Глава 1

СЕМЬЯ — ЭТО СВЯТОЕ

Много дней спустя

Теперь я знаю, как в моем новом мире приходит весна. Это неописуемо прекрасно, быстро и многоцветно, даже несмотря на занудный непрекращающийся дождь, под присмотром которого мы с Горотуром через две недели после расставания с моими эльфийками выбрались из нелепого сосново-хвощевого леса на просторы степи. Правда, назвать открывшееся болотистое пространство степью язык не поворачивался, но гарвам это было побоку — собачки жизнерадостно чавкали когтистыми лапами по грязи. Этим чешуйчатым пофигистам погода была нипочем. Сообразительные песики сами находили себе прокорм по ночам, а днем несли нас на своих спинах все дальше на юг.

Сезон цветения застал нас в каких-то трех днях пути до Лесного Моря, если верить туру. Огромные цветы нежными звездами принялись распахиваться под струями дождя, умываясь влагой и наполняя мир дурманящими ароматами. Они были всевозможных форм и цветов — от бирюзовых до нежно-розовых. Наблюдая за всем этим, я поразился тому, насколько весна преобразила серость бескрайних просторов. Мы словно плыли в буйном калейдоскопе красок под серым небом.

На исходе третьей недели пути, когда до границы джунглей осталось всего ничего, Горотур на привале привычно вымотал из меня все силы, пытаясь научить держать меч. Но все его благородные порывы научить моркота вовремя зарезаться так и пропали втуне. Тур поревел с досады, пожал плечами, и мы забрались под небольшой кожаный тент, натянутый в глубине какого-то оврага. Чахлый костерок едва смог разогреть котелок с водой. Мы надулись душистого травяного чая и завалились спать, наплевав на то, что нас могут найти, — мы все еще находились на территории эльфийского королевства, и верительная грамота от Трис за время пути даже не подмокла. Сколько раз уже нам приходилось совать ее под нос бдительным патрулям, стражам ворот небольших поселений, постовым на дорогах. И все эти дни я благодарил Провидение за то, что решил взять с собой именно тура, а не кого другого. Если бы не он, подозреваю, что не выехал бы даже из владений Шанталь: набежали бы жаждущие моей плоти любительницы и любители халявной энергии. Десяток особо ретивых Горотуру даже пришлось прятать по канавам и придорожным зарослям до лучших времен пробуждения после знакомства с его чудовищными кулаками.

За время пути я узнал о своем спутнике очень много. Рогатый воин каждый вечер развлекал не столько меня, сколько себя байками из собственной долгой жизни наемника. Некоторым я даже немного верил. То он расписывал свою службу у нагов, когда пришлось основательно поработать секирами на арене Армагелоо. То по секрету рассказывал о том, как побывал у орков, чуть ли не во дворце царя. То заливал про походы в Иггдрахайм, на земли северных великанов, за морозным золотом, так ценимым магами всего континента за энергоемкость. В общем, жизнь у Горотура оказалась богатой и насыщенной. И самое удивительное — в Санаане, столице Ламары, по словам тура, обитала его семья, то есть родители, несколько братьев и сестер, жена и трое детей со своими семьями.

Он же мне и рассказал о странных традициях срединных и южных народов Кавана. Наличие чего-либо подобного у йотунов, орков и туров рогатый яростно отметал. По его словам, институт брака у эльфов — прямо беда, у нагов — вообще кошмар, а у жителей Лесного Моря — самая жутчайшая жуть. Слушая эти байки по пути, я отметил про себя, что страшилка набирает обороты с увеличением расстояния от родины Горотура — это стоило принять во внимание. Но даже если отбросить половину рассказанного как выдумку, оставшегося хватило мне, чтобы крепко задуматься о своем месте в этом двухлунном мире.

У эльфов в один брак вступают аж четверо — два мужа и две жены. Считается, что тогда в доме представлены все четыре Силы. Глава, она же старшая жена, олицетворяет собой Хтон, она владыка жизни, мать потомства. Младшая жена, иногда первый младший муж, воплощает собой Ливиц — источник магии, благодаря ей семья крепкая и сплоченная, она любимица и их баловень. Внутренний, или старший, муж — это вообще песня! Хозяин, образ Медоса, владыки очага, он решает, в какой срок и сколько будет детей, его стараниями дом держится изнутри. И внешний, или младший, муж, а иногда жена — существо по сути бесправное. Он — воплощенный Хтолим, транжира, денежный пылесос в семье, блестящая штучка, доставляющая головную боль всем в доме. Но он же и его лицо. А уронить лицо дома — смерти подобно. Представив себе, сколько у эльфов возникает проблем, когда приходит пора заводить семью, я почувствовал, что мне аж дурно стало. Рогатый лишь посмеялся надо мной и объяснил, что эльфы мгновенно узнают, когда рядом оказывается кто-то из их будущей Семьи. Каждый из них как огонек для остальных мотыльков. Мимо не пройдут.

Именно в этом разговоре я и узнал, что местные эльфы живут не так уж и долго, по меркам Кавана. Их даже называют кратковечными. Конечно, с точки зрения туров, которые могут протянуть пару тысяч лет, какие-то семь-девять сотен годиков — так, тьфу… Орки же доживают примерно до полутора тысяч лет. А йотуны могут доскрипеть и до пяти тысяч — наверное, естественная криогеника, льды там всякие, морозы и метели сказываются. Наги — те живут немного меньше эльфов: всего-то на пару сотен лет. На мой вопрос, как же тогда тут не получилось глобального перенаселения с такими сроками жизни, воин и зубоскал Горотур сразил меня мощной сентенцией — потому и с семьями у народов столько условностей. Те же эльфы могут собирать свою семью не одну сотню лет. А детей они могут заводить только в полной семье, и никак иначе.

У нагов с женами и детьми все проще, но и намного более жестоко. Эта раса настолько воинственна и агрессивна в своей замкнутости, что в постоянных стычках и схватках подавляющее большинство молодых нагов не доживает и до двухсот лет. Только сильный, умный и ловкий наг может пережить юность. Когда нагу исполняется четыре сотни лет, он становится способным делать детей, не раньше. Это и есть их совершеннолетие, после которого наг захватывает столько жен в свой гарем, сколько потянет прокормить. До того эти любвеобильные полузмеи ведут очень разнузданную жизнь, имея все, что шевелится, в том числе и других самцов своего народа, да и соседних тоже. А там уже и детишки идут нерестом. Раса, по словам тура, весьма плодовитая, наги при этом еще и жестокий селективный отбор потомства ведут. «Тля, Спарта», — только и смог я вывести из всего сказанного.

Проще всего с йотунами — они моногамны до неприличия. Великан, встретив пару, больше не посмотрит на сторону никогда. И жизнь суровая — гибнут часто… Короче, с детьми у них туго, и они берегут потомство пуще всех сокровищ мира. Хочешь устроить глобальную бойню на континенте? Сходи в Иггдрахайм да и пореши парочку двухметровых смертельно опасных лялек… Каван утонет в крови, когда великаны выйдут на тропу мести.

Про орков Горотур рассказывал не очень охотно. Вытянув из него подробности, я понял почему. Эти эстеты вообще не признают плотских контактов как таковых. И они единственная раса на континенте, сумевшая осуществить мечту всех приверженцев односторонних отношений. Они создают детей в чем-то, по сути являющемся клонирующей машиной. Берется биоматериал родителей, создается что-то вроде кокона, а потом уже родители наполняют этот сосуд энергией по самое не хочу и ждут, когда ребенок вылупится. Как ни стараются другие народы выкрасть секрет такого продолжения рода, вот уже многие сотни лет ни у кого не получается.

Кромешная тьма вокруг уступать моему зрению не собиралась, и я продолжил вспоминать подробности нашего путешествия, коротая время до названного стражей срока.

С вампирами тоже все не слава богам, как оказалось. Хотя уж на них-то я надеялся очень даже крепко в плане традиционности семьи и брака. У клыкастых аж три степени родства в поколениях наблюдается. Прежде всего, это обращенные — те, кого вампиры бросают, не доев, так сказать (они, правда, это редко делают, очень уж бережливые и основательные в еде твари). Если уж у вампира появился обращенный, он становится полноправным членом семьи, ну, почти… Пока вампирская пара не сделает собственное дитя, так сказать. Причем кровный наследник или наследница с возрастом банально уничтожает обращенных. Но и те не лыком шиты — чуют скорое пришествие кровного и стараются к тому моменту свалить как можно дальше или даже прибить мамашу вместе с отпрыском в ее очаровательно бледном пузике. Вот уж гадючник так кобрятник. Это вам не картошка, дров пожарить… С третьей степенью родства поколений у вампиров вообще все туманно. По словам Горотура, их называют эманатами. И эти самые эманаты — те, кого принято обзывать высшими вампирами, или носферату. Откуда они берутся — хрен знает (цитата тура), но именно они являются основателями новых вампирских Домов. Или настоящими наследниками существующих. И самое в них поганое — убить практически невозможно.

На мой робкий вопрос о том, везде ли есть гехай, памятуя о наге и его игрушке, тур скорбно ответил, что ушастые прохвосты ими еще и торгуют! Так что на Каване уже во всех уголках есть десятки, если не сотни изъятых.

Все эти разговоры о том о сем продолжались всю дорогу. Изо дня в день, по крупицам, информация оседала в моей голове. Дошел черед и до расспросов о жителях Лесного Моря, которое тур не раз называл еще и Бездной Мира. Добиться от него объяснений этого я не сумел, зато выведал кое-что о расах, населяющих эти южные джунгли. В голове так и отложилось: «Моркоты — дети вершин, харрами — воины стволов, праншасы — хозяева соков, а форесты — тени листвы». На все мои попытки разговорить тура посильнее тот лишь смеялся и отвечал, что придет время и я сам все увижу.

Твою же в дупло дырку да по пню ладошкой… Уж увидел так увидел! Сейчас, впотьмах, открывшаяся в тот день моему взору картина вспомнилась особенно ярко.

Степь обрывалась отвесной стеной, гладкой и бесконечной. Словно какой-то гигант ножиком отрезал от континента ломоть. Где-то внизу висел плотный туман, до которого, если уж упадешь, просто не долетишь — раньше состаришься. И из этого тумана к небу росли деревья… Нет, не так. Это были ДЕРЕВЬЯ!!! Огромные в обхвате настолько, что земные секвойи и баобабы показались бы тростинками рядом с ними. А ветви этих исполинов создавали настоящий собственный многоярусный мир, в котором сложно найти порядок или что-то похожее на него. Некоторые ветви дотягивались до края степи, вгрызаясь в землю, и являли собой широкие дороги, ведущие во влажный непроглядный хаос лиан, воздушных корней и листьев всех размеров и форм. Горотур удовлетворенно поржал надо мной и сказал тогда, что теперь я понимаю, почему именно Бездна. Одного взгляда вниз мне хватило, чтобы осознать — невозможное возможно.

Наши грозные чешуйчатые собаки наотрез отказались идти вперед, на что Горотур просто отпустил гарвов на волю. Я смотрел, как жизнерадостно удирают от Бездны крылатые псы, и с тоской хотел последовать их примеру. Но время поджимало, и мы с туром двинулись в хитросплетения Лесного Моря, туда, где я надеялся найти своих.

И ведь нашел же на свою голову… Я хмыкнул сам себе в темноте и услышал рядом ворчание Горотура. Значит, громила где-то здесь же, во тьме.

На третий день тяжелейшего пути по висячим над Бездной джунглям нас поймали. Да как это сделали обидно, аж ругаться перехотелось — таким идиотом я себя почувствовал. Те, кто нас изловил в крепкие сети, связанные из материала, подозрительно похожего на паутину, выглядели почти как я. Разве что патлы красные, когти алые да ростом пониже будут. Моркоты собственной персоной. Красная ветвь Тримурры, как пояснил безмятежный рогач. Мне аж полегчало, не поверите… После того как попытался врезать кулаком по наглой роже минотавра. Так и поехал себе дальше, запутанный в сеть и с пульсирующими разбитыми пальцами правой руки.

Сейчас, вспоминая странную авоську, я представил тех пауков, что выдавили из себя такие толстые нити. Враз поплохело, и на спине выступил холодный пот. Во влажной жаре темницы даже такая, нервная, прохлада вызвала приступ удовольствия. Вот она — сила контрастов. Вспомнился разговор с князем красных моркотов, пред светлые очи которого нас доставили через пару часов после поимки. Разговор был содержательным и очень коротким…

От воспоминаний меня отвлек голос Горотура, раздавшийся во тьме:

— Интересно, а они травоядные или хищники?

Хороший вопрос… Главное — вовремя. А тут еще и мысли поползли в ненужном направлении. Никогда раньше не считал себя пуританином, да и не был им. Почему-то вновь, уже в который раз за три недели, вспомнились мягкие пушистые волосы шикарного фиолетового цвета и злые синие глаза. Волна тягучего раздражения поднялась в груди, заставляя стиснуть зубы. Это как же она меня взбесила, миниатюрная графинька, что из головы не идет! Где-то за темнотой раздались сердитые голоса. Заскрипело дерево, тьма задрожала, и в глаза ударил серый свет дождливого дня, ослепив не хуже пустынного солнца.

 

Глава 2

БОГИ НЕ ДАЮТ ЛЕГКИХ ПУТЕЙ

Князь красных моркотов вид имел ссохшийся и весьма древний. Его белые плечи, выглядывавшие из-под зеленого хитона, были покрыты затейливой татуировкой, доходящей почти до запястий. Подслеповатые водянистые глаза, когда-то бывшие серого цвета, с интересом рассматривали нас, вновь представленных к долбленому престолу, сделанному из какого-то корявого пня древнее мамонтов, если таковые здесь когда-то жили. Жилистые воины в количестве пяти штук, извлекшие нас из темницы, сурово молчали за нашими с туром спинами (что обидно: четверо пасли спину рогатого, а мою — лишь один). На весьма большой площади среди лиан и ветвей, вытесанной на огромном суку древесного великана, собрались десятки красноволосых, настроенных довольно агрессивно, но при этом не издававших ни звука.

Старик порывисто встал с трона, и какой-то приближенный к особе вручил ему штуку, очень похожую на бумеранг. Правда, края штуковины подозрительно шевелились множеством коротеньких тонких щупалец. И что-то подсказывало мне, что прикасаться к снаряду не стоило. Князь, вполне еще живчик по сравнению с собственным обликом, подошел ко мне и сказал:

— Вчера ты мне сказал, что ищешь родню, странный моркот. Но во владениях нашего народа таких, как ты, нет.

Я пожал плечами, не зная, что ответить на это. Старик продолжил:

— Это стало одной из причин того, что вы двое оказались в нашей тюрьме. Тревожные времена настали в Лесном Море Кавана. Из его сердца тянутся щупальца старого мира, воспетого драконами. И нам, вождям Тримурры, не нравится его песня, струящаяся сквозь плетение леса. Вчера, увидев тебя, я решил, что небо рухнуло на землю, а драконьи кости обросли плотью, травившей своим ядом поднебесный мир. Таким, как ты, неоткуда взяться под лунами. И знаешь почему?

— Не знаю, анкх, — отозвался я.

Князь нахмурился и сказал:

— Не смей меня называть этим древним словом, пришелец с равнины над стеной. Анкх у нашего народа был только один — царь черных моркотов, на которых ты чем-то похож. Но уже семь сотен лет минуло с тех дней, когда страсть Драконьего Катарсиса сожрала это племя безумцев и убийц. Сегодня ты увидел последнее утро в своей жизни, если только не скажет своего защитного слова Аскалай, родитель отцов. Мы послали за ним вчера, и оно прибыло на восходе солнца, укрытого плачущим покровом неба.

Я пошевелил руками, стянутыми за спиной все той же паутиной. Режущие нити впились в кожу еще глубже, чуть не заставив меня прикусить губы. Горотур, стоявший рядом невозмутимым идолом, фыркнул и проворчал:

— Вы утратили последний разум за эти века, красный. Мы простые путники, которые пришли найти сородичей этого чернявого.

Князь скривился и сказал, обращаясь к толпе вокруг нас:

— Пора Аскалай сказать свое слово. И пусть Бездна будет к вам милосердна, пришельцы, да снизошлет она вам смерть до того, как вы упадете на самое дно Лесного Моря.

По моркотам прокатилась волна движения, они расступились, и на лобное место медленно выбралось нечто кошмарное. Существо имело, кроме дряхлых корявых ног, четыре сучковатые руки. Голова напоминала перевернутый пенек с тремя горящими гнилой зеленью глазами. Кожа создания определенно была морщинистой древесной корой грязно-желтого цвета. В туловище твари зияло настоящее дупло, из которого неслось басовитое гудение, какое мог бы издавать рой диких пчел. Существо остановилось в пяти шагах от меня, и вокруг площади раздался жужжащий голос:

— Чую… Чую скованную силу, что рвется на волю в жажде полета…

— Оно говорит… — разнеслось по толпе моркотов.

— Тримурра скоро прозреет, — гудело существо сквозь поднявшийся гомон. — И красный свет растечется по ветвям нашего дома. И синее дыхание соберет лес воедино. И белая кровь напитает старые раны.

Аскалай замолкло на минуту, чем тут же воспользовался князь. Изображая подобострастие, красноволосый старик чуть ли не растекся по тесаному дереву перед живой корягой и сказал:

— Прошу тебя, родитель отцов! Реши судьбу этих двоих нарушителей границы Лесного Моря. И пусть воля твоя поможет народу твоему обрести знание.

Рука-ветка бесполого существа стремительно обрушилась на спину старика, отчего тот взвыл дурным голосом, вскочил на ноги и зашипел, не смея выразиться как-то конкретнее. Моркоты вокруг изумленно притихли, а Аскалай загудело:

— Покой лишь смертный сон, от которого пора пробудиться. Три рода проснутся, и взовьется черная вуаль полнородия. Отпусти, сын, этого черного моркота. Пусть вернется в лоно семьи. Не мешай ему, иначе сон станет смертью.

Я слушал все это с нарастающим интересом. Очень уж походило на какое-то пророчество, в которое мы с туром умудрились вляпаться размеренным шагом. Князь почтительно склонил голову и замер напряженным истуканом. Аскалай шагнуло в мою сторону и ткнуло в несчастного меня сучком-пальцем со словами:

— Красную жажду удовлетвори, синюю страсть направь, белую любовь усмири. Соедини Тримурру в одно целое, черный, и она укажет тебе путь к дому.

Я заметил, как правитель красных моркотов выпрямился и уставился на лесное пугало, которое замолчало, продолжая тихо гудеть пузом. Через пару секунд тишины и неподвижности князь произнес глухим голосом:

— Значит, так тому и быть, родитель отцов. Твоя воля священна.

Глаза коряги потухли, и существо брякнулось на тесаное дерево площади, распластав ноги-корни. Из дупла искрящимся облаком вырвался настоящий рой странных золотистых насекомых. Они покружили над застывшим телом Аскалай, а затем спокойно устремились в зеленую высь, заполненную мхами и туманом. Князь махнул рукой, и несколько воинов небрежно отпинали безжизненную корягу куда-то за спины толпившихся моркотов. Правитель вернулся на свой трон и сказал, задумчиво разглядывая нас с Горотуром:

— Воля родителя отцов понятна и проста. Освободите их.

Тюремщики быстро избавили наши руки от паутины и заняли места у трона, даже не думая оставлять деда без моральной поддержки, а если понадобится — то и физической. Князь усмехнулся, подождал, пока мы с туром разотрем кисти рук, разгоняя кровь, а затем сказал:

— Мое племя зовет меня Эркирро. Вы тоже зовите так.

— И это все? — спросил я, оглядываясь по сторонам.

— Разумеется, нет, — ответил правитель. — Аскалай дало тебе шанс, черный. Шанс доказать, что ты тот, в чьих жилах течет настоящая кровь царского племени моркотов. Собери Тримурру, пришелец, и тогда ты найдешь дорогу к своим сородичам, черным моркотам. Если ты действительно из них, то Тримурра послушается тебя и откроет пути в Сердце Бездны, в древнюю столицу Лесного Моря, где ты и найдешь нужные тебе ответы на все вопросы. Но помни, Ходящие-по-снам, хранители осколков Тримурры, в наших трех племенах не для того существуют, чтобы просто так, первому встречному отдать Тримурру.

— То есть? — озадачился я. — Мне надо как-то выцарапать у каких-то Ходоков куски чего-то, соединить их — и будет мне счастье, что ли?

— Ты странно выражаешься, черный. Но твоими устами говорит правда, — старый князь прищурился. — Если ты сделаешь это, то достигнешь цели.

Слушая правителя, я наблюдал за тем, как среди зарослей исчезают моркоты — развлечение кончилось, казни не будет, что еще делать? Правильно, вернуться к насущным делам — тещу там посадить, жену построить, сына родить. Вскоре на площади остались только князь и его охрана. Все-таки тут, внутри ажурных плетений веток и прочей зелени, было очевидное преимущество перед открытым пространством — капли дождя просто не долетали до нас сквозь бесчисленные ярусы сплетенных древесных крон. Я уже успел даже отвыкнуть от ощущения более-менее сухой кожи. Да и одежда в тюрьме успела подсохнуть. Правитель красной ветви моркотов отдал команду, и мы, в сопровождении охраны, двинулись по гигантской ветви куда-то в сторону ствола огромного дерева.

Дурманящие запахи джунглей, крики невидимых тварей, яркие цветы и грозди корней растений-паразитов создавали ощущение нереальности. Сама мысль о том, что мы сейчас шли на безумной высоте над невидимой землей, внушала трепет. Но еще больше всяких страхов нам хотелось жрать. Мне — точно, насчет тура — не уверен.

Часа через три бесконечного утомительного пути по удивительной дороге среди туманного леса мы вышли к настоящему городу, построенному на множестве площадок, сооруженных вокруг неохватного ствола. Земной опыт подсказал мне аналогию — в старом фильме про войны среди звезд и лазерные мечи примерно в такой же деревне жили мохнатые героические мишки-разумишки. Только масштабы никак не срастались. Город моркотов заронил в душу ощущение поразительного восторга своими ажурными мостиками, деревянными домами в виде башенок и хижин, светящимися разными цветами шарами, озарявшими пространство фееричными бликами на лохмотьях тумана. И все это расползлось по множеству уровней, на которых суетливо жили своими делами красноволосые. Нас повели по подвесному мосту шириной с проспект, ведущему к огромному дому, прилепившемуся к самому стволу. Очевидно, это был местный аналог дворца. На полпути Эркирро остановился, насмешливо улыбнулся мне в лицо и сказал:

— Сегодня вы будете гостями красной ветви, пришельцы. Мой Ходящий-по-снам уже приготовил вам должную встречу.

