«Юрочка, там у тебя один больной… Ну, пупсик такой. Хочешь, я его у себя полечу? Процедурки назначим, ванночки, массаж… Ну чего тебе с ним возиться? У меня все условия, правда?»

Доктор Рыжиков даже не понял сразу, что коллега Ядовитовна хочет забрать к себе в заповедный коридор больного Чикина. Для рядового и ничем не примечательного гражданина, обладающего лишь таким никчемным свойством, как два высших инженерных образования, это была непостижимая честь. Доктор Рыжиков даже предполагать не мог, что там о Чикине знают как о таковом. Оказалось, очень хорошо знают. Можно сказать, следят.

Да и как было не знать, если Чикин перечинил все табуретки и тумбочки, все электроприборы и все спецоборудование в окрестностях. По первому приглашению он безотказно следовал на консультацию в любое отделение в неизменном синем халате с отвертками и клещами в карманах. Он был главным участником монтажа и наладки новой гэдээровской рентгенустановки, а также перевода главной котельной с угля на мазут.

В то же время доктор Рыжиков аккуратно отправлял обратно повестки в суд, которые приходили на имя Чикина, прикалывая к ним справки о том, что гр. Чикин продолжает находиться на излечении после тяжелой черепно-мозговой травмы.

Кстати, окончательно определилось, что лицо у Чикина теперь навсегда останется багровым, как будто он вышел из бани. Хотя он из нее выйдет не скоро.

– Может, им что-то отремонтировать там надо? – спросил он осторожно.

Сулейман ответил вежливым молчанием и искрами в глазах: мол, извините.

Тем более чикинская акула просто исходила любовью и вниманием. На случай ее появления всегда стояла наготове кровать в палате. Чикин привычно юркал в нее и накрывался одеялом по нос. После этого Сильва Сидоровна разрешала войти. Как всегда – торт, апельсиновый сок, чмок в лобик: «Ты у меня совсем здоровячок, пупсик!» Странно, что после этих ласк пупсик упорно не выбирался не только из больницы, но и из-под одеяла. И только хлопал глазами.

– Чем слаще улыбка, тем горше отрава, – объяснил Сулейман с точки зрения нравов Востока.

Когда тревоге давался отбой, Чикин выползал из укрытия. Если не было срочных ремонтов, можно было потренировать Жанну. Все балетные команды доктор Рыжиков написал для него на белом ватмане. Чикин робким блеющим голосом подавал их Жанне, подвешенной к рельсам. Еще ей для надежности поставили что-то вроде брусьев, но взяли честное слово, что не будет на них зря висеть, болтая ногами. От команд Чикина Жанну разбирал смех, как будто ее щекотали, и это мешало выполнять батманы тандю.

Чикину было странно, что, когда доктор Рыжиков узнал про это, заглянув в палату на звонкий Жаннин смех, его не отстранили от занятий, а, наоборот, велели поменьше выходить наружу и брать заказы только с доставкой сюда. Якобы из-за наступающих холодов.

Если бы доктор Рыжиков не попал в эти дни домой, он, может, и всю зиму проходил бы в своем знаменитом зеленом плаще из клеенки. Четыре головы повернулись в его сторону с некоторым отчужденным удивлением: что, мол, за человек? Только Рекс достаточно безоговорочно признал его, но и то все еще искал во дворе хозяйский велосипед, без которого и хозяин полностью был не хозяин.

– И что она ответила? – спросили за столом Валеру Малышева.

– Ну, как вы думаете, что? Вагон соломы, вот что!

Валерия чуть улыбнулась краешком высокомерного рта. Анька с Танькой заученно прыснули. Видно, кибер в этот раз ответил от души. Доктор Рыжиков обвел их слегка потусторонним взглядом.

– Ну, кто мне скажет, откуда взялось слово «робот»?

Валерия гордо пожала плечами. Анька с Танькой с надеждой посмотрели на Валеру Малышева. Им очень не хотелось проигрывать. Валера сосредоточился. Когда он сосредоточивался, вдоль лба у него складывалась толстая морщина, как у боксера-тугодума. Или штангиста-многовеса.

