-то жил под голубым небом.

Начиналась новая, странная и суматошная, но такая яркая и пленительно-сладкая жизнь рядом с любимым существом. А где-то на просторах Лахлана нас ждала та, кому суждено завершить слияние нашей души. Третья… Кто она? И какая? Что принесет в нашу жизнь? Ответы на эти вопросы я получу, только когда найду Третью. Когда мы с Лайсси отыщем Ее и прочитаем историю Ее жизни без нас. Прочитаем пальцами на Ее коже. И прозреем.

А пока… Сейчас на нас сыпали капли дождя, перед нами жило своей жизнью море темно-зеленых крон, а мы, два молодых влюбленных существа, позабывших на миг все невзгоды, просто были: друг у друга, у этого мира и у нашего непредсказуемого будущего.

Третья… Надеюсь, все-таки не третье и тем более не третий. Правда, с моим везением…