Его взгляд стал многозначительным, словно меня ждало что-то неприятное и ответственное. Кажется, сейчас будет первое испытание на доказательство того, что я имею право ходить тут живым и бодрым, а не лететь куда-то в глубину Бездны, в которой родились деревья этого Леса. Ну что же, шицу мои далекие и родные, возможно, скоро вы станете свободны. Я вновь представил всю глубину возможного падения, причем буквального, сглотнул, получил ободряющий тычок от тура (чуть не улетев с моста) и последовал за князем в светящийся прямоугольник больших ворот здания. Мама, роди меня обратно!

 

Глава 3

КРАСНАЯ ЖАЖДА ЛЕСА

Стол в доме князя Эркирро был похож на песню. Балладу в честь голодного желудка. Местные боги послали нам в этот замечательный день множество умопомрачительной еды безумно разнообразной формы и цвета, жареной, вареной и перетертой, острой и кисловатой, соленой и горькой… Но, дождь меня побери, на столе не оказалось ни грамма мяса! Сбылось самое худшее предположение Горотура — моркоты оказались травоядными существами. Мои несчастные родственники пришли в ужас при одном только намеке на кусочек мяса. Их взгляды метали молнии негодования и ужаса. Только один из тех, кто, кроме нас с туром, сидел за столом, остался невозмутим и доброжелателен. Ну да ему профессия помогла справиться с потрясением.

Ходящий-по-снам племени красных моркотов выглядел настоящим денди на фоне остальных. И всего-то делов — носил красные штаны и рубаху. Цивилизованный, однако, субъект. С минуту послушав нарастающий за столом ропот рассерженных моим невинным вопросом о плоти насущной, Ходящий подал какой-то сигнал насупленному князю, на что тот громко рявкнул, привлекая внимание своих домочадцев:

— Молчать!

Родня и приглашенные за стол вмиг проглотили языки, а Ходящий благожелательно улыбнулся мне, поправил локон красных волос, сбившийся на нос, и сказал:

— Наши давно исчезнувшие сородичи, черная ветвь Тримурры, очень любили мясо. А еще они никогда не брезговали кровавой охотой на ветвях каньянов, детей Бездны. Прошу вас, успокойтесь, и давайте отдадим должное дарам Леса.

Тишина за столом сменилась чавканьем и треском плодов, сначала вялым, но уже через пару минут бодрым и смачным. Все-таки жизнь на природе не дает шансов испытать ту сытость, от которой и родилась поговорка про два пельменя в моем родном мире. Обгрызая вкусное подобие кукурузы замечательного синюшного цвета и сладкое до сахара на губах, я хорошенько рассмотрел типа, готового меня испытать на вшивость. Ничего так на породу, утонченный и спокойный, на плечах татуировки, правда, не такие большие, как у князя, но в тоже вполне заметные. Наверное, это какие-то знаки статуса, надо будет расспросить кого-нибудь при случае.

Ходящий заметил мой интерес и с улыбкой указал на одно из деревянных блюд на столе, в котором горкой лежали какие-то пушистые плоды оранжевого цвета. Недолго думая я цапнул один, понюхал и с удивлением уловил знакомый запах. Так на моей родине пах кишмиш, таежный лианный плод, далекий родственник тропического киви. От предвкушения удовольствия рот наполнился слюной, и я с жадностью слопал оранжевый деликатес, потом еще один и еще. Язык знакомо защипало, а вот в голове совсем даже странно помутилось, слегка так. Я удивленно посмотрел на Ходящего и спросил:

— Ут ахойса нахоти?

Что за ересь? Язык отказался слушаться. Однозначно — наркотик! Пиршественный зал вокруг поплыл куда-то, застилаясь красноватым туманом. Огромные глаза Горотура в изумлении уставились на меня, наполнились холодной злостью, и мир схлопнулся в небытие.

Хорошо, хоть ненадолго. Через мгновение словно включили свет. Я оказался в странном помещении с деревянными стенами и прочим, что навело на мысль об огромном дупле без выхода. Желтый свет давали многочисленные гнилые пятна в стенах. Кроме меня тут находились еще трое. В одном из них я с оторопью узнал того молодого вампира, с которым свела судьба месяц назад. Как там его звали? Тэнцио… Он стоял неподвижно, только грудь вздымалась так, словно каждый вдох клыкастику давался с трудом. Интересно, а какого черта он без своей черной рубашки? И без штанов? И вообще происходящее мгновенно смахнуло с меня обычное язвительное отношение к жизни. Мой взгляд перешел на других соседей по дуплу. К столбам навроде пыточных индейских тотемов были крепко прикованы цепями из белого металла старая человеческая женщина и… Слова сами сорвались с губ:

— Ты?! Что ты тут делаешь? Ты же должна быть в Санаане!

Полностью обнаженная эльфийка медленно вскинула голову и уставилась на меня синими глазами, полными боли и надежды. Родерия не издала в ответ ни звука, лишь вновь поникла. Я сглотнул и с обмиранием в груди уставился на женщину. На ней был старый, ношеный халат, разрисованный восточными драконами, да и вообще что-то в ней было болезненно знакомое. Сердце стукнуло раз, другой, третий и сбилось. Этого просто не могло быть! Я подбежал к ней и в ужасе крикнул:

— Мама! Что с тобой?!

Родная постаревшая мама посмотрела на меня взглядом, полным теплой любви, едва заметно улыбнулась растрескавшимися губами, но тоже промолчала. Холодная пустота в груди зашевелилась гладкой смертоносной змеей. Я обернулся к вампиру и спросил:

— Что это значит?

Тэнцио скривил тонкие губы в ледяной усмешке и сказал:

— Выбирай, малыш.

Его бледное лицо склонилось вперед, а голос продолжил:

— Кому из них умереть? Кто тебе дороже, светлячок?

Тэнцио вскинул голову и замер, я же задрожал от страха. Не за себя, а за тех двоих. Чтобы какая-то мразь кровососущая посмела прикоснуться к моей маме?! И к странной фиолетоволосой пигалице, ставшей чем-то похожим на наваждение за последние недели? Вампир насмешливо улыбнулся и сказал:

— Кто удовлетворит мою красную жажду, гехай? Ты решил?

Ослепительно-белый в своей обнаженности кровосос лениво провел рукой по черным волосам, водопадом струившимся по телу, задвигая их за спину, после чего пальцы на его руках лопнули кровавыми ранами, выпуская на свет длинные жемчужные когти. Тэнцио улыбнулся еще шире, показав две пары острых клыков. Я же лихорадочно думал. Значит, красная жажда… Это то, о чем говорило существо-коряга? Своим выбором я должен удовлетворить потребность этой мрази? Да ну на фиг! Злоба кипящей волной прокатилась от пяток до макушки, плеснув в голову хищной радостью. Пальцы на моих руках мгновенно стали длиннее на десятисантиметровые черные жала, переливавшиеся в желтом свете сполохами темного солнца. И разум отключился, сдвинутый на задворки стремительно отросшими клыками.

Еда смеет ставить условия? Все мое существо наполнилось радостным удивлением правителя, обнаружившего у себя под боком неведомую зверушку. Эта еда совсем потеряла инстинкт самосохранения? Значит, надо ее покарать. В голове многоголосье предков громыхнуло старой истиной:

— Моркот-анкх сурмар келеназаш соррамар аску!

Царь есть щит царства своего. И те двое были моим царством здесь и сейчас. Старая самка неведомого народа и молодая остроухая, наглая и злая, но тоже моя. Моя до самых последних мыслей и желаний — так говорили метки на ее шее. Вампир сдвинулся с места, намереваясь обойти меня и добраться до объектов своей жажды. Он двигался беспредельно медленно, и я счел возможным заступить ему дорогу со словами:

— Я выбрал.

Тэнцио остановился и с интересом уставился на меня, спрашивая взглядом: кого? Я картинно развел руки:

— Я выбрал тебя, дорогуша. И жажда тут только моя.

Вампир рванулся вперед, атакуя со всей стремительностью. Чувство превосходства наполнило меня жгучим ядом. Скользнув к вампиру, я заступил чуть вправо, уклоняясь от жадных когтей кровососа, и без всяких лишних телодвижений вонзил ему в живот когти левой руки. С проворотом, как учил меня кто-то в странном мире сновидений, откуда пришла эта странная старая самка. С полным проворотом в районе печени. Тэнцио словно врезался в стену, пытаясь издать хоть один звук распахнутым ртом, но у него ничего не получилось. Темно-красная кровь хлынула на мою руку и на пол, заполняя воздух кисло-терпким запахом железа. Я притянул несчастного вампира к себе и уже собирался коснуться клыками его шеи, когда в пространстве грянули два голоса:

— Нет, гехай!

— Остановись, сынок!

Гехай? Кто посмел назвать меня рабом? Мама? Я не знаю такой… Не знаю. Взгляд метнулся к прикованным. Эльфа со смесью гнева и боли в синих глазах смотрела на меня, подавшись вперед до хруста в вывернутых руках. Старая самка никуда не дергалась. Она просто смотрела на меня добрыми глазами, в которых не было ни грамма укора. Эти глаза… Я знал эти глаза когда-то, в другой жизни. Мама… Моя левая рука медленно покинула жуткую рану в теле вампира, потянув следом вязкие багровые нити. Тэнцио глухо застонал, словно у него забрали нечто дорогое и важное, после чего рассыпался облаком желтых искр. Я подошел к старой женщине, погладил по щеке и прошептал:

— Мама, иди домой. Со мной все хорошо, честно.

Женщина вновь улыбнулась и пропала во всплеске все тех же огоньков. А потом настала очередь Родерии. Великовозрастная столичная красотка расслабленно повисла на цепи. В синих глазах больше не было злости. Ее сменила странная робость и страх, словно она боялась, что я сейчас подойду и что-нибудь сделаю не то. Меня же хватило лишь на один вопрос:

— Почему ты преследуешь меня, шицу?

Мир вокруг опять почернел. А потом швырнул спиной на жесткий пол. В глаза ударил ровный белый свет от магических шаров под потолком знакомого пиршественного зала. Я лежал на полу, а вокруг толпились любопытные моркоты. Увидев, что я пришел в себя, они быстро разошлись, открыв моему взору любопытную картину. Могучий тур нежно прижимал к себе обмякшего Ходящего-по-снам, приговаривая что-то вроде:

— Вот сейчас ты придешь в себя, и мы продолжим наш разговор. Чего же ты таким субтильным оказался? Да очнись ты.

В следующие пять минут произошли две вещи, давшие мне новую пищу для размышлений. Едва я осознал, что всего лишь видел странный сон, и поднялся на ноги, на глаза мне попался спокойный князь, и такая злость тут взяла, что я в сердцах пожелал ему мысленно пять баб разом, да чтобы характерец был у каждой — о-го-го… Эркирро в ту же секунду раскраснелся и взмок, словно у него подскочила температура. Глаза князя утратили осмысленность, он начал дергаться и ерзать на кресле, протяжно застонав. Рев тура стал ответом происходившему. Ходящий-по-снам, материализовавшись в моей зоне видимости, с яростной оттяжкой вмазал звонкую пощечину, отозвавшуюся диким звоном в голове. Перепуганный Эркирро диким козликом испарился из зала, я же в полном недоумении уставился на Ходящего. Тот с неизменной улыбкой сказал:

— Теперь тебе надо быть осторожнее, моркот-анкх. Твоя сила пробуждается.

С нарастающим изумлением я увидел, как он медленно встал на одно колено. Горотур что-то вякнул за спиной, а Ходящий поднялся и добавил:

— Отныне следи за своими желаниями, черный. Фантазии имеют привычку сниться наяву, знаешь ли.

Я сглотнул и спросил:

— Что со мной произошло?

— Ты всего лишь удовлетворил красную жажду, моркот-анкх. Посмотри на свою левую руку.

Круглая вязь странных значков алым пятном украшала мою ладонь — взгляд не мог обмануть, потому что метка слегка зудела и манила почесать ее обо что-нибудь твердое. Ходящий же довольно кивнул и сказал:

— Красная ветвь Тримурры признала тебя, черный. Да и марраш подействовал на тебя так, что сомнений у меня больше нет — ты действительно тот, за кого себя выдаешь. Эти плоды дурманят только твое племя.

Я открыл рот, собираясь вывалить на него свой сон, но этот моркот неожиданно холодно заткнул мой фонтан красноречия:

— Это твои видения. Твоя греза. Никому не рассказывай о том, что пережил в красном доме.

Он что, мысли читает? Ходящий рассмеялся и сказал:

— Ты совсем ребенок. Каждая мысль читается на лице. По воле Аскалай твой путь теперь лежит в дом синих моркотов. А сейчас предлагаю тебе отдохнуть и уже завтра отправиться в путь. До синих три дня идти по небесным дорогам. Это опасно, надо набраться сил.

Как-то съехидничать желания не возникло. Происходящее вокруг меня все больше напоминало дурной сон о бурном горном потоке, где я — лишь щепка, несомая вперед и не имеющая сил сопротивляться. Пока не имеющая. И надолго ли щепка?

Я еще раз посмотрел на красную метку на ладони. В голове обозначилась новая твердая мысль — придет время, и я освобожусь из этого потока, и уже он станет послушной игрушкой в моих руках. И тогда моя красная жажда действительно будет удовлетворена полностью. Воспоминание наполнило сознание звенящим льдом ненависти.

«Знай свое место, гехай!»

Несчастная девочка-подросток неловко оступилась, что-то пискнула и рухнула прямо на хвост нага. Тот молча махнул рукой со сверкнувшими длинными когтями, отчего малая врезалась в стену кареты, заливаясь кровью.

Время придет, и все встанет на свои места. Так должно быть, и так будет.

 

Глава 4

СИНЯЯ СТРАСТЬ ДОЖДЯ

Следующие три дня прошли в однообразном преодолевании лиан, ветвей и прочих препятствий на дороге к поселению моих синих сородичей. Эти дни и ночи были наполнены жуткими воплями невидимых тварей, духотой и запахами цветов. Пару раз нам напомнили о том, что где-то выше, над кроной Леса, продолжает идти нескончаемый дождь. В один из дней над нами пронесся здоровенный, невидимый в густых зарослях, хищник, гнавший куда-то стайку крикливых то ли обезьян, то ли рукокрылых существ. И эта зверюга не вписалась в поворот, приложившись к толстой ветви. Дрожь от удара почувствовали даже мы, находившиеся основательно ниже погони. А потом сверху рухнул водопад. С листьев обрушилась вода, копившаяся в покое многие дни. Наши с туром спутники, десяток красных моркотов, сразу стали похожи на стаю мокрых котов, шипевших и ругавшихся не хуже базарных торговок. Вторым напоминанием стала река. Услышав шум воды, я не поверил своим ушам. А увидев источник шума через пару минут, замер на месте с открытым ртом. В одном месте лианы сплелись настолько плотно, что создали настоящее русло для стекающей сверху воды. Даже спустя час после переправы по тонкому плетеному мостику я оглядывался, силясь осознать все величие странного мира, в который меня забросила судьба.

Когда мы на четвертый день пути вошли во владения синего племени, наши проводники хором облегченно вздохнули. Один из воинов с улыбкой объяснил, что только благодаря богам наш путь до синих прошел спокойно и без нападений со стороны обитателей джунглей. Как и ожидалось, новые сородичи отличались от других цветом волос и ногтей. Два десятка стражей границы населенной территории бодро проводили нас до древесного городка, как две капли воды похожего на поселение красных.

Потом были встречи, разговоры, торжественная передача послания князя красных лидеру синих. После неизбежного пира и массы новых знакомств нас проводили к весьма отдаленному дому местной Ходящей-по-снам, где благополучно и оставили на попечение прислуги то ли шаманки, то ли знахарки.

Все это я вспоминал, сидя на жесткой подушке посреди плетеного ковра, расстеленного в главном зале хижины Асмиреи, как назвалась Ходящая, явив намного больше вежливости, чем ее собрат по ремеслу из города красных моркотов. Пока мысли вяло блуждали в районе законченного путешествия, я разглядывал хозяйку дома и обстановку. Синие моркоты прическами напомнили мне панков. Та, что сидела передо мной, не отличалась от соплеменников — длинные синие волосы ее были сбриты на висках, оставшиеся напоминали давно не стриженный ирокез. Синие шортики и топик в облипочку подчеркивали контуры гибкого стройного тела, высушенного дикой жизнью в джунглях. Лазоревые глаза Ходящей с довольными искорками в глубине зрачков взирали на меня с худого лица. Жрица Тримурры, хранительница законов и устоев, тоже была обладательницей нехилой татуировки на плечах, как и встреченные прежде вожди и красный Ходящий.

Асмирея отвела взгляд, вскользь глянув на Горотура, лузгавшего местное подобие семечек — круглые штуки красного цвета и с запахом селедки. Тур не обращал внимания на происходящее в доме. Мне даже завидно стало на пару мгновений — вот у кого не было проблем в принципе. Ходящая вздохнула и сказала медовым голосом:

— Как жаль, что ты не хочешь познакомиться поближе. От тебя так и веет силой, которую ты способен дать.

Наш диалог-спор длился уже пару часов. Ходящая с первого же взгляда заявила, что хочет отдаться мне прямо тут и сразу. Такая прямолинейность несколько выбила из колеи, но я не сплоховал, усмирил взыгравшие гормоны и ответил категорическим отказом. После чего Ходящая начала уговоры. Это было что-то с чем-то! Так меня нигде и никогда не разводили… Причем это действительно стало по-настоящему неожиданным. Я успел привыкнуть к мысли, что в этом мире обречен быть объектом вожделения, а не вожделятором. От нарисовавшейся перспективы остаться наедине с синенькой дикаркой в животе крутились мысли настоящего энтузиаста полевых испытаний. Но при этом часть меня твердо знала, что такого ни в коем случае допускать нельзя, что тогда будет очень плохо именно мне. По крайней мере в настоящее время. И вот с таким коктейлем желаний и страхов я так и не сдал позиций. Ходящая была разочарована, но не сильно. Она вздохнула и сказала, вставая с циновки:

— Ладно, воля твоя, гость. Пойдем, я покажу тебе свою семью.

А вот это было уже что-то новенькое. Красный Ходящий до нее ни единым словечком не намекнул, что у него есть родственники. Я поднялся следом за синей, одернул заветные шортики, подсунутые вчера прислугой в доме местного князя вместо старой, истрепанной одежды, и мы пошли на экскурсию, хотя меня так и подмывало спросить, когда же будет разговор о деле — об испытании Синей ветви. Тур целеустремленно последовал за нами, вызвав недовольное ворчание синеволосой панкующей красавицы. Впрочем, рогатый не обратил на это никакого внимания.

Вскоре, за очередной плетеной дверью, моему взору открылась картина, заставившая вспотеть и напрячься. Несколько молодых, даже юных, моркотов обоего пола беззастенчиво предавались на ярких циновках размеренному разврату, от вида которого мое нутро сжалось в комок настойчивого желания присоединиться. Одна парочка сразу привлекла мое внимание. Блестящие от пота гибкие тела сплелись прямо на полу, издавая томные звуки. В воздухе помещения витали сладкие запахи масел, смешанные с терпкими ароматами горячих тел и долгого секса…

Мою крышу, стосковавшуюся за долгие недели по всем этим ощущениям и эмоциям, повело в сторону. Ходящая с тихим смешком прижалась ко мне и прошептала:

— Неужели ты думал остаться каменным, черный? Ты ведь сам не замечаешь, как сводишь с ума тех, кто оказался рядом… Это надо исправлять.

Ее руки заскользили по коже, оставляя след жгучих прикосновений, словно я попал в переплетение нежных щупалец морского цветка — актинии анемона. Воздух сгустился до плотности воды, стал вязким и жарким. Как в тумане, я очутился на полу, прижатый пылающим телом жрицы. Синяя скользнула губами по моей груди, запустив пальцы в волосы, насыщая голову электричеством страсти. Жадные прикосновения сухих губ заставляли тело трепетать и сжиматься, выгибаясь навстречу ласке. А потом началось безумие… Уже не синее наслаждение, а какое-то другое, неописуемое. Мир закрутился в ошеломляющем экстазе, сомкнувшись плотным огнем на каждом участке тела. Странная пылающая энергия стала собираться в яркую сверхновую где-то там, внизу, где сходились все потоки чувств и желаний. И тут чей-то голос прошептал издалека:

— Ублюдок черный… Почему ты делаешь мне плохо? За что?

Это настолько разнилось с происходящим, что я на миг опомнился и отстранил от себя синеволосую. Жрица вскинула голову и уставилась на меня странно ждущим взглядом. Словно Ходящая к чему-то готовилась. Я ошарашенно повертел головой в поисках того, кто вмешался в процесс. Энергия отхлынула от меня взрывом тонких лучей, ринувшихся на поиски. А потом я увидел весь этот мир как на ладони. Он плыл в сиянии белого космоса, усыпанного черными звездами и галактиками. Три континента, но лишь один туманился прозрачной радугой… Радуга потянула к себе все быстрее и быстрее. Фиолетовое лезвие света прошло сквозь меня обжигающей волной. Один раз, другой, третий. И с каждым разом континент становился ближе. Мой взор остановился на огромном лесе, ятаганом разрубившем южную материковую часть. С одной стороны бездонные джунгли хранила степь, а с другой — невероятно высокая горная гряда, отделявшая Лес от клокочущего черного океана. Темно-синий проблеск зова потянул меня прочь, к северу, к двум внутренним морям, на берегу одного из которых стоял сказочно красивый город, потускневший и посеревший в пелене удушающего вечного ливня. И оттуда мне в душу смотрели синие глаза, большие, полные живой злости. Словно испугавшись страстного взгляда, я движением невидимых рук обрезал лучи своей силы, успевшие срастись с фиолетовыми потоками света. И болезненный удар в голову вышвырнул обратно, в комнату, где мой взгляд опять встретился с теплым ожиданием во взоре Асмиреи. Ходящая улыбнулась, и ее завораживающий голос пробился сквозь звон в ушах:

— Подумай, гость. Я готова продолжать, готов ли ты?

Все опасения, витавшие в моей голове прежде, словно корова языком слизнула! Я хотел было уже протянуть руки к жрице, чтобы продолжить тесное общение, но тут понял: ароматы комнаты больше не возбуждают меня ни на мгновение. Скорее даже наоборот. Возбуждение схлынуло без следа. Ходящая же почему-то с очень довольной моськой кивнула и сказала:

— А ведь ты уже привязан, малыш. Ты успел вернуть одно из своих крыльев одиночества, даже не заметив этого. Поздравляю.