– Ну, я предполагаю… – медленно начал Валера брать вес. – Отец кибернетики Норберт Винер мог вложить в это слово… Ну, по-английски, может быть… какое-нибудь «рэбью…». Что-то считающее…

– Так, – постарался доктор Рыжиков скрыть удовлетворение. – А что, собственно, за слово «кибернетика»?

– Ну, это любой знает, – снова легла складка на лоб Валеры. – Это нечто вроде… «управляющее»…

– Так… – нашел свое пальто доктор Рыжиков. – Сутки на размышление. А почему парашют плавно спускается?

– Ну, это легко определить аэродинамическими сопротивлением воздуха, прямо пропорциональным площади развернутого купола, – снисходительно-научно стал поучать Валера Малышев. – Надо взять…

– По-воздуху! – пискнули Анька с Танькой такой Валериной глупости.

– Последнее, – пообещал доктор Петрович. – Как будет по-русски сказать «субпродукты» и как звали унтера Пришибеева?

– Ну, унтер Пришибеев. – Валера крепко наморщился.

Доктор Рыжиков удовлетворенно прошагал к себе. Больше ему не казалось, что против него что-то тут злоумышляют.

Родное логово встретило его приятельским оскалом черепов, челюстей и отдельных деталей черепов, выставленных на полках. Он их дружески осмотрел и стал не торопясь отбирать необходимое. Включил яркую настольную лампу, разложил под ней ватман и перенес на него строго по одной разные фигурки и лоскутки из органического стекла. Кажется, просто лоскутки, а на самом деле доктор Петрович не один и не два вечера выпиливал их под этой лампой лобзиком и напильником.

Это и были кусочки туркутюковского лба и лица, семьдесят семь раз отмеренные сообща с Сулейманом.

Еще на полке стоял очень красивый плоский кожаный чемоданчик. Доктор Петрович достал и его. Блеснула хромированная сталь. Это был детский слесарный набор, невиданный в наших краях и блестевший как хирургический инструмент. Такое можно было раздобыть только где-нибудь в ГДР, что Мишка Франк и сделал, участвуя однажды в заграничном вояже. В чемоданчик еще успешно влезли туркутюковские запчасти и разные вспомогательные спецматериалы. Розовый порошок в мешочке, запасные кусочки плекса, ну и другие там секреты.

Щелкнув блестящим замочком, доктор Рыжиков полюбовался комнатой. Его гордостью был для нее великоватый, правда, но универсальный стол: с одной стороны письменный, с другой – верстачный. И на верстачной стороне стоял будущий архитектурный приз архитектора Бальчуриса – белый пенопластовый поселок какой-то далекой отсюда неведомо-прекрасной пригородной жилой и культурно-оздоровителной зоны. Макет можно было снова везти на показ жене архитектора Бальчуриса.

Доктору Рыжикову очень бы хотелось сделать это немедленно. Может, угостят чаем с вишневым вареньем. И никакого усилия над собой, чтобы сделать разрез человеческой кожи.

Но надо было объяснить Туркутюкову закономерности рассеивания десанта при высадке из двухмоторных транспортных самолетов типа «дуглас». Туркутюков с Чикиным уже жили в одной комнате, правда разгороженные простыней. И Чикин тоже, затаив дыхание, прислушивался к воздушным приключениям доктора Рыжикова. Они втроем пили чай на половине летчика.

– Вот нас в последней операции бросили в ветер, – сказал доктор Рыжиков.

Туркутюков при слове «операция» вздрогнул.

– А если не получится? – выдавил он из себя, как всегда.

– Две тысячи девятьсот шестьдесят с лишним лет получалось, а у нас не получится? – даже обиделся за честь своей марки доктор Рыжиков.

– Две тысячи? – пригнулся под этим грузом Туркутюков.

– За тысячу лет до нашей эры в древней Индии один справедливый и мудрый… – Доктор Петрович с удовольствием опустил в чай печенье и предложил этот способ друзьям. – Один справедливый и мудрый приговаривал виноватых к отрезанию носов и губ.

– И губ?! – содрогнулся Чикин.

– И губ, – хладнокровно подтвердил доктор Петрович. – Но не расстраивайтесь. Той же ночью палач за взятку приделывал эти носы обратно.

– А губы? – Чикина почему-то волновала именно грустная судьба губ.

– С губами сложнее, – откровенно признался доктор Рыжиков, косвенно оправдывая древнеиндийского коллегу-палача.

– А откуда вы знаете? – спросил приговоренный Туркутюков.

– «Ауир Веда» – «Познание жизни», – сослался доктор Рыжиков на первоисточник. – Написал некто Суструта, хоть и древний, но очень культурный индиец. И, кстати, к его наблюдениям нравов мало что с тех пор можно прибавить.

– А красное лицо они исправляли? – грустно осведомился Чикин и вздрогнул.

В дверь постучали.

Доктор Рыжиков взглядом показал ему на всякий случай придвинуться ближе к свой койке.

Но в дверь вошел Сулейман.

– Извините, – он не удержался от улыбки, заметив поднятую им тревогу, и тут же застеснялся этой своей бестактности.

В пакете у Сулеймана было несколько больших красных гранатов и свежих помидоров необыкновенной величины. «С родины завезли, – несколько почему-то смущенно объяснил он. – Родственники жены».

– О чем здесь говорят? – Он сделал вежливый глоток из стакана, который заботливый Чикин поставил на табуретку и ему.

– О ринопластике, – ответил доктор Рыжиков. – Кстати, в Лейпцигском университете хранятся египетские папирусы, где сказано, что ринопластику делали в Тибете за три тысячи лет до новой эры…

– Какую ринопластику? – насторожились двое больных.

– Восстановление носа, – приветливо пояснили двое докторов.

Потом почему-то чисто случайно разговор повернул к судам и свидетелям. Доктор Рыжиков прочитал публике небольшую лекцию.

– Интересно, что в средневековой Руси, при Иване Грозном, доносчика так же пытали на дыбе, как и подозреваемого, – поделился он наблюдениями, как будто недавно вернулся оттуда. – Государево слово и дело – если хочешь засадить ближнего, то и сам покряхти под каленым железом.

Никогда еще доктор Рыжиков не был столь кровожадным, как сейчас, под тихим взглядом Чикина.

– Неплохой обычай был в свое время у древних египтян, – продолжил он путешествие во времени. – За лжесвидетельство заливали в горло расплавленный свинец.

Чикин вздрогнул, представив в этой сцене что-то свое.

– Римляне держали на такой случай громадного медного быка, в котором поджаривали уличенного лжесвидетеля, а его крики изнутри специальной акустикой преобразовывались в бычье мычание.

Чикин зажмурился. Туркутюков с солидарностью положил ладонь ему на руку. Он был в курсе и поддерживал. Полностью и всецело.

– Ну и греки-спартанцы не отставали. Их способ отличался спартанской решительностью. Забили в бочку с гвоздями и пустили с горы катиться…

Чикин посягнулся заткнуть уши. Очень уж он живо представлял, как с кем-то из его знакомых все это проделывают. Ему стало их жалко.

– Вы не жалейте, – сказал ему Сулейман. – Это очень полезные процедуры. Жаль, что их отменили. Вот даже доктор Рыжиков жалеет.

– Лучше не надо… – прошептал Чикин, потрясенный мучениями древних лжесвидетелей.

– И он их еще жалеет! – посмотрел вверх видит ли это аллах, Сулейман.

В дверь постучали.

Чикин пододвинулся к своей половине.

Вошла забытая ими Лариска, смесь меда с уксусной эссенцией.

– Ничего себе публика… Я дежурю, ничего не знаю, а они тут обмывают… А я паштета решила принести, поделиться. Сулейман, доктор Петрович возле больных досиделся, что от него жена сбежала. Вы что, тоже хотите? Ну-ка, подвиньтесь. Все про консультантшу небось трепетесь, облизываетесь?