Жрица встала на ноги и решительно похлопала в ладоши, прерывая сладострастные вздохи вокруг себя, после чего сказала в наступившей тишине:

— Тримурра приветствует тебя, моркот-анкх. Отныне ты и только ты решаешь, кто достоин твоего внимания в потоках слияния тел и душ. Да благословит тебя Аскалай скорой встречей со вторым крылом. Надеюсь, я увижу твой полет в чистом небе Кавана.

Все моркоты, пребывавшие в комнате, с диковатыми выражениями на ошарашенных лицах склонились в глубоком поклоне. Те, что не успели подняться или даже разлепиться, просто пофыркали себе кто куда. И спокойно продолжили увлекательное занятие. Я же в полном недоумении все еще был где-то далеко. Вспомнилась малышка Родерия… В груди возникло странное ощущение, полузабытое, теплое, щекочущее изнутри кожу. Слезы в злых синих глазах отозвались холодком — зачем? Что я хотел доказать, когда наказывал взбаломошную девчонку, воспитанную в высшем свете эльфийского двора? Для чего подчинил остроухую, совершенно не понимающую причин происходящего? Разве ей кто-нибудь хоть раз говорил, что она поступает плохо? Во мне шевельнулось что-то, отдаленно похожее на чувство вины. Но тут же спряталось за мыслью о том, что это не повод оставлять десятки, если не сотни несчастных изъятых в их сладких иллюзиях. Может быть, я и был не прав, когда растерзал энергетическое тело аристократки-насильницы. Но в этом мире еще много таких, как тот хвостатый ублюдок. И только ради этого стоило продолжать.

Я поднял вверх свои руки и уставился на ладони. Левая пульсировала красным светящимся круглым ожогом. Правая словно подернулась инеем, в котором синели сплетенные треугольники, создавая картинку, похожую на песочные часы. Голос Ходящей разорвал повисшую кисею нирваны:

— Синяя ветвь Тримурры признала тебя, черный. Завтра ты отправишься в город белого племени. Если и там ты пройдешь испытание, самое сложное из трех, то узнаешь все, что должен знать. И найдешь путь к своей правде и тропу к ее достижению.

Я услышал протяжный вздох большого существа и повернул голову на источник звука. Горотур смотрел на меня с бесконечным облегчением в глазах. Словно что-то мощное перестало угнетать его. Словно ему больше не надо нести непосильный груз. Так моя соблазнительность его все-таки доставала, что ли? Догадка бухнула по голове мягким молотом. Это что же получается? На мужиков тоже, что ли, действует? И его только сейчас отпустило?! И я все это время был рядом с потенциальной проблемой огромной силы и непомерной дури?! Ой, твою же кавалерию! И я с бесконечной благодарностью прошептал рогатому:

— Спасибо.

Тур лишь ухмыльнулся в ответ и демонстративно зевнул, вызвав у синих моркотов, не занятых сладким занятием, жгучий интерес к своим огромным клыкам.

 

Глава 5

БЕЛАЯ ЛЮБОВЬ СМЕРТИ

На третий день нового пути по древесным тропам к владениям племени белых моркотов на меня накатило. Обозначить состояние — слов не нашлось. Просто я вдруг понял, что окончательно потерялся в происходящем, словно маленький мальчик в огромном супермаркете на моей родине. Все время что-то происходило, толкало, тащило, ввергало в шок, в непонимание, в трогательно цветную шизофрению. Как будто меня подвесили посреди странного неба, нарисованного безумным художником, использовавшим вместо красок кусочки серого тумана, зеленой травы и светлых пятен беспамятства. Какие-то испытания, долгие переходы, от которых подкашиваются онемевшие ноги, каменеет спина, плетьми висят руки, а разум лишь искоркой полоумной мечется рядом, пытаясь не улететь под порывом новой ошеломительной тоски. До боли в глазах, до тупой свинцовой тяжести в костях черепа захотелось прямо сейчас проснуться и облегченно выдохнуть, не пытаясь удержать клочки растворяющегося кошмара…

Но передо мной по-прежнему тянулись широкие толстые ветви чудовищных деревьев, километры лиан, тонны дурманящих цветов… И вода, проклятая бесконечная вода, хлюпающая под ногами, капающая сверху, шумящая где-то рядом большими потоками. Мир превратился в слайд-шоу. Шаг — кадр, движение — кадр, слово — байт звуковой дорожки сопровождения. И кровь в ушах гулко стучала дикарским там-тамом неумолимой угрозы. Там — крах. Там — смерть. Там — не я. Там — все-таки я. Появившиеся перед нами на пятый день пути встречающие в количестве всего лишь трех моркотов с белыми косами и зелеными глазами о чем-то переговорили с предводителем отряда синих соплеменников, потом обменялись парой реплик с чем-то всерьез озабоченным Горотуром. Я все это время наблюдал занимательную механику природы — капли воды одна за другой стекали по каскаду листьев и веток, собираясь в бело-синем соцветии огромной то ли орхидеи, то ли мухоловки-переростка. И капли эти имели разный цвет. Красный отблеск сменялся зеленым, желтый — сиреневым, синий — фиолетовым, причем последнее очень встревожило мою уснувшую душу. Усталость не желала отступать, и я поинтересовался у одного из тех, кто вышел нам навстречу:

— Долго еще до вашего города?

— Совсем рядом, черный, совсем рядом, — хмуро ответил моркот, поглаживая белую косу. Его изумрудные глаза темнели с каждым мгновением. Во мне шевельнулась паранойя, но тут же опять благополучно задрыхла. Будь что будет, я сделал что до лжно.

И тут меня бросило в жар, от которого все вокруг побелело. Моркот глянул на мои задрожавшие руки и что-то затараторил своим спутникам. Те спешно бросились в заросли с огромными ножами наперевес.

Туман выполз на тропу, заполняя пространство, в котором уже практически ничего нельзя было различить. Затем я почему-то оказался лежащим на какой-то волокуше, а Горотур, тварь рогатая, сосредоточенно лил мне на лицо воду. Белый туман на миг скрыл реальность и вновь отступил. Теперь надо мной почему-то маячило хорошенькое женское личико. У представительной дамы, обладавшей статью и осанкой афинской матроны, были на плечах все те же татуировки местных вождей и шарлатанов от посоха. Она нараспев что-то прошептала и дунула на свою ладонь, поднесенную к самому моему лицу. Искрящаяся серебристая пыльца жгуче въелась в глаза, разодрала нос и горло, а потом я перестал дышать. Вот совсем, словно и не умел никогда. Почувствуйте себя ежиком… Теперь бы вспомнить, как это делается. Но что-то словно выковыряло из самых основ памяти умение пробовать на вкус этот влажный прохладный воздух.

Очередное прояснение в белом тумане озадачило меня оранжевыми проблесками тепла на стенах сузившегося мира. Какие-то тени безуспешно пытались вскарабкаться по плетеным краям света… Кажется, это был просто танец. И теплое пламя за моей спиной небрежно играло с танцующими, выдавливая из них черные силуэты плохого начала, присущего каждому живому существу во вселенной. Я лежал на левом боку, связанный пресловутой паутиной, которую мой народ использовал как веревки. Передо мной на коленях стояла молодая морра… Да, морра, женщина моего народа, моркотов. Она — морра, я — моркот. А за ее спиной появилась четырехрукая мохнатая тень, смотревшая из перекатывающегося прозрачного тумана настороженными глазами, которые я уже где-то видел. Так это они что, добить меня собрались? Котяра, котяра, добрался-таки. Харрами, воин ствола, двоюродный брат всем моркотам, убийца наших детей, похититель наших жен. Тебе здесь не место. Кажется, я попытался сказать это вслух. Кошак ухмыльнулся, что-то проворчал сосредоточенной морре и пропал в сгустившемся тумане. А я так и не научился дышать. Как обидно. Вселенная закрутилась, сворачиваясь в невыносимо тяжелый камень, легший на грудь. Прохладная ладонь морры легла мне на лоб, блеснув чистейшей белизны коготками. Неужели — смерть? С этой мыслью я зажмурился, с тем чтобы через мгновение открыть глаза.

Сознание стало кристально чистым и ясным. Я лежал на кине циновок в небольшой комнате без окон и дверей. Судя по состоянию стен — внутри гигантского ствола. Значит, эпопея продолжается. Валяться дольше не было никакого резона. И тут прямо сквозь древесную преграду в комнату вошла она. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Ходящая белой ветви, а никем другим эта морра быть не могла, тепло улыбнулась и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, Валентин?

У меня словно волосы на голове зашевелились, настолько странно и пугающе прозвучало мое же собственное имя из чужих уст впервые за семь недель пребывания в этом странном мире. Я подскочил, наплевав, что под невесомым покрывалом валялся ни разу не одетый, и спросил:

— Что ты сказала?!

— Успокойся, Валентин. — Жрица грациозно уселась на циновки и посмотрела на меня снизу вверх. — Твоя болезнь позволила мне заглянуть в самую глубину сознания. Я знаю, что ты попал к нам из другого мира, оттуда, где маги эльфов берут изъятых. Садись, в ногах правды нет.

Я рухнул обратно на постель, продолжая сверлить морру взглядом. Она же тихонько рассмеялась и сказала:

— Не надо так переживать. Однако хочу сразу огорчить тебя, человек в теле моркота. Путей назад для тебя не существует. Эльфы в безмерной самоуверенности своей могут думать иначе. Но это не так. Вижу, за эти дни ты всерьез не думал о том, чтобы вернуться?

— Думал, — ответил я. — Украдкой.

— Не позволяя себе надеяться, — кивнула морра. — Твое подсознание знает правду и не давало тебе впадать в пустые надежды. Эльфы могут попытаться выкинуть тебя за пределы нашего мира. И ты сможешь безболезненно пересечь грань между мирами, но попадешь вовсе не на свою родину, Валентин. Миры нанизаны на вселенскую ось, как отборные жемчужины в ожерелье. И в этой череде миров движение возможно только в одну сторону. Если ты пришел с Земли на Лахлан, то с Лахлана ты уйдешь отнюдь не на Землю.

Впервые услышав название моего нового мира, я лишь пожал плечами. А вот новость о перемещениях совсем не радовала. Конечно же я все-таки надеялся в глубине души найти путь домой, пусть и не озвучивал этого желания даже самому себе. А эта белая жрица спокойно так захлопнула у меня перед носом иллюзорную дверь. Вновь возникло ощущение дурного сна. Я встрепенулся — существа из плоти и крови сквозь стены ходить не могут! Значит, все-таки сон… От облегчения я даже засмеялся. Ходящая позволила мне радоваться целых пять секунд, а потом протянула ладошку и закрыла мой смеющийся рот, сказав:

— А что в этой вселенной не иллюзия, человек в теле моркота? Разве не сон то, что в теле моркота себя осознает человек? Это блаженное раздвоение сводит с ума не хуже любого наркотика. Стены этой комнаты — тоже сон, Валентин. И я сейчас просто часть твоего сна, в который мне пришлось войти, чтобы справиться с твоими расколотыми иллюзиями, чуть не убившими тебя разобщенностью. Пора бы тебе уже решить, кто ты. Пора усмирить сидящую в тебе смерть.

Белая жрица вновь улыбнулась и убрала руку. Я хрипло прошептал, глядя на висевший под потолком магический шар, дававший много желтого света:

— Раз в жизни все иллюзорно, значит, я могу прямо сейчас уйти домой.

— Можешь, — согласилась морра. — И ты даже будешь в это верить. Ты поверишь в свое возвращение. И проживешь ту свою жизнь до логического конца. Но откуда ты знаешь, что вся та жизнь не окажется лишь мгновением между шагом из этого мира и смертью? Мгновением, за которое лишь трепетный ветер звезд коснется ресниц дремлющей Силы? В твоем мире есть бесконечное выражение, которое начинается так… «И снится богу спящий человек, которому снится спящий бог, которому снится спящий человек, которому снится…»

— Спящий бог, — прервал я женщину. По коже тысячами колючих лапок пробежал морозец.

— Ты понял меня, — улыбнулась жрица. — Чего ты хочешь, Валентин? Остаться частью сна? Придумать новый сон? Проснуться? Или сотворить свой собственный иллюзорный мир, в котором будет все тот же спящий человек, которому снится спящий бог? Ты готов решить для себя это? Иначе твой внутренний сон никогда не станет единым и гармоничным. Пришла пора выбирать между сном и сном. Три раза я задам тебе вопрос. И вот он, первый раз… Кто ты, человек или моркот?

Черный мир, белое небо.

Как же вкусно пахнут яблоки! Яркие краски летнего базара обрушили на меня ворох ощущений, от которых закружилась голова. Хорошо вот так вот просто жить — дом, работа, базар, дом, работа… И Маринка в дверях с довольной миной на лице. И пошло все к черту…

Белый мир, черное небо.

Рука нага легко коснулась груди эльфийки-подростка, исторгнув из нее рубиновые брызги. Несчастная девчонка сползла по стене кареты на мокрую траву и затихла. Я стряхнул с себя руку испуганной Тристании, глубоко вздохнул и бросился вперед. Да пошло все к черту!

— Кто же ты, сын или отец? Вот мой второй вопрос, — донесся голос жрицы.

Теплый мир, холодное небо.

Горячка тяжелой болезни расплавила мозги напрочь. Но даже сквозь бред я слышал слова: «Ну вот, сынок… Лекарство я тебе уже вколола, так что через несколько минут полегчает». Бесконечно родная сухая ладонь прошлась по лбу. Мама… Вот отпустит немного, я встану, приду к тебе на кухню и прижмусь к самой родной спине, вдохну домашний запах пирожков, духов «Красная Москва» и поездных тамбуров. И ты разрешишь несколько дней не таскаться на эту проклятую работу.

Холодный мир, теплое небо.

Я стою на возвышенном сплетении ветвей вечевой площади и смотрю на них. Сотни соплеменников с надеждой смотрят на меня. А в небе разгорается белое пламя нашей смерти. Мы ошиблись, очень жестоко и бесповоротно. И теперь будем наказаны. Все они будут наказаны за недосмотр как мой, так и моих первых помощников. А в глазах у них детская вера в сильного старшего. Так смотрят дети на отцов. И от этого плачет душа. Я вновь смотрю в небо, где среди белого сияния кружат черные тени драконов. Каратели пришли забрать свою виру. Но я без боя не отдам ни одного из своих детей. И в руках закипает Сила, которая дается лишь раз в жизни… Та сила, что способна распахнуть двери ада не только для моего народа, но и для проклятых небесных убийц.

— И третий раз спрашиваю тебя. Кто ты? Раб или господин? — вплела в тишину слова странная морра.

Серый мир…

— Ну, Валька-а-а-а! — Голос Марины стал похож на скрежет ножовки, пилящей фанеру. Вот так всегда, стоит мне с чем-то не согласиться, как начинается концерт без заявок. Она мнит себя хозяйкой в наших отношениях, а я не спорю. Зачем?

Синие острова пусты и подернуты пеплом. Она смотрит в никуда, послушно исполняя мою волю, взятая в полон животной страстью, сотрясающей юное тело, испепеляющей чувства и душу. Я обретаю ее под покровом мокрых от пота сбившихся фиолетовых волос. Да, раба моя, вот так, еще, еще… Это здорово, когда появляется ощущение полной власти, — могу забрать все до капли, а могу оставить, чтобы не загнулась окончательно. Оставлю, наверное, живи, пигалица. Пока.

…Серое небо.

Иногда на меня находило что-то своенравное, оставшееся из далекой юности, когда любое поползновение другого человека наставить на путь истинный встречалось в штыки. И тогда я ставил Марину на место. Как и в последний раз не удержался, ляпнул. Мои слова ударили почти ощутимо. Она побледнела, подорвалась с дивана и вылетела в прихожую… И никакого стресса… М-да.

Острова синей ярости в фиолетовом океане сладкой трепетной дрожи. Я оставил тебе жизнь, злючка, а ты в отместку сделала меня рабом. Теперь я понимаю, почему твой образ преследует меня все эти дни, все чаще и чаще. Я хочу ласкать твои пятки, прикасаться к коже, целовать нежные теплые губы, пахнущие травой, просто чувствовать, что ты есть на свете, такая вот злая, яростная и лелеющая мысли о мести. Когда это случилось? Наверное, именно в тот момент расцветения знаков на твоей шее. А потом еще и еще раз я видел твои глаза — и спешно отворачивался, чтобы не утонуть в них. Мы еще встретимся, моя шицугехай. И через покорность мою ты примешь себя, эльфийка. Примешь свою ярость и свои слезы как знак того, что я твой господин.

— Я — человек и моркот, сын и отец, раб и господин, — сорвался ответ с моих губ. — Я все — и ничто, я здесь — и нигде…

Глаза жрицы расширились, загораясь диким изумрудным пламенем. Я же закончил ответ тремя словами, разбившими вдребезги меня, Ходящую и странную комнату, в которой происходил наш с ней разговор:

— Я — это я.

И словно крылья выросли за спиной.

 

Глава 6

ЧЕРНАЯ МЕЧТА ВОЗРОЖДЕНИЯ

Жизнь оказалась прекрасной и удивительной, не поверите. Открыв глаза, я не сразу сообразил, где я, кто и каким боком ко мне имеет отношение вполне симпатичная морра, явно ждавшая моего пробуждения. Но почти сразу в памяти высветилось все, что примерещилось. Встретившись со мной взглядом, Ходящая улыбнулась и сказала:

— Добро пожаловать в новый сон, моркот-анкх Террор Черный.

Я сглотнул и поспешно натянул покрывало по самый подбородок, озираясь в поисках чего покрепче, так, на всякий случай. Жрица засмеялась, но тут же посерьезнела:

— Твой кошмар кончился. Теперь страшные сны ждут наш мир Лахлан. И насколько они будут ужасающи, зависит только от тебя. От того, насколько ты намерен осуществить свои планы.

— А если готов до конца? — спросил я, ощущая холодок в груди.

— Нам останется только смириться. — Она склонила голову, рассыпав по плечам распущенные белые волосы. — И да смилуются над нами Пять Сил.

— Не четыре? — усомнился я, припомнив рассказы Тристании и Валарии.

— Их пять, моркот-анкх. Хтон, живущий в живом, Ливиц, питающий магию, Медос, хранящий неживое, Хтолим, пожиратель сил… — Жрица опустила голову еще ниже. — И пятая сила мира Лахлан.

Она замолкла, я же постарался окончательно проснуться. Потерев лицо, уже внимательно осмотрелся. Мы находились в сумрачной комнате, выдолбленной в стволе каньяна — так назывались эти гигантские деревья Лесного Моря. За прорубленным окном плескался полумрак серого дня, и по-прежнему где-то далеко шелестел по листве дождь. В комнате под потолком висели три магических шара, дававших неяркий желтый свет. На полу, застеленном яркими циновками, валялась моя скудная одежда, я же сам сидел на настоящем матраце, сшитом из кусков мягкой ткани и набитом чем-то шуршащим и ароматным. Когда до меня дошло, что жрица по-прежнему молчит, я настойчиво сказал:

— Пятая сила, Ходящая. Сказала «а» — говори «б». Я жду.

— У нас говорят: наступив на хвост харрами, рви тогда и усы. — Ходящая выпрямилась.

— А так говорю я, — досадливо поморщился новоявленный нарушитель традиций в моем лице. — Пустое… Я жду.

— Пятая сила Лахлана тебе известна, моркот-анкх. Именно она уничтожила в свое время твой народ, Террор. Суинаска, мать Катарсиса, сестра гнева, дочь мести, жена Хтолима, пожирателя сил. Суинаска когда-то сотворила крылатых хозяев неба и не простила тебе, моркот-анкх, оборванной песни.

— Если так, то и поделом ее детям, — отозвался я, перебирая в голове странные чужие воспоминания. — Песне отчаяния и смерти не звучать под этим небом, Халайра.

Имя Ходящей само соскочило с языка. Значит, так ее зовут? Сколько же лет этой жрице? Я нахмурился. Новая память услужливо подсказала, что Ходящая белой ветви Тримурры бодро вершила дела племени еще во времена того, чьи воспоминания начали пробуждаться во мне. А ведь последний царь черного племени моркотов погиб вместе со своим народом как раз семьсот лет назад, в огне Драконьего Катарсиса. Чего же он натворил такого, отчего драконы взбеленились настолько, что банально устроили огненный «ф газенваген» немаленькому народу Лесного Моря? Ответа на этот вопрос в моей голове не появилось, а жаль. Ладно, может быть, когда-нибудь… Я откинул покрывало и встал, лениво потянувшись. Ходящая с довольной улыбкой проследила за моими действиями. Натянув пресловутые тортики на свою (уже никаких сомнений) пятую точку, я вдруг ощутил странное неудобство — что-то живое и пушистое активно мешало натянуть штанишки как должно. А потом у меня между ног высунулся самый настоящий хвост, черной лохматостью способный поспорить с лисьим. Лоснящийся мех переливался синевой, словно сорочьи перья. Я стремительно цапнул этот хвост и что было сил дернул, собираясь вытащить из-под себя его обладателя. С резкой болью что-то дернуло меня за поразительно длинный копчик, отчего пятая точка брякнулась на циновки… Соображал я долго, больше дуясь на неприличный ржач Ходящей. Но моркотский разум не раз и не два выходил победителем из странных ситуаций. Разумеется, это был хвост! И, черт возьми, не чей-нибудь, а вполне даже мой.

— Твою кавалерию раком до заставы перестучать поленом в промеждуушие! — Ничего умнее выдать не получилось, но этого хватило, чтобы Халайра прекратила смеяться, озадаченная обилием странных слов.

Один неоспоримый плюс в ситуации все-таки присутствовал. Весь пафос куда-то испарился, оставив после себя лишь дурной запашок залежалых пророчеств и плесневелых страшилок. Ходящая выдохнула, встала с колен, на которых до сих пор пребывала, оправила длинный женский безупречно белый хитон и сдержанно поклонилась:

— Белая ветвь Тримурры признала тебя, Террор Черный, моркот-анкх Пармалес.

Лишенный племени… От такого поименования я вздрогнул. А ведь верно. Если драконы полтысячелетия назад уничтожили мой народ, а я вдруг возродился, то народа у меня нет. Жрица торжественно продолжила:

— И молитва твоя пусть будет полна света и спокойствия.

Словно невидимые сильные ладони схватили мои руки в запястьях и сложили мне ладони, в которых болезненно вспыхнули пламя и лед, не стерпевшие такого святотатства: эти стихии в жизни очень редко встречались, и не зря. Через секунду я с ужасом ощутил нарастающую боль в кистях рук — свирепая сила рвалась отбросить друг от друга мои ладони. А странная сила не позволяла этому случиться, отчего кожа на руках начала трескаться кровавыми щелями. Я закричал что-то, но изуверство не прекратилось. Молитвенно сложенные ладони, живущие собственной волей, взметнулись к потолку, вознося неведомую молитву невидимому небу, а затем плавно опустились, и кончики пальцев коснулись мокрого от холодного пота лба. Белая вспышка залила реальность слепящим потоком, в котором вдруг появились черные точки. Они, словно древесные почки, набухли и стали раскрываться, заполняя жгучий свет спасительными хризантемами переливающейся тьмы. Прошли секунды, и я оказался в полной темноте, насыщенной прохладой и ласковой негой.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Я стоял посреди комнаты, шатаясь словно пьяный, и смотрел на свои руки неверящим взглядом — они были целы и невредимы. Только алый и синий цвета рисунков на ладонях сменила глубокая чернота. Да на лбу что-то саднило, как будто там по-гестаповски затушили сигарету. Наблюдавшая все это время за мной жрица нервно облизнулась и стремительно пала ниц, касаясь пальцами рук моих ступней. Она почти пропела:

— Моркот-анкх Террор Черный Пармалес, волею черной ветви Тримурры, признавшей тебя через три посвящения, заклинаю! Милости прошу для народа моркотов во славу Лесного Моря!

Я холодно посмотрел на Ходящую и сказал:

— Значит, ты не забыла, Халайра. Это хорошо, жрица.

Ходящая в ужасе отпрянула от меня и съежилась, пытаясь закрыться тонкими руками. Я склонился к ней и ласково провел пальцами по белым волосам:

— Это ведь ты указала драконам месторасположение нашей столицы, Ходящая-по-снам белой ветви Халайра Харана. И они обрушились на моих детей смертью с небес. Разве не по моим детям плачет с тех пор небо Кавана? Разве не по твоей судьбе плачет небо? Разве не от твоего предательства посерел свет дня?

— Пощади, моркот-анкх, — прошептала жрица, крепко зажмурившись.

Я легонько провел когтями по белой коже ее щеки, оставляя на чистоте алые полосы своего проснувшегося гнева. Халайра судорожно вздохнула, но я уже отступил:

— Не сейчас, сестренка. Я все понимаю, ты не могла поступить иначе.

Изумрудные глаза жрицы распахнулись от удивления.

— Но и я не смогу поступить по-другому. Будет то, что будет. Ты понимаешь меня, Халли?

— Да, повелитель, — тихо ответила женщина.

— Память твоих племянников и племянниц требует тебя к себе, чтобы ты также осталась лишь в памяти, — спокойно улыбнулся я. — Но сейчас я этого делать не буду, сестра. Надеюсь, ты понимаешь, что пытаться мне сопротивляться — идти в лапы Хтолима? И не думай строить козни за моей спиной. Я уже не тот наивный дурак-правитель, возжелавший справедливости. Чего я не нашел — так это именно справедливости. Но все потерял. И теперь сотворю справедливость сам.

— Что ты будешь делать теперь, брат? — спросила успокоившаяся морра.

— Разумеется, пойду к своему трону, — ответил я, сложив руки на груди. — Только там я смогу обрести окончательную целостность.

В голове жужжащей мухой возникла странная мысль: «Очнись! Очнись, светлячок!» Почему-то она была окрашена в сине-фиолетовые краски. «Очнись, скотина! Не смей! Я должна сама тебя убить!» Забавная менталистка, эта юная эльфиечка… Я фыркнул от странного удовольствия и лениво отмахнулся от назойливого голоса. Но напоследок услышал намного более странную и настораживающую фразу: «Значит, так тому и быть… Пусть она сделает свое дело». Разгадывать смысл времени не было. Пора собираться в дорогу. Путь к Дому черного племени предстоял неблизкий и трудный. А еще ведь надо не спугнуть рогатого. Там, на месте, он прекрасно заменит мне десяток слабых жертв.

 

Глава 7

И ВО ЛБУ КЛИНОК ТОРЧИТ…

Князь белой ветви сидел возле трона, все еще не веря в происшедшее. Он то и дело бросал в мою сторону косые взгляды, в которых плескался немой вопрос к судьбе: «За что?!» Ничего, пусть привыкает подчиняться. Моркот-анкх вернулся, и племена вновь станут одним целым. Уж я постараюсь. В тронном зале княжеского дома то и дело мелькали тени перепуганных слуг и осторожных лизоблюдов, пока не решивших для себя главного вопроса: так кто же теперь правит? Перетопчутся, болезные. Облегчать им задачу я не собираюсь. Через несколько часов меня здесь уже не будет. Мы с туром отправимся на юго-запад по Лесному Морю, к Зеленому Пику, в самое Сердце Бездны, где осталась в безвременье моя столица. И мой трон, которому наверняка есть что сказать своему повелителю.

Память листает прошлое целыми пластами. Свою ошибку в истории с драконами я понял только в тот день, когда они пришли мстить. Не надо было трогать их святыню. Однако их больше нет, а я есть. И больше таких фатальных ошибок не совершу. Справедливость восторжествует на Каване, пусть и спустя семь сотен лет. Но остерегаться все равно надо. Хоть крылатых больше нет в этом небе, осталась их Владычица Пустоты, Суянаска, при мысли о которой я почувствовал дрожь по всему телу. Это не был страх, скорее — предчувствие скорой охоты. Теперь, имея силы моего второго «я», вытащившего меня из небытия, можно не опасаться четырех богов. Хайверсу на них начхать с высокого каньяна. В поиске выхода из смерти мне повезло стать этим человеком, провалившимся в Лахлан, хоть слияние прошло и не полностью. Сейчас я это понимаю со всей кристальной ясностью.

В прошлой жизни я, моркот-анкх Пармалес Черный, владыка Лесного Моря, был ханхаем, редким по энергетическим способностям существом, рождение которого в роду все восприняли как дар небес. Ханхай — это маг, которому не нужен посредник для черпания энергии из Океана Сил в любом количестве. Я не нуждался в гехаях, а это многого стоило в то время. Да и сейчас, подозреваю, стоит не меньше. Маг, способный сам качать энергию из недр мира, непобедим — банально, но против истины не пойдешь. Такого мага не ждет истощение в самый ответственный момент. Его нельзя обезвредить, подослав ренгехая. Мерзкая пиявка умрет прежде, чем сможет хотя бы чуть-чуть отпить из такого источника. Лишь одно меня тогда не устраивало — я не мог подпитать энергией никого из своих верноподданных соратников. Это — проклятие ханхая. Он не способен никому дать энергию ни в каком виде и никаким способом. Я поморщился от забытого ощущения бессилия. И тут же улыбнулся сам себе. Больше мне такая проблема не грозит.

Хайверс… Как же повезло возродиться таким уникальным существом. Наверное, тут сказалось что-то присущее этому странному созданию, Валентину, с которым мы стали одним целым. А он неплохое имя себе выбрал, пока ждал слияния наших душ. Террор… Наш мир знал, что это такое. И если забыл, то с моей помощью вспомнит. Уже скоро. Силы хайверса помогут создать поистине непобедимую армию величайших магов. Я теперь неподвластен силам четырех богов Лахлана. Хайверс — сам по себе частичка Океана Сил в недрах мира. Он не качает энергию, он и есть эта энергия, ее протуберанец, ее неотъемлемая часть. Он способен как наделить кого угодно любым количеством силы, так и отнять энергию настолько, что тот маг, у которого ее забирают, просто умрет, рассыплется в пыль.

И теперь, несмотря на некую раздвоенность сознания, я прошел все испытания Тримурры. Я, Пармалес-Валентин, преодолел сложную инициацию хайверса. И теперь способен сам решать, кому и сколько энергии выделить, у кого и сколько отнять. Для осуществления этого достаточно вступить в физический контакт с тем, кого ты хочешь наградить или покарать. Мои мысли скакнули от умиления к жестокому разочарованию, испытанному мной пару часов назад, до того как я вошел в тронный зал белого племени. Я теперь все-таки больше хайверс, чем ханхай. И лишился свободы в оперировании Силой. Хайверс — никакой в роли мага. Он просто не маг. Тут есть свой огромный минус — я больше не смогу создать даже примитивный огонек. И есть еще более весомый плюс. Энергия, направленная в меня, отразится в того, кто ее направил. Я защищен от сил четырех богов. Огненный Хтон, ледяной Медос, пресветлый Ливиц, темный Хтолим… Все ваши молнии, удары огня, пики обсидиана, дурные иллюзии и навеянные обманы вернутся назад к тем, кто попытается поразить меня вашей силой. И это — хорошо. Поможет сделать задуманное с наименьшими потерями.

Отвлекшись на минуту от размышлений, я окинул взглядом тронный зал. Князь успел куда-то испариться. Дождь с ним, с этим убогим. Надо будет заменить кем-нибудь поспособнее к правлению. Со стороны племенных складов, расположенных в стволе каньяна за домом князя, прошел огромный рогатый тур, неся на плечах несколько тюков с трофеями прошлых войн: кольчугами, панцирями, боевыми амулетами и всевозможным оружием. Вот тоже проблема. Пока он занят и мы не разговариваем, изменения в моем характере останутся секретом. Все-таки Валь — слабак, слишком бурно реагирующий на чужую боль. С таким изъяном я не выживу в своем вновь обретенном мире. Так что придется проявить некоторую осторожность, чтобы не показать, что я из слабовольного слюнтяя превратился в настоящего моркота со стальным характером. Пройдет немного времени, и наша память сольется окончательно, как и сознания, души и энергии. Вот тогда все встанет на свои законные места. И можно будет заняться Пятой Силой. К тому моменту она уже не сможет причинить существенного вреда. А до тех пор…

Суинаска, Владычица Пустоты, всегда была над всеми остальными силами. Она реально может причинить мне вред, да еще какой. Стоит ей выяснить, что в Лахлан вернулся заклятый Пармалес, погубивший у ее детей надежду на продолжение рода, а затем и их самих, она вывернет мир наизнанку, но найдет меня и попробует отомстить за драконов. Из моих уст вырвался издевательский смешок. Кто же знал, что присоединение к Драконьему Источнику созданной моими руками Филиграни приведет к такому эффекту. Все мужчины крылатого народа просто спятили под воздействием сошедшего с ума источника их жизненной силы. Они стали набрасываться друг на друга и умирать, не в силах остановить всепожирающую тягу ко вкусу плоти соплеменников и соплеменниц. Все-таки те эльфийки, что помогали мне в создании Филиграни, осуществили свой замысел. Уже после я понял, что они специально изменили структуру артефакта, чтобы уничтожить опасный для них народ. Еще бы, драконы считали за честь истреблять лучших рыцарей, воинов и ученых эльфийского племени, веря в то, что, забрав жизнь такого выдающегося существа, они сами станут лучше, умнее, выносливей… Дикари с крыльями, одним словом.

Самое поганое во всем этом то, что они как бы остались в стороне, эти хитрые ушастики. Филигрань драконам подсунул я, моркот. И моркотов последние драконы в итоге и наказали за содеянное. Типично для эльфов — таскать каштаны из огня чужими руками. Черная ветвь лесного народа была уничтожена полностью благодаря своевременному предательству моей сестры. Она спасала остальных, это я понимаю. Крылатые могли уничтожить вообще всех моркотов, но в итоге удовлетворились черной ветвью. Обезумевшие драконы, впавшие в настоящий Катарсис ощущений, порезвились в Лахлане знатно. Особенно досталось землям туров, которые в итоге вынуждены были просто уйти из своих выжженных земель. Достаточно быстро драконы стали умирать от истощения. Они забывали обо всем, беспрерывно предаваясь жажде крови и похоти: о еде, о питье, о сне. И умирали. Когда умер последний мужчина-дракон, немногие выжившие женщины крылатого племени выяснили, что именно случилось и кто виноват. И настал тот страшный день возмездия. Они не жалели себя, эти грозные существа. Рвали тела, чтобы добраться до моркотов в дебрях каньянов. Гибли сотнями, но продолжали уничтожать нас. И уничтожили, надо отдать им должное. Я погиб уже под конец, когда от племени остались только мы с сестрой. Кажется, я тогда сошел с ума — видеть гибель собственного народа до последнего ребенка… Разум точно уснул в тот день. Иначе с чего бы я кинулся на последнюю крылатую убийцу, еще способную плавить дыханием небеса. И сгорел, естественно. Интересно, а что случилось с ней, кажется, ее звали Треньянэ? Не суть важно. Встречу — убью, и весь спрос.

Странный вопрос проник в гудящую от воспоминаний голову. Если хайверс подвластен силе Суинаски, то не подвластна ли тогда сила Владычицы Пустоты самому хайверсу? Озадаченный новым интересным вопросом, я решил, что достаточно скоро уделю ему побольше времени. Надо только сначала все-таки добраться до Сердца Бездны и укрыться в родном городе. Я в который уже раз за день потянулся к энергиям мира. Они не пожелали отвечать, как и до того. Но серая нить все-таки дрогнула… От присутствия Валентина на границе сливающихся душ?! Я настороженно отстранил эту часть нашего сознания, и нить успокоилась, перестала вибрировать. Вновь приоткрыл суть человека — нить опять дрогнула. А вот это мне уже очень не понравилось. Если оставить в нас что-то от Валя, Суинаска сможет всерьез навредить. Значит, надо окончательно подавить парня. Нельзя позволить ему БЫТЬ, даже на грани существования. Жаль, конечно, но иного выбора нет.

В эту минуту за распахнутыми воротами княжеского дома на очищенную от коры поверхность широченной ветви каньяна рухнул поток воды — видать, где-то наверху опять потревожили гармонию дождя и зелени. Откуда же вечный дождь взялся? Ответа на этот вопрос я не знал. Не было его и у меня-Валентина. К трону, на котором я так вольготно расползся, подошел тур и спросил гулким басом:

— Ты не хочешь поговорить с Ходящей об изъятых? Может, она знает, как им можно помочь?

— Какое мне до них дело? — пожал я плечами, хмуро глядя на суетившихся слуг. — Все счастливы, чего еще надо?

Вот уж чего я и предположить не мог, так это того, что эльфы додумаются таскать гехаев с родины Валентина. А вот, кстати, вопрос… Кто выдернул его-меня с Земли сюда? Или он-я сам прорвался в Лахлан? А так ли это важно? Краем глаза я проводил уходящего тура, предаваясь многочисленным раздумьям, насущным и не очень… Стоп, а чего это тур так странно посмотрел на меня, услышав вполне нормальный ответ? Дождь, как же мешает, что наши-мои сознания с Валентином еще не слились, тогда его-моя память была бы в полном распоряжении. Надо все-таки порыться в его-моих воспоминаниях. Кажется, что-то пошло не так. Где его-мои первые образы в этом мире?

От безуспешного копания в прошлом меня отвлек появившийся на пороге четырехрукий силуэт. Харрами, наш кузен, собственной персоной. Да сегодня день сюрпризов! Я холодно смерил взглядом наглого кота, посмевшего явиться в сердце одного из моркотских племен. Мохнатый же нагло проскользнул в тронный зал, подошел ко мне и вкрадчиво спросил:

— Помнишь меня, светлячок?

— А должен? — чуть шевельнулся я.

Синие глаза пепельно-чепрачного харрами моргнули, а затем худая образина сладко сказал:

— А если я позволю тебе пощупать мои клыки? И даже попробовать вырвать, как ты и собирался в нашу первую встречу?

Я окаменел от подобной фамильярности. Первую встречу? Так я-Валентин пересекался с этим наглецом? И не один раз, судя по всему? Я ответил кошаку на пределе вежливого терпения:

— Оставь свои клыки себе, может, язык прикусишь.

— Как пожелаешь. — Харрами лениво поклонился и отошел куда-то в тень.

Я вздохнул, взвешивая накопившееся раздражение. Маловато пока. Настоящий правитель должен взрываться так, чтобы все разлетались в поисках укрытия, а для такого выступления настроения пока не хватало. Кажется, я-Валентин полон сюрпризов. Ненавижу, когда происходит что-то, о чем не имею никакого представления. Я вернулся в собственные воспоминания, перебирая образы в полуспящем сознании Валентина-меня. Хм, как интересно… Значит, его-меня сразу же по прибытии попытались оприходовать? Чего еще ждать от ублюдочных эльфиек с их оголтелой властью женщин.

В зал с громкими криками вбежал моркот-охранник, один из тех, что стерегли мост на границе белого и синего племен. Он с размаху повалился перед троном и выпалил:

— Террор-анкх, к вам прибыла гостья! Она говорит, что вы ее примете.

А вот это мне совсем не понравилось. Раб назвал меня этим дурацким именем, да еще и кто-то там появилась, кто знает, что я здесь… Чего быть не должно в принципе. Стоп. Эта кто-то пришла ко мне-Валентину, к Террору, ну конечно же. Холод в груди немного отпустил. Слишком я пока еще уязвим, чтобы позволять событиям нести куда попало. Я сдержанно приказал:

— Зови.

Воин шустро сорвался с места, а спустя пару минут в тронный зал вошла… кто бы мог подумать? Уставившись на это насекомое, я скривился. Эльфийка, посмевшая завладеть мной-Валентином… Тур, маячивший здесь же, в зале, уважительно поклонился и прогудел:

— Лендерра Тристания.

— Как вы вообще можете жить среди этих невыносимых насекомых?! — Эльфийка была всерьез возмущена. — Да еще на такой высоте, что даже вздохнуть боишься.

Во мне вскипела ярость, но, усмирив гнев, я сказал:

— Потрудитесь вести себя подобающе, лендерра.

— Ну ты, хозяин, прямо настоящий царь, — с улыбкой сказала остроухая, взявшись сметать капли воды с походного облачения. — Ты не поверишь, что мы с Родерией выяснили в столице Ламары. Бунтарями нас не объявили, но Диодерия отдала приказ приложить все силы к розыску какого-то сильного хая, проникшего в эльфийские леса со стороны территории нагов, как раз где-то рядом с Шанталем. Так вот я думаю, что она имела в виду тебя. Какой-то сильный маг в столице засек твое появление на землях эльфов.

Я задумался. Ушастая назвала меня хозяином. Почему? Взгляд зацепился за хорошо знакомый рисунок на шее эльфы… Ай да я-Валентин! Значит, сила хайверса проснулась уже тогда. И мы подчинили себе первую же высокую эльфийку, попавшуюся на пути. Подозреваю, у этой Тристании выбора не было. Она не могла не кинуться на такой источник силы. И естественно, попалась в ловушку. А день становится лучше, заключил я и сказал:

— Дальше, шицугехай.

Лицо Тристании слегка вытянулось, и она спросила:

— Ты чем-то недоволен, хозяин? Что случилось?

— Иди ко мне. — Я протянул руку перед собой, и эльфа деревянным шагом подошла к трону. Ее лицо лишилось проблесков разума, что понравилось мне еще больше. Я внимательно посмотрел в глаза Тристании и приказал: — Молчи, пока не разрешу говорить.

Шицугехай скованно поклонилась и отошла от трона, оставив меня в желанном одиночестве. Все в зале уставились на происходившее, кто с каким настроением. Тур же и харрами, наоборот, отвернулись и стали о чем-то тихо разговаривать. Так они знают друг друга? Наверное, нет… Я же видел, как они познакомились прямо здесь, всего пару часов назад. Тристания подошла к ним все той же деревянной походкой и стала слушать, ожидая моих новых распоряжений.

Наконец-то моя-Валентина память начала сдавать позиции. Увидев первую встречу с харрами на балконе главного зала даракаля Шанталь, я понял, что за тему выбрал кот для разговора. Шутник, надо же. Да еще и одурманить пытался, напустив своих запахов. Не на того напал. Хайверс сам — тот еще ходячий магнит для жаждущих тесного общения. Значит, котик хочет силы? Я усмехнулся и почти рассмеялся. При случае можно будет пойти ему навстречу. Еще один шицугехай меня устроит. А уж справиться с мохнатым труда не составит, хоть он и намекал на всякое-разное. Гормоны взыграют — и он потеряет голову. А телохранитель из него выйдет неплохой.

Огромный рогатый тур что-то сердито прогудел вполголоса, на что кот зашипел уколотой змеей. Эти двое все больше вызывали во мне нехорошие подозрения. Похоже, придется от них избавляться, как бы ни было жаль. Эльфийка словно почувствовала мой взгляд, развернулась и спокойно двинулась в мою сторону, вызвав как у меня, так и у тех двоих приступ изумления. Шицугехай не могла нарушить приказа! Я мгновенно перенастроил зрение на ауру, но ничего особенного не заметил. Вернув себе нормальное зрение, жестом остановил Тристанию в двух шагах от трона и спросил:

— Ты посмела ослушаться? Не боишься наказания, рабыня?

Эльфа вздрогнула, и на ее лице расползлась удивительно виноватая улыбка, теплая и почти нежная. С непомерным изумлениям я уставился на ушастую, силясь понять, что вообще происходит. А Тристания покорно склонила голову… И холодная полоса стали пригвоздила меня к спинке трона. Красная паутина боли развернулась в груди, согревая хлынувшей кровью ледяной клинок. Зал на миг вздыбился, но я жестко преодолел шок и медленно подался вперед, скользя по лезвию. Глаза эльфийки расширились, словно она очнулась от странного сна. Тристания выдавила из себя:

— Что… Что тут… происходит?

Холодный гнев влился в мои руки. Я зашипел, пряча растущую боль за желанием покарать изменницу. Но что-то мощное стальными объятиями сжало мои плечи, не давая пошевелиться. Это были руки тура, который засопел где-то сзади. Убью тварей! Дайте только освободиться! Никакие мечи меня не остановят! Эльфийка вдруг сделала шаг назад, а затем с размаху ударила ступней в рукоять меча, вгоняя оружие еще глубже сквозь меня в трон.

Дикая боль пронзила тело до основания. Сознание стало затуманиваться. Но я не мог позволить себе отключиться. Надо позвать сестру! Я отчаянно закричал, привлекая внимание всех в зале. А в ворота бесформенной кучей влетела Ходящая, хитон которой был забрызган красными пятнами. Следом показался невозмутимый харрами… Так это спланированный заговор?! Неужели сестра с ними? Одного взгляда хватило, чтобы понять — она такая же жертва, как и я. Шицу… Шицугехай… Ах да, я же могу… Жесткая ладонь намертво зажала мне рот, не давая возможности говорить. Дурачье… Но эта страшная боль, как же она мешает. В груди словно пожар, посыпанный ледяными иглами. Как же хочется закрыть глаза и подремать… Нельзя. Врагам именно это и надо. Кот тем временем пнул жрицу и что-то ей вполголоса сказал. Моя сестра безвольно кивнула и достала из складок грязного хитона странный предмет. Интересно, зачем ей эта рукоять кинжала? Сознание само погрузилось на более тонкий план бытия. Я с интересом уставился на то, что было в руке сестры. Испытывать страх не было сил. А вот лезвие у странного кинжала все-таки было… Артефакт пустоты, наверное. Пустоты?! Я отчаянно дернулся, пытаясь освободиться от державших меня рук, но тщетно. Ужас накрыл своими крыльями, выбрасывая меня в нормальный мир. Халайра Харана, Ходящая-по-снам белой ветви Тримурры, невидящим взглядом смотрела куда-то в пустоту. Она быстро подбежала к трону, уже осмысленно посмотрела мне в глаза и прошептала:

— Я очень хочу жить, брат. Прости… Им нужен тот, другой. Прости!

Ома коснулась невидимым кинжалом моего лба, отчего в голове зазвенела новая боль, стократ хуже той, что причинял меч. Уже ускользая в пестрое небытие, я увидел, как мягкие пальцы рук харрами нежно обняли сестру за шею и развернули белоснежную голову Ходящей прочь от меня…

А ведь тело не повернулось, подумал я. И пропал где-то в сером безмолвии.

 

Глава 8

ПРОЙТИ ПО ЛЕЗВИЮ МЕЧА

— А какашек на совочке не желаете?!

Вот что я мог еще заорать в ответ на очередное подлое предложение Горотура самым срочным образом меня женить? И это уже пятое за последние полчаса, как я пришел в себя после дикой сцены в тронном зале княжеского дома белого племени. Эти гаврики вообще все с ума посходили, когда я наконец очнулся. По словам лучившегося телячьей нежностью тура, они скопом боялись, что личность последнего царя моркотов все-таки успела поглотить мою душу, и они меня банально убили, когда устроили обряд прямо у трона.

Все-таки у тура хватило совести сначала дать мне поесть, прежде чем начать рассказывать, перемежая повествование бурными спичами о моем супружестве, прости небо! Поглощая остатки хиленького пиршества а-ля «завтрак в постель», я уяснил постепенно, что же произошло за последние два дня, которые как-то странно распались в памяти на отдельные образы и действия.

На подходе к дому белого племени я подцепил какую-то заразу. Болезнь буквально нокаутировала меня из-за нервного истощения, накопившегося с момента моего появления в Лахлане. Проворчав это, Горотур добавил:

— Это вполне понятно, Сахарок, ведь ты тоже изъятый. Переход сильно бьет по организму, знаешь ли. И я все время ждал чего-нибудь такого.

— То есть… — я чуть не подавился куском зеленоватого местного хлеба, — ты все это время знал, что я не из вашего мира?!

— Естественно, — смутился тур, ну, попытался по крайней мере. — Таких сильных проводников наш мир давно не рождает. Так что без вариантов, знаешь ли.

— Тристания тоже знает? — тут же прощупал я обстановку.

— Может быть, если дала себе волю включить мозги. — Тур пожал плечами. — Она вообще думать не любит. Эльфийка действия — сгребла и в койку.

Я прыснул, уткнувшись носом в хлебную лепешку. Горотур улыбнулся, а потом вывалил на мою бедную голову вагон интересной информации. Покойная жрица, вместо того чтобы лечить меня, почему-то утащила беспамятного гостя в свою клетушку, где стала проводить странные, с точки зрения опытного рогатого вояки, ритуалы, не имевшие ничего общего с лекарскими песнями-плясками. Как потом оказалось, она была зажившейся на белом свете сестрой Пармалеса, последнего хозяина Лесного Моря, погибшего в драконьем огне семьсот лет назад. Она была одной из сильнейших Ходящих в трех племенах и сразу разглядела знакомую сущность, тогда спавшую мирным сном внутри гостя. Так что ничего удивительного в том, что она решила пробудить душу своего брата, перед которым до сих пор испытывала чувство вины за давнее предательство, позволившее народу моркотов выжить во время Драконьего Катарсиса. Происшедшие со мной перемены тур заметил не сразу. Но словно молния озарила его затупленные хозвопросами мозги, когда я вдруг стал карать и рулить в белом племени. А потом был короткий диалог об изъятых, во время которого я пренебрежительно отозвался о несчастных попаданцах, которых еще недавно собирался спасти от жутковатой участи марионеток с затуманенными мозгами.

И тур начал придумывать план спасения. Правда, ничего не придумалось. Пока не появился котяра харрами, забежавший на территорию белого племени по своим насущным делам. Он меня узнал, но сразу же заподозрил неладное — изменился мой запах. Для проверки он нагло пообщался со мной, великим и ужасным восседателем на троне, убедился, что моя песенка спета древней сущностью, и тоже решил начать спасательную операцию. Он-то, этот харрами, и рассказал туру про ханхаев и хайверсов, а также просветил о личности, поселившейся во мне и поедавшей саму суть моего многострадального «я».

— Какой-то очень уж всеведущий мохнатик, — пробурчал я себе под нос, мрачно представляя, как держу котяру за отсутствующий хвост и задаю вкрадчивые вопросы в духе «НКВД ищет шпиона». И вот после этих моих слов тур возмутился и сказал:

— Да он тебе шкуру спас, Сахарок! Нет, точно надо тебя женить, чтобы всякая дурь из башки выветрилась!

— Чего?! — вскричал я. — Щас рога пооткручиваю, антресоль ты рогатая!

С трудом объяснив туру, что такое эта загадочная «антресоль», я настоял на продолжении рассказа. Харрами Канкадиэль с трудом, но вспомнил, в чем была главная слабость хайверсов древности, и уже собирался навестить жрицу белых моркотов на предмет артефактов и «добровольной» помощи спасателям, когда нелегкая принесла в Дом белых сами уже знаете кого. Лендерра появилась очень вовремя. После сцены моего общения с шицугехай у заинтересованных морд не осталось никаких сомнений в подлости мира. На этом моменте рассказа прозвучала вторая сентенция о браке, способном вправить мозги одному хвостатому моркоту, а также защитить от подобных приключений. За что тур получил мягкой циновкой в наглую морду.

Так ничего и не придумав, троица зависла. А потом все получилось как-то само собой. Харрами все-таки испарился, пообещав привести Ходящую, у которой не могло не быть решения проблемы. Горотур мучительно пытался решить, как незаметно подойти ко мне сзади, а некая ушастая вновь показала главную черту своего характера. Совершенно молча (я же приказал ей заткнуться) она преспокойно подошла к трону и изобразила энтомолога от народа. В роли редкостно дурной бабочки оказался я. Пока мое величество сползал с меча, тур опомнился и включился в праздник. Смачно рассказав, какое он получил удовольствие, обнимая и тиская мою тушку, Горотур мечтательно порадовался за моею будущую жену, которой достанется такое ладное тельце. Вот же кому-то счастья подвалит! Ну, что с ним делать, а? Пришлось отбить руку, пытаясь достучаться до рогатого, закатившего глаза от восторга. Стучать пришлось по лбу, кстати, вытянувшись на цыпочках, м-да. В тот момент я почувствовал себя маленьким и легким ежиком. Пни — и нолети-и-и-иг…

Так вот, харрами, который Канкадиэль, привел жрицу в самый важный момент. Да еще и заставил ее прихватить один из артефактов, посвященных силе Суинаски, Владычицы Пустоты. По словам тура, аргументы, нодвигшие Ходящую на сотрудничество, ясно читались на ее одежде — котяра не стеснялся в посулах и обещаниях быстрой расправы. Ну а дальше все было делом техники и сильных лап одного рогатого типа. Жрица со скорченной мордой добила братца призрачным кинжалом, а харрами в награду свернул ей шею, чтобы исключить в будущем истерики с местью и искоренением меня любимого из этого мира.

— Чтобы не кончить, как она, тебе срочно надо жениться, — с умным видом добавил Горотур, маскируясь под мудреца и философа, но у него это получилось с трудом. Попробуйте сами болтать с умным видом, когда на вашей шее пытаются найти место для удавки… Я не нашел, однако.

Вот это я понимаю! Занимательный кордебалет получился. Я не мог не задать вертевшегося на языке вопроса:

— А кто штопал мне карму и паял ауру?

— Чего? — привычно затупил рогатый.

— Кто меня лечил? — более доходчиво спросил я.

— Так котяра постарался, — тур неопределенно хмыкнул.

— Ну, прям находка, а не кот, — проворчал я с долей скептицизма в голосе. — Настоящий Матроскин, унитаз тебе в «запорожец»… Молчи! Все равно не буду объяснять!

Последнее пришлось сказать туру, в глазах которого вновь загорелось любопытство. Слово за слово, и я опять услышал угрозу свадьбой. Вот и выдал коронную фразу. По-моему, ее надо было сказать еще в первый раз. На нее, как на пароль, распахнулась дверь комнаты, где я еще недавно валялся скучной тряпочкой, и вошли два типа, завершившие своим присутствием картину «Три недобогатыря». Точнее, один перебогатырь и два недо… Харрами и Тристания с интересом уставились на меня, а потом переглянулись. Я недовольно проворчал:

— Ну, и? Где цветы, фанфары, бурные овации? Я вернулся, встречайте!

— Я рад, светлячок, — искренне ответил котяра, смутив меня таким подходом. Не привык я ни на Земле, ни здесь, чтобы обо мне реально заботились и переживали. Тристания тепло улыбнулась, но промолчала. Я сердито спросил, глядя на эльфийку:

— А ты чего рыбу изображаешь? Сказать нечего?

Она развела руками и попыталась что-то ответить на языке жестов. Через пару минут и несколько истеричных всхлипов трясущегося от смеха харрами я догадался, в чем дело. Ведь моего приказа молчать никто не отменял, и шицугехай послушно не размыкала рта. Я величественно разрешил остроухой говорить, на что тут же мне ответили:

— Блин, челюсти сводит! Вот же ты гад, Сахарок… Ой, прости, хозяин.

Сделав вид, что так и надо, я перевел взгляд на тура и уже хотел поинтересоваться планами на будущее, как заметил краем глаза стремительное движение, а затем блеск металла. Тело, зажившее своей жизнью, стремительно извернулось, уходя с траектории удара, раздалось изумленно-яростное шипение харрами, коротко вскрикнула эльфийка, натурально икнул мирно присевший на корточки пару минут назад Горотур, у которого перед левым глазом застыло острие меча. Я оторопело проследил взглядом полосу металла и с нехорошим ощущением в животе увидел рукоять оружия в руке Тристании. Бледная эльфа с искренней и теплой улыбкой на лице пыхтела, даже не пытаясь вывернуться из захвата, в который ее схватил котяра. Было видно, что достаточно небольшого усилия, чтобы заломленная левая рука ушастой с треском обрела дополнительный сустав.

— Да ехидну же твою в утконоса душу мать, — прошептал я, окончательно перестав что-либо понимать.

Харрами с интересом шевельнул мохнатыми ушами, явно запоминая перл, а затем буднично так сказал:

— Ты на ауру ее глянь, светлячок. Она ведь и в тронном зале нас не спросила, просто проткнула тебя, и вся недолга. С ней явно не все в порядке, хайверс.

Я вдруг понял, что прекрасно знаю, как это делается. Долгий тесный контакт с душой Пармалеса не прошел даром, судя по всему. Энергетический образ эльфийки был вполне рентабелен. Но не везде. В области головы полотно желто-сиреневосиних пятен было аккуратно разорвано, а в дыре уютно светилось нечто темно-фиолетовое в черную крапинку, словно паразит, присосавшийся к жертве. Память анкха моркотов подсказала, что это наведенная программа действий, запитанная на конкретный образ. А раз эльфийка упорно кидается на меня, то навели ее понятно на кого. Это кто же так поиздевался над ушастой? И где? Надо ведь не просто подойти и руками там изобразить шарлатанство. Такое внедрение требует тесного продолжительного контакта, долгого пребывания мага рядом с намеченным убийцей.

Словно что-то подтолкнуло под руки. Мои ладони засветились красно-синим светом, и я положил их на виски Тристании. Встревоженно заворчал тур, но его остановил окрик кота:

— Не мешай! Он все правильно делает!

Я вскинул голову и увидел сосредоточенный взгляд харрами. Канкадиэль ободряюще усмехнулся и подмигнул. А потом я увидел себя скачущим по хвойно-хвощевому лесу на чешуйчатом псе. Рядом, на такой же зверюге, неслась Родерия, которая всем своим видом выражала злое недовольство. Через секунду я понял, что смотрю на мир глазами Тристании. Тэк-с… Вот и ладненько. Совместим приятное с полезным. Сейчас узнаем, что эта ушастая думает обо мне любимом. А заодно — кто же так подшутил надо мной и моей шицугехай…

Ясный холодный голос прошелестел в сером небе над головой:

— По ком плачет сердце Террора?

Словно вьюгой стылой и мрачной сдуло прочь лишние мысли. И только лес чередой деревьев проносился мимо. Спокойствие ледяного безмолвия овладело мной. Ибо я знал — найду и покараю.

 

Глава 9

ТРИСТАНИЯ. ПИРУЭТ С МАСКОЙ

Не быть собой — это очень сложно. Намного труднее, чем просто быть кем-то. Впитывая обрывочные полустертые воспоминания родовитой эльфийки, я это понял на собственной шкуре. Первый же эпизод путешествия моих шицугехай едва не стер меня, при этом чуть не выжег личность Тристании. Но в самый ответственный момент я понял, что уже не один наблюдаю за происходившим в день приезда двух эльфиек в Санаан, столицу Ламары.

Над городом мерцали спокойные переливы защитного заклятия, не дающего дождю заливать улицы, проспекты и бесчисленные крыши. Я придержала гарва у городских ворот, давая страже возможность рассмотреть, кого несет в стены столицы. Старшина привратного дозора не оплошала: ей по чину полагается знать в лицо эльфов старших родов. Она поприветствовала меня строгим поклоном и сказала:

— Добро пожаловать, лендерра де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари. Ворота Санаана всегда открыты королевской крови.

Дозорная магиня без суеты изобразила в воздухе, напоенном дождевыми струями, светящийся символ покрова, и мы с графиней мгновенно высохли. Вуаль силы, висевшая над городом, прикрыла нас от ливня. Родерия, всю дорогу пребывавшая в самом мерзком настроении, капризно скривила губы и сказала, глядя в никуда со спины своего крылатого пса:

— Наша милостивая королева слишком добра к потомкам прежней династии.

— О да! — подхватила я, радуясь даже такому поводу потормошить надутую фифу. — Щедрость ее величества не знает границ! И я бесконечно благодарна ей за возможность лицезреть свои болота вместо крикливого фиглярства придворных. Думаю, вы меня понимаете, как никто.

— Много чести понимать вас, лендерра, — ответила графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская, лендерра Туркантакаля, чья свита осталась в Шантале, охранять мою советницу и ее гехаев от всяческих разбойников, которых мы доблестно распугали по пути в Санаан. Даже краем глаза не удалось глянуть на бандитов, об опасностях встречи с которыми ныла всю дорогу королевская фаворитка.

— Я тоже так думаю, уважаемая графиня, — поддакнула я, подстегивая пса пятками. Крылатый гарв трусцой побежал по Южному гостевому проспекту столицы. Графиня с самодовольной улыбкой на моське последовала моему примеру. Убедившись, что она меня прекрасно слышит, я продолжила: — Найти со мной общий язык могут далеко не все из королевского окружения. Моя семья недаром правила Ламарой больше тысячи лет.

Родерия гордо вскинула подбородок и промолчала. Ну что же… Продолжать пикировку она явно не будет — то ли не научена пока двором, то ли как раз научена жизнью. Странный серый день, наполненный вспышками молний без дождя и грома (вуаль и от звуков защищала), вновь наполнил меня чем-то похожим на панику. В этом не было естественности, что когда-то стало причиной моего бегства из столицы с любезного согласия бабушки нынешней королевы эльфов Насарии Белой, одной из самых известных королев в истории страны. Правда, когда случился Катарсис, дочь Насарии Мерровэ Справедливая выдернула меня в свой штаб, собранный в ожидании нападения на земли эльфов народа туров. Но все обошлось — рогатые все-таки очень вменяемые существа. Они мирно напросились на службу сразу ко всем правящим фамилиям Кавана. Эльфийские Самилиэли, нагийские Эшти’Наги, орочьи Ровыр-Стыги — все королевские дома континента приняли туров более чем доброжелательно, понимая, что, если безумие драконов продолжится, рогатые больше не отступят, ибо некуда. В общем-то и Насария, и ее дочь Мерровэ, и внучка Диодерия — вполне достойные правительницы королевства. Империю они бы не потянули, но после того, как мой отец Толиргэ Аснатари, последний император Кавана, во всем блеске показал миру свою несостоятельность как правитель и вызвал знаменитый Рекорданс, бунт старших домов Кавана, Империя Каван распалась на королевства помельче. Самилиэли более чем удовлетворили аристократическую верхушку — этих напыщенных женщин, решивших, что мужчинам больше не пристало верховодить у эльфов. Насария села на трон, быстренько окоротила желавших править за ее спиной — и начался Золотой век королевства Ламара.

По всем канонам и законам нашу семью должны были тихонечко прирезать и объявить горькую утрату, но Насария никогда не была кровожадной. Она взяла со всех живых представителей моей фамилии клятву о непосягательстве на трон в любом виде — за себя и всех потомков. Я тоже давала такую — коротко и по делу. Пять магических Пятерок приняли клятву и засвидетельствовали ее перед богами. Так что, если я захочу сесть на трон, меня накажут сразу все магические школы королевства. И будут правы, как я считала, считаю и считать буду до конца жизни. Если уж опозорились при власти, не стоит опять лезть на вершину. По крайней мере, в ближайшую пару тысяч лет. Я помню клятву дословно. И в ней нет ни слова о последующих коленах, только о произносящих клятву и их потомках. Мои дети, которых пока нет и в планах, тоже не пойдут к трону, а вот внуки… Правда, есть все шансы остаться без потомства. По меркам нашего народа, моя жизнь вот-вот начнет скатываться в закат. Все-таки почти восемь столетий уже за плечами.

Славный сегодня день, такой тихий и спокойный. Я направила мысли в нейтральное русло, резонно опасаясь, что эхо размышлений может докатиться до одной из пяти башен столицы. Мы как раз достигли ворот моего столичного особняка. Графиня Родерия даже головы не повернула, проехала себе мимо, явно направляясь к королевской лагуне. Ну и пусть. Дуре разум не писан — посидит в остроге ночь, глядишь, поумнеет. Зуб даю, ее арестуют и засадят в каземат, а потом придут и за мной. Все разбирательства будут завтра, после того как мы с девицей осознаем свое ничтожное место в планах королевы на старшие дома. Но со мной такой номер не пройдет. И я въехала в распахнувшиеся ворота, где соскочила с гарва, отдала поводья зверюги подбежавшему слуге Легатуру и почему-то сравнила рогатого с Горотуром. Первый проигрывал второму по всем статьям. Возможно, тут сказывалась разница в возрасте (Легатур был еще юношей по меркам рогатых) и в жизненном опыте (не воин, в общем).

Все-таки я молодец и умница. Не зря мама так носилась со мной, расхваливая направо и налево. Успела сделать практически все до того, как в ворота тяжело постучала королевская гвардия в количестве двадцати надменных эльфиек, наряженных в золоченые доспехи и красные одежды. В руках у них были неизменные бердыши, способные остротой поспорить с горным паром, рассекающим гранит, словно это простая сырая глина. Так что не открыть ворота было нельзя, они бы просто вошли, но уже с долей циничного раздражения в глазах. Ссориться с капитаном дворцовой стражи мне было сейчас не с руки. Пришлось встретить воинов на крыльце особняка, принарядившись в лучшее из того, что нашлось в старых запасах давно заброшенного столичного особняка. Капитан Артуара де ла Клерзаль учтиво склонила голову на долю секунды и сказала, отсвечивая в свете фонарей золотой шевелюрой, собранной в высокий хвост на макушке:

— Лендерра Тристания де ла Шанталь Таранас, герцогиня Вирионны, пэр Аснатари, вам надлежит проследовать с нами в королевский дворец. Ее величество желает говорить с вами.

— Я прибуду во дворец, как только приведу себя в порядок после долгого утомительного пути. Неделя в пути дорого обошлась моему здоровью, капитан, — вежливо ответила я, положив правую ладонь на рукоять фамильного меча, уже забывшего, когда его вынимали из ножен. Интересно, а он еще не рассыпался от ржавчины? Все-таки сотни лет в руки не брали. Надеюсь, слуги ухаживали за мечом, иначе кому-то придется ухаживать за их безрукими и безногими обрубками. Капитан мрачно покосилась на мой жест и сказала:

— Ее величество желает говорить с вами немедленно. Графиня Родерия дель Туркан, баронесса Лафайкельская, лендерра Туркантакаля, вменяет вам иск по имуществу, здоровью и насилию. Законы королевства требуют…

— Я знаю, — пришлось прервать воительницу, — чего требуют законы королевства в таком случае. Но смею напомнить вам, капитан де ла Клерзаль, что властью Мерровэ Самилиэль Справедливой, великой матери нашей с вами достойной королевы Диодерии Шестнадцатой, мне даровано право самой решать о своих визитах в королевский дворец. Свидетелями тому всегда могут стать записи королевского геральдического архива и пэры королевства, принимавшие вместе со мной и королевой Мерровэ участие в битве у Коновальной реки на границе с землями нагов. Вы желаете оспорить волю покойной королевы и дочернюю преданность ныне здравствующей?

Капитан выслушала меня с каменным выражением прекрасного лица, после чего еще раз поклонилась, уже не так учтиво, и покинула мой двор вместе со своими урукхаями. Рядом со мной тут же материализовался тоненький и хлипкий по меркам своего народа нагеныш Ушутсса из рода Виш’Тессенид, которому я сдавала все эти годы свой особняк в аренду, и тихо спросил:

— Проблемы, уважаемая лендерра?

— Никаких, дорогой Ушутсса, — отмахнулась я с улыбкой. — Знали бы они, какие горячие ночи проводили мы с Мерровэ, давно прекратили бы попытки прижать меня к ногтю. Однако тянуть не стоит. А то действительно некрасиво получится. Пэр Ламары не спешит предстать перед королевой… Это же моветон чистой воды. Да и Родерию надо выручать. Думаю, пары часов в холодной камере ей хватит, чтобы проникнуться особой любовью к ее величеству. Так что сейчас легкий обед, а потом выезд во дворец королевы. Вы отобедаете со мной, виконт Виш’Тессенид?

Наг широко улыбнулся, глядя на меня с высоты своего роста. Выглядел хвостатый очень даже ничего для этих варваров пустыни — никаких лишних побрякушек, безумно-ярких пятен в сбруе, стык бледного подкачанного мужского торса и перламутрового хвоста прикрыт золотым поясом с украшенной янтарем черной тканью. Жемчужные волосы нага спадали на плечи свободно, что меня слегка насторожило. Наги распускают косы только в случае поиска пары для законного брака. Я с интересом спросила:

— Надеюсь, я не вхожу в сферу ваших матримониальных интересов, виконт?

— Ни в коем случае, герцогиня. — Наг сделал чуть ли не обиженное лицо, но его серые глаза лучились смехом. — Не хочу, знаете ли, портить себе репутацию связью с эльфийкой.

И мы отправились обедать, благо слуги успели накрыть для нас стол. Затягивать визит ко двору действительно не стоило. Привилегии привилегиями, а вот злить королеву сверх меры себе дороже.

 

Глава 10

ТРИСТАНИЯ. ХОЛОДНАЯ РАДОСТЬ КОРОЛЕВЫ

Присутствие наблюдателя помогло удержаться от скатывания в чужую сущность. Меня словно направляли и учили. Но на все попытки выяснить, кто же это, следовал лишь смех за плечами. Как я ни вертелся, неведомый учитель ускользал от внутреннего взора. Наигравшись в магические догонялки, мы вернулись к памяти лендерры. И стали свидетелями королевского приема, где решалась судьба надела Шанталь и его владелицы.

Ажурные шпили королевского дворца терялись в темной зелени леса, обрамлявшего большую лагуну с серо-стального цвета водой, которую периодически морщили порывы ветра и морские волны, прорывавшиеся через волнолом. Внутреннее море Сигин-Сараан было неспокойно, как и я. В сопровождении пятерых гвардейцев я неспешно добралась до Присутственного Холла, расположенного в огромном дворцовом донжоне в центре королевской резиденции. По пути попадались праздногулявшие придворные дамы с кавалерами, которые при виде меня сначала впадали в ступор, а затем начинали шушукаться. Пускай, жизнь во дворце — штука скучная. А тут такое развлечение — дочь последнего императора собственной персоной, да еще и практически под конвоем.

В Присутственном Холле царила звонкая тишина, вызванная достаточно сильным испугом, царившим среди находившихся здесь аристократок, ожидавших монаршего приема. Сквозь вязь ажурных стен Холла поддувал морской ветерок, заставляя эльфиек зябко ежиться в модных кисейных платьях и кутаться в тонкие накидки. Бедняжки, подумала я, вам бы пожить в своих лесных владениях, заняться делами лендов, охотой, пограничными стычками с нагами или молодыми орками, глядишь, и перестали бы обращать внимание на такую мелочь, как легкий сквозняк. Стража осталась на входе, сторожить, чтобы я не покинула приема. Возле одного из фонтанов, журчавшего многоярусными перекатами воды по прозрачным светящимся камням из шахт Салгонны, выделенных эльфам гномами по договору о разделении недр, укором враждебному миру изображала статую весьма бледная и осунувшаяся графиня Родерия, кутавшаяся в добытую где-то меховую накидку. Юная аристократка заметила, что я направилась в ее сторону, и натянуто улыбнулась. Я же остановилась возле нее, поправ ногами мозаичную сцену на полу (кажется, из истории рода пэров Ламары Двин-Амирэлей, эпизод, когда один дракон ворвался в их ленд и навел свои порядки огнем и крылом перед самым Катарсисом), и сказала:

— Надеюсь, вас не беспокоили сырые стены каземата, дорогая? Как-то раз я там побывала, навещая одного из министров отца перед казнью за растрату казны… Там было очень занимательно и сыро.

— Вы знали? — тихо спросила девушка. — Вы с самого начала знали, что королева не поверит моим словам и не станет ничего с вами делать?

— Разумеется, знала, — подтвердила я. — Учите историю и геральдику, особенно уделите внимание старшим родам. И тогда вы будете знать, с кем стоит затевать свару и тяжбу, а с кем лучше дружить.

— Как это возможно? — На лице юной фаворитки отразилось недоумение. — Почему королева Насария не извела ваш род до последнего отдаленного родственника?

— Тогда ей пришлось бы покончить с собой, — усмехнулась я. — Она же была моя двоюродная тетя. А у нас в семье принято при рождении накладывать на ребенка узы крови, чтобы исключить убийства в семье. Императорская кровь дорогого стоит, и проливать ее зазря не позволено никому даже спустя столько лет после падения рода Аснатари.

— Дио обвинила меня в измене, — прошептала графиня, окончательно растеряв гонор. — Из-за этого проклятого ошейника.

— Так ведь она права, моя дорогая, — посочувствовала я где-то внутри нагловатой девице. — Вы же сами полезли на Террора, вас никто копьем в спину не подгонял.

— Ренгехаю невозможно сопротивляться, вы же знаете, — вздохнула Родерия. — Хотя я помню все в деталях…

Ее лицо вдруг стало пунцовым, а глаза заблестели. Девушка нервно облизнулась и сглотнула. А меня настигла догадка, заставившая даже слегка опешить. Но проверить стоило, и я спросила:

— Правда ведь хочется повторить?

— Хочется, — выдохнула она. — Эта светящаяся кожа, запах, от которого ум рассыпается искрами безумия… Хочется обнять его и не отпускать, чувствовать его, ласкать, как ветер тревожит ковыль…

Она вздрогнула, приходя в себя, судорожно пригладила ладонями свои растрепанные фиолетовые волосы и почти затравленно посмотрела мне в глаза. Взгляд молодой графини молил о пощаде, лицо же вновь наполнилось холодным презрением. Я усмехнулась и сказала:

— Да вы настоящая поэтесса, госпожа Родерия. Причем влюбленная.

— Вы несете чушь. — Губы графини скривились, а сама она отвернулась, глядя на двери, из которых должна была появиться королева.

Я поймала себя на том, что внимательно рассматриваю графиню, словно увидела ее впервые. Родерия стала казаться мне чем-то очень интересным. Путешествие вдвоем не открыло мне столько, сколько этот короткий разговор. Несомненно, каземат повлиял на девушку не худшим образом. Она смогла, пусть и ненадолго, снять с себя примерзшую маску надменности, за которой открылась девчонка, мечтающая о любви и боящаяся ее. Бедная красавица, поняла я, как же тебе плохо тут, раз только одна встреча с чистым, незамутненным наносными покровами моркотом так на тебя подействовала.

Где-то над нами, за потолком и кронами деревьев, звонко и противно крикнула чайка, и сразу за ней грянули церемониальные трубы. Широкие и высокие двери, сделанные из мореной древесины белого каньяна, величаво распахнулись, и из них показался распорядитель двора, неизменный Караудас ле Шакрэ, которого я помнила с самого детства. Что интересно, он выглядел так же, как и тогда, — прямой высокий седой франт, увешанный регалиями двора за долгую верную службу четырем владыкам эльфийского трона. Церемониймейстер торжественно стукнул Посохом Лозы, неизменным во все времена, об пол и громко возвестил:

— Ее королевское величество Диодерия Шестнадцатая Самилиэль, лендерра Ламары, голос Неба и око Леса, владычица пяти башен и трех витражей!

Коротко и со вкусом. Меня озадачило только последнее — что еще за витражи? Полтора века назад, когда я в последний раз побывала при дворе, ничего такого не было. Зря я все-таки заделалась отшельницей на столь долгое время. А то ведь и гвардия уже подзабыла, кто и что я такое, — грести начинают, загибать пробуют…

В Холл стремительно ворвалась невысокая эльфийка в алой королевской мантии, под которой сверкало изумрудными красками парадное платье. Рыжеволосая царственная особа едва не сбила с ног Караудаса, остановилась и внимательно окинула взглядом своих придворных, уделив нам с Родерией не больше времени, чем остальным. Следом за королевой появились три прямоходящих существа, закутанных в мантии с капюшонами. Кто это, понять было невозможно. А вот род занятий сомнений не вызывал. Верховные магини башен — такая же достопримечательность столицы, как и сама королева. Глядя на них, я с нехорошим предчувствием задумалась. Где еще два высших хая королевства? Здесь присутствовали красная, белая и черная (Хтон, Ливиц и Медос). А вот синей (Хтолим) и серой (Суинаска) в свите не было. Интересно, чем это так заняты охотники и инквизиторы, что их лидеры не смогли прибыть на прием?

Я недолго мучилась этим вопросом. Королева с радостной улыбкой хищницы подошла к нам с графиней, вполне дружелюбно поприветствовала и очень бережно обняла за плечи юную фаворитку со словами:

— Все знаю! Я не могу на тебя долго сердиться, солнце мое! Если бы ты знала, как мне тебя не хватало все эти дни.

Родерия заметно расслабилась и с легкой обидой в голосе ответила:

— Так соскучилась, что отправила меня в темницу, пусть и на считаные часы.

— Не сердись, солнце! — Королева всплеснула руками. — Это было необходимо!

Диодерия обратилась ко всем в Холле:

— В свете последних событий мои верные охотники и инквизиторы направлены искать источник магической силы, едва не сломавший вуаль над Санааном. Несколько дней назад верховные магини башен засекли настолько мощный всплеск энергии недалеко от границы королевства с землями нагов, что мы никак не могли оставить такое без внимания.

Королева посмотрела на меня, и мороз впился мне в кожу от взгляда холодных зеленых глаз, смотревших с улыбающегося лица. Диодерия играла на публику. Она обратилась уже ко мне:

— Кстати, всплеск был как раз недалеко от ваших владений, герцогиня. И я прошу вас приложить максимум усилий для поиска его источника. А потому отправляйтесь назад, в свой ленд и займитесь расследованием лично, дабы я могла спокойно править королевством, зная, что дело находится в ваших надежных руках.

Я поклонилась, выказывая послушание и покорность. А внутри скручивалось ощущение неминуемой беды. Правительница Ламары только что дала понять, что я зря высунулась из своих владений, и спокойно отправляла меня обратно. Да еще и делом загрузила, чтобы я точно не вылезла из ленда в ближайшую пару месяцев. Это говорило о многом. Как о том, что я умудрилась попасть в опалу, так и о том, что за поиски нашего Террорчика взялись очень серьезные эльфийки. Охотницы синей башни, магини-послушницы Хтолима, могли отыскать конкретную лягушку на болоте, так что мой хозяин в большой опасности. Источник такой мощи станет огромным козырем в политике континента. А пока разберутся, что Террор — больше ренгехай, чем гехай, он успеет подчинить себе в рабы половину королевского двора с венценосной во главе… Так что придется мешать их встрече как можно активнее.

Родерия блеснула синими глазами, обращаясь к своей матроне:

— Ваше величество, позвольте сегодня проводить герцогиню Вирионны, дабы не возникло на ее пути никаких препятствий.

— Дозволяю, дорогая графиня, и даже приказываю, — королева подбоченилась. — Ты просто обязана помочь нашей Тристании выполнить задание как можно лучше. Проводи нашу сестру и возвращайся.

Это был откровенный приказ покинуть Присутственный Холл. Мы с Родерией выполнили его со всей тщательностью. Юная аристократка брезгливо покосилась на одну из обступивших нас гвардейцев, и мы плотной стайкой двинулись к выходу из дворцового ленда. Однако королева не была до конца откровенна. Пока мы шли, я вертела в голове одно наблюдение, наполнившее меня спокойствием и безмятежностью смертницы. Три жреца за спиной королевы НЕ БЫЛИ лидерами башен. Ауры верховных магов и магинь Ламары я знаю назубок, а тут были совершенно другие сплетения энергий. Неужели мы проспали такое важное событие, как смена власти в пяти башнях?

 

Глава 11

ТРИСТАНИЯ. НАГЛОСТЬ — ШТУКА ТАКАЯ

Так вот что имела в виду Тристания перед покушением на мою жизнь в тронном зале… Диодерия очень странная королева, со своими заморочками, идеями и планами. Но очень уж мне не понравились три фигуры за ее спиной. Следующий кусок воспоминаний эльфийки касался ее столичного дома.

Я застыла, слушая бродячего менестреля, обосновавшегося в паре кварталов от особняка Шанталь. Через минуту до меня дошло, что пальцы сжались на рукояти фамильного меча с такой силой, словно норовили выжать из эфеса слезы. Эта песня грязным когтем просто содрала лелеемую скорлупу с памяти. Как же не хотелось вспоминать те дни… Лазоревый берег, синее небо, до Дождя еще десяток лет, и мы с Лионелем на песке у воды. И алые струи, текущие в морскую синеву…

Я тряхнула головой, отгоняя страшные образы. Так странно было услышать здесь, в столице, одну из старых песен эпохи до Дождя. Одну из запрещенных песен легендарного поэта Лионеля д’Алансаля, барона Фалька, моего младшего мужа, уничтоженного именным указом последнего императора, моего отца Толиргэ Аснатари. Улыбка, появившаяся на моем лице, я знала это, могла вызвать у случайного свидетеля холодный озноб. Я не забыла, папа, твоих слов. Правда же, месть получилась красивой? Где теперь твоя Империя?

Знакомый голос произнес из-за спины:

— Что вас так растревожило, лендерра?

— Пустяки, графиня, — отозвалась я, узнав говорившую и повернувшись к ней лицом.

— Дела давно минувших лет.

— И они не отпускают вас, подобно клетке, — покачала головой юная лендерра Туркантакаля.

Спустя шесть часов после нашего приезда в Санаан Родерия выглядела так, словно и не было поездки в Шанталь, злополучного шицу и прелестей неформального приема фаворитки королевой. После того визита в Присутственный Холл графиня с кислой миной призналась, что ее скоренько водворили в холодную мерзкую камеру на два часа, а потом отвели во дворец Диодерии, вручив меховую накидку. Получить королевский подарок не из рук королевы — для фаворита хуже любых слов расставания. Слова что — прах… А такой знак внимания уже много столетий считался отставкой от королевского ложа. Я внимательно всмотрелась в красивое лицо девушки, выискивая следы переживаний. Родерия стала какой-то отрешенной, синие глаза подернулись дымкой то ли тоски, то ли меланхолии. Ее фиолетовые локоны были аккуратно заплетены в косу и заткнуты за шитый золотом пояс на белом камзоле фривольного покроя. На боку броско сверкали каменьями и позолотой ножны, в которых покоился тонкий меч. На ногах юной модницы красовались тесные штаны цвета морской волны и высокие сапоги из шкуры болотного ящера, обитавшего в дельтах многочисленных рек, впадающих в море Сигин-Сараан.

— А вы молодец, друг мой, — констатировала я. — Не падаете духом.

— Знаете, герцогиня, — Родерия вздохнула и чуть улыбнулась тонкими губами, — что самое странное во всем происшедшем? Отставка меня не так уж сильно огорчила, хотя должна была…

Она задумалась, явно подбирая слова, я же решила ей немного помочь и сказала:

— Опасть пеплом на кудри страдающего юноши, вонзая тысячи кинжалов в стонущее сердце? Кажется, так говорится в одной из пьес Лионеля д’Алансаля… Вы знакомы с его творчеством?

— Увы, он умер задолго до моего рождения, а потом его имя внесли в список отринутых, — нахмурилась молодая графиня. — Впрочем, то, что вы знаете его пьесы, не странно. Вы, наверное, знали его лично?

— Вы правы, — усмехнулась я намеку на возраст. — Я не раз встречалась с этим замечательным поэтом. Очень жаль, что его стихи попали в такую опалу.

— Вы могли бы уделить мне немного времени для приватной беседы, герцогиня? — с очень странной интонацией спросила Родерия.

Я кожей почувствовала, что она настроена очень серьезно и решительно. Так что ответила вполне ожидаемо:

— Разумеется, дорогая. Мой дом всегда открыт для вас.

— Тогда позволено ли мне будет просить вас уделить мне толику вашего внимания прямо сейчас? — Родерия подалась вперед, пристально глядя мне в глаза.

Девушку явно мучила серьезная проблема. И за последнее время она стала мне как родная, что ли… Я улыбнулась, окинула взглядом полупустой проспект и сказала:

— Пойдемте, думаю, мои дела не такие уж срочные и подождут.

— Спасибо, — чуть склонила голову юная экс-фаворитка.

Учтивая, однако, сволочь подрастает. Я даже почти прослезилась. Графиня благодарит герцогиню с видом императора, отсылающего просителя! Как же она стесняется! Эта догадка наполнила меня еще большим интересом к происходящему.

Мы двинулись по улице в сторону моего особняка, не нарушая молчания. Слыша четкие шаги графини чуть позади себя, я вернулась мыслями к своему визиту в королевскую военную канцелярию. Диодерия всерьез вознамерилась отыскать неведомого шпиона, поразившего магов Санаана непомерной силой. Надо бы найти Террора и предупредить о том, что за его прелестной шкуркой началась охота. Охотники и инквизиторы никогда не теряют следа. Так что они выйдут на меня рано или поздно. Но мне бояться нет нужды — официально они и пальцем не посмеют учинить что-то в мой адрес. А вот тайком могут и придушить однажды подушкой. Типа спала себе да задохнулась от приступа астмы… Перспектива не радужная, право слово.

Миновав ворота моего столичного дома, мы надменно, словно много раз репетировали, проигнорировали слуг и проследовали в мою библиотеку. Пока слуги растапливали камин и расставляли на столе бокалы и графин с теплым вином, пахнущим корицей и цитрусом, мы с гостьей думали каждый о своем. За Родерию не могу сказать, а в моей голове уже выстраивалась схема нового путешествия. Судя по всему, придется спешно выдвигаться на юг, к Лесному Морю, и искать там следы нашего хозяина. Кстати, может, Родерия согласится отправиться в дорогу со мной? Мой взгляд упал на графиню, а та вдруг схватила со столика бокал, наполненный рубиновой кровью орочьей виноградной лозы, и залпом влила в себя, отчего ее щеки мгновенно перестали быть бледными. Девушка раскраснелась, расстегнула верхнюю пуговицу камзола, под которым обнаружилась синяя сорочка из нагийского шелка. На миг мне показалось, что юная отставная фаворитка королевы сейчас разрыдается, так намокли ее сапфировые глаза, но Родерия лишь сглотнула и сказала:

— Скажите, герцогиня, вы думаете… о нем?

Я поняла ее с полуслова и ответила:

— Каждую минуту каждого дня, проведенного вдали от него.

— Я уже говорила вам о странности, — девушка потупилась. — Вот это она и есть. Я словно вижу его рядом с собой, слышу его дыхание, чувствую, что он вот-вот прикоснется ко мне. И это наполняет меня злостью.

Бедная девочка! Я сочувственно покивала, прекрасно понимая, что ее шицу, в отличие от моего, было намного глубже. Террор не просто повязал ее узами подчинения, нет. Он вынул из нее душу, подышал на нее и вложил обратно. То, что произошло с Родерией, было необратимо. Мне, например, не грозило таскать на шее отметку хозяина дольше ста лет. А вот графиня попала в кабалу на всю жизнь. Такие рубцы, как появились на ее тонкой шее, убрать нельзя, не отрезав головы. И похоже, графиня дель Туркан каким-то образом прознала об этом. Хотя почему каким-то? А Библиарх на что? Я вольготно пристроилась в одном из мягких кресел, обитых черным бархатом, пригласила гостью последовать моему примеру в кресле по соседству и спросила:

— Вы были в архивах?

— Да, — усмехнулась девушка. — Но толку? Снять мое шицу невозможно, это я уже поняла. Но мучает меня другое. Я и НЕ ХОЧУ избавляться от ошейника, вот что пугает. Хозяин просто не идет у меня из головы.

При этих словах глаза Родерии сузились, засветившись глубокой злостью. Я же по-настоящему оторопела впервые за много лет. Кажется, девочка попала намного глубже, чем я могла предположить. К добру это или к худу? Ответить могло только время… И наш хозяин Террор. А графиня продолжила рассказ:

— Я вижу его в каждом отражении, слышу в каждом звуке, чувствую каждым кусочком кожи… Ненавижу!

При последнем слове мне стало весело. Удержаться от хохота стоило огромного усилия, но Родерия прекрасно поняла мое сдавленное пыхтение и с оскорбленным видом замолчала. Я продышалась и спросила:

— Так о чем вы все-таки хотели со мной поговорить? Через три часа я отправляюсь в свой ленд, дабы выполнять волю нашей королевы. И простите меня за нелепый смех, дитя мое. Это никак не связано с вашими словами.

Буду я еще ей признаваться, что столетия жизни научили видеть правду за шелухой и намеками. Ах, хозяин-хозяин… Ты немного перестарался, когда позволил девице овладеть тобой. Ты решил получить удовольствие, правда же, хозяин? И тем самым привязал к себе обормотку лучше всякой магии. Родерия продолжала говорить, наполняя кабинет шелестом слов:

— Только с вами я могу спокойно говорить об этом, герцогиня. Вы знаете хозяина, вы также попали под его власть…

— На горе или на счастье, мне повезло больше, чем вам, юная лендерра. Похоже, Террор стал для вас навязчивой идеей.

Глаза молодой эльфийки полыхнули глубоким синим светом.

— Я этого просто так не оставлю! Я найду его и отплачу за унижение!

— А вы хоть раз задумались о том, почему с вами все это произошло?

— Я эльфийка дела! И размышлять о том, почему какой-то чужак посмел наслать на меня заклятие, не буду! — надменно воскликнула Родерия. — Сейчас я хочу лишь одного — найти его и посмотреть в глаза. В эти черные омуты, в которых столько огня…

Ее слова заставили меня вздохнуть:

— Думаю, скоро вы поймете, дорогая, что требовать ответа от хозяина — дело совершенно бесполезное. Он просто есть, и он такой.

Я на миг замерла, любуясь лихорадочным румянцем на щеках девушки. Эта порывистость, обнаженные эмоции, импульсивность были так похожи. В отблесках каминного огня графиня казалась нереальной тенью того, кто все эти годы так и не покинул моего сердца. Юная, дерзкая, нахальная, как и он. И ничего не знает о многих вещах. Родерия налила себе еще вина и вновь залпом осушила бокал, явно изнывая от нервной горячей жажды.

Когда-нибудь она узнает, что значит пройти шицу. Сейчас она пребывала на самой низкой ступени подчинения, настолько глубоким был первый физический контакт с хозяином. Если потом будет второй такой же нежный и глубокий акт, она поднимется на вершину шицу, встанет вровень с хозяином, разделит его жизнь до последнего мгновения. А пока… Я усмехнулась и еще раз посмотрела на молодую эльфийку, успевшую полностью распахнуть камзол. Сорочка мерцала шелком в свете пламени. Грудь девушки судорожно вздымалась под натиском обуревавшего ее гнева, так похожего на нечто другое. Целый миг в ушах звучал тихий шепот прибоя…

Я встала с кресла, подошла к Родерии и нагло запустила пальцы в ее густые фиолетовые, почти черные в сумраке, волосы:

— Посмотри на меня.

Она в некотором недоумении вскинула голову и встретилась со мной взглядом. Я наклонилась к ее лицу и прошептала, глядя в синие глаза:

— Потом я очень пожалею. Но сейчас… Что ты чувствуешь, Родерия?

Девушка глубоко вздохнула, стремительным движением языка облизала губы и сказала:

— Ты пахнешь хозяином.

— Да, и ты тоже. — Я на миг коснулась губами ее левой щеки. — Я не так глубоко вошла в его шицу, дорогая. Я выше тебя. Слушай мои слова.

Она перестала дышать. Мгновение, другое, третье… А потом с новым вздохом Родерия прошептала:

— Слушаю, старшая.

— Отпусти себя за грань, перейди порог.

Молодая эльфийка задышала тяжело, с присвистом, глаза подернулись пеленой тлеющей похоти. То, что надо. Полезно иногда иметь магическое образование. Пусть я потом сотню раз пожалею о том, что сейчас собралась сделать, но это было выше моих сил. Я прошептала ей в губы:

— Я помню все, и ты не Лионель, девочка. Но ты так на него похожа в свете языков огня. И гореть мне в недрах Драконьего Зева, если мы с тобой не подруги по одинокой любви.

Уста Родерии оказались сладкими и в то же время горькими. Я смяла их своими губами, впитывая горячее дыхание младшей в подчинении хозяину. Прости меня, Террор. И можешь снять с меня шкуру, но эта девчонка сегодня будет моей.

Интересно, а в реальности мои щеки покраснели? Или это только тут, на внутреннем плане энергий, бросило в жар от увиденного? Со стороны смотреть на такое оказалось очень… Даже заплечный невидимка притих на пару мгновений. Но хватит об увиденном! Кажется, я начал догадываться, кто же этот таинственный самозваный учитель.

 

Глава 12

ТРИСТАНИЯ. СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ НЕНАВИСТИ

То, что я увидел в воспоминаниях Тристании, ввергло мою душу в смятение. Наваждение стало определенным и ясным. Фиолет… Так вот почему ты меня преследуешь.

Синий шелк рубахи юной эльфийки скользнул по бледной коже, обнажая бледный стан. Родерия словно плавилась под моими прикосновениями, жадно прижимаясь к ладоням. Наши губы не желали расставаться, а руки жили собственной жизнью. Камзол и сорочка графини улетели на кресло, следом отправились и мои. Я на миг отвлеклась от падения в синюю высь, взмахом руки погасив два жалких магических шарика под потолком, дававших слабый свет. Только пламя камина осталось завидовать жару наших тел.

Эльфиечка как будто сошла с ума. Она с неожиданной силой потянула меня вниз, на огромную мягкую шкуру полярного вепря, устилавшую пол кабинета. Оказаться во власти чужой силы было так возбуждающе. Я настойчиво оттолкнулась от Младшей и застыла, наблюдая, как она растягивается на шкуре. Словно струна, Родерия ждала моих прикосновений, сияя синевой глаз. Мой взгляд скользнул по утонченному телу, не знавшему иных тренировок, кроме как с мечом. Сдерживаться не хотелось совершенно, и я перестала оглядываться на собственные мысли, смешанные с опасениями.

— Ты божественно красива, малышка, — прошептала я, касаясь губами жилки на ее шее.

Родди застонала сквозь сжатые губы. И я стала рисовать в своей памяти ее образ, который станет когда-нибудь частью воспоминаний. Дюйм за дюймом, касание за касанием, от шеи я стала изучать изгибы ее плеч, хрупкость ключиц, бархат почти сияющей бледной кожи. И с каждым ее судорожным вздохом мир вокруг испарялся в сполохах огня. Соски-бусины я изучила особенно тщательно, заставив опальную фаворитку трястись от волн удовольствия. Пару раз даже прикусила с нежностью, прислушиваясь к хриплым стонам. И это было только начало. Я запомню тебя всю, моя славная юная эльфийка. Каждую черточку, каждый изгиб, каждое движение пылающего тела.

Я превратилась в тлеющую силу, готовую облечь жаром раскинувшееся подо мной тело. Родерия со всхлипом попыталась схватить меня за голову, но я не дала ей этого сделать, настойчиво убрала руки прочь. И стала рисовать ее образ дальше, наполняя себя истомой, водоворотом желания. Крепкий живот молодой графини слегка затрепетал, ощутив мои губы на коже. Подкравшись спустя вечность к границе атласной кожи и плотных штанов, я восхитилась! Эта малышка — само совершенство… Пальцы нащупали металлические скрепы и стали расстегивать их одну за другой, пока мой язык юркой змейкой изучал грани вздрагивающего юного тела. Устав от обилия преград, я просто рванула клапан тесных брюк убийцы моего разума. Ткань с треском дала дорогу моей жадности.

Родерия плыла где-то в запределье, носимая негой и наслаждением, но это не помешало ей дать мне возможность убрать совершенно лишнюю преграду между нами. Я едва не превратилась в истукана, разглядывая девушку. Точеная фигура просто растворяла в себе остатки моего разума.

Как ростки молодой лианы вьются по тонкому стволу лесного деревца? Нежность и удушье вязким небом окутало нас. Бледные мазки горячей истомы проскальзывали под губами. Это великолепие, попавшее в мои руки, не желало уступить и сдаться. Оно манило, поглощало и несло в глубины дрожащего колкого льда, катившего волны по телу. Время? Что время? Оно лишь былинка на вечности этой странной неги, оно не способно сжаться или растянуться, оно не в силах пробиться сквозь фейерверк жадного дыхания, вибрирующей истомы. Я забыла про тебя, банальное время. Смотри на нас глазами каминного пламени, мурлыкающего в недрах черноты. Вкрадчивое потрескивание тающих в огне поленьев — лишь тонкая музыка, бросающая в нежность, текущую под пальцами. Эти стоны, всхлипывающие, хриплые, сладкие и засасывающие — они лишь аккорды струн твоего тела, красавица. Лишь ноты, извлекаемые моими пальцами из сумерек оранжевого марева, танцующего на твоей белизне, девочка. Сегодня ты мой Лионель, сердце жизни моей…

Родерия, ее ведь зовут Родерия, но это не так важно. Ни сейчас, ни потом, никогда. Ее судорожные стоны восхищают мой слух. Она уже на грани, но я не даю ей дойти до финала. Графиня перестала жмуриться, она смотрит на меня, силясь что-то сказать. Слушать ее — сладкая музыка:

— Ты почти как он… Нет! Нет… Террор, ты опять нашел меня… Ненавижу.

Помутневшие глаза, алая кожа, сухие губы твои говорят, что ты врешь. Ты мечтаешь вновь соединиться с нашим хозяином, младшая шицу. Но никогда не признаешь этого, не так ли? И в гордости своей шагаешь не туда, дорогая, совсем не туда. Разве можно так ненавидеть стихию, неодолимую силу, сладость которой познала невзначай? Можно, и сейчас ты представляешь на моем месте Его — того, кто отнял у тебя свободу. Но у тебя нет сил вцепиться в горло врагу. Ты ведь хочешь совсем не этого, девочка. Ты хочешь ощутить ту глубину познания, которой коснулась лишь краешком в моем ленде, на постели с Террором. Как я тебя понимаю! Прости, Родди, но я сейчас постигаю вершины возвращения в себя вовсе не с тобой. Мой Лионель, чья кровь впиталась в море, вернулся ко мне верхом на твоей тени. Каждая из нас двоих видит сейчас лишь свою боль, свою ненависть, свою любовь. Обретение и потеря, сестры эльфийской судьбы, скованные одной тонкой цепью звездного пламени, горящего в жилах каждого эльфа. Вот наша планида, моя любимая тень, убитая ложью и трусостью.

Твои руки с дрожью вцепились в мои штаны и лишили их девственности. Крючки жалобно затрещали, уступая грубой силе. Опытная красотка, ничего не скажешь. Хорошо тебя выучила королева, главный потребитель удовольствий в королевстве. Где твой стыд, моя юная лендерра? Остался в родном доме, когда тебя еще ребенком забрали во дворец, дабы воспитать достойную игрушку для ее величества? Это твои первые потеря и обретение. Потеря наивности и обретение страсти. И ты с готовностью поделишься этой наукой со мной. Здесь, на влажной от пота шкуре, и сейчас, когда еще тлеют глаза огня в каминной черноте.

Что ты со мной сделала, паршивка? Где моя осторожность? Где мудрость почти восьми веков жизни? Где я выбросила разум, на какой миле одинокого пути? За что ты наказала меня острым наслаждением, рвущим сознание? Тело само кинулось в бой, растворяя реальность штормом удовольствия. А потом настал миг, когда пламя в камине показалось оранжевыми крыльями бледного лица с темными от глубины ощущений глазами синего цвета. Разрядка настигла нас практически одновременно. А в ушах все звучали наши крики…

— Лионель!

— Террор!

— Люблю тебя!

— Ненавижу!

— Умри!

И последнее слово гонгом прогремело, обрушив на нас опустошение. Кажется, мы сказали это слово в унисон.

Как же ты меня ненавидишь, девчонка. Незамутненно, искренне, истово даже. Тристания попалась в собственную ловушку. Установив связь с младшей по подчинению, она открылась для Родерии через шицу и впитала ненависть на глубину подсознания… И попыталась выполнить установку на мою смерть. Девушка сильна, очень сильна в магии, сама не зная об этом. И это несмотря на то, что я не так давно разорвал в клочья ее астральное тело. Что же мне с тобой делать, фиолетовый призрак? Поймав краем сознания новое шевеление свидетеля, я послал ему слова-картинки: «Чего тебе надо, Пармалес?» Тень застыла и довольно ехидно ответила: «Я научу тебя родину любить, Террор. Твой новый народ нуждается в тебе».

 

Глава 13

В ПУТИ САМОЕ ПРИЯТНОЕ — ЭТО ВСТРЕЧИ

Ноги сами отмеряли лиги древесной тропы, глаза привычно смотрели на могучую спину тура, ломившегося сквозь свежие переплетения лиан, а мысли витали во вчерашнем дне. Мне пришлось многое переосмыслить и взглянуть на своих шицу по-новому. Звенящая ненависть молодой эльфийки с фиолетовыми волосами по-прежнему дрожала на грани сознания. Малышка оказалась упертой и ответственной. Радовало только то, что запрограммировала она лендерру Тристанию неосознанно. Просто очень уж хотела свести счеты с одним черным моркотом, лишившим ее свободы. Ее истеричное сознание юной фифы, уверенной в своем непрошибаемом превосходстве над всем белым светом, не просто подчинилось давлению старшей. Она настолько раскрылась Тристании, что практически поглотила кусок личности светловолосой лендерры, оказавшейся кладезем тайн и неожиданных новостей.

Вокруг ворочался влажный серый день, наполняя джунгли запахами воды и цветочного дурмана. Я же в который раз складывал в голове картину биографии Тристании, оставленной нами на попечение нового Ходящего-по-снам белой ветви Тримурры. Бодрый старичок заверил нас, что с эльфой все будет нормально, на чем мы и раскланялись. Думаю, у герцогини достанет ума после выздоровления от чужеродного заклятия отправиться домой.

Значит, Тристания уже совсем «старушка»… А по виду и не скажешь. Насколько я успел запомнить, местные эльфы — одни из самых короткоживущих рас в мире Лахлан. Лет восемьсот, ну девятьсот от силы — и все, пишите письма. А Тристании, как оказалось, уже почти восемь сотен лет. Обидно за нее стало, сам себе не поверил. Мне ли горевать? Ей еще сотню годков как минимум коптить местное дождливое небо. Я и не доживу, наверное, до ее похорон. Если, конечно, новая сущность не наделила меня дополнительными годами жизни. Надо будет этот вопрос уточнить, когда доберемся до Сердца Бездны. Город черных моркотов, Зеленый Пик, ждал где-то в глубине джунглей, а я все думал о том, что увидел в голове Тристании.

Очень непроста оказалась ушастая. Настоящая герцогиня в изгнании, с привилегиями и родословной похлеще местной королевы. Дочь последнего местного императора, правившего еще до того, как началось засилье «бабовщины» среди остроухих. Это вам не щи лаптем хлебать, это уже консоме ботфортом наяривать! Самая голубая из всех голубых кровей, а уж кость — так вообще в известке отмоченная с хлоркой… Белее всех снегов вселенной. Ее жизни можно только посочувствовать. Папаша выдался тот еще. Наложенным заклятием заставил дочь своими руками убить любимого, ставшего неугодным правящему дому. Как ушастая потом с ума не сошла… Загадка века. Зато Тристания отомстила папане по-нашему. За десять лет провернула такую аферу, что Империя банально прекратила существование. Какой талантище после этого задремал в ушастой! Захотела бы — миром могла править. А она предпочла сгинуть в лесах почти на границе с пустыней нагов. Но как сгинуть… Умудрилась втесаться в самые близкие друзья второй королевы новой династии, за что получила совсем уж знатные плюшки. Вот же продуманная интриганка. И как же ее жаль! Любовь к поэту, убитому ею на берегу моря, так и не угасла. Тристания носила в себе пламя с чертами дорогого ее сердцу существа… И помочь ей ничем невозможно, что самое обидное.

Поначалу я даже пару раз прикидывал, что мы с ней могли бы замутить более личный контакт, но после путешествия в ее голове мне стремительно расхотелось бередить такую жестокую рану. Ушастая не просто стала мне близка, пусть и номинально, она теперь моя шицу, моя ответственность. И стала мне почти дочкой или сестрой… Как звучит-то! Ей восемь веков, а мне всего-то сорок скоро стукнет… Я заржал, распугивая каких-то желтых птичек. Последние намеки на матримониальные планы вылетели из головы. Мысли вернулись к Родерии. А вот с этой полоумной максималисткой придется что-то делать. Она так просто не оставит мою тушку в покое. Возможно, придется упокаивать ее саму.

Тропа тянулась и тянулась, а вокруг жил своей страшной загадочной жизнью лес, мокрый от вечного дождя где-то наверху. Горотур шагал впереди размеренно и неутомимо, словно не было у него на горбу нашей тяжеленной поклажи с едой, одеялами, всякими смертоносными штуками и набором старых карт, всученных нам перед отправкой в путь князем белого племени. Он на правах главы дома перерыл хозяйство безвременно почившей Ходящей и подарил нам целую кипу пергаментных схем и красочных путевых карт с отмеченными маршрутами торговых и патрульных дорог на нескольких ярусах Лесного Моря. Так называемое Сердце Бездны было обозначено на них всех. Другое дело, как это было выражено. Когда я понял, что на всех картах территория Сердца Бездны и Зеленого Пика одно сплошное белое пятно, мне поплохело. Это могло означать только одно: хоженых троп там не сохранилось. Значит, придется стать первопроходцами, а это каторжный труд. В прошлой жизни мне как-то раз пришлось составлять выжимку исторических документов для какого-то вуза по эпохе конкистадоров. Начитался я тогда всяких ужасов про джунгли Амазонки и прочих Эльдорад. Насекомые, откладывающие яйца где попало… Это настоящая песня! Вот где хитиново-мерзкая тварь попала на человека, там и откладывает, с-с-с… скотина энтомологическая. Прошелся в плотных кустах — на тебе в ухо подарок. Прислонился к замшелому дереву — держи сотню яиц под кожу на спине или голове. Сполоснулся в ручье — получи раскоряку промеж ног. Пр-р-рэ-лестно, однако!

Болезни, переносимые кровососами, тоже многого стоили. Анкилостомоз, которым награждают мелкие черви, прогрызающие кожу несчастного, решившего прилечь в тени на отдых. Бругиоз, переносимый комарами в тропиках, — от него мужчина приобретает воистину слоновьих размеров ноги и… э-э-э… то, что между ними. Особенно меня тогда впечатлила болезнь «лоаоз», вызываемая мелкими червячками, переносимыми слепнями. Эти твари способны заставить человека поверить в фантастику. Увидишь вот так однажды, как в глазах собеседника мелькают настоящие живые черви, прямо в белках, — можешь быть уверен: он был в тропиках и сейчас болеет этой самой штукой. При одном воспоминании о болячке меня передернуло. Судорожно тряхнув головой, я поспешил за туром, успевшим отдалиться на добрых двадцать шагов.

А замечательная здоровая паранойя, распустившая во мне мириады корней, зорко блюла окрестности на предмет подкрадывающихся кровососов и прочих невинных тропических созданий. Обливаясь потом так, что хвост висел сосулькой, я старался не отставать от рогатого, который периодически проверял мое наличие у себя за спиной, да еще и песенки напевал бодрые типа:

Право слово, даже пытался подпевать, но всякие шорохи, способные заглушить даже мои тарарамные шаги по древесной тропе, не давали расслабиться. Остаться в одиночестве совершенно не хотелось, так что я поспешал. Родичи лишь поулыбались нам в спины, помахали лапками и остались в городе, сволочи. Вот и перлись теперь мы вдвоем с рогатым по толстенной ветви каньяна куда-то в дебри, примерно соблюдая направление на юго-запад, к Сердцу Бездны, типа — там моя малая родина на просторах и высотах Лесного Моря.

Где-то наверху заскрежетала местная разновидность павлина, судя по тональности пилящей ноты. Меня аж передернуло. Вообще весь последний день только и делаю, что дергаюсь, озираюсь и боюсь. С этим надо было что-то делать. И я начал орать одну за другой свои любимые песни из мультиков. Настроение стремительно поползло вверх. Особенно порадовало то, что какая-то подозрительно шипастая зверюшка с писком сиганула прочь.

С энтузиазмом поорав на окружающую среду, я с удовольствием заметил, что спина одного ходячего танка с рогами стала очень даже заинтересованной. Горотур явно слушал мои завывания, силясь понять — какая такая тварь подкралась сзади и отрывает мне причиндалы. Чтобы удовольствие стало совсем уж полным, я решил увеличить, так сказать, громкость, но не тут-то было.

— Ложись! — пронзительно закричал слева от меня незнакомый женский голос, после чего джунгли сошли с ума.

Какая-то черная туша с громким треском вывалилась из лиан на тропу между мной и рогатым, сверкнула десятком яростно-зеленых глаз, рявкнула для острастки в сторону офигевшего меня и сиганула куда-то дальше, умудрившись влепить массивным хвостом с роговой лопастью на конце мне в бочину. Серо-зеленый пейзаж завертелся космическим тренажером, вызвав мгновенный приступ тошноты. На мгновение мой взгляд зацепился за источник предупредительного вопля. Картина маслом — на лиане возле тропы этакой Тарзанушкой возвисала (иначе не скажешь, поза у девушки была очень уж показной) изящная зеленокожая блондинка. Ее миндалевидные глазищи смотрели на меня двумя изумрудными озерами ужаса, но шикарные пушистые острые уши с кисточками на кончиках тем не менее повернуты были в сторону удиравшей твари. Из одежды на барышне были зеленые же кожаные штаны, сапоги и глухого покроя куртка. На желтом широком поясе агрессивно болтались широкие короткие ножны. Сам то ли меч, то ли тесак сверкнул в тоненькой руке незнакомки… Рядом с которой на такой же толстой лиане примостилось настоящее Квазимордо!!! Это все, что я успел понять, прокрутившись в воздухе, ломая какие-то сучья и собирая липкую паутину на лицо. Где-то яростно взревел Горотур, а потом я почувствовал себя пророком, предсказание которого вдруг сбылось на удивление как зрителям, так и его самому. Дернул же кто-то за язык спеть песенку из старого мульта про кота по имени Леопольд. Ну, в которой он про велосипед, крученые педали и полеты выводил.

Вот и я, не с горы, конечно, и не как птица, но полетел же, материнскую им плату в кулер через калькулятор!!! Такого ужаса я никогда еще в своей жизни не испытывал. Многоглазая тварь своим хвостом сбросила меня с ветви-тропы, отправив в долгий полет вниз. Захватывающе такое событие выглядит только в кино — там хотя бы знаешь, что главный герой как-нибудь выкрутится. У меня такой уверенности не было. До первой толстой ветки, о которую приложился хрустнувшими ребрами. Это было, мать их, больно… Но не помешало попытаться схватиться за ветвь руками и ногами. Маневр удался только палке так на двадцатой, когда в теле не осталось ни одной целой косточки, судя по раздирающей боли. Мир вокруг перестал кружить и раскачиваться, я же осторожно осмотрелся. Вокруг было очень темно, настолько сумрачным и кошмарным оказался этот кусок леса. Я болтался посреди весьма ажурного переплетения разнокалиберных веток, лиан, мхов и плотной паутины, блестевшей каплями влаги. Где-то наверху тихонечко попискивал голосок Горотура, а внизу вальяжно раскинулись многочисленные слои влажной паутины, терявшиеся в черноте бездны. Где-то там же растворялись во мраке сплетенные жизнью ветви и лианы.

Рядом с моей болезненно пульсирующей тушкой (которая начала опухать, судя по ощущениям) на белой нити закачался паучок. Смешной такой, зелененький, размером с футбольный мяч. Он с явным любопытством уставился на меня восемью глазками и пошевелил хелицерами, с которых вниз сорвалась тягучая капля слюны. На что я еще крепче вцепился во все еще раскачивавшуюся ветку и прошептал:

— Поздравляю… Ты балбес.

«Выпусти меня! — заорал внутри перепуганный голос давно усопшего тирана черных моркотов. — Надо убираться отсюда!»

— Шиш тебе, — огрызнулся я на своего подселенца. — Утухни, вошь, не видишь? Я в печали.

«Сейчас ты будешь в желудке, придурок! — злобно прошипел Пармалес. — Этому паучку всего пара часов от роду, идиот! Сейчас сюда его мамаша спустится!»

Это сообщение мне не понравилось категорически. А потом ветвь, на которой я изображал сочный спелый мясной плод, содрогнулась. Кажется, кто-то пришел собрать урожай.

 

Глава 14

ТРОН НА ШЕЮ НЕ ПОВЕСИШЬ… ПОСПОРИМ?

Что-то тяжелое пробежало по ветке, схватило меня за руку и рвануло вверх, отрывая от спасительной палки. Я уже хотел заорать в стиле «отсушууши-до», как жесткая ладошка запечатала мне рот. Молодой женский голос прошептал:

— Только тихо.

И я бодро заорал все же потому, что увидел свою спасительницу. Это была та самая Квазиморда! Представьте себе коричнево-желтую лягушку, покрытую бородавками и на вид весьма влажную. Ага, а еще она стояла на двух лапах, завернутая в некое подобие коричневого сари, и держала в одной из передних лап увесистую даже на вид дубину, окованную полосами металла с шипами. Орудие производства лягухи-переростка было с нее саму ростом, но это не мешало существу уверенно покачивать дубиной в сторону удивленного моим беспардонным шевелением паучка. Квазиморда осторожно потянула меня за собой, намекая, что пора сваливать. Это был настоящий полновесный консенсус всех времен и народов. Мы мелкими шажками двинулись по ветке прочь от зависшего во всех смыслах восьмилапого аборигена. Лягуха — с грацией акробатки, я — с пальцами ног, внезапно научившимися намертво цепляться за шаткую опору. Минут через пять медленного передвижения я рискнул глянуть, куда же мы плетемся, и замер, как приращенный. Лягуха недовольно надула зоб, издав горловой звук, совсем как земная обитательница болот. На что я просто молча ткнул пальцем ей за спину. Она оглянулась и булькнула от избытка эмоций. Впереди нас ждала целая гроздь зеленых мячиков с лапками — группа встречающих, я бы сказал. Они банально висели на паутинках и таращились на нас блестящими зенками.

И тут метрах в ста справа от нас зашевелилась сама чернота. Квазя аж стала меньше ростом раза в два, увидев такое дело. Я же просто икнул. Ну а что? Вполне реакция на увиденное порождение лавкрафтовских грез или говардовских кошмаров. Назвать ЭТО паукомамой — все равно что танк обозвать жуком. Бронированное многолапое чудовище метров пятнадцати в обхвате смотрело на нас с лягухой, слабо пошевеливая длинными тонкими щупальцами, которые могли достать до одного моркота и его спасительницы, не утруждая их хозяйку нуждой куда-то идти. Монстрятина вновь пошевелилась, уже с конкретным интересом уставившись на нас холодными мерцающими буркалами. И Квазя пошла ва-банк. Она молча скакнула к паучкам, преградившим дорогу к спасению, размахнулась дубиной и изобрела местную лапту. Зеленые многолапые мячи разлетелись по округе с нехорошим шуршащим писком, вызвав нездоровую дрожь в теле мамаши. Я сбросил оцепенение и припустил за спасительницей, успевшей ускакать футов на пятнадцать.

Паукомать наконец опомнилась и одним скачком оказалась далеко впереди нас, недвусмысленно намекая на приглашение к обеденному столу, приправленному мстительными специями. А потом где-то наверху стало трескаться небо. Все громче и громче. Пока не обрушилось прямо на спину монстрятине в виде огромного длинного бревна. Оно с громким хряском врезалось комлем в спину огромному чудовищу, нанизав тварь не хуже булавки, протыкающей бабочку. Паукомать с режущим слух пронзительным визгом рухнула куда-то вниз, сотрясая все вокруг. Громкий вопль Горотура сорвал с нас покров оцепенения:

— Быстрее! Унгиаш этим не взять! Она сейчас вернется!

Мы с Квазей стартовали двумя пнутыми котами — только кора ветвей встопорщилась. Стремительный подъем как-то не отложился в голове. Зато при виде зеленой красотки я сразу позабыл о твари внизу. Но углубиться в дебри церемоний знакомства мне не дал рогатый. Горотур просто схватил меня в охапку и гигантскими скачками припустил по тропе, унося ноги от логова гигантской щупальцастой паучихи. Квазиморда и ее подружка не отставали — похоже, они знали, с чем мы все столкнулись на просторах Лесного Моря. И это придавало им сил, а значит, и нам. Проламывание через заросли продолжалось минут сорок. Если бы не участвовал, ни за что не поверил, что можно так долго нестись с крейсерской скоростью сквозь плотные заросли лиан, веток и тягучих мхов и не превратиться в располосованное пособие для патологоанатома!

Отдышаться рогатый остановился возле огромного корявого нароста на ветке-тропе, который был чем-то похож на дупло, выползшее посмотреть на мир из недр дерева. Рогатый без лишних слов закинул меня внутрь этой штуки. Туда же влетели зеленая девица и лягуха. А уже последним аккуратно втиснулся тур. Словно получив сигнал, дупло-нарост преспокойно захлопнулось, отрезав нас от внешнего мира и пусть серенького, но все-таки дневного света. В кромешной тьме Горотур шумно выдохнул, а уже знакомый голосок ушастой красавицы поинтересовался:

— Так ты уже бывал на наших тропах, быкомордый?

— Сейчас быковать начну, — честно предупредил тур в темноте, судя по голосу, офигевший от такого обращения. — Наружу выкину.

— Прости, рогатый, — виновато ответила невидимая девушка. — Мой народ всегда так называл ваше племя. Давай знакомиться? Зови меня Клэв.

— А меня зови Кевианзия, — подала голос лягуха.

Я ухмыльнулся — благо никто не видел. Это я что, угадал с именем, что ли? Ну, почти. Значит, так и буду называть ее Квазей. Горотур фыркнул, дохнув во мраке теплом, и ответил:

— Зови меня Горотур.

— А меня зовут Террор, — подал голос и я, на что тут же получил презрительный ответ:

— Молчал бы уж. Не смог увернуться от хвоста самой медленной на свете мурхозы, которую мы уже два дня гоним от места охоты.

Это было обидно. Ни фига себе медлительная мурка! Да чтоб я так двигался, как она ленится! Кажется, я сказал это вслух. Потому что в ответ недовольно засопели и сказали:

— А еще моркот называется. Впервые вижу такого неповоротливого.

— Не груби, — наставительно пробасил Горотур, вставая на мою защиту.

Девушка немедленно вернулась к своей теме:

— Значит, ты уже бывал тут, Горотур? Только опытные путешественники Лесного Моря знают об особенности куррики закрываться, едва рядом появится запах крови.

— Брат мой тут бывал, еще до того как прошел фурраж в год Ледяной Рыси. Он много мне рассказывал об этих краях по вечерам. А вот кто ты такая, вся зеленая, словно юный орк?

— Я форестесса, — рассмеялась девушка, ввергая меня в недоумение.

Отлично ведь помнил, что так Горотур обозвал ту личность, склеенную из листочков, с зелеными глазами и по имени Гаста. То есть они бывают вполне нормальными? Интересно… А может, под теми листьями у Гасты есть что-то посущественнее корней и веток? Я испытал азарт исследователя на предмет пощупать, что же спрятано под зеленым покровом первой же встречной форестессы в охапке листьев. Когда в Шантале Гаста приловила меня в оранжерее, я очень даже ощутил под зеленью крепкие мышцы и весьма ладное тело. От своих мыслей я почувствовал жар на щеках.

Мое самобичевание прервала Квазя:

— Я из младшей грозди народа праншасов. Мы следуем путем оберегающих воду.

— Стоп, — не удержался я. — Это как? Я же видел вашего в даракале Шанталь. Тэмми, кажется, его звали. Смешной такой коротышка с мохнатыми ногами.

— Ты видел настоящего Опылителя?! — В голосе Квази скользнуло напряженное удивление с ноткой даже некоторого уважения. — Они следуют по пути сохранения древесных родов, следят за размножением и ростом растений. Тогда как мы, например, следим за тем, чтобы растения вовремя получали пищу и в полном объеме. Это очень почетный путь!

Судя по доле сомнения в голосе лягухи, она и сама не очень-то верила в собственные слова. Зато вновь заговорила девушка:

— Мы три дня назад вышли из Эона на охоту, выследили эту мурхозу, которая разоряла семенники каньянов Эона, и гнали ее прочь. И на вас наткнулись. Эй, Террор, ты, наверное, больной, да?

— С чего это вдруг? — обиделся я.

— Очень уж ты неловок для моркота, — задумчиво сказала Клэв.

— Ничего, зато фантазия богатая, — огрызнулся я.

— Куда вы направляетесь? — спросила Квазя.

В темноте повисла тишина, секунды на три. Потом Горотур ответил:

— Мы к Зеленому Пику идем.

— За каким богом вас туда несет? — В голосе зеленокожей прозвучало неподдельное удивление. — Город же давно заброшен и обчищен. Где-то нами, где-то харрами. Там нечего брать… Или есть?

— Нам нужен трон, — решил и я поучаствовать в разговоре.

— Это такой стул, на котором правитель сидит, что ли? — В голосе Клэв проступил живой интерес. — А он что, из какого-то цельного кристалла вырезан? Или из белого золота отлит?

— Обычный трон. — Я даже растерялся.

— Врешь, — убежденно ответила Клэв. — Будь это так — праншаса лысого вы туда поперлись бы… Прости, Кевианзия.

— И не только лысого, — хихикнула Квазя. — Еще и пьяного.

Судя по всему, зрелище выпившего и побритого праншаса было для них вещью из ряда вон выходящей. Следующие пять минут мы с туром пытались убедить охотниц в том, что действительно идем в покинутый город черных моркотов, чтобы пощупать банальный трон. Они нам не поверили, только еще больше утвердились в своем мнении и откровенно навязались идти с нами, убежденные в глубине души, что мы обязательно поделимся с ними сокровищами. Никаких других причин переться в руины они себе — с моей колокольни, вестимо, — и представить не могли или не хотели. Вскоре мы все угомонились, пригретые сухим теплом внутри куррики, и благополучно заснули, даже не пожрамши. Я засыпал последним. И услышал сонное бормотание Клэв уже на грани дремы:

— Наверное, этот трон маленький и очень ценный. А его можно носить на шее?

А снаружи нашего укрытия все еще скреблись тонкими лапами дети иаукоматери, не способные понять, что добыча упущена. Может быть, это были просто ветки, не знаю. Заснуть мне это не помешало.

 

Глава 15

ПО ЛИСТОЧКУ, ПО ВЕТОЧКЕ

Наутро я проснулся от непередаваемых ощущений. В теле болело все — падение во владения здоровенной унгиаш даром не прошло. Все попытки форестессы и ее спутницы попользовать меня целительской магией окончились полным провалом. Разве что обе охотницы стали чувствовать себя намного лучше. Естественно — ведь магия спокойно отразилась на тех, кто пытался направить на меня заклятия исцеления. Пришлось трем моим спутникам изобретать примочки, мази и перевязки. Горотур огорченно мотал головой и басил о том, что теперь дорога займет намного больше времени. А Клэв и Квазя отмахивались, уверяя, что и без магии поставят меня на ноги в считаные минуты. Когда они буквально сделали это, я выпал в осадок. Эти две… Даже не смог подобрать слов — боль мешала. Они просто схватили меня за руки и ноги, вытащили из куррики и поставили на ноги. Пошатываясь, я все-таки родил пару фраз об их умственных способностях, но тут же заткнулся — девицы, похоже, восприняли мою язвительность за настоящий комплимент, расцвели и возгордились.

Наскоро перекусив чем-то из запасов тура, мы двинулись в путь. И уже через час я осознал, что вполне бодро шагаю по тропе, не ощущая в теле особых проблем. Наши новые спутницы возгордились окончательно, и Клэв с этакой ноткой превосходства пообещала, что на ужин мы будем есть сладкое мясо сосуна. Правда, потом Квазе пришлось долго объяснять мне, что это просто такое животное, питающееся древесным соком. Клэв обиделась на мой ржач.

Следующие часы пути я мучился от тяжелых раздумий: запытать тура или нет? Вчерашняя его фраза про какой-то фурраж ела меня поедом. Что это такое и зачем туры его проходят? По всему выходило, что и Клэв с Квазей знали ответ на мой вопрос. Так что у меня была альтернатива: приставать к Горотуру или донимать охотниц. Когда я попытался поговорить об этом с Клэв, та, еще помня мой смех над ее словами, гордо задрала нос и усвистала куда-то вперед, типа на разведку. Квазя же загадочно улыбнулась неподражаемым лягушачьим ртом и ответила:

— Спроси своего друга, моркот.

Однако Горотур лишь отмахнулся, пробурчав что-то про «потом». В итоге пыточные планы провалились. Зато девицы уже вдвоем взялись за меня. Причем первый же вопрос Клэв поставил меня в тупик. Она пристроилась к моему шагу, улыбнулась и спросила:

— А ты зачем покрасился в черный цвет?

— Э-э-э, — не сразу понял я вопрос.

— Ты ведь белый, да? Это у вас такая новая традиция, что ли? Или у тебя какой-то интерес? Прячешься, да? А от кого? Почему тебе надо маскироваться? Это как-то связано с тем, что вы идете в Сердце Бездны?

Мои глаза начали сползаться в кучу, но я героически справился и ответил, немного подумав:

— Это мой натуральный цвет, форестесса.

— Ну и ладно, — опять надулась Клэв. — Не хочешь отвечать — и не надо.

Она приотстала и зашепталась с Квазей. Та послушала шепот зеленой охотницы и хихикнула раз, потом другой. Окончательно разочаровавшись в нас с лягухой, Клэв перекочевала в голову нашей цепочки, где стала донимать Горотура. Вскоре мы остановились на привал возле небольшого бассейна воды, скопившейся в наросте сбоку от тропы. Я с наслаждением избавился от своей котомки модели «смерть туриста» и, потягиваясь, прошелся туда-сюда, балдея от легкости. И в каком-то шаге от зарослей возле тропы что-то нагло сграбастало мое несчастное тело, а теплый шепот ворвался в уши:

— Привет, светлячок! Давно не виделись!

От моего вопля Клэв, пинавшая к туру какую-то палку для костерка, взвизгнула и бросилась на лапы к своей подруге. Та, в свою очередь, ощетинилась парочкой извивающихся молний, впрочем не спеша запускать их. Я же вдруг понял, что благополучно сижу чуть ли не на голове тура, вцепившись в его спасительные рога. Все вчетвером мы уставились на неожиданного гостя.

Наверно, я все-таки становлюсь пророком. Вчера спел песенку про полет и улетел. Потом помечтал на предмет пощупать живую форестессу в листьях… И вот она, морда гербарная! Гладкие листья, зеленые глаза, куча наглости во взоре. Гаста, что ли? Я так и спросил, на что куст жизнерадостно ответил:

— Конечно, сладкий мой! Я услышала, что ты в наших краях бродишь, сразу решила, что навещу!

— Спасибо, не надо! — опасливо проворчал я, и не думая слезать с набыченного тура, следившего за каждым движением лесного существа. — После нашего прошлого разговора меня чуть не убили. А еще раньше наша встреча тоже была как-то не очень…

Лицо Гасты стало серьезным. Растительная женщина кивнула и сказала:

— Потому я и здесь, Террор. Нам надо поговорить.

— Говори, — разрешил я с высоты своего положения.

— Наедине, — намекнула зеленоглазая.

— Они тебе мерещатся, — сообщил я, даже не думая слезать. Очень уж странную реакцию вызвали во мне объятия этой лесной дивы. Словно я оказался в долгожданном доме, где невыразимо тепло и уютно. Однозначно колдунство применяет, скотина листвяная. Я тут же прогнал от себя саркастическую мысль о том, что на меня вообще-то магия не действует. Гаста вздохнула, встопорщив листву по всему телу:

— Тот харрами идет по твоим следам. Он сейчас наблюдает за нами.

— И что? Думаешь, я тут весь такой доверчивый? — поморгал я. — Он мне, конечно, помог-в Белом Доме, но я не забыл, что именно он воткнул мне в бок железяку в оранжерее, как раз после нашего с тобой разговора.

Гаста погрустнела:

— Я понимаю, что доверять мне ты не можешь, но все-таки позволь помочь тебе, Террор.

— С чего вдруг такое внимание? — настороженно спросил я.

— Я ведь обещала, сладкий, что завоюю тебя, — наглая самка березы даже заулыбалась.

— Черта лысого, — отрезал я. — Убейся об стену, больная.

Моей тирады лесовичка, естественно, не поняла, да и не особо старалась. Ее явно что-то очень сильно напрягало. Похоже, она не соврала по поводу четырехрукого кошака, раз так подозрительно поглядывала на заросли. Но она уловила суть моих претензий, умная такая. Куда бы деться. Форестесса Клэв тем временем сползла с лап Квази, быстренько привела себя в порядок и присоединилась к разговору:

— Что-то я тебя в Эоне не видела. Ты кто?

— Я была изгнана много лет назад, госпожа, — учтиво ответила форестесса в листьях, чуть склонив голову. Заросли на ее лице слегка побледнели.

Клэв с холодной улыбкой шевельнула ушками и спросила:

— За что?

— Мне бы не хотелось отвечать сейчас, госпожа, — уныло ответила ходячая мечта ботаника, которая так классно умела обниматься.

— Отвечай, — всего одно слово произнесла форестесса, сверкнув желтыми глазами.

Гасту буквально скрутила сильнейшая судорога, от чего она глухо застонала. А вот это мне уже совсем не понравилось. Ее боль как-то странно отозвалась во мне, словно на моих глазах бессмысленно и без вины наказывали… меня же самого. Я сглотнул и рухнул с плеч Горотура, по-прежнему молчавшего, между этими представительницами древесного народа. Клэв на миг отвлеклась от соплеменницы, чем та сразу воспользовалась. Гаста почти крикнула:

— Я готова принести клятву древа, что не причиню вреда!

Квазя ахнула, прижав руки к груди. Клэв в полнейшем изумлении уставилась на гостью, я же поднялся на ноги, поддернул разболтавшиеся штаны, пошевелил пальцами босых ног и спросил:

— Что еще за клятва?

— Клянусь, — подалась вперед Гаста, — корнями древа, что буду опорой тебе во всем, что ни задумаешь.

— Нет… — пискнула Клэв, закрыв ладошкой свой рот.

Ветвь-тропа под нашими ногами мелко задрожала. Вода в бассейне пошла кругами. Словно дерево услышало слова форестессы и приняло их. Листвяная же дева продолжила:

— Клянусь телом древа, что буду силой твоей во всем, что прикажешь. Клянусь корой древа, что буду защитой тебе от всего, способного причинить вред. Клянусь ветвями древа, что стану рукой твоей в совершении всего, что задумаешь. Клянусь листвой древа, что укрою тебя от любой беды, даже ценой своей жизни. Клянусь семенем древа, что не будет у меня иных мужей, кроме тех, кто угоден тебе.

Клэв опять ахнула, но тут же взяла себя в руки. Она пристально посмотрела на замолкшую форестессу, подошла ко мне и прошептала:

— Ты должен принять клятву, моркот. Не позорь мой народ отказом.

— И в чем тут позор? — огрызнулся я, чувствуя в душе странный узел, сдавивший все ощущения до мизерной точки где-то в области сердца. Легкая секундная боль в груди заставила меня зашипеть. Зеленокожая девушка настойчиво продолжила:

— Прими клятву, не унижай ее.

— Я не просил таких клятв. — На меня накатило настоящее смущение при взгляде на застывший ходячий куст.

Форестесса же терпеливо сказала:

— Прими клятву, не убивай ее.

— В смысле? — Опять в груди что-то заныло предчувствием беды, если я что-то сделаю неправильно.

В голове раздался смешок, а потом ехидный голос сказал: «Дубина ты стоеросовая, парень. Она же отдает себя в твои руки полностью. Не упускай такого случая». Что же делать? Смятение и смущение овладели мной в полной мере. Пармалес проворчал: «Повторяй за мной, изъятый». Он стал говорить мне фразы, которые я произносил вслух, ощущая в теле легкую дрожь, словно перед очень важным свиданием:

— Клянусь корнями древа, что приму твою опору. Клянусь телом древа, что воспользуюсь твоей силой во благо. Клянусь корой древа, что приму твою защиту и сам стану тебе защитой. Клянусь ветвями древа, что рук своих не отведу в сторону от твоих. Клянусь листвой древа, что беды мы встретим вместе. Клянусь семенем древа, что не буду мешать тебе исполнять клятву древа.

Пока я говорил, твердь под ногами тряслась все сильнее. В какой-то момент я едва не упал, но Клэв поддержала меня, на секунду ухватив под локоть. А потом словно перца втерли под кожу — так стало жечь в плечах. От боли на глазах выступили слезы, но вскоре жжение прекратилось. А также перестала трястись ветвь-тропа. Я недоуменно посмотрел на свою кожу там, где припекло, и увидел знакомые татуировки, совсем как у вождей и Ходящих во всех трех племенах моркотов. Так вот что это означает! Клятвы верности! Судя по величине рисунка, а у меня он едва обозначился парой узоров, у стариков таких клятводанников было много. Я с тревогой посмотрел на Гасту. Но у той все вроде бы было в порядке. Внезапно она преклонила колено и глухо произнесла:

— Жду наказания, мой лорд.

— Что? — удивился я, чувствуя странный позыв подойти к ней и помочь подняться.

— Я покушалась на твою жизнь. В даракале Шанталь я пыталась наслать заклятие семян.

Я улыбнулся:

— И получила их в себя обратно, подозреваю. То-то ходила потом в крапинку. Продырявило, что ли?

— Есть такое дело, — с заметным облегчением поднялась с колена Гаста.

— Зачем ты это сделала? Зачем напала тогда?

— По приказу лендерры Тристании и магессы Ованны. Они хотели убедиться, что ваша сила действительно отражает заклятия, и именно обратно в того, кто его попытался наслать.

Экспериментаторы, елы-палы… Она же могла пострадать! Гаста, словно угадав думы, вползшие мне в голову, сказала:

— Моя листва — она особенная, поглощает магию, не дает нанести сколько-нибудь значимого урона. Но сама может пострадать, как тогда и получилось.

Я подошел к ней и прикоснулся к листве на плече. Она оказалась бархатистой и очень даже живой. Зашевелилась, словно почуяла тепло, потянулась к пальцам. Гаста сдавленно хихикнула и отступила в сторону со словами:

— Прошу, не надо.

Ощущения от прикосновения к ее волшебной коже были своеобразными. Словно томящая дрожь накатила на мое тело, захотелось прижаться к этим листьям, слиться с ними. Они обещали что-то… Что уже сейчас подействовало на меня так, будто впереди ждет нечто очень хорошее. Даже в животе затеплился огонь, поползший куда не следует. Судорожно облизав мгновенно пересохшие губы, я отвернулся от Гасты, подошел к бассейну и шумно окунул лицо в прохладную воду, выгоняя из головы пугающую мысль, сломавшую все спокойствие в душе. Я что… Хочу эту растительность?! И не просто так. Хочу владеть ею безраздельно! «Извращенец… Уже на кусты бросаешься…» — сказал я сам себе. Почему-то внутри сидела уверенность, что проблемы только начинаются. До сих пор были просто развлечения.